Давлеканов Виктор Иванович : другие произведения.

Зачем ты русский

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    kyzyel У меня скопилось несколько не изданных произведений, которые я хотел бы опубликовать. Я инвалид-астматик Москву не могу переносить из-за болезни, а отсылая в СМИ свои произведения не получаю даже ответа. Поэтому я прошу помощи в публикации моих произведений. У меня три серии: Зачем ты руский...; Эхо ушедшей страны; Архипелаг Бардак. Заканчиваю Возврат достоинства. Это, можно сказать, бытопись уходящего времени - повести временных лет

  
   КУЗЪЁЛЬ
  
  
  

ЭХО УШЕДШЕЙ СТРАНЫ

повести временных лет

  

мы - изнасилованное поколенье забыли чести назначенье,

возврат достоинства ещё в нас не созрел...

вирус бессилия нас, что ли одолел?

  
  
  
  

ЗАЧЕМ ТЫ РУССКИЙ ...

трилогия с эпилогом-прологом

Ещё в 1982 году от разоблачительных публикаций в средствах массовой информации

о коррупции в высших эшелонах власти повеяло свежим ветром перемен...

Перестройка началась уже тогда, - долгий путь дорогой в никуда.

часть первая

ПРОИСК ИМПЕРИАЛИЗМА

  

-1-

   В тот яркий и солнечный майский день на запруженной автобусами площади австрийской столицы перед парком-мемориалом павших советских воинов гремела русская музыка. - День Победы порохом пропах... День Победы со слезами на глазах... День Победы, День Победы...
   Но не все, выходившие из парка, русские ветераны выглядели победителями, уж очень снисходительно посматривали на них австрийцы. И большинство советских ветеранов, таких похожих в своих одинаковых костюмах, угрюмо озирались, чертыхаясь, не столько от зависти, как от злости на свою судьбу, которую будто в издёвку красочно расписывали советские средства массовой информации, не только как героическую, но ещё и счастливую. Хмурился невольно и довольно рослый, прямо, золотоволосый русский парень в тёмном костюме, шедший об руку с высокой костистой старухой в чёрном платье и вдовьем платке.
   - Внучек, - чуть заметно пришепётывала она. - Собираешься на войну, обзаведись потомством. Ты последний Стриженов. Вот уже несколько поколений фамилия ваша на грани исчезновения. А мужчины и вовсе, едва доживают до тридцати лет.
   Внук не отвечал, и после короткой паузы она продолжила мягко пилить его. - Зачем тебе Афганистан? Не наша это война. Да и не война это, а карательная экспедиция.
   - Это Генка тебе мозги промыл? Бабатя, ты становишься антикоммунисткой.
   - Ни кем я не становлюсь, - буркнула бабушка и отвернула от него лицо. - Просто надоело копеечки считать. Ты посмотри, победители выглядят побеждёнными.
   Но внук пропустил это замечание мимо ушей, выговорив с некоторой угрюминкой своё.
   - Если армия воюет, где должен находиться её офицер? А я, тем более, заканчиваю курсы армейской разведки. Мне нужна практика, не игровая, а боевая. Что это за офицер разведчик не нюхавший пороху?
   Они уже выходили из ворот, когда их окликнул одышливый старческий голос. - Дарья, Андрей, погодьте! Степановна, стой, чо скажу.
   Можно было не торопиться у русских автобусов стояло лишь по нескольку человек. Они отошли к ограде и остановились, поджидая спешившего к ним ветерана с несколькими медалями на лацканах черного двубортного пиджака. Остановились рядом и высокий ухоженный австриец с молодой рослой девушкой в коротеньком голубом платьице, вроде туники, на длинных бретельках. Андрей отшагнул от них и встал чуть поодаль. Но девушка подошла к нему, будто специально, выставив сочное тело с открытой едва ли не до сосков грудью. Связь с иностранцами ему была ни к чему, и он отступил еще дальше. Но и фрейлин опять приблизилась, улыбаясь как-то уж через чур благожелательно. Это было совсем уж! Андрей с подчеркнутым вниманием стал слушать разговор пожилых людей.
   Русский дед частил деревенской скороговоркой. - Дарья Степапанн! Наши, оказыватца, эти немцы. Немцы, конечно тоже, хоть и австрийцами обзываются. Да они, говорят, против нас русских и не воевали, так понарошку, делали видимость. Ну, на вроде хохлов наших аль белорусов оне. Эт, если сравнить.
   - Поликарпыч, о чём ты? - перебила его Стриженова.
   - А, ну - да! Батька Питера Петровича из наших пленных. Батрачил у них. И получилась, значится, у него с евоной маткой интернациональна любовь. Ну да! Дело бытовое - не запретишь, особенно когда мужиков нехватка. Вот только, как наши пришли, Петра и забрали. Времечко было, больно т, не цацкались. Ежели в плену был, все! Враг народу! Нах, Воркута! Короче, Архипелаг ГУЛАГ ему вышел после Победы. Поди и сгиб, бедолага, где ни то в лагерях. А Питер все пишет, и хоть не помнит отца своего, найтить хочет яво. Аль родственников. Но ни кто не откликается. Вот он и просит нас в это дело впрячься. Говорит, народна дипломатия лучше государственной. Хотит, что б мы поискали его родичей. А ты, Степанна, хоть, быд-то говорят, из начальства, а бедовая. Сразу видать жену краскома, ты за народ всегда горой. И говоришь, прям, как писатель какой, - дед перевел взгляд на австрийца.
   - Как правильно она сказала! Сталин уничтожил большевиков, оставил одних коммунистов-жополистов...
   - Поликарпыч! - одернула старика Дарья Степановна. - Все собрал в кучу, ничего не поймешь. Да и языком не блуди - не дома.
   Она бросила взгляд на внука, и тот незаметно подмигнул ей, кивнув на автобусы.
   - А чего там говорить, не понимая друг друга? Надо переводчика позвать.
   Австриец шагнул к ним ближе и заявил на вполне сносном русском. - Перъевод нье нужна. Разрешайт знакомиться. Я есть - Питер Виллер. Бизнесмен. Это мой дочь Катарина. Завершай учеба гуманитарни университет.
   Девушка перед Андреем сделала книксен и тоже выдала ему по-русски. - Катарина ретро имя. Зовьи менья - Кетрин. Кет.
   Русскому парню ничего не оставалось, как буркнуть свое имя и отвесить легкий поклон.
   Бабушка представилась более пространно. - Дарья Степановна- мать погибшего при штурме Вены советского офицера. А это Андрей, внук мой и капитана Богдана Стриженова и тоже офицер советской армии.
   Внук нарочито вылупил глаза на разговорившуюся бабатю, как он её звал с раннего детства, и та поняла, оборвав свою речь. Видно поминки по-русски с водкой и её хорошо взбодрили...
   Питер Виллер воспользовался паузой и стал обстоятельно объяснять.
   - Ми искайт мой фатер Пьетр Даньилович Власенкоф. Жил близко ваш областны город Энза. Это есть село Алкино. Имел дочь Катарина, рожденья на канун война. Ми много писаль розиск, официальни запрос. Отвечай нам уклончиво. Бюрократ вам многа. Потому, прошу вас, делай свой розиск. Расход я покривай и платить за труд буду. Сразу даю аванс.
   Но Дарья Степановна его перебила. - Нет, нет, Питер. За твои деньги нас могут наказать. Мы и так будем искать твоих родственников, если они живы. Наш край хоть, как говорится, житница России, но после войны у нас был сильный голод. А родственники пленного, понимаешь? Им и талонов не давали...
   Питер воскликнул благодарно. - О! Я зналь бескорыстье руссишь народ. Ви узнайт, если это ист плёхой слючай, где могилка мой предка. Заранее благодарью и прошу принимайт приглашенья отобедайт мой дом.
   Стриженова затруднялась с ответом и отвела взгляд. Ответил дед, тоже раскованный наркомовскими ста граммами.
   - На счёт этого - бесполезняк! Наших туристов, говорят, и в Гедээре, как детсадников, строем и чуть ли не за ручку по улицам водют. А вы, тем более, капстрана.
   - Зачьем? - вырвалось у Кетрин Виллер.
   - Происков империализма боятся, - хмыкнул Поликарпыч и показал пальцем на группу ажиотажно переговаривающихся туристов. - А своих происков развитого социализма не замечают. А оне, вон оне!
   До них доносились нервные восклицания. - Колготки! Контрацептивы! И парфюмерию! Женское белье! И косметика хорошо идёт...
   - Вот именно! Что смотреть там, в музеях и картинных галереях этих?
   - Достопримечательности на открытках посмотрим.
   - Едем по магазинам! А мероприятия, какие запланированы, отметим галочкой.
   Дед крякнул, матюгнувшись по-детски. - В рот, малина! Не праху дедов приехали поклониться, а просто нажиться. Накупют разного барахла, и продадут у себя втридорога. Спекулянты, едрит иху мать! И ведь сажать их опять стали, почем зря. И на хорошие срока. А все равно нет сладу с имя. Распустил Ленька народ. Ну, ужо погодь! Андропов закрутит гайки. Чека не шутит. Мосторг и Кавказ наконец-то начали шерстить. А то, ишь ты, дожили, даже министры спекуляцией занимаются. Сама Галька Брежнева брильянтами из-под полы торгует. Этим-то, чего ещё надо? Зажрались в край! И все мало им. Мало! Всё не нахапаются, падлы ненасытные. Сталина пора поднимать. Не то, точняк, антиреволюция свершится. А у чурок уже и не поймёшь, что творится, как в Прибалтике, советской властью даже не пахнет. Купи-продай только занимаются. Кроме русских да украинцев с белорусами в этой блядской семье народов никто не работает.
   - Иван! - вскрикнула Анна Степановна. - Не у себя дома.
   - А чо? Аль неправду говорю? Пусть и они знают нашу дружбу народов. А то у них все кто в Союзе живёт все русские. Не поймут, что за бугор умеют выехать только прохиндеи и нерусские.
   - Да замолчишь ты?
   Виллеры переглядывались. Улыбка Кет становилась издевательской. Питер чувствовал неловкость. Анна Степановна направилась к группе туристов, бросив на ходу:
   - Поговорю с переводчиком.
   Подошла к аккуратненькому уже немолодому мужчине и заявила без обиняков. - Вениамин Григорич! Австрийцы приглашают нас в гости.
   Тот сделал страшные глаза. - Стриженова! Вы в своем уме?
   Катарина возмущенно спросила. - Общенья с австрийска граждан есть вам амморальни поступка?
   Андрей не нашелся что ответить, отозвался на реплику дед. - На самом деле, хрен-те чо и сбоку бантик! Будто зеков вывели на экскурсию. Хорошо ещё без овчарок.
   Кетрин ехидно фыркнула, перехватив взгляд Андрея. - Боисся, примерни комсомоль!
   Тот буркнул ей в пику. - Я даже коммунист, смелая фрейлин.
   Девушка на мгновенье замерла от удивления. Но снова ехидно вымолвила:
   - С вам всё ясна! Шаг леви, шаг прави - низзя! Вперъёд победа коммунисмус.
   - Сейчас уже не те времена, фрейлин Виллер. И свободы теперь у нас даже побольше, чем у вас. Я то могу шагать в любую сторону, а вот вы без денег - никуда!
   - Свободни коммунист за демагогий прятайт свой боисся без конвой по Виен гуляйт?
   И ему до того стало за Державу обидно! Андрей пошёл с Кет Виллер "без конвой по Виен гуляйт"

-2-

   Но скоро же политиканствующая Андромеда надоела ему до чертиков. Как у них хорошо, а у нас плохо Андрею и дома надоело обсуждать. А тут он воочию видел, постоянно натыкался взглядом на несоизмеримо высокий уровень жизни австрийцев по сравнению с нами. И атмосфера благожелательности, царившая вокруг, отнюдь не умиляла, а скорее раздражала, вызывая мелкотравчатую зависть. Тут пили и любили на каждом шагу. Жить для себя здесь не считалось зазорным. А главное, ни одной хамской морды. У него вырвалось невольно:
   - Вы изжили в себе мужика. Не крестьянина-бауэра, а этот, субстрат стадной, покорной брыкливости. Аморфную амебность. Жрало и испражняло - простейшее.
   Кетрин и вовсе восторжествовала. - Ми не делям светли будущее для внук. Это он деляй сам по свой вкус и возможность.
   Общаться совсем расхотелось. Несмотря на ужасное произношение, у этой красивой язвочки империализма был богатый русский лексикон и хорошее знание изнанки жизни страны Советов. К тому же, сочная девичья плоть, едва прикрытая полупрозрачным платьицем, вызывали совсем другие мысли и чувства. Тряхнув головой, будто отгоняя досужие мысли, Андрей вымолвил с угрюминкой, не воспринимая болтовни Кет.
   - Пожалуй, хватит с меня этой без конвойной прогулки. Скажите, как мне добраться до гостиницы?
   Кет порывисто схватила его за руки, остановившись. - Но у нас только начинай взаимо понимай.
   Андрей слегка поморщился. - Никогда вы нас, русских, не поймете.
   - Зачьем? - воскликнула Кет в своей манере.
   - Не было у вас жен декабристов. И королевичи ваши не женились на лягушках.
   - А королевич-пастух? Золушка.
   - Пастухом королевич только притворялся, роль играл. Да и Золушку встретил в образе прекрасной принцессы. Жены рыцарей ваших не шли добровольно за мужьями в рабство.
   Кетрин застыла перед ним с широко раскрытыми глазами. Тут только до нее стал доходить истинный смысл русских сказок. Она пролепетала в крайней растерянности:
   - Но это есть невозможен подвиг идти в жизненни рабство или жить с мерзка тварь.
   Теперь уже Андрей торжествовал. - И под танки за родину вы не бросались. Не закрывали доты своими телами. Боеприпасы кончались, и немцы в плен сдавались. А русские шли в штыки!
   Кетрин молчала, склонив пышноволосую, какого-то неопределенного цвета с белесыми прядками, голову. Но медленно шла, упрямо увлекая его к скверу. Там было летнее кафе со столиками под зонтами и эстрадкой. Несколько молодых женщин стояли в очереди перед помостом, на котором раздевалась до Евинова вида еще не тридцатилетняя блондинка, пританцовывала, изящно разбрасывая нижнюю одежду по сторонам.
   Андрей выдернул руку из ладошки Кет. - Я же сказал, хватит с меня впечатлений.
   - Ещё не вечер. Кюшат будем?
   - В смокинге в бардак не ходят.
   Кет вытаращила на него глаза. - Но это не есть бордель. У нас можно такой мест показывай эротик. Можно вибирайт женщина на лубов айн момент.
   Тут уж Андрей стал понемногу шалеть. Он думал, что в России преувеличивают свободу нравов на Западе, а уж то, что, будто, мужья хвастают, если их жён за сто марок - просто анекдот. Но тут всё подтверждалось. К, еще не одевшейся, сошедшей с помоста под громкие восторженные крики зрителей, женщине подступил пожилой мужчина и стал отсчитывать ей купюры. Медленно, явно торгуясь. А уже другая раздевалась. Покрутила мощным задом с клоком волос в паху, и стала делать мостик. Тяжело и коряво. Но довольно соблазнительно. Некоторые смеялись. Поклонников пышных форм было больше, и аплодисменты заглушили издевательские смешки. А торгующаяся парочка скоро договорилась. Девушка выхватила у мужчины купюры и, помахав ими, показывая всем, с задорным криком скрылась за занавеской сбоку эстрады. Нырнул за нею и покупатель любви на один момент.
   Андрей издевательски хмыкнул. - Так же у вас и с религией. Не верите, а удовольствие получаете. Ходите в костел или кирху, как в театр на представление, заказывая кресла по средствам.
   Теперь уже Кет затруднялась с ответом. - Найн, не все так деляй. Так поступай супер современни человек.
   - Скорее, супер дикий...
   Катарина легонько тронула его за плечо и предложила. - Идьем солидни ресторант.
   - На это у меня нет денег.
   - Ду майн гаст. Э-э-э... Гость. Я угощай.
   Он грубо спросил. - Фрейлейн, что вы от меня хотите?
   Кетрин кокетливо засмеялась. - Хотел делять тебье происк империалисмус с ай-ловью.
   - А любовь здесь при чем? - не принимал ее тона Андрей, сохраняя серьёзный вид.
   - Я есть, как ваш совьет пионэр. Хочью все знайт! Каким ти парень есть.
   - Мне пора в гостиницу.
   - Я вам не интерэзант? - обиделась Кет.  
   - Спасибо за экскурсию. Я много познал за эти неполные два часа.
   - Вам не энтерезант, как есть интим общенья разни по образ жизнь юнген люди?
   И он выдал ей курортный прикол. - Случайные половые связи - это неэтично. Кроме того, они приводят к венерическим заболеваниям, как-то: гонорее, сифилису и так далее.
   Но она перебила его, успокаивая. - Ми делям безопасни секс.
   Андрей попросту опешил. В России всегда было достаточно раскованных женщин. Но что бы так! Даже завзятая русская блудница ждет инициативы от мужчины.
   Кет быстро поняла причину его замешательства и приобняла с виноватым видом. - Прости. Забиль ваш ретро отношений. У тебья есть невест или жена?
   Андрей лишь судорожно сглотнул, ничего не ответив. Кетрин как бы оправдывалась:
   - Западни европейска женщин нет стыд иметь инициатив в секс. Ми есть с мужчин равноправно. Это не есть декларация намерений, как ваш женщин. Натюрлихь. Ми тоже имей удовольства от занятья секс. Все равны. Давай-бери удоволства друг друг.
   Она заглянула близко-близко ему в глаза и предложила. - Я знай, вам есть три ден до отъезд. Идем пустой вилла мой подруг.
   И задорно рассмеялась. - Я слишаль, вам и лубов другой. Хочу знайт, лубов русска.
   Ну, кто устоит против такого пикантного происка империализма? Все инструкции мигом вылетели у Андрея из головы. Разведчиками, видимо, рождаются. Он поехал с Кет Виллер за город на пустующую виллу подруги.

-3-

   Такие виллы Андрей видел только в кино. Таксист высадил их у массивных, выполненных под старину ворот с каменными столбами и они прошли по плиточной дорожке к двухэтажному дому с крытой галереей. В условленном месте Кет ключа не нашла. Пуча нарочито глаза и нервно посмеиваясь, стала возиться с окном от самого пола до потолка и открыла, было, его, но внезапно, оконная створка хрустнула и осыпалось стеклом... Фыркнув смешливо, Кет схватила растерянного парня за руку и затащила в большой холл с диваном, креслами и баром и сразу сбросила туфли, встала перед ним вплотную, грудь в грудь. И Андрей, волнуясь, положил ей руки на талию. Кет не хихикнула, а фыркнула с показным испугом, и дернулась от него. Он сжал её сильнее, злясь. Понял, что от русского ждут азиатского. Смеясь, она стала вырываться. Бретельки на платье лопнули и оно соскользнуло с её плеч. Запутавшись в нём ногами, девушка упала на пол, охнув от боли. Андрея буквально затрясло от вида сочного женского тела с рубенсовскими формами, но он осадил себя и откинулся на спину, прекращая игру. И Кет сама кинулась на него, игриво смеясь.
   - Я голь и ти будь, как соколь.
   Она сама его раздевала. Мало того, осердилась.
   - Ти, как маркиза из Декамерон, хотель во сне без грех секс иметь.
   Потом и вовсе заговорила по-русски ещё непонятнее. Злясь больше от досады, что и тут была обыкновенная похоть, чем от желания, Андрей грубо подмял её под себя, не пытаясь казаться вежливым и нежным, и буквально насадил её на чресла. Кет закричала! Громко и пронзительно. Он испугался и замер, думая, что причинил ей боль. Но она сама стала тыкаться в него, воя что-то на своём языке. И тогда Андрей дал волю чувствам, поняв, что от него требуют именно звериной первобытной любви. Стал бить бёдрами со всей силой, наращивая темп. И она вскоре обмякла в его руках. Но он продолжал соитие, не сдерживая чувств, только немного сбавил темп...
   И вскоре она снова стала оживать, отзываясь на ритмичные проникающие удары, словно в бреду, прильнула губами к нему и забесилась буйно помешанной...
   Потом опять обмякла и успокоилась, оплетая его руками и ногами, вжалась всем телом, старательно подмахивала и ласкала пока он не кончил...
   В расслабляющем полубреду они лежали довольно долго. Кет приподнялась и глянула на него ошалелыми от полученного удовольствия глазами, выдохнула страстно.
   - О! Я поняль лубов русска. Лубов русска, есть рай на земле.
   Самка в Кет прекращалась или в более возвышенное состояние обращалась. Она буквально облизывала его, тормошила, но уже не напористо, а ласково. Становилась русской, не брала, а давала.
   - Хочу деляй тебе, как ду мне. Ошеломляйт остри наслажденья. Чтоб поминаль руссишь лёйтнант, ми есть потомка францойшь королева Антуаннэт.
   Пышное тело, возбуждавшее лишь похоть, преображалось в возвышенную плоть богини.
   Это был красивый и чувственный фильм. Порнофильм! Но ни какой развратности, хотя Кет то бесится азартной самочкой, владея им, то ластиться нежной кошечкой, старательно давая ему наслаждение, вновь и вновь возбуждая изощренными ласками. Его тело полностью принадлежало ей, а её - ему. Она наслаждалась им откровенно без какой-либо толики жеманства или натянутости...
   Выпивая и закусывая, уходя в ванну и принимая душ, они продолжали любовную игру. Соитие продолжалось во всём. Они были два в одном. И это было особенно приятно. И ещё приятнее было ощущать себя владельцем молодого, сочного тела, готовно отзывающегося на все твои желания...
   - Деляй мне так! - кричала Кет в упоении, меняя позы и способы соития. - Так тебе лютше? Так? Гавари, как? Гавари! Хочу деляйт тебе харашё. О! О! О!
   И снова уходит в очередной оргазм...
   Пришел Андрей в себя только, когда Кет совсем обессилила, расплывшись под ним спущенным надувным матрасом. - О! Мили, майн либер фройнд. Майн ласков, нежны зверь. Ти есть Тигер. Рашен тигер. Найн. Голден тигер, - шептала она в любовном бреду.
   Он откликнулся. - Меня ещё в школе Тигром прозвали.
   И ему захотелось любить. Да, только сейчас. До этого было только хотение. Он прильнул к её устам, но губки её были вялыми.
   - Мне нет в теля мест для наслаждайсь. Я есть живой труп. Найн! Найн! Ангел в Эдем!
   Она была пьяна, хотя и мало пила. Да и он тоже был пьян не от вина.
   - Лубов с тебья мне рай на земля.
   Андрей дрогнул, голос Кет уже был трагичен, да и им начали овладевать печальные мысли. Ещё сутки, а там домой. И переписываться с нею нельзя будет.
   Кет обняла его и расслабленно попросила. - Тигер, бери менья свой рука. Обнять. Так сказаль?
   У него окончательно отлегло всё подспудное. Такие уж они, ценят в первую очередь себя и прощают чужие слабости. Но и это не порок, если ты не переступил моральный порог.
   Катарина проснулась раньше и первым делом стала кормить свой нежни и ласкови Тигер, поставив перед ним журнальный столик с закусками. Только сейчас он осмотрелся и глянул на свои командирские часы. Они кувыркались уже более суток прямо на полу, в большом холле с высокими, от пола до потолка, итальянскими окнами. Одно из них, угловое, было разбито. Ощущение было, что это всё продолжение сна. И холл с баром, и английский газон с редкими соснами за окном смотрелись красивым кадром из аммэрикен филмз. Да, это и был аммэрикен филмз. И из него не хотелось уходить. Особенно от этой милой в своей бесстыдной непосредственности юной женщиночки. Андрей чувствовал, что, подобную ей, не найдет в России, мрачнел от предстоящей разлуки. Пора было завершать это ошеломительно яркое и чувственное рандеву. Красивая и любвеобильная Кет, видимо, была и неплохой хозяйкой, что-то заварила, поджарила, он ел с большим аппетитом. А водку Смирнофф не надо было даже заедать или запивать. Случайно Кет попалась на глаза дамская сумочка, валявшаяся у разбитого окна, она поползла к ней, проговорив растеряно.
   - Ми деляль колоссаль проблем. Зарождаль киндер.
   - Может, обойдется? Подмойся хорошенько. Теперь будем пользоваться презервативами
   Но настроение Кет тут же переменилось, она выхватила из сумочки несколько пакетиков с балдеющими на них женщинами и высоко подкинула вверх к самому потолку, вскрикнув бесшабашно.
   - Тепьер кондом нье нужна. Дьен Победа нам будет киндер - Победа. Виктор!
   Но любовник восторгов ее не разделял, она сразу же заметила это. Спросила с испугом:
   - Тебья нет ко мне лубов?
   Он обнял ее и вздохнул тяжело. Ну что ей было сказать? Как и партийную, так и военную карьеру не сделать в Союзе с женой-иностранкой. А с его знанием двух языков, французского и английского и солидным уже для его лет разносторонним образованием карьера ему светила. Его уже отличили, сразу же с курсантской скамьи направив на курсы армейской разведки. И, видимо, доверяли, разрешив выезд за границу. Андрей снова тяжело вздохнул, обнял нежное тело еще сильнее.
   - Кет! Мне ни с кем не было так хорошо. И, наверное, никогда больше не будет. Но жениться на тебе я не могу.
   Она подняла на него грустные глаза, возразила несмело. - Но вам теперь есть разрешенье иметь брак с иностранни граждан.
   Ему стало совсем нехорошо. В какой-то степени даже стыдно. И он тоже вместе со всеми клеймил карьеризм, но в душе, не признаваясь даже себе, стремился сделать карьеру. И чтобы хоть как-то смягчить свой отказ, он рассказал ей, в какую попал ситуацию накануне отъезда в Австрию...
    

-4-

   Классически, как стойкий оловянный солдатик, лейтенант Стриженов влюбился в белокурую бестию-танцовщицу, заканчивающую в этом году хореографическое училище. Однако еще не леди Гамильтон не за генерала замуж выходить не собиралась. Она только что начала играть эту роль, танцуя в ресторане при отеле, где в основном останавливались высокопоставленные советские чиновники, наезжавшие из столицы для всевозможных проверок и иностранные делегации и бизнесмены. Окончательный разрыв, хотя и назревал давно, произошел, как всегда, неожиданно. В тот день белый лебеденок в балетной пачке, шипел на него в волшебных сумерках закулисья рассерженной гусыней, отметая упреки в неблаговидном поведении:
   - Сам лови момент, пока у бабья на тебя еще глаза горят. Золотая Рыбка перед ним икру мечет, а он будто и не замечает.
   - Лялька! Ты что мелешь? Или заигралась совсем?
   - Учти, я буду вершинкой только золотого треугольника. Ищи себе жену по уму.
   За полгода знакомства с нею, у Андрея сильно изменилось представление, как об артистах, так и об армии. Артисты и офицеры были очень похожи, та же игра, она захватывала и личную жизнь. Но уровень не то что образования, а хотя бы начитанности у большинства артистов и офицеров был весьма скуден, и игра превращалась в глупый фарс, который они сами в первую очередь и чувствовали. Только парад и сцена были красивы и возвышенны. Закулисьем же и служебными буднями управляли блат, взаимное подсиживание и неприкрытое угодничество...
   - Будь Николаем Ростовым, а не зачуханым поручиком Ромашовым, - продолжала она поучать его.
   - Уж не роль ли Наташи Ростовой примериваешь?
   - Я то найду себе добродушного номенклатурного отпрыска. А вот тебя, точно, ждет бессмысленный подвиг Андрея Болконского...
   Больше говорить им не дали, раздалось низкое прокуренное сопрано. - Алевтина Антипова! На выход!
   Лялька метнулась к сцене размашистыми балетными прыжками. Шла генеральная репетиция Первомайского концерта, утверждали номера, вокруг царила нервная суета, на офицера ни кто не обращал внимания. Однако, оказывается, не все. Тут же, словно из засады, к нему вышла статная, красивая и ухоженная молодая женщина его возраста с сочным темно карим взглядом больших глаз. Та самая Золотая Рыбка, бывшая его одноклассница Татьяна Рыбкина, член горкома комсомола курирующая театр, упорно скрадывающая его терпеливым охотником.
   - Суровый с женщинами воин полюбил? - фыркнула она с нарочитой издевкой.
   Лейтенант ощерился в глуповатой улыбке и ответил невпопад с подчёркнутой придурковатостью. - Ага! Погода нынче хорошая.
   Татьяна Рыбкина не смутилась. - Бери свою Ляльку и едем ко мне на дачу. Лес, речка. Ночь у костра с шашлыками...
   Не дождавшись ответа, спросила. - Или у твоей пассии более утонченные желания? Можно и в ресторане поторчать.
   Поняв, что её ни чем не проймешь, он не по-джентльменски, повернулся к ней спиной и зашагал по служебному коридору в фойе. Тут же исподтишка злорадно фыркнули. Таню передернуло от негодования, схватив со стула кожаный плащ, она стремительно помчала за ним. Но Андрея уже не было в фойе, она вышла на крыльцо. Прямо, золотоволосый лейтенант в офицерском плаще стоял, облокотившись на перила, курил неизменную свою беломорину, фуражку он держал в руке. Таня стала цепенеть. Это было какое-то наваждение, ноги отнимались, лоно наполнялось неимоверным желанием. И не было сил бороться с этим, она подошла к нему. Грубость от него воспринималась как от отца. Всё равно она его любила...
   ...До восьмого класса Таня как-то не замечала этого мосластого и угловатого мальчишку. Пацанва! Она уже во всю крутила со взрослыми парнями и была не девочкой. Класс их был не, как в кино. Стая ехидных зверушек, где каждый норовил укусить слабого или зазевавшегося. Так Таня и поступила, подложив большую, мебельную кнопку, закамуфлированный в ажурный кружок гвоздик, на сиденье воображале - вундеркинду Юрке Чебыкину. Взревев от боли, тот тут же определил виновницу и свалил её на пол оглушительной оплеухой. Неожиданно за неё заступился Андрей, потребовав, чтобы Бык извинился. Чебыкин занимался штангой, да и по весу превосходил почти раза в два Стриженова, он хамовато ощерился.
   - Этого котёнка я ещё не трепал...
   Однако размашистый, богатырский удар завяз в цепком захвате худого, голенастого мальчишки, Чебыкин с вывернутой за спину рукой ткнулся носом в ноги поднимавшейся Татьяны. Но Юрка упрямо молчал и не извинялся, Андрей не стал его мучить, проговорил лишь назидательно.
   - Я тигрёнок, а не киска.
   - Нашёл за кого заступаться.
   - Даже на дрянную девчонку не следует руку поднимать.
   Таня вспыхнула. - Я - плохая?
   Андрей глянул на неё не по-мальчишески строгим холодным взглядом и ничего не ответил, ушёл на своё место. Уязвлённая до глубины души, Таня села за парту и только сейчас бурно разрыдалась...
   Вечером, дома Таня всё хорошо обдумала и решила круто исправляться, чтобы привлечь к себе его внимание. Это было в мае, вскоре прозвенел последний звонок, мелькнули экзамены. Лето она провела очень скверно, впервые с нетерпением ждала начало учебного года и на первый звонок пришла скромной девочкой в платье ниже колен. Однако Андрея Стриженова среди девятиклассников не было, он поступил в Суворовское училище.
   Снова они встретились лет через пять в ДК на одном из последних Новогодних утренников для школьников. Прямо золотоволосый курсант (на него всё бабьё пялилось!) стоял в очереди к театральной вешалке с двумя девочками подростками. Лупоглазый, гадкий утёнок, по родственному, прижимался к нему. Другая девочка-мальчишка стояла рядом и даже не пыталась скрывать обожания к своему кумиру. Однако он, явно, не забыл сочных вишенок, которыми Таня и постреливала в него. Андрей изредка бросал короткие взгляды на кавалерист-девицу в маске, весело болтавшую в компании сказочных и исторических персонажей. Но к ней так и не подошёл. Она подошла к нему сама. Вздёрнула на лоб маску и смешливо вымолвила.
   - Ку-ку! Это я - Танька Золотая Рыбка.
   Он вежливо удивился. - Татьяна Николавна! Сколько лет. Сколько зим.
   - Тормозим! Мы с тобой однокашники. Выкать не обязательно.
   - Увы! Не тот уровень.
   - Высоко взлетел?
   Тогда петлицы и эмблемы десантников были, как у летунов, поэтому Таня и предположила, что он лётчик. Андрей опроверг её догадку.
   - Да, нет. Я не летаю, а только прыгаю. Это я о тебе. Мне не дотянуться до твоего уровня.
   - Тогда я к тебе спрыгну.
   - Можешь расшибиться о твердь жизни честного советского человека.
   Таня делано рассмеялась. - А ты подхватишь меня в свои крепкие руки.
   Андрей промолчал, Таня с ходу предложила.
   - Как раз подбирается хорошая компашка. Едем ко мне на дачу. Отметим, так сказать, встречу однокашников.
   Но Андрей вежливо отказался. - Увы! Сестрёнка не отпустит. Мы и без того живём с нею в разных семьях, хотя бы в каникулы пообщаться. Да и друзей нельзя обойти - обидятся. Так что, ни как не могу. Все дни, как у дипломата, расписаны чуть ли не по часам.
   Его уже звали, девчонки получили шинель и шапку и нетерпеливо дёргались, на Таню они смотрели, как на самую последнюю "бэ". И снова Тане пришлось уйти от него словно обкаканой...
   В тот вечер Таня напилась до поросячего визга и разогнала свою подхалимную кампанию. Папа её был председателем горисполкому, по-нынешнему, мэром почти миллионного города, к тому же, она была ещё и красива, поклонников - что двор наследной принцессы.
   Отлёживалась она пару дней и, сломав гордыню, по Высоцкому только на лыжах пошла его по городу шукать. Нашла на знаменитой горке плюс - минус, с которой мало кто мог спуститься. Андрей тоже её не прошёл, чуточку не дотянул до гребня горки минус и скатился вниз уже не на лыжах, где Таня стояла в небольшой толпе лыжников. На лыжи в этот день она ступила первый раз за несколько лет, устала, и вид её был довольно жалок. Она даже не хотела к нему подходить в таком виде. Но! Голова её уже не соображала, ноги сами вынесли её к нему. Андрей удивлённо смотрел на неё, поняв, что лыжные мучения она принимает ради него.
   - Что с вами, девушка?
   - Влюбилась я зверски в тебя. Ещё тогда в школе, когда из-за меня ты Тигром стал.
   Андрей хмыкнул. - Ну, это пройдёт.
   - Сколько лет уже не проходит.
   - Всё это блажь избалованного вседозволенностью номенклатурного чада. Я привлекаю тебя лишь своей недоступностью и пуделем для барчонка становиться не намерен.
   Таня отчаянно вскрикнула. - Но это не честно. Сними эти чары своей доступностью.
   Он несколько оторопело молчал, Таня уныло предположила. - Невесте верность хранишь?
   - Да нет у меня ни кого
   - А что тогда недоступный такой?
   И Андрей неожиданно согласился. - Ладно, наступай. Только душу не замарай.
    
