Приключенческий роман. (4 Электронная Версия 29-40)
ГЛАВА 7
Он кинулся по направлению к машине. Вот сейчас он заведет ручку и укатит со своими драгоценностями в Париж. Конечно Франция не весть какие кущи, но отдохнуть можно.
Может и к лучшему, что нет Иоганны. Надоела она ему своей ревностью. Нет ничего страшнее настоящей, ревнивой железной немки. Но вдруг, из-за угла показался бегущий наряд полицаев.
Все! Путь к машине отрезан. Эх! Жаль. Так и не успел покататься.
Клаус бросился наобум, теперь уж все равно. Лишь бы не попасть в руки полиции.
- Стоять! Стоять! - кричали где-то на соседней улице полицейские.
- Ага! Остановился! - процедил сквозь зубы Клаус и бросился в подворотню.
Рядом стоял мальчик, одетый в форму ученика церковно-приходской школы.
- Эй, мальчик, за мной гонятся плохие дяди. Я ни в чем не виноват, помоги мне спрятаться. Я дам тебе... Клаус раскрыл сумку полную сокровищ. Прямо Санта-Клаус какой-то.
Мальчик молча показал на оторванную доску забора, закрывавшего какой-то выем между стыками домов. Клаус кое-как протиснулся в дырку и затих в темном вонючем углу, куда наверняка выливали помои. Через секунду показались полицейские.
- Мальчик, здесь дяденька не пробегал? - строго спросил старший полицейский.
Ребенок молча махнул в сторону и отвернулся. Полицейский подозрительно посмотрел на мальчика, и весь отряд двинулся в указанном направлении. Как только они скрылись Клаус вылез из укрытия.
- Ты немой что ли? Мальчик?
- Нет. - Застенчиво ответил тот.
- А как тебя зовут? - раздобрел на радостях Клаус. - Кто мой спаситель?
- Ади Шикльгрубер. - Сказал мальчик, сжимая в кармане заветный перстень.
Клаус рассмеялся. Ну и фамилия у тебя, совсем еврейская.
- Смени фамилию, Адольф, и станешь великим человеком...
Не успел он закончить фразу, как несколько пуль прошили его насквозь. Клаус удивленно оглянулся и увидел улыбающегося полицейского.
- А ты думал, что самый умный. Уберите ребенка, он очень напуган.
Полицаи отстранили маленького Адольфа и понесли труп Клауса к своей машине.
Маленький мальчик, похлопав невинными глазками, пошел в противоположном направлении, никем не замеченный, всеми позабытый, что бы дождавшись своего часа, изменив фамилию, резко рвануть руль Истории на себя.
*** *** ***
Звонко запел соловей в соседней роще, встречая первые лучи восходящего солнца.
Ханс докуривал, уже может быть пятую, или десятую сигарету, нервно тарабаня пальцами по кобуре пистолета.
Восточная Пруссия. Там за Бугом уже час как шел бой. Великая и непобедимая армия Германского Вермахта железным сапогом топтала вражеские поля и леса, населенные недочеловеческой расой каких-то славян. Насмотрелся он на всех этих поляков, венгров, и прочую нечисть, когда находился с контингентом войск в Западной Польше.
Ишь, навыдумывали: Речь Пасполитая. Не было никогда никакой Речи. Были сплошь арийские земли! Не справедливо они были отняты у великого Немецкого народа, исконно предназначенного для владения всем Миром.
То, что народ великий, Ханс немало не сомневался. Где самые лучшие инженеры? В Германии. Кто лучше всех бегает, прыгает, плавает? Немцы. Наконец, у кого самый великий и непревзойденный вождь, и учитель, победивший безработицу, поднявший промышленность упавшей страны?
Жалкая Европа скинула шапки долой при виде Германского орла. Войска СС маршируют по Елисейским Полям в Париже, по площадям Мадрида и Барселоны. Под знаменем великого фюрера Адольфа Гитлера скоро будет уничтожена Англия, и вечный позор
человечества - Америка. Великая власть арийцев установит на Земле новый Мир, новый порядок.
Уже час, как жалкие орды лапотных русских вояк проявляют слабые потуги, пытаясь защититься, от сокрушительных мощных ударов Немецкой военной машины. Уже час безумные, испуганные глаза недочеловеков глядят из кустов на белые кресты, что впечатаны в несокрушимую броню немецких танков. Уже час, как бегут сверкая пятками и пряча толстые зады, лихие красные командиры, скачущие на лошадях, как татаро-монголы.
Великий Рейх раскинется от Атлантики до Урала. Подобно Римской Империи он будет контролировать весь Мир.
