Наш почерневший от времени барак с резными ставнями стоит на окраине поселка. Если пройти еще немного, упрешься в железные ворота кладбища. Из-за отца к нам редко приходят гости, даже по праздникам. Через приоткрытое окно кухни вижу, как он возвращается с ночного дежурства по размытой после дождя дороге. На нем форма охранника и высокие резиновые сапоги.
Мама застилает стол новой скатертью, которую я помогала вышивать, и подмигивает младшим братьям. На их лицах отражается нетерпение, ведь сегодня мой день рождения, и мама наготовила много вкусностей. Все усаживаются за стол и ждут отца. Он входит на кухню и окидывает нас злобным взглядом. Он как великан из страшной сказки: могучий, лысый, громогласный. Братья говорят, что он гоблин. Никогда не видела гоблинов, но, раз они так говорят, значит, это правда. По выражению отцовского лица мы пытаемся понять, какой у нас день: плохой или очень плохой. Если плохой, он только кричит и отвешивает подзатыльники, от которых искры сыплются из глаз, а когда очень плохой - бьет.
Отец снимает свитер и садится за стол. Мама наливает всем по тарелке борща. Пока он не видит, украдкой добавляет в детские порции маленькие кусочки мяса. Отец убежден, что мясо делает детей агрессивными. Если это так, то запретить мясо в первую очередь нужно ему.
Нам с братьями не до борща: мы неотрывно следим за тортом "Наполеон", который мама испекла еще утром. Лешка облизывает губы и щурится. Знаю, ему хочется оттяпать самый большой кусок. Он у нас жуткий сладкоежка.
- Ты пернул?! - раздается свирепый рык отца.
Сашка бледнеет и вскакивает, опрокидывая табурет.
- Ты пернул, когда я ем?!
Брат бежит к двери, но властный окрик отца пригвождает его к месту.
- А ну стой! - отец медленно поднимается и вытирает рукавом рубашки красный от борща рот.
Я знаю, что сейчас будет, и медленно соскальзываю со стула под стол. Двойняшки следуют моему примеру. Мы скучиваемся, так нас тяжелее вытянуть.
Первый удар сбивает Сашку с ног.
- Коля, не надо! Он же не специально! - кричит мама. - Вере сегодня исполняется семь. Дети ждут торт. Прекрати!
Он ее не слушает, бьет Сашку в живот. Брат корчится и извивается на полу, как змея. Очередной истошный крик мамы заставляет нас прижаться друг к другу еще крепче. Запах мочи разъедает мне ноздри, Пашка описался. Он среди нас самый боязливый. Я наблюдаю, как желтая струйка быстро течет к кухонной плите.
Сашка больше не двигается. Его глаза, как стекло, смотрят сквозь меня. Мне его очень жаль. Почему-то ему достается больше всех, хотя он так старается быть хорошим.
Мои пересохшие губы размыкаются, я начинаю петь и раскачиваться. Сплетенные на моей спине руки братьев не дают упасть. Сначала меня еле слышно, но с каждым словом мой голос крепнет и набирает силу:
Кладу голубя на ручку,
Не тешится,
Переложу на другу,
Не ластится.
Изошел голубь домой,
Полетай, голубь, домой,
Полетай, голубь, домой да
Ко голубушке своей.
Эту колыбельную пела бабушка. Она говорила, что отец просил ее петь, даже когда был подростком. Я напеваю, и отец успокаивается. Отходит от Сашки и наотмашь бьет маму по лицу. Она вскрикивает, хватается за щеку и падает на стул.
- Как меня достали твои ублюдки! И ты достала, сука!
Сизый голубь сворковал,
Голубушку целовал,
Голубушка сворковала,
Голубчика целовала.
Отец срывает со спинки стула свитер, выходит из кухни и громко хлопает дверью. Мы знаем, куда он идет. К дяде Вите. И знаем, каким оттуда вернется...
Сегодня у нас очень-очень плохой день!
- Верона... Верона...
Еще не отойдя от кошмара, распахиваю мокрые от слез глаза и вижу в полутьме нависшее обеспокоенное лицо Лешки.
- Ты кричала... во сне...
