Чувствуя неладное, лошадь пробудилась и проявила несвойственное, для её покорного характера, беспокойство. Остроконечные уши крутились по сторонам, прислушиваясь к каждому шороху. Затем она начала переминаться с ноги на ногу, цокая подковой об деревянный пол, словно готовилась к старту на длительную дистанцию. Даже взаперти лошадь не чувствовала себя в безопасности, будто зная, что преимущество не на её стороне и помощи ждать не стоит. Теперь каждый сам за себя.
Приоткрыв беззвучно ляду, Евсеев снова попытался разглядеть через щёлочку источник шума и впустить ещё немного кислорода в плохо вентилируемый погреб. Перед его глазами предстали четыре жутких существа, что безропотно подкрадывались к беседке. Евсеев немедленно прикрыл люк обратно. На его гримасе запечатлелся ужас. Это были твари, похожие на ту химеру, что он видел на трассе, только сейчас они были вблизи и все на четырех лапах. Теперь Евсееву стало отчетливо видно их раскоряченные острые клыки и, казалось бы, человеческие глаза, что отражали свет луны, проступившей сквозь ночные слегка размытие тучи.
Один миг, один бросок и снаружи послышались душераздирающие крики, что сопровождались хаотичной вознёй. Больше всего резал слух женский жалобный крик. Всё обратилось в адскую бойню. Лишь генератор продолжал усердно пыхтеть, не давая утихнуть задорной музыке, которая звучала совсем не уместно в данный момент.
Старик прекрасно слышал отчаянные призывы о помощи, но помогать не спешил. Машинально схватив ружье из-под кровати, он проверил единственный патрон в стволе. Сжимая оружие в руках, Степаныч так и не решился выйти наружу, чтобы использовать его по назначению. Он отчётливо понимал, что невмешательство было равносильно соучастию. Но его не смогло переубедить даже скуление его любимой овчарки.
Спустя минуту, Степаныч начал чувствовать, как сходит с ума. Помутнение продолжалось до тех пор, пока всё не улеглось. Вот только опасность никуда не миновала. После короткого затишья, вокруг дома что-то начало передвигаться размеренной ходой и негромко рычать. Старик уже было намерился выйти наружу, но мнимая смелость не позволила ему даже привстать. Руки тряслись, как перед смертью. Сердце щемило, препятствуя телу в каких-либо движениях. Страх сделал своё дело, он сковал хозяина невидимыми кандалами по рукам и ногам.
Не придумав ничего лучшего, старик стал на колени, положил возле себя оружие и, поцеловав крестик пересохшими губами, приступил к молитве. Но мольба к Господу была тихой, чтобы не привлекать лишнего внимания.
Некоторое тревожное время спустя послышался звук разбитого окна и отчаянное ржание лошади. Затем прогремело два резких удара. Копыта животного гарцевали на месте, будто от чего-то отбиваясь. По цоканью стало ясно, что лошадь отвязалась, выбежала со двора и направилась в неизвестном направлении. Она в буквальном смысле пыталась убежать от смерти.
Не найдя ничего умнее, чем отдаться страху, Евсеев присел у себя в укрытии на сырой пол. Съежившись, он боялся издать малейший звук и чем-то неосторожно выдать себя. Закрыв глаза и уши, Евсеев стал ждать, пока вся эта вакханалия не прекратится.
Утром генератор и музыка больше не шумели. Старик точно знал, в какое время кончился бензин. Так и не сомкнув за всю ночь глаза, сжимая крестик в руке сильнее, чем ружьё, старик продолжал испугано сидеть, облокотившись спиной о запертую дверь без замка.
Внезапно, напугав Степаныча чуть ли не до инфаркта, прозвенел винтажный будильник. Он то и привёл старика в былые чувства.
Степаныч привстал, оглядел двор через краешек окна и вынужденно выбрел на улицу, словно шагая на эшафот. Не выпуская ружьё из цепких рук, он прочесал все возможные укромные закоулочки и напоролся на растерзанную овчарку. Боль и обида накрыла старика, собака служила ему долго и верно шесть лет. До недавнего времени только она была его единственным другом и соратником. То, что далее явилось его взгляду, поразило бы даже самого отъявленного патологоанатома. Все полицейские в беседке были буквально разорваны. В воздухе стоял стойкий запах крови, а на языке появился привкус металла. Из перевернутой бутылки на столе вылилась вся спиртовая жидкость, смешавшись с бордовой кровью. Окоченелые части тела были изувечены так, словно хищники и не пытались их съесть, а просто отстаивали свою территорию с какой-то паталогической ненавистью. Или что ещё хуже, намеренно убили всех этих людей ради забавы.
Старик точечно дважды постучал по лазу прикладом, дав сигнал Евсееву, что уже можно выбираться. Евсеев с опаской отворил люк и не спеша выбрался на свет. Увидев кровавое месиво, он не отвёл взгляд в сторону и не выразил в голос какое-нибудь сожаление, а просто стал обыскивать тела убитых. Первое что Евсеев обнаружил, был пистолет в футляре.
- Даже вытащить из кобуры не успели,- наконец-то что-то промямлил Евсеев, любопытствуя полон ли магазин для пуль.
А как только Евсеев коснулся пальцем курка, сработала электрическая блокировка, и мародёра стегануло током. Уронив от неожиданности чужое табельное оружие, он снова поднял его, вытер рукоятку скатертью, чтобы стереть отпечатки и вернул чужое обратно в футляр. Единственную толковую вещь, которая приглянулась Евсееву, он решил забрать с собой, это был сканер личности. Он-то уж точно током не жахнет. Евсеев безуспешно попытался оттереть гаджет от засохшей крови и положил его во внутренний карман куртки.
