Аннотация: Свадьба Лоры - глазами Анны, Уильяма и Ричарда последовательно.
IX. У трёх дорог
Исчезновенье Кларенса обрушивается на королевский двор как гром небесный. Обелить честь покойного смогли лишь слуги из трактира Уилсона, что привезли на реку по обыкновению пустые бочки и, только принялись их мыть, наткнулись на утопленника. На распухшем пальце застрял перстень с эмблемой Йорков, и батраки тут же препроводили высокопоставленного гостя с помощью городской стражи в Виндзор. Так с несчастного Георга сняли подозрение в побеге, но возложили куда большую вину - самоубийство.
Мне посчастливилось узнать эту новость первой, и я поспешила к мужу (мы всё ещё гостили у Его величества, чтобы не связать своего отъезда с произошедшим). Толкнув дверь, я услышала, как мелодичный женский голос спрашивает:
- Я возвратила вам долг, Ваше высочество?
Я застаю Ричарда со златовласой красавицей, что застыла в учтивом поклоне, глубоким кивком не боясь лишить себя головного убора.
Мгновенно я забыла, что хотела сообщить, и ощутила, что мне не хватает дыхания.
Услышав рядом вздох, супруг отнял от незнакомки вожделеющий взор и поздоровался со мной. Красавица выпрямилась во весь свой немалый рост, точно желая меня оскорбить, и свысока произнесла:
- Ах, фрау Анна, вы так бесшумно вошли...
Её извинение было таким величественным и в то же время игривым... Полагая, что первая краска предназначалась мне, а вторая моему супругу, я почувствовала, как пылает лицо...
Постойте... "Фрау Анна"?
- Ло-ра?.. - еле вымолвила я.
Прекрасная дева с улыбкой кивнула и поинтересовалась, в чём причина моего смятения.
Я с трудом вспоминаю причину спешки.
К счастью, с той же новостью врывается Кэтсби и, к счастью, говорить он начинает, не приглядываясь к обстановке, а потому немота поражает его лишь по завершении речи.
Услышав новости, Лорелей беззастенчиво кидается ему на шею, нагло целует в щёку Ричарда и ласково берёт меня за руки, увлекая в танец.
- Ах, фрау Анна, я стократ вам благодарна, что удостоили меня счастья быть полезной не только вам, но и всему королевскому дому!
Она серебряно смеётся. Уильям растерянно улыбается. Ричард её прерывает.
- Позвольте, что за праздник! Скончался мой брат. Пусть он погрешил против Бога, самовольно прервав свой земной путь, но проститься с ним я могу и без отпевания. Я обязан.
Он закрывает глаза, веки чуть вздрагивают - и по щеке скатывается слеза. Счастливое умение. Мне, как и прежде моему отцу, в такой благодати отказано.
Лорелей трёт платком сухие глаза, и вскоре от раздражения они действительно увлажняются и краснеют.
Поочерёдно прикладывая к глазам - Ричард перчатку, а Лора - платок - они торжественно шествуют в королевские покои.
Мы с Кэтсби понуро плетёмся сзади.
Ричард падает в объятья венценосного брата и прерывисто повествует, как печальная весть поразила его в самое сердце, как он скорбит о Джордже, который был пускай и непутёвым человеком, зато любящим родственником и оказался слишком строг к себе, самовольно свершив над собой суд.
Лорелей вспоминает, как перед исчезновением герр Кларенс приходил к ней, назвал её дамой сердца, и вид у него был такой, как будто он прощается, ведь в своих чувствах он был так скромен, и лишь такое роковое решение могло заставить его наконец открыться.
Надо отдать ей должное, она не переигрывает. Не теряет сознание, не бьётся в конвульсиях. Не воет, как простолюдинка. Она держится достойно - эти слова как нельзя более подходят моей... кхм... фрейлине.
Мы с Уильямом вторим, что нам очень жаль.
Оставив Ричарда делить скорбь с братом, а Лорелей - облачаться в траур, мы обращаем друг к другу задумчивый взгляд.
