Аннотация: Сказка для взрослых и не очень. Грустная, но жизнеутверждающая. :-) Все параллели и совпадения, разумеется, случайны. :-)
Город на юге Германии. Февраль
Звонок был таким... От незнакомого абонента. Или неопознанного... Он давно настроил телефонные мелодии - мобильный жены, мобильный дочери, домашний, некоторые другие... Сто лет уже их не менял. Он вздохнул, достал аппарат, бросил взгляд на внешний экран. +612926331... Что за странный номер, чей это код? И не жду я сейчас никаких звонков, подумал он.
Он вздохнул и раскрыл аппарат:
- Гуревич... - Он уже привык называть фамилию при ответе по телефону, как это было принято здесь.
- БОрис? - вот так, с ударением на первом слоге, спросил тёплый и близкий женский голос.
- Да, - он произнёс это слово так, чтобы оно прозвучало как можно нейтральнее для собеседницы, говорящей и по-немецки, и по-английски.
- Могу я продолжать по-английски?
- Конечно, - почему-то хрипло проговорил он.
- Здравствуй, Борис. Это Рэйчел. Рэйчел Паркер.
Его затрясло. Нет, подумал он, это же невозможно. Так не бывает. Так не бывает даже в сказках, даже в глупых женских романах, так не бывает, потому что это невозможно, это сумасшествие, гиль, бред, морок, это просто цистерна лиловой слюны... Но его трясло так, что он едва мог держать в руке телефон.
- Очень смешно, - сказал он голосом, который ему самому показался чужим и тихим, как сквозь тугую вату. - Очень, очень смешно.
Сейчас я закрою аппарат, и всё вернётся на место, подумал он. Я люблю свою семью. Я ненавижу свою жизнь, но они ведь тут ни при чём. Это я ненавижу, не они. У них всё прекрасно. Они даже не догадываются о том, что происходит со мной, и слава Б-гу. Им хорошо здесь, в этой проклятой стране, им уютно и удобно со мной, они привыкли, и я тоже привык, мне тоже удобно и уютно, мне ничего не нужно, у меня всё есть. Абсолютно всё. Даже работа, - отработал и забыл. Город на юге Германии... Я могу тихонечко шлёпать в полное своё удовольствие по клавишам, сидя в кровати по вечерам и выходным. Чего ещё может желать человек в моём положении?! Сейчас. Сейчас я закрою телефон. Раз. Два...
- Это не шутка, Борис. Я понимаю, ты очень удивлён...
- Удивлён?! Мисс Паркер...
- Рэйчел.
- Конечно. Рэйчел. Рэйчел... Как это возможно?!
Она засмеялась. Он увидел её почти наяву, - сидящую в плетёном кресле на веранде дома своей матери в Сиднее, её взгляд, обращённый на мерно колышущийся на горизонте океан, её руку, тонкую руку с трубкой радиотелефона... Увидел, как ветер перебирает её лёгкие волосы, увидел тени стремительно пролетающих облаков на песке... Там лето, подумал он. А здесь... Я просто схожу с ума...
- Разве ты не рад моему звонку?
- Рад?! Я не думаю, что это подходящее слово. Я... мне кажется, что я умираю. И я не верю...
- Я прочла твою книгу, Борис. Всё было очень просто. Мне посоветовали хорошее литературное агентство тут, у нас, они перевели текст на английский. Довольно быстро. Твоя книга выходит в мае. Нужно только обсудить некоторые детали.
- Что?!
- Ты ведь подарил мне её, не так ли? - он снова увидел, как Рэйчел улыбается.
- Да. Разумеется. Я просто думал...
- Твоё письмо тронуло меня. И книга... Я решила, что глупый человек просто не способен написать столько текста. А потом я прочла перевод.
- И это не показалось тебе глупым?
- Нет. Не показалось. Иногда наивным и романтическим - да, но не глупым. И мне ещё ни разу не дарили таких необычных подарков. И когда я прочла это, я решила, что не могу пользоваться этим, как своей собственностью. Кроме того, такой эмоциональный заряд может просто испепелить...
- Ты всё-таки смеёшься надо мной.
- Нет. На самом деле нет, совершенно. Я просто совсем недавно закончила читать... Мне было интересно. Тебя легко цитировать, Борис. И читать легко и приятно.
- Я... Спасибо. Спасибо, Рэйчел. Ты даже не знаешь, что значит для меня...
