Аннотация: Садизм ради садизма. "Американский психопат" обретает плоть в России второй половины 21ого века, и он - более не человек.
Эпиграф:
Liberate my madness...
- На с-с-сука, получи!!!
- Давай, давай, врежь этому мудиле!!!
- А, чтоб тебя нах!
Яркий свет, потом что-то свистит у моей щеки. А, вот же, не свистит, вспарывает - щеку заливает чем-то тёплым, и, кажись, это моя родимая кровушка, коей и так уже не очень много осталось.
Ну, надо объяснить, что я тут делаю.
Я убегаю.
За мной гонятся.
Это, типа, такой прикол.
Ой, бля - споткнулся о трубу, торчащую из-под снега, упал, растянулся. Скользко, однако, слякотно - ноги разъезжаются. Зимой не побегаешь, особенно по набережной. В воду не прыгнешь - холодно, с другой стороны - шоссе, можно, конечно, попробовать прорваться через поток машин, летящих на скорости около двухсот, но скорее потом-то уж точно себя не соберешь, хоть и по частям. Никак. А современные омыватели стёкол очень хорошо убирают кровь с ветрового стекла: знаю, сам пользовался...
Вот, пока я тут с мыслями собираюсь, да пытаюсь встать из чавкающей жижи, меня успевают опять пригвоздить к земле, человека два, наверное, сверху, навалилось.
Фу, как неприлично. И ещё коленом по яйцам заехали, да так, что я света белого невзвидел.
Пыхтят, сопят, словно свиньи на случке. Хотя, с чего я взял это? Свиней не видел.
Нет, ну уроды, не скажите?
Я всё ещё пытаюсь подняться. Выходит плохо. Руки мне умудряются заломить, падлы!!!
- Блядь, Крот, хули ты возишься с тянучкой, хочешь, чтоб он царапаться начал?! Быстрей, идиот!!!
Я ничего не вижу, рою носом грязно-серый хлюпкий снег, но судя по голосу, это говорит Снеговик. И "тянучка". Вот же вляпался по уши, ебать вашу мать, прости меня Мессия...
Потом вокруг кистей заломленных рук распространяется вяжущий холод, да такой неприятный, что я невольно выпускаю когти. Кто-то вскрикивает, и я улыбаюсь, несмотря на то, что уже всё кончено: так тебе и надо, мусорок, напоролся на бритовку?
Потом я получаю несколько увесистых профилактических пинков в живот, и меня резко дёргают вверх, приводя в стоячее положение.
Секунда реабилитации сенсов, и передо мной маячит толстая харя Снеговика. Потом она сменятся стоп-кадром его кулака, с хрустом ломающего во второй раз мой и без того плачевно-испорченный нос. Даже думать не хочу, во что он превратился.
Снеговик улыбается, жирно так, масляно, вальяжно так, будто кот сливок объелся. Меня от его рожи чуть не выворачивает, а уж от улыбки - нет, вы только представьте - фигурно выточенные зубы, которые образуют своеобразную головоломку, когда этот членосос сжимает зубы и каждый завиток входит в свой паз, из-под фуражки, сдвинутой на затылок, выбивается ёжик ярко-розовых волос, которые флуоресцируют в свете барж, фонарей и хайвея. Причем в Снеговике, в нём росту-то, дай Мессия, не больше метра семидесяти, и это на экзоскелетарных скороходах, а в ширину - все полтора! Давно известно, что толстые коротышки обладают несносным деспотичным характером.
Дальше, я вижу, его подпирает отморозок из центрального ОВД, крутой модификат, тут ничего не скажешь - морда кирпичом, сенсы почти от глаз не отличишь, а мозги все, практически полностью, электронные. Типа, это круто считается, но на самом деле, механика она и есть механика, работает с задержкой, если знать, по чему бить, их не так уж и трудно из строя вывести. Вот я знаю, но меня это вряд ли спасёт.
Я аккуратно шевелю заведёнными за спину руками, проверяя надёжность "тянучки", но кольцо ботов в ней сжимается так сильно, что я моментально расслабляю мышцы - вот только перерезанных вен мне не хватало для полного счастья...
