Цуприков Иван : другие произведения.

Под крылом Черного ворона

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Стремление местного ученого Виктора Воробьева доказать ошибку столпов науки о нахо-ждении Золотой Бабы в реке Казым, стало его верой. Изучив результаты археологических раскопок, которые он проводил в Советском и Березовском районах Югры, ученый пришел к выводу, что Её истукана ханты и манси могли захоронить в болотах или старицах рек западной части Ханты-Мансийского автономного округа, а не рядом с рекой Обь. И Виктор уже думал, что нашел То место. Но нечаянно герой узнает, что по его следу идут черные следопыты... И он остановился перед дилеммой: спасти свою находку, доказав ее существование, или - отложить свою идею на какое-то время, но не отдать ее мафии. Книгу Ивана Цуприкова "Под крылом чёрного Ворона", можно назвать мистическим рома-ном, так как очень сложно доказать правдивость этой истории. Шаман закрыл в памяти ге-роев эти события, наложив на них печать времени. Когда это время закончится, трудно ска-зать. Наверное, когда человечество в своем интеллекте поднимется на новый уровень раз-вития, и в его сознании идеи "нажив" и "войн" заменятся стремлением познавать и созда-вать...
  Под крылом черного ворона
  Глава 1. Выстрел в спину
  
  - Теплая волна воздуха успокаивает вас. Вы оставили у порога свои переживания и входите в дом, в свою комнату, в которой вы росли с детства, - слова спокойные, растягиваются, как время ожидания. - Стираете пыль с книги, оставленной вами на письменном столе, и открываете её.
  Удивление, выразившееся вертикальными морщинками на лбу, над переносицей, и легкая улыбка на лице "спящего" Сергея Михайловича говорили о том, что этот старый учитель, до мозга костей математик и философ, с легкостью поддался чарам своего "волшебника" и "вошел" в тот мир, в котором, когда-то жил. Идет по нему и все осматривает, затаив дыхание, что-то вспоминая, то улыбаясь, то грустя, совсем забыв о Михаиле. Теперь лицо "спящего" стало напряженным, он вроде бы всматривается во что-то и пытается в этом найти что-то нужное ему. И, похоже, находит, что-то шепчет про себя, читая, и пальцами правой руки переворачивает лист за листом невидимой книги.
  Михаил оставил сознание Комарова наедине со своими видениями и, приблизившись к учителю на полшага, начал раскрытыми ладонями водить над его телом. Теплые волны, посланные правой ладонью Михаила, "омывают" грудную клетку, плечи, горло, лицо старика. И тут же эта рука, развернувшись наоборот, начинает считывать отражающиеся волны, идущие от органов, а левая ладонь утешает их буйность. Но не все удается ему сделать, как хочется. В некоторых местах тела старика забили вулканы грязной лавы. Уловив их и поморщившись, Михаил подхватывает ладонями эту "кипящую грязь" и скидывает ее на пол. И не останавливается, все больше и больше делает круговые движения ладонями по часовой стрелке, нагревая смолу, покрывшую густой массой бронхи и легкие учителя. Разогреваясь, смола превращается в кипящую черную жижу и лавою вытекают из внутренних органов его организма и стекают в "графин", "подставленный" Михаилом.
  Чувствуется, как его емкость тяжелеет от "смолы", наполняется по горлышко. "Запечатав" его крестами, Михаил открыл перед своим взором икону Святого Пантелеймона и начал молиться ему: "...Великий угодник Христов, терпимый, врач многомилостивый Пантелеймон! Умилосердись над Сергеем, грешным рабом, услышь стенание и вопль мой, умилостиви небесного, верховного Врача душ и телес наших, Христа Бога нашего, да дарует он исцеление от недуга, Сергея гнетущего...".
  Перекрестившись, Михаил заново стал повторять молитву и, когда увидел Его, замер. Тонкие черты лица Пантелеймона, вдумчивый взгляд и - слово. Его Филиппов не расслышал, а только почувствовал всем своим телом, попавшим в небесную холодную волну, сковавшую льдом кожу, кости, дыхание, все тело. И подняла пена "графин" с плещущимся в нем через верх кипятком черной грязи, и лазурная молния ударила в него с руки Пантелеймона.
  Засверкали в "графине" небесные светло-голубые искры, взбеленился кисель глубокими лазурными всплесками, и туман, вышедший из графина, разошелся по округе, заполонив и глаза Михаила. И сколько не протирал он их, ничего ему не видно, только яркую золотую руку, приближающуюся к его лицу. И становится она ярче и ярче, до ломоты в глазах, и как ни прикрывай их от слепящего света, ничто не спасает. И тело изнутри начинает нагреваться, сильно. Во рту пересохло, в глотке. И - погас свет...
  Открыл глаза Михаил и ничего понять не может. Создается такое впечатление, что все его тело муравьи изнутри поедают, осы жалят. Замычал он от боли, и тут же что-то вышло из него темное, дымом черным, и ушло в пол, забрав с собою жар, с муравьями и осами.
  Смотрит на свои руки Михаил - светлые, на ворсинках волос искорки светло-голубые. Поднес ближе руки к глазам, и диву дивится, искры, словно ангелочки, чистят ему кожу и машут ему руками, здороваются. Присмотрелся внимательнее, а это и вовсе не ангелочки, а брызги светящиеся. Удивительно, и лучей солнечных нет, а как светятся, словно от него!
  Сошла тяжесть с темени, с висков, с мыслей, яснее в голове стало, словно грязную раму оконную протерли до прозрачности, и свежесть пришла в дыхание и в сознание, будто из открытой форточки.
  "Спасибо тебе Божий посланник! Аминь!", - прошептал Михаил и перекрестился. Поднялся с колен, вернулся к Сергею Михайловичу, а тот еще во сне находится. Хотел, было, его разбудить, да вовремя от груди его руку отдернул, из которой выглядывает и пытается укусить его своими острыми жалами множество змей. Перекрестил их Михаил, и прижали свои головы змеи. А на ладони его в этот момент покрывало воздушное легло и обтянуло их кожу, приятно освежая ее. И заново взметнулись к рукам его змеи, но прокусить белесую ткань им не силам, но не сдаются они и обвиваются между его пальцев. Сдавил свои ладони Михаил, и вырвал их из тела Комарова, и бросил на пол, на котором они разбиваются на мелкие кусочки как льдинки, и тают прямо на глазах.
  И как много змей вылезает из норы своей - из груди старика - и бросаются на руки Михаила, сильно шипя, открыв свои пасти. А последняя самой большой змея оказалась- и по ширине, и по длине. Но, как ни пугает она Михаила своими размерами, длинными и острыми зубами, с которых капает яд, а он сильнее ее. Схватил гадюку за голову и вытягивает на свет Божий, и она тут же начинает рассыпаться на мелкие льдинки-стеклышки, падающие на землю, и исчезающие в ней.
  "Фу-у-у!" - хотел, было, Михаил обтереть ладонью лоб, но вовремя взглянул на нее: грязная, вся в черной смоле, спадающей с пальцев тягучими сосульками. Подошел он к умывальнику и долго мыл руки, очищая их до белизны мылом. И только после этого пошел будить своего гостя.
  - Сергей Михайлович, как вы себя чувствуете? Отдыхали? Прекрасно. У вас теперь все будет хорошо, Сергей Михайлович, чаю будете? Извините, меня долго не было...
  Проснулся Комаров, свет в глазах его искрится, радость растягивает в стороны губы.
  - Ой, Михаил, а как дышится легко! Мишенька, как заново родился! - и протирает выбритое до чистоты лицо Сергей Михайлович и смотрит на себя в зеркало. - Как будто и вправду помолодел, морщин на лбу почти нет, смотрите! И волосы потемнели, а были седыми, как снег. Правда, Мишенька? И долго я спал?
  - Да... - с некоторым удивлением на лице посмотрел на своего бывшего учителя Михаил, - даже не подумал о том, чтобы на часы посмотреть.
  - Ой, неужели то, что я увидел во сне, может стать явью? - то ли спросил у Михаила, то ли высказал свое предположение старик. - Это все ваш чай, Мишенька. Что за мед вы мне в него подлили?
  - Гречишный, - Михаил придвинул поближе к старику стеклянную банку, наполненную темно-бурым медом.
  - Неужели он так действует?
  - Вы знаете, Сергей Михайлович, когда у меня бессонница, я его пью, он какой-то магический силой обладает, успокаивает и усыпляет, и сны необычные приходят.
  - Вот так и со мною было, Мишенька, - прошептал дед, рассматривая банку. - Дорогой он, наверное, мне как пенсионеру уже не по карману.
  - Возьмите его себе, Сергей Михайлович, у меня еще есть.
  - Правда? Тогда я вам, просто обязан за него заплатить, - стушевался старик.
  - Вы, Сергей Михайлович, даже не сможете осознать, сколько я вам должен.
  - За что? - смутился старик. - Ведь вы у меня учились архиплохо, и я вас называл фантазером. Помните? Да, да, Мишенька, именно фантазером, вы всегда на доске писали такое...
  Уж насколько я любитель пофантазировать, но так как вы, выдумать новую формулу по решению задачки не смог бы. Хотя я в математике был против вас сильнее, - разулыбался Комаров. - И что не менее приятно удивляло меня, у нас с вами ответы сходились. Но когда вы эту же задачку начинали заново решать, что меня еще больше обескураживало, вы никогда не повторяли придуманной формулы, а писали новую, и снова все сходилось Удивительно, правда?
  - Правда, - Михаил улыбнулся и посмотрел на старичка.
  Да, да, наверное, так все и было. А вот он, Михаил, в школе про себя звал Сергея Михайловича доктором Айболитом. Так он был похож на этого героя, сыгранного Олегом Ефремовым в фильме "Айболит - 66". Лицо вытянутое, щеки - впалые в подбородок, говорит с какой-то расстановкой окончаний в слове, словно восклицает их, как артист театра. Хотя все остальные его в школе называли Эйнштейном. Но лицо этого великого ученого физика Михаил не видел и поэтому его звал именно тем именем, которое сам ему дал. И сейчас, на старости, дед так и остался копией ефремовского доктора Айболита.
  - Я до сих пор не могу понять, как вам удавалось решать задачи, создавая свою логику решения. И не только я, Мишенька, еще два прекраснейших учителя из других школ, соглашались со мной, читая ваши ответы.
  - Как так?
  - А я запоминал, записывал и показывал своим коллегам.
  - Вот как, - удивился Михаил. - Но, в девятом классе я списывал.
  - Я знаю.
  - И поставили тройку.
  - О-о-о, мил человек, математика...
  - "Чистая математика - это такой предмет, где мы не знаем, о чем мы говорим, и не знаем, истинно ли то, что мы говорим".
  - О-о, это говорил не я, Мишенька, а великий Бертран Рассел, великий английский математик. Но, - Сергей Михайлович поднял указательный палец вверх, - не буду затягивать ваше время, сударь. Извините, - приложив ладонь к сердцу, Комаров немножко наклонил голову, прощаясь. - Но вы же в душе были литератором. О вас много хорошего говорила мне Ольга Степановна. Помните ее? Она говорила о вас, как о единственном в классе ученике, который писал сочинения сам, и не по учебнику анализировал произведения...
  - Сергей Михайлович, не вводите меня в краску, - широко улыбнулся Михаил.
  - И она была права, я с удовольствием читаю ваши статьи, - продолжал Комаров. - И причем всегда. О вас знает весь город, Мишенька, и я рад, что я что-то, надеюсь, тоже в вас вложил...
  Но Михаил уже не слушал старика, а наблюдал, как у деда на переносице появилась пробирка, быстро наполнявшаяся красной жидкостью.
  - Сергей Михайлович, вы извините, у меня сейчас ожидается встреча. Очень важная встреча, по работе.
  - Да, да, да! - остановился Комаров и, положив свою руку на колено Михаила, встал со стула. Укладывая в свой тощий портфель листки с формулами, которые распечатал ему из интернета Филиппов, приложил руку к сердцу. - Извините, Мишенька, за то, что я так часто прихожу к вам и забираю и так дорогое для вас время, которого, как и мне в моей молодости, признаюсь, всегда не хватало.
  Михаил вытащил из кармана раздражающий его бедро мощной вибрацией сотовый телефон и, отойдя от Комарова, приложил трубку к уху:
  - Да, Инга, это Михаил.
  - Миша, теперь я поняла, почему ты отказываешься искать Виктора. Потому что я выбрала не тебя, а его. И ты мне все время мстишь за это! - женский голос был очень раздраженным. - Ты радуешься, что он пропал, да? Я поняла, это ты его толкал уйти на поиски "Золотой бабы", чтобы он погиб. Я поняла - это ты!
  Михаил отключил звук у телефона, спрятал его в карман и, глубоко вздохнув, посмотрел на Сергея Михайловича, который, не смотря на свои семьдесят с чем-то лет, оставался по-молодецки подтянутым...
  - Сергей...
  - Ничего, ничего, Мишенька, вы уж меня простите, что я так часто к вам захожу.
  - И правильно делаете, Сергей Михайлович. Благодаря вам я немного оттаиваю от этой постоянной контрольной, - нараспев говорит Михаил, и, взяв со стола забытую стариком банку с медом и, засунув ее в кулек, открыл портфель Комарова и вложил в него мед.
  - Ой, спасибо, спасибо вам, мой дорогой человечище... - широкая, искренняя улыбка, открывающая сильно пожелтевшие неровные зубы старика, еще больше размягчала сердце Михаила. Он посмотрел в полуоткрытый шкаф и, вытащив из него железную банку китайского белого чая, насильно, не поддаваясь рукам деда, вложил её в портфель Комарова.
  И что-то успокоилось на сердце старика, и кожа на лице светлее стала, грусть ушла с глаз.
  Когда дверь закрылась за учителем, Михаил с раздражением начал что-то искать у себя в кабинете, и именно по углам. И только посмотрев вправо, вспомнил, что он хотел найти - икону Святого Пантелеймона. Но её не было там, а только на столе стояли иконки Христа Спасителя и Божией Матери.
  "Так что же это произошло, новое видение?"
  Протирая ладонями лицо, Михаил сел за стол и уперся в него локтями.
  "Неужели это было правдой, Пантелеймон услышал мою просьбу и обратился к Иисусу с мольбой, чтобы тот помог старику. И, удивительно, после сна старик ни разу не кашлянул, а ведь до этого, что ни слово, то кашель. Сколько лет он курил? Пятьдесят, шестьдесят? Не меньше. На что же его легкие за эти годы похожи? И удивительно, не больше пяти минут он спал и - вдруг. Хотя нет, не пять, - взглянув на часы, невольно удивился их обладатель, - а больше часу. Интересно, никто в это время не заглядывал в кабинет?"
  Раздался звонок сотового. Михаил взглянул на экран мобильника, и глубоко вздохнув, положил телефон на стол. Это снова звонила Инга Воробьева.
  "Нет уж, сегодня вполне хватит ваших нападок на меня, Инночка".
  
  
  
  
  -2-
  
  Дома все валилось из рук. Тарелки так и остались лежать грязными в раковине, на столе - не убрана посуда, плов - пересолен. Оставив всё, как есть, пошел с кухонным полотенцем в зал. Фильмов по телевизору не было - рекламы, политические и экономические каналы забиты onlain о забастовках в Греции, о выборах Президента во Франции, о разбившемся русском самолете в Индонезии... Только по одному из телеканалов шло что-то занимательное. Сотрудник МЧС говорит корреспонденту о том, что они, когда сталкиваются с проблемами в поисках людей, обращаются за услугами экстрасенсов, однако это не всегда дает положительные результаты. Многие из них, считает офицер, не способны даже увидеть ауру стоящего рядом с ними человека.
  - Да, МЧС России идет на всё, чтобы спасти жизни людей, - к камере приближается лицо симпатичной рыженькой журналистки, - и как вы слышали, в некоторых ситуациях даже прибегает к услугам экстрасенсов. Однако признают спасатели, толку от этого мало, МЧС несут большие затраты, веря колдунам.
  И снова в кадре появляется тот же сотрудник:
  - Возможно, есть люди, которые в силу происходящих аномалий, в хорошем смысле, обладают какими-то способностями, - говорит он, - но не теми, к сожалению, которые нам нужны. Так, в прошлом году, когда в Тюменской области пропал вертолет, мы не смогли его найти и поэтому обратились к известным экстрасенсам Тюмени, Екатеринбурга, Москвы. К сожалению, и они не смогли нам помочь в его поиске. Там, куда указывали они, где он упал, его не находили. Не сбылись, к счастью, и их предсказания, что он взорвался, а сильный дождь, идущий в Ханты-Мансийском районе, где он пропал, погасил огонь, из-за чего посланные на его поиск вертолеты со спасателями обломков от машины не обнаружили. Как мы узнали чуть позже, Ми-8 после выхода из строя двигателя, не разбился, экипаж смог посадить машину в тайге, никто из пассажиров и летчиков не пострадал. Их нашел не экстрасенс, а егерь..."
  Что-то еще продолжала рассказывать телезрителям журналистка, показывая отрывки разговоров бичей, говоривших о том, что экстрасенсы не смогли их даже вылечить от алкоголизма, от курения...
  Михаил выключил телевизор и погрузился в раздумья. В чем-то эта журналистка и права. Таких людей, которые могут читать мысли, передвигать взглядом предметы, лечить людей, как Ванга или Матрона Московская, и предсказывать людям будущее, только единицы из миллионов. И это вовсе не экстрасенсы, а Божьи люди, им Ангелы Божьи помогают. И права журналистка, как много среди экстрасенсов-шарлатанов.
  "Неужели и я такой? - подумал Михаил. - Приходит ко мне человек со своими болями, я рукой проведу по воздуху рядом с его телом и указываю ему, где у него болит, что болит, а тот мне кивает, мол, правда. А змею вытащишь из его болезненного органа, и тому человеку легче становится. Хм, первым было Божье "слово". А значит и со мной рядом ангел, который помогает мне убрать болезнь у человека. Хотя, - Михаил встал с дивана, - и это, наверное, мои домыслы, не больше. Ведь если бы не вспышка фотоаппарата Витьки Воробьева, то медведь, подкравшийся к ним тогда сзади на два-три метра, которого они так и не услышали, разорвал бы их на части. А после того, как их Витька с Ингой сфотографировал в ночном лесу, о присутствии медведя они так и не узнали. Ну, что-то треснуло сзади, мало ли из-за чего это могло произойти - ветка старая с дерева упала, или птица с испугу сорвалась с земли и налетела на ветку. Смеялись. А когда Виктор из салона принес эту фотографию, все рты пооткрывали - сзади них огромный черный медведь стоял".
  Михаил вернулся в кухню, взял чашку с остывшим чаем и остановился у окна. Ночь, ни одной звездочки, накрыла своим крылом город, небо, облака, лежащие на крышах домов.
  "Да, а ведь, тогда никому и верить не хотелось, что сзади них стоял настоящий медведь. В институте ребята смеялись над ними, мол, монтаж сделан в "Фотошопе" так себе, на троечку, и глаза медвежьи не живые, сразу видно, поэтому их блестками закрыли".
  С обиды Витька тогда на ящик коньяка почти со всем курсом поспорил: трое ребят из соседней группы поехали с ним на то место. А Витька спорщиком был всегда заядлым, сказал ребятам, что на том месте следы медвежьи должны остаться. Через час позвонил и кричит, что нашел то место, где тогда они останавливались в лесу, а в доказательство тому был смрадный запах. Медведь метрах в ста от того места, где фотографировались, лежал мертвым. Видно от испуга у него разрыв сердца произошел. Целый курс тогда поехал в лес на медведя смотреть. А Инга... А что Инга, хвостом крутанула перед Михаилом и за звезду местную, Витьку Воробьева, убившего вспышкой фотоаппарата медведя, замуж выскочила. Вот такие дела...
  Хотя, может, и не из-за этого она вышла за него замуж. Витька был сыном директора кирпичного завода, человека богатого и уважаемого в городе, а Мишка - сын вдовы. А второе о Мишке много тогда лишнего говорили. С Афгана пришел, после контузии, мол, крыша "поехала" у человека. Поэтому и в институте к нему преподаватели относились с уважением, на бал оценки завышали, жалели, мол, Мишка-то, герой-афганец, награжден орденом "Красной звезды". Да, да...
  Михаил прикрыл форточку, прислушался: несколько комаров все-таки успело залететь в кухню, поэтому нужно дверь быстрее прикрыть, чтобы они не отправились дальше в свое путешествие в другие комнаты.
  Открыл кран, отрегулировал горячую воду и принялся мыть посуду.
  "Вот кто-то же придумал это "Фейри", минута и десять тарелок чистые, еще минута и - сковорода без жира сияет. Великий человек придумал эту мыльную жидкость, а может, и нет, а простой, незаметный человек. А я что за свои сорок пять лет придумал? Ну, закончил институт. После школы все мои друзья думали, что я в медицинский пойду, и сам так думал, но, когда в Афганистане на Панджшерской боевой операции у товарища от взрыва оторвало ногу, я так и не смог ему помочь. Хотя вроде бы остановил кровь, хлещущую из ноги как фонтан, но Колька все равно умер. И вот именно тогда я и решил, идти только не в медицину. Да, да, нельзя идти в медицину, когда по твоей вине может умереть человек".
  Рюмка выпитой водки, прошла как вода, так ничего и не задев хмелем сознания. Второй, можно было и не пить, хотя... Михаил наполнил водкой в третий раз рюмку и, перекрестившись, прошептал: "За тех, кто остался там", - и осушил её.
  Кусок масла на черном хлебе призывно распластался своей желтой массой под куском копченой колбаски. Но и этот бутерброд слюны не вызывал, есть не хотелось. Михаил отодвинул от себя блюдечко с бутербродом и глубоко вздохнул.
  Да, уже на втором курсе, когда он подрабатывал в городской газете, отправился в больницу, чтобы взять интервью у терапевта... Нет-нет, у кардиолога. Да, да, у кардиолога. Но в отделении его не было, медсестра попросила подождать. Зашел к знакомому парню в одну из палат, о чем-то разговорились, Михаил невольно заметил у одного из лежащих на кровати какую-то серую тень, висевшую над ним. Так, мазнул ее глазами, и о чем-то продолжал рассказывать знакомому. Но какая-то сила буквально заставила Михаила посмотреть еще раз туда же, и он испугался: тело у того человека начало пылать. Михаил поднялся, подошел поближе к кровати больного и увидел, что под грудью этого мужчины накалилось до красна, как сильно разогретое железо, сердце.
  Вместо того чтобы вызвать медсестру, он потянулся руками к этому пылающему органу, взял откуда-то появившийся перед глазами снег и стал струшивать его на горящее в огне сердце. Оно зашипело и стало прямо на глазах остывать. Михаил заворожено, не спуская с сердца глаз, продолжал струшивать и струшивать кем-то поднесенную к нему новую порцию снега, и сердце остывало, принимая нормальный вид и начало все сильнее и сильнее вздрагивать, а потом заработало, так спокойно, как будто шар, наполовину наполненный водой. То в одну сторону она ушла, то в другую. Тогда он сразу так и не понял, что произошло с этим человеком.
  ...Очнулся в кабинете врача. Перед ним сидел полный мужчина, подозрительно смотревший на него.
  - Ой, извините, - пришел в себя Михаил, - и начал подниматься с кушетки.
  - Вы ко мне же пришли? - видно не первый раз задавал ему этот вопрос врач.
  - К кардиологу Александру Ивановичу Осипову.
  - А, да-да, он мне об этом говорил. Вы подождите здесь, он сейчас придет. Может вам холодной воды, чаю дать попить? - Врач, упершись руками на стол, приблизил к нему свое лицо и всматривался в глаза Михаила.
  - Лучше воды, - прошептал Михаил, не сводя глаз с врача.
  Дверь тут же открылась, и в кабинет зашел пожилой, худощавый мужчина. Он был высокого роста. Наклонился перед корреспондентом и, не отрываясь от его глаз, покачав головой, спросил:
  - Как же вам, молодой человек, удалось это сделать?
  - Извините, я корреспондент из городской газеты "Норд" Михаил Филиппов. Я с вами договаривался об интервью, скоро наступит невыносимая жара, и как переносить ее сердечникам, гипертоникам.
  - Да, да, помню, - всматриваясь в Михаила, прошептал доктор. - Что вы увидели у Позднякова, когда к нему пошли?
  - Кого? - невольно смутился Михаил. - А, у того, что лежал в палате?
  - Да, да, - кивнул второй врач.
  И только сейчас поняв, что им нужно от него, Михаил начал быстро отвечать:
  - Как что? Я даже сам не пойму, Александр Иванович. Мне показалось, что человек загорелся, я к нему, а он не горит, а сердце у него так сильно накалилось, набухло и двигаться перестало, ну я и начал его тушить.
  - Чем?
  - Снегом.
  - А где же вы его взяли? - с удивлением посмотрел на Михаила пожилой врач, сидевший за столом.
  - Так кто-то мне его поднес, - упершись спиной в стену, прошептал Михаил.
  - Стоп, стоп, - Александр Иванович остановил своего коллегу, врача, насыпавшего в стакан с водой какой-то порошок и протянувшего его Михаилу. - Он здоров.
  Михаил вопросительно посмотрел на обоих врачей.
  - И давно вы так можете? - продолжил свой расспрос Александр Иванович.
  - Я? Вы о чем, Александр Иванович?
  - Вот так лечить людей?
  - А я что, я, честно говоря, даже не понял, как это у меня получилось, - развел руки Михаил, не зная, что сказать.
  - Мишенька, у этого человека произошел за неделю второй микроинфаркт миокарда. Понимаете?
  - Нет.
  - Ну вот, как вы видели, у человека сердце пылало. И вы, что сделали, остужали его, сыпля на пылающее сердце снег?
  - Александр Иванович, - Михаил встал, но доктор его тут же взяв за плечи, усадил назад.
  - Успокойтесь, - и, положив пальцы на запястье правой руки Михаила, стал к чему-то прислушиваться. - Пульс нормальный у вас, Мишенька. Нормальный, просто я впервые вижу такого как вы человека. Давайте зеленого чая попьем, и я вам все расскажу, все-все, вы только не торопитесь уходить от нас, - и, кивнув своему коллеге, попросив его заняться чаем, улыбнулся корреспонденту. - Инфаркт миокарда - это одна из клинических форм ишемической болезни сердца, протекающая с развитием ишемического некроза участка миокарда, из-за недостаточности его кровоснабжения. То есть, это сердечный приступ. Понимаете?
  - Все, все, извините, доктор, я все это, что вы сказали, уже давно знаю. Фу, просто какой-то непонятный туман наконец-то сошел с мозга. Честное слово, даже не знаю, что со мною в тот момент произошло, - начал торопливо рассказывать Михаил. - Сначала около того человека увидел темную тень, понимаете? Словно кто-то невидимый стоял над ним. И, главное, эта тень напоминала человеческую вроде бы, ну что-то такое. Потом, еще раз посмотрел, а тени нет, а вот человек, лежащий на кровати, начинает воспламеняться. Вот я и вскочил и побежал к нему, и почему-то стал тушить его сердце снегом.
  - Вы знаете, Мишенька, у того человека недавно погиб сын. Разбился на машине, осталось двое внучат, жена сына, которая еще находится в декрете. Понимаете? К счастью этот дедушка, которого вы спасали, еще работает и хорошо зарабатывает, чтобы поддерживать семью погибшего сына. Но, инфаркт, а сейчас второй...
  - Вы хотите сказать, что той тенью был его сын? - удивился Михаил.
  - Может и так, - присел рядом с ним доктор, - а может, и нет. Вчера хотел отказать вам, поступило шесть человек, и не менее тяжелых, чем Поздняков. А, отказаться от встречи с вами почему-то не смог? Вот что удивительно!
  - И что теперь?
  - Не знаю, выходит есть такие силы, которые спасли Позднякова. Выходит...
  О чем они еще тогда говорили с доктором, Михаил уже не помнил, но то, что Михаил Филиппов, каким-то волшебством смог "спасти" человека от инфаркта, по небольшому городу Югорску разлетелась мгновенно. Это больные с палаты слухи распустили, рассказав женам, детям, о произошедшей на их глазах истории. А к концу лета, когда Михаил закончил практку в газете и вернулся в свой университет в Екатеринбург, то и там произошло с ним что-то вроде этого. Только не в больнице, а на трамвайной остановке. Он там встретил свою старую знакомую, Зину, студентку с юридического факультета, и рассказал её о том, как провел каникулы. И вдруг услышал сзади себя громкий женский голос:
  - Забери меня с собою!
  Михаил резко обернулся и замер. Совсем юная блондинка в черном шарфе, накинутом на голову, в черном платье, широко открытыми глазами смотрела куда-то вверх и кричала, словно пытаясь кого-то невидимого в небе остановить. - Я не хочу жить без тебя! - и бросилась под идущий к их остановке трамвай. Но Михаил в одно мгновение удержал и притянул ее обессиленное тело к себе, которое уже находилось в бессознательном состоянии, и повисло на его руке...
  И тут же кто-то помог поддержать ему ее обвисшее тело.
  - Я врач, отпустите девушку, - сказал человек в военной форме и, приподняв ее, уложил тело юной женщины на скамейку.
  - Ну, ты даешь, - обняла его руку Зина. - Миша, а как ты почувствовал, что она сейчас бросится под трамвай?
  - Как, как? - удивился Михаил. - Она же кричала.
  - Ты чего? Она стояла тише мышки, это мы с тобою горланили на всю остановку.
  - Правда? - смутился Михаил. - Она меня просто толкнула в спину, и я невольно её схватил, думал, споткнулась и падает на рельсы.
  - А-а, вот как, - успокоилась Зина. - А это правда, что тебя ранили в Афганистане в голову?
  - Причем тут это? - глянув в зеленые Зинкины озера Михаил.
  - А-а, так кто-то сказал мне. Ты же десантником там был?
  - Где?
  - Ну, в Афганистане.
  - А ты хочешь за героя выйти замуж? - отвел в сторону любопытство курносой шоколадки Михаил.
  Зинка смутилась, и широко улыбнувшись ему в ответ, стукнула своим маленьким кулачком Михаила в грудь:
  - А я и не против? Делай предложение!
  - А десантники по-другому и не могут, чуть что, грудью на пулемет. А у тебя пули еще остались? - и, обняв Зинку, прижал ее к себе. Навсегда, получается.
  Правда, об этом узнал он через несколько лет, когда решился ей сделать предложение. Именно решился...
  
  - 3 -
  
  Придвинув поближе к себе недопитую бутылку водки, Михаил посмотрел сквозь неё.
  - Ну, а что делать? Что? Допить тебя и лечь спать или...
  Резкий телефонный звонок мобильника его не испугал, Михаил, словно ждал его. Номер был не знакомым.
  - Михаил Филиппов, слушаю вас, - представился он в трубку.
  - Привет, Миша, это отец Виктора Воробьева.
  - А, добрый вечер, извините, Виктор Николаевич, - встал со стула Михаил.
  - Это ты извини, что так поздно звоню. Миша, нам нужно с тобою встретиться, поговорить.
  - Хорошо, я не против, Виктор Николаевич. Когда завтра? Утром, днем или вечером?
  - Давай сейчас, - перебил его старший Воробьев. - Очень нужно именно сейчас с тобой поговорить.
  - О Викторе? - спросил Михаил. - Да, но я выпивший, я...
  - Да я уже подъехал, сейчас поднимусь, встречай. Да, а можно я с Ингой к тебе зайду?
  - Нет, нет, нет, - затараторил в трубку Михаил. - Зина с детьми уехала в отпуск, я тоже скоро уезжаю за ней, через ну..., то есть к ней, и у меня здесь в квартире такой бардак...
  Но Михаил говорил уже гудкам, барабанной дробью стучащими своими невидимыми палками ему в ухо.
  Виктор Николаевич Воробьев был уважаемым человеком в городе. Лет пять назад его, директора кирпичного завода, избрали депутатом городской Думы, а недавно, после выборной компании стал главой города. Но для Михаила он так и оставался отцом своего старейшего друга Витьки Воробьева, с которым они жили не только в одном дворе, учились в одном классе, но и влюбились в единственную в их доме девчонку.
  Удивительно, но Инга, всегда цветущая, немножко пышная женщина, сейчас была темнее тучи и сильно исхудавшая. Её почти не узнать. Пропустив гостей вперёд, Михаил подал руку Виктору Николаевичу, крупному мужчине, который своей огромной горячей ладонью, вместо того, чтобы пожать руку, приобнял его.
  - Заходите, Виктор Николаевич.
  - Да, да, спасибо, мы по делу к тебе.
  Михаил пригласил гостей в зал.
  - Сейчас вас чаем угощу с медом.
  - Это хорошо, - согласился старший Воробьев, - мы с Ингой к тебе не на пять минут, разговор сердечный.
  - Да, да...
  
  ...Виктор Николаевич, как и Инга, к чаю так и не притронулся. В принципе, как и Михаил. История, которая произошла с сыном Воробьева, была никому непонятной.
  - Ведь я его никогда не принуждал бросить свое хобби, - стукая своим кулачищем по ладони, продолжал говорить мэр. - Взрослый мужик, отец двоих сыновей, а в душе, ну, ребенок! Только что-то новое услышит из истории про ханты, так сразу бегом на раскопки, как будто и у него все это есть, вот совсем рядом.
  - Да, да, - согласился Михаил. - Все мы, наверное, не смотря на свой возраст, немножко, дети.
  - Может и так, - как-то по-отечески посмотрел на Михаила Виктор Николаевич.
  - Мы не раз писали о его находках, - закивал головой Михаил. - За Эсской в районе поселка Агириш, он с археологами нашел поселение древних ханты, или манси, а в интервью сказал, что это был другой народ, живший здесь в третьем - пятом веках, и даже раньше - арийцы. Я тогда об этом не стал писать в газете, эту фразу из его интервью выбросил, так он из-за этого с экрана телевизора на меня такие нападки устроил.
  - Да, нашел на кого обижаться, - похлопал по колену Михаила Виктор Николаевич.
  - Да я это так, с грустью. Они тогда нашли фрагменты тигля, ёмкости для переплавки металла с остатками золота. Это представляете, на Эсске, в болоте, откуда же там золото? Он же потом и геологов туда вызывал, и те ничего там не нашли, ни золота, ни алмазов.
  - Мишенька, ну он же простой человек, который живет своими верами, своими идеями, и он же находит поддержку среди таких же людей, как он, - растягивая слова, как наставляя, начал говорить Виктор Николаевич. - А золото, ну, честно говоря, он всегда его по крупицам собирал. Это так тебе, между нами скажу, и на реке Конде, и на берегах Эсски, и у реки Ух. И, знаешь, Мишенька, принесет этот ворох камней, тыкает пальцем в еле видные крупицы на них, и говорит, что это золото. И, знаешь, доказал ведь! В Екатеринбурге ученые с ним согласились. Только больше их заинтересовало не золото, а сами камни, их история непонятна. Ручьи-то этих рек родниковые, из болот идут...
  - А что же он сейчас нашел, Виктор Николаевич?
  - Ой, даже стыдно говорить...
  - Золотую бабу, - вступила в разговор, молчавшая до этого, Инга. - Уперся лбом и говорит, что Золотая баба не на реке Казыме покоится, а где-то... Виктор Николаевич, можно ему говорить? - и посмотрела на своего свекра.
  - Так мы за этим и пришли к тебе, Мишенька.
  - На Эсске? - улыбнулся Филиппов.
  - Вот, и ты об этом говоришь.
  - Так Виктор об этом тоже говорил мне. Представляете, все ученые говорят, что Золотая баба спрятана хантами в низовье Оби, на реке Казыме, а этот - нет, на Эсске. Он что, там был в то время с ними? - придавил усмешку Михаил.
  - Вот и я о том же, - глубоко вздохнул отец Виктора. - Хотя я с ним тоже в какой-то степени согласен. Рядом Урал, золото в наших краях тоже было, так что и Золотых Баб ханты, манси можно было иметь не одну. Ведь все начиналось здесь с язычества.
  - А поиски Виктора по Эсске, вы, Виктор Николаевич, вели? - решил изменить тему разговора Михаил.
  - Так где только мы его уже не искали. Каждое деревце, кустарник осмотрели за километр от Эсски с обоих сторон, каждую тропку прошли с собаками. Таких знаменитых кинологов приглашали из Екатеринбурга и Перми, и - ничего. И ручей Вой прошли весь, и Большой и Малый, и Ух, на десятки километров по всей округе от него, и - ничего. Неужели мишке в лапы попал или росомахе, или... я даже уже не знаю, что и думать, - у Виктора Николевича голос задрожал.
  - Да уж, - вздохнул Михаил. - А я чем, в таком случае смогу вам помочь, Виктор Николаевич?
  - А я, Мишенька, уже и не знаю к кому обратиться. Ты же старый друг Витькин, да еще и даром таким обладаешь, экстрасенсорикой.
  - Да я же...
  - Наслышан, Мишенька, наслышан, - встал с кресла Виктор Николаевич и развел руками. - Ты уж прости меня, Мишенька, за такую просьбу. Я с собой карту района принес, - и положил большой сверток на стол. Я прошу, ты не обижайся на старика, помоги, - и, приложив руку к сердцу, направился с Ингой в коридор, к входной двери.
  
  - 4 -
  
  Карта Советского района была огромной, по краям прихватывала границы Урайского, Березовского и Октябрьского районов, Свердловской области. Михаил положил ее на пол и стал рассматривать очертания железной дороги, бегущей через таёжные просторы к далекой Оби. У реки Эсс приостановился и провел пальцем по ее кривой синей линии, уткнувшейся в более широкую синюю змейку реки Конда. Повел над ней ладонью, потом - тыльной стороной назад, пытаясь уловить хоть какое-то изменение температуры воздуха. Сначала до реки Конды, потом назад, до озера Тор, к которому летом без мощного внедорожника никак не добраться: дороги размыло, болота поднялись, а ручьи своими бурными потоками разбили и так уже на ладан дышащие мостики. А на Торе места девственные остались, и лось непуганым был, и олень. Бывает, сидишь на лодке у берега, рыбачишь, а он тут же стоит в воде, водорослями лакомится и на тебя свысока поглядывает.
  Михаил вздохнул. Да уж, здесь с Витькой они любили бывать. На той стороне озера, где Эсска впадает в Тор, несколько изб было. У той избы, что на самом болоте стояла, хозяина не было, стояла полуразвалившаяся. Ее фундамент, полы, правда, еще крепкими были, да и стены из толстого бруса тоже, только крыша просела, и то по самому верху... Чья была изба? Что-то по этому поводу Витька ему говорил. Кто, кто? А, Борис Иванович Балашов! Он в семидесятых годах был председателем поселкового совета поселка Комсомольский, который в девяностых годах стал городом Югорск. Да, да, Балашов, говорили, заядлым охотником был. До этого в Великую Отечественную войну чекистом служил, потом - в СМЕРШе, потом - в КГБ, и на старости занесло деда в таежный поселок. И глаз у него был цепкий, по-хорошему говорит, выведывает всё, и любил во всем пунктуальность. Если сказал, что буду там-то и в такое-то время, то обязательно в это время и появлялся. И от других того же требовал.
  
  ...А изба его была необычной. Таких толстых бревен, из которых были сложены стены, Михаил не так часто встречал в том лесу. А какими ровными были у них края спила! Провел по ним рукою, и не нащупал даже ямки или какого-то подъёмчика или сучка от сердцевины. Какой же длинной должны быть пила, которою их распиливали? Метра под два-три, не меньше. А какая лестница была высокая, которая стояла у окна. Чтобы на первую рейку наступить, нужно высоко ступню поднять, почти до пояса. У Мишки это не получилось, а вот Витька с легкостью взлетел и на первую ступень, и на вторую, и на последнюю, и скрылся.
  Значит нужно по веревке к нему забираться, а то один Мишка у избы останется. А где она, эта веревка?
  Зашел Михаил за избу, а там Борис Пантелеймонович, что-то копает под деревом, в яме стоя по пояс. Побежал Мишка об этом сказать Витьке, а того не видно на крыше, куда же он пропал? Вернулся Михаил к Балабанову, а тот по шею уже в той яме стоит и продолжает копать, выкидывая из неё лопатой землю. И, вдруг, выпрыгивает из нее и кричит: "Тащите его сюда, тащите!"
  И появляются у ямы люди, лица которых Михаил ни как не может рассмотреть. И подтаскивают они к ней лося. А это вовсе и не лось, а Витька в его шкуре. Он сопротивляется, не хочет лезть в яму, но его с силой туда заталкивают эти четверо. Но, вдруг потемнело все вокруг, а когда начало светать, одна лосинная шкура осталась в яме. Поднял голову Михаил и увидел огромную птицу, уносящую Виктора. И не держит она его в своих когтях, а он сидит на них, истекающий кровью, и зовет за собой Михаила...
  - Ты жив? - кричит ему Михаил.
  - Спаси меня! - кричит ему в ответ Виктор. - Спаси от них! Спаси от них, Миша! Спаси!
  Михаил осмотрелся по сторонам, но никого нет, и холодно стало...
  
  ...Первым, что сделал Михаил, когда проснулся, закрыл окно, и перед тем, как идти в спальню, еще раз глянул на карту, лежащую на полу и, прищурившись, стал рассматривать, словно что-то выискивая в ней.
  "А что я ищу?" - опустившись на колени, спросил у себя Михаил. И увидел гусеницу-машину, плывущую по болоту и сидящих в ней четырех человек. Теперь хорошо рассмотрел Михаил Бориса Пантелеймоновича Балабанова. Да, да, это именно он кричит водителю остановить машину прямо посреди покрытой водой трясины. И кричит: "Сбрасывайте его, топите!"
  Четверо незнакомых людей в черных рясах поднимают связанного человека и бросают его в болото. Тот тонет и кричит: "Я ему в спину стрелял, не выживет Воробей. Спасите меня, что вы делаете?".
  
  "Фу ты!", - проснувшись, Михаил начал массировать виски, оторвал глаза от карты и прикрыл их. Боль в висках становилась нестерпимой.
  ...Вот она наполнила стакан, который нужно аккуратненько поднять, чтобы не разлить яд, наполнивший его, и убрать подальше от своей головы. Михаил пальцами ухватился за змею, выглядывающую из виска, вытащил её из головы, и отбросил от себя, продолжая наблюдать, как воздух разрушал её на мелкие части...
  
  На мониторе сотового телефона поблескивал золотой конвертик - письмо от отца Виктора: "Выручи, найди сына".
  "Да уж! - Михаил сел на диван и хотел было перезвонить старшему Воробьеву, да вовремя себя удержал, на часах только половина пятого утра. - Совсем непонятная история получается, Виктор Николаевич Воробьев. Скорее всего, не на археологические поиски собирался ваш сын, а на охоту, на лося. Что-то здесь не сходится, Виктор Николаевич, что-то вы мне не договариваете с Ингой. Это кто же заинтересован убить его, и за что? Кто же ему стрелял в спину? Почему я увидел именно Бориса Пантелеймоновича Балабанова? Балабанова, местного мафиози? Хм. А ведь давно не думал о нем и на тебе, во всей своей красе предстал, Витьку убивает. Да уж!"
  
  
  Глава 2. Ведьма
  
  В комнате было не только сумрачно, но и холодно. Напрягая мышцы груди, спины, бицепсов, чтобы хоть немного согреть свое тело, Михаил осмотрелся по сторонам. Справа от входа вся стена была закрыта светло-серыми стеллажами-пеналами с одинаковыми по размеру ящиками и наклеенными на них бирками. Левая стена от пола до потолка - книжные полки. С торцевой части комнаты, слева и справа от двери, ящики, из которых выглядывали концы множества разноцветных трубок-тубусов.
  - Извини, Мишенька, - зашел в кабинет Виктор Николаевич Воробьев, включил свет и, остановившись у стены, нажал на включатель небольшой пластмассовой коробочки.
  Заработал калорифер, нагоняя теплый воздух в помещение.
  - На улице за тридцать, а здесь семнадцать, сейчас немножко теплее сделаю, Мишенька. Двадцать пять градусов будет, нормально?
  Михаил пожал плечами.
  - Ну и отлично, сейчас кофе будем пить. А это, - поджав губы и обведя руками комнату, - все Витькино богатство, - сказал Воробьев.
  - Не понял?
  - Ну, а что понимать, дорогой мой. Это бывшая комната Виктора, он, когда переезжал от нас, попросил ее оставить за собой, и хранит здесь самые важные документы. Здесь находится все, что он не хочет показывать другим, - Виктор Николаевич, открыв один из ящиков, вытащил небольшую деревянную коробку. - Читай, - и протянул ее Михаилу.
  - Четырнадцатый, нет, извините, шестнадцатый век, кольца от кольчуги. Интересно, - Михаил посмотрел на стоящего рядом улыбающегося отца Виктора.
  - А вы дальше читайте, Мишенька.
  - Кольца кольчуги казака отряда Ермака, поселок Пелым, сорок семь километров на северо-восток к поселку Пионерскому, на границе ХМАО-Югры, река..., - и, не дочитав, открыл коробку и стал внимательно рассматривать наполовину съеденные ржавчиной тончайшие прутки-проволоки. - Даже не верится, что это железо, вернее, булатное железо, которое когда-то выдерживало топор и меч, а сейчас труха.
  - Так вот, Мишенька, на каждом ящичке стоит нумерация. Там, - мэр ткнул пальцем в другую сторону стенки, - есть полка под этим номером с записями Виктора. А там, - он обвел рукой ящики с тубусами, - карты. На каждом пенале есть такая же маркировка с номером. Я, к сожалению, ничем больше помочь не могу тебе.
  - А Инга, работники музея?
  - Инга, говорите? Вы знаете, Мишенька, я ее не переношу, - и мэр вплотную подошел к Михаилу и смотрит на него сверху вниз, - и вам не советую ей рассказывать об этом месте, где мы сейчас с вами находимся. Между нами, - Виктор Николаевич, наморщил лоб, - они вместе уже давно не живут, разве что, только в одном доме. Что создавал я для сына - все прибрала в свои руки, пытается теперь и его находки прибрать в свои руки.
  - Не понял? - удивился Михаил.
  - А очень просто, Мишенька, - Виктор Николаевич подошел к одному из пеналов, ткнул рукой в ящик, расположенный на первом этаже от пола, и попросил Михаила открыть его. - Вы в него в самый конец руку протяните, и нащупайте коробку картонную. Там, там, нащупали? Вытаскивайте ее.
  Коробка была большая, из-под обуви, заполненная ватой. Внутри нее спрятана коробочка, в которой лежала замотанная в бинтах тонкая зеленая полукруглая пластина.
  - Осторожнее только, Мишенька, посмотрите в ее центр. Что там видите?
  Михаил прищурился, всматриваясь во вдавленную печать посередине пластины.
  - Вроде, орел двуглавый?
  - Так вот, Мишенька, Виктор хочет доказать, что это пластина Ермака. Вроде бы, золотая она.
  - Какого Ермака, Виктор Николаевич, который при Иване Грозном что ли, с казаками Сибирь завоёвывал?
  - Вот, и ты грамотный, как Виктор, - глубоко вздохнул Воробьев старший. - Там все прочитаешь про это, - махнул он в сторону библиотеки. - И многое другое узнаешь, а там и сам поймешь, стоит ли о том, что нашел Виктор, говорить с людьми вслух, особенно с его женой.
  
  Кофе было ароматным, и непривычным по вкусу для Михаила по своей горечи.
  - Виктор Николаевич, так сколько дней уже нет Виктора? - и только теперь начал рассматривать лицо мэра. Оно было сильно загорелым, но и шоколадный оттенок кожи не смог спрятать за своими красками множество мелких морщинок под свисающими тяжелыми мешками под глазами, множество ломаных трубок-вен, словно приклеенных к коже на висках, окрашены проседью волос, и усталость в глазах - молочной мутью заполненных.
  - Сорок семь дней и семь с половиной часов, Мишенька, - прошептал Виктор Николаевич, смотря своим мутным взглядом в глаза Михаила.
  - Один?
  - Он почему-то мне об этом не сказал ничего. Да я и не спрашивал, потому что не знал о его сборах. И он так всегда делал, бросал в почтовый ящик письмо. Оно, Миша, перед вами на столе, - Виктор Николаевич указал подбородком на край журнального стола. - Все прочитаете. Мишенька, - и приложив руки к сердцу, продолжил, - Мишенька, только не отказывайте старику. На все готов, только бы сын вернулся...
  - Да, да, да, - закивал головой Михаил, - но я через две недели, то есть, не это я хотел сказать, - смутился Филиппов. - Завтра должен вылететь в город Белоярский, там мэр района будет встречаться с коммерсантами, обсуждать вопросы по оказанию им помощи в развитии бизнеса...
  - О, сейчас, минуточку, - Виктор Николаевич достал из бокового кармана сотовый телефон и, что-то быстро найдя в нем, позвонил. - О-о, всеми уважаемый президент страны Заобской-Белояркой, - с восторгом сказал он. - Да, да, угадал, это я властелин Югорский. Ха. Да все что могу, делаю, да, да. Верю, верю, что жив и здоров сын. Ты уж извини меня, Сергей Николаевич, что отвлекаю от дел. Завтра у тебя там встреча с бизнесменами, вроде бы? Послезавтра?! А, ну-ну.
  Выручи меня, собкор окружной газеты должен быть у тебя... Да, да, Филиппов Михаил. Он здесь мне очень нужен, Сергей Николаевич. Ну что, да, по Виктору, они ж друзья с детства. А что? Спасибо. Так вот пришли мне на факс заметку по твоему совещанию с бизнесменами. Да, да, только так, поострее чтобы было написано. Ну, ты сам понимаешь, окружная все-таки газета. Та кто там тебя критиковать будет-то. Ты у нас всегда на первом месте, тебя губернатор в пример всегда нам ставит. Вот-вот. Ну, а я о чем?! Просто решения, принятые на вашей конференции, чтобы все знали, как ты заботишься о людях. Спасибо, спасибо, давай, ага. Да, до свидания, дорогой.
  А, ты, Мишенька, что-то хочешь передать мэру? - Виктор Николаевич передал телефон Михаилу.
  Но Михаил, приподняв руки, замотал головой.
  - Ну ладно, да он уже и трубку положил. А потом куда-то еще собираешься?
  - Да, в Березово губернатор собирается приехать в середине месяца.
  - А что, у него своих нет корреспондентов?
  - Так, Виктор Николаевич, это же губерна-тор!
  - И здесь все решим, Мишенька, решим. Сам все возьму под контроль, а тебя отпрошу у твоего редактора в отпуск за свой счет, то есть - за мой.
  - Поймите меня, Виктор Николаевич, но я ведь не тот экстрасенс, который читает карты, в звездах разбирается как астролог, или там ясновидящий.
  - Ты друг его, Мишенька. Ясновидящая у Инги сейчас живет, но что-то толку от нее никакого. Где уже только Витьку благодаря той ведьме не искал. Пусто.
  - А кто?
  - Да все её по НТВ показывали, лучшей экстрасенсоршей назвали, чи Феодора, чи Федора.
  - Феодора, - подсказал Михаил, - очень сильный экстрасенс, с духами разговаривает, видит потусторонний мир.
  - Так что, Мишенька, поможешь, а? - глаза Виктора Николаевича обрели четкие очертания, из бело-голубого тумана выглянули зрачки, которые примагничивают к себе внимание Михаила.
  - Так я же...
  - Да мне плевать кто ты, экстрасенс или простой человек. Мишенька, ты старый друг Витькин. Ну и что, что давно не виделись. Бери в охапку еще кого-то себе в помощь, и попробуйте найти моего сорванца. Попробуйте, а? Мишенька? Я вам во всем буду помогать, выделю, то есть, дам и деньги, и технику, договорюсь с кем нужно, только помогите. И, - Виктор Николаевич на выдохе схватился за сердце, и, отстраняя от себя кинувшегося к нему Михаила, прошептал, - только помогите. Сейчас выпишу тебе сто тысяч рублей, нет двести, - и, сделав несколько неглубоких вздохов, еще раз прошептал, - только не бросайте его. Это все Инга, она стерва... И ни слова ей, что будешь искать Витьку. Не верю я ей, все под себя стягивает. Боюсь, что это она его...
  
  - 2 -
  
  "Стерва, стерва, - подвигая к себе поближе толстую тетрадь, думал Михаил. - Да просто вы ревнуете сына к ней, Виктор Николаевич. Хотя... - и осмотрев комнату по сторонам, еще раз удивился. - Наверное, каждый из вас старается его перетянуть к себе. Вот простой пример: в этой комнате все сделано для хранения архивов, как в лучших домах Лондона. Кругом стеллажи, пеналы, изготовленные, где нибудь в Германии, Париже. Каждый стеллаж имеет свой секретный код. Тысяч на сто баксов выложился отец, чтобы сделать такое для своего сынка. Кругом сигнализация с защитой: все для сыночка. И как только Инга выдерживает этих мужиков? Дети, настоящие дети!"
  Откинувшись на спинку кресла, раскрыв тетрадь, Михаил углубился в чтение.
  Каллиграфическому почерку Виктора он всегда завидовал. Строчки ровные, буковка к буковке, словно на компьютере их набрали. Единственное, чем сейчас отличается у Виктора почерк от школьного, буковки в два раза по высоте выросли, значит, тоже зрение подсадил.
  Пробежав глазами по нескольким листам, остановился на третьем, заинтересовал заголовок, написанный большими буквами высотой в три клеточки "Изготовление кольчужных нитей".
  "Для изготовления кольчуги требовалась проволока толщиной 4 мм. Чтобы сделать ее, использовали способ волочения. Он назывался сутужным и заключался в том, что железный прут протягивали через ряд постепенно уменьшающихся отверстий в железной доске. Для этого в кузнице устраивали особое сооружение: врывали в землю два столба, на них крепили железную волочильную доску, а напротив подвешивали к потолку качели. Кузнец садился на качели, захватывал клещами просунутый в первое отверстие кусок раскаленного железа, отталкивался ногами от столбов и летел вверх, таща за собой светящуюся металлическую нить..."
  "Интересно, вот как раньше проволоку делали, на качелях катаясь?" - пролистав еще несколько страниц вперед, остановился, вернулся назад, будто что-то упустил из виду.
  "...Вплетая через ряд склепанные кольца и цельносеченные, кузнец начинал собирать кольчугу с плеч, кончал подолом. Грудь и спина имели более массивные кольца, бока - средние, рукава и плечи - самые тонкие. Рукава и горловину вплетали в доспех в последнюю очередь..."
  "Нет, не это. А что же пропустил? А-а, вот. Обнаруженные на вершине у сопки Верблюжки на 43 км зимника на Сосьву, где протекает ручей Большой Вой, с восточной его стороны в заросшем шиповником и старой елью месте, была обнаружена трещина в земле. Это меня несколько удивило, так как сопка состоит из песка с глиной. Когда очистил слой грунта, лопата стукнула о камень, им оказалась мореная осина. Ей не менее тысячи лет. После продолжения раскопок обнаружил еще несколько таких стволов из мореной осины. И что особенно подтолкнуло меня к мысли, что именно это и есть древняя кузница: в один из стволов осины был вкручен железный толстый шуруп. Верхняя часть, где было острие, была окована широкой пластиной 12/33/6".
  И все? Дальше другой заголовок: "Кода". Что же это слово обозначает?
  "Кода, территориально-племенной союз ханты в Западной Сибири, по нижнему течению Оби. Оно было известно русским с 15 века, как часть Югорской земли. В 1484 "Кода" признало себя вассалом русского государства и обязалось поставлять в казну дань с подвластного населения. Кодские князья Алычёвы активно содействовали русской колонизации Сибири. В 17 веке автономия Коды была упразднена и оно приравнено к прочим волостям Югорской земли".
  Ниже сноска: "Лит.: История Сибири с древнейших времён до наших дней, т. 1, Л., 1968, с. 369. 33/12/6.
  Ниже следующий заголовок, "РЫНДА". А это что такое? "В XIII - XVII веках при великих князьях находились оруженосцы-телохранители (рынды), которые сопровождали монарха в походах и поездках, а во время дворцовых церемоний стояли в парадных одеждах по обе стороны трона. Князь Дмитрий во время Куликовской битвы "...великое знамя черное повеле рынде своему над Михаилом Ондреевичем Бренком возити" (Никоновская летопись).
  Когда рынды несли свою службу во дворце, их вооружение составлял большой "посольский топор". Он делался из булата и стали, украшался серебряной и золотой насечкой. Рукояти этих топоров украшались поясками из драгоценных металлов или золоченой медью 14/7/25".
  И снова текстовка заканчивается непонятными цифрами. Михаил перевернул лист. Следующий текст начинался с заголовка "Шишак". А это еще о чем?
  "Это вид защитного головного убора на Руси в XII-XIV веках - "шапка бумажная". Делалась на вате из сукна или из шелковых тканей, иногда усиливалась кольчужной сетью и простегивалась".
  И все. Следующий заголовок "Мисюрка"
  "Железная шапка с бармицей и наушами..."
  Дальше: "Ерихонка" - это "Высокая шапка с венцом покрывавшаяся репьем - металлическим украшением. К венцу прикреплялись уши, затылок и полка, сквозь которую проходил "нос" со "щурупцем". Такие шапки носили богатые и знатные воины и отделывали их золотом, серебром, драгоценными камнями.
  Все защитные головные уборы надевались воинами на шапки или толстые подкладки..."
  Михаил перелистал всю тетрадь и кроме коротких заголовков и текстов, рассказывающих о боевом снаряжении русских воинов, времен 11-17 веков, ничего не нашел, как и цифр, разделяющихся косыми полосками, как в начале тетради.
  Вытерев пот со лба, Михаил выпил из чашки оставшийся кофе и набрал на телефоне номер старшего Воробьева, но, к большему удивлению услышал в ответ от искусственного коммутатора, что абонент находится вне зоны связи. Как же так, ведь еще полчаса назад сидевший рядом с ним старший Воробьев звонил отсюда мэру Белоярского.
  Интересно девки пляшут. Ну, Виктор Николаевич дает, тоже начал с сыном в войнушки играть? Ну, дети. И что же дальше? Может, из другой комнаты можно позвонить? Набрав на железной пластинке со светящимися кнопками, прикрепленной посередине двери, шесть цифр, открыл ее и вышел из кабинета. Рыжий кот, сидевший в другой комнате, увидев гостя, весь ощерился и, отпрыгивая боком от Михаила к дивану, запрыгнув на его спинку, зашипел.
  Надавив на своем телефоне кнопку повторного звонка, Михаил прислушался к трубке:
  - Да, Миша, - отозвался голос Виктора Николаевича на той стороне.
  - Я что-то растерялся.
  - Сейчас, погоди, погоди, - остановил его Воробьев.
  Слышалось, что мэр с кем-то разговаривал и только через минуту-другую после этого обратился к Михаилу:
  - Ты там нашел цифры?
  - Да, да, о чем они говорят?
  - Тогда не перебивай, - голос Виктора Николаевича стал резче. - Вспомни, что я тебе показывал и говорил. Вот они и есть указатель тому, где тебе нужно найти продолжение твоему вопросу, - говорил старший Воробьев скрытно, значит, рядом с ним были люди.
  Понятно.
  Михаил вернулся в кабинет, закрыл за собой дверь и заново раскрыл тетрадь. И что же обозначают эти цифры "12/33/6"? Посмотрел на обложку тетради. Ничего. На последней странице тоже ни одной подсказки. Задумался. И к чему Воробьеву нужны эти секреты? Неужели он действительно что-то нашел такое, что может заинтересовать бандитов каких-нибудь? Может золотой прииск? А чего смеяться? Одноклассник Сережка Шаповалов ему как-то признался, что на берегах реки Конды он находил какие-то камни и сдавал по просьбе одному мужику, приезжающему к соседу из Нижнего Тагила. За некоторые из этих камушков получал неплохой гонорар - пачку конфет или упаковку халвы. Но потом сосед сказал, что пропал его родственник.
  Точно-точно, а потом пошли слухи по поселку, что какие-то мужики всех соседей в их стоквартирном доме, как и в соседних тоже, замучили вопросами, искали какого-то Клаву. Не его ли, Шаповалова Серегу? А потом и тот сосед Серегин пропал, пошел за грибами и исчез. Что только про него потом люди не сочиняли - и медведь его задрал, и сам потерялся и помер, и даже о том говорили, что арестанты, сбежавшие из Ивдельской тюрьмы, его убили. С тех пор Сережка замолчал, а через год уехал с родителями на "большую" землю, никому из одноклассников, так и не оставив своего адреса.
  Может, все-таки Воробьеву удалось найти это золото. А может, то было совсем и не золото, а какой-то другой ценный камень? А если Золотую бабу?
  Михаил присел у открытой дверцы пенала, перед тем как положить в него тетрадь, засунул руку поглубже и, нащупав в вате коробку со старинной медной бляхой успокоился. Все на месте, это хорошо. Положил на вату тетрадь и только сейчас обратил внимание на бирку, приклеенную к нижней части дверцы. На ней мелким шрифтом было написано - "А 6". Погоди, погоди, это же и есть, наверное, та самая подсказка, которую он искал, и о которой подталкивал подумать его отец Виктора.
  На библиотечных полках бирок не было. Потеряв к ним интерес, хотел было перейти к ящикам с тубусами, как что-то его удержало у библиотечных полок. Что? Погоди-ка, может просчитать сами разделенные стенками друг от друга полки? Начнем слева - направо, снизу-вверх. Так, один, два, три, ...десять, одиннадцать, двенадцать. Что у нас здесь? Книги, самодельные, сшитые в типографии, заполнены Витькиным каллиграфическим почерком. Взял коричневую, тонкую брошюрку. Называлась "Кодское княжество". Что-то такое слышал, о чем это? Открыл и тут же вспомнил, это же он только сейчас прочитал об этом княжестве в той тетради. Кодское - это хантыйское княжество.
  "Вдоль обоих берегов реки Оби, в ее среднем течении - от Березова на севере и до устья реки Ендырь на юге, было расположено около десятка городков, являвшихся главными населенными пунктами Кодского княжества - самого значительного, по мнению С.В. Бахрушина, государственного образования остяков превышала пять тысяч человек, им удавалось сохранять это свое государственное образование практически независимым от московских властителей вплоть до 1644 года, т.е. еще более чем полтора века после сокрушительных экспедиций по его землям ратей Великого Московского князя Ивана Третьего. И еще более полувека после Ермаковых побед...".
  "Что, что? - Михаил уселся в кресло. - Это что же, Витька сам сочинил? - и глянул вверх, - А нет, автор Лев Сонин. Ну что ж. Так что он пишет дальше?" - и побежал глазами по тексту.
  "...Кодские земли географически расположены не очень-то выигрышно в смысле климатических условий - неудобья заболоченных таежных урманов, тянущихся вдоль левого берега Оби, переходящих к северу вообще в малопригодные для проживания болотистые лесотундровые заросли. Несколько приемлемее для проживания в кодских пределах был правый берег Оби - более высокий, почти без болот и потому, вероятно, все городки кодские располагались на нем.
  Но, с другой стороны, кодские городки стояли очень даже выигрышно - в центре угорских земель, на главной дороге Западной Сибири - Оби, по которой происходило сообщение с севера на юг - от самоедов к татарам, и с запада на восток - от славян в глубь Сибири. Ну и само собой, немаловажно, что кодские земли располагались в середине почти десятка остяцких княжеств и связи между ними тоже контролировали, таким образом, правители Коды.
  Под властью кодских князей находилась территория, примерно полностью занимаемая ныне Октябрьским районом Ханты-Мансийского автономного округа".
  "Совсем рядом, получается, - подумал Михаил, - сколько на Ендыре рыбачил, а даже не знал, что те дикие, девственные на первый взгляд, таежные места еще лет четыреста назад были обжитыми цивилизацией. Удивительно, а сегодня нефтяниками. Да уж, если посмотреть на деревню в поселке Каменистом, то вообще жуть берет, нищета, дома полуразваленные, магазин вот-вот разъедется по бревнышкам. Фу!"
  Вытерев пот со лба, Михаил продолжил читать дальше текст, переписанный Воробьевым.
  "Жили кодские подданные и в укрепленных городках, и в близких к ним неукрепленных поселениях, бывших, по сути дела, сезонными промысловыми стойбищами нескольких семей. Каждое такое поселение являлось вполне самостоятельным... с законченным циклом производства. Как установили археологи, большая часть кодского населения проживала именно в этих неукрепленных поселениях. Городки же являлись военно-оборонительными, административно-политическими, торговыми и культовыми (религиозными) центрами княжества. В каждом таком городке правили свои князья, находившиеся в свою очередь в вассальной зависимости от "большого князя", имевшего своей резиденцией Кодский городок или Нанга..., Нангакар, стоявший на протоке Нягань.
  Главой Кодского княжества являлся властитель из династии Алачевых. Нангакар был издревле резиденцией этого княжеского рода. Вообще городок представлял собою классическую древнефеодальную усадьбу-крепость. Князь обитал здесь в окружении многочисленной родни и челяди. Проведенная в 1627 году перепись здешнего населения зафиксировала, что в городке тогда проживало только мужского пола дворовых людей семьдесят пять человек. Надо думать, что женской прислуги у Алачевых было не меньше".
  "Ладно, это конечно интересно, - подумал про себя Михаил, но что-то заново притягивало его продолжить читать текст. - Кодский князь в своих владениях был не только главным сборщиком налогов, самолично объезжавшим подданных для сбора даней и поминок (особая форма подати, которую давали князю его дружинники), не только главным и верховным судьей своего народа, но и главным хранителем его моральных устоев - главным сберегательным святынь своего государства. Естественно, его столица была и религиозным центром княжества. И когда в кодские земли стало проникать... христианство, то первая церковь - храм во имя Животворящей Троицы, тоже была поставлена в Кодском городке.
  Остяки неохотно переходили в веру христианскую, упорно оставаясь в язычниках. В этом же городе жил и главный шаман княжества, неподалеку от православного храма располагалась и самая почитаемая кодская "кумирия", где совершались языческие обряды..."
  Перелистав еще несколько страниц брошюрки, Михаил пробежал глазами по тексту:
  "...Кодские обитатели исстари вели почти не прекращающиеся стычки с соседями. На севере объектами их набегов были поселения и кочевья тундровой самояди (ненцев), на юге и западе они опустошали территории вогульских княжеств. Но и единоплеменникам своим из других остяцких княжеств Зауралья воинственные кодцы спуску не давали. Не убоялись они трепать и русские поселения, едва они стали появляться на Урале. Сосьвинские остяки жаловались в Сибирский приказ в 1637 году: "... от тех кодских остяков, от их воровства, не будет никаких русским людям и им, остякам, проезду..."
   Это и понятно - военная добыча (пленные, награбленное имущество) издавна были существенной статьей доходов кодских князей, поскольку именно они забирали себе большую часть военных трофеев и с годами они только приохочивались к такому способу приобретательства богатства...", - и только теперь Михаил обратил внимание на нумерацию страниц в нижнем правом углу листов. Эта страница 7. А, что, интересно, написано на 33-ей странице? Не ключ к разгадке?
  "В 1646 году Березовские служилые люди отбили на "погроме воровской самояди" у самого устья Оби русский панцирь.
   На одной медной мишени его был изображён двуглавый орёл, а на другой буквы, в которых узнали инициалы князя Петра Ивановича Шуйского. Кольчугу Шуйского привезли в Москву, в Оружейную палату. Почти триста лет пролежала она там. И в 1925 году С.В. Бахрушин высказал предположение, что это и есть "низовой" панцирь Ермака. Грозный подарил "князю Сибирскому" кольчугу воеводы Шуйского - участника многих славных походов своих, убитого в битве с поляками близ Орши в 1564 году. Псковский герой был сыном этого Шуйского.
   Если верно предположение С.В. Бахрушина, то, значит, в Москве хранится единственный безмолвный свидетель смерти легендарного атамана, вместе с его телом опустившийся в холодные воды Иртыша...
  В ходе ясашного похода на Обь ермаковцы нашли себе союзников, в лице кодских ханты. По территории Кода далеко превосходила волости, располагавшиеся на Нижнем Иртыше. Большое племя, обитавшее на Коде, распадалось на роды. Им соответствовали 12 городков, каждый имел свою тамгу. У трех городков была тамга с изображением птиц, у других - оленя, стрелы и пр."
  
  Михаил закрыл брошюру и положил её на стол. В голове все перемешалось: ручей Большого Воя, в котором Витька Воробьев нашел трещину. Погоди, погоди, не в ручье он нашел трещину, а в сопке, той, видно, что и зовут Верблюжкой, там два земляных горба высотой метров под сорок - пятьдесят. Видно в одном из них Витька и нашел ту древнюю кузницу. Погоди-ка, так она и не настолько древняя, ей четыреста лет, получается, не больше, если она русская, а кодцы, видно, на нее напали и уничтожили, за то, что кузнец не хотел им платить дани.
  Прикрыв глаза, Михаил облокотился на спинку кресла. Ни о чем ему больше сейчас не хотелось думать, но мысли не спрашивали разрешения и заставляли его продолжать анализировать то, о чем только что прочитал, чтобы найти ответ на другой вопрос. А какой? Хм, почему Виктор не продолжил запись своих размышлений о той кузнице в той тетради и зачем ему тогда эти секреты - цифры, разбросанные записи по тетрадям и самодельным брошюркам и книжкам. Да неужели, как в детстве, в разведчиков со шпионами продолжает играть?
  Михаил заставил себя встать, подошел к стеллажам со сложенными тубусами и начал просматривать их нумерацию.
  "А вот и тридцать третий. Может, в нем есть продолжение той подсказки, что в первой тетради были?"
  Тубус был заполнен картами Советского района, истыканными красными и зелеными звездочками, курсивными полосками, кружками. В серединке карт нашел небольшой лист, на котором было нарисовано несколько десятков домиков, речка. Что это, поселение или крепость? Нет, ни заборов, ни рвов. Значит, простой поселок? На берегу реки мельница. Для чего? Пшеницу молоть, рожь или рис? А, может, это и есть та самая кузница?
  "Да уж, - Михаил вернулся к столу и осмотрелся, - что-то на нем он еще видел. Что? Под журналом ничего нет. А что он читает? О-о, журнал "Уральский следопыт"?"
  Михаил полистал и остановился на заголовке "Я знаю, где находится "Золотая баба".
  "Кто же это знает? О-о-о, автор Виктор Воробьёв, директор Югорского музея. Погоди-ка, погоди-ка, так это же сам Витька!" - Михаил присел и начал читать интервью:
  "Золотая баба в переводе языка народов коми звучит как Зарни ань, коми-пермяцких народов - Зарни инь, у хантыйцев - Сорни най, Калтась, Юмала, Гуаньинь. Это легендарный идол, предмет поклонения населения Северо-Восточной Европы и Северо-Западной Сибири. Большинство ученых считают, что Золотая баба - это мансийская богиня Сорни-Эква, имя которой переводится на русский язык как "золотая женщина". В сердцах древних славян она находит отклик как Золотая Богородица.
  Первое упоминание о золотом идоле Севера содержится в скандинавских сагах. В 1023 году викинги, которых вел знаменитый Торер-Собака, совершили поход в Биармию. На реке Двине им удалось узнать местонахождение святилища Юмалы и тайно проникнуть в него. Пораженные викинги увидели большую деревянную статую с чашей на коленях и ожерельем на шее. На голове идола была золотая корона, украшенная двенадцатью разными изображениями. Чаша же была наполнена серебряными монетами, перемешанными с землей.
   О поклонении древними коми Золотой бабе упоминается в русских летописях в связи с сообщением о смерти Стефана Пермского (1396). В Новгородской летописи 1538 года говорится о миссионерской деятельности Стефана Пермского. Стефан ходил по Пермской земле, разрушал древние святилища и ставил на их месте христианские храмы. В летописи сказано, что сеял Стефан в Пермской земле веру Христову среди народов, которые прежде поклонялись зверям, деревьям, воде, огню и Золотой бабе.
  Более подробные известия о Золотой бабе появляются в книгах западноевропейских путешественников и писателей XVI века о Русском государстве. Сведения эти достаточно противоречивы. В "Сочинении о двух Сарматиях" (1517 год) Меховский помещает идола за Вяткой "при проникновении в Скифию". У последующих авторов Герберштейна - в 1549 году, у Гваньини - в 1578 году, у Флетчера - в 1591 году Золотая баба находится уже вблизи устья Оби.
  Рассказ Сигизмунда Герберштейна о Золотой бабе долго ставил ученых в тупик. Он писал: "Идол Золотой бабы есть статуя, представляющая старуху, которая держит сына в утробе, и что там уже виден другой ребенок, который, говорят, ее внук".
  Получается, что внутри не родившегося ребенка есть еще одно дитя. Столь маловероятная ситуация разъяснилась после находки в Приуралье бронзовой фигурки богини угров Золотой бабы. Из тела богини проступает изображение человека, а из его чрева выглядывает еще одно лицо. Перед нами мифологический образ.
  Корр. - То есть, это мифологический образ, выдуманный?
  В. Воробьев. - Вы вопрос ставите не правильно. Скажите, как можно сказать об Иисусе - он выдуманный или настоящий?
  Корр. - Он настоящий, о нем много рассказывается в исторической и церковной литературе. Он Бог!
  В. Воробьев. - И вы в это верите?! Прекрасно!
  Знаменитого уральского идола пытались разыскать еще новгородцы, которые во время своих походов на Югру грабили языческие святилища. Интересовались "Золотой бабой" и казаки Ермака. Они впервые узнали о золотом идоле от чуваша, перебежавшего в их стан при осаде одного из татарских городищ. Чуваш попал в Сибирь как татарский пленник, немного говорил по-русски, и из его слов Ермак узнал о том, что в осажденном им урочище остяки молятся идолу - "богу золотому литому, в чаше сидит, а поставлен на стол и кругом горит жир и курится сера, аки в ковше". Однако казаки, взяв приступом городок, не смогли найти драгоценного идола.
  Вторично казаки услышали о "Золотой бабе", когда попали в Белогорье на Оби, где располагалось самое почитаемое остяками капище и где регулярно совершалось "жрение" и был "съезд великий". Здесь же находилась тогда главная святыня сибирских народов - "паче всех настоящий кумир зде бо", однако ермаковцам не довелось его увидеть - при их приближении жители спрятали "болвана", как и всю прочую сокровищницу - "многое собрание кумирное". Казаки расспрашивали остяков о "Золотой бабе" и выяснили, что здесь, на Белогорье, "у них молбище болшее богине древней - нага с сыном на стуле седящая". Сюда, в Белогорское святилище, принесли и положили к ногам "Золотой бабы" снятый с погибшего Ермака панцирь - подарок царя, по преданию, ставший причиной его гибели...
  Корр. - Виктор Викторович, прошу Вас не отвлекаться от темы.
  В. Воробьев. - Да, да, вы правы, извините.
  Так вот, никто из русских путешественников воочию таинственного идола так не видел, поэтому неудивительно, что рассказы о "Золотой бабе" обрастали слухами и домыслами в зависимости от фантазии рассказчиков. В разных источниках она описывается неодинаково: размеры варьируются от 30 см до величины в человеческий рост, изображается одетой в свободные одежды или обнаженной, сидящей или стоящей, с младенцем на руках или без такового. Все исследователи говоря о "Золотой бабе" обращают внимание на перемещения её святилища. Северные народы опасались, что идол попадет в руки христиан, и маршрут "Золотой бабы" полностью совпадает с направлениями распространения русской колонизации.
  Первоначально, во времена Стефана Пермского, это конец четырнадцатого века, "Золотая баба" находилась в святилищах к западу от Урала. После похода русских войск в Пермь Великую в 1472 году, когда пермские земли официально были присоединены к Москве, лесные волхвы вынуждены были прятать кумира, то в пещере на реке Сосьве, то в дремучем лесу на берегах Ковды. Затем она очутилась уже за Каменным поясом, в обском лукоморье.
  После прихода Ермака священный кумир тщательно скрывали в неведомых тайниках близ низовьев Оби. А дальнейший маршрут, по которому на протяжении столетий "перемещался" идол, по одной из версий, лежит от берега реки Кызым к Тазовской губе, а оттуда - на горное плато Путорана на Таймыре.
  Этнограф Носиков, в 1883-1884 годах много плававший по рекам Конде и Северной Сосьве, пишет, что в селе Арентур на реке Конде он повстречался с дряхлым стариком-вогулом (манси), который рассказал ему об идоле: "Она не здесь, но мы её знаем. Она через наши леса была перенесена верными людьми на Обь. Где она теперь, у остяков ли в Казыме, у самоедов ли в Тазе, я точно не знаю".
  До сих пор в печати время от времени появляются "совершенно достоверные сведения" очевидцев, точно знающих, где хранится "Золотая баба", а некоторые даже видели ее "своими глазами".
  Корр. - На Совете вы, Виктор Викторович, заявили, что видели "Золотую бабу". Или соврали.
  На мой вопрос вначале Виктор Викторович не хотел отвечать а потом, смотрите, что этот ученный муж, кандидат исторических наук сказал.
  В. Воробьев. - Да, я ее видел несколько раз.
  Корр. - Виктор Викторович, я жду вашего признания. Повторите то, что вы сказали на ученом совете.
  В. Воробьев. - Так как у вас журнал уважающий фантастику, скажу так. Как хотите, считайте это правдой или нет. Мне в лесу в одном из районов, при проведении раскопок, встретился старый человек. Удивила его одежда, такую в наше время не носят. Она была сделана из мешковины, выгоревшая, изношенная. В руках он держал посох.
  Когда я спросил у него, откуда он идет, он начал со мной разговаривать на каком-то старорусском диалекте. Я с большим трудом понял, что он идет к "Золотой бабе" и несет ей крест. Он христианин, он не верит, что Она есть и имеет огромную силу. А если Она есть, то хочет узнать, правду ли говорят пермяки, что ее Лик, это Лик Святой Богородицы. Не она ли это?
  Корр. - И всё?
  В. Воробьев. - Я пошел за ним, сказав, что тоже хочу положить к ее ногам подарок. Мы нашли несколько серебряных и золотых крестов при раскопках. Это мансийская деревня, в которой жили и русичи. Рядом, на болоте были небольшие залежи серебра и золота, из которого и были изготовили эти кресты теми людьми. А также болванки зверей: волка, ворона, лягушки. Они изготовлены приблизительно в четырнадцатом - пятнадцатом веках.
  Корр. - Так что вы хотели подарить Золотой бабе?
  В. Воробьев. - Один из крестов. Старец согласился, и я пошел за ним. Вы знаете, путь был недлинным, через час мы вышли на огромное болото и старик стал как-то перевоплощаться на моих глазах, то в дымку, то прозрачное существо. Это происходило неожиданно и длилось буквально по несколько секунд. То же самое и со мною происходило, но я этого не чувствовал. И даже такое впечатление складывалось, что мы временами с ним были невесомы. А потом лето резко превратилось в зиму, представляете? И я увидел огромную фигуру, стоявшую посередине болота или поля. Я ее не мог в точности рассмотреть, так как - забыл вам сказать - я не только из лета попал в зиму, но и изо дня в ночь. Это изваяние было выше двухэтажного дома.
  Полная луна освещала её, но туман поднимавшийся со стороны ее лица, не давал рассмотреть ее лико. И когда я со старцем подошел ближе, то появилось новое видение. Вокруг этого изваяния горели небольшие костры, вокруг которых ходили шаманы. Один из них повернулся ко мне, его голова была похожа на голову ворона, но это был человек. Ростом он чуть ниже меня. Подошел ко мне, взял крест, рассмотрел его и покачал головой, мол, не тот. Я тогда подал ему второй крест, золотой, и он - кивнул мне и заново вернул. А вместо рук у него было крыло, и он мне им показал куда-то в сторону...
  Корр. - Вы сказали, то был человек, а не ворон.
  В. Воробьев. - Не перебивайте меня, пожалуйста. Я глянул туда, куда показал мне шаман, и поразился. Вокруг Золотой бабы стояли чаши, наполненные золотыми украшениями, фигурами животных, алмазами, рубинами. Я такого богатства еще никогда не видел. И когда я бросил туда оба креста, они заиграли такими красивыми красками, вы бы только это видели. Они обновились, они очистились от грязи, от темени, один стал ярко золотым, а другой - серебряным.
  Корр. - Вы, Виктор Викторович, о чем-то ее попросили?
  В. Воробьев. - Да, я попросил у нее разрешения еще раз прийти к ней.
  Корр. - А вы запомнили дорогу к ней.
  В. Воробьев. - Да, и я к ней приходил уже. Только пока, еще не произошло того, что у нее просил. Но, вы знаете, вокруг тех мест нашел много интересных древних артефактов. Некоторые я привез на Совет, позже они займут свои места в музее Академии, и вы их увидите.
  Корр. - Виктор Викторович, а какие это артефакты?
  В. Воробьев. - Я вам их уже назвал. Это лягушки, медведи, волки, вороны. И когда их нахожу, то сразу же начинают происходить какие-то видения: ко мне приходит тот самый шаман-ворон, который сказал, что через пять лет она меня примет.
  Все, извините, я кажется вам наговорил много лишнего. Люди подумают, что я выдумщик.
  Корр. - А на самом деле как?
  В. Воробьев. - Я выдумщик. Сегодня же первое апреля.
  P.S. Вот я и задался вопросом, дорогой читатель, не обманул ли нас, как и научный Совет, наш гость Виктор Викторович Воробьёв? Тем более, перед нашим разговором, зная, что он не согласится нам рассказать о своих находках, я добавил ему в кофе коньяка, настоянного на золотом корне. И язык у человека развязался. И он мне несколько раз после этой встречи звонил, с просьбой, не публиковать этого интервью. Но разве, дорогой читатель, можно прятать сенсацию?"
  
  Михаил закрыл журнал, еще раз глянул на его название. Да, вроде не юмористический "Крокодил" и к желтой прессе и близко не относится. Хотя и "Аргументы и факты" блещут прекрасной фантазией и юмором в своих первоапрельских номерах. Чего только не пишут и про Ивана Грозного, и про Сталина... Ладно.
  Михаил положил на стол журнал, посидел с минуту, пытаясь о чем-то вспомнить, а потом встал и пошел к выходной двери. У нее остановился, вспомнив, что интересовало его, и вернулся к столу, посмотрев на год выпуска журнала. Прибавил ему пять лет и невольно удивился, нынче как раз этот год.
  "Хм. А не решил ли Витька разыграть меня? Это он любит".
  
  - 3 -
  
  Постояв у подъезда, Михаил прошел во двор и сел на свободную скамейку. Посмотрел на третий этаж, на кухонное окно, потом на балкон - вроде никто за ним не следил. Хотя, зачем он гувернантке, которая убирается у Виктора Николаевича в квартире. Ей, похоже, больше интересен его телефон, с которым Клавдия Федоровна готова не расставаться часами. Она-то, в принципе, и разбудила Михаила, пытавшегося войти в транс, чтобы хоть как-то попытаться найти след старого товарища.
  А его письмо, вообще необычным было. Хотя, это как сказать.
  Михаил развернул лист - копию письма Виктора своему отцу, и еще раз - может в десятый, перечитал: "Батя, извини, ушел в лес, не знаю на сколько, может и надолго. Есть новая версия, и ее нужно попытаться исследовать.
  Да, Мишке Филиппову передай привет. Долго с ним не виделся, соскучился. Если меня не будет больше месяца, то подключи его к моим поискам, и пусть этого никто не знает, кроме медвежатника. Он знает, кто это такой.
  Спасибо, еще раз обнимаю тебя, отец, твой сын, Витя".
  И всё. Михаил посмотрел на рисунки, изображенные Виктором карандашом внизу письма. Мишка Витькиному таланту всегда завидовал. Тот с легкостью, как художник набрасывал карандашом на листе бумаги кузнечика, или муху. Да так точно, что казалось будто он её сфотографировал. И действительно, в семье, в друзьях Витьки не было художников, а когда брал в руки карандаш - глаз не отвести от его умения сделать несколько штрихов, которые принадлежат именно тому человеку, которого изображал.
  Вот и сейчас, письмо написал отцу очень короткое, а под ним нарисовал множество картинок, значит, что-то его подтолкнуло к этому. Что? А может просто так, как в детстве, о чем-то думая набрасывал на листе картинки, даже не задумываясь над ними, что в голову придет, то и писал. И вот здесь изображена оса, жалящая губу человека. Ой, как точно все отмечено: и испуг, и боль на лице парня. Летающая тарелка. А это точно она! Над озером рябь и штрихи ее света. Следующая картинка: медведь, напавший на лося. Четвертая - изба на курьих ножках. Пятая...
  - Михаил, привет дорогой!
  Филиппов посмотрел сквозь слепящие солнечные лучи на человека, стоящего перед ним.
  - Привет!
  - Миша, как рад, что увидел тебя. Кого-то ждешь?
  И только теперь Михаил узнал своего старого знакомого Федора. Фамилии его он не помнил, а скорее всего и не знал. С Фёдором он познакомился на заводе строительных материалов, когда покупал доску для забора на дачном участке. Фёдор работал начальником цеха пиломатериалов. Человек приятной наружности, кстати, и его жена работала под руководством мужа на монтаже оконных блоков. Женщина симпатичная, как и сам Федор, люди интеллигентные.
  - Миша, - присел с ним рядом Фёдор, - ты сейчас минут хоть на десять свободен?
  - Да.
  - Ну и прекрасно, пойдем ко мне почаевничаем. Дочка из института приехала, жена торт сделала. Пойдем, пойдем, - и, ухватив Михаила за рукав, Федор потащил его к соседнему подъезду.
  