Что там Наполеон? Право смешно ожидать от жалкого француза каких-то реальных результатов. Только Великий Рейх, под руководством гениального фюрера, способен обуздать диких русских варваров, надменных и глупых англичан, черных негров и крикливых американцев.
Ханс был горд, что он родился в это время и в этом месте. Вот сейчас он ступит на загадочную варварскую землю, где каждому немцу доктор Геббельс пообещал отдать в подарок роскошный дом и сотню рабов. Он отвоюет, выгрызет, себе усадьбу, где летом Эльза будет выращивать розы и тюльпаны, а веселая Герда и маленький Эрик резвиться на лужайке.
Он - Ханс, представитель хозяйской расы, Великой расы арийцев.
Ханс мечтательно улыбнулся, бросил сигарету и прислушался к беспокойным звукам, что доносились с востока. Где-то на севере грохотала канонада. Там был Брест-Литовск. На юге было все спокойно, и тишина нарушалась только отдаленными гулкими хлопками.
А в небе гудели, прижимая гулом к земле, тысячи и тысячи бомбардировщиков, что превратят в руины русские города. Словно горячий арийский нож в славянский маргарин, входил острый клинок немецких полков в русскую землю.
Конечно, Хансу хотелось побыстрей занять какой-нибудь хутор и начать строить там новую жизнь. Если все пойдет по плану, то к осени отряды Вермахта промаршируют по Красной площади в Москве.
Да и как может пойти не по плану?! Ведь сам Великий фюрер сказал: "Быть тому!"
Кто противостоит воле Великого фюрера? Уж во всяком случае, не какие-то там жалкие славяне.
Оберлейтенант Ханс Дитрих командовал секретным отрядом, отдельного секретного батальона СС на восточном фронте. Он выполнял задания военной разведки Абвера и был одним из лучших специалистов славянофилов. Он говорил по-польски и немного по-русски. В свое время, сносному русскому его научила няня, из эмигрантов, что хлынули в разоренную войной Германию после Октябрьской революции.
Неожиданно знания пригодились, и вот теперь он на хорошем счету и выполняет только самые ответственные поручения.
Отдельный отряд СС, численностью в пятьдесят человек, вооруженных по последнему слову техники и прогресса, должен был сопровождать суперсекретный груз, аж до самой Москвы, вместе с наступающими войсками. Они должны двигаться не далее ста километров от линии фронта и охранять черный запакованный ящик, под пломбами Абвера, что лежал в кузове бронированного грузовика. Дополнительно отряд сопровождал десяток мотоциклистов и автоматчиков. Что было в ящике, Ханс не знал. Но уже одно то, что операция находилась под личным контролем Вальтера фон Шелленберга, указывало на ее исключительную важность...
Вот она, команда "Вперед!".
Ну, здравствуй, Руссланд, страна надежд и процветания Великого Рейха.
Отряд подошел к берегу Западного Буга и вступил на понтонную переправу.
Все. Ханс Дитрих в России.
Это даже еще не сама Россия, а какое-то непонятное название... что-то вроде Белый Руссланд, Беларусь. Ханс ощутил замирание сердца, и сделал первые три шага по незнакомой земле.
Те же поля, те же птицы... Нет, не те. Какой-то другой фон. Вот и трава цепляется за сапоги, словно не пускает в глубь...
Ханс усмехнулся! "Трава не пускает". Надо же, идиотское словосочетание. Не понять немцу, как может "не пускать" русская трава.
Грузовик плавно съехал с понтона и Ханс сел в кабину.
Они встали у обочины, окруженные мотоциклистами и автоматчиками.
На основных направлениях уже был отлажен строгий германский порядок, и регулировщики четко, без проволочек, распределяли транспортные потоки. На дорогах появились указатели на немецком языке, вносящие хоть какую-то ясность в этот тотальный русский хаос. Ханс развернул карту и указал направление.
- Курс Восток, селение Малорита.
Водитель прогазовал и прокашлял двигатель и неспеша двинулся по дьявольски разбитой дороге. После Германских шоссейных дорог казалось, что здесь не езживали никогда на машинах, и только медведи и волки бродят в этих страшных русских чащах. Ханс содрогнулся от нехорошего предчувствия, когда они скрылись под сенью леса.
*** *** ***
Штандартенфюрер фон Кирштайн очень любил наблюдать за восходом солнца в этом высокогорном Тибетском храме. Ему казалось, что очень давно, он уже когда-то видел, вот эти горы, озаренные слабым красным светом утренней зари.