   Когда Андрей уехал в своё Рязанское, Тане так и показалось, что привлекал он её лишь своей недоступностью. С ним упоительно было только факаться, попросту она впервые получила настоящее чувственное наслаждение от соития, потому, что до сих пор не знала по настоящему сильного мужчину. В общении же Стриженов оставался всё таким же идиотом, честным до дурости. И друзья - подруги были ему под стать. За неделю общения они довели её до белого каления своими дачными и банко - закруточными советами, приёмами морального воспитания детей, как обновить одежду и дёшево питаться. И, конечно же, рассуждения, что надо делать для страны и народа. Для неё всех этих забот не существовало, всех этих "честных советских человеков" она снисходительно презирала. Это было тут же замечено, и в весёлой компании она оставалась одна. В прощальный вечер Таня попросту сорвалась, обозвав его Андрюшечкой - дурачком. Но он лишь фыркнул на это. - Может, царём стану? У нас в России правят или маньяки или дураки.
   Таня и вовсе психанула, выскочила в прихожую и стала поспешно одеваться. - Будешь царём у Марьи - ударницы комтруда в дружной только в беде коммуналке.
   Он фыркнул, как показалось ей удовлетворённо. - Ну, вот видишь? И эта блажь у тебя прошла...
   Рассталась она с ним без сожаления, так и бросила ему ехидно, когда он вышел за нею на крыльцо. - Андрюша сделал меня сексуальной женщиной, теперь Андрюша может уйти.
   Он не пошёл её провожать, тут же шагнув обратно в открытую дверь...
   Но, увы! Восхитительные ночи с Андреем не забывались и ни с кем не повторялись. Месяца через три она уже измогла, от соития с другими получая лишь кратковременное удовлетворение. Оказывается, дело не только в одном лишь траханье. Таня снова затосковала. Даже ругня с ним была интересна. Сравнения с ним не было. Однако летом Андрей так и не показался, явно, избегая её. Вначале сентября Таня всё-таки раздобыла телефон десантного училища и позвонила ему. Но возобновить отношения Андрей отказался. Через несколько дней она снова позвонила ему, услышав её голос, он положил трубку, не вымолвив ни слова. И золотая осень ушла. Она совершенно изнемогла и, сразу после Октябрьской, Таня курировала ДК от райкома ВЛКСМ, поехала к нему в Рязанское десантное училище.
   Но Андрей не выходил...
   И тогда она встала генералом Карбышевым на морозе, скинув шубку, и пригрозив дежурному по КПП. - Замёрзну, но не уйду пока не увижу курсанта Стриженова.
   И Андрей таки вышел. Поцеловал растроганно и застыл счастливый. Оказывается, он её любил ещё до того, как она его заметила...
   С папиными связями ни чего не стоило перевестись в Рязань. И здесь она запопугайничала в комсомольском обезьяннике по отделу Культуры, к тому времени Таня окончила партшколу комсомольских работников после Культпросветучилища. Они прожили больше года без оформления брачных отношений. Андрей отложил свадьбу на выпуск. Этот испытательный срок они выдерживали с трудом. Нет, его она любила, не выносила его друзей, а особенно их деловитых и экономных подруг балансирующих на грани героической нищеты. Как стирать и готовить, дачные и банко закруточные интересы её, обеспеченную всем, особенно раздражали. И он тоже был таким, не любил деликатесы, заставляя её готовить простую здоровую пищу. А те стервы и вовсе издевались, ладно там когда у себя принимали и, когда в гости приходили, приносили свои кулинарные шедевры. Ссоры вспыхивали по самому ничтожному поводу. И только уединение приносило умиротворение. Но дома Андрей не желал сидеть, в его компании Таня была не белой, а через чур ухоженной и богатой вороной, у честного советского человека тогда аллергия на богатых была, вот и представьте, каково ей было. Андрей оказался прав, они находились на разных уровнях понимания жизни. Тане, попросту, становилось скучно и неуютно в этой семейной повести с настоящими человеками. Она привыкла к всеобщему поклонению, а тут ею, мягко говоря, не восторгались. Папа был далеко, и в комитете ВЛКСМ приходилось работать. А работа, это такая занудная скука! Особенно с этими идиотами - артистами. Таня уже стала побаиваться предстоящего брака, дальнейшей жизни не с ним, а с его сослуживцами где-нибудь в небольшом гарнизонном городке. Надо было что-то решать. Она уже понимала, что на его уровне жизни она не сможет удержаться. Приближались выпускные экзамены, Андрей уехал на стажировку, Таня сама напросилась в село на посевную. Но и там было скучно даже в раскованной командировочной компании партийных толкачей. И не то, что она хотела, все девчонки - бабёнки без излишнего стеснения разбредались к вечеру по парам. И она тоже стала ходить в лесок с парнем, как в деревне глумили, ползуниху собирать. И всего-то пару-троечку раз. Ей самой от этого было неприятно. Парни вообще только в компании веселы и остроумны, и этот таким же скучным занудой оказался. Они возвращалась в гостиницу на рассвете. Мужской пиджак был накинут на её не мёрзнувшие плечики. Таня рассуждала, чтобы сгладить впечатление от, по сути, подленького вороватого соития.
   - Ну, когда мы будем жить по западному? Родили от себя, а потом ни какой ревности. Половое сношение с другим, если муж находится в длительной командировке, разве измена? А с презервативом, это, в общем-то, такая же мастурбация...
   Любовник баснул. - Да, там жена и при муже может заняться петтингом с другим.
   - Вот именно! И муж без меня пусть сексуально не голодает.
   - Да и так, натурально если, подмылись и опять чистенькие.
   Внезапно с лавочки за кустом сирени, который они обходили, поднялся рослый курсант в полевой форме. Вышел на асфальтовую дорожку, поправляя пилотку по-солдатски, эдак, пальцем от носа ко лбу, и прошёл мимо, будто их не было.
   На этот раз в ней ни что не шевельнулось, правда, и облегчения она не получила. Всё чувственное в ней вдруг испарилось, лишь мелькнула мысль, и нечего теперь решать. Она скинула пиджак резким движением плеч прямо на землю:
   - Больше ко мне не подходи.
   С тех пор она, как царица Тамар, безжалостно отрубала чувства на рассвете одноразовым любовникам и уже думала, что освободилась от любовных чар...
   Но вот он вновь появился.
   Таня вышла из горестных воспоминаний и ближе подступила к Андрею. Только начинало вечереть. Зажигались фонари, но в пол накала. Мокрый после дождя асфальт лоснился отражениями сполохов рекламных огней. Здания окутывались сиреневым флером надвигавшихся сумерек. Наступала та минута, минута очарования зарождающейся светлой соловьиной ночи северных широт. Проняло и Таню.
   - Любить хочется. Преданно и нежно. Одного. И на всю жизнь.
   Стриженов хмыкнул. - Обкурилась?
   - Третий раз уже в тебя влюбилась! И это насовсем.
   - Ну вот, снова у тебя, как у людей - любовь появилась, - вымолвил он, не скрывая издёвки.
   Она прикрыла глаза от нового унижения...
   Тут громко захлопали двери, на крыльцо высыпала стайка молодых артистов, заскакала вниз по ступенькам, направляясь к автобусной остановке. Вскоре появилась и Бестия в белом плаще, перетянутом в талии.
   - Чао-какао, тененте! - закричала она, помахав им ручкой. - Не буду мешать, такая жена меня устраивает.
   - Антипова! Ты с ума сошла! - ахнула Рыбкина.
   Но девчонка уже скакала вниз по ступенькам. Таня вспыхнула:
   - Что она себе позволяет?
   Андрей скривился. - Все вы берете пример не с матерей, а блядей, - и, махнув через перила, пошёл, не спеша, пересекая площадь, чтобы обойти остановку и не встретиться с Бестией.
   Потом перешёл дорогу и зашагал по другой стороне улицы обратно. Пронёсшееся было мимо такси, неожиданно притормозило и сдало назад. Открылась задняя дверца, Татьяна выглянула из машины и окликнула его угрюмо:
   - Эо! Суровый с женщинами воин, садись. Подвезу куда тебе надо.
   Но лейтенант шел, не сбавляя ходу по тротуару, и даже не посмотрел на нее. Дверца захлопнулась, такси стало набирать ход, но вновь затормозило из-за остановившейся впереди машины. Тут же раздался звонкий крик Бестии.
   - Заслужил эту ночь, мой верный рыцарь!
   Дробный стук каблучков будто подстегнул лейтенанта. Он рванул вслед медленно удалявшейся машине тигриными прыжками и, вломившись в заднюю дверь, попал в тесные объятия ошеломленной от радости Татьяны...
    
    В Австрию его провожала Таня. Антипова нашла их в митинговой толпе на перроне, не поздоровавшись, вымолвила угрюмо.
   - Прихватила я...
   Андрей немного растерялся. - Триппер или чего покруче?
   - Дурак! Забеременела я. Но сейчас на корягу мне лезть нельзя. Предложили гастроли.
   - Ну а я здесь при чем?
   Лялька смотрела Тане в глаза. - Помоги.
   Та язвительно вымолвила. - Плод за тебя поносить? Так и я это время, что была с ним, не предохранялась.
   - Вам мой ребенок ни к чему.
   Андрей все еще не приходил в себя, поняв, что попал в двойную ловушку.
   - А тебе, зачем дитя без отца? - спросил он Таню.
   - Здорового и сильного самца для своего ребёнка хочу, - парировала Рыбкина язвительно.
   Андрей замолчал.
   Таня обняла его покровительственно. - Да не боись. В свободе я тебя не ограничу.
   - Мне всего лишь двадцать три года. Это азиаты и закомплексованные придурки рано женятся.
   Антипова поддержала Татьяну. - Дурак! Женись на ней. Без жены со связями так и останешься сапогом чищеным. Лучше бы ты на прапорщика выучился. У тех хоть навар со службы имеется. А у тебя, что будет без номенклатурной бабы? Бесплатная форма да паёк.
   Андрей с нарочитым удивлением выслушал её тираду. - А ты то с чего так обо мне печёшься?
   - Нужен ты мне! Нищету плодить.
   - И мне от прости-господи дети не нужны, - Андрей тронул Таню за предплечье. - Помоги ей освободиться от дитя. Ему такая мама не нужна.
   Алевтина возмутилась. - Я танцовщица, а не проститутка. И кроме тебя никого еще не имела. Это только в кино блондинки блудливы. Мне мужчин и на дух не надо. Никакого удовольствия до сих пор я так и не поимела, кроме как противного чувства детородную бяку вымывать и страха, что залетишь на корягу.
   Андрей хмыкнул. - А вообще-то мне нужна жена, холостых офицеров в Афган не направляют.
   Таня спросила довольно. - Так я готовлюсь к свадьбе?
   Он врезал солидной партдевочке по заднице! Таню покоробило, но она смолчала.
   - Ладно, ля-ля! Меня ждет Австрия! Как вернусь, все и обговорим окончательно.
   Они не заметили, что закончился митинг, проводники уже громко призывали завершить посадку. Андрей направился к своему вагону и долго махал Тане рукой из-за спины проводницы.
    

-5-

   Катарина совсем поникла, когда он закончил рассказ. Прижалась к нему и вымолвила трагично:
   - Зачьем ду руссишь? Зачьем?
   - Чтобы спиваться или в послушное состояние обращаться, - хмыкнул он, чтобы не драматизировать ситуацию.
   И ему тоже становилось нехорошо. Затягивала любовь, красивая, как в кино. Глупое сердце снова хотело любить. Но надо было ломать чувства. Он вымолвил хмуро.
   - Пора собираться.
   Откинулся на спину, устремив невидящий взгляд в потолок. Но Кетрин прильнула к нему и снова стала ласкаться. И снова они слились в упоении. В упоении щемящей до боли в сердце тоски. Андрей дал ей время пережить свои ощущения, и поднял за руку, заставив сесть. Налил водки в бокалы и проговорил в грустной задумчивости.
   - Прощальный бокал поднимаем.
   Кет порывисто вскрикнула. - Андре! Останься Аустрия. Только здесь тебе будет достойни существованье. Я есть един наследник. Мой папи - аппер мидлз класс. Немного мало миллион состоянье имеет.
   Он выпил вкусную водку одним махом и хмыкнул. - Такое же мне и на родине предлагают.
   Выпить прощальный бокал Кет не смогла, зарыдала в голос и пролила вино на себя. Фужер, хрустнув, развалился на несколько осколков, оцарапав колено и ладонь, когда она пыталась схватить его. Андрей долго её успокаивал, прижимая к себе. Потом сказал решительно даже шлепнул по попке.
   - Кет, мне пора. Вызывай такси.
   Она снова простонала. - Зачьем ду руссишь? Зачьем? - и поползла к столику с телефоном.
   Сняла аппарат на пол, и ткнулась в него, закрыв грудью. Пухлые половые губы в редкой каштановой бородке жалобно кривились улыбкой расставания между мясистых щек ягодиц. - Зачьем ду руссишь? Зачьем?
   До странности короткий писк клавиш насторожил Андрея. Кет быстро проговорила длинную фразу, и швырнула от себя трубку, как опасный предмет. Номер был слишком коротким. Так вызывают спецслужбы во всех странах мира: скорую помощь, пожарных и... Полицию!
   Чувство опасности окатило отрезвляющей волной, и на виллу они проникли словно воры, разбив окно, Андрей подскочил от страшной догадки. - Провокация!
   Это он выкрикнул вслух. Кет с криком бросилась к нему.
   - Найн! Найн! Тебе будет мали срок за проникновенья чужой собственность. Ти остаешься Аустрия...
   Поняв все, он в ярости сшиб ее на лету оплеухой. Упав на пол, Кетрин застыла в шоке. Видимо, ударили ее первый раз в жизни. Но не было времени на сантименты. Он быстро оделся и выскочил через разбитое окно на крытую галерею. Застыл в растерянности. Местность была совершенно открытой. Сплошной английский газон с редкими соснами и шпалерами кустарников. Виллы были огорожены решетчатыми заборами и хорошо просматривались. Здесь жили открыто, ни от кого не прячась. И полиция работала оперативно, послышался, нарастая, пронзительный вой сирены. Увидев массивные каменные ворота в стиле ретро, Андрей помчал к ним, вымолвив с мальчишеским упрямством. - Всё равно, немцы, по-вашему, не будет!
   Успел встать за массивный столб и приоткрыть калитку. Вскоре подлетела и машина, раздался резкий визг тормозов, захлопали дверцы...
   Первого полицейского Андрей свалил ловкой подсечкой и вырвал пистолет вместе с ремешком, уронив его под ноги. Со вторым немного замешкался, ломая сопротивление крутолобого здоровяка. И, тут, один за другим, раздались два выстрела. Ему обожгло бок и ударило в предплечье. Но Андрей устоял и, окончательно сломав сопротивление полицейского, выставил его перед собой, грозно крикнул, что помнил из книг о Великой Отечественной Войне.
   - Хенде хох! Ихь совьет офицер коммандос.
   И третий пистолет полетел к его ногам. Превозмогая боль, Андрей выглянул из-за плеча крепкого мужчины. Оказывается, стрелял водитель, сейчас он лез неуклюже из машины, выставив поднятые руки.
   И тут раздался отчаянный вопль Катарины. - Андре, найн! Найн сопротивленья полицай.
   Это Андрея словно подстегнуло. Он оттолкнул от себя заложника и приказал водителю вернуться на место.
   - Зитцен зи зихь!
   Один за другим запнул пистолеты под машину и залез на заднее сиденье. Встретил в зеркальце тревожный взгляд полицейского и приказал. - Фарен посол Совьет унион.
    

-6-

   До советского посольства они доехали быстро, везде для них был зеленый свет. Но в посольстве ворота не открывали, к нему вышел какой-то по счету советник посла и заявил холодно.
   - Мы отказываемся принять тебя. Ты не герой, а уголовник. Пить надо меньше.
   Андрей выпал из открытой дверки машины и развалился у его ног на асфальте. Советник посла выкрикнул что-то по-немецки, к Андрею тут же подошли санитары с носилками. В машину Скорой помощи залезли и двое полицейских. Они тут же помчали на предельной скорости под вой сирены. Врач на ходу осматривал его раны, останавливая кровотечение.
   Твердил улыбчиво. - Гут. Карашё. Гут. Карашё.
   Только сейчас до Андрея дошла вся дикость ситуации. За разоружение полицейских и захват заложника ему грозил срок на пол жизни. Все померкло у него в глазах. Он лишь заметил волнение врача и успел подумать.
   - И сидеть здесь будет красиво...
     
  

часть вторая

ЧЕКИСТ

-1-

   Мастер Замятин открыл дверь вагончика и сразу прошел к письменному столу, снял трубку с телефонного аппарата. Рабочий день начался - десятый час, а раствора все еще не было. Но сколько он не накручивал диск, слышались лишь короткие гудки. - Занято. Занято. Занято.
   Сев за стол, он стал просматривать бумаги лежавшие на столе. Их было много, и он поморщился. Но тут из открытого окна послышался приближающийся гул мотора легковой автомашины. Вскоре она остановилась рядом, хлопнула дверца, раздались тяжелые шаги на крыльце, дверь широко, по-начальнически распахнулась. В тесный рабочий кабинет вошел рослый и полный мужчина в сером костюме. Пожал руку вставшему перед ним мастеру и небрежно кинул на стол несколько скрепленных листов.
   - Вот твоё выполнение! А то, что составил, повесь в туалет для подтирки.
   Совсем ещё молодой парень в джинсах и клетчатой рубашке стал просматривать листы. Мужчина делано проворчал. - Сам директор Домостроительного комбината, понимаете ли вы, за них процентовки подписывает.
   - Поздравляю с повышением в должности, Фёдор Васильевич, - тут же откликнулся Замятин.
   Директор хмыкнул. - Не думай, что благодаря тебе.
   - Да ни чего я не думаю...
   - А подумать бы надо.
   - Это вы о моём письме в Политбюро?
   - Ну, да. Выявленные тобою негативные явления в нашем Домостроительном комбинате признаны действительными, многие из руководства наказаны строгими выговорами, а Севостьянов лишился директорской должности. Однако его только понизили, он теперь главный инженер нашего комбината.
   По лицу прораба было видно, что известие это ему неприятно, Фёдор Васильевич нагнал ещё мраков. - Отыграется теперь он на тебе, теперь ты непосредственно к его службе относишься, и я тебе ни чем не помогу.
   - Долго, что ли, уволиться?
   - А не поздно? Слышал, роет под тебя бывший наш шеф.
   - Пускай роет.
   - А приписки, перерасход материалов?
   - Сами же и заставляете это делать.
   - Слово к делу не пришьёшь. А письменных распоряжений на этот счёт, по моему, тебе ни кто не давал.
   Но прораб ушёл от дальнейшего разговора на эту тему, заглянув в итог процентовки, присвистнул. - Опять вперед залезаем.
   - А как ты хотел премии получать? Смотри, Геннадий Гаврилович, я не давлю. Только сам будешь объяснять коллегам, как не мог поступиться совестью и лишил всех квартальной премии.
   Тот лишь вздохнул и ни чего не ответил.
   - О нарядах не беспокойся, нормировщица их переделывает, завтра зайдешь, подпишешь. Занимайся материальным отчётом.
   Мастер молчал
   - Автотранспорт возвращается с посевной, завалю я тебя материалами. Наверстаешь.
   - Да мы и за месяц не сможем освоить такой объем работ. А времена нынче пошли - проверка на проверке. Фёдор Юрьевич, а вдруг контрольный обмер?
   Тот благодушно хмыкнул. - Не ссы на рабочем месте
   - Мастер - прораб на стройке стрелочники. На нас и отвязываются.
   Чебыкин хохотнул. - Раньше сядешь, раньше выйдешь.
   - Не хочу я сидеть. Да и мастер я, обязанности прораба лишь исполняю.
   - А мы тебя уже утвердили прорабом.
   Замятин хмыкнул. - Без меня, меня женили.
    Шеф неожиданно озлился. - Прораба посадить, что два пальца обоссать. Стоит только наряды копнуть и путёвки автотранспорта. А у тебя всё, срок отработки после окончания института уже как несколько месяцев прошёл. Теперь ты не молодой специалист и за свои ошибки и просчёты сам отвечать будешь. Поэтому, товарищ Замятин, старшим в жопу не заглядывай. Выполняй указания и знай. Я начальник, ты - дурак. И всё будет так, как я захочу. И на Андропова не уповай. Вашу, рабочую дисциплину будут укреплять. А мы, начальство, отсидимся в своих кабинетах. Да и многоуважаемый Леонид Ильич ещё шлёпает иногда губами по телику.
   - Да, понимаю, любые благие намерения у нас заканчиваются мероприятием.
   - Дурак! - бросил резко Чебыкин, но тут же извинился с ухмылочкой. - Простите за выражение, благовоспитанный сынок профессора. Да и как ещё вас с моим Юркой назвать? Умнее всех, вроде, а сути нашей жизни не понимаете. Мероприятия делаются под кого-то или когда у народа энтузиазм начинает падать. Андропову Лёнькиных приближённых надо свалить, дорогу к генсековскому креслу себе расчищает. Уйдёт окончательно Бровеносец в потёмки, и спустят опять всё на тормозах. Как тагды!
   Выговорив всё это, Чебыкин отступил к двери и взялся за ручку. Но оглянулся, долго смотрел на него и вдруг спросил совсем неожиданное. - Почему от Тани Рыбкиной прячешься?
   - А идёт она...
   Чебыкин вытаращил на него глаза. - Дочь предгорисполкома он посылает! Ну, Замятин, ты и на самом деле - дурак! Однако я дал ей твой рабочий телефон. Если чего попросит, можешь уйти с объекта.
   Рванув дверь на себя, он, наконец, вышел. Снова заурчал мотор Уазика и вскоре стих вдали. Геннадий сел за стол и надолго застыл в бездумном созерцании стен. Он вообще-то архитектор, но только полгода выдержал, поработав в НИИ. Инженеров в основном там держали для сельхозработ, непомерно раздувая штат. И не созидали творчески, а штамповали дешёвое жильё для масс. Поэтому он и пошёл на живое строительство, как тогда говорили. Два года лишь отработал, но и эта профессия ему тоже осточертела. Вернее, не профессия, а отношение к ней, состояние, в котором находилась советская стройка. Строить хорошо само начальство не давало. Гони план. Давай! Давай, по быстрому, хозяин сам квартиру подлатает...
   Сидел в задумчивости он довольно долго пока не зазвонил телефон.
   - Прораба Замятина, - капризно вымолвил женский голос.
   - Я вас слушаю, сударыня - Золотая Рыбка, - узнал он томный голос абонента.
   - Где Андрей? Месяц уже как вернулся из Австрии, и не показывается. Где он?
   - Служит, - ответил Геннадий коротко.
   Происк империализма обошёлся Андрею лёгким испугом. Питер Виллер, шокированный поведением дочери, приложил все силы и своё влияние, уже через несколько дней Стриженов был дома. Сейчас он находился на выполнении квалификационного задания после окончания курсов разведчиков и не велел ничего говорить о себе своим блядёшкам. Так и назвал их.
   Таня снова хныкнула после довольно продолжительной паузы. - Живот на нос лезет, трудно уже скрывать. Гена, скажи ему, он ведь слово давал, что женится. Бестию я определяю в больницу на выкидыш, как и договаривались. После гастролей не взяли её в областной театр, нет таланта. Придётся ей ехать по распределению в глухомань худруком Районного Дома Культуры.
   Гена издевательски хмыкнул. - Что-то рано у тебя живот на нос полез. Уж не слонёнком ли забеременела?
   - Тигрёнком! Сын у меня! А у Антиповой девчонка. На японском приборе проверялись.
   - Пол двухмесячного зародыша уже могут определять?
   - Двухнедельного даже, - врала Таня без стеснения.
   Рыбкина сидела в небольшой комнате заставленной стеллажами до потолка. Было жарко, середина июня, блузку и лифчик она расстегнула, протирала платочком потные груди, морщась от раздражения. Про живот она, конечно, преувеличивала, беременности не было заметно. Замятин не отвечал, и Таня вновь заговорила уже мягче.
   - Гена, скажи ему. Я не шучу. Тоже рожу. Будет и мне алименты платить, хотя я в них и не нуждаюсь.
   - Как, тоже? А ещё кто собирается рожать и на алименты подавать?
   - Не придирайся к словам.
   - Ну и рожай, - грубо оборвал он ее.
   Таня взвыла. - Скоты! А еще на дворян косите. Все вы мужики. Мужики! Мужики!
   Грохнула трубку на аппарат, услышав гудки отбоя. Потом выматерилась грязно и на минуту застыла, поскуливая от злости. Крупные слезы поползли по щекам. Но распускаться она не стала, всхлипнув несколько раз, вытерла щеки, и снова стала набирать номер.
   - Анна Степановна?
   - Да.
   - Мне сказали, Андрей вернулся с учений.
   - Кто его спрашивает?
   - Таня Рыбкина.
   Молчание в трубке, Таня притворно ревнула. - Я беременна от него.
   Но и тут говорить с нею не пожелали, послышались гудки отбоя. Таня оцепенела от злости. Но теперь не плакала, стала набирать номер. Дождалась включения и радостно воскликнула.
   - Ой, Эльвира Самойловна! Как хорошо, что я вас дома застала.
   - Говори, милочка, побыстрее. Ждут меня.
   - Эту, что оформляется к вам на выкидыш, Антипову, заглумите со сроками беременности. Пускай родит живого ребёнка.
   - Но, милочка, это уже совсем некрасиво получается.
   - Эльвира Самойловна! - зло вскрикнула Таня. - Не вам о красоте абортов говорить! Делайте, что вам сказали!
   Врач тут же пошла на попятный. - Хорошо, хорошо, Танечка. Зачем так нервничать? Приезжай ко мне, обсудим. Это не телефонный разговор.
   - Никуда я не поеду, - сердито бросила Таня. - Делай что тебе сказали. Больше ты денег с меня не слупишь, - и положила трубку, фыркнув зло.
   - Эта ещё будет мне ерепениться. Подпольная абортница! Посажу, суку!
    

-2-

   Геннадий Замятин знал по себе, что прораба можно только с утра застать на объекте, поэтому поспешил к своему коллеге-однокурснику. Он прошел метров шестьсот мимо двух котлованов для фундаментов и строящихся сооружений, и вошёл в первый подъезд уже законченного девятиэтажного здания. Поднялся на второй этаж и толкнул дверь с табличкой прорабская. В единственной комнате проходило собрание. Вернее, только начиналось. Худощавый прораб его возраста в новой спецовочной куртке на белой рубашке с галстуком сердито смотрел на тихо переговаривающихся рабочих. Рядом с ним сидела на стуле молодая женщина в строгом тёмном платье. Мужики рядом с открытой дверью тихо переговаривались.
   - Митька, что это твоя овца вдруг припёрлась?
   - Да поучил малешко.
   - Тут башка с бодуна разламывается и с ранья разборки.
   - Видать, не грамотно учил, если пришла жаловаться.
   - Она сама учительница, зануда такая!
   Прораб постучал торцом шариковой ручки по столу. - Тише, товарищи. Тише! Приступаем к незапланированному бригадному собранию.
   Гул голосов стал стихать.
   - Я собрал вас, товарищи. Прямо скажу, не по хорошему делу, товарищи. Есть оказывается в нашем коллективе такие товарищи, что позорят честь рабочего человека.
   Он помолчал, рабочие слушали, не глядя на него.
   - Это небезызвестный нам Дмитрий Прохоров. По заявлению жены он постоянно почти каждый вечер приходит с работы домой пьяным и устраивает скандалы. Тут налицо бытовое пьянство. И кого? Члена передового коллектива борющегося за звание коллектив коммунистического труда.
   Женщина нервно заговорила. - Это не бытовое пьянство. Дома мы водку не держим. Напивается он на работе. Только в выходные отдыхаем от его пьянок.
   Прораб возмутился. - Ну, это вы, гражданочка, зря. С этим у нас строго. Не только я и бригадир ведёт постоянный контроль, профсоюзный и партийный комитеты проводят совместные рейды.
   - А вы гляньте, какой у всех вид? Ваши рабочие сейчас думают только об одном, как бы похмелиться.
   Здоровенный молодой мужик с выдающимися, как у обезьяны, челюстями вскочил с лавки и хрипло выкрикнул. - Ты чо, дура образованная, мелешь?
   - Да ты вчера ещё до пяти на рогах приполз. Что говорил? Шабашки у вас каждый день. И не пить нельзя, непьющих стукачами считают.
   - Да ты что? Друга я вчера после работы встретил.
   Гридин уже нервно ломал пальцы. - Ну, Прохоров. Ну, Прохоров.
   - Сука! - взвыл тот жалобно. - Из глухой деревни вытащил, думал, не испорченная городской жизнью. А она шементом городскее городских стала...
   - А не я тебя из тюрьмы вытащила? Ты бы без меня опять туда с "химии" возвратом ушёл.
   - Да ты, шалава, до меня масло напополам с маргарином жрала. В штопаных трусах и колготках ходила.
   Прораб рыкнул. - Прохоров! Замолчи! Сядь!
   Тот послушно сел, преданно смотрел в глаза прораба. - Аверьяныч! Врёт она! Не говорил я такого.
   - Да он не только о своих ежедневных пьянках на халяву хвастает, о всех шлюхах, что поимел, рассказывает.
   Рабочие возмущённо загудели. - Болтун, находка для шпиона. Гнать надо с бригады трепло этого. Шабашки у нас каждый день! Ну, гад! Всё выложил. И что было, и чего нет.
   - Прекращай базар! - заорал прораб. - Тихо! Сказал.
   Рабочие команду исполнили, прораб заговорил значительно.
   - Итак, факт злейшего нарушения норм социалистического общежития налицо. Это пятно и на коллективе. Бытовое пьянство члена бригады является таким же нарушением трудовой дисциплины, за которое коллектив лишается до пятидесяти процентов премии.
   - У-у... А-а, - загудели возмущённо бригадники.
   - И я теперь со своей стороны, как шоферов, проверять вас по утрам буду. И однозначно! С запахом - пошёл в отдел кадров. А как вы знаете, по новому положению кодекса закона о труде за пьянство на рабочем месте администрация  может уволить работника без согласования с профсоюзным комитетом.
   - Антон Аверьяныч! Ну, что теперь психовать? Мы то причём? С него спрашивай. Накажи! Тринадцатой зарплаты его лиши.
   - Естественно! Это само собой, Прохоров индивидуально ответит за свой проступок.
   Сделав паузу, прораб спросил провинившегося с подвохом. - Прохоров! Когда у тебя отпуск?
   - В августе.
   - Теперь пойдёшь в ноябре или декабре. А очередь на квартиру?
   - Седьмой.
   - Будешь теперь семнадцатым.
   Лицо женщины покрывалось пятнами, она нервно заёрзала на стуле. А тут и вовсе подскочила и выхватила из-под руки прораба исписанный листок бумаги. Тот и не препятствовал.
   - Ладно! Я ничего не писала. Сами дома в семейном кругу разберёмся.
   - Ну, вот, давно бы так, - вздохнул прораб с облегчением. - А то, чуть что и сразу всё на работу сваливаете. С пьянством мы боремся! И строго.
   Женщина уходила. - Ничего я такого не говорила. Извините. До свидания!
   И только за ней захлопнулась наружная дверь, все облегчённо вздохнули и засмеялись. Но прораб грохнул кулаком по столу.
   - Становись на проверку. В стакан дышать будете.
   Мужики завыли. - Аверьяныч! Ты этого шалобола проверяй, самый жадный на водку.
   - А ты, Прохоров, пиши заявление о переводе в другую бригаду. Нам такие болтуны не нужны.
   Митька вскочил с лавки и подбежал к прорабу. - Аверьяныч! Всё! Осознал. Круто исправляюсь.
   - Здесь не исправительно-трудовой лагерь, иди туда, там будешь исправляться.
   - Да ладно, Аверьяныч, мы его сами повоспитаем чуток, будет, как шелковый.
   - Ну, уж, нет, - упирался Гридин. - Кто-то будет перевоспитываться, а кто-то в стакан дышать. Не только утром, но и после обеда.
   - У-у... О-о, - взвыли рабочие. - Да мы этого шалобола за яйца повесим.
   - Вот и принимайте решение. Гнать или прощать!
   - Аверьяныч! Да ты сам его избаловал. Он и нам уже рты затыкает. Дескать, с прорабом кентуется, из одного стакана пьёт.
   - Каков наглец! - уперся злым оком прораб в растерянный взгляд Прохорова. - Это уже не школьная дружба, а наглая эксплуатация моего имени. Митька! Однозначно, ты мой бывший однокашник, но истина дороже! Вон, из нашего коллектива!
   - Антон Аверьяныч! - слёзно заголосил Прохоров. - Да не говорил я такое! А если говорил, не в том смысле. Дисциплину поддерживал и ваш авторитет. Да кто за мной в работе угонится? И после работы всегда остаюсь, когда надо.
   И прораб стал осаживать, видя неподдельное со слезами раскаянье провинившегося рабочего. - Короче, ладно! Вам работать. Вот и решайте, как с ним поступить, - и вышел из комнаты, удивился, увидев друга. - Гена, а я хотел к тебе идти.
   - Я сам пришёл, выходные впереди. Знаю, надо тебе куда-нибудь смотаться от жены, от детей.
   Прораб отступил от него и проговорил осуждающе. - Ты что, совсем сбрендил?
   - Ты о моём письме в Политбюро?
   - Вот именно! Дело на тебя уже в прокуратуру сдали.
   - Да, да, - буркнул Замятин. - Уже проинформировали.
   - Ну не думал что ты такой наивняк.
   - И я не думал что все эти андроповские реформы такая же показуха.
   - А когда коммунисты что-то полезное для народа делали?
   - Увы, и да, романтический дурман несёт нас совсем не туда...
   - Посадят же и ни за что.
   - Ты за правду не кричи, ты за правду посиди, - с мрачной усмешкой вымолвил Замятин.
   - Ну и чего ты добился? Выявленные тобою, так называемые, негативные явления в нашем Домостроительном комбинате разобрало руководство комбината. Виновных выговорами наказали, а тебя, считай, зажевали.
   - Знаю, прораба посадить, что два пальца обоссать.
   - Ну и что ты намерен делать?
   Но коллега не унывал. - Гулять, так гулять, сидеть, так сидеть! Какая песня без баяна, какой же русский без тюрьмы?
   Тут из кухни вышел крупнотелый толстяк и приятно удивился их встрече.
   - Гена, вы, оказывается друзья с прорабом. О бедном депутате замолви хоть слово. Поставили мне унитаз, а он плохо смывает, дефект там какой-то неустранимый, слесарь сказал, и вот, уже месяц никак не заменят.
   - Ну, нет сейчас у меня ничего, - взвыл Антон Гридин. - Этот дом фасониной укомплектовать не можем. Ну, дам я вам, Юрий Федорович, маде ин говно наше, вас это удовлетворит? Нет пока унитазов импортных.
   Геннадий посоветовал. - Юра! А ты ему стольник дай, сразу импортный найдёт.
   Антон Гридин возмущённо вскрикнул. - Зяма, когда я с друзей брал?
   - Юр Фёдрч кушать любит и помногу, и от дивана он не привык далеко отлучаться, так что, сральник ему жизненно необходим.
   - Я работаю побольше вас, - обиженно забурчал толстяк. - Кроме школы, курсы английского языка в Доме Культуры веду, хожу на курсы журналистов. А депутатские проверки? Встречи и приём избирателей...
   Гена воскликнул удивлённо. - Юрка! Отец твой теперь директор домостроительного комбината, а ты ходишь, побираешься
   - Я ему уже не родной несколько лет, только фамилию его ношу. В общем, сделал мне однокомнатную квартиру и сказал, чтобы свалил я от него. У него другая семья.
   Юра замолчал, рабочие выходили из прорабской. Прохоров метался между ними.
   - Мужики! Мужики. Ну, скажите, мужики.
   За спиной его ворчали. - А нечего говорить. Развели этих активистов жополистов.
   - Мужики, ну ладно. Чего не наговоришь по-бухалову? Так и быть, литру поставлю. Щас, шементом, в шинок и слётаю.
   - Принеси в начале. А то тоже, как и друг твой, прораб, такой же трёп-трёп стал.
   - Не трог Аверьяныча! - тут же рыкнул Прохоров
   - Да он сам кого хошь тронет. Иль спецом орёшь, чтоб преданность твою услышал?
   Замятин рассмеялся, ткнув Гридина в бок. - Антоша Трёп-трёп! Ха-ха-ха! Метко в тебя попали! Мужик, он всегда в корень зрит.
   Прораба, аж, передёрнуло, он выскочил в подъезд и заорал матом.
   - Я вас, вашу мать ети! Ни на минуту нельзя вожжи отпустить. Пра слово, не народ, а скотинка брыкливая! Только кнута понимаете, от пряника начинаете борзеть. Девять уже, а они всё никак не раскачаются. Давно вас не учил? Всё! С девяти рабочее время ставлю. По часу должны будете.
   Затопали грубые башмаки, захлопали двери, и вскоре всё стихло, Гридин вернулся в прорабку.
   Чебыкин буркнул, глянув на Замятина. - Ну, что не знакомишь со своим другом прорабом?
   И тот дурашливо представил. - Любимец статных дам. Рыбак, охотник и трепло. Однако честный советский человек, в натуре! Потому, что не женат ещё на совковой урре. Мой сокурсник и не закадычный, а по настоящему преданный друг - Антоша Трёп-трёп, по паспорту - Гридин.
   - Совсем опарафинил. Спасибо, хотя бы, за преданного друга.
   - Антон! Жизнь не столько смешна, как глумна. Не драматизируй слова.
   Замятин рассмеялся и обнял его. - Антоша, ты - единственный друг у меня! Самый надёжный.
   Чебыкин смотрел на них с нескрываемой завистью, и тяжело вздохнул, когда друзья расцепились.
   Гридин глянул на просителя и пообещал. - Займу раковину у другого прораба. После обеда может и привезу. Только придётся вам подождать меня.
   Чебыкин неожиданно предложил. - Гена! Идём со мной на депутатскую проверку Машзавода. Мои коллеги по комиссии, один в деревню к матери, а другой на рыбалку смотались, а проверка комплексная, хотя бы вдвоём подойти надо. Помощником депутата тебя представлю.
   Но тот хмыкнул. - Этой мути мне только не хватало.
   - С крыльца не успеем сойти, подбежит нестареющий мальчик. В "греческий зал" отведёт и с собой ещё пакетик сунет.
   - Депутаны вы, однако.
   - Генка! Кончай такими двусмысленными словами обзываться.
   - Чтобы стать депутаном, надо быть прожжённой путаной, - хмыкнул тот, но поинтересовался.
   - И что там будет в пакетике?
   - Коньячок армянский, винцо марочное и закусон дефицитный. Идём, чего тебе? Кишку потешим и бухнём на-халяву.
   - Гена, на самом деле, - поддержал и Гридин. - Кстати коньячок будет. Там я с соседкой твоей по даче контакт вроде наладил, она всегда на выходные приезжает. Только вы коньяк не жрите, хочу её угостить, а взамен я водки возьму.
   - Ладно, уговорили, - согласился Замятин, и они стали собираться.
    