- Ну что, гадёныш, попался? - довольно задаёт риторический вопрос Снеговик. За моей спиной, кстати, толпится хуева туча народу (ну, три человека это уже толпа), и подобострастно подхихикивает.
- Ммм... По-моему, попались твои сосунки.- Отвечаю я.
- Какие? - делает вид, что не понимает.
- Да те, которые за мной денно и нощно увивались. А я... Я ж не педик. А твои мальчики сейчас хорошенько упакованы... Думаю, какой-нибудь ресторан сделает из них что-то восхитительное... - я позволяю себе растянуть разодранные губы в ехидную полуулыбку. - Может, тебе тоже доведётся попробовать. Да, думаю что в китайский ре...
Молниеносный удар в солнечное сплетение прерывает мой вполне красивый монолог. Н-да, у этих овэдэшников действительно стальные кулаки... В прямом смысле.
А у Снеговика уши-то покраснели. Отлично.
- Ты, мразь, мне зубы не заговаривай... - вальяжность ушла, предоставив место той звериной жестокости, которой и славен был Снеговик. При этом он скалится, обнажая причудливые зубы, которые я, по его мнению, пытался заговорить. - Значит так... Ты сейчас же отдаёшь на все улики, а потом мы едем разбираться на Лубянку. И тебе ещё повезёт, без репортёров, и разъярённой толпы. В противном случае... - он разводит руками.
Я перевожу взгляд на озарённого оранжевым светом Петра Первого, с его фаллически вздёрнутой левой рукой, потом на закованную в лёд Москву-реку, всю в чёрных трещинах. И молчу, ясен перец.
Снеговик суёт мне под нос считыватель.
- Давай, ты же хочешь, чтобы всё было добровольно? Чистосердечное и тэпэ? - он явно наслаждается происходящим.
Я молчу. Сзади кто-то опять меня тряхнул, как терьер крысу.
- Послушай, мы и так потратили много время и сил. - Он лживо, по-отечески вздыхает. - Тебе обязательно надо всё усложнять?
- Снег, у тебя каждая реплика, это штамп.
- Чё он там пиздит, хуйло?
В бок тыкается электрошокер одного из ментов, и я явственно чувствую как горят мои мозги...
После того как невольные судороги прекращаются, и я обрётаю подобие власти над своими конечностями, считыватель вновь оказывается рядом с моим лицом.
- Ах да, ты же у нас литера-а-атор... Ты-то уж точно в этом разбираешься.
Мимо проезжают машины, но мне никто не может помочь - напарников у меня не было, а другим людям-то что? Едут себе, стараются не разбиться, а менты, пусть и в количестве пяти человек (если тот, которого я вслепую собирался декапитировать, не выжил), допрашивают очередного преступника - так то хорошо, хоть что-то они делают, не только взятки хапают.
- Больше нет... Завязал, блин... - слова выблевываются вместе с капельками слюны и крови.
- Может ты это, покурить хочешь, прежде чем с мыслями собраться? - осведомляется Снеговик. Рыжий овэдешник хохотнул было, но, поймав взгляд своего начальника, затыкается. Из-за моей спины выходит Крот. Вразвалочку подходит к ограждению набережной, перегибается через парапет. Закуривает. Достает мобилу.
Вот, шанс. Меня держат двое, а остальные, может, не успеют среагировать... А куда я побегу, со связанными-то руками? Только в гроб, получается, ах, вот же блин...
Снеговик проходится передо мной, пыхтя сигаретой.
- Ну, чего ж ты ждёшь?
- Мне тебя калечить неохота...
Я смеюсь.
- Вот это прикол! Тебе по телевизору надо выступать, юморист...
- Да не прикол. - Он протягивает трубку считывателя рыжему, и подходит ближе, голову, епт, задирает. - Вот ты, умник, знаешь, что скачать по считывателю инфу можно только добровольно... А ты к сожалению, не у нас в камере, а тут. А от информации зависит жизнь людей, точнее, жизнь одного очень важного человека, да, мой мальчик? - он испытующе смотрит на меня.
К чему он клонит?
А, я знаю.