  Жили они в двухкомнатной квартире, только это и помнил Михаил. Как-то бывал, когда покупал у них щенка спаниеля.
  Дверь открыла юная леди. Обворожительной улыбкой встретив гостя, чмокнув в щеку отца и опустив глаза, отошла в сторону. Подталкиваемый в спину Фёдором, Михаил вошел в коридор, пытаясь погасить в себе желание рассмотреть эту юную красавицу в коротких черных шортиках, в такой же черной безрукавке- водолазке, с черными вьющимися до плеч волосами.
  - Лариса, узнаешь дядю Мишу?
  И, пожалуй, если бы Фёдор сейчас не назвал своей дочери Михаила дядей, то он бы продолжал стесняться, как юный мальчишка, перед богиней красоты. А если "дядя", то все точки расставлены над "i". Михаил поднял глаза и улыбнулся Ларисе, которая смущенно тут же спрятала от него свои глаза и убежала в комнату.
  - Ой, какие гости к нам пришли, - выглянула из другой комнаты радостно улыбающаяся жена Федора.
  - Галина, это я его притащил к нам. Представляешь!
  Вместо чая угостили гостя коньяком с лимоном, который снял у него напряжение и расположил к легкой, приятной беседе. Говорили обо всем: о ценах на бензин, о рыбалке, о городских проблемах. А потом о детях. Ларисе уже двадцать два года, учится на пятом курсе института, а вот с парнями не везет девчонке, и все из-за косоглазия.
  - Из-за чего? Из-за косоглазия? - Михаил попросил родителей, чтобы те позвали Ларису зачем-нибудь на кухню.
  Когда Лариса забежала, Михаил встал и широко улыбнувшись, попросил красавицу посмотреть на него. А девчонка, словно и ждала этого, поддалась, сделала к нему шаг, и посмотрела гостю в глаза.
  - Пойдем в твою комнату, попробую помочь, - сказал Михаил и подал Ларисе свою руку. А она этого ждала, крепко сжала своими миниатюрными холодными пальчиками его ладонь, с силой повела Филиппова за собой.
  В светлой комнате, кроме дивана, невысокого белого комода и письменного стола с компьютером, мебели больше не было. На это сразу обратил внимание Михаил, как и на тонкий аромат духов, напоминающий запах земляники. Но при этом, отметил и другое: Лариса, девушка не простая, с характером. Затворив за собой дверь, она резко развернулась к гостю, подошла к нему вплотную, взяв его за руки, поедая его губы своими большими карими глазами, прошептала:
  - Я так устала, помогите!
  - Не торопись, Лара, - внимательно всматриваясь в глаза девушки, прошептал Михаил. - Это у тебя с рождения или от испуга?
  - А-а? - девушка, несколько смутившись, стала делать вид, что что-то ищет в комнате.
  - Хорошо, давай попробуем?
  Лицо у Лары раскраснелось:
  - А получится?
  - Конечно, - прошептал Михаил и, взяв руки девушки, легонько помял их в своих ладонях, и опустил их. - Расслабься, послушай меня, - и, поднеся открытые ладони к лицу девушки, спросил. - Чувствуешь тепло?
  - Да, - прошептала Лариса, начиная быстро дышать и всматриваться в лицо своего доктора.
  - А теперь слушай их тепло и отдыхай, - провел руками вокруг головы девушки и начал опускать до колен и назад, вверх. Потом зашел к ней сзади и повторил свои манипуляции: от затылка опустил руки ниже бедер и - по бокам сделал то же самое.
  - Ой, правда, от вас такое приятное тепло идет, - шепчет девушка.
  - Расслабься, только не закрывай глаза и смотри, не моргая, на мою переносицу.
  Поднеся руки к затылку, Михаил нашел там тонкую струйку тепла, представил, откуда оно идет, и "увидел" несколько "ниточек". Осмотрев их, догадался, что это всего лишь одна нить, раздвоенная на своем кончике и ее нужно срастить. Взяв "клей", он легонечко макнул в него кончик своего указательного пальца и смазал им волоски, прижал их друг к другу.
  - Ой, - воскликнула Лариса, и закрыла свои глаза ладонью.
  - Успокойся, дорогая, все будет хорошо, - прошептал Михаил и зашел спереди девушки. - Убери руку с лица и закрой глаза, - и, выждав несколько секунд, продолжил, - Открой глаза и смотри мне в переносицу.
  Девушка, подчиняясь своему доктору, внимательно смотрела на Михаила.
  Подняв ладони, Михаил, сложив большие пальцы с указательными, "обнял" ими тонкие "трубки" молочного света. Это они отростки нет, скорее всего веточки зрения девушки? "Заморозив" их, он стал внимательно рассматривать их кончики - глаза. Они были такими интересными, словно бутоны еще не раскрывшейся розы. Нет, нет, они больше напоминали шляпки молодых подберезовиков или маслят. А с одной стороны каждого из них был открыт зрачок, да, да, глазной зрачок и смотрели они чуть-чуть в разные стороны. И, отпустив их, прошептал:
  - Ты становишься легкой, как перышко. Ветерок легонечко подхватил тебя, приподнял и уложил на диван.
  Девушка, словно, так и происходило с ней, отшатнулась от Михаила, сделала несколько шажков к дивану, села на него и легла на спину.
  - Расслабься. Голова лежит на затылке, а глаза внимательно смотрят на мою переносицу и подчиняются только мне.
  Михаил снова обхватил пальцами рук только ему видные те прозрачные трубочки со зрачками и начал двигать ими. Одна не поддавалась его пальцам, скорее всего, она стоит на своем месте, а вот вторая гуляет. Сдвинул ее чуть-чуть вправо, потом - влево, еще - левее и она во что-то утопилась и перестала поддаваться... Отошел назад и посмотрел на них: по росту теперь они были одинаковыми и зрачки ровно смотрели на него. Точно? Точно. Точно! Удалось!
  Михаил, отпустив руки, не моргая, смотрел на зрачки девушки. Повел в сторону рукой и прошептал:
  - Смотри на мой большой палец, - и продолжал наблюдать, как зрачки ровно уходят по глазнице влево, потом - вправо, немножко вниз и вверх. Теперь они смотрят в одну точку вместе, помогая друг другу. - Закрой глаза, поспи...
  Михаил встал перед девушкой на колени, и, не дотрагиваясь до ее светящейся ауры, стал водить ладонями вокруг ее лица, шепча молитву-просьбу Всецарице, чтобы помогла девушке. Лариса слышала его молитву, и, наверное, даже понимала его слова, это было хорошо видно по её меняющейся мимике на лице.
  И снова увидел Михаил ее глаза, через плотно закрытые веки, темно-коричневые угольки, смотрящие в одну сторону. Перекрестившись, Филиппов встал на ноги и сделал несколько шагов назад, уступая место родителям девушки, которые, как оказалось, уже некоторое время стояли за ним и наблюдали за происходящим.
  - Пусть поспит, глазам нужно время, чтобы привыкнуть друг к другу, - прошептал он.
  - А долго? - спросила Галина.
  - Минут пять.
  И вот, наконец, ожиданию пришел конец. Михаил с родителями Ларисы внимательно прислушивались к тихим шагам девушки, вышедшей из своей комнаты и остановившейся около большого зеркала в прихожей. И потом быстрые ее шажки в кухню, где сидели родители с гостем.
  Прикрыв руками от яркого света глаза, Лариса раздвинула пальцы, убрала ладони с лица и посмотрела на мать.
  - Ой, - вздрогнула от неожиданности та. - Лара, у тебя всё восстановилось! Больше нет косоглазия!
  ...Еле-еле отбился Михаил от попыток Фёдора с Галиной всунуть уму в знак благодарности какие-то деньги, часы и еще что-то.
  - Это не мне нужно говорить спасибо, - в сотый раз повторял он, - а Деве Марии, услышавшей ваши мольбы. А Ларка, - улыбнувшись девушке Михаил подмигнул, - забудет о своей проблеме и встретится с прекрасным парнем, который станет ее мужем.
  - Правда! - девушка, как малышка, бросилась к Михаилу, и обняв его, повисла на шее.
  - Правда, правда, - глубоко вздохнув, Михаил потихонечку отстранил от себя юное создание, и еще раз пожав руку Фёдору, вышел из их квартиры.
  
  
  
  
  - 4 -
  
  Июньские ночи белые. Все можно рассмотреть, что происходит в полночь на улице: молодежь кучкой собралась на скамейке, и слушает парня, играющего на гитаре. "Забытые" родителями маленькие дети играют в догонялки. Михаил, зашторив окна, вернулся на диван, и, прикрыв глаза, стал потихонечку вводить себя в транс. Много вопросов накопилось за эти дни, которые больше и больше начинали ему мешать работать, заниматься своими повседневными делами, готовиться, в конце концов, к отпуску.
  
  В дверь позвонили. То, что к нему пришла Инга, жена Виктора, Михаила не удивило. Она была несколько пьяна и весела. Войдя в комнату, она поставила на стол большую бутылку чуть надпитого "Мартини" и уселась на колени к Михаилу. Он попытался было ее мягонько отстранить от себя, но женщина не поддавалась. А наоборот его сопротивление её даже раззадоривало, и Инга, сильнее обняв его, прижала губы Михаила к своим, начала их, целуя, кусать, не давая ему вздохнуть.
  И все же ему удалось оторвать Ингу от себя. Но она уже не сопротивлялась, а положив свою голову ему на плечо, прошептала, что она так виновата перед самой собой, что поддалась непонятно откуда взявшемуся у нее чувству, и даже не чувству, а желанию стать богатой, все иметь, и, изменив Михаилу, бросилась на директорского сыночка Витьку Воробьева. Сколько она потеряла тогда, выйдя замуж за нелюбимого человека.
  Михаил, слушая её, не верил словам Инги. Он на всю жизнь запомнил ее радостное лицо на свадьбе. Он на всю жизнь запомнил, когда зимой со своей женой Зиной шел по безлюдному шоссе, она несколько раз проехала мимо них, медленно на своем белом "Мерседесе", делая вид, что их не видела. Он на всю жизнь запомнил, как она, хозяйка магазина модной одежды, с омерзением посмотрела на него, сказав продавщице, чтобы дала ему какую-нибудь завалявшуюся вещь, мол, его жене и так ничего не идет... А вот теперь она сорвалась и подальше закинув свою гордость прибежала к Михаилу и упала ему на грудь, прося помощи. Михаил не верил ей, но он при этом не в силах был отказать ее рукам, расстегивающим его рубашку и ползущим по его груди, животу, ниже и ниже. Он был не в силах, отказать проснувшимся своим чувствам, своей мечте ласкать Ингу, целовать ее шею, губы, груди...
  Резкий, неожиданный звонок в дверь привел Михаила в себя. Он встал с дивана, и, позевывая, пошел к двери. За нею стояла Инга в темно-красном коротком платье, с длинным разрезом впереди. Из огромной черной сумочки, висевшей на ее плече, выглядывало горлышко бутылки со спиртным. Это оказалось не "Мартини", а коньяк "Наполеон", один из самых дорогих коньячных напитков в их городе.
  Михаил хотел было отказаться от рюмки, наполненной Ингой и придвинутой к нему, но что-то внутренне удержало его от этого поступка и он, сделав небольшой глоток, через секунду не раздумывая, осушил её. Жидкость, скатываясь по глотке, сильно обжигала ее. Вторая рюмка пошла легче, а после третьей, Инга без разговоров, сильно притянув к себе за шею Михаила, стала его целовать взасос. И он как кролик, поддался этому красивому до невыносимости удаву и покорно подчинился ей, целуя в ответ ее шею, плечи, стягивая с её груди бюстгальтер.
  Но Инга, дав ему немножко свободы, вдруг резко отдернула его от себя и села к нему на колени, сильно обняв своими бедрами его бедра и сдавливая их, наползла своей грудью на его губы, заставляя его ласкать их. И Михаил, попав под её тиски, все сильнее и сильнее сдавливал губами ее соски, груди, слюнявя их, что-то непонятное шепча и задыхаясь, все больше открывая рот, чтобы вздохнуть нехватающего ему воздуха.
  Но и этот момент был недолгим. Инга соскочила с него, раздвинула ноги Михаила, и став на колени, сама начала, целуя, кусать его грудь, кожу живота, опуская свое лицо ниже и ниже, и схватив губами его пупок, потянула его в себя. Михаил от непонятного предчувствия попытался защитить свой пупок, но ее сильные руки, сковали его, и он в истерике начал что-то мычать, кричать, извиваясь от боли в ее оковах...
  Инга положила голову на его грудь, снова начала руками сжимать кожу на его животе, делая круги шире вокруг его пупка, и шире... Михаил потянулся и замер в ожидании новой "экзекуции" гостьи. Но она спрятала свои коготки и начала поглаживать его кожу подушечками пальцев, все шире и шире...
  ...И снова истерика обоих, сопровождаемая криками, стонами, громкими чмоканьями, затащила их в тот азарт, все сильнее и сильнее ввергая их в пучину своих оргий.
  В какой раз у них была передышка, он не считал. И снова Михаил, поддавшись той непонятной мощной и непоколебимой силе, отдышавшись, начал губами перебирать ее соски на грудях, все глубже и глубже "пожирая" их ...
  - Все хватит, а то так и останусь у тебя на всю жизнь, - удержала за подбородок Михаила, Инга. - Ой, как иногда я тебя хочу съесть, подумать только! И что ты нашел в Зинке? Только не говори ничего. Только не говори ничего, а то я у тебя убью! - и резко вскочив с кровати, стала одеваться, не давая ему вставать с неё с силой, толкая его назад.
  - Все, - и сделав воздушный поцелуй, выскочила из его квартиры.
  
  "Что это было? Сказка или фантазия? Я так ее даже толком и не рассмотрел. Как фурия влетела в квартиру, разодрала мою одежду и разорвала мое тело. Что это было?" - прикрыв глаза думал Михаил.
  Никак не хотелось сейчас ему себя ругать, что скатился до такого низкого поступка, поддавшись забытым чувствам, занимался любовью с женщиной-мечтой, с чужой женой, женой его старого друга. И как не хотелось сейчас ни о чем думать, ни стыдить себя, ни ругать. Хоть бы эта ночь осталась между ними. Зинка для него, это жена, мать его детей. А Инга - как, мимолетное влеченье...
  Фужер коньяка он выпил залпом и провалился в глубокий сон.
  
  ...Утром сработал внутренний будильник, но вставать не хотелось, полежать бы еще, подумать о том, что произошло с ним ночью.
  "Вот ведьма, а! Ну почему ты решила так сделать, а, Инга? Неужели ты ещё любишь меня или решила меня купить и сделать своим рабом? Ах ты, ведьма, ну на кой я тебе сдался, а? Ну, что ты от меня хочешь? Инга?"
  Что есть силы, зажмурил глаза, будто таким способом решил наказать себя за совершенный ночью проступок. И только сейчас вдруг ощутил, что лежит не в кровати, а полусидя в кресле. Почему так? А кровать вообще не разослана, даже не помята. Удивительно. Неужели ночью просыпался и пытался сделать все, чтобы хоть как-то спрятать следы своей подлости от кого-то?
  И на столе не было бутылки коньяка, и - в холодильнике, и - в мусорном ведре, и - в трех кульках с мусором, лежащих в прихожей. И в кухне так и осталась чистота. Что это? Неужели все то, что произошло, было сном? А может все собрал и выбросил в окно и навел в спальне порядок, и... в зале? А вот в прихожей остался грязный след от женского каблучка...
  В обед узнал по местным новостям, что мэр города поздравил Ингу Воробьеву с победой в конкурсе на "Лучшее торговое предприятие среднего бизнеса". Этой награды она была удостоена вчера, часов в семь-восемь вечера в городе Ханты-Мансийске. В принципе, за три-четыре часа после этого она могла добраться в Югорск из столицы их округа - это всего лишь триста восемьдесят километров. Так было то, или нет?
  
  - 5 -
  
  Черный "Мерседес" Инги с номером 007 он выделил из колонны машин сразу. Он ехал спокойно и, когда поравнялся с Михаилом, показал поворот налево, пересекая двойную линию, развернулся и остановился рядом с Филипповым. Черное окно приоткрылось, и он увидел перед собой лицо улыбающейся Инги.
  - Садись! - то ли сказала, то ли прошептала она.
  В машине было свежо, сиденье тут же, пытаясь расположить в себе удобнее садившегося человека, отъехало немножко назад и отпустило вниз спинку.
  - Только не говори всякой чуши, - то ли предупредила, то ли попросила она.
  Машина плавно тронулась вперед, набирая скорость.
  И тут же он почувствовал руку Инги у себя на бедре, тяжеловатую, от которой идет приятное, растекающееся тепло по телу.
  - Сегодня я тебя съем и буду это делать у всех на глазах, - шептала Инга все громче и громче, распространяя от своей ладони горячие волны по его бедру, бьющиеся о низ живота и выше, выше.
  Михаил попытался что-то сказать ей в ответ, но в голове была пустота, во рту - сухость, язык окаменел, воздуха стало не хватать...
  - Михаил Михайлович, вам плохо? Может "скорую помощь" вызвать? - запричитала пожилая соседка.
  Михаил закрыл рот и с удивлением смотрел на пожилую, седую полноватую женщину, приблизившую к нему свое лицо.
  Нет, это была не Инга, а соседка из квартиры напротив.
  - Да нет у меня все нормально, - попытался отстраниться от навязчивой женщины Михаил.
  - А что ж это вы, дорогой, так тяжело дышите, с сердцем плохо?
  - Да спасибо, все прошло, - соврал Михаил.
  - А что ж это вы так? Нужно следить за собой. А то уперлись в машину, думала, заглядываете в нее. А это оказалось вам плохо. Сбежала вниз, а вы уже на скамейке сидите...
  - И никого рядом не было? - перебил надоедливую соседку Михаил.
  - Так вроде и никого. Женщина какая-то там стояла, глазела на мои окна. Да вон она, что знакомая? - вскрикнула баба Аня.
  - Где, - выдохнув и сдавив губы, Михаил осмотрелся по сторонам.
  - Ой, да уже и ушла. Что, знакомая?
  - Кто?
  - Так та, женщина...
  - Да нет, - замотал головой Михаил.
  - Наверное, с дружками засиделись? - продолжала расспрашивать баба Аня.
  - Да, да, вы правы, - согласился с ней Михаил, пытаясь хоть на какое-то время освободиться от любопытной женщины. - Работы было много... - и, встав со скамейки, потихонечку засеменил на улицу.
  А тяжесть так и не сходила с груди, расплылась, как мокрая тряпка, на кости ребра, давя своей массой на легкие и сердце.
  И снова он увидел шестисотый черный "Мерседес" Инги, стоящий на той стороне улицы, но уже не стал рассматривать сидящую в нем хозяйку, а наоборот, прикрыв глаза "про себя" перекрестился, еще раз, и - еще. Перекрестивши свое тело со всех сторон, и снизу, и сверху, он тут же почувствовал душевное облегчение, вдохнул свежего воздуха, еще - раз, и открыл глаза только после того, как почувствовал свежесть внутри лобной части головы, снимающий тяжесть и разрывающий ее на мельчайшие части, растворяя в себе.
  С той стороны не было "Мерседеса", а только какая-то невысокая женщина, одетая в длинное черное платье не спускала с него глаз.
  "Ну и прекрасно, - подумал про себя Михаил и, окрестив её "про себя", - прошептал, да так, чтобы она видела движение его губ, - аминь!"
   Как её лицо после этого дернулось, словно кто-то неожиданно с силой толкнул ее в спину. И опустив лицо вниз, она быстро пошла по переулку, теряясь среди людей, идущих по своим делам, словно стремясь побыстрее убежать с глаз Михаила.
  "Неужели это и есть та самая ведьма Феодора?"
  
  
  
  Глава 3. Мын-Лунг
  
  Володя так и не вышел из псарни, чтобы поздороваться с Михаилом, а продолжал медленно водить по холке Цэсы, словно что-то пытаясь найти у нее в шерсти. Собака в напряжении смотрела куда-то за сетку, скорее всего и не смотрела, а ждала, когда ее хозяин Володя Чиж ей сделает больно. Да, да, именно этого она и ждала, догадался Михаил, так как сразу же, после этой мысли лайка начала ёрзать, попыталась встать на задние лапы, но Чиж цыкнув, её тут же осадил.
  - Миша, лезь сюда, помоги, - попросил он. И дождавшись, когда Филиппов, согнувшись в три погибели, влезет в псарню, ткнул подбородком в сторону табуретки, на которой лежали скальпель, медицинские щипцы, йод, ватка. - Щипцы подай и отойди, а то еще куснет, - прошептал он, и, оседлав собаку, заставил её лечь. - Да месяц назад на мишку ходил, всех порвал кутят, оладь ему в душу, только сучку старую оставил. Боюсь уже, что крест на ней можно ставить.
  - Что, ранил её? - поинтересовался Михаил.
  - Да, но ни в этом дело, ей восемь лет, даст еще приплод, или нет, не знаю. Кобеля соседа не подпустила к себе, когда течка была.
  - А это не её был кутенок?
  - Да её. Так он же кобель, неужели снова в Екатеринбург ехать за новой собакой, договариваться? Вот оладь ему в душу, а. Больше таких звероловов не попадалось. Все на птицу падки, а эта еще полугодовалым кутенком сразу на мишку пошла, еле спас.
  Цэска, вывернув голову, начала поскуливать, но Сергеичу это видно было только на руку, и, опустив щипцы в ее шерсть, резко рванул ими назад. Собака, взвизгнув, успокоилась и положила свою морду на лапы.
  - Вот смотри, - Чиж протянул щипцы Михаилу, а сам, взяв с табуретки вату с йодом, начал смазывать собаке рану.
  В щипцах была зажата какая-то то ли кость, то ли сук от дерева, но потрогать пальцами это Михаил не решился, уж больно неприятные чувства она вызывала.
  - Это обломок когтя.
  - Медведя?
  - Ты чего, - с удивлением посмотрел на Михаила Чиж, - рыси. - Если б мишка, оладь ему в душу, её полоснул, то точно бы не спас Цэску. У него ж когти, оладь ему в душу, как ножи столовые.
  - Ой, какие гости у нас! - радостный вскрик жены Чижа Веры Павловны, был настолько неожиданным для Михаила, что тот, испугавшись, вскочив с корточек, сильно ударился затылком о крышу клетки, покрытую сеткой - рабицей.
  - Верка, да что ты, оладь в твою душу, - зашипел Чиж.
  Но Вовка, став на корточки и вылезая из клетки, широко улыбаясь, сказал.
  - Бывает же такое, напугался так, что чуть сетку-рабицу головой не продырявил, - и протянул руку Вере Павловне.
  Вера обняла гостя, и, подхватив его под локоть, повела к столу, стоявшему у дома.
  - Как хорошо, что ты пришел, посмотри Лешку, - сказала Вера Павловна и позвала внука, пятилетнего мальчишку, копавшегося в огородной грядке. - Леша, иди сюда, дядя Миша пришел.
  Пацаненок, увидев Филиппова, с радостными восклицаниями побежал к ним на встречу и, обняв Михаила, повис на его груди.
  - Вот какой богатырь ты стал! - Михаил подбросил мальчугана вверх.
  - Дядя Миша, дядя Миша, а там жук вот с таким рогом! - кричал Лешка, - Пошли, покажу. Только не бо-ойся его, он мой друг. Да, бабушка?
  И они все вместе пошли искать в листве щавеля рогатого жука.
  - Мишенька, ну как он, а? - подергивая за локоть гостя, наступала с радостными распросами Вера Павловна. - Ты посмотри, с тех пор совсем не заикается. Какой ты, Мишенька, молодец!
  - Только не перехвали меня, - улыбаясь, обнял за плечи женщину Михаил. - Этого побаиваюсь, а то сглазят.
  - Да кто такой дурак будет, чтобы попытаться тебя сглазить?
  - Ну, это как сказать...
  Вера Павловна, когда работала медсестрой в больнице, не раз приглашала со своим врачом Иваном Петровичем Михаила к себе на помощь, только больные этого не знали, так как он стоял за ширмой, и - лечил. Не всегда, правда, удавалось Михаилу добиться положительного результата - снять боль. Но это он считал так потому, что не является полноценным экстрасенсом, как Джуна, или Вольф Мессинг. Нет у него такого таланта. А когда один из больных в этот момент потерял сознание, и Иван Петрович, имеющий огромный опыт работы, ничего не мог сделать, давление продолжало падать, Михаил отстранил врача от мужчины, лежавшего в кресле, и сказал, чтобы тот просыпался. И тот, это был молодой человек лет тридцати, тут же открыл глаза и, увидев перед собой Михаила, смутился: "Я больше курить не буду, честное слово", - и, кивнув доктору, вышел из кабинета.
   Терапевту, Ивану Петровичу, тут же стало плохо. Бросив несколько таблеток валидола в рот, он присел на стул и закрыл глаза, слушая Михаила, выполняя глубокие вдохи. С тех пор, как ни уговаривали его Иван Петрович и Вера Чиж, продолжить работать с ними Михаил отказался. А вот с семьей Чижей продолжал поддерживать теплые дружеские отношения и, более того, считал Володю своим наставником по охотничьему делу.
  И все это благодаря Витьке Воробьеву. Это он его перед призывом в армию познакомил с Чижом, работавшим у его отца на автопредприятии инженером по охране труда. Съездили с Владимиром на утиную охоту, потом - на рыбалку за хариусом, и Мишка втянулся в мужские дела. А после армии, как было свободное время, заглядывал к Чижам, а потом - и с Зиной, своей женой...
  Чай с запахом мяты, разлитый в большие стеклянные кружки, быстро остывал, но от этого его терпкие вкусовые качества нисколько не ухудшались.
  - Ладно, Миша, давай ужинать пойдем, - встал Чиж и, взяв Филиппова за локоть, повел его за собой в дом. - Ты, извини, браток, - и поближе придвинувшись к нему, лисьими глазками мазнул по лицу Михаила, и, прищурившись, прошептал, - в жизни такого со мной еще не было, - и, приложив палец к губам, кивнул подбородком в сторону окна. - Тут такое, происходит, прямо даже не знаю как это и назвать. Колдовство или еще как.
  - В смысле, как это понять?
  - Да, как иду по дорожке или к собаке, или в туалет, мутить начинает, и такое впечатление, что кто-то из-за забора за мной следит такими черными-черными глазами.
  - А когда это началось? - спросил Михаил.
  - Та, дня два как.
  - Понятно, - подняв руку, Михаил провел открытой ладонью, направленной в сторону забора, и замер. И, постояв так с минуту, сказал Чижу, - дай-ка коробку спичек.
  Минут десять Михаил ходил под высоченным забором и вкладывал спички между досок и обкладывал это место крестом, что-то про себя шепча. Вера с Владимиром бегали от окна к окну, наблюдая за Филипповым.
  - И что? - встретил у двери Михаила Владимир.
  - Да все вроде. Попробуй пройтись.
  Чиж с удивлением посмотрел на своего старого друга и вышел во двор. Прошелся от колодца к псарне, назад, потом - до калитки, назад. Улыбнулся Михаилу и показал большой палец.
  - Ты слушай, я ведь думал, что у меня галики пошли на старости, оладь ему в душу. Все, мол, пора собираться на тот свет.
  - Ты еще совсем молод, - улыбнулся Михаил, - шестьдесят пять для тебя это далеко не итог, ведь родители твои еще до сих пор живы.
  - Точно! - пожал руку Владимир.
  - Так вот, это колдунья была, и меня со вчерашнего дня достает. Больше не будет. Если еще раз попытается, то все получит назад. Я поставил "зеркало".
  - И что с ней произойдет?
  - Не знаю, что в такой момент с ними происходит, да и стараюсь не интересоваться этим. Ну, может, ослепнет на какое-то время, может...
  - Да ты что! Ну, оладь ему в душу.
  - Да это я так, Вова, в шутку, - улыбнулся Михаил, похлопав старшего товарища по плечу. - Я по делу к тебе. Помощь нужна, Витька Воробьев потерялся.
  - Хм, - мотнул своей большой лысиной на затылке старый лис. - А кто это тебе сказал? - Обжег Михаила своими колючими глазками-угольками Чиж.
  - Отец Виктора. И письмо его дал прочесть. А в нем тот просил отца извиниться передо мною, и если он будет долго задерживаться, то ко мне обратиться.
  - Как к экстрасенсу? - упершись в спинку стула, продолжал обжигать своими глазами Михаила Чиж.
  - Да я не обладаю таким качеством, чтобы искать руками потерявшихся людей. Володя, ты лес знаешь как никто, да и Витьку, где он может в нем быть.
  - А где это письмо? - спросил Чиж.
  - Вот, - и Филиппов подал ему свернутый лист, - оно отксерено.
  - Ну что ж, - быстро прочитав его, растянул губы в улыбке Владимир. - Здесь вот какая история получается. У Витьки, думал, совсем крыша поехала. А прошлым сентябрем встретил его в тайге, он весь грязный был, словно в глине искупался. Переночевал он у меня в избе, такое рассказал, что до сих пор не могу в это поверить, хотя, он - доказал это.
  - Про что?
  - Ты знаешь, дружище, если решил Витьку найти, то сам все, что он мне рассказал и увидишь, оладь ему в душу.
  - Володя, мне в отпуск через две недели. Справимся?
  - А это уж сам решай.
  - Да уж... - Михаил стал отбивать барабанную дробь пальцами по столу.
  - Вера! Оладь ему в душу, - окрикнул жену Чиж. - Мы голодные.
  
  - 2 -
  
  После легкого ужина, Владимир предложил Михаилу спуститься в подвал.
  Филиппов хорошо знал это место - подвал, состоящий из трех небольших комнат, в нем всегда он чувствовал себя как-то неуютно - сырость, низкий потолок давит на сознание, будто в карцере находишься. В первой комнате - бутыли с соками брусничными, клюквенными, малиновыми, смородиновыми, грибы маринованные, икра овощная и грибная... Всего и не перечислишь.
  В комнате напротив хранилище картофеля, моркови, капусты, свеклы, консервов мясных и рыбных, грибных. В ту комнату Михаил не любил заходить, и не из-за холода, а из-за чувства скованности в ней, будто в преисподнюю попадал. Кругом сыро, воздух липкий, лицо растягивает, словно в паутину оно попадает. Может сейчас и не так, Чиж, как обещал, вентиляцию в подвале сделал. Из чего, интересно? Подвал находится под жилым домом, в его середине, насквозь же не потащишь из этого подвала трубы. Осмотрелся по сторонам: нет труб, - значит все там так и осталось. Тем более, под той подвальной комнатой холодильник у Чижа есть, подвал метров на шесть ниже. Там ледовая камера круглый год, натуральная, и хранит он в ней и мясо, и рыбу. И куда ему столько?
  Хотя, это как сказать. Они не скупые, всегда готовы помочь знакомым, если у кого-то из них проблема с финансами, так принесут продуктов: картошки, лука, рыбы, мяса, консервов. Так и семье Михаила они помогли в позапрошлом году. Зарплата у Мишки упала, гонорары - тоже, так Вовка тут же, как волшебник, всего привез ему на своем старом четыреста двенадцатом "Москвиче". Раза три приезжал, пока не заполнил всю квартиру Михаила и картошкой, и консервами мясными, грибными, морковью...
  И когда он все это заготавливать с женой успевал? Правда, некоторые бутыли у него хранились уже много лет, но не пропадали, температурный режим все сохранял.
  - Пойдем, пойдем, - наставительно подтолкнул к открытому подвалу Михаила Чиж. - По лестнице из двадцати ступенек он, не смотря на свой шестидесятипятилетний возраст, спустился, как белка с дерева, легко и быстро. А вот Михаил чуть не споткнулся о третью ступеньку, да повезло - было, за что уцепиться обеими руками и удержаться - за дверцу подвала.
  В овощную комнату не зашли, через хранилище соков Чиж потащил гостя в следующее помещение, где занимался обработкой шкур. У левой стены стоят три деревянные бочки, плотно закрытые крышками. Ткнув рукой в первую, Чиж сказал:
  - Витькина жена заказала десять шкур медвежьих, рысьих, росомах для своих ресторанов, оладь ей в душу. Здесь две медвежьи шкуры лежат, позже займусь ими, пусть солятся, уж больно жирные, оладь им в душу. А там, - он показал рукой в угол комнаты, - шкура росомахи и рыси, той самой, что Цэску поцарапала, оладь ей в душу.
  - Браконьеришь?
  -А как жить в этом мире, нищенствовать на пенсии, что ли, оладь им в душу? - резанул в ответ Чиж. - Сам-то писака, а живешь впроголодь. Что, не так?
  - Да, Володя, не обижайся, - вздохнул Михаил, - это я так, к слову.
  - Ладно, нашел к чему липнуть. На медведя у меня лицензия была, второго с Саней добыл, что плотником в СМУ-2 работает. Подарил он ее мне, оладь им в душу. Со своим выводком наступил на медведицу, та всех щенков кроме Цэски задрала и идет на меня, оладь ей в душу. Я ее из карабина - первым патроном, вижу, в сердце попал, потом - вторым. Вот, оладь ей в душу, как железная, прет и прет на меня. Так уже не думая, остальные все пули в ее грудь вложил, в двух метрах от меня упала! Все, думал, последняя охота, а сам и шелохнуться не могу, прирос к земле. А когда упала, сам рядом с ней.
  Санька думал, что задрала она меня, кричит, визжит, оладь ему в душу. А я поднимаюсь и не слышу его, представляешь. Смотрю, он на коленях, оладь ему в душу, передо мною стоит, глаза навыкате, безумные. И только тут стало до меня доходить, что я жив. Щупаю свое лицо, все нормально, смотрю одежду - тоже, а как понюхал - все понял, представляешь, вот как испугался. Стыдуха была, - Чиж присел на чан и искоса посмотрел на Михаила. - Так вот, зачем я тебя сюда привел, - и смотрит с таким вниманием на гостя, будто хочет от него получить подсказку.
  - А вспомнил, - и, присев у бочки, засунул руку за неё и вытащил деревянную коробку. В ней длинные черные тонкие досочки с неровными уголками. - Витька говорит - это клейма.
  Михаил взял несколько "палочек", и тут же почувствовав кожей пальцев их сыроватый холодок, согласился, что они сделаны из металла, тяжеловатые и чем-то напоминают по своей форме старые типографские литеры, из которых раньше набирались тексты в газетах, книгах, да и кегль (размер шрифта) не маленький, не менее 48 пунктов - заголовочные.
  - А в чем дело-то? - смутившись, посмотрел на Чижа Михаил. - Да, это, скорее всего типографская литера, из таких в Афганистане, когда на боевых были, редакция выпускала листовки.
  - Вот. А Витька, оладь ему в душу, говорит, что им минимум лет как пятьсот, а может и боле.
  - Выдумки все это, - внимательнее осматривая литеру, шепнул Михаил. - Знак очень плохо просматривается. Ну а если ему столько лет, как он считает, так, скорее всего это была печать какая-нибудь, ну, чтобы клеймо на коже оленьей ставить, к примеру. Ну, чтобы не спутать, чья выделка шкуры - Иванова или Петрова. Может так, а может для клейма на посуде, на мече и так далее.
  - А вот смотри, сколько у меня их, - приблизил к лицу Михаила коробку, - и все одинаковые, оладь им в душу.
  - Да уж, совсем разладился ты, "оладь", "оладь", - единственное, что нашел сказать по этому поводу Михаил. - И что дальше?
  - Ну, это так, еще с детства к языку привязалось, - нахмурился Чиж. - А вот еще смотри, - и Владимир протянул Михаилу сверток.
  Он был холщовым, и, нащупав в нем что-то твердое и тяжелое, Филиппов аккуратненько развернул его - и не мог оторвать глаз от той необычной красоты, открывшейся перед ним - икона Божией Матери, с красными и зеленоватыми отливами на очень темном металле.
  - Это Всецарица Великая, так Витька сказал! - громко прошептал Владимир и тут же махнул рукой, сжимая губы, видно, чтобы "не выронить" из них свою любимую поговорку.
  - Так что же ты этим хотел мне сказать, Володя?
  - Это он нашел в раскопках.
  - В раскопках? Ну, может какого-нибудь купца кто-то ограбил или купил у него, да сохранилось там, где он жил, или умер, перевозя это богатство? Здесь же, говорят, веков шесть назад уж больно воинственные народы жили, кордами назывались. Ханты, манси, может, татары..., - начал перечислять Михаил.
  - Так и Витька в прошлом году думал, - начал спорить Чиж. - А в феврале пришел и говорит, что древний город нашел, ведь икона-то, говорит, золотая, приблизительно пятого-шестого века после рождения Христа.
  - Вова, - положил руку на сердце Михаил, - я-то в этом, честно говоря, ничего не понимаю. Виктор в этом деле ученный. Лет пятнадцать назад во все уши слушал его, огромные статьи писал про раскопки, о древних стойбищах хантыйских, их посуде, оружии. Что говорить, бедно жили люди, золота, серебра, не находили. Украшения разные были, но только из зубов оленьих, медвежьих, костей, и все.
  Чиж, сморкнувшись, задумался.
  - Да, да, согласен, - стукнул рукой Чиж по колену. - Вот ведь как бывает. Ладно. Это, что тебе показал, меня сейчас не волнует, не мое это - Витькино. Придет, заберет, я к таким вещам, как и ты, знаю, равнодушен. О другом тебя хотел спросить. Не пойму в последнее время, что со мною происходит, неужели уже за мной пришел Мын-Лунг?
  - Не понял? - с удивлением посмотрел на Чижа Михаил.
  - Так это дух медвежий, так прорицательница мне сказала позавчерась.
  - Какая?
  - А, на почту за пенсией ходил, так она мне в подземном переходе встретилась, вроде молодая, а присмотрелся - старуха. Все машет руками и говорит, что пришел за тобой Дух медвежий, уж много ты его сыновей забрал ради наживы. Представляешь, Миша, ради наживы! И, говорит, разгневался Мын-Лунг, послал за тобой своих духов, и говорит, что она их пока у себя в гостях держит. Во, как.
  Такого испуга на лице Чижа Михаил никогда не видел. Оно пожелтело, осунулось, дрожит, глаза вкатились - совсем старик, не узнать.
  - И все?
  - Всё. И я его видел прямо там.
  - Кого, Мын-Лунга или духа его, такой страшилище! Огромный медведь, из пасти его кровь капает, шерсть его вся изъедена молью, сыплется. А глаза красные, пасть - страшная, зубы черные, и говорит он мне, если я жить еще хочу, то должен сказать ему, где Витька. А я не знаю, где Витька золото прячет. И зачем оно ему? Когда он услышал это, как глянет на меня, сердце мое каменным стало, и говорит, смотри, не скажешь - заберу с собой. И опять эта колдунья передо мною стоит. Так и не пойму, Миша, вправду это все было или нет. Пришел в себя на скамейке, в парке сижу у строительного треста, бабки меня обхаживают, что-то нюхать дают. Да, Верка прибежала, помогла. Неужели это вправду за мной Мын-Лунг пришел?
  Я сегодня утром встал, собаку пошел кормить, а под забором гадюка такая серая, чуть не укусила, да под дом залезла. Неужели это все?
  - Да что-то не похоже, что за тобой, Володя, Мын-Лунг собирается прийти, чтобы наказать тебя за медведя.
  - Правда?! - схватил дрожащими руками Михаила Чиж. - Это правда? Так что же мне тогда пришло в голову?
  - А то, скорее всего, что ты устал. Есть у тебя какая-то мысль тяжелая, и не знаешь, как поступить с ней.
  - Есть - есть такое, - зашептал Чиж. - Витька-то, чувствую, совсем другим человеком стал. Два раза спасал его в прошлом году в лесу. Такое творил, словно кто-то его с Того Света водит. И медведя не боится, и змей, лезет в какие-то земные трещины и говорит, что там богатства несметные. А там мороз, такой холодный, что сразу кости в лед превращает. Вот и просит меня, чтобы я сейчас оттуда медведей вывел, видно людей туда хочет привести и раскопать те богатства.
  - А той ведьме об этом сказал? - спросил шепотом Михаил
  - Забыл.
  - А Мын-Лунгу?
  - Да ты что, - цвет лица у Володи начал меняться, человек стал приходить в себя, - там такой страх был, чуть не умер от ужаса. Представляешь? Даже та медведица, которую в прошлом году добыл, упала совсем рядом - это детская игрушка была по сравнению с этим духом.
  - И что, бросишь теперь охоту?
  - Так ты же говоришь, что-то ведьма пытается меня свести с ума? А для меня конец охоты - это конец жизни. Тем более Витьке кое-что обещал.
  - Выгнать медведей, - напомнил Михаил.
  - Что? - не понял Чиж.
  - Ну, ты говорил, что нужно с какого-то места медведей выгнать.
  - Ты чё, - с удивлением смотрит на Михаила Владимир. - А, да-да. И Сережка Ямишкин просил, а он там рядом с Витькиными богатствами живет.
  - Еще жив?
  - Ха, когда у него ногу отняли, он вместо нее ствол от лиственницы поставил и бегает как жеребец, не угнаться.
  - А сколько ж ему лет-то.
  - Ха, так он, вроде, чуть старше тебя. Еще бы, на таймене живет, щуку за рыбу не считает.
  - Так это так положено у хантов, им мать - природа.
  - Ты точно говоришь, что все то, что со мною произошло колдовство всего лишь? Вот поэтому и хотел тебя, дорогой, увидеть. И Бог есть, он услышал мои молитвы и привел тебя ко мне.
  - Володя, значит, Виктор жив?
  - Так совсем недавно ко мне заходил, денег много принес, просил, чтобы договор выполнил, ну, - Чиж опустил глаза, словно что-то вспомнить хочет, - про медведей который, а потом еще много дел будет, так что вторая пенсия выходит у меня появилась.
  - А про меня ничего не говорил?
  - Сказал, если приду, то показать тебе это, - Владимир мотнул головой в сторону иконы и литер. - Сказал, все равно ты в это не поверишь.
  - А, когда это было, Володя, недавно? Ну, в смысле, когда...
  - Да понял, понял, в конце апреля или начале мая. Нет апреля, - махнув рукой, поправил себя Чиж. - А ты говоришь, его батя заволновался? А ты знаешь, лучше родителей никто не чувствует, когда дети находятся в опасности.
  - Вот и я об этом.
  - И что делать? Миш, у меня дел по горло, нужно отрабатывать Витькин заказ. До середины июля уже почти ничего, а убрать оттуда две медведицы с медвежатами нужно, да одного старика косолапого. Тот дом Сережки Ямишкина по осени развалил, всю зиму они ютились здесь, в городе у детей, да в землянке - там. Половину стада оленей потеряли за зиму. Как ни помочь им.
  - И ты всех будешь убивать?
  - Та ты что, нашел во мне Ингиного прихвостня? Ты же знаешь, деньги для меня не главное, - вздохнул Чиж. - Выгнать зверя нужно оттуда, так сказать, а то Витька археологов приведет, а он их погубит.
  - Думаешь?
  - А что тут думать! - Чиж посмотрел на Михаила. - В позапрошлом году местные наши Барюки под поселком Агиришем на своих снегоходах целое стадо дикого оленя уничтожили, слышал небось. Ну как нет, ты же целую статью написал про это.
  - А-а, да-да, правда, без фамилий.
  - Вот. Стадо уничтожили полностью и оставили, повырезав себе языки да окорока. Зла природа на человека.
  - Так-то были Барюки? Барюки, Барюки...
  - Да не ломай себе голову, - махнул рукой Чиж, - пришлые они, наркотой торговать начали, состояние быстро себе сделали. Слышал, в прошлом году тела в лесу нашли двух молодых парней и мужика твоего возраста. Слухи шли, что их медведь задрал. Еще там рядом с ними нашли три квадроцикла.
  -Да, да...
  - Вот то они и есть, - перекрестившись, прошептал Чиж. - Это за ними точно Мын-Лунг приходил. Говорят, уж больно сильно их порвал.
  - Так что ж ты молчал, а? Рассказал бы мне про это, а то статью написал, в окружной газете ее сократили до минимума, мол, кому нужны выдумки. А тут вот какая история. А как догадался, Володя, что это их семейство кровожадную бойню устроило.
  - А след остался.
  - Какой? - насторожился Михаил.
  - А такой. Ведь он у каждого человека есть, след.
  - Да не тяни ты!
  - Только из уважения к тебе, Миша, - приложив руку к сердцу, прошептал Чиж. - Отец их трубку курит, в конце которой для зубов выемка есть, чтобы удерживать ее, если руки заняты. И трубка-то необычная, осиновая, темно-коричневая, мореная, немножко припорошенная черными брызгами, как у ягуара. Нашел я ее там и там.
  - А говоришь, что боишься Мын-Лунга.
  - А кто же его, Мишенька, не боится. Я ведь с детства, когда еще с отцом начал охотиться, в это верю. Отец так говорил, а в мое совершеннолетие пошел за медведем, ханты жаловались, что их кладбище роет. А с охоты не вернулся.
  - Извини, - положил руку на колено Чижу Михаил. - Вот и у моего Сережки скоро совершеннолетие, а Витьке обещал помочь, и Ямишкину - тоже.
  - А в помощь кого возьмешь?
  - Только тебя, ты природу любишь, от плохого человека остановишь. Пойдем, а?
  - Да уж, - Михаил присел на бочку и задумался. - Две недели до отпуска осталось, успеем ли?
  - Кто знает. Я уже завтра иду, или подождать тебя полдня. Готов?
  Михаил покачал головой:
  - Я пустой. А вдруг Витьки там нет? Что я отцу его скажу?
  - А его там и нет. Я за ним позже приду, туда, где до... - остановился Владимир, - А ладно, только молчок, договорились в одном месте встретиться. А она не слышит? - вдруг спохватился Чиж.
  - В подвале навряд ли, - успокоил Чижа Филиппов.
  - И сотовые телефоны там не работают, не смотри на меня с укоризной. И место то, не простое, где его встречать буду с Ямишкиным.
  - Та-ак, может, я и не пойду с тобою, - задумался Филиппов, - а так отцу его и передам, что жив он. Хотя и обманывать негоже. - Но, Вова, а если на два-три дня позже приду, смогу найти тебя?
  - Говори точное время, а то там место такое, к которому без поводыря только по временным отрезкам нужно идти и в одном темпе, чтобы не ошибиться по солнцу, тогда не потеряешься, встречу тебя.
  
  
  
  Глава 4. Новые узелки
  
  Тонко нарезанные лимоны на блюдечке, присыпанные сахаром, так и просились в чашку с кофе, но Михаил не дотронулся до них. Сделал небольшой глоток горячего напитка и, почувствовав, что он уже немножко остыл, сделал глоток глубже. Вкус кофе был необычным - горьковато-кисловатым со вкусом бренди.
  - А мои уехали на месяц, - прошептала Танюша, - так что я уже больше просто не могу, Миша, - и ее горячие руки начали с силою разминать его шею. - Может, останешься, а утром я тебя разбужу, а?
  Сила даже нескольких капель спиртного в кофе легонько опьянила, но в то же время не расслабила, а наоборот, добавила сил, начиная разжигать в сознании танец любви. Огонь все выше и выше посылает свои всполохи в небо, через которые Михаил под барабанный бой начинает прыгать. Ах, как он страшен этот огонь, и как он в этот же момент притягателен! А ты, словно, на арене, один против быка и вокруг тысячи зрителей. "Ну что, - кричат они, - трус?" Да какой я трус. "Боишься?" - кричит вся арена, подбадривая тебя на поступок, которого ты всегда боялся.
  "Не-ет!" - кричишь ты, заставляя себя сделать шаг вперед.
  Но, тут же подсознание останавливает тебя: "Это же предательство!" - кричит оно тебе.
  "Да!" - в испуге кричит совесть. И боязнь уходит на второй план, хочется новых испытаний, или разогнаться и заново, окунаясь в желто-белые одеяла смерти, кинуться через пышущий огонь, внутрь него на ту сторону, или... Или под рев публики, под ее насмешки отказаться от этого шага и сделать еще более страшный, сказать всем: "Нет!"
  Аж дух захватывает перед пониманием, что и тот поступок, и этот публика примет с овациями и с ненавистью. С чем больше - одинаково плохо. Публика, - это сфера, - в которой ты живешь. Но кто она - эта публика? Совесть? Да, совесть! Твоя совесть! И - теряешься...
  Кровь в тебе начинает кипеть и бурлить, в такт этого страха, толкая тебя в его объятия. И тут же осмысляешь, что ты уже бессилен не сделать этого нового шага, пусть даже он будет правильным. Только для кого он будет правильным? Для тебя? Да!
  - Танюша, погоди, погоди! - шепчет Михаил, пытаясь силой удержать ее тело, которое, как веревка, связывает его, которое, как электрический ток, колет его своими силовыми волнами и начинает управлять телом, отключая сознание, отключая сопротивляемость...
  Да, да, да, именно так. Эта женщина его не слышит, она уже неподвластна ему, а только себе, все ниже и ниже опуская рычаг выключателя. Слышно по ее сильному непрерывистому дыханию, что она уже решилась на свой прыжок через огромные всполохи бушующего огня к нему. Её руки все сильнее и сильнее разминают его мышцы на шее, на предплечье, на грудях, вводя Михаила в какой-то необычный транс, разбивая его силы сопротивления на тысячи осколков и все глубже и глубже вводя его в пьяный экстаз возбуждения.
  - Танечка, нет, не надо, оставь меня...
  Но женщина уже находилась в прыжке, а огонь, охвативший ее тело, превратил её в молнию. А сопротивляющийся под ней Михаил, все больше и больше возбуждая в ней желание, интуитивно давал ей возможность буйствовать, побеждать, добиваться. Как паучиха, закутывая жертву в свою смертельную паутину, она добиралась своими зубами к его шее, к груди...
  ...На столе курилась новая чашка с кофе, побуждая своим ароматом подняться с дивана и присесть поближе к хозяйке, не спускающей своих глаз с Михаила. Обернувшись простынею, он встал и пошел в прихожую, но Татьяна вскочила и тут же закрыла дорогу ему своим тонким станом:
  - Не пущу! - прошептала она, выглядывая из-под своих курчавых, прыгающих черных пружинок-волос, мазнула своими кошачьими зелеными глазками Михаила, и обняв его руками за шею, повисла на нем.
  - Танечка, отпусти, а то я прямо здесь...
  - Ну и пусть, ну и пусть, все до капельки уберу...
  Михаил, с силою, придавив к себе женщину, поднял ее на руках, пронес в прихожую и поставил у двери в туалетную комнату:
  - Пять секунд. Замри!
  Ни о чем не хотелось думать, потому что уже все, от чего он постоянно удерживал себя, совершилось. Все! Хочется рвать и метать! А что рвать? Что метать? Свою совесть. А что такое совесть? Это всего лишь чувство, какой-то единичный поступок, который можно уже завтра и не вспоминать. Да-да, не вспоминать, а Танюша, она никогда и никому об этом не расскажет. Она его совесть! Вот сравнение.
  Михаил вышел из туалетной комнаты и чуть не споткнулся о Татьяну, сидящую сбоку двери. Но она как пружина вскочила и повисла на его плечах:
  - Милый. Ты меня извини! - горячий воздух из ее уст щекотит ухо.
  - Да, да, сам не лучше, - шепчут его губы в завитушки волос, свисающих у лба.
  "О-у-у!" - и как начинает в тебе сейчас заново что-то буйствовать, внутреннее сильное.
  - Все хватит, - почувствовав её прикосновение к спине как, к оголенному нерву, аж мурашки, побежавшие в сторону широчайших мышц, поясницы, ягодиц. - Я уже не могу, Таня, - и обеими руками с силою мягко отодвинул её от себя. - Хватит, у нас было все двадцать лет назад, но ты отказала.
  Татьяна не хотела говорить на эту тему, осознавая, что продолжение начатого "щипка" Михаила может только привести к буре, не страстей, не к скандалу, а к обиде. А зачем она нужна, ведь только из-за нее у них снова могут охладеть отношения друг к другу и опять на много лет. А ей так не хочется терять снова этого человека, друга, товарища. Ей так не хочется теперь в этом её возрасте оставаться один на один с собой, пытаясь погружать себя в работу. В работу, которая со временем становится опостылевшей, погружающей её в мир труб и печей, запорной арматуры и кнопок, емкостей и дизельных и электродвигателей котельной.
  Как иногда ей хочется вернуть себя в те свои двадцать лет назад, когда после третьей годовщины гибели Сергея встретила его, Михаила Филиппова, у могилки мужа. Да, она слышала, что они где-то рядом служили тогда в Кабуле, в десантных войсках. Да, она помнит очертания его лица, плакавшего навзрыд и прячущего глаза от нее, когда он провожал ее Сергея в последний путь. Да, да, ведь это именно он привез "груз - 200" в её дом, в её семью. Она все это помнит, только в какой-то вуали тумана горечи и - всё.
  Да она помнит, как он вместе с афганцами приносил ей деньги, детские игрушки. Да, она помнит, как он любил ее пацанят - Кольку и Родьку, водил их в приезжий цирк и в зоопарк, угощал сладостями, подарил им велосипед. Да, она помнит, как он вместе с детьми упрашивал её стать им папой. Но она помнит своего Сережку, самого дорогого для неё человека, предать любовь к которому она так и не смогла...
  Она все помнит, и слова пришедшего к ней духа Сергея, севшего на краю кровати и попросившего её: "Выйди замуж за Михаила. Детям нужен отец, а то опоздаешь". Но она не верила его словам. Разве мог Сережа, которого уже много лет нет на Белом Свете, попросить её об этом поступке? И второй раз тоже...
  Она всеми силами рвала хоть какое-то представление, лезущее все чаще и чаще к ней в сознание, сказать Михаилу "да", "ДА", "ДА". Иногда она уже была почти готова сбросить с себя тяжелое платье вдовы и обессиленной упасть в объятия красивого, статного и в душе уже любимого мужчины - Михаила. И не успела, как предвидел её любимый Сергей, приходивший к ней несколько раз во сне.
  Она в компании с ребятами-афганцами пришла на свадьбу к Михаилу. Но он тогда её так и не увидел, а она... Она из-за плечей гостей следила за каждым его движением, за каждой улыбкой, обращенной к невесте, приятной на вид светловолосой девушке. Как она завидовала ей, и как она хотела сейчас быть на её месте. И ушла, потеряв себя, после первого тоста и радостного крика гостей на торжестве: "Горько!"
  А первая их встреча все же состоялась, только через много лет, когда она чуть не потеряла своих сыновей Родьку и Кольку, забравшихся на крышу многоэтажного дома. Что их туда занесло? Конечно любопытство, как дворник сбрасывает с крыши мокрый апрельский снег, сползающий своими толстыми краями с карниза и падающего пластами вниз, взрываясь на множество ледяных осколков и водяных брызг. И вот пацанята дождались своего, и под гигиканье друзей через чердак залезли на крышу, нашли лопату того дворника и... заскользили вниз. И если бы не забор из толстого прута железа, тянущийся по всему краю крыши, за который схватились мальчишки, то с пятого этажа слетели бы вниз вместе со снегом.
  Так получилось, что именно в этот момент через их двор шел Михаил. Услышав крики ребят и увидев болтающихся на карнизе и вопящих от ужаса детей, влетел на пятый этаж, через лестницу вылез на чердак, на крышу дома и, распластавшись на ней, сполз к мальчишкам. Первым попался к нему под руку Родька, весь посиневший от испуга, хватающийся за пуховик спасителя как обезьянка, боящаяся упасть на землю. Но Мишка его не узнал, потащил пацаненка за собою к окну чердака и затолкал его внутрь.
  Родька тогда все же упал, но на пол чердака и вывихнул плечо, но боли мальчишка еще не чувствовал. А придя в себя, только и успел увернуться от летевшего на него и кричащего братца Кольки. А вот их спаситель не полез внутрь, а так и остался лежащим на черепичной крыше, ухватившись руками за оконную раму, и никак не мог отдышаться. Ребята так и не увидели своего спасителя, так как тут же были подхвачены множеством рук, спустивших их с чердака вниз по железной лестнице на пятый этаж. Это были пожарники, потом - больница и мамин ремень.
  Татьяна узнала о спасателе её детей позже, через месяц или два, когда одна из соседок упрекнула её за то, что та даже через газету или радио не поблагодарила парня, который вытащил с самого карниза Кольку и Родьку.
  - А вон он идет, - показала баба Аня на мужчину, гуляющего с детской коляской вокруг озера.
  Увидев его, Татьяна оторопела, это был Михаил...
  
  - 2 -
  
  Нет, сейчас Татьяна далеко не похожа на себя, на ту маленькую тонкую березку, которую все время хотелось спасать от буйных ветров, тяжелого снега, ломающего ее веточки, от вод дождей, подмывающих ее корни.
  Интересно, смог бы он, Михаил, с ней нормально прожить эту прошедшую часть жизни? Скорее всего, с трудом. Между ними всегда бы стоял Сергей, отец Кольки и Родьки.
  А вот Зина, она, пожалуй, и стала его избавительницей, забравшей Михаила с собою, спасая его от голодной смерти на безлюдном "острове", на котором уже много лет он "тащил" свою нелегкую ношу. "Жил", как тень, со своими выдумками, что, якобы, обещал Сергею Воронко помочь Татьяне воспитать его сыновей.
  Может, и так было, только у гроба погибшего Сергея. А так в Афганистане он даже не знал, что они с Сергеем находятся в одной дивизии. Во-первых, они друг друга не знали, Сергей был на несколько лет старше, на дискотеках не встречались, и компании у них были разными. Во-вторых, Сергей был офицером в артиллерийском полку, а он, Михаил, солдатом разведвзвода другого полка - "полтинника". И именно поэтому их пути на боевых действиях просто никак не могли пересечься. У артиллеристов свои задачи, они всегда находились под прикрытием минимум роты, где-то рядом со штабом батальона, полка, дивизии. А разведчики - вольные ветры - горы, "зеленка", охрана и сопровождение колонн, добывание разведданных о противнике. Разведчики - это даже не тень на войне, а чистый воздух, сливающийся с окружающими запахами. А если не сумели этого сделать - то их больше просто не будет.
   Нет, сейчас Танюшка стала совсем другой. Они встречались друг с другом очень редко. Тогда, когда чувствовал Михаил, что это ему необходимо. И не по своей интуиции. Он просто поддерживал отношения с её детьми, учившимися в школе, стоявшей напротив его дома.
  Они росли быстро, но с каждым годом все больше и больше становились непохожими друг на друга, что говорить - двойняшки. У Кольки скулы отца - выпирали своей мощью, сужая лобную часть головы, глаза при этом становились узкими, смотрящими вдаль. А Родька - вторая мама: тонкие черты вытянутого лица, черноволосый до смоли, взгляд вдумчивый. Вот он именно и любил Михаила, и очень сильно. Как это чувствовал Филиппов? Этим вопросом не задавался. Они всегда встречались с Родькой неожиданно, как-то сразмаху. Бегут по своим делам и их пути пересекались. Вот встреча, а радости сколько, словами не передать. Что говорить, друзья!
  А недавно узнали, что Родька влюбился в его дочь. Приятная неожиданность. И подсказала ему это его фотография, выпавшая из дочкиного учебника. Не одна. Вторая стояла на ее письменном столе, вернее, лежала перевернутой между пузырьками с туалетной водой, коробочками для теней... Любовь, как это прекрасно. И Михаил прикладывал все усилия, чтобы этого не замечать, и, наверное, тем самым смешил милых ему женщин. Все знали, что он иногда "заносил" деньги их матери. Неужели знали?
  Эта мысль уже не раз приходила к нему в голову. Ну и пусть знают, но они же не знают, что он иногда "срывался"... Нет, нет, ведь они так редко это делали с Татьяной. Да и зачем, он до сих пор этому не мог найти ответа. Скорее всего, ради чувств, но не любви, а потому что он жалел эту женщину, так долго живущую без мужчины. А, может, это ему так кажется? А может из-за любви, только какой-то необычной, колдовской, которая связывала их какими-то невидимыми узами даже сейчас, когда он и Татьяна уже стали несколько располневшими.
  А вот Зинка так и осталась красавицей. Видно на роду у нее написано - быть величавой и в то же время легкой на подъем, как вихрь, вытаскивающей из "скучной" работы Михаила в леса за грибами, на рыбалки в стужу. И глаз от нее отвести нельзя, такой тонкой красотой обладает его Зинаида. Глаза быстрые, каштановые и узкие, взгляд цепкий, лоб неширокий, а губы всегда красные, словно соком моркови выкрашены. Взглянешь на нее, и что-то у тебя внутри начинает подниматься, кружить голову, и ты, уже ничего не понимая, бежишь к ней, спотыкаясь о невидимые препятствия, торопясь овладеть ею.
  Да, Танюшка по сравнению с ней, как и Инга, - это всего лишь давняя память, которая легко забывается, и, когда нужно, возвращаешься к ней, только с трудом, вспоминая о совести. Эх...
  - Мишенька, - прошептала Татьяна, - не оставляй меня.
  Филиппов, упершись на локти, приподнялся и внимательно посмотрел на Татьяну.
  - Да, вроде, если у Родьки с Кристинкой все получится, то породнимся...
  - Да, да, - согласилась Татьяна и выпила из рюмки остававшееся бренди. - Фу-у-у! - громко вздохнула она. - Мишенька, ой, какая я была дура. А тогда мы, наверное, все были воспитаны так, - приблизив к себе рюмку и смотря через нее, то ли с собою, то ли с гостем начала говорить Татьяна. - Наверное, в свих мать или в бабушку пошла. Но я старше тебя, понимаешь? Да, да. А сейчас так хочется сильного, доброго человека, который укрыл бы тебя от всех невзгод своим крылышком. Даже пил бы и бил бы, все равно бы его любила... - и посмотрела на Михаила. - И почему у нас не слушают Жириновского. Я бы стала твоей второй или третьей женой. Возьми, а?
  - Я тоже воспитан, как и ты. А Зинка - это мое всё. Ведь она тогда единственная наплевала на все сплетни обо мне и согласилась стать моей женой.
  - А я боялась этих сплетен, вот и оставалась для тебя каменной, а домой приходила все ночи плакала, но никак не могла заставить себя сказать тебе "да", словно кто-то изнутри язык мой замораживал. Думала, что это Сережа.
  Михаил слез с дивана и хотел было взять рубашку, но рука Танина ее отбросила в угол:
  - Дай я хоть насмотрюсь на тебя, - и прильнула к его телу.
  - Танюша, - Михаил попытался усадить женщину в кресло, но не получилось, она не поддалась, а все сильнее и сильнее, обнимая, сдавливала его шею в своих руках. - Танечка...
  - Я так не хочу с тобою родниться. Ведь тогда я тебя потеряю навсегда, - и стала целовать Михаила в щеки, в нос, в губы... - А Колька вообще меня бесит - влюбился в старуху.
  - Дети, - нашелся, что сказать Михаил.
  - И ты знаешь, кто она? Мэра невестка.
  - Воробьева? - спросил Михаил.
  - Да, да. Еще три года назад, когда он со своими дружками праздновал в ее ресторане День студента. Не знаю, как это вышло у них, но она к нему ездит в Екатеринбург, снимает ему квартиру и живет с ним, представляешь?
  - Это Инга Воробьева?
  - Вот так. Бабе уже далеко за сорок, а в пацаненка влюбилась и мучает его. Замужняя!
  - Да уж, - Михаил сразмаху сел в кресло. - Вот это дела.
  - А вчера звонит и говорит мне, что она была в Екатеринбурге, и он, знаешь, где с ней встретился? В ломбарде. Кто-то из наших попросил его узнать, где в Екатеринбурге можно кольцо золотое сдать с цепочкой и там еще что-то. Колька пришел в соседний ломбард, а там Инга стоит, сдала что-то большое такое, и полицейский ее сопровождал из ломбарда до банка. Кольку не заметила, а когда продавец начал укладывать ее драгоценность, то он так и не успел рассмотреть, что это такое. Вроде что-то похожее на статую, похожую на старика, как памятник у Хатыни. Ну, старик стоит и на руках держит погибшего ребенка. Вот. И когда этот ломбардист, или как там его называют, начал говорить по телефону с кем-то, то он сказал, что эта фигура больше килограмма золота и она бесценна.
  - Так Коля после этого больше и не видел Инги? Может, обознался? Она вчера или позавчера была награждена в Ханты-Мансийске за "Лучший товар Югры". Это ежегодный конкурс...
  - Ты тоже в нее влюблен? Что-то такое о вас с ней от кого-то слышала, - сморщив лицо, посмотрела на Михаила Татьяна.
  - Да нет, Танечка, мы с ее мужем дружим с детства. Вот и всё.
  - А-а-а, - оттолкнув от себя на середину стола блюдце с нарезанными лимонами, Татьяна взяла бутылку с бренди и сделала из нее несколько глотков. - Как вы мне все надоели! Уходи, и больше чтобы тебя здесь не было! Уходи!
  Михаил, натянув на себя рубашку, джинсы, прошел в коридор. Татьяна осталась в комнате...
  "Так лучше", - подумал про себя он, тихонечко прикрывая за собой дверь. На часах было всего полдвенадцатого ночи.
  На лестничном проеме ниже ему преградил дорогу Игорь Емишев.
  - О-о-о, какие люди! - воскликнул он громко на весь подъезд. - Неужели ко мне заходил? Это правильно! - и с силой взяв под руку Михаила, стал его подталкивать на пятый этаж. - А я только что жену с пацанятами отправил в отпуск, так что теперь похолостякую.
  - Игорь, - попытался что-то сказать Михаил не вовремя попавшемуся на дороге однокласснику, но тот его и не слушал, а продолжал толкать вперед...
  - А что, хоть мне и сорок пять, а я все тот же пацан! Помнишь, как мы сразу после школьного бала напились вина какого-то и давай выделываться. Ха! Так что тебя ко мне занесло? А-а, статья, которую тебе передали из Белоярского. Есть у меня такая, есть. Мэр сказал, чтобы я тебе ее занес, а у меня все из головы тут же вылетело. Извини, дорогой. Семью же провожал в отпуск, сам понимаешь. А там-то Машке то того, то этого не хватает, беги в магазин, то ...третьего, то ...десятого.
  "Обошлось", - подумал про себя Михаил.
  
  - 3 -
  
  Пока Михаил листал доклад Белоярского мэра, выступления кооператоров и принятые решения конференции в голове формировался материал. В принципе, ничего нового никто на этой конференции, не сказал, интерес вызывала критика двух банков. В прошлом году директор отделения много неприятного натворила, сделала семнадцать кооператоров кредиторами на сумму в тридцать четыре миллиона рублей, обещая им на следующий день их кредиты закрыть. Это ей якобы было необходимо для того, чтобы сохранить штаты. Люди поверили ей, подписали все необходимые документы, каждый на два миллиона рублей, а через день её не стало. Исчезла женщина, то есть, как оказывается, ушла на пенсию, заранее продав свою Белоярскую квартиру.
  Начали искать её правоохранительные органы, до сих пор ищут и никак не могут найти госпожу Федорову. То слухи прошли, что она в Харькове была, то в Гомеле, то в Новокузнецке... Потерялась. Вот и остались кооператоры, как говорится "в шляпе" Фёдоровой.
  "Может, так и статью назвать, читаться будет неплохо, и пусть хоть как обижается на него мэр, а что поделаешь, был бы там сам, еще резче статью бы написал. Да в принципе, а мэр-то причем здесь, не он же заставлял кооператоров соглашаться с Фёдоровой".
  Еще на что обратил внимание Михаил - на предложение одного из кооператоров открыть небольшую мастерскую, в которой он будет выпускать национальные хантыйские и мансийские одежды, артефакты различные. Предложение хорошее, пора туристов приглашать в Югру, а что им показывать, только музеи под открытым небом? А почему бы и нет. Он просит мэра по этому поводу договориться с жителями национального поселка Казым. Стоп, стоп, он приводит в пример Советский район и город Югорск и называет историка-археолога Виктора Викторовича Воробьева, который нашел несколько древних городов и разрабатывает концепцию по созданию в этом регионе исторических памятников.
  "Вот-вот, Воробьев мой старый дружище, а то, что он разрабатывает концепцию развития туризма здесь, даже не знал. Нужно поговорить с его отцом Виктором Николаевичем, чего же он скрывал это от меня".
  Раздался звонок.
  - Миша, ты, где пропал? - голос Воробьева старшего был уставшим, немножко растянутым, с покашливанием.
  - Добрый вечер, то есть ночи. Я у Емишева в гостях, знакомлюсь с материалами по конференции в городе Белоярском.
  - А-а, ты это, только долго там у него не засиживайся, он мне завтра будет нужен. Ну что там по сыну, что-то раскопал?
  - Пока ничего. Но то, что он жив, уверен.
  - Это уже хорошо, Мишенька. Ну, а по-честному, ведь я знаю все, дорогой, про тебя. Так что там раскопал?
  - Я не собака, чтобы нюх на него держать.
  - Да ладно, ты эти сказки брось мне рассказывать. Мишенька, завтра тебя жду у себя, только не в мэрии, а где-нибудь в другом месте. Только так, чтобы никто об этом не знал. Выберешь время к обеду, позвонишь, тогда и договоримся, где встретиться.
  - В музее.
  - Тоже дело. Тогда так, с одиннадцати меня жди там. Да, и номер карты кинь мне сейчас по сотовому, куда деньги тебе перечислить.
  - Виктор Николаевич.
  - Ш-ша, Мишенька, ш-ша. Как сказал, так и будет. Понял? - и пошли короткие телефонные гудки. Значит, разговор закончен.
  - Миха! - раздался голос Игоря из кухни, - стол накрыт.
  От пельменей Михаил отказался, на ночь это тяжелая пища. А вот от нарезанных на дольки помидоров с огурцами грех отказываться. Водка - нормальная. После второй рюмки Михаил прикрыл свой стакан ладонью:
  - Виктор Николаевич звонил, тебя ждет с утра у себя.
  - Мэр что-ли? - с удивлением спросил Игорь.
  - На, смотри, - и Михаил, открыв на телефоне принятые звонки, показал Игорю его номер телефона.
  - Ничего себе, какой ты крутой у нас. Мэр Югорский с ним по телефону разговаривает, как с лучшим другом, мэр Белоярский ему весточки передает.
  - Да ладно, Игорь, нашел чему завидовать. Как у тебя хоть дела, а то все я да я тебе о себе рассказываю.
  Игорь все-таки изловчился и плеснул водки в стакан Михаила:
  - За нас! - и закусив, прищурившись, посмотрел на товарища. - Да все нормально, все нормально. Ну, что тебе рассказать, сколько денег нужно на ремонт теплосетей на улице Мира, или сколько денег нужно на ремонт котельной? О чем еще говорить?
  - Значит, все нормально в Югорске?
  - Да о чем говорить, конечно, нормально. Не было б газовиков, не было бы и Югорска, сам же знаешь. Они ребята стойкие, не дали себя съесть кооператорам, как лесники.
  Когда Михаил встал из-за стола, Игорь предложил ему выйти на балкон, покурить, а потом пообещал его проводить.
  В доме напротив основная часть его жителей уже спала. А в одной из квартир по миганию разноцветных огней в окне было видно, что у жильцов был какой-то праздник.
  - Это у сынка Балабанова праздник. Знаешь такого?
  - Бориса Пантелеймоновича? - переспросил Михаил. - Это который у вас главным снабженцем работает?
  - Его самого. Юбилей Федька празднует. Ему батя купил в этом доме две квартиры четырехкомнатные на двух этажах, сделал жилье Федьке двухуровневое, по лестницам ходит. Был как-то у него, красотища!
  - Да уж, нам бы так жить, - улыбнулся Михаил.
  - Да у меня совести бы так, как он, жить на этой земле не хватило бы.
  - То есть?
  - Ой, будто не знаешь, чем сыночек его занимается? - стал тише шептать Игорь.
  - Игровым бизнесом?
  - Раз, - заложил на своей ладони указательный палец Игорь.
  - Наркотиками?
  - Нет. Хотя нет, не слышал, - замотал головой Игорь. - Доставкой удовольствий, и зажал второй палец.
  - Дальше.
  - Земелькой нашей торгует.
  - Погоди, погоди, и куда же это вы смотрите?
  - А всё у него, на первый взгляд, по закону, - вздохнул Емишев.
  - А что говорит по этому поводу мэр?
  - А что ему говорить, Мишенька? Любимчик мэров. Что? Ведь землица та не наша Югорская. Хотя и это все слухи.
  - Да, да, если бы он этими делами занимался, то разве жил бы в этой голубятне, - кивнув на дом, сказал Михаил.
  - А зачем ему торопиться, батька-то его уже на ладан дышит.
  - То есть?
  - Да привезли его из лесу побитого. Говорят, медведь порвал мужика, отправить в Тюмень хотели, но доктора опасаются, что сердце его может не выдержать перелета.
  - А где ж он так?
  - Да, кто-то слушок пустил, что каких-то гостей в лес повез, да на шатуна-подранка вышли, вот и порвал его.
  - Шатуна? Так уже два месяца весна.
  - Ну, так говорят. А если говорят, то значит чем-то тот мишка от своих собратьев отличается.
  - Ну, а если подранок, то да. А кто же еще с ним был?
  - Мишенька, о таких людях лишнего не говорят, - стукнул по периле балкона Игорь. - А его Федька, когда узнал про это, запил. Говорят, что ему таксисты только водку возят, больше никого к себе не пускает. А вчера, вроде, говорили, что к нему несколько парней заезжали на "Форде", огромном таком, больше "Хаммера". Видно из Тюмени или из Екатеринбурга бандиты.
  - Ну и...
  - Всё, Миша, всё, жизнь покажет, как дела будут дальше складываться. Там внизу у его подъезда даже пара полицейских в гражданке дежурит. Что-то там не все по-хорошему, видно, происходит. И мэр наш себе места не находит. Да еще и сын его пропал. Связано ли это между собой или нет, трудно сказать. Хотя, - Игорь прикурил сигарету и, откашлявшись, продолжил, - хотя Витька, это Витька, он с детства помешан на своих раскопках. Слышал, что он уже не раз так пропадал и после этого через месяц - два появлялся на Свет Божий, с кучей различных находок, так сказать. Вот моя жинка за неубранную битую посуду мне уши поотрывала бы, а этот только тем и живет, что со столов наших предков её в музей тащит, - сплюнул Игорь. - Не знаю, как его только Инга выносит.
  - Да у нее вроде бизнес немаленький, а с ним и не до мужа.
  - Ну, может и так. Баба падкая на юнцов.
  - Сам бы, наверное, хотел быть между ними.
  - Ха, - громко усмехнулся Игорь. - Ну, кто чем болеет, тот о том и говорит, - и похлопал по плечу Михаила. - Ну ладно, не обижайся, давай немножко провожу тебя, а то если шеф вызывает с утра, то...
  
  - 4 -
  
  Звонок от Алексея Мишурина в два утра был неожиданным. Как раз в тот момент произошел, когда Михаил поравнялся с больницей.
  В реанимации из шести коек было прохладно и резко пахло лекарствами. Закрыв шторой кровать, на которой лежало израненное, забинтованное до головы тело Бориса Пантелеймоновича, Алексей подтолкнул Михаила к кровати больного и встал сзади, чтобы не мешать ему.
  Филиппов долго рассматривал Балабанова, пытаясь настроиться на работу с этим человеком. Но никак не мог этого сделать, в голову лезли неприятные воспоминания об Пантелеймоновиче. Вернее, антипатия, которая рождались из слухов о нем. То, говорили, что Балабанов еще в девяностых годах выдавил в городе всех частных торговцев спиртным. Кто не поддавался ему, делал их инвалидами или вообще "убирал". А сейчас, говорят, стал главным поставщиком продуктов в город, содержит пару крупных магазинов, кафе, ресторанов. Года три назад здесь побывали его конкуренты, но Пантелеймонович выкрутился и сейчас продолжает заниматься своими делами.
  "Жить-то хочешь?" - спросил про себя Михаил у бессознательного тела Балабанова.
  Но, оно продолжало молчать, принимая в себя прозрачную жидкость из капельницы.
  "Ну что ж, не хочешь, тогда пора покинуть тебе этот мир. Сегодня пойду в церковь, попрошу..., - и в это мгновение вокруг тела Бориса Пантелеймоновича образовалась салатовая аура, тонкая, дрожащая, словно от холода. Глаза больного открылись, это уловил Михаил только от брызнувших из них искорок от света. А так их совсем не видно было на фоне темного сине-бордового синяка, закрывавшего часть лба и почти все лицо. Видно это и есть отметина от лапы шатуна. - Ну, что, будем говорить?"
  Аура еще сильнее задрожала, и нижняя челюсть Балабанова стала опадать вниз, отделяясь от верхней. Это тут же приметил терапевт но, Михаил удержал его и продолжил начатый разговор.
  "Зачем тебе Виктор?"
  Аура начала становиться светлее и исчезла.
  "Ну что ж, - Михаил повернулся спиной к израненному человеку и, пропустив Алексея к нему, потихонечку стал отодвигать заграждающую ему проход штору. Но тут же что-то сильное дернуло его за плечо. Им оказался не Алексей, нагнувшийся перед больным и поправляющим повязку на его подбородке, а что-то плохо видимое между ним и Михаилом, размытое в воздухе. - Продолжай", - подумал Филиппов.
  Но тут же осекся, чувствуя, что это был совсем не Пантелеймонович, а что-то больше его.
  "Кто ты?" - спросил Михаил.
  Но то только с силой оттолкнуло Михаила от себя, и в то же мгновение раздалось громкое дыхание больного, быстрое, словно насос, поглощающий воздух.
  - Спасибо, Миша, - услышал он радостный голос Мишурина, тут же забегавшего вокруг койки Пантелеймоновича. - Фу-у, как вовремя я тебе позвонил, а то думал с ним уже всё. Смотри, как дышит, а как сердце заработало! - то ли себе, то ли Михаилу быстро, сбиваясь, тараторил врач. - Ой, Мишенька, спасибо тебе, а то уж думал, что мне конец...
  "Кто ты? Медведь? Нет? Кто же ты?"
  И в ответ Михаил тут же почувствовал мощную волну, своей тяжестью прошедшую через него насквозь, пронзая кости груди, лёгкие, сердце...
  - Фу-у! - вздохнул Михаил и невольно схватился за дужку кровати, пытаясь себя удержать на ногах. И тут же увидел мутный воздух, приблизившийся к нему. Но Михаил не поддался испугу, а, превозмогая себя, прошептал: "О, Боже, защити меня от этих сил".
  Через несколько секунд, а может и минут, Михаил начал приходить в себя. Доктору и медсестре, крутившимися вокруг кровати Пантелеймоновича, как огромным белым бабочкам, не было дела до Филиппова. А наоборот, он, оставшись у кровати Балабанова, похоже, им даже мешал. Поэтому, понимая, что сейчас вызвать на "откровенный разговор" Пантелеймоновича не получится, решил потихонечку выйти из реанимационного отделения. А вот то, мутное, которое хозяйствовало над телом и, похоже, сознанием Пантелеймоновича, продолжало сопровождать Михаила. Только теперь оно было в несколько раз больше, чем в начале. Выйдя из приемного покоя больницы, остановился на веранде и посмотрел другими глазами на ЭТО. И удивлению не было предела: перед ним было что-то похожее на всадника на коне.
  - Кто вы? - резкий женский голос, раздавшийся сзади, испугал Михаила.
  Это была молодая женщина в белом халате. Она спустилась по лесенке к Михаилу и остановилась. Филиппов, попятившись назад, продолжал смотреть сквозь нее на то мутное, непрозрачное очертание воздуха. Непонятное состояние мужчины несколько озадачило её и, обернувшись, ничего не увидев за собой, она зацокала языком:
  - Да что с вами? Вы кто? Вам плохо? Гражданин?
  - Екатерина Дмитриевна, - прервал ее любопытство голос вышедшего на веранду врача Алексея. - Оставьте его в покое, приготовьте комплекс от сердечного приступа, закончился, - и, взяв за руку Михаила, прищурившись, смотрел в его глаза. - Спасибо тебе, по гроб жизни буду признателен. Думал, что это его последняя ночь.
  Михаил почувствовал свежесть, приходящую ему в голову, а за ней и покой.
  ...Спустившись с больничного крыльца, он остановился у скамейки, вдыхая прохладный воздух ночного июня, настоянный на запахах цветущей акации и пробивающихся новых росточков сосен, выстроившихся, как солдаты, вокруг аллеи. И в то же время Михаил стал вслушиваться, словно желая услышать цоканье копыт коня и голос того самого всадника. Ничего, и, посмотрев на часы, быстро пошел в сторону своего дома, где за темными очертаниями построек забрезжили всполохи просыпающегося солнца. Как это красиво. Если бы не красный свет светофора, то, наверное, и не заметил бы этого. Солнца еще совсем не видно, но всполохи его становятся все ярче и ярче, ночь белеет, нет, сереет, почти как чай с молоком. О-о, уже четыре утра. Хм...
  На скамейке остановки лежала окружная газета. Хм, и прямо на первой странице начало его статьи о Б...ком мэре, который, в принципе, толковый мужик, бывший врач, болеет за развитие района, но... Как всегда есть многоголосое "но". Кому-то дорогу перешел; кого-то заставил работать, а не слоняться по кабинетам для вида. Главу администрации поселка Ивашкова заставил навести порядок в своем населенном пункте, а тот только разводит руками, мол, денег нет... А, где же он их дел, интересно, те два миллиона? Деревья покрасил в центре поселка, да несколько скамеек, а дальше денег не хватило.
  Или другое. В плане заложены средства на снос двух трехэтажных полуразвалившихся жилых домов с очисткой этой территории для строительства нового жилья. Так думский избранец только развалил эти дома и все. Мол, если хочет подрядчик работать и жить в миру с его администрацией, то пусть сам и уберет весь мусор перед началом строительства. Вот такие там пироги.
  Да уж, без сильной поддержки бывшему главврачу не сдвинуть этот район с мертвой точки. Посмотрим, что скажет после этой заметки губернатор?
  Стоп, стоп, вот с той бывшей директорши отделения банка, мошенницы, сбежавшей, нужно и начать статью о конференции с бизнесменами в Белоярском. Но, и опять есть "но". Мэр тогда сразу на него обидится. Ну и пусть, злости нужно ему добавить, чтобы зазвонил во все колокола в поисках той воровки. А то хвастается всем, что у него семимиллиардный человек в городе родился, и то, что он в следующем году закончит снос ветхого жилья. И ведь он это сделает. Да, сделает, он такой мужик: и с газовиками, и с нефтяниками умеет дружить, и не просто так, помогает и их боссам делать себе рекламу. Да, вот о чем нужно писать, а не о...
  Дорожка быстро бежит под ногами. Так с чего же начать статью. А может с мужика, который у них начал делать кирпичи для аллей. Вот человек, а? Потерял работу из-за сокращения в аэропорту, но не упал духом, не запил, не заныл. Начал у себя на даче кирпич выпускать, нашел покупателей и через три года развился, теперь у него целая фабрика, площадь в городе выложил из своего кирпича, аллеи. Молодчина! Пожалуй, лучше именно с этого начать...
  