- Лора... очень... сильно изменилась, - с запинкой произносит Кэтсби. - Поймите правильно, миледи, я не ревную ни к кому, я понимаю... Но... где моя прежняя Лорелей?.. Я не знаю этой дамы... Мы с ней чужды друг другу...
- Вы правы, она изменилась, - вздох помогает собраться с мыслями. - Она всегда была застенчива, а мы знакомы с детства, сколько себя помню. Над ней смеются даже горничные в Уорвике и Глостере. Само собой, она пожелала это прекратить. Но она по-прежнему ваша Лора. И любит вас.
- Признаться, я не уверен, что всё по-прежнему.
- Ну, сэр Кэтсби, я так вам скажу. Как дама. Не обессудьте. Если ваша помолвка продлится ещё пару лет, вашей возлюбленной действительно может понадобиться новое общество. А чтоб положить конец недомолвкам - женитесь. Вот пройдёт сорокадневный траур - и женитесь. Её опекун - мой старший брат - с удовольствием даст разрешенье на брак, я уверена. Он вас неплохо знает, и вы ему нравитесь.
Я немедленно напишу ему.
Как говорится, не было бы счастья... Если бы не повод к ревности, я не взялась бы устроить судьбу своей фрейлины, которой уже двадцать пять, а она всё ещё в невестах. Да и Уильяму, в двадцать восемь, давно пора остепениться.
Пока мы ждём ответа из Саарбрюккена, король советуется с Ричардом, кому бы отдать на воспитанье детей. Не Греям же и не Вудвиллам, в конце концов. Тем временем Лизхен вырывается из-под опеки няни, подходит к отцу и дяде и внимательно их слушает - так серьёзно слушать может только ребёнок. В своём забавном полудетском реверансе одиннадцатилетняя девица просит позволения помогать тётушке Энн - то есть мне - воспитывать Маргариту и Эдварда Кларенсов.
- Они ведь в том возрасте, когда за малышами уследить невозможно, а я могла бы и участвовать в их играх, что нянюшкам в почтенном возрасте уже неприлично, и присматривать, ведь я же значительно старше кузенов.
Похоже, старшую дочь Эдвард только что пристроил.
Ричард предлагает спросить "саму тётушку Энн" и зовёт меня.
Мне очень хочется сказать, что именно благодаря тому, что сама не росла вдалеке от дома и не разлучалась с сёстрами и братом, я умею ладить с детьми и становлюсь для них желанной воспитательницей.
Что ж, Лизхен считает меня близким человеком, жестоко было бы её отталкивать.
Тем временем Лорелей коротает ожидание прогулками. То ли её притягивает река, то ли осталась всё-таки на душе грусть - ведь Георг умел нравиться.
По Лондону гуляет слух, что его выловили в затоне, зачерпнув в бочку вместе с водой.
А в Лондоне частенько стали пропадать люди.
А в Темзе жирует рыба.
В пойманной к свадебному столу щуке повар нашёл человечье ухо.
***
Признаться, я бы не прочь отложить этот день, потому что предпраздничная суета раздражает меня донельзя, потому что я ухватываю лишь обрывки слов и дел, а их начало и конец мне неподвластны. Потому что я привык отвечать за всё, а свадьба - такое событие, где от главных участников ровным счётом ничего не зависит.
Я спускаюсь на кухню, в надежде узнать, что же подадут на стол. Этим взялась заниматься леди Анна и отказалась кого-либо посвящать в свои тайны.
Повар потрошит рыбу. Щуку. Кухарка крошит хлеб для густого соуса. Мирная картина в облаке пряностей.
Внезапно повар роняет нож и чуть не сносит локтем миску с уксусом. Я успеваю её подхватить, не запачкав рукавов, только на пол немного выплеснулось.
- Боже мой, - крестится повар. - Посмотри-ка... А, милорд, это вы, я думал, это Бен, простите... С-смотрите, чем нафарширована наша щука...