- А нам давеча тут - какое совпадение, новую разработку прислали. Военную, да прототип. "Паук", называется. - Снеговик запускает руку за край бронированной куртки, и извлёкает из внутреннего кармана какую-то блестящую штуку, почти плоскую и размером с крупную монету. Мне эта хреновина решительно не нравится. И на ЭМИттер не похоже и вообще. Что-то с ней не так, я такие вещи инстинктивно чую.
Снеговик вертит штуку в руках.
- Ты нам сейчас же скажешь, куда ты дел генерального директора, а потом мы отсюда поедем на...
Крот отрывается от своей мобилы. Лицо его, покрасневшее от мороза, выражает злобу.
- Это Костик звонил. Славка умер. Не успели спасти... Говорят, ярёмная вена...
При этом известии, у Снеговика загораются глаза.
- Ну, что ты на это скажешь?
Я стараюсь отвернуться. Я только что прикончил мента на глазах его коллег. Ни один суд меня теперь не оправдает. Тю-тю, я явственно слышу похоронный марш...
- Это, Резник, значит, что ты только что подписал себе приговор на минимум пожизненное... А скорее всего, и я этого добьюсь, я, блядь, яйцами своими клянусь... - Падла расплывается в улыбке. - Ты получишь билет на электрический стул... Или в газуху.
- Да пошёл ты!
- Эй, держи его!
- Бля, куда смотришь, он бы сча...
Снова болезненный тычок шокером.
- Всем заткнуться. - Отрезает Снег. - Так вот, тебе уже всё равно. Так что, почему бы тебе не расколоться...
- Ты и понятия не имеешь, что я такое... - хриплю ему в ответ. Кровь из распоротой щеки и сломанного носа заливается за ворот моей кожаной куртки от "Christ" и наверняка пачкает дорогущую чёрную майку Bugatti. - Ты не имеешь никакого...
- Послушай, у нас слишком мало времени...
- Да, эта жирная свинья скоро загнётся... - ухмыляюсь я. - Физраствор кончится и всё, пока, господин Куракин будет играть на арфе. А может, уже кончился, я не...
Сильный удар в челюсть, голова мотается, словно на шарнире.
- Давайте, его, опускайте...
Я вижу, как рыжий заходит за меня. Глазки Крота светятся предвкушением.
Вот. Я кое-как напрягаюсь, но, против полкило вживлённой в кости стали, разве попрёшь заурядными мышцами? Удар овэдешника по почкам, и я успеваю насладиться всеми красками вселенной, прежде чем у меня отнимаются ноги, и моё тело неуклюже бухается на колени.
Мои ноги. Мысль, что я потерял над ними, такими родными и послушными, контроль, приводит меня в шок. Мне хочется плакать. Двое ментов придерживают меня за плечи в вертикальном положении, и я чувствую себя каким-то жертвенным животным, готовым к тому, что его вот-вот зарежут...
Снеговик, он наклоняется ко мне, наблюдает, как я урывками втягиваю в себя колющий холодный воздух, стараясь не закричать от боли. Перед моими глазами маячит давешняя "монета", которую он придерживает мясистыми пальцами.
- Когда модер не хочет выдавать информацию, мы обычно чистим ему мозги у нас. А это полевой чистильщик. Правда, никто не знает, насколько он хорош. И безопасен, да? - он позволяет мне вдоволь насладиться мозаикой своих зубов и трёхдневной щетиной.
А эта хреновина, она вдруг выпускает из себя несколько тонких светящихся нитей.
Я инстинктивно пытаюсь отодвинуться от неё, потому что она ведёт себя как живая, и тянется к моему виску, но...
Эти нити...
А вот тут следует сказать, почему я здесь, на набережной, и почему меня на месте так жестоко допрашивают менты, и что вообще происходит.
Со стороны может показаться, что эти зверюги, взяточники и бандиты в законе мучают невинного добропорядочного гражданина - а я и впрямь выгляжу добропорядочно, точнее, выглядел. Сейчас, конечно, эта порванная харя кого угодно испугает.
