Nop
Асфальт всегда грязный. Это аксиома, к ней нечего добавить и
ее никак нельзя объяснить. Я был в Испании и Турции, я был в
Египте - там везде асфальт чистый и ровный. У нас же он всегда в
трещинах, колдобинах и на нем нет ни одного квадратного метра,
где бы не валялся какой-нибудь окурок, бумажка или, на худой
конец, не было бы размазанного ступней плевка. На нашем асфальте
нет целых и монолитных плевков, они всегда раз-ма-зан-ны-е.
Я подхожу к высокому, выше меня, мужчине и, тронув его за
рукав, спрашиваю:
- Извините, у вас закурить не будет?
Он быстро оборачивается, секунду смотрит на меня, а потом
молча достает из кармана пачку Парламента. Я двумя пальцами
достаю твердую сигарету и говорю:
- А прикурить?
Он также молча протягивает мне зажигалку. Прикуриваю.
Затягиваюсь. Благодарно киваю мужчине:
- Спасибо большое.
Он пожимает плечами и отворачивается, продолжая ожидать
взглядом никак не подходящий 57 троллейбус. Я тоже отворачиваюсь
и ухожу, пытаясь придумать судьбу этого мужчины. Пусть он будет
угрюмым отцом семейства из одного ребенка, работает водителем-
дальнобойщиком, а когда на несколько дней оказывается дома - все
время играет в симуляторы автогонок на стареньком компьютере. И
сейчас он поедет в Формозу и попросит у них новый CD-ROM, путаясь
в словах и называя диски кассетами... Мне тоже, как и ему,
скучно. Я закрываю глаза и перехожу через дорогу. Справа
возмущенно гудит машина. Пусть.
Втягиваю густой вонючий дым. Закашливаюсь: мое простуженное
горло сейчас не предназначено для того, чтобы мучить его
никотином. Ну и не будем. Сделав небольшое усилие губами,
выплевываю сигарету. Если бы меня видел нежадный, благородный
мужик с Парламентом, он бы обиделся. Ну и ладно. Я иду дальше,
краем глаза успевая отследить грязного бомжа ринувшегося к
сигарете. Еще бы: там бычок - ого-го!
Поднимаю пальцами болтающие на груди пуговки наушников и
вставляю их в уши. Потом тянусь левой рукой к пульту управления
плеером и включаю произвольный выбор трека. Где-то глубоко в
кармане плеер сейчас шуршит, разгоняя минидиск до положенных
оборотов и считывая первые сорок секунд музыки. Как только я
спускаюсь в переход, начинается мелодия. "Агата Кристи" -
"ХалиГалиКришна". Альбом "Опиум". Шепча губами слова песни, я
иду вдоль киосков, внимательно оглядывая все, что в них нахо
дится. Нет, конечно, мне не нужны все эти книжечки, брошюрочки,
бутылочки, спичечки, магнитофончики, батареечки, бретелечки,
лифчики, подвязочки, колготочки, кассеточки, проводочки,
антенночки, будильнички, фильмочки, газеточки, картиночки,
булочки, жевачечки, конфеточки, сосалочки. Мне просто приятно на
все это смотреть. Вы только подумайте! Сколько понадобилось
времени, чтобы все это придумать! Ведь десять, двадцать,
тридцать, пятьдесят лет назад такого не было! Иногда мне
становится страшно: что делали люди, когда не было телевизора,
компьютера, магнитофона? Гуляли по улицам? Распивали во дворах
пиво и водку? Ходили друг к другу в гости? И что они там в гостях
делали? Родители, бабушки и дедушки отвечают, что жить было
интереснее или, по крайней мере, не хуже, чем сейчас. Не знаю, не
знаю... Мы - дети своего времени - не привыкли обходиться без
любимых протезов реальности. Когда смысла жизни становится
меньше, укорачиваются и слова песен. Вы слышали великий хит
группы Prodigy под названием Firestarter? Вы знаете, сколько слов
в этой хитовой песне? Посчитайте. Оч-чень рекомендую!
Великое достижение отечественного метрополитена -
бесконтактные транспортные карты. Не знаю, где они еще есть - но
у нас они самые лучшие. У нас вообще все самое лучшее. Не знаю ни
одной вещи, которая была бы плоха в этой стране. Великой, без
сомнения, великой стране! Вот вы, да-да именно вы - патриот? Вы
любите эту землю? Вы любите этот воздух? Или может быть вам
принципиально, что в этой стране никогда нет денег? Что здесь
вечная преступность? Что список политических режимов у нас всегда
состоял только из двух: монархии или диктатуры? Быть может, вы
хотите жить там, где светит солнце, где много денег, а богатые
дамочки в купальниках будут ходить мимо вас, вращая своими
загорелыми упругими ягодицами? Быть может, вы хотите себе
быстрого и безболезненного счастья? Если да, тогда подойдите
сюда. Ближе, ближе! Не стесняйтесь! Подошли? Замечательно! А
теперь смотрите сюда: я отвожу назад правую ногу в крепком черном
ботинке, отвожу, отвожу... еще немного... и... Раз! И два! И три!
