Аннотация: Сентябрь 1914 года.Юго-западный фронт.В тылу австро-венгерских войск действует русская конно-сапёрная команда.После многочисленных приключений,цель - близка...
ГАЛИЦИЯ18.О9.14.
Как собака на цепи тяжёлой,
Тявкает за лесом пулемёт,
И жужжат шрапнели, словно пчёлы,
Собирая ярко-красный мёд
.
ДОРОЖНЫЕ РАЗГОВОРЫ.
- Динь-дон, - жестяным глухим колокольцем звякнуло стремя, тронутое случайно ножнами. Молодая кобылёнка, оступившись, едва не скинула своего седока, закутанного с головы до пят в прорезиненный патентованный плащ. И под ним, сидевшему в седле было зябко и неуютно. Холодные капли сентябрьского, зарядившего, кажется, на всю ночь дождя, удивительным образом просачивались и под накидку. Вымокший китель прилип к телу в виде холодного компресса и, даже в высоких кавалерийских сапогах уже хлюпала отвратительная влага. Сбоку ухнула под копытами расквашенная дорога: к одетому в макинтош всаднику приблизился ещё один. Пошел рядом, стремя в стремя.
Даже в темноте по ухарской, особой "гусарской" посадке Иванов определил, кто подъехал: ротмистр Борис Панаев - собственной персоной. По первому взгляду и не поймёшь, что имеешь дело с представителем, пожалуй, самого романтического из видов лёгкой кавалерии. Где ты теперь, расшитый шнурами доломан, цветные чакчиры с галунами? Не говоря уже о парадном кивере - скольким бедным топтыгиным пришлось проститься со шкурою, чтобы гусары могли покрасоваться в этом немыслимо великолепном головном уборе. От блеска и шика былых мирных дней, на ротмистре лишь гусарские короткие сапоги-ботики с розеткой и вычурным вырезом спереди, да полковой знак: золотой Пражский крест с гербом Ахтырки на груди короткого общекавалерийского кителя. Впечатление меняется, как только Панаев начинает говорить.
Тот со смешком начал:
- Как хотите, капитан, а скучно едем. Хляби небесные отверзло надолго, вы уж поверьте. Мне ещё вчера об этом известно стало. Представьте, в эскадроне у меня есть один стариннейший унтер из хохлов - по фамилии Собако, так он, собака, весь вчера исчесался. Прямо в строю, стоит и чешется. Я его стыдить: мол, тебе-то не к лицу, двадцать лет царю служишь, а не знаешь, что кавалерист это самое чесальное место в чистоте должен держать. Обиделся старик, - это, говорит, не оттого, что не моюсь, это, ваше благородие, старая рана невозможно зудит. В японскую ему шимозой задницу поджарило, с тех пор к дождю страшно чешется. Я-то не знал, в эскадроне недавно, а к нему, оказывается, весь полк о погоде справляться наведывается, якобы и полковой командир адъютанта подсылает узнать, барометр по его заду проверяет. Да, к чему я всё это, не хотите ли согреться? Тут у меня коньячишко во фляжке, не шустовский конечно, у жидов местных купил, словом пойло ещё то - Франца Иосифа их опоить бы до кондрашки, но греет, я уж проверил.
- Благодарю, ротмистр, не стану. Что там? - капитан кивнул в непроглядную темноту осенней ночи.
-Да всё тоже, грязь непролазная. К головному дозору только что подъезжал - тихо. Уж, грешным делом, думаю, не заплутали ли мы? Петляет эта дорожка, петляет, а туда ли ведет? Поглядим в карту?
Остановились, накрывшись вдвоём капитановым макинтошем, при свете электрического фонаря, долго разглядывали трофейную австрийскую карту. Выходило по ней, что должны они были проехать уже две деревни, но как час - ни одного населённого пункта, да и не одного отдельного строения, встречающихся здесь довольно часто. Не Россия: плотность населения на квадратную версту - высокая. Похоже, и впрямь, заплутали...