- Я знаю, Борис. А теперь к делу. Послезавтра я лечу на кинофестиваль в Берлин и привезу бумаги. Ты сможешь приехать в Берлин?
- Что за вопрос...
- Чудесно. Я остановлюсь в "Хилтоне" и позвоню тебе, как только буду готова с тобой встретиться. По этому телефону?
- Да.
- Ну вот. Обсудим всё при встрече. Увидимся, Борис.
- Да, Рэйчел. Увидимся. Спасибо...
Он долго смотрел на умолкнувший телефон. Нет, подумал он снова, это просто невозможно. Так не бывает, Г-споди, так не бывает... Что же это делается такое?!.
Он изменился за эти полгода. Полгода уже прошло с того дня, как он набрался... чего он набрался, он даже сам не мог внятно произнести. Смелости? Наглости? Отчаяния? Но он набрался и отправил этот текст Рэйчел. На деревню дедушке. Дедушка Константин Макарыч, забери меня поскорей отсюда... Бред. Нет, он ни на что не надеялся, конечно же. То есть абсолютно. Уговорил себя, что просто подарил ей сказку. Ну, в конце-то концов, имеет же она право на сказку, чёрт возьми?! Этот сопляк, вымотал же ей всю душу, засранец... И я, подумал он. У каждого есть право на сказку...
Но всё-таки он изменился. Стал выглядеть старше, на свой возраст. Сначала перестал есть всякую дрянь, которую жрёт это немецкое быдло вокруг, - все эти чипсы, пиво, гамбургеры, колу, сосиски и стэйки. К тортикам и конфеткам он давно сделался равнодушен... Похудел сначала на полпуда, потом начал ходить в фитнесс-студию, сбросил ещё "червонец". Мышцы приобрели соответствующий тонус, про одышку и странные фантомные боли в костях и суставах, донимавшие его последние года три, и не вспоминалось. Ирина просто нарадоваться не могла... Лицо у него подсохло, сделалось резким каким-то. И глаза...
Нет, нет, он и в мыслях ничего такого не держал. То есть... Ему всегда требовалось пребывать в состоянии лёгкой влюблённости в кого-нибудь. Это помогало ему сочинять и записывать его сказки для взрослых, которые, начав уже стариться, так и не выросли. Как он сам... Это состояние никогда не мешало ему жить, напротив. И не мешало - почти никогда - любить жену, радоваться ей, радоваться её молодости, знать, что она хороша, и не просто так, вообще, хороша, а - для него... И всё было почти замечательно. Никак. Нормально. Пока он не увидел её...
Это был какой-то мистический триллер, с таким странным омонимическим названием... Едва досмотрев его до конца, он ринулся к компьютеру - искать её в Сети. Нашёл. Довольно много всего. И уж он и подумать не мог, что ей так хорошо за тридцать. Не выглядела она так. Но и девочкой не смотрелась при этом. Такая... Настоящая. Живая. Совсем не гламурная, просто грустная молодая женщина. Она старательно улыбалась на множестве фотографий, оставаясь всё равно печальной. Потом были другие ленты, которые он собрал и пересмотрел так внимательно, как никогда ничто другое не смотрел. На неё он смотрел. И он её сочинил...
Вот уж воистину - над вымыслом слезами обольюсь... Как дай вам Б-г любимой быть другим... Чушь собачья, говорил он себе. Мне просто нужна пара моему герою, женщина его размера, ему под стать, именно такая... И текст, столько лет никак не заканчивавшийся и не обретавший форму, выкристаллизовался и лег на бумагу. Впервые за много лет он закончил книгу. По-настоящему закончил, закруглил, закрыл. Ну, оставил, конечно, кое-какие хвостики и ниточки, за которые можно было бы ещё потянуть, и вытянуть что-то... Но так, скорее, по привычке, чем с явным умыслом. Ему казалось, что, отдав её своему герою, он сможет избавиться от того странного чувства, которое заставляло его собирать её портреты по всей Сети. И смотреть в её глаза. Рэйчел... Грустный мой ангел...