Ну что, больно, сволочи? Да? А так? А вот так? Не хрипеть, не
стонать - только попробуйте мне тут застоните! Вот так... вот так
вас всех... и еще... и снова... Уф, устал. Теперь будете, гады,
знать, где вы живете. Если не поняли по-хорошему, то хоть теперь
поймете по-плохому: эту страну любить надо, ЛЮБИТЬ!!!
Прикладываю кошелек к желтой поверхности. Загорается зеленый
кружок, и я быстро прохожу через турникет. Я всегда прохожу через
турникеты быстро, у меня с детства остался страх - а вдруг он
возьмет и прихлопнет! Теперь я знаю, что это не больно, а скорее
обидно, но страх не проходит. Все наши страхи мы обретаем в
детстве, а остальная жизнь - это их проекция на окружающий мир.
Бред? Возможно. Только я еще ни разу не видел смелого человека.
Но ведь хочется, так сильно хочется быть смелым! Я расставляю
руки в стороны и, задрав голову вверх, спускаюсь по ступенькам на
перрон. В наушниках бьется мелодия, совершенно равнодушная, но
мне хватает и своих эмоций:
Люди бесятся с водки, люди бесятся с жиру,
Люди думают вечно одно.
Люди тычут в спину, их пальцы горят,
А в ботинки стекает дерьмо.
Да только мне плевать: ведь это их дерьмо,
Это их проблема, а мне все равно
И задравши хвост, я лечу за тобой,
Я ужасно тупой, очень тупой.
Но я могу найти то, что смог потерять,
Мне не нужно крыльев, чтобы летать -
Хорошая крыша летает сама
И в самый низ, и в самые верха.
Боже мой, как это просто! Мы бьемся столько лет, а ведь
правда совсем рядом: нам не нужно крыльев, чтобы летать. Икар, ты
глупец! Зачем тебе были нужны эти смазанные воском перышки? Ты
ведь прекрасно знал, что воск растает! Keep It Simple, Stupid -
будь, проще дурачок! Чтобы полететь, тебе не нужны никакие
крылья, лишь бы была душа! А у меня? У меня есть душа? Если есть,
то я смогу полететь, прямо сейчас! И в самый низ и в самые верха!
Отталкиваюсь от последних ступеней и прыгаю вперед. Воздух
мнется, воздух сжимается, но... не держит. Я приземляюсь для
того, чтобы сразу заскочить в дверь стоящего поезда. Пусть люди
думают, что я прыгнул вниз для того, чтобы не опоздать на него.
Двери закрываются. Причем, очень осторожно. Вы никогда не
задумывались о том, что, может быть, всем известная фраза не
просто предупреждает пассажиров о закрытии дверей? О том, что
после первого слова там нет запятой? Да! Именно! Ее там
действительно нет! Ее придумали намного позже, просто для того,
чтобы было удобнее понимать фразу. А на самом деле, это всего
лишь первая строчка незаконченного стихотворения.
Был далекий октябрь 1934 года. Уже осталось совсем немного
до завершения строительства: 5 февраля 1935 года пройдет первый
поезд от "Сокольников" до "Парка культуры", 15 мая начнется
пассажирское движение поездов - в тот день на метро проехалось
370 тысяч человек... Но до мая еще далеко, на дворе октябрь,
работа идет, приближается к концу, условия строительства -
скверные, но зато когда выходишь наружу из подземелья и видишь
большие лозунги "Даешь метро!" - становится легче и снова хочется
спуститься вниз и работать, работать, работать... В перерыве
между сменами молодой усатый инженер, не раздеваясь, садится на
скамью, достает блокнот, ручку и начинает писать:
Осторожно двери закрываются,
Поезд, мягко сделав первый шаг,
Рельсов твердыми колесами касается
И торопится туда, где все не так.
Он спешит к окраинам столицы,
Чтоб весну и лето принести.
Под землей летит он точно птица,
Оставляя зиму позади...
На этом стихотворение обрывалось. Неизвестно, почему он не
дописал его в тот момент. Позже, оно вообще куда-то исчезло:
говорят, эту бумажку видели сначала у разных рабочих, потом она
таинственным образом попала к начальству... В конце концов, это
теперь не суть важно. Главное - что первая строчка этих двух
простеньких, наскоро срифмованных четверостиший попала в вечность
и осталась в ней навсегда, и каждую секунду каждый день она
обязательно будет произнесена на какой-нибудь станции...
"Следующая станция Белорусская". Тьфу! Ненавижу этих
метрошных попрошаек. Сейчас пошла какая-то особенная порода: они
подходят к каждому, иногда даже целым семейством, страдающе
смотрят в глаза и начинают теребить рукав или полу одежды. Из-за
этого тем более не хочется им ничего давать, а все мысли в голове
сосредоточены на кошельке, как всегда беззаботно оставленном в
заднем кармане джинсов... А в другом кармане - паспорт.
Наконец, грязный малолетний пацан проходит и можно снова
спокойно отдыхать и смотреть на окружающих меня людей. Напротив
сидит какой-то старик - лет под 80 или даже 90 - весь
морщинистый, в складках, с разноцветной - всех оттенков серого и
коричневого - кожей. Самих глаз почти не видно, но зрачки блестят
из под набрякших, лишенных ресниц век. Что тебе здесь надо,
дедушка? Что ты потерял в этих обтертых, засиженных, с блестящими
поручнями вагонах? Ты кого ищешь? Тебе кто-то нужен?