  
  Глава 5. Фантазёр
  
  Свои находки Виктор сразу не выставлял на обозрение гостей музея. Он считал это непрофессиональным ходом. Любой предмет, найденный им при археологических раскопках, мог иметь свою историю жизни народа, которая многогранна. А вот если удастся раскрыть хоть одну из этих граней, то это - великая победа, которая позволит создать версию других граней - социальной, экономической, политической и культурной жизни людей в том периоде истории.
  - Вот смотри, - ткнул Виктор пальцем в лежащий у него на столе молоток. - Предмет необходимый и для строителя, и для мебельщика, и в хозяйстве домашнем. О чем он еще говорит? Он сделан из железа, а это значит, что люди добывают железную руду, перерабатывают ее, льют и производят из нее не только молотки. А кому они нужны? В строительстве, раз. В ремонте, два. И вроде бы все? Но нет. Металл, из которого делали этот молоток, можно использовать и для изготовления оружия, которое необходимо для войны и для охоты. А это уже два разноплановых направления. Плюс, можно производить украшения, - Виктор зажимает третий палец, - посуду, сельскохозяйственные предметы, и так далее. И все это - ступенька в развитии того общества, культурный слой которого мы рассматриваем, ведь у нас другой возможности нет. Что нам известно об истории Югры или Ямала? А ничего, только предположения, какие здесь жили племена, которые занимались скотоводством, охотой, рыбалкой и все! И всех это удовлетворяет?
  Тогда Михаил отказался от продолжения этого разговора. Тема, поднятая Виктором, была интересной, но развивать ее, как говорится, на пустом месте, было ни к чему. Ничего этот "археолог" не показал, а только красиво говорил, фантазёр. А фантазером, кстати, он был прекрасным, чего только ни сочинял.
  Цель его жизни оставить будущему поколению ключик в древнюю историю. Да, да, то, что он смог собрать на раскопках в течение последних пяти лет, только открывало полог "новой" истории западной части Югры с девятого по десятый века нашей эры. Но тот период - это всего лишь одна из последних страниц книги, закрытой многовековыми печатями времени, которая начинается со страниц развития этого края с неолита - восьми-девяти тысяч лет до нашей эры (!), а может и намного раньше - мезолита, десяти тысяч лет назад.
  Виктор в этом направлении был приверженцем Академика Андрея Александровича Тюняева. Он в своей книге "История возникновения мировой цивилизации" собрал сенсационные данные по археологии и древней истории Русской равнины, которую историки называют Русью.
  - Археологи, обнаружившие древнейшую стоянку первобытного человека на Южном Урале, на каменном мысу Тембулатовского озера, нашли там копья, ножи, изготовленные из яшмы, - Виктор, сказав это, вопросительно посмотрел на Михаила, мол, понял ли он, о чем говорит его товарищ.
  - Ну, это камень такой, красивый, разноцветный, - поторопился ответить Михаил.
  - Прекрасно. Так вот, они были покрыты густой патиной, ну, пленкой окислов. А это говорило о том, что им несколько сот тысяч лет. Только за это время патина образуется на этом камне - яшме. Вот это и подтолкнуло Андрея Александровича со своими коллегами высказать новую версию, что Колыбель человечества находилась не в Ираке, как признано официально, а здесь на Урале.
  - Вот смотри, - заметив заинтересованность у Михаила, продолжил свой рассказ директор городского музея. - Четыре реки Эдема, описанные в книге "Бытия", глава 10, стих 14, для верующих людей - это прямой ориентир потерянного рая, - почему-то стал шептать он, будто опасаясь кого-то. - Все думают, что это реки Тигр и Евфрат и два канала. Но на Земле есть только одно место, где практически из одной точки вытекают четыре полноводные, мощные реки: это Южный Урал. Да, да, именно отсюда выходят реки Волга, Обь, Урал и Ай, в которую через две сотни километров впадает река Уфа. Если посмотреть на карту, то эти реки составляют собой свастику или древнерусский коловрат.
  - Фашистскую свастику? - неожиданно удивился Михаил, сломав на несколько частей карандаш, который держал в руке.
  - Да причем здесь фашизм? - чуть громче зашептал Воробьев. - "Коловрат" понимается как "солнцеворот". "Коло" - это древнерусское название солнца, а "врат" - вращение. Коловрат - символ "живого" огня, побеждающего тьму, жизнь - над смертью и так далее, понимаешь. Но я не об этом хотел тебе рассказать, не о коловрате, хотя в Библии, скорее всего об этом месте говорится.
  - О древней цивилизации ты хотел сказать - смягчился Михаил. - Но как ты можешь доказать это?
  - Да никак, - махнул рукой Виктор, - если бы каждому из нас дано было жить хотя бы двести-триста лет, то можно было бы надеяться на то, что люди за это время придумают, как по-новому читать слои земли и распознавать в них ту жизнь, которая была. Я всего лишь хочу найти ключик к тому, как здесь жили люди всего лишь пять - десять веков назад. И если хоть что-то найду, то будет здорово.
  И он показал Михаилу одни из первых своих находок при раскопках одного из древних поселений, которое существовало около тысячи лет назад. Это был каменный женский гребешок, а может и мужской, с вырезанным на нем рисунком охоты на лося. Часть железной сохи и медные шоры, которыми прикрывали глаза лошадей. Кстати, соха и шоры были найдены около скелета лося. Вот так-то.
  Услышав это, Михаил тут же возмутился, неужели лосинные кости могли сохраниться в течение стольких лет?
  - А как же остовы мамонтов, найденные на берегах рек Иртыша и Оби? - парировал вопросом на вопрос Михаила Виктор. - Тем более они пролежали в глине, а при некоторых условиях, при недоступности воздуха тело животного и даже человека может полностью сохраниться.
  - Но, может, слой этой глины был намыт, мало ли какие природные явления здесь могли произойти в течение тысячи лет. Те же долгие и сильные дожди, поднявшие реки, - не уступал своему товарищу Михаил. - Да, я слышал, что раньше люди держали в своем хозяйстве и лосей, используя их как гужевых животных, для перевозки грузов, корчевания лесов, вспашки полей. А Петр Первый положил этому конец, запретив своим указом держать этих животных, так как они все равно оставались дикими и неуправляемыми.
  Но когда Виктор показал ему кусочки браслетов, первого - со львом и сфинксами, и второго - с коловоротом, задумался о правоте Виктора. Значит, здесь где-то действительно был или город, или деревня, в которой люди занимались сельским хозяйством, кузнечным делом, торговлей.
  Что-то подобное Михаил где-то читал. Кажется писатель Чевелихин предполагал в одной из своих книг, что на Дальнем Востоке у Охотского моря двадцать тысяч лет назад была цивилизация с трамваями и поездами... А, может, действительно так и было, а потом, потом, что-то произошло, ну, например, огромный метеорит упал на землю и все цивилизации погреб во тьму. После него остались только некоторые поселения, живущие в лесах или в горах, которым как-то удалось спастись от тьмы и начали заново зарождать жизнь на Земле.
  - Так вот, эти браслеты, - продолжал шептать Виктор, - из металла. И не простого, оба браслета золотые.
  - Тьфу, - усмехнулся Михаил, - ты что, хочешь сказать, что под нами золотые руды?
  Виктор в ответ пожал плечами.
  - Золото есть везде, - наставительно посмотрев на журналиста, сказал он. - Из тонны еловой древесины, между прочим, можно извлечь 1,3 миллиграмма золота, из тонны осины - 2 миллиграмма золота, из тонны березы - около миллиграмма золота, в тонне болотного хвоща до 6 миллиграммов золота.
  - Это из деревьев, которые растут здесь?
  Подумав немножко, Виктор мотнул головой:
  - Это в среднем. Может, у нас золота будет на десятую часть больше, может меньше, не знаю. Кстати, ежегодно в атмосфере земли распыляется около 3500 тонн метеоритного вещества, в котором находится примерно 18 - 20 килограмм золота. Следовательно, только за последний миллион лет в нашей земной атмосфере было распылено 18 - 20 тысяч тонн золота.
  - А, ну да, тогда все понятно, - вздохнул Михаил. - Хочешь сказать, что эти предметы, - кивнув в сторону браслетов, - были выкованы здесь, в наших болотах. Может сюда золотой метеорит упал? Его наши предки нашли и делали из него наконечники стрел, копий...
  - Не подтрунивай, - огрызнулся Виктор. - Можно сказать, что золото нас окружает буквально повсюду, в небольших концентрациях оно содержится в почве, в грунтовых водах, в растениях, в организме животных. В растения оно попадает вместе с солями, растворенными в грунтовых водах, с растительной пищей поступает в организм животных.
  - Понятно, понятно, - перебил директора Михаил.
  - В Британском центре ядерных исследований подвергли анализу шерсть оленей и других животных из заповедников страны и установили в ней наличие золота. В почве и воде заповедников этот металл не был обнаружен.
  - Все понял, все понял, - тоже начал шептать Михаил.
  - Ладно, хватит о золоте. Миша, только давай так, чтобы не подняли меня люди на смех, забудь об этом разговоре. В смысле о золоте. А также о цивилизации, которая здесь была...
  - Вместе с мамонтами, - невольно вставил свое слово корреспондент.
  - Вот, вот. Ну а в то, что я найду то, что ищу, очень хочется верить.
  - Древний городок.
  - Не знаю. Все, по расчетам одного моего знакомого математика, этот острог был здесь. Может не острог, может стойбище оленеводов, может еще что-то.
  - Математика? - усомнился Михаил.
  - Был такой древнегреческий ученый математик Эратосфен. Он в третьем веке до нашей эры занимался измерением объема земного шара и доказывал возможность кругосветного плавания. Раз. Пифагор...
  - Ладно, ладно, извини.
  - Извини, говоришь. А зачем далеко ходить, Миша? Ты журналист и лечишь людей. Некоторых наши доктора тихонечко, чтобы никто не знал, просят тебя их вылечить, так сказать пользуются твоим биополем.
  Михаил покраснел и опустил глаза.
  - Так вот, - продолжил Виктор, - этот математик высказал версию, что наш район расположен на древнем русле Оби. Да, да, на древнем русле Оби. Я не спрашивал, откуда он взял такую информацию, но она мне очень понравилась.
  - Как коловорот?
  - А как влияние на человека "слова", "веры".
  - Да, да, - похлопал по плечу Виктора Михаил и встал. - Ты прав, у меня, просто, плохое настроение, ничего за неделю не выдал в свою газету. Думал, тебя раскрутить, и снова ничего не получилось. Был в полиции, там, наверное, слышал, егеря арестовали группу ребят, разворовавших их продуктовый склад. И что самое интересное, находились он в таком месте, куда можно пробраться только по тропам, болота на тридцать - сорок километров кругом, непроходимые. В районе Пунги.
  Виктор встал и внимательно смотрел на Михаила, ожидая от него продолжения рассказа.
  - Ну, короче говоря, у одного в рюкзаке была обнаружена часть от идола, может, кукла. У второго - подкова и кинжал бронзовый, у третьего - бронзовые иголки. На допросе сказали, что был сильный дождь, нашли что-то наподобие землянки, спрятались там и обнаружили в ней эти вещи. И всё!
  - На могильнике копались, - успокоившись, сел на стул Виктор, - позапрошлого века, скорее всего. А вышли в тот район по Сосьве, потом по реке Пунга и по ручьям, впадавшим в неё. Весной они разлиты, болота неглубокие, торф во льду, так что можно куда угодно пройти. А карта-то у них была какая-либо?
  - Да, Аносенко, это их участковый, сказал, что на пергаментной бумаге фломастером было что-то нарисовано.
  - И солнце нарисовано слева, а справа - луна, красным фломастером.
  - Да, да. Написал о них заметку, отправил своим, но что-то молчат. Может что-то добавить там, подскажи.
  - А что говорить? Нашли ребята карту, посмотрели, а там нарисовано несколько могильников, обозначенных буквой "З". Это значит "захоронения". А они что угодно могли подумать по этому поводу. Например, золото. Но, скорее всего, это черные археологи, - подсказал Виктор, - кладоискатели. Такая информация тебе что-то даст?
  - Хм, - удивился Михаил. - Мне тоже самое, один в один, сказал и егерь. А самое, что интересное, там один югорчанин.
  - Вот если хочешь, то и возьми у него интервью, что его подтолкнуло лезть в пунгинские болота...
  
  ...Зашедшая в кабинет Вера Федоровна, работница музея, вспугнула Михаила.
  - Ой, извините, - увидев это, вскрикнула она, - ой извините, что без стука, - поставила на стол поднос с чашкой кофе, блюдце с конфетами и села напротив Михаила. - Там на столе у Виктора Викторовича есть еще какие-то листочки с непонятными цифрами и буквами, может они вам, что-нибудь подскажут?
  - Хорошо, сейчас посмотрю.
  - А как вы думаете, где Виктор Викторович? - не отрывая глаз от Михаила, спросила Вера Федоровна.
  - Может, его жена знает? - вопросительно посмотрел на работницу музея Михаил.
  - Инга Сергеевна, меня саму об этом спрашивала. А что ей сказать даже не знаю. Ведь так уже не первый раз происходит, - подтерев платочком на щеке слезу, прошептала Вера Федоровна. - Он такой человек, настоящий археолог. Даже золото находит, - еще громче стала шептать музейная работница, - представляете? Вы только никому не говорите. Это, наверное, он что-то там заново нашел и в какой-нибудь город поехал продать это.
  - Да что вы говорите?
  - Да, да, я это сама слышала. Я там мыла полы, - Вера Федоровна махнула рукой в сторону двери, - так он кому-то по телефону говорил, что нашел то, что нельзя даже оценить. Представляете?
  - А когда это было?
  - Так, постоянно он кому-то это говорит по телефону. Я когда об этом сказала Инге Сергеевне, так она просила подслушивать его, а то опять куда-нибудь уедет, а сейчас знаете как опасно? Что-нибудь подсыплют ему в кофе, и память у человека стерта. Это как называется а-а? Погодите-ка, позабылось.
  - Амнезия.
  - Вот-вот.
  - Так вы же можете и позабыть, что он скажет, или у вас память хорошая.
  - Ой, да, - махнула рукой Вера Федоровна, я-то еще молода, совсем молода, мне только пятьдесят и еще немножко стукнуло. А Инга Сергеевна, - снова зашептала уборщица, - мне диктофон дала. Как слышу, что Виктор Викторович по телефону говорит, так я тут же прихожу, пыль у него протираю и диктофон включаю.
  - И как, о чем это он по телефону говорит?
  - О золоте всякие истории рассказывает. Во-от, а перед тем как последний раз уйти, он меня к себе не пустил.
  - Ну а вы, хоть что-то расслышали, о чем он по телефону говорил?
  - Да что-то совсем непонятно, куда-то идти собирался: или в магазин, или к другу. Чтой-то такое говорил, - Вера Федоровна задумалась. - Не помню чтой-то. То с утра чи пять, чи шесть часов идти к солнцу. Наверное, стихи чьи-то читал.
  - А что вы по этому поводу Инге Сергеевне сказали?
  - А ничего, я че, дура? Она же меня сразу на смех поднимет. Да и стихи я на слух не запоминаю. Да и в школе их не учила...
  
  - 2 -
  
  Перед тем как выйти из кабинета директора музея, в котором с чашкой кофе оставался Михаил, Вера Федоровна вдруг ойкнула, что-то вспомнив, подошла к полочкам с книгами и вытащила одну из них в темно-синем переплете.
  - Вот, Михаил Михайлович, теперь мне поверите, думаю, - глубоко вздохнув, положила её перед гостем и резко развернувшись, вышла из кабинета.
  Эта книга была еженедельником. Заголовок сразу же привлёк внимание: "Город двух Солнц".
  Михаил открыл её и начал читать.
  "Родомир, кряжистый мужчина, крепкого телосложения, сильно сжав коленями бока лося, заставил животное остановиться. Рог с трудом повиновался хозяину. Его ноздри улавливали медвежий запах, который волнами страха гнал его в плотные заросли березняка. Лось был уже немолод, как и его хозяин, с которым он прожил уже много лет. Но то, что его хозяин сотворил, животное и пугало, и еще сильнее подчиняло Родомиру.
  Рог, оставленный Родомиром на сопке, поросшей беломошником, был крепко привязан к двум соснам. Запах хозяина он постоянно чуял, но увидеть его никак не мог. И как только не пытался лось сорвать с себя сдавливающие до боли шею веревки из сухожилий, но ничего не получалось, а когда почувствовал, что по шее полоснула боль, учуял кровь. Свою вязкую кровь, стекающую с его шерсти и забирающую силы. Ноги становились мягкими, копыта тяжелыми, он их с большим трудом мог оторвать от мха, мелкого кустарника. Сон забирал с собою его силу...
  И когда медведь набросился на Рога, он уже ничего не мог сделать, а только что есть силы брыкаться. Из последних сил Рог открыл свои глаза, со страху вскочил и кинулся в лес, но сухожилья, стягивающие его задние ноги, не дали этого сделать, и он завалился на бок и, превозмогая боль, смотрел, как его хозяин вскинул на ветки дерева огромного медведя. Как страшен был для Рога этот зверь, но боязнь почему-то стала пропадать. Он уже много раз видел, как Родомир снимал шкуру с медведя, который оставался раздетым и пахнущий неприятным и страшным запахом, но его лось уже не боялся.
  Боль в ногах еще не прошла, но Рог на нее уже не обращал внимания. Пытаясь набить свой рот мягкими и сочными листочками и ягодками можжевельника, иглами молодой сосны и белого мха, ему больше ничего не хотелось, а только есть, есть и есть. А от огня, разведенного на земле, пахло кисло-сладким неприятным запахом, от которого Рог, фыркая, прятал свой нос в пахнущие иголки сосновых веток, наваленной с ним рядом, в ветки можжевельника, с аппетитом пережевывая их.
  Но недолго длилась эта радость у Рога. Родомир был жесток, ухватив больно Рога за ноздри, обмотал его рога жилами, и придавил их, заставляя опуститься животное на землю, не давая лосю даже мотнуть головой. И вот этот страшный запах крови тяжеленной и сырой массой медвежьей шкуры, лег на его спину. Но сил у Рога сбросить ее с себя уже не было.
  Лось долго лежал в неудобной позе, привыкая к тяжелой, неприятно пахнущей медвежьей шкуре, и только когда у него уже не было желания сопротивляться ей, хозяин дал ему свободу. Рог, наблюдая за Родомиром ждал, когда тот отвернется, и тогда уж он сбросит с себя этого страшного зверя, уже не раз в жизни рвавшего его шкуру... Но Родомир не дал ему этого сделать, привязав шкуру к его телу.
  Начинал накрапывать дождь. Лось, ухваченный за рога сильными руками хозяина, пытаясь уловить ветер, играющий легкими сквознячками в бору, пошел вперед все быстрее и быстрее, подчиняясь силе Родомира.
  Дождь становился сильнее и сильнее, но медвежий запах все новыми и новыми волнами душил его, не давая Рогу думать, смотреть по сторонам. Ручей, бегущий между сопками, оказался глубоким. Рог, провалившийся в него с трудом, перебирая ногами, всплыл, пытаясь дышать, громко фыркая. Глинистый берег, которого коснулся своими копытами Рог, начинал втягивать их в себя, еще больше пугая животное. И только после того, как он уперся ими в твердый древесный завал, смог вылезти из клокочущей пеной воды и стал подниматься на высотку.
  Солнце пробивалось своими яркими лучами через редеющие облака, слепя глаза Рогу. Но когда его хозяин повернул к спуску с гряды, лось, цокая копытами по какому-то твердому и скользкому камню, съехал вниз, закрывая глаза от лучей солнца идущих с земли и с неба.
  Животное так и осталось лежать на теплой земле, удивленно наблюдая, как его хозяин ее ест. Попробовал сам лизнуть языком по камням, но поверхность острыми колючками исцарапала его язык.
  А человек уже не обращал внимания на уставшего лося и танцевал, тряся ногами и руками, как кустарник на сильном ветру, а под ногами искрилась ночным небом скала".
  Михаил оторвал глаза от рукописного текста и, невольно проведя пальцами по бровям, подумал: "А Витька так и остался фантазером. Это, пожалуй, и было главным плюсом, который перевесил желание Инги в выборе мужа".
  Перелистав с десяток страниц, обратил внимание на следующую главу "Рабыня". Пробежав глазами по строчкам сверху вниз, обратил внимание, что теперь у Родомира было три лося, Рог и два вьючных. Они везли тяжелую кладь, но не по дороге, протоптанной оленьими стадами, которые гонят остяки в Пелымское ханство на продажу. Родомир шел по краю топких болот, через реки - ручьи, по холоду, под мокрыми снегами, скрывающими его следы. И только у широкой реки остановился, сложил бревна, связав их, и ночью тронулся в путь по водному течению.
  Через несколько страниц, заметив диалог, остановился.
  "Это был купец, приплывший из-за хребта по сыну Оби Иртышу. Камни резные Родомира ему понравились, особенно звездные, которые предложил обменять на соль, железную тетиву, меч. Но лесной охотник заметил молодую женщину, сидящую у костра, в котором что-то томилось спрятанное в глину.
  - Так что берешь? - спросил Саавва.
  - Её, - ткнул Родомир в женщину.
  - Она дочь татарская, подобрал на острове...
  Но Родомир не слушал лодочника, а всунув ему в руки из звездного железа рукоятку для сабли, подошел к женщине. Та испуганными глазами глянула на огромного человека - бородача, и тут же белкой кинулась к нему на грудь, прячась всем телом в его медвежью шубу.
  Савва ухватил за плечо Родомира и кивнул в сторону своей ладьи. И только теперь Родомир увидел сидящих в ней двух молодых женщин и однорукого чернобородого мужчину.
  - Кузнец и его дочери, выкупил их у остяков, - и раскрыл перед ним пальцы на обеих руках, а потом еще раз, и еще.
  Задумался Родомир, подошел к громиле и спросил:
  - Кузнец?
  - Да, - кивнул бородой мужчина.
  - Пойдешь со мной? Дома построим, жить будем, железо есть, ковать его будем, менять будем.
  - Да, - сразу же грохнул своим громом голосом кузнец".
  Перелистав еще несколько страниц, Михаил выбрал самый короткий абзац.
  "...Топор с легкостью идет по всей длине кедрового ствола, оставляя после себя ровную линию. И, наблюдая за силищей Илии-кузнеца, Родомир, забыв о работе, открыв рот, идет за ним, не сводя глаз с топора. А кузнецу нет дела до любопытства Родомира: срубив толстый сук, снова повел острием топора по бревну. И снова пошли завитушки древесные, сыплющиеся на землю, которые тут же подбирают дочери кузнеца и складывают в углу сруба".
  Открыв предпоследнюю страницу, заглянул в середину листа.
  "И заиграл звездный камень в ладони Илии, и поднял он его над собой, и сказал Родомиру:
  - Золотой камень это от золотой горы, богатство несметное. Завалим его лесом, чтобы вражья сила сюда не пришла, землей с дерном засыплем, а то учует остяк богатство это, пустит песню, услышит ее Пелым, смерть нам придет. А назовем это место Большой Вой..."
  Михаил закрыл ежедневник и, вытерев пот со лба, посмотрел на приоткрытую дверь, из которой выглядывало лицо Веры Федоровны.
  - Во-от, Михаил Михайлович. Так и Инга Сергеевна, пока не прочла всю книгу, с места не сошла.
  - А сами-то читали ее?
  - Конечно! - почему-то с возмущением вскрикнула Вера Федоровна, и, приблизившись к Михаилу, прошептала, - это же он о кладе написал, который у него есть. А вы слышали, что Виктор Викторович на то золото, - ткнув своим тонким пальцем в ежедневник, - в Москве построил дом рядом с Красной площадью и уезжает туда.
  - Кто это вам сказал? - удивился Михаил.
  - Так люди говорят. Инга Сергеевна - тоже. Куда же он опять делся?
  - Может, за этим золотом пошел? - поинтересовался Михаил.
  - Так как так он мог? За ним люди следят, идут, а ночью он прячется, и больше его ни кто не видит, - махая указательным пальцем перед носом Михаила, шепчет Вера Федоровна.
  - Так вы же только что говорили, что он в Москву уезжает?
  - А почему тогда они его рюкзак с одежкой, в которую был одет, находят? Видно, там был костюм!
  - Ладно, - хотел было закончить разговор с пожилой женщиной Михаил.
  Но та, ухватив за локоть Филиппова, продолжила:
  - Так там рядом железная дорога из поселка Агириша идет. Там и поезд останавливается на несколько минут, вот Виктор Викторович в него прыгает и едет в Москву. Там у него молодая невеста.
  - Погодите, погодите, - хотел было снова остановить женщину Михаил и объяснить, почему там поезд больше не останавливается, но тут же одумался и замолчал. Да, когда-то там, у ручья или реки Большого Воя, в Советские времена находилась база леспромхоза - верхний склад. Там складировали лес, вырубленный летом, а зимой, когда болота замерзали, - вывозили его. Поэтому там и останавливался поезд, чтобы дать людям выйти на этой таежной станции, на которой даже не было ни одного строения.
  - Ну и пусть в Москву едет этот богач-фантазер. А мне и здесь хорошо живется, и вам тоже, правда, Вера Федоровна?
  Уборщица, не сводя глаз с журналиста, тут же закивала головой.
  - Вот и хорошо, - и, взяв из стакана для карандашей несколько закладок, обычных тонких бумажных полосок, исписанных в столбик цифрами и буквами, пошел к выходу из кабинета.
  - А вы сегодня к нам еще зайдете? - поинтересовалась уборщица, протирая письменный стол директора музея полотенцем.
  - А нужен? - обернулся к ней Михаил.
  - Так зачем тогда приходили? - выпучила она мутные свои коричневые глаза на Михаила.
  - Так, хотел у вас спросить, может, вы знаете, где ваш директор?
  - А, да-да-да, - закивала Вера Федоровна, делая вид, что что-то вспомнила. - А Инна Сергеевна совсем волнуется. Вчера здесь просидела весь день, искала какую-то книжку мужа, а не нашла. А потом вот эту снова смотрела, - ткнула в ежедневник с рассказом Виктора "Город двух Солнц". И карту фотографировала, и так и этак.
  - Какую?
  - А вот что на третьей странице.
  - Ну-ка, ну-ка, я что-то не обратил на неё внимания...
  
  - 3 -
  
  Виктор Николаевич слег. Гувернантка провела Михаила к нему в спальню. Удивительно, такой небедный человек, а спальня у него еще тех времен, когда мебель во всех магазинах продавалась одинаковая, полутораспальные кровати, громоздкие тумбочки, шифоньеры на полкомнаты...
  - О, Мишенька, заждался я тебя, - тяжело откашливаясь, прошептал отец Виктора. - Неужели что-то с ним случилось?
  - Да нет, - засияла улыбка на лице Филиппова. - Видел я его, у шамана он в гостях, хочет посмотреть, как проходит у ханты праздник Ворона.
  - Тю ты, - вздохнул Виктор Николаевич, и на лице его затеплилась чуть видная улыбка. - А я-то чего только уже не думал про него. Вот пацан, а. Так иногда его хочется выпороть, как того еще школьника.
  Михаил присел на край кровати и, прикрыв глаза, начал молиться. Только не словом, а глазами, ища Всецарицу. Но занята Богоматерь, а может и он сам виноват, что никак не может представить Её лицо. И все понятно почему, сегодня у него день вранья, то за язык водил уборщицу музея, то сейчас - Виктора Николаевича, соврав ему, что видел в своих видениях его сына. И правильно, скорее всего, что-то прячет ото всех Витька. А что? Интересно, он специально оставил в музее свою книгу "Город двух Солнц", да еще и карту нарисовал? Скорее всего, это для Инги. Это она за ним посылает ватагу мужиков, чтобы узнать, где он нашел этот золотой метеорит или гору. А ведь и я ему поверил. Ну ладно.
  Михаил открыл глаза и посмотрел на Виктора Николаевича, который с него глаз не сводил:
  - Ну что, Мишенька, как он там?
  - Он на свою голову надел вороньи крылья, как Цезарь, смешной такой, - улыбнулся Филиппов.
  - А ты можешь ему что-то передать?
  - Если только во сне, - снова соврал Михаил.
  - Ну и ладно, если получится, передай ему, только о том, что болею, да и о Инге соври, что скучает.
  - Хорошо, - похлопал по руке Виктора Николаевича Михаил и провел ладонью по его серой ауре.
  Воздух горячий идет от самих его пальцев до локтя, до плеча, а вот грудь холодная. Собрав в ладонях тепло, легонечко опрокинул его на шею старика и расплескавшуюся на нем кашицу, стал "смазывать" ею левую часть груди, потом - правую, проталкивая её все глубже и глубже в тело, к сердцу отца Виктора. И тот почувствовал это тепло, замер и взглядом уперся в переносицу Михаила. Но тому некогда было смотреть в глаза хозяина квартиры, он тонкой "иглой - проволокой" "прочищал" толстую трубку, идущую в сердце снизу. И какой только там грязи не было.
  Она лезла из этой толстой темно-бордовой трубки как, серый древесный уголь, ломаясь на куски. И только через несколько минут, каменный сор стал мягким, вязким как застывающая смола, липнущая к стенкам сосуда. "Разрезав" трубку Михаил стал разогревать ее изнутри, до каления, и смола отстала от стенок трубки. Скрепив стенки сосуда заново, Михаил "открыл кран", и кровь сильными потоками пошла по очищенной трубке в насос, напоминающий сердечную мышцу. И сердце заработало быстрее и быстрее, втягивая в себя кровь и выталкивая ее назад.
  - Ой, спасибо тебе, Мишенька.
  Но Филиппов не слышал слов Воробьева, а продолжал заниматься своим делом. "Закрыв кран" другого сосуда, "распорол" его ногтем и "выпотрошил". Сыпался из него тот же слежавшийся "древесный уголь". Теперь все получилось у него быстрее. Склеив сосуд, Михаил вытер пот со лба и только сейчас заметил, что в комнате кроме отца стояла и гувернантка, наблюдавшая за действиями гостя.
  - Спасибо тебе, Мишенька, - громко прошептал старик, - как заново родился. Фу-у, Марья, принеси мне ту бутылку коньяка, что с Кубани мне в прошлом году Гошка привез.
  - Так она тяжелая больно, - наморщилась гувернантка.
  - Тогда кати ее, Мишенька молод, дотащит до дому, там литров пять.
  Бутылка коньяка оказалась бочонком, литров на десять.
  - Он настоящий, - продолжая улыбаться, сказал дед, - коньяк двадцатипятилетней выдержки.
  - О-о-о!
  Михаил достал из нагрудного кармана рубашки Витькины закладки и протянул их Виктору Николаевичу. А тот, посмотрев на них, ухмыльнулся:
  - Марья, принеси воды холодной, - и, дождавшись, пока она выйдет из спальни, шепнул, - это путь-дорожка. Как и сколько куда идти. Я это от него как-то слушал, он мне даже несколько раз переводил свои каракули. Ну, например, от реки два часа идти на север, это читается так, по первой буковке и циферке. Например, "от излучины реки, где сосна вывернута, два часа идти на север" это у него написано так "О Изн Р, ссн вы-та, потом цифра 2 чс на свр" и полоска со стрелочкой. Точка. Потом снова, если нужно куда-то свернуть и куда-то идти, также пишет. Восток у него пишется как "встк", "юг", как "гю", а запад - "дпз". Вот такая у него хитрость. Хотя, Мишенька, мне кажется, что он это пишет так, для меня, если вдруг пропадет, то думает, что я его по этой подсказке найду. Навряд ли. Если что, то я лучше к тебе обращусь и к другу его тому мелкому, медвежатнику.
  - Чижу Володе?
  - Да, да. Именно к нему, ведь это он у него поводырь в лесу.
  Михаил с удивлением посмотрел на Виктора Николаевича
  - Да, Мишенька, они уже много лет как ходят вместе. Только в разное время, чтобы никто не догадался. И хитрый Витька такой, то к Чижу, то к еще кому. Ну, как там его, Толик, такой худючий.
  - Саранча?
  - Во, во, во. А потом, когда Витька уходит, через какое-то время только Чиж пропадает, в лес уходит.
  - И все-то вы знаете.
  - Так я отец, мне бы еще не знать. Да и денег Витька просит, а у жены - никогда. Что-то между ними произошло, не пойму, с самого первого дня, как женились. Ладно. Марья, - крикнул гувернантку Виктор Николаевич, - накрывай ужин, чай готовь мой любимый, мятный с сырниками! А Михаилу водочки с мясом да с белыми грибочками маринованными. Он молод, ему все можно, я хоть позавидую, - и во весь рот улыбнулся гостю.
  
  
  Глава 6. Путаница
  
  Рюкзак набух быстро. В самом низу - две упаковки дробовых патронов двадцатого калибра. Несколько пар носков в целлофановом мешочке и две майки с длинными рукавами. Кулек со спичками, следующий - с сахаром, другой - с солью. Чай, кофе с сахаром, пять упаковок мази "Дета" от комаров.
  Михаил достал листок, и внимательно стал просматривать, все ли уложил.
  "Ага, топор забыл, нож, ложку, кружку. Что еще забыл? Что? Что? Леску с мормышками и консервы. Насколько ж я туда собрался, и туда ли вообще?"
  Вытащив сотовый телефон, включил диктофон и на всякий случай решил переписать на бумагу рассказ Чижа, куда ему идти.
  ...Стакан коньяка процедил сквозь зубы. Горьковатая, обжигающая жидкость побежала по глотке, потихонечку опьяняя сознание. Да, Михаил понимал, что завтрашним утром он не составит компанию Чижу - ни морально, ни физически к этому ещё не готов. На улице духота, под тридцать градусов, не выдержит в лесу в такую погоду, поплывет, разденется, а это мошке только и нужно, растерзает его и с аппетитом скушает.
  Еще раз посмотрел прогноз погоды на неделю по "ГизМетео". Через два дня ветерок поменяется на восточный, потом на северо-восточный, и придет обычное югорское лето - плюс десять - плюс пятнадцать градусов. А в июле немножко пожарче станет, но, может, на неделю - полторы.
  Ополоснувшись под прохладным душем, лег в постель. Ни о чем не хотелось думать: выключить бы хоть на какое-то время свое сознание и отдохнуть душой от всякой кутерьмы. А разве это можно? Так ждал этого отпуска, так хотелось забросить в рюкзак все рабочие и домашние дела и оставить их там на месяц, уехав в отпуск. Сколько сейчас счастливчиков загорает на море, слушает щебет своих любимых женушек, мечтающих купить самые красивые туфли, сумочку, сапожки на осень. О чем только женщины не мечтают. И загорая, под это воркование, потягивать через трубочку холодное, ледяное пиво, закусывая его копченной... Нет, нет, лучше вяленой барабулькой, ну, может, ставридкой, а, может, даже жирнючим толстолобиком. Аж слюнки потекли.
  Михаил приподнялся, посмотрел на стакан с недопитым коньяком, но его сейчас допивать и не хотелось. Лучше бы квасу сейчас! А он, кстати, стоит в дверце холодильника, "Очаковский" половина литровой бутылки. Точно, точно, и с трудом поднявшись, поплелся в кухню. Взглянув на часы, удивился - три с половиной утра. Это ж что выходит, во сне мечтал попить квасу? Смешно.
  А сон даже после нескольких глотков холодной сладковатой газированной жидкости тянул к себе, назад, в свое сказочное царство.
  Подушка была мокрой, Михаил перевернул её, взбив, лёг на нее затылком.
  "А, может, все-таки попробовать? Чиж-то уже как три часа назад уехал. Туда ли, куда говорил? Ну что, рискнуть?"
  Что-то тревожило. Да, несколько раз ему удавалось выходить из себя, "летать" из далекой командировки домой, смотреть состояние заболевшей дочери или жены, и - возвращаться заново в себя. В принципе и сейчас можно попробовать это сделать, в доме никого, далеко заполночь, навряд ли кто-то спугнет его тело, звонок, стук в дверь. Тело без души-то спит, оно глухое. Скорей всего, да.
  "Боже Матушка, разреши мне выйти из своего тела и посмотреть товарища Владимира Чижа. Он точно знает, где сейчас находится Виктор, только скрывает от меня это. Но - зовет. И отец его весь изволновался, помоги мне, Матушка, выйти из себя и посмотреть на него? Боже Матушка, помоги мне найти Виктора! Аминь".
  Перекрестился Михаил и, скинув с себя простынь, прикрыв глаза, начал расслабляться, снимая напряжение с мышц ног, рук, шеи. Попробовал выйти, получилось, но отправляться дальше боязно. Посмотрев на себя, распластавшегося на кровати, сверху, вернулся назад. Получилось. Еще раз вышел, поднялся повыше, каким Михаил маленьким стал. А если еще повыше подняться? О, и дом, в котором он живет, становится маленьким, теряется в массе таких же одинаковых коробочек. А вот лес не спит, деревья шепчутся между собой, речка тонкой ниткой прячется в их покрывалах. А вот и дорожка, как она светится под лунным светом и бежит себе, бежит. А вот еще речка, еще, еще, и... Чижа и искать ненужно было, стоит на самой вершине сопки, поправляет на себе рюкзак. Куда же ты пойдешь, Володя? Володя, а он крутит головой туда-сюда, то ли кого-то ищет, то ли...
  И взметнулся ввысь Михаил, испугавшись Цэски, лезущей из любопытства к нему своим прохладным мокрым носом прямо в подбородок, аж холодом протянуло по всему телу.
  ...Открыл глаза и вздрогнул, это от занавески, взметнувшейся от сквозняка открытой двери балкона, его обдало сырым воздухом, а в окно барабанит дождь.
  Неужели все это ему только приснилось? Посмотрел на сотовый телефон, четыре часа пятнадцать минут. Ещё можно поспать! И укрывшись одеялом, удобнее положив голову на взбитую подушку, потихонечку начал проваливаться в сон.
  ...Но, она вошла к нему без звонка, как ветерок, заглянувший в открытую форточку. Присела рядом и не спускает своих глаз с Михаила. А он спокоен. Даже не показал своего испуга или удивления ей, ни глазами, ни лицом, ни телом. Ему и некогда её осматривать, чтобы представить кто она такая, в каком возрасте, во что одета. Это опасно! Почему? Предчувствие? Глаза у нее стеклянные, серые, приближаются к тебе, а вылетевшая из них летучая мышь испугала - вздрогнул всем телом. И эта незнакомка улыбнулась ему, глазами.
  - Кто ты? - прошептал он.
  - Я? Время.
  - Кто ты? - повторил Михаил.
  - Я? Время, - и махнув рукой, обволокла Михаила серым, как её глаза, туманом.
  Стерев с лица пелену, он до боли в глазах моргает, пытаясь очистить их и всмотреться в этот туман. Попробовал его стереть ладонью, словно протерев тряпкой стекло, и он исчез. Гостья перед ним, как огромная птица, опустила голову и громыхнула вороньим клёкотом, аж уши заложило. - Я время! - слышит он.
  - Я время! - слышит он от тумана.
  - Я время! - прошло эхом, отражающимся отовсюду.
  И только теперь Михаил увидел женщину в длинной темной накидке, с глазами-пиками жалящими его тело. Мурашки по телу бегут, дрожь до костей доходит, и ни как он не может справиться с собой, удержать от тряски руки, ноги, тело.
  - Забери его, - слышит он клекот из её уст.
  - Как?
  - Сам, - холодным воздухом окатило его шею, подмышки, и она махнула рукой. Пелена туманом заволокла его глаза, и как только ни протирал их Михаил, так ничего и не смог рассмотреть.
  Ринулся бежать он из этого тумана, махая впереди руками, чтобы не стукнуться обо что-нибудь, то ускоряя бег, то останавливаясь, крадясь вперед. А эхо: "Я, время!", - все нагоняет его и толкает в спину, в затылок, обдавая кожу нестерпимо неприятным холодом, обволакивающим его все тело, голову, мозг...
  
  Утреннее солнышко пустило несколько зайчиков к нему через окно. Они резвятся на стене, бегая сверху вниз, снизу вверх.
  - Уже утро, просыпайся! - прошептал себе Михаил.
  Но ему так не хотелось вставать, еще бы полежать, ни о чем не думая. Да и куда сейчас торопиться, пока у Витькиного отца не почистит сосуды, он не пойдет искать его сына-фантазера.
  "Фантазера, - мотнул головой Михаил. - Но не мог же Витька сам изготовить тех шрифтов, то есть, клейм, иконы. Фантазер! Ну ладно, пусть даже им пятьдесят лет. А почему бы и нет. Кто-то бежал, к примеру, из Ивдельской тюрьмы сюда, на Север, или из Ямальских сталинских лагерей. Может такое быть? Может. А зачем ему тогда нужны были эти клейма? Килограмма четыре - пять весят. Ладно, километр их нести, но не сотни же, плюс другие припасы.
  А, может, кто-то из Березова тащил? Из острога, в котором "птенец Петра" Александр Меншиков сидел со своим семейством? Хоть и говорят, что его во время ссылки лишили всего, но это был богатейший человек в мире. Только за границей в банках у него хранилось на три миллиона рублей больше Российской казны - девять миллионов, так что "прислуга", могла... Хотя в Березов, построенный со времен Ивана Грозного в ссылку отправлялись знатные бояре. Не бедные, значит. И скорее всего, икона, клейма - их богатство. Только доставлялось оно к ним не по рекам. Это точно, что на Иртыше, что на Оби стояли такие же остроги, как Березов на Сосьве, и просто так корабли, лодки не пропустят. Так что, скорее всего, по сухому пути шли. Зимой, когда болота заморожены, по оленьему пути. Скорее всего, так.
  Блин, какие только глупости в голову ни лезут, и все они - мыльные пузыри, не больше. Ведь если уж Витька решил, что он какой-то древний город нашел, то, скорее всего, так и есть. И он цивилизованный, не стойбища хантов, манси, татар. Не его ли он описывал в своей книге "Город двух Солнц"? Интересно, где её продолжение хранит, или еще не сочинил? Но об этом я, наверное, скоро узнаю".
  Михаил приподнялся и сел на кровати. Но мысли не отпускали его от себя, требовали все хорошенько обдумать. И это правильно, кому охота совать свою голову под топор палача.
  "...Палача? А что не так? Лезь в лес и ищи то, не зная, где оно может быть. Чиж знает, где сейчас находится Виктор, или будет находиться через какое-то время, только конкретно об этом не говорит, а хитрит, водит меня за нос. Точно, точно, а когда учуял, что я равнодушен к делам Виктора, подсунул икону с клеймами, мол, Виктор нашел древний город.
  Но, погоди-ка, погоди-ка, а, может, икона та и не золотая, а клейма - стертые типографские шрифты. Ну и... Что-то здесь не так. Да еще и колдовство какое-то появилось, которое... А может это вовсе и не колдовство, а просто какие-то ситуации сплелись вместе? Ну и что дальше? А я, как пацан, начал бегать вокруг забора дома, в котором живет Чиж, и наносить на него заговоры. Ну и ребенок, - вздохнул Михаил. - Да еще и черных археологов приплели к этому, которые якобы охотятся за Витькой и его выдуманным кладом или месторождением золота. Откуда оно здесь, Миша? Что ни раскопка, то кроме глиняной посуды никогда и ничего не находили.
  Да уж, чего только в голову твою, Михаил Михайлович, не лезет. Так стоит ли распутывать этот узел, а? Витька, что ж ты людей обманываешь, а? Сочинил роман про Родомира, что он нашел золотую гору, а люди верят в это и думают, что она на самом деле есть"...
  Вот и поговорил сам с собой, только настроение испортил. Михаил включил холодную воду и подставил голову под душ.
  
  - 2 -
  
  Олег Шианов ждал его в борцовском зале вместе со своими воспитанниками, Сашкой и Лешкой Молодцовыми. И, несмотря на то, что этим мальчишкам-близнецам было всего-то по двенадцать лет, для Михаила, годившегося им в отцы, они были самыми лучшими друзьями. Олег, их тренер по самбо, бывший одноклассник, с ним Филиппов так и продолжал поддерживать хорошие отношения, а вот юные дзюдоисты...
  С их отцом Сергеем Михаил познакомился, когда оба были избраны в депутаты городской Думы. Жизнь хорошенько потрепала обоих, поэтому они со злостью бросались на баррикады бюрократизма городских властей. В первую очередь их раздражало то, что в городе находились крупные и богатые предприятия, а бюджет муниципалитета был мизерным, не позволяющим ремонтировать дороги, строить жилье, современные водоочистные и канализационные сооружения, менять прогнившие инженерные сети. Били во все колокола, требуя, чтобы в администрации работали специалисты, а не чьи-то ничего незнающие родственники. Статьи Михаила в окружной газете очень сильно раздражали некоторых городских и районных олигархов, и заставляли подчиняться.
  Сергей тоже был не промах, возглавил в Думе планово-экономическую комиссию, и требовал не только соблюдения принятых программ развития, но и заставил администрацию проводить конкурсы в отборе строительных и ремонтных организаций.
  Первый год их работы, казалось, прошел впустую, а вот следующий дал те результаты, о которых только мечтали. Город на глазах ожил. В четырех микрорайонах началось строительство многоэтажных домов, на двух улицах приступили к ремонту инженерных сетей, закончены проектные работы по строительству водоочистных сооружений. И округ, в лице приглашенного губернатора, поклялся, что через три года югорчане будут пить чистую воду.
  Чувство своей пользы захватывало, хотелось громко петь, кричать от радости, танцевать. А вот Сергей Молодцов в последнее время что-то сдал, становился все грустнее и грустнее. Почему, об этом узнал Михаил, встретив его с сыновьями в детской поликлинике.
  - У Сани признали острый гломерулонефрит, - с трудом прочитал с истории болезни сына старший Молодцов.
  - И что врачи говорят? - спросил Михаил.
  - Готовят меня к худшему.
  - Тьфу, ты! - улыбнулся Михаил. - И ты в это веришь? Сколько Сане лет-то?
  - Пять.
  - Чем еще болеет?
  - Да это грипп осложнение дал, - опустил глаза Сергей.
  - Гломерулонефрит - это воспаление почечных клубочков. Это может произойти от той же простой ангины, когда в почки заносятся мертвые клетки слизистой оболочки дыхательных органов, - улыбаясь начал говорить Михаил. - Понятно? И почки нужно очищать!
  Сергей несколько опешил.
  - Да, да, папаша, не ныть, а очищать! - наставительно повторил свои слова Михаил.
  - Как так?
  - Да очень просто. Иди, покупай футбольный мяч и - на поляну со своими пацанами. И каждый день по часу-два игры. Тогда почки очистятся, и Саньке больше не потребуются никакие антибиотики, ни слезы папины с мамиными.
  - Папа, а можно посмотреть, что там? - Дергал за подол пиджака Сергея его "больной" Сашка.
  - О-о, ребята, - увидев, куда хочет зайти младший Молодцов, с радостью воскликнул Михаил, - так здесь же тренируются самые сильные мальчики на свете, - и, взяв за руку Сергея, повёл его в спорткомплекс, в борцовский зал.
  Олег Шианов вел занятие по самообороне у взрослых мужчин. Они с ножами бросались на него, и юркий, маленький Олежка, юлой проскакивал у них под рукой, выбивал оружие и бросал "бандитов" на пол. Близнецы-малыши, увидев это, заворожено наблюдали за дерущимися взрослыми людьми и от удивления, или испуга вскрикивали, или наоборот - радовались победе маленького дяди над великанами.
  - Папа, а можно я тоже буду таким? - прыгали перед Сергеем Санька с Лешкой.
  А тот даже не знал, что им в ответ сказать. Это сделал тренер. Выйдя с ковра, Олег, вытерев пот с груди и лица полотенцем, пожал руку Михаилу и Сергею, и, присев, приобняв малышей, сказал:
  - Ну, если будете хорошо тренироваться и не обижать своих друзей, то научу.
  С тех пор в семью Молодцовых пришла радость, Санька вылечился. А Михаил стал своего рода крестным отцом мальчиков, постоянно рассказывая об успехах юных борцов в газетах. Они побеждали и в городских, и в районных соревнованиях, их увидели в области...
  Вот и сейчас, идя к ним в гости, Михаил хотел написать статью о выздоровлении не только Саньки Молодцова, но и о его сверстниках, бывших инвалидах, вставших на ноги благодаря занятиям спортом, - Феде Марголине и Замире Каримове. Идея сделать этот материал родилась буквально час назад, когда Михаил дома места себе не находил, решая идти искать Виктора Воробьева, то есть, туда, не зная куда.
  Первое, что невольно привлекло к себе внимание, это множество женщин, собравшихся у входа. Это несколько взволновало, Михаил прибавил шагу, и только уже у самого входа успокоился - на стене висело большое объявление о сеансах экстрасенса-гинеколога Авдии.
  Вахтерша встретила Михаила с широкой улыбкой:
  - Здравствуйте, Михаил Михайлович. Видите, мы теперь работаем, как больница.
  - Да-да, - улыбнулся ей в ответ Михаил. - И как, были уже у нее?
  - Нет еще, - прошептала Ирина Федоровна, - только заняла очередь. Но говорят, что она очень сильный экстрасенс, за минуту все рассказывает о болезнях и лечит.
  - Здорово! - закивал головой Михаил и пошел дальше по длинному коридору спорткомплекса в борцовский зал.
  - Стойте, - резкий женский вскрик, неожиданно прозвучавший сзади, несколько испугал журналиста. И, чувствуя, что этот окрик касается именно его, Михаил приостановился и с полуоборотом посмотрел назад.
  К нему лицом стояла худощавая, невысокого роста черноволосая женщина, одетая в темно-синее длинное платье.
  - Вы меня конечно извините! - громко сказала она и резко двинулась к нему навстречу. - Вы кто такой?
  - Я? - невольно удивился этому вопросу Филиппов.
  - Да-да, - подойдя вплотную к нему и глядя на него исподлобья, громко сказала она. - Вы, случайно, не экстрасенс?
  - Да что вы говорите? - смутился Михаил и, посмотрев на сзади собравшихся женщин, глазевших на них из-за любопытства, улыбнулся.
  - Так вы не ответили на мой вопрос! - жестко взяв Михаила за рукав, потащила его подальше от любопытных Авдия.
  - Я журналист, нахожусь на работе, - попытался освободиться от руки экстрасенши Михаил.
  - Не врите только! - резко снизив голос до громкого шепота, настаивала та. - Вы мне уже пятый раз попадаетесь в городе, у вас очень сильная аура!
  - А я как-то вас и не замечал, - соврал Михаил, прокручивая в памяти встречу, похоже, с этой женщиной-колдуньей у дома Чижа, на перекрестке улицы Ленина и Механизаторов.
  - То была не я, - словно читая мысли Михаила и до боли ущипнув кожу на его руке, прошептала Авдия. - То ты встречался с другой. Сила у тебя есть, вижу, и людям, слышала, помогаешь. Пойдем, - и, не отпуская руку, потащила его за собой к собравшимся женщинам. - Дайте пройти, не мешайте, - попросила она и ввела его в небольшой кабинет, где кроме двух стульев и стола ничего не было. На одном из стульев сидела старушка.
  - Я вас так спокойно не отпущу, - продолжала говорить Авдия. - Почему вы не занимаетесь этим профессионально?
  - Не хочу! - коротко ответил Михаил.
  - И правильно! - поставила точку экстрасенша. - Посмотри меня! - не спуская своих глаз с Михаила, наставительно прошептала она.
  - Что вас волнует? - не сдержавшись, выставив вперед обе руки, направляя тепло от них в сторону её тела. И, начав получать информацию, сказал, - Гланды!
  - Это точно? - наморщив лоб, спросила Авдия.
  - Это не рак, а всего лишь гланды.
  - Фу-у! - с облегчением громко вздохнула экстрасенша.
  - Извините, я очень тороплюсь, - извинился Михаил. - С удовольствием бы поговорил с вами...
  - Не дадут, - легонько покачав головой, предупредила Михаила она. - Не лезь в то дело, в которое тебя тянут. Не лезь! Не по силам тебе. Убьют!
  - Не понял, Авдия.
  - Не лезь! - громко прошептала она.
  Михаил с силой сдавил зубы, и, напрягая мышцы на скулах, посмотрел на женщину.
  - Не лезь! - блеснули молнии из ее глаз. - Слеп ты. И пальцы ее слепы, и она слепа.
  Михаил мотнул головой, словно пытаясь разложить по местам всю полученную информацию. Как непонятно она говорит.
  - Кто она? Феодора?
  - Нет, - замотала головой Авдия. - Не она это, а цыганка, в Серове нанятая ими. Пустая она.
  - Феодора?
  - Слеп ты, Ичель. Иди.
  Михаил, перекрестившись, быстро вышел из комнаты. Пробившись через толпу женщин, пошел к выходу. У вахтерши резко остановился, посмотрел на неё, и только теперь понял, что Ирина Федоровна остановила его и с испугом на лице еще раз спросила:
  - Михаил Михайлович, что она вам сказала?
  - Кто?
  - Да, Авдия. Ведь она выскочила к вам и повела вас к себе в кабинет. Что, заболели? Вы прямо темный весь.
  - А-а, нет, нет, - попытался улыбнуться Михаил. - Так, о статье, думала, что я о ней буду писать, об этом и говорили. Сказала, что этого делать не нужно, мол, налоговая полиция и так ей покоя не дает.
  - А-а! - широко открыв рот, закивала головой вахтерша.
  - Вот тебе "а", - развел руками Михаил, - извините, Ирина Федоровна, ваша Авдия совсем сбила меня с мысли, я же к Шианову шел. Олег на месте?
  - Да, да, - заулыбалась вахтерша, - я же вам уже говорила, что он сейчас с детской средней группой занимается.
  - Вот и хорошо, - развернувшись, Михаил пошел по коридору назад, к борцовскому залу.
  
  - 3 -
  
  Вот как некрасиво все получилось. Думал написать о юных дзюдоистах статью, по дороге придумал вопросы, но разговор с Авдией все изменил. Очень много новых вопросов появилось, связанных с той колдуньей, предупреждением не искать Виктора. Кто она? Ну, экстрасенс, раз. Неужели еще и ясновидящая? Да, да, вполне возможно. Она обладает большими знаниями, чем Михаил. Это прекрасно. Что дальше?
  Михаил и не заметил, как вошел в борцовский зал. Дети облепили его гурьбой и, что-то рассказывая каждый о своем, повели к тренеру. Даже помогли ему снять туфли перед тем, как он ступил на татами. И началось.
  Дети, как они прекрасны. Их честность, вранье, секреты, видны как на ладони. Они привыкли, что дядя Миша приходит к ним в гости как старший друг, афганец. Толком не понимая, что обозначает последнее слово, но видели, что оно в кругу взрослых вызывает почтение, а значит герой.
  Ребята показали ему новый прием: ножницы. У детей он здорово получался, как и подсечка, выполняемая в стойке и с падением, бросок через себя, захват бедра и бросок. Зал наполнился, как улей, веселыми детскими криками, разговорами. Дети, встав по парам, по команде тренера начали выполнять хорошо ими уже изученные приемы. И он был рад за Олега, что он за эти долгие годы не изменил своему выбору и готовил борцов, как говорится, "с горшка".
  А прием "ножницы" Михаилу так ни разу и не пригодились на соревнованиях. Зато, благодаря ему, он "нашел" и выучил назубок из разных положений свой "коронный" прием - заднюю подножку. Так что, может, и Феде Марголину, или Замиру Каримову эти "ножницы" подскажут шаг к какому-то своему приему, который станет их коронным.
  Чайная церемония после окончания тренировки у Олега Шианова был традиционной. Чай пили все ребята, разгоряченные после схваток, не сходя с татами. Разговор тек сам по себе. Обычно Олег подводил итоги дня: у кого что получается хорошо, кому и над чем нужно поработать. Но сегодня у тренера в гостях был Михаил, и поэтому традиция несколько нарушилась. Ребята сидели друг против друга, разговаривая о чем-то своем, важном.
  Олег был пока занят, заполнял журнал, а Михаил прислушивался к детским голосам, пытаясь слушать их разговоры. И он был когда-то таким же как они, и его тоже волновало интересное кино, какие-нибудь драки, гонки на велосипедах. А ребята нового поколения фанаты компьютерных игр.
  - А в "Герое" там знаешь, сколько войск можно собрать? Во! - развел руки в ширину Замир, о компьютерной игре рассказывая своим друзьям. - Там есть джины, черные драконы, големы, кошмары. А самые сильные из них - это черные драконы и архангелы. Там такие войны...
  Но громче всех рассказывал историю другой мальчик, и его слушала основная часть борцов:
  - Тот мужик в черной рубашке что-то сказал собаке и она сразу же кинулась на того дядьку. Понял! А ее хозяин на поводке ее не держал. А когда та умерла, тот мужик на него с поводком кинулся, а мужик в черном, как дал ему ногой по скуле. Понял! Тот как покатится назад.
  - Это у них сегодня главная история, - подсел поближе к Михаилу Олег. - Что-то произошло в парке и братья Мишка с Колькой Иванцовы это видели.
  - Это о ком они? - поинтересовался Михаил.
  - На вид это обычные люди разных возрастов. Появляются на короткое время в городе, на два-три дня, потом исчезают. Но то, что среди них есть спортсмены, владеющие единоборствами, это точно. В прошлом году, может, слышал, наших местных шестерок прижучили, в озеро у профилактория побросали? Нет? В отпуске был. Об этом месяца два весь город говорил. Это те же.
  - А что, интересно, им нужно? - поддержал начатый разговор Михаил.
  - Да как тебе сказать, интригу в городе держат, слухов много разных ходит. Наши фээсбешники говорят, что эти ребята археологи, - отпил чаю из пиалы Олег, - черные. Двое из них уже не раз были задержаны органами в Самарской, Брянской областях. Входят в Орден черных кладоискателей.
  - Вроде что-то слышал об этом.
  - Вот-вот, что человека не интересует, про то он и не слушает, - улыбнулся Олег.
  - Согласен. А, может, что-нибудь расскажешь про них? - попросил Михаил.
  - Да вон, слышал рассказ Замира?
  - Ну, Олег, пацанятам только что-то в уши вложи, через пять минут из мухи слона сделают.
  - Ну, может и так. Кого только у нас в городе не бывает. А что они ищут, вот в чем вопрос. Но мой знакомый об этом не рассказывает, видно, это дело находится в их разработке.
  - Понятно, - вздохнул Михаил.
  Но Олег, приложив указательный палец к губам, кивнул Михаилу головой, мол, давай пройдем в тренерскую комнату.
   У Олега в его маленьком кабинете, два на три, было всегда чисто. На столике несколько папок, на стенах развешаны фотографии сильнейших людей мира, среди них - черно-белые фото Ивана Поддубного и Ивана Заикина, Григория Кощеева и Владимира Турчинского... На полке, над столом книги о физкультуре и спорте. Этой библиотекой Олега не раз пользовался и сам Михаил. Но, что самое интересное, в кабинете ничего не говорило о самом его хозяине, мастере спорта по самбо и дзюдо, победителе многих Всероссийских турниров Олеге Шианове. Что говорить, человек скромный.
  - Присаживайся, - выставив немножко вперед стул, сказал Олег, а сам умостился на край своего письменного стола. - Слухи прошли, что где-то здесь проходит золотая жила, и они ее ищут. Об этом говорил сынок Олухова. Ну, помнишь егеря хромого? Ну, вспомни, он до нас как-то на Окуневом озере докапывался, что мы ружья там прячем от него?
  - А-а, - вспомнил старую историю Михаил. - Помню, помню. Так он, вроде, и сейчас жив.
  - Да я не об этом. Говорят, он их не раз встречал на Конде в прошлом году, в заказнике. А через несколько месяцев в тех местах нашли двух человек пропавших. Ну, может, помнишь, ты же сам писал о них, о пропавших кооператорах.
  - Так по версии, вроде бы, их медведь задрал.
  - Задрал-то задрал, но на кой они ему были нужны, если там у него еды и так достаточно было в том году. Там голубики тьма, черники, брусники, лосей, бобров, оленей. Тьма, понимаешь? И ружья у них дома были оставлены, и рыбацкие снасти. Все. А того Вепря, ну, как его, э-э, черного кладоискателя, не раз у них в салоне видели. А продавцы говорили, что он и с хозяевами не раз покурить выходил, что-то такое им говорил, что те после этого курева с очень плохим настроением в магазин возвращались. Понимаешь?
  - Олег, это твои домыслы или полицейских, которые у тебя тренируются?
  - Не важно, - одернул на груди кимоно Шианов. - Они страшные люди. Так мне сказали фээсбешники, - и, придвинувшись поближе к уху Михаила, прошептал. - Слухи идут, что они чем-то связаны с невесткой мэра.
  - Так, так, - о чем-то задумался Михаил.
  - А про Балабанова, ну - этого, как его, Пантелеймоновича, слышал?
  - Что?
  - Ну что его кто-то хорошенько избил?
  - А-а-а...
  - Так может это именно их дело.
  - Да, да. Олег, - Михаил встал со стула, - ты не пускай в свою голову лишних мыслей, так как они будут только мешать тебе работать. Ты лучше не лезь в темные дела, а продолжай свои.
  - Так мне и Алексей, фээсбешник, сказал, чтобы успокоился и не раздувал из свечи пожара. Это их работа, они и разберутся.
  - Это правильно. Олег, ты когда в отпуск собираешься?
  
  - 4 -
  Сколько потратил времени Михаил за компьютером, трудно сказать. Может час, может два, но об Авдии, которую сегодня встретил в спортзале, ни как об экстрасенсе, ни как о ведьме, ни как о ясновидящей он ничего не нашел. Везде, и в "опере", и в "гугле" он сталкивался с информацией о святом пророке Авдии, жившем в IХ веке до Рождества Христова. Этот человек был родом из селения Вифарама, близ Сихема, и служил домоправителем у нечестивого царя Израильского Ахава. В то время весь Израиль отвратился от Истинного Бога и стал приносить жертвы Ваалу. Но Авдий втайне неизменно служил Богу Авраама, Исаака и Иакова. Когда нечестивая и беспутная Иезавель, жена Ахава, истребляла всех пророков Господних, Авдий давал им приют и кормил.
  Наследник Ахава царь Охозия послал три отряда, чтобы схватить святого пророка Илию. Один из этих отрядов возглавлял святой Авдий. По молитве святого Илии, два отряда были пожраны небесным огнем. Святого Авдия и его отряд Господь пощадил. С этого времени святой Авдий оставил воинскую службу и последовал за пророком Илией. Впоследствии он и сам получил дар пророчества. Богодухновенное творение святого Авдия - Книга пророчеств, занимает четвертое место в ряду книг Малых пророков. Она содержит предсказания о Церкви Новозаветной. Святой пророк Авдий погребен в Самарии.
  Мысль о том, что Святой пророк Авдий мог сегодня вселиться в тело какой-нибудь экстрасенши, чтобы передать утреннюю весть Михаилу, словно холодной водой облила его. Михаил ощутил это по-настоящему, словно так и произошло, но когда отдышался и пришел в себя, первым делом потрогал на себе рубашку. Она была сухой. Да, такое мог придумать только психопат - сказку привести в быль. Хорошо сейчас никто его мысли не подслушивал, а то еще раз бы к нему приклеилась неприятная кличка, как тогда, после тяжелой контузии в Афганистане - "дурак", "шизоид".
  "Фу-у-у ты, ну и мыслишки иногда лезут к тебе в голову, Михалыч, действительно, как у наркомана. Такого просто в жизни не бывает. Но откуда же ты, Авдия, знаешь мой псевдоним, Ичель? В принципе, даже лучшие друзья этого не знали, только мать с отцом, и то этому значения не придавали. Ну, а что говорить по этому поводу, это он Михаил Михайлович Филиппов хотел стать знаменитым на весь мир журналистом, как Василий Песков, Генрих Боровик или карикатуристы Кукрыниксы, и только писать правду. Ну, например, выступить с критической статьей о больнице, в которой гнилые полы, и никто из руководства на это не обращает внимания. Даже партийным боссам не до этого.
  Тогда Михаил написал это письмо в районную газету, подписался Ичелиным. Но, вместо того, чтобы эту информацию хотя бы проверить, Михаила вызвали в райком комсомола и отругали за то, что он боится правды, вместо своей фамилии подписался какой-то вымышленной и получил предупреждение. И в школе обсудили это, даже на смех подняли и в стенгазете критиковали. Да, после этого Михаил обозлился на весь мир, а первая кличка, кем-то данная ему в школе - "графоман" - так и не привязалась к Филиппову. И не потому, что он мог хорошенько накостылять обидчику по мордам, а потому, что его любили ребята, он мог за любого из одноклассников вступиться на городской дискотеке, да и на соревнованиях по дзюдо, самбо не раз чемпионом становился.
  С тех пор Михаил отложил этот псевдоним до наилучших времен. А они так и не настали, вернее - худшие времена, когда нужно было спрятаться под чужую фамилию. Михаил скинул с лица забрало и открыто писал в газетах фельетоны, критические статьи. В стране началась перестройка восьмидесятых, а потом еще круче - переход коммунистического государства в капиталистическое, демократическое. Можно было писать обо всем, и чем острее, тем круче.
  "Ичеля" Михаил тоже не нашел в интернете, вернее, времени ему стало жалко, так как что на двадцатой странице "поиска" в интернете, что на сотой рассказывалось только о курортном турецком городе. Но Михаил помнит, что "Ичель" был священным человеком, очень принципиальным и отстаивающим правду, кажется, греческим.
  Вот такие-то дела.
  Михаил встал из-за компьютерного стола и направился в кухню. Очень хотелось чего-нибудь съесть, к примеру, овсянки.
  Раздался звонок по мобильнику. Номер телефона был незнаком.
  - Да, слушаю вас.
  - Это Михаил Михайлович Филиппов? - раздался грубоватый с тяжелой одышкой голос незнакомца.
  - Да, да.
  - Это ты номер потерял? Так я его нашел - "С233НЛ".
  - Ой, как здорово! - выразил радость Михаил. - А где вы его нашли, случайно не на дороге с озера Арантура?
  - Да, да, - усмехнулись с той стороны трубки.
  - Что с меня?
  - Пять литров водки.
  - Все будет. Как вас найти?
  - Едь в поселок Пионерский. У железнодорожного переезда встретим... - закашлялся собеседник.
  - Так уже поздно, - Михаил посмотрел на часы, висящие на стене, - 22:45, а если сейчас сяду за руль, то гаишник накажет не только за то, что выпивший, - соврал Филиппов, - а и за то, что еду без номера. И так, и так потеряю права. Давайте завтра. Буду трезв, номер сзади сниму и переставлю на перед машины и поеду. Никто не подкопается.
  - Хорошо, - согласилась трубка. - В восемь вечера там же.
  - Понял.
  В ответ пошли короткие гудки.
  "Во-от какая рыбка клюнула, - подумал про себя Михаил. - Скорей всего, пьянь. Скрутили и ждут объявления, а потом обмениваются".
  - Капитан полиции Федоров, - сразу же откликнулся на звонок оперуполномоченный следственного отдела.
  - Иван Петрович, это гражданин Филиппов Михаил Михайлович.
  - А-а, здравствуйте. Что-то стряслось?
  - Да нет, извините. Я, как вы просили, сразу решил позвонить вам. Ой, еще раз извините, только что позвонил какой-то мужчина и сказал, что нашел мой номер.
  - О-о, так что-то поздновато, полторы недели прошло. И что вы ему сказали?
  - Договорились завтра встретиться в восемь часов вечера на железнодорожном переезде в поселок Пионерский.
  - А почему так поздно?
  - Он предлагал сейчас это сделать, но что-то ёкнуло на душе. Вроде, договорились за пять литров водки. А вот когда спросил его, где он номер моей машины нашел, не на арантурской, случайно, дороге, тот сразу же согласился.
  - Во-от как, а почему? - удивился полицейский.
  - Так я на том озере, как и на той дороге, не был уже с год.
  - Хм, ну ладно, Михаил Михайлович, хватит шутки шутить. Я вас понял. Номер сняли у вас напротив стадиона, и они не знали, что всё будет записано видео-регистратором с работающей машины напротив. Ну что ж, давайте завтра, перед тем как поедете за номером, все и обсудим.
  - А если не получится, товарищ капитан?
  - А что так?
  - Ну, номер-то у меня уже новый стоит, заменил его, как вы знаете. У меня завтра командировка с утра или с обеда начнется, я же спецкор окружной газеты.
  - А-а, понял, понял. Ну, тогда есть предложение оставить нам свою машину, и мы возьмем этого человека, поговорим с ним. Все-таки в этом месяце потеряно около сорока шести государственных номеров, четырнадцать автовладельцев думают, что их украли. В мае - пятьдесят два пропало номера, нашли, так сказать, двенадцать из них за пять литров водки, и все на железнодорожном переезде в поселок Пионерский торгуют ними. В этом месяце вы первый, так что выходит, это одни и те же люди.
  - То есть, вы хотите сказать, что поедете туда на моей машине?
  - Михаил Михайлович, мы работаем аккуратно, машину вашу не сломаем, брать будут этого человека обученные люди, и то только после того, как расплатимся. Так как, будете помогать следствию? Кстати, из этого может получиться у вас хорошая статья в газету.
  - Да, да, да, - согласился Михаил. - Запишите телефонный номер этого человека. Да и еще, а если я буду находиться вне зоны действия телефона?
  - Тогда так, давайте я к вам сейчас заеду, мне временно дадите свою симку, а когда приедете из своей командировки, получите ее назад. Да, и ключи от вашей машины заодно. Номер старый мы сохранили именно для этого случая.
  - Хорошо, я вас жду, товарищ капитан, - согласился Михаил.
  
  - 5 -
  
  "Интересно девки пляшут, как говорил мой тесть, - подумал про себя Михаил, провожая капитана полиции. - И всё у него получится без кулаков и крови. А вдруг это и есть тот черный кладоискатель, как Авдия говорила. То есть не Авдия, а я. Этот договор, если они следят за мною, запутает их. Я утречком вызову такси, занесу в него огромную сумку, в которой будут рюкзак и ведро с распрыскивателем, и поеду в сторону огорода. Так. Ну, если никто за мной не привяжется, то вызову другое такси и поеду на объездную, где меня будет ждать Олег Шианов. Он-то и отвезет туда, где начнется мое путешествие.
  Что-то напоминает мне это? А-а-а, операцию в Афганистане на Пагмане, когда наша дивизия выдвигалась туда малыми колоннами, чтобы запутать душманов. И получилось, взяли несколько крупнейших складов с минами и другими боеприпасами, душманской террористической литературой, с оружием и лекарствами. Удастся ли сейчас запутать свои следы?"
  - Товарищ капитан, - неожиданно для себя окликнул садящегося в машину в гражданской одежде полицейского. - Можно вас еще задержать?
  - Присаживайтесь, покатаемся, поговорим. Согласны? - Высунулся из машины капитан. - Давайте обращаться друг к другу по имени. Меня зовут Алексей Борисович. Фамилию вы уже мою знаете, Фёдоров.
  
  
  Глава 7. Хвост
  
  Мазь "Дэта" пекла искусанное комарами место на коже шеи, рук. Мошка не комары, заползала во все мельчайшие отверстия, щели и пожирала кожу своими зубами. Но о боли уже некогда было думать, солнце вот-вот начнет свой ход над небосводом Югры, а стрелка неумолимо приближалась к половине шестого утра.
  "Через десять секунд нужно развернуться к солнцу спиной, - вспоминал Михаил, - и идти вперед ровно два часа, без остановок. Ну что ж, в дорогу", - и, поправив на спине непривычно тяжелый и неудобный рюкзак, и сняв с предохранителя ружье, Филиппов пошел в лес.
  Сухой ягель громко хрустел под ногами. Оборачиваться из любопытства и посмотреть на оставшийся после себя след не хотелось. И, все же не удержался, обернулся и отметил, что мох тут же поднимался и тут же скрывал его следы. А хрустит, значит ломается. А следа нет. Удивительно. И солнце поднималось, хотя его полукруг еще и не заметен, а вот светлая кайма над ним становилась все ярче и ярче. Значит, не ошибся, правильно идет.
  "Интересно, а как же выходить назад? Не заплутаю? Чиж, надеюсь, проводит".
  Михаил еще раз обернулся и посмотрел на то место, откуда начал свой путь. Лес у дороги ничем не примечателен, кругом высокие сосны, в низине ели. Стоп, ёлка? Откуда она здесь? Стоп, стоп, там же ниже ручей с заболоченными берегами, в низине и ели стоят, вон их кайма по верху уходит прямо к солнцу. Ну что ж, Большой Вой, спасибо тебе. Встретимся ли там?
  А беломошник растекся своим серебристым ковром по бору, куда ни глянь светло от него. Места-то какие райские здесь, аж хочется юлою закрутиться, расставив вширину руки, и забыться хоть на минутку. Но всему свое время. С непривычки рюкзак сводит плечи, ремни быстро натерли их, надо хоть на минутку остановиться и отдохнуть. Да, да, прямо здесь, у ольховника, раскинувшегося во все стороны своими ветками, как зеленый фонтан.
  Взрыв, произошедший в кустарнике, для Михаила был настолько неожиданным, что он прыгнул за холм-муравейник и притаился. Что это могло быть? Фу ты, это ж глухарь испуганный был. Ну, точно, что так еще могло здесь взорвать воздух? Конечно, глухарь.
  Огромный черный петух сидел на нижней сосновой ветке, до которой не то что дотянуться, а залезть нелегко. Метров восемь, а может и десять она от земли, а может и больше. Удивительно, в городе все как-то привычно на глаз определять в размерах, два этажа - это пять метров, три - восемь, пять - двенадцать. А здесь? Деревья высокие, может и в несколько раз выше пятиэтажки. Удивительно.
  "Привет таежный петух, что на меня так смотришь? Неужели не пуган? Повезло".
  Михаил скинул на землю рюкзак и лег на него спиной, смотря вверх на глухаря, крутившего головой и с неменьшим любопытством рассматривающего необычного то ли медведя, то ли еще какого незнакомого ему зверя.
  "А глухарь уже взрослый, килограмм на восемь - не меньше, редкая удача для охотника, но ты сейчас мне не нужен, а вот на память тебя сфотографирую", - и вытащил из куртки фотоаппарат. Приблизил объективом к себе тетерева-глухаря, а тот снова заходил по ветке туда-сюда, сорвал старую шишку с соседней ветки и бросил её в Михаила.
  - Ах ты какой! Ах ты какой боевой петушище! - громко рассмеялся в ответ Михаил и еще сделал несколько снимков!
  Глаза от усталости закрывались, втягивало в дремоту, но внутренний часовой забил в колокола, и Михаил, резко поднявшись, потянувшись, взгромоздил на свои плечи громадину- рюкзак, закинул за шею ремень, повесил ружье у себя на груди и, положив на него руки, пошел дальше.
  Пот потек по спине, по груди: "Это хорошо, хоть вес сброшу, а то за зиму многовато жирка накопил", - думал про себя Михаил и шел-шел по ковру-беломошнику, то пересекая тропку, то удаляясь от нее. Но, как она ни звала его за собой, старался не поддаваться ей, Чиж предупреждал. Точно ведь, предупреждал, а это, значит, тоже доказательство тому, что правильно иду. Сколько уже времени? О-о, без пятнадцати восемь. Это что ж, позади два часа ходу?
  Та-ак, а сколько лежал под глухарем? Ну, минут пять, значит, нужно ходу прибавить. Где же обрыв, о котором он говорил? И еле удержался, чуть не сорвавшись неожиданно в откуда-то образовавшуюся в беломошной земле трещину. Стерев пот со лба, Михаил внимательно стал осматривать ее, шириной метров семь-восемь. Как она по своим краям похожа на лопнувший лед, а внизу-то мерзлота! Мерзлота? Метра два-три внизу хорошо просматривалась льдина, где темно-голубая, где темно-синяя. И капли, катящаяся по ледяной стенке, громко падают в воду.
  "Вкуснее её, наверное, нигде и нет, вот бы попробовать".
  Посмотрев на часы, Михаил развернулся левым боком к солнцу и пошел вдоль трещины, и тут же, вспомнив предупреждение Володьки, отступил от нее метров на пять, чтобы не провалиться вниз вместе с потревоженной землей. Приблизительно через полчаса он должен через эту трещину выйти на мост в виде трех заваленных ветром деревьев. Посмотрим.
  А солнце уже поднялось, местами его лучи пробиваются через пар, идущий из трещины. А вот и обрыв пошире. Может, стоит спуститься по нему и воды напиться? А почему бы и нет, и аккуратненько, выбирая ногами твердую землю, опираясь на древесные корни, добрался до воды. Она прозрачная. Звонкая капель со всех сторон приманивает слух к себе: "Здесь попей, здесь попей".
  Холодная вода, зачерпнутая ладонью, ледяными иголками врезалась через эмаль зубов в их корни, нервы как струны загудели, челюсть начала неметь. Во-от это да!
  Слив воду из фляги, Михаил опустил ее в прозрачную воду и наполнил полностью до краев.
  Снова вспомнился Афганистан. Сколько раз ему удавалось вот так набирать флягу из горных ручьев, но тут же по приказу командира бросал в нее несколько хлорных таблеток, чтобы не отравиться. Да, они верили в то, что вода может быть отравленной, и не только ядами, химическими веществами. А что говорить, всем хотелось жить, и плевать было на вкус воды, хотя все понимали, что хлорка тот же яд для организма - травит желудок, печень. Но, как говорится, приходилось из двух зол выбирать одно, менее опасное. И верили в это.
  Да уж. Здесь, к счастью, войны нет.
  Вместо моста из трех сосен увидел лежащие друг от друга в трех-четырех метрах стволы деревьев. На двух кора полностью слетела, и создавалось такое впечатление, что они покрыты слизью. Пощупал ее рукой, действительно, не ошибся, это от пара она образовалась на дереве, идущего из глубины трещины, от ручейка. По таким переходить очень опасно, скользкие, можно и шею сломать. Да уж.
  Несколько древесных щепок привлекли внимание. Они и были подсказкой Михаилу, что нужно переходить через дерево, лежащее дальше. Оно было в коре, очищенной топором сверху, а чуть выше - протянута над "мостом" веревка. Правда не слишком и натянута она, что также опасно. Если вдруг потеряешь равновесие, то повиснешь на ней, а вдруг веса твоего не выдержит?
  Глаза бегут по веревке, но тут же останавливаются, она, оказывается, не длинная, даже до середины дерева не доходит, привязана к суку.
  "О-о, да здесь веревка использована всего лишь как подсказка, - подумал Михаил. - Сучки-то достаточно толстые, они-то и служат перилами, на которые можно опираться, переходя через этот "мост".
  И недолго думая перешел по нему на другую сторону трещины.
  А рюкзак становился все тяжелее и тяжелее, и Михаил, не выдержав, остановился у одного из огромных корневищ сосны, скорее всего, заваленной сильным ветром, снял с себя рюкзак, и присел на ствол дерева.
  Судя по темно-зеленым иголкам, сосна еще не умерла. Михаил улегся на ее ствол и прикрыл глаза.
  - Спасибо тебе, Боже, за такую возможность - передохнуть и набраться сил. Сосна, ты извини меня, путника, что, не спросив твоего разрешения, умостился на тебя. Но так уж вышло, что ветер-ураган свалил тебя на землю и ты умираешь. Милая сосна, будь добра ко мне, путнику, отдай мне свою силу, а то она совсем пропадет. А я постараюсь заботиться о твоих сестрах и детях, буду защищать их...
  И почувствовал Михаил дрожь в пояснице волнами, идущую то к затылку, то скатывающуюся назад к тазу. Расслабил спину, толщина дерева позволяла это сделать, прикрыл глаза и почувствовал, насколько уставшим сейчас было его тело. Да, он прекрасно понимал, что здесь он не должен был сейчас останавливаться, стоит сделать это позже, у разваленной избы, как говорил Чиж. Вот найти бы ее еще.
  ...Кувшин, стоящий на столе, привлек его внимание. Подошел к нему и замер. До самых краев он был наполнен зеленым пузырящимся соком. Одна капля, стекающая по стенке сосуда, была клейкой и на вкус очень приятной, аж слюнки потекли. Приложился губами к его горлышку и сделал небольшой глоток. Этот напиток по вкусу напоминал персиковый кисель. Сделал еще один глоток, второй, и припал губами к горлышку. Пил его и пил, только иногда отрываясь, чтобы отдышаться, да глотнуть свежего воздуха. И заново припадал к горлышку кувшина, так и остававшегося наполненным до краев...
  Проснувшись, потянулся. Хорошо отдохнул. С легкостью закинув на спину рюкзак, снова удивился, совсем недалеко, оказывается, от него было то место, к которому он шел, к остовам от избы, покрытым серебристым и зеленым мохом. Только в пять часов дня он должен отсюда отправиться дальше, повернувшись к солнцу левым плечом. Ну что ж, самое время перекусить и передохнуть. Взглянув на часы, снова удивился, до указанного времени оставалось всего восемнадцать минут.
  