Он даже Ирине что-то говорил о ней, настолько она занимала его мысли. Это пугало его так, что ноги делались ватными и немела поясница. Он честно не желал этого, совершенно. Не может быть. Он стегал себя тремя этими словами чуть не до крови. Каждый день. Не - может - быть. Это не про меня. Это никогда не было про меня, не может быть и теперь. Ты что, идиот, придурок, ты что это выдумал, вообще, ты просто охерел, мудак, ты женат двенадцать лет, у тебя такая дочь, всё так хорошо, не смей ничего портить, урод... Ну, пускай даже не так и хорошо, но, по крайней мере, нормально, спокойно... Ясно, что ничего не может быть, но, думая об этом вот так, как ты это делаешь, воображая это себе, - ты же разрушишь всё то, что есть у тебя на самом деле... Зачем?! Это же невозможно. Кто она, - и кто ты?!. Он закрывал глаза, дышал носом и уговаривал себя изо всех сил. Ты же придумал её, она совсем не такая, не может быть такой, это просто смех, да и только. Она же с другой планеты, твердил он себе, она говорит на птичьем языке, который я понимаю, но на котором почти не могу говорить, она ничего не знает о том, чем питается моя душа, зачем всё это?!. Ну, где мне до неё, - она была в Париже, и сам Марсель Марсо ей что-то говорил... Она из мира, куда мне нет и никогда не будет хода, она... Но она была такая живая и печальная, что он никак не мог уговорить себя, как ни пытался. Он смотрел на этого небритого сопляка в нечищеных ботах рядом с ней и мучался, - Г-споди, ну неужели она не видит, Г-споди, ну вразуми же ты её, наконец, ну, пусть хотя бы эта её знаменитая, как не знаю кто, подруга скажет ей... Г-споди... Пусть у неё будет всё хорошо... Г-споди, ну почему же она такая печальная, почему?!.
В какой-то момент он почувствовал, что дальше так не может продолжаться. Это действительно стало просто каким-то наваждением. Нет, ему и сейчас, и раньше нравились звёзды и звёздочки. В конце концов, они ведь и существуют для того, чтобы нравиться людям, чтобы было, на кого посмотреть. Но такого... Это было совсем ни на что не похоже. Это было такое настоящее, - как она. Если бы кто сказал ему совсем недавно ещё, что он на такое способен, - схлопотал бы этот "кто-то" по полной программе. За словом он никогда не лазил в карман, уж такой уродился, и вечно влипал чёрт знает во что из-за своего языка. А тут... Нужно было что-то предпринять.
Он честно пытался. Он искал её чёрточки в жене. И даже находил, - мимические морщинки у рта, складочки на шее, какое-то подобие жеста, взгляда, поворот головы... Но это помогало так мало, что ему становилось только хуже. Он провожал взглядами всех женщин, похожих на неё хоть чем-нибудь, хоть цветом волос... Это было просто непереносимо, наконец. Он решил вышибить клин клином. Нашёл в Сети какое-то эскорт-агентство, долго выбирал среди девушек, - таких, на неё удивительно похожих, выбрал, разрешил себе это, - это просто лекарство такое, думал он, я же не хочу никого мучить, и себя тоже, себя, быть может, в первую очередь. Деньги... Деньги - говно. Особенно когда их нет... И остановился. Понял, что не поможет. Дело ведь было не в том, что он хотел её. Хотел, конечно. Ещё бы. Она была такая... Но...
Вся беда была в том, что он хотел её не один раз и не десять. И не сто. Он хотел её навсегда. Рядом с собой. Или себя рядом с ней, - неважно. Он хотел, чтобы она не грустила так. Он понимал, что он тут ни при чём, никто ни при чём, что это внутри - не снаружи, что внешние обстоятельства так мало могут изменить что-либо, что, даже сделавшись каким-нибудь чудом совершенной копией своего героя со всеми его героическими доблестями и прелестями, он окажется всё равно совершенно ни при чём... Но его корёжило и ломало так, что он потерял всякий покой, который так любил и лелеял все эти годы.
И он решился. Нет, он красиво всё это перед Ириной так обставил... Типа, я ей письмо напишу, вот, дескать, ваш светлый образ, вся херня, короче, гламурчики должны на это клевать... Ирина помогла ему написать это письмо. Ей тоже хотелось, чтобы у него получилось в жизни хоть что-нибудь, кроме болтовни, потому что... Он просто добавил туда один-единственный абзац, о котором Ирина ничего не знала. И послал файл. И вот...
Он снова раскрыл телефон и позвонил своему приятелю, домашнему немецкому доктору, который по знакомству иногда подкидывал ему денёк-другой больничного. Он никогда не злоупотреблял этим - максимум дней десять в году...
