Аннотация: Эта холодная ночь вывернула наизнанку душу Отто Мёллера. Открыла завесу его знания о мире и глухое одиночество.
Этой ночью пронизывал холод, леденящий душу. Всматриваешься вдаль, и кажется что приближается невидимая тень. Чем дольше смотришь в точку, тем более жутко становится. Ветер не скрывает звезд, он разгоняет крупные тучи, полные осадков, которыми скоро похоронит всё вокруг. Звёзды мало что могут осветить, но небо светится глубокой синевой, и ощущение, что что-то надвигается, никак не желало покидать больное сознание.
На кой чёрт выходить на улицу в такой жуткий холод? Улицы холодные, безжизненные, будто городок весь вымер. Городочек. Маленький пригород на пути к Берлину. Единственная работающая в этот час инфраструктура, это поезд - там всё освещается, там видно всех, и глаза режет ужасно яркий свет. Пройти мимо этой станции означало терпеть режущую боль в глазах от света. Светил фонарь прямо на сетчатку, душу выжигал, проклятый.
Наконец-то темнота, непроглядная после фонаря. Я шёл и рассуждал о жизни. О том, почему всё так неоднозначно в мире, открытом для всякого рода девиаций.
В голову пришла мысль, что такому человеку как я стоит жить в заброшенном месте, с землёй вместо пола, выбитыми окнами и дырами в стенах. Весной там расцветает флора, пахнет свежестью и кругом глухая тишина. Сейчас там всё покрыто инеем, снег в этот год не снизошёл нас осчастливить, поэтому собачий холод и такая унылая тоска. А люди пытаются превратить всё это в праздник. Зачем? Так скучно наблюдать за людьми, которые в такую погоду во что бы то ни стало стремятся украсить улочки, дома и окна всем, что не подходит случаю. Они не чувствуют его, он не хочет Рождества, он хочет тихо умереть.
Улицы кажутся безжизненными в кислом свете фонарей, кажется, будто вернулись самые страшные дни этой земли, ощущение, что воздух наполнен чьей-то невысказанной болью.
Это всё моё воображение. Оно помогает мне понять безмолвный городок, у которого нет языка, чтобы рассказать всё самому. Который только и может, что окрасить себя в серость и иней, чтобы донести до нас всю свою печаль. Бедный, старый городок, схороненный под тяжестью гирлянд и наслоений лжи и пошлости.
Я всегда любил морозный холод. Он помогает трезво мыслить, разгоняет кровь по жилам, заставляет быстро двигаться. И чем активней я иду, тем быстрей и глубже мои мысли. Но сегодня холод не отступает вот уже который час. Я иду как сумасшедший, трачу всё своё топливо на то, чтобы прогреть мышцы, но холод обволакивает, не даёт расслабиться и пустить мысли на самотек. Только одна бьётся с завидной частотой в моих висках.
Я думаю о Брунсе. Невероятно умном парне с волосами как у Джеймса Поттера и яркими синими глазами. У которого есть девушка. Который скоро поступит в университет и покинет это место навсегда. Уедет в соседнюю страну и женится. Оставит меня тут умирать. Грязную собаку, которая не окончила школу с отличием, у которой нет будущего, которой приходится влачить жалкое существование нищего художника, которой нечего предложить.
Эта зима не отпускает мысли на самотек. Я иду по рельсам, не слушая звуков ночи и не обращая внимание на отдаленный приближающийся свет, пока ещё не режущий глаза, но пробуждающий смутное волнение и восхищение. Свет от фонарика, медленно увеличивающийся, кажется на упавшую звезду. Будто кто-то оторвал от неба и прикрепил её сюда, на землю. Будто она падает на меня, не сверху вниз, а на меня. Это красивое зрелище.
***
Я долго думал о том, как в детстве мечтал нарисовать рельсы в небе с бездомной кошкой, и луну, поглощающей своим нездешним светом всё. Мечтал собрать для этого лучшие краски в Берлине, которые смог бы найти. Держал эту картину в голове. Мне было семь, и я свято верил в Рождество. Пел песенки, наряжал ёлку с мамой, помогал готовить пряники, ждал огромного толстого старика у двери, вылетал на улицу в вязаном свитере и бегал, ловя снежинки ртом. Я был очень милым и счастливым мальчиком, и представлять всё то, что превратило меня в того кто я есть теперь, не хотелось. Всё это казалось дурным сном.
Хотелось резких перемен. Хотелось повернуть всю жизнь в неожиданно другую сторону, чтобы понять смысл своего существования, понять, почему я всегда так активно думаю о вечном в этом своём захолустье. Единственное, что радует сейчас, это тишина и морозный воздух. Последние строки поэзии мира, прежде чем я решу, как поступить со своей жизнью.