- Так значит ты Игорь, а не Коля?- спросил старик, наблюдая за малодушием Евсеева.
- Прости Степаныч. Не мог я тебе настоящее имя сказать. Не знал я, как с тобой сложится отношение в ходе дальнейшего разговора. В любом случае, это имя для меня больше не существует. Я его забыл и ты забудь. Теперь у меня новая жизнь под новым именем.
- Что ж такого-то произошло у тебя в прошлом, что ты от имени, данном при рождении, отказался?
- Хороший вопрос...,- Евсеев только намерился ответить, но сам себя прервал на полуслове, скривил досадное лицо, и дальше рассказывать не решился.
Пришлось перевести тему:
- Неужели никто из этой когорты не курит? И пользы от них никакой,- проворчал Евсеев, продолжив снова обыскивать униформу на мёртвых телах.
Гипертрофированное сочувствие Евсеева к погибшим, поражало старика с каждой секундой.
- Тебе их совсем не жалко?- незамедлительно поинтересовался старик, пристально посмотрев в глаза Евсееву.
- От чего же. Жалко. Особенно девчонок молодых, но им уже не помочь,- безэмоционально ответил Евсеев и, с удивлённой интонацией продолжил беседу, - Ты видел, кто это сделал? Ты видел их глаза?
- Нет. Я струсил. Я даже не смог пошевелиться. Мои ноги и руки будто отказали,- невнятно процедил старик, потупив взгляд в землю,- Но раньше я уже встречал эти леденящие глаза.
- Не вздумай винить себя Степаныч. Любой бы на твоём месте оцепенел. Впрочем, я тоже особо не рвался им на выручку. Тем более, что зверей там было четверо.
- Четверо?
- Может и больше. Это только то, что я успел увидеть, прежде чем закрыл люк.
- Значит, оно дало потомство.
- Кто, оно?
- Ты думал дедушка сумасшедший? Я же предупреждал. Псоглавцы здесь обитают. Я всех их предупреждал, но меня сочли безумцем и проигнорировали совет, который мог бы спасти их души.
- Поверь мне Степаныч, тут всё намного страшнее, чем ты думаешь. Здесь ни чары и ни мистика. Я уже видел подобное и никак не думал, что это безумие доберется до людей. Все четыре тела нужно как-то спалить, не касаясь их крови. Только ничего не спрашивай. Просто поверь мне на слово.
- Нет уж, извини. Это ты о чём? Зачем их жечь? Что не так с их кровью?
На секунду задумавшись, Евсеев ответил:
- Не важно. Сейчас нужно сосредоточиться на том, что эти машины для убийства теперь не боятся людей. Просто поверь. Хищники не умеют щадить, особенно после того, как попробовали человеческую кровь на вкус.
Придя в норму, Степаныч принялся в голос размышлять над последствиями:
- Тебе придется на время уйти. Скоро здесь будут другие законники, возможно более смышленей от этих фривольных.
- А ты как?
- Да кому я нужен. За меня не беспокойся. Ты сейчас о себе думай. Лучше слушай меня внимательно. Уйдешь в заброшенный город через станцию. Там прямая дорога сквозь лес. Вернешься спустя два дня. А дальше поглядим. Ты главное помни, заповедник нужно уважать, тогда он ответит тебе взаимностью. Но вдруг потеряешь бдительность, заповедник тебя не пожалеет и сожрёт с потрохами.
Перед уходом старик презентовал Евсееву свой рюкзак с чернильным пятном и почти новый велосипед. Затем протянул ему руку для прощания. Евсеев мельком глянул на ружьё и бинокль. Старик уловил его меркантильный взор и подметил:
- Ружьё и бинокль не отдам. Я хоть и добрый, но в меру. Ты здоровый бугай, сам за себя постоишь, на дерево залезешь. А для меня это единственная защита. Лучше куртку береги, она на флисе, такие уже не шьют.
- Не утруждайся Степаныч. Всё правильно. Я бы сделал также,- ответил Евсеев и ответно крепко пожал руку на прощанье.
- Ладно, бинокль отдам, всё равно зрение у меня почти отменное, только вблизи неважно вижу. Если вернёшься и не найдёшь меня дома, ищи на ставке, где я вчера ловил рыбу.
Евсеев бережно взял бинокль и с улыбкой на лице ушел в новые бега. Через несколько метров он остановился, повернул голову назад и громко крикнул Степанычу напоследок:
- А теперь-то можно поблагодарить?!
- Валяй!- махнул рукой старик.
- Спасибо!
Поникший старик улыбнулся, слегка кивнул головой и провёл Евсеева взглядом до тех пор, пока позволяло зрение. Затем Степаныч вернулся к собачьей будке и с сожалением погладил шерсть мертвой овчарки, стараясь не касаться участков ран.
Отвязав тело от цепи, старик перенёс труп к полицейским и, сбросив вещи со стола локтём, бережно уложил на столешницу. Спустя несколько минут, дубовая беседка горела жарким пламенем. Степаныч подстроил всё так, будто она воспламенилась от керосиновой лампы, предварительно выкрутив лампочку. В огне изредка взрывалось бутылочное стекло, от чего жар становился яростнее, а треск горящего дуба было слышно за версту. Всё, что оставалось старику, это караулить с ведром воды, чтобы огонь не перекинулся на сарай. Его мечта пылала вместе с его надеждой на беззаботную старость. Он бы хотел выронить хоть одну слезинку, но прежняя жизнь его так потрепала, что плакать он уже не мог.
Дождавшись пока всё сгорит дотла, усталый старик вошел в дом, забаррикадировал дверь увесистыми предметами, поставил ружьё возле кровати так, чтобы оно не соскользнуло и, после бессонной ночи, камнем рухнул на кровать, чтобы почить.