Короткий миг ощущений сменился всё тем же, что преследует его вот уже год.
Полное отсутствие эмоций. Ощущений.
Он всё больше утрачивает контакт с реальностью.
Он касается себя. Ничего. Нет тактильных ощущений. Он едва видит свои руки. Он листает файлы один за одним - мужчины, женщины, женщины и мужчины, разные позы, лица, искажённые страстью, жадные руки, влажные гениталии, наверное, стоны и ощущения, ощущения, ощущения. Но он не чувствует ничего. Всё - только визуальные, трудноразличимые образы.
Осталось одно, проверенное средство. Но оно действует недолго, и часто прибегать к нему не стоит - ощущения притупляются.
На его левой руке не хватает двух фаланг левого мизинца, и по одной на безымянном, среднем и указательном пальцах.
Левая рука выше запястья сплошь изрезана сетью шрамов - новые; старые, уже успевшие зажить; белые и бледные, красные и откровенно гниющие.
Левая сторона его груди - один сплошной рубец, вытянутый поперёк рёбер.
Всё неудобно делать левой рукой... В первый раз...
Удар!
Теперь у него нет правого мизинца.
Боль врывается в его сознание, омывает его грязное сознание, ласкает его пустое сознание. Он яростно встаёт и включает безжалостную Serial Thrilla. О Господи, неужели это и есть жизнь? Бит - словно в лицо кулак; и жестокие гитары, гитары, гитары; и электронная начинка по позвонкам молотом. Он скачет по комнате, круша остатки того, что было его домом; зубы - в крошку, взгляд - в точку - о, это СОВЕРШЕННЫЙ НАРКОТИК!!! Он покупает женщину и едва может ждать. Она приходит, и он с нетерпением овладевает ей, она испугана, и это доставляет ему ещё большее удовольствие. Он слышит её, он ощущает её, он внутри неё, - запах, вкус, чувство превосходства. Эмоции! Они переполняют его.
Боль, пульсируя, уходит. Женщина уходит. Всё уходит.
663
Всё началось, когда он влюбился.
История стара, как мир.
Конец мая. В его родном городе, старом, изрезанном сетью узеньких кривых улочек, лето приносило влажный, спёртый воздух - он волновал и стеснял грудь; редкие дожди, тёплые, следка кисловатые на вкус - падали на спины прохожих, заставляя рубашки прилипать к телам; облака тополиного пуха, смешанного с пылью и насекомыми - он забивался в глаза и часто заставлял моргать, загоняя домой, в прохладу квартир девятиэтажек 75-й серии.
Конец мая. Он запомнил этот май на всё жизнь.
По ночам он часто просыпался и вслушивался в неясное ощущение в середине груди - смесь волнения и нетерпения, смутное предчувствие и ожидание чего-то неизвестного. Ночью он часто хотел пить - уходил на кухню, курил и читал Шкловского, снова и снова, пока, наконец, не начинал грезить о звёздах, чёрных дырах, туманностях и карьере астронома. И тогда он забывал о весне и думал только об астрофизике, мечтал, строил свои теории относительно структуры газовых туманностей, бросался то разрабатывать математический аппарат для описания динамики диффузных скоплений, то рисовать на тему звёзд, то слушать реликтовое излучение - воображая, конечно. Он не мог спать.
Но наступало душное утро - и он просыпался в потной майке, один, и все наработанные за ночь идеи и концепции казались нереальными, наивными, неосуществимыми. С ненавистью он брался за учёбу, жевал что-то на ходу и уходил в университет.
Учёба давалась ему легко, за исключением одного - жуткой скуки. Он не знал, что ему делать со всей этой массой абстрактных знаний, что преподавали на его факультете. Постепенно он вошёл в ритм и стал относится к учёбе тупо - лекция, семинар, пропуск, пропуск, зачёт, экзамен, пересдача. Он твёрдо усвоил структуру отношений внутри группы, молча присоединился к одной из компаний и изредка ходил в клубы.
Он мечтал о том дне, когда кончится университет, кончатся года заработка денег и останется время для творчества. У него была пара оригинальных идей относительно радиуса Шварцшильда и горизонта событий, и он лелеял надежду, что никто до него ещё не делал его предположений и не сделает в ближайшие двадцать лет. Он мечтал. Он ждал. Он твёрдо верил в физику вещей и единство принципов организации Вселенной. Он мыслил системно и стройно.
Но всё началось, когда он влюбился.
664
Он был молод, она была чуть моложе. Всего на два месяца. Она была красива, она знала себе цену. В её жизни пока всё было легко - природой данный лёгкий, живой ум, идеально подходивший для жизненных ситуаций; хорошая внешность, вкус, подчёркивающий достоинства и прячущий недостатки; достаточно состоятельные родители. Она привыкла получать то, что хотела. Он чувствовала себя хозяйкой мира - пара неудач не в счёт, это лишь опыт - мужчины давались ей легко, что давало чувство превосходства и неизменной юности.
Их роман начался в конце мая. Он говорил, что любит её, она говорила то же самое - чуть позже.