  - 2 -
  
  Тяжесть рюкзака уже не стягивала мышцы плеч, не сгибала спину, такое впечатление создавалось, что он набит не консервами и патронами, флягой со спиртом, а бумагой, нет даже ватой. Приснился же сон, будто сока соснового напился. А почему именно соснового - он вкусом или запахом отдавал персиком или хурмой. Нет, нет, не соком хурмы и персика, потому что цвет у него был зеленый, это, скорее всего, сок киви он пил. Удивительно, неужели во сне можно разобрать вкус и запах?
  Бор, куда ни глянь, кругом бор. Сосна от сосны стоят в отдалении, белый мох на земле, словно неисправная лампа дневного света, "мерцает" то полосками пробившейся сквозь него зеленой травкой, то брусничником, то черничником, местами - цветущим багульником. А вот если смотреть далеко вперед, вместо горизонта, стена из серых стволов сосновых деревьев-солдатов, стоящих по стойке "смирно", идешь к которой, и она расступается перед тобой, открывая одну и ту же картину - деревья, а дальше - серый горизонт.
  Сколько уже времени? Половина седьмого? Вот время бежит, и что удивительно, за все время хода по бору, несмотря на свою полноту и тепло, он почти не потел, только подмышками чуть-чуть. Да и воздух свежий, а ветра при этом не чувствуется. И снова удивительно. Хм.
  А вот вывернутые сосны с корнями встречаются все чаще и чаще, хотя деревья здесь стоят несколько плотнее, чем там, откуда шел. Удивительно. А вон!
  Михаил замер. Эта встреча была настолько неожиданной, и не только для него, а и для самой коровы-лосихи. Вскочила с земли и с испугу, оставив своего недавно родившегося теленка, отбежала в сторону. А лосенок не испугался человека-путника. Принюхивается к нему, вытягивая свой нос вперед, дергает головой, на маму и не смотрит. А-а, вот, наконец, он почувствовал что-то неладное, видно мама кличет его. Но встать еще не может, пытается опереться на передние ноги, а задними оттолкнуться от земли у него еле-еле получается.
  И забыв об опасности, о том, что с ним сейчас в считанные секунды может разделаться лосиха, защищая свое чадо, пошел к нему.
  - Что там у тебя, малыш?
  Присел у теленка, а тот, притаившись, смотрит на него своими большими слезящимися глазами.
  - Ну что там тебе мешает, малыш? - Пощупал окорок лосенка, спустил руку ниже, поглаживая его трясущееся тельце, и у самой коленки уперся пальцами в щепу, торчащую из его ноги.
  - О-о, да ты, малыш, ногу проткнул, - и Михаил тут же резким движением выдернул занозу. Лосенок тут же вскочил на ноги и заковылял, прихрамывая, к своей маме.
  А лосиха, замерев, даже шагу к нему не сделала, ждала своего сыночка, внимательно наблюдая за человеком. Теленок поравнялся с мамой и тут же начал ее бить своим носом по низу живота, выискивая вымя. Но мама попятилась задом, не спуская глаз с Михаила и, повернувшись к нему боком, стала уходить в лес. Теленок устремился за ней...
  - Фу-у, ты, - вытер выступивший на лбу пот Михаил. - Вот это встреча. Так, и дальше что? - и осмотрелся по сторонам.
  Что-то скрипнуло сзади. Обернулся никого, только старая высохшая сосна, лежащая на земле с торчащими во все стороны ветками корней, как осьминог.
  - Ми-ша! - то ли сказал кто-то, то ли показалось?
  Филиппов прислушался.
  - Только не стреляй, это я?
  - Фу ты, - дернулся с испугу Михаил, увидев выглянувшего из-за "соснового осьминога" Чижа. - Ну и спать ты мастер.
  - Ё-кэ-лэ-мэ-нэ.
  - ... И ветеринар, прямо, - улыбается во все зубы Чиж. - Я думал, корова тебя затопчет, уже приготовился стрелять в неё. А она не-ет, чувствует же животное, что не убийца ты.
  - А тебя б, наверное, затоптала! Это точно, - с облегчением вздохнул Михаил и пошел навстречу Владимиру.
  Обнялись, расселись на лежащей сосне, разговорились. Михаил снял с ремня флягу и протянул ее Чижу.
  - А я тебя вел сюда от самой трещины, - вытерев губы и сделав несколько глотков воды, сказал Чиж. - Ты даже, смотрю, и не слышал.
  - А зачем это тебе?
  - Извини, - Владимир протянул флягу назад. - Да что-то здесь не так, смотрел, нет ли хвоста за тобой.
  - Да уж, видно, в багульнике проночевал?
  - Да, как тебе сказать, - помотал головой Чиж, - есть такое дело, что за Витькой слежку устроили, наступают ему кругом на пятки.
  - Неужели, правда?
  - Это ты у нас живешь чем-то небесным, а мы, люди, по земле ходим. А там хищников много!
  - Ну-ну.
  - Не обижайся, сам же все видел?
  - Ну, а как же мы с тобой сегодня встретились-то?
  - Среда, брат. Мы же с тобою договорились в среду тебя встречу или в понедельник.
  - Вот же, а, и забыл. А далеко еще до того места идти?
  - Так уже пришел. Нюх у тебя или чутье, не пойму. На каждую точку вышел ровно, сам удивлялся этому, как будто у тебя своя тропка есть, и ты бывал здесь уже не раз.
  - Это, Вова, с испугу, наверное. Ты же сказал, что там-то трещина находится, там - мост, там - изба разобранная. Вот и шел. Честно говоря, уже ругал себя, что поддался на твои ухищрения, иду и чувствую, что по кругу хожу. И сейчас вот-вот на ту же трещину выйду.
  - А так и есть, смотри, - Чиж ткнул рукой влево, - вон она.
  - Не понял.
  - А все так и было рассчитано, если хвост пойдет за тобой, то ты их приведешь к тому самому месту, откуда пошел сюда.
  - Володя! - приподнялся в негодовании Михаил.
  - А ты, может, за грибами в лес пошел, или для того, чтобы природу пофотографировать, - почему-то стал шептать Владимир.
  Михаил осмотрелся.
  - Да это так, чтобы вдруг...
  - Давай хоть перекусим, а то уже совсем оголодал, - махнул на пустой разговор Михаил.
  - Чуть позже, - и Чиж, поднявшись, пошел назад.
  Филиппов догнал его. Шли молча. Говорить с Чижом не хотелось, вернее, пытаться заставить его раскрыть все карты. Михаил чувствовал, что Володя к этому разговору еще не готов, а значит, торопиться не стоит, все впереди.
  - А где находился, когда я спал?
  - Да дальше пошел зарубки делать.
  - А я-то их и не слышал.
  - А зачем делать это громко? - остановился Чиж и показал рукой на одну из сосен. - Кора тонкая, видишь? Ножом легонько полоснешь по коре, для того, чтобы немножко содрать её, и все, и дереву нетрудно будет ее потом закрыть смолой, чтобы срослась.
  И только теперь он приметил глазом эту полосу на сосне, шириной не больше одного-двух сантиметров.
  И туда увел, ткнул рукой в обратную сторону:
  - Назад, к тому мосту из трех сосен? А нам, получается, нужно идти совсем в другую сторону.
  Михаил еле нагнал товарища.
  - Вов, не торопись так, а то...
  Но Чиж в ответ ничего не сказал, шел быстро. Через какое-то время резко остановился и поднял палец, мол, замри. И прислушивается. Михаил тоже.
  - Мишка нас пасет, - прошептал Чиж.
  - Какой?
  - Хозяин здешний, косолапый. Да не один, - и снова приподнял руку. - Это хорошо, - и посмотрев на Михаила, улыбнулся, - значит, хвоста за тобой нет.
  - А я патронов с пулями не помню, взял с собой или нет, - остановился Михаил. - Нет-нет, взял, взял. Точно взял! - и полез в рюкзак.
  - Да не торопись! Они сытые, еды нынче в лесу много, так, ради любопытства нас провожают. Там, - махнул куда-то в сторону, - лося задрали больного, так что долго за нами не пойдут, а то росомаха разворует припасенное ими мясо.
  - У-у, и здесь у медведей нет покоя.
  - Ладно, пора и пугнуть косолапых, а то глядишь, еще и приставать начнут, - усмехнулся Чиж, и, сорвав пучок ягеля, разложил его на толстом, без коры сосновом бревне. Присыпал на мох соломки из целлофанового кулька и поджег ягель.
  Дымок по запаху был несколько необычным, кисловатым, с привкусом горелой пластмассы. Легкий сквознячок подхватил белое дымное покрывало и стал распылять его в воздухе. Сверху Чиж приложил еще немножко мха и, прищурившись, смотрел куда-то вдаль.
  - А как ты их учуял?
  - С мое походишь на медведя, поймешь.
  - Так ты с девяти лет охотишься, Володь.
  - На медведя нет, с двенадцати, но добыл своего первого в восемнадцать лет. В нашем роду так положено. Честно говоря, ножки тряслись. Дед был медвежатник заядлый, двадцать одного добыл.
  - Всего-то?
  Чиж нахмурился и посмотрел на Михаила:
  - Иди-ка, добудь. Он здесь рядом.
  - Ну, а я-то причем здесь? Для меня медведь, как человек, рука на него не поднимется.
  - И правильно. А для меня встреча с ним - это испытание.
  "Да уж, комплекс Наполеона, - подумал Михаил. - Я человек большой, только маленький. Ну ладно, недавно ты хвастался, что добыл двадцать девять медведей, а сегодня сколько?"
  Но Чижу было не до хвастовства. Из фляги он затушил костер.
  - Теперь они здесь и останутся. Пошли.
  Что он этим хотел сказать, Михаил расспрашивать не стал, а, поправив на плече рюкзак, добавил шагу, чтобы не отставать от Чижа.
  Шли быстро, Михаил вечно отставал от этого невысокого худощавого человека, у которого ноги, как колеса, крутились в высокой траве. На неё Михаил только сейчас обратил внимание, оглянулся назад и понял, что уже идут не по ягельному покрывалу, а по травяному. Да и березки стали попадаться все чаще и чаще, а с ними и кедр с елью.
  Земля стала мягче, кроссовки все глубже и глубже стали проваливаться в сухой торф.
  - Не бойся, здесь болота нет, - сказал Чиж и остановился у родничка. Он еле-еле "теплился" в небольшой но глубокой лужице. Чиж зачерпнул из него воды и понюхал её.
  - Только не пей, вода застойная, - и протянул ладонь Михаилу.
  - Фу-у, - скривился Михаил.
  - Поверхностная вода, даже животные ее обходят, - и отступил от родника, ерзая ногами по заросшей вокруг лужицы траве.
  - И следа нет.
  - А я о чем! - вздохнул Чиж. - Ладно. Осталось уже совсем немного идти. Там место есть хорошее. На дереве спал?
  - Нет, ни разу, - смутился Михаил.
  - Только не бойся, там лабаз широкий.
  - На медведя здесь охотишься?
  - Да, иногда, оладь ему в душу, по осени, когда жир перед зимой он нагуливает. Там ягоды нет, а вот дягиля с борщевиком уйма. Вот и уплетает их медведь вместе с корешками, оладь ему в душу. Ты бы слышал его чмоканье с хрустом.
  Сосны почти не стало, вместо нее ель - огромная, раскидистая. Её нижние ветви покрыты мхом, свисающим своими рванными копнами до земли. А береза здесь тонкоствольная, хоть и высокая, а вот посмотришь на ее ствол - дряхлая старуха, покрытая болячками грибными, лезущими по её ломанному стволу до самого верху.
  "Хм, - подумал Михаил, - а ты Чиж, как всегда, хитер. Ну, добудешь медведя, а как его доставишь до дороги? Или сюда прибыл на своей "Ниве"? Интересно девки пляшут, как говаривал тесть. Ну, посмотрим..."
  
  - 3 -
  
  Весь пол лабаза был сделан из еловых веток, свежих, пахнущих. Рядом с консервной банкой тушеной говядины лежали бутерброды с салом, нарезанным небольшими прямоугольными кусочками. И рука, словно растерявшись, не зная за что ухватиться, за ложку или бутерброд, все же остановилась на последнем, выискивая, где самый большой шмат сала.
  Первый кусок откушенного бутерброда Михаил толком и не прожевал, чтобы насладиться его вкусом. Второй, третий - и уже ничего не осталось от хлеба с салом. Хорошенько все прожевав и проглотив, сует в рот следующий кусок бутерброда, он на толстой корочке хорошо пропеченного хлеба и громко хрустит во рту. Корочку отсоединил от сала и, плотно ужав хлебную массу, зачерпнул ей, как ложкой, из консервной банки юшки. Какая вкуснотища!
  Чиж сует Михаилу ложку, но тому не до нее, лучше корки хлебной ложки нет.
  Вот и все, насытился. Упершись спиной в дерево и вывалив наружу живот, Михаил расслабился, прикрыв глаза. В желудке что-то бурлит, в голове опьянение от чувства первой сытости, губы в жиру, и их сколько ни облизываешь, а привкус тушенки остается. Это, скорее всего, от жира, оставшегося на коже губ, лица и, естественно, рук. Михаил посмотрел на Чижа. Тот тоже, как и Михаил, находился в таком же положении и дремал. И правильно.
  А лабаз сделан с умом, со всех сторон закрыт перилами, вернее стенкой из тонких березовых веток. И скреплены они хорошо, если упираешься в них всем телом - выдерживают. Михаил поудобнее улегся и, открыв глаза, смотрел в небо. Его бирюза становится темнее и темнее, комары уже нашли свою жертву, собираются маленькими роями, все сильнее и сильнее гудя над охотниками, но еще сильно не достают. Наверное, из-за сквозняка? Нашел же Чиж, где лабаз собрать, на толстых стволах сестер берез, лезущих из одного корня ввысь. И стоят-то они на вершине. А внизу за лесом болото - огромное. Здесь, наверное, и ток косачиный есть, и глухариный. А там, вроде, справа от болота речка. О-о!
  Чиж продолжал дремать. Михаил, уложив под голову больше мелких веток и прикрывшись несколькими еловыми лапками, чтобы комары не доставали, прикрыл глаза. Ни о чем думать сейчас не хотелось, только спать.
  "Может "дэтой" побрызгаться? А-а-а? Ну ладно, пока комары с мошкой не достают, так посплю, а вот когда начнут, тогда обрызгаюсь и, глубоко зевая, Михаил почувствовал приятное утомление в плечах, отдыхавших от тяжести рюкзака; шеи, тащившей на себе, не менее тяжелую, уставшую голову...
  ...Как же это он не привязал к лабазу лестницу. Вон она лежит у подножия деревьев, а в туалет так хочется, уже мочи нет, но разве можно это сделать с лабаза? Да куда уж, там ведь Чиж с Витькой спят, и сколько Михаил им не кричит, не слышат его. Ну, что же делать? Михаил решил прыгнуть с помоста в кусты, приготовился и...
  Открыл глаза, а над ним звезды, тонкий полукруг луны. Да и ночь еще не такая и темная - серая, а вот в туалет действительно очень хочется. А Витьки нет, только Чиж рядом храпит на весь лес. Тю-ты, так это все во сне ему приснилось.
  Аккуратно слезая по лестнице из березовых веток вниз, невольно посмотрел назад, и - замер. Что вверху небо со звездами и луной, что - внизу. Вот бывает же, а, это видно туман плотный на болоте лежит, как вода, отражает в себе небо. Даже не слышал о таком, нужно сделать парочку фотографий, а то кто этому поверит. Но вовремя остановил себя, нужно сначала дело сделать, а потом и наверх подниматься, а то мочевой пузырь лопнет.
  ...Быстро забравшись на лабаз и нащупав в кармашке рюкзака фотоаппарат, начал присматриваться, как лучше сделать снимок. Решил сделать серию фотографий, с медленным поворотом объектива влево. Потом эту картинку можно будет объединить.
  Приготовился и екнул с испугу, прямо на него с облаков мчалась конница. У всадников копья и они такие огромные. Прижав руками голову к груди, упал на пол лабаза, скрутился, хотя понимал, что такого просто не может быть. Не может быть!
  Оторвал руку от глаз и посмотрел вверх - звездное небо. Бывает же, а. Толкнул Чижа рукой, но тот, сказав что-то невнятное, повернулся к нему спиной и продолжал храпеть, даже еще громче прежнего.
  Михаил включил монитор в камере фотоаппарата, но его окно было черным. А-а, он, увидев конницу, просто испугался и ничего не сфотографировал. Вот это видение!
  А небо так и оставалось, что снизу, что сверху. Попытался это ночное явление сфотографировать, но из-за недостаточности света фотоаппарат все жужжал, выбирая резкость, и снимка сделать из-за этого не удавалось. Отключил кнопку автомата, поставил выдержку на тридцать единиц, открыв полностью диафрагму, сделал несколько снимков. Но, как назло, в этот момент сработала вспышка, немножко испортив картинку. А может, и нет.
   Лег на живот и продолжал через дырки в перилах наблюдать за картиной. А она закачалась. Создается такое впечатление, что нижняя её часть копируется на поверхности воды, которая колышется как в ведре. Бывает же, а!
  А ветерок стал холодней, и Михаил укутавшись в спортивную кофту, продолжал смотреть в одну точку качающейся картины. Она тут же начала меняться. Вместо звезд на ней видно огромное стадо оленей идущих в тумане. Оленей? Точно-точно, вон и хант, сидящий в санях и понукающий трех оленей, тащащих его. Так что это, зима уже? Погоди-ка, нужно шубу надеть на себя, а то совсем холодно становится.
  Михаил потянулся рукой в вешалке, но, никак не мог зацепить шубу. Нужно подпрыгнуть. Вот так, вот так...
  Хм, бывает же, а, во сне, как наяву! И точно, все болото в пыли снежной, и по нему идет огромное стадо оленей. Не может быть, сейчас, что январь? Время, когда ханты и манси ведут оленей в сторону южного Урала на продажу мяса и шкур. Удивительно.
  Присмотрелся внимательнее, ничего не изменилось. Направил на эту картину фотоаппарат и сделал несколько кадров. Только почему-то олени идут так тихо, что их не слышно. Это что, видение? Конечно видение, самый натуральный мираж. Ничего себе! Сколько об этом слышал и вот, наконец, увидел. Вот это да!
  
  
  
  - 4 -
  
  - Подъем, Миша, подъем! - Владимир сильно тряс Филиппова за плечо.
  - Да, да, да. - Михаил, уколовшись лицом о колючие иголки ели, дернулся и, протирая глаза, смотрел на напряженное лицо Чижа.
  - Тихо только, - прошептал тот. - Собирайся, и быстрее!
  А что там укладывать, из рюкзака-то вчера и ничего не доставал, только несколько кульков с едой. Но оставленной вчера консервной банки, как и порезанного хлеба, лука на газете не увидел...
  - Извини, что проспал, - попытался извиниться Михаил.
  Но чувствовалось, что Чиж был взволнован другим, с напряжением смотрел куда-то вдаль бора, прислушивался, поддерживая согнутый указательный палец у губ.
  Стянув ремень на рюкзаке, Михаил положил его рядом с Володей: "Всё!"
  Но тот его будто и не слышал, продолжал всматриваться в лес.
  - Ладно, может и ошибся, но не очень в это верится, - прошептал Чиж. - Кто-то росомаху спугнул, - и тут же поднял палец вверх, не давая и слова молвить Михаилу. - Там уже дней пять пасется, мишка лося задрал. А она потчуется, позавчера он ее чуть не задрал, но увернулась. А он до отвала наелся и ушел. Лося-то он задрал еще до моего прихода сюда, запах шел. А сейчас там шкуру, кости оставил. Вот она и... - и снова поднял палец. - Нет, чувствую, что все-таки за тобой хвост был. Умный хвост. Хотя, может, и за мной. - Чиж, приоткрыв рот, прищурившись, мазнул глазами Михаила и прошептал, - пора нам, Миша, пошли. Что-то мне совсем это не нравится. Совсем!
  - Может это волк её пугнул?
  - Все может быть, - сплюнул в сторону Чиж и протянул ему. - Волк! Точно волк, только из какой стаи, вот в чем вопрос.
  Спустившись с лабаза, Михаил заворожено наблюдал за действиями Чижа, тянувшего к себе наверх лесенку.
  - А как ты...
  - Ч-ч-ч, - прошептал Владимир, и, укрепив ее на сучке, с легкостью, упершись в стволы берез ногами, как жук, начал быстро спускаться вниз. - Все, пошли, - и полез в плотный кустарник ольхи, раскинувшейся под бугром.
  Михаил, еле успевая за ним, с трудом протянул через ветки свой рюкзак и остановился, с удивлением ища пропавшего Чижа.
  - Давай, - прошептал тот и потряс веткой. - Давай сюда, - и неожиданно, хлопнув Михаила по волосам, опустил руку перед его лицом. - Ч-чщ-щ, быстрее давай, - и, подхватив рюкзак Михаила, потянул его к себе вверх.
  Упираясь ногами о толстые ветки ольхи, корни, выглядывающие из-под земли, Михаил начал карабкаться вверх. К счастью бугор был невысоким, весь заросшим ольхой и рябиной, за ветки которых цеплялся Филиппов, и местами цветущей и приятно пахнущей смородиной. Шли они быстро по самому краю леса, по брусничнику и черничнику, почти бежали.
  Чиж был скорым на ногу и, несмотря на маленький рост, Михаилу не удавалось хоть на сколько-то шагов сократить растущую между ними дистанцию. Ремень ружья начал натирать шею, и, Михаил, пытаясь его поправить, не заметил, как налетел правой ногой на корневище дерева, спрятавшееся в траве, и с размаху упал на землю. Вовка был тут как тут, помог ему подняться и "потащил" дальше его за собой вверх, на сопку, потом - вниз и только у следующего резкого обрыва остановился:
  - Передохнем, - шепнул громко дышащий Чиж. - Миша, только пока без разговоров, хорошо? Куда нас с тобой Витька втягивает, потом поймешь.
  - А сон?
  - И не сон, - закивал Владимир. - Это тебе Витька все объяснит. Если, конечно мы об одном и том же говорим. Сейчас ты по ручью пойдешь, только на болото не выходи, повернешь направо и поверху пойдешь. Понял? Упрешься в лежащую сосну, на ней и посидишь, - и, улыбнувшись, поворошил мокрые волосы Михаила. - Её ураган уложил, лет триста, а может и пятьсот простояла, такой еще и не видел. А корень, ахнешь! Жди там меня. Да, какую леску взял с собой?
  - Ну, ноль шестнадцать, метров сто.
  - Ты чё, - округлились глаза у Чижа.
  - Так ты же сказал, порыбачим, а что в ручье кроме ельца с окуньком можно поймать? Ну и ноль-два и ноль-три взял.
  - Молодец. Давай что помельче.
  Она сзади в кармане рюкзака.
  Чиж вытащил кулек с леской, выбрал один из мотков и, махнув ему, мол, иди, пошел назад.
  А сосна, лежавшая на самом краю оврага, была действительно большой. Ствол у корня, был похож на огромного паука, раскинувшего в стороны свои ноги. Ствол дерева был толстым метра с полтора, если не больше. Михаил прошел ее во всю длину от корня до обломанной вершины и еще больше удивился - шестьдесят семь шагов. Его два шага в длину это приблизительно семьдесят два сантиметра. Это что же получается? Двадцать четыре метра сосенка в высоту была? Это ж какой высоты дом? Закинул голову наверх и стал рассматривать вершины сосен. А они действительно высокие, каждая с пятиэтажный дом, а эта им в мамы или в бабушки годится, получается. Да и ширина ствола у каждой в диаметре тридцать-сорок сантиметров. Не-ет, это мелюзга по сравнению с ней.
  Сильный удар в плечо сбил Михаила с ног. Единственное, что и успел сделать, так это ойкнуть от неожиданности, и, поднимаясь с земли, с удивлением смотрел на Чижа.
  - Ты, чего, Миша, инвалидом решил стать, оладь тебе в душу? - и махнул рукой в огромную яму, оставшуюся от корня.
  - Вот это да, - покачал головой Михаил, заглянув в неё, - метра три, не меньше. Спасибо тебе, - и протянул для рукопожатия Чижу свою ладонь.
  - Ладно, пошли! - И снова Чиж колобком поскакал по беломошнику, то скатываясь вниз, то забегая наверх. Михаил, ускорив шаг, чувствовал, как ручьями бежит пот по его спине, по груди, но, теперь уже ему некуда деваться: Чиж - это настоящий марафонец, и если уж пошел с ним, то лучше не ныть, мужику и так уже далеко за шестьдесят...
  Вспомнилось, как в Афгане, на одной из боевых операций он попал в группу разведроты, которой командовал прапорщик..., а фамилию и не запомнил его. Вроде бы, Чернавский. Во-от человек был, а. Мужику далеко за тридцать, а по горам бегал, как белка по дереву. Ох и доставалось от него саперу, что медленно идет. А солдат был не промах, повернулся к Чернавскому и говорит: "А может сами пойдете вперед, только за собой тогда медбрата тащите, может, успеет вашу задницу в полете поймать?" Ну, все, думали, сорвется прапор и надает саперу, по шее, но тот сдержался. А когда метров через пятьдесят сапер показал ему шесть мин-каблучков, Чернавский чуть не поседел. А после боевых в горах Панджшера с бутылкой водки в инженерный батальон направился, так сказать, для того, чтобы еще раз извиниться перед сапером.
  А что сейчас сказать Чижу: "Осторожнее, там мины!"
  Михаил еще, сколько мог, прибавил шагу. На края возвышенности, с которой "катился" вниз Чиж, успел краем глаза посмотреть вправо, а там оказывается всё то же болото, на краю которого спали. А, может, другое?
  Сбежав за Володей вниз, невольно остановился, рассматривая под собой пух.
  - Миша, не стой, - окликнул его Чиж.
  Но тот в ответ и шагу не сделал, а присел, взял этот пух и стал его рассматривать.
  - Он же тополиный! - с удивлением сказал Михаил.
  - А ты посмотри по сторонам, оладь тебе в душу! - пальнул Чиж.
  - Да откуда они здесь?
  - Вопрос не мне, а природе. Ладно, пошли, - наставительно сказал Владимир. - Ну! Только не тяни резину, пошли.
  - Блин, такого еще не видел, - продолжал шептать Михаил от удивления, рассматривая растущие в расщелине тайги тополя.
  Где же он еще их видел, кроме Югорска и Советского? А, на Каменке, где Ендырь течет. Точно, именно там, видно водой принесло их семена, из какого нибудь прибрежного поселка. А сюда как они попали? Может птицы занесли? А почему вокруг Югорска, где множество тополей растет, в лесах ни одного деревца не видел, а только сосна с елью, кедр с осиной, да рябина с ольхой... Ну, как говорил тесть: "Интересно, девки пляшут".
  Сколько они шли? Два часа, а может уже и три, и четыре. Михаил вымотался. Тяжесть рюкзака спину превратила в камень, как и позвонок, мышцы плеч и пояса.
  - Все! Стой! - услышал он божественный голос. Но это был Чиж с мокрым от пота лицом скинул на землю с себя бейсболку, уселся на выступающий из земли корень сосны.
  Михаил повалился на землю боком и, стянув с себя кепку, вытер ей от пота лицо, шею.
  - Ты пока отдыхай, я скоро приду, - прошептал Чиж и, оставив около Михаила свой рюкзак, скрылся в кустарнике ольхи.
  Михаил глубоко вздохнул, стянул со спины лямки рюкзака, но так и остался лежать на нем. Пот просачивался в зрачки и пощипывал. Но у Михаила даже сил не хватало смахнуть новые капли теплой и кислой жидкости, бегущей с головы по лбу, по носу, по губам... И думать ни о чем не хотелось. Через несколько минут, чтобы выбрать более удобное положение тела, приподнялся с рюкзака и осмотрелся по сторонам. Вроде бы здесь он уже бывал? А почему так подумалось? Фантик от конфеты "Взлетная" рядом с ним на земле валяется. Стоп, стоп, а он-то их с собою в лес не брал. Точно, точно, и на всякий случай пощупал карманы. А зря.
  - Ну что, я был прав, Мишенька, за нами идет хвост, оладь ему в душу, - прошептал в ухо товарищу Чиж.
  - В смысле?
  - Только шепотом все. Понял? В леске твоей запутался, несколько веток сломал.
  - Вова, ты, что из той лески удавку ставил?
  - Не кричи, я же тебе говорю, оладь тебе в душу. Ну, а как в нашем деле без этого.
  - А если это егерь, то ты его еще больше разозлил этим, - Михаил ударил кулаком по ветке. - Блин, только мне этого еще не хватало. В прошлом году о них нехорошую статью написал. Весь Ах, что у Арантура, сетями перекрыли. И без зазрения совести везут и везут оттуда полные лодки язя, окуня, щуки.
  - Правда? - удивился Чиж. - Это правильно, такие уж они, защитники природы. Ну, а кто будет охранять без рыльца в пушку. Ну как этого золота не взять, если на нем сидишь? А здесь, только успокойся, Миша, оладь ему в душу, тихое место. Ни разу за всю жизнь не встречал их здесь, только воров. На гриве лес брали, но вывезти так и не смогли, убитыми их нашли.
  - Ты чё, правда!? На какой гриве? Когда?
  - Семь лет назад. Только шепотом все, Миша, боюсь, что кого-то могли и здесь оставить, так что, оладь им в душу, сам понимаешь.
  - А это хороший лес,- Михаил обвел рукой бор, в котором они находились, - что ж ему присмотра-то нет?
  - А с дороги его не видно-то, - и посмотрел Филиппову в глаза. - Нет! Ты вот, когда в Агириш ездишь, его видишь?
  - Одни болота. Только километров через десять стоит табличка "Торский леспромхоз". Да и того уже нет, наверное. Везде лес воруют, а что ж тогда здесь не берут его?
  - А до этого бора с дороги через болото обрывы по всей стороне тайги. И подъезда к нему нигде нет, вся земля по краю в трещинах, сам проходил, видел, в обсыпах песчаных. Чтобы лес взять в таком месте, нужно сотни тонн земли привезти сюда, чтобы добраться до деревца.
  - Тоже верно, - присел, опершись о дерево, Михаил. - Ну и место нашел же, а? - покачал головой. - Поэтому и хант здесь оленей держит, из-за недоступности?
  Чиж кивнул головой.
  - А какое доказательство тому, что за нами не егеря идут?
  - А скажи тогда, зачем им металлоискатель, оладь им в душу, как ты думаешь?
  Михаил с удивлением посмотрел на Чижа.
  - А спутниковая связь?
  - Во-от как. И сколько их?
  - Вроде бы, семеро. Ну, это когда как. Сколько их за нами идет, не знаю. Удочку под лабазом им оставил, пусть по ручью тебя поищут.
  - А где ручей-то.
  - Под тобой, оладь тебе в душу. Ты думаешь, почему я тебя с лабаза в кустарник потащил, да на вершинку. И водицу что ли, как бежит в ручье не слышал?
  - Нет. Так что, здесь ручей?
  - Весенний, летом его-то и ручьем не назовешь, с той трещины сюда только капелька воды идет, поэтому и имя ему дали Ай Няврем, значит малыш. А по весне и по осени, когда вода поднимается, хариус сюда заходит, грамм по семьсот попадался даже. Но, видно на снасти не натолкнулись, за нами пошли, а сейчас точно натолкнутся, оладь им в душу, - и достал из сумки серебристую рыбу, поскоблил ее, голову отрезал, располовинил и протянул одну часть Михаилу. - Держи, сейчас посолим и перекусим.
  - Так здесь они уже были, - удивился Михаил и показал пальцем на фантик от конфеты. - Или это ты "Взлетными" давишься, а меня не угощаешь?
  - О-о, оладь им в душу, - и тут же наклонился, развернул фантик, понюхал. - Вот тебе и следопыт называется, вот так да-а, - выдохнул Чиж. - Ну, что ж теперь мести чешую нам? Вот оладь им в душу. А фантик уберем, чешуя их запутает, - и, забыв посыпать рыбу солью, стал быстро ее жевать.
  Михаил отказался от такого угощения. А Чиж и не обратил на это внимания, жевал рыбу, громко причмокивая, уставившись в землю.
  - Так, Миша, - и присев, начал сдирать мох, - мелких веток быстро наломай и сюда.
  И только теперь, по волнению Чижа, Михаил понял, что попал с ним не в очень хорошую ситуацию. Наломал с деревьев жменю мелких веток, бросил в дымящийся костер, еще и еще.
  А Чиж так и не присел, строгая ветку ольховую, топтал вокруг костра мох и не сводил глаз с часов. А когда Михаил начал скидывать с себя рюкзак, схватил его за руку и прошептал:
  - Все, все, все, тушим и пошли!
  Малыш бурно бежал по краю болота, подтачивая песчаный обрыв, до самой воды покрытый беломошником. И только пошел Михаил по краю обрыва, как тут же мох поехал под его ногами вниз, и если бы не ухватился за ветку рябины, то через секунду бы уже бултыхался в Ай Нявреме...
  Чиж вовремя появился, ухватившись сверху за толстую ольховую ветку, согнул её и подал Михаилу, и подбадривал товарища, продолжающего скользить по скатывающемуся под его тяжестью мху, ждал, когда заберется повыше...
  - Ну, Мишка, все, - и вытерев пот со лба, покачал головой. - Ну, ты даешь! Шум поднял, оладь в твою душу. Что ж ты так, а? А теперь бегом за мной! Бегом!
  
  - 5 -
  
  Марш-бросок закончился только у трещины. Но и тут Чиж только сбавил темп, не больше, и, постоянно оглядываясь, махал рукой Михаилу, чтобы тот не отставал. В низине остановился и, стирая с лица пот и громко дыша, сказал:
  - Миша, только ничего не спрашивай, и, главное, не бойся, и не отставай. Пошли!
  Вся низина плотно заросла мелкой елью, царапавшей руки, лицо, пытающейся выколоть тебе глаза, а местами она ухватывала за рюкзак и тащила назад. Михаил только и успевал уворачиваться, защищаться от веток, проползать в узкие проходы между тонкими стволами деревьев. А по глазу одна из них все же полоснула, он заслезился, заболел...
  Как хотелось остановиться и выматериться, но Чиж все глубже и глубже уходил в эти заросли, и поэтому Михаил прекрасно понимал, чего может ему стоить потеряться в этом незнакомом месте и попасть в руки неизвестному "хвосту". Все это пугало, и поэтому он продолжал лезть через этот мелкач, и мычать от злости про себя, сквозь сжатые зубы.
  Видно, до финиша еще далеко это Михаил понимал хорошо и старался, не сбавляя скорости, бежать за Чижом-мячом, катящимся по зеленому и мокрому, глубоко проваливающему под ногами мшанику. Вытерев рукой лицо, Филиппов попробовал открыть поцарапанный глаз, получилось. Значит, он на месте! Это прекрасно!
  Удивительно, даже забираясь на небольшую сопку, болотный мох продолжал расти на этих местах, обводняя почву, и ноги все глубже и глубже проваливался в него, затрудняя ход, а сосны были высокими. Заглянул несколько раз на их кроны, они широкие и здоровые. Что ж это получается, мох совсем недавно, лет десять назад начал селиться здесь.
  Наконец-то закончилась "зеленая трясина", и, что самое интересное, только на другой стороне сопки, когда начали спускаться с нее.
  Чиж скинул с плеча карабин и сказал:
  - Прочисть стволы.
  А в них чего только не было: и ветки, и древесный мох, и еще что-то.
  - Только патроны не вставляй, а то нам еще рано шум поднимать.
  И Михаил с размаху налетел на остановившегося Чижа. Но тот, с легкостью увернувшись от него, повернулся к товарищу и посмотрел на него снизу вверх. Его лицо было грязным, заросшим.
  - Ну, не десять, а километров пять прошли. Это точно!
  - И долго еще? - тут же выпалил Михаил.
  - Не знаю, - пожал плечами Вовка. - Не знаю. Нам туда, - и, махнув рукой в сторону новой сопки, продолжил, - еще бы часа два без остановки нам.
  - Ну, так чего ждешь?
  - Мо-ло-дец! - то ли с удивлением, то ли с восхищением посмотрел на Михаила Чиж. - Пошли!
  Шли, шли и шли! Шли, шли и шли, и два часа без остановки, и три, и... шесть. Перед болотом остановились, Владимир первым скинул с себя рюкзак, за ним - Михаил, и упали на землю, в белый мох, громко хрустящий под локтями, царапающий ладони. Ничего не хотелось, ни есть, ни шевелиться, ни говорить.
  
  Чего Михаил не ожидал, так это летнего снега. Хотя чего только в жизни ни бывает. А он шел и шел, ветер, заметая поземкой землю, даже не холодил. А наоборот, он был каким-то материальным и сильным, как вода, подхватывал своей массой и поднимал тебя высоко вверх, удерживая как на руках высоко над деревьями. И запах у него был необычным, то ли чесночным, то ли жаренного мяса, то ли... Михаил, схватив его за невидимые космы, притянул их к себе.
  - Вставай, хватит спать!
  Это был Чиж. Михаил с трудом открыл глаза и посмотрел на товарища. А тот сидел перед ним и водил у его носа открытой консервной банкой:
  - Медвежья. Когда ты пробовал-то такое мясо?
  - Володя, так это же мясо опасное.
  - И этот туда же, - вздохнул Чиж и, вытащив вилкой из банки кусок мяса, начал его жевать. - Оладь тебе в душу, - жуя его, сказал он, - я всю жизнь его ем и что? Так я варю его больше суток...
  "Старая песня", - подумал про себя Михаил и с трудом уселся на землю, уперся спиной в дерево.
  - Сколько уже времени?
  - Скоро на горшок и спать, - огрызнулся Чиж. - Десять вечера.
  - Ой, голова моя голова. Вот зачем я вам с Витькой понадобился здесь? - и, упершись затылком в кору дерева, закрыл глаза.
  - Ладно, время придет, узнаешь, - отмахнулся от него Владимир. - Кто тебя тянул сюда, сам же пришел. На, ешь и не ерепенься, - и протянул ему кусок хлеба с мясом, - сейчас такое увидишь, что поджилки каменными станут. Случайно валидола не взял?
  - Да пошел ты! - отмахнулся Мишка.
  - Ню-ню, - усмехнулся Чиж и поднес к костру палку с нацепленным на нее хлебом. - Ладно, не хочешь мяса, тогда ешь то, что с собой принес.
  Это другой разговор. А что мы с собой принесли? Консерву рыбную "Карп в масле"... А ветра-то нет в лесу. Дым от костра стелется по мху, как туман, заволакивая все свободные места. Неужели это и вправду туман?
  Туман становится темно-серым, ночь вроде еще "белая", но... и холодком потянуло. Хорошо одежда после этого длительного марафона уже подсохла, хотя еще не везде. Начинает знобить, и руки сами по себе начинают шарить по мху, ища веточки, шишки, чтобы подбросить их в еле-еле полыхающий костер...
  Того, что увидел, никак не ожидал - настоящее приведение поднялось вверх из-под пня и замерло, наблюдая за Михаилом.
  - Вова, что это?
  Но Чиж не слышал вопроса Михаила, он спал, скрутившись на земле вокруг своего рюкзака.
  "Ну, мастер, - подумал про себя Филиппов, - разбудил тебя для того, чтобы ты охранял его и теперь спит".
  Приведение исчезло.
  "Ну, ребенок, ну, пацан, Мишенька, ты! Приведения испугался. Тебе уже под пятьдесят, а всё в..."
  Сильнее прижавшись спиною к дереву, Михаил заерзал ногами, пытаясь вскочить, но тут же резко нагнулся, чтобы уклониться от налетавшей на него огромной птицы. Она бесшумно опустилась на нижнюю ветку молодой сосны. Это филин. Фу, ты, напугал. Погоди-ка, погоди-ка, так это что же такое, и мишка, и волк, и та же росомаха с рысью на них ночью могут напасть?
  - Вова, Вова, вставай, теперь моя очередь, спать. Вова? - начал тормошить своего старшего товарища Михаил.
  - Да, пошли, - вскочил Чиж на ноги.
  - Ты че, - удивился Михаил, - ночь еще, куда идти? Вов, очередь моя отдыхать, а ты теперь дежурство неси.
  - А-а, - угомонился Чиж.
  "Вот тебе и а, - подумал про себя Михаил, укладывая голову на свой рюкзак. - Только бы ты не уснул, а то, - и зазевался, - а то нас мишка или кто там еще у нас на хвосте, егеря? Погоди-ка, погоди-ка, а это что там ещё?"
  Филиппов привстал и не сводит глаз с ханты старика, сидящего у костра, дым которого тонкой молочной струйкой вьется в небо. А оно невысокое, это небо, и дым расходится по его невидимой крыше, застилая её. Красота-то какая.
  А старик и не видит Михаила, опустил глаза в угольки, облизываемые огнем, и что-то шепчет. Да и вовсе не шепчет, а поёт песню, растягивая один слог "мо-о-о-й", который плавно перетекает в другой, как спокойная вода в реке "Ена" - "па-а-а-р-р". О, мойпар - это же медведь по-хантыйски. А рука его пальцами легонько постукивает по тарелке узкого бубна - тр-р-тр-р-тр-р. И шапка- то у него какая-то необычная, это ж волчья голова?
  - М-мо-о-о-й-па-а-а-р-р со-о-ох.
  - Уби-ил ма-лого-о дитя-я-я ме-две-дя-я и шку-у-ру-у несё-ёт с со-бо-ой, - прислушивается Михаил к песне и понимает, что она уже поется на русском языке. Хант смотрит на него, прямо ему в глаза, и поёт.
  - Не убивал я медвежонка, - хочет сказать Михаил, но это у него получается только про себя.
  А хант, смотря ему в глаза, не моргая, продолжает петь свою тревожную песню про медвежонка, убитого охотником Михаилом. И ничего не остается ему, как вытащить рюкзак, раскрыть его и показать, что никакой шкуры нет в рюкзаке. И с ужасом видит, что она лежит там, мягкая шкурка еще совеем маленького медвежонка.
  Михаил вскакивает на ноги и кричит на весь лес, что он не убивал медвежонка. Но какой страх схватывает его рот и горло, когда он увидел перед собой огромного зверя, медведя, который раскрыл свою пасть и вот-вот кинется на него...
  - А-а-а...
  - Ты чего? - тормошит Михаила Чиж. - Что, приснилось что-то страшное?
  А Михаил с открытым ртом смотрит на Чижа, щурясь от солнечных лучей.
  - Да это я, Чиж, а не медведь, - бьет тот себя в грудь кулаком. - Миша, это я, Володя Чиж, давай приходи в себя.
  
  
  Глава 8. Ямишкин Сережка
  
  Под одеждой все мокро и противно пахнет кислым и вонючим потом. Сейчас бы расстегнуться и в озеро по самую шею залезть, и отмокать с полчаса. Как назло и ветерка нет. Михаил смотрит на вершины сосен, поделивших небо на маленькие прямоугольные фрагментики. А Чиж тоже нервничает, что-то суетится около рюкзаков, резко осматривается по сторонам, словно чего-то боится. Видно, все-таки черные археологи - это его выдумка, скорее всего, кто-то из егерей за нами шел, а я ему нужен, чтобы прикрыться моим положением. Что-то не о том думаю. Ну, какое у меня положение? Ну, собкор окружной газеты. Ну, хорошо знаком с губернатором, как и с некоторыми мэрами. Это для него и есть козырь? И зачем, спрашивается? Егерю даже лучше схватить такого, как я, за руку. Я Чижу об этом уже десятый раз говорил. Он понял или нет, вот, в чем вопрос.
  "Чиж залез в мой рюкзак, что он там ищет? Перерыл в нем все. Ну, паря, ладно, буду делать вид, что за ним не слежу. Может, сейчас и разберемся, чего так разволновался Вовка. Ага, теперь в своем рюкзаке роется. Что-то потерял. Что?"
  - Володя, а где же Агириш, Югорск, Советский?
  - Не понял? - оторвался тот от своего рюкзака.
  - Ну, в какой стороне этот поселок, города находятся?
  - А-а, - протянул Чиж и смущенно смотрит по сторонам. - Не знаю.
  - Ты и не знаешь?
  - Сам смотри! - и, достав из кармана компас, бросил его Михаилу.
  Вот это да, стрелка, как белка в колесе, бегает по кругу циферблата. Что же получается, здесь нарушено магнитное поле?
  - А ты хоть знаешь, куда идешь?
  Чиж вопросительно смотрит на Михаила:
  - Конечно.
  - Куда?
  - К шаману.
  - К кому? К какому шаману?
  - Оладь ему в душу, - взмахнул он рукой, словно отгоняя от себя какую-то надоедливую муху. - К Ямишкину.
  - А зачем? Что там, вернее, кто там будет, Витька Воробьев?
  У Чижа зачесались пальцы. Трет их о кусок старого дерева, остатки которого рассыпаются под его рукой.
  - Миша, ты все поймешь и разъяснишь то, что мы здесь видим.
  - Не понял, - удивился Михаил и приподнялся с земли.
  Чиж приложил ладони к груди и улыбка, которая всегда живет на его лице, исчезла.
  - Витьку бы ты не послушал, у нас не было другого способа тебя привести сюда. Ты журналист все-таки и экстрасенс.
  - Да что ты говоришь? - вскрикнул Михаил.
  - Поздно, мы в ворота этого мира уже вошли.
  - Вот как? Это что же получается, мы сейчас с тобою видели одного и того же шамана?
  Чиж успокоился и смотрит уже не вопросительно на Михаила, а с каким-то согласием, мол, да, мы с тобою видели одно и то же.
  - Ручей там, - Чиж, словно прочитав мысли Михаила, до начала этого разговора бродившие в его голове, сказал, махнув рукой в сторону. - Там, яма заполненная водою, оладь..., омут там, она - вода, чистая...
  Михаил привстал и прошел вперед за растущие ели. О-о, да за ними небольшой спуск. Остановился, прислушивается, ничего не слышно. Сделал еще несколько шагов вперед и чуть не кувыркнулся в темную воду с небольшого обрывчика, край которого плотно зарос травой багульника и голубики. Опустил в нее руку, а она и не холодная. Скинув с себя куртку, футболку, встал на колени и, как мог пониже наклонился к ней, чтобы зачерпнуть ладонью воды. А она прозрачная, и на вкус не противная. Умылся, плеснул водой на шею, на спину.
  Сел на землю и только сейчас понял, чего не хватает - это жужжания комаров и мелькания мошки перед глазами. Хотя на траве их много. Вон комар сидит на листике голубики и своим хоботком, проткнув его, пьет ее сок. Интересно получается. Стянув с себя кроссовки, штаны, опустил ногу в воду. Она прохладная, приятная по ощущению, словно зовет его к себе. А почему бы и нет. Опустил вторую ногу в воду, опершись на руки опустился ниже. Глубина в ручье по пояс.
  - О-о-о, какой кайф! - неожиданно выкрикнул Михаил и всем телом погрузился в воду. Она обняла его прохладой и начала мягкими потоками смывать с кожи грязь, пот...
  Единственное неудобство, дно ручья из мягкого ила, глубоко втягивающего в себя ноги, и вытаскивать их нелегко.
  - Только будь осторожен, - окликнул Михаила Чиж, местами коряги торчат, могут и тело проткнуть.
  - Спасибо, - Михаил поблагодарил своего проводника. - Можно я одежду постираю?
  - Можно.
  - Когда служил в Афганистане, в нашем модуле летом всегда было невыносимо жарко. Ночью встаешь весь в поту, подушку с простынею хоть выжимай. Бежишь к бачку с водой, а там уже очередь к нему, опускаешь в него простынь, выжимаешь и назад, укутываешься и тут же проваливаешься в сон. И так несколько раз за ночь.
  - А там, где я служил, было всегда холодно. Это на Новой земле.
  - Володя, а вчера мне снилось, что здесь зима и огромное стадо оленей люди ведут по лесной дороге. Это сон?
  Чиж посмотрел на плавающего товарища, покачал головой и ушел куда-то.
  Тяжелую выстиранную куртку не "хотела" держать на себе ни одна еловая ветка, только сгорбленная от болезней или старости березка, немножко накренившись, потрескивая от обиды, согласилась. От ткани пошел еле заметный пар, и то его видно только, когда смотришь на темные оконца от еловых мшистых веток. И хоть бы один комар на тебя сел. Интересный здесь мир, необычный.
  Запах легкого дыма с запахом печенного мяса начал щекотать нос, вызывая слюнки под языком. Неужели Чиж дичь добыл? Выстрелов, вроде, не слышал. И точно, у костра лежат две очищенные птичьи тушки, размером с голубя. Это рябчики. Михаил сам разгадал эту загадку, увидев у рюкзака их серые перья с кожицей.
  - Присаживайся, - Чиж показал на лежащее рядом с ним бревно. - Это ночью, когда шамана увидел, проснулся и боюсь снова уснуть. Прошелся, луна круглая, смотрю на нее, а там на ветке рябины два эти красавца спят. Петушки, ну и потихонечку взял их.
  И Михаил верил каждому слову Володи. Человек удивительный, иногда думалось, что лес - это его мать и отец. С ним в лесу даже зимой с голоду не умрешь, всегда еду достанет, как и сейчас, без ружья.
  Вода в котелке быстро закипела, к рябчику Володя добавил гречки, вместо картофеля нарубал морковину, принесенную Михаилом, и несколько грибов красноголовиков. Удивительно, сколько шли сюда, а Михаилу не один гриб - ни подосиновик, ни подберезовик, даже гнилая поганка на глаз не попались. А Чиж их нашел.
  Кушали шулюм, обжигаясь, хотя никто никого не торопил. Как ни хотелось, но Михаил не торопил Владимира с расспросами, знал, что всему нужно свое время.
  Что-то шумнуло за елками, приблизительно в том месте, где недавно купался Михаил. Чиж это тоже услышал и поднял вверх указательный палец, мол, замри. Отставил в сторону консервную банку, из которой кушал свой суп, и на носках пошел к елкам. Поднял ветку, повернулся к Михаилу, подняв вверх большой палец.
  - Что там?
  - Заяц попался, с голоду не помрем, - и его широкая улыбка с желтыми с прорехами зубами была в данный момент очень красивой.
  Да, что говорить, Чиж, дитя леса, из ничего может придумать капкан и поймать дичь.
  А капкан был до неожиданности прост. Гибкая ветка ольхи, очищенная от листвы, была опущена к земле и придавлена небольшим гнилым бревном. Из ее конца была сделана удавка. Вот и все. У капкана положил фольгу от сигарет или шоколада.
  - Любопытный, что говорить, - снимая с ветки барахтающегося, подвешенного за ногу зайца, сказал Чиж. - Я его еще приметил, когда ты купался. Сидит в метрах двадцати от нас, ничего не боится. Ну, вот и попался.
  - Мой отец также хитрил с ними, - вспомнилось Михаилу. - На поле подвесит на какую-нибудь колючку фольгу из-под сигарет. Минут через двадцать-тридцать обязательно к ней один-два русака подбегут. Терпение только было бы.
  - Зайцы любопытные, - смеется Чиж.
  
  Покушали, вроде, сытно, а через полтора - два часа снова почувствовался голод. И тянет - тянет, и глаза уже сами по себе отстают от пяток быстро идущего по лесу Чижа и начинают выискивать грибы. Но они же, где-то есть? Вовка же их нашел.
  С разбегу Михаил налетел на него, а тот стоит, как вкопанный, даже не дернулся от его неожиданного тарана.
  А впереди что? Михаил встал сбоку Чижа и всматривается. О-о, да здесь же огромная низина и края её не видно. А, может, его и вовсе нет. Ничего себе ямка, Михаил аж рот открыл от удивления.
  - Мы туда пойдем, - указал пальцем влево Чиж. - Это ворота в то место.
  - Не понял, Володя, о чем ты говоришь?
  - Осталось совсем немного, Миша. Наберись терпения. Такое увидишь, не поверишь.
  - А что я увижу? НЛО? Инопланетян? Или великанов?
  - И это тоже, может, только давай перекусим сейчас, а то долго идти будем, ну не голодными же, виски начнет давить.
  - Думаешь?
  - Знаю! Твое повышенное давление здесь упадет до плинтуса.
  Михаил смотрит на сотовый телефон и в очередной раз удивляется - прошли, вроде бы, с того места, где спали, часа два-три, не больше. А на часах уже половина третьего. Пять с половиной часов, выходит, шли. Бывает же?
  - Чтобы мое давление упало, как ты говоришь, до плинтуса, мне нужно замерзнуть. И чтобы погода была не солнечная, и все время должен идти мелкий дождь. А после такой прогулки, Володя, у меня давление за сто шестьдесят зашкаливает, а температура тела - все сорок.
  Аппетита не было, жевал бутерброд с нарезанными тонкими ломтиками заячьего мяса. Зайчатина была резиновой и без привкуса. Если бы не была горячей и не пропахла бы дымом, Михаил навряд ли бы согласился её есть. А вот у Вовки был аппетит, ел жадно.
  - Не смотри на меня так, когда нервничаю, голоден, - проворчал Чиж.
  - Бывает, - вздохнул Михаил. - А почему нервничаешь?
  - В моем рюкзаке была шкура медвежонка.
  - Не понял?
  - А что тут понимать? Прямо в рюкзаке завернута шкура с головы медвежонка. С того самого, у которого мать медведица, о которой я тебе рассказывал. Мы её рев недалеко от лабаза слышали, помнишь?
  - А как она могла у тебя в рюкзаке оказаться?
  - Когда спали, скорее всего, или когда круг по тому болоту делали, если ты был внимательным, я шел без рюкзака, он был спрятан под лабазом. Так что мы у тех ребят здесь, как на тарелочке с желтой каемочкой, оладь им в душу. Сегодня ночью сон был вещим, приснился шаман, говорил, что у меня шкура медвежонка, его мама со мной рассчитается за малыша.
  Рассказ Чижа никак не укладывался в сознании Михаила.
  "Ну как такое могло быть, как? Врать ему про шкуру незачем, как и то, что он не трогал медвежью семью. Хотя, он же рассказывал, что хочет спугнуть медведей с того места, где Воробьев со своими археологами будет проводить раскопки. Нет уж, лучше помолчу, нужно время, пусть воду фильтрует, а то так намутил. Посмотрим".
  А низина была вся в тумане.
  "В тумане? Погоди, погоди, еще минуту назад воздух в ней словно промытым был, прозрачным, как прозрачное оконное стекло, с хорошей четкостью просматривались в низине все деревья, - Михаил протер глаза, всматриваясь в горизонт и ниже. - Деревья? Да, да, кажется деревья. Не болото, а деревья. Почему не болото? Значит, уровень воды здесь еще ниже".
  Дымок, тянущийся от костра, уперся в потолок неба, как вчера, словно они с Чижом находятся в сосуде. А почему в сосуде? Ветра нет, дым поднимается ровно. А над низиной туман простыл. Зато воздух напоминает воду, чистую и прозрачную. Ее поверхность начинает качаться, как в ведре, когда его несешь. С севера на юг, с запада на восток. Знать бы еще, где восток, запад, юг.
  - Красиво? - наблюдая за Михаилом, спросил Чиж. - Не бойся, это обычное природное явление, - широко улыбается, - это встретились холодный и теплый воздух.
  - Никогда такого не видел.
  - Я думаю, Миша, нам нужно просто идти туда, куда собрались, хватит петлять. От медведицы нам не уйти, если она решит расплатиться со мной, то это сделает. Без собаки я здесь, вот в чем беда, они меня там ждут, в вольере, так что нужно поторопиться. И ты будь готов на всякий случай, если что, пали в нее. Только не жди, когда медведица приблизится, и на всякий случай еще два патрона в руке держи, как я.
  - Да, да, хорошо...
  Трава на спуске была сырой...
  
  - 2 -
  
  Михаилу повезло, ехал, как на салазках, быстро, пару раз удалось уклониться от деревьев, стоявших впереди, и то за счет того, что хватался за еловые ветви деревьев-исполинов, тормозил пятками, вскакивая на ноги, но песок не удерживал их. А как только пытался остановиться, упираясь ногами в землю, мох, немножко поднимаясь, то сразу же терял равновесие и заново падая на спину, катился вниз. И, пожалуй, если бы не речка впереди, то неизвестно, удалось бы ему остаться живым в этом полете и не израненным. На той стороне речки, в метрах пяти от берега, торчали огромные коряжины, которые и могли стать последним пристанищем катящегося с горы Михаила.
  Речка была глубокой, Филиппов, падая в нее с большой скоростью, ногами до дна не достал. Вода тут же охладила его тело, а вместе с ним и испуг. Хватаясь за ветки ольхи, Михаил вылез на берег и, раскрыв рот, смотрел вверх, ожидая такого же ската Чижа. Прислушивался внимательнее и внимательнее к каждому звуку, но кроме пения птиц, отдаленного эха от стука по дереву дятла, другого ничего не слышал. Значит, Чиж был готов к такому спуску.
  Повесив на сук ружье, Михаил с трудом стянув со спины рюкзак, снял кроссовки, штаны, а вот куртку не решился. Мошка только и ждала, когда человек разденется, облепила его ноги, начиная пожирать кожу. Удары мокрыми штанами по ногам, ничего не давали. Туман из мошки, поднятой с травы, тут же облеплял все открытую кожу на ногах. И, поняв свое бессилие перед ордой мелких букашек, Михаил, скинув куртку, прыгнул в воду.
  Ноги от холодной воды начинали неметь, зубы - отбивать чечетку. И, поняв, что если сейчас не вылезти на берег, то можно от судороги, которая вот-вот начнется, утонуть, Михаил ухватился за корневище какого-то дерева, торчащего из земли, попытался залезть наверх, но его тут же остановил голос Чижа:
  - Плыви к тому берегу, по корягам будет легче тебе вылезти.
  - О, Боже, - простонал Михаил, и, оттолкнувшись руками от берега, поплыл к корягам и по их скользким корневищам вылез из воды.
   Чиж перебросил на ту сторону свой рюкзак, потом - его, взяв ружье Михаила, стал переходить по дереву-мостику через речку-ручей.
  - Ну, ты даешь! - воскликнул он. - Не ушибся? Ну, ты даешь, думал все, тебя хоронить здесь буду...
  Но Михаилу сейчас было не до шуток Чижа. Голые ноги заново начала облеплять мошка с комарами, и он только и делал, что сгонял ее со своего тела, раздавливая насекомых руками, и размазывая их по ногам.
  Чиж протянул ему пакет с другими штанами, и пока Михаил их доставал, смазал его ноги какой-то мазью, которая тут же начала печь кожу, попадая в места укусов комаров и мошки.
  - Это мазь "Индовазин", потерпи, она быстро снимет боль и залечивает.
   И действительно, через несколько минут чесотка стала проходить.
  Быстро переодевшись в другую одежду, Михаил стал нагонять Чижа. Что было удивительно, он шел по лесной тропке, вытоптанной в траве не до земли, а до мха - где зеленого, где белого.
  - Это звериная тропа, - сказал Чиж. - Миша, дорога у нас ещё длинная, потерпи, если кроссовки будут ноги натирать, то лучше тогда остановимся сразу, понял? - и, не сбавляя ходу, полуобернулся к Михаилу.
  - Да, да, - согласился Филиппов, - но я надел вместо кроссовок галоши.
  - Точно? - удивился ту же остановившийся Владимир, и, осмотрев новую обувь Михаила, удивился. - А кроссовки?
  - Сзади привязаны.
  - Ну, даешь! Молодец, - и резко развернувшись, пошел дальше.
  После какого-то времени на душе Михаила распогодилось, привычно болтающийся на спине Чижа рюкзак стал надоедать его глазам, как и каблуки сапог. К темпу, взятому Чижом, Михаил привык, и поэтому теперь у него появилось желание смотреть по сторонам, вверх.
  Удивительно, когда он сверху смотрел в эту впадину, деревья, растущие в ней, казались маленькими, а когда оказался рядом с ними, они превратились в исполинов. К счастью, чем дальше они удалялись от ручья, воздух становился прохладнее и прохладнее, из-за чего мошка с комарами перестали на них нападать своими ордами и допекать.
  Чиж резко остановился и поднял руку. Михаил замер, и тоже стал внимательно прислушиваться к звукам и всматриваться в лес. Деревья росли здесь не плотно, в радиусе двух-трех метров друг от друга, поэтому дальше шагов сорока-пятидесяти ничего толком и не рассмотришь. Вовка, заметив напряжение Михаила, негромко щелкнул большим и средним пальцами, привлекая к себе его внимание, и ткнул указательным пальцем вверх. На вершине толстого кедра притаилась рысь. Она внимательно следила за каждым движением путников.
  - Тс-с-с, идем, - прошептал Чиж, и, ускоряя ход, пошел дальше.
  И опять начинается марш-бросок. После небольшого отдыха идти легко, и уже не обращаешь внимания на глубокий мох, который старается затянуть тебя в себя и "проглотить". Но ты не мышь и ни белка, вот они бы точно утопли в этом мягком ковре по самые макушки.
  Думая об этом, начинаешь улыбаться, забывая на минуту-другую об испытаниях, с которыми придется в скором времени все чаще и чаще встречаться. И к ним ты уже готов, потому что их ждешь.
  Именно так и будет, это чувствует Михаил с каждым шагом. А лес здесь действительно необычный, деревья в низине высотой не меньше двадцати метров, их стволы широкие, в два-три обхвата, и трава в открытых местах, на полянах, по два метра в высоту, в нее буквально, приходится врубаться, как шахтеру в скальную стену.
  И вот, наконец, Чиж остановился. Видно нервничает, то по сторонам смотрит, то на часы поглядывает и матерится, наверное, про себя. Почему?
  "О-о, да мы уже вышли из лесу! - ахнул про себя Михаил. - Впереди - низина. Низина? Как так, мы же и так уже находимся в низине", - и Филиппов с удивлением смотрит на Владимира.
  - Что-то все не так, оладь ему в нос, - сел на бревно рядом с Михаилом Чиж. - Миша, кто-то меня за нос водит, путает, оладь ему...
  - Как это понять? - удивился Михаил. - Леший, что ли?
  - Шаман.
  - (?)
  - Шаман да, да, шаман, оладь ем-му, - и резко замолчал, словно, опасаясь, что тот, на кого он ругается, его сейчас слушает. - Я уже пять раз сюда ходил, с закрытыми глазами дорогу узнаю, а нет, там, в низине, где ты в реку скатился, обрыв оказался. А там должен быть пологий спуск.
  - Володя...
  - Не перебивай, - замахал руками Чиж, и, скинув с себя кепку, подставил солнцу свою лысину. - Правильно шел туда, пра-виль-но, понимаешь? Ну, ол-ла...,- и тут же резко прервал себя. - У меня метки всюду поставлены, которые только я знаю. И на спуске они были, и вдруг - обрыв. И сюда по трем меткам пришел, тут должен кедр стоять, тыща лет ему, не меньше. А нет его.
  Михаил вышел поближе к спуску, и, обернувшись к нему спиной, стал внимательно осматривать деревья, растущие по краю обрыва. А каждая сосна - громадина, великанша, и ни одного кедра рядом.
  - Так что же делать нам, а? - спросил у кого-то Чиж. - Давай так, сейчас два часа дня, ты, Миша, туда пойдешь, а я в другую сторону. Если увидишь кедр, у него ствол расколотый пополам, вот такой вот, - и Володя, сложив две ладони, раскрыл их. - Тогда быстрее сюда, и жди меня. Да, пятнадцать минут иди туда, нет - двадцать, и - назад. Хорошо?
  Михаил, раскрыв ружье, вытащил патроны и заглянул в стволы - чистые.
  - Володя, что лучше зарядить?
  - А? - остановился Чиж. - А-а, эти, нулевку на всякий случай. И, стой, стой, - Чиж скинул с себя куртку, вывернул ее, и заново надел на себя.
  - Ты чё, в лешего что ли веришь? - прыснул Михаил.
  - А-а, оладь ему... - и махнув рукой пошел дальше.
  Михаил выворачивать одежду не стал, и, проводив глазами Чижа, сплюнув, развернулся и... замер.
  - Эй, оладь, ты куда смотрел? - закричал он Чижу и никак не мог удержаться от смеха. А что и говорить, они-то и стояли под самым этим деревом и не видели его. Бывает же?
  Чиж, упираясь о суки, залез к расщелине и вытащил из нее кулек. В нем - карта.
   Скопирована она была с цветного оригинала, это Михаил понял сразу, так как цвета различных рисунков были то очень контрастными, то - серыми или еле-еле видными.
  - Вот здесь мы сейчас, - ткнул пальцем в середину листа Чиж. И, посмотрев на Михаила, цыкнул языком, - не-ет, это точно шаман меня за нос начал водить.
  - Почему так решил?
  - Ну, скажи, Миша, ну как это может двум разным людям присниться один и тот же сон. И, более того, - вытерев пот со своей лысины, продолжил Чиж, - он совпал с тем, что говорил шаман.
  - Это шкура медвежонка, что ли?
  - Вот и я об этом, - прикусив губу, закивал головой Чиж.
  - А шамана-то ты этого видел, или откуда знаешь, что он здесь?
  - А-а, - и Чиж, взглянув на Филиппова, за него, испуганно начал отползать.
  - Что с тобой? - удивился Михаил, и, глянув за спину, тут же отскочил назад.
  
  - 3 -
  
  Медведь поднялся на задние лапы, начал громко принюхиваться. Уперся на кедр и начал своими огромными лапами царапать его кору, кроша её когтями на мелкие куски. Толчок сзади, сделанный Чижом, поторопил Михаила отступать назад. Громкий рёв слева был таким же неожиданным, как и шаг - в никуда.
  ...Филиппов пришел в себя от боли в левом плече, и при этом никак не мог понять, где находится. Вывернутая левая рука держалась вверху за что-то твердое, сидел на чем-то в очень неудобной позе, ладонь правой руки, дрожала, держась за какую-то ветку перед его лицом. А, когда потянулся и глянул под ноги, задрожал. Под кроной сосны, на которой сидел Михаил, была пропасть. Шишка, сорвавшаяся с ветки, улетела вниз и исчезла.
  К счастью, ветка, на которой он сидел, была толстой, а вот вторая, на которую опирался локтем правой руки, раскачивалась. Испуг приходил постепенно, вместе с ощущением, что находится в очень опасном для своей жизни положении - на дереве, растущем над обрывом, скрываемом ветками деревьев. Ладно, была бы это береза с тягучими, резиновыми ветками, на которых можно раскачиваться, как на качелях. А вот сосна - это другой разговор: хрупкая. Треснет, и в то же мгновение полетишь вверх тормашками вниз.
  Осознавая это Михаил еще раз внимательнее осмотрелся, и потихонечку попытался пролезть ближе к стволу дерева, но тут же почувствовал, что что-то его не пускало. А-а, это рюкзак, но чтобы снять его с себя, нужно, в первую очередь, снять ружье, которое висит на шее. Усевшись на ветке поудобнее, Филиппов попытался это сделать. Получилось, и ружье подвесил на соседнюю ветку, плотно упирающуюся ему в плечо.
  Дрожь не отпускала руки, ноги стали затекать, и, пытаясь хоть как-то снять с них напряжение, Михаил передвинулся, заняв более удобное положение, и тут же раздался хруст сверху. Это был падающий Чиж, ломающий своим весом верхние ветки, хватаясь за нижние. Он повис напротив Филиппова.
  - Здравствуй! - лицо Владимира было в крови.
  - Только не шевелись! - прошептал Михаил, - я сейчас к стволу передвинусь и полезу вниз, а ты за мной, только не сейчас. - Но не удержался и, схватившись обеими руками за свое ружье, висящее рядом, почувствовал, что теряет равновесие, и... повис вниз головой. Ружье полетело куда-то вниз, а руки Михаила ухватившись за другую ветку, толстую, никак не могли удержаться на ней, мешал им тяжелый рюкзак. Пропустив сползающий по руке ремень рюкзака, освободился от него, потом - со второй руки и проследил за ним, прыгающим с ветки на ветку, как огромный спущенный мяч. К счастью, он не зацепился своими лямками ни за одну из веток и канул из его зрения.
  Освободившись от ружья и рюкзака, Михаил тут же попытался подтянуться за счет своего пресса, и получилось. Потихонечку переполз к стволу дерева и, крепко обхватив его руками и ногами, стал спускаться. Сколько это длилось, трудно сказать, но - произошло. Лес вокруг был таким же беломошным сосновым бором, светлым. Михаил еле успел сделать шаг назад, пропуская быстро спускающегося вниз Чижа.
  - Фу-у-у! - воскликнул тот, встав на ноги, но, тут же не удержавшись, упал на спину. - Фу-у-у, прав был Витька, оладь ему на завтрак, что ты счастливый мужик. Блин, второй раз сегодня можно было убиться, а - живы. Ну, оладь...!
  - Ты посмотри на свое лицо, - буркнул в ответ Михаил.
  - А царапина, мелочь, оладь ей в жилу. Если бы не самка, нас бы тот мишка порвал сразу на куски. Тебя бы оставил на ужин, а меня сразу глотнул. Ну, и здоровяка, же он, а! Еще ни разу такого не встречал, - пищал одухотворенный Чиж. - У них же сейчас гулянка, понимаешь?
  - У медведей?
  - Ха, а у кого ещё? Я ему о медведе, а он, оладь...
  - Да ладно, - отмахнулся Михаил и лег на мох рядом с Владимиром.
  - Я так и не понял, как оказался здесь.
  - Тю ты, - усмехнулся Вовка, - посмотри наверх. Что видишь? Во-от, кроны сосновые, а там? - и махнул куда-то за себя.
  Михаил развернулся и цокнул языком:
  - Скала?
  - Она самая. Метров на тридцать вверх идет.
  - Каменная?
  - Нет, соломенная, - усмехнулся Чиж. - Мы сейчас с тобой опустились на миллион лет вниз, представляешь? Это Витька так говорит. А он ученый, а я ему верю.
  - А динозавры?
  - Ха, нашел, чем меня пугать. Да это всего лишь трещина километра на три в ширину.
  - Чё-чё.
  - Через плечо! Всё, Миша, теперь бегом вперед, а то вдруг у нее течки нет, оладь ей...
  - И спустится сюда?
  - Здесь скальная порода, чего ей не спуститься. Понимаешь? Я не знаю, что у нее в мозгах, но то, что от нас вовсю идет дух от ее медвежонка, это точно. А какие у тебя другие могут быть предложения? А? - Владимир с какой-то жестокостью посмотрел на Филиппова. - Так что, дождаться ее и убить? Это ее мир, понимаешь? - и, резко развернувшись к нему спиной, пошел. - Догоняй!
  - Так ты же...
  Что-то сильно треснуло наверху, еще раз, и еще. Неужели медведица...? Михаил только и успел схватить ружье с рюкзаком, и набегу, натягивая всё это на себя, побежал за Чижом.
  
  Три километра? За сколько же они их прошли? Этот вопрос, возникший как-то неожиданно, не вязался с теми, которые все больше и больше сейчас донимали Михаила. Во-первых, как могла оказаться часть шкуры убитого не ими медвежонка в рюкзаке Чижа? Как? Во-первых, нет, во-вторых, да, хоть в десятых, а как могла эта шкура...
  У-ух. Хватаясь за корень-канат какого-то дерева, ползущий вверх по камням, поросшим мхом, Михаил еле-еле успевал за Чижом. Ему даже пятидесяти не дашь, а уж что там говорить тогда о его шестидесяти пяти годах. Как соболь или горностай, Вовка легок в движении, быстр, даже одышки не слышно.
  - Скорее, скорее! - рычал тот.
  И все. Михаил упал лицом на мох, сил двигаться дальше у него уже просто не было.
  - Вова, все, дай мне минуту!
  Сколько она шла, эта минута, трудно сказать. Михаил и сейчас не мог понять, как это он не заметил того, что продолжает идти за огромным рюкзаком Чижа. Хм, у него даже шнурок, стягивающий карман, такой же красный, как на рюкзаке у Михаила. Стой, стой... И только сейчас Филиппов понял, что Чиж несет его рюкзак на себе. А ружьё? Нет, вот же оно, висит на его шее, и он уперся руками в него. Ну и хорошо.
  - Вова.
  - Скоро уже, потерпи, - не сбавляя хода, ответил Чиж.
  Под ногами тот же ягель, вокруг - сосны высоченные. А вот уже и травка пошла с багульником, папоротником, хвощом. Чаще стали встречаться лиственница с елью, береза.
  Михаил так и бежит за Чижом, а тот неожиданно обо что-то споткнулся или оступился, остановился и что-то под ногами рассматривает.
  - Что нашел? - увидев поднятый Чижом палец вверх, шепотом спросил Филиппов.
  А тот тыкает во что-то в зеленой траве и шепчет:
  - Здесь он.
  - Кто?
  А Чиж вместо ответа показывает на несколько сломанных мухоморов. Прошел немножко вперед и снова тыкает пальцем в растрескавшуюся ярко-красную шляпку, усыпанную мелкими белыми точками.
  Михаил дернул за плечо Владимира:
  - Объясни.
  - Шаман здесь.
  - Какой?
  Но тот не ответил, а осматриваясь по сторонам, пошел дальше.
  Ноги вязнут в сыром зеленом мху, проваливаются по щиколотку, хрустят, ветки скрытые травою от глаз. Чиж остановился и тыкает рукой себе под ноги. И только сейчас Михаил увидел глубокий отпечаток на мху человеческого следа, дальше - второй, еще дальше - третий.
  - Только так, слушай внимательно. Здесь живет несколько хантыйских семей. Ямишкины, Нохращевы и шаман. Мы их гости, Миша, так что, оладь им, короче, водку нужно отдать им, пригласят обедать - не отказывайся. У них и переночуем, а завтра или послезавтра пойдем дальше. Ох, оладь, на душе что-то неспокойно.
  - Я не против этого, но, Володя, у нас договор с тобой был: девять-десять дней и - домой. Два дня уже...
  - Успокойся, как договорились, так и будет. Витька тебе кое-что передаст, отнесешь его отцу, успокоится дед...
  - А что?
  Сзади треснула ветка. Михаил, обернувшись, ойкнул...
  
  - 4 -
  
  - Ямишкин, человек умный, - стукая себя по груди и громко цокая, восклицал, широко улыбаясь, показывая свои несколько оставшихся кривых зубов, Сережка Ямишкин. - Мы здеся живем долго! Мы здеся выросли, - а зубы у него какие-то ненастоящие, как будто вместо них вставили гнилые палки или кору сосновую.
  Михаил с замиранием сердца рассматривал покосившуюся на один бок избу, обрывки сети, развешанной на березе.
  - Здяся никто не живет, нет больше Олюшки. Сюда ал мана не ходи, упадет, - мотает головой Ямишкин. - Совсем катра, совсем старый дом.
  "Удивительный человек этот Ямишкин, - не сводит глаз с идущего впереди них ханта. Даже не заметно, что он инвалид - без ноги, идет спокойно, переваливаясь с одного бока на другой. - Может Чиж не про него говорил, что Ямишкин без ноги", - и тут же, как назло, Михаил зацепился ногой за сук и, потеряв равновесие, уперся коленом в мох.
  Ямишкин развернулся к Михаилу, улыбается.
  - Смотри, - и, задрав правую штанину, показывает ему с Чижом костыль вместо ноги. - Будь осторожна. Ямишкин вот был неосторожна. А ты буть осторожна.
  - Хорошо, хорошо, - сказал Филиппов, приложив руку к груди.
  А дух все больше и больше стало захватывать у Михаила, и только сейчас обратил он внимание, что поднимается за Чижом и Ямишкиным вверх. Удивительно ещё, как только они вышли из лесу, перед его глазами была равнина, как и сзади, и слева, и справа, а тут возвышенность. Откуда ж она взялась?
  Михаил оглядывается по сторонам и соглашается с тем, что он идет не по ровному пути, а поднимается вверх. Что-то знакомое об этом подсказало. Что? Ой, 10 июля 1985 год, его первый подъем в группе разведвзвода на Панджшере в Афганистане. Погоди, погоди, к чему это воспоминание? Усталость? Ха, и не только усталость, а и чувство, что он - это ничто, всего лишь частица из общего. Палец, ноготь, глаз, а плевать...
  - А рыба нету, - что-то втемяшивал ему в сознание идущий впереди Ямишкин, - а только щука. А щука, брата, она зверь, вкусный зверь! А во-та хозяина нета. Хотя мишка вчера ходила, значит-ца, будет. А у меня есть. Но! - остановился хант и уперся рукой Михаилу в грудь, - ты вредный!
  - Нет, - по привычке, отгораживаясь от отрицательных высказываний, сказал Михаил.
  - Вот и я о том-то! - разулыбался в ответ хант. - А ты-то кто? - и ткнул пальцем в верхнюю часть груди Михаила.
  - Дед Пихто, а посередине бантик, - улыбнулся Михаил.
  - Турак ты, вот кто, - улыбнулся хант. - Та друг Витька, вот кто ты!
  "Пронесло!" - тут же успокоился Михаил.
  - Устал я! - теперь он сказал громко вслух.
  - Нет, ты колдун!
  И только теперь понял Михаил, что Ямишкин его ждал здесь, а не Чижа, который ему говорил об охоте на медведя, или...
  - Колдун, говоришь? - удивился Михаил.
  - Ты, нет? - продолжая свой торопливый ход без остановки, отмахнулся от Михаила Ямишкин. - Ты, этот, как он говорил, ты - Колдун!
  "Ну, колдун, так колдун, - отмахнулся Михаил. - А дальше, что? Значит "он" - это Витька. Хм. Колдун. Ну а дальше что?"
  
  ...Двор Ямишкина был закрыт "изгородью" из плотно растущих кустарников шиповника. Это Михаил приметил сразу. И, что не менее удивило, только толстые ветки были аккуратно подстрижены, остальные завиты между собой, как косы.
  - В конце июня у вас самый красивый забор, когда шиповник цветет, - на всякий случай пояснил свою мысль Михаил.
  - О-о, та-та. Это мой дедка еще придумал, и отец-ка, и - я так делай-ка.
  Оглянувшийся на Михаила Чиж сжал свои губы и шепнул, чтобы не приставал со своими глупыми расспросами к человеку.
  Но Филиппов сделал вид, что не заметил этого предупреждения или предложения:
  - Сергей, а как звали вашего папу?
  - Ямишкин, так звали. И меня так зовут, Сережка Ямишкин.
  Подумать только, мужику уже за пятьдесят, а зовут Сережка. Где-то на Урале, слышал Михаил, что в некоторых селениях так принято звать по именам с добавлением окончания "ка", независимо от возраста и положения, которое человек занимает в их обществе. Сережка, Мишка, Олька, Машка, Ванька, будь хоть ты профессором или мэром. Ну и ладно.
  А Сережка идет не торопясь, раскачиваясь спиной во все стороны, как и ногами, ступая широко. Это видно, потому что палка у него вместо ноги, не сгибается и так, видно, ему легче передвигаться. А одет он в длинную выцветшую куртку цвета речного сухого песка. И чистую. Ноги в коротких сапогах, волосы русые, что тоже приметилось, но не сразу, как и седина в них.
  - Проходи, - остановился Ямишкин у калитки из вязанных березовых веток.
  "О-о, - снова удивился про себя Михаил, глянув на изгородь. С этой стороны она была сделана из вытянутых вдоль лиственных и березовых жердей, местами сосновых, привязанных тонкими ветками рябины или ольхи к вертикальным стойкам. - Хм, это ж подумать, какой вы, Ямишкин, трудяга".
  Изба была небольшой, состояла из клетушки - прихожей, а комната прямоугольная, где-то четыре на пять метров. С одной стороны её стена состояла из трехъярусных нар. На третьих этажах хранились какие-то пожитки. Между окнами - два небольших сундука, плотно стоявших друг к другу. Стол из жердей стоит у печи, обмазанной растрескавшейся глиной.
  - Спать будет здеся, - постучал по ближним нарам к выходу из избы Ямишкин. - Жена на острове, так что холостяка я.
  - А что такое остров? - шепотом спросил у Чижа Михаил.
  - Оленье пастбище у них среди болота, так его и называют. Болото опасное, непроходимое, да? - сказал громче Володя, заметив, что и Ямишкин слушает его.
  - Очень непроходимый. Мишка туда не ходит, волк не ходит, росомаха не ходит. Моя жена ходит, потом - я. Все саман сделал, нихто туда не ходит, а олень жирнай, сытай, вкуснай.
  Сев на нижние нары, Михаил облокотился спиной на стену, а ноги угромоздил на рюкзак.
  - Не спать, не спать, - запричитал испуганный Сережка Ямишкин. - Гость устала, кушать надо и к саману сабираться.
  - Миша, здесь дело такое, нужна твоя помощь, - приблизившись к лицу Филиппова, прошептал Чиж. - Шаман стар уже, живет недалеко в соседнем дворе, болен. Помоги ему.
  - Конечно, конечно, - резко встал с нар Михаил. - Пойдем, пойдем.
  - Не-та, не-та, Мишка, не-та, самана не хочет видеть тебя, нось будет, тогда пойдем-ка, он с духами говорить будет. Саман не хочет тебя видеть, меня - видеть, Машку - мою видеть. А ты пошли кусать.
  Чиж потянул за собой Михаила к двери. Стол, стоявший в метрах пяти от избы, только сейчас обратил на него внимание Михаил, был сложен из таких же, как и забор, сосновых или еловых жердей, местами очищенных от коры.
  Сережка полез в землянку, которой Михаил тоже сразу и не приметил, подумаешь сухой куст посередине двора. А он не просто куст, а по-своему "ручка" от дверцы, сбитой из дерева. Второй и третий сухие кусты - воздушные трубы, так пояснил Чиж, чтобы в подвале, где Ямишкины хранят свои съестные припасы, воздух был и пища не задохнулась.
  - Так, в том же музее хантыйском, что на Эсске, все это находится высоко над землей, в деревянных коробах. А здесь все не так.
  - Ямишкин сказал, если он так сделает, то от мишки не удастся ничего не спасти. И от росомахи в том числе. А это самый хитрый зверь, сам знаешь.
  - А воздухоотводы из подвала?
  - На куст, посмотри - видишь на нем сухая трава, типа хвоща, папоротника, их медведь не трогает, вроде какой-то яд в них есть. Это тебе Ямишкин лучше объяснит, хотя, он знает, но хорошо объяснить все не может.
  - Бывает же такое.
  - А чего от него хочешь, живет летом в лесу, зимой - на пастбищах с оленями, на болотах обских.
  - Молодчина!
  - Ты давай это, водку доставай, о подарке не забывай, - напомнил Михаилу Чиж.
  - А шаману что подарим тогда?
  - Он не пьет. Там же тебе показывал, - Володя махнул рукой куда-то за изгородь, - что мухоморы кто-то собирал, и, главное, молодые не брал, только старые. Это и есть его зелье, поест и уходит в свой мир к духам, поет, что-то бубнит.
  - И как?
  - Вот вечером пойдем к шаману, и увидишь все сам своими глазами. Каждый свое видит.
  Вылезший из землянки, Сережка подал Михаилу кусок мяса. Оно было очень холодным, ледяным.
  - Холодильника хороший, - улыбается во все лицо Ямишкин.
  - А рыба есть? - спросил Чиж. - Ловится?
  - Та нет рыба, одна щука осталась, - сморщил лицо Сережка. - И то линят, зуба нет. Плохой щука, совсем слабый, а вот печень ур калах.
  - Лесной олень? - громко спросил у Сережки Чиж. - Это, значит, дикий олень!
  - Да, да, - разулыбался Ямишкин. - Ур калах, так мой дед говорила. Он пришел к моим оленям, стал звать их к себе, а мой олень не хотел идти с ним, он ягель любит, а он живет далеко, где Пунга, его там охотник ловит. А когда я иду, охотник знает, что мой олень это идет, ухал мой видит, а ухал у меня большой, много...
  - Это о нартах он говорит, - перевел Михаилу Чиж непонятное слово Ямишкина.
  - ... У хот калаха рога кривые, а у ур калаха большие, ветка.
  - Хот, значит, домашний олень, - нашел миг, чтобы вставить свое слово Чиж.
  - А у меня...
  Интересно было наблюдать, как Ямишкин разводит костер под кастрюлей, висящей над чурками, сложенными друг на друга. Загоревшуюся бересту он положил в маленький просвет между дровами, и, опираясь на руку Чижа, встал.
  Михаил тут же присел, собирая мелкие веточки, чтобы подбросить в просыпающийся костер и поддержать его. Но, Ямишкин, увидев это, засмеялся и сказал:
  - Он ям юх, не бося, Мишка.
  - Дрова сухие, разгорятся быстро, - перевел слова Ямишкина Володя.
  И точно. Огонь расползся, как смола, по внутренней части дров, пуская в воздух еле видный черный дымок.
  - Я за водой, - перебил внимание Михаила Чиж. - А ты тесак свой доставай и порежь мясо мелко-мелко.
  - А зачем? - невольно, не подумав, не сводя глаз с разрастающегося огня, спросил Михаил. Но, тут же замолчал, глянув на широко улыбающегося Ямишкина. "А потому, что у человека зубов нет, а мясо - это белок", - сам себе ответил Филиппов.
  - Нравитса?
  - Костер? - переспросил Михаил. - Очень. Даже не верилось, что дрова таким способом загорятся.
  - Мой дедка так учила, мой папка так учила, я так учу.
  - А собак у вас нет?
  - Чего нет, - снова разулыбался Ямишкин, - есть. Их Машка забрал оленей держать. Их вот, - и хант раскрыл ладонь и к ней приложил еще три пальца с другой руки. - Восем. Медведя не боятся, росомаху не боятся.
  Мясо, ссыпанное в чан, опустилось на дно. С него пошли наверх пузырьки, вода, расплескавшаяся по стенкам кастрюли, испаряясь, стала шипеть. Ямишкин положил на стол тряпичный мешок.
  - Здеся горох, кусать будем.
  - Понял, - улыбнулся в ответ Сережке Михаил, - будет у нас суп олений.
  - Нет, каша, - поправил Михаила Чиж. - Если нужно, воды еще принесу. Сережка ест только кашу, часть ее шаману отнесем вон в той маленькой кастрюльке, так что не жалей крупы. Мы ему с Витькой нынче ее десять мешков привезли.
  - Привезли? - удивился Михаил.
  - Привезли, привезли. Отсюда до Хора, озера, рукой подать.
  - Не понял, - удивился Михаил. Так зачем же мы сюда от шоссейки шли-то, когда можно было по железке, там же дорога нормальная.
  - А зачем нам хвост нужен? - оборвал Михаила Чиж, и зло посмотрел на него.
  
  
  Глава 9. Шаман
  
  Михаил его лицо так и не смог рассмотреть. Как ни пытался, и мешали этому не только всполохи огня, дым, а что-то ещё. И только через некоторое время понял почему. Оно было испачкано золой и прикрыто длинными седыми волосами, больше напоминающими мох, растущий на старых тысячелетних елях.
  Перекрестившись, Михаил стал осматриваться вокруг. За шаманом стояло что-то, напоминавшее то ли идола, то ли вырезанную из дерева статую.
  "Не та ли это "золотая баба"? - прищурившись, пытаясь рассмотреть ее лицо, подумал Михаил.
  Но, шаман снова выпрямился, закрыв своей головой идола и внимательно посмотрел на Михаила.
  - О-ох! - громко вскрикнул он, закатывая глаза наверх. - Эква-пыгрись, Эква-пыгрись, - и тонкий его голос стал меняться, расслаиваясь на несколько разных звучаний, как в хоре на несколько голосов.
  Михаил хотел было ещё раз перекреститься, но что-то задержало его руку у подбородка и, растерявшись от увиденного, он замер. Шаман словно раздвоился, одно тело плясало у костра, а второе направилось к идолу и зажгло под ним огонь. Новый костер, вспыхнув темным желто-оранжевым пламенем, вдруг заискрился по своим краям яркими серебристыми бликами. Эта красота, привлекла к себе все его внимание. И только через некоторое время Михаил заметил, что костер стал успокаиваться, тухнуть. И, оказывается, горит он в небольшой посудине, напоминающей белую лебедицу-лодочку с женской головой, и сидит в ней малый ребенок. А вместо лебединых крыльев, поддерживающих его, были ладони. Ребенок обернулся к Михаилу и улыбнулся ему.
  И в то же мгновение озарилось лицо идола. Старческое, задумавшееся над чем-то, или грустящее. Нет, значит, это не золотая баба. Еще внимательнее присмотревшись к нему, Михаил снова отметил, что оно вновь изменилось, потеряло свою строгость и улыбается ему. И не такое уж оно худое, истощенное, как показалось в первый раз, а полноватое, с надутыми щечками. А глаза какие у него, то есть у неё глаза. Внимательно смотрят на него, будто пытаются что-то вспомнить и узнать. И не молчат, а что-то пытаются ему сказать. Глаза? Сказать? А нет, нет, это лицо, вместе с губами и не говорят они, а поют. Звук песни, исполняемой ими, становится громче и громче, и снова она начинает разделяться на разные, хорошо слышимые голоса: неустанный крик зовущих мать желторотых птенцов, стук по дереву дятла, громкий крик ворона...
  И заходили хороводом перед идолом шаманы. У одного голова воронья, у другого - оленья, у третьего - медвежья, у четвертого - лося. И как их много! И идол отряхнул свои плечи и встал. Действительно, это женщина, полнолицая, улыбающаяся, наклонила свою голову, поглаживает рукой свой живот. Она беременная?! А какая она красивая!
  Подняла она свою руку и водит ею вокруг себя. А шаманы ходят вокруг нее, сквозь ее руки, словно через дымку. "Но этого не может быть!" - хочет во весь голос крикнуть Михаил, ведь он видит, что ее рука не туман и не дым, она вполне материальна, как человеческая. И тянется к ней Михаил, желая доказать, что это все вовсе не так, такого просто не может быть. И снова сквозь них прошел шаман с оленьей головой, за ним - шаман с медвежьей головой, шаман - с вороньей головой.
  А звуки ее песни стали превращаться в видимые полосы, и каждая из них имеет не только свой звук, но и цвет. Та, которая напоминает стук дятла по дереву - черная полоса, та, что пищит, как пила - темно-коричневая, а та, что похожа на голос ворона - серая. Нет, нет, это уже и вовсе не полосы, а шары. Они прыгают из стороны в сторону, бьются о невидимые предметы и разбиваются на мелкие частицы, которые тут же превращаются в птиц - чаек и ворон, рябчиков и косачей, ласточек и чижей... И они крутятся перед женщиной-идолом, поднявшей свою руку вверх, словно приветствующую их. И птицы...
  Ой, это уже и вовсе не птицы, а танцующие на двух ногах звери - олени и медведи, зайцы и лисы, росомахи и рыси, волки и соболи. Как их много! И все они начинают приветствовать Михаила, поднимая свои лапы, машут ими из стороны в сторону. А медведь оскалился, из глаз его искры сыпятся, и заревел он страшно, крутя головой, ища кого-то рядом с Михаилом. И увидел он и кинулся на Михаила...
  