Как я докатился до такого? Как умудрился опорочить то, что так трепетно берёг с детства? Я стал отшельником в собственном придуманном мире, сам себя стал презирать и ненавидеть, начал обращать внимание на мерзости, которые поглощают других незнакомых мне людей. Коснулся того, что должно оставаться нетронутым. Искалечил свою душу.
Так хорошо идти вперед и наслаждаться окружающей тишиной. Природа прекрасна в своем безмолвии, она так стара и непоколебима, а люди. Люди. Я так устал от этого слова. Ты никто, когда наблюдаешь природу. Все мельчает в глазах, когда на неё обращаешь глаза. Так охота коснуться звёзд, подняться, полететь, быть подхваченным ветром, и улететь в космос. Как надоели проблемы. Почему без них нельзя? Почему нужно всё усложнять?
Как хочется просто подойти и обнять, прислонить голову на любимое плечо и помолчать. Разделить это молчание. Осознать, что во вселенной есть место только для двоих. А чёртов ублюдок плюёт в душу, не замечая, и улетает в Швейцарию. Как я её ненавижу, эту чертову Швейцарию.
Я чувствую себя уродом, который покусился на святое, и не может противиться себе. Я чувствую себя порочным, грязным, не таким. Постоянно возникает ощущение, что меня все видят насквозь. Где найти уединение и понять наконец, что я нормальный?
И кто в здравом уме скажет, что художник человек нормальный? Мы больные уроды. Испортились до того, как матери успели нас зачать. Мы родились с грехами. Неожиданно поезд начал приближаться с дикой скоростью. Свет, похожий на звезду, теперь готов в любую секунду превратиться в ненавистный мной фонарь на станции. Но был всё ещё далеко. Я шёл, не сбавляя скорости. Всё замерло внутри меня, замедлилось, и спрашивало: попробуем? Кругом одни трусливые люди, а ты нет. Может и урод, но точно не трусливый.
***
Любовь окрыляет. Неожиданная, такая воздушная, её не ощущаешь, когда она уже у тебя есть. Её не чувствуешь на протяжении всей жизни, но она присутствует, наполняет смыслом всё, чего касается твой взгляд. И иней, и бездомного, и труп животного, и непослушные локоны, и воздух, мёрзнущий прямо в невесомости. Всё видишь и всё любишь. Таким, какое оно есть. Я чёртов испорченный ублюдок. Я испорчу всё, чего коснутся мои мысли. Нет смысла мне поступать в университет и строить из себя беспечного студента, когда я понял суть и состарился в семь лет. Я видел старика с подарками, когда ждал у порога своего дома в разноцветном свитере. Я чувствовал его приближение, зашёл заранее внутрь, сел у подножия ёлки, живой и колючей, пахнущей жизнью, пускающей корни прямо в землю через пол. Она дышала, пьянила ароматом. Зашёл он, старик с белой густой бородой, не торопясь и тихо, смотрел своими дремучими глазами, молча и бесшумно подошёл ко мне в наполненной светом комнате. Я слышал, как на кухне родители готовят утку и салат, красили сиропом пряники. Он подошёл ко мне, спустил с плеча огромную сумку, достал из неё что-то и протянул мне. Я взял это, и он сказал:
- Ты, Отто, многое знаешь о жизни. Но готовься заплатить. Она безжалостна. И тем не менее прекрасна.
Я держал это в руках и понимал, что он говорит мне правду. Он ушёл, так же тихо, как пришёл, пока родители бегали по кухне. Он был там, я видел отчетливо следы у двери. Но потом осознал, что смотрю на свои руки и чувствую, что подарок всё ещё на них. В зал выглянула мама, которую звал голос старика, она нашла меня и улыбнулась.
- Возьми пряник, мой хороший, они горячие, только что с духовки.
Я встал, пошел за ней, и взял пряник в руки. Это был самый вкусный пряник на свете, в нем было столько вкуса, сколько никогда не будет ни в одной еде, я это знал.
***
Я сдвинулся на обочину, отошёл чуть в сторону, чтобы не мешать, если из-за моей глупости он бы засосал меня под свои железные колёса. Повернулся лицом к рельсам, и он тут же пронёсся мимо со страшной скоростью. И сколько было силы в этой скорости. Сидящие в поезде её не чувствуют, я вижу это по их скучным лицам. Когда он проехал, я со смешанным чувством заметил, что с неба падает снег, толстыми хлопьями, как на родине старика, как в сказке. Он так густо повалил, что я не видел неба, запрокинув голову. Всё вокруг мгновенно преобразилось. Не было больше никакого умирающего городка.