Большие звезды, не мигая, равнодушно наблюдали за чужеродным существом, дерзнувшим нарушить священный ритуал своим присутствием. Вот пики слегка осветились красными отблесками, и пейзаж стал совершенно нереальным.
И вспыхнули яркие вершины ослепительным синим светом, и пронзительные лучи объяли все вокруг. Он купался в этих лучах! Он всегда купался в лучах восходящего солнца. Его тянуло к восходу. Его завораживал этот первый луч восходящего светила. Он был молод и полон сил. Барон фон Кирштайн, штандартенфюрер СС, личное доверенное лицо Вальтера фон Шелленберга... Особа, приближенная к фюреру.
Кирштайн вздрогнул, как вздрагивал всегда, когда солнце уже показывалось из-за горизонта. Стряхнув оцепенение, он вошел в хижину главного ламы тибетского храма Солнца. По приказу Шелленберга Кирштайн доставил в Храм шкатулку с амулетами Рейха.
Под усиленной охраной и строгой секретностью, он должен был увезти в Берлин все рекомендации лам об этих амулетах. В Берлине сведения немедленно передадут в ставку фюрера.
Лама только что закончил утренний обряд и в сопровождении двух помощников зашел в хижину с внутренней стороны. Он уселся на большой расписной трон и спокойным видом показал, что готов выслушать Кирштайна.
- О! Великий, готов ли ты дать нам пояснения относительно этих талисманов?
Лама остался бесстрастен, словно изваяние Будды.
- Мой фюрер лично просил вас об этом.
Лама слегка поморщился и, чмокнув губами медленно произнес:
- Все величие бренно. Все суета и прах на ногах Будды в вечном круговороте реинкарнаций. Что ты хочешь, человек из Великой страны?
Кирштайн открыл черную бархатную коробку со свастикой на крышке.
- Вот, Великий. Поясни нам: что должен делать этот талисман, если мой фюрер задумает поход в Северную страну Россию.
Глаза ламы широко раскрылись, и он с волнением приблизил взор к впечатанному в красный бархат перстню из белого золота.
- А-а...- протянул он. - Снова собрался за Северным Светом...
Лама показал рукой, что можно закрывать шкатулку.
- Долго созерцать этот амулет без вреда для ауры могут лишь немногие. - Медленно сказал лама. Он протер глаза и сделал движение, напоминающее снятие повязки.
- Это "глаз Шивы". Очень сильный амулет. Этот перстень должен следовать за победителем, где бы он ни был, тогда герой становится повелителем обстоятельств. Но всегда использующий силу перстня герой, теряет его. И тотчас злобный демон Рудру разрушает самого победителя. Немногие отказались от этого соблазна, стать повелителем, хоть на мгновение. И они счастливыми, ибо не удержавший перстня власти, будет странствовать между мирами, в потоке вечных страдающих реинкарнаций.
Фон Кирштайн согласно кивал головой, хотя до сих пор не понял, того, о чем хотел сказать лама.
- Северная Страна, очень коварна и своенравна. Однажды глаз Шивы уже покорял ее просторы, но был утерян завоевателем. У России очень сильный дух. Он не дает таким талисманам долго вредить себе. Это чужеродный предмет. А чужим и чуждым, Россию не взять. Победитель не должен терять его. Сей Глаз должен быть рядом и видеть всех своих врагов. В другом случае он ослепнет. Что толку в слепом Глазе? Хотя все это суета и прах у ног Великого Будды.
Лама замолчал.
- Так, что же конкретно должен сделать этот талисман, что бы помочь великому фюреру в борьбе с дикими северными племенами? Ехать ли в обозе за победителем, или красоваться на его пальце? - недоуменно спросил Кирштайн.
- Я сказал все, что положено. Теперь понимай и делай. Пусть Будда поможет тебе вникнуть в сущность вещей.
Лама встал и поклонился.
Фон Кирштайну ничего не оставалось делать, как раскланяться в ответ. В бешенстве он вышел на воздух и задумался.
Ну и своенравный же народ, эти ламы. Все время норовят напустить туману. Так бы и сказал: "амулет должен следовать за передним краем войска, чтобы обеспечивать духовную защиту победителей". К чему вся эта мистика?
Вечером того же дня Кирштайн в сопровождении охраны был в Долине. Через двое суток самолет с бесценным грузом на борту взял курс на Берлин.
Значит, амулет уже завоевывал Россию? Интересно когда это было? Может, во время похода татаро-монгольских орд на Русь?
Что ж, знать не в первый раз предстоит дорога в Советский Союз этому необыкновенному перстню.