Но, несмотря на мои дорогие шмотки, и прочее, несмотря на то, что я стою на коленях перед ментом, настоящая сволочь, плохиш и тэпэ, всё-таки тут я.
А менты, в кои-то веки - защитники граждан, и вообще, хранители правосудия.
***
А собственно, дело было так:
Я ужинал себе спокойно в японском ресторане, одном из старейших в Москве, в "Гино-таки", что на углу Крымского вала и Якиманки, никого не трогал, кушал себе супчик набэ-яке удон, в общем, всё чинно и прилично, читал газету, мысленно матеря журналистов за то, как они обращаются с великим и могучим. Очень приятный ресторан, минималистский чёрно-жёлтый интерьер, бамбук, все дела. Сидел я недалеко от входа, у окна, и тут, на-те - спиной почувствовал, что что-то пошло не так.
Обернулся - точно, пятеро ментов и овод, причём два лица - Крота и Снеговика я опознал. Снеговик-то меня ещё по поводу девушек мурыжил, а Крот, этот лось в погонах, квартиру мою вверх дном переворачивал, пытаясь до улик докопаться, да потом ещё ко мне два "хвоста" прицепил.
Короче, как только я их увидел, понял, что лоханулся по крупной - посылочка моя, дойти-то дошла, да только каким-то макаром они опознали обратный адрес.
И нет бы мне сидеть спокойно, попытаться отмазаться, или ещё чего. Нет, я психанул, правда, ничего удивительного в этом как раз и не было, перед этим крэка нюхнул, на нервах был...
В общем, мне повезло, что они не стали по мне палить. Им нужна была информация, и они намеревались её получать не от трупа, а от живого человека.
Ну так, обернулся я и сердце в кишечник провалилось.
А Крот, чего-то ещё начал приёбываться к переодетому в самурая швейцару у входа, фотку мою тыкать ему в лицо, и к ним ещё метрдотель подвалил. Меня они не видели, я-то к ним спиной сидел, а спинки на лавках высокие.
Как бывает всегда, когда я психую, я успокоился до полного похолодания. Вообще перестал что-либо чувствовать. Будто от окружающего мира меня отгородила новокаиновая стена, мощная, но прозрачная. И она же была бронежилетом.
Встал на автомате, аккуратно сложил палочки в миску с недоеденным рисом, механически улыбнулся страшненькой официантке, накинул куртку и направился к входу.
Вся эта толпа серых ублюдков, она настолько увлеклась истерикой со швейцаром и метрдотелем (я так и не понял, в чём дело, но по обрывкам фраз: "Какое вы имеет право вламываться и беспокоить посетителей" и т.п., присутствие милиционеров не доставило персоналу радости), что они меня благополучно не заметили.
Я шел прямо на них. Словно в замедленной съёмке Крот поворачивает голову, ужасно неторопливо (или это я так ускорился на кокаине), его глаза расширяются, он открывает рот, я вижу его обложенный язык сырого мясного цвета, вижу капли пота на широком лице Снеговика, вижу тупые, словно недоразвитые лица остальных мелких мусорков и застывшую злобную маску овэдэшника.
Поэтому, я врубаюсь в их толпу, отпихивая швейцара... Кто-то хватает меня за рукав. Инстинктивно, из-под ногтей со щелчком выпрыгивают когти.
Кто-то кричит, и не один, но я не слышу.
Я вывернулся из-под державшей меня руки, кажется, прошипел что-то матерное, увидел мелькнувшее передо мной ещё совсем юное, прыщавое лицо и съехавшую с бритой башки ушанку, и не думая, провёл рукой вслепую над горлом милиционера. К слову, сталь не встретила сопротивления.
Плеснуло красным, кто-то заорал, я получил удар в лицо кулаком и, ткнув наугад когтями попавшееся под руку тело, чуть ли не плечом высаживая входную дверь, выбрался из ресторана, и выбежал на улицу.
Машины у меня не было, поэтому, рванул вниз по крымскому, к ЦДХ и Суриковской школе. Чёрт меня туда дёрнул.
Однако менты тоже время даром не теряли - ломанулись за мной, да как быстро! Особенно овод.