  - 2-
  
  ...Открыл глаза Михаил, нет медведя, а только шаманы ходят хороводом вокруг идола - женщины беременной. И совсем она не баба, и не золотая, а обычная, красивая женщина, и глаза у неё большие, искрятся от огоньков-искр витающих вокруг костра, как жучки. Садится один из них на ладонь Михаила, а он и не боится его, что может обжечься от искры, а наоборот, затаив дыхание, прислушивается к его движению, ощущает, как его лапки щекочут кожу у большого пальца ладони. А вот и второй светлячок садится рядом с ним и бежит на указательный палец, третий - на средний... На всех кончиках пальцев сидит по жучку, красота-то какая.
  Поднял руку Михаил и зачарованно смотрит на нее, и жучки-светлячки стайкой опускаются на всю ладонь, и она, покрытая множеством серебристых ярких звездочек, замерла, засияла на всполохах взметнувшегося ввысь костра. И сделала несколько шагов к Михаилу женщина, протянула свою ладонь к его ладони, и она тоже ярко светится серебром, как рука у Михаила. А какое тепло идет от нее к пальцам и катится оно волнами к локтю, к предплечью и хлынуло приятными ощущениями к сердцу, к низу живота, в ноги.
  А рука женщины так и не коснулась его пальцев, но Михаил чувствует, что этого и не нужно, вместе с ее теплом он ощущает радость, желание смеяться и танцевать. И ноги поддаются этому чувству, несут его тело вперед и начинают обходить красивую хантыйку, а он не может оторвать глаз от её лица, искрящихся огоньков в её больших черных глазах. А её чары обладают огромной силой, поглощают все силы Михаила. Они, как небольшие волны в океане, колышут его тело... Нет, нет, они, как низкое небо звездное, на которое смотришь, открыв рот, и насмотреться не можешь, настолько сильно оно зачаровывает тебя. А вместо звезд - люди с разными головами животных спускаются с поднебесья и танцуют вокруг Михаила, приглашая и его в свой танец.
  А между ними Ворон с серебристыми кончиками перьев на груди и крыльях. Какая красивая эта птица и статная, она не пляшет в хороводах шаманов, ей холодно и она переступает с одной лапки на другую. Как же так? - удивляется Михаил, ведь в лесу тепло, лето, а Ворону холодно? Что же делать? Смотрит, а под ногами у него мягкий, как пух, опил. Он сухой и теплый и в тоже время дарит свое тепло, накопленное от костра, стоящему на нем. А шаманы с головами птиц приносят и приносят к костру этот пух-опил, и сыплют его под ноги Михаила и исчезают в танце-хороводе. И понял Филиппов, что нужно сделать ему сейчас. Он полные ладони набрал этого пуха-опила и бросает его под лапы Ворону. А птица с удивлением смотрит на Михаила, наклонив клюв к земле, и, наконец, догадалась, зачем это делает гость-человек, и шагнула на теплый опил, но и это не помогает ей согреться, все дрожит и дрожит птица от холода.
  Тогда снял с себя Михаил шубу. Она сшита из мягких еловых веток, теплая, и холод сразу же охватил его тело, но не боится его Филиппов и накрывает ею птицу Ворона. И тут же холод сменился теплом, и птица кланяется доброму человеку, вместо карканья, говорит на человеческом языке ему: "Спасибо, Михаил!"
  И шаманы с птичьими головами сбросили с себя маски, и оказалось, что это не взрослые люди, а дети. Они смеются, бегут к Ворону, обступают его и уводят за собой в поднебесье. Бежит за ними и Михаил, боясь остаться один в небесной черноте, но тут же потеряв опору, начал падать вниз. Но не кубарем, а парит по воздушным слоям, как птица, чувствуя их упругость.
  "Почему так?" - подумал он и тут же нашел ответ на этот вопрос, увидев перед собой огромные глаза-чары хантыйки. Это она помогает ему спуститься с неба вниз. Но только теперь она не беременная, а тонкая, как березовый росточек, и улыбается ему.
  "Здравствуй", - шепчет ей Михаил и тянет свою руку к её ладони, а она вовсе не серебристая, как казалось ранее, а обычная и холодная. Прикасается к ней Михаил и второй ладонью, пытаясь согреть её руку своим теплом, потянулся к ней своими губами, но... Что это? Замерцал воздух перед красавицей-хантыйкой, заходил, как вода в озере перед бурей, размывая ее линии лица, рук и тела. И вместо нее ходит хоровод людей в масках звериных, в масках птичьих, вокруг Бабы золотой. А присмотрелся Михаил, протер глаза свои и видит, что это та же самая хантыйка-красавица, она улыбается ему и поглаживает свой живот, который потихонечку округляется.
  "Какая красивая ты!" - шепчет восторженный Михаил, но как ни старается, а шагу к ней так и не может сделать. И не потому, что его кто-то удерживает, не пускает, а потому что сам он боится наступить на маленьких человечков, пляшущих вокруг него в масках птичьих. А когда сделал шаг Михаил в середину их хоровода, закрутил он его вокруг себя, как ветер опавший листочек, и, чтобы не упасть, ухватился Филиппов за руки пляшущих с ним рядом людей, а то вовсе и не руки, оказывается, а крылья птичьи. Закаркал громче Ворон, и начал он расти прямо на глазах до птицы-великана.
  И черная тень ослепила Михаила. Что же это за сила такая неведомая опускается с неба? С испугом смотрит на нее Михаил и видит, что это тень огромная с глазами красными, с руками-каргами когтистыми приближается к нему. Но стал перед ним Ворон, птица-великан, раскрыл свои крылья и прикрыл ими Михаила от страшилища. И чувствует Михаил дрожь Вороньего крыла, плотно прижимающего его к своим холодным перьям.
  И снова громко ударили бубны, и снова затрещала щепка древесная, поет санквылтап, звенит нарсъюх, кричит журавль - "тарыг сыплув йив". Удивляется Михаил, откуда ему эти хантыйские слова известны - поющее дерево, звенящее дерево, птица журавль. И тут же снова он в танце идет, кружит вокруг Золотой бабы, а она-то ведь вовсе и не идол, а живая молодая девица, улыбается Михаилу, детей, танцующих подле неё, гладит по головам. А ведь и он танцует в их кругу, а не в птичьем, как сначала ему казалось. Только дети, прямо на его глазах взрослеют и танцуют уже не так быстро, а размеренно...
  И вдруг заново услышал Михаил птичий голос, Вороний, только он не кричит, а что-то распевает человеческим, женским голосом. Прислушался Михаил и сам невольно начинает напевать, растягивая, как Ворон, свой голос:
  "С моим появлением маленькие девочки,
  маленькие мальчики пусть родятся!
  На ямку с таловыми гнилушками
  из их люлек я присяду.
  Замерзшие руки свои отогрею,
  замерзшие ноги свои отогрею.
  Долгоживущие девочки пусть родятся,
  долгоживущие мальчики пусть родятся!"
  И не успел Михаил допеть последние слова, как снова увидел перед собою глаза-чары хантыйской красавицы. И глаза свои от них отвести не может. Как они прекрасны, как они зовут его к себе заново, притягивая своей добротой и теплом. И потянулся к ней Михаил, но что-то сильное оттолкнуло его назад...
  
  
  
  - 3 -
  
  ...И снова медвежья голова к нему тянется, и на её морде видны два белых пятна. А какая злость видится в её глазах. И пасть страшная открывается все больше и больше, видны клыки острые, с которых капает кровь. А какой запах из пасти идет неприятный, вонючий до рвоты. И только сейчас узнал в ней Михаил медведицу, у которой кто-то убил её малыша-медвежонка.
   "Это не я убил твоего сына!" - кричит в испуге что есть мочи Михаил.
  Но она не слышит его. Такая у неё злость сильная, и готова уже растерзать она его, смыкает с грохотом свою пасть, но никак не может ухватить голову его своими клыками, потому что Михаил успевает уворачиваться от медведицы. И тела-то у нее нет, а только голова одна. Но это, оказывается, и вовсе не медвежья голова, а старой карги-Яги, с гнилыми зубами, с черными глазами. И пальцы кривые с закрученными острыми когтями лезут к нему и все ухватиться за лицо хотят, но не получается, что-то мешает им это сделать.
  И только сейчас увидел Михаил, что не пускает Ягу к нему Золотая баба. Держит она её за космы и зовет на помощь себе Ворона-великана, который вылетает из ее глаз-чар, вместе с маленькими птичками. И все они летят к нему на помощь. Хватает Ворон Ягу своим клювом и проглатывает её. И растекается вокруг них свет. Птенчики превращаются в маленьких детей, веселых и радостных, которые в первый раз встали на свои ножки, кто удержался - стоит, кто нет - падает. И никто не плачет из них, а только радуются и бегут они к красавице-хантыйке, которая посылает им навстречу взрослых людей - женщин и мужчин, таких же счастливых и радостных людей, как Сережка Ямишкин. Обнимают они малышей, поднимают их на руках и целуют.
  Собрались они вокруг Мамы своей - Золотой бабы, красы необыкновенной, и запели песню в один голос, кланяясь ей:
  
  "Побольше бы детей на землю приходило,
  чтобы было где Ворону погреть свои лапки.
  Чтобы было больше у тебя детей,
  Мама наша - Баба Золотая,
  и защищала бы ты их от духа злого,
  чтобы они были сильными,
  много рыбы ловили, ягоды собирали
  и тебя угощали, Мама наша - Баба Золотая".
  И вышла на середину хоровода красавица-хантыйка, подняла руку с зажатым в ней платочком и пошла по кругу, быстро перебирая ножками, спрятанными под юбкой длинного платья. И снова она беременна, и дети, танцующие вокруг неё, растут прямо глазах, их родители стареют. Сережка Ямишкин увидел Михаила, идет к нему, улыбается, и нога у него не деревянная, а настоящая. Идет, приплясывает и громко говорит:
  - Миса, Миса, лечи, лечи самана. Миса, лечи, лечи самана!
  Михаил хотел было спросить у Сережки, какого это лечить самана. Открыл глаза и действительно - перед ним лицо Сережки Ямишкина, только уже совсем старое и беззубое.
  "Как быстро время летит", - подумал он. Прищурился и только теперь понял, что Сережка Ямишкин его разбудил.
  Помотал головой, щурясь от дыма с кислым запахом, идущего от вяло горевшего костра, смотрит туда, куда указывает Ямишкин. Это на шамана, одетого в черную оленью шкуру, лежащего на земле и бьющегося в судорогах. Из его рта пена идет, глаза расширены.
  Вскочил Михаил на ноги, подбежал к старику, бьющемуся в конвульсиях, поднес к нему свои руки и пытается "найти" его ауру. Она рванная, вся в "дырах", из которых кидаются на него змеи, холодные, колючие, как бы самому не попасться к ним в пасть. Кто знает, что может быть после их "укуса"?
  Отошел назад Михаил, посмотрел на идола, а тот спит.
  "Проснись, - направил к нему свои руки Филиппов, - но тут же почувствовал на них тяжесть от рук Сережки Ямишкина, шепчущего, что нельзя будить Бабу. Опустил руки Михаил, а глаз не спускает с идола, который и век своих на его призыв не открывает, не хочет, видно, помогать шаману. Посмотрел на небо Михаил, увидел луну полную и поднял руки к ней, и попросил: "Мать Божья, прости меня, что прошу помочь мне. Шаман он, колдун, да не имеет знаний про тебя, его духовный мир узок, с духами знается земными и видит только их. Прости его Мать Божья, и меня прости, что хочу помочь ему. Дай мне сил, если..."
  И тут же замер Михаил, чувствуя как в его руки из воздуха пошло тепло, и силы к нему начали возвращаться. Направил Михаил свои ладони к трясущемуся телу старика и перекрестил его. А змеи вылезли из зияющих дыр в его ауре, раскрыли свои пасти, и пытаются поймать посылаемое тепло к его телу, забрать его себе. Но тепло это сильное, сжигающее змей, которые, скручиваясь в конвульсиях, выпадают из своих "нор", замерзают и, падая, разбиваются на мелкие ледяные кусочки.
  Приметив это, Михаил накладывает крест на эти дыры, и они прямо на глазах затягиваются, но цвета "кожа" своего не меняет, местами черная, где серая. И только выведя из шамана всех змей видимых, поселившихся в нем, Михаил просит Царицу, дать ему больше сил. И видит их - эти силы - Михаил, они, как молнии синие, спускаются к нему, но очень холодные...
  
  - 4 -
  
  Закурились сильнее головешки, костер начал просыпаться, вылизывая своими языками мелкие березовые веточки и принимается поедать их с хрустом. А Сережка Ямишкин все больше и больше бросает в него хвороста, костер разрастается, обдавая своим светом и теплом тело лежавшего на ветках еловых шамана - совсем уже дряхлого старика.
  Но Михаил этого уже не видит, еле-еле ему удалось разбудить Вовку Чижа, спящего на земле в обнимку с чуркой, на которой недавно сидел. Но тот, оказывается, еще и не пришел в себя, только тело его подчиняется силе Михаила, но не сознание. Глаза - темные окна, даже блики пламени в них не искрятся, словно вместо них темные дыры.
  Это начинает волновать Филиппова, водит руками вокруг его головы и кроме холода ничего не воспринимает от нее, как от камня. Пальцы его тоже ледяные, и тепло, идущее от ладоней Михаила не отражается назад, а только поглощается телом Чижа безвозвратно, словно в бездонную пропасть уходит. Тогда начал Михаил массажировать его пальцы, всё сильнее и сильнее сжимая их, пощипывая и выкручивая кожу, но хоть бы боль почувствовал спящий человек, мимика на его лице замерла словно каменная маска. И только сейчас Михаил обратил внимание на железную кружку, лежащую в ногах Чижа, и частицы гриба мухомора рассыпанные вокруг неё.
  - Ох ты, ведьмак! - обернулся Михаил в сторону шамана. И какая злость появилась у него к этому колдуну-отравителю. Встал и двинулся к нему.
  Серёжка Ямишкин, почувствовал, что может сейчас произойти и тут же встал между ними:
  - Нета, нета, это я кинула эту, когда шаман пить хотела. Чиза не пила, это самана пила! Это духа мишкина забрала Чиза, незя мишку бить, он дух нас...
  Филиппов так и остался стоять у Ямишкина, стараясь понять, о чем говорит ему этот лесной человек. И только после того, как начал повторять про себя слова Ямишкина, начал осознавать их значение.
  "Как это мишка забрал душу Чижа? Как это? - и тут же вспомнилось, как в его только прошедших ведениях на него наскакивала медвежья голова, лязгающая своими огромными зубами, и только Ворон защитил его от смерти. - Неужели, то, что я видел - это не мистические видения?"
  - Володя, Володя? - и Михаил снова кинулся к телу Чижа и начал трясти его. - Володя, Володя, просыпайся, хватит спать, - и только сейчас Михаил уловил еле заметный тонкий очень холодный луч, идущий от тела Чижа. Повел по нему рукой и тут же, словно ошпарившись, отдернул ладонь назад. Что это? Ничего перед собою Михаил не видел, а только осязал около себя что-то огромное и сильное.
  - Прости его, сила великая, он человек, как и любой другой, живущий на земле и занимающийся тем, что в нем заложено вами, духами, - начал шептать молитву Михаил. - Ведь не он сам живет в этом мире, и насколько вы ему позволяете, он занимается своим делом. Он делает то, что ему начертано вами. О великий дух, оставь его душу и дай ему закончить свой путь на земле. Только Бог может судить его душу, а не ты.
  И в эту же секунду он увидел перед собой взрыв, почувствовал сильный удар своей спины обо что-то твердое. Сколько пролежал Михаил у дерева трудно сказать. Когда открыл глаза, уже было светло. Свежим чистым воздухом было приятно дышать. Он начал вытеснять тяжесть в висках. Костер видно уже давно затух, по бокам у места, где он горел, остались недогоревшие головешки. Чиж, уложивший свою голову на чурку, спал, похрапывая. Шамана с Ямишкиным, рядом не было, как и идола.
  Что-то сырое непомерной тяжестью лежало на его голове. Дотронулся рукою - мягкое, но по ощущению так и не догадался, что это такое. Придавил пальцами, вроде полотенце. Снял с себя его и задержал перед глазами. Это был мох, ягель, вырванный из земли с корнями.
  "Наверное, это Ямишкин приложил мне на голову ягель. Спасибо этому доброму человеку", - вздохнул Филиппов.
  Боли от удара в спине не было, только что-то тянуло чуть выше поясницы. Так был ли тот взрыв, или это только видение? Хотел было подняться, но тут же почувствовал, что кроссовок на правой ноге наполовину стянут с пятки. Начал его поправлять, а он наполнен землей. Это, наверное, произошло из-за того, что его, спящего или находившегося в бессознательном состоянии, тащил к дереву Ямишкин. Может и так. А почему тогда у него кровь из носа шла, губа опухла? Осмотрелся по сторонам и невольно остановил взгляд на зеленых обломанных сосновых ветках, лежащих на земле. Посмотрел наверх, а там еще одна сломанная ветка свешивается с дерева. Её сук не полностью отсоединился от ствола дерева и висит на слезшей вниз коре.
  "Хм, только взрыв мог такое сделать или рысь, сидевшая на дереве. Ямишкину до такой вершины никак не дотянуться, тем более старому шаману. Неужели..."
  - Мишь, - услышал он голос Чижа. - Что здесь такое было?
  - Взрыв, - опираясь на землю, начал вставать на ноги Филиппов.
  - А я думал это сон. Какой он был огромный, подумать только.
  - Кто?
  - Кто, кто, медведь, - растирая свое грязное лицо ладонями, прошептал Чиж. - А где он? Ну и рвануло. Все думал, откусит мою голову и будет её жевать, причмокивая. Чем ты его, банкой с порохом взорвал, что ли?
  - Да, - соврал Михаил, и, помогая Чижу подняться, повел его в сторону дома Ямишкина.
  В избе никого не было. Разложив на нарах цигейковую куртку и подложив под голову веник из веток, Михаил лег на спину. Поёрзавшись и, выбрав удобное для себя положение, закрыл глаза, расслабился и провалился в сон.
  
  - 5 -
  
  Солнце уже было в зените. Шурясь, Михаил вышел во двор, потянулся. Ямишкин что-то делал у нарт.
  - Добрый день, - окликнул его, - вроде не зима, а нарты готовишь.
  - О-о, соня, привет, торогой. Выспался?
  - Сережка, что же там такое произошло?
  - А нисего, так всегда быват. Ветер сильной был, гроса, молния, а саман тебе рат, спасиба сказал.
  - Пожалуйста, - ответил Михаил. - Болен он, Сережка, лечить его нужно, печень его на последнем издыхании.
  - Вот так, - закивал головой, соглашаясь с Михаилом Ямишкин. - Толго, толго саман зывёт, просит забрат его, а улэм уи не присол. Усол, тока ряпчик есть, тетерева есть, а клухаря нета. Значит, нета, долзен работать саман.
  - Шаманство - это работа? - несколько удивился словам Ямишкина Михаил.
  - Та, та, работа, он зе саман! Буди Сиза, кусать пара, собираться пара, рыпа пошел, сам хул посол, болшой хул!
  - Какая рыба пошла? - спросил Сережку вышедший из избы Чиж.
  - О, страствуй, Сиза, хул посол, болшой хул.
  - О, сух пошел? - громко спросил Чиж.
  - Нет сесь сетра, нет сестра, тока сорт - сука малая, вот, - и немножко развел руками. - Укусный щук тока осень, а сяс фу какая, собака ест, я ем, кода нета нисего.
  - А что ж за рыба пошла. Язь, окунь?
  - Не а, эта осень поттет, кода вода притет. А сас таймен посол. Малый таймен, укусный.
  - Ладно, спасибо тебе Сережка, - похлопал по плечу Ямишкина Чиж. - Нам в дорогу пора, нет у него времени, зовет его, - и что-то шепнул.
  - То-то, - удивился и посмотрел на Михаила Ямишкин. - То-то, - и похлопав руками себя по ногам, побежал в дом. - Сяс, сяс, не ухоти, - кричит он.
  - А что такое "нулэм ули"? - поинтересовался Михаил у Чижа.
  - Правильно говорится "улэм уи" - птица сна. У них поверье есть, что глухарь - это их душа, которая живет в лесу и прилетает к ним только ночью, когда они спят. Вот такие пироги, оладь ему в душу.
  - Интересно.
  - Вот и разговаривают они между собой эти души, которая живет в человеке и в птице, рассказывают свои новости друг другу. Ну, а когда последний день жизни приходит, улетают. А в этом краю глухаря действительно нет. Почему, сам не знаю, вроде и ягода есть, и сосна, и лиственница, а глухаря нет.
  - Володя, что ты ему шепнул там про меня?
  - Да это так, чтобы, когда уйдем, молчал и никому ничего про нас не говорил, мол, тебя сопровождает Мын-Лунг.
  - Кто это? - посмотрел исподлобья на Чижа Михаил.
  - Я же тебе рассказывал о нем, дух медвежий, оладь ему в душу.
  - А-а...
  - Боятся они его и, если слышат, то прячутся и молчат. Им больше ничего и говорить не нужно, сказал Мун-Лунг, язык проглотил. Так что, если кто-то о тебе или обо мне его начнет расспрашивать, даже допрашивать с пытками, промолчит, будет больше бояться Мын-Лунга, чем боли.
  Сережка принес грязную матерчатую сумку и сунул ее Михаилу в руки.
  - Мета, вкусный мета, - шептал он, смотря ему в глаза. А у самого испуг на лице. - Тай ему, когта ругать бутет. Тай мета, он любит его, топрый бутет. Сказы Сережка Ямишкин еще таст мета, таймен таст, пусть оставит тепя.
  
  Они шли молча. Река неширокая, воды в ней темные, кисейные, текут мягко, не бурля через пороги, обволакивая огромные покоящиеся в ней деревья, с торчащими наружу корневищами, ветками. У огромного дерева, лежавшего поперек реки, Михаил остановился, посмотрел назад, откуда шел и невольно вздрогнул. То ли показалось ему, то ли так и было, а сзади стоял шаман, одетый во все черное, сгорбившийся, опирающийся на палку. Он задумчиво смотрел на Михаила, что-то шепча, и в глазах его была такая скорбь.
  - Миша, не спи, - окрикнул Филиппова Чиж, уже перешедший по бревну на ту сторону реки.
  - Сейчас, - оторвав глаза от шамана, сказал Михаил. А когда глянул заново на него удивился: перед ним был не шаман, а остов от огромного, покрывшегося гнилью дерева. Еще раз внимательно осмотрел его и тяжело вздохнул, бывает же, и к чему такое мерещится?
  Перекрестившись, перешел по дереву на тот берег реки, где его ждал Чиж.
  - И мне показалось, - словно поняв, почему так долго смотрел на пень Михаил. - Ты лучше ружье на предохранитель поставь.
  - Зачем? - переспросил Михаил.
  - Сейчас такое будет казаться, что и палить начнешь во все стороны, - встав перед Михаилом, потребовал Чиж. - Ты думаешь, все закончилось? Нет, дорогой, все только начинается.
  - Удивительно, - вытащив патроны из ружья, ухмыльнулся Михаил. - Уже около часа с тобой разговариваем, а ты, заметь, про свой любимый "оладь" совсем позабыл.
  - А-а, - улыбнулся Чиж. - Да и оладь с ним...
  
  
   Глава 10. Ошибка Чижа
  
  Растирая бока, Михаил вышел из избы и, прикрыв ладонью глаза от ярких солнечных лучей, сделал шаг назад. Через несколько секунд он все повторил: сделал шаг вперед, шаг - назад, и - ещё раз. Жмурясь, смотрит сквозь кроны деревьев на солнце, пытаясь разобраться, почему его лучи так неожиданно теряют свою силу. И, обратив внимание на стоящую рядом у входа в дом деревянную бочку с водой, понял, почему так происходит: его ослепили солнечные лучи, отразившиеся в её воде. Усмехнулся.
  Чиж, воткнув топор в пень, внимательно смотрит на него, мол, чего улыбаешься?
  - Да, так, - отмахнулся Михаил. - Красиво здесь! Сам избу построил?
  - Не, моя она. Сам не пойму, откуда она здесь.
  - Хм, но очень похожа на твою.
  - Что-то есть такое. Но это если говорить о дворе. А моя изба поменьше этой раза в два, и сруб другой. Заметь, здесь дерево толще, рассчитанное на зиму. И печка в ней не как у меня из трубы, а настоящая, русская, из глины вылеплена, а вместо кирпича - голыш. Что не заметил? Эх ты, а еще журналист, - улыбнулся Чиж.
  - Да, такой домик одному не сложить.
  - Разве? А ты посмотри сюда, - и Владимир ткнул рукой в сторону широкого бревна, стоящего посередине двора. На его конце, на высоте в полтора метра поперечно насажено короткое бревно с округлой выемкой посередине. - Видишь, оно вертится, - Чиж провернул его рукой из стороны в сторону. - А вон и "журавлик" сам, - и указал подбородком на несколько разных по длине узких обтесанных длинных бревен, стоявших справа и упершихся в крышу избы. - Вон, видишь, на их концах веревки привязаны. Вот за счет их он и поднимал на разную высоту бревна. Изба-то, заметь, не высокая, со двора верхнее бревно чуть выше тебя, а войдешь в нее - до потолка не дотянешься, потому что изнутри в землю врыта, на метр, не меньше. И вода после дождей в ней не скапливается, потому что на вершине стоит.
  - Да, да, - согласился Михаил.
  - А ты, думаешь, мне ту избу, в которую идем, кто-то строить помогал? Нет, всю сам сложил, вот этими руками, - и Владимир поднял свои тонкие ладони. - Мы просто замки на избы, когда уходим из них, не ставим, потому что знаем, людям, потерявшимся в лесу, лучше остановиться в избе, чем под корневищем вывернутого из земли дерева, так безопаснее и комфортнее.
  - Да, да, да, - согласился Михаил.
  - Вот тебе и "да". А эта не моя изба, - тяжело вздохнул Чиж. - Вот смотри, - и присев начал палкой на земле чертить карту. - Здесь должна быть Верблюжка, ну, те два бугра, через которые зимник идет.
  - Понял, понял.
  - Здесь ручей Малый Вой течет, там Эсска. Мы сейчас где-то здесь должны находиться, между Торским озерами и Эсской. Но вот ручья этого или речки, что внизу, не должно быть. Я и сам теперь не пойму, где маху дал.
  - А может просто не дошли до них?
  - Хм, Миша, нашел, чем меня успокоить. Оладь мне в душу.
  - Но ты же в свою избу всегда со стороны Югорска шел, а не с поселка Агириша. Он - с севера, а Югорск - с юга.
  - Не из Агириша, а из Торского лесничества, - поправил Филиппова Чиж. - Это раз. А во-вторых, ты прав, в смысле этой дороги. Толком и не знаю, там ли свернул, вот в чем вопрос. Вроде и шел по засечкам, что в прошлом году поставил, и тропка нахожена от Сережки Ямишкина. У него-то я много раз гостил, он хорошо знает медвежьи берлоги. Но не так часто, чтобы тропку так находить, вот в чем вопрос.
  Чиж, упершись на палку, воткнутую в землю, о чем-то задумался.
  - Ну ладно, давай на денек здесь задержимся, - вздохнув, прошептал Владимир, - обмозгуем все и утром пойдем, вернемся немножко назад...
  - Так, может, сейчас это сделаем? У тебя же есть какие-то ориентиры, ну там холм, обрыв, дерево обожженное? Что-то же есть?
  - Вот та коряга, что осталась от сосны, помнишь? В неё лет пять назад попала молния и расщепила ее надвое, оладь ей в душу.
  - Так коряга, не дерево!
  - Ты это брось, оладь тебе в душу! - выругался Чиж. - Я, в принципе, понимаю, где находимся, плутанули-то немного, градусов так на восемь - десять к востоку, а нужно идти было южнее. Но я этих мест не знаю, понимаешь? ...Как и то, что это не Эсска, - кивнул он в сторону речки, - и это не Малый и не Большой Вой. Может, это ее какой-нибудь северный приток, а может, и нет. Мы, скорее всего, зашли на восточную сторону Пяты.
  - Чего?
  - Чего, чего, Витька говорил, что моя изба на пятке Стопы Сэвс-ики.
  - Что, что? - переспросил Михаил.
  - Великана, значит. Так Виктор говорил, оладь ему в душу. Это то ли их богатырь Ойк, вернее дух старика-богатыря, который защищает их, хантов и манси, от злых духов.
  - Во как! Интересно, а Вой как тогда переводится?
  - Зверь, оладь ему в душу, - разнервничался Чиж.
  - Да уж. Сколько с вами ходил на охоту, а этим вопросом как-то не задавался, - Михаил уселся на землю рядом с Чижом и задумался. - Действительно ведь знал, что Виктор изучает жизнь хантов, манси, самоедов. А кто это такие, кстати, самоеды?
  - Самоеды? Это ненцев так называют здешние люди.
  - У-у.
  - Ладно, Миша, еще наговоримся, вся жизнь впереди, - сменил тему разговора Чиж. - Ты это, давай так, оладь ему в душу, иди за водой, шулюм приготовим, да и в бочке нужно воду заменить, а то совсем зацвела.
  "А зачем?" - хотел было поинтересоваться Михаил, но этого не стал делать. Если воду нужно в кадушке заменить, то, значит, врет, что это не его изба. Ну, скажите, зачем тогда нужно новую воду наносить в кадушку, если завтра из этой избы уходим? Понятно, чтобы умываться, или пить её. Нет, что-то здесь не так, все секретничает и секретничает Вовка, хоть бы не запутался своим враньем до конца, а то сам потом не поймет, где правда, а где кривда. И зачем тогда я нужен вам здесь, что мешает тебе об этом сказать?"
  Опрокинув с Чижом бочку наблюдад, как вода бурными потоками побежала вниз, с бугра по беломошнику, теряясь вдали. А вода действительно зацвела, отметил про себя Михаил, темно-зеленая, а со дна из бочки даже ил вышел. Такую воду не то, что пить опасно, а и умываться ею.
  Взяв ведро, он пошел по тропке вниз.
  Тропка была хорошо нахожена. Да, да, видно, это и есть та самая изба Чижа, в которой Михаил бывал в своей жизни раз десять, но всегда удивлялся тому, что никак не мог запомнить лесного дворика на этой заимке. Хотя изба тогда была поменьше у Чижа, они впятером еле размещались в ней, а сейчас такие хоромы - и десятерым места хватит, даже больше. Потом, он помнит, огромное дерево ураган сломал, оно упало на тропу и вид на ручей закрыло. А теперь от него и следа нет, значит, Чиж на дрова распилил. А еще у самого берега ручья корневище торчало. Огромное такое, его Михаил про себя пауком звал. А сейчас его тоже нет, и ручей значительно шире стал. Да уж.
  Оглядевшись, Михаил зачерпнул в ведро воды, слил его в кустарник, еще раз зачерпнул и, приложив его кромку к губам, начал пить. Вода ледяная, аж зубы от холода заломило. Еще чуть-чуть отпил её, распробовал, вкусная.
  Бочка, как назло, заполнялась долго. Сбился со счета, сколько ведер слил в неё. Двенадцатое, нет пятнадцатое ведро, а бочка только наполовину заполнена. Бывает же, а. А в каждое ведро литров десять воды входит, не меньше. Что ж выходит, в бочке больше двухсот литров, а на вид она не такая большая. Нужно разобраться, почему. Может, и в ней двойное дно, как в избе, на вид низкая, а внутри о-о(!), на землянке воздвиг ее. Один вопрос, где он столько щепы набрал, чтобы нижнюю часть избы обсыпать? Наверное, сам настрогал, нарубил её, значит, и зимует здесь с мужиками. Раньше-то он любил в своей избе Новый год и Рождество встречать со своими братьями. Чего же он до сих пор что-то утаивает от меня, словно чар чьих-то боится. Той ведьмы, что к нему в Югорске заходила, что-ли? И почему? Вот глупости в голову лезут.
  А почему? - остановился и задумался Михаил. - Да, нужно внимательнее все осмотреть! - И, обойдя лужицу на тропке, прошел дальше. Погоди-ка, погоди-ка, а откуда ж лужа на тропке? Вернулся назад, осмотрелся и несколько удивился, заметив, что вода в ямке не стоячая, а, как ручеек бежит в кустарник. Откуда ж это она бежит. Это не та ли вода, которую я из бочки вылил? И до сих пор течет, что там тонна её была, что-ли?"
   Прошел Михаил за лиственницу, на нижней ветке которой громким цоканьем встретила его испуганная белка, и нашел источник ручейка. Это было старое гнилое дерево, ставшее желобом для ручейка. Забрался наверх по нему и от удивления чуть не ойкнул: вода, оказывается так и бежит из той самой бочки, которую он наполнял. И сочилась она сквозь щель в дырке, неплотно закрытой сучком-затычкой, видно только что отстроганной. Старая затычка, покрытая зеленым грибком или мхом, валялась рядом.
   - Ну, ты, брат, и удружил мне, - посмотрел на Чижа Михаил.
  - В смысле? - удивившись, спросил тот.
  - А очень просто, в бочке дырка была закрыта затычкой, а ты ее взял и заменил. Вот через эту щель и вода убегает, а я все ношу её и ношу. Зачем же так издеваться надо мною, Володя?
  - Да? - удивился тот. - А я-то как-то и не приметил этого. Вот оладь мне в душу. Ладно, давай старую затычку забью.
  - ... И воду наношу, - с еле скрытой злостью в голосе досказал его слова Михаил. Хотя понимал, что Чиж в возрасте, и издеваться с его стороны над ним нехорошо. Хотя и не верилось в то, что он, заменив затычку в бочке, забыл ее проверить, как она легла, держит ли воду. Человек он такой. А если уж заставил его побегать, значит для чего-то ему нужно было это сделать, к примеру, что-то спрятать от Михаила, или... А что "или"?
  - Да не обижайся, Миша, у меня самого в голове сейчас такой бардак творится, оладь в душу. Знаю, что тебе сейчас должен все объяснить, а как это сделать не знаю. Давай сначала покушаем.
  Шулюм у Чижа получился вкусным. Из того самого оленьего мяса, которым их вчера угостил Ямишкин. Перекусили досыта, и усталость тут же вытеснила чувство голода, погасив аппетит, умаивая мышцы плечей, рук, ног, шеи, залезая внутрь головы. А вместе с этим и тело отяжелело, захотелось полежать, отдохнуть. И как Михаила ни давил интерес спросить, что же ему должен объяснить Чиж, согласился с ним, после отдыха на эту тему лучше поговорить, когда нервы успокоятся, и все его секреты спокойненько по полочкам можно разлож-и-ить.
  Зевота растянула до боли мышцы на скулах, вот-вот дремота усыплять начнет его сознание.
  - Вова, ты говорил, что изба жилая. Почему? - уняв зевоту, спросил Филиппов. - Как так?
  - По хозяйству видно, - прошептал Чиж. - За избой огород, картошка окучена, морковь - тоже, укроп растет. Там ниже - сарай, в нем куча банок пустых, бочка для стирки, рядом мыло хозяйственное, не сильно потрескалось оно. В доме подвал с картошкой, две бочки с грибами солеными, мясо соленое. На полатях белье постельное аккуратно в деревянном ящике уложено, два одеяла, шкура медвежья выделанная, две росомашьи. В ящике, что в доме, в целлофановом кульке хранятся какие-то документы. Дальше продолжать?
  - Значит, точно ошибся?
  - Вот Фома-а, - лениво взбрыкнулся Чиж. - Ну, надоеда.
  - И оладь мне...
  
  - 2 -
  
  Вода в ручье вязкая, течет как холодной осенью, медленно, словно яблочный кисель. Яблочный? Это, скорее всего, из-за того так кажется, что листья в ней желтые, красные плавают, как ломтики яблочные, то тонут, то всплывают.
  Что-то всколыхнулось под кустиком, хм, это синичка, юркая московка. И чего так её назвали - "московка"? Наверное, из-за того, что это очень любопытная пичуга, зимой, когда сидишь на рыбалке у лунки, то прямо у руки твоей, на кончик удочки, сядет и щебечет себе, посматривая на тебя. Москвичи - люди добрые, если спросишь, как куда-то пройти, то не оттолкнут тебя своей занятостью, остановятся, объяснят, расспросят, чуть ли не до нужного места доведут... А когда угощаешь её, синичку, выбирает, какой кусочек хлеба, или опарыши ей нравится, этот - да, а этот - нет. Пожалуй, из-за этого и назвали её московкой, москвичи не знают, что такое дефицит, имеют на все свой вкус и не торопятся хватать первое, что попадается им в руки...
  И только теперь Михаил приметил, почему пичуга не улетает с нижней ветки и прыгает по ней то вправо, то влево, сильно щебеча. Нагнувшись, Филиппов протянул руку и ухватил ее малыша, забившегося у самой воды в толстой паутине. Но когда нащупал его, то понял, что застрял желторотик не в паутине, а в скомканной сети из лески. К счастью, птенец только провалился в нее и еще не успел запутаться до конца крылышками, лапками. А малыш-то уже и перышками оброс.
  Посадил его на травку и ждет, что будет дальше. А мамочка места себе не находит, распищалась и летает вокруг него.
  Михаил потянулся к птенцу рукой, но тот не дался, захлопал своими крылышками по вершинкам брусники и с трудом взлетел и, как подбитый самолет, рухнул под другой кустарник, подальше от ручья.
  Зацокала с ветки белка. Неужели решила за птенцом поохотиться? Поднял голову Михаил, а хозяйка пепельного пышного хвостика там не одна оказывается, с бельчатами носится по веткам сосны, никакого внимания не обращая на стоящего под деревом человека.
  Поплавок из кусочка веточки закрутило в водной глади, подсек удочку, и небольшой окунек, величиной с мизинец, повис над веткой кустарника, на котором несколько минут назад он спас птенчика. Михаил отпустил полосатого малька в воду и еще раз аккуратненько опустил под куст удочку, и снова - такой же матросик подцепился. Это не радовало, видно, под кустом их целая стайка, так что задерживаться на этом месте не стоит.
  Спустился ниже, у пня вода спокойная, такое впечатление, что течения под ним нет вообще. Забросил туда удочку, и леска так и осталась натянутой от мормышки до самого поплавка-веточки. И тут же поклевка: сильная, мощная, рыба - не поддается, пытается завести леску под другой берег, но... Хоть бы не сорвалась.
  С испугом Михаил следит за леской, привязанной к кончику удочки, хоть бы не сорвалась. Удочка уже наполовину согнулась, такое впечатление, что ее гибкость дошла до предела и сейчас треснет удилище. Но, к счастью, рыбина быстро устала, и, подведя её ближе к берегу, вытащил наружу. Серебряной молнией забилась она в зеленом мхе. Редкая красота. Зажав ее между указательным и большим пальцами, Михаил с трудом удерживает её скользкое тельце. Выскользнула она в траву.
  - Хариус, грамм пятьсот, не меньше, - оценил улов Михаила Чиж.
  - Володя, но в том ручье, что у твоей избушки, к которой с Безы-мянного озера шли, хариуса не было, как и окуня, да и вообще рыбы.
  - Верно, - прищурился Чиж, - олади им в душу.
  - Ладно, контрразведчик. И долго мы здесь будем? А зачем нарвал багульника, - заметив в руках Чижа букет из цветов, поинтересовался Михаил. - Для крепкого сна?
  - А это, - сделав удивленное лицо, отбросил на землю траву Чиж, - да сам не знаю, зачем сорвал. Что-то не то со мною сегодня. Сам не пойму, зачем пробку из бочки выбил и вставил в нее другую. И из чего? Из сука сосны, представляешь?
  - Нет, - посмотрев в глаза Чижу, ответил Михаил. - Наверное, чтобы я до конца вымотался.
  - А эта изба не моя, оладь ей в душу. Даже не знаю чья, как и то, что тропку спутал. Просто уставший был и не стал тебе об этом говорить.
  - Продолжение старой сказки? - замотал головой Михаил.
  - Да в том-то и дело, Миша. Вокруг забора с той стороны все медведем исхожено, а внутрь двора почему-то не полез он, оладь ему в душу.
  Михаил молчал. Поправив на крючке кусочек оленьего мяса, заново закинул удочку в воду. Веточка-поплавок поддалась течению, закрутилась в омутке.
  - А след медвежий крупный. Видно, старик размера пятидесятого, если не больше.
  - И что? - спросил Михаил.
  - Даже забора не подрал, а ведь ему только приложиться к нему, даже особого усилия не нужно, ветки старые, в некоторых местах совсем прогнили.
  - И дальше что? - повернувшись к Чижу, не моргая смотрел в его глаза Михаил.
  - Сам не пойму. Или побаивается, или еще что. Хотя дом не вчера сделанный, ему лет двадцать, не меньше, оладь ему...
  Поплавок-веточка дернулся и, набирая скорость, пошел против течения. Подсек, и снова какая-то подводная сила натянула леску в струну. Но что это была за рыбина, Михаил так и не узнал, узел на мормышке развязался и она сошла...
  Новую мормышку Михаил на всякий случай насадил на два узла "восьмерки", чтобы не развязалась. Но, когда забрасывал удочку, леска с поплавком где-то вверху зацепилась за ветку ели. Начал искать ее и только сейчас обратил внимание на настил, сделанный из тонких бревен на верхних ветках двух сосен. Что-то удержало его внимание. Присмотрелся внимательнее и невольно вскрикнул. С бревен лабаза свисала человеческая рука.
  - Владимир Сергеич, бегом сюда! - крикнул Михаил.
  
  - 3 -
  
  - Он что, в коме?
  - Похоже, - прошептал Михаил. - Сердце работает, - и продолжает медленно вести ладонь над грудной клеткой, считывая только понятную ему информацию, идущую от тела незнакомого мужчины, лежащего в бессознательном состоянии на бревнах лабаза. - Судя по ссадине на лбу, долго лежит. - Ладно, Володя, давай что-нибудь найди походящее, чтобы его на веревках аккуратненько спустить на землю.
  - А можно?
  - Попробую сейчас его разбудить, - и Михаил, прикрыв глаза, начал быстро шептать, делая круговые движения ладонью над головой мужчины. - Все, что мешает тебе, уже ушло, организм хорошо отдохнул, набрался сил и теперь тебе нужно проснуться. Вставай, просыпайся человече, потянись мышцами, глубже дыши.
  Чиж, задержавшись на несколько секунд на лабазе, затаив дыхание наблюдает за действиями Филиппова, но тут же спохватился, перекрестился и начал опускаться по вбитым в ствол дерева железным скобам.
  - Просыпайся. Потоки крови набирают силу в твоем теле, бегут по венам рук, ног, питая весь твой организм кислородом, - продолжал шептать Михаил. - В тебя вливается огромной, колоссальной силы новорожденная жизнь. В тебя вливается огромной, колоссальной силы новорожденная жизнь. В твою голову вливается, огромная, колоссальная энергия. В твою голову вливается огромная, колоссальная сила жизни...
  В произношение каждого слова Михаил старался вложить свою энергию, исходящую из его рук и пронизывающую тело находящего в бессознательном состоянии мужчины. Сейчас он ни как не мог определить, что с ним здесь произошло. Но мысли о том, что у мужчины мог произойти инсульт или инфаркт, он не допускал. Снимая биоэнергию, слабо идущую от его головы, сердца, Михаил пытался прочесть информацию, но силы этой энергии были очень слабы и почти неуловимы. И только позже, через какое-то время, ему удалось почувствовать порывистую силу энергию жизни, которая начала пробуждаться в теле этого человека.
  - Во все твои нервы вливается огромной, колоссальной силы новорожденная жизнь. Во все твои нервы вливается стальная крепость - стальная крепость - стальная крепость вливается во все твои нервы, - словно считывая с невидимого листа бумаги текст, Михаил часто сбивался и повторял слова все громче и громче. - Во всю твою нервную систему вливается огромной, колоссальной силы новорожденная жизнь. Новорожденная жизнь рождает сильную - здоровую - крепкую нервную систему. В тебе с каждой секундой возрастает сила духа, с каждой секундой возрастает сила духа. Огромная - колоссальная сила духа рождается в тебе.
  И сжалась ладонь мужчины, и расслабилась.
  - Просыпайся, наступает утро, пора браться за работу, чтобы продолжать жить, - повысил свой голос Филиппов. - В твой организм начинает возвращаться здоровье, твоё сердце все больше и больше начинает сжиматься, проталкивая кровь в твой здоровый организм. Оно, как мощный родник посылает сильными потоками кровь, наполненную нужными веществами в легкие и бронхи, в головной мозг, во все органы...
  Мужчина коснулся ладонью лба, немножко прикрыв ей глаза, прикрыв их от ярких солнечных лучей.
  Михаил перестал водить руками, и начал следить за просыпающимся мужчиной. На вид ему было около пятидесяти лет, а может, и немножко больше. Ровно уложенные седые волосы, стянутые на затылке резинкой, в первую очередь говорили об аккуратности этого человека. А обросшая борода - о времени, сколько он не брился и всего-то. Если, конечно, это и есть тот самый хозяин избы.
  - Фу-у, - прошептал мужчина и, часто моргая, стал внимательно всматриваться в лицо Михаила. - Я жив?
  - Да, дорогой человек, - ответил Филиппов, - только не торопись вставать. Как сердце чувствует себя?
  - Хорошо, - прошептал тот, пытаясь улыбнуться.
  - А голова?
  - Не знаю, туман какой-то в ней.
  - Прикрой глаза и сделай небольшой вдох. Теперь выдохни. Еще сделай вдох. Та-ак, выдохни. А теперь поглубже вдохни в себя, та-ак. Выдохни.
  Каждую просьбу, произнесенную Михаилом, незнакомец четко выполнял, что говорило о нормальной работе его сознания. Он понимал, что человек находящийся рядом с ним, помогает ему.
  - Во-от! А теперь еще глубже вдохни в себя и почувствуй, как в голову входит свежий воздух, он разгоняет туман. А теперь выдохни его. Молодец, а теперь еще раз вдохни в себя...
  - Как хорошо становится мне, - наконец с усилием выдавил на лице улыбку незнакомец и начал сгибать колени.
  - Не торопись. Я не знаю, как долго ты тут пролежал.
  - Сам не знаю, - прошептал мужчина, - все тело ноет, а ног еще не чувствую.
  - Отлежал их, - согласился с ним Михаил и начал массировать бедра, коленные суставы. И уже через минуту-другую правая нога мужчины затряслась, словно по ней пустили электрический ток.
  - У-у-у, - прикусил губу и застонал мужчина, пытаясь унять дрожащую ногу.
  Михаил, помогая ему, продолжал массировать левую ногу до тех пор, пока и с нею не начало происходить тоже - задрожала, задергалась.
  - А теперь начинай работать пальцами ног.
  - Я их не чувствую, - сквозь слезы взмолился мужчина.
  - Это тебе так кажется. Вспомни, как ты ими двигаешь, и делай это, - наставительно сказал Филиппов.
  Фёдора Алексеевича Скуратова, таким именем представился им незнакомец, спускали с дерева аккуратно, с помощью толстой веревки, усадив его на сделанное Чижом сиденье. Потом перенесли его в избу и уложили на нары. Чай из листьев смородины, цветков брусники и голубики начал придавать мужчине силы.
  - Сколько же ты пролежал там? - поинтересовался Чиж.
  - Там, какое число? - поднял руку в сторону висящего на стене календаря Фёдор.
  - Восьмое июля.
  - А сегодня?
  - Одиннадцатое.
  - Значит, три дня, - закивал хозяин избы. - Побриться нужно. Мужики, вы только сейчас не покидайте меня, на ноги нужно встать, а то сами понимаете.
  - А что случилось с вами, не помните? - спросил Михаил.
  - У-у, - помотал головой Скуратов. - Хотя, что-то такое помню. Зашел ко мне старый человек в потрепанной старой одежде, в балахоне черном, засаленном таком. А глаза, вроде и есть, а вроде и нет их - такими длинными густыми бровями прикрыты. И как только через них он видит. В рюкзаке у него что-то было большое. Но когда я его поднял, он, как пушинка, легкий. Как его звали, не сказал, а сколько ему лет - трудно понять. Даже по говору его казалось, что ему не меньше ста лет. Боялся я его, - сквозь зубы процедил Фёдор, - от него такой холод шёл, даже казалось, что он вампир. Станет рядом, а из тебя тут же все силы начинают выходить. И все. Чего он хотел от меня, я так и не понял. Но самой страшной стала ночь. Медведь вокруг забора ходил, так рычал, что дом дрожал. Ну, все, думал, конец пришел. Медведь уж лет десять ко мне перестал ходить, а тут, судя по реву еще и огромный. А дед во дворе начал руками махать, что-то шептать, а медведь видно за ним, этим ведьмаком пришел. Все громче и громче рычит, на забор опирается, но не ломает его. А он выше забора раза в два, представляете.
  - Кто?
  - Да медведь этот.
  - И что дальше было? - начал торопить Фёдора Чиж.
  - Так медведь-то черный, метра под два с половиной ростом, если не выше, я такого еще и не видел. А старик пошел к нему, начал трещоткой трясти перед его мордой, а тот тут же испарился, представляете? А потом днем ушел и старик. Когда - толком не заметил. Выхожу во двор, а его нет. Но медведь заново пришел вечером. Я его не видел, но чувствовал, что он совсем рядом, и дыхание его даже слышал. А на следующую ночь все вокруг тех сосен, где вы меня нашли, перцем осыпал и залез на лабаз.
  Ночей-то еще толком нет, так, прикроет тенью на час-два, а потом рассветать начинает. Смотрю, заново старик тот появился, но одежда у него, как у приведения, была - не черная, а белая. Посмотрел на меня, и трещоткой начал махать, а я и не знаю, что делать. Честное слово, сам видел, как из меня воздух зеленый пошел прямо к нему, как дымка. А тот ухватил его и тянет к себе, обвивает ей себя, а я и сделать ничего не могу. Чувствую, что все силы из меня уходят, я, как тряпка, стал - ни руки поднять, ни двинуться. И сознание потерял.
  - Впервые такое слышу, - сказал Чиж и сел за стол. - Фёдор, ты случаем не наркоман, или не пьяница?
  - Да что ты.
  - А сколько лет здесь живешь?
  - О-о, много уже. Вы, наверное, слышали про меня. Я магазин на улице Механизаторов, в Югорске большой держал, а местным бандитам отказывался платить мзду. Из-за этого они не раз избивали меня, потом отобрали магазин, милиция даже не помогла. Ну, я дом их главаря ночью поджег и ушел в лес. С тех времен и скитаюсь здесь, в Агириш раз пять-семь в году за продуктами хожу, на шкуры меняюсь.
  - Что же нужно было от тебя этому колдуну? - прервал рассказ Фёдора Михаил. - И так часто к тебе заходят колдуны?
  - В первый раз, - ответил Скуратов. - Мои силы ему были нужны. И, кажется, он что-то искал здесь, на звезды смотрел, в бубен бил, танцевал.
  - А медведь точно был! Точно! - подтвердил рассказ Фёдора Чиж. - Я его следы видел, огромные.
  - Но мне казалось, что не только медведь приходил сюда, а и кто-то еще тёмный такой. Видел его только боковым зрением, а напрямую посмотришь - пусто. Такого еще не видел, и боялся этого старик, как только появляется, бубном начинал трясти.
  - А ты его не пытался расспросить об этом? - поинтересовался Чиж.
  - Только начинал спрашивать, так у меня сразу же кашель начинался, все внутренности выворачивал.
  - Бывает же, а. Ну что ж, скоро ночь, посмотрим, - хлопнул руками по коленям и встал с нары Михаил. - Сейчас ухи сделаем, поешь, самое лучшее лекарство.
  
  
  - 4 -
  
  Ночь поздно пришла, заполняя светло-серые тона неба темными красками. А с нею и тишина без птичьих трелей и посвистываний, без беличьих цоканий. Единственное, что пугало, это крики куропаток, напоминавших ведьмины заклинания.
  - Это куропач со своим семейством по болоту ходит, - сказал Фёдор. - А болото хлипкое, топкое, поэтому и медведя здесь нет, и лося с оленем. А вот соболя много здесь. Недавно глухаря хотел добыть, подошел к нему вплотную, прицелился, а он без выстрела на землю с дерева упал. Удивился, смотрю, а на нем соболь. Даже меня он не испугался. Ну, сейчас рано соболя брать, зиму нужно подождать, - сказал Фёдор и замолчал.
  А небо звездное и низкое прямо выстлало свои звездочки над лесом, как маленькие лампочки. И кто-то невидимый протёр их от пыли, и они ярче и ярче сияют. Что-то хрустнуло в стороне, и - тишина. Чиж сунул Михаилу свое ружье и тихонечко ступая вперед, пошёл к забору.
  - Не ходи туда, - сказал Фёдор. - Если по-маленькому хочешь, то иди под тот куст, где бревна наложены, там у меня для этого дела яма есть, - и перешел на шепот. - Я её каждый месяц засыпаю, чтобы не воняла и новую рядом выкапываю. А если нужно по-большому, то на речку хожу, чтобы зверей сюда не приманивать. Там у меня настил есть из бревен, а в нем отверстие. Водой все и сносит.
  - Умно придумал, - прошептал Михаил.
  Где-то кто-то тявкнул и раздался детский плач. Михаил вскочил на ноги, но Фёдор, смеясь, ухватил его за штанину:
  - Это лиса зайца схватила.
  - Да ты что? - отмахнулся Филиппов.
  - Правда, правда.
  Подтвердил это и подошедший к ним Чиж. Присел рядом с Михаилом и стал вслушиваться в шорохи леса.
  - Что-то в этом году нашествие у нас колдунов разных, - разорвал тишину Чиж. - В Югорске откуда ни возьмись - цыганка-вещательница появилась, какая-то старуха-самоедка тоже пугает людей своими чарами, у меня по соседству - ведьма поселилась.
  - У Витькиной жены - тоже, Феодора, - вставил свое слово и Михаил.
  - О-о, а в Агирише несколько мансийских и ненецких шаманов остановились, - сказал Фёдор. - Люди говорят, что никто их не приглашал, сами пришли, в шалашах живут. И что самое интересное, ни одна живность к ним не суется ни собаки, ни кошки, - кашлянул Фёдор. - А здесь перед приходом этого колдуна, на болоте своими глазами видел человека. Представляете, идет прямо по воде. Думал, померещилось мне вначале. Присмотрелся, а то не медведь, не лось, не куст, а человек. Такой невысокий сам, сгорбившийся, с тростью идет. А меня когда заметил, остановился и туман поднялся. Все, больше его не видел.
  - Оладь ему в душу, - то ли выругался, то ли удивился Чиж.
  Что-то шумнуло под забором с той стороны.
  - Наверное крыса, какая-нибудь, - прошептал Чиж, - или лиса.
  - Так и тогда было, - остерёг всех Фёдор. - А потом старик появился, колдун.
  Резко захлопала крыльями какая-то большая птица на дереве, заворковала, как голубь, и успокоилась.
  И снова тишина, видно голубь во сне с ветки чуть не сорвался. Выходит и птицам снятся сны.
  Ночь закончилась, начала набирать в свои телеса молока, серея. Звезды стали блеклыми.
  Михаил потянулся с такой силой, что косточки громко захрустели в его плечах и локтях.
  - Вы как хотите, а я спать пошёл, - и, поднявшись, ушел в избу.
  Хотел было встать и пойти за ним Чиж, но уперся в руку, выставленную перед ним Фёдором. Он посмотрел в ту сторону, откуда не сводил своих глаз Скуратов. И - ойкнул с испуга.
  На нижней сосновой ветке сидела не птица, а человек. Схватился руками за носки своих ног и наблюдал за ними.
  - Что это такое? - прошептал Чиж.
  А человек, услышав его слова, поднял руки и, замахав ими, как крыльями, сорвался с дерева и улетел. А то действительно крылья были вместо рук, и не человек, а птица.
  - Что у вас такое? - выглянул из избы Михаил.
  - Ворона, вот такая огромная сидела на ветке, - развел руки Чиж.
  - Не может быть! - икнул Фёдор. - Такой огромной я еще здесь не видел.
  
  - 5 -
  
  Вторая ночь была тихой, без видений и ведьм.
  Фёдор быстро восстановился, на его лице появился румянец, тело наполнилось силой, угостил гостей картофельным хлебом, а к концу лета обещал, если в гости зайдут, угостит такими разносолами, которые им никогда, поди, и не приходилось пробовать. Есть здесь у него места, где рыжики растут, белые и черные грузди, а белого гриба здесь всегда много, заготавливает его на зиму с избытком. И мёд есть, и картошка хороший урожай дает, и мясо добывает, только не ружьем, а луком.
  Михаил попробовал натянуть его тетиву, стрельнул, стрела насквозь забор пробила. Да уж. И Фёдору, оказывается, уже далеко за пятьдесят, и силою наделены его руки большой, толстые ветки с легкостью разламывает.
  - Сам деревенский-то? - поинтересовался Чиж.
  - Москвич я, - потупил глаза Фёдор. - А то, что здесь живу и всему научен, это благодаря студенчеству. Закончил я филологический, собирал разные народные мудрости в уральских деревнях и как-то встретил у Ивделя в горах человека, пермяка. Из сталинских концлагерей еще сбежал в 1948 году. Посадили, якобы, за то, что резидентом какой-то иностранной разведки был. А сам-то мужик дерёвня, и читать толком не мог, да и откуда в их деревне, где люди всю жизнь звероловством занимались, секреты государственные были.
  Прекрасный человек был, набожный. Да такими знаниями религиозными обладал, что нигде их и ни в какой книге не найдешь. Он не знал толком, что такое биология, ботаника, зоология, но мог лося подозвать к себе и усыпить. На медведя не ходил, но зато мог с ним рядом ягоду собирать - клюкву и бруснику, шишку кедровую бить, а тот даже и не рыкнет на него.
  - Да выдумки это всё, - возмутился Чиж. - Оладь ему в душу!
  - Я тоже поначалу старику не поверил. Но когда своими глазами это увидел, понял, что не врёт. Он обладал таким колдовством, что медведь его не чуял и не видел. Да, слышал, что у нас есть гипнотизеры, но они на человеческое сознание действуют, а он - на животных. Ружья у него не было а только нож и всё. И мясо он никогда не варил, не жарил, не солил, а - сушил. Нарежет тонкими пластами, разложит на камнях, развесит на ветках. И все.
  - И сам пробовал?
  - Да, Владимир Сергеевич, и - мясо, и учился у него многому, а потом бросил институт и год прожил у него. Такое видел, ребята, что не поверите.
  - Что, духов? - невольно вырвалось у Михаила.
  - Не знаю, можно ли их так назвать. Может лесных духов, медведя, глухаря, ворона. Разговаривают на людском языке, но его не слышишь, а чувствуешь, о чем он тебе говорит, и ты ему мысленно также отвечаешь, и он понимает все твои слова.
  - А потом их убивал, чтобы мясо заготавливать, так что ли? - усмехнулся Чиж. - Оладь...
  - Ну вот, я же сказал, - смутился Фёдор. - А как же ворон вчерашний? - посмотрел на Чижа Скуратов. - Вчера-то сами, Владимир Сергеевич, когда его увидели, чуть в штаны не наделали.
  - Та иди ты!
  - А здесь уже пятый день как ходите, и ничего другого больше не видели, так что ли? -спросил Фёдор.
  - Да у вас лес какой-то заколдованный, - поежился Чиж. - То будто мы с Мишкой медвежонка убили, и после этого за нами гонится его мать. Её не видели, но слышали. То буд-то зима и люди гонят оленей.
  - Вот, а вы говорите, что я врун.
  - А что же вас так удерживает здесь? - не выдержал Михаил. - Чем занимаетесь? Старость-то она вот-вот придет, тело силы потеряет. Федор Алексеевич, в таком случае нужна помощь людская. А медведи? А росомахи? А волки? А простуда в конце концов и тот ведьмак, который у вас чуть всю жизнь не высосал?
  - И над этим я думал, - ответил Фёдор. - Здесь жизнь полная, а там у вас, как в волчьей стае себя чувствуешь. Вожак всех себе подчиняет, и слова ему лишнего боишься сказать. А их в людской жизни много, этих вожаков. Это и городская власть, и бандитская, и на производстве, и тыкаешься среди них, как шакал. И каждый тебя ненавидит. Ну, как это ты можешь жить лучше, чем он или другой, а? Только попробуй, сразу придавит, сразу все твои богатства высосет.
  А здесь ты живешь сам по себе и знаешь, как и когда нужно себя вести. Медведь - он великан, и если ему не досаждать, то и он добр к тебе, и не чувствует тебя своей добычей, а наравне ставит тебя с собою. Уважает. И волк тебя обойдет стороной, так как человеческим духом пахнет, а нет, так я его умнее, я знаю, как его победить и всю его волчью семью, потому что не с волчьим племенем нужно бороться, а только с его вожаком и главной самкой. Победил - уйдут. Росомаха, с ней другой разговор, в этом году шесть их шкур обменял в Агирише на соль, на одежду, на плотницкие инструменты и так далее...
  "Философия отшельника, - глядя на Скуратова, подумал про себя Филиппов. - И он тоже во всем прав, и кто посмеет его обвинять за то, что он ушел от людей. В лесу жить еще сложнее".
  Фёдор словно прочел эти мысли в глазах Михаила, подошел к нему поближе и, улыбнувшись, похлопал Филиппова по плечу, мол, спасибо за поддержку. Потом, кивнув на скамейку, сказал:
  - Мне кажется, что это всего лишь листик истории. Понимаете? И их много, этих страниц, только успевай читать, когда они переворачиваются. А ведь так и происходит. Вы говорите, что видели зимний перегон оленей. Сейчас такого нет, а еще лет пятьдесят назад было. Ханты, манси, самоеды где-то рядом с этим местом их и прогоняли, в декабре-январе десятки тысяч голов на мясо в сторону Южного Урала, где работный люд живет. Есть и другая страница, не пойму только какой век, но люди русские, татары, мордва, торгуют между собой. А купцы, я вам скажу, разные, и наши, и не наши - аглицкие. Вот все это вижу, хочется поговорить с ними, что-то на свои шкуры поменять, а подходишь к ним, они воздушные. Ну как такое бывает, а? Даже цветные кафтаны видишь, но это всего лишь миражи. Представляете? - Фёдор для верности сильно стукнул кулаком по своей коленке.
  - А в какое время года эту картину видите? - поинтересовался Михаил.
  - Именно в это время. И знаете что произошло? У одного купца выпала из сундука икона, когда он вещи с одной повозки в другую перекладывал. И никто из них этого не заметил, а я её видел. Воткнул на этом месте лопату, а утром стал копать. И - нашел её. Пойдемте в дом.
  Фёдор подвел Михаила к углу, отодвинул висящее на проволоке полотенце и показал небольшую икону.
  - Она выдавленная, медная вроде бы.
  Михаил подошел ближе к ней и начал рассматривать. Да, прав Федор, это была икона из выдавленного металла, а на месте, где располагалось лицо - вырезка.
  - Здесь, было Лико Божией Матери, я его запомнил, когда "во сне" видел эту икону, выпавшую из сундука. Но много времени пролежала в земле и утеряла свое физическое состояние, сгнила, потому что из дерева была сделана и красками написана.
  - Может быть, может быть, - согласился с ним Филиппов. - И что-то еще такое видели, выкопали?
  - Не поверите, но это действительно так, - и, открыв крышку подвала, спустился в него. - Появился минут через пять, выложив перед Михаилом и Владимиром несколько свертков. - В первом свертке было оружие: остатки меча, сабли, на которых хорошо сохранились только набалдашники с рукоятками.
  - Из золота сделаны, - сказал Скуратов, показав ему на рукоять короткого меча. - А та из серебра.
  - Так вы богач! - воскликнул Чиж.
  - Еще и какой, - согласился с ним Фёдор. - А в этом свертке зубила разные, клещи, подковы. Им лет по пятьсот, может, меньше. "Лист" о мастеровом видел, о его семье. Жил он в полутора километрах отсюда. Мужик был кузнецом, четверо детей у него. Я разобрал завал из деревьев, начал копать под ним, и прямо в кузницу уперся, сделана была из кирпича. От неё, правда, только одна стена осталась. Показал это место одному из ваших энтузиастов, Виктору Воробьеву, он музеем руководит. Может, слышали о таком? С ним всё выбрали с того места, провели раскопки, нашли могилки этого мужика и других людей. И еще кое-что. Интересный человек.
  - Мы к нему сейчас и идем,- признался Михаил.
  - А, снова, значит, он что-то новое нашел. Вы ему обязательно от меня привет передайте и скажите, что еще один лист видел, метку поставил на том месте. Но там совсем древняя картина была, может, во льду что-то и сохранилось, не знаю. До ледяной глыбы дошел, а дальше копать не решился.
  - Что там, мамонты? - спросил Чиж.
  - Нет, нет, - замотал головой Скуратов. - Это то, что ему будет особенно интересно. Да, да, его это особенно заинтересует. Некоторые вещи должны сохраниться.
  - Хм, они что, из золота?
  - Тебе это нужно? - остановил Чижа Михаил.
  
  
  Глава 11. Увидится же...
  
  Изба стояла под сопкой. Крупная, сложенная из смолистых сосновых бревен. Рубцы от топора в некоторых местах затекли смолой. А какая она пахучая! Не надышаться. Внутри - тоже, сосновый запах очень свежий. Внизу вместо половых досок те же бревна, сточенные топором, не ровно, да это и ни к чему. У печи стоит метла, совок, вырезанный из дерева. Из дерева? Хм, топорная работа и наждаком зачищена.
  - Это батя научил меня делать такие совки-лопаты еще в детстве, - похвастался Чиж.
  - Здорово! Как же вы, Володя, с Виктором такую избу поставили?
  - А вот за счет того самого "журавлика", зацепил бревно, поднял, выправил, укрепил. Без гвоздей, конечно, не обошлось, так как у меня опыта большого по строительству нет. Виктор просил избу на человек десять. Здесь будут спать человек шесть, еще шесть может спать на чердаке.
  И только сейчас Михаил обратил внимание на лестницу, стоявшую в углу комнаты.
  - Ладно, давай сегодня обживемся, а завтра остальными делами займемся.
  - Медведя валить?
  - Да, медведя, - махнул рукой и сев на нары, сказал Чиж и начал выкладывать на стол припасы из рюкзака. - Медведя, Мишенька, не так просто и вывести отсюда, то есть убрать. Этот год здесь не очень урожайный, смотрел же на болоте - пустое. Куда-то вода ушла, а значит и голубики с клюквой будет мало. Хотя... - вздохнул Владимир, - это я так думаю. А может все будет и не так, может клюква хорошо пойдет. Но не в этом дело. Завтра собак заберу, буду охранять эти места, чтобы мужики копались здесь и ничего им не мешало.
  - А кто их сюда приведет?
  - Витька.
  - Витька?
  - Да, это хант здешний. Они в километрах сорока отсюда живут, у них и мой выводок зиму жил. Кутят от местной лайки взял, сама прокармливается, глухаря прямо на земле берет, как тигрица. Но не птичница, лай не поднимает, а только на медведя работает. Вагатова собаки, слышал наверное, по всему Зауралью ценятся
  - Хм.
  - Не удивляйся.
  - Это что ж, нам к Вагатовым теперь за собаками идти?
  - Нет, Мишенька, Кёв Лук тебя видеть хочет, - Чиж, отложив от себя на середину стола упаковку с сахаром, посмотрел на Михаила. - Это старый шаман, он живет долго здесь, Вагатовы - молодая семья. Пришли к нему, родню свою привели. Говорят, что их выбрал сам шаман и, превратившись в ворона, прилетел к ним, спящим, и позвал их к себе из Приобья. И сам, когда те через болота шли, указывал им тропы, чтобы не утонули. Не знаю, сказка это или нет, но Виктор просил тебя прийти к Кёву Луку. В переводе это или каменный глухарь, или глухарь Урала, не знаю точно, как переводится. Витька говорит, что он глухой, и, когда видит человека, с ним говорит глазами.
  - Так сколько ж ему лет? - заинтересовался предложением Чижа Филиппов.
  - Только время знает, сколько лет Кёву Луку. На вид он стар, но когда начинает свое камлание, жуть, страшно смотреть на него. И все начинает вокруг гудеть, и звуки разные.
  - Так что же Воробей мне сам об этом не сказал?
  - А причем здесь Витька Воробьев, - вдруг взбеленился Чиж. - Миша, Витька-то пропал.
  - Тю ты! - Филиппов от неожиданности встал.
  - А вот там, в тумане, когда в нем он увидел казаков с саблями, они повозки сопровождали, он и зашел в туман, посмотреть, куда они едут, кто они такие. И всё. А потом вынырнул, и говорил, что скоро вернется, в избе мне его ждать вместе с тобою. Я думал, ну все, пошли они все на фиг! Понимаешь? Человеку седьмой десяток, пацана нашли! Подумал, в избе ночь переночевал, а там ночью Ворон пришел ко мне и говорит, что бы я тебя привел. А если ворон говорит, то значит, слушать его нужно и выполнять. Понимаешь? На этой земле он дух и, если его ослушаешься, то покоя не будет и в том мире тебе. Он там тебя не защитит.
  Михаил, всем телом напрягшись, внимательно вслушивался в тихий, еле слышный шепот Владимира. И каждое слово его было четким, понятным и несло в себе какое-то волнение. Тишина замерла, даже щебета птиц и стук дятла клювом по дереву исчезли. Тишина, только шепот Чижа.
  - Я не знал, как смогу тебя уговорить идти сюда, поэтому и к Витькиному отцу, к его жене пошел.
  Владимир встал, нагнулся у печки и начал из нее вытаскивать тонкие, сухие ветки.
  - Я лучше на улице костер разведу, мало ли, есть медведь здесь где-то рядом, нет. А так спокойнее будет, - и вышел из избы.
  - А ворон-человек, случайно не Кёв Лук? - громко спросил у Владимира Михаил.
  - Нет, то видение уж больно злое. Кёв Лук добрый старик, а у Ямишкина шаман собрался в последний путь. К нему-то меня вначале и привел Кёва Лук, я чувствовал это. Как и чувствовал то, что в городе у нас неспокойно стало, ведьмы появились. Я и подумал, что они ищут дорогу к Кёву Луку, видно, силы волшебные забрать его хотят. А когда ты крестами обложил забор моего дома, я понял, что силою ты обладаешь огромной, они слабы против тебя.
  - Глупости говоришь, - вышел из избы Михаил. - Сильные они. Я сам удивился тому, что у Витькиной жены колдунья появилась, вторую видел у спортзала, и в городе еще - третью, четвертую. И двух каких-то мужиков необычных видел, стары-молоды. Как в тени - старик, вся кожа на лице обвисла, а как выходит на свет - молод.
  - Боюсь, что они нас и сопровождают.
  - Дятлами, воронами?... - хотел было ухмыльнуться Михаил, да не получилось, перед глазами сразу возникло лицо "монаха", которого видел совсем недавно.
  - А вот дух медведя точно за мной начинает охотиться. Ох и страшен он. Я его дыхание везде чувствую. Даже здесь. Посмотри, а?
  - Володя, я не колдун и не волшебник, я просто умею видеть человеческую ауру, и не как об этом по телевизору показывают, а по-своему, то огнем, то реками, то сухим песком и так далее, и всего лишь подключаю внутреннюю силу мозга человеческого, чтобы ни спал, а боролся.
  - Так посмотри своими этими глазами, оладь мне в душу! - выругался Чиж.
  В глазах, как и в словах Чижа, он слышал душевную боль. Встал, обвел руками вокруг себя, и обернул кисть к себе, пытаясь что-то уловить тыльной стороной руки. Сначала все оставалось по-прежнему, температура у воздуха была ровной. И у того тысячелетнего кедра, и у сосен, вытянувшихся своими кронами в облака, и у кустарника ольхи. Хотя резкий холодок ударил от ольхи. Это, скорее всего, от сквознячка, тянущегося из болота, и из ручья, питающего его.
  - Володя, а тот туман с живыми картинами здесь рядом не присутствует?
  - Нет, но недалеко отсюда. Просто я тропку, идущую от него сюда, вначале потерял, только нашел её у того пня, которого сначала за старика принял.
  - Вот как?
  О том, что Михаил почувствовал холод от ольхи, Владимиру не сказал, а взяв ведро, начал спускаться к ручью.
  - Только не там бери воду, - окликнул его Чиж. - За ольхой яма вырыта, ручей в неё входит, вода очищается, но не стоит.
  - Угу, - кивнул Михаил.
  Действительно, метра на четыре ниже куста был небольшой бассейн. Вода в нем чистая, студеная, на привкус свежая, наощупь - мягкая, на вид - прозрачная. Нагнувшись, упершись руками в землю, Михаил приник губами к зеркалу воды, опустил в него лицо и через секунду-другую, напившись её, приподнялся. Обтер губы, осмотрелся по сторонам. Да, действительно здесь гулял прохладный ветерок. Он освежал не только кожу на лице, но и вспотевшую шею, грудь.
  Михаил еще раз, упершись руками в землю, начал наклоняться к воде, хотел еще несколько глотков сделать, но то, что увидел в ней, так напугало, что он резко отпрянул от ручья и, вскочив на ноги, посмотрел назад. Никого. Но откуда же в воде тогда отобразилась медвежья морда?
  Заныло под сердцем. Видно грудной позвонок защемил, подумал Михаил, и, стараясь больше не делать резких движений шеей, потихонечку осмотревшись, сел у дерева и оперся на него спиною.
  "Одни ведения, такого еще со мною не было. Что же это такое, что за лес, что за мир? Неужели действительно есть духи? Блин, сколько слышал об этом, но не верил, и вот на тебе, медвежья шкура, черный ворон, Мын-Лунг, "монах". Что же это? Что?" - хруст ветки отвлек от размышлений Михаила. Но это, к счастью, не новое видение, а Чиж на ветку наступил, смотрит на него исподлобья.
  - Да в шее что-то хрустнуло, - приложив руку к затылку, громко прошептал Михаил. - Все, вроде отпустило.
  - Бывает, давай помогу.
  Владимир спустился к нему, зачерпнул в ведро воды, ополоснув его, вылил в кустарник. Еще раз зачерпнул и, поставив ведро в сторону, наклонился, уперся руками в землю, как это делал только что Михаил, и приложился губами к воде. А потом, обтершись рукавом, широко улыбнулся:
  - Так вкуснее!
  - Точно, - улыбнулся товарищу Филиппов.
  - Сейчас пойдем, нужно перекусить, - и заново упершись в бережок руками, нагнулся к воде и замер. И вдруг, закашлявшись, резко вскочив и споткнувшись о ведро, упал на живот и начал тараторить, - я больше так не могу, Миша! Я больше так не могу! - его лицо было настолько испуганным, что Филиппов сам невольно отдернулся от него, и, поднявшись с корточек, начал осматриваться по сторонам.
  - Ты сам меня сюда притащил. Зачем, а? Кто тебя заставил меня сюда тащить, а, Чиж?
  - Да я-то чего? Я-то чего? Это не я, а Витька ушел в туман, понимаешь, - то-ли стонал Чиж, то-ли находился в тихом помешательстве. Глаза у него вот-вот вылезут из орбит, лицо дрожит, как и руки, которыми он тянется к шее Михаила. - Михалыч, оладь им в душу, ведь раньше здесь такого не было, одна благодать стояла. Даже медведь нас обходил, волчьего следа зимой не найдешь. Миша, а лося сколько было здесь, оленя, живи - не хочу. Но что же это сейчас, а? Мын-Лунг, он за мной пришел, конец мне.
  У Владимира лицо побледнело, местами даже стало синеть. Это Михаил увидел сразу и тут же крепко взял его за руки, с силою уложил на спину, шепча: "Успокойся, Вова, успокойся. Это от усталости тебе так кажется, когда нервы сильно напряжены и раздражены. Ложись, успокойся", - а сам, чтобы не потерять времени, начал давить подушечки пальцев на его правой руке, чтобы "разогнать" кровь. Потом пальцы его перехватили ладонь, между большим и указательным пальцами, и начали мять её круговыми движениями...
  Чиж успокоился, уснул. Михаил, аккуратненько подняв его голову, положил под нее вырезанный кем-то дерн, разложенный у берега ямы-бассейна. На лице Чижа играла улыбка. Она-то больше всего и испугала Филиппова, как бы Чиж не ушел на тот свет. Рановато ему, организм у человека крепкий, закаленный. И вот тебе, нарушение психики, а с ней, как говорится, брат, не шутят. Она может за несколько часов человека убить, а может и за несколько секунд. Не раз такое встречалось - или из-за неожиданной радости, или из-за испуга - словно тромб срывается и затыкает кровоток сердечный, или лопаются сосуды в мозге, и - всё! Все! Был человек, нет человека.
  Михаил провел ладонью над головой Чижа, мягко посылая в нее небольшие волны теплой энергии. А она пошла и не вернулась, значит, заработала. Удивительно, что ни человек, загадка. У одного организм сразу откликается, возвращая теплые или холодные волны, тем самым, стараясь все рассказать о себе. А у Чижа, канула в небытие, и не вернулась.
  
  - 2 -
  
   Как ни устал за эти дни Михаил, а сколько ни пытался уснуть в эту ночь, так и не смог. Чиж храпел, храпел как-то не по-мужски, то попискивая летучей мышью, то испуганной белкой, ищущей разбежавшихся своих детенышей.
  "Лучше сравнить с беличьим криком, чем писком с летучей мыши, - думал Филиппов. - И что же творится вокруг. Может это вообще не видения, а вымыслы. Ну, если вспомнить детство, сидим в шалаше да страшные истории друг другу рассказываем. Вокруг ночь, поздно, родители нас уже ищут, но не столько боимся отцового ремня, как "черной руки" или "зеленого автобуса". Да, что говорить, дети.
  А сейчас чем мы лучше? Насмотришься ужасов по телевизору, наслушаешься рассказов о страшках и хвост жмешь. Чуть что, в кусты, хм, - Михаил выдавил из себя улыбку. - Так то, может, было и не отражением Мын-Лунга, а ветки той же ольхи или сосны? Скорей всего. Её и увидел Чиж, но испуг настолько нашей психикой, нашими мозгами управляет, что мы даже не можем сразу и осмыслить то, что увидели. Точно любую появившуюся тень готовы принять за дух медвежий, любую птицу - за колдунью..."
  Михаил встал с нар, и, почесывая бок, прошел к окну и выглянул в серую ночь. Большая луна все хорошо освещала во дворе, и - дровницу, и - скамью со столом, и - деревья с кустарниками...
  Умостившись на краю скамьи, уперся локтями о стол и, уткнув подбородок в сложенные ладони, продолжал смотреть в окно. Ничего такого страшного в лесу и не виделось, ни мышки, ни совы-охотницы, ни - соболя, а ощущался только покой и - лунные тени. А они были от деревьев. Тянутся куда-то ровными линиями.
  Зевота до боли растянула мышцы на лице, а спать не хотелось.
  Только утром понял Михаил, что уснул за столом. Проснулся от неудобства, ныл локоть. Но так еще хотелось спать. С трудом оторвал свое ватное тело от скамьи и перекатил его на нары.
  
  Прозрачность воздуха начала расслаиваться на какие-то паутинки и трещинки. Михаил протянул ладонь, чтобы их потрогать, но не получилось. Рука была плохо управляемой, металась из стороны в сторону и никак не могла ухватить эти трещинки. А почему воздух трескается? И только сейчас уловив издали тянущийся звук, он понял, почему так происходит.
  - Ти-и-и-у-и-и-у-у-у, - и когда этот звук начинал усиливаться, новая трещинка появилась прямо перед ним и начинала тянуться вверх, вниз, в разные стороны. - Ау-у-у-а-а-и-и-и, - а рядом появлялась паутинка, только сделана она не портным - пауком.
  Михаил попытался найти музыканта. Пищало дерево. Оно старое, уже умерло, а когда падало, уперлось в сосну, стоящую рядом, вот и трётся о качающееся дерево, издавая такие звуки. Как же убрать этот смычок? А ветер разгулялся во всю и музыка ти-и-и-у-и-и-у-у-у всё больше и больше нервирует Михаила. А вот появилась новая трещина в воздухе, и она тоже пищит: ци-и-ци-и-и.
  - Вставай, вставай! - Чиж тормошит Михаила за плечо. - Пришел он, вставай быстрее.
  - Что? - отмахнувшись от назойливого товарища, уселся на нарах Филиппов.
  А тот с прищуром смотрит на Михаила и, подняв вверх указательный палец, шепчет:
  - Слышишь?
  - Что? - Михаил, упершись спиной в стену, никак не может понять, что Чижу нужно от него.
  И - услышал. Это действительно была музыка. Во сне этот писк был ему неприятен, он нервировал. А эта наоборот: ау-у-у-а-а-ти-и-и-у-у-ти-тии. Она напоминала музыку ненцев, живущих в тундре, где зимой все превращается в снежную пустыню, и пурга своими мерзлыми пальцами "играет" на острых концах льда: и-и-у-и-и-у-у-у.
  - Что это? Вроде бы играет варган?
  - Да, - соглашается Владимир. - Это он пришел за нами! - еще тише шепчет Чиж, и в глазах его испуг.
  - Кто?
  - Шаман.
  - Какой шаман?
  Владимир приложил указательный палец к губам и, посмотрев на Михаила, прошептал:
  - Кёв Лук.
  - Шаман Кёв Лук.
  Чиж кивнул головой и снова приложил палец к губам, прося Михаила молчать и не шуметь.
  "Ий-ку-у-у, - после "тишины" заново раздалась песня варгана, - ий-ку-у-у, ий-ку-у-у".
  И опять опустилась тишина. Птицы будто только и ждали окончания музыки варгана, и после того, как он замолчал, лес наполнился их сильным многоголосием, будто они начали между собой обсуждать его музыку.
  - Он прислал эту песню.
  - Что, что? - Михаил, обтирая сонное лицо, вопросительно посмотрел на Чижа.
  - Это дух принес нам его музыку. И в последних звуках он сказал нам, чтобы боялись.
  - Боялись? - резко встал со скамейки Михаил. - Володя, что ты тут за глупости говоришь? У тебя что, крыша поехала? Да хватит здесь играть в какие-то мистические игры со мной! Хва-тит! То Витька в какой-то туман ушел, то какой-то шаман нас к Ворону утащил, то этот сейчас стаи медведей с волками на нас наведет или колдуний!? Заколебал ты меня уже своими выдумками! Заколебал! - и, сильно хлопнув дверью, вышел из избы.
  