-3-

   Антон привёз их к заводу на КАМАЗе-самосвале и покатил дальше...
   Проходная была пуста. Чебыкин на ходу расстегнул чёрную кожаную папку и выложил перед пожилым вахтером лист бумаги с тисненой заставкой - Городской совет депутатов трудящихся.
   Дед дрогнул, в недрах охранного ведомства что-то брякнуло, Юрий Фёдорович поморщился.
   - А вот на ноги всех поднимать не обязательно.
   - Вас сопроводить надо.
   - Мы не высокопоставленные гости, а око народа.
   - Проходите. Проходите.
   Они вышли на широкое крыльцо. Слева ухоженный сквер с галереей портретов героев пятилетки, торцами напротив и вправо шёл ряд цехов. Было солнечно и чисто.
   - А уютненько, и не подумаешь, что завод.
   - Это витрина, а внутри - жуть! Особенно в литейке. Там только немые в основном и работают. Этот завод, трофей Великой той войны и уже давно рассыпается.
   Они на самом деле не успели сойти с крыльца, сзади послышалось тяжелоё дыхание, перед ними замер нестареющий мальчик лет сорока в строгом костюме  при галстуке. Элегантный гид едва ли не вилял задницей
   - Юрий Фёдорович! Вы, прямо, как Штирлиц, проникаете везде неуловимым разведчиком.
   - А вы, как Мюллер, скрываете секреты своего ведомства!
   Они пожали друг другу руки. Сопровождающий деланно всплеснул руками.
   - Какие могут быть секреты? Нам нечего скрывать от депутатов трудящихся. Рады будем, если выявите какие-то просчёты и упущения. Со стороны всегда виднее.
   Чебыкин кисловато улыбался в своей манере. - Смотрю, Аполлон Герасимыч, на портретной галерее вашей уж который год знакомые всё лица. Когда последний раз обновляли?
   - Удерживаем достигнутое.
   Аполлон Герасимович предупредительно сделал паузу и Чебыкин представил Замятина
   - Это помощник депутата, Геннадий Гаврилович Замятин.
   Они обменялись рукопожатиями, гид спросил. - Что на этот раз вас интересует?
   - Как всегда больной вопрос - охрана труда и работа с молодёжью. Соцкультбыт и сопутствующее с ним  - бытовое пьянство и хулиганство в ваших общежитиях.
   Аполлон ловко заступил им дорогу, заставив остановиться.
   - Но это больной вопрос всех ведущих предприятий города.
   - Значит, можно от него уйти?
   - Я не это хотел сказать, Юрий Фёдорович! Конечно, надо реагировать на критику. Исправлять недостатки. Но не надо идти на поводу этих, выскочивших на волне андроповского призыва борьбы с негативными явлениями в нашем обществе. Мы не Москва и не Кавказ, маклевать нечем. Пьянство, к сожалению - да! Извечно больной вопрос матушки России.
   Чебыкин хмыкнул. - Кроме всего, поступил сигнал о зажиме критики.
   - Клевета! Чистой воды демагогия!
   - Аполлон Герасимыч, что вы так волнуетесь? Разберемся, выслушаем обе стороны. С письмами трудящихся надо работать пока они не дошли до Москвы.
   - Но не так же на ходу? Вы что, всё ещё не находились по заводу? Проблемы прежние. Оборудование изношено, хронически не хватает сырья и комплектующих, запасных деталей. А план - давай! Да ещё встречные планы заставляют принимать. Этот завод вывезен по репарации из побеждённой Германии и, просто чудо, что ещё не рассыпался.
   Он так и не уступал им дорогу, Чебыкин хотел, было, отстранить его, Аполлон предложил.
   - Давайте обсудим это в спокойной обстановке. Заодно и позавтракаем. Ланч, так сказать, по-американски - второй завтрак.
   Чебыкин  не стал больше "пылить", протянул ему папку и вымолвил. - Понимаем, что всё это - жопа. Данте ещё сказал, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Для укрепления дисциплины прежде надо мужика научить культурно пить. Однако, культура и мужик... Это, согласитесь, что-то из области... Сам даже не знаю из области чего. Очевидное и невероятное.
   Юр Фёдрч оборвал себя. - Ладно, не будем делать умное выражение при глупой игре. Короче, сами и отобразите депутатскую проверку.
   Аполлон с радостью схватил папку. - Это мы мигом. Пока кушаете, всё будет готово.
   - Да нет, тут спешка ни к чему. Комплексная проверка, к вам откомандировано трое депутатов. Недельку мы у вас, как бы, полазаем. И критика чтоб была. И недостатки отобразите. Объективная проверка чтобы была.
   - Бу сделано! - уже хамовато хмыкнул Аполлон, загарцевав на одном месте. - Идите! Идите! Я уже распорядился, сам чуть позже подойду, - и побежал вприпрыжку к проходной.
   Чебыкин довольно засмеялся. - Ну вот, теперь можно и потешить кишку.
   Гена хмыкнул. - Кучеряво живёте, господа депутаны трудящихся.
   - Ну, кончай ты обзываться двусмысленными словами.
   - А если вы на самом деле такие двусмысленные.
   - Депутатский день у нас не каждый день. И только на сессиях отоваривают дешёвым дефицитом. А собирают нас не так уж и часто. Да и там тоже надо в очереди постоять и тоже блат иметь, чтобы хорошую вещь отхватить.
   Они вернулись в проходную, но Юра повёл его не к вертушке, а в сторону. Прошли коротким коридором и вошли в солидно отделанный вестибюль с вешалкой. Разделись и прошли в уютный, весь в зелени зал с десятком разгороженных декоративными стенками из картин и вьющихся растений столиков. Миловидная женщина уже поджидала их и указала на сервированный столик. Они сели и взяли меню. Гена едва сдержал возглас удивления. Тут была даже стерляжья уха! И все блюда по таким мизерным ценам! Им же и вовсе бесплатно...
   Это и был "греческий зал" для начальства при рабочей столовой завода ещё от весёлых времён Аркадия Райкина...
  

-4-

   Андрей Стриженов уже с погонами старшего лейтенанта через пару дней появился у Геннадия на объекте с младшим лейтенантом своего возраста.
   - Привет, братишка!
   Они толкнулись с коротким смешком. Замятин запоздало узнал улыбающегося ему белокурого со смачным взглядом южанина офицера, они тоже обнялись.
   - Сережка! Сизов! После иняза и сразу в князи?
   Тот смущенно улыбался. - Да нет, я не кадровый. Окончил курсы военных переводчиков. У меня иранские языки. А кому они нужны кроме как в армии?
   Наконец они отступили друг от друга, бывшие соседи, семьи их дружили. Закончив восьмилетку, Андрей с Геннадием поступили в суворовское училище и с тех пор лишь изредка встречали Сизова, он был моложе их на два года, потом поступил в педучилише и к этому времени закончил курсы младшего офицерского состава. На каникулы Сергей уезжал в Таджикистан к деду по матери. И вид у него был экзотический, слегка смугловатый блондин, с неожиданно темным сочным взглядом южанина.
   А Андрей был какой-то не такой. Он через силу улыбался, но, видно было, не только от усталости. Это Гена почувствовал сразу. Осторожно спросил, шлепнув брата по предплечью:
   - Что с тобой, Андрей?
   - ГРУ, конечно, не КГБ. Однако тоже дерьма хватает.
   Андрей пристально посмотрел ему в глаза и озадачил неожиданным сообщением. - Тут к тебе на днях должны наведаться из нашей конторы.
   - Ко мне? По какому поводу?
   - По австрийскому.
   - А я тут при чём?
   - Ты - дядя мой по рождению, а скорее - брат, роднее некуда, вместе воспитывались. К тому же и друг закадычный. Помирить меня надо с Кет Виллер.
   - Ну и мирись.
   - Без сценария получится балаган, а не эстетическое зрелище.
   Он рассмеялся невесело и толкнул Геннадия. - Как вы все эти спецслужбы боитесь.
   - Забыл слова своего кумира - Кузнецова? Разведка калечит душу человека.
   - Из-за этого ты и ушёл из десантного училища? - спросил Сизов.
   - Не только из-за этого...
   - Советские офицеры не интеллигенты, - хмыкнул с издёвкой Андрей.
   - Да уж. Лихие командиры. Всё так же, как и полвека назад, прёте лавой на тачанке-танке по трупам собственных солдат.
   - Гена, заглумили тебя вражеские голоса.
   Сизов перебил их. - Отпуск у нас кратковременный, а мы политическую жвачку жуём. Идём пиво пить и девочек кадрить, - спросил Геннадия. - Можешь с работы раньше времени слинять?
   - Запросто, - беззаботно ответил тот. - Юрки Чебыкина пахан - мой шеф. Простит, ежели что. Пошел к прорабке, бросив на ходу. - Сейчас, переоденусь только...
    

-5-

   Пивной павильон, куда они пришли, был пуст. Жигулевского не было, только Бархатное пиво. А оно не только не пользовалось популярностью, но и было дороже. Решили взять чего-нибудь покрепче и офицеры направились за водкой, а Гена вошел в пивбар, в рабочее время опасно было ходить по улицам города. Как в военное время милицейские патрули проверяли праздношатающихся и составляли протокол, если это было твоё рабочее время. Устраивали облавы и в кинотеатрах, а особенно у винных магазинов, которые открывались в 14 часов.
   Один из алкашей нахально заступил ему дорогу, когда Гена вошел в зал.
   - Студент! Дай рубчик на похмелку.
   Замятин сердито хмыкнул. - Дам! По шее.
   Тот отступил с ворчанием, Замятин прошел к прилавку, там стояли в раздумье, как богатыри на распутье два мужика, хмуро переглядываясь. - Не, это не для нас, дороговато. Да ещё плесневелые сырки в нагрузку. Давай лучше в очереди постоим, бормотушки в рупь семь возьмём.
   - Ага! А на ментов ежли нарвёмся? Почему не на работе?
   - Да, ништяк, пробьёмся.
   Мужики ушли. Гена взял две кружки пива, отошёл к дальней стойке, отвернулся к окну, погрузившись в невеселые мысли. Все шло не так. И у него и у брата. Да у всех его друзей, кто старался жить честно. Он облокотился на стойку и стал потягивать пиво, отставив другую кружку чуть в сторону. Эдакий интеллигентный молодой человек в белой рубашечке. Даже джинсы выглядели аккуратно. Вскоре совсем близко от него послышалось негромкое чмоканье. Он обернулся. Небритый парень в лоснящемся от грязи пиджаке и мятых брюках с жадностью глотал пиво из его кружки.
   - У-у, бичары! Совсем обнаглели! - сердито воскликнул Геннадий и ударил раскрытой ладонью по донцу кружки.
   Лязгнув зубами и взвыв от боли, алкаш отпрянул назад на несколько шагов и, не долго думая, швырнул кружку, угодив ею прямо в лоб Замятину.
   Все вызвездилось у него ослепительным фейерверком! Но на ногах он устоял.
   Алкаши ехидно хихикали. - Хотел дать по шее, получил в лоб.
   Это окончательно взбесило Геннадия. Взревев от ярости, он крутнулся в глубокой растяжке и в размашистом прыжке бросился на смутно маячившие тени, нанося удары и с ног и с рук, тут же перемешав алкашей с опилками на полу. Потом стал пинками вышибать мужиков из павильона.
   - Зяма! - внезапно остановил его звонкий крик, женские ручки вцепились в него.
   В глазах у него уже прояснялось. Он мотнул, было, головой, но тут же охнул от сильной боли и зажмурился. Лишь через некоторое время открыл глаза и удивленно вымолвил.
   - Поля Гоген!
   Удерживала его полнеющая, с простодушным и милым, но бабьим лицом, высокая девушка. Элегантное платье с глубоким вырезом выглядело кавалерийским седлом на корове. Это была давняя его тайная подружка и одноклассница до восьмого класса Полина Лапина, ставшая учительницей рисования. Отдалась она ему случайно, возмущённая изменой жениха. И неожиданно прикипела к Геннадию. Но ростом была гораздо выше его и стеснялась этого. Встречались они тайно, скрывая связь. Полина была из номенклатурных чад, поклонников хоть отбавляй. Пришлось выйти замуж по настоянию папы. Но без Гены она не могла уже жить и ушла, было, от мужа. Но Гена теперь жениться на ней не хотел, но и отвергнуть её не мог, они были первыми друг для друга. И сейчас Поля жила не поймёшь как, при каждой нечаянной встрече убегая с ним от мужа на дачу которую оформила на его имя...
   Лапина продолжала нервно тискать его. - Зяма! Прекрати, прекрати. У них и без того, еле-еле душа в теле. Еще шарахнет кондрат которого-нибудь, посадят за шаромыгу.
   Гена высвободился из ее рук и снова удивился. Привалившись к прилавку тощей задницей, стояла перед ним еще одна одноклассница, в отличие от Полинки одетая в поношенную одежду и сама будто изношенная.
   - Валюха! А ты что такая? - вырвалось у него.
   - Да вот, только откинулась.
   - Как откинулась?
   - Растрата. Дали два года химии, но на стройках народного хозяйства не удержалась. Часть срока не засчитали, получилось все три.
   Она на него не смотрела. Боль снова навалилась, Гена поморщился. Полина подскочила к прилавку.
   - Егоровна! Есть лед в холодильнике?
   - Вмазать ему надо, - вымолвила грубым голосом женщина и скрылась в подсобке.
   Гена тоже подошел к прилавку, кружки его валялись в опилках на полу. Он спросил Валю:
   - Ты, кажется, сразу после школы замуж выходила.
   - А! Тут же слинял, как меня посадили.
   Гена смущенно кашлянул, одноклассницы были уже женщины с опытом. Нехорошим опытом из нехорошей, для большинства, жизни. А эту жизнь так красиво им расписывали в школе и показывали в кино. И родители подпевали этим дифирамбам...
   Егоровна вышла из подсобки с полным граненым стаканом водки и мешочком со льдом.
   - Лечите своего супермена.
   Полина положила ему лед на лоб, воскликнув. - Гена! Рог у тебя такой наливается.
   Он невесело пошутил. - И изменять мне вроде бы не кому.
   - Ты же с балеринкой ходил.
   - Только блудил. Не дура она за мастеришку со средне-техническим замуж выходить. Сейчас работяга больше заколачивает и, если с умом пьет, цены ему нет.
   - Работяга больше заколачивает и жену-бабу свою частенько поколачивает, - фыркнула Валя и спросила. - Кого теперь бодает мой ласковый бычок, Юра Чебыкин?
   - А ты знаешь, по-моему, все еще не забывает тебя. Не получается у него с девками. Живет бирюком. Мы как раз собираемся к нему на дачу. Едем с нами.
   - Ой, нет, Гена. Задолбали меня, замызгали - невтерпеж. Кому нужна кошка драная?
   - Да кто из нас не падал?
   Тут и появились друзья офицеры и уговорили подруг провести время вместе.
    

-6-

   Юра Чебыкин долго стоял, набычившись, перед засмущавшейся Валентиной. Даже им становилось нехорошо. Они стояли во дворе перед двухэтажным коттеджем кирпичной кладки в стиле дворянского гнезда.
   Валя проговорила потупившись. - Вот, пришла, коза-дереза.
   Чебыкин поднял на нее глаза. - Да ладно, Валь. Что было, то было. Я знаю, сидела ты. Может, это, а? По-новой начнем дружить? А хочешь, и жить будем вместе?
   - За тем и пришла, - вымолвила она и Юра, засопев, обнял ее.
   Все радостно засмеялись, Сергей Сизов крикнул, - Горько! - и они поцеловались.
   Валя так страстно присосалась к нему, Юру буквально затрясло от французского поцелуя.
   Валя визгнула истерично. - Юрок, бля буду, - осеклась было, от вырвавшейся зековской клятвы, но ребята улыбались, и она докончила смелее. - Если ты у меня не станешь самым счастливым мужиком!
   Чебыкин показал на увитую диким виноградом беседку. - Там будем пировать. А баньку попозже затопим. Газ провели, моментально нагревается.
   В решетчатой беседке обдувало ветерком, было прохладно. Полина стала выставлять на столик принесенную с собой выпивку и закуску. А они стали пить пиво из бутылок, приготовленное для них Юрой. Большой и уже рыхлеющий, со все еще нежным мальчишечьим лицом, Чебыкин выглядел идиотом, расплываясь в широкой улыбке. И не отставал от Вали, постоянно касаясь её рукой.
   - Валь, ты согласна? Согласна, значит, жить со мной?
   - Ну, сказала же, Юр. Согласная я теперь твоя буковка. За тем и пришла. Мне и жить негде. Хорошо хоть Полинка на даче приютила. Только вот твои родители как? Они же нас и развели после школы.
   - Да идут они! Мне жить, - решительно вымолвил он и подал ей пиво с куском балыка, сам налил себе водки.
   Он всегда пил что-нибудь одно. Или водку, или пиво, или вино.
   Замятин толкнул его. - Идите первыми в баньку.
   Валя поддержала, обняв Чебыкина. - Ведь хочешь, Юра, хочешь. Идём, вспомним молодость.
   Потащила по плиточной дорожке вглубь сада к деревянной, рубленой баньке с резной отделкой. Участок был большой с фруктовыми деревьями и ягодными кустарниками. Черешня ярко краснела ягодами. У соседей же за штакетным забором был настоящий парк с кустарниковыми шпалерами и зелеными гротами, где можно было уединиться. Там звучала эстрадная музыка, доносился смех. Замятин крикнул Чебыкину.
   - А что за праздник у Славки Вербицкого?
   - У него каждый день праздник. Бордель для начальства содержит.
   Валя удержала Чебыкина перед крыльцом. - Юр, принеси какой-нибудь халат. Одежонка у меня не очень презентабельная.
   Он готовно побежал к дому. - Сейчас, сейчас, Валя.
   Она вошла в предбанник и, быстро раздевшись, свернула одежду в тугой комок, сунула её в дальний угол лавки. Моечное отделение белело липовым шпоном, небольшой бассейн и душевая кабинка в зеркалах, зеркала были и на стенах и отражали её повсюду. Все она здесь знала. Только теперь вместо печи стояла газовая колонка. Она пустила воду и зажгла газ, потом встала под душ, рассматривая критически свое исхудавшее тело. Ягодички всё-таки выпирали упруго и бедра достаточно широки, но груди висели пустыми мешками и ноги выше колен были худоваты, между ними под пахом можно было просунуть кулак. Бритые половые губы уже не припухали, а обвисали тёмными складками.
   Валя вздохнула. - Ни сиськи, ни письки. Совсем меня затаскали, замызгали, - визгнула вдруг плаксиво. - Козлы кавказские! Как Юрке объяснить бритую и раздолбанную пипищу? Сказать, что после аборта разве?
   Тут, смущаясь, и вошел Юра в длинной расстегнутой белой рубашке, смахивающей на очень короткий халат, забормотал. - Валь, сказал же, что было, то прошло...
   Валя, распахивая руки для объятий, сама пошла ему навстречу. - Юрок! Юрок! Да я... Если буду знать, что мужик у меня... Пальцем буду ковыряться, ни кому, ни за что не подставлю. Не сомневайся насчёт этого.
   - Да, ладно, ладно, Валь.
   Обняла его, прильнув телом, сама стала снимать трусы. Медленно отступала к лавке. Потом села и опустилась на спину, затягивая его на себя. Продолжала оглаживать его и когда он быстро содрогнулся от преждевременного оргазма.
   - Все у нас наладится. Это у тебя от беспорядочных половых связей.
   - Да не могу я с девками. Только с тобой не стесняюсь своей комплекции. Ты прям, как мама вторая для меня.
   - Вот я и говорю. Все у нас наладиться. Баба к любому привыкает. Приспосабливается. Закон природы. Рожать чтобы.
   - А и рожай, Валь. Рожай.
   - Ты серьёзно?
   - Надо жить по-настоящему.
   - Жить надо, - вздохнула Валя и склонившись над ним, стала ласкать изощрённо, возбуждая его к новому соитию...
    