Кирштайн лихорадочно строчил отчет для Шелленберга. Он знал, что в самое короткое время эти листки лягут на стол самого фюрера...
*** *** ***
В бывшем райкоме разместилась комендатура района, и Ханс прямиком направил свой конвой к развевающимся над парадным подъездом красным флагам со свастикой.
Ханс поднялся по ступенькам и вошел прямо в кабинет коменданта.
ГЛАВА 8
- Герр комендант, вы должны обеспечить нам безопасное место для остановки и размещения на ночлег всего отряда. Вот предписание.
Увидев печать берлинской Рейх канцелярии, комендант слегка вздрогнул и подобострастно улыбнулся.
- Здесь везде безопасно. Русские разгромлены и бегут. Занимайте любые дома на восточной окраине. Если нужно дополнительную охрану, я выделю людей.
- Благодарю. Охрана не нужна, через пару дней мы уйдем дальше на восток. Хайль! - Ханс вышел из кабинета коменданта и направился по улице в сопровождении пяти автоматчиков.
Он с интересом наблюдал сцены чужой жизни, так не похожей на привычный немецкий уклад.
Еще вчера они и не знали, что проснутся при новом порядке, все эти дикие, плохо одетые русские бабы и грязные сопливые ребятишки. Они, как зверята, полуголые и немытые таращат глазенки из-за углов хат и подворотен. То там, то тут в нос лезет едкий запах навоза, а серые угрюмые покосившиеся дома не идут ни в какое сравнение с аккуратными каменными домами в предместии его родного Гамбурга.
Что и говорить - недочеловеки. Их совершенно точно и правильно описывал доктор Геббельс в своих регулярных обращениях к немецкой нации.
Ханс остановился возле большого бревенчатого дома. Даже не дома, а сказочного терема с тесовыми воротами, сквозь которые может пройти даже немецкий грузовик. Вот здесь они и остановятся со своим отрядом на ночлег. Ханс пнул тяжелую калитку, и она с громким стуком открылась вовнутрь.
Двор был полон птицы. Тут были и куры, и утки и гуси. Даже две здоровенные свиньи лежали в луже, греясь на солнышке, и довольно хрюкали. Из хлева донеслось нетерпеливое мычание коровы, которую сегодня почему-то не выпустили на лужок. Наверное в этом тереме жил какой-нибудь знатный большевик.
С размаху Ханс наступил в некстати подвернувшуюся кучку свиного дерьма, и большие зеленые мухи закружились над его головой.
- Доннер Веттер!
В нос ударил густой сладковатый запах нечистот.
- Шайза!
Ханс обскоблил сапог о валявшееся бревно и закричал:
- Эй, хосяйн! Кто ест шифой?
Послышался вопль женщины и звук перевернутого ведра. Ханс и автоматчики медленно поднялись на высокое крыльцо и вошли в горницу. Женщина мыла пол, но при виде иностранных гостей ненароком перевернула ведро от волнения, и спешно собирала воду большой лохматой тряпкой. Большая лужа растворила кусочки навоза с сапог Ханса.
Женщина оправила юбку и застыла в нелепой позе с тряпкой в руке.
- Здрасте! - Пересохшим от волнения языком пролепетала она.
- Надо говорить "Хайль". - Наставительно сказал Ханс. - Ты есть владелец помещений? Хосяйн?
Женщина закивала головой, а из-за печки высунулось трое пар глазенок, мал, мала меньше. Все чумазые и вихрастые - чистые зверята.
- О! Киндер? - Ханс решил быть добрым и великодушным при этой первой встрече с загадочными русскими варварами. Он порылся в кармане и достал маленькую плитку шоколада.
- Кушать. Вкусно. Шоколад.
Дети мигом вырвали плитку из рук Ханса и устроили дикую возню за печкой, пища и ругаясь между собой. Так же Ханс кормил обезьян в Гамбургском зоопарке. Так же они кричали и ссорились из-за яблок и конфет.
Женщина положила тряпку и подала гостям табуретку.
- Хороший мат. - Похвалил Ханс, но не сел на представленное изделие. - Плохой киндер. Не говорить "данке" - спасибо.
Женщина цыкнула на малышню, и дети мигом угомонились. Ханс по-хозяйски прошел в главную большую комнату и, развернувшись, стал осматривать женщину, словно прилагающуюся к дому вещь. Его не интересовали дети, его не интересовало, была ли женщина чьей-то женой...
Разве мы интересуемся, есть ли у самки обезьяны муж?