- Привет, Олежка.
- О, Борик! Привет. Давно не звонил... Как дела?
- Спасибо, херово. Прикрой меня на неделю. С двенадцатого.
- Что случилось?
- А что?
- Да голос у тебя... Ты что, в прорубь свалился?
- Вроде того. У меня с книжкой кое-что намечается, Олег. Мне нужно в Берлин на беседу.
Олегу он тоже дал это прочесть. Ну, Олег... Тот ещё литературный критик. Хороший мужик, очень неглупый, упорный, пробивной, - вон, немецким доктором стал, не столь уж многим это удаётся. А начиналось всё точно так же, как и у него - с эмигрантской общаги... Но не критик. Нет. Никак. Ему он плёл что-то про переговоры с двумя-тремя российскими издательствами. Переговоры, вернее, попытки переговоров, и в самом деле состоялись. Понятно, чем они закончились, но щёки он понадувал какое-то время. Так что в курсе был Олег, в курсе... Не о Рэйчел, конечно. Я идиот, это ясно, но в местный филиал Кащенко мне почему-то не хочется, подумал он. Во всяком случае, пока...
- Ух! Ну, поздравляю, ты...
- Рано поздравлять. Пока всё это писями по воде виляно ещё. Но поговорить надо.
- С двенадцатого. В лучшем виде, Борик. С тебя экземпляр с автографом и ящик вина, французского. Ты знаешь, какое мы с Галочкой любим?
- Знаю. Спасибо.
- Спасибо многовато будет. А вот ящик - в самый раз.
- Замётано. Когда я вернусь. Пока, дружище.
- Ага, Борик. Ни пуха...
Когда я вернусь... А когда я вернусь?!.
Он набрал номер мобильного телефона Ирины:
- Ну, лапа... Ты сидишь?
- А что? Нет...
- Сядь, лапа.
- Что такое, Боричек?!
- Сядь.
- Сижу. Боричек... Что...
- Мне только что позвонила Рэйчел Паркер.
- Кто?!
- Ирочка. Соберись, лапа.
- Это... Ты... ты что... Ты серьёзно?!
- Да.
- Боже, Боже... Боричек... Неужели... Боричек, я так... Я рада за тебя, Боричек...
А вот это ты напрасно, усмехнулся он. И ему стало так жалко жену, Анечку и себя, что он чуть не взвыл.
Он пересказал разговор - как мог, старательно опустив эмоции. Он никого не желал обманывать, да и ведь ничего не было... И не будет, подумал он. Ничего не может быть. Это же просто смешно... А, так ты уже всё решил, хмыкнул он. Смотри-ка, какой быстрый... Кто-то тебе обещал что-нибудь?! А ну, успокойся, мудак...
- Ты же поедешь?
- Конечно, лапа. Конечно.
- Боричек...
- Что?
- Я тебя ужасно люблю. Ты самый лучший Боричек на свете.
- И я тебя люблю, мартышка.
Это правда, подумал он. Я же её так люблю... Я всегда знал, что настоящий мужчина - это тот, кто любит только двух женщин: свою мать и мать своих детей. А если так случается, что детей у тебя несколько, и матери у них - совершенно разные женщины? Как тогда? Г-споди, содрогнулся он, что за бред лезет мне в голову, какие женщины, какие дети?! Иринка... Он дёрнул кадыком, провёл по горлу рукой:
- Я выезжаю завтра. Сейчас пробегусь по магазинам, куплю кое-что. В парикмахерскую заскочу... Ты когда домой?
- Скоро. К твоему приходу уже буду.
- Ну, пока, мартышка.
- Давай, Боричек, смотри, осторожно езди...
- Нормально всё. Пока, - он захлопнул аппарат с таким треском, что сам вздрогнул.
Когда он приехал, Ирина и в самом деле была уже дома. Он вошёл, поцеловал её в щёку сухими губами. Он уже был не здесь. И не сейчас... Ирина поняла это мгновенно, но промолчала. Она не могла ничего знать, он был в этом абсолютно уверен. Только чувствовать... Интересно, она чувствует что-то или нет, отстранённо подумал он, рассматривая Ирину. И если да, то что? А сам я что чувствую?
- Постригли тебя классно. Есть будешь?
- Нет. Поздно, да и колотит меня всего, как вентилятор со сломанной лопастью.
- Ну, перестань. Ещё ничего не понятно...