-7-

   А Андрей был какой-то не такой, это заметила и Полина Лапина, спросила, было, но он лишь буркнул. - Отстань.
   Расположившись в уютной беседке, они выпили водки и теперь потягивали пиво, шелуша сушеную рыбу. С Замятиным Полина чувствовала себя неловко, они давно не встречались, однако спросила:
   - Жениться не собираешься?
   - Не нашел ещё дуры.
   - А я разве умная?
   - Ты - номенклатурная.
   Гена долил себе пива в чайный бокал и стал медленно пить, больше не глядел на неё, уйдя в свои невеселые думы. Они долго молчали, потягивая пиво. А за забором музыка играла, сквозь не густые ягодные кусты черешни вдоль забора из штакетника были видны прогуливающиеся фигуры. Поднявшись, Замятин направился в ту сторону,стал лакомиться спелыми ягодами. Через некоторое время подошли к нему и остальные. Только Андрей выглядел каким-то отрешенным. Обирал куст крыжовника чуть в стороне от них. Сизов подошёл к нему и ткнул кулаком в бок.
   - Хватит, что ли, переживать.
   Стриженов поморщился, как от зубной боли и отвернулся.
   Полина спросила. - Что, всё-таки, случилось?
   Сизов коротко рассказал...
   На учебном квалификационном задании они должны были совершить теракт на секретном заводе. Женой замполита полка охраны майора Хаметова оказалась их бывшая одноклассница - Венера, заведовавшая там клубом. Андрей пел и играл на пианино, а он был там якобы слесарем в командировке, и естественно, Венера пригласила его участвовать в концерте прямо в заводском цеху. Тогда это было распространенное мероприятие. Жена замполита оказалась тоже неприкасаемой, пронести муляж взрывного устройства не составило особого труда. С заданием группа справилась блестяще. Перед отъездом после проведения успешной операции их диверсионная группа обмывала успех в привокзальном ресторане. И чета Хаметовых прощалась с сослуживцами, виновника совершённой "диверсии" переводили в другую часть. Андрея тронул страдальческий вид широкоскулой молоденькой женщины в длинном до пят бежевом платье. Копна золотом окрашенных волос диковато подчеркивала раскосую трагичность узких черных глаз. Он подошел, чтобы извиниться. Но Венера неожиданно вскочила из-за стола и выплеснула ему в лицо стакан вина. На весь зал прозвенел ее срывающийся от презрительного негодования возглас.
   - Мерзкий подлец!
   Андрей буквально отключился. Товарищи утащили его в туалет и долго держали голову под холодной водой. И везли его, как особо опасного преступника, следуя за ним по пятам, чтобы он не натворил глупостей...
   Геннадий хмыкнул, поймав взгляд кузена. - Нашел о ком переживать.
   Он обвел вокруг рукой. - Вот наглядный пример. Для нас дача не более шести соток, а тут? Папу Юр Фёдрча я очень хорошо знаю, почти два года работаю под его чутким, до омерзения, руководством. А руководит он открытым текстом. Я - начальник, ты дурак. Ему прораба посадить, что два пальца обоссать. Вот она страна истинной демократии!
   Андрей рассмеялся. - И у вас всё, как в армии. Не только народ и партия, но и армия с ментами - все мы едины своими руководителями.
   Гена вскрикнул. - Какое единство? Посмотри!
   Он снова обвёл рукой вокруг. - Для всех норма, а тут у каждого почти по пол гектара. Особнячки двухэтажные. И все это они приобрели не на заработанные, а уворованные у нас деньги. Служат слуги народа не народу, а только себе, своей семье. И все! Все! Всё начальство такое. Отбор по-подлости в руководители. Начальник сам выбирает себе в заместители себе же подобного. Мерилом чести труд не стал. Работяга советский просто устал от всей этой бестолковки. Мы построили не развитой, а подлый социализм. Страшно представить, каким может быть коммунизм при таких коммунистах.
   Сизов не воспринимал подобные разговоры. - Да, ладно, вам. При чём тут коммунизм? Природа нас выбросила в жизнь кого-то пищей, а кого-то добывателем этой пищи. Так называемая, общечеловеческая культура, лишь немного сглаживает этот естественный процесс. Андрей, ты же разведчик. Толи сразу пристрелить, толи, как афганские моджахеды по частям убивать. Поэтому я туда не хочу. Мне очевидец рассказал о стонущем мешке костей русского солдата. И у братьев наших по соцлагерю советской властью даже не пахнет. Вы этого просто не видите, вы не жили с ними, а только бывали в гостях. Русских уже и в России стали вытеснять с доходных должностей. Даже грузины и армяне, единоверцы наши, нас попросту презирают и считают за второй сорт. Нам русским не любить надо Восток, а отгораживаться от него.
   - Как и от Запада, - поддержал его Геннадий. - Запад есть Запад, Восток есть Восток, а мы, русские - другие!
   - Боязнь Востока, Сергей, у тебя из-за родства с азиатами. Нам надо уживаться с ними, их уже половина всего населения Союза. И они тоже, если можно так выразиться, пусть ещё не столь заметно, но европеизируются, становятся советскими, мы всё-таки становимся одним народом, - отмёл его доводы Андрей.
   Но Замятин сердито возразил. - Я - русский! И не хочу растворяться в советском народе.
   И Лапина фыркнула. - Янки из нас не получатся.
   - Честные советские люди в СССР, это лишь братья-славяне, как и фронтовики Великой той войны. Смуглые братья наши лишь в единственном числе были как на передовой, так и на ударных стройках пятилеток.
   Андрей возразил. - Без наций и войн! И хотя это сказал один из самых кровавых палачей Октябрьской революции - Троцкий, это его высказывание - стержень непобедимости советской власти.
   - Только вот мы, почему-то воюем постоянно.
   Замятин хмыкнул. - И на два фронта. С империализмом и собственным народом.
   - Покорность провоцирует насилие, - как-то устало вымолвил Сизов.
   - И суть покорности - подлость. За что нас, русских, и презирает весь мир. Неужели не видите, что только мы, славяне, покорились советской власти? Остальные народы этой искусственно созданной страны живут по-своему. Я уже не говорю о Прибалтике, те даже не притворяются советскими.
   Вмешалась Полина. - Ну, ладно вам. Русские, советские. Запад, Восток. Семьи надо создавать и детей рожать, тогда свои просторы сами будем заселять.
   Андрей засмеялся. - Женщина всегда права.
   - К какой награде тебя представили? - спросила его Полина.
   - К медали "За боевые заслуги", - хмыкнул Андрей и шлёпнул брата по плечу.
   - За нее мне в морду, как подлецу, вином плеснули, а "За Отвагу" и вовсе обоссали.
   - Как?
   - Ложись, покажу.
   - Андрей, не гони! Вечно ты все утрируешь, - не верила Полина, потом толкнула.
   - А все-таки расскажи, за что получил "За Отвагу". Эту медаль за просто так не дают.
   И тот, хмуро улыбнувшись, стал рассказывать:
   - Во время учений, курсантом, стоял я на посту в охранении. Рядом в штабном броневике старшие офицеры обмывали успех, курсанты горланили песни под гитару у костра под обрывом. Настроение у всех хорошее. Как не расслабиться? Отстрелялись на отлично, завтра возвращаемся в казармы. И тут вдруг броневик покатил медленно к обрыву. Я уперся, стал кричать и стучать. Но, куда там, саперы орали, офицеры магнитофон на полную мощь гоняли. Пришлось лечь под колесо. Лежал довольно долго, уже кости трещали. Через некоторое время вылезает из броневика пьяный в драбадан подполковник и, увидав меня, заревел. - У-у, скот! Уже напоролся. Вытащил из ширинки свой этот самый, большой и на конце красный, и стал поливать меня вонючей струей, норовя попасть прямо в лицо. Тут уж и я заревел, рыгая от омерзения. На крик подбежал огромный сержант-сапер, разводил караул. И, поняв все сразу, отшвырнул пьяного чижика, уперся в броник. Пёрнул, как из пушки, холостым зарядом! И столкнул таки с места тяжелую машину, освободив меня.
   - На самом деле так и было? - пролепетала Лапина.
   - Ага! - все с той же невесёлой усмешкой вымолвил Андрей. - И Эдика Керопяна тоже наградили медалью. Стране нужны герои, а вы рожаете дураков.
   Полине стало совсем неловко, она отошла от них, подойдя вплотную к невысокому, по грудь, забору в кустарниковом обрамлении, замерла заинтересованно. Подошли к ней и ребята. Посмотреть было на что. Недалеко от забора в небольшой беседке увитой зеленью, больше похожей на грот, уже немолодой мужчина держал за бедра женщину сидевшую прямо на траве, вяло сопротивляющуюся его домогательствам. Она не кричала, шептала, озираясь по сторонам.
   - Иван Василич! Ой, ну что вы, Иван Василич? Ну, перестаньте. Нехорошо так вести себя.
   И Иван Василич грубо отодвинул ее. - Тебе, я вижу, не хочется работать со мной.
   Раскинутые ноги, обнажавшие ее до белых трусов, женщина так и не сдвинула, не оправила и сбитую на живот юбку. И даже не пыталась встать, чтобы уйти.
   - Иван Василич! Ну что вы, право? Чуть что и сразу не хочу.
   - А что тогда ломаешься?
   - Ну, Иван Василич. Стыдно. Я ж не какая-то там уличная "бэ". Поухаживали бы хоть немного? А вы сразу - давай! Трусы снимай. И всё такое прочее. Неловко мне.
   - А некогда мне турусы разводить, пора уходить. Жена ревнует на каждом шагу, парткомом грозит.
   - Иван Василич! - женщина захихикала льстиво, и сама подвинулась к нему, положила руки на плечи. - Вы, прям, как Наполеон Бонапарт.
   Тот хохотнул. - Ага! Жизнь у начальства такая. Пришел, увидел и всадил!
   - Иван Василич! Какой вы озорник. Но это кто-то другой сказал...
   - Ай, ну хватит лялякать. Сама снимай трусы. Не молоденький в вашем исподнем шариться.
   Он выдернул из легких летних брюк только одну ногу, женщина сдернула свои трусы лежа, приподняв задницу, проговорила капризно. - Прям, неудобно так. Иван Василич, какой вы право неловкий. И место выбрали. Вот кто посмотрел бы на нас со стороны.
   - Гы, точно. И смех, и грех! Но приятно. На жену у меня так не стоит, - довольно запыхтел толстый мужик и полез на неё, еще шире раздвигая ей ноги.
   - Ой! Иван Василич! Да погодите. Сама я. Сама. Сама неуклюжий твой вправлю.
   Рыхлый белый зад задвигался ритмично.
   - А он ничего у тебя - чувствуется. Ой, Ваня! Уже забирает.
   Иван Василич громче засопел. - Ты это, Малинка, не привыкай меня тыкать.
   - Ты сам меня сейчас тыкаешь. Хи...
   - Не... Это я затем тебя пресекаю, сразу сплетники усекут, что мы с тобой это самое. Пойдут разговоры. Как были на вы, так и будем. Ты смотри у меня.
   - Ой, да, Иван Василич. Не буду. Не буду вас звать на ты.
   Бедра обоих стали двигаться азартнее, мужик тяжело дышал и уже не мог говорить, входя в раж.
   - Скоты! - совсем рядом раздался возмущённый девичий голосок.
   Андрей вдруг дико захохотал, свистнув по-разбойничьи. Совокупляющаяся пара неожиданно кувыркнулась в кусты, женщина пронзительно закричала и еще сильнее вцепилась в своего начальника. Две девушки, вышедшие из-за куста, замерли от неожиданности.
   Замятин их узнал, негромко окликнув. - Варя! Гуля! Быстро к нам. Сейчас тут такое будет твориться!
   Высокая жгучеокая брюнетка в пестром азиатском платье и сбитая малышка похожая на мальчишку осторожно подбежали к ним.
   Гена ткнул Андрея в бок. - Ты что натворил? Склещились они, кажется, по-собачьи.
   Но брат отмахнулся от него. - Поделом этим сукам разнополым.
   У Сизова вырвалось. - А Гулрухсор как здесь очутилась?
   - С Варькой Чебыкиной в медучилище учатся, - удивлённо посмотрел на него Замятин.
   - Мужа шурави ищет. Афганский папа замуж её продаёт.
   И Андрей удивился. - А ты её откуда знаешь?
   - Бываю иногда у Чебыкина.
   - Тоже спиваешься?
   - А что остаётся честному советскому человеку в стране истинной демократии? Только спиваться или в покорное состояние обращаться. Вероятно, как настоящего русского, меня ждёт тюрьма.
   Девчонки продрались к ним сквозь кусты, Андрей подхватил малышку, легко перенес её через забор и сразу понес вглубь сада, увлекая за собой и остальных.
   - Пошли. Пошли. Нечего здесь рисоваться.
   На протяжный вой женщины в соседском саду стали откликаться встревожено.
   - Что случилось? Кто там кричит?
   - Ай, покричит и перестанет.
   Одна из женщин хамовато засмеялась. - Не надобно малой пи-пи больших ху-ху бояться - у ней есть способность расширяться.
   - Терпи в Яшкином доме терпимости.
   Полина удивилась. - Что это за Яшка?
   - Да Славик Вербицкий. На поляка он не похож. Как ещё назвать его с такой аристократической фамилией и характерным шнобелем?
   - Он говорил, что благородное происхождение имеет.
   - Ну, да. Дворянин иерусалимский.
   - Еврей что ли?
   - А у кого ещё могут быть в Советской России княжеские фамилии?
   Сизов подхватил Гулю на руки и перетащил, было. Но немного не осилил, чуть опустил её, подол платья зацепился за штакетину и с хрустом разорвался до самого бедра. Но она не обеспокоилась. Была безмерно удивлена.
   - Серодж, ты - командор!
   Он поставил ее на землю и, смущаясь, объяснил неловко. - Я только что окончил курсы военных переводчиков, в медучилище у вас был на практике.
   К женскому вою присоединился и рев мужика. Тут уж гуляющие серьёзно обеспокоились.
   - Да кто там и с кем, чего вытворяет?
   Раздался топот ног. Потом недолгое молчание и сдержанные смешки. Сизов и Гуля отошли от забора на несколько шагов и снова остановились. Сережа, наконец, решился.
   - Гул! Я готов зарегистрировать с тобой брак. Ты будешь свободна. И, как оформишь гражданство, можешь взять развод. Выберешь себе мужа по душе.
   - Зачем? - ахнула юная афганочка.
   - Слышал, замуж тебе надо выходить, чтобы не попасть в мусульманскую семейную кабалу.
   - Зачем мине развод? Зачем мине други муж?
   Он понял и потянулся к ней.
   Гул упала в его объятия. - Серодж! Я твой! Бери меня.
   - Гуля! Я люблю тебя. Полюбил с первого взгляда.
   Они стали медленно опускаться на густую дерновину...
   А Варя Чебыкина всё не отпускала руку Андрея, смотрела на него с обожанием:
   - Ой! Андрей, сто лет тебя не видела. И Дашка обижается. Месяц, как из Австрии вернулся, а не показываешься даже у сестры своей.
   Андрей тиснул ее за плечи. - Ладно, уговорила. Едем к сестренке. Только погоди, пивка возьму на дорожку и вмажу малешко для бодрости. Папа Дашин лечится от алкоголизма, там меня ждёт сухое застолье.
   Он прошел в беседку и налил водки в чайный бокал. Валя с Чебыкиным уже сидели в обнимку на лавке, млея от любви и легкого пара.
   Андрей провозгласил тост. - Чтобы всегда вы были с лёгким паром.
   Выпил махом и, кинув в рот кусок колбасы, взял две бутылки пива и балык.
   - Ладно, пойду я. Вы тут все по парам. Я один остаюся...
   Варя фыркнула. - А я что не пара тебе?
   Но он шлёпнул её. - Посадят за тебя, малолетка, даже если сама меня изнасилуешь.
   Он направился к калитке, смутившаяся Варя побежала за ним...
   Выпили и остальные. Геннадий застыл в задумчивости и будто не присутствовал здесь. Лапина наклонилась к нему, заглянула в глаза.
   - Ну, а мы с тобой, что будем делать?
   Валя озорно вскрикнула, имитируя ругательство. - Да пошли вы оба! В баню.
   Полина кокетливо улыбнулась. Замятин равнодушно хмыкнул:
   - Ладно, пойдем. Мне всё равно Наташа или Вера. Ну и Полина тоже все равно.
   - Какой ты злой, Гена...
   Обняла за талию, они медленно направились к бане.
   - А ты какая?
   - Влюблённая в тебя до сих пор.
   - Вдолблённая...
   - И это тоже...
   Он тяжело вздохнул.
   Полина призналась. - Это, скорее, и самое важное. Красавец у меня муж, и люблю его, как-то, но ты... Ты...
   - Ладно, не ахай. Лука Мудищев - создан Пушкиным.
   Полина рассмеялась. И так хорошо! Он понял, скривившись. И она это заметила, взорвалась вдруг!
   - Да, это вам, парням, всё можно. Вы выбираете блудливых, изощрённых в этом деле, баб. А нас за такой выбор клеймят.
   - Вот именно, что мужчине можно за то женщину блядью обзывают.
   - У женщины тоже должен быть выбор.
   - Ты и выбрала красивого для души, а любовника для пи...
   Это Полю окончательно задело за живое, она разразилась длинной тирадой:
   - Скифы вы, мужики русские. Да! Азиаты вы! С тупыми мозгами. И кроме как пить и ныть, ни к чему не приспособлены. Ничего не хотите понимать. И знать. Видеть, что женщина тоже человек и во многом лучше вас. Только за счёт жены своей русский мужик живёт сносно, на ней и в коммунизм едет.
   - Это не про тебя. Твой мужик не на тебе, а на тесте в свой семейный коммунизм уже въехал.
   Голоса их стихали, Валя вымолвила с тяжелым вздохом: - У всех проблемы. Одни проблемы. И когда они только кончатся у нас?
   Юра буркнул. - Зяма сам себе проблемы создаёт. Жил бы с Полькой и но проблем.
   - А ты что ни с кем жить не стал после меня?
   Юра глянул на неё коротко и ничего не сказал, налил водки в стакан, выпил и долго молчал...
   Потом неожиданно сказал. - Валя! Ты открываешь мне глаза. 
    

-8-

   Прошло больше недели, Замятин сдал наряды и материальный отчет и теперь отдыхал. Материалов по-прежнему не хватало, вернувшийся с уборки автотранспорт ремонтировали с трудом, не хватало запчастей. А уже очередная битва за урожай на носу. Рабочие в основном "гоняли мусор" на объекте, а он читал книжку. Но, чу! Заурчал мотор. Сунув книгу в ящик стола, он выглянул в окно прорабской. На стройплощадку въезжал темно зеленый Уазик, ныряя по разбитой стройплощадке шлюпкой в море. Он уже подъезжал к вагончику, за рулем сидел щупленький невзрачного вида майор, рядом с ним тоже майор, но высокий и красивый словно киногерой, Гена радостно вспыхнул и выскочил наружу.
   - Батя! Валерий Викторович! Здравствуйте! - подошел он радостный к неуклюже вылезавшему из тесной для него машины рослому майору.
   Тот обнял его и похлопал по плечу. - Здравствуй, сынок, здравствуй! Спасибо, что и на гражданке считаешь меня своим дядькой-воспитателем.
   - Батей! Вы больше, чем военный воспитатель.
   - Ладно, ладно. Мы к тебе, Геннадий, по делу.
   - А я, собственно, свободен.
   Вышел из машины и щуплый майор, Батя представил его сотрудником КГБ Анатолием Авдеевичем Акчуриным.
   - В общем, Геннадий, у Андрея появилась возможность перейти во внешнюю разведку. Надо помочь ему помириться с Кет Виллер.
   - Андрей мне уже говорил об этом.
   - Ну и хорошо. Мы уже нашли Кет Виллер ее русскую тетушку и кузину. Так вот, эта русская кузина австриячки училась с вашими подружками - балеринками в одном училище только на курс старше.
   Гена поразился. - И это вы о нас знаете? - и тут же возразил. - Но мы порвали с ними все отношения.
   - Должны же у вас быть общие знакомые.
   Он недолго подумал и протянул. - Есть вообще-то такой, - но не договорил.
   Кондратьев смотрел ему в глаза. - Геннадий! Неужели думаешь, что я вас хочу подставить?
   И Замятин поспешно сказал. - Слон. Друг наш, лейтенант Керопян, со Светланой Никодимовой дружит, а та тоже в прошлом году окончила это училище. Только она училась на отделении Клубная работа.
   - Отлично! - воскликнул Акчурин. - И Наталья Власенкова с этого отделения. Значит, эта Светлана со своим Слоном и встретят Кет Виллер.
   - Нет, нет, Анатолий. Пускай они делают это вместе. Замятин не столько кузен Андрея, как его друг. Давай, едем в часть. И лейтенанта Керопяна надо отозвать.
   Геннадий спросил настороженно. - И куда вы намерены нас отзывать?
   - Тебя по мобилизационному предписанию на учения офицеров запаса. А его в командировку как бы. Задание - посетовать в присутствии этой Светланы, что разыскиваете некую Екатерину Петровну Власенкову.
   Майор Акчурин не дал Кондратьеву договорить. - И, как сведете поссорившихся влюбленных, отправим вас на юга отдыхать.
   И тут же поторопил. - Едем! Едем!
   - Сейчас, переоденусь только.
   Геннадий непроизвольно вздохнул и пошёл в прорабскую. И хотя ничего такого в этом задании не было, чекист с типично невыразительным для подобного ведомства лицом его отвращал...
    

-9-

   И вот, через несколько дней, Геннадий с лейтенантом Керопяном и его уже по-женски статной подружкой Светланой встретили Кет Виллер и привезли её в районный поселок Алкино. Гулкое пустое фойе Районного Дома Культуры встретило их какофонией всевозможных звуков под песню Аллы Пугачевой. Двери зрительного зала были открыты настежь, они сразу увидели мечущихся по ярко освещенной сцене артистов в русской национальной одежде. Парни и девки гонялись друг за другом и откровенно щупались. Русские визитеры поначалу оторопели. Но статную и рослую австрийку озорное действие на сцене ничуть не смутило.
   Она вымолвила, широко улыбаясь. - О! Это и есть русспеттинг.
   Светлана такая же рослая и статная, смущенно хихикнула. - Щупаемся так, - и спросила осторожно. - А что это такое - петтинг?
   - Это есть сексуальни удовлетворенья без участий половых орган.
   Света ахнула, шокированная. - Как это так, без половых?
   - У каждый женщин или манн есть эрогенни зон. Их ляскай, удовольства так полючай. Тоже восхитительна ощущенья. Есть такой тип человек, только так удовлетворення полючай.
   - Ой! И правда! - ахнула Света. - Пока я со своим Слоником ходила, сколько раз...Хи...
   Она оборвала себя, опомнившись, и даже порозовела от смущения, потом определила.
   - Всё у нас одинаково оказывается. Только вы, западные женщины, свободнее в этом деле.
   Глянув на сцену, она снова хихикнула. Самодеятельные артистки не особо смущались, хватая парней за самые сокровенные места. Один из них заорал вдруг благим матом.
   - Дура, мать твою ять! Больно! Хватаешь, как за палку.
   - Ха-ха! Да нет там у тя ни чо. Стрючочек какой-то гороховый.
   - Погодь! Вот всажу, будет чо...
   - Ай! Да грозишься ты всё! Как Чапай - Анке.
   Только стройненькая фигурка в темном приталенном платье не участвовала в озорной оргии. Но и ее удерживал за руки русский обалдуй в красной рубахе и голубых штанах заправленных в ярко коричневые сафьяновые сапожки. Орал он громче всех, но уважительно:
   - Наталь Витальна! Хошь, как культурной, на одну коленку стану, и ручку тебе поцалую? Слово скажи, завтра же по всему Алкину на руках до ЗАГСа снесу и опять домой принесу. И в рот не возьму! Только когда сама поднесешь. Ты не сомневайся, у нас кругом блат. Дядька в сельсовете, тетка в сельпо и матка моя кладовщица, а пахан бригадир. Ничего нам не надо. Только живи.
   - Вот это приколы! - хмыкнул Геннадий.
   Слониха врезала леща по мощному крупу Слона. - Только в деревне сейчас жетельмена найдешь.
   Крупнотелый курчавый брюнет в офицерской форме побагровел от стыда за свою подругу и отступил к выходу из зрительного зала. Кетрин неудержимо тянуло к сцене. Геннадий тоже пошел за нею. В это время молча терпевшая приставания парня девушка неожиданно ширнула коленом ему в пах. От неожиданности тот отпустил ее, схватившись за причинное место. И девушка, спрыгнув в зал, побежала по центральному проходу к выходу.
   - Ай, не хорошо, Наталь Витальна! - вскрикнул тут же опомнившийся парень. - Без наследства хотели оставить, - и махнул со сцены за нею.
   Замятин заступил ему дорогу, когда девушка промчалась мимо. Но тот в запале. Махнул кулаком:
   - Свали, козел!
   Однако мощная длань обалдуя застряла в цепком захвате рук совсем не богатыря. Гена крутанул слегка, и огромный парнище полетел по покатому полу, гулко врезавшись в сценический барьер. Но силушки ему видно было не занимать, он тут же вскакивает, болезненно поводя плечом, оторопело смотрит на аккуратненького интеллигентика при галстучке на белой рубашечке.
   - Это ты? Меня?
   - Ага! За козла.
   Артист заревел вдруг дурным голосом и затопал ногами. - Задавлю, шмакодявку...
   Но так и не сдвинулся с места. На него налетели самодеятельные артисты и потащили за кулисы.
   - Ромка, зенки протри, - проверяющие.
   - Да паял я этих проверяющих! Бля буду, если не начищу мусала этому маклашонку. И у меня тоже есть приемчики с ломчиком.
   Наконец артисты исчезли, музыка смолкла, смущенная худрук несмело возвращается к ним. - Да что это на них сегодня нашло? Репетиции у нас всегда проходят организованно.
   Они смотрят на нее, как на чудо сельского света. Лицо еще не двадцатилетней девушки поражает Анастасие Вертинской красотой умной интеллигентной женщиночки. Не повернется язык назвать ее женщиной наверно и в пятьдесят лет.
   Светлана кинулась к своей бывшей сокурснице. - Власенкова, блин! Да какие мы проверяющие? - но осеклась, осознав её красоту. - Натали! Тебя, прямо, не узнать. Отъелась, похорошела. Прямо, принцесса на горошине.
   Худрук с облегчением вздохнула и проговорила несколько жеманясь. - С наших зарплаток только на залёжанных матрацах лежать.
   Светлана мигнула ей, сделав страшные глаза, втайне от Кет, дескать, не болтай лишнего, чрезмерно весело закричала. - Натали! Мы кузину тебе импортную привезли! У этой австрийской фрейлейн дедушка тоже Петр Данилович Власенков.
   - Ой, да неужели это правда? - всплескивает руками Наташа по-бабьи. - Знать, не врет мамка, что у неё в Австрии есть братец Питер.
   Геннадий едва сдерживает ухмылку, и Наташа это замечает, спрашивает, слегка покраснев. - Какие намечены мероприятия?
   - Какие еще мероприятия?
   - Ну, как? Место встречи. Куда ее поведем? - возмутилась несмело. - Почему вы меня не предупредили заранее?
   - Очнись, ты - чудо советское. Двоюродная сестра это твоя!
   Власенкова хмурится. - Вы что разве не из райкома?
   - При чем тут райком? - еще больше раздражается Замятин.
   Ему уже стыдно за эту обманчиво возвышенную очаровательную советскую куколку.
   - Она иностранка, а мы плоховато живем. Разнесет еще за бугром. Опозорит на всю заграницу.
   Кетрин тихо восклицает. - Политик. У вас всё есть политик.
   Замятин уже орет. - Да нашу дурость и прятать не надо, сама лезет из всех щелей!
   - Не смейте так говорить о нашей великой родине! - неожиданно прозвенел на самой высокой ноте возмущенный Наташин голосок, ей надо было встать на спинку кресла.
   Оторопев на мгновенье, Геннадий выскочил в фойе РДК. Но и там такой же цирк. Перед могутным смуглым лейтенантом бычится школьной хулиганкой, как перед учителем, грудастая деваха. За её спиной замерла стайка девчонок.
   - Чо их знать, Власенковых та? - тянет она. - Вон оне. На виду. Сами смотрите. Скажешь еще чо-нибудь не то, плохая станешь.
   - Сказать надо Екатерине Петровне Власенковой, чтобы отпросилась с работы и шла домой. К ней австрийская племянница приехала.
   Девчонки за ее спиной вдруг несдержанно затолкались и зашептались. Но громко. От волнения.
   - Ой! Мамоньки! У этой пропивохи связь с заграницей объявилась.
   - А позорище, девки, будет! Где щас ее искать? Она и от Натали прячется.
   - Смандила, поди уже, полмешка комбикорма от своих бычков и теперь, где ни то под кустом похмеляется.
   - Но можно ее в чувство привести? К утру хотя бы. Дескать, ночное дежурство, - перебивает их Керопян.
   - Да замолчите вы! - вскрикивает и Гена, поздно увидав выходивших из зрительного зала кузин.
   Кет растеряна, Наташа пунцовеет от горького стыда и Светлана тоже смущена.
   - У мой тьетушька есть болезнь алкоголизм? - спрашивает Наташу Кетрин.
   Девки сразу примолкли. Лишь та грубая деваха фыркнула негромко.
   - Блин! Эта фря по-русски кумекает.
   Кет снова восклицает, беря за руки кузину. - Это есть не опасен болезн. Ви не понимай алкоголизм. С астма долго живет человек. И гипертоний, диабет. Наркоман плёхо. Алкоголь хронический, тожье не нормаль, но лютше. Надо следоватт метод доктор Чехов. Плёхо не пить, плёхо не поднимайт пияни. Деляй ему условий без стресс содержанья. Помогайт нельзя. Только поднимайт из грязь жизненни.
   Наташа простонала. - Убивать их мало!
   Кетрин опять не понимала. - Как? Это есть больни человек. Лечит нада.
   - Они точно, все там чокнутые, - снова фыркнула грудастая девка. - Пьяница у них больной!
   - Сажать в ЛТП, а не лечить их надо!
   - Лечить за высоким забором, как зеков.
   Замятин прикрикнул. - Эдик! Иди с ними, иди!
   Все гурьбой ринулись к выходу. Но две девчонки остались. Та, грудастая и поизящнее, миленькая хорошая ученица. Катарина что-то нашептывала своей кузине. Светка тоже шалела, блуждая глазами. Грубая девка выговорила вдруг Замятину.
   - Бежал бы и ты со своим дружком-офицером.
   - А в чем дело?
   - А дело пахнет керосином.
   Хорошенькая перебила ее. - Ну что ты, Рая? И сразу так пугать.
   - А что такое? - спросил Замятин.
   - Да Ромка просто бузит. Узнал, что вы ни какие не проверяющие и ваапще...
   - Что вообще?
   - Да поучить он вас собирается. Ребят подговаривает...
   Гена усмехнулся. - Поучиться я всегда готов.
   Рая фыркнула, сдув челку со лба. - Галька! Да хватит штоль его пасти. Пускай намнут бока хвальбуну городскому.
   - Ну, что ты, Рая? И так уже всех пацанов за драки пересажали.
   Тут и раздаётся голос Ромы. - Глянькось, глянь на этого городского! Прямо - герой!
   Он в цветастой рубашке и тоже, как антиллигент какой, небрежно помахивает свернутой газеткой. За его спиной с выпендроном, как зеки в Калине красной. Рисуется шеренга из трёх парней в таких же рубашках из одного сельпо.
   Они вторят ему. - Ага! Щас! Этот герой к верху дырой на карачках стоять будет.
   - Штиблеты нам нюхать будет.
   К предводителю кидается титястая Райка. - Ромка, уймись! Пересажают мудаков.
   Но тот отталкивает ее широким жестом. - Хорошилкина, свали от меня. Ты давно ужо мне без внимания.
   Замятин с усмешкой смотрит на них, Рома снова топает истерично.
   - Бяги! Бяги! Может, не догоню. Ленивый больно.
   Замятин искренне смеётся. - Какой талант клоуна в этой глуши пропадает.
   Рома прекращает рёв, оглядывается на ребят и командует. - Не ссы, мужики. Обходим со всех сторон. И разом!
   Они пошли на него, обкладывая, крадущейся стаей. Но Гена не стал дожидаться нападения. Взвился вертящейся молотилкой, нанося удары и с рук, и с ног. Ромкина газетка зазвенела выпавшей из неё железной трубой. Парни, с ревом и стонами, разлетелись в разные стороны фойе и, поняв, с кем связались, расползались по дальним углам, испуганно подвывая. Рома и вовсе кинулся к дверям на четвереньках, как обезьяна. Но Гена догнал и пинком загнал обратно, буквально, поставив на уши. Намахнулся ещё раз... И вдруг! С отчаянным визгом Райка бросается на него.
   - Прекрати издеваться над пацанами, чекист херов!
   Замятин просто оторопел, и некоторое время девка теребит его, как борцовскую куклу. Придя в себя, он тиснул ее, где надо, и та застыла перед ним, пуча и без того круглые глаза. Постояла некоторое время обездвиженная, потом выдохнула шумно.
   - Прямо, черт какой-то.
   Рома вдруг заскулил. - Извиняйте, товарищ чекист. Литру магазинной поставлю, и пацаны возьмут по пузырю. Только чтоб без последствий. А?
   Геннадий совсем растерялся. - Какой я чекист? Прорабом на стройке работаю.
   - Ладно, ладно. Прораб так прораб. Чо мы, не понимаем? Вам светиться нельзя.
   Гена окончательно теряется. Австриячка смотрит на него расширенными от удивления глазами, Наташа, наоборот, с уважением. А тут ещё и Светка брякнула.
   - А и мой Эдичка хоть и сапёр, а тоже в спецвойсках служит.
   Гена растеряно вымолвил. - Ошалели совсем от деревенской жизни.
   Хорошенькая возразила жеманно. - Вы ещё не видели настоящей деревни. У нас районный посёлок городского типа.
   Рая ахнула грубым голосом. - Деревня! И хоть вешайся.
   - На Рому, - захихикали осмелевшие парни, видя растерянность "чекиста".
   - Он мне теперь тоже без внимания.
   Тут они и вовсе завизжали подленькой мальчишеской стаей. - Ну, смотрите теперь, товарищ чекист, Райку Хорошилкину на прием не возьмешь.
     
   И все! Контакт с Кет Виллер был утрачен. Она просто спряталась за Наташу и отказалась с ними общаться. Пришлось уехать.
  

-10-

   Андрея Геннадий не нашел и у его ясноглазой сестренки Даши. Обратился он в военкомат, но там на него посмотрели, как на сумасшедшего. Но на работе должен быть оправдательный документ. И дома сидеть, маму нервировать, он не мог. Он пришел к Полине Лапиной, и та увела его на дачу, которую оформила на него, гнёздышко любви, куда убегала от мужа. Муж ее, благодаря отцу, попал в номенклатурную обойму и панически боялся развода, поэтому терпел, как несгибаемый коммунист открытую измену жены. Но майор Акчурин, этот досужий чекист, все-таки нашел его и там, на шестисоточном участке честного советского человека в типовом домике-скворечнике. Чекист попросту паниковал и сразу же повез его в Алкино на проводы Кет Виллер, неожиданно та собралась уезжать раньше намеченного срока.
   Гена резонно возражал: - И без того, благодаря этим дурам, Кет за чекиста меня принимает. Спрашивается, от кого я узнал, что она вдруг так поспешно решила уехать?
   - Да никто тебя об этом не спросит, - убеждал, кажется, больше себя самого Акчурин.
   - Андрей куда-то запропастился. Надо убедить ее отложить отъезд. Скажи, что он на учениях и любит ее по-русски. Так и скажи, любовь русская зла, полюбишь и козла. Намекни, что Андрей недоволен службой. Советской властью, в конце концов. И сам, сам критикуй. Влезай в доверие. Расскажи о преследовании за критику. Сам шевели мозгами.
   Акчурин высадил его перед поселком, Геннадий пошел на Рабочую улицу, где жили Власенковы в доме на две семьи из белого силикатного кирпича.
   И на самом деле, своим неожиданным появлением он только усилил подозрительность Кет Виллер. Цветы его она с демонстративной небрежностью сунула в общий букет. Гена поспешил передать ей привет от Андрея. Кетрин высоко подняла брови и пренебрежительно вымолвила.
   - О! Я оченн полшчён.
   - Он хотел встречи с вами, не смотря ни на что, - как-то неуверенно проговорил он.
   Но Кетрин не отвечала и смотрела на него недружелюбно.
   - Любовь русская зла, полюбишь и козла, - завершил всё же Геннадий фразу Акчурина и девушка, кажется, дрогнула.
   Но тут же ушла к Наташе сидевшей во главе стола. Его усадили в самом конце рядом с той грубоватой сисястой девахой Раей Хорошилкиной. Застолье было во дворе, стол, как в кино о колхозной жизни, ломился от разнообразной деревенской закуски. Были только самодеятельные артисты за исключением Ромы и уже собирались уходить. Замятину налили штрафную, и все вместе выпили. Но девчонки лишь пригубили свои стопки.
   Ребята заворчали. - Сидять. Замучаны тяжелой неволей.
   - А то нет? Вы завтра у техники проболтаетесь, а нас на прополку погонят, - раздраженно загалдели девчата, продолжая тему.
   Видимо Кет удалось их разговорить. И Наташа уже не возмущалась нелицеприятными разговорами о своей великой родине.
   - Кто нам ручки целовать будет, если мы с детства в земле и навозе ковыряемся? Только конторские в тридцать лет еще на баб похожи. И мы такими же мужиками в юбках становимся.
   Летний вечер все еще давил летней жарой. Девушки протирают лица и шеи платочками, парни смахивают пот с лица ладонями и Кет внутренне ахает. Рая тоже потела и больше всех. Она в белой нейлоновой блузке с кружевами, короткая и узкая юбка трещит на мощных бедрах. Голых своих ляжек она всё же стесняется, неуклюже ворочается на скамейке, стараясь обратить на себя внимание Замятина. И это заметили, тут же отреагировав язвительно.
   - Глянь, а Хорошилкина то расфуфырилась. Будто с дома терпимости сбегла.
   - Райка! Прынцы Золушек любят. Иди грязью измазайся.
   Замятин советует ей. - Умойся. У тебя уже краска потекла.
   - Прям! - фыркает та, сдувая челку со лба.
   Но вытаскивает из сумочки зеркальце и, поплевав на платочек, подтирает краску на лице.
   Наташа сердито кричит. - Хорошилкина, ты бы еще мочей умылась.
   Все смеются, и Райка вскакивает с лавки, уронив на землю весь хохочущий ряд. Только Гена устоял. Пацаны опять начинают тискать девок прямо на земле. Те отбиваются с настоящей злостью, и парни отстают от них. Поставили лавку и вновь садятся.
   - Ну, еще давай по одной.
   А вокруг стола неприкаянно бродит темнолицая, отнюдь не от загара, женщина, Наташа и на нее кричит нервно. - Мама, сядь! Не мотайся перед глазами. Хочешь выпить, пей. Катерина уезжает. Можешь снова начинать.
   - Ня надо! - резко ответила Власенкова-старшая. - Сказала, в рот не возьму. Все! Не буду больше тебя позорить. Нормальной бабой поеду к братцу Питеру в Вену.
   Глаза женщины горят, как у человека идущего на подвиг, отвернувшись, она уходит в дом.
   - Посмотрю, как бы чего не забыли в дорогу.
   Возвращается Райка от рукомойника, ворчит по-бабьи. - Ничего то у нас делать не могут. А в деревне, где ее импортную косметику взять? И в город не наездишься. А и не отпустят. Сплошная битва за урожай.
   - И без импортной косметики надо девушкой оставаться, - замечает ей Наташа.
   - Ага! Будешь тут воспитанной девочкой. Учили благородному, а жить заставляют по подлому.
   Девчонки фыркают в ответ. - Ой! Ой! И Райка умничать стала.
   - А чему ее только мамаша не учила. И на английский ходила. В Изостудии занималась...
   - И в кружке кройки и шитья была. И макраме плела.
   Все хохочут. - А теперь только пляшет и поет.
   Райка орёт, перебивая издевки подруг. - А сами-то, сами? Тоже ни кем не стали. А помните, о чем мечтали? Непопрыгуньями хотели стать. Только где они Дымовы? Сами попрыгунчиками за стаканами стали.
   И ребята замолкают. Видно слова задели за живое. Да и наступающий вечер очаровывает неискушённые души. Багровое солнце висит у самого горизонта. По зеленеющему от сорняков паровому полю, словно жуки, ползут три трактора, оставляя за собой чёрные полосы пахоты. Тишина умиротворяет и умиляет. Как здесь хорошо! Жить бы да жить. Но жить здесь для себя не дают, страну надо кормить. Поэтому из деревни и бегут. Бегут самые лучшие...
   Недолгое молчание нарушается мычанием коров, блеяньем коз и овец. Пронзительно и как-то чарующе звучат тонкие голоса. Мат и грубые слова из детских и женских уст просто не воспринимаются. Простенькая мелодия органически вплетается в звенящую мелодию музыки природы.
   Девчонки дружно вскакивают. - Ой, засиделися! Надо бежать. Скотину встречать.
   Сгрудились вокруг кузин и, расцеловав поспешно Кет по очереди, уходят. Остается только Райка. Сестры тоже идут в дом и возвращаются уже с сумками. Выходит и тетя Катя, кривя лицо от плача. Гена тоже поднимается.
   Но Кет поспешно отказывает ему. - Машина вам нет мест. Прощайте.
   Наташа так же поспешно распоряжается. - Мама, постели ему на веранде. Она вас, Геннадий, поднимет к утренней электричке. Не беспокойтесь.
   Гена говорит Кет, пытаясь встретить её взгляд. - Андрей на учениях. Он хотел видеть вас. Очень хотел. Отложите отъезд хотя бы на пару дней.
   - Найн! - резко отвечает она.
   - Почему?
   - Ви его силой заставляй иметь с меня интимни связь
   - О чем вы, Кет? - неприятно поражен Замятин.
   - Мне это две молёдой женщин сказаль, обе ему киндер скоро рожай.
   Он опустился на скамью, кузины с тетей Катей молча ушли. Гена понял, операция сорвана, скорее всего, Рыбкиной. И как только она узнала о приезде австрийской пассии Андрея? Не он ли сам её к этому подвигнул? Но Гена, собственно, удовлетворен. Андрею не надо будет подличать. Однако он в растерянности. В провале операции, конечно же, обвинят Андрея, даже если он и расскажет о вмешательстве в их дела обманутой любовницы...
   Хорошилкина обрывает его раздумья. - Давай, выпьем, что ли, на брудершафт, - и протягивает наполненную водкой стопку.
   Он спрашивает нелюбезно. - Ты, хотя бы, понимаешь значение этого ритуала?
   - Проходили в школе и с девчонками тренировались.
   Гена поспешил выпить и стал старательно жевать мясо курицы. Ему и жалко и смешно глядеть на эту неотесанную деваху изо всех сил старающуюся понравиться ему. А та продолжает его удивлять. Через некоторое время вновь наполняет стопки и говорит с тяжелым вздохом.
   - Тянет меня к тебе, а тебя к другой.
   - Так оттянули, никого больше не хочется.
   Она выпивает и, закусив, советует серьёзно. - Клин клином вышибают. Хорошенько напейся и поблудничай. Всё пройдет вместе с похмельем.
   -Уж, не с тобой ли мне пить и блудить? - хмыкнул он с едкой усмешечкой.
   - А что, иль страшна и кривобока?
   - Да ты хоть знаешь что-нибудь об этом?
   - А что об этом девке знать? Нам не брать, а давать.
   Таких откровенных приколов Гена еще не видывал и на некоторое время замолчал. А она снова наполняет стаканчики, смотрит на него, тараща глаза и краснея. И он понимает её состояние, говорит, как можно мягче.
   - Рая, не торопись стать плохой.
   - Вот и попробовал бы, пока хорошая.
   Замятин стал теряться. По-женски она хороша. А что там говорить? Любую хорошенькую женщину хочется. И им, наверное, также. Или просто хочется пожалеть, приласкав влюблённого мужчину. Но такое позволительно, только там на Западе. Ему и эту Раю немного жалко, как и Полину, без надуманной для большинства людей любви...
   Гена поспешил отогнать эти мысли и выпил, буркнув. - Ладно, хватит об этом.
   - А об чем тогда?
   Голос настолько зол, он вскидывает на нее глаза. Рая снова разливает водку по стаканчикам.
   Он говорит. - Может, хватит пить?
   - Тебя не спросила, герой не моего романа
   Все! Перед ним нахальная советская бабенка. Отстояла очередь за дефицитом, но ей не досталось. Вот и злится теперь на всё и вся.
   - Рая, ну зачем ты так?
   Она щерится зло. - А как? Попросила махонький кусочек счастья. А ты, жмот, зажал. Может, кроме тебя мне и вспомнить будет нечего в этой жизни.
   Она снова пьет уже одна и, облокотившись на стол, мрачнеет, как распущенная женщина в кино, с чавканьем заедая выпитое мясом. Ему становится неприятно. Ну почему у нас людей так? Понравился он ей, ну и поласкались бы. Так и его бы, приласкала та, которую он хочет. И не было бы трагедий неразделенной любви. Ан, нет! Не только тело, но и душа должна быть чьей-то единоличной собственностью. Да и осуждают у нас таких любвеобильных. Лишь на западе похвальное качество, сексапильность. У нас это презренная похоть. Разврат!
   На задворках вдруг затарахтел трактор, подъезжая, и остановился вскоре. Слышится возня и стуки. Потом потащили что-то, шурша жухлой травой. Сад без мужских рук совершенно дикий, даже сарай едва угадывается за зарослями кустарника. Внезапно, громко засмеялись огрубелые голоса.
   - Ты глянь, и Катюха за ум взялась. Не пьёть.
   - Сказала, - завязала.
   - Бля буду! Завтра снег выпаде. Катюха не со двора, а во двор што-то ташшит.
   Тетя Катя тоже ревет огрубелым голосом. - Харе лялякать, мудозвоны зачуханые. Давай, шевели булками, неситя к сарайке.
   Вскоре все стихает. Трактор уезжает. Снова наступает гнетущая тишина. Рая угрюмо ворчит:
   - И эта когда-то о хорошем мечтала. Да жизнь деревенская надежды все поломала.
   - Думаешь, в городе лучше?
   Рая со злой тоской смотрит на него. - Пожил бы в деревне, а потом говорил. Все из деревни бегут. Одна пьянь и придурки остаются.
   Слезы крупными каплями поползли по ее щекам. Уже темнело. Начинающаяся летняя ночь звенела. А на душе становилось тошно.
   Рая и вовсе вдруг заревела в голос. - Ой! Да не могу я больше так, да не могу! Не могу, не могу. Эссенции напьюсь или повешусь.
   И ему до того стало жалко ее! Он обнял плачущую девушку со щемящей болью на сердце и поднял с лавки.
   - Веди, куда хотела.
   Рая прекратила рев, дико смотрела ему в глаза, задрожав.
   - Да что с тобой?
   Она прошептала, отчаянно пуча глаза. - Стыдно мне. Целая я еще. Целая...
   Он сам повёл её на задворки в кусты запущенного сада...
    