Женщина была в теле, миловидна, можно сказать, красива, если бы не убогое платье и уродская тряпка. Ханс сделал шаг к ней, и женщина испуганно вздрогнула. Вместе с тем едкая волна пота и не мытого тела ударила в нос Ханса. Это было вновь. Может даже в этом есть какой-то свой экзотический шарм. Грязная жаркая страсть на сеновале с немытой русской красавицей, пахнущей травами и чесноком... Экзотика!
- Эй, хто пришел?
Как выстрел из старого дробовика донесся голос из угла. Сквозь гору каких-то лохмотьев, называемых в России одеждой, стал подниматься, словно из могилы, старый худой дед... в валенках! Брови Ханса поползли вверх! На дворе ИЮНЬ, а в России носят ВАЛЕНКИ. Впрочем, его предупреждали, что Россия страна загадок и противоречий.
- Хто таков? - сослепу прикрикнул дед, очевидно потеряв цепь реальности еще в Первую Мировую войну.
- Сдесь спрашивать я. - Миролюбиво пояснил Ханс с восхищением разглядывая торчащую лопатой бородищу деда.
- Да ты шо! Сопляк! Никак на Варвару глаз положил! Да я тебя!.. - Дед, очевидно, проспал начало войны и принял Ханса за одного из местных босяков.
Немецкого офицера начала раздражать назойливость деда. К тому же у него совсем небыло времени. Он не мог надолго оставлять вверенный ему груз.
- Молчать! - коротко сказал он и отвернулся от говорившего, словно от никчемного трухлявого пня.
- Ах ты, охальник! Мне молчать?! Да я старый большевик!!! Да я в японскую... в германскую...
Короткая очередь оборвала тираду деда. Один из автоматчиков, поняв, что оскорбляется офицерская честь его начальника, просто застрелил эту старую лающую собаку, что бы она своим лаем не мешала господину начальнику спокойно думать. Женщина вскрикнула и присела на корточки, закрыв голову руками.
- Эй, матка! - Сухо скомандовал Ханс.- Даю десять минут. Ты сделать свободный чистый дом. Дети убрать. Мертвый убрать. Будешь работать, выполнять приказы. Ты варить в кастрюле, а мы будем кушать. Будешь жить с нами, и убирать мусор.
- Где же мы будем тут жить? - Затравленно озираясь женщина стала пробираться к детям.
- Будешь жить в доме для зверей. Как - это... где корова.
- В хлеву что ли?! - удивилась женщина.
- Я не знает. Приказ не обсуждать.
Ханс щелкнул каблуками, переступил через ведро и вышел на улицу. За его спиной раздался женский вой и стенания. Странные русские. Подумаешь, прикончили выжившего из ума пса. Всего и делов-то.
*** *** ***
Избушка старого Михича стояла на самом краю хутора, заросшая крапивой и большими зелеными лопухами. Жидкие ольховые деревца, опутанные разными вьющимися растениями, создавали ощущение завернутого в паутину темного сырого шалаша.
Не добрая слава водилась за Михичем. Говаривали, будто он оборотень, и якшается с нечистой силой. Не раз пугались односельчане горящих в темноте глаз старика, выходящего из ночного леса. И что там старый пень выделывал один по ночам? Конечно спросить, а тем более проследить охотников не находилось.
А как пришел немец, так Михич сам вызвался им дороги показывать. Проводником быть. Люди и так его сторонились, а тут совсем десятой дорогой обходить стали.
В октябре зарядили дожди. Немецкие войска ушли дальше на восток и взяли Брянск. Шел слушок, что Ленинград не сегодня-завтра сравняют с землей, и Москве жить осталось считанные дни.
В Бугрово, забытую Богом деревеньку, вести доходили с трудом, разве кто в райцентр Добруш соберется, или в сам Гомель съездит. Вот и навезет новостей. К концу октября совсем отвыкли селяне от Советской власти. И новой, немецкой не особенно ощущалось. Кому хочется в глуши да тьме жизнь прожигать. Но прошел новый слушок: объявились в Брянских лесах партизаны. Остатки частей Красной армии собирались в тылах и начинали тревожить немцев сначала по мелочам, потом почувствительней. В начале ноября прислали в Бугрово отряд из десяти немцев и еще с пять душ своих - полицаев. Свои все шастали, вынюхивали про партизан. Но в глуши, разве кто скажет про что. Заходили и к Михичу. А он! Не знаю пока, но как ежели что, обязательно расскажу.