Приглядываюсь внимательнее: на старике ветхие брюки, замызганный
зеленый плащ, руки сложены на клюке. Что-что? Руки? Да, точно! Я
даже подаюсь чуть вперед: на правой руке, на тыльной стороне
ладони синеет размазанная временем или безуспешными попытками
оттереть - древняя татуировка. Буквы почти невозможно различить,
они смыты, исковерканы, задавлены сверху старческими бородавками
и пятнами, но осталось самое важное - контуры! Я еще сильнее
напрягаю зрение и теперь уже почти без труда читаю: "Я тебя
люблю". И все.
Я вырвал из ушей наушники, запрокинул голову и закрыл глаза.
Секунду, еще секунду... Снова открыл. Тот же дряхлый старичок, то
же морщинистое старое лицо, те же разноцветные руки с синей
надписью... Ты ее любил, парень? Точно? Уж не сделал ты эту
татуировку из детского озорства, ради того, чтобы хвастаться
перед товарищами? Ну ладно, шучу, шучу... А она тебя любила?
Долго? А сейчас? Почему? Как??? Уме... А давно? Понятненько... Ну
не надо, не хнычь, друган! Ты ее найдешь, я тебе обещаю! Кстати,
а чего ты все это без имени написал? Дурак! Думал, что не на всю
жизнь и решил подстраховаться? Эх, ты... А я тебе еще
сочувствовал! Короче, пацан, делаем так: ты сейчас выходишь, дела
ешь пересадку и едешь дальше по кольцевой. На Проспекте Мира
поднимаешься наверх и ждешь ее ровно три часа. Если за это время
она не придет... Впрочем, чего это я? Она обязательно придет! Ты
главное дождись, ладно? Ну и хорошо... Все, уже твоя станция,
пора выходить, давай руку. Пока! Надеюсь, еще увидимся.
Двери с шуршанием открылись и старик, опираясь на клюку,
медленно вышел на перрон, его место тут же заняла какая-то
огромная тетка и начала с шумом устраиваться на сидении,
заставляя соседей отодвигаться от нее все дальше. На нее я
смотреть не хотел и потому снова надел наушники и включил
следующую песню. Дельфин - "Надежда". Почему я никогда не слышал
ее ни на радио, ни на телевидении? Самая правильная песня. Не
"самая хорошая", а "самая правильная". Почему-то слишком часто
эти понятия находятся на разных полюсах. Что бы вы выбрали, если
ли бы вас спросили: "Как лучше сделать, по-хорошему или по-
правильному?"
Пытаясь ответить на этот вопрос, засовываю руку в дырку на
коленке джинсов и задумчиво почесываю ногу. Толстая тетка, севшая
на место старика, тут же брезгливо начала смотреть на мои ноги.
Специально для нее я положил одну на другую - тогда дырка
разошлась, и моя волосатая коленка появилась на свет во всей
своей красе: немного грязная и с большим количеством ссадин. Еще
бы! У вас они бы тоже появились, если бы вы вели такую же жизнь
как я! Впрочем, такого и врагу не пожелаешь - чтобы он все время
стоял на коленях...
Тетка все так же, не отрываясь, смотрит на мою ногу.
Наверное, она ей очень сильно понравилась. Мне, на самом деле,
тоже доставляет удовольствие демонстрировать ей такие интимные
части своего тела. Это одно из проявлений свободы. Что? Да, да!
Вы не ослышались! Именно, свободы! В определенный момент
понимаешь, что истинную свободу приобретаешь только иногда.
Безусловно, очень редко, но зато эти мгновения стоят многого.
Несравнимое ни с чем чувство охватывает душу, когда ты идешь по
улице в старых рваных джинсах, грязной мятой футболке, потертых
кроссовках и с немытыми длинными волосами. Вам, я вижу, смешно?
Ну смейтесь, смейтесь... А лучше хоть раз оденьтесь так и выйдите
на улицу. Здесь ведь дело даже не в том, чтобы на вас косо
смотрели все проходящие мимо - люди давно привыкли к таким
выпендривающимся личностям. Дело в самоощущении. В понимании
высшей независимости. В такие моменты веришь: если прямо сейчас
лечь на землю, на этот заплеванный асфальт, то мир моментально
ляжет тебе на плечи, и дальше нести его будешь уже ты, а не эти
хилые атланты, стоящие на земле. Ведь это полный бред: как можно
держать мир ногами??? А они, если подумать логически, именно это
и пытаются делать! Но нет, это не наш путь - мы держим мир только
на плечах, пусть даже при этом все другие будут смотреть на нас
сверху: им легко, они не настолько свободны, чтобы осилить Землю.
Ну вот, поезд неожиданно встал в туннеле между Маяковской и
Тверской. Никогда такого не было, всегда тут он проходит быстро.
Я оглядываюсь по сторонам и замечаю в другом конце вагона
грязного бомжа, как две капли воды похожего на того первого,
подбежавшего за моим Парламентом: они оба одеты в старые рваные
штаны, мятые рубашки, пыльные пиджаки, потертые туфли и даже
волосы у обоих давно не стриженные и свалявшиеся... После такой
характеристики очень хочется назвать себя самого идиотом. Что,
свободы в дырявых джинсах захотел? Наивный! Если бы все было так
просто...