Делать нечего, остановили отряд, послали двух казаков назад - искать потерянную дорогу. Укрылись в дубовой рощице, стоящей посреди истоптанного неубранного пшеничного поля. О чём ещё говорить двум обер-офицерам, сидящим на лошадях под навесом векового дуба, скрывающего их от проливного дождя, как не об идущей великой европейской войне и о роли кавалерии в ней. Ротмистр уже изрядно согретый жидовским напитком горячился:
- Согласитесь, капитан, столько наплели перед войной за границей, да и у нас о коннице в будущих сражениях. И умирающий это вид войск, и саму лошадь заменит вскоре - то ли велосипед, то ли мотоциклетка. Холодное оружие - неэффективно, поэтому его следует отменить, мол, поставим на мотоциклет пулемёт - вот вам и всадник будущего. Я сам в английском военном журнале видел: к рулю привинтили ружьё - пулемёт, занятно смотрится, только вот думаю целиться не вполне удобно...
Иванову и самому приходилось слышать мнение лиц высоко-просвещённых и стоящих у власти о том, что пика в двадцатом веке является грубым анахронизмом, ненужным дрекольем, лишь обременяющим кавалериста, главное оружие которого должно быть винтовка со штыком. Саблю или шашку они снисходительно разрешали оставить для парадов и смотров. Подобного мнения, судя по всему, придерживались и германские военные теоретики. В бытность свою на Северо-Западном фронте он неоднократно отмечал, что при столкновении с нашей конницей немецкая кавалерия избегает действий в конном строю и предпочитает спешиваться, причем действия спешенной части ничем не отличаются от действий пехоты. При том, что холодное оружие - палаши и пики, германцы в бою используют весьма редко, хотя в своё время они и были законодателями моды на "реннесанс" пики. В конце 19 века Вильгельм ввёл их заново в свою лёгкую кавалерию, за Германией последовали чутко следившие за изменениями в германской армии французы, а за ними, после смерти Александра Третьего, с восстановлением в русской армии гусарских и уланских полков и наши.
И теперешний образец русской пики для регулярной кавалерии был почти немецким образцом - такое же трубчатое стальное древко. Но были и отличия: несколько меньшая длина - 6,5 футов против 9 у германской и собственного образца наконечник пики с тремя гранями. Было и ещё существенное отличие у русской пики: она была оснащена ножником; ремешком на подтоке - тупом конце пики, в него вставлялся носок сапога кавалериста при движении.
У германцев сабля или палаш крепился на крыле седла, в особом вырезе, карабин в ольстре - твёрдом чехле из необработанной кожи, также притороченном к седлу. Таким образом, всё вооружение немецкого кавалериста оказывалось (кроме пики) закреплено на лошади. Всадник, сбитый с лошади оставался, по сути, без оружия. Русский способ крепления кавалерийского оружия казался лучше. Даже не говоря о шашке, всегда висевшей на портупее русского кавалериста: драгунская или казачьего образца винтовка, закинутая за спину накрест, по опыту боёв спасла уже не одного нашего конного бойца от удара саблей сзади.
В коннице немцев была характерна обязательная придача кавалерийским дивизиям пехоты, егерских батальонов и велосипедных рот, широкое снабжение их всякого рода техническими средствами, тяжелой артиллерией, автомобильными пушками и пулеметами. Придача постоянной пехоты и тяжёлой артиллерии, не лишая конницу подвижности даёт ей устойчивость и большую силу сопротивления, а главное уверенность в себе и смелость в своих действиях. Дабы, приданная коннице пехота не стесняла её действий и не отставала от нее, германцы в самой широкой степени практикуют перевозку пехоты на подводах, а, кроме того, имеют специальный обоз для возки снаряжения егерей, чем достигается сбережение сил людей, обеспечение их при необходимости пеших передвижений и ведение боя налегке.
Иванов ещё не составил своего мнения по этому вопросу, но думал, что к немецким нововведениям следовало бы хорошенько присмотреться, так как полученный уже опыт показал, что германцы зря ничего не предпринимают и учиться у врага не грех, а благо.
Он высказал свои соображения Панаеву, на что тот, будучи выпускником Николаевского кавалерийского училища, о чём говорило памятное серебряное кольцо "славной школы", в форме лошадиной подковы с гвардейской звездой на его безымянном пальце, категорически не согласился.