Один Колька Брут, нет-нет, да и появиться в деревне, а по вечеру шасть к Михичу. Сидит чай пьет. Михич любил Кольку. Еще мальцом приглянулся ему этот парнишка. Все про травы спрашивал, про целебные свойства. Фельдшером стать хотел. Колька и сейчас был у Михича. Пил душистый чай с малиной и неспеша вел свой разговор.
Михич все подливал чаю, да подавал малинового варенья.
- Эх, Колька. Не варят счас таких вареньев-то. Счас все более с сахаром, аль еще с какой-то страстью. Забывают травы-то.
- Ты, Михич, совсем от жизни отстал. Лучше вот скажи. Есть у нас травы, чтоб от ран, вместо йоду?
Михич усмехнулся в длинную седую бороду.
- От ран? Все для партизан своих стараешься? Ты уж прямо говори, Колька.
Колька так и подпрыгнул на лавке.
- Каких таких партизан, Михич?
- Да ты не бось. Я тебя лихоимцу не выдам. Где-то видано, чтоб ежели за Русь в кровь бьются, так сама Русь продавала? А трава лечебна не далече. Хоть и плесень вот.
У Кольки округлились глаза.
- Плесень? Да ты никак из ума выжил дед!!
- Сам ты выжил, малец. Вот слухай, как настой приготовить. - И дед долго объяснял и показывал свои премудрости. Колька только удивлялся и все запоминал.
- А еще есть у меня к тебе дело, малец. Хочу я знать, есть ли у ваших партизан связь с Москвой?
- Что ты, дед? Никаких партизан я не ведаю. Да и тебе не советую.
- Слухай и не перебивай. Передай своему командиру, что знаю я, где обоз немецкий схоронен. В нем ценность великая. Для Руси до зарезу нужная. - Продолжал дед, как ни в чем не бывало. - Если твой командир не струсит, а придет ко мне, посмотрю я на него и отведу в тот обоз. Пусть он клятву даст, что отправит этот груз прямиком в Москву. Может даже Иосифу Виссарионовичу, ежели силов хватит. Но доставить груз в Москву надо непременно! Ну а струсит, за шкуру забоится, так хай тот обоз пропадает, знать перевелся русский дух. Знать выродилась русская земля. Иди ужо. Устал я.
Михич пошел к печке и лег на завалинке.
Колька почесал затылок и молча пошел в темноту.
В тот вечер большая черная кошка мяукала на чердаке у Михича, а сельчане крестились. Ни как чертяка пришел погостить к оборотню.
Три дня не видели Михича, а на четвертые сутки, под вечер, в избе загорелась слабая лучина. Знать за травами ходил в непролазную лесную глушь.
Михич громко кряхтел и кашлял, когда низенькая черная дверь избенки отворилась со скрипом.
- Заходьте, люди добрые. - Прохрипел Михич.- Заходьте, да дверь затворите. Ноябрь уж. Все дош и дош на дворе.
Три обросших детины ввалились в избенку, а с ними Колька Брут.
- Здоров дед. - Сказал первый, подозрительно оглядывая убогое прокопченное жилище с охапками трав на веревках.
- Некогда дед. Говори, зачем звал. Я командир партизанского отряда, гвардии капитан Терентьев.
*** *** ***
Кирштайн любил гулять по тихим улочкам родного городка Вальбека. Неожиданный отпуск, предоставленный командованием, он старался использовать на все сто процентов: Утренний моцион. Вечерний ужин при свечах с Бертой. Никаких волнений, никаких потрясений.
Между тем, там, на далеком Востоке, германские войска уже захватили Белоруссию и рвались к самой Москве. Казалось, это вопрос нескольких недель.
ГЛАВА 9
Баронесса Берта фон Кирштайн была высокой статной женщиной. Необыкновенно надменная, она страшно гордилась своим титулом, доставшимся от мужа. Барона она не любила. Ей был по сердцу молодой Гюнтер, ее ученик музыки. Берта мечтала о том, чтобы отпуск мужа был покороче, и его быстрее вызвали куда-нибудь на Тибет или в какую-нибудь Пруссию.
О! Гюнтер, волнующий молодой мальчик, высокий белокурый и голубоглазый. Она любила припасть к нему и чувствовать, как он трепещет от волнения и возбуждения в ее опытных руках. Она так и млела, когда ее голое тело, обвивало, словно гремучая змея, стройный стан молодого любовника, высасывая из него молодую энергию.
В такие дни она была необычайно резва и приветлива со всем окружающим миром. Даже слугам не так доставалось от ее стервозного нрава...
А Кирштайн все ходил и ходил по городу, будто видел его в последний раз. Он прошелся возле старой мельницы и спустился на Бундесштрассе. Пьянящий воздух цветущих садов заставлял кружиться голову.