Плеер в кармане издал судорожный писк и замолк. Я посмотрел
на экранчик пульта: там гордо светилась надпись "LOW BATT". Вот
так-то! Теперь и музыки не послушаешь, придется только
наслаждаться замечательным фоновым шумом, который есть только в
метро, этом бесспорно лучшем виде транспорта. Впрочем, по-моему,
я повторяюсь... Поезд стронулся с места и уже подъезжает к
"Тверской". Вы никогда не обращали внимания, как произносит
названия станций голос, записанный много лет назад на пленку? Зря
думаете, что все его слова лишены эмоций! Есть большая разница
между фразами "Следующая станция Сокол" и "Следующая станция
Тверская". В первой он говорит слово "Сокол" так быстро, словно
хочет побыстрее отделаться от него, откинуть куда-нибудь подальше
и больше не вспоминать. С Тверской ситуация другая - на сцену
выходит голос образцового, можно даже сказать "заядлого",
семьянина. Он ненавидит всех женщин, чье поведение весит меньше
пары-тройки килограммов. Во фразе "Следующая станция Тверская"
сквозит столько презрения, столько высоты, с которой направлен
вниз взгляд невидимого диктора, что, кажется, стены давно должны
были разрушиться от такой ненависти, тем более, что эта фраза
произносится каждый день с интервалом в полторы-две минуты.
А вот, например, станцию "ВДНХ" всегда объявляют с такой
радостью, что даже самому становится хорошо на душе от этого
преисполненного уверенности в будущем голоса. Но есть и другие
места, о которых подобного не скажешь: в следующий раз
прислушайтесь, как объявляют, например, Театральную и вы поймете
совершенно отчетливо: здесь было очень грустно, здесь была
неудавшаяся или даже не начавшаяся любовь. И глаза уже рисуют
высокий сталинский дом, перекрашенный недавно в розовый цвет, но,
несмотря на это, всегда остающийся таким же, как и всегда - се
рым. Окна на пятом этаже занавешены вылинявшими до белизны
шторками, а на подоконнике вечный горшок с геранью. Иногда шторы
расходятся, и на улицу не выглядывает молодое красивое лицо...
Двери открылись, и люди начали выходить из вагона. Я
продолжаю сидеть, лениво положив ногу на ногу. Вошли люди, до
этого напряженно стоявшие на перроне. Мои глаза полуприкрыты, а
тело расслаблено. Еще через несколько секунд кто-то скажет, что
двери в очередной раз закроются осторожно. В этот момент я встаю
и неторопливо выхожу из вагона, успевая подмигнуть пялившейся на
мои голые ноги тетке. Двери захлопываются прямо за моей спиной,
чуть не задевая ее, а поезд сзади медленно набирает ход. Вы
скажите - "Глупо". Наверное. Даже, скорее всего - да. Но я могу
выходить только так. И меня жутко раздражают те люди, которые
подходят к двери когда еще поезд только отходит от предыдущей
станции.
Тверская, как всегда, встречает гулким шумом сотни ног и
ртов. Мне это, как всегда, нравится. Я прислоняюсь к ближайшей
стене, достаю из кармана ручку, блокнот и неторопливо, делая
минутные паузы между строчками, начинаю писать:
Гулкий шум безликой сотни ртов и ног,
Мрамор стен и тусклый свет от желтой лампы -
Вот и все что этот мир отдать нам смог,
Вот и все на что поставил жизни штампы.
Хоть приходится нам вольно выбирать,
Выбор сделали за нас, кто как умеет.
Нам бы только не хотелось потерять
То немногое, что каждый все ж имеет.
А судьбы, конечно, нет, есть наш лишь путь,
Худо-бедно, но пройдем, ведь он конечный.
Волен каждый выбирать куда свернуть
И куда идти дорогою беспечной.
Когда спросят Бога: "Чем ты создал мир?"
Он ответит с неуместной глупой скорбью:
"Не виновен в том, что я вас сотворил,
Потому что сотворил я вас любовью".
Я оторвал взгляд от листка, исписанного моими корявыми
синими буквами. Бoльшая половина слов была зачеркнута, а их
заменяющие были надписаны сверху. Обычно я пишу стихи сразу "на
чистовик" - все зачеркивания проводятся в голове, но сейчас была
слишком щекотливая тема, чтобы написать ее сразу без малейшей
помарки.
Пока не исчезло вдохновение, я решил как-то уравновесить
возвышенность срифмованных слов и, достав маркер, быстро написал
на серой стене, прикрываясь от проходивших мимо:
Я не знаю, где находится правда. Я знаю, где ее нет.
Я не знаю, ради чего мы живем. Я знаю, ради чего мы жить не
должны.
Я не знаю, что такое любовь... Но самое обидное, что я даже
не знаю, что такое нелюбовь.
Потом я быстро спрятал маркер в карман и пошел в сторону
эскалатора, радуясь банальности этих 6 фраз. Почему-то именно
такие высказывания как те, которые теперь чернели на сером
мраморе, мне больше всего и нравились. Наверное, можно обвинить
меня в отсутствии вкуса, в излишней напыщенности и эгоизме...