  Глава 12. Встреча с Виктором
  
  "Труса нашел!" - сжав губы, Михаил вытащил патроны из стволов и, подняв ружье, прищурившись, посмотрел в них. Не ошибся, в верхней части правого ствола застряла веточка. Вытащив ее пальцем, бросил на землю, и еще раз, для убедительности, посмотрел в них. Дробовые патроны вставил в патронташ, а в стволы ружья - патроны с пулями. Так спокойнее будет, дробью медведя только разозлишь.
  Огляделся. Что же испугало его? Потихонечку встав на колени, медленно, с напряжением всмотрелся в то место, где что-то ему приметилось. Да, да, вроде, под той старой елью ему показалась чья-то тень, будто человечья или медвежья. Володя Чиж ни раз его предупреждал, медведь тихо ходит, даже рядом не услышишь его, если этого он не захочет. Хоть бы только это не косолапый был.
  Вытерев пот со лба, Михаил встал в полный рост и снова замер. Никого и ничего не видит. Фу-у. А до той сосны-великана еще идти и идти.
  А может, то росомаха была или волк? Хм, ну этих зверей сейчас не стоит бояться, летом они сытые. И потихонечку наступая на мох, пошел дальше.
  Хорошо, когда идешь с напарником, медведь двух человек побаивается. Но не стоит забывать, что сейчас у медведей время гона, и они ничего не боятся - и на слона пойдут. В принципе, в это время любой самец опасен, несмотря на его возраст. А медведица? Ну...
  И снова к Михаилу вернулось чувство, будто за ним кто-то продолжает следить. А откуда здесь людям быть? А может, это сам Чиж за ним крадется и хочет посмотреть, попугать его? Да, он не дурак, знает, что человек с испугу может и стрельнуть. А если это действительно медведь? Хоть бы рявкнул для острастки. А, может, это росомаха или рысь? Они тоже могут красться за ним. Ну, могут, и что дальше? А, может, это лосенок какой-нибудь, отбившийся от мамки? А та церемониться не будет, задавит и волка, и медведя сразу.
  Михаил резко развернулся назад и посмотрел предположительно в то место, откуда ему казалось, что за ним следят. А увидев - дернулся, чуть с испугу не нажал на курки. Но, к счастью, вовремя понял, что это всего лишь одна из старых елей, её ветви, опустившие свои тяжелые лапы к земле, держали на себе кусок большой, то ли сосновой, то ли кедровой коры, непонятно откуда оказавшейся здесь. Скорее всего, дерево старое лопнуло от ветра, вот она и отлетела сюда.
  "Фу-у-у", - вздохнув с облегчением, Михаил пошел дальше.
  До остова старой сосны-великанши, торчащей из мелкой поросли березняка, осины и других деревьев, еще не понятно сколько идти. На глаз - с полкилометра, не больше, а идет к ней уже больше часа. Что говорить, он уже не раз так ошибался, в лесу трудно определить расстояние, тем более, по вершине дерева. Ладно, нужно прибавить ходу, а то Чиж уже, наверное, ждет его и матерится. И прав, прав Вовка, через несколько часов и ночь опустится, а они еще только половину пути прошли до дома шамана. Как он его назвал? Кёв Лук? Хм. Что же он охраняет? А вот это самое интересное, наверное, какую-нибудь фигуру глухаря или медведя, а может и ворона. Да уж, для этих людей мир - это сказка. Они верят в духов, а видят ли их?
  Что-то хрустнуло справа, Виктор резко посмотрел в ту сторону и охнул - это точно была человеческая фигура. Да-да.
  - Володя! Не шути! - громко сказал он. - Выходи, хватит меня преследовать.
  Но из-за высокой ели никто не показался. Направив в её ветви ружьё, и держа его наперевес, потихонечку пошел к нему.
  - Я сейчас стрелять буду! Кто ты? Ну, выходи!
  Несколько шагов вправо - ответа нет. За елью росло несколько тонких молодых березок и низкая поросль ольхи. Обошел ель, никого. Что за видения? Неужели это ему от страха кажется, что кто-то его преследует? Скорее всего, так и есть. Эту часть тайги Михаил помнил. Еще лет двадцать назад он здесь несколько раз хаживал с Чижом и его друзьями. Хаживал и трясся от страха, потому что здесь было медвежье царство. Что ни шаг, то их след. То муравейник разрушен, то на дереве своими когтями глубокие метки оставил, то ягодный или кедровый "пирог" (кал) оставил, от него еще пар идет.
  А вот в этот раз Чиж только удивлялся - ни одного следа медвежьего. Еще полтора месяца назад все было нахожено ими, а сейчас наступило время медвежьей любви, и хоть бы рыкнул кто из них. Да не может быть этого! Ну не может быть! Что же, или кто их отсюда выгнал? Шаман?
  Это так Чиж подумал. Хм.
  Капылуха с малыми птенцами-глухарятами, шумно выскочив из-под кустарника, испугала его. Чуть не стрельнул. Хорошо, сдержался. Фу-у-у!
  Огромная серая курица остановилась на секунду-другую в метрах двадцати от Михаила и заквохтала, зовя к себе птенцов. А каждый из них по росту уже не меньше хорошего бойлерного цыпленка, несутся к ней, сбивая цветки брусничника, черничника. Но - еще птенцы. Послушные, наверное, еще и не знают, что такое страх. А квочка, вытянув шею вверх, словно пересчитывала их и, успокоившись, спокойно пошла за куст, уводя от незваного гостя своих деток.
  Здорово! Да, глухаря здесь много, а может, и косача. Березняк, ольха, ель, сосна, ягодник, кругом обеденный стол. Живи - не горюй. Что говорить, птицам не нужно зарабатывать денег на еду, одежду, делать карьеру. Природа всем обеспечила их. Даже человека не боятся, наверное, сравнили его с медведем или лосем. Мало ли каких в лесу зверей ни бывает.
  Что-то мелькнуло справа. Осмотрел ель, несколько осинок со светло-зеленой листвой. Может, рябчик? Хотя нет, он шумная птица. Скорее всего, дятел, или кукушка, или, или, или... И открыв рот, остался смотреть на что-то темное, затихшее под нижней веткой. Коршун? Филин?
  Михаил, пригнувшись, присел и, прищурившись, всматривался под ветку ели. А оно находилось или посередине дерева, или за ним. Двинулось. Что же это? Человек?
  - Стой, кто ты? - окликнул "это" Михаил.
  А оно его и не слушало, удалялось глубже в лес. И только сделав несколько шагов в сторону, он удостоверился, что это человек. Невысокого роста, в темном полупальто.
  - Кто ты? - еще громче крикнул Михаил.
  И "он" услышал, за его спиной поднялись крылья и без шума скрылся в таежной дали.
  Но это же была не птица, а человек. Скорее всего, старик или женщина. Да, да, это та самая женщина, которая ему несколько дней назад встречалась в городе у спортзала. Да, да, именно она была такого роста, в демисезонной куртке, которую он сейчас спутал с полупальто. Что-то подтолкнуло его кинуться к тому месту, где только что он видел не птицу, а человека. И точно, у старого пня, на осыпавшейся трухе остался человеческий след. Его очертания были четкими, небольшими, с продавленной каблучком ямкой. А улетала как птица. Может, показалось, а она, это, скорее всего, женщина, с испугу махнула руками и убежала.
  Быстро пошел в ту сторону. Молодой березняк рос не плотно, вся земля во мху. Но и следа на нем не было видно, а если по нему кто-то прошел бы, то остался бы, как вмятина от ног Михаила. Кто же это был?
  И только сейчас он уловил дальний звук музыки шамана - и-и-у-и-и-у-у-у, ий-ку-у-у, ий-ку-у-у.
  "Кого же он зовет? Вспомнились слова Чижа. Может, нас с ним? А кого же еще, ведь Кёв Лук хотел меня видеть. Зачем? Понятно. Или отругать за мои фантазии-лечения, либо что-то дать мне. Скорее всего, второе".
  А глаза осматривают деревце за деревцем, кустарник за кустарником. Неожиданно возникла поляна безо мха, с потрескавшейся высушенной глиной, и... оторопел, посередине этой возвышенности островка стоял остов от огромной сосны, к которой и шел Михаил. Остатки дерева великана были широченными, с глубокими трещинами. И главное на дереве ничего не осталось от коры, а только дыры, словно просверленные сверлом. Это выходы короедов или еще каких-то насекомых. Но, что больше всего удивляло, по своей величине они были большими, и ровными, что отвергало версию, будто их расширили дятлы.
  Михаил поднял голову и зажмурился от лучей солнца, поднявшегося в зенит почти над остовом дерева-великана. И какое же оно высокое. Метров, трудно и предположить, сколько. Может, двадцать, может тридцать, даже, кажется, что его вершина прячется в облаке. Ну откуда же оно может быть в ясную погоду это облако?
  Обойдя вокруг дерева, осмотрел весь островок. Каждый шаг отдавался гулом, более похожим по звуку на эхо. Удивительно. Такое впечатление, что этот островок выдавлен из-под земли, как из тюбика зубная паста, с наплывами-пузырями. Потрогал один из них, нагрет солнцем. Положив рядом с деревом рюкзак, облокотился спиной на один из более пологих уступов. Это, скорее всего, часть корня, вылезшего из-под земли. Не Пушкинский ли это дуб, на ветках которого сидит Русалка, ходит кот?
  Ну и пусть. И что интересно, куда-то исчезла из тела усталость, в мыслях - свежесть. А какой воздух здесь чистый, осязаются все его оттенки - кислого перегноя торфа, аромат сосны, сухости и сырости. И все это проходит мимо носа, волнами. Где-то такой воздух он уже чувствовал.
  
  - Ч-ч-ч-щ-щ-щь! - шепот Чижа в ухо тихо разбудил Михаила. - Только не торопись. Миша, все, что ты сейчас увидишь - это настоящее. Главное - не испугайся, держись.
  Филиппов отклонил свое лицо от головы Владимира и посмотрел вдаль. Ничего он такого, что его могло испугать или удивить, не видел. Потрескавшаяся и местами выпученная темная глина заканчивалась метров через двадцать-тридцать буйной порослью молодой березы, осины, ольхи, сосны. И вся земля под ними была покрыта таким же буйно растущим мхом, брусникой...
  Чиж отклонился от Михаила и уселся рядом.
  - А что здесь?
  - Сам не знаю. Но, то, что скоро это начнется, точно.
  - А разговаривать можно? - продолжил тихо шептать Филиппов.
  - Не знаю. Ты ничего такого не видел?
  - Чего? - сразу не понял вопроса Михаил.
  - Значит, ничего.
  - А-а-а, видел, видел, то ли птицу, то ли человека.
  - Хм. А мне показалось - йети.
  - Чё-ё-ё! - с испугу приподнялся Михаил.
  - Все, Мишенька, начинается...
  И куда делась белая ночь, которая еще и в начале июля молочным туманом растворяет черные чернила неба, об этом Михаилу не думалось. Он был заворожен падающими звездочками-метеорами, оставлявшими после себя в воздухе белые полосы. Луна огромным апельсином повисла над ними и завораживала своею красотой. И только хотел Филиппов что-то сказать своему товарищу, хватая его рукой за колено, но тут же почувствовал дуновение холодного, ледяного воздуха. Это было для него так неожиданным, что он даже не почувствовал, как сильно Чиж сжал его ладонь.
  Озноб, дрожь тела, болевой прикус зубами нижней губы... Все это было внешними действиями, на которые он не обращал внимания, да и не мог, потому что внутреннее чувство было еще более неприятным. Ледяной холод, пронизывающий своими невидимыми стрелами тело, начал свое дело. Во глотке сперло дыхание, только нос еще сопротивлялся льду, с огромным усилием вдыхая в себя остатки воздуха. Живот начало крутить, сердце "оторвавшись" от сосудов, падало вниз, в голове помутилось...
  ...Музыка варгана: "И-и-у-и-и-у-у-у, ий-ку-у-у, ий-ку-у-у", - она приходила из воздуха, как вьюга, как песня далекого ветра, оставшегося один на один с собою среди таежных болот. И его зов никто не слышит из братьев и сестер, и он, как волк, воет, прося эхо, чтобы его голос был донесен в самые дальние уголки болот и лесов.
  
   - 2 -
  
  Казацкая дружина, одетая в оленьи или лосинные шкуры, остановилась у болота. Прикрыв рукой глаза от ярких лучей солнца, один казак вытянулся в стременах и смотрел вдаль.
  - Туда ушли, - громко сказал он. - Ничё-ё-ё, зима придет, нагоним.
  Говорил он только один, другие смотрели то на него, то вдаль. Лошади низкие - с трудом удерживали людей на себе и, пытаясь вытащить из вязкого торфа ноги, раскачивали казаков на себе.
  - Ладно! - крикнул старший и, развернувшись к казакам, гикнув, направил своего коня от болота.
  Когда казаки скрылись за вершиной, куда вела дорога, из островка, поросшего кустарником, вылез человек и направился к Михаилу и Чижу. Но их он почему-то не видел. Это был Виктор, Виктор, но Филиппов не мог ни сказать ничего, ни вскрикнуть, ни шагнуть к человеку, из-за которого он пришел сюда. И более того, он себя вообще не видел, ни своих рук, ни ног, словно превратился в какую-то воздушную материю.
  Виктор, скинув с себя куртку, стал на колени и, скатав, как ковер, зеленый мох, начал выбирать из-под него землю. Что удивительно, это был песок, а не торф, видно, нанес его сюда с той самой дороги, по которой уехали казаки.
  Яма увеличивалась быстро, но была неглубокой. Вытащив с её дна оленью шкуру, Виктор постелил её рядом с собой и начал выкладывать на неё какие-то предметы. Его спина мешала рассмотреть эти вещи, и Михаил, как ни пытался, не мог сдвинуться ни вправо, ни влево, ни привстать. И только когда Воробьев встал на ноги, удивлению не было предела. На шкуре лежали какие-то литые из железа статуэтки - лягушка, медведь, птицы, сверху - бубен. Под ними - панцирь, лук, стрелы.
  Виктор смотрел на часы и на небо. Оно начало темнеть, а с ним все ярче и ярче стали вырисовываться очертания луны, как огромного темно-желтого шара. На землю стали сыпаться мириады метеоров. Что-то вокруг резко качнулось, дыхание стало захватывать, и сердце забилось внутри, словно молот о наковальню. И тяжесть, влезающая в голову, раздавливала все - череп, сознание. Михаил чувствовал это отчетливо...
  
  
  
  - 3 -
  
  Дрожа всем телом, Михаил потянул на себя куртку, лежавшую рядом, но дрожь в ногах, как и во всем теле, не унималась. Очень хотелось спать, но не удавалось - никак не мог согреться. А как только закрывал глаза, то Володя Чиж или Витька Воробьев тянулись к нему и пытались забрать у него куртку, которой Михаил укрывался. Но он не отдавал её, крепко схватившись за рукав и воротник, натягивал её на себя, на самый подбородок.
  - Нет, нет, Володя, ты зря его туда потащил, можно было и с бугра понаблюдать за этим небесным представлением.
  Голос говорящего Михаилу был хорошо знаком, но, как назло, никак не мог вспомнить, чей он.
  - Там же под низом ледяная пробка. Я же тебе говорил.
  - Ну, ты же меня туда водил, когда это начиналось, представление.
  - О, нашёл, с чем сравнивать, ты-то у нас самый закаленный, - смеется. - А что осталось из настоек?
  - Кедровки немножко, иван-чая с пол-литра, мёд дикий.
  - Ты его еще не выкинул? Зря, им и отравиться можно.
  - Так я же живой.
  - Володя, с этим делом не шутят.
  - Ну откуда ты знаешь, что мёд с клоповника собирали пчелы, а, оладь им в крылья?
  - Я не знаю, что такое клоповник, а вот с багульника - так это точно они собирали этот нектар. А он такой же ядовитый для человека, как мухомор, сам знаешь.
  - Тебя, может, и тошнило, но я вчера по капельке этой настоечки в чаек добавил и все нормально.
  - И Мишке?
  - Так капельку! - протяжно провыл Чиж
  - Ё-кэ-лэ-мэ-нэ, Володя. Так он не только простыл, да еще и отравился этой твоей капелькой. Ё-кэ-лэ-мэ-нэ.
  - Вот, оладь тебе в рыло!
  Михаил с трудом слушал ссору кого-то с Чижом. С кем же Чиж говорит? А как не хотелось вылезать из теплой куртки, чтобы узнать это.
  
  Медведь лез на дерево. Животное было огромным и сильным. Его когти впивались в кору со скрежетом, зубы громко клацали, и он уже вот-вот своей пастью схватит его за ногу и перекусит. Но Михаил никак не мог залезть выше, что-то мешало ему. Скорее всего, это ветка, упершаяся ему в плечо. Да еще и какие-то муравьи лезут по его коже, да так больно кусаются, что выть хочется.
  Михаил машет руками, сбивая муравьев с себя. А к ним еще добавились и пчелы. Гудят, жужжат и жалят, жалят его в руки, в ноги, а еще и этот медведь, лезущий снизу. Михаил оттолкнулся от дерева и полетел вниз...
  
  - Миша, Миша, просыпайся, чаю нужно тебе попить, а то сгоришь.
  Перед глазами было знакомое лицо, но никак не мог понять, кто это. Борода, местами поседевшая, закрыла почти все лицо этого человека. Глаза, как глаза. Волосы кудлатые, длинные, нечесаные. Ещё и улыбается.
  - Миша, не узнаешь! Это же я, Виктор Воробьёв. Миша.
  - Мне холодно, - с дрожью прошептал Филиппов.
  - Это тебе так кажется, просто переохладился ночью, да немножко отравился багульником.
  Тяжесть в голове еще не ушла. В висках что-то стукало.
  - Давай, давай, поднимайся. Миша, Миша! А ну-ка настройся, ты же это умеешь?! Давай, давай, включайся и разгоняй свою болезнь.
  - Да, да, - усевшись на нарах, Михаил с трудом поднял голову и, попытавшись улыбнуться, протянул руку Виктору:
  - Привет, дружище!
  Чай с блюдца (откуда только оно здесь оказалось) обжигал губы, но Михаил, не отрывая их, втягивал в себя эту горячую, сладкую и бодрящую воду. И только он заканчивался в блюдце, наполнял его заново и пил, пил, пил.
  К миске с супом не притронулся, как и к нарезанному салу, к луку, к дымящемуся парному птичьему мясу. Прислушивался к разговору Виктора с Володей, но в него не вступал.
  - Вы меня извините, ребята, я еще полежу, - поставив блюдце на середину стола, прошептал Михаил.
  - Это правильно, - поддержал его Виктор. - Печку продолжать топить?
  - Не, не, хватит, уже отошел вроде, - поднял руку Михаил и, отвернувшись к стенке, накрывшись с головой курткой, сказал, - в голове такой бардак.
  - Выкинь сейчас же этот мёд, Володя! - громко прошептал Виктор, выходя из избы. - Отравитель ты наш.
  
  
  
  
  - 4 -
  
  Вечерняя прохлада успокаивала сердце. Сознание вернулось на место и стало спокойно работать в своем обычном ритме. А вместе с этим и в висках перестало давить, и свежесть в голове снова появилась.
  Виктор с Владимиром пришли поздно. Увидев их, Михаил успокоился. Значит, ему не приснилось, что ребята собирались уходить в лес. Подвесив над костром котелок с остывшим шулюмом, пошел к дровяной кладке.
  - О-о, да ты еще и дров нарубил! - улыбнулся Виктор и, обняв Михаила, сказал, - ну, привет, дружище. Мне Володя все рассказал, что ты в отпуск собирался. Извини, не знал, но ты, пойми, здесь происходят какие-то непонятные события, атмосферные это или природные явления, не знаю. Я бы даже сказал по-другому - фантастические, сказочные события, мистические. Миша, - Виктор присел на бревно, и постучал по нему ладонью, приглашая и Филиппова присесть рядом, - сразу все и не расскажешь. А я даже не знаю с чего и начинать.
  - Хм, - в ответ широко улыбнулся Михаил. - Да уже и сам насмотрелся на кое-что здесь. Ты это, как пропал-то. С этого начни.
  - Длинная история, - посмотрев на Филиппова, Воробьев поднялся с бревна. - Сначала накорми, а то на голодный желудок и мозг отказывается работать,- подхватив нарубленные ветки, понес их к костру.
  Что удивило, это сани, которые подтаскивал к двери избы Чиж. Ладно бы зима была, а то летом - и сани. И что интересно, направляющие полозья из дерева, вычищенные до белизны, спереди одинаково загнуты. Это для того, чтобы за ветки не цеплялись, в траве и в кустарниках не путались, догадался Михаил. Но больше всего интриговало, что лежит в нескольких мешках.
  Первым начинать разговор на эту тему Филиппов не решился. Помог Чижу стащить с саней один мешок, он оказался тяжеленным, и что-то в нем постукивало. Железо. Второй мешок помог Володе стаскивать с саней Виктор. Оглядевшись по сторонам, он что-то шепнул Чижу. Тот сразу же направился к дровне, взял топор и ушел в лес.
  - Что это? - поинтересовался у Воробьева Михаил.
  - Доспехи, - в ухо шепнул Виктор, - пятнадцатого века.
  - А чего прячешь их и от кого?
  - Та, Чиж сказал, что за вами хвост был.
  - Не понял.
  - А он всегда есть, - вздохнув и чему-то ухмыльнувшись, перебрав пальцами свою бородку, тихо сказал Воробьев. - Я, Миша, лет десять, если не больше, с хвостами здесь. Всем хочется без мучений набрать "сувениров". Одни копаются в местах, где были бои в Первую и Вторую мировую войну, другие, в древних местах. Вот как мне удалось здесь кое-что взять, да по глупости об этом в столице на двух семинарах рассказал, да дал в Екатеринбурге интервью в один журнал, так и хвост получил. А он, брат, из таких ребят состоит, которые и убить готовы за простой меч, которому века три всего-то, ну, может, четыре. А здесь и богаче находки есть.
  - Я икону видел у Чижа.
  - Это я попросил, чтобы он тебе её показал. Ей не менее тысячи лет. А есть и другие иконы, помоложе той - и золотые, и серебряные. И, что особенно важно, изготовлены они здесь, из болотного золота, серебра. И не только иконы, а и животные, птицы. Слышал о Золотой Бабе? А она не одна, Миша. Здесь в каждом поселении шаман жил, и все они знали дорогу к кузнецам местным. И жили они не в остяцких городах, а в лесах, сбежав от царя, от татар, и промышляли тем, чем умели заниматься. А для местных жителей - хантов, манси, татар, пермяков - их изделия были ценными.
  
  Шулюм получился недосоленным, это отметил вслух только Чиж. Ели быстро, словно куда-то торопились. Закончив ужинать, разлив по кружкам чай, Виктор вышел во двор, уселся на скамейке у избы и позвал к себе Михаила.
  - Спасибо, дружище. А теперь можно и поговорить, а то через час снова начнется светопреставление.
  - Угм, - сделав глоток горячего чая, Михаил посмотрел на товарища. - Так куда ты пропал?
  - А ты вот своими руками поводил бы и выяснил, - с ехидцей на лице посмотрел на Филиппова Виктор.
  - Я не ясновидец.
  - Извини, это так моя жинка думает. Да и отец тоже. Я не знаю, Миша, как это назвать, - немного подумав, продолжил разговор Воробьев, - но что-то похожее на искривление времени. Понимаешь?
  - Хм, - с удивлением покачал головой Михаил. - Эту мысль подсказал мне Фёдор Алексеевич Скуратов, он недалеко отсюда живет. Да и я почему-то с ним согласился, хотя понимаю, что этого не может быть, но что-то такое есть.
  - Ну, вот и хорошо, - перебил Михаила Виктор, - легче будет говорить на эту тему. Ты, надеюсь, расспрашивал его об исторических окнах. Скуратова?
  - Так это правда?
  - А как ты думаешь?
  - Лягушка там есть? - кивнув на мешки, прикрытые ветками, спросил Михаил. - И кольчуга?
  - Да.
  - Значит, это был не сон? Казаки у болота стояли, кого-то искали. Потом ты на острове в куртке плащевой?
  - Нет.
  - Ну не верю я в это, Витя? - захлопав рукой по груди, громко прошептал Филиппов.
  - Я тоже.
  - Ты что, их украл?
  - Да как тебе сказать? Купил. Здесь недалеко под Агиришем, стояло в те давние времена Кодское городище. Временное, так сказать. Еще при Иване Третьем здесь, по берегам Оби, Ендыря хантыйские, остяцкие и вогульские княжества стояли. К примеру, километрах в ста пятидесяти отсюда - Алычёвых. Воинственные. Платили России дань мехами, золотом, на племена рядом живущие нападали, забирали у них все - оленей, меха. У Ивана Третьего в те годы сил не было навести здесь порядок, защитить племена хантыйские и мансийские от их набегов, он вёл войну с новгородцами, ливонцами, татарами казанскими и крымскими.
  Но когда он победил татар и новгородцев, то сразу же сюда, в Югру, отправил мощное пятитысячное войско под командованием князей Петра Ушатого, Симеона Курбского, Заболоцкого-Вражника. Слышал? - улыбнулся Виктор. - А другого выхода, Миша, не было: мало того, что Югра ему не платила дань - кодские князья не только об этом забывали, да еще и грабили города, деревни северо-восточных окраин Московии - пермяков, вятичей и других.
  Особенно этим любил заниматься кодский князь Молдан. Он по науськанью родни да соседей решил жестоко отомстить русским за свое поражение от войска князя Федора Курбского. Это было в 1483 году. Видите ли, не мог пережить Молдан своего унижения, когда, будучи в плену, выпрашивал милости у царя. И тот смилостивился, вернул ему владения, доставшиеся ему от предков, но с одним условием - будет собирать дань и платить ее Московии. А когда подальше от царя ушел, то снова начал заниматься старыми делами, ничего не платя.
  Обозлился из-за этого на него Иван III и направил в 1499 году сюда, князя Федора Курбского с войсками. Они наголову разбили орды остяцких и вогульских княжеств и принудили их подписать договор о вступлении их земель под защиту великого Князя Московского.
  - А я только знал историю про Ермака с казаками.
  - Это по школьной программе, - похлопал по плечу Михаила Виктор. - Второй раз Иван Грозный порядок здесь наводил. Но это уже чуть позже произошло, когда кодские остяки московскому царю челобитные посылали, через Сибирский Приказ. Мол, живем мы по краю Оби, кормимся рыбою, а других промыслов - охотой и кузнечным делом заниматься, добывать пушнину и ископаемые, государь, у нас нет возможности. Кондинские остяки и пелымские вогуличи не дают нам этим заниматься, и более того - постоянно нападают на наши поселения, грабят. А в те времена из Московии много крестьян сюда бежало. Вот здесь, к примеру, где мы сейчас с тобою находимся, и было одно из небольших поселений, - Виктор ткнул пальцем в землю. - Здесь, Миша, вот здесь прямо. И привел их сюда священник с Ендыря, они жили приблизительно там, где сейчас поселок Каменный.
  - Далековато. Это ж от Югорск километров триста. А кто священником был?
  - Священником? - словно очнулся после короткого молчания Виктор. - Феодосий, говорит шаман. Говорит, русый он был, здоровяка, и камни знал горные. И привел сюда семьи кузнеца и других мастеров, охотников, древоточцев.
  - Это тебе сказал шаман? Как это понять?
  Но Виктор не ответил на этот вопрос, о чем-то задумался, видно какая-то новая мысль его посетила.
  Михаил, подбросив веток в костер, наблюдал за Чижом, чистящим свое ружье.
  - Вот я, Мишенька, и сказал тогда на семинаре, что золото в болотах добывали эти поселяне, серебро и делали из них не только иконы, но и ходили с ними в соседние стойбища хантыйские, обменивая их на шкуры, мясо, хотя им и своего пропитания хватало. Но цель у священника Феодосия была другая в этом заложена. Ханты, манси - язычники. Они верили в Золотую бабу. И когда кузнец им её сделал из серебра, а Ворона - из золота, обиделись на него они. Но эта обида была только из-за того, что Бабу нужно было сделать из золота, а не из серебра. Мол, слышали они, что у кондинского княжка есть она золотая.
  А услышав это, Феодосий упал ниц и начал молиться Христу, иконе, которую к ним с собою принес. И произошло знамение: разверзлись тучи, и появился среди них Сын Божий и окрестил он народ хантыйский и сказал, чтобы слушались они священника, в его устах - правда. И позолотела эта Баба, а Ворон стал серебряным.
  И видел это шаман, и созвал он духов. И Феодосий остался при нем, и видел он духов, и говорил с ними, и они слушали его. И сказал один из духов, что он видел ангелов Божиих, и они его защищали от злых духов подземных. И услышали это люди, и стали они смотреть на икону и учиться у Феодосия молиться Богу. Но при этом у них договор был с шаманом, чтобы не мешал он выбирать своему народу обращаться к Богу.
  - А ты говоришь, что шаман помнит, как звали священника того - Феодосий? - спросил Виктора Чиж. - Это сколько же тогда лет тому шаману?
  - Дух его приходит и говорит.
  - А кто же такой Кёв Лук, к которому, Володя говорил, что я должен придти?
  - Он тонх-урт, хранитель идолов. И дорога к нему еще не открыта, Миша. Что-то мешает ему это сделать, но он знает про тебя, он зовет тебя и называет тебя чепэнын-хоем, то есть ворожеем, которому Бог дал силу.
  - Угу, хорошо, - подбросив обрубок толстой сухой сосновой ветки в костер, Михаил глубоко вздохнул, и подумал про себя: "Здесь они, видно, все рехнулись, вместе со мною". - Вить, - один вопрос: а что то за туман, в который ты ушел, а сейчас вышел из него?
  - Туман? - Виктор, не отрываясь, смотрел в глаза Филиппову. - Туман как туман. Это когда пар поднимается из воды реки или болота, или воздух очень влажный, а земля... - и, словно прислушиваясь к чему-то, замер, подняв указательный палец вверх.
  Плавный, протяжный звук, раздавшийся вдалеке, привлек внимание и Михаила.
  "И-и-у-и-и-у-у-у, ий-ку-у-у, ий-ку-у-у".
   Музыка варгана потихонечку стала нарастать своими звуками, плавно плывущими в волнах воздуха, наползая на Михаила сверху. Что это? Он еще ни разу не видел музыку в физическом теле, а это была именно она, превратившаяся в большие ладони, перебирающия своими туманными пальцами ветки, листву, верхние стволы деревьев. "И-и-у-и-и-у-у-у, ий-ку-у-у, ий-ку-у-ук-ка-а". Нет, это не пальцы и вовсе не руки, а вороний клюв, огромный вороний клюв целится в него с верхней ветки сосны. Злой клюв, злой! А какие страшные глаза у этой птицы, налившиеся кровью. Это она его хочет клюнуть...
  Медвежий рев, раздавшийся невдалеке, был настолько неожиданным, что Михаил с испугу подпрыгнул. И куда-то в это же мгновение исчез ворон, как и мутное облачко, тянущееся к нему.
  
  - 5 -
  
  - Вот оладь им в пасть, - выругался Чиж, всматриваясь в кустарник, разросшийся около бугра. - Третий. И откуда они? Здесь, когда начинается это, - кивнул в сторону того остова огромного дерева, - они, оладь им в душу, уходят. Не оттуда ли они к нам заглянули, Вить?
  - Кто его знает, - прошептал тот. - Давай, лучше руководи парадом, а то я...
  Рев медведя раздался совсем близко, за тем самым кустарником, куда всматривался Чиж.
  И выстрел, сделанный в то же мгновение Чижом, был точным. Ветка кустарника, сорванная мощной силой, взлетела вверх, и из середины ольховника что-то огромное, черное с ревом бросилось в их сторону. Это был медведь.
  Что было дальше, Михаил не понял. Он только видел себя, поднявшегося на ноги и, упирая приклад ружья в своё плечо, сделал два выстрела в бегущего к нему огромного животного. А потом, сжав со всей силою два патрона в ладони, забыв их вставить в ружье, открыв рот, следил за происходящим.
  Чиж, прикрыв собой Михаила, прицелился в зверя и начал стрелять без остановки: бах, бах, бах, бах...
  Медведь, получая мощные удары пуль, вздрагивал всем телом, затем сбавил скорость и буквально в трех метрах от них остановился, поднялся на задние лапы. Голова его с силой метнулась назад от удара очередной пули.
  ...Бах, бах. И это огромное животное шагнуло назад, а потом, наклоняя туловище вперед, подняв свои лапы вверх, начало падать. Его огромные когти-ножи чуть не задели лица Чижа. Но Владимир так и продолжал стоять, как изваяние, не шелохнувшись. Подскочивший к нему Виктор, замер рядом с медведем, всматриваясь в него - мертв ли. Но в тот же момент сзади них заревел другой медведь. Развернувшийся первым к нему Виктор крикнул:
  - Заряжайте, - и, прицеливаясь, сделал выстрел.
  Михаил очнулся от оцепенения. Вытащив из стволов пустые гильзы, на их место воткнул новые патроны, и, вскочив на ноги, смотрел в то место, куда выстрелил Воробьев.
  - Ребята, - громко просипел Чиж, - в избу. Бегом!
  - Ты, чё, крыша поехала? - воспротивился Виктор.
  - А кто его знает, оладь ему, - осматриваясь по сторонам, продолжал сорванным голосом сипеть Чиж. - Думаешь, мы им нужны? Первый, что ревел, уже стар - так, для виду самку зовет, а второй, совсем молод. Он-то и опасен.
  - А я в кого сейчас стрелял?
  - В старика. Боюсь, что здесь и та медведица, Миша, что дня три назад нас гнала. Она, похоже, и привела сюда своих женихов.
  - Вы о чём?
  - Потом расскажу, эхгэ, - кашлянул Владимир.
  Услышав это, Михаил почувствовал дрожь в теле.
  - Миша, твоя цель сзади, смотри туда, откуда вышел тот медведь, которого только что завалили. Оладь ему в морду! - И смотри, чтобы не поднялся. Витя, ты гляди за зоной от избы сюда.
  Тишина, воцарившаяся вокруг, начала раздражать. Михаил только и успевал просматривать все свободные зоны со своей стороны, не забывая поглядывать на лежащего на брюхе невдалеке от него огромного медведя. Запах, шедший от него, был вонючим, словно эта зверюга вывалялась в падали какого-то гниющего животного. Но нос быстро привык к этому запаху, и уже через какое-то время Михаил перестал прикрывать рукавом его, а внимательно всматривался в лес.
  Звонкий щелчок, раздавшийся где-то вверху, вспугнул Михаила, и он стал дрожащими руками водил прицелом по веткам. Но, когда увидел белку, успокоился. Задержав на ней пару секунд взгляд, осмотрел все кроны растущих рядом деревьев - ничего. И, резко опустив глаза, оторопел.
  Что это было, он так и не успел понять. Осознав, что это что-то страшное и опасное, пальнул в него и начал в карманах искать другие патроны.
  Выстрел кого-то из ребят, раздавшийся рядом с его ухом, немножко оглушил Михаила.
  И вот наконец-то он нашел патрон, вытащив его, попытался вставить в ружье.
  - Миша! - раздался крик Чижа. - Вытащи гильзы из ружья и вставляй патрон! Ну!
  - Блин! - только и выкрикнул в ответ Михаил, продолжая бить патроном в гильзу, застрявшую в стволе его ружья, и искать глазами то, что-то страшное, похожее на медведя, стоявшее только что в шагах десяти, а может, и ближе.
  - Что это было? - голос Виктора подтвердил это.
  - Что? - спросил у него Михаил.
  - Кажется, какой-то, даже не з-знаю, - начал заикаться Воробьев. - К-кажется м-мед-дв-ведь, а в-вроде и нет, ч-что это б-было?
  - Колдун, или что-то такое же, - прошептал Чиж. - Витя, Мишка, что это с вами? Крыша поехала? Да посмотрите, куда вы суете патроны! Вытащите отстрелянные гильзы! - зычным голосом сказал Чиж.
  И только сейчас Виктор с Михаилом пришли в себя. Перезарядили свои ружья и замерли.
  Михаил не находил себе места от желания переспросить у Виктора, что тот увидел. Но, остерегался это сделать, понимая, что они должны сейчас молчать. Молчать, внимательно вслушиваясь, выделяя из множества звуков тот, который для них сейчас самый опасный.
  Снова что-то треснуло со стороны Михаила, только уже за избой. Приподняв наизготовку ружьё, Филиппов только сейчас заметил, что забыл снять с курков предохранитель. Его щелчок был очень громким, как и гул от пролетевшего рядом с его лицом шмеля. С напряжением всматривался в каждое дерево, начинало казаться, что за каждым стоит медведь и ждет своего момента, чтобы наброситься на перепуганных мужиков. Начал подниматься и лежащий рядом медведь, но, как только Михаил наводил на него стволы, тот тут же падал. А за углом дома еще один медведь прячется и вот-вот выскочит и набросится на них.
  Капли пота начали скатываться со лба к глазам, пощипывая их. Не выдержав этого неприятного ощущения, Михаил, закрыв глаза, начал тереться веками о приклад ружья. И только успел сделать какое-то движение, как сзади него раздалась канонада выстрелов.
  Большая ветка с сосны начала падать, срывая и ломая мелкие ветки.
  Михаил быстро оглянулся: Виктор с Владимиром стояли к нему спиной и куда-то целились.
  - Что там? - резко спросил Филиппов, продолжая внимательно рассматривать сосну, с которой несколько мгновений назад упала ветка.
  - Миша, в-в-вро-д-де м-медведь был, - откликнулся Воробьев.
  - Я не понял, вы стрельнули, а у меня ветка обрушилась. Так вы в нее стреляли?
  - Какая ветка? - спросил Чиж. - Ты это, не шути. В лесу он стоял.
  Мурашки побежали по коже, Михаила затрясло. Глянул на убитого медведя и вздрогнул вместо него лежали те самые мешки, прикрытые ветками, которые Виктор притащил на санях,.
  - Где медведь?! - с испугу крикнул он во все горло.
  И почувствовав, что кто-то схватил его сзади за локоть, выстрелив вверх, побежал в лес.
  
  - 6 -
  
  Ветки хлестали по лицу, по рукам. Но этой боли Михаил не чувствовал, а бежал, бежал и бежал. Лучи солнца местами слепили, пробиваясь через кроны березы мелких сосен. И, неожиданно поскользнувшись, Михаил почувствовал, как его тело оторвалось от земли, и с размаху сел рядом с гнилым, почти рассыпавшимся от старости пнем.
  Через несколько мгновений начал приходить в себя, осмотрелся. Кругом небольшие деревца, местами белый мшаник, который, скорее всего, и стал причиной его падения. Руки на месте, как и ружье, боли нет ни в ногах, ни в руках, ни в спине. Попытался подняться и сделал это без труда, а вот ствол забит мхом, этого еще не хватало.
  По привычке разомкнул ружье, вытащил патроны и глянул в небо через стволы. Нижний ствол "вертикалки" был чистым, только в верхнем застрявший мусор. Вычистил его пальцами и еще раз посмотрел сквозь него - теперь он блестел. Вернул на место патроны и сомкнул стволы.
  Тишина. И снова почувствовал в теле возвращающуюся дрожь. Тишина еще не говорила о том, что он в данный момент мог находиться в безопасности. Медведь - это жестокий хищник, и если даже сытый, все равно оставался зверем, который не признает человека на своей территории.
  Резко повернув голову направо, прислушался. Что-то показалось. Не медведь ли приближается? Левой рукой провел по воздуху и тут же переложил в нее ружье. Подняв перед собой правую руку, начал посылать свои волны в ту сторону, откуда он почувствовал страх. Остановился, повернув ладонь к себе, стал "прислушиваться" к возвращающимся волнам.
  Кожу сушил только прохладный ветерок, ничего не рассказывая ему о том, приближается кто-то или нет. А вот слева почувствовал холодок, тот самый холодок, которого он так не любил, ледяной.
  Задрав голову и встав на цыпочки, посмотрел вверх, и глаза его нашли тот самый остов от древней сосны-великана. Она была совсем...
  И снова он услышал песнь варгана: "Фи-э-э-у-и-и-э-у-у-у, фью-э-э-у-э-у". Она шла именно оттуда, со стороны того дерева, но теперь уже шла не туманным облаком, а разделением на радужные оттенки солнечных лучей. Это зрелище было необычным, каждая волна играла искорками сине-оранжево-зеленых микро-вспышек, как из озерной глади покрытой при бризе мелким дрожанием воды.
  - Ми-ш-ша.
  Это была не музыка варгана, но этот крик, или эхо, очень хорошо подыгрывал песне, льющейся от остова дерева-великана - "Фи-э-э-у-ми-и-э-у-у-у-ша, фью-э-э-у-ми-и-э-у-у-ша".
  - А-а-а, - то ли окликнул Михаил зовущее его эхо, то ли стал подпевать музыке варгана, беспрерывно рассказывающей ему о разливающемся вокруг него покое. - А-а-у-у! - и звучание голоса у Михаила был таким же плавным, и она на крыльях эха разносилась вместе с песней варгана по лесу.
  Топот, приближающийся к нему, сразу же привел Михаила в чувства, и, схватив обеими руками ружье, Филиппов понесся к остову дерева-великана, чувствуя, что только именно оно его сейчас спасет от надвигающейся смерти...
  И как неожиданно было для него увидеть туман, лежавший на островке выпученной сухой глины. И ноги без остановки несли его тело к нему, и Михаил этому не сопротивлялся, а ускоряя шаг, спотыкаясь о ветки кустарников, несся к своему спасителю-туману.
  И он его принял, окутывая белым молочным воздухом. Михаил почувствовал, как ноги его оторвались от земли, и он, превратившись во что-то легкое, как пушинка, подвластное легкому ветру, раскачиваясь, опустился на землю, около огромных деревьев-великанов, раскинувших свои толстые корни-змеи по земле. И такая благодать охватила все его тело, все его сознание, что он забыл об испуге, чувствуя свое спасение...
  
  Глава 12. Подарок шамана
  
  Лампада, горевшая в углу, привлекла к себе внимание Михаила. В избе было темно, только лампада и еще несколько свечей, развешенных на стенах, тускло освещали комнату, в которой он находился. Посередине комнаты стоял стол, сделанный из тонких бревен, вокруг него - скамьи. Стены были темными, видно, изба была уже старой, потолок тоже сложен из бревен, лестница в дальнем углу упиралась в открытый чердак.
  Михаил приподнялся и невольно удивился тому, что на нем вместо привычной одежды - куртки со штанами - какая-то рубаха или куртка, сшитая, похоже, из шкурок белки, горностая, может, и других мелких животных - соболя, куницы. Во многих местах мех уже вытрепался - трудно разобраться. И что еще отметил, она длинная, до колен. А лежал он на мягком покрывале, непонятно из чего сделанном. Провел по нему пальцами и почувствовал его плотность, как у скатерти. О-о, да это же шкура какого-то животного, местами порванная и сшитая темно-серыми нитками.
  "Где же это я? Неужели у шамана?"
  Спрыгнув на пол, чуть не поскользнулся. Доски были сырыми и на ощупь скользкими. Натянул на ноги лапти и пошел к столу. В доме никого не было. Присмотрелся к лампаде у стены, и невольно ойкнул - это была не лампада, а что-то наподобие свечи, только не восковой. А из чего она? Подошел поближе, и снова охнул. Это была рыба. Рыба? Точно, шурогайка (мелкая щука), воткнутая пастью во что-то мягкое, а хвост светился то голубоватым, то еле желтым с коричневым оттенком пламенем. И это не удивило его, так как встречал такое в мансийских избах. Они использовали для свеч не только маленьких щук, но и других рыб - сорогу, ельца, подъязка. Что говорить, жирная рыба в их реках живет, вот и используют её не только для своего пропитания, для корма собак, но и как свечи, и как дрова.
  И только сейчас он почувствовал в избе запах жареного рыбьего жира. Но он не отпугивал Михаила, видно, когда спал, привык к нему. А печка была настоящей, русской. Она стояла за углом, почти у самой двери, высокая. Внутри нее с гулом горел огонь, но, к счастью, вместо рыбы около печи были сложены длинные, с полметра, а то и большей, дровины.
  С другой стороны стены - полки. На них стоят чугунные казаны разной величины, деревянные кружки. Они-то и привлекли внимание Михаила. Поднял одну из них - легкая, изнутри не имеет ровного круглого отверстия, выточено оно, скорее всего, ножом. Опустил ее в деревянное ведро, стоящее на скамейке, набрал воды, теплая, по вкусу - кисловатая, значит, болотная, отметил он про себя, но воду выпил без остановки, до дна. А потом еще раз набрал кружку дополна и уже не торопясь, пил её.
  - Эх-х-х, - выдохнул он, и, поставив кружку на место, невольно глянул на свою обувь. Удивительно, это же настоящие лапти, сделанные из коры березы, и как удобно они сидят на ноге, будто он уже не раз ходил в них.
  Высморкавшись, стал дальше осматривать избу. Чего-то здесь не хватало, а чего, никак не мог понять. Интересно, где эта изба стоит? Хотел глянуть в окно и только теперь понял, чего не хватает в избе, - окон. Удивительно, он ни одной избы не помнит без окон, и вот она первая.
  Приложился плечом к двери, она поддалась и, протяжно с писком, отворилась. Но это была, как оказалось, дверь в соседнюю комнатку, небольшую, в которой спал он. Она была узкой и длинной, с одной стороны тянулся стол, сделанный из отесанных бревен. Посередине его большая доска, на которой стоял чугунный казан, прикрытый тонкой доской. Поднял крышку, а в казане шулюм. И ложка рядом деревянная, по размеру напоминающая небольшой ковшик. Но судя по ручке, это все же ложка - для разлива, скорее всего. А вот на стене чуть повыше, рассмотрел висящие ложки. Взял одну из них и зачерпнул супа, и, приложив ее к губам, попробовал. Да, это был самый настоящий мясной бульон, только не соленый.
  Зачерпнул еще одну ложку, отпил. В следующий раз опустил её глубже в суп и нащупал что-то твердое, но это было не мясо, а какой-то овощ, по вкусу не напоминающий картошку, и более твердый. Раскусил его, и, распробовав, пришел к мнению, что это, скорее всего, репа. Точно, самая настоящая репа, и по-своему вкусна. Вот как бывает, вместо картофеля можно и репу в суп положить. А что? Оригинально.
  Желтый огонек, блеснувший где-то в верхнем дальнем углу, привлек внимание. Что это? Без света трудно рассмотреть. Потянулся рукой к выключателю, но тут же одернул ее, вспомнив про свечи, висящие в другой комнате. Сделал несколько шагов к тому месту, где ему что-то показалось, и опешил. Это была большая птица, при приближении к ней она подняла крылья и смотрела на него своими круглыми глазами-фонариками.
  - О-о, - прошептал Михаил, - да это же филин. И белый? Редкая птица. Что же ты здесь делаешь, Филин? Живешь здесь, охотишься по ночам и хозяев кормишь зайчатинкой, белкой, горностаем, рябчиком? Неужели это так? Чего молчишь? А к двери пропустишь? Нет. Или ты не филин, а полярная сова?
  Птица, подняв крылья, вытянула голову вперед и не сводила с человека глаз. По размеру она была очень крупной, чем и пугала, и у Михаила не хватило смелости приблизиться к ней. Судя по одежде, он здесь был не в заточении.
  Кто же он здесь? Гость? Раненый, которому кто-то оказал помощь? Кто?
  Что-то хрустнуло. Прислушался, и только по падающей белой пыли догадался, где это произошло - на чердаке, куда уходила лестница. Это, скорее всего, с крыши. Подошел к лестнице, дернул её, не сдвинулась, значит укреплена. Поднял голову и тут же с испугу присел: как взлетел филин, он даже не услышал, только увидел его парящим над ним, и тут же, прикрыв лицо руками от когтей огромной птицы, сжался. А она Михаила и не коснулась.
  - Ка-ав, ка-ав, - закричала птица, усевшись где-то наверху.
  "Значит точно - полярная сова, - подумал про себя Филиппов и, упершись руками в пол, хотел привстать, но тут же почувствовав что-то мокрое под руками, посмотрел вниз. Это был снег. Снег? На улице же лето!
  Пошел в ту маленькую и узкую комнатку, где только что сидела сова, но к удивлению, дверь оказалась без ручки. Всю ее ощупал, пытаясь найти хоть какой-то секрет, но не нашел. Поставил рядом коптящую щучью свечку, еще раз с её помощью все внимательно осмотрел, каждый сантиметр, и понял, что ошибся. Это была не дверь, а стена. Где же он находится? В большой комнате тоже не было двери, и, рискнув, поднял над собой свечу, полез по лестнице вверх.
  - Ка-ав, ка-ав, - подала голос сова. Но он ее так и не увидел.
  Второй этаж напоминал небольшую комнату из того же толстого обтесанного сруба. Лестница упиралась в потолок. И тут только Михаил приметил дверь. Она была квадратной, с деревянной ручкой. Через пять ступеней по лестнице уперся головой в нее и попытался сдвинуть с места, поддалась. Она сидела не на петлях, а упиралась в толстые рейки. Сдвинув ее в сторону, поднялся еще на четыре ступени вверх, осмотрелся.
  Поднявшийся сквозняк чуть не задул свечу. Эта комнатка напоминала небольшой чердак, служивший хозяину хранилищем для дров. В углу справа стояло небольшое копьё. Михаил, встав в полный рост, приподнял его - тяжелое, обхват в ладонь, а вот острие было длинным и очень острым, только из чего сделано, сразу и не разобрался. Похоже из рога лося, с врезками-углублениями по краям. Провел по ним пальцами и тут же одернул руку: их кончики были такие же острые.
  Рядом с копьём стоял лук. Высокий, почти в полроста Михаила. Потянул на себя его тетиву, не поддалась. Присмотрелся к нему внимательнее и увидел посередине изгиба лучины маленькую выемку, скорее всего она сделана для стрелы. И что самое интересное, сама лучина была сделана не из какой-либо ветки, а из сложенных и склеенных друг с другом реек. С таким оружием он был знаком только в детстве, когда играли в индейцев.
  Колчан со стрелами заинтересовал не меньше. Каждая стрела длинная и тяжеловатая, а вот кончики их были железными, и не такими красивыми, как в кино, а напоминали собою кривые расплющенные гвозди, местами зазубренные, как острие копья.
  Ниже стоял еще один лук, наверное, сделанный отцом для ребенка. Поднял его, попытался натянуть тетиву, она не сразу поддалась его усилиям. И колчан со стрелами для маленького лука стоял рядом. Он тоже был сделан из толстой кожи какого-то животного, как и большой колчан. Стрелы короткие, но тяжелые не оперённые, как большие стрелы. Потрогал ногтем большого пальца кончик стрелы и тут же чуть не сорвал ноготь. Сердцевина острия была железной, обтянута с двух сторон ровной веточкой, скорее всего из березы или осины. Тонкая работа. Большие стрелы такие же. Да уж.
  Прикрывая огонь рыбной свечи, посмотрел вверх. Над ним тоже была квадратная дверца. Толкнул ее вверх, поддалась. Но оказалась не цельной крышкой, разъехалась на две части. И тут же снежная пыль посыпалась ему на лицо, за шиворот, и он, потеряв равновесие, еле устоял на лестнице. Удержался Михаил, упираясь головой в правую часть дверцы, стал подниматься выше и выше.
  Снаружи был день, легкий морозец, снега совсем мало. А вот что не менее удивило - он оказался внутри большого кустарника, то ли рябины, то ли ольхи, а по бокам вместо крыши избы, в которой находился, земля, поросшая белым мохом. Дом оказался землянкой, вырытой у края бугра. А печной трубы не нашел, только по легкому дымку, идущему с огромной сосны, догадался, где она находится. Да уж, хозяин. Хитрый человек, и на выдумку горазд. Но кто он? Вот в чем вопрос.
  
  
  - 2 -
  
  Унты были не по ноге Михаилу. Это было еще одной из подсказок, что он здесь гость, а не хозяин. Успокаивало. И еще, что навевало грусть, он попал не в тот мир, в котором жил. Лук, стрелы, землянка, и как назло ничего другого - часов, сотового телефона из той жизни, из которой он попал сюда. Даже горшки, ложки какие-то необычные, а кресало вместо спичек.
  В принципе, то, что в этой землянке рыба используется вместо свечи, это нормальное явление. Может, человеку нравится запах жженного рыбьего жира, может, у него нет возможности выбраться в город и купить те же свечи, лампаду. А то, что он ходит в шкурах. Ну, это как-то неэтично сегодня в обществе. Хотя, где же тогда это общество? В лесу общество? Ну и глупые мысли тебе лезут в голову, дорогой Ферапонт.
  Михаил остановился. Как это он себя сейчас назвал? Ферапонтом? Фантазер!
  Что-то заставляло Михаила идти по высокой траве, а не мху, покрытому тонким слоем снега. Наверное, чтобы не оставлять своего следа. Как хозяин землянки. Да, да, если его в доме нет, то почему тогда и вокруг землянки следа не оставил. Как же он ходит? Стоп. А случайно та сова - это не он, шаман? Мысль дурная, но почему-то засела в голову. А действительно. Если тот коршун, которого они с Виктором видели, превратился в человека... Стоп, стоп, если снег и морозец, то сейчас октябрь, ну, может, ноябрь. Хотя бывает и в сентябре зима приходит. Да уж. Это ж сколько он в этой землянке без сознания пролежал? Выходит три-четыре месяца. Вот это да. А как же он здесь оказался?
  Хотелось рвать и метать. Ну не по веткам же ходит хозяин и не по воздуху летает, как птица.
  Михаил остановился и никак не мог понять, что в данную секунду привлекло его внимание. Еще раз осмотрел каждую мелочь. Хотел было двинуться дальше, но услышал хруст ветки. Присел на корточки и стал всматриваться в кроны деревьев. И - дернулся от неожиданности... На нижней ветке сосны, под которой притаился Михаил, сидел незнакомый мужчина, лицо, заросшее бородой, почему-то не испугало его. Да он и не сидел, а стоял, полусогнувшись, одетый в такую же рыжую шкуру, как и Михаил. Какого роста - снизу трудно определить, а вот то, что его ноги были босыми, приметил сразу.
  - Семо, семо, - услышал он его голос. - Ну! Семо, ослоп!
  Удивительно, но каждое из этих слов ему было хорошо знакомо. Незнакомец кричал: "Сюда, сюда. Ну! Сюда, остолоп!"
  Последняя фраза больше напоминала приказ, она-то и заставила Филиппова осмотреть дерево, обнять руками его ствол и, упираясь в него снизу ногами, попытаться ползти вверх. А это сделать нетрудно. Но тычок по голове остановил Михаила. И, посмотрев вверх, понял, чем бородач недоволен, хрустом сухих веток.
  - А как? - невольно вырвалось у Михаила.
  - Тс-с-с, - приложив палец к бороде, просипел мужик и показал пальцем куда-то за спину Михаила. Без нижних сухих веток была береза. Попытался полезть по ее стволу вверх, удалось, но с большим трудом. Бородач оказался тут как тут, подхватив его за локоть, с легкостью потянул Филиппова на себя. Ох, и силища у него в руках необычная, медвежья.
  - Ферапонт, - шепнул бородач ему в ухо, - яти (бери), - и, дав ему в руки четки, легко перелез с березы на сосну, потом - на другую, третью.
  - Ретиша, не торопись, - чуть не крикнул Михаил бородачу и тут же прикусил свой язык.
  
  ...Да, да, это тот самый Ретиша, мужик, бежавший сюда из Нижнего Новгорода, как и он, Ферапонт - из-под Суздаля.
  Бежали они от своих хозяев по одной причине: помещица продала жену и детей Ферапонта, а его избила до полусмерти, и все из-за того, что на её псарне собаки стали гибнуть от болезни - мокроносой чумки. И если бы не дьякон, выходивший его - Ферапонта, то не выжить ему. И спасибо Иоану, что уговорил Ферапонта идти лесами за Урал, там, мол, ирий (рай) для беглых. Царю из-за войн, мол, некогда теми местами заниматься. Такое же и у Ретиши случилось, как продали его семью, поджег он усадьбу своего хозяина и в бега подался.
  Пути-дороги их сошлись на Урале, на торгах, где купцы у северных людей скупали меха, оленину, лосятину, рыбу. Зима лютая выдалась, и если бы не приютили их самоеды, маленькие люди с круглыми лицами, то сгинули бы. А в благодарность они с Ретишей помогали самоедам таскать оленей, резать их, шкуры снимать, а то, что языка не знали ненейского, так и это было ни к чему. На пальцах говорили. А когда царские служивые искали беглых крестьян, казаков, и к ним в юрты врывались, то Ферапонт в малицу прятал лицо, оставляя одни глаза на виду, и бубнил им на ненейском. Что говорил, не понимал, но ненеи его не выдавали, а только кивали ему. А когда "туча" уходила, лыбились Ферапонту, мол, живите с нами, помогайте, и мы вас не выдадим. И в знак дружбы Ретише и Ферапонту меховые чулки подарили, сапоги, рубахи.
  С тех пор Ферапонт с Ретишей, бывшим кузнецом, стали не разлей вода. Жили как братья. Ретиша купил себе молоток и молот, щипцы, наковальню. Мечтал на Урале заняться своим делом, здесь кузнецы, мол, в почете. Но когда перед его глазами царские стрельцы схватили двух мужиков, торговавших наконечниками для стрел, копий, саблями, и начали пытать их прилюдно, те сдались. Один пришел на Урал с Вятки, другой - со Смоленщины, бывшие крепостные, как и Ферапонт. Стали кузнецким делом заниматься, чтобы прожить. Нещадно избили их плетями стрельцы и оставили холопов на морозе помирать. И Указ царский зачитали, что всех беглых такая же участь ждет.
  Вот и решили Ферапонт с Ретишей дальше в бега пойти, за Урал в Ендырское кодское княжество или в Нангакарское. Люди судачат, что там все беглые, и князья набирают себе людей, не притесняют их и защищают от набегов воителей разных.
  Собрал все свои кузнецкие инструменты Ретиша и показал их ненеям и начал просить самоедов их с собою забрать.
  Антям, черный от копоти самоед, все удивлялся, мол, зачем Ретише нужны такие тяжелые вещи. А тот в ответ руку к сердцу прикладывал, а другой по горлу проводил, мол, без этого жить трудно. Добрый был Антям, дал сани Ретише и Ферапонту, который тоже купил себе пилу, несколько топоров, ножей, веревку. Так и поехали они с самоедами в их край, перебрались через уральские горы, и по зимникам большой колонной шли через болота и тайгу, через ручьи и реки.
  А в одну из ночей что-то не спалось ни Ферапонту, ни Ретише, чувствовали, что что-то страшное вот-вот произойдет. Поэтому по-тихому вышли из вежи (юрты), утащили подальше сани, к ним вывели своих оленей, и куда глаза глядят - на луну, пошли подальше от стоянки самоедов, через огромное болото. Долго шли, пока не уткнулись в бугор. Спасибо ночному светилу, висевшему над лесом в своей полной красе и освещавшему все вокруг, как днем. Выбрали себе местечко, где можно спрятаться от ненейских глаз.
  Их жилищем стала яма от вывернутой с корнями сосны. Притаились в ней, развели огонь, "посадили" его на толстое корневище, и он потянулся потихонечку, пуская кислый дым, который выдувался через сосновые ветки из ямы, наложенные сверху их временного жилища. Так и остались здесь они до лета.
  Вырыли землянку, обложили ее бревнами. Жили не в голоде, река рядом, да и дичь непуганая. А к весне ближе пошли на то место, где с ненеями стояли, за своим скарбом, с думкой, что самоеды его с собою не забрали, так как Ретя спрятал его под снегом у кустарника. А пришли туда, удивились, снег был волками изрыт, и по разбросанной вокруг одежде, мехам, оленьим рогам, поняли, что здесь и сотворилось то, чего они в ту ночь ждали. Видно пелымские татары или зауральские башкиры, а может, и сами кодцы позверствовали здесь, напав на самоедов ночью, ограбив их и поубивав... Сколько ни рылись, кроме одежды, разломанных юрт, шалашей из веток, костей, да спрятанных инструментов под кустом, ничего не осталось...
  
  А Ретиша, как рысь, с легкостью перебирается по веткам с дерева на дерево, за ним и Ферапонт торопится, не отстать бы. Торопится, по инерции хватаясь за ветки, стволы деревьев, а мысли никак не покидают, кто же он на самом деле - Ферапонт или Михаил?
  А Ретя ждал его уже в кустах, у входа в землянку, поднял дверцу, и, удержав подле себя Ферапонта, стал рассматривать его лоб и причмокивать.
  - Заросло как на аркуде.
  - На медведе, что ли? - не удержав себя, поправил Ретю Ферапонт-Михаил.
  - А-то, - улыбнулся бородач. - Один багрец остался.
  Михаил тут же провел по лбу рукой и невольно отдернул её, почувствовав неровности кожи, чуть дальше - толстый рубец на лбу, потянувший вялой болью. Что с ним произошло, спрашивать не стал, а, хлопнув Ретишу по плечу и мотнув головой в сторону землянки, стал поторапливать своего друга. Мол, пошли.
  - Шо, язва болит?
  - Болит, болит, - прикрыв ладонью рану на голове, будто согревая её, Михаил подтолкнул Ретю к лестнице. И, когда тот полез в землянку, ощупал свое лицо, тоже бородатое, но волосы короткие и колючие. Это тоже вопрос, на который нужно найти ответ. Неужели бреется? А может, она начала прорастать, когда попал в этот мир?
  Мир. Какой он мир. Когда "провалился" он сюда, было лето, июль, а здесь, скорее всего осень. Да я же Ферапонт, а то всё сон про шаманов, Витьку Чижа. Опять Шаман пришел сюда? Или волхв?
  
  - 3 -
  
  - Гавран, - в глазах Ретиши был испуг. - Гавран, - и говорил шепотом, оглядываясь по сторонам. - Гавран, во! - и поднял над своей головой ладонь до самого потолка. - Во, гавран.
  "Ворона?" - чуть не сорвалось с уст Ферапонта.
  - Гавран. И что? - стал торопить заикающегося друга Михаил.
  - Во! - и задранная вверх рука Рети словно окостенела. - И кудесы пошли. Слетел на землю - волхв. Брада до пояс, волосы - снег, ряса - смоль, а в очах молнии, аж очи ломит. Я бросил в него копье, сквозь прошло. А он зрит и тыкает в огонь и на копья, и на птиц златых, и на лягушку, и на бабу, и грит, туман сеешь, обман сеешь.
  А я ему, мол, самоеды берут, им надо. Коды берут, им надо. А он - Бог он один, а то пусть детям раздолье, длань поднял и стало все плавиться. Птицы округлыми стали, лягушки удлинилися и злато сплыло, закапало водою на пол. В кузне моей теперь пол злат. А он смотрит и говорит, мол, зови Михаила ко мне. А сам в аркуду-медведя претворился и напал на меня.
  - Михаила? - Ферапонт встал, подал Ретише унты, - твои?
  - А-а, - тот, натянув их на себя, не спускал своих округлых глаз с Ферапонта. - Пошли со мной.
  - Кто он?
  - Васильев, инок. Так сказал.
  - Слышал я о таком иноке в Суздале в Спасо-Евфимиевском монастыре заточенном. Но имя у него другое было - Авель. Ходили к нему люди, и я ходил, токмо не допустили, меня в темницу бросили, чтобы выпытать, беглый я крепостной ан нет. А когда за дровами шел по напущению смотрителя, бежал.
  Удивился Ретиня, что Ферапонта и Михаилом зовут. Заставил Ферапонта побожиться, и пока тот не перекрестился, не шёл из землянки. Да и не выказывал он желания вернуться назад к иноку-медведю, иноку-колдуну, иноку-привидению сквозь которого и копьё проходит как сквозь дым, облако. Но неожиданно почувствовал Ретиша, как начало его знобить, холод сжимает горло, дышать ему нечем, и полез он по лестнице вверх, на воздух. А там поземка разгулялась, подхватила его и начала кувыркать до самой кузни, что вдали от землянки на бугру, в яме была спрятана.
  Да и Ферапонт почувствовал что-то неладное, не ожидал он, что воздух может быть таким плотным, как человеческая рука, подхватившая его за предплечья и подталкивающая к кузне Ретиши. И бросила его эта неведомая сила в яму, и скатила его, как бревно к самой двери кузни, и втолкнула его туда.
  Вспыхнул ярко огонь, и увидел он очертания человечьи, белой дымкой покрытые. Всколыхнулось оно и стало во весь рост, как человек, и глаза у него появились - не молниями, а обычные черные, и бородка длинная, белая, как снег, и лицо старца, и одежда старая, потрепанная проявилась. И все очертания стали четкими, а вместе с тем и прозрачными.
  Улыбнулся старец:
  - Упросил я, чтобы тебя выпустили, видел путь твой, но короток он в этом тоннеле. И, чтобы ошибок ты с Ретиней меньше делал, пришел напомнить, кто ты, - и голос старца журчит, как вода в ручье, спокойный. - Бог с нами, и помогай своему наставнику - Отцу Феодосию, неси правду о Боге, но и не ругай народ за его Богов. Бог один, а души земли они считают своими богами. Скажи им, что это души птиц, зверей, их мир только сочетается с миром людей. Они их видят, так как пути сходятся их здесь, а шаманы - показывают. Но не кори шаманов, нет у тебя той силы, а только собираешь ты её. Молния тебя поразила, это не молния. Это сила Божия дала тебе разум, ты просил о нем Бога в монастыре подле меня. Лечи людей.
  - Владыка Отче, - встал на колени перед иноком Ферапонт, - почему я здесь?
  - Занят я, много дел упустил и тебя упустил. Пошел ты в тот мир с силой этою без ума. Ум здесь получишь. И станешь ты с шаманами шить дыры, чтобы иная сила не прорвалась сюда к нам из Навьего Царства. Нельзя ей черноту сеять в Яви, других ей учить. Против Бога она, пусть знает свое место. А через три столетья встанет она, страшная сила для людей, но Бог победит её. А ты будешь подмастерьем его, трудись, - повернулся инок в сторону кузнеца, - и ты трудись! - взмахнул он рукою в сторону Ферапонта, и волна холодного тумана в жаркой кузне сковала льдом воздух.
  Пришел в себя Ферапонт. Тело дрожит от холода. А рядом забегал у печи Ретиша, все пытается искру из камня выбить на вату березовую. И вот, наконец, дымок пошел по волокнам, огонек охватил их, и Ретиша поднес его к коре березовой. Всполохнула она ясным пламенем, охватила веточки...
  Поднес ладони к огню и Ферапонт:
  - Что это было? - дрожащим голосом спросил у него Ретиша.
  - Инок приходил к нам и указал наш путь.
  - А я-то думал, что снится мне.
  "И произношения у тебя стали современными, - подумал Ферапонт-Михаил. - Так каким подмастерьем быть мне? Что за силу дала мне молния? Какую правду мы должны нести самоедам, уграм с отцом Феодосием и как?"
  Что-то ударило в дверь кузни. Ферапонт посмотрел на Ретишу, тот взял молот и махнул рукой товарищу, чтобы приоткрыл дверь.
  
  - 4 -
  
  Дрожь в коленях и руках Ферапонта не унималась. Он только сейчас заметил, что сидел с ногами на столе, но Ретише было не до него, он сидел на полу и, стоная, гладил ногу. Окровавленная медвежья голова, лежавшая у двери, видно, его тоже испугала, что от неожиданности кузнец выронил молот себе на ногу.
  Ферапонт слез со стола, и отдернув руку Ретиши от пальцев ноги, внимательно осмотрел их. Ноготь большого пальца весь посинел, как и два других, а из ранки содранной кожи сочилась кровь. Приложил Ферапонт ладонь к ранам, но Ретиша тут же схватив ее, откинул от себя, боясь, что прикосновение Ферапонта принесет ему еще большую боль.
  - Не мешай, - только и сказал Ферапонт, и снова поднес правую ладонь к ушибленным пальцам ноги кузнеца.
  Зачем это делал он, сам не понимал, но какое-то внутренне чувство подсказывало ему снять рукой боль с ноги друга. Он видел эту боль, она, как кусок какой-то материи, легла на ногу Ретиши и сдавливала ее, сдавливала. Её нужно было сорвать и выбросить. Так он и сделал, схватив эту тряпку, мокрую и горячую, поднял ее и отбросил в сторону, и она тут же рассыпалась в воздухе, как зола, на мелкие угольки, сияя темными, бордовыми искорками и растворилась в воздухе.
  Оставленная рана на ноге напоминала множество укусов ос, он видел хвостики от жал, их только оставалось вытащить. Первое жало легко поддалось и Ретиша вскрикнул, почувствовав, как оно выходит, цепляя своими зазубринами его кожу. Но Ферапонт уже вытащил его и бросил на землю. И как ни удивительно, но с ним - жалом, произошло то же, что и с тряпкой боли, она рассыпалось на частицы и растаяло в воздухе.
  Второе и третье жало вышли так же легко из ран Ретиши.
  Ферапонт тут же прикоснулся к разорванной коже на месте ран и сдавил их, чувствуя, как кожа начинает срастаться. Отдернул руку - точно, так и было. И, добавляя к еле видным рубцам тепло от руки, до конца снял боль.
  - Всё, - вырвалось из его уст, и посмотрел на кузнеца.
  А тот, наблюдая за действиями друга, широко открыл глаза и с испугом смотрел на его руки.
  - Нет боли, Ферапонт. Как так? Ты балий?
  - Нет, я не колдун, черный шаман научил, - соврал он и потянулся к медвежьей голове.
  Она была огромная, тяжелая и холодная. Кровь на ее шерсти замерзла, но от тепла начала отходить и становилась скользкой, и как ни пытался Ферапонт удержать голову в своих ладонях, не получилось, упала на пол. Громкий глухой звук кого-то напугал под ящиком, стоявшим в углу.
  - Крыса, - шепнул громко для успокоения Ферапонта Ретиша и, встав на ноги, подняв молот, вышел на улицу. Осмотрелся по сторонам, ухватился одной рукой за сосновый корень, взобрался наверх и вскрикнул, подзывая к себе друга.
  - Зришь? - и ткнул рукой в медвежьи следы, оставшиеся на снегу.
  Они с Ферапонтом стали внимательно осматриваться по сторонам, ища медвежье тело, которого нигде не было, что еще больше удивляло обоих. Такого просто не может быть. Медвежий след был единственным, и как же это зверь мог принести свою голову к кузне Ретиши, бросить ее в яму и уйти?
  Прошли по следу, который уходил к обрыву, спускался в замерзшее болото и терялся в траве, мелких кустарниках, выросших по окраине трясины. Но Ферапонт продолжал идти по развороченному кем-то снегу и остановился, почувствовав, что перед ним появилось еще одно чудо. Поднялся во весь свой рост и осмотрел очертания сдавленного снега с травой. По размеру след медвежий стал великаньим, во много раз больше лапы медведя. Что это? И с удивлением посмотрел на Ретишу, не менее испуганного, чем он, который развел свои руки, показывая размер следа. Он заметил это несходство чуть раньше Ферапонта и прошептал: "Мын-Лунг!", - и, опустив молот, быстро пошел назад, к своей кузнице.
  Ферапонт старался от него не отставать и заново почувствовал в ногах ту же дрожь, которая была у него перед стуком в кузничную дверь. Спустились в кузницуу, накрепко закрыли дверь и к новому удивлению своему, они так и не смогли найти медвежью голову, оставленную здесь. Обыскались! И под лавки заглядывали, и перебрали все аккуратно уложенные в углу кузнечные изделия Ретиши, не было её нигде. И на улице. И следов других у кузницы не было. Заново поднялись из ямы, а там и от медвежьего следа, который они совсем недавно видели, ничего не осталось, только ровное покрывало снега.
  - Мын-Лунг, - большие воспаленные глаза Ретиши, наливаясь кровью, смотрели в глаза Ферапонта. - Это Мын-Лунг, дух Аркуда, - и побежал куда-то в лес.
  Ферапонт затушил огонь в печи в кузнице, открыл дверь и заслонку на крыше, прогоняя дым, и только после этого, подперев дверь палкой, пошел в сторону землянки.
  Ретиша улегся животом на доски, отвернул голову к стене и молчал.
  Ферапонт стукнул его по плечу, тот ругнулся в ответ и замер.
  "Ну что ж, - подумал про себя Ферапонт, - это, наверное, предупреждение духа-волхва, который заходил к ним и предупреждал о чем-то непонятном Ферапонта и назвал его еще Михаилом. Что бы это значило? Ведь имя Михаила ему так хорошо знакомо, или приснилось оно ему, или так было на самом деле, что, как говорил дух, он - и Ферапонт и Михаил в одном лице. Как такое может быть?
  А может Мын-Лунг напал на этого духа и тот ему голову отрубил? Отрубил голову, а медведь по привычке, пока ноги шли, пошел в болото и стал расти, полетел, вернулся за своей головой и...
  - Страшно-то как, - Ферапонт перекрестился и только сейчас заметил, как сова сидит на притолоке и, слегка раскрыв крылья, внимательно следит своими круглыми глазищами за ним. - Чур меня, чур меня! - перекрестился Ферапонт.
  В землянке было холодно, в печи давно истлели угольки, погасли, и нужно было заново её разжигать. Взяв камни и присев у печи, Ферапонт положил подле себя березовую вату и стал стукать камнями друг о друга, выбивая из них искорки. И вот наконец одна из них попала в вату, та задымилась, языки пламени ухватились за бересту, тут же поднесенную к огню, и тот с жадностью стал поедать кору.
  Печь загудела, теплые волны от неё пошли по землянке, а с теплом и голод стал оживать, теребя изнутри живот, выпуская во рту больше и больше слюны, да и в висках заломило.
  Ферапонт полез наверх, открыл дверцу и ждал пока Слепыш, вспомнилось имя совы, не вылетит в лес.
  
  - 5 -
  
  Запах от разваренного мяса щуки щекотал в носу. Разложив рыбьи ломти по мискам, Ферапонт легонечко встряхнул плечо Ретиши. Но тот только натянул на свою голову шкуру, пряча глаза от тусклого света, горящего в свече - белой вяленой рыбе, воткнутой головой в железную кружку.
  Эта кружка была одним из первых изделий кузнеца Ретиши. Вспомнилось, как четыре зимы назад он прибежал в землянку и кричит: "Селесо нашел, - и, схватив Ферапонта за плечо, потащил его за собой к роднику, и, тыкая в него пальцем, показывал на зеленовато-серые и красные камушки, лежащие на песчаной отмели. Взяв их, внимательно стал рассматривать маленький камушек и, цокая языком, прошептал, - медь. Жицы будем, жицы!" - и засияли в его глазах огоньки радости.
  Очистив огромный валун от мха, Ретиша положил на его собранные в ручье камушки и побежал к землянке. Вернулся он быстро, держа в руках молот, и с размаху ударил им по одному из камушков, и он сплющился.
  - Медь, жицы будем! - и стал руками обдирать по берегу ручья дерн, копаться в песке и тут же с радостью воскликнул на всю тайгу, - медь!
  Большие дровины, сгоравшие в огне костра, оставляли после себя огромные куски оранжевых углей. Положенная в них глиняная тарелка с кусками меди быстро стала черной. Огонь, облизывающий их, изменил свой цвет с яркого желто-оранжевого на зеленый. Камушки искрятся, что больше и больше зачаровывало Ферапонта с Ретишей, начавшим напевать горлом какой-то незнакомый мотив. И вот, зацепив клещами миску, Ретиша поднес её к куску дерева, в котором была вырублена им неглубокая ямка.
  Жидкость из чаши, обдавая все вокруг себя грязным бело-черным дымом, заполнила эту выемку. Отложив в сторону миску, Ретиша стал дуть на черно-бурую массу, продолжающую шипеть. Вода, принесенная им в ладонях из ручья, громко зашипела, попадая на медь. А когда пластина остыла, он долгое время держал ее в руках, забыв о Ферапонте, о чем-то думая.
  Вот так и начал заниматься своим любимым делом нижегородский коваль. Кузницу построили так же, как и землянку, в глубокой яме, чтобы спрятать её от лишних глаз. Дымоход и притяжную воздуха он сделал из меди, собирая ее из широких коротких труб. Чуть позже установил их и в землянке, заменив древесный ствол с вырубленными пустотами изнутри.
  Из каменных валунов сложил горн, на котором разжигал костер и укладывал на него медные камни, из шкуры лося сшил меха для поддува воздуха. Рядом на каменный валун уложил толстый лист медный - наковальню. В бочки, вырубленные Ферапонтом из ствола сосны, Ретиша вставил миски, чтобы вода не просачивалась по потрескавшейся сердцевине дерева. И уже к зиме, собрав кучу медных камней, кузнец взялся за работу. Ковал наконечники для стрел, копий, ножи, иглы. И когда угры, самоеды погнали со своих угодий табуны оленей на Урал, устроил на зимнике торжище.
  Во вторую зиму молва разнеслась о Ретише-кузнеце и лесные люди сами к нему дорогу нашли. Обмен кузнечных работ шел на оленину, одежду (летние и зимние малицы), деньги Ретиша по сговору с Ферапонтом не брал, а вот оленеводам, охотникам, торгующим шкурками в Пелымском ханстве и на Камне, наказывали, что купить для них...
  А в прошлую зиму зашли к ним угры по уговору за маленькими болванками - лягушек, ворона, рыбки. Попробовал вылить фигурки из вырезанных Ферапонтом из дерева лося и тетерева. Получилось не очень красиво, но не спрятал их, а отложил кучкой на свою голову. Ох и досталось ему тогда за это от шамана, приехавшего с ними торговаться.
  Что говорил он, не понять, но то, что ругался, тыкая пальцем, то в небо, то в землю, то в деревья, это точно. Обиделся на него Ретиша, взял палку да замахнулся на старика, мол, ругаться будешь, получишь от меня тумаков. Увидев это, старик скинул с себя малицу из оленьей шкуры, скинул тонкую малицу со спины, и повернулся ею к кузнецу. Что там увидел Ретиша, до сих пор не рассказывал Ферапонту, как начинает - речь теряет, кашляет до крови навыворот. Что-то страшное, понял про себя Ферапонт и старался больше не напоминать другу о произошедшем с тем шаманом. А вот когда угры в дорогу собрались, оставив им десять оленей, один из них дернул его за руку и отвел в сторону. Оказался он русским мужиком, казаком. В одной битве с Пелымчанами изранен был в бою, а когда пришел в себя, увидел шамана, поющего длинную песню. Выздоровев, остался с семьей охотников хантов жить и имя дали ему Унху - большой человек. Каким его было прежнее имя, он не помнит и, сняв шапку, показал на затылке углубление в черепе.
  - Шаман не ругался, а чего просил у духа Улем Уи копалухи.
  - Тетёрки? - перебил Унху Ферапонт.
  - Да, это птица сна, - одернув руку Ферапонта, приложил палец к губам Унху. - У нас несколько душ. Одна похожа на копалуху, прилетает к нам, чтобы мы спали, а когда улетает, мы не спим. Он просил, чтобы глухарка не обижалась на вас и хранила ваш покой. И Вонт-лунга, духа лесного, он просил, если вы заблудитесь, то, чтобы он превращался в тетерю и указывал вам дорогу домой.
  - Мы скоро вернемся к вам, - продолжал шептать Унху, пряча свое лицо в ворот белой малицы. - У болвана злого Пэхт-ики шаман будет просить защиты духа реки Ас (Обь). Мало рыбы дала она нам, мало воды. Пэхт-ики зол на нас, почему зол, шаман хочет узнать. Оленей везем духу, одежду сшили для головы его. Большой Вой брат Конды, Конда - сестра Иртыша, Иртыш брат Ас. Холодно Пэхт-ики, тепло ему несем, подарки. И твоих болванов подарим, пусть воду реке Ас (Оби) даст, рыбу пустит со своего мира в наш мир. Умный шаман! Он хочет тебя и Ретишу просить сделати для него кев пут, - и, немножко замешкавшись, поправился, - котел вот такой, - и опустил ладонь до колена.
  - Только меньше.
  - Пусть меньша. На круглую луну вернемся.
  "А сейчас полная луна, - подумал про себя Ферапонт и, разломив рукой горячее щучье мясо, стал кушать его.
  Что-то сильно ударило по дверце землянки.
  "Наверное, Слепыш прилетел", - и Ферапонт направился к лестнице.
  
  - 6 -
  
  В лесу темно, ничего не видно. Поднявшись на крышу землянки, Ферапонт замер - никого рядом нет. Что же это стукнуло по двери? Может, ветка, свалившаяся с дерева? Ощупал по краю снег, ничего. Может, ударилась и отлетела в сторону? Скорее всего, всё так и было.
  - Слепыш? Слепыш! - шепотом позвал он сову. - Слепыш!
  И вот, наконец, на небе появилась она, огромная, яркая луна. Видно, туча её прикрыла. А теперь все вокруг, как днем, стало светло. Тихонечко поерзав, внимательно стал осматривать низину. У кустарника что-то двинулось. Присмотрелся, точно, это было темное, наподобие волка или росомахи. Этого еще не хватало. Росомаха ладно, а если волк, то скоро здесь может появиться и вся их стая, порежут оленей, стоявших в загородке. Но скотина только фыркает, ведёт себя спокойно, не учуяла зверя. Тогда что же это за зверь, если они его не боятся?
  Прищурившись, Ферапонт продолжал внимательно всматриваться в это темное, замершее пятно на снегу. Оно не движется, может, это вовсе и не зверь, а лежит что-то оставленное Ретишей? А, может, это всего лишь ветка от дерева, упавшая вниз. Она-то и стукнулась о дверцу землянки и отлетела.
  Аккуратно спустившись вниз, взял лук, несколько стрел и заново высунулся наружу. Эта ветка так и лежала в низине без движений.
  - Слепыш? Слепыш! - громче окликнул он сову.
  Но та, видно, улетела далеко и еще не собиралась возвращаться в дом, продолжает охотиться. Ну и пусть, утром прилетит, а в лесу, вроде, и не так еще холодно, зима только начинает наступать.
  Еще раз взглянув на пятно, хотел было уже спускаться в землянку, как вдруг что-то его удержало. Осмотрелся и вздрогнул, ветка начала двигаться и, в лучах луны он увидел огромного глухаря. Рука, натянувшая тетиву лука, задрожала в ладонях, а он, как назло, еще не может толком прицелиться в эту огромную птицу, мешают ветки кустарника, растущие у спуска в землянку. Аккуратненько отпустил тетиву и, сняв стрелу, сдвинул древко лука левее, за мешающую ему целиться толстую ветку ольхи. Теперь есть возможность добыть этого огромного петуха. Натянув тетиву, прицелился в глухаря, и - стрела пронзила птицу. И только хотел Ферапонт направиться к ней, как вдруг кто-то наподобие человека или медведя стоявшего с другой стороны кинулся к убитому глухарю, схватил его и убежал. Все это было так неожиданно, что Ферапонт, так и остался навытяжку замершим у входа в свою землянку.
  "Что же это могло быть? Что делать? Догонять вора?"
  Чуть не споткнувшись о ветку куста, скатился вниз с бугра и около окровавленного места на снегу стал всматриваться в оставленные кем-то следы. По своему очертанию они напоминали человечьи. Скорее всего, это был человек в валенках или в меховых унтах.
  - Тише-е, - что это? - чьи-то слова или где-то треснула ветка?
  Ферапонт поднял глаза в сторону звука и тут же ойкнул, перед ним стоял громадина - человек в оленьей малице.
  - Я Унху.
  - Унху? - опираясь на лук, Ферапонт встал с колен.
  - Иди в юрту.
  - Ага, ага, - закивал головой Ферапонт и, взяв из рук Унху мертвого глухаря, задом стал отступать к землянке, не спуская с него глаз.
  Только в землянке он смог осмотреть лицо этого человека, с которым был знаком очень короткое время, и так и не смог запомнить его округлого, наполовину спрятанного спадающими черными волосами. Его щеки, нос, были покрыты сажей, над бровью зияла опухшая кровяная рана.
  - Остался я, саман там, других забрал Пэхт-ики, - и стал тыкать рукой в землю. - Он там цар, она злой цар.
  - Ты расскажи, расскажи, как там всё было, - начал упрашивать Унху Ферапонт, стягивая с него малицу.
  Тот поддавался Ферапонту, помог ему с себя стянуть верхнюю одежду и уселся рядом с гудящей печью. Поданная Унху вареная щука была тут же съедена вместе с костями. От мерцающих лучах огня хозяин стал внимательно всматриваться в лицо гостя. Он видел только его глаза, большие и напуганные.
  - Самана, самана, - и, изображая в одной руке бубен, другой стал бить по нему и, встав на ноги согнувшись, Унху стал танцевать, бегая вокруг скамьи, стоящей посередине помещения. - Самана пела, а колова Пэхт-ики, стала о-о, - и показал руками, что она начинает расти перед ним.
  Упав на колени, Унху стал смотреть вверх и петь какую-то непонятную песню.
  - Злая колова, огонь пустила и все ушли к Пэхт-ики, злому духу. Токо я песала, песала и вот прибесала. Самана сказала мало сила у него, сказала к тепе ити, бока зват, - губы Унху сильно дрожали.
  Ферапонт замотал головой и, подняв руку, попросил успокоиться Унху.
  Видно, это не понравилось тому и, прикусив губу, Унху начал что-то искать на стенах землянки.
  - Кде, кде? - тыкая рукой в угол, где горела свеча, не спуская глаз с Ферапонта запричитал Унху.
  - Что? - в недоумении смотрел на лесного человека Ферапонт.
  - А-а-а, - махнул рукой Унху и, резко посмотрев на спящего Ретишу, быстро поклонился Ферапонту, и, бросив на нары свою малицу, кинулся наверх, к дверце.
  Ферапонт не стал его сопровождать, понимая, что Унху пошел до ветру. А Ретиша уже проснулся и вопросительно смотрел на своего друга.
  - Ты слышал? - спросил Ферапонт у кузнеца.
  Тот в ответ кивнул головой, и больше ничего не говоря, заново лег на расстеленную на бревнах лосиную шкуру и, укутываясь в неё, затих.
  Рядом с ним улегся и вернувшийся из тайги Унху.
  Спал он беспокойно, что-то крича во сне, толкаясь. А вот Ферапонт никак не мог уговорить потерянный сон вернуться к нему, тот не приходил.
  "Может, это он убил сейчас не глухаря, а духа Улем Уи? Но Улем Уи - это копалуха, напарница глухаря, вот она и обиделась на Ферапонта, увидев его злость. Зачем он убил глухаря, когда в доме его есть что кушать - рыба, мясо оленя, нет же, и глухаря решил добыть. За это и наказала его Улем Уи, лишив Ферапонта сна.
  Встав с нар и присев у стола, Ферапонт положил голову на руки и задумался. Но и сейчас все никак не мог понять, что ему хотел сказать Унху. Неужели о Боге? Так ни угры, ни самоеды не верят в Него. Они верят только в души животных, птиц и деревьев. А ведь действительно, Унху русский. Да, да, он, еще мальцом жил в семье, в которой отец его и мать молились Богу, прося у Него помощи. И иконы, как и в доме Ферапонта, всегда висели в углу, с полочками для свеч, закрытые занавесью от чужих глаз. Значит, Унху - большой человек искал именно икону на стене, чтобы и мы попросили помощи у Бога, чтобы он пришел и наказал Пэхт-ики? Неужели?...
  Сон, мгновенно навалившийся на его веки, прикрыл их, обессиливая тело Ферапонта, и повел его за собой в тайгу, в которой на возвышенности стоял храм. Красивая позолоченная башня сияла от солнечных лучей, дверь храма отворилась и вышел из него на свет батюшка Феодосий. Стоит он в лучах солнца, и зовёт к себе Ферапонта, крестя его:
  
  - Отче наш, сущий на небесех!
  Да святится имя Твое;
  Да приидет Царствие Твое;
  Да будет воля Твоя и на земле, как на небе;
  Хлеб наш насущный дай нам на сей день;
  И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим;
  И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
  Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.
  Аминь.
  Эта молитва была хорошо знакома Ферапонту и, слушая её, он все удивлялся себе, ранее набожному человеку. Что же это произошло с ним? Как же такое могло быть, когда он бежал из деревни, так сразу и позабыл о Боге, давшем ему жизнь, научившем его относиться к жестокому миру с покаянием и прощать людям зло, а не возвращать его.
  А Феодосий продолжал молиться, и из его рук такое приятное тепло шло, успокаивающее, разгоняющее в стороны все невзгоды, как и собак, неизвестно откуда появившихся и накинувшихся на Ферапонта.
  