- Так поэтому. Анька спит?
- Легла. Как ты поедешь? Только не на машине, ладно?
- Только на машине, Ирочка.
- Боричек...
- Что?
- Ты так разговариваешь...
- Как?
- Ужасно.
- Ирочка, ну не надо...
- Ты хочешь уйти?
- Ириша, в чём дело?! Куда уйти?! К кому уйти?! Что ты городишь-то, на ночь глядя?!
- Вот. К кому... К ней.
- К кому - "к ней"?!
- К ней. Ты знаешь.
- Ирочка. Ты соображаешь, что ты несёшь?!
- Да. Гораздо лучше, чем ты думаешь.
- Нет. Явно не соображаешь.
- Давай-давай. Произноси заклинания. Ты думаешь, я не вижу, что с тобой творится?! Ты стал совершенно чужим за эти полгода. Совершенно, просто напрочь чужим. Ты Аньку совсем забросил, орёшь на неё постоянно. Меня хватаешь за все места, а глаза отводишь, она у тебя в глазах всё время...
- Ириша, да ты что...
- Ничего. Чем она тебя так приворожила, что ты в ней нашёл, ты можешь сказать?! Ну, она блондинка, и глазки у неё синенькие, так что, что с того?! Я тоже могу подкраситься, и линзы надеть, что за проблема... Ножки, фигурка... Что, настолько я хуже? Ты что, думаешь, я дура?!. Полный диск её фотографиями набил... Бегаешь, качаешься, щуришься, всё на своего героя хочешь стать похожим... Зубами скрипишь по ночам, как вурдалак... - Ирина всхлипнула. Она никогда не плакала при нём, он чуть не упал со стула, когда увидел её слёзы и услышал этот всхлип. Они так спокойно и ровно жили всегда, у неё даже повода не было толком ни разу заплакать, промелькнуло у него в голове. - Знаешь что... Ты поезжай, Боря. Трахни её и успокойся. Вот.
- Можешь меня выслушать? - тихо спросил он, откидываясь на стуле и складывая на груди руки.
- Я не собираюсь оправдываться. Я попытаюсь объяснить, если позволишь.
- Что объяснить?!
- Что происходит. Я сам не до конца понимаю, Ириша. Я попробую объяснить это тебе... и себе заодно.
- Как ты можешь... Двенадцать лет... Самое лучшее время... Ты столько всего сделал для меня... Ты меня до себя вытянул, столько труда положил... Анька... Ты что? Всё это кинуть хочешь теперь, псу под хвост?!
- Прекрати истерику, - поморщился он. - Что ты себе накрутила, а?! Ну, я выдумал героиню, ну, немножко в неё влюбился, чтобы мой герой, которого я играю, правдоподобно всё делал и говорил... Актёры проживают десятки жизней на сцене и перед камерами. Целуются, обнимаются, влюбляются... Это так... Я тоже ощущаю себя актёром, когда я пишу... Я влюбляюсь, я умираю вместе с моими героями... Что в этом такого?
- Но она позвонила.
- И что?! Я же тебе рассказал всё! Это бизнес...
- Нет. Это не бизнес. О каких деньгах идёт речь, ты знаешь?!
- Нет.
- Ну, хоть порядок?!
- Да слёзы это, не деньги, Ириша, даже если тираж...
Он прикусил язык, но было поздно. Он уже сказал это лишнее, что не должен был говорить. Ему надо было сказать - миллион, сценарий в работе, батальные панорамы, эпическое полотно, касса, как у "Титаника"... Она бы поверила. Не от жадности, нет, дело не в деньгах, просто ради такого - можно и нужно потерпеть, побыть одной, повздыхать, улыбаясь, ожидая возвращения любимого супруга, увешанного "Оскарами" и "Пальмовыми ветвями"...
- Вот видишь, - вздохнула Ирина. - Я же понимаю всё...
- Что ты понимаешь?
- Ты неудачник, Боричек. У тебя так ужасно не получается ничего... Я знаю, это я во всём виновата. Все эти годы... Я просто съела тебя, и ты устал. Ты выдохся. Ты столько всего для меня сделал, столько отдал мне, я столько взяла, я стала в миллион раз умнее, взрослее, глубже, а ты...
- А я опустился и измельчал, - он усмехнулся. - Конечно. Ты знаешь язык...
- Да какой там язык...