Хотя, впрочем, все это уже неоднократно было, поэтому не стоит
пов... Ччччччерт! Куда лезет эта баба с баулами? Ей больше нечего
делать? Женщина, не пытайтесь тащить их дальше! Вас кто-то
обманул: здесь нет никаких вокзалов, чтобы вы могли уехать отсюда
куда глаза глядят. Точно так же здесь нет таких машин, которые
согласятся взять вас с вашими огромными сундуками! Но, в конце
концов, это и не важно. Важно другое: НА ЭСКАЛАТОР ВЫ ЭТО ВСЕ
РАВНО НЕ ЗАТАЩИТЕ!!!
Она игнорирует мой молчаливый вопль и продолжает переть
вперед свои сумки. Обхожу ее стороной, пытаясь как можно меньше
демонстрировать свои джинсы. Такие как она реагируют на них
особенно болезненно. А вот, например, этот человек меня бы понял
- чуть впереди идет парень, немного тряся головой в такт
оглушительно бьющейся в наушниках... музыки? Не знаю. Споры о
том, считать ли Prodigy музыкой, будут идти еще долго. Я
придерживаюсь своего собственного мнения по данному вопросу, но
коли уж выдался случай не могу не сказать о таких гениальных
вещах, как, например, "No good", "VooDoo people", "Smack my bitch
up". Именно эту последнюю парень и слушает, а серебристые
Philips'ы подергиваются у него в ушах.
Обгоняю поклонника песен, названия которых мне страшно
переводить на русский язык, и иду дальше. Вот и эскалатор. Он
встречает меня шершавыми ступеньками, потертыми резиновыми
перилами и длинной очередью стоящих на месте двигающихся людей.
Ступеньки медленно, но верно превращаются в ступеньки. Я подхожу
и ставлю на них ногу, заставляя подошву соприкоснуться с
бутадиенстирольным каучуком, этим двухмономерным полимером из
бутадиена-1,3 и винилбензола, по иронии судьбы ставшим основой
для темных пыльных ступеней наших эскалаторов. И ведь архитекторы
сделали правильный выбор: ступени стираются медленно и по каждой
из них успеет пройти много, очень много людей. Кто-то будет
стоять справа, держась за резину перил, и смотреть перед собой, а
кто-то станет бежать вверх, прыгая через ступеньки и стремясь
попасть выше, в то место которому так и не придумали достойного
названия, но которое обязательно существует - это не подлежит
сомнению. Найдутся и те, кто будет стоять слева и мешать бегущим
вверх. Этих людей приходится просить дать дорогу, потому что сами
они ни за что не уступят ее, норовя столкнуть какого-нибудь
неудачника вниз. Периодически приходится сталкивать и их самих,
этих судьбоносных стражей дороги вверх. И, в конце концов,
отыщутся и те единицы людей, вернее - человеков, которые начнут
спускаться вниз. Да, да! Именно вниз, с ползущего в вышину
эскалатора. Их попытки наивны и со стороны смешны: ведь они могли
бы очень быстро добежать до самого верха и остаться там, но потом
понимаешь - они уже добежали и теперь идут обратно. Им там,
наверное, что-то очень сильно не понравилось, если они готовы
безуспешно сражаться с поднимающейся бутадиенстирольной стихией.
И тогда хочется самому быстрее добраться до верха, бежать,
обгоняя других, и только затем, чтобы попытаться самому понять
эту странную необходимость - спускаться обратно вниз.
В тело впилась иголка, заботливо воткнутая тупой стороной в
перила, чтобы острой проткнуть кому-то глупо поставленную на нее
руку. Перед тем как сжать ее от боли и сморщить лицо, я успел
подумать, что дежурный внизу эскалаторов сидит только затем,
чтобы ловить тех, кто спускается вниз. А самое обидное происходит
тогда, когда им приходится возвращаться наверх.
Мимо проплывают рекламные щиты, это страшное изобретение
чьего-то воспаленного мозга. Рекламировались: пиво, сигареты,
туры в Испанию, ботинки, туфли, новое Интернет-кафе. Захотелось
узнать, сколько будет стоить купить себе такой плакат в метро,
чтобы написать на нем "Здесь был я". Наверное, всем такой плакат
будет нравиться больше, чем огромная рожа мужика с корзиной
овощей и подписью "Теща будет рада". Я рад за тещу. Я рад за
мужчину, который из-за радости тещи получит пару дней передышки в
вечных разборках. Я рад за жену, которая уже давно махнула рукой
на разборки ее мужа с ее матерью. Я рад за соседей, которым не
надо теперь слушать жутких криков убиваемого тещей мужа. И я
очень сочувствую тем, кто вынужден смотреть на этот плакат
проезжая мимо. Я их понимаю.
Но понимать уже нет времени - ступеньки сплющиваются, и
эскалатор выкидывает меня почти у самой поверхности, осталось
только выйти из метро и я окажусь на улице. Почему-то не хочется
туда идти, там слишком мало жизни на этих улицах нашего центра.
Здесь стоит бронзовый Пушкин, уныло взирая краем глаза на
МакДональдс, собирающий вокруг себя каждый день столько людей,
сколько поэту достается только по праздникам - дням его рождения
и смерти. Левый же глаз памятника видит Тверскую, которую почему-
то все еще продолжают называть "самой большой панелью страны".