Лешка опускается на край кровати и трет глаза. На часах три часа ночи.
- Все! Я проснулась, иди.
- Я это... чего хотел спросить...
Поворачиваю голову и вопросительно смотрю на брата. Лешка мнется.
- Если в Москве встретишь Санька, попроси его привезти мне мобилу на днюху. Пусть ворованную или еще какую. Я единственный в классе, у кого нет мобилы... стремно...
- Я куплю себе новую с первой подработки, а старую тебе отдам.
- А-а-а... лады, - голос брата теплеет.
Он лениво потягивается и плетется к двери.
- Леха, - шепчу я, он поворачивается, - присмотри за мамой.
- Присмотрю, - он чешет шею и затылок.
Когда он нервничает, чешется, как шелудивый. Мой скорый отъезд его не радует. Вот только он никогда мне в этом не признается.
- Но ты ведь ее знаешь. Мечта партизана. Из нее каленым железом ничего не вытянешь. Будет улыбаться и говорить, что все в порядке.
- Поэтому и прошу.
- Чего ты боишься, Верона? Гоблину сидеть еще три года, - в глазах брата проскальзывает страх.
Ненавижу этот страх. Он у нас один на всю семью. Хотя Саня вряд ли сейчас чего-то боится. Пока никто, кроме нас с мамой не знает, что отец подал прошение на условно-досрочное. Не могу себе представить, что будет, когда он вернется. Чтобы окончательно не погрузиться в прошлое, увожу разговор на другую тему.
- Я приеду на ваш с Пашкой день рождения.
- Хоккей. С общагой у тебя все на мази?
- Вроде да, завтра все узнаю.
Леха уходит, я снова остаюсь наедине со своими тревожными мыслями. Свет единственного на нашей улице фонаря падает на одеяло, оставляя кривую дорожку. Я смотрю на нее, пока под тяжестью сна снова не закрываю глаза.
Аристарх
От пустых стен отражаются мое тяжелое дыхание и ее томные возгласы. Красная простынь оттеняет наши тела, отчего даже самая бледная телка выглядит в моей комнате для утех здоровой и румяной. Опираюсь на локти, чтобы не давить на нее всей массой. Под татуированной кожей вздулись вены.
- Скажи, что тебе хорошо, - настаивает она.
Телкам лишь бы поболтать! Секс - единственное, что объединяет меня с особями женского пола. Только здесь и сейчас я могу перекинуться с ними парочкой фраз. На этом мое красноречие заканчивается.
- Мне хорошо, - выдавливаю из себя.
Она стонет, приподнимает бедра, Сэм проникает глубже. Я рычу от удовольствия и ускоряю ритм. Наконец все тело пронизывает конвульсиями, я выгибаю спину, задираю голову и кончаю. Перекатываюсь на спину, из груди вырывается стон облегчения. С минуту не шевелюсь, в голове туман, хотя я не пью, но такое ощущение, что с бодуна. Тело отчаянно просит сна, но запах женского едкого парфюма пропитал мою кожу и простынь.
Кто придумывает телкам духи? За этот отстой я бы оторвал нюхачу нос! Снимаю презерватив, завязываю узлом, кидаю к собратьям в мусорную корзину.
- На сегодня все, вызову тебе зеленый огонек.
Нахожу в мобиле приложение онлайн-такси и оставляю заявку. Телка - тупо не помню, как ее зовут, - что-то бухтит.
Плетусь в ванную и встаю под душ. Горячие струи воды обжигают кожу. Обычно я предпочитаю прохладный душ, но после секса чувствую себя грязным, будто упал в чан с помоями, поэтому скоблю тело мочалкой. Прислоняюсь лбом к холодному мрамору и пытаюсь заглушить накатившее отчаяние. Я могу привезти телку в квартиру, пока страсть кипит в жилах. Но, как только Сэм насыщается, меня съедает брезгливость, к горлу подкатывает бешенство. Одна искра, и я готов взорваться и крушить все, что под руку попадет.
Возвращаюсь в спальню, характерный сигнал на телефоне оповещает, что прибыло такси.
- Выходи, тебя ждет Абдуразак.
- Кто-кто?! - визгливо кричит черноволосая.