В Вальбеке всегда были цветы. Была ли то осень, или даже зима, а смотришь, нет-нет, да и промелькнет в чьем-то дворе цветочная головка. А как пригреет солнце... Городок буквально утопал в цветах.
Ах! Вальбек - город юности и любви. Твои тихие улочки манят и успокаивают. Твоя мельница машет крыльями, напоминая средневековых героев Сервантеса. Сама Романтика, наверное, родилась здесь. Само спокойствие, наверное, проживает тут...
Из дома выбежала взволнованная служанка.
- Что случилось? - Мягко спросил Кирштайн. Он не любил эмоции. Они всегда предвещали что-то не стандартное, нелепое.
- Господин фон Кирштайн, вам срочное письмо. - Девушка протянула свернутый пакет с большой печатью.
Кирштайн обратил внимание, что на конверте стоит печать центральной Рейхсконцелярии. Вышла озабоченная Берта. Ее глаза светились участием и надеждой.
- Что там, дорогой? - Тихо спросила она. Ее тон с успехом мог бы означать: "Хорошая погода сегодня, не правда ли?"
Кирштайн медленно развернул пакет и прочитал:
"Штандартенфюрер фон Кирштайн! Вы должны немедленно прибыть в Ставку для получения дальнейших инструкций. Подпись - фон Гаук".
Гаук был личным помощником Шелленберга и Кирштайн понял, что отпуск подошел к концу.
*** *** ***
Ханс сидел в проклятом Пинске уже неделю и ждал приказа о продвижении на Восток. А там шли бои за Гомель. Мало помалу он привык к чудаковатому русскому быту, постоянному запаху навоза и нечистотам, вываливаемым прямо на улицу. Он уже не так брезговал деревянными туалетами и кучами отходов, что валялись у каждого двора. Его глаз привык к темноте городских улиц и обилию шлепков коровьего дерьма, куда он беспрестанно наступал, мучаясь запахом целые сутки. Он даже, шутка сказать, не так чисто стал оскабливать свои щеки при утреннем бритье! На все влияет эта жуткая непонятная страна.
И леса!
Кругом леса! Страшные, пугающие дикие. Когда уже начнется здесь культура?
Как-то сами собой стали проходить розовые мечты о поместье. Гнетущий фон всеобщей ненависти так и ощущался при каждом движении по этой земле. Нет, не с таким настроением он переправлялся через Буг еще совсем недавно. Что принесет ему этот поход?
Слишком не похожи на нас эти русские. Слишком чужды их обычаи.
Не мог понять Ханс, как можно жить в такой грязи и тьме без света, новостей и горячей воды? Только светлые письма от Эльзы успокаивали его расшатавшиеся нервы. Сам он не убил еще ни одного русского, но на его глазах погибли уже десятки.
Совсем недавний случай. Солдат застрелил какого-то мальчишку за то, что тот не снял свою красную тряпку с шеи. Несчастные фанатики. Недочеловеки...
Наконец пришел приказ о передислокации в селение Моздырь. Немецкая армия
упорно, пядь за пядью подминала под себя Советский Союз.
Ханс ехал на грузовике и сквозь лобовое стекло, усеянное крупными каплями дождя, смотрел на разбитую танками и машинами дорогу. То тут, то там сновали вездесущие мотоциклисты. Под дождем шли уставшие колонны пехоты. Их обгоняли грузовики с солдатами в кузовах. Солдаты смеялись и играли на губных гармошках.
Скоро! Скоро здесь будет новый порядок. Новые дороги. Новая жизнь, как там в Германии...
На обочине стоял взвод эсэсовцев, охраняющий колонну пленных.
Вот они! Бойцы Красной Армии. Ханс видел их впервые. Грязные заросшие не то люди, не то звери сидели на корточках под дождем, сверкая затравленными глазами. Высокие, упитанные эсэсовцы в новенькой форме время от времени подпинывали кого-нибудь из пленных, или травили собаками для развлечения. Везде стоял шум и гвалт большой дороги.
Иногда на обочине попадались трупы пленных, уже частично объеденные собаками, которые носились вдоль дороги целыми стаями, чувствуя легкую поживу, и стараясь полакомиться мяском. И только короткая автоматная очередь обрывала собачью жизнь, как впрочем и человечью.
Что ж. У войны есть и оборотная сторона медали. Так рассуждал Ханс.
*** *** ***
- Это хорошо, что ты такой бравый. - Кряхтя, сказал дед. - А то я уж думал, нет на Руси богатырей-то. Вон, как, лихоимцам немецким поддаетесь.