  Глава 13. Злой Пэхт-ики
  
  О горе! Хлев для оленей, который прошлым летом вырыли Ферапонт с Ретишей и накрыли его крышей из веток, торфа и дерна, ночью кто-то вскрыл. И не сверху, а отворил тяжелый засов на двери и выпустил животных. Медвежьих следов, единственного животного, которому по силам было сдвинуть эту задвижку, не было. Может, их затоптали олени, но и крови на снегу тоже нет. Ведь косолапый не упустил бы своей добычи, обязательно бы задрал одного или двух из них.
  Мысль о том, что это дело Унху, заставляла Ферапонта приступить к допросу этого "большого человека". Но и он пропал, как и сова Слепыш.
  Ретиша обыскал все потайные места близ их жилища, и его находка была неожиданной для него и Ферапонта. В огромном стволе гнилого дерева, с одной стороны присыпанным снегом, Ретиша нашел мешок из шкуры и в нем различной величины куски камней, как назвал их Ретища - "золотых самородков". Правда, золота дикого, болотного. И то, что это схрон тех самых угров, с которыми ушел к голове Пэхт-ики шаман вместе с Унху, Ретиша не сомневался. А доказательством этому стал тот самый идол лесного человека, лежавший вместе с самородками.
  Золота было много. Взвалив мешок на плечи, детина Ретиша с трудом донес его до кузни. Растопив печь, согрел воду, обмыл его, взял самый большой самородок, и, поднеся его к огню, стал внимательно рассматривать каждую из его сторон.
  Ферапонт не выдержал своего бездействия в поиске оленей и сказал другу:
  - Пойду к острову, посмотрю...
  Но Ретише было не до него. Молча встал, проводил из кузни друга и закрыл за Ферапонтом дверь на засовы.
  В землянке было пусто, печь остыла, а за ней и тепло начало выветриваться. Вооружившись луком, надев на ноги широкие снегоступы, Ферапонт отправился через болото к небольшому островку по оленьим следам. Чем дальше уходил, тем больше уставал. Снега было немного, снегоступы вязли в еще не замерзшем торфе, траве, цеплялись за мелкие кустарники, кочки. Но снять их он не решился, понимая, что тогда ему идти будет еще тяжелее.
  Дымка начала затягивать небосклон. "Это, скорее всего к теплу, к снегопаду", - подумал Ферапонт и прибавил шагу.
  - Фи-ки-ки-ки, фи-ки-ки.
  Птичий крик привлек внимание. Ферапонт огляделся по сторонам в поисках коршуна. Это скорее всего он издавал этот зов. Может, подранок, а может, готовиться напасть на дичь.
  До острова оставалось идти уже не так далеко, и поэтому старался не сбавлять хода, вытесняя из себя мысли об усталости.
  - Крау-ау, крау-ау.
  Прислушавшись к карканью птицы, Ферапонт понял, что это совсем не коршун, а скорее всего ворон. Давно он не видел здесь этой птицы, и понятно почему, сова, жившая у них, всех ворон, сорок поубивала, разогнала, даже паре коршунов, что жили невдалеке отсюда покою не дала. Дошел до голубичника, невысокого кустарника, покрывшего своим серым ковром снег, вдавленный в торф копытами оленей.
  Где же эта птица?
  Двинулся и тут же обо что-то споткнулся, и не удержавшись, теряя равновесие, уперся на лук. Левую ногу отставил в сторону, посмотрел вниз, за что зацепился. Нет, это была не ветка и не кочка, а заячья шкура. Окровавленная, замерзшая, с кусками мяса на ребрах. Птичья работа. Где же ты, кликун, ворон или коршун? Сова бы зайца проглотила полностью, по размеру ему месяца два-три, зайчонок.
  Всматриваясь вдаль, внимание Ферапонта привлекло черное пятно, лежащее на том месте, где был убитый зайчонок.
  "Хоть бы только не спящий медведь".
  Несмотря на страх, продолжил двигаться ближе и ближе к лежащему животному. Да, да это было животное, не очень крупное, медвежонок или, или... Очень трудно рассмотреть кто. Натянув тетиву, прицелился, но что-то мешало ему сейчас разжать пальцы, чтобы отпустить стрелу. А, а, топора-то с собой не взял, ни ножа, а вдруг мишка сейчас поднимется.
  - Крау-ау, крау-ау.
  Сильно взмахнув крыльями, поднялся в воздух Слепыш и, плавно развернувшись, сделал круг между лежащим животным и Ферапонтом.
  - Ой ты молодец! - вырвалось из уст охотника. - Иди сюда, иди, Слепыш, Слепыш! - медленно отпуская тетиву со стрелой, позвал сову Ферапонт.
  Птица села рядом с животным и снова, несмотря на то, что она выше голубичного кустарника, тут же слилась с ним на его пестром фоне. А вот желтые фонарики его глаз ярко блеснули в последних лучах солнца, закрывающегося облаками.
  - Ки-ки-ки, - позвал к себе Слепыш Ферапонта.
  Что же это за животное? Приблизившись еще немножко к нему, вроде бы не вся шкура у животного черная, местами с белой проседью и пятнами. Нет, это не медведь, а лось или олень, может, в крайнем случае, росомаха.
  Еще сделал несколько шагов вперед. И вдруг, Слепыш легонько взмахнув своими огромными крыльями, прыгнул на это животное, и, потоптавшись на нём, снова развернулся к Ферапонту и продолжал смотреть на него.
  Животное и не двинулось под тяжестью птицы, значит, было убито или умерло. Эта мысль расслабила Ферапонта, сняла напряжение, и он, увеличивая шаг, направился к нему.
  Но это было не животное, а Унху. Охотник присел перед ним, взял "большого человека" за ладонь, она была не закостеневшей, мягкой, даже немножко дрожала. Приподняв голову Унху, похлопал пальцами по щекам. Губы Унху начали двигаться, борода, забитая снегом, затряслась.
  "Видно, ранен?", - подумал про себя Ферапонт и, подставив под спину Унху свое колено, начал сильнее тормошить его лицо.
  "Большой человек" начал приходить в себя, морщиться, скорее всего, от боли, хватаясь левой рукой за правое плечо. Оголив от малицы его грудь, Ферапонт просунул свою руку к его плечу, ощупал его, оно было сухим, сильнее надавил пальцами и Унху тут же дернулся и застонал. Его глаза стали открываться и замерли.
  - Что вышло? - спросил у него Ферапонт.
  - Он была, - засипел Унху. - Мэнки болшой, - и после этих слов его шея потеряла упругость, как и все тело, начавшее сползать с колена Ферапонта.
  
  -2 -
  
  Унху спал беспокойно. Часто вскрикивал, на его лице появлялась гримаса ужаса, руками прикрывал лицо и начинал быстро перебирать ногами, словно, бежал. Ферапонт и Ретиша в этот момент не трогали его, а вот Слепыш не выдерживал, поднимал крылья и смотрел на незнакомого человека.
  Вот и сейчас страх обуял спящего Унху, и он начал трястись и кричать:
  - Ими Хили, Мэнки, Мэнки, а-а-а, Ими Хили, Мэнки, Мэнки, а-а-а-а!
  Слепыш заухал, а потом по-вороньи каркнул: крау-ау, крау-у-кра. Его крик был настолько звонким, что Ферапонт вскочил со скамейки с испугу отбросил от себя нож, которым вырезал из берёзы всадника на коне.
  Слепыш слетел со своего насеста - ветки, торчащей в углу, и что-то схватил под столом, за которым занимался резьбой Ферапонт. Это оказалась мышь. Но птица не стала её глотать, а держа мышь в своих огромных когтях, взлетела и села на край широкой скамьи, на которой лежал Унху. Повернув свою голову к Ферапонту, сова снова взмахнула крыльями, и, затушив свечу, стоявшую на столе, вернулась на свой насест.
  Ферапонт заново разжег щучий хвост. Копоть, пошедшая от него, рассылала вокруг себя горько-кислый запах, от которого хозяин не удержался и громко чихнул. Когда рыба разгорелась, в комнате стало светлее.
  - Гляди, - громко сказал Ретиша.
  Ферапонт обернулся к спящему гостю, и от приятного удивления воскликнул:
  - Добрый Слепыш, добрый.
  На краю бревен лежала еще не умершая мышь. Её хвост и задние лапки подёргивались в судорогах -, и хорошо слышалось её попискивание.
  Неожиданным для хозяев стало и то, что тут же поднялся Унху. Упершись руками в бревна, он поудобнее уселся, опершись спиной в стену землянки и в недоумении смотрел то на Ферапонта, то на Ретишу. И широко улыбнулся, а потом вдруг насторожился и посмотрел на мышь.
  - Слепыш дал тебе, - пробасил Ретиша.
  - А-а-а, Ими Хили добра. Ими Хили Мэнка гнала. Мэнк моя брал оленя пускал. Я гнал олена, а Мэнка не хотела олена, брала и зрала олена. А я безала к Ими Хили, просила помось. Ими Хили помогла, где олена?
  - Олена ушел, - сжав от злости губы, громко сказал Ретиша. - Ты украл оленя!
  - Я не крала, это Мэнк, - и, вскочив со скамьи, Унху стал прыгать, махая над головой рукой. - Мэнка болшой великана, злой великана, он олена кусать хосет, а я не дал Мэнку олена и бесал с ним к Ими Хили. Ими Хили сына Нум-Торума. Нум-Торума там, он, он, - и, не зная как сказать, начал что-то говорить на языке, незнакомом ни Ферапонту, ни Ретише.
  - Нум-Торума, знаем Нум-Торума, - и Ретиша показал рукой вверх.
  - А-а-ага, - согласился Унху. - Он болшой, он...
  И тут же что-то увидев за печью, Унху бросился под скамью, и испугано выглядывал из-под неё в дальний угол, забыв о хозяевах.
  Ни сова, ни Ретиша, ни Ферапонт ничего там не увидели. Что же причудилось там Унху? Ретиша встал, подошел к печи, открыл заслонку и начал в ней ворошить кочергой угли.
  Увидев это, громко закричал Унху, выскочил из своего тайника, кинулся на Ретишу и повис на его руках.
  - А-а-а, - кричал он, - Пай-Ими, Пай-Ими...
  Ретиша встряхнул Унху, и легко приподняв "большого человека", отбросил его тело назад, к столу.
  - Держи его, а то, - и Ретиша, сплюнув себе в ладони, большим и указательным пальцем растер слюну.
  - Незя, незя токать Пай-Ими, - уже не сходя со своего места, Унху продолжал кричать во все горло. - Пай-Ими мать фу-у-у, фу-у-у.
  - Огня? - спросил Ферапонт.
  - Тат, та, Пай-Ими мат огна. Она будет все гореть, - и снова бросился к печи, и, несмотря на раскрасневшуюся стену печи, начал гладить её ладонями, шепча: "Пай-Ими, Пай-Ими...", и еще что-то говорить на чужом языке.
  Ретиша подал Унху небольшое бревно, и поняв зачем это сделал хозяин, схватил его в руки и, упав на колени, кланяясь перед печью, начал что-то петь, или причитать, видно прося мать огня не злиться на русичей.
  Но Унху не бросил это бревно в печь, а вытащив из невидимого кармана, спрятанного у себя в верхней одежде, острый камень, начал им стесывать кору с березы, и показывая на печь, просить Ретишу, открыть её крышку.
  Ретиша, взяв кочергу, приподнял ею заслонку и отступил в сторону.
  С испугом смотря на кочергу, Унху что-то шепча, бросил в печь кусочек коры, потом - второй, третий, и только после этого засунул туда бревно и заглянул внутрь.
  - Вот такие дела, - закачал головой Ферапонт, - угры верят в свои сказки.
  - И что-то видят в них.
  - Фанаты, - сказал Ферапонт.
  - Что? - с удивлением посмотрел на товарища Ретиша.
  - А-а, - махнул в ответ рукой Ферапонт, - духи. - А сам невольно удивился, и откуда ему пришло на ум это слово. Что оно значило? Нет, не знает. - Нум-Торум, их повелитель.
  - А-а, Бог - царь, а Нум-Торум...
  Что-то сильно стукнуло в стену землянки, да с такой силой, что вздрогнули не только стены, но и земля под ногами.
  Ретиша, перепугавшись, присел на землю, в ожидании чего-то, как и Ферапонт.
  - Нум-Торум, Нум-Торум, - упав на колени, запричитал Унху. - А Нум-Торум, мы не хотела тепя бранаты, ты босой Нум-Торум мы лупим тепя...
  - Дела-а, - следя за Унху прошептал Ретиша. - Мы лупим тепя Нум-Торум, - то ли попытался передразнить, то ли согласился с Унху он. - Надо выгнать его, а то пожар будет у нас, - сказав это, обернулся кузнец к Ферапонту.
  - Угу, - согласился с ним Ферапонт...
  - А Мэнки, великан злой, так говорил там сам казак. Первый человек, которого сделал их Нум-Торум.
  - Их, - усмехнулся Ретиша. - Бог сделал нас, а не Нум-Торум.
  И в этот же момент снова кто-то сильно ударил в стены землянки...
  - А-а-а! - закричал, что есть мочи Унху, - Кынь-лунг, Кынь-Лунг, - и, вскочив на ноги, бросился к столу, схватив стоящую на нем фигурку всадника на коне, которого еще недавно вырезал Ферапонт из березы, начал поднимать его вверх и причитать, - Мув-керты-ху, Мув-керты-ху, - и бросился к лестнице, забрался по ней вверх, и открыв дверь выскочил из землянки.
  - Фу-у-у, - и посмотрев на свечу, перекрестился Ретиша. Потом встал на колени, залез под скамью, достал из-под нее тонкую, струганную доску и подал ее Ферапонту. - На, вырежи икону, а я ее вылью из золота.
  - Царицу Небесную, - прошептал Ферапонт.
  
  - 3 -
  
  Воздух был звонким от мороза. Казалось, идешь не по снегу, а по песку, перемешанному с сухой глиной - хрум, хрум, хрум.
  Обследовав все вокруг землянки, Ферапонт и Ретиша так ничего и не нашли, чем могли нанести такие сильные удары по стенам землянки. Может, крепление бревенчатых стен подсело под землей? Эта мысль успокоила, земля мерзлая, удержит все бревна на месте, а придет весна, лето, обязательно все разберут и осмотрят, отремонтируют. А может даже, и построят новый дом, только теперь уже наполовину врытый в землю. За два года жизни здесь ни кто их из царских людей не искал, да и путь оленеводов далеко от этого места болотного проходит, по которому и кочевники зимой движутся, и казаки, и весь народ лесной.
  Ретиша долго рассматривал вырезанную Ферапонтом икону. Покачал головой, жуя веточку, пожал руку резчику и пошёл в сторону кузни.
  А Ферапонт остался. Выпустил из землянки Слепыша, стал наблюдать за птицей, севшей рядом, на сосновую ветку и осматривающую все по сторонам.
  И ему не хотелось идти в землянку. Сел на бревно, натянул малицу на шею, чтобы не простудиться, и подставил солнечным лучам лицо, прикрыв глаза.
  "Фи-ки-ки-ки, фи-ки-ки", - запищал Слепыш, словно пытаясь поговорить с Ферапонтом.
  Но тот на кликанье птицы внимания не обращал. Такой крик совы ничего не предвещал плохого. А, во-вторых, он просто устал. Оставшуюся часть ночи, после встряски непонятными силами землянки, так и просидел за столом. И не потому, что ожидал повторения ударов в стены землянки, нет, увлекся вырезкой на доске из лиственницы образ Девы Марии.
  
  ...Занимался вырезкой иконы Ретиша впервые, затаив дыхание, боясь оторвать глаза от ножа, доски, стряхнуть с пальцев крошки дерева, чтобы не вспугнуть видение. Он видел её очертания лица, подбородка. Он немножко заостренный, щеки округлые, глаза большие, переносица... Он боялся ошибиться, ведя острие ножа по рисунку, снимая им лишнее дерево. И даже Её слезу увидел, скатывающуюся с ресницы на лицо. Это видение его сразу остановило, так как чувства начали сопротивляться, противиться "срисовыванию" тех очертаний, которые ему кто-то показывал. Зачем Деве Марии, Царице Небесной, слёзы, ведь она самая счастливая на земле родила Божьего Сына Иисуса Христа. Да, очень тяжёлые испытания пришлось пройти Ему на Земле, но это было предписано его Отцом Богом.
  И сила, ведущая по дереву его резец, согласилась с художником, и показала радость на Её лице. И на душе у Ферапонта заново всё запело от радости...
  
  Взлетевшая сова отвлекла Ферапонта от воспоминаний, встал и пошел в сторону елей, на одной из веток которых умостился Слепыш.
  - Крау-ау, крау-ау.
  Карканье птицы заставило ускорить шаг. И сделал это вовремя, согнав росомаху с бессознательного тела Унху. Что он не мертв, Ферапонт догадался сразу, и когда приблизился к зажатому телу "большого человека" между раздвоенным еловым стволом, удостоверился в этом.
  - Унху, Унху, - легонько приложив свою ладонь к носу, почуял легкое тепло его дыхания. - Унху, Унху! - И только сейчас он увидел этого человека совсем по-другому, закрытому в вуали тумана, в жиже болота, и кричащего, зовущего себе на помощь. Ферапонт схватил его за руку и потащил тонущего человека к себе...
  Унху открыл глаза, но они снова ничего не видели, как и в прошлый раз. Его зрачки бегали из стороны в сторону, не останавливая своего внимания ни на чём, как у родившегося ребенка. Но это время было не долгим. Вот зрачки остановились на чем-то сбоку, находившемся от Ферапонта. Это были солнечные лучи, пробивавшиеся через еловые ветви. Потом зрачки немножко опустились и замерли на лице Ферапонта.
  Не понимая, что им руководит, Ферапонт вытянул ладони вперед и остановил их над лицом Унху. И сейчас снова перед ним появилась необычная картинка, маленькие вихри внутри головы лесного человека. Он остановил их ладонью, успокоил. Холод, идущий от висков Унху, начал согреваться, затылок - тоже.
  Помогая вылезти Унху из еловой рогатины, в которой было зажато его тело, Ферапонт ничего спрашивать не стал. И более того, он почувствовал, как начинает ненавидеть Унху, за последние два дня принёсшего им столько беспокойства. Идя в сторону землянки, старался подсознательно показать лесному человеку, что он лишний здесь. Но хрумканье снега от быстрых шагов Унху догоняло Ферапонта. И более того, он, перегнав своего спасителя, перегородил ему дорогу, прижимая указательным пальцем свои губы.
  - Что? - шепотом спросил у него Ферапонт.
  - Пэхт-ики, - разжались губы Унху. - Там он.
  - Что, что? - напрягся Ферапонт.
  - Там, там, - и схватив Ферапонта за локоть, потащил его к болоту. - Там, там.
  Оттолкнув от себя лесного человека, Ферапонт, приложив ладонь ко лбу, пряча глаза от ярких солнечных лучей, всматривался в еле видные очертания леса за противоположным берегом болота.
  - Там, там, - громко шептал Унху и, ухватив Ферапонта за локоть, снова потащил его за собой в ту сторону, где его вчера нашли.
  Лесной человек шел быстро, таща за собой хозяина землянки. Когда они приблизились к кустарнику голубики, Унху присел, и, полуобернувшись к Ферапонту, снова приложил указательный палец к губам. Сидел в таком положении он недолго, вслушиваясь, потом встал на карачки, двинулся к острову.
  Запах кислого дыма Ферапонт уловил сразу. А Унху продолжал то двигаться, то останавливаться, прислушиваясь к звукам. Выбравшись на островок, он встал, осмотрелся, и, повернувшись к Ферапонту, показал рукой на что-то вперед.
  На небольшой вытоптанной полянке дымились угли от костра.
  - Самана была тута, - быстро заговорил лесной человек. - Вота, вота, - тыкал пальцем он в небольшие ёлки, очищенные от снега, и на лежащие на их ветках палочки. Взяв одну из них, Унху приподнял ее вверх, показывая на тонкие веточки на её кончике, - калах, калах, - и посмотрев на Ферапонта, приложил к голове раскрытые ладони, - олена. Олена, а там сарах, сарах, - и опять поняв, что его не понимает Ферапонт, подумав, сказал, - рыпа. Это самана, это самана. Это самана Йипыг - хум, - и ища по сторонам, увидев сидящего на ветке Слепыша, ткнул в него пальцем, - Йипыг, - потом повернувшись к Ферапонту, - то показывая на него, то на себя, выкрикнул, - хум! Йипыг-хум самана. Она тута, - и начал прыгать вокруг кострища.
  - Понял, понял, - остановил Унху Ферапонт. Но тот не останавливался. Пройдя еще несколько кругов, упал на колени начал выть по-волчьему или по-собачьи.
  Ферапонт, смотря на Унху, махнул рукой и пошёл назад, к землянке. Но пришлый лесной человек его нагнал, схватил за локоть и развернул к себе.
  - Тама он, - и крепко схватив Ферапонта за локоть, с силой потащил его за собой, - тама, тама!
  Когда они перешли полянку, на которой только что танцевал танец шамана Унху, Ферапонт увидев под ногами что-то непонятное, с испугу отпрыгнул назад. Это была разорванная и окровавленная шкура оленя.
  - Тама, тама, - опять громко запричитал Унху...
  На самом краю острова лежала груда камней.
  Ферапонт присел около них, взял один и стал рассматривать.
  Унху потянул к себе Ферапонта, прося его встать, и куда-то показывая вдаль, шептал:
  - Там Пэхт-ики, Пэхт-ики, - и показав на свою голову, ткнул рукой в землю, и присев, показал ее очертания, мол, вылезла голова Пэхт-ики из-под земли.
  "Как тяжело говорить на разных языках", - подумал про себя Ферапонт. И тут же что-то его осенило, ещё раз посмотрел на камень, который держал в ладони. - О-о-о, да это же золото! Такое же они достали с Ретишей в стволе дерева".
  - Где ты это взял?
  Унху смотрел на него вопросительно, и, догадавшись, что хочет от него узнать этот человек, закивал головой, и показав рукой в ту же сторону, сказал:
  - Тама, тама, Пэхт-ики. Тама, тама, - и ткнув рукою в золотой камень, снова показал в ту же сторону. - Тама, тама.
  Ферапонт присел около груды камней, думая, во что бы их положить, чтобы отнести в землянку. Но Унху, словно прочитал его мысли, начал засыпать их снегом.
  
  - 4 -
  
   Унху первым что-то услышал, поднял ладонь. Ферапонт замер. Через небольшое время Унху закивал головой и сдвинул чуть вперед маленькое копьё, выставив для упора левую руку.
  Ферапонт на всякий случай достал из колчана еще две стрелы и положил их рядом. Но Унху на это не обратил никакого внимания, продолжая всматриваться в горизонт. Прозрачность воздуха у старой ломаной березки, стоявшей недалеко от острова, начала меняться. Создавалось такое впечатление, будто снег, лежащий на болоте, стал таять и растворяться в воздухе, превращаясь в молочное облако. Оно поднялось на небольшую высоту и начало "кипеть". Кипеть? Да, да, именно кипеть, так показалось Ферапонту. А потом надуваться и исчезло, оставив после себя прозрачный воздух. Только теперь это место выделилось, словно пятно в воздухе, похожее на прозрачную воду.
  В "чистой воде" проявились очертания людей. Это вызвало еще большее удивление у Ферапонта. Это действительно были люди, одетые в незнакомую одежду, сделанную не из шкур, а из серой материи с темными пятнами. Штаны у них были темно-синими, на головах какие-то необычные легкие шапки. Их будто выплюнула из себя эта прозрачная "вода". Они встали на ноги и бросились к острову, где их ожидал в засаде Ферапонт с Унху. Но словно почувствовав, что их здесь ждут, остановились. Тот, что повыше, осмотревшись по сторонам, о чем-то шепнул мужчине, что пониже и, поеживаясь от холода, побежал обратно. Второй - за ним.
  А Ферапонт с Унху, наблюдая за незнакомцами, были настолько удивлены происходящим, что даже не тронули своего оружия. Ну как такое может быть, люди из ничего появились в воздухе, и также в нем исчезли.
  - Тойлоп-ики, - прошептал Унху, и чтобы понятнее было Ферапонту, пальцем показал в землю, и повторил, - Тойлоп-ики.
  - Черти? - переспросил Ферапонт.
  - У-у, - замахал головой Унху, - туха, духа, - и опять стал показывать пальцем в землю.
  - Они были здесь? - спросил Ферапонт.
  - Нета, нета, - громко выкрикнул Унху. - Самана была, самана.
  - Шаман?
  - Самана, самана! - закивал головой Унху и показал два пальца. Потом - еще два.
  - Где самана? - смотря в глаза Унху, спросил Ферапонт.
  - Тама, тама, - и раскрыв ладонь, приложил к ней два пальца и показал их движение, - Пэхт-ики, Пэхт-ики, тама, тама.
  Золота Ферапонт не стал трогать, не в его характере брать себе чужое. Именно так подумал он о золотых камнях. Это те необычные люди из "прозрачной воды" шли за ним, и видно, вспомнив о забытом мешке, в котором можно нести золото, вернулись к себе в "воду" за ним.
  А вот Унху не хотел уходить. Зол он был на этих людей, как и на шаманов. И только из его полупонятного ломаного рассказа Ферапонт понял, кто угнал у них оленей. Шаманы, своим колдовством заставили Унху привести к ним оленей. Что такое "лыл", он понял только приблизительно, когда Унху бил себя рукой по груди и показывал, что из неё выходит по очертанию что-то похожее на него.
  - Душа? - переспросил Ферапонт.
  - Та, та, - закивал головой лесной человек.
  
  Ретиша, выслушав Ферапонта, бросил молот и сел на бревно. Как он зол был на Унху, который сейчас с испугом наблюдал за кузнецом, гнувший своими огромными и сильными руками железный лист.
  - Самана баяишь? - взглянув на Унху, взревел Ретиша. - Что ж ты за ними не пошёл, за колдунами своими? Вы же только и верите им, а? - и встал во весь рост.
  Унху, чувствуя угрозу, присел на пол, и, прикрывая свою голову руками, молчал.
  - Ну, баяй! - от громового баса кузнеца вздрогнули и стены.
  - Самана, самана, - пропищал лесной человек.
  - Да по-русски гутарь!
  - А-а, - пропищал Унху, с испугом поглядывая то на Ферапонта, то на Ретишу. - Самана болшой сила, волх. Балшой сила! Он та, бах, - подняв руку, резко опустил её на землю, и что-то невидимое подхватив обеими руками, стал показывать в развернутых ладонях. - Тама, - и, не зная как сказать по-русски, сказал по своему, - хор, хор, - и показал, что он полетел.
  - Хор? Олень? - спросил Ферапонт.
  - Та, та, олена, - обрадовавшись, залепетал Унху. - И вся олена, пух, посол птица. Я тоза посол, - и показывает, будто у него появились крылья, и он полетел. - Самана, самана, манна бах, - и показал, будто его ударили по голове и бросили. - Усла самана, олена усла.
  - А это? - достав золотой самородок, величиною с яйцо рябчика, Ретиша показал его Унху.
  - О-о, каман Нур-Торум.
  - Ясно, так они Бога зовут по-своему, - разъяснил Ферапонт.
  - Бог, он Бог! - и вместе с этими словами гроза сошла с лица Ретиши.
  - Там она самана, - встав на ноги, и полусогнувшись перед Ретишей, показывая на самородок, что-то заново попытался объяснить Унху. - Папа, у-у-у-у, Пэхт-ики тута, - и стал показывать руками, как Пэхт-ики прячется под землю. - Самана Пэхт-ики сла.
  - Фу-у-у, - вздохнув Ферапонт, и приложил палец к своим губам, указывая Унху, чтобы тот замолчал. - Шаманы к подземному духу на оленях поехали?
  - Не, не, не, - замотал головой Унху. Немножко подумав о чем-то, показал рукой в сторону болота. Потом присел на пол, взял щепку и нарисовал что-то вроде яйца. - Бух, - и развел руками и показал в сторону болота. - Там мисс, у-у-у, - и, понимая, что у него не получается объяснить всё Ретише и Ферапонту, вдруг стукнул себя по лбу. - Вота, - заулыбался Унху. - Миса, миса, - ткнув в себя пальцем, потом в Ферапонта, - миса.
  - А, другие люди, охотники, - вспомнил, что означает это слово Ферапонт.
  - Та, та, та, - и тут же схватив ветку, стоявшую в углу кузницы, положил её на руку, приподнял чуть выше и положил на неё свою голову, делая вид, что целится. - Бах! - крикнул он.
  - Пищаль.
  - Та, та, та, - обрадовался Унху.
  - Пищаль, - вопросительно посмотрел на Ферапонта Ретиша.
  - Та, та, та, - закивал головой Унху. - Миса, - и ткнув пальцем в Ферапонта, поднял один палец вверх. Ткнул рукой в Ретишу и поднял второй палец вверх, и к ним прибавил еще два пальца, - и, указывая на каждый из них, говорил, - миса. - И тут же, что-то вспомнив, полез в мешок, пришитый сбоку его малицы, и достал из него несколько необычных темно-зеленых стаканчиков.
  Ретиша выхватив один из них, стал внимательно его рассматривать, цокая языком.
  Для Ферапонта они были хорошо знакомы, и даже знал он, как они называются, только забыл. Где же он их видел?
  - Бах, и бух, - и Унху показывал, как из пищали вылетали эти круглые железки. - Олена, та-та-та, - и схватив щепку начал чертить на сухой глине человечков с пищалями, вышедших из чего-то похожего на дым, и как туда скакали олени и исчезли. - Лойтантыты.
  - Загнали оленей, - наконец понял Ферапонт, что хотел сказать Унху. - И больше их нет?
  - Нета, нета миса и калах нета.
  - Оленя нет, а миса? - посмотрев Унху в глаза, переспросил Ферапонт.
  - Миса нет, - развел руками Унху. - Кынь-лунк, Куль, Хуль-отыр, - и схватился обеими руками за голову и начал ею качать со стороны в сторону, показывая пришедшее горе. И показав куда-то рукою, продолжил, - Пэхт-ики.
  Но уловив, что его рассказ совершенно не понятен ни Ферапонту, ни Ретише, то снова присел и указал пальцем на свой рисунок дыма или тумана, в котором скрылись пришедшие охотники с пищалями и олени. Оказывается, оттуда пришли сюда и злые люди или духи Кынь-лунк, Куль, Хуль-отыр, и отправились к голове Пэхт-ики, где остался шаман Унху.
  "Что-то страшное ожидается, - подумал про себя Ферапонт, - если лесные жители так обеспокоены произошедшим. Действительно ли они видят души умерших? А почему я, мои родители, и тот же Ретиша их не видит? Может, у них по-другому глаза устроены? Вон, собака у нас во дворе жила, так она заранее знала, когда отец вернется, сама выбегала ему на встречу, когда до деревни он еще не дошел..."
  
  - 5 -
  
  Ферапонт сейчас себя чувствовал как-то неуклюже: сидит на краю острова среди заснеженного болота и всматривается в горизонт, ожидая чего-то. И снова, как и в прошлый раз, у него выложены впереди стрелы, рядом лук, у Ретиши - булава и копьё, у Унху - пальма, громоздкое копье, как вила из двух заостренных на конце оленьих ребер, привязанных с двух сторон к концу палки.
  Пальцы на ногах стали замерзать. Ферапонт встал и пошел за кустарник, проваливаясь в глубоком снегу, дошел до поляны, к углям от костра, слегка припорошенным снегом, и начал ходить вокруг них, все больше и больше опираясь на пальцы ноги. Через небольшое время почувствовал тепло в ногах, как сходит онемение с пальцев, со стопы ноги. Вернулся. И к большому удивлению вскрикнул, ни Ретиши, ни Унху на месте не было. Остался только его колчан со стрелами и луком.
  Ретишу с Унху он увидел вдали от себя, быстро удаляющимся к урману, забирающемуся сосновым бором на бугор. Схватив лук со стрелами, Ферапонт бросился за ними, но тут же зацепившись ногой обо что-то, упал в снег. Попробовал потянуть запнувшуюся ногу, но не почувствовав препятствий, удивился. И только сейчас, приподняв голову, он увидел, из маленького молочного облачка, висевшего над снегом, вылетела огромная черная птица и, усевшись рядом, сложив крылья, стала их тут же расправлять. Только теперь вместо крыльев это были руки, вместо птицы - человек. Его лицо было темным, по цвету напоминавшим желудь, волосы темнее кедровой шишки, вместо перьев - балахон, свисавший до снега.
  Тело человека было худым, ребра вылезали наружу, грудь была впалой. Чёрная материя балахона, плотно сидящая на его теле, хорошо обрисовывала это.
  И вот старик присел и заново превратившись в черную птицу, похожую больше на огромного ворона, без шума взлетел и, набрав небольшую высоту, полетел в сторону ушедших Ферапонта и Унху.
  Сжимая в одной руке стрелы, в другой - лук, Ферапонт побежал в сторону урмана.
  Ретишу догнать так и не удавалось. Да еще и на бугре никак не мог зацепиться за корень сосны, чтобы взобраться наверх по песчаной стене обрыва. Чуть-чуть не хватало ему дотянуться до корня, и всё из-за того, что под ногами перемешанный песок со снегом, спускался вместе с ним вниз, в болото. Что говорить, Ретиша выше его, поэтому ему и удалось дотянуться до толстого конца корневища дерева и благодаря ему подтянуться вверх, а потом, держась за него, перебраться к вершине.
  Чуть в стороне обрыв был намного меньше, но и уцепиться там было не за что. Только пройдя дальше, увидел дерево, лежащее своей кроной в болоте, а его ствол, разломанный на две части, торчал чуть выше бугра.
  Лес рос на сопках. Идя по следу Ретиши с Унху, Ферапонт почувствовал быструю усталость, но прекрасно понимал, что медлить никак нельзя, и идти нужно быстрее, чем он шел сейчас.
  След, с которым пересеклись отпечатки ног его друзей, был необычным. Ферапонт остановился и от неожиданности ойкнул. След был широким, но в тоже время не проваливался на всю глубину снега, а всего лишь на четверть. И рисунок больше походил на след рыси, но никак не соответствовал размеру её лапы, а наоборот, был в несколько раз шире.
  Посмотрев вперед, обратил внимание на то, что следы Ретиши с Унху не удалялись от этого следа. А вот и второй след, еще более необычный, босой человеческой ноги. По-сравнению со ступней Ферапонта, она в два раза длиннее и шире. Кто же это такой? Неужели прав был Унху, говоря о Мэнку. Да, слышал он от самоедов о нём, но считал это сказками. Мэнки похожи были на людей, но на их коже рос длинный мех, как у медведя, и по своему росту он был в несколько раз выше человека.
  Немножко отдышавшись, Ферапонт пошел дальше. Пот лился из-под капюшона, плохо сшитые унты "наелись" снега, который в них таял, натирая кожу на пятке, но останавливаться было никак нельзя, а наоборот Ферапонт делал все, чтобы догнать своих друзей.
  Урман был нешироким, лесной гривой тянулся по оврагу и заканчивался таким же резким обрывом в болото. След Ретиши шел к вывернутому с корневищем дереву, а за ним... Спустившись ниже, Ферапонт увидел пещеру. Из неё резко высунулся Ретиша, ухватив за руку Ферапонта, потянул его к себе.
  Пещера была небольшой, видно, бывшая берлога медведя. Смотря на Ферапонта, Ретиша догадался о ходе его мыслей, и улыбнулся, мол, теперь мы медведи. А глаза Унху, испуганно выглядывающие над плечом кузнеца, что-то искали за Ферапонтом. Тот это понял сразу, и присев рядом с Ретишей, оглянувшись, стал вглядываться в снежную пустыню, покрывшую своим одеялом болото.
  - Вы шли за рысью? - спросил он Ретишу.
  - Угу, - согласился тот. - Тока шаман это.
  - Был след рыси, - настойчиво сказал Ферапонт.
  - Оба шамана. Один голова оленя, другой - великан медведь. Страх Божий.
  - За вами летел ворон.
  - То шаман, - сделал заключение Ретиша. - Смотри, - и показал рукой вправо.
  Что бы увидеть, куда Ретиша показывал, Ферапонт выглянул наружу из берлоги и тут же спрятался. Буквально невдалеке от них лежало на земле огромное дерево, на котором спиной к ним стоял высокий человек в черной накидке. Тот самый, который из ворона превратился в старика. Он?
  Быстро дыша, Ферапонт уткнулся спиной в грудь Ретиши, и тот тут же приложил свою огромную ладонь к его лицу, чтобы сбить у него громкое дыхание.
  Следующее, на что показал Ретиша, на что-то черное торчащее из болота. Ферапонт присмотрелся туда, и вытерев глаза от накатившейся слезы, невольно икнул. То, что он видел, напоминало плечи и большую человеческую голову, торчащую из снега. А рядом с ним неожиданно появились еще две фигуры, одна - человека, вторая, что-то вроде огромного медведя-человека в шкуре с белыми и черными пятнами.
  Берлогу резко засыпала снежная пыль.
  "Это из-за того, что Ворон взлетел", - подумал про себя Ферапонт, и подталкиваемый в спину Ретишей выглянул наружу.
  Человека - ворона не было, теперь он парил на больших черных крыльях у торчащего из болота огромного изваяния, начавшего подниматься из снежного покрывала.
  Болото вздохнуло, как человек: фу-у-ув. Такого ни Ферапонт, ни Ретиша еще не видели. И из-под самого его края, где начинается песчаный хребет сопки, вышел газ, поднимая пар с таявшего снега. Ферапонт хотел было выползти из своей пещеры и посмотреть, что происходит под ними, но рука Унху ухватила его за ворот и потащила назад.
  - Пэхт-ики, Пэхт-ики, Пэхт-ики, - испуганно зашептал он.
  И услышав испуг в словах Унху, Ферапонт понял, что Пэхт-ики очень опасен. Но его не менее волновал и другой вопрос, зачем же тогда Унху их потащил сюда, подтверждая интерес Ретиши о находившемся золоте. Где же тогда оно?
   Пар, поднимавшийся снизу, не имел запаха, но был сырым, и тут же начал превращаться в ледышки и сыпаться на снег.
  Солнце стало опускаться за лес. Его красный полушар, покрывший своим светом, как пожарищем весь горизонт, говорил о наступлении холодов.
  Ретиша оттолкнул от себя в сторону тело Ферапонта и, выставив вперед левую ногу, начал ее растирать, разгоняя по сосудам, мышцам застоявшуюся кровь.
  Голова с плечами поднявшегося из болота изваяния больше не росла. Но вот лучи садящегося солнца, отражаясь от нее, пустили в разные стороны яркие красные всполохи отражавшиеся в поднимавшихся болотных парах. Один из шаманов прошел рядом с берлогой, в которой прятались Ферапонт, Ретиша и Унху.
  Фигуры шаманов, стоявших у изваяния Пэхт-ики, вдруг упали на колени, в тот же момент произошла вспышка и на месте её появилась небольшая фигурка еще одного человека.
  - Самана, самана, - с радостью взвизгнул Унху, и расталкивая Ферапонта с Ретишей, вылез из пещеры и побежал к ним.
  Но Ретиша с Ферапонтом остались в берлоге. Тот "саман", увидев Унху, остановил его окриком. "Большой человек" замер, попятился, и, повернувшись, побежал назад.
  В эти же секунды Ферапонт почувствовал, что под одеждой кожа его стала покрываться влагой, чесаться, а после этого холодная волна окатила его, стягивая ледяной коркой, парализуя всё тело. И ни о чем другом в эти мгновения он уже подумать не мог, настолько все это произошло с ним неожиданно. И тела он теперь не чувствовал, чтобы управлять им, ни рук, ни шеи. И ноги сами по себе начали делать какие-то непонятные движения, вытаскивая его неуклюжее тело наружу. И съехав по песку вниз, к болоту, он почувствовал, что его тело начало поддаваться легкому ветерку, подталкивающему его в спину к шаманам и изваянию Пэхт-ики.
  И теперь перед глазами Ферапонта возникла эта растущая на глазах голова Пэхт-ики, его округлого лица без четкого очертания носа, рта. А вот множество глаз Пэхт-ики, расположенных по всему лицу, испугало. Они были похожи на человеческие, и внимательно следили за ним.
  - Фу-у-ув, - громыхнуло из уст Пэхт-ики.
  "Значит, это не болото вздохнуло, а само изваяние", - мелькнула мысль у Ферапонта. И в тоже время он не мог оторвать своих глаз от огромного изваяния, возвышавшегося над болотом.
  - А-а-а-о-о-о-у-у, - громогласно запели шаманы и начали ходить вокруг Ферапонта, тело которого зависло над самым болотом у фигуры Пэхт-ики.
  Тот шаман, который превращался в ворона, опять превратился в птицу и начал внимательно смотреть на Ферапонта. Приближающийся его клюв к лицу русича, вдруг сказал:
  - Стряхни, Михаил, с себя пыль времен, карр-рр.
  Это было настолько неожиданным, что с испугу Ферапонт вздрогнул и шагнул назад, и в ту же секунду с его малицы взметнулась пыль, заволакивая его нос, глаза. Подняв руку, Ферапонт стал протирать свои слезившиеся глаза и тут же почувствовал вокруг себя горячий воздух, идущий от головы Пэхт-ики.
  И схватил его за руку кто-то из шаманов, и, обернувшись к нему, Ферапонт увидел перед собой человека-медведя, тянущего его за собой, в танец, в котором уже участвовал и хорошо знакомый ему монах.
  И взметнулось между ними и возвышающейся из болота головой Пэхт-ики белое пламя. И ярким светом оно озарило все вокруг себя, и начали шаманы махать своими руками в сторону Пэхт-ики, и что-то громко говорить. И только теперь уловил смысл этих слов Ферапонт.
  - Святый Ангеле, не даждь места лукавому демону обладати явию, творением Божием, и настави Пэхт-ики вернуться в свое мисто, отпущенное тобою ему в Нави...
  И смотрит Ферапонт, а эти слова говорит отец Феодосий, стоящий в белом огне. И крестом он движет, от которого лучи ярче огня, попадая на изваяние, разбиваются на нем искрами множественными. И в облике Пэхт-ики появляются клыки, острый нос, из которого выходит огонь, из множества глаз - молнии, летящие в отца Феодосия. Но какая-то неведомая и невидимая сила защищает его, не давая им поразить тела священника.
  - Святый Ангеле Божий, защити наше время, не давая ему кривиться и совмещаться с прошедшими веками, пуская оттуда в наш мир черных духов, супостатов временных из Нави, и перемещаться лукавым душам из одного века в другой. Не отнимай у Бога времени, он занят, а сам соверши выравнивание бытия, которое должно литься по своим руслам.
  Святый Ангеле Божий, хранитель и покровитель наш, не дай Пэхт-ики, Кощею Костному и их демонам менять Божий мир. И сохрани нас от всякаго искушения противнаго, и молися за нас человеков ко Господу, да утвердит нас в страсе Своем, и достойна покажет нам рабов Своея благости. Аминь. Аминь. Аминь.
  И осветилась земля под множеством солнц, и собрались они воедино, и вышла из них волна синяя, на краях которой искрятся звезды белые в золотой оправе, и опустилась волна на болото.
  Дух захватило у Ферапонта и его тело снова потеряло ощущение... От ледяного холода, шедшего от этой волны, немело тело. И покрыла она изваяние Пэхт-ики...
  
  - 6 -
  
  Горячая капля скатывается по лицу на шею. Вторая, третья... И только сейчас почувствовал Ферапонт, что он есть. И лицо его начинает гореть жаром, и нос дышит, и в мозг пришла свежесть. Щурится от яркого света. И снова чувствует, что что-то липкое, стягивает кожу ему на щеке, только не холодное, как лед, а теплое. Может, это воск или рыбий жир, падающий со свечи.
  Открыл глаза, и уже нет того яркого света, видит над собой неяркую мерцающую звездочку. Прищурился, всматриваясь в неё, а это вовсе и не звездочка, а огонек от свечи, которую держит чья-то рука. Повел глазами по ней, увидел бороду чью-то. Неужели это Ретиша?
  И действительно это был кузнец, его улыбку, спрятанную в седовласую опаленную огнем бороду, он узнал сразу по расширившимся скулам.
  - Ц-ц-ц-ц, - шепчет он, - батюшка молится.
  И только сейчас Ферапонт расслышал чей-то шепот, только слова не разобрать. Молитва бежит, как ручеек, толкающий камушки, то с растяжкой журчит, то быстро, как вода.
  И жарко, пот выступает по всему телу. Руки сами по себе стягивают с себя что-то тяжелое, твердое. Это невыделанная медвежья шкура, от которой несет неприятным сладковатым запахом, подталкивающий тягучую слюну к глотке, вызывающую рвоту.
  Закашлявшись, Ферапонт на карачках вылез из шкуры, ткнулся в колено Ретиши и, придерживаясь за его штанину, поднялся. В келье батюшки темно, только свечи горят в дальнем углу, и одна в руках у Ретиши. И сделаны они не из воска, как вначале подумал Ферапонт, а из вяленой рыбы. Дым из нее белесыми клубами стоит под низким потолком из бревен.
  Ретиша, взяв за плечо Ферапонта, показал ему, где выход. Сдвинул кусок коры от стены, а там проход. Став на карачки, полез в него и, потеряв опору, провалился вниз и покатился по снегу, который обжигал его лицо и руки сухим холодом. Лежа на спине, открыл глаза... Все небо в звездах, а огромный шар луны, освещающий часть неба золотыми бликами, вот-вот скатится на него.
  "Чу-до", - подумал про себя Ферапонт. Холодная водица от таящего снега защекотала холодком по шее, по груди. Приподнялся, сел на снег, и открыл рот от удивления. Наполовину поднявшееся из болота изваяние Пэхт-ики было темно-зеленого изумрудного цвета, отражавшегося от луны.
  И вдруг что-то тряхнуло землю. Охнуло болото и опустилось. А изваяние Пэхт-ики поднялось из-за этого ещё выше.
  - Боже, послушай батюшку Феодосия и шаманов лесных, и защити нас от черных сил Навьего мира, - начал шептать Ферапонт.
  И вздрогнула земля. Потерял равновесие Ферапонт чуть не завалился на спину, но успел упереться о землю рукой. И еще раз вздрогнула земля, да так сильно, что Ферапонт не смог удержаться на руке, опирающейся на землю, и покатился в болото. А земля, словно под чьими-то тяжелыми шагами, все сотрясалась и сотрясалась, а изваяние становилось выше и выше. И в этот момент что-то ухватило Ферапонта, будто когтями, до боли сдавливая правое плечо и спину. Поднял глаза он и от испуга, что находится в птичьих когтях, которые несут его над болотом, закричал. И как не хочется ему сейчас выскользнуть из малицы, и поэтому, превозмогая боль, Ферапонт ухватился обеими руками за птичьи лапы.
  А земля еще раз вздрогнула, и треск он услышал громкий, и трещины пошли от Пэхт-ики по болоту в разные стороны. Испугалась птица, держащая в когтях Ферапонта, и отпустила его. Но крепко схватился руками за ее лапы человек, еле удержавшись. Но птица не хотела больше его нести на себе и, резко спустившись к земле, скинула Ферапонта с себя, ударив клювом по руке.
  И в то же мгновение приняло его тело на себя крона сосны, ветки удержали Ферапонта на себе, немного опускаясь под тяжестью его тела, давая ему возможность спускаться по ним ниже и ниже. И тут же почувствовал Ферапонт, как его подхватили чьи-то сильные руки. А когда ухватился за них, пытаясь спрыгнуть на землю, то еще больший испуг охватил его, так как вместо рук, он увидел медвежьи когтистые лапы, с легкостью перенесшие его к бугру и подтолкнувшие Ферапонта в пещеру под корнем вывернутого дерева.
  И снова он услышал молитву отца Феодосия, молившегося на бугре. А рядом с ним стоял медведь, черный ворон - шаман и монах. Но еще больше удивило его, когда увидел, что слова произносимые Феодосием, видимы. Они, как голубая дымка, искрящаяся в белых вспышках, взметаются из его уст, и встречается с зеленой дымкой, идущей от лица шамана. И они обвиваются между собой, как лианы, и поднимаются выше и выше, искрясь цветами радужными.
  - Михаил, - что-то похожее на слово или шелест опавшей листвы, легкой, прохладной волной окутало его лицо, - молись...
  И упал Ферапонт на колени, сложил ладони и поднес их к губам:
  - Ангел Божий, защити нас от силы черной, не дай ей взять в рабство наши души...
  И только сейчас, открыв глаза, Ферапонт увидел, как и из его уст, молитвенные слова обретают цвет и желтой дымкой устремляются к молитвам других. И встретившись, вспыхнув всеми цветами радуги, превращаются в молнию, в любое мгновение готовую сорваться с тетивы как стрела. Но, что же её продолжает удерживать?
  И только сейчас Ферапонт увидел, как светлое облако спускается с небесных высот к ним.
  - Спаси Явь, Ангел Божий!
   Услышал он громкое песнопение отца Феодосия и вторящие его голосу молитвы окружающих, вырывающиеся и из уст Ферапонта, продолжают сплетаться между собой. И вспыхнул белесыми линиями на небе крест и очертил он круг над фигурой Пэхт-ики, и вспыхнула она желтым пламенем, и, корёжась, стала утопать в болоте, закипевшем вокруг него. И утонуло оно, а место то продолжало бурлить, как кипящая вода.
  И спустился над этим местом Ангел и, паря, начал крестить бурлящую жижу, но оно не поддаётся его силе, высоко взметнулось пламенем с грязью, похожей на огромную руку, пытающуюся ухватить Небесного воина. Но не удавалось Пэхт-ики и в следующий раз этого сделать.
  - Идем, - громко сказал Феодосий, и, подняв над головой крест, пошел к болоту, в котором борется Ангел с чёрной силой.
  У Ферапонта в руках тоже крест, но необычный. Если на него прямо смотреть - ветка древесная, очищенная от листвы и в верхней её части еще две ветки с одного места растут по бокам. А если на этот крест посмотреть с правого бока, то он иглу напоминает, которую несет Ферапонт не к бушующему в болоте изваянию со страшным ликом, а к разорванной ткани, и вот-вот он сейчас ухватит одну из её нитей, чтобы одеть её в иглу. Но нить эта летает из стороны в сторону, и никак не может Ферапонт ухватить её.
  Поднял высоко свой крест Феодосий и протяжно запел:
  - Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящий Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением, и в веселии глаголющих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняяй бесы силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшего и поправшего силу диаволю, и даровавшаго нам тебе, Крест Свой Честный, на прогнание всякаго супостата. О Пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми святыми во веки. Аминь.
  И поднялся вихрь, снег перемешался с торфом болотным и закрутился в своем страшном танце, сбивая с ног людей, идущих с крестами к кипяшей болотной жиже, где только что возвышалось изваяние Пэхт-ики.
  - Отче наш, сущий на небесах! - еле удерживая свой крест, запел громко Ферапонт. - Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.
  И ухватил Ферапонт ту беснующуюся в танце бури нить, и вдел её в свою иглу и с силою потянул её на себя и увидел он то, как стала затягиваться материя. И совсем она не прозрачная, а толстая эта ткань. И чем сильнее на себя тянет Ферапонт эту нить, тем слабее становится буря, и закрывается перед его глазами то кипящее болото. Но некогда Ферапонту рассматривать это. Помогает ему тянуть эту нить и Феодосий, и монах. И стягивает эта нить дыру в разорванной ткани, и продевает в неё иглу Ферапонт и еще сильнее стягивает её нитью, на которую накладывает крест отец Феодосий. Новый стежок накладывается на старый стежок и укрепляется ткань, которая тут же начинает сращиваться сама по себе. И перестал через её створки дуть буря, тишина и покой образовался вокруг Ферапонта, но обессиленное его тело, уже ничего не ощущало и упало на землю...
  Нагнулся монах над Ферапонтом, улыбнулся ему, и что-то знакомое увидел он в его лице.
  - Узнал меня, Михайло?
  - Да, монах, - прошептал в ответ Ферапонт.
  - Возвращайся в своё гнездо, - и пар пошел из уст монаха. - Не тревожься за друзив своих, их место здесь. А твоя душа ещё не раз встретится с ними, так как души человечьи бессмертны. И держи печать, не теряй её в жадности.
  - Что за печать? - вскрикнул Ферапонт.
  А монах с удивлением посмотрел на него и сказал:
  - Данную тебе Им, - и махнув своей рукой у лица Ферапонта, исчез, растворившись в воздухе.
  Поднял глаза Ферапонт вверх, сложил ладони, и приложил их к лицу своему, стремясь протереть глаза слезящиеся. А от ладоней в одно мгновение такой жар пошел, что отпрянул от них он, и увидел то, о чем ему монах сказал, на ладони белую округленную метку.
  И опустилась медвежья лапа перед его очами, а другая подтолкнула Ферапонта встать на неё. И подняла она его ввысь, усаживая на спину черного ворона. Взметнула птица своими огромными крылами и сорвалась с земли, планируя над кипящим островом на болоте. И тут же вспомнил Ферапонт, что сделать он должен и, подняв руку, прошептал небесам:
  - Божий Ангел, открой в печати Свою силу.
  И яркая линия света, возникшая вверху, коснулась ладони Ферапонта, и, отразившись от неё, попала на бурлящий на болоте остров, и в это же мгновение он покрылся белым полотном.
  Вздохнуло болото с огромной силой, словно от усталости, и пар стал подниматься с его краев, тянущихся у бугров и сопок, у таежных урманов. И пар, поднимавшийся с земли в небеса, заискрился льдинками в лучах поднимающегося солнца.
  
  
  Глава 14. Миша
  
  - Миша, Миша, - кто-то похлопывает его по щеке, водой сбрызгивает на лицо.
  "Зачем? Зачем, ну дайте мне выспаться! - кричит во сне Ферапонт и упирается ногами и руками в углы дверные, чтобы его не вытолкнули в другой мир. - Да не Михаил я, а..."
  Но не удержался он за косяки дверные, настолько слабыми были его руки против той неведомой силы, выталкивающей его. И попал он в туман, ничего глаза не видят, и несется его тело, крутится, в голове всё мутится, из живота выталкивает все внутренности. И вот хлопок раздался, и вылетел он из мира своего в лазурную небесную глубину. И как легко ему стало, и не страшно, что тело его кубарем летит вниз. И как только подлетел к земле, скорость его падения сразу уменьшилась, и тело Ферапонта, как опавший листок берёзы, закачалось и с легкостью присело на мох.
  - Миша, Миша, - зовет его кто-то таким знакомым голосом.
  Потянулся Ферапонт, пора просыпаться. Открыл глаза, а в небесах яркое солнце, вокруг бушует зеленью кустарник, и запах от него идет такой приятный.
  "Неужели смородиновый", - подумал про себя Ферапонт, и с восторгом рассматривает желтые цветочки на кустарнике, белые цветочки на мху, брусника зацвела. - Какая красота. А, где же зима? Неужели черный ворон его перенес в какое-то другое место, а может, и в рай, о котором ему мать с отцом говорили, Ретиша с батюшкой Феодосием. А может, его Ангел Божий забрал?"
  Яркие лучи солнца что-то перекрыло. Это чье-то лицо наклонилось перед ним, бородатое, и в тени оно, с ясностью не рассмотреть его.
  - Ретиша или Унху? - спросил у него Ферапонт.
  А лицо в ответ улыбается и кричит:
  - Жив он, Виктор, жив он! Вот он, беги сюда!
  И заново эта голова закрыла солнечные лучи, и кричит:
  - Мишка, где тебя столько носило. Где ты такую шкуру нашел? Мишка!
  А Ферапонт, упершись локтями в землю, старается отползти от незнакомого человека, а тот, ухватившись за малицу, удерживает его и смеется: "Мишка, ты жив!"
  Вот появился и другой человек, смотрит на Ферапонта и отталкивает от него бородача:
  - Володя, не трожь его, он в себя еще не пришел. Он, наверное, там же был, где и я.
  И слова его понятны для Ферапонта, но смысла их он никак не разберет.
  А вот когда к его рту поднесли воду в ладони и протерли лицо Ферапонта, такое облегчение он почувствовал, глубоко вздохнул и присел на землю, осматривается по сторонам, и удивляется. Как же это он оказался в теплом мире, где нет снега, цветут травы и кустарники, а болото вроде то же самое. Может, действительно он сейчас в раю оказался, и рядом с ним Ангелы. Такой тонкой одежды, надетой на них, он от роду не видел. И как жарко ему в оленьей малице, все тело запрело, чесаться начинает.
  И тот человек, что только пришёл, наклонился над Ферапонтом, и протянул ему руку, спросив:
  - Кто ты?
  - Ф-ф-ферапонт я, - прошептал он. - А где я?
  - Не волнуйся Ферапонт, проснешься, вспомнишь, - улыбнувшись, сказал тот.
  И раздалось где-то над головой карканье. Оторвал глаза Ферапонт от незнакомца и поднял их в небо, наблюдая за черным вороном, парившим над ним.
  "Разбуди меня, шаман", - попросил про себя у ворона Ферапонт.
  Но птица его не слышит, парит в небесной высоте, раскрыв крылья, и наблюдает за миром земным.
  Глубоко вздохнул Ферапонт, потянулся рукой к необычной посуде, и тут же догадался бородач, чего он хочет. Приложил к его устам горлышко от фляги, из которой с бульканьем он стал пить прохладную и приятную на вкус воду.
  "Она как в ручье, студеная", - подумал про себя Ферапонт, и, сделав еще один глоток, за ним другой, чувствует, что никак не может напиться.
  Видя к себе расположение незнакомцев и большое внимание, не торопится, пьёт воду спокойно, с расстановкой, чтобы не захлебнуться ею, и не раскашляться на смех людям. И только после того, как почувствовал, что утолил свою жажду, спросил у мужчин:
  - Где Ретиша-кузнец с Унху - большим лесным человеком?
  - Там они остались, Ферапонт, в том мире, в который ты к ним приходил. А сам ты здесь жил, и снова сюда вернулся.
  - Зачем? - с недоумением смотрит на бородача Ферапонт.
  - Судьба у тебя такая, время выравнивать.
  И как ему знакомы эти слова, словно летят они из уст батюшки Феодосия. Хорошо он помнит его молитву в келье, в которой был он совсем недавно.
  - Ангел Божий ушел?
  С удивлением на него смотрит бородач, а потом кивает, и говорит:
  - И все с ним ушли, он только тебя оставил. Дел у тебя еще много здесь, и сказал, что имя твое Михаил.
  Услышав эти слова, согласился Ферапонт. Если Ангел Божий сказал так, значит, все это истина. И сразу же почувствовал он усталость, веки стали тяжелыми, не удержать их, сами закрываются. И сил у него нет удержать их, как и управлять руками и ногами, шеей и головой.
  
  
  - 2 -
  
  В землянке тепло и покой. Никого нет, он один. Приподнялся Ферапонт на локтях, все внимательно осматривает вокруг себя. Посередине комнаты к окну тянется большой стол, с обеих его сторон широкие скамьи, сделанные из брёвен.
  - Слепыш? Слепыш? - позвал он сову. Тишина - значит, совсем он один, и печь не топится, а в землянке и нехолодно. Потянулся руками вверх, шатнуло. Сил еще нет в теле. Запах вареного птичьего мяса уловил сразу. На столе стоит чугунок. Теплый. Стукнул по нему пальцами, снял крышку, нагнулся, вздохнул в себя запах шулюма, слюни потекли. Аккуратно опустил пальцы в теплое варево и ухватил кусочек дичи за косточку. Приподнял, шейка с грудкой, видно рябчик или куропатка. Надкусил кусочек мяса, мягкое, не отдаёт болотом, значит рябчик. Да и суше он, чем куропатка, тем и вкуса у него меньше. Видно, Ретиша не захотел к манкам идти, а зря, на болоте у них семей пять куропаток живет. Нужно сходить, поохотиться на них.
  Поднял чугун, прислонился к нему губами и аккуратненько отпил юшки. Как вкусно! Еще сделал глоток, как от фляги с водой не оторваться. Причмокнул языком, поставил чугунок назад и пошёл к лестнице. А её нет. Осмотрелся по сторонам, а это, оказывается не их с Ретишей землянка. И неудобно как-то стало Ферапонту, что хозяйничает он в ней.
  Хотел обтереть руки о рубашку, а он не в ней одет, оказывается. А совсем в другой, не из беличьего меха, и из тонкой ткани. Ощупал ее пальцами, нет, не мешковина, а совсем мягкая, и приятная на ощупь, и теплая. И штаны на ногах удобные, а не из шкуры оленьей. Где же его одежда? Осмотрелся, у печи лежит.
  Дверь со скрипом отворилась, только не та, на которую смотрел Ферапонт, а в другой части дома видно. Услышал шаги, половицы скрипят тихо. И дыхание схватило, кого увидит? А за дверью еще и шепчутся люди, о чём не слышно, видно, думают, что он спит.
  И вот, наконец, и эта дверь приоткрылась, и заглянуло в дом лицо незнакомого мужика. Что-то на Унху похожее.
  - Унху, - окликнул Ферапонт. А то не он, ещё и улыбается, зашел в комнату и смотрит на Ферапонта, еще и руки развел, обнять, что ли хочет его. Выдохнул скопившийся воздух из себя Ферапонт и тоже для приличия улыбнулся, видно хозяин зашёл, знает его. Кто же он?
  - Что, Михаил, не узнал меня, да? - спросил радостный мужик.
  А Ферапонт в ответ замахал руками и притиснулся спиной к стене, и все всматривается в мужика-бородача. Нет, не Ретиша он, тот великан, а этот так, совсем худющий, и роста ниже Ферапонта.
  - Ой, сколько мы тебя искали, а? Где ж ты был? Как же ты растворился-то в воздухе?
  - Шаман колдовал, - выпалил в ответ Ферапонт. - И не Миша я, не знаю такого.
  - Володя, не приставай пока к нему, - появился в дверном проеме еще один бородач, - пусть отойдет. Все у него в уме перемешалось. Правда, Ферапонт?
  - Да, да, да, - закивал головой тот, и почувствовал на душе облегчение. - А ты кто?
  - Да забыл ты нас. Пропал, мы тебя долго искали. И только вчера в буреломе тебя нашли, без сознания ты лежал на дереве, видно, сильно ушибся, и только сейчас начинаешь в сознание приходить, Ферапонт. Так тебя кузнец звал?
  - Ретиша.
  - Вот-вот, - поддержал Ферапонта мужик. - Ну, давай, садись за стол, будем кушать, - и приобняв Ферапонта за пояс, подвёл его к столу. - Вова, - окликнул он своего товарища, - накрывай стол.
  В миску он налил большой ложкой шулюма, кусок мяса положил и подвинул её Ферапонту.
  - Бери ложку, хлеба, он, правда, у нас самодельный, из грибов с мукой и без соли.
  И лицо, вроде, у этого мужчины знакомое Ферапонту, как и у второго бородача, а вот никак их вспомнить он не может.
  - Виктор я, - и мужик протянул ему ладонь, жмёт руку Ферапонту.
  - А-а-а, - кивнул головой Ферапонт, а сам думает про себя, что имя у этого человека тоже знакомо ему, значит, он где-то раньше встречался с ним, может, в Суздале, может, на Урале. Кто ж он такой этот Виктор?
  - А это Володя Чиж. Не помнишь? Ничего, скоро все в памяти у тебя восстановится. Я в том мире тоже бывал, страшно одному. Нет, чтобы город какой рядом был, а то тайга одна и люди лесные, шаманы - колдуны.
  - Урманы, та болота, - сказал Ферапонт.
  - Вот, вот. О кузнеце ты все бредил, да об Унху, дрался с э-э-э с Пент...
  - Пэхт-ики, - поправил незнакомца Ферапонт.
  - Вот-вот. Видно досталось тебе от него, - и, поднявшись, приблизился к Ферапонту, положил свои холодные руки к его лбу, и начал в волосах копаться, что-то ища. - И рубцов нет. А вроде Михаил. Ну ладно Ферапонт, давай кушать, или подогреть шулюм, чтобы горячим был.
  - Нет, нет, - замотал головой Ферапонт. Сел на скамью, взял поданую ему ложку и с удивлением ее рассматривает. Необычная она, не деревянная и не костяная, и не медная, а из какого-то другого железа она отлитая, тонкая, без зазубринок и грязи рудной, да и начищена до блеска.
  - Кушай, кушай, - улыбается Виктор, - тебе нужно быстрее сил набираться, а то путь назад далекий, и еще неизвестно, целыми ли дойдем.
  - Ферапонт, расскажи о своем доме, с кем жил, что делал? - спрашивает другой мужчина.
  Удержав в губах кусочек мяса, Ферапонт, прищурившись, посмотрел на гостеприимного хозяина дома, и не знает, стоит ли ему рассказывать о себе.
  - Мы тебе поможем найти твой дом. Лес он только кажется безмолвным, а когда ему расскажешь о себе, он поможет тебе, - сказал Виктор-бородач...
  
  - 3 -
  
  Сон не шел к Ферапонту. И не просил он его, а лежал и думал, как может такое произойти, из зимы его черный ворон перенес в лето. И не в другое место, а в тоже самое, где он жил с Ретишей, охотился, ковал железо, занимался резьбой из дерева... И люди здесь другие, говорят на русском языке, а он у них совсем другой, много слов непонятых, а их как будто слышал когда-то... Вот как.
  А как они удивлялись его рассказу о шаманах, вышедших из облака. Видно, не знают ничего они о другом мире. И я не знаю. Говорят, что Пэхт-ики - это сказка. Сказка? Нет, я им покажу, где он живет, и где живет отец Феодосий, и где наша кузница и иконы, вырезанные мною и вылитые из железа Ретишей.
  А может, тот дым усыпил меня и я все это время проспал до лета? А откуда же тогда эти люди появились? Или они пришли сюда, как и я с Ретишей, как и Унху... Тайга большая, и самоеды в ней живут, и угры, и эти люди. И как язык у них похож на наш. Ретишу нужно подружить с ними, ему понравятся их пищали, стреляют пулями, и на медведя можно идти с ними, и рогатины с топором с собой брать не нужно, и лося с оленем добыть нетрудно.
  И не боятся они шаманов. Даже смеются, когда я рассказал им о черном вороне, шамане-медведе...
  ...И раскрылось болото, и начал из него бить родник черной грязи, и стоит посреди него Пэхт-ики. Его голова оскалилась, руки вырвались из черной купели и тянутся к Ферапонту. И видит Ферапонт, что там, где его руки - горит воздух, и остается вокруг них мертвое безвоздушье, в котором и трава вянет, и все живое умирает. Испугался он, что эта сила неведомая хочет все уничтожить вокруг себя, и подняв молот Ретишин, пошел он против этого Страха, не боясь Пэхт-ики. И бьётся он с этой силой невиданной, и в помощь к Ферапонту черный ворон пришел, и медведь-шаман, Унху и Ретиша. Но не по силам им справиться с чудовищем чёрным. И сила у него растет, и вот-вот он вытянет из болотной вязи свои ноги, и раздавит ими Ферапонта. Как страшен он, и глаза его зеленые становятся все больше и больше, и пламя из его рта летит, и отдает от него не жаром, а холодом ледяным.
  И вдруг спустился к болоту по небесной лестнице отец Феодосий в белом одеянии. Выставил он впереди себя крест, поднял его над собой и, обернувшись к Ферапонту, сказал:
  - Если восстанет среди тебя пророк, или сновидец, и представит тебе знамение или чудо, и сбудется то знамение или чудо, о котором он говорил тебе, и скажет притом: пойдём вслед богов иных, которых ты не знаешь, и будем служить им, - то не слушай слов пророка сего, или сновидца сего; ибо чрез сие искушает вас Господь, Бог ваш, чтобы узнать, любите ли вы Господа Бога, от всего сердца и от всей души..." А чего ты боишься, Ферапонт? Посмотри и спроси себя.
  Услышав его слова, посмотрел Ферапонт на болото, а оно белое, покрыто снегом, и не стоит на нем Пэхт-ики, и шаманов нет.
  И посмотрел Ферапонт на отца Феодосия, а тот уже скрывался от него в небесах. Побежал Ферапонт за ним, но лестница небесная убралась, остался чистый воздух, по которому и шага не сделаешь без опоры.
  Открыл глаза Ферапонт, в избе темно, кто-то храпит, да так громко, как Ретиша. Все хорошо, значит, вернулся кузнец в дом. Теперь и вздохнуть можно спокойно, утром обо всем он Ретише обязательно расскажет, и о ложке невиданной, и о фляге, и о людях с пищалями необычными. И раззевавшись, повернулся на бок Ферапонт...
  
  ...Бросил в костер толстую ветку Унху и обернулся к Ферапонту и говорит:
  - Миса - это дух лесной. Они дают людям охотничье счастье, - и говорит то он как понятно, а не как раньше, путая русские слова с угорскими. Удивился этому про себя Ферапонт. - И если тебя назвали Мишей, значит ты хороший охотник.
  Обрадовался этим словам большого человека Ферапонт, и сказал Ретише:
  - Теперь зовите меня Мишей, чтобы духов, давших мне это имя, не обидеть. А то голодно жить будем.
  - Мишей тебя не духи назвали, - услышал Ферапонт слова Феодосия, - а родители.
  - Где же ты, батюшка? - ищет Ферапонт глазами Феодосия.
  - Не ищи меня, я рядом, - сказал Феодосий. - Пора тебе вернуться в свое время, из которого ты попал в другой мир. И все потому так было, что много вопросов ты имел, и теперь, думается, нашел на них ответ. И Алексию скажи, что нельзя к Божьим законам относиться однозначно, как он видит их написанными на бумаге. Суть у них большая, человек Божий - паломник Его, и он веру в Него должен нести дальше и передавать её другим, а не прятать её в храме Божием.
  Однажды к Иисусу подошел римский сотник и сказал: "Господи! Слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает". Иисус говорит ему: "Я приду и исцелю его". Сотник же, отвечая, сказал: "Господи! Я не достоин, чтобы Ты вошел под кров мой. Но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой". Услышав сие, Иисус удивился и сказал идущим за Ним: "Истинно говорю вам: и в Израиле не нашел Я такой веры". И Исцелил он Словом слугу сотника.
  Вера сотника в Божье Слово - это и есть вера, - продолжил речь Феодосий, - которую нужно нести людям. Каждый человек, ищущий в Слове Божьем Его волю и молящий о ее исполнении в своей жизни, знает, что получит ответ на молитву. Его жизнь наполнится дарами Божьими, а вера будет крепнуть, постоянно прибавляя в силе.
  - Феодосий, - стал на колени Ферапонт, - а чья сила в моих руках, когда болезни ими вывожу из организма человека?
  - Сам ответь.
  - Божья.
  - Только вера в Него и помогает тебе нести частицу его силы, переданную Им через твои руки...
  И посмотрел Ферапонт на свои руки и увидел он белую печать, и пошло от неё тепло и прошептал: "Праведный верою жив будет".
  Но после слов этих увидел он ворона черного, спускавшегося к нему с небес и спросил у него:
  - Кто ты?
  - Твое безверие в Бога, - каркнул ворон. - Твоя вера в колдовство, в силы духов добрых и злых.
  - Как так? - удивился ворону Ферапонт.
  - А от того, что многие вокруг тебя живут только с верой в себя и подчиняют ей других.
  - Я Миса!
  - Нет, ты Михаил, а не дух лесной, - и взмахнул ворон крыльями своими, от которых пошли волны холодного воздуха, окатившие Ферапонта.
  - А-а! - вскрикнул Ферапонт и вскочил с нар.
  Виктор и Владимир сидели за столом и пили чай.
  - Доброе утро! - сказал ему, улыбнувшись Воробьев.
  - Виктор? - с удивлением посмотрел на него Ферапонт. - Как долго мы тебя искали с Володей.
  Услышав это, широко улыбаясь, поднялись из-за стола Чиж с Воробьевым и в один голос спросили:
  - Так кто ты, Ферапонт или Михаил?
  - Да что вы, - удивился этому вопросу проснувшийся. - Не путайте меня, как будто не знаете. Михаил я. А Золотую бабу нашёл, Виктор?
  
  
  
  Глава 15. Черные следопыты
  
  - Что вы наделали?! - Виктор с силой воткнул лопату в песок. - Неужели заштопали эту дыру, Миша? - со стоном произнес Воробьев.
  - Ты чего, рехнулся, оладь тебе...? - одернул Виктора Чиж, не понимая, почему тот так резко обозлился на Филиппова. - Это же ему приснилось, он же лежал здесь без сознания, ты чего, не помнишь? И все это ему приснилось, Витя. И сейчас не зима, оладь тебе в душу! Лето!
  - Да, ты, да, ты! - Виктор, схватив за ворот Михаила, с силой притянул его к себе. - Ты же враг истории! Ты...
  - Я? - Михаил, увернувшись, сбил руки Воробьева, и с силой оттолкнул его от себя. - А зачем же тогда ты меня сюда тащил, Витенька? Зачем? - и, сплюнув, продолжил лопатой скидывать песок с оврага.
  - Стой! - закричал Виктор. - Стой! - и кинулся к появившемуся из песка бревенчатому срубу. И, в ту же секунду забыв о чуть не состоявшемся конфликте, посмотрел на Михаила и прошептал. - Неужели это правда? Мужики, все, работы прекратить, а то все развалим! - и, встав на колени, начал осматривать строение.
  Михаил с Владимиром спустились к болоту и наблюдали за Виктором. А тот внимательно осматривал освободившиеся от песка бревна, плотно лежавшие друг на друге, и, вооружившись сосновой веточкой, смахивал песок с них.
  - Удивительно. Если тебе поверить, то это было лет триста-четыреста назад. Но как же бревна смогли за это время так хорошо сохраниться? Что-то не верится этому, - то ли сам с собою, то ли с Владимиром и Михаилом продолжал разговаривать Виктор. - А, похоже, что это часть сруба, а ты, Миша, говорил, что это пещера, в которой жил Феодосий.
  - Так, может, это и вовсе не то, о чем я рассказывал, - смутился Филиппов.
  - А может, и так, - согласился с ним Виктор. - Чего только во сне не бывает, - и, приподнявшись, сказал. - Ребята, помогите спилить парочку сосен, сделаем из них упоры для этих стен, чтобы не развалились, - и, сбежав вниз, ухватил Михаила за локоть, потащил его за собой.
  Виктора, всегда спокойного и уравновешенного человека, сейчас было не узнать. Он все делал очень быстро: принес из избы топор, пилу, метром измерил расстояние от стены до места, на котором будет установлен из бревен упор, поддерживающий найденное строение.
  - Ты прямо как пчела, - похвалил Виктора Чиж.
  И работа закипела. В вырытые ямы были вбиты бревна, укрепили их между собой более тонкими брусьями и поставили несколько бревен клиньями, как дополнительные опоры. И только после этого, легонько простучав топорищем старый сруб, Виктор определил места, куда поставят бревна для поддержки сруба.
  Закончив эти работы, никто и не заметил, как наступил вечер. И только по солнцу, опускавшемуся за линией тайги, подчеркивающей окраины огромного болота, поняли, что закончился день. Работы по очистке от песка с глиной сруба Виктор перенес на следующий день.
  На ужин Воробьёв не пришел, остался около сруба, развел внизу небольшой костер, и лазил вокруг открывшейся стены, что-то ища в ней, потом начал делать отсыпку, нося песок в рюкзаке, взятый подальше от этого места. Но, глядя на мытарства своего товарища, Михаил с Владимиром не пошли ему помогать, понимая, что этим работам теперь не будет видно и конца.
  - Я так и не понял, почему он тебя назвал врагом истории? - налив в кружку чаю, спросил у Михаила Чиж.
  - За то, что мы "зашили" дыру во времени, - улыбнулся Михаил.
  - Не смеши только меня, разве можно время зашивать? Оно что материя? - сощурился Владимир.
  - Видишь, Витька считает, что можно. Мне тоже такое приснилось. Так что сам суди про все это, как хочешь, - вздохнул Михаил.
  - Миша, так у тебя сон какой-то вещий был, что ли?
  - Почему так думаешь?
  - Ну, ты же точно указал, где этот скит, или пещера находится.
  - Может, это еще и не скит, Володя. Хотя, все может быть. Завтра всё и узнаем, если Виктор не затянет эти работы на месяц.
  - Я, Миша, вам помогать не буду, - помотал головой Чиж. - Похоже, к нам гости идут.
  - Какие?
  - Боюсь, что те самые искатели, о которых Виктор говорил.
  - Подробнее, пожалуйста, - посмотрел на Чижа Михаил.
  - Черные искатели. Забыл что ли, Витька о них рассказывал же? Ну, о чёрных следопытах!
  - Да, да.
  - А как ты узнал, что они сюда идут?
  - Кровь была на сопке. От лося-подранка, оладь ему в душу! - выругался Чиж.
  - Может, он сам поранился, или косолапый его...
  - Всё может быть, Миша, все. Но на такого лося, как этот, огромный медведь только сможет пойти. А следа его не нашел.
  - Так может, он где-то далеко был отсюда?
  - Все может быть, но рана сильная, лось много крови теряет, далеко не пройдет.
  - А как ты это определил?
  - Да он хоркал кровью, оладь ему в душу. Ртом хоркал, все по его следу вокруг на метр окровавлено. А это говорит о том, оладь ему в сердце, что он получил глубокое ранение в шею или в легкие.
  - А выстрела-то мы не слышали.
  - Вот это меня и удивило, Миша. Может и не расслышали, но нас трое, и кто-то же этот звук должен был услышать. Вот и пришла мне мысль после этого, что стреляли в лося из карабина или винтовки с глушителем.
  - С глушителем?
  - Да, да, с глушителем, оладь им в душу!
  - А может все-таки это медведя работа? - не сдавался Филиппов.
  - Не то сейчас время, чтобы косолапый на лося пошел. Сейчас отел у лосих идет, так что мишке, если даже он очень голоден, лучше подальше от лосей быть. Затопчут. Он сейчас у болот кормится, у речек, корнями, травой питается. А лосем закусит в октябре, после их гона, если жирка косолапый не добрал. А этот лось по следу вижу уже, не молод, но и не стар. Да и не в этом дело. Судя по ранению, он далеко не уйдет. Завтра утром гляну, и если у него рана не пулевая, то освежую его, чтобы мясо не пропало.
  - А если пуля? Может, просто, браконьерит кто-то из местных.
  - А зачем хантам глушитель? Да и близко их здесь нет. А нашим тем более здесь нечего делать, оладь им в душу.
  - Да уж.
  - Вот тебе и "уж". Меня к этой мысли другое подтолкнуло, - сбавив свой голос, начал шептать Чиж. - В прошлом году сюда кто-то захаживал в сентябре. По следу видно, что неопытный охотник и не грибник-ягодник. Лез не туда, где может дичь находиться, ягода расти.
  - Кто-то заблудился, может?
  - Нет, нет, Миша, зачем же тогда ему карта этого района нужна с указанием мест стоянок древних людей?
  - Не понял.
  - А что здесь понимать. Это была Виктора карта, только скопированная. Виктор говорит, что она старая, десятилетней давности. Она в прошлом году где-то в начале лета пропала из его кабинета в музее, где он хранил её. Вот такие вот дела, Мишенька, оладь им в душу. А тот гость кем-то напуган был, все побросал, винтовку с глушителем, - поставил ударение Владимир, - рюкзак с пустыми кульками, тряпками и ни граммульки еды. По следу его смотрел, не погиб человек, не поранился, выскочил на "зимник", старый зимник до Хулимсунта и Урала, - Чиж посмотрел на Михаила, и, удостоверившись, что он эту дорогу знает, продолжил, - и на вездеходе ушел назад в сторону Югорска, через болота.
  - На каком вездеходе?
  - Колеса из камер "Урала", ну, может от "Камаза", широкие, им болото нипочем.
  - А кто же его напугал?
  - Следа не нашел. Не представляю даже, почему он все побросал. Может, что-то заболело у него, но по следу видно, что бежал, значит, с ногами все нормально. Там один участок - малинник, так его насквозь прошел, куртку всю изорвал о колючки.
  - Дорогая?
  - Нет, болоньевая, в трех местах ошметки от неё нашел, вот такие, - раскрыв ладонь, уточнил Владимир. - Цвета ярко красного или оранжевого. Быстро убегал?
  - А может шаман?
  Услышав это предположение Михаила, Владимир, прищурившись, взглянул на Филиппова:
  - Об этом как-то и не подумал. А причем здесь шаман? - спросил Чиж, и, уставившись в пол, задумался.
  