- Турук Макто! - шлепаю ее по заднице. - Шевели копытами! - Показываю на ее туфли: - И подковы свои не забудь!
- Ну ты и тварь, Руссо!
Бормоча проклятья, чикса соскакивает и начинает одеваться. Все они меня проклинают. Но стоит позвонить, а порой просто прислать месагу, и вот они, во всей красе. Наштукатуренные, разодетые, каблуки как у стриптизерш. Ни гордости, ни самоуважения.
- Не звони мне больше! - орет она во все горло и награждает меня испепеляющим взглядом. - Завтра я выхожу замуж!
- Так какого черта пришла?! - взревел я.
Что за лоха она нашла? Сука, скорее бы свалила.
- Урод! Ненавижу тебя!
- Ага, - безразлично кидаю я и натягиваю чистые боксеры.
Как только входная дверь с треском захлопывается, стягиваю с сексодрома простынь и закидываю ее в стиралку. Иду на кухню, достаю бутылку воды из холодильника и, глядя во двор с двадцать первого этажа, медленно выпиваю. Такси забирает истеричку, мчится к МКАД. Как только она доберется до дома, с моей карты спишут сумму по счету и предложат оценить сервис. Программа минимум - доставка телки домой - выполнена.
Топаю в приватную часть квартиры. Прикладываю ключ-карту к скрытой двери спальни, вхожу и плюхаюсь на кровать. Кроме Марии, моей домработницы, сюда никогда не ступала женская нога.
Завтра у меня насыщенный вечер и бойцовская ночь. Решаю отоспаться, поэтому отключаю будильник. Заваливаюсь на кровать и тянусь к электронной читалке. Вчера скачал очередную книгу Стивена Кинга "Темная башня". На пятой минуте чтения задумываюсь над цитатой: "Никогда - то самое слово, которое слушает Бог, когда хочет посмеяться". Если пройтись по моей пустой, незначимой жизни, так можно подумать, что Бог даже не подозревает о моем существовании. Все окружающие меня люди испытывают хотя бы короткие промежутки счастья, но только не я...
Вера
Дом потрескивает и бухтит, словно прощается. Я буду скучать по своей комнате, прошлым летом я сделала ремонт и купила новую мебель. Но тяжелее всего, конечно, расставаться с родными. Особенно с мамой. Мне будет не хватать ее добрых, лучезарных глаз, нежного, воркующего голоса и мягких ладоней, пахнущих цветочным ароматом.
Бросаю прощальный взгляд на свою комнату. На книжной полке рядом с кипой журналов ELLEGirlи OOPSпоблескивает глянцевая упаковка моей любимой серии книг о Гарри Поттере - подарок старшего брата. Рядом с музыкальным центром стопкой сложены диски, большинство группы "Би-2". На кровати лежит ноутбук, он настолько допотопный, что мне стыдно брать его в Москву.
Когда я, одетая и обутая, выхожу в коридор, мама уже с моим чемоданом ждет у двери, окидывает меня придирчивым взглядом и еле заметно кивает. Мы торопимся. Мама боится, что автобус может прийти раньше, такое иногда случается. Это единственный утренний рейс. Рисковать не хочется.
Соседка баба Нюра машет мне рукой и что-то бормочет про счастье в личной жизни. Странная она, я ведь учиться еду, а не на поиски жениха. Я смущаюсь и еле поспеваю за мамой, которая просит меня экономить, питаться регулярно, брать на занятия фрукты и орехи. Но главные ее опасения связаны с мальчиками.
- Дочка, в любовных делах ты еще неопытная, поэтому не бросайся в омут с головой. Мальчишкам-то что? Отряхнулись и пошли. Расхлебывать нам, бабам. На моем примере ты многое познала, надеюсь, умнее будешь. Если понравится кто, не чурайся, но близко сразу не подпускай. Пусть поухаживает, узнай, из какой семьи, может, грешки за ним водятся. Все подмечай да на ус мотай. В мое время говорили, как парень к матери относится, так и к жене будет.