Я заглядываю ему через плечо: во вспоротом желудке темнеет до боли знакомый извив... Ухо. Боже мой. Как у деревянной статуи - тёмное, выдубленное желчью. Человеческое ухо.
- Рыбка лакомится утопленниками... - что-то пропало моё любопытство, хотя я вроде бы не брезглив.
- Да, милорд, рыба глупа, пожирает всё подряд, что встретит на пути. Не волнуйтесь, я вымочу её в уксусе, и через сутки там не будет ни намёка на желчь или плоть.
- Нет-нет... Не нужно.
- Если желаете, я приготовлю другую.
- Не стоит. Вы же всё равно её выпотрошите.
Всё подряд, что встретит на пути... Утопленников, мелких рыбок, водоросли... У Лорелеи в волосах запутались водоросли: я заметил сегодня утром, когда поцеловал её. Она каждый день ходит на реку. Вода ещё холодная, но, видимо, прогулками по берегу Лора не ограничивается.
Но что это я? Однажды в желудке оленя, пойманного на охоте, я обнаружил глиняный черепок. Что удивляться: живые твари неразумны. Люди в том числе. В конце концов, все мы становимся прахом и кормим червей...
Хорошенькое настроение для свадьбы. Как чувствовал, что любопытство до добра не доведёт...
На следующий день сверкающие всеми цветами радуги своды церкви успокаивают меня. Весёлый гомон, шорох рукавов, мелькание рук, передающих подарки... И Лора так прекрасна в венке из омелы... Как смущена она, произносящая слова согласия. Я вновь узнаю мою Лору. Тихую, ясную, светлую - как вода.
Мы тянемся друг к другу через гору пирожков и булок, чтобы соединиться в поцелуе. Золотистый локон щекочет мне лицо.
От него пахнет тиной...
Надеюсь, отныне она позабудет свои странные привычки. По крайней мере, я приложу к этому все усилия. На худой конец, покажу ей, кто в доме хозяин.
Весь день проходит на одном дыхании, все поздравления слились в сплошную музыку, нас благословляет король, нам желает счастья брат леди Анны, ему вторят жена, дети и сёстры, Ульрика и Бланка. Вся семья Саарбрюккенов явилась на торжество, будто бы на коронацию Эдварда-младшего... Бланка недавно только вышла замуж. Она пожелала супруга-консорта, чтобы не покидать родной замок.
Ближе к полуночи нас провожают в спальню. Меня провожают. Невеста ждёт. Процессия движется медленно и не очень ровно.
Весь цвет придворных холостяков устраивается с запасами мальвазии у дверей. Возглавляет сию славную когорту недавно овдовевший Генри Стаффорд.
Ретклифф заявляет, что останется тоже, потому что не в силах пропустить сей благословенный момент.
- Если вы не прекратите меня подкалывать, туфля невесты достанется вам. Слово рыцаря. Бросаю я метко.
И я гордо переступаю порог спальни.
Спальня пуста.
Окно распахнуто настежь. Лунный свет колышется на стенах как водяные блики. Рубашка и платья раскиданы по кровати.
Неужели опять?!
Я швыряю за дверь одну из оставленных у подоконника туфель и, не обращая внимания на возмущённые крики жертвы, бросаюсь к задней двери - через комнату прислуги, через чёрный ход, чрез галерею...
У залитой лунным светом арки уединились милорд и миледи, отдыхая от шумного празднества. Миледи играла на лютне. Милорд любовался миледи.
Я ринулся к ним.
- Где она?!
- Кто? - отвечают вопросом супруги.
- Моя жена!
- Помилуйте, откуда нам об этом знать?
- Послушайте, милорд, вы сами приложили руку к тому, что произошло с Лорелей. Я никогда не вмешивался в ваше колдовство, но не позволю впутывать в него Лору!
- Моё? В убийстве Джорджа не было колдовства, а это единственное, что я ей поручал.
- Но это не единственное, что она совершила! И пока она не отправила к праотцам ещё одну невинную душу, я должен её найти!