Теперь настало время внести ясность в этот вопрос: некорректно
так обзывать вполне нормальную улицу. Просто вся Москва стала
большим супермаркетом, этаким универмагом нового режима, на
прилавках которого есть все. Абсолютно ВСЕ!!! В самом широком
смысле этого слова - для любителей определенности и буквы "йо"
могу конкретизировать: все и всьо! Иногда даже хочется повесить
объявление о самопродаже за выгодную цену. Может, и найдутся в
этом городе люди, которым пригодится в хозяйстве юный глупый
софист в потертых джинсах и с неиграющим по причине севшего
аккумулятора минидисковым плеером. Жизненные ценности надо
менять: фраза "Я вас куплю, продам, снова куплю и снова продам,
но уже дороже!" теперь не котируется. В ходу модные прикиды,
медседесы с трехзначными номерами и лозунг "Я вам продамся,
откуплюсь и снова продамся, но, естественно, уже дороже!". Вот
только бронзовый Пушкин как стоял, так и останется стоять, с
недоумением взирая исподлобья на окружающий мир. Мне не нравятся
его стихи, и вообще я не люблю этого поэта. Я его уважаю.
Дохожу до края площади и иду справа по Тверской, направляясь
в сторону Театральной. Глаза хотят хоть что-то выхватить в этом
мире, но в мозг назойливо лезут только длинные магазины и
огромное количество рекламы. ОГРОМНОЕ. Боже мой, как мне
тяжело... Я уже давно забыл второе четверостишие "Бури,
мглою...", я давно потерялся в лабиринте своих собственных слов,
мне не осталось в жизни уже ничего и все равно я помню:
подгузники Памперс защитят попку моего ребенка от раздражения.
Вот так и получаются дети - как бесплатное приложение к
подгузникам, чтобы было, что в них - в эти подгузники -
засовывать. Теперь предложение само рождает спрос. Ну и пусть. Я
закрою глаза, представлю, что в наушниках играет музыка, и пойду
вперед. Мимо одного магазина, мимо другого, мимо третьего, мимо
четвертого, мимо пятого, мимо шестого... Когда открываю глаза -
вижу слева от себя, на другой стороне дороги памятник Юрию
Долгорукому. Вот это действительно был правильный человек. Если
говорить кратко и современно, то он мог развести любого лоха по
понятиям, а нормальной братве забить стрелку и замочить потом их
всех, да так, чтобы они сами этого не поняли. Ты молодец, Юрка!!!
Слышишь? Надеюсь, тебе нормально стоять тут и смотреть на то, что
происходит вокруг, на весь этот бардак и весь этот хлам. Не
тушуйся, мы и не такое видали, перетерпим... Я думаю, что если бы
сейчас перешел на ту сторону дороги и подошел бы к тебе, то мы бы
вполне нормально потрепались. Ты бы меня понял, я знаю. Недаром
ты указываешь куда-то рукой, а не держишь ее опущенной. Хотя...
Постой, постой! Это что такое? Как? И ты? Я не верю!!! Не верю,
что и ты меня предал! Но что с того, что я не верю... Фактов это
не изменяет: твоя рука, чуть отведенная право указывает на
обшарпанную палатку с окантовкой поверху - "Marlboro". Да,
конечно, лучшей рекламы придумать невозможно. Я понимаю, что
тебе, Юра, много заплатили, иначе ты, наверное, не стал бы
заниматься таким грязным делом... Но, черт побери! Мог бы, все-
таки, и сохранить хоть какие остатки совести! Это ведь было
совсем не в твоем характере...
Отвернувшись, я иду дальше. Опять магазины, магазины,
магазины... Смотреть не на что, хочется быстрее добежать куда-
нибудь, где не будет вечнозеленых купюр. Я, кажется, говорил о
свободе? По-моему, да. Ну так вот, парень, забей на все, что я
тут тебе базарил. Никаких рваных джинсов, никаких длинных и, тем
более, крашеных волос. Поверь мне на слово: истинная свобода -
это когда ты идешь по улице в ботинках за несколько сотен
долларов, в брюках за ту же цену, свитере - чуть подешевле - и
кожаной куртке, стоящей больше, чем все остальное вместе взятое,
а на поясе у тебя должен висеть этот очередной признак независи
мости - сотовый телефон с подключением к МТС, WAP'ом, GPRS'ом и
прочими ненужными гадостями. Скажете, я мелко мыслю? Возможно.
Вот уж чем я никогда не отличался, так это высоким полетом своих
мыслей...
Настроение, бывшее в метро нормальным, уже давно лежит в
нокауте где-то на уровне местной канализации. Мне не надо было
выходить наверх! Здесь слишком много вещей, на которые нельзя
смотреть!
Теперь я уже почти бегу вперед. Мимо пролетают какие-то
вывески, люди в дорогих кожаных куртках... Но мне все равно. На
всей Тверской есть только одно место, на которое стоит посмотреть
- уже в самом конце, когда улица почти превращается в Манежную
площадь, на стене с левой стороны дороги висит небольшая вывеска:
"Туристическая фирма Карлсон-тревэл". Ради того, чтобы посмотреть
на подобную вещь, стоит идти дальше. Стоит даже бежать.
Я уже запыхался и останавливаюсь около лотка купить себе
бутылку Фанты. Там стоят две какие-то девушки, и я слышу конец
разговора:
- ...любви все равно нет. Так что забей.