- Ты знаешь язык, - упрямо повторил он. - Ты внутри, ты общаешься, плохо ли, хорошо ли, с интеллектуальной элитой. Университет есть университет, хотя бы просто атмосфера, воздух этот, даже если ничего больше... Тебе нелегко даётся всё это, но ты упорная, ты карабкаешься, и это правильно. Это здорово. Это только так и должно быть. А я...
- Это ты. Если бы не ты...
- Наверное. Даже наверняка. Но я-то, я сам... Я никто. И буду никем всегда. Это чужая страна, мне все и всё здесь чужое. Мне тут удобно, сытно и уютно, но людей этих я не вижу, не чувствую...
- А каких ты чувствуешь? Тех? В России?
- Нет. Тоже нет... Я не знаю.
- Ты же просто не общаешься ни с кем. Вообще ни с кем, ты закрылся, забился в футляр, ты носишься со своим одиночеством, ты...
- Да. Это верно. Общение - это труд, а я ленив. Я не хочу. Мне скучно, потому что я не хочу, и я не хочу, потому что мне скучно. И эта работа, которую я ненавижу... Я устал, это правда. Наверное, во мне и было совсем немного того, что двигает, заставляет вертеться и добиваться чего-то. Вряд ли ты можешь винить себя в этом. Во всяком случае, не только себя. Что выросло, то выросло, как говорит мой герой, - он усмехнулся. - А что касается Рэйчел...
- Вот. Рэйчел, - Ирина провела рукой по лбу. - Рэйчел, блин...
- Ириша. Престань. Ну, пожалуйста. У неё миллион фанатов, каждый день объясняющихся ей в любви, сотни мужчин вокруг, богатых, успешных, здоровых и приятных во всех отношениях, готовых носить её на руках всю жизнь...
- Но она позвонила тебе.
- Чёрт! Она позвонила, потому что ей захотелось развлечься. Я её позабавил своим опусом, понимаешь?! Просто она актриса, у неё организация, наверное, весьма тонкая, она, вероятно, ещё и незлой человек, ей захотелось сделать мне приятное, сказать какие-то слова...
- Да. Для этого она летит сюда.
- Она летит на Берлиналле. Не ко мне. Ты что, вообще?!
- Она тебя просто высосет до капли и выкинет. Ты же знаешь. Я тоже такая. Все тётки одинаковые. А уж актрисы... Им надо сто жизней прожить, где же их взять-то?! Дело даже не в том, переспите вы с ней или нет... Мне это неважно... то есть важно, но не главное это, Боричек. Если это просто так, без отношений, мне не жалко. Правда, я серьёзно. Если бы так ужасно в неё не втрескался, я бы ни за что не стала всего этого говорить. А так...
- Ириша, достаточно в нашей семье фантазёров без тебя.
- Не надо вот только заклинаний, ладно?! - Ирина посмотрела на него из-под руки и вздохнула. - Я же всё вижу. Это колдовство какое-то... Ну, ладно бы, кто-то настоящий, какая-нибудь живая тётка, хоть кто, ладно, но это... Ты же сам всегда говорил... Помнишь, когда мы обсуждали, что у Аглаи с её парнем, ты так прямо бесновался, кричал, - если бы они побыли друг с другом хоть неделю, что это за роман путём взаимной переписки, пятый класс, вторая четверть...
- Я не кричал... Да. Это невозможно. И у нас всё будет нормально, Ирочка. Я съезжу в Берлин, подпишу бумаги, попробую поговорить насчёт кино, если будет хоть какой-нибудь повод... Это мой последний шанс, понимаешь, лапа? Больше такого не будет. Никогда в жизни. Понимаешь?
- Понимаю. Только с Анечкой сам будешь разговаривать. Я даже не собираюсь...
- О чём разговаривать?! Ириша, ничего нет. Ничего не может быть и не будет...
- Заклинания.
- Да прекрати ты, в конце концов! - рявкнул он. Никогда он так не повышал на неё голос... Да что такое со мной, а?!.
В глазах Ирины промелькнул испуг:
- Вот. Уже орать на меня принялся. Всё, как по-писаному... Я, кстати, ещё и моложе её, между прочим...
- Ириша. Даже если бы я что-то хотел... У меня нет ни одного шанса. Ни единого. Посмотри на меня...
- Я каждый день на тебя смотрю. Я сначала радовалась, когда ты... Когда ты написал это проклятое письмо. Ты ожил, заулыбался, стал со мной по-другому совсем... Я думала, это для меня, а это для неё всё, вот как оказалось... Я знала, что так будет.