- Кэтсби, успокойтесь наконец! Она возвратится сама - прямиком на брачное ложе. Вы переволновались, вам лучше употребить это время на отдых.
- О каком отдыхе вы говорите - гибнут люди!
Ричард загородил мне путь и ухватил за плечо.
- А вы заметили, что в последний год на Темзе не затонуло ни одной лодки?
- Великая заслуга!
- Что вы думали, Кэтсби? Реку нужно кормить.
- Что ж, если Лорелей - её кормилица, я прикажу ей отлучить эту бездну от груди.
Прохладный свет гнал передо мной мою собственную тень. Виндзор далеко позади, вокруг меня простиралась безмолвная пустошь. Нужно было взять коня.
Какая из этих трёх троп выведет меня к реке?..
Ах, чтоб меня черти взяли!
***
Не успели мы с Анной опомниться, к нам устремилась, шелестя накидкой Лора. Лицо её было заплакано.
- Где Вильгельм? - задыхалась она.
- Он только что ушёл искать вас...
- Я спускалась в кладовую за свечами! А его нет! Боже! Я так боялась, что он сбежал от меня!
- Он скоро вернётся, уверяю вас, - обняла фрейлину Анна, - и вы заснёте в объятиях друг друга. Мы разыщем его. Немедленно.
Я кивнул в подтверждение её словам.
Супруга проводила молодую в спальню.
Мы покинули Виндзор не пешими и не конными, оставляя в примятой траве четвёрки следов - сходных с солнечным диском конских и рогатых, как растущая луна, кабаньих.
Мы разделились, условившись встретиться на небольшом утёсе, который избрала для отдыха Лорелей. Мы рыскали по берегу до первых петухов, но Кэтсби нигде не было.
- Вернёмся назад, - предлагаю я, - и начнём всё сначала.
- Завтра приедет из Экзетера ваша старшая сестра, кого мы ей покажем вместо молодых? - предаётся отчаянью Анна. - Она знает в лицо Кэтсби?
Свежий ветер разносит по берегу конское ржание.
Я нехотя признаю, что моя старшая сестра, тёзка моей жены, прекрасно знает в лицо всех моих охранников. У неё вообще прекрасная память на лица.
Ноги несут нас через пустошь. Голубоватый диск на сизом небе освещает распутье. Тропы сплелись в трезубец.
Переворот через голову - мы отряхиваем одежду и присматриваемся к свежим следам. На перекрёстке останавливался человек. Он был здесь, вертелся на месте - оглядывался, не иначе. А дальше?
Так. Если это Кэтсби. Он искал дорогу. Какую из троп мог он избрать? Вот прибежал он на эту пустошь. Запыхался. Встал. Наверняка обдумывал, куда пойти...
Хотя какое там - обдумывал. Как будто я не знаю Кэтсби. Крикнет "Чёрт побери!" - и пустится наугад, куда левая пятка подскажет. Сначала делает, а затем думает...
Стойте. Ну конечно. Выбранился на перекрёстке. К кому обратился, те и пришли...
Прохладный ветер гладит по лицу, точно играя в прятки. В жмурки. Обернись - я здесь. И ты глядишь через плечо, не окликнул ли кто, не дотронулся ли до волос. Но это всего лишь ветер.
Стрекочут в траве её жители, радуясь ночи.
- Эй, кто здесь есть? - кричу я. - Живой ли, мёртвый, человек ли, нет - верни нам потерю!
Колышется под ногами трава - не пожухлая, мятая сотней подошв, а высокая, мокрая от ночной росы, синяя в лунном свете Луна не жёлтая, не сероватая, как только что сбитое масло - хрустальная, прозрачная, видная насквозь, до изнанки. С другой стороны.
Шумит трава - мнут её подковы. Запоздавший с майской ярмарки крестьянин. Не боится ехать в ночь при полной луне.
- Чего шумите? - грубо спрашивает он.
Во мне взыгрывает гордость. Я искоса осматриваю оборванца на кое-как сбитых дрогах. Вместо плети ивовый прут. Лошадёнка замученная. Копыта вывернуты задом наперёд.