Вторая молчит.
- Нет, я люблю Lays за 35 рублей. Пошли отсюда.
Вторая девушка продолжает молчать. Два мужика, только что
купившие пиво и открывшие его прямо рядом с лотком, легонько
чокаются и тихо говорят "За нас". Первая девушка успевает
услышать это и говорит:
- За любовь надо пить, мужчины! И за прекрасных женщин! -
потом хватает так ничего и не сказавшую подругу, и они идут
дальше.
Я неторопливо засовываю кошелек обратно в карман - пить уже
не хочется - и смотрю на прозрачную стену лотка. Сверху, в
несколько рядов стоят большие пакеты с чипсами. Нахожу Lays и
смотрю на цену. 22 рубля. Значит вот так...
Бежать уже не хочется. Я просто иду дальше, продолжая
высматривать на левой стороне вывеску туристической фирмы. Вот и
улица кончается, а ее все нет. Иду назад, смотрю внимательнее.
Потом снова обратно. ЕЕ НЕТ! Неужели... Неужели "Карлсон-тревэл"
прогорели? Если нет, то куда тогда делась вывеска? Наверное, все-
таки прогорели... А жаль. Этой фирме стоило жить хотя бы ради
названия. Сам Карлсон в подобной ситуации наверняка бы сказал,
что все это "дело", безусловно, - "житейское" и не стоит зря
переживать. Я и не буду. Я просто ныряю в подземный переход, и на
некоторое время мне становится легче.
Хотя здесь тоже много людей в кожаных куртках, но все
большее их количество напоминает на вид косухи, а в руках одетых
в эти куртки людей все чаще виднеется пиво, а не сотовые
телефоны. На самом деле все это радует. Чтобы меня не обвинили в
излишней тяге к спиртному, скажу, что больше радует не наличие в
руках людей пива, а отсутствие в этих руках телефонов.
Иду по переходу вперед, справа остается торговый комплекс, в
который мне идти совершенно не хочется, слева сейчас будет
ответвление для выхода на поверхность. Ну помните, да? Там еще
две такие колонны стоят... И музыканты играют: четверо на
скрипках, один на альте, один на виолончели и один на контрабасе.
Целый оркестр. Девушка там всего одна - стоит немного справа и
тихонько играет на скрипочке, обычно не очень важные куски и
никогда - соло. Сегодня эти семеро как всегда собрали вокруг себя
много народа. Правда тяжело сказать, кого больше - людей, которые
действительно стоят и слушают или тех, кто просто идет мимо, к
выходу. Я встаю прямо посередине, прислоняюсь к одной колонне и
начинаю слушать свой любимый каприз Паганини. Нравится он мне.
Музыканты играют очень старательно, стараясь сорвать
максимальное количество аплодисментов после каждой сыгранной
вещи. За ними на полу перехода валяются разбросанные в беспорядке
футляры от инструментов, причем у каждого из музыкантов есть
запасной - на случай, если у первого, например, струна порвется.
Приглядевшись получше, можно заметить и человека, который следит
за всеми этими принадлежностями. Думаю, если поискать совсем
хорошо, то среди слушателей можно найти и "крышу" этого
зарабатывающего неплохие деньги оркестра: железных денег в их
корзинке практически не было, но зато пестрели новенькие и уже
старые, потертые - десятки.
Я постоял минут десять и пошел дальше. Дальше по переходу,
туда, где обычно идет не так много народа. Сейчас слева будет еще
одна лестница наверх, потом - вход в какой-то паркинг, а вот
теперь и конец - переход заканчивается и прямо перед выходом
стоит группка из четырех молодых людей. У каждого в руках по
гитаре и каждая гитара - кроме одной - подсоединена к магнитофону
"Электроника", использующегося в качестве усилителя. Вернее не
так: перед каждым пацаном стоит по такому магнитофону, и гитара
каждого подсоединена только к своему. Звук микшируется ушами
самих слушателей. У одного пацана нет электрогитары - он стоит,
сжимая в руках обычную акустическую, а прямо перед ним - микро
фон, в который он поет.
Вокруг "рок группы" сидит энное число юношей и девушек в
возрасте до 23 лет, а также несколько вполне взрослых личностей.
Я тоже останавливаюсь и сажусь на четвертую снизу ступеньку
лестницы, рядом с симпатичной девушкой, притопывающей ногой в
такт музыке. Прислушиваюсь сам: поют Цоя. Парень, изображающий
солиста, нервно бьет рукой о струны, выбивая ритм. Микрофонная
стойка задрана вверх, так что сам микрофон опущен диагонально
вниз и солисту приходится поднимать голову, чтобы петь в него.
Двое других ребят немного неумело берут аккорды на своих дешевых
электрогитарах, заставляя хрипеть и стонать бедные "Электроники".
Четвертый парень - самый серьезный и приличный на вид: он
неторопливо играет на бас-гитаре, причем видно, что он умеет это
делать.