У них не было ничего общего.
Но они просыпались во влажной от их тел постели и часами болтали по ночам.
Они гуляли по аллее вдоль трамвайной линии и держались за руки.
Они хохотали друг над другом и дурачились, как могли.
Иногда они были не вместе, и тогда вечерами он ловил себя на мысли, что все их отношения легко укладываются в банальные психологические модели поведения, их реакции и поведение были адекватны и возрасту, и положению в обществе. Но он гнал эти мысли прочь, и, вновь вспоминая о ней, волновался в ожидании встреч.
Он был рад, что участвует в истории, старой, как мир, и никогда не надоедающей людям.
Быстрее, быстрее, быстрее - всё кружилось и мелькало перед их глазами, события сменяли друг друга, сливаясь в причудливый калейдоскоп жизни.
Были слёзы, споры, и тихий голос по ночам; ревность, обиды, - иногда ему казалось, что всё идёт мимо него, сплошным потоком, что он словно не участвует во всём этом.
Он давно променял звёзды на любовь. Шкловский пылился лицом вниз на полке, рядом с Саганом, Дрейком, радиогалактикой NGC3849, и Бюраканской конференцией по проблемам внеземных цивилизаций.
Быстрее, быстрее, быстрее, вихрь, скорость, летящий самолёт над его головой, машины проносятся мимо, эффект Доплера, вой сирен, звуковой барьер, световой барьер, вперед, сплошные полосы, волны, размазанные пятна, время прохождения электроном орбиты, ДА, ДА, ДА!
И кто-то в один момент нажал на кнопку "стоп".
Анабиоз. Краткий момент сна в долгом полёте к неизвестной звезде.
Жизнь поманила её, подсунув мужчину старше её на 7 лет, с машиной, букетами цветов, таинственного и желанного. Затаив дыхания, он смотрел, как она уходит. Уходит, уходит, уходит.
Так Влюблённый потерял всё.
Они просыпались во влажной от их тел постели и часами болтали по ночам.
Они гуляли по аллее вдоль трамвайной линии и держались за руки.
Они хохотали друг над другом и дурачились, как могли.
Они уезжали на озеро и выжимали из осени последние тёплые дни.
Потом они расстались.
Но жизнь продолжается. Надо быть взрослой и идти вперёд.
Они просыпались во влажной от их тел постели и часами болтали по ночам.
Они гуляли по аллее вдоль трамвайной линии и засовывали руки друг другу в карманы.
Они хохотали друг над другом и дурачились, как могли.
Они тёрлись носами и грелись друг о друга.
665
Декабрь.
Это время переносило город мая на другую планету. Клёны и тополя покрывались шапками снега, их сносило ветром на город, черты которого без зелени приобретали голодную резкость скул. Кто-то портил все текстуры, и город становился монохромным; пиво переставали продавать на улицах и никто уже не орал пьяно в подворотнях.
Ветер блуждал в загогулинах улиц, и, заблудившись окончательно, утихал у подъездов. Студенты пили по общагам, на чердаках грелись запоздалые бомжи.
Таков был декабрь, здесь он стал таким ещё при Союзе, в 50-е, таким он останется надолго.
Влюблённый был по-прежнему влюблён.
Но уже не был мужчиной.
Он унижался и был унижен.
Его сердце страдало, что-то точило его изнутри. Это было то, весеннее ощущение, но вместо лёгкой сладости оно дарило приторную горечь.
Он много пил. Он спал с кем попало. Всё уходило для него.
Он тосковал, выучился играть на гитаре и раздирал себе душу своей тоской. Он даже находил в этом странное удовольствие - напиться, и заплетающимся языком петь свои странные песни, в которых было много слов об одном - боли.
Он помнил, но был забыт.
Случайно он обнаружил свою старую тетрадь с идеями - когда-то он называл её "шкатулкой Пандоры". Но Пандора и её любопытство ждали его не здесь.
Он дико и зло смеялся, когда обнаружил, что не понимает и половины того, что написал полгода назад.
Такова цена.
Однажды он шёл, после очередной попойки, слегка шатаясь, в своём сером пальто, которым она укрывалась, когда они ходили на пикники - и услышал звон колоколов.
Золочёные купола, красный кирпич, свора попрошаек у входа. Церковь.
К чёрту материализм, к чёрту физику, к чёрту всё. Он обратил свои распухшие после вчерашнего глаза к куполам и бормотал слова, не зная молитв, в поисках надежды и защиты. Он каялся и взывал о помощи. Слёзы навернулись на его глаза - он едва мог видеть свечу, что купил у киоска рядом.
Он всегда знал, что за причиной следует действие. Но свеча не помогла.
Это не поддавалось логике, и он снова напился.
Тогда-то и пришло это.
Он проснулся и понял, что не чувствует кончиков пальцев. Дико испугавшись, он принялся массировать их, снова выпил, нервно ходил по комнате, опять пил - и всё обошлось. Но через неделю он стал хуже видеть. Ноги не чувствовали толчков и пинков мебели, которая прежде доставала его постоянно. Он впал в тупое оцепенение, и уже не мог пить. Он просыпался и не мог пошевелиться - то ли от голода, то ли от усталости и равнодушия.