Терентьев почесал нос и проговорил.
- А ты, дед не укоряй. Неожиданно набросились. Дай в кулак силу собрать.
- И то верно. Собирайте, коли, есть сила. Чаю что ли налить с травами?
- Мы, дед, не чаи пришли гонять. Ближе к сути. Говори про обоз, или Колька натрепался?
- Да нет. Правду сказывал, видно. Скажи-ка мне, командир, только не ври, есть у вас связь с Москвой? Да еще такая, чтоб вещь передать?
- Какую вещь?
- Э-э. Ты мне отвечай, а я опосля обскажу.- Настойчиво тараторил дед.
- За иную вещь, дед, можно и в НКВД угодить, понял?
- Э-э, сынок. Меня пугать, что на ветер пенять. Все одно я свое уже пожил. Тут в немецком обозе есть документы и нужные вещи. Передашь ли в свое НКВД?
- Если нужно, передам, дед. Не сомневайся.
Дед повернулся и посмотрел в глаза Терентьева. У того все захолонуло внутри. Словно вся вековая Русь смотрела на него через эти дедовские глаза.
- Хорошо. Поутру сбирайтесь. Отведу я вас на то гибельное место...
Мокрые ветки, словно плети, хлестали по лицу. Пни обросшие лишайниками вставали из-под земли, точно раскинувшиеся лапы лешака. Из земли курился недобрый затхлый туман. А дед все шел и шел, который час. Иногда казалось, что они ходили по кругу. Иногда и дороги-то никакой не различалось.
- На кой черт немцу лезть в такую дичь? - Возмутился Терентьев, вытирая пот со лба и тяжело дыша от пройденных километров.
- Не сам шел, на веревке вели. - Сказал дед ровным голосом, еще ускоряя шаг.
- На какой веревке? Да передохни ты, дед! Уморил совсем! - Простонал Терентьев обнимая лишайник на сосне. Другие партизаны тоже изнемогали от дикого ломления через непролазный бурелом.
- Нельзя стоять! Терпите, не то закружитесь, и спасу не будет, как тем немцам, что сгинули тут по лету. - Говорил, не останавливаясь, дед.
Его тщедушное тельце казалось, проходило сквозь все эти ветки и пики без малейшего вреда. Выругавшись про себя, партизаны едва поспевали за странным дедом. Наконец они вышли на старую просеку, начинавшуюся из ниоткуда, прямо из бурелома. Просека уходила в Никуда и терялась между деревьев.
- Ну, отдохните ужо здесь. - Сварливо сказал Михич.
- Ох, и дед! - сквозь одышку проговорил Терентьев. - Сказать кому, не поверят. Да ты не устал, я вижу. Дед ли ты?
- Какая тебе разница, если помогаю. - Михич легонько стукнул Терентьева посохом. - Ишь, разлеглись. А ну, вставайте. Пришли уж.
В конце полянки, просека обрывалась в непролазной чаще. Земля дымилась слабым туманом, и в воздухе чуялся терпкий трупный запах.
- Вот так номер?!
Прямо впершись в стену бурелома, стоял немецкий бронированный грузовик и легковая машина командного состава. Терентьев присвистнул.
- Да как же они попали сюда?! Ведь тут сам черт ногу сломит. Эй, дед, твоих рук дело?
Дед ответил из ближайшего лишайника.
- Назначено им. Я не причем.
Рядом с легковой машиной лежали два офицера, чуть в стороне стояли мотоциклы с мертвыми седоками. Из кузова свешивались синие вздутые руки солдат.
- Бери шкатулку и вон отсель, пока жив. Пары тут вредные. Умрете еще. - Повелительно сказал Михич.
Рядом с офицерами на земле стояла черная шкатулка со свастикой на крышке.
- Не открывай. Там отрава. Еще сведения важные, которые нужно срочно передать в Москву.
Терентьев отдал шкатулку Кольке и быстро обыскал офицеров.
- Ну, спасибо тебе, дед. Не знаю, что в шкатулке, но документы видимо важные. Печати настоящие, правительственные. Наверное, из самой берлинской ставки.
Терентьев посмотрел удостоверения офицеров.
- Ого. Один оберлейтенант, а другой вообще из высших. Штандартенфюрер СС фон Кирштайн. Молодец дед. Сообщу о тебе в Москву.
- Сообщи, сообщи. Только ларец не открывай, пусть его в раболаториях вскроют. Пошли ужо.
Терентьев почувствовал головокружение и ватную тяжесть в ногах.