- Зачем помогала тогда? - он прищурился.
- Зачем, зачем, - передразнила его Ирина. - Затем. Потому что я тоже виновата в том, что с тобой творится... Я думала, ты это выплеснешь просто... А ты ждал всё это время.
- Глупости какие. Ничего я не ждал.
- Ждал, Боричек. Ждал. Себе-то не ври... Ждал. И она позвонила.
- Нам с ней даже не о чем разговаривать. Да я и язык-то знаю с грехом пополам, так что, даже если и было бы, о чём, то не на чем. Успокойся, Ириша. Пожалуйста. Я приеду через три дня...
- Одно меня утешает. Когда другие тётки будут хвастаться любовницами своих мужей, я всегда буду знать, что наша всех круче.
- Ну, всё. Надоело, - он поднялся. - Я не могу и не хочу ничего обсуждать в таком тоне. Иди, ложись, я ещё поработаю немного.
- Да, поработаешь, - усмехнулась Ирина. - Будешь на фотки её пялиться полночи. Иди ты спи тоже, Б-га ради, не буду я тебя вообще трогать... Можешь хоть вон на диване лечь, если уж на то пошло... Конечно, двенадцать лет на одну и ту же тётку всё время таращиться... Кто хочешь взвоет... Даже христосик, вроде тебя...
- Наверное, я действительно лягу на диване. - А ведь это первый раз за все годы, подумал он, чувствуя, как наливаются ноги и поясница ватной слабостью. - А то настроение твоё мне просто совершенно не нравится. Я всё-таки поработаю, а потом махну граммов двести и лягу спать...
- Спокойной ночи, Боричек, - вздохнула Ирина и тоже встала.
Она долго возилась ещё, прежде чем легла и окончательно затихла. Он сидел, уставясь в экран компьютера. Не работал, конечно. Какая, к чертям собачьим, работа... И думать ни о чём не мог. Читал какую-то муть, новости, сетевые сплетни... Все эти годы, думал он. Все эти годы. Как такое может вообще произойти с человеком?! Столько всего вместе прожито, сделано, перечувствовано. Анька... Потом эмиграция... И вот - я ничего больше не хочу с ней. Ни жить с нею рядом, ни любить её. Мне даже видеть её тяжело. И писал я всё это время, как одержимый, только для того, чтобы она не трогала меня. Ни днём, ни ночью... Неужели я смогу от неё уйти? Просто взять и уйти - в никуда, в пустоту? Рэйчел... Б-же мой, что за чепуха. Хоть бы два слова связать в разговоре с ней. Зачем она позвонила, зачем?! Ей просто нужна ещё одна роль. Они все такие... Все? Или всё-таки есть ещё и другие? Какие? Б-же, подумал он с тоской. Б-же, зачем?!.
Утром он разбудил Аню сам, сказал, что отвезёт её в школу на машине. Дочь обрадовалась, - она любила, когда он её возил, хотя и делал он это крайне редко, потому что считал баловством. Строгий папаша, блин. Лучше б действительно занимался её воспитанием, подумал он, вместо того, чтобы дрочить на голливудских красоток, писатель, мать твою, инженер человеческих душ...
Анюта ускакала вприпрыжку вниз, к машине, а он замешкался в дверях - с сумкой на роликах, всё никак не мог её ухватить половчее.
- Прощаться не будем? - спросила Ирина, прислонившись к стене в коридоре и зябко кутаясь в тёплый байковый халат. - Ты же сразу поедешь?
- Я не собираюсь с тобой прощаться, - преувеличенно ровным тоном сказал он. - Я позвоню, как только устроюсь в Берлине, потом - когда поговорю... с ней. Переночую и поеду назад. Мне в понедельник на работу.
- А сегодня-завтра? Олега попросил?
- Конечно.
У меня же всё есть, с ужасом подумал он. Всё есть, как когда-то в Совке. Даже больничный по просьбе трудящихся. Хотя я ведь это и не застал практически... Что я такое делаю, зачем?! Я ничего не делаю, оборвал он себя. Абсолютно ничего. Я еду подписать контракт с издательством, или что там, и вернусь назад. Сразу же вернусь назад, чёрт возьми. Немедленно. Только поговорю с ней...
- Давай буську, Боричек.