Иногда он рассматривал картинки в книге Шкловского - вот Солнечная система, вот Марс, вот туманности, вот Ио на терминаторе, вот таблица будущих достижений человечества.
Сонная, болезненная дрёма, слабость, усталость, грусть о сути вещей, вяло льющаяся вода из ржавого крана, тупо сочащаяся кровь, апатия на плахе.
Он вяло решил - продать, что ли, душу Сатане?
Это была последняя игра - он составил текст договора, долго корпел над ним в текстовом редакторе, затем распечатал, надрезал палец и подписался кровью.
Ничего не произошло. Тоска и пустота остались с ним, и шкатулка Пандоры была открыта.
Он сходил с текстом клятвы в туалет, и лёг спать.
Засыпая, он вспомнил, что забыл вырезать пентаграмму на груди - такое иногда практиковалось.
Он резал её, и с удивлением обнаруживал, что с болью приходит ясность сознания и способность мыслить высоко, чисто, отбрасывая ненужные факты.
Жизнь, усмехаясь, бросила утопающему каменный спасательный круг.
Он уже не любил. Он уже не ненавидел.
666
Женщина ушла.
Он снова принялся составлять свой план. Он не имел права на ошибку. Он снова и снова думал, прорабатывал детали. Чертил схемы, рассматривал варианты, вносил предложения и отклонял их. Иногда он надкусывал кончики отрубленных пальцев, и тогда мог не спать.
Всё было просто, но он с ума сходил при мысли о том, что какая-то мелочь помешает.
Он выходил в мир, следил и записывал графики.
Очень удобно оказалось отрубать пальцы ног - по чувствительности они не уступали пальцам рук, и постоянно давали о себе знать при ходьбе. Кроме того, руки были нужны.
Всю свою волю он направил на разработку этого плана.
Наконец, план был готов. И он был готов его осуществить.
Он выследил её, оставаясь незамеченным, проследовал за ней по всему городу, до остановки трамвая около её дома - он был в конце той аллеи. Одни только воспоминания приятно будоражили его мозг.
Она зашла в свою квартиру, и он затаился на лестничной площадке.
Он ждал его.
Они ведь держались за руки и, хотя были знакомы две недели, хотели вместе провести новый год.
Влюблённый ненавидел блондинов.
Он оглушил его ударом по голове, связал, бросил за трубу мусоропровода на лестничной площадке.
Радость победы, ощущение физического превосходства, запах страха противника, частицы его кожи под ногтями, слабые стоны; тупой, мягкий удар; пот и слюна.
Восемь раз он был около её двери, стараясь не попадаться в глазки соседних дверей, и победил замки. Он усмехался - не будь он в одном шаге от смерти, он бы стал вором-домушником.
Она сидела на кровати, в джинсах и плотной белой футболке, наверное, только что из душа. Он вспомнил запах её тёмных волос, и возликовал. Какая гамма ощущений! Вот жизнь, здесь! Она в ожоге от окурка сигареты, в запахе женщины, в силе его кулаков, сживающих обрезок металлической трубы; в массивном лезвии за левой стороной его пиджака.
Она лежала связанной. Он оставил ей глаза. Она что-то невнятно пыталась произнести сквозь плотную футболку.
Он качнулся, и выхватил палаш из кармана пиджака. Он чувствовал страх за неё, жалость, боль - её и свою, скорбь, удовлетворение, ненависть, желание мстить ей и целовать её, и всё перекрывало одно - радость чувствовать хоть что-то. Пустота отступила.
Сначала он отрубит ей левую кисть.
Он качнулся, и двинулся к ней.
Пустота ушла и унесла с собой слепоту.
И он увидел то, чего не мог увидеть, пока был слеп. Смесь материнского прощения и заботы, нежности и награды за страдания, признание победы и утешение потерянных надежд - в её глазах.
Палаш выпал из его рук. Слёзы застилали его глаза - рыдая и скуля, он развязал её и упал к её ногам. Он снова и снова содрогался в конвульсиях, спазмы сотрясали его горло и душили его плотным комком в гортани. Он обхватил её ноги и прятал своё лицо у неё на коленях.
Тепло, уют, ответы на все вопросы, колыбель с белыми кружевами, секунда до Большого Взрыва, тепловая смерть вселенной, масса покоя.
Она набирала номер психушки.
000 - 664
Май.
- Я буду любить тебя вечно, - сказал Он, - А ты?
- Не знаю. Посмотрим, - отвечала Она.
В его камере всегда было очень тихо, он не бился головой о стены и не орал по ночам.
Пустота овладела им, но у него остались его сны.
Она вышла замуж и жила долго и беззаботно.
Одно было плохо - её сын всерьёз увлёкся астрофизикой. Шкловский по-отечески грустно и понимающе смотрел на него с титульного листа книги, а звёзды манили и звали его.