- Оставайся здесь, - шепчу Анне, - жди меня.
И приближаюсь к повозке.
- Подвези меня, добрый человек.
Возчик усмехается:
- Откуда мне знать, человек ли ты, путник?
- Наступит вчерашний день, и я расскажу тебе.
- Садись.
Анна помогает мне забраться на повозку и машет вслед.
Я не запомнил, какую из трёх дорог мы избрали - и избрали ли вообще. Мы едем без скрипа, без топота, без колеи. Обильные луга цветут вокруг, гуляют средь цветов белоснежные лошади, чуткие как олени, прядают от каждого шороха красным ухом.
Высокий холм заслоняет луну.
Возница гонит коня в расщелину. Дроги въезжают прямо в зал, где нет ни единой свечи, ни единого факела. Светло там от белых шкур, устилающих стены, скамьи и пол.
Хозяин предлагает мне садиться и наполняет каменные чаши мёдом. Я отказываюсь.
- А друг твой принял угощение, - пожал плечами Хозяин Холма. - Поэтому просто так я не могу его отпустить.
- Какую ты просишь плату?
- Говорят, ты колдун, постиг тайные знания?
- Самому о себе судить сложно. Если так говорят, значит есть причина.
- Помоги мне разрешить одно дело. Ты ведь разбираешь судебные тяжбы.
- Попробую помочь, если то в моих силах.
- Тогда слушай: трое братьев схоронили отца и поделили его земли поровну. Старший взял северные владения, средний - восточные, младший - западные. На пограничной меже, где сходятся все три удела, растёт яблоня. Питает её корни родник, бьющий с северной стороны, опыляют её пчёлы, прилетающие с восточной, спелые яблоки падают на ветру на западную. Кому должна принадлежать яблоня?
- Нетрудно ответить.
- Так говори.
- Земле. Она священна, и никто не имеет прав на неё, кроме сил, что её питают.
Хозяин усмехается и делает очередной глоток.
- Что ж, я послушаю тебя, совет твой разумен.
- Рад, что сумел помочь.
- Но подожди, спрошу ещё. К одной девице сватались пять женихов. Один подарил золотые кольца, второй приезжал гостить, третий присылал ей дичь со своей охоты, четвёртый угощал вином, пятый спас, когда она купалась в море и чуть не утонула. Кому больше обязана эта девица?
- Ни одному из женихов, потому что уже отдалась морю. А пятый вырвал её у морского бога и наверняка был за то наказан.
- Совет твой разумен. Но я спрошу ещё, если позволишь.
- Спрашивай.
- Что принадлежит человеку всю жизнь, а пользуются им другие?
- Это вовсе несложно - имя. Его произносят другие, а реже всех - сам владелец, и в миг этот подвергает себя опасности.
- Так позови своего друга по имени.
- Кэтсби! Уильям! - я оглядываюсь в поисках телохранителя. Лунный свет почти слепит. Вокруг - безлюдно, только три дороги трезубцем вонзаются в ночь.
- Вы здесь, милорд? Совесть взыграла? - звучит за спиной. - Как выйти к реке?
Запыхавшийся Уильям снимает берет и вытирает лоб.
- К реке? - похоже, он ничего не помнит - или не успел понять. - Пойдёмте домой, Лора ждёт вас.
- Все глаза проплакала, - подхватывает Анна. Она ведёт под уздцы лошадей. Где она их взяла, я не спрашиваю.
- Разве она у себя?
- Она спускалась в кладовую ненадолго, а вам, видимо, лень было спросить у горничной, - укоризненно тянет подпруги Анна.
Кэтсби подсаживает меня в седло.
- Знаете, я вас люблю и ценю, сэр Кэтсби, но порою вы редкостный идиот. Возможно, вы лишь притворяетесь, но вам это весьма удаётся.
Мы понукаем лошадей, чтобы успеть к рассвету.
---
Генри Стаффорд, герцог Бэкингем, на самом деле не был вдовцом в это время.