- Пока, - он улыбнулся и поцеловал Ирину куда-то между губой и носом. - Пока, лапа. Не скучай.
- Вот ещё, - она передёрнула плечами. - Не дождёшься. Пока.
Он ещё пожал её плечо и закрыл за собой дверь.
Он высадил Анюту возле школы, вышел из машины, достал из багажника ранец, помог ей надеть, поправил шапочку и шарф:
- Я еду в командировку.
- На сколько?
- На два-три дня. Как получится. Маму не обижай, хорошо?
Анюта кивнула:
- Да-а. А ты мне что-нибудь привезёшь?
- У меня не будет ни секунды времени на магазины. Но если увижу что-нибудь интересное, то куплю.
- Ладно. Папа, чу-у-ус-с...
- Пока, пока...
Она даже не знает другой жизни, подумал он. Только эта. Питер она даже не может помнить. А я? Того города, который я любил, давно нет. Потому что все уехали, умерли, занялись разными гешефтами. Исчезли. Свалили в Москву. Больше ничего нет, и не будет уже. Ирина и Анька. Больше ничего. Интересно, а Аньку я люблю или просто привык, что она моя дочь? Как странно это звучит - моя дочь. Никакая она не моя, она человек, ей скоро двенадцать, совсем большая уже... Красотка. А что она? Она меня любит, интересно? Что она чувствует, когда я беру её за руку, когда обнимаю перед сном и желаю спокойной ночи? Нужен ли я ей? Именно я? И зачем?
Он сел за руль, захлопнул дверцу, огляделся. Вот это - единственное, что у меня по-настоящему есть, подумал он, усмехнувшись. Моя тачка. Моя пушка. Моя бимка...
Это на самом деле была его любимая игрушка. Он купил её сразу, как только начал работать. Скоро два года тому... Все деньги, которые были выручены за две двухкомнатные квартиры на Лиговском проспекте, потратил. Через одного из пациентов Олега, чей родственник трудился на заводе БМВ. С сорокапроцентной скидкой. Одну из последних "пятёрок" прежнего, ещё не зализанного по-дамски, модельного ряда. Новую. Девочку. Настоящую боевую подругу. Он столько лет о ней мечтал... О настоящей машине. Не нужны были ему ни квартиры, ни дома, ни счета, - ничего. Только вот эта иллюзия свободы. Он никуда и не ездил-то на ней. Ну, почти... Ему достаточно было знать, что он может прыгнуть в любой момент за руль и помчаться, куда глаза глядят, под мерный басовитый рокот двухсотсильного шестицилиндрового дизеля. Светлая мягкая кожа, автомат-стептроник, навигация, телефон, стереосистема на шестнадцать динамиков, видео, заводская тонировка, электрические шторки. Все дела... Ирина была в шоке от этой идеи. Но поддалась. Он всегда умел уговаривать... Не только её. Себя. В основном.
Он долетел до Берлина за шесть часов. Рекорд. Он обычно не гонял быстро, - жалел машину и любил спокойно предаваться сочинительству в дороге. А быстрая езда давала слишком много адреналина, и это мешало ему. Обычно. Но не теперь...
Берлин. Февраль
Он выбрал маленький отельчик недалеко от аэропорта Шёнефельд, услужливо подсказанный навигационной системой. Взял номер, поднялся на второй этаж. Маленькая чистенькая комната с широкой кроватью, как две капли воды похожая на тысячи, десятки тысяч таких же... Как ему хотелось когда-то сюда. Европа... Какое всё это говно, подумал он. Ничего нет, нет никакой Европы. Есть одиночество...
Он дошёл пешком до метро, сел в поезд, доехал до Курфюрстендамм, вышел на поверхность. Долго бродил по нарядной улице, среди нарядной толпы... Было довольно тепло для этого времени года, но он даже не думал об этом. Его наполняло чувство странной, неведомой прежде свободы, - словно он решился на что-то, на что прежде решиться никак не осмеливался, словно перешёл какую-то черту, за которой начиналась совсем другая, новая жизнь... А ведь не будет никакой новой жизни, подумал он, почему-то улыбаясь. И старой, кажется, тоже не будет...
Ночью он не спал. Не мучался бессонницей, - просто не спал, хотя и возбуждения никакого особенного не ощущал, - думал, будет гораздо хуже. Не спал так, как будто и не требовалось ему это вовсе. Как будто заразился от своего героя...