Бежать по снегу было чертовски трудно, причём он был слежавшимся, и ноги постоянно увязали в нём, затормаживая бег. Побежал в Парк Искусств, они за мной, пыхтят, орут, матерятся. Овэдешник швырнул в меня метательный нож, хорошо ещё что маленький, в плечо попал... От силы удара я чуть не грохнулся на своё лицо, но продолжил бег, петляя среди уродливых статуй и инсталляций, посвящённых Холокосту. На ходу выдернул нож из плеча, это-то меня и замедлило...а дальше, я уже бежал по набережной, и они дышали мне в спину...
***
Я кричу. Никогда такого не было. Такого ужаса. Такой боли.
Это ВТОРЖЕНИЕ.
В принципе, думаю какой-то незатронутой частью сознания, для мягкотелого, пусть и обвешанного всяким модификационными гэджетами, горожанина, я довольно терпеливо переношу боль.
Просто я не привык вот ТАК её на себе испытывать...
А дело в том, что овэдешник зажал мою башку в своих железных руках, так, чтобы пауку было удобнее дотянуться до слота на моём виске. Нити, очевидно, на какой-то молекулярной технологии, я чувствую, как они нашарили разъём и влезают внутрь.
Внутрь биочипа.
Внутрь моего мозга.
Считывают, нет, пытаются считать информацию.
Что-то им мешает. Что-то мешает пауку, который присосался к моей голове, вытрясти из моего мозга информацию о похищенном Куракине.
Но, мне это похер.
Я ору.
Боль наступит через пять, четыре, три, две, одну...
Никогда не слышал свой ор, такой вот страшный. Мне очень больно. Пахнет горелым, непонятно, почему. В мозг будто вбивают гвозди, отрывают от него кусочки, окунают в кислоту, поджигают... хотя мозг нечувствителен, странно, да?
Висок горит, будто мне ставят клеймо раскалённой добела железкой, и я ору, кричу, карабкаясь по собственному изодранному горлу, стараюсь найти выход из этого тела, охваченного пламенем и болью, и ужасом...
А внутри, внутри меня копошится нечто и думать я больше не в силах поскольку боль заглушает всё огнём железом кислым кровью на вкус буквами лопаткой и боль комбайном рыба перетянутым сухожилиям выбраться боли...
Боль наступит через пять, четыре, три, две, одну...
Я блюю на снег, дымящейся струёй полупереваренной рыбы и риса. От рвоты идёт пар. Меня сгибает пополам, но кто-то всё ещё держит меня. Сенсы запотели, видно плохо. Голоса.
- Ни черта. Не списалось. Вот тебе и прототип, только для допроса это дерьмо годится...
- Разве не...
- Выдаёт сообщение - не удалось произвести контакт с чипом. Отказано в доступе.
- Он же ломать должен...
- А вот не взломал, мать твою! Эй, приведите его в чувство! - эта последняя реплика Снеговика, видно, относится ко мне.
Я же тупо смотрю на снег, на свою блевотину, на заляпанные грязью говнодавы Крота.
Получаю пощечину. Поднимаю голову. Лицо Снеговика искажено... нет, не яростью. Презрением и отвращением.
Но это уже не важно.
Важно, что ноги вновь мне служат.
Важно, что, оказывается, несмотря на раскалывающую голову боль, я могу дотянуться кончиками пальцев до кольца наручников, почти не напрягая мышцы...
Я спрашиваю Снеговика.
- Не вышло?
Он молчит.
Я говорю:
- Ты много не знаешь...
И я вижу, как на его лице отражается моё понимание...
***
Я никогда не знал, почему я похитил господина Егора Михайловича Куракина, 52-лет, женатого, имеющего двух детей 21 и 24 лет, генерального директора "Прима-банка".
Наверное, он просто жил в соседнем подъезде.
Мы пересеклись случайно, на выставке CeBit-2011. Я ошивался там от нечего делать, размахивая корреспондентским удостоверением, пил халявное шампанское и смотрел на прелести хостесс. Конечно, время от времени ловил сплетни бизнесменов и прочих сильных мира сего, скучающе щёлкал на цифровик различные стенды российских компаний, в общем, тратил время попусту.