-11-

   А дальше события стали развиваться с невероятной быстротой. Таня всё-таки устроила Антипову в больницу на выкидыш, но врач ошибся в сроках беременности и недоношенный мальчик выжил. Однако своего ребенка Алевтина даже к груди не подпустила и отказалась от него. Тут к Андрею и подкатила Татьяна. Но не со своей беременностью, её у неё не было, предложила усыновить малыша Алевтины, она уже его видела. - Беленький и голубоглазый. Такой хорошенький! Богом данный! Но разрешают усыновлять только супружеским парам...
   И Андрей безропотно пошёл с нею в ЗАГС.
   Но усыновлять ребёнка не пришлось, о рождении внука как-то узнала мать Алевтины и забрала его к себе в деревню.
   И Рая после сближения не отставала от Замятина. Так за ним и пришла в его дом, заявив родителям Гены, что беременна. Родителям Гены она понравилась, у безнадежно больного профессора еще сохранились старые связи, он устроил невестку на курсы лаборанток.
   В провале операции обвинили Андрея и отправили служить в далёкий средне-азиатский гарнизон, выведя из штата ГРУ. Таня поехала было с ним на край света, но едва выдержала пол года гарнизонной скуки и сплетен, уехала домой рожать, и уже не вернулась. Иногда лишь наезжала к нему, как сама говорила, на случку.
   И у Гены Замятина жизнь с Раей не заладилась, мама, совхозная кладовщица заразила и ее своей хвастливой кичливостью. - Мы пусть и не инженера-офицера, зато у нас всё есть. Такую жену, как я, тебе ещё поискать.
   Деньги у Хорошилкиной были, прописав дочь в городе, тёща тут же купила в пригороде дом развалюху и стала строиться. Дразнилась и машиной, приговаривая всякий раз:
   - В зятьке только я что-то сомневаюсь. Неприспособленный он какой-то, как и вся ихняя учёная родня. А машина не для баловства, она работать должна.
   Однако хвастала на каждом шагу своей учёной родней, созывая в просторный дом, когда они приезжали к ней, всех знакомых и соседей. Хвастовству Хорошилкиных не было предела. Прижившись, Раиса хамела не по дням, а по часам, быстро становясь "городскее" городских бабёнок. Бабой она обещала стать пробивной. Гена просто стыдился показываться с нею друзьям, краснея при случайных встречах. Последней каплей терпения оказалась комната Смеха, куда они зашли случайно, столкнувшись в парке с друзьями.
   О! Что тут с нею сотворилось!
   Увидав себя в кривых зеркалах, Рая зашлась в смехе, визгливо выкрикивая. - Ой! Мамоньки, обоссуся! Жопища-то, а жопища! - запердела очень похоже губами, подпрыгивая. - А титьки! Глянькось, глянь! Смехотища-то какая!
   В комнате Смеха еще никогда не было такого смеха, все смеялись над брюхатой клоунессой. У Гены в глазах зеркала закачались. Он выскочил из павильона, как ошпаренный, и помчал по парку, не разбирая дороги. Домой он не вернулся, стал жить на даче Полины Лапиной, встречаясь с ней снова. Но не долго, бывший шеф, с молчаливого согласия директора ДСК "обоссал два пальца", отдав прораба Замятина под суд даже не за растрату, а за хищение материальных ценностей. Тут уж Геннадий окончательно "догнал" народную мудрость из переделанных строк известной песни:
   - Какая песня без баяна? Какой же русский без тюрьмы?
    
    

частьтретья

И ВЕСНОЙ ОПАДАЮТ ЛИСТЬЯ

    

-1-

   Старший лейтенант Андрей Стриженов сидел в неглубокой расщелине на полугоре от вершины, блуждал воспалённым взором по крупнозвездному смачно синему небу. Март в России ещё не весна, в Афганистане начало лета, солнце ещё не испепеляет, но уже не ласкает, заливая жарой окрестности уже через пару часов после рассвета. И только прохладные ночи приносили некоторое облегчение после знойного дня. А ночи здесь фантастично красивы. Космическое величие гор под мерцающим светом луны завораживало мистическими ощущениями ничтожности бытия. Костлявая неотступно следила за ним невидимым взором, сознание цепенело от неумолимого приближения страшной по своей глупости смерти. Они проводили плановые учения. И успешно отыгравшись, застоявшийся в капитанах ротный в порыве усердия усложнил обратный маршрут, не удосужившись уведомить об этом командование. Вскоре, на одном из привалов, неожиданным наскоком моджахеды сбили измученные посты, заперев роту в каменном мешке. Ко всему, у духов был зенитный пулемёт, поэтому вертолёты снять их не могли...
   А главное, не было воды.
   Что это такое здесь и упоминать не стоит. Всё спеклось даже внутри, не отмякая и в холодные ночи. Надо было брать высоту, эту треклятую тепу, где засели моджахеды, вывести зенитный пулемёт из строя...
   Внезапно Андрею вспомнилась не любимая. Словно колеблющееся отражение на водной ряби заколыхалось перед его измученным взором ничем не примечательное грубоватое личико девочки-мальчишки. Затронула разочарованную в любви душу преданным обожанием. У него вырвалось тогда в порыве растроганности. - Варенька! Воробышек мой серенький. Кажется, я тебя полюбил.
   Но уже через несколько дней Андрей её обманул. Одна из гостей, пришедшая к Варе Чебыкиной на дачу, предложила грустный тост:
   - Давайте помянем тётю Катю Власенкову. Не смогла женщина перебороть тяги к спиртному и, чтобы не позорить дочь и австрийскую племянницу, наложила на себя руки.
   У Андрея сразу осел голос. - Кет Виллер приезжала на похороны?
   - Да. Но сегодня уже улетает.
   Варя всё поняла и отчаянно зажмурилась. Остальные недоумевали.
   - Андрей! Ты куда? Поздно, уже не догонишь.
   Он ответил. - Хватит быть зачуханным поручиком Ромашёвым. Это мой единственный шанс выбраться из захолустья.
  
   Два года Стриженов отслужил в дальнем средне-азиатском гарнизоне, готовя "шакалиное мясо" для Афгана, и сейчас находился в отпуске. Окончательно разругавшись с женой, Андрей неожиданно попал в нежные объятия Вари, подумывал даже жениться на ней. Так служить он не хотел. Подумал, было, что и не блистающая...Однако теперь, ничего не соображая, вновь погнался за призрачной мечтой - жить интересно с красивой...
   Он догнал таки Кет Виллер, уходившую уже в зал таможенного досмотра. Рослая девушка покачнулась, как от удара, неожиданно увидев его, зажмурилась отчаянно, как и Варя, час тому назад, пролепетала потерянно свою фразу фикс.
   - Зачьем ду руссишь? Зачьем?
   - Чтобы спиваться, - вымолвил он, нагоняя ей мраков.
   Она вскрикнула порывисто. - Андре! Чем снять мне последствий свой мерзка поступка?
   Он не стал разрабатывать её, честно объяснил, чего хотели от них чекисты.
   Потом добавил с горечью. - Честному советскому человеку в СССР остаётся одно - или спиваться, или в покорное состояние обращаться. Как и Гену Замятина, здесь меня ждёт тюрьма. А там на войне я буду чувствовать себя хотя бы мужчиной. Скажи, что собираешься ехать в Афганистан или Пакистан журналистом какой-нибудь западной газеты.
   И она согласилась на всё. Они провели вместе около месяца, пока Кет осваивала азы шпионской техники. Оказывается, у него был сын Виктор в Австрии, и опять Кет не предохранялась...
   Он снова побывал в аммэрикен филмз, ожидая счастливого конца. Глупое сердце снова хотело любить.
   Неловко шевельнувшись, Андрей тронул спавшего рядом с ним прапорщика и тот, всхрапнув, проснулся, полез, будто очумелый, на скальный выступ, припав пересохшими губами к обманчивой влажности камня.
   Андрей вымолвил - Держись Захар, держись.
   - Да нет, Богданыч, я не трушу, - сипло ответил прапорщик. - Но вершину надо брать сегодня, к вечеру мы усохнем совсем.
   - Давгаев! Вы усохли ещё вчера.
   Захар промолчал. Андрей его знал давно по соревнованиям. Когда-то он был хорошим спортсменом, но несколько лет службы старшиной роты обленили, и развратили его, и теперь он явно сдавал и не только в физической подготовке. Только коммунисты, эти тайные русофобы, могли так глумиться над достоинством русского человека, назвав пронырливых и вороватых ротных старшин знаменосцами-прапорщиками. Как и советских старшин, и, по сей час, солдаты российской армии презрительно называют прапорщиков "кусками". И в прапорщики, как и в милицию, не всегда идут лучшие...
   Начинало светать, подходило время связи. Андрей подтянул ближе коробку "укевэшки" и задумался. Потом сунул руку в левый нагрудный карман гимнастёрки под нагрудником, вынул вделанный между пластинами плексигласа и нержавейки блокнотный листок с витиеватыми строками без знаков препинания
   - Мили любими Андре я готов жит с тебья даже в холёдни Сибур где индеец-чукча.
   И на всём оставшемся месте - Лублу! Лублу! Лублу!
   Но любил ли он? Хотел, конечно. Хочет и сейчас. Но. Но. Но. Вот уже полгода Кет не даёт о себе знать. Поэтому ему снова стали не доверять. Это и удручало, здесь капитаны командовали батальонами, а ему старшему лейтенанту не доверяли даже взвод, он был инструктором по спецподготовке.
   - Командир, время, - вывел его из задумчивости голос Давгаева.
   Он включил рацию, щелкнув тумблером, поднёс наушники к виску. - Пятый! Пятый! Я - восьмой. Как слышишь, что скажешь?
   Сквозь эфирный шум пробился такой же шершавый и натужный голос, когда он переключился на приём:
   - Глухо, как в танке. У меня умерли все, не одолев и трети этой проклятой теппы.
   "Умерли" здесь значило - выдохлись. Людей они называли ягодами, их собирали. Мины - консервами, их тоже не обезвреживали, а вскрывали. Солярку - кефиром, танк - слоном и машины - чайками. Десантный вертолёт был трудолюбивой пчёлкой, крупнокалиберный зенитный пулемёт - сваркой, он, на самом деле, резал металл и разносил человека в куски при прямом попадании. И смерть они называли по-своему и очень просто - гукнулся или ушёл. А если солдат, то дембельнулся досрочно. Обыкновенный бой они называли уважительно - войною, саму же эту необъявленную войну прятали и на официальном уровне мирным названием афганская командировка. Эту спрятанную войну найдут журналисты через два года...
   Андрей спросил, голос был не ротного. - А что Сусанин?
   - Да, нет, не ушёл, - вымолвил с презрением говоривший. - Среди нас не находится поляка. Тигр, это не кино. И если выберемся дуром отсюда, быть этой щётке сапожной генералом. Только таких, тупорылых и подлых, в генеральскую шайку принимают.
   Андрей уже сам уходил, решение пришло неожиданно. - Иду на абордаж в час пик! Вызывай вертушки к этому времени. Обозначу сварку сигнальной ракетой - огонь из всех видов оружия. Так и передай.
   - Тигр! Принимаешь огонь на себя?
   - Врагу не сдаётся отважный десант, - Андрей поспешил унять волнение, быстро вымолвив. - У меня всё. Конец связи, - отключил рацию и закурил, откинувшись к камню.
   - Надо что-то предпринимать, - вымолвил Захар.
   - Я уже всё решил, - ответил Андрей, хмурясь, задумался, прикидывая, чем же воодушевить уставших бойцов.
   Да, надо было что-то предпринимать. Стриженов поднялся и тихо шикнул, ощущая боль в пересохшем горле.
   - Тигры, ко мне!
   Первым вышел темно-русый солдат, опалив его фанатичным взглядом репинского народовольца. И другие были не лучше, как усталые путники они опирались на оружие...
   А рассвет разгорался стремительно. Всё здесь словно неземное: высокомерное величие гор и непредсказуемость жизни, воздух стерильно чист и прозрачен. Ни мушки, ни блошки.
   - Будто уже на том свете, - прошептал кто-то из десантников.
   Старшина осадил по привычке. - Только черти стреляют.
   Андрей жестко глянул на Захара. - Давгаев, остаёшься за старшего. На вершину иду один.
   - Как это?
   - Молча, чтобы духов не всполошить. Продублируй ротного. Вызывай к обеду вертушки, огонь по сигнальной ракете, которой я обозначу пулемёт.
   - А мы?
   - А вы мне в ладошки похлопаете, если на это останутся силы.
   Захар отвел взгляд и больше не задавал вопросов. Андрей помолчал некоторое время, разглядывая смертельно усталые лица пацанов в форме.
   Прапорщик тихо выругался. - Разведка, в вашу мать!
   Ему ответили общим вздохом и смущенно потупились. Встряхнувшись, будто отгоняя наваждение, Андрей отставил автомат, прислонив его к каменной стене, и распахнул объятия.
   - Попрощаемся на всякий случай.
   Десантники заплевались суеверно через правое плечо и обнялись кучей. Долго тыкались головами, шершавили что-то невнятное ссохшимися губами и, наконец, расцепились, отступив на пару шагов от уходившего на подвиг ради них командира. Рослый темноглазый сержант неожиданно подступил к капитану и протянул фляжку.
   - На хороший глоточек осталось.
   - Салимов, - вымолвил немного растеряно Стриженов.
   Тот поспешно перебил. - Командир! Только ты сможешь вытащить нас отсюда.
   Андрей видел надежду в лихорадочно горевших глазах мальчишек и взял у Рахима Салимова фляжку. Выпил последний глоток жизни.
    

-2-

   А в это время брат его, Геннадий Замятин, мёрз слегка, лёжа на возвышении вроде китайского канна почти во всю камеру предварительного заключения. Молодой парень спал, посапывая, мужчина рядом с ним так же часто ворочался, переживая арест. Случайно встретившись взглядом, он спросил Геннадия. - Чего натворил?
   - Подвиг совершил.
   Мужчина принял его за "мастёвого" и поспешно отвернулся. Но Геннадий сказал это без издёвки. Он на самом деле поддержал униженную и оскорблённую девушку...
   ...В колонии Замятин находился чуть больше года, был условно освобожден с обязательным отбыванием оставшегося срока наказания на стройках народного хозяйства. В просторечии - вышел "на химию". Тогда это применяли ко всем статьям, советская стройка остро нуждалась в дешёвой рабсиле.
   В тот день Гена переодевался в вагончике-бытовке, легко улыбаясь в предвкушении отдыха. Была суббота, два часа дня, можно было сходить... Но куда? Пока ему доступна только библиотека и бесплатные или дешевые выставки. Зарплата была не ахти какая, но уже можно кое-чего себе позволить. Как ни говори, а на "химии" можно было биться. Килька тоже рыба, а на зоне она деликатес. Сахар, хлеб и кашу, макароны на постном масле или маргарине ели они здесь досыта, забывая постоянно грызущее чувство голода. Как он сразу накинулся на сладкое! А ведь никогда не любил его. Этот жор у него уже проходил, тело снова наливалось, усохшими было, мускулами. Бригадники из числа химиков не торопились в опостылевшую общагу под милицейским надзором, забивая козла. Она и называлась Спецкомендатура, с проходной и постоянными шмонами, с металлическими решетками на окнах трех этажей. С пятого и четвертого этажей иногда и выбрасывали разоблаченных стукачей. На зоне был ещё какой-то порядок, здесь же сплошной беспредел.
   Шаркнула расхлябанная дверь. В бытовку вбежала миниатюрная девочка в черных гамашах и свитере до самого паха. Невозможно было поверить, что столь прелестное создание совершило преступление и отбывает срок наказания. Гена отвернулся от неё и стал одеваться быстрее. Девчонка это заметила и подскочила к нему, лапнула за красиво бугрившийся мышцами торс.
   - Прямо, минишварцнеггер. В натуре!
   Но он оттолкнул её. Девушка взбрыкнула игриво, как жеребенок.
   - Чекист, бля буду, не пижжу! Издаля от тебя приплываю!
   Но тот повернулся к ней спиной, поспешно одеваясь. Ребята засмеялись.
   - Заюсило Дюймовочку, теперь не отстанет, пока ей палкенцию хорошую не всадишь.
   Она вновь подступила к Геннадию, теперь лапнула за ягодицы.
   - Чекист! Кайф подгоню за всю херню! Ум отъешь, язык проглотишь от удовольствия. На мне мужики за десять секунд, как кролики, приплывают.
   Теперь он шибанул её локтем со всей силой, она врезалась в перегородку тамбура. Охнула и зажмурилась от боли. Ребята блестели глазами, сдержанно посмеиваясь. Дюймовочка набросилась на них.
   - Чего, козлы разблеялись? А ну, дергай отседа! Убираться буду.
   Её побаивались, все тут же полезли из-за стола. Геннадий подхватил тёмную меховую куртку и шагнул в тамбур. Дюймовочка шмыгнула за ним, снова вцепилась уже сзади, прижимаясь лоном к его окаменевшим ягодицам.
   - Чекист! Тормознись. Бутылку возьму и хавки путёвой.
   Силу применять Гена не стал, пожалел, высвободился из объятий помягче. Глянул строго в млеющие перед ним светло карие глаза и вымолвил грубо:
   - Я свой не на помойке нашёл, чтобы совать его даже в красивую парашу.
   Рванув дверь на себя, вышел на заснеженную стройплощадку и направился к самодельным грубо сляпанным воротам из труб и уголка. В воротах его нагнали остальные и, весело перекликаясь, разошлись в разные стороны. В общежитии они должны были находиться с двадцати двух до шести часов утра, потому и не торопились туда. Почти полдня свободы. Вольные куда-то торопились, суетились, хватая голодными зверушками все, что можно было найти на скудных прилавках магазинов. Приближался Новый год. Но им, условникам, даже в праздники запрещалось пить. Грусть и какая-то непреходящая тоска не покидали Геннадия, хотя он уже больше месяца имел относительную, но всё же свободу. Он стал баловаться стихами. Не серьёзно, по настроению. И не лирическими. Сердце всё больше и больше отдалялось от любви.
   - Свобода чаще к нам приходит во время выпивки иль сна. Желанья бьются в паутине нервов, но чья-то подлость рвёт смысл дня.
   Не было свободы и тогда, когда он был на воле. Сейчас чувства цепенели от жажды мести, а тогда от безнадёжности помыслов в стране с глупеющим от покорности народом. И читать он перестал романтический дурман. От советских фильмов тошнило. С каким-то злорадным упоением слушал вражеские голоса на их языке. Польская Солидарность вызывала зависть и презрение к собственному народу, продавшемуся за дешевый хлеб. В производственных коллективах распределяли ковры, холодильники, мебель. И они, как правило, доставались не честному работяге, а активисту, подхалиму-стукачу. А для кого-то и в магазинах было всё, с чёрного хода блатного сбыта. Не интеллигент, а продавец, кладовщик и снабженец стали самыми уважаемыми людьми в советском обществе.
   Он снова негромко продекламировал вслух:
   - Что толку всем давали нам советы, мне и тебе, и тем которых уже нету? Ни в славе, ни в позоре не ищи значенье - увековечено мгновенье. Все на одной доске почёта памяти - герои и палачи...Всё это мы - советской башни кирпичи.
   - Сам, что ли, сочиняешь? - раздался голос, как только он замолчал.
   Гена покосился на догнавшего его скуластого чернявого парня, это был его бригадник Ренат Курдюмов. Он был без шапки, в густой черной шевелюре поблескивали снежинки.
   - Само на ум приходит, - ответил Гена хмуро.
   - Давай, возьмём бутылёк, посидим, потолкуем в бытовке, - предложил Ренат.
   - Опять будешь ныть о справедливости.
   - О справедливом распределении результатов труда, - запальчиво воскликнул Курдюмов.
   - Неужели тебя не возмущает? Работаем наравне, а то и побольше вольняшек, но получаем в два раза меньше. Нам химикам надо отделяться от вольных и работать по отдельному наряду. У вольных рабочих четвертые и пятые разряды, а у нас вторые. А ведь кладку мы ведем такой же сложности
   Гена хмыкнул. - На то и рабы, чтобы советский плебс подкармливать.
   - В правах мы равны. Единственно, находимся под надзором милиции и запрещено выезжать за пределы города.
   - Советские законы писаны не для исполнения, а только для чтения. Для показа западной демократии.
   - Так и будем безропотно горбатиться?
   - Ну, да. До конца срока. Нас сюда пригнали не деньги зарабатывать, а исправляться, - продолжал мрачно иронизировать Геннадий, немного забавляясь запальчивости татарина.
   И тот замолчал. Гена ему не очень верил. Обычно, мусульмане не лезут на рожон, предпочитая добиваться своего лестью или подкупом. Или этот тоже был "честным советским человеком"? Но таких он опасался ещё больше. Теперь Замятин мало доверял и честным людям, жизнь ломала и самых непоколебимых, особенно здесь он старался не заводить друзей. Он продекламировал особенно мрачно:
   - Кому чо, кому ни чо, кому лом, кому лопата, кому приз, кому расплата. Этот пашет, тот только жрёт, всяк по-своему живёт. Эти истины избиты, возвращенье к троглодиту. Осудили их давно, но следуем им всё равно.
   Ренат воскликнул. - Мне сказали, ты не уголовник. За права рабочих боролся.
   - Да на общую трусость напоролся, - мрачно хмыкнул Замятин. - Всё равно по-нашему не будет, - понял еще во времена Сталина наш уже не великий народ и уже не ссыт против ветра.
   - Вот и пора возвращать утраченное достоинство.
   - Разуверился я, Курдюмов, в советском пролетарии. Как это ни парадоксально, но теперь мне ближе уголовники. У тех хоть какой-то кодекс чести имеется. Живут пусть и по жестоким, но правилам. А мужик? Да и не мужик это, а крыса советская. Пролетарий и барина и мужика во времена сталинских чисток пригегемонил. Потом Великая та война повыбивала предпоследних. Последних мужиков теперь спаивают борьбой с пьянством.
   Курдюмов схватил его за руку и попросил, умоляюще глядя на него своими немного узковатыми черными и блестящими глазами. - Гена! Ну, давай поторчим. Поговорим. Что в общаге делать? У меня знакомый грузчик в винном магазине, в очереди за водкой толкаться не будем.
   - Но у меня денег только на еду до получки.
   Ренат нетерпеливо вскрикнул. - Да есть у меня. Есть. Я, думаешь, возмущаюсь из-за денег? Родители мои татары. А татары у нас в Союзе бедно не живут.
   Геннадий промолчал, Ренат напомнил. - Подошли к магазину.
   И он пошёл за ним к большой толпе перед дверью с вывеской "Вино"...
    

-3-

   Обратно на стройплощадку пришлось лезть через дырку в заборе. Сторож уже закрыл решетчатые ворота. Второй смены не было, работой они не были полностью загружены, не хватало стройматериалов. Они прошли к своему вагончику, окно светилось, значит, он был уже занят.
   - Кому успел дядь Миша сдать нашу бытовку? - вымолвил Ренат.
   - Как сдать?
   - Наши девки подрабатывают после работы, водят сюда неприхотливых клиентов за трояк. Нашей зарплаты только на скромную жратву хватает. А им ещё и одеваться надо. Это мы можем и в задрипанной куртке, да стоптанных башмаках ходить.
   Однако в вагончике было тихо, Замятин предположил:
   - Анжелка наверное ещё не убралась в нашей бытовке.
   Ренат ухмыльнулся. - Может, в натуре, от тебя издаля приплывает? Ты смотри, Чекист, не очень то с ней груби. Она с деловыми крутится. А те с начальством связаны, не только девочек им поставляют, но и другие дела по отъёму денег у нас, химиков, вместе с ними проворачивают
   - Докатились до зечек наши начальники?
   - А что? Дёшево и сердито. Чуть возбухнет и - пошла на зону, падла заключенная.
   Замятин открыл дверь и вошёл в помещение, оцепенев на мгновенье. Дюймовочка стояла одной ногой на столе, другой на спинке стула с петлёй на шее.
   Геннадий быстро пришёл в себя. - Погоди вешаться, давай выпьем. Всё веселее умереть.
   От неожиданности девушка едва не потеряла равновесие, Гена подхватил её за бедра.
   Она сняла с шеи петлю и завозилась отчаянно. - Пусти, брезгливый. Зачухаешься.
   Ренат уже стоял в дверях. Геннадий посадил Анжелу на широкий ларь для инструмента у стены. Шмыгнув по крашеным доскам обтянутой гамашами попкой, девчонка забилась в угол, поглядывала на него рассерженным зверьком. Курдюмов подошёл к столу, положив на него сумку, снова отступил к двери.
   - Да, Чекист, тут такоё дело, побудь с ней. Потом поговорим.
   Он ушёл. Геннадий выложил из сумки непритязательную закуску, открыл бутылку водки, налил в гранёный стакан и поднес Дюймовочке. - Выпей. Тебе надо расслабиться.
   Стакан она взяла, но фыркнула. - Чудной! Авторитет вроде да ещё инженер, а горбатишься, как мужик.
   - Здесь, Анжела, не зона. И не Яшкин бардак. Кончай по-фене ботать.
   Дюймовочка легко выпила мужскую дозу водки и, протянув ему стакан, попросила воды Он налил из-под крана бачка в алюминиевую кружку и подал.
   Потом Геннадий машинально ополоснул стакан под краном, Анжела покраснела и вымолвила угрюмо. - Ты не думай, я как американка, два раза в день душ принимаю. И как отсосу, эликсиром рот полощу.
   Гена поморщился, она это поняла по-своему, спросила угрюмо. - Тоже только вафлю будешь давать?
   Он и вовсе поперхнулся и едва осилил водку. Зачерпнул через верх бачка воду и жадно запил. По-фене "взять вафлю" означает сосать мужской член. Он был близок с нею, правда, совсем не долго, это была сокурсница и подруга Алевтины Антиповой, которая и свела их, когда с Андреем в любовь играла. Но Гена тогда просто шарахнулся от чрезмерно раскованной в сексе балеринки, а теперь и вовсе шалел, видя как она изменилась.
   - Ты чо, в натуре, диссидент лохнутый?
   Гена промолчал, доставая из кармана пачку Примы. Было жарко от самодельного обогревателя обложенного кирпичом, он снял куртку. Сел на стул, намереваясь закурить. Анжела пустили к нему по столу пачку Мальборо и изящную электронную зажигалку.
   - Теперь будешь курить такие. И вообще, только на тебя буду работать. Поговорю с деловыми, и тебя пристроят на работу - не бей лежачего.
   Геннадий буркнул, сдерживая раздражение. - Обойдусь, - и закурил свою сигарету.
   Дюймовочка снова поугрюмела. - Чудик ты какой-то. Я думала, таких как ты только в кино кажут. Ты что, в натуре, чекистом был? За что подсел?
   - За всё хорошее
   - Извини. Об этом не спрашивают.
   - Письмо о негативных явлениях в Политбюро написал, - ответил он.
   И замолчал, закрыв глаза, курил в затяг крепкую сигарету без фильтра.
   Анжела вдруг вымолвила. - Ты прав, я грязнее параши.
   Миниатюрной девочке с пухленькими, совсем детскими, губками невозможно было дать и семнадцати лет. Но он знал, ей уже двадцать один год.
   Он спросил. - А ты как залетела? За проституцию у нас пока ещё не судят.
   - В андроповскую чистку замели весь Яшкин кодляк, стала подрабатывать в одиночку. Но не долго, вскоре другие, помастёвее, меня зацепили. Ко всему, заставили быть наводчицей. Мужик приведет меня домой, я улучу момент, сниму на кусок мыла слепок ключа, а там уже дело техники.
   Геннадий снова наполнил граненый стакан, подал Анжеле. Она выпила и замерла в стыдливой тоске.
   - Поначалу приятно было и весело. Не блядовала, а баловалась, играла, озорничала. Мужики, что проститутками пользуются, все жлобы и скоты, таких не стыдно щипать. Только уже потом поняла, что и сама стала, ладно там - блядь, волчица в волчьей стае.
   - Ладно, Жема, не надо об этом.
   Его вдруг окатило такое чувство жалости к этому нежному и беспомощному созданию! Её прошлая жизнь просто не воспринималась. Не укладывалась в сознании. Ну, обписалась маленькая девочка при всех и сейчас остро переживает свой конфуз. Однако в мыслях билось - нельзя. Нельзя жалеть таких. Он уже жалел, прощал. И ни чего хорошего из этого не получалось. Такие только в кино и книгах, по воле автора, исправляются...
   Но руки непроизвольно тянулись к ней. С протяжным стоном Анжела кинулась ему на грудь, они слились в продолжительном поцелуе. Руки сами раздевали и себя и её. Её ручки блуждали по его телу. Нашли, опростали чресла от одежды, и нежные губки присосалась к головке члена, тут же опрокинув его в неимоверно острый и болезненно бурный оргазм. От длительного воздержания он даже почувствовал тянущую пустоту в чреслах...
   Она отстранилась от него, довольная, что сделала ему удовольствие и легла на бок, откинув ножку. Ему приятно было смотреть на изящную линию бедер, заманчивую припухлость половых губ и нежные складочки в паху, очерчивающие лоно. Расслабляющая усталость уходила, он стал снова ласкать её, с упоением припадая губами к очаровательной упругости живота и тугих грудок. Вошёл в неё, ощутив упругую девичью тесноту не рожавшего лона. Теперь он долго смаковал утонченные ласки и разрядился уже более спокойным, но таким же упоительно захватывающим удовлетворением. Анжела вдруг закричала тяжело раненым зверем и разрыдалась, намертво прилипнув к нему.
   - Не хочу больше ни с кем долбаться. Не хочу, не хочу...
   Замолчала на долго, потом простонала. - Не смогу уйти из кодлы, меня просто уничтожат.
   - Со мной тебя никто не тронет. Это я обещаю. Но они могут по- другому отомстить.
   - Знаю, тут же цинканут начальству и меня переведут в бригаду. Бросят на лопату.
   - Да, работа у нас не женская. Ты таскала кирпич и бетонные блоки?
   Она ничего не сказала, только ещё теснее прижалась к нему и расстроено вздохнула... Долго они так лежали, Анжела несколько раз повторила. - Что делать? Что делать?
   Но Геннадий молчал. Он не знал, что ей посоветовать. Да и не верил в её благие намерения. Даже в преданной ему Рае ошибся...
  