  - 2 -
  
  - Давай я открою, - прошептал Михаил и подошел к наглухо закрытой двери сруба.
  - Может, Чижа подождем? - посмотрел на Филиппова Воробьев.
  - Я не против. Но можно попробовать и самому, вон посмотри, видишь щель, - указал рукой в верхний угол дверцы, сделанной из плотно соединенных между собой сосновых бревен. - Там углубление, видишь, в нем должна быть и защёлка.
  - Правда, что ли? - удивился Виктор.
  - Сейчас посмотрим, - и, взяв у Виктора сосновую ветку и пошурудил ею в углублении.
  - Зачем?
  - А вдруг там змея, или мышь.
  Михаил не ошибся, нащупал пальцами что-то круглое, твердое, приподнял её, и она поддалась, но дверца так и осталась на месте. Взявшись за боковое бревно двери, Михаил с силой потянул её на себя, еще сильней.
  - Дай-ка топор, - и, не дожидаясь Виктора, сам ухватил его за топорище, поднял с земли и, вставив в боковую часть двери, сильно надавив, сдвинул её с места.
  - Ты что! - вскрикнул Виктор. Но дверь не треснула, а поддалась и полностью вышла из из своей коробки.
  Михаил первым заглянул внутрь дома, и тут же, зажав нос, отошел в сторону от сруба, давая пройти вперед Виктору.
  Помещение было небольшим, метра три на четыре. По всем бокам стояли нары. Большие нары служили как постель и скамья, на малых стояло множество небольших предметов, покрытых толстым слоем пыли и песка, гнилого дерева, обсыпающегося с потолка. Бревна на полу совсем сгнили, напоминали мягкий ковер, сделанный из опила.
  Свет от фонаря остановился на угловой части комнаты, закрытой множеством досочек, также покрытых пылью.
  - Это иконостас, - сделал предположение Виктор, а чуть выше свечи, - и потянулся к округлой чаше, в которой посередине что-то возвышалось. Дотронулся до неё, и она развалилась, подняв пыль.
  - Это была рыба, - прошептал Михаил. - Они их вместо свечей использовали.
  - Знаю, знаю, - перебил Филиппова Воробьев, и остановился у нары, на которых лежал скелет, накрытый сгнившей шкурой животного...
  - Феодосий, - прошептал Михаил, и указал пальцем на крест, лежавший на грудной части скелета.
  - Почему Феодосий? - так же шепотом спросил Виктор.
  - Ретиши работа. Крест медный. Феодосий свой потерял, скорее всего, проезжие оленеводы украли. И Ретиша выковал ему вот такой большой, а изнутри на нем свое клеймо поставил.
  - Какое? - ударив по руке Михаила, запретив этим ему поднять крест со скелета человека.
  Филиппов, отдернув руку, продолжил:
  - Он был неграмотный, и отец Феодосий нарисовал ему буковки "омега", "О" и "N" латинская. Вместе это значит: воплощение Сына Божия и Его страдания. И Ретиша вылил его из железа, потом закалил его, и везде начал ставить свое клеймо.
  Виктор из кармана что-то вытащил, и, выйдя на улицу, начал её рассматривать.
  - Вот это да, - воскликнул Виктор, - значит, это все работы твоего друга! Удивительно. Вот это история, - и вернулся к Михаилу. - Так здесь не только диссертацией пахнет, - и поднял крест, покрытый грязной паутиной, и перевернул его.
  - Вот оно, - и Михаил показал на самый низ креста. - Первая буквица "омега" это означает - "от небес приход", вторая буквица "О" - "они же Мя не познаша", и третья "Н" - "на кресте распята".
  Виктор не спускал глаз с Михаила.
  - Ну, даёшь! - прошептал он. - Так это тот самый скит, где тебя Феодосий лечил от ран, которые ты получил, когда летал и упал около истукана Пэхт-ики?
  - Феодосия нужно здесь похоронить, только подальше от этого бугра, чтобы не обсыпался, - не слушая Виктора, прошептал Михаил. - А там, внизу под иконостасом на полочке в углу стоит икона Пресвятой Девы Марии. Её вылил тоже Ретиша. Она из золота. А еще Феодосий говорил, что "Золотая баба" у язычников, она как у православных и католиков Всецарица мать Божья.
  Но Виктор, похоже, уже не слушал Михаила, и, положив крест назад, направился к иконостасу. Снял икону со стены и посмотрел на Михаила. - Правда, очень тяжелая. Из золота? И где вы его нашли? Миша? Я такую же, точь-в-точь икону находил в нескольких хантыйских жилищах, только они деревянные. Неужели это ваша работа?
  - Может быть, - Филиппов пожал плечами. - Монах их вырезал из дерева, я тоже ему помогал. Правда не все получалось, но Феодосий меня не ругал, где нужно подчищал, и уносил с собой, говорил, что для лесных людей, им не на кого больше здесь опереться, только на Бога.
  - Так все что ты говорил нам с Вовкой, значит, это не видения? - то ли спросил, то ли высказал он свое мнение.
  - Похоже, - согласился Михаил. Только долго я там был, не день, и не два. Неужели моя душа переместилась в Ферапонта? Тогда нужно еще и в наше жилище сходить, это день ходьбы отсюда.
  - Погоди-ка, погоди-ка. Ты что, это, Миша? Ты даже не представляешь себе, какую часть истории культуры этих народов ты открыл здесь. Ведь беглые мастера, как Ретиша с Ферапонтом, монахи как Феодосий, жили не только здесь? А везде! Везде. И по берегам рек в кодских княжествах на берегу Оби, Ендыря... Вау!
  - А вот там, в левом углу, под скамейкой у Феодосия в ящике хранились резцы разные, для работы с деревом, - пояснил Михаил.
  От коробочки ничего не осталось, только горка торфа, в которой Виктор и нащупал лезвия железных резцов.
  - Что и говорить, ты, Миша, точно бывал здесь?! - сказал Виктор.
  - Вот здесь он молился, - указал на место под иконостасом Михаил, и добавил, - стоя на коленях.
  Виктор присел, и направив фонарь на бревна, стал разглядывать еле видимые выемки на на сохранившихся бревнах, и что-то найдя, показал Михаилу:
  - Вот здесь он стоял, смотри, ровные ямки остались, это видно от пота, от тяжести его тела, как наждаком ямки очищены.
  - Вот здесь, - указав на стену, чуть сбоку иконостаса, Михаил нашел пальцами торчащий из дерева кусочек черного остова от гвоздя и показал на буро-желтые потоки от него по дереву, - висела свеча из рыбы. И с той стороны тоже.
  - А что еще помнишь?
  - Я без сознания здесь лежал, - указал Михаил на нары. - Феодосий молился долго, когда я пришёл в себя, попытался его окликнуть, но он не слушал меня, он молился. А шаманы боялись войти к нему в скит, стояли снаружи.
  - Это же тоже можно изобразить, поставив сбоку их фигуры. Это же целая история, как православие начало входить сюда, Мишенька! Я обязательно, как вернёмся назад, об этом расскажу отцу Алексию.
  - Он воспротивится этому, - обрезал Воробьёва Михаил. - Он против связи церкви с шаманами - идолопоклонниками. Он вообще против язычества. Он считает, что сюда веру в Бога принесли русские, заселяя берега рек.
  - А с этим никто и не спорит, - отмахнулся Виктор. - А вот такие как Феодосий, они о Боге рассказывали хантам, манси, ненцам. И даже убеждали их, - словно зная об этом в точности, произнес Виктор. - Именно так и было, я же в некоторых стойбищах, пусть даже 18-19 веков, но находил иконы Богоматери, Иисуса. А это самое лучшее доказательство, что этим людям уже не нужны были шаманы, они знали, что Бог их слышит, они просили его о помощи.
  Голос Виктора становился все громче и громче, и Михаил не выдержав этого, поднял руку, и показав на стены из сгнившего дерева, прошептал:
  - От твоего голоса изба завалится.
  - А-а, - согласившись с предупреждением Михаила, - Виктор взяв с собой икону и крест, вышел из сруба, и остановившись у входа в скит, спросил, - а скажи, как ты думаешь, зачем же он, Феодосий, тогда расположился здесь у самого ненавистного церкви идола Пэхт-ики. Кстати, а кто его так назвал?
  - Унху, охотник из того сна, - сказал Михаил, и потянув за куртку Виктора, начал спускаться к болоту. - Он бывший русский, с казаками Грозного здесь воевал с князьками местными, не хотевшими платить дань России. Его сильно ранили в бою, он упал, казаки подумали что погиб, и тело его оставили здесь. А ханты нашли его, он стонал, вылечили, и он остался у них жить. Имя ему дали Унху - большой человек. Около двух метров роста, здоровяк.
  - Да, да, Унху. Значит здесь стоит идол Пэхт-ики. Пэхт-ики, Пэхт-ики. Стоп! - поднял руку Виктор. - Вспомнил, Пэхт-ики в переводе с хантыйского - это чёрный старик. Его еще называют Кынь-лунк, Куль, Хуль-отыр, кажется, ну, и так далее. Дальше что. А, да-да, вспомнил, это покровитель мира умерших. Он получает от Нуми-Торума списки тех, кто должен умереть и забирает их, отправляя в загробный мир: на лодке перевозит туда умерших. А в других мифах он разносит болезни по земле, чтобы людей много здесь не размножалось.
  И ты говоришь, что когда он поднялся в свой полный рост над болотом, вокруг него танцевали шаманы? А звука какого-то не слышал, когда Феодосий вызывал Ангела, чтобы вернуть в подземелье Пэхт-ики? Например, такого протяжного как "ы-ы-ы-ы", или "и-и-и-и", чтобы душа этого звука не переносила и рвалась из тела, не слышал?
  - Нет.
  - А вспомни хорошо!
  - Что ты имеешь ввиду, крик Золотой Бабы?
  - Да.
  - Нет, там только вихрь был. Ангел спустился с небес в белых одеждах, и крылья у него были. И вот, когда он спустился, вокруг поднялась такая буря, что рассмотреть его было очень трудно. Торф летал, кустарники, даже деревья. Да, да, и нас этот вихрь поднял, и закрутил, как листья летали над землей, то быстро, то медленно. До сих пор страшно это вспоминать, но на землю нас он не бросил, как камни, деревья, а положил аккуратно, даже не ушиблись. А сверху на меня кажется дерево упало...
  - Кто он?
  - Ангел. Больше некому под силу было такое сделать там, - прошептал Михаил.
  Виктор покачал головой:
  - А я Золотую бабу так и не нашел, и даже следа от неё, - вздохнул Виктор. - Поверил кому-то, что её не донесли до Казыма, а спрятали в этих краях. Вот и стал разрабатывать эту идею, и, даже, Миша, привирать всем, мол, что именно так и было. Да уж, так хотелось подняться в своих кругах среди ученых, чтобы меня, директоришку какого-то мелкого поселкового музея сразу же в профессора разных академий возвели. Блин.
  - А вот это, идол Пэхт-ики, что, не находка, Виктор?
  - Да, Миша, ты даже представить себе не можешь, что это такое! Если сейчас расскажем всему свету об отце Феодосии, об идоле Пэхт-ики, шаманах, так здесь чёрные следопыты всю землю завтра же через сеточку пропустят. Вот эта золотая икона, - он аккуратненько поднял ее перед собой, и осматривая ее на солнечных лучах, прошептал, - она бесценна. А думаю, здесь еще найдем и другие иконы, из того же дерева. Нет, без обсуждения этого вопроса с нашим губернатором, об этих находках даже вслух нельзя говорить, нигде! - уточнил Виктор.
  - Ты прав, - кивнул Михаил. - Ты прав. Может, не стоит нам в этом болоте сейчас рыться, чтобы найти этого идола?
  - А зачем? - посмотрел на Филиппова Виктор. - Его верхняя часть головы, кажется, уже начала вылезать из болота. Я когда тебя искал, на том островке всё, как говорится, "обнюхал". И ведь он, это не выпученный из болота торф. Там под торфом что-то очень твердое. Я подумал, что это лед, его вытеснило наружу. А когда вырыл ямку на том месте, то сразу и не понял, что это лед или что-то еще. Это, наверное, и есть тот истукан Пэхт-ики. Да, Мишенька, теперь и не знаю, за что сразу взяться. Руки чешутся, хоть бы то и был сам идол Пэхт-ики. Интересно, какой он высоты?
  - Трудно сказать, кажется, выше пятиэтажки, - сказал Филиппов.
  - Миша, ты даже сам не представляешь, что ты нашел здесь! Это же находка мирового значения. А если ещё добавить к идолу ту инсценировку, о которой ты рассказал - шаманов, танцующих вокруг идола, монаха Феодосия с крестом и так далее! Да, наша Югра после этого на туристах заработает не меньше прибыли, чем на нефти. Ну, может, чуть меньше. Да не в этом дело! Это, это же...
  Ты же слышал о Шигирском идоле, который был найден золотоискателями в Свердловской области в 1890 году недалеко от Кировограда? Ты слышишь? Не в 1990 году, а на сто лет раньше, в 1890 году! - поднял палец Виктор. - А-а, читал? Вот и хорошо! Он находился в болоте на глубине четырех метров. Так вот, это древнейшая в мире деревянная скульптура идола. Она сделана из лиственницы, высотою более пяти метров. А возраст её более девяти с половиной тысяч лет. Представляешь?! И более того, на нём вырезано много разных орнаментов, изображений божеств небесного и подземного мира.
  Виктор икнул, и не найдя флягу с водой, продолжил:
  - А вокруг него были обнаружены десятки стоянок древнего человека, фигурки животных, птиц, наконечники стрел, ножи, весла, глиняные сосуды, даже рыболовецкие крючки! Представляешь? Так и здесь, Мишенька, если покопаться вокруг Куля, то чего только можно не найти.
  "Вокруг него золото рассыпали шаманы, чтобы задобрить его", - подумал Михаил, но вслух этого не сказал.
  - Может, он даже и старше Шигирского идола? - продолжал высказывать свои размышления Виктор. - И более того, нам известен, кто он, этот идол. А если уточнить время его изготовления, то мы сможем узнать и социум, жившего здесь древнего человека, изготовившего его. Может, это даже совсем и не ханты.
  - Погоди-ка, погоди-ка, - останови Виктора Михаил. - А то, что он поднимается, это не предвестье, что какая-то новая болезнь к нам придёт?
  - Да брось ты. Все это простая физика: от холода земля сужается, от тепла - расширяется, вот летом его изваяние, а это всего лишь камень или железо, недоухотворенное, понимаешь? - поднял вверх указательный палец, уточнил Воробьев. - Да хоть и одухотворенное, но все равно, это всего лишь предмет. Так вот, болото выталкивает его из себя, а нам этим моментом и нужно воспользоваться. И скорее всего, тебя завтра или послезавтра нужно отправить домой. Я дам тебе некоторые адреса, подключишь моего отца, только, Мишенька, чтобы жена ничего не знала об этом, как и другие люди тоже. А Инга, Мишенька, особенно, и еще раз повторю, кроме отца моего больше никто.
  Виктор осмотрелся по сторонам, и подсев поближе к Михаилу, продолжил:
  - Лет семь назад она по своим коммерческим делам прогорела, влезла в огромные долги, кредиты, ну и всё такое. Это было связано с несвоевременными поставками товаров, растущей конкуренцией, и тому подобное. Но она, как знаешь ее, сдаваться не хотела, поехала в Екатеринбург к одному из воров в законе, что-то удалось ей утрясти по банковским делам. Но это не помогло, кредиты росли, мой отец ей отказал в помощи, так как она и его не раз обманывала, беря как бы в долг немалые суммы. Потом разборки пошли в тех кругах, убили того вора, его заменил другой. А в тот момент мое интервью вышло, что знаю, где находится Золотая баба. А Инга с этим журналом и полезла к тому дяденьке, не спросив моего разрешения. Короче, тогда решила мною расплатиться. Ко мне приезжали те люди. Пугали, палец чуть не отрезали, короче, до сих пор пытаются контролировать каждый мой шаг. Вот такая трагикомедия получается. Ну а я, как могу, так пытаюсь укрываться от них, потому что расплачиваться с ними приходится почти всеми находками, - в ярости сплюнул Михаил. - И им все мало, Золотую бабу подавай... Весной, последнее предупреждение получил от них.
  И только сейчас он обратил внимание, как часто дышит Виктор.
  - Постой-ка, сейчас, - Михаил поднял руки и ладони направил на Виктора.
  - Да, пошел..., - отмахнулся Виктор. - Мой путь на тот свет твои руки не остановят! Так вот. Инге некуда деваться, колдунов наняла. Услышал об этом два месяца назад, вот и сбежал. Что завтра будет со мною, не знаю. Извини, что я тебя ввязал в эти дела, - Виктор отвернулся от Михаила. - Короче, извини! Моя цель была, чтобы ты колдунов запутал или как-то отвел от нас. Всё! - и Виктор повернулся к Михаилу. - Извини. Хочешь, убей меня за это, - снова встал Виктор и осмотрелся по сторонам. - Даже я если сейчас им предложу этого истукана, которого ты нашел, то они этого не поймут, так как потребуются огромные затраты, реклама. А государство такой лакомый кусочек им не отдаст. Чем это может закончиться, не знаю. Но, Миша, мне уже некуда деваться. Отца жалко. Ингу, её уже нет, сама напоскудила. Теперь и тебя с Витькой ввязал в эти дела, блин.
  - Теперь понял, почему Вовка меня тащил сюда через десятые ворота, - сплюнул Филиппов, - чтобы их запутать.
  - Хм, - усмехнулся Виктор, но на лице его радости не было, а только блеск в глазах от слез. - Тонущий человек, готов схватиться за любую соломинку, - бесперестанно кивая головой, прошептал Виктор. - Но боюсь, что уже поздно. Инга, блин, ведьм подключила к моему поиску. Я в это верю, и боюсь, что все попытки Чижа запутать черных следаков, идущих за вами, это уже не даст ничего. Ведьмы, это другой мир, Миша. Другой! Как нам от них защититься? Как? Миша, может, ты знаешь?
  - Что-то пересохло у меня в горле, - откашлялся Михаил...
  Вода в банке, висевшей над затухшим костром, еще была горячей. Михаил пил ее мелкими глотками.
  Что-то треснуло в кустарнике. Михаил резко посмотрел туда и...
  
  - 3 -
  
  - Ретиша? - прошептал Михаил.
  Кузнец улыбнулся и приблизил свое лицо.
  - Ты не Ретиша же? - внимательнее и внимательнее всматриваясь в лицо кузнеца, Михаил, упершись руками в землю, приподнялся, и тут же удивился своему наваждению. - Ты - Виктор?
  - Вот - вот, - закивал головой Воробьев. - А то думал ты опять в тот мир ушел, - и положил руку на голову Михаила. - Дерево упало рядом, вроде бы тебя и не задело, а ты упал, и был без сознания. Как себя чувствуешь, Миша?
  - Почему? - смотря на звезды, спросил Михаил.
  И Виктор, поняв, о чем он хотел спросить, прошептал:
  - Уже вечер. Ты еще слаб, посиди, я что-нибудь сейчас поесть принесу из избы. Так, как чувствуешь себя? Что-то болит? Нет? Испуг? Я так и думал. Подожди, я сейчас.
  Михаил, проводив глазами уходящего товарища, попробовал встать с земли. Получилось. В голове еще оставалась какая-то тяжесть. Оперся на ствол лежавшего дерева. Это была сосна. Её крона совсем рядом с ним лежит, живая, некоторые сучья от падения не сломались, и вывернуты, значит, дерево еще и съехало с обрыва вниз, перевернувшись.
  Поднявшись на вершину обрыва, Филиппов осмотрел ее корень. Одна часть его щупалец еще оставалась в земле, другая - напоминала паука, поднявшего вверх свои лапы, чтобы защититься от какого-то врага, готового накинуться на него с неба.
  Поежился. Вроде и ветра сильного нет, а дерево упало. Причина этому могла быть одна, не удержалось на кромке обрыва и "съехало" вниз.
  Остановился, уловил носом свежий ветерок с приятным запахом. О-о, да сколько здесь на краю болота багульника цветет, такое впечатление, что снегом его укрыло.
  Посмотрел на середину болота, да вроде ничего там, только дымкой немножко покрыло его, как туманом. Посмотрел вниз, где крона от сосны лежала, от костра только угли остались, значит не дымка, туман. Неужели холод придет?
  Что еще удивило, в тумане замерцали огоньки, движутся медленно по кругу. Снова видение?
  Михаил, подняв ветку от сосны, обломав маленькие отростки от нее, спустился к болоту и стал внимательнее рассматривать огоньки. Они летают над землей, не прикасаясь к ней, словно факела. А где же люди, которые их носят? Не опять ли это игры шаманов?
  Огромная птица парит над болотом, мерно, спокойно. По виду не коршун и не филин, а ворона. Ворона? Точно, и каркает, словно зовет к себе кого-то. Михаил оглянулся, посмотрел по сторонам, вечернее небо чистое, звезд мало, но смотрятся они ярче и ярче. Как же он мог разглядеть в небе птицу. А её уже и нет, и факела погасли, а только остался туман на середине болота, и то уже почти осел он. Да, заканчиваются белые ночи, все растения успели отцвести, напиться соков, пустить листву.
  Хруст веток привлек к себе внимания.
  - Это я, - голос Чижа Михаил хорошо расслышал. - А где Витька?
  - В избу ушел за едой.
  - Что, решили ночевать здесь? - осматривая упавшее дерево, спросил Владимир. - Так бы и Витькину музейную реликвию развалило бы. А от этого тот сруб не сохранить, - размышлял вслух Чиж. Ну ладно, это его проблемы. Лося я нашел, оказался пораненным не пулей, сук торчал в его шее. Вот такие вот дела, оладь ему в шею. Но мясо жаль, пропадет, нужно перетащить его и часть завялить, часть засолить.
  - Медведя решил в гости позвать? - спросил Михаил.
  - Да не говори, - отмахнулся Чиж. - Ну, пропадет же. А оно свежее, от него дух идет такой, что сил удержаться нет, - и сбросив с плеча рюкзак, достал из него два заполненных мясом целлофановых кулька. - Это сердце с печенью, а там еще и язык, - ткнул ногой в рюкзак.
  - Так темно уже, найдем ли?
  - Утром, спозаранку пойдем и заберем, он недалеко отсюда, в километре. Кругаля по болоту дал и лег. На издыхании его взял, всего разделал, мясо на дереве развешал, за ночь не пропадет. А медведь? А что медведь. Медведь он хозяин.
  
  ...Наевшись вареного лосиного мяса, никто сразу и не смог уснуть. Виктор рассказывал о будущем этого места, какой можно здесь создать музей, откуда дорогу к нему построить, и какой вездеходной техникой можно сюда добираться, построив рядом небольшой городок для приезжих богатых и не очень...
  Но Михаилу было не до его мечты. Поездка в отпуск сорвалась, это уже точно. Его путешествие на тот свет - по подсчетам Витьки в семнадцатый-восемнадцатый век, он так и не знал, как этот случай можно назвать. Да бывали сны, в которых он видел какие-то прошедшие или еще не наступившие события, и это были всего лишь мгновения. Но так как произошло с ним совсем недавно, он "жил" около месяца, если не больше и по-настоящему: охотился, вырезал из дерева фигуры, иконы, помогал кузнецу, общался с хантами, с монахом Феодосием. Все события, в которых он участвовал, они не снились, они были настоящими. Неужели он попал в какой-то временной провал и оказался здесь, на этом месте, где находится в данный момент, но его душа временно переместилась в тело того самого Ферапонта, который после травмы находился на волоске от смерти.
  Да, все это может быть. А встреча с монахом, с которым его судьба свела всего лишь на несколько минут во время службы в армии, в военном учебном полку, и через много лет неделю назад заново.
  В принципе, все это может быть, и спорить самому с собой по этому поводу большая глупость. В противовес неверию можно поставить его умение видеть болезнь в человеке и побеждать ее, как и заклинания, противостоящие черной или белой магии. Скажи об этом кому-нибудь, засмеют, посчитают тебя психом. И будут правы. Человек, которому не дано чего-то другого в жизни, ему непонятны ни силы колдовства, ни волшебства, ни прошедшего, ни будущего. Он всего лишь кирпичик, благодаря которому что-то создается в этом времени в данный момент.
  Михаил приподнялся, и посмотрел в сторону болота. Уже ничего не видно, а только чернота ночи, и звезды, редко разбросанные по небу.
  - А все-таки я побаиваюсь вот чего. Лось так просто не смог оступиться, чтобы пронзить свою шею сучком, - шепчет Чиж. - Сейчас прокручиваю все в памяти, и не могу поверить в то, что произошло с ним, оладь ему в дышло! - выругался Вовка. - И как я сразу не обратил внимания на то, что под кожей, которую он проткнул, было гнилое дерево. А оно рыхлое. Нет, все же завтра нужно протопать по его следу.
  - Володя, может, этого не нужно делать, только зря время потеряем? - спросил Виктор.
  - Нет, Витенька, если что-то тревожит душу, то нужно сначала в этом удостовериться, оладь ему в...
  "Правильно", - подумал про себя Михаил, и подгорнув под голову больше еловых веток, начал проваливаться в сон.
  
  - 4 -
  
  Да, все-таки чутью Виктора нужно отдать должное. Чиж нашел доказательство тому, что лось был ранен вначале не сучком от дерева, а пулей из мелкокалиберной винтовки, и, скорее всего, когда он переходил ручей. Саму пулю, вошедшую под лопатку, он не нашел. Похоже, она вышла в том самом месте шеи, которым животное уткнулось в сук. Её темный кровавый след он нашел, внимательно осматривая мясо лося. Она вошла под лопаткой, ударилась в ребро и изменив свое движение, и прошла через шею.
  - Мясо не пропадет, только заветрится, - сделал вывод Чиж. - А вот след охотника нужно бы найти.
  - А может, подождем его здесь? - предложил Михаил. - Пять утра, он, похоже, уже идет по его следу.
  - Думаешь? - Виктор сморкнулся и тут же выругался, - Оладь мне в нос! Тогда давай все шепотом делать. Хотя, если он умный, то наш след еще вчера нашел, и ушел восвояси.
  - Почему?
  - Сам себя поставь на его место. А если ты егерь, то посчитай, во сколько обойдется ему этот лось?
  - А-а.
  - Бэ-э. Пошли.
  За Чижом трудно идти тихо, вечно заставляет не терять его из виду, что-то обходить, где-то перелезать через что-то, повторяя каждое его движение, поэтому и времени смотреть себе под ноги нет. А ветки на земле, сухие, толстые, словно кто-то тебе их постоянно под ноги подбрасывает. И ладно бы ломаясь, хрустнули тихо, а то с таким громким звуком лопаются, как ружейный выстрел.
  Чижу уже надоело останавливаться и шипеть на Михаила.
  - Ладно, - согласился он с Филипповым, - иди по моему следу, роса подскажет. Только вслушивайся хорошенько. Если что, сам принимай решение, ну там, поздоровайся, и так далее. Мы же не егеря и не полицаи, - сплюнул, крепко сжимая ствол своего ружья.
  - А если они егеря?
  Этот вопрос застал Чижа врасплох.
  - Ну, это, археологи мы, или кто там ещё.
  - Ага, студенты, - усмехнулся Михаил.
  - А чего? - вопросительно посмотрел на Филиппова Чиж. - Витька так всегда представляется, если что, и корочку с собой всегда носит. А если что, у отца его такие связи! И слона назовут медведем, все согласятся.
  - Вот-вот. Уже полтора часа без семи минут идем, что-то увидел.
  - Нет, - покачал головой Чиж. - Метров через триста будет тот самый ручей, если не он, то за ним еще один. Сначала небольшое болотце, но, опасное. Возьмешь какую-нибудь палку и, тыкая ею, иди только по моему следу. А дальше я тебя подожду. Все, - Виктор, махнув рукой, скрылся за кустарником.
  Михаил внимательно осмотрел траву. Действительно, она вся в росе, и след Владимира в ней хорошо просматривается, выделяясь темными пятнами. Но солнышко уже поднимается, согревая землю, и скоро от капель росы ничего не останется. Только бы не потерять Чижа, а то он, Михаил, здесь не у себя дома и, ускоряя шаг, Михаил преодолел бугор, и обо что-то споткнувшись, растянулся на земле.
  - Ёклмн, - от боли в ноге промычал Михаил.
  Ощупал колено, согнул его, к счастью движется без боли, ушиб только кость под коленной чашечкой. Упершись руками в землю, привстал. Под кустарником что-то юркнуло в сторону и замерло. Присмотрелся, заяц. Он, привстав на задних лапках, передними уперся в ветку, замер, и не сводит глаз с Михаила.
  - А, привет, косой! - улыбнулся Филиппов. - Извини, что напугал.
  Но то, что увидел за зайцем, привлекло внимание больше: ровно лежащие друг на друге бревна.
  - Что это? - забыв о задаче, поставленной перед ним Чижом, Филиппов принялся рассматривать сруб.
  Да, именно это и был сруб, похожий на избу отца Феодосия. Но только если там стены дома были широкие, под три-четыре метра в длину, то здесь узкие, около метра. А наверху крыша тоже из бревен, очень дряхлых, в трещинах. Древесная кора давно обсыпалась с них. Зачем-то уперся в них и попытался приподнять, не поддались. Приложил больше усилий, и тут же одно из них, в которое упирался пальцами, рассыпалось, оставив после себя дыру. Заглянул в нее, темно, и в сердце ёкнуло. Почему так?
  Сел рядом, и заметил, что никак не может унять тряску в руках. Неужели это та самая их изба с Ретишей?
  - Что с тобой?
  Тихий окрик Чижа испугал Михаила.
  - Что с тобой, сердце болит? - присел рядом с Филипповым Владимир.
  - Да-а, - закивал Михаил. - Здесь я жил, кажется?
  - Когда? - с удивлением смотрит на друга Чиж.
  - Века три-четыре назад, когда был без сознания.
  - Ты это, - усмехнулся Чиж, - псих, что ли?
  Михаил не ответил, а только, прищурившись, посмотрел на товарища.
  - Да ладно, не серчай, - шепчет Чиж. - Но без тебя я туда не полезу, - махнул в сторону Владимир. Там, похоже, люди есть, и много их.
  - Ёклмн.
  - Вот такие пироги, Мишенька. - Чиж встал, осмотрелся по сторонам. - Нужно все осмотреть и принять решение, что нам делать дальше. Судя по следам, люди умные.
  - Как это понять?
  - Шли крадучись, а лось их испугал у самого болота, и кто-то из них в него стрельнул, с испугу. Да не смотри на меня. Итак. Шли след в след, у ручья разошлись и гильза, вот она, - Владимир протянул Михаилу винтовочную гильзу. - Видишь, мелкашка, скорее всего "Вепрь", нюхом чую. А вот резинка, - кусочек черного материала лежал на раскрытой ладони Чижа. - Это доказательство тому, что на карабине стоит глушитель.
  - Погоди-ка, погоди-ка, - перебил Владимира Михаил. - Это резинка может быть от чего угодно. Не только от глушителя.
   - Да, блин, нашел с кем спорить! - возмутился Чиж. - Да это кусок мембраны глушителя, он на выходе его был, обожжен газами, видишь? И более того скажу, самодельный, резина из каблука.
  - (?)
  - Да, да, из каблука, - зашипел Чиж. - Самодельный. Для охотничьих карабинов они не выпускаются, запрещены. Штраф 25 минимальных зарплат.
  - Ничего себе! Значит это не егеря! - сделал предположение Михаил.
  - Правильно говоришь, но и не лосятники. Сердцем чувствую, оладь им в горло! Это точно черные следопыты, о которых Витька говорил. Думал, запутаем их, ан нет, оладь им в задницу. Сволочи.
  - Так что теперь нам делать?
  - А хер его знает. Нужно хотя бы понять, где они. Так что, вперед, - и Владимир, сбежав с холма, пошел по краю болота назад. - Давай, что ты, ну! - и укоризненно посмотрел на Михаила Чиж. И тот, тут же спохватившись, вскочил с бревна, догнал его.
  В перешеек гнилого леса, между сопками, решили сразу не спускаться, осмотрели шагов на сто по бокам овраг, на котором находились. Следов чужаков Владимир не нашел, а только медвежий, который его, однако, и серьезно испугал.
  - Мишка-то метра три в высоту, не меньше! - прошептал он. - Такого еще не встречал. Только не пойму, когда он был здесь. Дождей сильных и долгих не было ни вчера, ни позавчера, чтобы мох мог так сильно пропитаться влагой. А роса, куда уж ей.
  - Не понял?
  - Только очень мокрый мох можно так глубоко продавить, оставив четкий след. Понял? Но он все равно после этого, высыхая, должен хоть на немного подняться. А здесь что, оладь ему в дышло. Почему же не поднялся? Что, медведь несколько тонн весит и выжал из травы все соки, раздавив её?
  Следующее. Теперь смотри вон туда, видишь, косолапого след, к ручью идет. А я никак не пойму, почему люди побежали. Он за ними, выходит, пошел.
  - Значит, они перед ним виноваты.
  - В том-то и дело, видно ранили его, а у меня и пуль мало. А такого, чтобы завалить, пушка нужна, - вздохнул Владимир. - Оладь ему в горло.
  - Так что будем делать? - посидев несколько минут в молчании, разорвал тишину Михаил. - Возвращаться за патронами?
  - Давай, - и Чиж, вскочив, быстро направился к бугру.
  Михаил только успел его догнать, как тот тут же остановился, как вкопанный.
  - Что? - стукнулся ему в спину Михаил.
  - А если он сейчас их рвет? - Чиж резко развернулся к Михаилу, и смотрит ему в глаза.
  - Ну!
  - Гну! Блин, места себе не нахожу! Может, это вовсе и не черные там, следопыты? Люди это, понимаешь?
  Чиж шел быстро, очень быстро. Михаил старался не отставать, подавляя одышку, пытался идти нога в ногу с Владимиром. У ручья Чиж приостановился и присел, цокая языком, прошептал:
  - Удивительно, неглубокий.
  Михаил, чтобы не задавать лишних вопросов, замер над плечом Владимира и смотрел на широкие пятна от следа медведя.
  - И что? - не сдержался Михаил.
  - Вот и я о том же. Там раздавливал ягель, а здесь по зеленому мху прошел, оставив только очертания ступни, - и положив ладонь на мох, продавил, провалившись до самого локтя. - Во как! - удивившись, воскликнул Владимир, и на корточках сделал еще несколько шагов вперед руками. - Что-то здесь не так.
  - Может, прыгал.
  - Ха! - рассмеялся Чиж. - Прыгал! Таракана нашел. Это медведь! Мед-ведь, Миша!
  - Да уж, - согласился с товарищем Филиппов, и отошел в сторону за куст. Расстегнув ширинку, посмотрел вниз и замер, увидев чей-то выцветший черный рюкзак, лежавший под веткой. Он был небольшим на вид. Попытался его сдвинуть ногой, тяжелый, не поддался. Чей он?
  - Иди сюда, - позвал Филиппов Чижа.
  - Ёклмн, оладь им в коромысло! - выругался Вовка. - Чем он набит, - и развязав его, раскрыл, заглянул внутрь его. - Воры! - вскрикнул Чиж и вытащил наружу небольшую статуэтку.
  Михаил с удивлением рассматривал фигурку лягушки. Поднял ее на солнечные лучи и, чуть не икнул от удивления, увидев на ее лапке клеймо Ретиши - WON.
  - Это клеймо кузнеца Ретиши, - пояснил Михаил, - жившего здесь: "омега", "О" и "N". Он был неграмотный, и отец Феодосий нарисовал ему буковки "омега", "О" и "N" латинскую. Вместе это понимается на старославянском языке, как воплощение Сына Божия и Его страдания.
  - Да и на этой фигурке тоже его клеймо, - Чиж подал Михаилу статуэтку медведя. - Она что, из золота? - рассматривая статуэтку, спросил Владимир.
  - Тише! - поднял руку Михаил и, подняв голову, стал осматривать кроны деревьев.
  - Проблема, Миша, в другом, - вздохнул Владимир и поднялся, - они ушли в болото. Посмотри.
  Филиппов обернулся и посмотрел на серебрящуюся в солнечных лучах гладь воды, уходящую чуть ли не до горизонта.
  - Утонули, хочешь сказать? - прошептал Филиппов.
  - Не знаю, - кашлянул Чиж, - но туда не полезу. Хотя погоди. Их след тянулся по краю сопки. А этот рюкзак оттуда сюда только силач сможет забросить, килограмм пятнадцать весит, не меньше. Нужно все обыскать. Так, Миша, ты справа все осмотри, я - слева.
  "А что смотреть? Что? Что?" - Михаил, быстро осматривая белый мох, пошел по краю сопки.
  Ничего не привлекало его внимания. Муравейник, муравьиная дорожка, удаляющаяся вглубь сопки. Слева от муравейника несколько огромных коричневых шапок старых белых грибов. Сгнивший пень, покрытый зелено-серебристым мхом. Шалаш... Шалаш?
  Михаил от неожиданности ойкнул. В шалаше никого не было, только несколько спальных мешков, два карабина "Вепрь" калибра 7,62 мм. На стволе одного из них глушитель, присутствие которого предсказывал Чиж.
  Михаил не стал трогать оружие. Встав на колени, еще раз все внимательно осмотрел по сторонам, прощупал разбросанные спальные мешки. Под одним лежало что-то твердое. Приподнял его, второй рюкзак, покоящийся в вырытой яме. В нем тоже находилось несколько статуэток с клеймами Ретиши. И что-то мягкое. Похоже, шкура животного. Потянул ее на себя, и, увидев её, вздрогнул, - медвежонка.
  - Фу-у-у! - громко вздохнул Михаил. И вытащив рюкзак наружу, увидел приближающего к нему Чижа.
  - Вот это находка, - подойдя вплотную к шалашу, прошептал Чиж. - Оладь им в дышло. А шкуру узнал?
  - Медведя.
  - Медвежонка, - перебил его Володя. - Сюда смотри, - и развернув шкуру показал Михаилу белое пятнышко не шее. - Помнишь, когда мы с тобой сюда шли, нам кто-то подкинул шкуру медвежонка, так вот та часть этой.
  - В смысле? - не понял Михаил.
  - Тот кусок был оторван от этой шкуры! - повысил голос Чиж. - Видишь, верхней лапы на ней нет. Вот такие дела, - привстал Чиж. - Значит, я не ошибся, именно эти сволочи, именно они шли за нами тогда, и наслали на нас медведицу.
  - Не понял. А может...
  - Замолчи, - прорычал Чиж. - Оладь не оладь, а их пуля, что в лося попала, должна была попасть в кого-то из нас.
  - Это черные следопыты?
  - Миша, да мне плевать, кто это, Они воры! Что ты на меня смотришь? Это рюкзаки наши, как и все, что в них, - Чиж сплюнул, - пропали, выходит, сегодня ночью. Они лежали под избой, - тише стал шептать Чиж. - Остальные в подполе. И если они сейчас там, то могут и Витьку убить! Все, времени нет, винтовки забирай, пошли к избе!
  - Так оружие же не наше, - удивился Михаил.
  Но Чиж его не услышал. Это понял Филиппов, услышав его вскрик вдали от палатки.
  "Видно, ушибся", - подумал Михаил.
  
  - 5 -
  
  В височной части головы была сильная ноющая боль, в затылке тяжесть. Михаил попытался рукой смахнуть с правого виска пот, не удалось, руки были связаны. Связаны? Похоже, но и удостовериться в этом нет возможности, тело обессилело.
  Открыл глаза, по тому, что открылось перед его взором, понял, что находится в плену. Почему именно эта мысль пришла к Филиппову, понял сразу, осталось в сознании. Значит, забывчивость вот-вот должна пройти и все потихонечку восстановится в памяти.
  Немножко повернул голову. Подбородок упирался во что-то мягкое. Что это? Куртка. Так. Нога отекла, но и сдвинуть ее никак не удается. Вот беда.
  - Вот тот здоровый, похоже, главный у них, - услышал Михаил незнакомый мужской голос.
  - Разберемся, - ответил ему, откашливаясь, другой голос. - Ну, что ты, кхе-кхе, решил?
  - А если нас схватят?
  - Да Балабан уже не встанет, чую нутром это. Кисель же не зря мне сказал, чтобы только через него все движения делали.
  - Ха. Ну как хочешь, я сам пойду.
  - Да он тебя сразу вычислит.
  - Что-о-о?
  - А те двое?
  - Сегодня с ними и покончим. Там Гошка со Смрадом с обоими разберутся.
  - А документы, паспорт? Билет возьмешь и у Балабана сразу на крючке останешься.
  - Так до Ивделя можно и на попутке добраться, и дальше.
  - А ведьма?
  - Ведьма? Коляна мишка загнал в болото, что ж она, твоя ведьма не прилетела сюда? А? Что, веришь в нее?
  - А ты?
  - Страшно. А как выйдем отсюда?
  - Впереди себя деревья бросать будем, по-другому в трясину не полезу.
  - А старик, слышал, что говорил, о подполе. Может, у них там еще с тонну золота?
  - Это все между нами останется.
  - А Гошка со Смрадом. Они же с нами.
  - Их здесь оставим, чуть в болото затащим. Я сам с обоими разберусь.
  Михаил хотел было потянуться, и чуть не взвыл от боли в плече, но еле удержал себя от стона, понимая, чего это ему сейчас может стоить.
  - ...Я уже все придумал, Кошак. Одного из тех на берегу оставим, второго, что помельче, подальше в болоте бросим.
  - А этого?
  - Здесь оставим. Порубим маленько, порвем, медведя след оставим.
  - Так что сейчас кончай этого и к избе?
  Михаил слышал, как кто-то из разговаривающих, двинулся к нему.
  "Вот и все, и начинается мой бесконечный отпуск", - подумал Филиппов и закрыл глаза, ожидая смерти.
  - Ты слышал? - громко вскрикнул мужик, который постоянно покашливал.
  "Что же он там услышал?"
  И тут же Михаил замер, уловив звук варгана: "И-и-у-и-и-у-у-у, ий-ку-у-у, ий-ку-у-у-ссу-у-у-у".
  "Что это? Шаман? Неужели шаман? Да, да, перед тем, как я "провалился" во времени, он звал нас с Чижом к себе этим же звуком. Нет, нет, тогда Чиж говорил, что он сам к нам идет. Интересно, приходил? Кто он? Погоди-ка, погоди-ка, что же о нем Вовка говорил? А-а-а, шаман Кёв Лук".
  И-и-и-ус-су-у-у.
  Звук варгана звучал все громче и громче.
  - Где патроны? - взревел кто-то из невидимых незнакомцев.
  - Угр-р-р, угр-р, - где-то невдалеке раздался повторный рев медведя.
  "Все, конец, - не унимая дрожь в теле, подумал Филиппов. - Это точно конец мне пришел.
  "Угр-р-р"
  Раздавшаяся канонада выстрелов Михаила не испугала, а наоборот, дала почувствовать, что еще есть шанс спастись.
  "Угр-рррр, угр-ррр".
  Медведь был совсем рядом. Но только Михаил никак не мог услышать его приближение, как и разговоров незнакомцев, связавших его, и бросивших на съедение животному...
  - Миша, ты жив? - услышал он шепот Чижа...
  
  
  Глава 16. Последний танец у Пэхт-ики
  
  Виктор в полный рост был привязан к сосне. Лицо его было в крови, или в грязи, трудно рассмотреть. А то, что голова свисала с плеч на грудь, говорило, что Воробьев без сознания. Жив ли?
  - Видно в избе копошатся, оладь им в..., - сплюнул Чиж. - Жди, только не высовывайся. Я сейчас посмотрю все у избы, а потом решим, что делать дальше, оладь им в бочину...
  Михаил внимательно прислушивался к каждому звуку. И снова про себя похвалил Чижа за то, что тот умел ходить тихо, будто по воздуху передвигался, не дотрагиваясь до травы, веток, песка. И сейчас также. Таким у них старшина был в Афганистане. Молдаванин, простой селянин, до армии работал на винзаводе аппаратчиком. Ходил всегда тихо, что иногда очень раздражало сослуживцев. Ладно в бою, если находятся в разведке или в засаде, или выдвигаются к опорному противника. А зачем тогда так делать в обычной жизни, будто специально подкрадывается к своим подчиненным, чтобы подслушать или напугать их... Только когда старшина демобилизовывался из армии, прощаясь с ротой, признался почему всегда двигался очень тихо. Это привычка. Его мама, учительница, каждый вечер у нее был занят проверкой тетрадей, контрольных, подготовкой к новым урокам, и поэтому просила сына и всех окружающих в семье, в их маленькой полуторакомнатной квартире двигаться тихо, как приведения, чтобы не мешать ей сосредоточенно работать.
  А почему Чиж всегда соблюдает тишину, понятно. Он - охотник.
  - Никого в избе, - вспугнул размышляющего Михаила Чиж. - А здесь что?
  - Тишина, - прошептал Филиппов.
  - Внимательно все осмотрел?
  - Нет, - покачал головой Михаил, - так, задумался.
  - Тихо! - поднял палец Чиж.
  Филиппов замер. Справа у куста медленно передвигалась копылуха. Глухариха остановилась и замерла, как курица, высматривая что-то перед собой, скорее всего корм: семена, траву. За ней с шумом и писком высыпали из-под кустарника серые колобки. Это цыплята.
  - Ко, ко, ко, - звала копылуха за собою деток, направляясь в сторону Виктора.
  - Значит, здесь чисто, - предположил Михаил.
  - Не верю, - ответил Чиж.
  - А у избы их следы видел?
  - Много, - вздохнул Вовка. - Хоть бы только меня не заметили там.
  - А-а-а почему?
  - Я там им припасы кое-какие достал из подпола.
  - Мешки с находками на месте?
  - Да, оладь им в горло, - прошептал Чиж. - Да просто тот самый самогон из багульника на виду выставил и написал "настойка".
  - Ну, даешь! Отравятся же!
  - Это их дело. Не отравятся, конечно, а вот то, что повеселятся, это точно.
  - Как это?
  - Отстань! - отмахнулся Чиж.
  - Похоже, Виктор привязан к дереву очень сильно! Складывается такое впечатление, что он висит, а не стоит. Значит, используют его как живца.
  - Миша, тихо! - зашипел Чиж. - Слышишь?
  Воробьев прислушался. Да, создавалось такое впечатление, что кто-то стонет.
  - Это Виктор, - прошептал Михаил.
  - Нет, - кто-то за ним, - и пополз к дереву, к которому был привязан Воробьев.
  Копылуха, увидев ползущего к ней человека, сильно закудахтала и побежала в лес. Чиж, прибавил скорость. Когда подполз к Виктору, несколько мгновений смотрел на него снизу, пополз дальше и пропал. Время шло, хоть бы что-то где-то рядом хрустнуло, привлекло к себе внимание. Но нет, все та же тишина. Еще, как назло, сильно зачесалась спина, и рукой до того места не достать. И поэтому в поисках какой-нибудь толстой и длинной веточки, Михаил и проморгал появление около Виктора незнакомого мужчины. А когда увидел его, чуть не выдал себя вскриком.
  Мужчина был одет в легкую куртку и штаны цвета хаки. Полноват, роста невысокого, все лицо покрыто седовласой бородой. И что удивило, на ногах у него не резиновые сапоги, а стоптанные кирзовые. Он тоже тихо передвигался, постоянно оглядываясь, внимательно осматриваясь по сторонам. Второе, что не меньше удивило, если он кого-то здесь ждет, и, скорее всего не друзей, то почему-то без оружия.
  К Виктору он не подошел, а направился к тому кустарнику, из-за которого минут десять назад выходила копылуха. Присел, начал что-то осматривать на земле. Видно, что-то, что он искал на земле, для него очень важно. Может, следы ищет, а может то, что потерял именно здесь. Скорее всего, так и есть, встал на колени и начал руками ощупывать мох.
  "Кто же ты, Гошка или Смрад?"
  Вскоре, из-за того же кустарника появился и второй человек, копия в копию похожий на первого. Видно близнецы, хотя, кто его знает, может, просто они чем-то по своим фигурам похожи друг на друга. Плюс, у обоих одинаковые бороды, с тридцати - сорока шагов нелегко в этом разобраться.
  Первый, подняв голову, что-то тихо сказал своему товарищу. Тот не ответил, но тоже стал внимательно смотреть на землю и ходить вокруг своего напарника, шелуша мох ногами. Так они передвигались на том месте на меньше пяти минут, но, видно, ничего не найдя, снова углубились в лес.
  Что же они там искали? Об этом Михаил узнал чуть позже, когда к нему сзади подполз Чиж. Они искали затвор от карабина.
  - Похоже, что вот-вот у них будет разборка, - прошептал Владимир. - Направились в сторону нашей избы, а там уже орудуют те двое.
  - И что?
  - Что, что, Витьку, похоже еще рано снимать. Он жив. Я к нему подполз, спросил как он, он что-то промычал, мол, все нормально.
  - Не понял?
  - А что тут понимать, - взорвался Чиж. - Кляп у него во рту. И не в крови он, а весь в глине. Те, похоже, взяли его у сруба, там все раскидано. Хотя, зачем им было тогда его сюда тащить, на самое видное место?
  - Чтобы нас выманить.
  - Может, может, оладь им в морду? - снова не сдержался Чиж. - Неужели их здесь всего лишь четверо?
  - Судя по разговору тех, так.
  - Да, да, и навряд ли они с нами играли. Похоже, они постоянно были нашими тенями. Вот только в чем вопрос, они пришли сюда со мною, или с тобою.
  Выстрел, раздавшийся в глубине леса, вспугнул Михаила с Чижом. И те тут же, без разговоров кинулись к дереву с привязанным Виктором.
  
  
  - 2 -
  
  - Ну, ну! - Чиж до боли сдавливал локоть Михаила.
  - Охраняй. Я не знаю, удастся ли. - Филиппов развел руками. - Только, если что, не трогай ни меня, ни Витьку, - и, скинув с локтя руку Чижа, попросил, - отползи подальше, мало ли что.
  Последний выстрел не давал Михаилу возможности сосредоточиться. Кому он был предназначен? Дружки со своими братанами Гошкой и Смрадом разобрались, или наоборот. А может... Но Виктор здесь.
  У Воробьева начали синеть и проваливаться щеки. Дыхание стало прерывистым. Перевернул его на бок, потом на спину и под голову подложил обломанную ветку.
  "Что нужно еще сделать? Что? Что? О Боже. О, Дева Мария, помоги, ведь этот человек ни чем перед вами не виноват. Он историк. О, Дева Мария!"
  Михаил, приподняв свои руки, направил ладони в сторону Виктора, и начал водить ими вдоль его головы. Руки дрожали, по привычке, через несколько секунд, развернул их себе, стараясь тыльной стороной ладони поймать ответный сигнал - тепловые волны, отразившиеся от тела Виктора. Но не было ничего, словно и не должно было быть.
  "Почему так? Что нужно делать? Что?"
  Дрожь усиливалась в руках. Голова Виктора съехала с ветки, из его рта покатилась капля слюны и упала на мох.
  - Витенька, Витенька, ты где? - шепча, подался к телу товарища Михаил. - Проснись, проснись...
  Перед глазами стало темнеть. Вернее не темнеть, а мутнеть. Воздух терял свою прозрачность, как вода в мясном бульоне, напитываясь серым веществом, исходящим от мяса. Очертания окружающих деревьев и кустарников также, как неочищенный виноградный сахар, растворялись в воздухе, образовывая вокруг себя серую массу.
  Лоб стал тяжелым, и руки, которыми хотел поддержать голову. Веки отяжелели и сомкнулись...
  Холод разбудил Михаила. Он открыл глаза и, щурясь, следил как солнечный луч, напоминающий кисть, направляемый чьей-то невидимой рукой, начал стирать перед его взором серую мглу, как с запотевшего стекла. Все начало становиться прозрачным. Небо покрыто светлой лазурью, земля - серебристым мхом, по которому мягко ступает в его сторону красавец олень. Его ветвистые рога завораживают своей необычной красотой. А рядом с ним идет статный человек, одетый в расшитую синими и красными узорами белую одежду. Это хант или манси. Михаил до сих пор не знал, есть ли какие-то отличия в чертах лиц этих людей, как и у ямальцев с ненцами. Да это его никогда и не волновало, так как ко всем он относился ровно, с уважением. Это народы, на земле которых он живет. И что приятно, эти народы также хорошо относились к людям разных национальностей, приехавших сюда из России, Украины, Азербайджана. Всегда привлекала их радостная и доброжелательная улыбка, как и сейчас у этого человека.
  Добрый день, - поклонился подошедшему ханту Михаил. - Здоровья вам.
  - Спасибо тебе, путник, - в ответ поклонился тот.
  "Интересно, - отметил про себя Михаил, - малица как малица у ханта, а сделана из какой-то незнакомой ему материи, не из шкуры животного. И лицо у ханта чуть-чуть похоже на лицо Унху. - Не ты ли это охотник Унху?"
  Словно услышал его подошедший хант и, улыбнувшись, покачал головой.
  "И не Ямишкин ты?"
  И снова, словно услышав вопрос Михаила, покачал головой хант.
  - Кто вы? - прошептал Филиппов. - Хозяин?
  Хант покачал головой.
  - Пустите меня к Виктору, - показывая рукой на тело лежащего под серым пологом Воробьева, попросил Михаил. - Или помогите, нужно отвести этого человека к доктору, чтобы спасти его.
  Но хант, словно не понимая его просьбы, продолжал, улыбаясь, внимательно смотреть на Михаила.
  - Я вас прошу, - настойчивее попросил Михаил. - Вы, Нуми-Торум?
  Услышав эти слова хант, заулыбался, и, покачал головой. И только сейчас Михаил увидел, возраст у этого незнакомого ханта намного моложе, чем показалось немножко раньше. И волосы на голове и бороде у него совсем не седые, скорее всего, это так ему показалось из-за солнечных лучей, слепивших его.
  - Перед тобой Митр-Сусне-хум, - кто-то невидимый прошептал Михаилу в ухо. - Это младший сын Нуми-Торума, наблюдающий за миром нави и яви...
  - Ой, - испугался Михаил, и тут же стал на одно колено перед хантом.
  - Есть у Нуми-Торума шесть сыновей...- продолжал говорить тот же голос.
  - Митр-Сусне-хум, - не слушая невидимого подсказчика, Михаил кинулся в ноги к ханту. - Извини нас, что потревожили ваш мир, - запричитал Филиппов. - Я знаю, что Бог есть один. Твой отец Нум-Торум, это одно из лиц Божьих, - внимательно всматривался в глаза ханта, но никак не мог их рассмотреть, какие они. - Я прошу тебя, Митр-Сусне-хум, прости меня и моих товарищей, Виктора и Чижа. Мы больше не будем тревожить духов вашей земли.
  Свежий воздух обдал лицо Михаила, и, выше подняв голову, он увидел перед собой склонившегося ханта.
  "И какой ты большой", - возопил про себя Михаил, и, открыв рот, внимательно осматривал его лицо. Оно было необычным, будто не из кожи, а из воздуха и теней.
  - Митр-Сусне-хум, открой полог, я заберу тело Виктора, только верни в него и душу, прошу тебя - с мольбой смотрел на сына Нуми-Торума Михаил.
  - Не помогайте Пэхт-ики возрождаться, - зашумела листва.
  С испугом осмотрелся по сторонам Михаил, и нагнул голову ниже, чтобы не поцарапаться иголками свисающей над ним сосновой ветки.
  И голос, вроде, как человеческий звучал, а шел от шелеста сосновой ветки. Удивительно.
  - Разве это возможно? - удивился Михаил.
  И тут же поднялась вокруг него буря, выдергивающая деревья из земли, поднимающая и закручивающая в своих вихрях песок и торф. Черным стало небо, и озарилось оно сильными всполохами пожара. И, поднимаясь выше и выше, увидел Михаил, что огонь этот был всего одним из маленьких костров, горящих вокруг истукана, вылезающего из болота, с огромными рогами на голове. И лазают вокруг него огромные жуки, скорпионы и сороконожки, черви и змеи, пожирающие с хрустом друг друга. И летают вокруг него не птицы, а горгульи, летучие мыши с огромными клыками, торчащими из пасти.
  И поднял свой посох Пэхт-ики, ударил им он о землю, и содрогнулось она, трещины пошли в разные стороны, из которых взметнулось пламя, и полезли черными волнами более страшные чудища, рогатые ящеры, выдыхающие пламенем драконы, черные змеи. И замерли они перед своим хозяином...
  - Нуми-Торум!
  Вздрогнула земля, и из трещин ее начала выходить кипящая, пылающая магма.
  - Нуми-Торум! - трещали от огня горящие древесные ветки.
  И небо озарилось ярким белым светом, и молния ударила в истукана и вогнала его, прямо на глазах Михаила в болото...
  ...Открыл глаза Михаил, и замер. Снова перед ним стоял хант с оленем, и вокруг него сиял белесый мох-ягель.
  "Страшную картину ты показал мне, - подумал Михаил. - Великою силою ты обладаешь, Митр-Сусне-хум. Фантастическою. Но мы не в том мире живем, который вам, Божьим силам подвластный. Мы, слепы к нему..." - почему-то стал возражать Михаил.
  Улыбнулся хант.
  - Вот твой мир, - зашелестели ветки, - и упал полог светло-серый, скрывающий тело Виктора.
  Только вместо него увидел Михаил жуткую картину. На болоте, вокруг идола Пэхт-ики вырыта огромная яма, в ней плещется черная вода, и кипит она от человеческих тел, достающих из глубин болотных сачками грязь, и лезут на сушу. А там их поджидают другие люди, обрушивая на головы пловцов топоры, забирая сачки с грязью, промывают их в воде, и в сетках остаются сверкающие разными цветами камни.
  - Страх какой! - воскликнул с испугу Михаил. - Не допусти этой бойни, Митр-Сусне-хум!
  Услышав человеческую просьбу, Великий Хант обернулся к Михаилу и, покачав головой, показал рукой в сторону Виктора, который с ужасом смотрел на Михаила и кричал:
  - Митр-Сусне-хум, не слушай его! Он не знает, что говорит! Это история древнего народа и ее нужно всем знать!...
  
  - Миша, Миша, приди в себя, - кто-то шепча постукивал Филиппова по щекам, опрыскивая их холодной водой. - Миша, Мишенька!
  Михаил открыл глаза. Перед ним было лицо Чижа.
  - Вот, наконец, пришел в себя.
  - А что?
  - Да тут, как юла крутился, думал все, сбрендил.
  В глазах Владимира таился испуг, лицо красное.
  - Не понял, - встряхнул головой Михаил. - Что-то приснилось.
  - Да часа два как с тобою маюсь. Те перестреляли друг друга. Все насмерть...
  - Ты о чем это?
  - Да пошел ты, - толкнув Михаила в грудь, Владимир встал на ноги. - Ты чего, мухоморов обожрался? Орал здесь что-то, руками махал! Оладь тебе в морду!
  Михаил, закрыв глаза, приложил руки к вискам, которые сильно сдавливала какая-то сила.
  - Миша, Миша? - снова присел рядом с Филипповым Чиж.
  - Да пошел ты, - оттолкнул его от себя Михаил, и, согнувшись, как мог сильнее придавил своими ладонями виски, и, пытаясь настроиться, стал представлять, как он схватил змею, сдавливающую его голову, и потянул ее тело к себе. Змея шипела, стараясь не поддаваться силам Михаила, но он старался не поддаваться ее силе и продолжал стягивать с себя ее холодные, извивающиеся кольца. И, наконец, ему удалось сорвать ее с себя и бросить на землю. И упав, она рассыпалась на мелкие куски-льдинки, и стала превращаться в воду...
  - Легче стало, - простонал Михаил, и, подняв голову, посмотрел на стоявшего над ним Чижа.
  - А что с тобой было?
  - Не мешай, - снова оттолкнул его от себя Михаил, и, найдя тело Виктора, став на колени, полез к нему. - Витя, Витя?
  Он так и оставался под полупрозрачным светло-серым пологом. Но не спал, а был в полном сознании и с какой-то злой ухмылкой смотрел на Михаила.
  - Витя!
  - Не приближайся ко мне. Я тебя ненавижу! - закричал в остервенении Воробьев. - Ты, сволочь, и другого имени у тебя нет! Ты знаешь, что значит найти этот идол?! Да это же мировое открытие! Ну и пусть, пусть, черные следопыты пожирают друг друга, как змеи и пауки! Пусть! Туда им и дорога!
  - Имя им убийцы! - повысил голос и Михаил. - Они же и тебя убьют, и меня, и других ни в чем не повинных людей!
  - И пусть! - затрясся всем телом Виктор. - Пусть убьют. Это история! Ты понимаешь, - и с силой оттолкнул от себя Михаила.
  
  - Миша, Миша, Мишенька?
  Холодная вода текла по лбу, лицу, освежая горячую кожу.
  - Открой, открой глаза.
  Михаил, с трудом поднял голову с земли, и попытался приподняться. Руки Владимира помогли ему это сделать.
  - Что? - немного приоткрыв глаза, Михаил посмотрел на Чижа.
  - Это я у тебя должен спросить, что с тобою здесь происходит?
  - Что?
  - Что, что. Сам не пойму, кто тебя так саданул, что ты метров на пять отлетел от Витьки и шмякнулся об дерево.
  - Это Витька меня...
  - Да что ты говоришь? У тебя, что, крыша поехала? Он как лежал в забытьи, так и остался, а ты, как банка, которую ногой ударили, как пробка из бутылки шампанского, прямо улетел от него.
  - Да ладно тебе выдумывать! - Михаил положил ладонь на затылок, и, почувствовав липкую мокроту, оторвал ее от головы, посмотрел. - Кровь?
  - А я тебе о чем, экстрасенс ты чертов. Ну что, пришел в себя?
  - Кто стрелял?
  - Да это все те же самые, такую пальбу друг по другу устроили, оладь им в задницу...
  - Фу-у-у, - вздохнул Михаил. - Одно скажу, Виктора нужно привести в себя и уходить отсюда, а то...
  - Пробовал его привести в себя, ноль.
  - Нужно уносить его отсюда, а то потеряем, - упираясь руками в дерево, приподнялся Михаил... - Те, как, живы?
  - Не проверял. Двое лежат на краю болота. Все что знаю.
  - Тогда так, Вова, ты, будь другом, всю нашу амуницию сюда тащи...
  - Нет, и не проси, - обрезал Чиж. - Я в избу не пойду, и тебя не пущу.
  - Почему? - удивился Филиппов.
  - Что-то там нечисто, - и приложив палец к губам, Владимир замер к чему-то прислушиваясь.
  Звук летящего вертолета нарастал. Темно-серая винтокрылая машина вышла из-за сопки и на бреющем полете пошла по краю болота, удаляясь от схоронившихся в кустарнике Михаила, Чижа и Виктора.
  - "Eurocopter" Балабановский, прошептал Чиж, - оладь ему в почку.
  - Бориса Пантелеймоновича? - переспросил Михаил, провожая глазами быстро удаляющуюся от них винтокрылую машину.
  - Только у его такой, шестиместный. Своих ищет.
  - Пошли! - поднялся Михаил, и, уложив на плечо тяжелое тело Виктора, встал в полный рост и потащил его в лес.
  - Ты куда? - попытался остановить Филиппова Владимир.
  - Бери все что есть: ружья, патроны, и что-нибудь поесть не забудь взять, да и спички. И топор тоже. Я буду в низине. Слева от ручья, на обрыв с той стороны зайдешь, на самую вершину. За ним яма, вся в кустарнике. Лезь туда, там старая кузня. Всё! - наставительно поставил ударение на последнем слоге Михаил. - Вперед!
  
  - 3 -
  
  Память Михаила не подвела. Справа от огромного бревна нащупал железный рычаг, и потянул его на себя. Дверь не поддалась. Собравшись с силами, попробовал еще раз потянуть на себя рычаг. Спасибо Чижу, вовремя подоспел, и уже порядочно сгнившая дверь - огромное корневище осины - поддалось и сдвинулось. Щель была небольшой, но ее вполне хватало, чтобы втиснуться в нору.
  Запах внутри кузни был кислым, нежилым. Закрыв нос, Михаил, сделав несколько шагов вправо, нащупал чуть выше себя еще одну железную палку и повис на ней всем своим телом. Она поддалась, сдвинув ставни. В образовавшуюся щель пробился неяркий свет, а за ним и потоки свежего воздуха, прогоняя сквозняком скопившиеся запахи внутри подземелья.
  - Тащи Витьку сюда, - приказал Михаил, а сам, сделав еще несколько шагов влево от двери, снова повис на железном рычаге, торчащем из стены. Он легче поддался, открыв еще одну створку.
  Свет освещал только небольшую часть подземелья. Михаил помог Владимиру уложить тело Виктора на широкую столешницу.
  - Она железная, потом принесем веток, чтобы не простыл Витька, - шептал Михаил. - Дай спички, - и удалился в темноту.
  Чиркнув спичку о коробок, он поднес ее к свечке, и, прикрывая ее рукой от сквозняка, поднял вверх.
  - А-а, вот где она, - слышал шепот Михаила Чиж. И через несколько секунд тусклый огонек вверху у потолка начал разгораться сильнее и сильнее. - Живой, значит! - усмехнулся Чиж. - Жить будем...
  Чиж быстро привык к тусклому свету, и, не спуская глаз с Михаила, слушал его рассказ, где и что расположено в кузне.
  - Откуда... ты про все это знаешь? - не сдержался Чиж.
  - С моё поживешь, узнаешь! - улыбнулся Филиппов. - Я же вам говорил, что те дни, когда был без сознания, провалился в другой мир жизни, то есть сюда, лет на двести-триста назад, может, меньше.
  - Вам с Витькой в этом везет. Только, видно, меня судьба пожалела, - отмахнулся от Мишкиных слов, как от назойливой мухи. Чиж.
  - Здесь хозяином-кузнецом был, по имени Ретиша, а меня звали Ферапонтом. Топили печь на дровах, угля не было. Там, где ты стоишь, болванки. Да не болваны, а болванки из золота, меди, железа. Что на меня так смотришь?
  - Вот эти железяки - золото? - присвистнул Чиж.
  - А что же ты думал, Балабанов зря что ли сюда сейчас прилетел. Впереди у нас война, кто выживет, не знаю.
  - Я сейчас! - воскликнул Чиж и полез наружу.
  Вернулся он быстро, заталкивая впереди себя в кузницу два рюкзака и ружья.
  - А спать здесь можно?
  - Да, - успокоил Чижа Михаил. - Главное, чтобы потолок не обвалился на нас. Если здесь все сделано, как задумывал Ретиша, то не обвалится. Потолок из бревен огромных, и уперты они на такие же толстые бревна и железом обвязаны. Вроде все так, - ощупывая угол, прошептал Михаил. - Но я не участвовал уже в этой работе, а скорее всего настоящий Ферапонт, в которого я временно вселился, так получается. Его молния саданула, он долгое время был в забытьи, и моя душа здесь оказалась, когда я был в бессознательном состоянии. Витька прав, здесь что-то все не так. Может, действительно время проваливается, и мы гуляем туда - сюда.
  - Сочинитель.
  - Да мне плевать, что ты думаешь, - огрызнулся Михаил, и, упершись руками в стену, начал давить на нее всем телом.
  Свет от свечи в это место почти не попадал, и Чиж, как не пытался, не мог четко рассмотреть, что там делает Михаил, а спрашивать стеснялся.
  - Ага, вот где наш секрет, - вздохнул Михаил. Что-то заскрежетало, и он тут же, чуть не провалился в стену кузницы. Это была дверь в другое помещение. - Здесь у него были и склад, и спальня, и столовая. От рыбы, которую использовали для свечей, ничего не осталось, - говорил Филиппов, скрывшийся за дверью. - Вова! - окликнул он Чижа, - Ты свеч случайно не захватил с собой?
  - Так, кажется да, - раскрыв один из рюкзаков, начал копаться в нем Чиж. - Вот есть, с десяток.
  - Ты - умница! - радостно воскликнул появившийся у двери Михаил.
  - А, если уж так пошло, то, скажи-ка, где ж вы рыбу брали?
  - За сопкой река. Рыбная, скажу тебе. Щуки уйма, чебак до полкило доходил, сорога - еще больше. Меня конечно, это удивило первоначально. Ведь, что ни говори, эти болота, видно, еще лет сто назад до того времени, когда я туда попал, были озерами. А потом, ну, может, землетрясение какое-то произошло, или еще что, река меньше стала.
  - Как так? - удивился Чиж.
  - Да очень просто. Или на несколько рукавов разделилась, а некоторые из них в земную глубь уходят.
  - А-а. Погоди-ка, вот что интересно, та река, скорее всего и сохранилась. Когда по следу лося раненого ходил, то меня что, оладь им в голову, заинтриговало, на болоте полосой идут лужи.
  - И?
  - А что "и". Так я сразу подумал, на такая ли это река, как Золотая. Та, что выходит из Аранга-тура и впадает в Конду?
  - Ну, эта, если так, то впадает в Эсску, как Большой и Малый Вой. А дальше что?
  - Этот ручей, похоже, и есть Большой Вой.
  - Почему?
  - Слышал, что Балабанов в прошлом году на Большом Вое организовал себе угодья. А Витька-то здесь уже давно что-то искал. А слухи про Золотую бабу по всей округе ходили.
  - Вот как!
  - А ты думал. Да и я в том числе поверил ему, что места не хожены, а то бы не поддался его уговорам, оладь им...
  - Да уж. Теперь мы все смертники. Считай, что Витька здесь открыл новый Клондайк. У государства навряд ли найдутся деньги, как и желание, эту территорию сделать закрытой. А почему? Да потому что это дело чиновников, которые захотят тоже на этом костре свои ручки погреть. Ну а, братки, пока бумажки будут из кабинета в кабинет ходить, здесь все экскаваторами за несколько лет все перероют.
  - А-а, если так, то согласен, - прошептал Чиж.
  - Думай, Вова, думай, как нам уйти отсюда. Времени нет.
  
  - 4 -
  
  А прав был Чиж, где-то после полудня вода в ручье стала подниматься. Потихонечку, потихонечку, закрыла сантиметров на десять торчащий пень, около которого лежал Михаил, проверяя уровень подъема воды. Если судить по рыжеватым отметкам, оставленным на нем водой, то всего-то на сантиметров двадцать она поднимется, не больше. А этого будет вполне достаточно, чтобы вода накрыла мох на болоте, и дала им возможность не потерять русла Воя и выйти на зимник. Если все так и получится, то через два-три дня они окажутся дома, свербела мысль у Михаила, то есть, будут спасены.
  Но при этом его удивляло и другое, как быстро смог Балабанов встать на ноги? С тех пор, как он его лечил, прошло не больше полутора недель. Видно зов золота, богатства все же существует. Кто как его слышит. А у этих нюх на него, как у самых лучших поисковых собак. А вместе с тем им-то - Виктору, Михаилу с Чижом - осталось жить здесь не больше одного-двух дней. Это Михаил понял сразу, когда услышал, как Балабанов давал приказ своим бойцам привезти сюда на Ми-8 несколько групп с собаками. Понять, для чего они ему нужны, не трудно. Виктора с его друзьями найти, и спрятанные находки. Это точно!
  Плавный растяжный звук, раздавшийся вдалеке, привлек внимание Михаила.
  "Ий-и-у-и-и-у-у-у, ий-ку-у-у, ий-ку-у-у".
  Что это?
   "Ий-й-и-у-и-и-у-у-у, ий-ку-у-у, ий-ку-у-у".
  Как он знаком ему. Неужели это тот самый невидимый шаман снова зовет их к себе? Подумав об этом, Михаил вздрогнул. Он прекрасно помнит, что с ним произошло после этого зова, он провалился во времени и попал к Ретише. Нет, нет, только этого ему еще не хватало.
  - Кэг, кэг, кэг, - где-то в высоте раздавался четкий клекот ворона.
  Михаил поднял голову и с трудом различил его в лучах солнца, начавшегося спускаться со своего зенита.
  Клеканье птицы нарастало. И второе, что заметил Михаил, звук варгана остался, но он стал тише, намного тише.
  "А, может, его и нет? Может, это ему просто все кажется?"
  Михаил отполз в кустарник, и, вскочив на ноги, быстро побежал к кузне.
  
  Чиж за это время, пока Михаил ходил проверять уровень ручья, заготовил уже с десяток стволов молодых сосен и скреплял их скобами, изготовленными в давние времена Ретишей.
  - Три из них золотые, так что в накладе не останемся, - широко улыбнувшись, прошептал Чиж.
  - А веришь, что живыми останемся?
  - А то, оладь им в одно место! Ты это, Миша, не то что безверие, а даже мысль о плохом к себе не подпускай. Я сколько раз на косолапого ходил, а?! Бывало, все, вот он совсем рядом, еще секунда и тебя нет. Ан нет, живым оставался. То он за пень лапой заденет, а силы-то у него уже на исходе, пять-шесть пуль моих в нем. И сердце его в дырах, а идет. Упал, значит, мертв.
  - А Витька?
  - А что Витька. На плот его положим, да пару ружей с топором, и всё. Остальное здесь оставим.
  - А если это не Большой Вой?
  - Да хоть Средний. Все одно, Миша, он в речку по имени Эсс идет, - начал с растяжечкой говорить Чиж, словно и себя уговаривая в этом. - Ну, что стоишь, понесли, - и, приподняв одну сторону плота, ждал помощи Михаила. - Да нет, с этой стороны становись, боком его понесем.
  - Понял, понял...
  Плот не был тяжелым, принесли его к тому самому месту, где Михаил только что был, проверяя уровень ручья.
  - Вот здесь его и положим. Теперь Витьку притащим сюда. Хоть бы только его собак сюда не потянуло сейчас.
  - Почему?
  - Да меток много я оставил с той стороны, спилов, когда сосенку валил.
  - А-а-а.
  - Бэ! Вот тебе и "бэ", - и Чиж пополз назад.
  
  Тело Виктора было тяжелым. Они с трудом протащили его через узкий проход в кузню, положили на землю и начали перебирать вещи в рюкзаках.
  - Кэг, кэг, - раздалось громкое карканье ворона. Большая черная птица села на вершинке и не боясь людей, остановилась, рассматривая, чем они внизу занимаются.
  - Смерть зовет, - прошептал Михаил.
  - Это с какой стороны смотреть, - возразил Владимир. - Если на это дело смотреть по-хантыйски, то она наш спаситель. У них Ворон, это как ангел, он защищает людей, прикрывает их от всякой напасти.
  - А по-нашему, - перебил его Михаил, - он чует смерть, мясо, которым скоро полакомится.
  - Только не говори глупостей, - снова возмутился Чиж. - Это галки там всякие так делают. А ворон, это чистых кровей птица. Если и будет падаль клевать, так только зимой и приходящей весной. А так он мышкует, как лиса.
  - Кэг, кэг, - словно поддержал слова Чижа ворон.
  - Во-от, и он так сказал, - заметил Владимир. - И вообще, Миша, не забывай о том, что я тебе только недавно говорил, не клич сам себе смерть. У нее-то слух хороший, а я еще пожить хочу.
  - Да ладно, - отмахнулся Филиппов, стягивая рюкзак. И посмотрев на кучу оставленных вещей, вздохнул.
  - Осталось ждать заката, и пойдем.
  - А как будем в ночи узнавать русло реки, когда по торфу поползем?
  - А очень просто, - улыбнулся Чиж, и достал из своего рюкзака несколько белых пенопластовых кусков. - Вот эти поплавочки нам обо всем и расскажут, только бы сильного ветра не было.
  - Не понял?
  - У ручья очень сильное течение, и когда вода поднимается над болотной травой, оно не спадает. Короче, Миша, оладь тебе по щеке, ты это, верь мне. Я и на Золотой так спасался, и на Щучьих озерах, когда попал в разлив. Их там, этих озер, знаешь сколько? О-о, кажется семь, и кругом болота одни. Но всех их соединяет вот такая речка, как Вой, или Золотая.
  - Ладно, ладно, - поднял обе руки вверх Михаил, показывая этим, что соглашается с Чижом.
  "Ий-и-у-и-и-у-у-у, ий-ку-у-у, ий-ку-у-у", - снова Михаил услышал мягкий, переливчатый звук варгана...
  - Вот видишь, снова шаман зовет нас к себе, - прошептал Чиж. - Значит, повезет нам.
  - Кэг, - громко каркнул ворон...
  
  - 5 -
  
  Вода была холодной. Плот с трудом удерживал на себе тяжелое тело Виктора. В некоторый местах он цеплялся бревнами за траву, наклоняясь в этом месте и зачерпывал на себя воду.
  Вой, ручей это, или речка - этот вопрос Михаила никогда не интересовал, только сейчас он задал его себе, но не Чижу. Мало ли как над болотом звуки разносятся. В горах они гуляют своими звуковыми волнами, то нарастая, то убывая. Это и понятно, кругом каменные стены, ветры, холодный, теплый воздух. А здесь местность открытая, воздух ночью охлаждается, а значит, и звук может нарастать, ему только подай холода, и он, как орел, взметнется в свои высоты...
  А вот когда ногам дотрагивался до донного ила, Михаил сразу отрывал их, боясь, что начнет засасывать его, и плыл.
  Упершись телом в очередной островок, Михаил быстро вскарабкался на него, и помог Чижу протолкнуть вперед плот с лежащим на нем телом Виктора.
  "Хоть бы живым его доставить до дому", - подумал он.
  И снова провалился в болотную жижу, и, затаив дыхание, чтобы не захлебнуться, аккуратненько подтянул к себе ноги, и оттолкнувшись ими от островка, вынырнул.
  Сколько они уже продвигались таким способом, трудно сказать. Небо было звездным, луна тускло освещала своими невидимыми лучами болото.
  И снова они уткнулись в остров.
  - Наконец-то, - прошептал Чиж.
  - Что?
  - А ты послушай.
  Михаил напряг слух.
  "Ий-и-у-и-и-у-у-у, ий-ку-у-у, ий-ку-у-у", - отдаленный звук варгана стал нарастать. Или показалось?
  - Что это, шаман рядом? - спросил он у Владимира.
  - А это, может. Ты повнимательнее прислушайся.
  - Ничего не слышу.
  - Эх ты, как листва шелестит.
  - О-о-о, - обрадовался Михаил, и тут же заметил, что его ноги упираются в твердый грунт. - А ручей-то идет дальше.
  - А зачем нам речка нужна в которую он впадает? Нам земля нужна. Если не ошибаюсь, метров через триста будет идти железная дорога на поселок Агириш. Мы выйдем где-то в километрах двенадцати от дороги на Югорск. Вопрос в чем, они нас будут искать здесь, или нет?
  - Если те четверо перестреляли друг друга, мешки с камнями и статуэтками около болота поставляли, то балабановцы нас уже "похоронили" вместе с ними.
  - Хорошо если так, - шмыгнул Чиж. - Хватит болтать, давай помогай плот на берег вытаскивать. Куда бы Витьку уложить, а-а?
  Берег был топким, состоял из мелкой поросли березняка, сосны. Ноша была очень тяжелой, и Михаил еле сдерживался, чтобы не замычать от боли в руках, понимая, что нужно выйти сначала на крепкий грунт, и только там положить на землю плот. Другого выхода нет, нужно раздеть Витьку и хорошенько растереть ему спину, чтобы разогнать кровь, дать организму согреться, дать жизнь.
  Наконец выбрались на подъем, но Чиж не останавливался, а шипя: "Щас, щас, щас", - продолжал тащить за собой плот с Витькой, и державшим его МИхаилом.
  - Всё! - резко остановился Владимир. - Опускаем плот.
  Филиппов, обессиленный, сел на землю, и только сейчас обратил внимание на то, что вокруг рассвело и солнце уже начало подниматься над лесом.
  - Ничего себе, - икнув, хриплым голосом, воскликнул он.
  - Чего?
  - Так утро уже.
  - А-а-а, - значит приходишь в себя, это хорошо. Но раздевать Витьку не надо, так своими руками, как ты умеешь, кровь разгоняй. А чай, нет у нас ничего. Ладно, посидите, я осмотрюсь, где нам затаиться, - и пошел назад, к болоту.
  Михаил не стал его окликать, зная, что Чиж не запутался. Охотник он, медвежатник, а у таких людей психика железная.
  Через несколько минут Чиж вернулся.
  - Километров шесть прошли, не меньше, - прошептал он.
  - Ничего себе! - удивился Михаил.
  - Мало. Для вертолета Балабанова, минуты две-три лету. - Если найдут нас, то, Мишенька, наша песня спета. Это точно! Ладно, сейчас осмотрюсь, отдохнем немножко и решим что делать.
  "Ий-и-у-и-и-у-у-у, ий-ку-у-у, ий-ку-у-у", - совсем рядом раздалась музыка варгана.
  Михаил, услышав его, вскочил на ноги, и стал осматриваться по сторонам. Что-то зашумело над деревьями и с шумом село на ветку.
  - Ой! - вскрикнул Чиж.
  Ворон, севший на нижнюю ветку сосны, вдруг прямо на глазах, начал увеличиваться. Приподняв крылья, он спланировал на землю и продолжал расти. Михаил, отползая назад, уперся в дерево...
  Ворон развернул крылья и вместо птичьей головы с клювом у него появилось лицо, вместо перьев - серую малицу, выделанную из шкуры животного.
  - Ты понял? - спросил он у Михаила, пронзительно смотря на него.
  - Понял, - с дрожью в голосе прошептал Чиж.
  - Но Виктор-то причем. Вы же сами видели, - Филиппов начал сбивчиво говорить человеку-ворону. - Это же история...
  - ...Несущая смерть, - птичьим голосом зашипел шаман.
  - Да о чем ты говоришь? - взорвался Чиж. - Мишка, да мне плевать, что думает Витька. Ученный нашелся. Тебе что, этих смертей было мало, хочешь наших, - ломая ветку в руках, вплотную подошел к Михаилу Чиж. - Да? Что жить надоело?
  - Так, я что, против, - отползая от наступающего Владимира, прошептал Филиппов.
  - И вы все забудете, кэ-эг! - взмахнул крыльями ворон.
  
  ...И тут же сильным холодным ветром обдало его лицо. Михаил прикрыл глаза, обтерся рукой и открыл их заново. А перед ним и нет никакого ворона. И сидит он не у болота, а у железной дороги, прямо у лесной тропки. Виктор, сидящий рядом, потянулся всем телом.
  - Володя, - кликнул он Чижа, - ну, где ты?
  - Так я сейчас, в машине порядок наведу и поедем.
  - Тебе помочь?
  - Конечно. Я же не знаю, как твои ящики укладывать.
  - Во-от, какой сегодня я великий человек! - рассмеялся Виктор. - Миша, а ничего там нет, на Верблюжке, одна только посуда, угли и все-е. Сколько лет там топчусь, ищу, ищу, и ничего. Обидно просто...
  - А в прошлом году у Арантура что-то нашли твои коллеги?
  - Тоже самое, посуда.
  - Это плохо?
  - Да ты что, Миша? Это же находки мирового значения. Это же история целого народа. Им лет пятьсот-семьсот, понимаешь? Да, Вова, ты только их не укладывай вниз, я завтра за ними на джипе отца приеду и заберу.
  Михаил, ничего не понимая, пошел к "Москвичу" Чижа.
  - Вов, так что было-то? - и посмотрел вниз на свои кроссовки, сухие штаны, пощупал их рукой, от болотной жижи ничего и не осталось. Абыла ли она?
  - Ну, а кто этому х-хмы... - и, сдавив губу, махнул рукой, - р-р-рю, смог бы это все перетащить сюда, - и указал на рюкзаки, небольшие ящички, стоящие друг на друге. Археологи, они и в Ханты-Мансийском округе археологи, их ни медведь не испугает, ни мошка с комарами, дай бы только что-то найти.
  Михаил посмотрел в сторону железной дороги, поднял голову, и увидев парящего в небе ворона, подумал: "Неужели ты нас спас?"
  - Кэ-э-ог, - откликнулся ворон.
  "Ий-и-у-и-и-у-у-у, ий-ку-у-у, ий-ку-у-у".
  "Что это, поезд или варган? - подумал Михаил.
  - И на поезд успеешь, - окликнул Филиппова Чиж. - Как я и обещал тебе. Завтра тебя на вокзал подброшу, смотри не проспи! - улыбнулся Владимир. - А кода будешь на море с Зинкой купаться, не забудь и нас, побольше поплавай. И еще коньячка крымского не забудь прихватить с собой. А то только обещаешь им угостить.
  - А вы ничего сейчас не слышали? - перебил Чижа Михаил.
  - Опять он за своё, Вить. Да то не глухарь там парит, Миша, а ворон!
  - Да я не об этом, - начал оправдываться Филиппов, - а..., - и увидев приближающийся к ним по железной дороге поезд, - вздохнул: "Покажется же, а? Вот тебе и варган".
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"