Тем временем, пока я осматривался, очередная песня
закончилась и солист, отложив гитару, отошел от группы. К нему
тут же подбежала его девушка и, схватив его за худые плечи,
начала говорить, как он здорово сейчас пел. Парень отстранил ее
рукой, подошел к стене, оперся о нее и закурил, торопливо вдыхая
впалой грудью синеватый дым. Черная футболка висела на нем как на
вешалке, а его руки были такими тонкими в предплечьях, что сразу
исчезла мысль о каких-либо мышцах. Разворошенные волосы
неаккуратно ложились на плечи, и лицо представляло собой смесь
грусти, скуки и отвращения. Он быстро докурил сигарету и, мельком
поцеловав девушку, смотревшую на него влюбленными глазами, снова
подошел к микрофону. Как только его руки взяли гитару, он словно
преобразился: волосы сами откинулись назад, пальцы цепко впились
в гриф, а лицо стало серьезным и на нем появилась печать какого-
то тоскливого знания жизни, которое нам невозможно постичь и
которое он сам не очень-то понимает. Взяв несколько пробных
аккордов, он заиграл, и за ним заиграли и все остальные:
Песня без слов, ночь без сна,
Все в свое время - зима и весна,
Каждой звезде - свой неба кусок,
Каждому морю - дождя глоток.
Каждому яблоку - место упасть,
Каждому вору - возможность украсть,
Каждой собаке - палку и кость,
И каждому волку - зубы и злость.
Люди сидящие вокруг начали тихонько подпевать, и я тоже
зашевелил губами, закрыл глаза и откинулся спиной на стертые
сотнями ног углы каменных ступеней.
Снова за окнами белый день,
День вызывает меня на бой.
Я чувствую, закрывая глаза, -
Весь мир идет на меня войной.
Слова проникали в мозг за долю секунды до того, как были
произнесены безголосым певцом, не знающим в жизни ничего кроме
Цоя. И, как ни странно, я, тем не менее, верил ему. Нет, не
легендарному предводителю "Кино", а именно этому парню, также как
и я старающемуся показать, что он имеет право на свое законное
место в жизни. На то, чтобы быть не таким как все. На то, чтобы
другие люди, видя и узнавая его, не забывали об этой встрече на
следующий день. На то, чтобы все, что он создал, не осталось
только в этом грязном переходе. На то, чтобы сначала понять, куда
надо идти и что искать, а потом пойти туда, найти, вернуться
обратно и кинуть под ноги ухмыляющимся людям найденную правду.
Другой ее не бывает.
Музыка неожиданно замолкла. Я поднял голову и посмотрел в
сторону гитарного квартета. Сейчас они стояли, испуганно сбившись
в кучку, а перед ними возвышался большой толстый милиционер, что-
то тихо говоривший, заложив одну руку за спину, а другой делая
недвусмысленные жесты. Солист быстро кивал, а потом что-то тихо
сказал другим троим гитаристам и все они, неожиданно быстро
собрав аппаратуру, поспешно ретировались вглубь перехода,
захватив с собой четверых девушек, включая и ту, что подходила в
свое время к солисту.
Люди, сидевшие на ступеньках и стоявшие около стен, не были
ничем удивлены и начали потихоньку расходиться. Девчонка,
сидевшая справа от меня, встала и вытащила из под себя какой-то
раскрытый блокнот, отряхнула его и тогда я увидел, что это был
паспорт, раскрытый на самой первой странице, там, где приклеена
фотография. Паспорт был аккуратно сложен и засунут в карман.
Девушка собиралась уходить. Я понял, что должен сейчас что-то
сделать, потому что иначе она уйдет насовсем. Рот уже раскрылся,
чтобы сказать что-нибудь как всегда банальное, но так нравящееся
всем существам женского пола. Я промолчал. Слишком уж хорошо
знаю, как оканчиваются подобные истории. Почему-то не хочется,
чтобы вся жизнь превращалась в одни и те же три слова,
повторяемые каждый день с частотой, достойной лучшего применения.
Я и так слишком изменился с тех пор, как вышел из метро. Не
хватало теперь еще и заставлять кого-то управлять мной. Не
хочется. Надоело.
Девушка поправила свою куртку и пошла вверх по ступенькам. Я
посидел еще минуту, а когда все люди разошлись - тоже поднялся,
неторопливо вышел из перехода и посмотрел вокруг. Уже постепенно
начинало темнеть. Зажигались фонари и яркие рекламы над каждым
зданием. Я вдохнул холодный московский воздух, тяжело сплюнул на
асфальт и растер плевок ногой. Я так и не понял, куда мне надо
идти в этой жизни, но зато я знаю совершенно отчетливо: сейчас я
стрельну у какого-нибудь мужика сигарету, а потом, сплюнув ее
через десяток шагов, не торопясь, пойду к "Театральной".
Примечание:
"NOP - холостая команда.
По команде NOP процессор не выполняет никаких действий кроме
увеличения на 1 (поскольку команда NOP занимает 1 байт)
содержимого указателя команд IP. Команда иногда используется в
отладочных целях, чтобы "забить" какие-то ненужные команды, не
изменяя длину загрузочного модуля или, наоборот, оставить место в
загрузочном модуле для последующей вставки команд. В ряде случаев
команды NOP включаются в текст объектного модуля транслятором".
П. И. Рудаков, К. Г. Финогенов, "Программируем на
языке ассемблера IBM PC.", М., "Энтроп", 1995
16.10.2000
(c) Михаил "Skylord" Давыдкин