-4-

   Через пару месяцев, как он пришёл на зону, родители добились длительного свидания с ним и привели с собой Раю. Отец и мать ждали его в коридоре гостиницы, когда он вошёл. Мама, первая учительница моя по виду, заплакала, увидев его такого худого и бледного, долго не могла оторваться от своего единственного сыночка. Отца болезнь совсем источила, цвет лица был землистым. Гена понял, что видит отца последний раз. Сердце щемило от жалости к несгибаемому коммунисту - фронтовику, неожиданно ставшим популярным профессором философии среди институтской молодёжи города.
   - Ничего, сынок. Ничего, - проговорил отец, когда мать, наконец- то, оторвалась от него:
   - Мы - советские люди.
   - Папа, да хватит тебе. Какие мы советские люди? И кто они такие эти советские люди? Снабженцы и базарные торговцы?
   - Да, да. Это я так по привычке. Кроме Российской федерации, да Украины с Белоруссией нигде советской властью и не пахнет. Мы одни такие, пахали бескорыстно для братства народов, а те на базарах и в снабжении царство не труда, а хамство растащиловки создавали.
   Гаврила Степанович явно заговаривался. И удержать его от словоизлияний было трудно. Мать заохала. - Гава! Гава! Опять ты за своё...
   Гена обнял отца и глухо произнёс. - Держись папа.
   - Не за кого держаться? Была надежда на Андропова. Но поздновато он добился власти. Не старость и болезни, бюрократия его в гроб уложила. Давно у нас уже своя мафия, похлеще сицилианской. В России всё масштабнее. Куда им до нас? И разваливаться снова будем, потрясая себя до основанья. А затем снова построим чудо какое-нибудь безобразное против себя же.
   Таисия Геннадьевна вцепилась в него. - Гава! Ты же обещал. Обещал не заводиться.
   - Да. Да, Тая! Молчу. Пойдем. Мы пойдем. Не будем вам мешать. Миритесь. Надо, сынок, помириться с женой. Ради сына своего помирись. Живи. Мы пойдем с мамой. Завтра придём, Гаврика приведём. Посмотришь на сына. Большенький уже и здоровенький. Бегает и болтает вовсю...
   Тяжело шаркая ногами, он двинулся к выходу, мать пошла с ним, часто оглядываясь, роняя слезы с увядших щёк. А ведь они были ещё не стары. Отцу не исполнилось шестидесяти, маме чуть более пятидесяти. Вздохнув, Геннадий пошёл к своему номеру. По коридору гостиницы уже шныряли женщины осторожными мышками. Из-за тонких перегородок слышалось осторожное шушуканье. Кто-то натужно рыгал в туалете. Желудок советского зека с трудом переваривал хорошую пищу. Рая почему-то дико засмущалась, когда Гена вошел в комнату, низко опустила голову, полыхая щеками. Она сидела на постели в халате с открытыми ногами и грудью без лифчика. Гена не стал много говорить, присел рядом и поцеловал её. Потом сбросил с себя бесформенные зековские штаны и мягко запрокинул её в постель, потянул трусы с мощных бедёр.
   - Она у меня бритая, - неожиданно вымолвила Рая мрачно и зажмурилась, продолжая краснеть.
   Он ласково потрепал бритую припухлость лона. - Хочешь ещё больше мне понравиться?
   - Только что аборт сделала.
   Он отстранился, хмыкнув. - Брачная ночь значит отменяется.
   - Я его сразу выгнула, как получила письмо от тебя.
   - Ну и хорошо, ну и ладно.
   Она так и сказала - выгнула, коверкая по-деревенски слова. Он отошёл к столу.
   - Компот в литровой банке - подкрашенная водка, - сказала она, оставаясь лежать всё в той же позе в полуспущенных трусах.
   Он выпил прямо из банки. Хорошо выпил. Потом долго жевал колбасу, остро ощущая вкус хорошей пищи. Гаденькое чувство потревоженного мужского тщеславия заливало душу. Он сам бросил её. Сбежал от неё. За что ревновать? Но ревность всё равно ела...
   Гена глянул на неё. Рая сняла трусы, лежала в позе соития, развалив полные ляжки, продолжала лить обильные слёзы. Чувство было мерзким. Ему очень хотелось унизить её. Отодрать с насилием, как последнюю шлюху.
   - Со мной сходишься только ради Гаврика?
   - Не только.
   - А что тогда не е... меня?
   Так и сказала матом с деревенской простотой. Его немного покоробило от такой прямодушности.
   - Но тебе же будет больно после аборта.
   - Ой, же, пожалел бабу. Да у нас как у кошек моментом заживает.
   Рая засияла сквозь слезы, протянула к нему и руки, и ноги, широко распахивая двустороннее объятие. Он ухнул, как в омут, и тут же вынырнул, тяжело дыша, испытав болезненный взрыв после длительного воздержания. А она ласкала, всё ласкала и ласкала его, неожиданно сунулась лицом к паху и неумело взяла в рот.
   - Ты что? - вскинулся он было.
   - Больно мне. А ты, ведь, изголодался по бабе...
   И он не стал противиться. Минет она, явно, делала первый раз и неумело. Он стал подсказывать, как...
   И она засосала умело и страстно, снова поднимая желание. Но тогда с нею такого наслаждения не было. Он открыл глаза. С ним уже была Анжела...
   После полученного наслаждения, он откинулся на спину и уставился в потолок, Дюймовочка приткнулась к нему расслабленная и растроганная, снова вымолвила.
   - Не хочу я больше ни с кем. Не хочу и не могу.
   Гена молча приобнял её одной рукой, и Рая тоже клялась тогда, что никакого удовольствия не чувствовала от другого. Но, через несколько месяцев, неизвестный доброжелатель передал ему скопированный на "Эре", они были в каждом конструкторском бюро, акт об экологическом нарушении, составленный Зелёным патрулём. Попросту, Рая находилась в машине с её владельцем, которая находилась в зоне отдыха. И копия квитанции штрафа. Рая и не отпиралась сразу же приехав к нему "на химию", взвыла лишь. - Баба я! Баба. У тебя, вон, сколько их было. Только нам, бабам нельзя. Но он не простил...
    

-5-

   Зековская фанаберия быстро слетала с Анжелы, как ненужная шелуха. Любви своей она так и не смогла скрыть и отказалась заниматься проституцией. Наказание не замедлило ждать. Её перевели подсобницей в бригаду, она стала подносить раствор и кирпич каменщикам. Так учат строптивых девочек похотливые дяди. Уже через месяц Анжела стала ломаться, часто хныкала, показывая грубевшие от мозолей ладошки.
   - Гена, корявой бабой становлюсь, поясница с трудом разгибается. Я тебе уже и подмахивать азартно не могу.
   Она часто плакала с ним наедине. - Меня добивают и скоро отправят возвратом на зону.
   Он чувствовал себя виноватым. Мрачнел, едва сдерживая ярость на творимый, по отношению к ним, беспредел. К травле подключили и ментов, в общежитии от них тоже не было покою...
   А Ренат Курдюмов таки добился своего. Химики отделились от вольных и стали работать по отдельному наряду. Но и тут назревали события. Звенья каменщиков оставались зависимыми, хотя и работали на разных захватках. Балки и плиты перекрытия надо было укладывать вместе, одновременно подогнав стены под отметку этажа. Похмельные понедельники, да и в такие дни вольные каменщики частенько закладывали за воротник, стали быстро сказываться на результатах работы. А условники не пили, за ними был жесткий контроль и, конечно же, звено вольных стало отставать, заставляя помогать себе. И химики тоже стали сачковать, приноравливаясь к их темпу. В итоге общая производительность бригады резко упала. Забегал прораб, часто названивая в контору. Машка - бригадир стала орать, требуя воссоединения. Приезжали даже представители постройкома. Но химики уперлись, и соединяться отказались.
   В тот день Машки не было долго с самого утра. Поднялась она на леса часа за полтора до обеда. Толстая, краснорожая бабища в замазанной ватной куртке, перетянутой вместо пояса электрическим шнуром и замотанная платками шла специально мимо захватки химиков, громко ворча.
   - Тут ещё кто-то не понимает. Тут ещё кто-то считает себя прямо не знамо кем...
   Ренат обратился, было к ней. - Марь Иванна! О чем вы?
   Та и вовсе заорала. - Ты, падла заключенная, на зону захотел? Уйдёшь вместе со своим подстрекателем и его шалашовкой.
   Курдюмов возмутился. - А при чём тут Замятин и Диева? Они в наши разборки не впрягались.
   - Все будете при том. Начальник управления так и сказал, место правдоискателям в тюрьме. Ишь ты, хари уголовные, вольными себя почувствовали. Получите вольную с возвратом на зону.
   От злости она сорвалась на самый похабный мат. - Козлы! Жопошники-пидарасы. Вафлерши! Во все дыхательные и пихательные, долбанные! Всё ваше звено возвратом на зону отправим, но порядок наведём.
   От вольного звена подбежала к ней такая же полная, но немного милее лицом женщина.
   - Маша! Маша! Ну, зачем ты так? Погоди, я по-хорошему им объясню.
   Курдюмов хмыкнул. - Кнут ушёл, пряник пришёл.
   И эта женщина осердилась, топнула валенком и выматерилась. - Ну и жуй с вами, если по-хорошему не хотите! Я хотела, чтоб вам с Замятиным дали последнее предупреждение. А теперь пойдете в штрафную бригаду, мусор гонять за шестьдесят рублей.
   Она ушла к своему звену. Химики напряженно молчали, продолжая работать, вольные же побросали работу и собрались вокруг Машки, что-то оживлённо обсуждая. Поглядывали со злорадством на химиков.
   Кто-то из условников вымолвил мрачно. - Не, мужики, добром это не кончиться. Всё равно по-нашему не будет.
   Курдюмов воскликнул нервно. - В джунглях за жратву дерутся. Не можешь сам себе пищу добыть, значит, других будешь кормить.
   - Знамо дело, только в тюряге бесплатно пайку дают. И то, если лохом будешь - отберут.
   Замятин иронично посоветовал. - Уйди в подполье, как еврей. Стань как хитрый Одиссей. Уши воском залепи и на привязи живи.
   - Чекист! А ведь тебе, как и Курдюму, больше всех достанется, хотя ты и не лез в наши глупые разборки.
   Ренат возмутился. - Теперь это уже глупые разборки? Сами же меня завели. Стоять будем, как под Сталинградом - насмерть! На зону уйдем, но не станем больше на вольного дядю горбатиться.
   - В курилке и по-пьяне мы все храбрые.
   - Ништяк! Нас юют, а мы крепчаем.
   - Ладно, глохни задолбанные работяги долбанного Союза, - осердился и Геннадий.
   - Идите крепчать. Жопу подставлять.
   Никто больше ничего не сказал, снова повернулись к стене, стали укладывать кирпичи, изредка покрикивая. - Инга, раствору! Люси, кирпичи подноси!
   Девушки хотя и не такие миниатюрные, как Дюймовочка, тяжело дышали, одна из них произнесла плаксиво. - Давай перекурим, раствор кончается. Опять вольняшки заставят свой раствор вырабатывать.
   - Перекур! - распорядился Курдюмов и положил мастерок на стену.
   Первым пошёл к панельной торцовой стене в затишек от ветра, присел на стопку деревянных поддонов. Остальные присоединились к нему и дружно закурили, исподтишка посматривая на работающих вольных каменщиков. Мужчины выглядели ещё более-менее нормально, они не так кутались, как бабы. Те же выглядели одна безобразнее другой. И без того полные и краснолицые, в массе напяленной на себя одежды, они были похожи на злых чебурашек или бродяжек из кино о дореволюционной жизни. Зато они не так мерзли, как следившие за собой условницы. Да и девушки эти, как правило, были не из рабочей среды, служащие, продавщички, спекулянтки или проститутки. Без работы они вскоре стали дрожать от холода и жаться к парням, позволяя ради тепла лапать себя. Посмеивались невесело. Сами хватали за причинные места нахальничающих обогревателей. Только Анжела спокойно сидела на коленях Геннадия, прижавшись к нему спиной. Курили они одну сигарету с фильтром по очереди. На них, особенно девушки, поглядывали с завистью. Одна из условниц оттолкнула парня и отошла к стене, стала смотреть вдаль. Дюймовочка не спускала глаз с неуклюже передвигавшихся вольных баб, потерянно ахнула, увидав в них свою судьбу.
   - Лучше повеситься, чем выглядеть такой абракадаброй.
   - Да у какого мужика на такую встанет? - поддержали её.
   Ребята засмеялись. - После литры некрасивых баб не бывает.
   - Вот именно! Что надо мужику? Гранёный стаканище водки в горло влить и бабе палкенцию вбить. А ежели ещё и захавать мяска, можно с ней побаловаться и до утра.
   Кто-то крикнул девушке у стены, они строили цех на окраине города, за бетонным забором завода мчал пассажирский поезд. - Что ты жадно глядишь на дорогу?
   Но та не ответила и даже не шелохнулась, только вздохнула шумно.
   Одна из девушек резко вскрикнула. - Харе! Продержусь до весны и сбегу.
   - Дальше зоны не убежишь.
   - Там у нас хотя бы женский труд, а не эта пахота лошадиная.
   И Дюймовочка хныкнула. - Корягами, бабами корявыми становимся.
   - Да лучше быть проституткой, чем ломаться на такой работе.
   Анжела вымолвила с угрюмой безысходностью. - Любовь в нищете всегда зла, даже если любишь и не козла.
   Гена почувствовал, как она напряглась, и невольно сильнее сжал её в объятиях.
   А Машка-бригдир в покое их не оставляла. Опять шлёпала в огромных валенках вдоль фронта работ, заглядывая в ящики для раствора. По мере приближения, химики затихали, даже, кажется, и дышать стали тише. Бунтарский пыл условников угасал.
   Краснорожая бабища, наконец, подбрела к ним, и сипло выкрикнула:
   - На зоне так бы не сидели.
   - Мы не на зоне, - ответил Курдюмов.
   - Вас на заработки сюда пригнали или исправляться?
   - Мы под надзором милиции. А в остальном, у нас такие же права.
   Машка ощерилась, выставившись перед ним, и захлопала себе по паху руками. - Вот хер тебе в грызло, а не права, курвёнок ты узкоплёнчатый. Вот! Вот! Вот!
   Курдюмов возмутился. - Нет, ты что издеваешься? Полную безнаказанность почувствовала?
   - Ты уже договорился у меня. Я тебя не то, что накажу - такое покажу! Мало не покажется.
   - Потом покажешь, а сейчас отстань от нас.
   - У вас раствора на двадцать минут работы осталось, вот вы и прохлаждаетесь. А ну, давай на нашу захватку, наш раствор надо вырабатывать.
   - Нашли крепостных, - забурчали химики, но стали подниматься.
   - Так бы работали, как лаетесь.
   - Что, тоже хотите с этими баламутами на зону уйти? Здесь вам, шакалам, сто рублей мало, в лагере десятка в месяц на отоварку за счастье покажется.
   - Сказала же, их в штрафную бригаду переводят.
   - Это пока.
   Анжела возмутилась. - Что ты всё время обзываешься? На себя посмотри, баба Яга в тыщу раз приятнее выглядит.
   Машка заревела в ярости. - Поганка! Жопошница! Вафлёрша!
   Анжела вскочила с колен Геннадия. - А тебе и вафлю никто не даст, образине уродливой. Стоять рядом с тобой тошно не то, что еть.
   Машка еще пуще взревела, кинулась на неё под общий хохот. Но Дюймовочка увернулась, оттолкнув её. Шнур на куртке лопнул, все её подвязки развязались, она запуталась в тряпье, хрипя и рыча безобразным животным, кувыркнулась, упав на настил. Смеялись все, даже вольные. К ней подбежали две женщины, с трудом подняв на ноги, повели к себе. Машка продолжала орать.
   - Эта проблядина кидаться на меня ещё будет! Всё, хватит с ней цацкаться. Не на возврат, я её на новый срок раскручу. Оскорбление действием при исполнении. Все подтвердят!
   - Машка, кончай, - пытались её урезонить. - Химики то видели, что ты сама на неё кинулась.
   - Вы подтвердите, что она ударила меня. А химиков никто и слушать не будет.
   Анжела вымолвила мрачно. - Это всё, Гена! Загребут меня с первым же этапом.
   - Да, Машка своего не упустит.
   - На зоне такой борзости не встретишь. А эта, сука, глаза заморозила и прёт на всех, как танк.
   - На зоне хоть какой-то, а порядок.
   Анжела замерла в шоке. Химики расходились, только Замятин и Ренат остались сидеть на поддонах.
   Там уже распоряжались. - Ганькин и Свиридов к Иноземцевой становитесь. Хватит, сопли жевать! Семочкин иди к Пыжикову, а вы, шалавы, освобождайте поддоны.
   Дюймовочка затормошила Замятина. - Гена, а ты что?
   Он тиснул её. - Надо попрощаться с тобой горячо.
   - Не надо, Гена. Не надо. Вы с Ренатом, может, ещё продержитесь.
   Он ещё крепче обнял её. - Перед смертью не надышишься.
   - Не надо со мной прощаться. Не надо!
   - Надо, Жема. Надо. Ты того стоишь.
   Помбригадира услышала их разговор, фыркнула язвительно. - Оценил прости-господи. Да за таких больше трояка не дают.
   Замятин вскричал зло, поднимаясь. - За таких на подвиг идут! А таким, как вы, мужики морды бьют.
   - Нас хоть и бьют, а твою во все дыхательные и пихательные дерут.
   Женщина отступила подальше к мужикам и уже оттуда крикнула. - Мало вас на зоне голодом морят.
   - Жралы вы и Сралы вонючие! - закричала Анжела. - Скот вы дрессированный, а ни какой не рабочий класс. Приказал вам начальник - фас! Вы и накинулись на нас трусливой собачьей стаей.
   Гена обнял её крепче и понёс к сходням. Ренат всё ещё сидел в мрачном раздумье.
   - Гена! Останься. У тебя может всё обойдется, - захныкала Анжела. - Боюсь я за тебя, Гена. Боюсь.
   - В тюрьме не страшно, страшно тут делить с подонками и праздники и труд.
   Никто не работал, их слушали и смотрели как кадры кино. Они уходили на подвиг. Подвиг свободы духа. Уходил с ними и Ренат Курдюмов.
   - Я на войне, в Афгане, не боялся. А тут какая-то мразь мне будет права качать.
   Геннадий нёс Дюймовочку с некоторой торжественностью.
   Ренат продолжал говорить о наболевшем. - На зоне хоть дикий, но порядок. А здесь на воле крысы хозяйничают. Все основы человечности изгрызли и испохабили. Одни крысы, только крысы могут жить в этой крысятной стране
   - Не достанут они меня! - закричала вдруг Анжела, снова преображаясь в Дюймовочку.
   - Вот, ху... вам в грызло! Забеременела я! Забеременела. И на зоне не буду горбатиться.
   Все разом вздохнули, когда головы уходивших исчезли внизу под настилом подмостей. И долго молчали, задумавшись...
  

-6-

   Это были старые горы - хорошие горы из ноздреватого, выветренного веками камня в трещинах и разломах. Путь к вершине оказался совсем нетрудным и скорым. Задолго до полудня Андрей добрался до цели и остановился, выйдя на пологий косогор усеянный большими камнями и огромными скалами. Позиция для пулемётной точки была хорошей и достаточно большой. Засечь с воздуха в этом скопище камней трудно будет даже слона. Уже осторожнее Андрей стал пробираться дальше и вскоре услышал звуки томной индийской музыки. Ещё медленнее пополз на звук, тщательно выбирая укрытия, пока не увидел совсем молодого безбородого часового. Парень в выцветшем, грязном татруне, длиннополой рубахе, стоял за плоским камнем картинно поставив на него пестрящий наклейками старенький АК, увлеченно танцевал головой в такт музыки из радиоприёмника, балдёжно поводя глазами. Матёрый бородатый моджахед в буром халате тоже жался к музыке, находясь шагах в пятидесяти от него. Воспользовавшись их невниманием, Андрей подполз ближе, увидав глубокую расщелину, залез в неё, прячась от убийственных лучей ярого солнца. Ждать надо было около двух часов, он стал удобнее укладываться, чтобы отдохнуть до появления вертолётов.
   Неожиданно раздался громкий командирский голос. - Хинди! Индус! Выключи приёмник. Часового ничто не должно отвлекать.
   Андрей осторожно выглянул, крупный бритоголовый бородач в расстегнутой на голом теле камуфляжной рубашке вышел из скопища камней, почти в самом центре пологой вершины, грозно смотрел на обернувшегося к нему мальчишку.
   - Я смотрю внимательно, храбрый командор Танай. Шахнаваз - меткий стрелок. Кто появиться, я того бизан-бизан, стреляю. Да здесь на солнечной стороне даже ящерица не проползет, тут же изжарится на раскалённых камнях.
   Но командор Танай уже перевёл недовольный взгляд на старшего часового. - Абдаллах! Тебе ли не знать, что часовой должен ходить туда - сюда. Ты должен видеть и этого глупого мальчишку Шахнаваза и Мусу. А ты, Шахнаваз, тоже должен ходить туда - сюда и не терять из виду Мусу и Абдаллаха!
   Часовые так и сделали, медленно побрели в разные стороны. Андрей нахмурился, пост был поставлен правильно и находился под неусыпным контролем. Незамеченным преодолеть его будет очень трудно.
   Он снова опустился в тень, постарался отключить мысли, чтобы сохранить последние остатки сил до решительного момента. Но мысли лезли, не давая покоя. Почему? Почему Кет оборвала связь и даже не прислала, как обещала, фотографию сынишки. Непредсказуемость поведения Неуклюжей коровы, как он стал обзывать Кет, его удручала...
   ...Когда друг Питера Виллера, Дэнис Ястржемски, привел на свою виллу отпущенного под залог пленника холодной войны, его дочь Лизхен уже несколько дней отбывала там домашнее заточение после скандала на молодёжной тусовке с приводом в полицию за неэтичность поведения. Но и белокурый неулыбчивый увалень не принёс разнообразия в отбывании скучного наказания определённого ей отцом, тоже русским по происхождению. Мать Лиз была француженкой, Андре тоже владел французским, и отец разрешил ей сопровождать его в город. Но тот ни чем не интересовался и избегал общения. В восемнадцать лет мужчины для Лиз представляли лишь определённый интерес, избалованное сексом тело требовало привычной порции удовольствия. Но этот "мушшик" выходил из своей комнаты только к столу и в туалет. Тогда она нахально дождалась его голой в ванной, но Андре лишь глянул на неё строгим взглядом и тут же ушёл, закрыв за собою дверь. Пришлось применить другую уловку, Лиз испортила запор и подкралась к нему, когда он принимал душ. И добилась таки своего, неожиданно получив неизведанное до сего по-звериному грубое и бурное и от того особенно восхитительное удовлетворение...
   А когда очнулась, его уже не было в ванной. Мало того он и после не подал вида, что между ними что-то произошло и ни делал попыток к повторению. Это её сильно уязвило. Стройная, но не худая и не такая рослая, как Кет, с вздорно обольстительным личиком, она пользовалась неотразимым успехом. Но только не у этого Эндрючечка - кретинчечка. Она нагнала, было, на себя холодность при дальнейшем общении с ним. Но этого он даже не заметил. И Лиз покорилась, сильное и захватывающее удовольствие того стоило, заходила к нему в ванную, комнату свою он закрывал, и после опустошительного и неимоверно чувственного оргазма оставалась одна. И до сих пор так и не услышала от него ласкового слова. Удовлетворённая, она снова дулась на него пару дней, но опять приходила нелюбимой женой мусульманина, униженно выпрашивая не любви, а хотя бы соития. И снова оставалась брошенной и оскорблённой до глубины души наложницей.
   О! Как она хотела его ласк! Всегда быть с ним и в постели, и на людях. На этот раз папи одобрил бы её выбор. Но сегодня Андре не пустил её в ванную, как она не скреблась к нему. И отец пришёл неожиданно, привел гостей и попросил Лиз позвать Андре. Тут уж этот "руссишь сексвибратор", как она стала его называть, и вовсе повёл себя совсем невыносимо. Войдя в холл, Андре ещё более построжел, увидев Кет, и не ответил на её неожиданно робкое приветствие, обошёл, как препятствие. Лизхен возмутилась за подругу, а больше за своё неудовлетворённое желание, прошипела ему вслед, она стояла рядом с Кет.
   - Эндрюшешька - кретинчечка.
   Отец услышал и потребовал оставить их. Однако Лиз далеко не ушла, притаилась за проёмом и навострила слух. Знающая себе цену, даже несколько высокомерная Кет её тоже удивила. По-русски Лиз изъяснялась с трудом, но понимала всё и снова удивилась. Папи сватал Кет и так своеобразно!
   - Пойми, Андре! Брак с фрейлейн Виллер задуман нами в твоих же интересах. Это должно растрогать присяжных. Не тебе объяснять какой грозит срок за захват заложника и разоружение полицейских. Это может на много смягчить приговор.
   Лизхен ахнула, чуть ли не вслух. - Руссишь бандит!
   Заговорил и адвокат. - В отличии от вашей страны, право человека поступать в своих интересах определено нашим законом.
   Но Андре был непреклонен. - Снова наступить в дерьмо, даже в своих интересах, я считаю для себя гнусным.
   Катарине не надо было переводить. Охнув, она помчала прочь, грохнув дверью и вскоре протопала неуклюжей коровой по плиточной дорожке мимо остеклённой стены холла к воротам в стиле ретро. Это была та самая вилла.
   Адвокат спросил Дена Ястржемски, что сказал его непредсказуемый подзащитный, но тот ответил уклончиво и они тоже вышли. Лизхен покинула свою засаду и восхищенно воскликнула:
   - Фанфан-блондин!
   Но Андре лишь покосился на неё и ушел на галерею, закурил сигарету. Лиз едва не расплакалась от такого пренебрежения и крикнула зло, подойдя к нему.
   - Фанфан - бандит!
   Но он отступил от неё, как от назойливого ребёнка и отвернулся. Ломая остатки гордости Лиз не ушла и тоже закурила. Молчали они долго. Тут Лизхен заметила, что он смотрит на её гордость аккуратный ухоженный газон, с каким-то пренебрежением и спросила его по-русски.
   - Тебе не интерезант мой миниприрода? Это инглиш газон.
   - Здесь соловьи петь не будут. Скучный сад.
   Что скучный, что нескучный, Лиз в русском языке не различала и удивилась уже на французском:
   - Нескучный сад являлся гордостью петербуржцев. Но откуда тебе знать, большевики его, наверное, распилили на дрова?
   Андрей, объяснил ей, как идиотке, что означает предлог "не" в русском языке.
   - Нескучный, это русский сад похожий на лес, в котором живут и прекрасно себя чувствуют птицы и мелкие звери.
   Потом хмыкнул, бросив презрительный взгляд на почти голую поляну с редкими кустарниковыми куртинами и несколькими отдельно стоящими высокими соснами.
   - Это лишь рекламная картинка вашей обнажённой жизни.
   И Лиз понесло, она чуть не захлебнулась от возмущения. - Вы - русские всё национализируете для своей коммунистической идеи. Даже вкусы. Вам непонятна милая прелесть суеты сует. Вам хлеба не надо, работу давай. Вы уже не народ, а машина, не люди, а винтики в ней. Человеческое вам чуждо.
   Первый раз он смотрел на неё долго и, кажется, с некоторым интересом, словно пытался понять её. И Лиз замолчала, наконец-то он улыбался, слабо и грустно, и она невольно потянулась к нему, приняв это на свой счёт.
   - Андре! Надо любить себя. И жить для себя.
   Но он отступил, улыбка погасла на его лице. Спросил с оттенком презрения:
   - Животный секс без любви, удовольствия ради, это и есть ваша человечность? Да плюс к этому джунгли рыночных отношений.
   - Это равные возможности. Свобода чувств и поступков.
   - Обыкновенная распущенность, - отрезал он с неожиданной резкостью и высказался ещё конкретнее:
   - Мне противны западные женщины в своей сексуальной вседозволенности.
   - Это равноправие полов.
   - Блядовство! И больше ничего!
   А потом спросил, словно плюнул ей в лицо. - Подумала, каково детям будет иметь такую распутную мать?
   Лиз даже содрогнулась, увидев гадливую гримасу на его лице, и вспыхнула от стыда! За себя! И, как Кет, помчала, не зная куда...
   Ноги сами занесли её в спальню, она упала на постель и бурно разрыдалась. А потом, обессиленная, долго лежала в кровати. Оказывается, и в ней дремали прекрасные образы сказок. Она встретила принца, но сама была уже не принцессой, а похотливой шлюхой.
   В таком состоянии и застал её Андрей, сел на постель, погладив её по головке, как маленькую девочку и вымолвил глухо.
   - А, вообще-то, адвокат прав, мне надо жениться...
  