Слышать такое от мамы непривычно. Тема под названием "Мальчики" раньше была под запретом. За моими передвижениями зорко следили братья, мама и дядя. Меня сопровождали до школы, работы, забирали от гостей и репетиторов. Не помню такого случая, чтобы я одна куда-то поехала, тем более за пределы поселка.
Подходим с мамой к остановке и видим подъезжающий автобус.
- Дочка, ни в коем случае не пей спиртное, от него все проблемы, - мама на своей волне.
Я закатываю глаза и спешу ее успокоить:
- Уж насчет этого не переживай.
Автобус наводнили пассажиры.
- Да, чуть не забыла! - восклицает мама и протягивает мне клочок бумаги. - Телефон Сани. Я положила в чемодан для него две тельняшки без рукавов. Позвони, как обустроишься в общежитии.
- Мам, ты же знаешь, он со мной не горит желанием общаться, - скуксилась я, вспоминая последнюю встречу.
- Не дури. Он будет рад.
Занимаю место у окна и машу маме. Она прикладывает руку к горлу, подавляя рвущиеся наружу эмоции. Двери закрываются, автобус с пыхтением трогается с места, увозя меня из старой жизни в новую.
Аристарх
Выныриваю из сна и откидываю простынь, сковавшую ноги, будто путы. Я взмокший от пота. Через щель в плотных шторах пробивается утреннее солнце. Смотрю на часы, почти девять утра. Это называется, отоспался! Каждый год одно и то же. Как только приближается годовщина смерти сестренки, меня начинает лихорадить. Нужно проверить срок действия загранпаспорта и забронировать билет на Фиджи.
Выхожу из душа и вытираю запотевшее зеркало. Ну и видок у меня! Темные круги под глазами, набухшие, как после попойки, веки. Тру покусанные вчерашней телкой губы. Вот дура! Надо удалить ее номер. Собираю мокрые патлы в самурайский пучок. Плетусь на кухню и выпиваю стакан холодного домашнего кваса. Мария делает его каждое лето. Желудок бурчит и просит еды. Ищу в холодильнике что-нибудь съестное и слышу, как хлопает входная дверь.
- Это я! - раздается голос Марии.
Сегодня мы оба ранние пташки. Обычно она приходит к одиннадцати, к моему завтраку.
Закрываю дверь холодильника, раз она здесь, пусть сама готовит. Устраиваюсь с ноутом в кресле у окна - мое любимое место - и жду, пока Мария переоденется.
За последние три года моя жизнь превратилась в сущий кошмар. Даже бизнес, в котором я всегда находил отраду, стал повседневной рутиной.
Мария заходит в кухню с двумя пакетами продуктов и внимательно на меня смотрит.
- Доброе утро, Аристарх, - по моему виду понимает, что у меня утро добрым не бывает.
- И тебе привет, - бурчу я, не отрываясь от ноута.
- Вчера была в Жуковке, - Мария убирает у моих родителей два раза в неделю. - Все волнуются за тебя. Спрашивают, может, на этот раз останешься на поминки в Москве?
- Нет, полечу на Фиджи.
Мария знает, что со мной спорить бесполезно, и переводит тему.
- Что хочешь на завтрак?
- Омлет с ветчиной.
- А хочешь драники? Я принесла тебе домашней колбасы. Вкусная, пальчики оближешь.
Тяжело вздыхаю и зыркаю в ее сторону.
- Зачем спрашивать, если уже все распланировано?
- Я просто предлагаю, но, если хочешь омлет, я сделаю, мне не трудно.
- Давай омлет и твою хваленую колбасу, - иду я на компромисс.
Пока она готовит, рассказывает о своих детях и внуках. Мне это до лампочки, я не вслушиваюсь. Можно было уйти, но болтовня Марии меня успокаивает и настраивает на рабочий лад - это мой утренний обряд.
Через час седлаю свой "Харлей" и выезжаю с подземной стоянки. На выезде меня встречает неизменный провожатый - черный худющий пес с потухшим взглядом. Он типа я, только в собачьем обличии. Вечно злющий, вечно куда-то спешит. Жму на газ, байк рычит и рвется с места. Настроение мрачнее грозовой тучи. Мчусь к Курту, может, в дороге удастся придумать новый аргумент, почему этому олуху нельзя сегодня выходить на ринг.