-7-

   - Шайтан-арба летят! - вывел Андрея из полубредового состояния мальчишеский фальцет.
   - Раз, два, три... Много!
   Тут же раздался густой бас Таная. - Абдулла, ставь пулемёт.
   Ломая болезненную усталость, Стриженов стал выходить из транса, тоже стал слышать далёкий гул вертолётов.
   Пулемётчик лениво возразил Танаю. - Всё равно улетят.
   Часовые затаились, чтобы не быть обнаруженными, видно было только Таная, тоже прячущегося за скалой. Он непоколебим в принятом решении.
   - Пулемёт надо ставить. У шурави за седьмым небом летает спутник с зорким глазом орла. Он увидит, что мы не поставили пулемёт и передаст это вертолётам. Они заберут своих сорбозов. За такую оплошность Тахир Беамон - Беспощадный прикажет нас удавить. И будем мы вечно гореть на яром огне Джаханнама.
   Афганцы панически боятся смерти от удушения, это для них самая страшная смерть. Смертельно раненые переворачивались из последних сил на спину. Труп убитого уткнувшегося лицом в землю считался телом грешника.
   Послышался негромкий стук железа, Андрей напрягается, пытаясь по слуху определить место нахождения переносной зенитной установки. Постепенно гул вертолётов пропадает. И стук металла прекращается. Шахнаваз выходит из укрытия.
   - Нас видно с неба. Почему спутник не говорит шайтан-арбам где мы находимся и они не стреляют в нас огненными стрелами?
   - Аллах затмевает зоркий глаз спутника. Он хозяин на небе. Крестос уже дряхлый старик и плохо помогает своим верующим, - важно говорит Танай. - Поэтому мы скоро выгоним шурави за границу снегов. Белые люди должны жить в белой стране.
   Андрей снова стал осторожно пробираться вперед, пользуясь невниманием часовых.
   - Хоть они и белые, но грязные, - бурчит Абдаллах. - Едят свинину и в жены берут не девственниц.
   Пулемётчик тоже включается в разговор. - У шурави нет бога. Нам инструктор сказал, что они строили рай на земле, а построили бардак. Мужчины любят много пить араки, а их женщины любят много мужчин. Белые женщины уже рожают чёрных негритят.
   Всех громче смеётся Абдаллах. - Я видел, негр такой же безобразный, как индус.
   Шахнаваз вскрикивает. - Я красивый! Почему вы меня прозвали Хинди?
   Но храбрый командор Танай опомнился и сердито вскрикивает. - Ой-вой-бой! Нерадивые воины! Опять вы смотрите не туда куда надо.
   И снова часовые разбредаются по площадке, разведчик тут же затаивается. Но не вовремя, он оказался на линии движения часовых, скрывает его лишь большой валун. А это опасно. Абдаллах медленно приближается к нему. Надо, чтобы он ушел из поля зрения Шахнаваза и Андрей, подобрав горсть мелкого крошева, швыряет за камень. Абдаллах настораживается, злорадно скалясь, и медленно поднимает ствол винтовки. Оглядывается, Шахнаваз уже прилип к теневой стороне скалы.
   Абдаллах шепчет злорадно. - Ты, шакал, будешь для хвастливого Таная шурави.
   Однако вскоре хруст шагов замирает, часовой думает, что ослышался и начинает осматриваться, выискивая место, где можно спрятаться от убийственно жарких солнечных лучей. Тогда Андрей шоркает кроссовкой. И афганец снова вскидывается. Хруст шагов всё ближе и ближе. Разведчик отставил автомат, выхватывает нож и заточку. Вначале показывается ствол, потом чёрная загорелая рука сжимающая цевьё. Вспыхнул коршунячий взгляд запоздалым страхом! Андрей мечет заточку в горло закрытое бородой, высунувшись, машет ножом по горлу. Перехватывает вытянувшееся тело и прислоняет его к камню, будто прикорнул часовой, спрятавшись от жары. Левую руку и грудь заливает горячей даже на афганском солнце кровью, затухающий взгляд будоражит сознание. Хотя и учили его не для кино, но... Это его первый результат мясницкой работы. Убить человека пулей даже на близком расстоянии или в схватке совсем другое дело. Остро пахнет свежатиной. Он весь в крови. Но надо ломать чувства, встряхнувшись, Андрей поправляет труп, отступает осторожно, присев.
   Неожиданно будто ударил раскатистый голос Таная. - Радуйтесь бдительные часовые! Вас идут менять.
   Андрей встрепенулся! Глянул на небо. Но оно белесо и пусто, только нудно звенит в ушах комариный зуд. Но не вертолётов, кажется, а в его мозгах. А может? Он затыкает уши. Зуд прекращается. Убрал руки, слышится хруст приближающихся шагов. Шахнаваз уже выходит навстречу своему сменщику, в его сторону не спеша идёт молодой воин.
   - Абдаллах! Где ты, Абдаллах?
   Хруст шагов замирает, снова слышится комариный зуд, успокаивая напряжённые нервы. Воин фыркает тихо, увидав фигуру часового, и оглядывается. Но Таная не видно.
    - Спит, ишак ленивый.
   Сменщик приближается к прикорнувшему часовому осторожно, захотел видно напугать товарища. Медлить нельзя. Андрей восстает страшным видением.
   Шахнаваз завизжал, забыв, что он меткий стрелок. - Шайтан! Шайтан среди нас!
   Андрей и его срезает короткими очередями вместе со сменщиками. Достал, кажется, и третьего, но уже не смотрит. Он запрограммирован на пулемёт, мчит длинными тигриными прыжками к предполагаемому месту установки, на ходу выхватывая связку гранат. Прыгает через огромный валун и сваливается на кряжистого бородача. Лицо опаляет пистолетными выстрелами в упор! Его будто шарахнули по груди кувалдой. Дыхание пресеклось. Но он уже видит пулемёт, хватает свободной рукой моджахеда за бороду и бьёт лбом в лицо. Одновременно швыряет связку взрывчатки в станок. От близкого взрыва противник присел, они падают. Но афганец силён и вскоре поднимается вместе с вцепившимся в него мёртвой хваткой умирающим офицером. Сознание в нём ещё теплится, хотя боль разрывает грудь. Сил всё же хватило выковырять из рванины нагрудника приготовленную для последнего случая гранату, она падает в ноги. Моджахед пучит глаза от натуги, но оторвать от себя мертвеющего без дыхания шурави не может. Он прыгает, охватив его руками, за камень. Однако взрыв догоняет их, швырнув ещё дальше. Тут уже всё в Андрее взрывается! Тело разлетается! Он совсем не чувствует себя, только полет. Он летит. Летит и летит, не зная куда...
   Но почему-то треск выстрелов и взрывы гранат не прекращаются? А главное, не пропадает омерзительный запах развороченного дерьма. И противная слизь заливает глаза. Он что, не летит, а парит на одном месте?
   Вот как умирают, значит...
   Но умирать здесь он не хочет. Содрогнувшись от омерзения, Андрей прыгает, не видя куда. И снова разлетается от взрыва внутри себя. Но вскоре опять собирается духом бесплотным, колышется в невидимом, неосязаемом пространстве...
   Но нет. Продолжают трещать автоматные очереди вперемежку с забористым русским матом. Это не здесь - наяву. Видать тигрята пробились к нему! Или это остатки сознания? Не отлетела ещё душа от тела...
   И тут медленно, как на фотобумаге начинают проявляться камни, колышущиеся силуэты солдат, слух режет радостный крик. - Жив командир! Жив!
   Сразу наваливается боль. Очень трудно, больно дышать. Грудь просто разламывается. И усталость подсекает, подкашиваются ноги, но Андрей не падает и не садится. Шатаясь, выходит на открытое место к солдатам. Тут же наступает напряжённая тишина. Вид командира впечатляет. Он будто вышел из бойни. Кровь и ошмётья плоти осыпаются с него, моментально высыхая на яром солнце. Грудь разворочена, лицо, как у обкуренного.
   Но службу он не забывает. - Тигры! Не расслабляться.
   Рахим Салимов разгоняет солдат. - Хорошенько надо зачистить. Машите вертушкам тельняшками. Поймут, что это наш флаг штурмовой.  
   - Зачем махать?
   - Карелин убит и рация всмятку. Давгаев легко ранен, - докладывает сержант.
   - Иди. Иди. Всё сам осмотри.
   Салимов отходит, приглядывая за прочёсывающими каменные дебри солдатами. Поглядывает изредка на командира и небо. Вертолёты всё ещё гудят в отдалении, не доверяя двум фигурам, размахивающим тельняшками. А Стриженов вдруг как-то странно закружил, пытаясь нагнуться. Но его заносит, как пьяного, он снова подскакивает и возвращается на прежнее место. Салимов медленно направляется к нему. Подходит ближе и тоже внезапно замирает. Потом делает ещё несколько шагов, падает на колени у трупа моджахеда, с благоговением поднимает большую фляжку, протягивает её офицеру.
   Но тот хрипит. - Раненым.
   Из-за камней радостно закричали. - Сюда! Вода! Целый бурдюк! Хоть залейся.
   - Пейте, - говорит Салимов покачивающемуся офицеру.
   Но капитан фляжку не берет, хрипит через силу. - Командир уходит последним.
   - Победа! Ушли от Костлявой.
   - И из жажды тоже...
   И только тогда Рахим прикладывается к фляжке, делает пару глотков, полоща горло, передаёт командиру. И Андрей садится рядом, приваливаясь спиной к камню, тоже пьёт, отмякая прямо на глазах. Они медленно, по очереди, смакуют эликсир жизни. И солдаты затихли, утоляя жажду. Отмякнув, Андрей начинает сдирать с груди рванину нагрудника и гимнастёрки. Вытаскивает искорёженный талисман дамы сердца и совсем дуреет, осклабившись в глуповатой улыбке.
   - Декабристочка моя! Пулю отвела! Значит скоро приедет.
   Потом и вовсе закричал, запрокинув лицо к небу. - Катарина! Я люблю тебя!
   И солдаты гудят радостно. - Летят! Пчёлочки наши родимые. Летят.
   А Салимов неожиданно затосковал. - Войны всё страшеннее и страшеннее. Так и гукнусь нецелованным.
   Стриженов стал подниматься, один из вертолётов уже медленно с опаской, заползал на вершину, распахнув все люка. В одном из них стоит высокий, плечистый, красивый, словно кино герой, подполковник в полевой форме.
   - Сам Батя за нами прилетел! Батя! Батя!
   Ещё до окончательного приземления Кондратьев спрыгнул на землю, махнул рукой Стриженову, предлагая отойти в сторону. Андрей нагоняет его уже у самого края обрыва, воскликлицает с усталой улыбкой:
   - Батя! И здесь я отстрелялся на отлично.
   Тот хмурится, пожимая ему руку. - Герой! Но не наградят.
   Андрей ничего не понимает, улыбка сходила с его лица. - Воюем мы не за награды.
   Валерий Викторович протянул свернутую на определённом месте газету. - Читай, про тебя написано.
   Газета была на английском языке, Андрей прочитал заголовок, сходу переводя на русский. - И весной опадают листья.
   Сердце непроизвольно сжалось в недобром предчувствии. Он стал читать отмеченный красным текст. - Офицерство и интеллигенция, эти сливки любого цивилизованного общества в Советском Союзе находятся на последних ступенях социальной лестницы. Так, уже в юности, по весне начинающейся самостоятельной жизни у кузенов завяли распускающиеся листья надежды на достойную жизнь в этой стране. Инженера Геннадия Замятина осудили на три года лагерей за критику руководства строительного треста по совершенно надуманному обвинению. Обер-лейтенант коммандос Андрей Стриженов уходит на войну в Афганистан отнюдь не из-за интернационального чувства. Свой уход объяснил он мне с предельной откровенностью: "Здесь в Союзе честному советскому человеку остаётся одно, или спиваться, или в покорное состояние обращаться. Там на войне я себя буду чувствовать хотя бы мужчиной"
   Андрей застыл не в силах читать дальше, его будто ударили "под дых". Газета выпала из его рук и, развернувшись, полетела воздушным змеем над вековечным простором.
   - Но ведь любит она меня, - вырвалось у него.
   - Хватит любить! - вскрикнул Кондратьев. - Сам знаешь, в разведке бабников не держат.
   - Да не бегал я за ними ни когда...
   Кондратьев подытожил с издёвкой. - Не бегал, а три женщины родили от тебя почти в одно и тоже время.
   Стриженов цепенел, подполковник с трудом выговорил. - Прощайся с оружием, сынок, такое они не прощают. Тебе уже назначен суд офицерской чести.
   Андрей дёрнулся, как от удара. Выхватив искорёженный пулями талисман уже не дамы сердца, стал раздирать его на мелкие клочья. Словно пеплом сгоревшей любви посыпал ими величаво спокойные горы...
  
  
  

эпилог - пролог

ЭХО УШЕДШЕЙ СТРАНЫ

блиц-роман одного дня

   И навряд ли Андропов удовлетворился бы достигнутой вершины власти, просто он видимо понял, что прикормленный с ручки КПСС когда-то великий народ быстро теряет былое величие, становясь плебсом крушения империи. Но уже после первого сентября 1983 года, когда был сбит над Советским Приморьем пассажирский Боинг южно-корейской авиакомпании, ветер перемен стал дуть только в средствах массовой информации. Западный мир кричал, но советский народ здорово не переживал. - Пускай не лезут! А ещё более короткий период "не выходящего из комы" Кучера великой державы и вовсе стал самым унылым и ничем не примечательным годом в истории уходящей страны...
   Однако чтобы там не говорили о бездеятельной дряхлости последних советских генсеков, это всё же были деятели государства, после них в Кремле остались одни лишь шестёрки.
    
    

- 1 -

   На этот раз до странности долго не объявляли преемника усопшего генсека - председателя похоронной комиссии, однако и это вызвало лишь глумливую догадку у советских служащих-интеллигентов - Не пробздятся ни как - выдающиеся...
   Кремлёвские куранты пробили три раза, чётко сменились часовые на крыльце мавзолея и зашагали изящными марионетками вдоль милицейской цепочки, ограждающей последний путь ещё не последнего генсека уходящей страны. В желто-сизом, промозглом мареве под ярким светом прожекторов уже собирались пока ещё небольшими группами осчастливленные открытками-приглашениями на траурную церемонию жители Москвы и гости столицы. Никто ещё не догадывался, что уходила эпоха. Да и настоящее как всегда мало волновало советских людей, они уже ерничали о будущем. - Не, этот возможно и умный. Тоже лысый, как Ленин!
    

- 2 -

   И далеко от Москвы, в почти миллионном городе в большой и дружной только в беде коммуналке тоже ждали время похорон. Смерть сюда пришла неожиданно, ошеломив всех своей преждевременной жестокостью. В двенадцатиметровой комнате тесно заставленной самой необходимой мебелью застыла у цинкового гроба совсем не старенькая и ещё не седая мать солдата.
   На общей кухне кто-то потерянно ахал. - Ну, как же без деда? Всего-то, денёчек какой-то подождать...
   Но нормально проститься со своим внуком-сыном-племянником-братом и другом детских игр им было не дано. Воинов - интернационалистов в советской стране хоронили по военному чётко и быстро.
    

- 3 -

   А там, в Афганистане, откуда доставляли мрачный груз "чёрные тюльпаны", уже хоронили и сами готовились к смерти достойной. На высокогорье, куда вертолёт не сможет добраться, рассвет лишь слегка окрасил восточную часть неба, но на вершине утеса стало немного светлее. Здесь только что закончился бой. Несколько израненных десантников стаскивали убитых бородачей в неглубокий разлом, свои уже покоились в более глубокой расселине. И вот, бросив по нескольку горстей каменной крошки на закрытые беретами лица погибших товарищей, десантники пальнули в чужое небо нестройный трескучий залп и стали закладывать братскую могилу крупными булыгами. Офицера с разбитым лицом слегка заносит, и чернявый прапорщик силой уводит его к тяжелораненым на самой вершине утеса.
   - Без вас справимся. Ни шакалам, ни духам не достанутся пацаны.
   Офицер медленно усаживается в тени под скалой. Ещё один раненый сидит, привалившись спиной к камню, сипит пробитыми лёгкими, пузыря кровь на губах. Трое лежат, один из них почти не дышит...
   Вскоре собираются и остальные, рассаживаются рядом и дружно закуривают. Дают и офицеру. И раненому в грудь. Но только курнуть. Под ними начинает проявляться долинка, чадит разбитой авто и бронетехникой и, будто, вымерла. А немного ниже, через пропасть змеится крутая тропа перевала, тропа, ради которой они совершили подвиг, отбив господствующую высоту у моджахедов, заманивших агитколонну с гуманитарной помощью в каменный мешок. Прапорщик пустил сигнальную ракету, и она взлетела над долиной.
   - Предпоследняя, - вымолвил он хмуро.
   Все молчат. Долго. Надолго воцаряется полнейшее уныние. Но вот и последняя ракета погасла падающей звездой. Долинка по-прежнему не подаёт признаков жизни. Подвиг грозит не состояться.
   - Абрек! Надо пробиваться к ним. Может, и у них тоже разбита рация, - глухо говорит контуженый командир и смотрит на чернявого, афганоподобного усатого прапорщика.
   Тот соглашается. - Герой и Гестапо легко ранены. Как раз расчет набирается.
   Сборы были недолги, по очереди обняв остающихся товарищей, тройка разведчиков вскоре выстроилась перед командиром. Рослый густоволосый брюнет-прапорщик с Северного Кавказа, здоровенный, стесняющийся своей громоздкости, светловолосый немец с Казахстана и сбитый курносый живчик с Поволжья.
   Прапорщик негромко докладывает. - К выполнению задания готовы.
   - С богом! - не по-советски напутствует их молодой капитан.
   Разведчики один за другим исчезают внизу. Офицер закрывает глаза. Молчание опять длится долго. Вдруг офицер неожиданно говорит, будто разговаривает с кем-то в горячечном бреду:
   - Ошибаешься, циничная красотка. Возможно, ты и подцепишь номенклатурного отпрыска. Но подвиг мой не будет бессмысленным.
   Солдаты переглядываются, опасаясь за разум контуженного, но командир объясняет осмысленно. - Предрекла мать моего сына мне бессмысленный подвиг Андрея Болконского...
   - Да что она, на двойки в школе училась? Нормально князь погиб. От ран, за родину.
   Командир полыхнул на них серым, острым, как клинок, взглядом. - Погиб невостребованным в великой битве от своей же артиллерийской гранаты.
   Солдаты оторопело переглядываются. Войну и мир они проходили и в школе, и здесь, но чего-то им явно не дожевали ни учителя, ни отцы командиры.
   - Нормальный мужик, Андрей Болконский.
   - Не мужик, - упёрто возражает офицер.
   Солдаты бурчат уже в пику. - Умрем не хуже князя.
   - Умрём! Умрём! Умрём! - звучит не клятвой, а мальчишеским упрямством.
   - Умрём! - повторяет с усталой грустью и командир.
   - Умрём, когда последний солдат пройдёт перевал.
    

- 4 -

   А жизнь страны шла своим чередом, в тюрьму пришёл этап. Советское искусство продолжало штамповать героев пятилеток и Великой той войны, жизнь же развитого социализма создавала своих, истинных героев нашего времени - бытовых уголовников. Хулиганы и спекулянты, растратчики и несуны-воровайки заменили советской стране комсомольцев, став основной рабсилой ударных строек пятилеток. Большая группа голых заключенных стояла в очереди на медосмотр в бесконечно длинном, ярко освещенном тюремном коридоре. Их наспех осматривала ещё молодая медичка, сидевшая за столиком в нише у раковины. Тут же контролёры ощупывали одежду и сидора-котомки этапников, швыряя их в общую кучу.
   - Замятин! - вызвала следующего медичка.
   - Геннадий Гаврилович! Шестидесятого года рождения, статья 89, часть два. Возврат со строек народного хозяйства, - скороговоркой проговорил свою "ксиву" нерослый, но с хорошо развитой мускулатурой светло-русый юноша.
   Медичка невольно задержала взгляд на ладной фигуре парня, это "усекли" и тут же отреагировали из очереди.
   - Прямо, минишварцнеггер. В натуре!
   - Я дам натуру! - рявкнул толстый капитан.
   Женщина поспешила задать обязательные вопросы. - Ушибов головы или переломов не было?
   - Нет.
   - Сифилисом, гонореей или другими инфекционными заболеваниями не болел?
   - Нет.
   - Возьми член в руку и обнажи головку.
   Замятин проделал эту процедуру.
   - Повернись задом, нагнись и разведи ягодицы руками.
   И опять взгляд её наткнулся на гениталии, она поспешила прекратить осмотр.
   - Все! Можешь одеваться.
   Капитан откровенно балдел, забирая у неё карточку заключённого и шепнул на ушко. - Привести в твой кабинетик для повторного осмотра?
   Женщина сверкнула на него возмущенным взглядом и вызвала следующего. - Митрофанов!
   Перед нею завихлялся расписанный наколками паренёк. - Александр Анатольевич! Шейсят седьмого года рождения...
   - А ну, ну... Ближе! - перебила его медичка, и грубо схватила за бугрившийся кукурузным початком член рукой в перчатке.
   - Док! Это Муле моей шибко нравится, - вскрикнул, было, парнишка, но резкий тычок контролёра заставил его шарахнуться к ней и замолчать.
   Зловеще загремели инструменты, в очереди глумливо захихикали.
   - В цирк пришли, али чо? - рыкнул капитан с угрозой. - Мне недолго спортивный зал здесь для вас устроить.
   Снова наступила тишина. Медичка безжалостно ковыряла нежную плоть скальпелем, окровавленные пластмассовые шарики с весёлым стуком падали в эмалированный тазик под ногами крутого Жиголо.
   Женщина ворчала. - И какой только ерунды с дури не напридумывают. Не можешь по-нормальному женщину удовлетворить, лучше ложку привязывай. А этим только отвратишь от себя даже самую заядлую "бэ".
   Митрофанов молча морщился от боли, опасливо косясь на мордатого и пузатого "пупкаря" и только быстро засеменил ногами, когда медичка обильно смазала йодом окровавленный член.
   Следующая команда поступила от контролёра. - Нагнись!
   И только пацан выставил свой тощенький задик, крутой удар кованого сапога швырнул его в кучу одежды.
   - За что, начальник?
   - Больно жопа хороша!
   Вертухаи ржали от души, это был для них утренний допинг.
   Замятин оделся с солдатской проворностью и, подхватив матрацную скатку, встал в короткий строй из трёх мужчин. Капитан приказал, как десантникам при выкидушке.
   - Пошёл!
   И они зашагали за контролёром-сержантом со связкой больших отмычек.
   Офицер инструктировал на ходу. - Паханами будете у малолеток. Порядок чтоб у меня был. Иначе одним ШИЗО не отделаетесь.
   Прошли второй поворот и остановились. Сержант загремел отмычками, открывая дверь камеры. Капитан глянул в список:
   - Так, значит, шейсят вторая. Замятин!
   И Геннадий шагнул в синие сумерки камеры. Офицер дал последнее напутствие:
   - Смотри у меня, Минишварцнеггер в натуре!
    

- 5 -

   И в уютной спаленке, совсем ещё девочка, с характерно выпирающим животом, волновалась от вида мужских гениталий. Сердито дернула их, от чего рыжий, дубинистый сверстник вскрикнул, и неуклюже полезла из постели.
   - У-у! Трухальщик...
   Любовник паниковал. - Анестези! Ну, погоди, оклемаюсь чуток.
   - Всю ночь ни как не оклемаешься, до бешенства матки скоро доведёшь.
   Она встала перед ним голой и фыркнула. - Мужику даётся одно. Спорт или бабы. Так что, вали-ка ты к своим штанге и гантелям.
   Парень заворчал. - Пузо на нос лезет, а ей всё давай и, давай...
   - Не всё, а хотя бы разочек кончить.
   Анестези накинула на голое тело халат и вышла из спальни, пошла по темному коридору на свет из приоткрытой двери комнаты. Квартира была большая не по-советски. В кабинете на темно коричневом кожаном диване почти не видно корявенького смуглокожего парня, только чётко выделялся несоизмеримый с понятиями крупный и черный, как головёшка, член на белой ляжке, спавшей кверху попой девчонки. Анестези ахнула, врезав по заднице подруге.
   - Кристинка! Ну, у тебя и пипища!
   Та храпнула по-мужски и приподнялась, столкнув с себя смуглого любовника. Фыркнула слабо:
   - Ой уж! Будто сама чурбану не давала.
   - Да тише, ты! Дубина не спит.
   Но было поздно, в комнату влетел голый обалдуй и с ходу, по-мужски, ударил кулаком прямо ей по лицу. - Сука! Уже и под чурками раскладываешься.
   Анестези полетела на письменный стол, опрокидывая его. Смазал ревнивец и азиата, но удар только разбудил его. Тот вцепился в него, и они покатились по полу, сшибая стулья, врезались в шкаф. Он осыпал их книгами. Но надолго Дубины не хватило, вскоре он распластался на паласе, дергаясь от оплеух тёмной ладони. Анестези выползала из погрома, разметав окровавленные ляжки. Голая Кристина лезла на стену по ковру спиной, как княжна Тараканова, только не было ни наводнения, ни крыс. Увидел ужастик и азиат. Отскочил от поверженного противника и стал быстро одеваться испуганно бормоча.
   - Низзя мине. Низзя мине скандаля. Я не прописан.
   Анестези хныкала. - Скорую! Вызывайте скорую. Лезет из меня что- то непонятное.
   Азиат оделся быстрее русского салаги и поспешно юркнул в дверь. Но Кристина уже всё поняла и фыркнула, поймав очумелый взгляд Дубины.
   - Игорь, Настя от тебя чурбанёнка рожает.
   - Пошла нах!
   Кристина засмеялась, подскочив к телефону. - Найдём двух свидетелей, - не отвертишься.
    

- 6 -

   В Советском Союзе секса не было, но и за зрелищем надо было постоять. Солнце ещё не взошло, а на Красной площади не протолкаться, не пропускают и с открытками-приглашениями. Под мертвенным светом прожекторов всё выглядит, как в космическом, потустороннем пространстве, парит по банному, в мерзкой стылости голоса глухи и сиповаты. Как обычно в русской толпе ощутимо тянет табаком и перегаром. Женщины и " шибко интеллигентные мужики" морщатся и воротят лица. Скорби никто не выказывает, так, сдержанно треплются в большой курилке.
   - Андропова б надо. А тут снова-опять, на место Кучера какого-то Агронома ставют.
   - Кукурузу сажали, целину подняли. БАМ построили. А этот, Меченый, что, интересно, придумает?
   - А дисциплину ещё не укрепили и пьянство не искоренили.
   - И Афган не умиротворили.
   Диссиденствующий интеллигентик хочет быть услышанным, подпрыгнул даже, крикнув:
   - Сельхозотдел, одним словом! Воевать разучились, ремесленничать не научились, остаётся одно, - быть мужиком и не поддаваться борьбе с пьянством.
   - Точняк! - оценили ехидную фразу. - Нас ю-ют, а мы крепчаем.
   - Бабам это должно быть в кайф.
   - Смотря чем и куда? Ха-ха-ха...
   - А нашей бабе хоть чем и куда, всё стерпит. Так, глядишь, на ней в коммунизму и въедем.
   - Не, а если без подъё? Молодой ещё. Может, что сделает?
   - Ну, да, он ещё пацан в кремлёвском доме престарелых.
   - Ильич в его возрасте уже загнулся.
   - Зато Усатый с его лет стал свой культ личности вытворять.
   - Ай, да чо жопу драть? Всё равно по-нашему не будет.
   - Но можа, он тожа какую-нибудь, на вроде горбатой, водку подешевше выпустит?
   Заворчали бабы с неподдельной ненавистью. - Мало вам всё, латрыги вы ненапорные.
   - Ага! Не хватат чем Рассею измерить. А уж понимайте вы яё сами.
   Неожиданно раздается строгий голос в мегафон. - Постыдились бы, генсека хороним.
   Начальства народ ещё не разучился слушаться, замолчали и заворочались стеснительно. Гомон стал стихать, лишь некоторые продолжали опасливо шушукаться.
   - Атас! Чека не дремлет.
   - Но уже ссыт народа. Нам-то они чо сделают? Мы чай не евреи, и ни какие-то там-нибудь диссиденты - антиллигенты.
   - На ментов как бы ни нарваться, эти живо в вытрезвитель заберут. Ладно, чо там, в карманах выгребут, на работу сообщат. И премия, и тринадцатая мандой гавкнется, и с очереди на квартиру передвинут.
   Тут уж окончательно замолчали. Милиции мы и посейчас больше бандитов боимся.
    

- 7 -

   В отделанной липовым шпоном баньке тепло и уютно. Здесь всесоюзные похороны, а тем более разные там проклятые вопросы никого не волнуют. На лавке лежит, ласкаясь, контрастная парочка. Тридцатилетний, коренастый парень немного пузат, кривоног и носат, девушка более, чем на десять лет моложе его, миниатюрна и мила по-детски, как Дюймовочка.
   - Алевтиночка, - нудно ноет, стоя на коленях перед бассейном здоровенный толстяк с совершенно тупым и широким лицом будущего "нового русского". - Отдельно заплачу, по двойному тарифу.
   Голубоглазая и белокурая бестия ихтиандрово извивается в прозрачной воде, дразнясь обнаженными сокровенностями. На него она не смотрит, выговаривает досадливо:
   - Рома, я танцовщица, а не проститутка. С этим ты к Дюймовочке обращайся.
   - Я Людмилку уже не хочу.
   Дюймовочка делано возмущается. - Ой! Ой! Разборчивый стал какой.
   - Дурак, настоящего кайфа не понимаешь, - поддержал её партнёр. - У Ляльки, после родов, теперь шире маминой, а Милка ещё считай девочка, не рожала.
   - Правильно! Меня ширяй, а на Бестию спускай. Ха-ха-ха...
   - Лялька! - восклицает Дюймовочка, отсмеявшись. - Номенклатурное чадо перед тобой. Это не твой Тигр служивый, а Телец
   - Жирный телёнок.
   - Золотой телёнок!
   - Золотой, пока папа на должности. А что случись, как с мамой Вербицкого, и тоже на зону залетит.
   Вербицкий самодовольно хмыкает. - Я что, плохо сижу? На зону ходил, только когда комиссия приезжала. И сейчас на химии не горбачусь, раз в неделю отмечаюсь и свободен.
   Он цапнул девку за ягодички, и хмыкнул самодовольно. - Такие вот красивые шалавы за меня мой срок тянут.
   Уязвлённая Дюймовочка фыркает. - Говно в проруби не тонет.
   И тут же визгнула, слетев с лавки от оглушительной оплеухи. Вскочила и с воем побежала прочь.
   - Скот! Издевается только.
   - Можешь сваливать за своим Чекистом на зону.
   - Яшка! - сердится Рома. - Прекращай свои зековские замашки
   Вербицкий тоже ворчит. - Святославом меня звать.
   - Если шнобель неславный убрать.
   - Ой! Ой! Да сейчас русскими только тупые совки остаются.
   Но Рома его не слушает, Лялька будто издевается, похабненько изгибается, выпятив орешковые ягодички. Растопырилась не понимающим своего развратного вида лягушонком, выворачивая чисто выбритые промежности. Оглянулась и озорно подразнилась язычком. Роман просто окаменел. Закипевшую страсть невозможно сдержать, он прыгает в воду.
   - Йи! Ах! - взрывается бассейн каскадом брызг.
   Стриптиз-герлз приседает от неожиданности, и Рома хватает её за бёдра. Но скользкое тело невозможно удержать, Бестия быстро опомнилась и буквально срывается с вонзившегося в неё члена, лезет на барьер.
   - Яшка! Держи, - пищит сипло Роман.
   И тот соскакивает со скамьи, сделав зверскую рожу, больно тискает девчонку за плечи и толкает назад. - Не трепыхайся, сука!
   И танцовщица покорно выпячивает, подставляясь, задок. Рома бьётся в него быстро-быстро, но недолго и, как кролик, падает, садясь в воду, закатывает глаза. - Хай! Ты меня возбуждаешь волнительно.
   Лялька тут же полезла из бассейна, сунув пальцы во влагалище, на ходу вымывая детородную бяку, хнычет плаксиво. - Опять на корягу залечу...
   Но, тут же, попадает в грубые руки другого насильника, и также покорно раскладывается, ложась на спину. - Славик! Славик! Потише. Больно же...
   Но тот рычит, закидывая её ноги себе на плечи, и ещё яростнее бьёт бедрами. - Довыламывалась, сука! В очко всажу и на клык навалю! Опущу по полной программе.
   Лялька истошно кричит от боли, Рома взбадривается, шумно вставая. - Сдерни, козёл! Моя баба!
   Яшка только по виду волк, задрожал преждевременно, и обмяк на девчонке в запахе развороченного дерьма. Однако вовремя увидел опасность, и пинок Ромы угодил в многострадальные Лялькины промежности. Она влетела под лавку и оцепенела на некоторое время от боли. Выскочила уже с другой стороны и, так же, как и Дюймовочка, шмыгнула шустрым зверьком в дверь. А Рома прёт на отступающего Яшку, тот прыгает через лавку.
   - Рома, харе! Ну, чо ты кипяшуешь? И её надо опустить, как Дюймовочку.
   - Когда надо будет, опущу. А пока - женюсь.
   Одышка гасит пыл толстяка, он останавливается и садится на лавку.
   - Рома, у тебя все дома?
   - Усыновлю Богданчика и отдам Тане, Лялькин Стрелец сам к ней прибежит.
   Славка Вербицкий лупит на него глаза. - И Рыбка Золотая тоже чокнулась.
   Роман презрительно морщится. - Да что ты понимаешь в нашей жизни, братан тупорылый? Ты бы нож в ход пустил за оскорбление, а она посерьёзнее ему рану нанесёт...
    

- 8 -

   А в шестьдесят второй камере и после завтрака стоит тревожная тишина, но не от внимания к проникновенному голосу московского диктора вещавшего с глубокой скорбью о безвременной кончине выдающегося деятеля партии и государства, неутомимого борца за мир. Только что, меньше часа назад, во время раздачи пищи к открывшейся кормушке с воплем подскочил тщедушный мальчишка.
   - Надо мной издевались! Насиловали! Били!
   Его увели, и оставшиеся в камере ждали скорой расплаты. Только старшой ничего не знал. Он спал одетым на кровати по верх одеяла, во время шума лишь приподнялся, поведя осовелыми глазами, и снова рухнул в постель, измученный тяжелым этапом...
   И вот загремели засовы, дверь распахнулась. В камеру ворвались четверо контролёров, заломили опешившего от неожиданности пахана и пинками вынесли его в коридор. Захлопнув дверь камеры, бросили его на пол и стали безжалостно пинать, хрипло выкрикивая ругательства.
   - Дорого тебе, сука, очко пацана обойдётся.
   - Козёл! Премии нас лишил.
   Первым опомнился старший прапорщик, увидев, что заключенный подплывает кровью, и стал расталкивать товарищей. - Харе! Харе! Пересажают мудаков.
   Контролёры отступили от безжизненного, окровавленного тела тяжело отдуваясь.
   - Перестарались чуток.
   - Э! Как бы он не того...
   - Да кто за козлодёра будет жопу драть?
   Старший нервно вскрикнул. - Женька! Беги в больничку. Не дай бог, здесь загнётся, задолбают разборками.
   Молодой сержант тяжело затопал по коридору, едва не сбив вышедшего из-за поворота толстого капитана. Тот сразу увидел распростёртое тело и сердито вскрикнул:
   - Кого опять отвачкали, дуроломы?
   - Пахан из шестьдесят второй, пацана изнасиловал.
   Офицер взвыл, хватаясь за голову. - Сами пацаны парнишку изнасиловали. Во время смены этапов, когда без пахана остались. Ну, дурогоны! Ну, дурогоны! Когда было такое, чтобы паханы малолеток насиловали? По согласию если только. И то очень редко.
   Старший прапорщик чесал затылок. - Да, промашка вышла.
   - Ну, одни ЧП! Одни ЧП, - продолжал выть капитан. - Написали объяснительные по этому случаю и вали ли бы домой. Нет! Нашли на жопу новых приключений.
   Старший прапорщик подступил к нему. - Никитич! Поговори с врачом, чтобы его какой-нибудь дурью накачали. Дескать, оказал сопротивление обурённым.
   Капитан молчал.
   - Никитич, верой и правдой служили.
   - Отслужили!
   - Ой, ли, Никитич? Одной верёвочкой, как альпинисты связаны...
   Офицер взъярился. - Ты что, скот, наглеешь?
   -Да бери за жопу этого врачишку. Пора и ему левак отрабатывать. Тоже на греве греется.
   Послышался размеренный топот ног, показались санитары из заключенных с носилками.
   - Никитич, иди, пока не поздно.
   И капитан метнулся по коридору. - Где Ермишин?
   - У себя. У себя...
   Старший прапорщик, растопырив руки, увлёк товарищей к повороту коридора. - Пошли. Пошли. Посмотрим, как выносить будут.
   - Этого жмурика, что ли?
   - Того.
   - Кого ещё?
   - Генсека!
   - А идёт он на..! Делать больше нечего.
    

- 9 -

   Хорошего роста, ясноглазая, несколько изнеженного вида девушка в тёмной шубке и меховой шапочке шла под руку и в ногу со сбитой девочкой-мальчишкой в дутой куртке и таких же ботиках на чёрных шерстяных гамашах. Шли они по заснеженной аллее парка, среди кустов на тропинках мелькали фигуры спортсменов.
   - Варя, - хныкала капризно девушка в шубке. - Заканчиваю школу, а не знаю, как дальше жить.
   - Жить надо весело, а не слезливо.
   - На весёлую жизнь надо заработать. Это у них там, на Западе, прибавочная стоимость. А у нас всё убавляют и убавляют. Даже за деньги без блата хорошую вещь не достанешь. А чего только не обещали при Андропове?
   - Хотели как лучше, а получилось, как всегда. Поманили свежатинкой, а накормили тухлятинкой.
   Варя вскрикнула. - Дашка! Так и осталась ты школьной пацанкой, хотя и говоришь, что уже факалась со своим Димочкой.
   - Да уж Димочка, - хныкнула Даша. - Петушится мог только при всех. А так, миловались только по всякому. Девственность, дескать, сдержит меня от измены. Да и предохраняться не чем.
   - Да бортанула б ты его...
   - Неудобно, после учебки в Афган его отправили...
   Некоторое время они шли молча, Даша вдруг ширнула ручкой в промежности подруги и рассмеялась, так сильно дёрнулась и ойкнула Варя.
   - А ты уже женщиной стала в медучилище?
   - Медблядями нас обзывают.
   Даша смеялась. - И ты заблудила со своим пальчиком?
   - С братом твоим!
   Даша вылупила на неё и без того огромные лучистые глаза. - В поллюции от него приплываешь?
   - В натуре! Живот накачал и в Афган сбежал.
   - И как же теперь?
   - Мамка договорилась, на выкидыш ложусь.
   Оттолкнув застывшую в шоке подругу, Варя свернула на боковую аллею и быстро зашагала прочь. Вздохнув, Даша пошла прямо, школа была рядом, через улицу. Из распахнутых ворот парка видны были проносившиеся мимо машины. И у неё тоже не всё хорошо было с сердечными делами, стыдно было признаться, но она призналась вслух.
   - Хочу если...
   Лёгкое шлёпанье ног рядом насторожило её. Она высокомерно повернула головку через плечо, собираясь отшить "кадра" и радостно вспыхнула, вскрикнув:
   - Ой! Женский доктор Семён Семенов! Здравствуйте!
   - Доброе утро, Дашенька. Я не женский доктор, а травматолог. И в гимнастической секции только подрабатываю.
   - Да я шучу, Семен! Шучу! Вы такой ласковый и обходительный. Женщины врачи грубее.
   Он был в синем спортивном костюме и шапочке. И, перейдя на шаг, стал тут же мёрзнуть на холодном ветру.
   Даша обеспокоилась. - Семён! Ты простудишься.
   - Да, пожалуй. Пойду домой. До свидания, Дашенька.
   - Как до свидания?
   Семён смущённо клонил голову.
   Даша понятливо фыркнула. - Всё ясно. На заре ты её не будил.
   - Я один.
   - И я тоже теперь одна, - соврала она. - Не выдержал милый мальчик моей щепетильности. И я, - снова повторила она. - Теперь я одна.
   Семён дрожал и не только от холода. Даша поняла, что нравится этому красивому мужчине. Остатки девичьей стыдливости покидали её, она спросила капризно:
   - Семён! Ты не хочешь согреть сестру друга чашкой горячего чая?
   - А как же школа?
   - Траурный митинг. Обойдутся без меня.
   Семён задрожал ещё сильнее. И Даша легко рассмеялась, затормошила его, погнала, как пленного, по петляющей тропке среди редких деревьев.
   - А ну, живо! Живо, домой. Домой! Домой!
   Где он жил, она знала, несколько раз у него бывала с братом.
    

- 10 -

   И наступает этот час, улицы советских городов вымирают, как в Италии или Бразилии во время решающих матчей футбольных команд. Пустеют рабочие места и столы, застывают даже конвейеры. И только сталевары у плавки, да часовые родины на посту. Весь советский народ, всё прогрессивное человечество замерли у экранов и радиоприёмников. На Красной площади сплошное море голов. Но Спасские ворота пусты. В толпе негромко бурчат.
   - Да когда же понесут?
   - А у нас без не подождёшь ничего не возьмёшь и не посмотришь.
   - Начальство и на собственные похороны задерживается.
   К Красной площади уже не пройти, там сплошная плотная серая масса, кругом военные патрули, улицы перегорожены автобусами. Те, кто не пробились на Красную площадь, собираются в магазине Военторг. И тут набито людей, как на Красной площади, продавщицы стоят на прилавках, непокупатели заполнили не только зал, но и лестницу, стоят и на перилах...
   Вошедший мужик в брылястой нутриевой шапке, уже "вмазавши", ажиотажно спрашивает. - Чо выбросили?
   - Не выносят что-то ещё.
   - Я и спрашиваю - чаво выносить-то будуть?
   - Не чаво, а кого, чудо ты совхозное. Генсека хороним.
   Мужик распустил губы. - Нашли чо смотреть. Тут жена-баба такой список накатала чо - почём и где взять. А они, вишь ты, генсека хоронят. Да за кого переживать, чать не родной? Да и уже выбрали, главный могильщик будет Генсеком. Эт вам не Америка, нащёт этого у нас чётко и ясно, как дважды два - четыре.
   Его одёрнули из толпы. - Мужик, кончай бубнить. В рог получишь.
   И тот отпрянул к двери. - У, москвичи! Будто совсем не у нас живётя. Всё только для вас, всё только у вас. Обождитя, ужо, будет и на вас Минин с Пожарским.
   Матюгнувшись, мужик попёр злым медведем прочь.
    

- 11 -

   Рома догнал энергично шагавшую обочиной Ляльку уже за дачным посёлком и, притормозив, открыл переднюю дверцу. Но белая Волга ещё долго катила рядом с гордо шагавшей девушкой...
   А вокруг простирались бескрайние поля в черных весенних проталинах. Дул не сильный, но пронзительно сырой и холодной ветер. За городом всегда дуло. А на Ляльке не было даже колготок, подол крупной вязки бежевого платья высвечивал бедра без треугольника трусиков, кирпичного цвета замшевая куртка была лишь до пояса. И Алевтина сдалась. Захлопнула переднюю и стала дергать за ручку задней дверцы. Рома остановил машину и запустил её в салон. Она забилась в дальний угол за его спину, но он повернулся к ней.
   - У тебя что, как у Вовочки, единственные трусы и гамаши?
   Лялька ответила коротко. - Скот!
   - Ладно, завернем в магазин. Заплачу за удовольствие.
   Тут уж Лялька ответила тоном обиженного ребёнка. - Постиралась, у нас в общаге проблема со стиркой. Бельё ещё не высохло, в сумочке лежит.
   В машине было тепло, и она расстегнула куртку, а потом и вовсе её сняла. Рома неожиданно вымолвил:
   - Жениться, что ли на тебе?
   - Сестра жениться тебе.
   - Она и предложила. Богданчик с сестрёнкой будет воспитываться. Я усыновлю его. Он же у тебя Антипов. Вот будет клизма Андрею. Потому Таня и не даёт ему развод, чтобы он не смог усыновить выблядка своего.
   Алевтина снова осердилась. - Сам ты - выблядок!
   - Да ладно, я так. Вырвалось невзначай.
   Рома тоже стал снимать свою кожаную куртку, воскликнул вдруг. - О! - и вынул красивый инкрустированный портсигар. - Несколько косяков ещё осталось.
   Протянул ей раскрытый портсигар, отдельно от сигарет в нём лежало несколько папирос, она взяла одну из них и сразу же закурила, характерно хлюпая, захватывая вместе с дымом и воздух.
   - И квартира у меня есть. Живи. Только Богданчика отдай Тане на воспитание. Хочешь, прямо сейчас и заселю тебя туда.
   Он тоже взял папиросу, Лялька дернулась к нему, чтобы отобрать, но Рома отстранился.
   - Ты что?
   - Довези вначале до квартиры.
   - Довезу, - вымолвил он самонадеянно, уже празднуя победу над этой привередой.
   И довез...
   Они уже проскочили будку ГАИ перед городом. Рома просто испугался обгонявшего впритирку грузовика и вильнул к обочине. Их подбросило на невидимой в луже колдобине до самого потолка, машина потеряла управление и полетела с насыпи, переворачиваясь, застряла в лесопосадке. Хорошая доза наркотика притупила чувства, Антипова некоторое время ничего не понимала. Она оказалась под Ромой и тот, стоптав её неуклюжим бегемотом, протиснулся в узкую щель и затопал, удаляясь.
   - Беги! Беги! Бензобак может взорваться.
   Тишина после грохота и треска наступила умопомрачительная. Остро пахло бензином. Антипова отчаянно завозилась, но подол платья был намертво зажат. И она завизжала отчаянно...
   И как только смогла вывернуться из платья? Вылезла она из под машины совершенно голой. Помчала к дороге, где уже собирались автомобилисты вокруг отчаянно жестикулирующего Ромы. И только выбравшись на обочину, Антипова почувствовала сильную боль в ноге. Вид раздувшей стопы поверг её в шок, она села голой задницей на стылый асфальт. Но не от боли. Балерины к боли привычны. Повреждение стопы - смерть для танцовщицы. Прощай сцена!
   Гаишники приехали сразу же. Голая, явно не в себе девка, да и вид Ромы был чрезмерно заторможенным, насторожил милиционеров, они долго возились у перевёрнутой Волги. Потерпевшие уже сидели в милицейской машине, отогреваясь. Ляльке дали замызганное покрывало, а Рома мёрз в разодранной белой рубашке. Он с радостью взял из рук старшины куртку и надел её на себя.
   - Не найдется у вас закурить? - спросил его милиционер.
   Рома вынул свой красивый портсигар, открыл, подал старшине сигарету.
   - Я вижу, там у вас и папиросы имеются. Привык, понимаете ли, к Беломору.
   Рома поспешно захлопнул портсигар. - Это - лечебные.
   Лялька уже всё поняла, заметив, что их обступили вместе с милиционерами и гражданские люди.
   Старшина ехидно спросил. - Астму анашой лечите?
   Рома попёр было буром. - Прекратите эти наглые инсинуации! Я - Рыбкин!
   Но никто не испугался фамилии председателя горисполкома, времена были уже не те. Андроповское усиление борьбы за чистоту руководящих кадров заметно пошло на убыль, но уголовные наказания высокопоставленных чиновников ещё продолжались. Люди злорадно захихикали.
   - Видно сынка Акулы Рыбкина.
   - Каков наглец!
   - И не понимает. Слетит теперь папа с номенклатурной должности.
   - Вот чем сынки начальства занимаются.
   - На ходу что ли, прямо в машине, девок дрючат?
   - А обурённому море по колено. Жор у них с наркоты наступает, кровать загорится, всё равно не перестанут пилиться.
   Вмешался лейтенант. - Ципин, оформляй протокол изъятия с понятыми и на экспертизу.
   Рома кинулся к нему и зашептал на ухо. - Я заплачу! Хорошо заплачу. И папа вас продвинет по службе.
   Но лейтенант был молод, он брезгливо отстранился от номенклатурного чада и громко произнёс:
   - Советская милиция взяток не берет!
    

- 12 -

   А во дворе обшарпанных пятиэтажных малосемеек, в просторечии - 500 весёлых, траурная церемония шла даже с опережением графика. Играл оркестр. Военный катафалк подогнали вплотную к крыльцу. Во дворе тоже собралось много народу. Но лица у всех неподдельно грустны и даже угрюмы. Всех раздражает не по-военному ухоженный майор в голубой парадной шинели с золотым поясом распоряжающийся похоронами. Женщины возмущённо ворчат.
   - Даже хоронят бегом. И деда подождать не разрешили.
   - Со двора по-человечески вынести не дают.
   - Вон, на днях, директоришку магазина хоронили, ворюгу чертова. Всю улицу перекрыли, полчаса машины выли...
   Наконец из подъезда показался гроб уже обтянутый по-своему розовым ситчиком. Все замолкают. Грубо воет мать. Она невменяема. Её тащат.
   - Люди вы или кто? Один он у нас Димочка был. И у деда тоже.
   Бабы поддерживают её в некрасивом горе жалобным воем. - Ой, да ты и горемычная. Всю то ты жизнь бедовала. Одна сыночка вырастила. От тюрьмы сберегла, да военные сгубили...
   Майор нервно суетится, оттесняя людей от единственного, правда, большого автобуса. Всем не влезть, он забит, как в часы пик. Несколько парней с матом лезут в крытый грузовик для оркестра и расчёта почётного караула. Происходит некоторая заминка у дверей автобуса, но и они, наконец, со скрежетом захлопываются. Оставшиеся женщины рыдают, пожилые мужчины, кривя лица, отворачиваются.
   - Да что же это такое? - звенит с надрывом тонкий голос. - Да и когда мы людьми станем?
   Тронулись всё же достойно. Медленно. С воем сирен.
    

- 13 -

   В квартире со всеми удобствами совсем не жарко. Дашенька одета в длинную майку и мужские трусы и немного зябнет, её давно уже раздражает экран телевизора. Лица. Лица. Лица. И все такие красивые в печальной скорби! Будто на самом деле переживают. Артистов для этого, наверное, наняли. Скорбящие лица она уже повидала достаточно. И они совсем не красивые. В раздражении, Даша выдёргивает шнур, погасив экран, и бесцельно закружила по просторной комнате. В ней только стол, диван, узкий платяной шкаф с антресолью и три стула. Стены сплошь заставлены книгами на простых проолифленных досках служащих полками. Разобранный пылесос лежит в прихожей. Сёма понёс мусор куда-то далеко.
   - Ну, какой он, право, сущий мальчишка, - стонет она. - Хоть самой на себя затаскивай.
   От нечего делать, Даша открыла шифоньер и потерянно ахнула, увидав себя в зеркало.
   - Чучело мяучело.
   Широкая, голубая футболка бесформенно свисает почти до колен, тонкие, стройные ножки выглядят спичками из мужских, спортивных трусов.
   - Да у кого поднимется желание на такую Золушку?
   Она нервно сбрасывает с себя чужую одежду. Вид больших и толстых с начёсом панталон повергает её в шок.
   Даша вскрикивает досадливо. - Ну, мамка! Не застуди письку. Не застуди письку. Это самый важный орган для всего человечества.
   Снимает с себя и панталоны и суёт их под развешанное на стуле школьное платье и снова смотрит на себя в зеркало. Опять ахает потеряно:
   - А пипища!
   У всех она стыдливо прячется в промежностях, а тут нахально вылезла на живот сочным оковалком плоти. И почти совсем без волос.
   - Прямо, прости-господи какая, - хнычет Даша уже искренне. - Затрепанная и худая. Кошка, мартовскими котами драная.
   Девочка на шаре не воспринимает грациозности своей фигурки. А в грудях ломило, лоно томило.
   - Хочу если!
   Она схватила ладошками и там и там и на некоторое время застыла, терзаемая желанием. Внезапно в шкафу вспыхнул отчаянно снежной голубизной медицинский халат, и сам облёк её широкими крыльями. Она порхнула по комнате белоснежной бабочкой и застыла перед дверным проёмом в широком размахе крыльев. Бледным аскетом-послушником в тёмной прихожей стоял Семён.
   - Сёмушка... - позвала она.
   И он упал перед нею на колени. - Солнышко ты моё!
   Прикосновение горячих губ к лону вознесло её в поднебесье. Даша долго-долго таяла там облачком блаженного упоения. И не хотела возвращаться на землю, только сейчас получив ошеломительное удовольствие от мужчины. Сёмушка был над нею, и так упоительно ощутим!
   Однако удовлетворение возвращало на землю, влагалище немного жгло, да и на паласе было жёстко лежать, она ворохнулась, отстраняя его и, не удержавшись, заглянула туда, под нею на халате расплылось бурое пятнышко. Даша дёрнулась суетливо.
   - Ой! Халат испачкали. Надо замыть.
   Но Семён не выпустил её из объятий. - Солнышко! Этот халат я одевал на свою первую самостоятельную операцию. Пускай останется на нём и эта метка.
    

- 14 -

   И вот, море голов на Красной площади разом успокоилось, будто от внезапного штиля. Красивый лакированный гроб в сопровождении почетного караула торжественно выплывал на плечах мужчин из Спасских ворот, символом уходящей эпохи шоркало за гробом, едва передвигая ногами, дряхлое Политбюро и ЦК КПСС. Миллионы людей застыли у экранов телевизоров. Смотреть было на что. Сочные яркие краски, как в американском шоу, только музыка надрывная. Молоденькая иссиня бледная роженица с лиловым синяком под глазом, дотянувшись до портативного телевизора стоявшего на прикроватной тумбочке, выключила его и вновь прилегла на кровать. Она была в изящной кружевной ночной рубашке, повязана по животу большим белоснежным шерстяным платком. На присевшего на стул довольно высокого и худощавого лейтенанта милиции она смотрела доброжелательно. Мягкий ненапористый взгляд участкового не раздражал её. Да они уже были знакомы, Анестези уже была у него в опорном пункте милиции по поводу драки со сверстниками. Несколько изящный для милиционера офицер, видимо, на этот раз очутился не в своей тарелке. Палата была ухожена и уютна не по больничному, с цветами в красивых вазах, изящным бра и кашпо с экзотичными комнатными растениями и картинами на стенах.
   - Анастасия Викторовна! - продолжил допрос милиционер после вынужденной паузы. - В комнате вашей настоящий погром и следы насилия налицо...
   - Ну, хватит об этом, Роман. Роман... Товарищ Хлебушкин.
   - Как это хватит?
   - Я вам никакого заявления не подавала. И не приставайте больше ко мне с этим.
   - Милиция не пристаёт, а ведёт дознание, и вы обязаны отвечать на заданные вам вопросы.
   - Я обязана только в туалет ходить и то только когда приспичит.
   Роман Хлебушкин довольно долго молчал, теряясь. С таким явным пренебрежением к милицейской форме он ещё не сталкивался за свою не многолетнюю практику. Да и молоденькая, ещё несовершеннолетняя женщиночка даже с синяком под глазом была очень красива. Он всё же справился с волнением и спросил:
   - Может, вы боитесь насильника?
   - Я! Боюсь? - перебила она его с пренебрежением в голосе. - Вы так и не врубились кто я?
   - Пока вы всего лишь ученица десятого класса.
   Тут же номенклатурное чадо показало себя. - Папа покажет кое-кому пока! Мало не покажется.
   Милиционер попытался осадить её. - Прекратите хамить! Перед законом все равны. И вы должны...
   - Да вали ты отсюда, мент поганый! Без тебя разберёмся.
   Хлебушкин подскочил. - Это оскорбление представителя правоохранительных органов...
   - Папа исполнит тебя - козёл!
   Лейтенант поднялся со стула. - Но это... Это...
   Девчонка окончательно взбесилась и вскочила с постели. - Кому сказала, дёргай отсюда!
   Схватив апельсин, она запустила им в растерянного милиционера. Потом яблоком. Этот удар был сильнее, и лейтенант отпрянул к двери. А когда она схватила вазу с цветами, выскочил в коридор. Звон разбитого стекла, и плеск воды остался за дверью.
   Настя продолжала орать грубо и противно. - Скоты! Сволочи продажные! Ставят из себя честных, чтобы побольше выторговать каких-нибудь благ или блата добиться.
   Однако на крики роженицы никто из персонала не спешил и Хлебушкин пошёл по мягкому ковру через уютный холл к Сестринской. Дверь была приоткрыта. Такие же непривычные для взгляда "честного советского человека", каким ещё оставался молодой лейтенант, четыре миловидные медсестры не в обыденных медицинских халатах, а в светло-голубых кокетливых форменных платьях, пили чай среди цветов с тортом и шоколадными конфетами.
   - Там у этой... Роженицы... Истерика вроде. Вы что, не слышите? - проговорил Хлебушкин несмело.
   - Пускай немножко побесится.
   - Попейте с нами чайку или кофе.
   Милиционер совсем растерялся. - Но... Это... Она может, того?
   - Тут будешь того.
   Настя продолжала реветь и греметь разбрасываемыми предметами.
   - Засмеют сверстники. На улице нельзя будет показаться с чёрненькой обезьянкой в коляске.
   - Лейтенант, не волнуйся! Ничего с ней не случится. И опуститься не дадут. Подберут и снова отмоют. Это нам невозможно подняться, даже не падавши. А эти до старости лет проблудят в почёте и уважении.
   - Кто эти?
   - Да эти. Из евреев и чёрных, которые.
   - Она русская, вроде бы...
   - Ага! Иерусалимская княжна Туховская...
   - А если и русская, значит, есть кто-то. В начальство без родственника еврея или чёрного не лезь.
   - Лейтенант! Да хватит тебе. Нашёл о ком переживать. Идём чай пить. Тут всё от них, самое импортное и дефицитное. Ты, поди, и не пробовал номенклатурной вкуснятины.
   - Спасибо. С удовольствием бы, но мне надо её как-то допросить.
   - Ой, да не связывайся. Не то ещё спросишь, потом тебя твой же начальник в порошок и сотрёт. Папашка её какой-то небольшой, но начальник у вас же, ментов или при штабе служит. А у таких везде блат.
   - Связи, как они говорят.
   - Имей сто друзей! Руки друг другу моют.
   - Я вам телевизор, вы мне телефон.
   - Это мы, сколько по магазинам не рыскай, всё равно ничего стоящего для себя не найдём.
   Настя заревела ещё громче. - Сдох, что ли, весь персонал? Куда делись эти медбляди ленивые? Ни одна сука не подойдёт. Надоело! Домой хочу! Убегу прямо в ночнушке. Замерзну! Будет вам за меня! Повыгоняют сучек с тёплой работы.
   Тут уж медсёстры обеспокоились и выскочили в коридор, с нарочитыми причитаниями побежали к палате.
   - Настенька! Настенька! Что с тобой? Ух, этот милиционер! Мы прогнали его. Уходит он. Уходит. Настенька, прими успокоительное. Поспи. Успокойся...
   Лейтенант Хлебушкин чуть ли не бежал к выходу по широкому и красивому коридору...
    

- 15 -

   В крохотной буфетной перед обеденным залом кафе-столовой несколько работниц по кухне в несвежих белых халат толпятся у телевизора. Кадры выхватывают из толпы возвышенно скорбные лица. Одна из женщин восклицает завистливо.
   - Знать хорошо платют, коль так красиво плачут.
   - Нас так хоронить не будут. Бросят в яму и скоро забудут.
   - Ой! А то этот кому-то нужен? Детям только своим.
   - А мы и своим не нужны.
   Происходит какая-то заминка, процессия останавливается. Кто-то фыркает.
   - И их тоже везти за гробом надо.
   Но вереница согбенных старцев вновь зашаркала мелкими шажками, все замолкают. Лишь одна парочка сидит за одним их трёх столиков буфетной, зал кафе пуст. Кареглазая, щекастая молодуха в распахнутой норковой шубке сильно расстроена, но не происходящем на экране.
   - Эмиль Бердыевич! Ну, скажите, что с мамой?
   - Раечка! - укоризненно говорит интеллигентный азиат в кожаной куртке и белой рубашке с галстуком.
   Полная и рослая ханум, явно в его вкусе и он рисуется перед нею. - Не тяну я на дядю. Зови меня просто - Эмиль.
   - Ну, Эмиль. Скажи честно, что с ней?
   Рая разливает остатки коньяка по гранёным стаканам, и по-мужски пьёт, зажевав шоколадной медалькой. Эмиль тянет коньяк по-западному в прихлёбку, жеманно выговаривает:
   - Раечка! Организм человека, что неизведанные глубины океана. О космосе знаем больше. То, что я перевёл её в онкологию, ещё ничего не значит. Надо провести более детальные анализы.
   Рая не верит ему и тяжело вздыхает. - В город сумели пробиться. Такой шикарный домино с мансардой отгрохали. Со всеми удобствами. И газ тебе и тёплый унитаз. И попу не надо морозить в дальняке, и дровами запасаться. Жить бы да жить...
   Мимо них прошёл высокий офицер в шинели и шапке, сходу заказал дебелой буфетчице.
   - Сто пятьдесят коньяку и шоколадную медальку.
   Рая предложила. - Может, ещё добавим?
   И врач уступил чисто по-женски с некоторыми колебаниями. - Пожалуй, марочного если...
   Рая тут же поднялась и шагнула к прилавку. Капитан с медицинскими петлицами отступил с гранёным стаканом в руке и оценивающе ощупал взглядом её статную фигуру.
   Эмиль приятно удивился. - Ермишин, привет!
   Но тот уже пригубил стакан и только скосил на него взгляд, потом уже поздоровался не очень радушно. - А, Агапетов. Эльхам, салям!
   Однако коллега его был в игривом настроении. - Что ты, Максенька, не весел? Что ты голову повесил?
   - Повесишься тут, - хмыкнул военврач, подшагнув к нему ближе, но садиться не стал. - Тюремная больничка не ваша богадельня.
   - В анализе ошибся?
   - Какие ошибки могут быть с зеками? Молодого заключённого ни за что, по ошибке, истоптали зверски.
   Агапетов делано ахнул. - Максим! Ты уже, как доктор Менгеле, участвуешь в истязании заключённых?
   Военврач возмутился. - Ладно, щериться. Пупкари парня истоптали.
   - А это что за категория такая?
   - Тюремщики. Контролёры - прапора вот с такими мощными пупками.
   - А тебе-то что?
   - А мы все там, как альпинисты, одной верёвочкой связаны
   Буфетчица всё никак не могла раскупорить бутылку, Рая посматривала на красивого офицера, машинально прислушиваясь к их разговору. Агапетов спросил:
   - С зековской пайки ещё что-то можно взять?
   - Наоборот, сами им таскаем по двойной цене. Там не одно только мужичьё сидит. А Андроповский уголовный призыв, сам знаешь, какой мастёвый был.
   Эмиль не понимал. - А при чём тут избиение заключённого?
   - Наркотой накачать заставили, будто оказал сопротивление обурённым.
   Рая уже подходила к ним с большой бутылкой в руках. Эмиль пренебрежительно хмыкнул:
   - Нашёл о ком переживать.
   - Отца его знал, - хмуро вымолвил врач после последнего глотка коньяка.
   - Да и ты, поди, не пропускал лекции профессора Замятина...
   Эмиль всплеснул руками. - Сынок Гаврилы Степаныча!
   Рая застыла, у неё изменилось лицо. Эмиль это заметил и взял её за руку.
   - Раечка! Да полноте вам. В конце концов, это преступник.
   - Это муж мой! - ревнула грудастая деваха и, размахнувшись, ударила бутылкой военврача по голове, обдав всё вокруг пахучими брызгами.
   Брызги вина заставили отшатнуться и Эмиля, он свалился со стула на пол, опрокидывая и стол. Капитан лишь припал на одно колено, шапка смягчила удар. Тут же вскочив, он метнулся вон. Бутылка его не догнала, зазвенев в фойе разбитым стеклом. И Эмилю скандал был ни к чему, он тоже шмыгнул вслед за бывшим сокурсником. Рая рухнула на стул и заревела в голос:
   - Убили! Убили, гады! Убили!
   Смотревшие телевизор женщины сбились в испуганную стайку. Только дебелая буфетчица оставалась невозмутимой, она-то находилась за прилавком.
   - Пьяная. Звоните в милицию.
   Рая подскочила от этих слов и кинулась к ним. - Милиция! Милиция! Мне надо позвонить в милицию.
   Она ухватила за руки одну из шарахнувшихся от неё женщин и умоляюще завыла:
   - Тюремщики ни за что мужа моего искалечили. А этот врачишка в форме покрывает их.
   Женщины стали успокаиваться, обступив её. Буфетчица фыркнула:
   - Кому звонить? Одна шайка - лейка.
   - Майора Сизова мне надо найти. Муж мой с его сыном дружит. Майора даже бандиты уважают, так и зовут. - Мент честный! Где у вас телефон?
   Раю повели в подсобку. Одна только женщина осталась у прилавка буфета перед телевизором. Гроб уже вносили в сквер выдающихся палачей советского народа на задворках мавзолея.
   Буфетчица фыркнула. - При Андропове правды не увидели, а теперь и подавно.
   Женщина вздохнула. - А ничего, вроде, девка, так о муже беспокоиться.
   Буфетчица скривилась.
   - Ты что, Ивановна?
   - Хорошие девки в норках не ходят. За натуральную шубёнку надо давать или воровать. На нашу зарплату разве только внучке на норку деньги накопишь. И то если не будешь хорошо жрать.
    

- 16 -

   И на дальнем кладбище, жалком и запущенном, тоже подносили к могиле скромный гроб обтянутый розовым ситчиком. Оркестр и расчет почётного караула часто сбивался и с ритма и с ноги на колдобистой тропе изображавшей аллею. Март в России ещё не весна, дул пронизывающий сырой ветер. Несолидный для погибшего во имя Родины гроб (точнее сказать было бы кощунственно), будто вынесенный половодьем обломок жизни, кружил и неуклюже разворачивался среди разрушенных и совсем новых крестов и пирамидок со звёздочками в оградках. Безнадёжно тоскливый вой женщин клинил закалённые потерями и издевательствами сердца...
   В последний путь на советскую свалку человеколома погибшего за родину провожало не очень много народа...
   А что, нынешние власти достойнее относятся к солдатам необъявленной войны?
    

- 17 -

   И на вершине утёса время приближалось к развязке. Долинка зашевелилась, на Змеиной тропе появилась жидкая цепочка измученных солдат. Десантники заулыбались и зашептали довольно:
   - Пробился Абрек.
   Шепчет и раненый в грудь украинец. - Возвэрнуться хлопци до дому.
   Чувствовать себя героем и упоительно, и стеснительно. Волнение отнимает последние силы, и он припадает к камню, сдерживая раздирающий пробитые пулями легкие кашель. Офицер склоняется к нему.
   - Держись, Тарас, держись. Не время ещё уходить.
   - Та ни, - приподнимает тот голову. - Я такой смерти не жалкую. Тем, кто выйде, худшее.
   Товарищи переглядываются. - Выходит, мы зря их спасали?
   - Та ни, я о жизни нашей проклятой. Подвиг легче совершить, чем по совести жить.
   - Хахоль! - вскрикивает смуглый солдат. - Вальтанешься раньше времени и подвиг свой не увидишь.
   Но тот шепчет о своём. - Хай живуть. Витчизне треба бывалые люди, шоб начальство нас хотя бы чуток побздёхивало. А то уж дожили, к продавщице какой-то на хромой козе не подъедешь. Вся в золоте и сама импортна, смотрит на простого покупателя, як барыня на холопа. Начальник и вовсе, что хотит то и творит. Вершители судеб народных.
   - Ладно, Тарас, не заводись. Опять кровь горлом пойдёт.
   Но Тарас выпрямился и положил руку на плечо смуглого парня.
   - Ты чо, Салям, так и не поняв смысл нашего життя? Ну, кто б ты був после дембеля? Арой с базара али заезжим шабашником, с помощью которых начальство деньги у народа воруеть.
   - А теперь что?
   Тарас мечтательно поднял глаза к небу и сдержанно вздохнул. - А теперича, мабуть, Тараске Ковтуну в ридном селе бьюст поставлять.
   И темноволосый раненый в ногу десантник прошершавил белорусским выговором.
   - Навечно запишут наши имяна.
   Салям хмыкнул хмуро. - В полковом туаллэт!
   Капитан показал на выходившую из долины смерти цепочку солдат. - Салимов! Вот кто запишет наши имена в своих сердцах. И матери их. И родные.
   Но, ни Салимов, ни остальные не ответили, засопели тихо, сдерживая чувства.
   Офицер вымолвил почти шёпотом. - Ну, вот, пора подводить итоги.
   - Какие могут быть итоги в девятнадцать лет? - снова заговорил Тарас. - Пощупав наскоком несколько дивчин - и уси итоги.
   - А я женился, - сообщил, мечтательно улыбаясь, белорус с перевязанной ногой. - Вот-вот должна родить. Как бы ни в день смерти моей.
   - Значит, ты, Костя, не умрёшь.
   - Да и о вас память людская останется.
   Смуглый неверующий мрачно прошептал. - Хорошо только в кино американском или индийском кончается.
   Офицер рассердился. - Салимов! Зачем тогда с нами пошёл?
   Рахим ответил строптиво. - Узбек тоже человек. Тоже хочет героем стать и не по блату, как сейчас высокие звания присваиваются, а в натуре.
   Но на его вспышку не отреагировали, настораживаясь. Исподволь, нарастая, в торжественную тишину гор вплетается еле слышимый комариный зуд. И вскоре звук стал распознаваться.
   - Никак, наши летят.
   - А толку что? Помашут крылышками на прощанье.
   Черные точки на белесом экране пышущего зноем неба быстро превращаются в изящные фигурки боевых самолётов, несомненно, с ходу идущих в атаку. Все в недоумении. И только командир всё понимает. Восстает вдруг гневным демоном на вершине утёса.
   - Только не это! Не это! - кричит отчаянно Тарас Ковтун.
   Но всё до того по сверхзвуковому стремительно! Долинка забурлила кипящим котлом колдовского варева, и только потом придавил слух звериный рёв самолётов. Полыхающий огненный смерч обозначил и все извивы Змеиной тропы, поглотив уходивших от смерти солдат...
   Толи они сами кричали, толи им? Сознание вспыхнуло тысячесолнцем пустыни. Осталось одно - огромное белое небо - экран и замирающий зуд палачей - самолётов...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"