-Путной кавалерии у немцев никогда и не было, нет у них такой традиции. Может в артиллерии они, и превзошли всех - техники известные, очень уж рационально у них ум устроен - для конницы он совсем не подходит. У настоящего кавалериста - разум на второй очереди, на первой - порыв, чувство некого эмоционального полёта в бою. Я вам больше скажу: кавалерист - поэт своего рода. Поэт стремительной сшибки - ведь кавалерийский бой скоротечен. Недаром среди конников так много оригинальных, да и просто великих литераторов, далеко ходить не надо - вспомните Дениса Давыдова, имя которого носит мой полк, а другой мой однополчанин, горжусь этим, не скрою, Михаил Юрьевич (Панаев был из ахтырцев - гусар) Лермонтов? Кавалерийская атака почти всегда идёт без предварительной разведки - только тогда она будет внезапна, только тогда люди сумеют в неё броситься. Для этого нужен определённый склад души...
Сколько раз приходилось быть очевидцем тому, как кавалерийский начальник говорил своим подчинённым: "господа, мы атакуем неприятеля в конном строю". Он посылал в разведку, отдавал приказания, распоряжения и не атаковал. Раз только в дело сердца вступал холодный разум - разум побеждал, подсказывал столько против конной атаки, что конная атака откладывалась, части спешивались и уже не помышляли атаковать на конях. Конная атака должна быть послана, так сказать, очертя голову, без размышлений, быстро неудержимо вперед. Как я думаю, нет у немцев людей такого толка, впрочем, на Северо-Западном фронте бывать пока не приходилось, с немецкой кавалерией, поэтому не знаком близко, может быть, капитан, вам видней с вашей генштабистской колокольни...
Помолчали некоторое время. Ротмистр, сделав оборот вокруг дерева, подъехал к Иванову совсем близко, положив свою ладонь тому на луку седла, вновь заговорил горячо:
- Как смеют эти штабные, (конечно же, я не имею в виду присутствующих, оговариваюсь специально, о вас я весьма наслышан в самом положительном смысле) как они смеют что-то там рассуждать. Вот вы привели пример их образа мысли, в частности, о холодном оружии. Мое мнение - несусветное городят: пика у них дреколье! Да не видали они, как наши молодцы ею владеют! Вы сами видели?
Иванов признался, что нет.
- У вас впереди много впечатлений, - пообещал бравый ротмистр.
Он примолк на минуту, затем произнёс, словно рассуждая сам с собой: - Как подумаешь, действительно, что должен переживать человек, потому что всякий воин, как бы храбр он не был, прежде всего, человек, когда на него мчится масса всадников, пригнувшись к седлу, взяв "пики к бою". Первое, что он должен ощущать, мне кажется - это, как вонзается толстое остриё пики в живое мясо, даже когда она ещё далеко от него. Стоит ею ударить человека, как у него образуется огромная зияющая дыра сантиметра три в диаметре, откуда быстрым неудержимым потоком льётся кровь. Многие виртуозы умудряются ещё, вытаскивая пику, так ею покрутить и повернуть, чтобы ещё более развернуть рану. Австрийцы панически боятся нашей пики, потому что это оружие им незнакомо, вероятно оно им кажется просто диким...
Он насторожился:
- Кажется, наши вернулись.
Невдалеке заржала лошадь, показались силуэты двух идущих на рысях всадников. Казаки подъехали, доложились: они обнаружили пропущенный отворот дороги всего в двух верстах от места стоянки. Коротко собрались, вновь зачавкал под копытами окончательно размокший просёлок. Первое серьёзное испытание предстояло впереди - переправа...
НОЧНАЯ КУПЕЛЬ.
Левый берег Сана был крут и скалист, река вздулась и чёрный, глянцевый поток её тяжёлых вод пугал своей стремительностью. Было уже около двух ночи когда, наконец, было найдено подходящее место для переправы
Готовились недолго, раздевшись до исподнего, приторочив к сёдлам амуницию и оружие, люди стали попарно спускаться к воде. Иванов с ротмистром, проводив пару с вьючными лошадьми, вошли в реку последними. Поплыли рядом, держась за сёдла, стараясь не слишком отягощать животных. Вода, против ожидания, не обожгла холодом, капитану она показалась даже теплее, чем непрекращающийся поток с небес. До середины реки они проплыли на одном дыхании, потом кобыла Иванова стала уставать и бурная стремнина относила его всё дальше и дальше от ротмистра, пока сам Панаев и его гнедой не растворились в вязкой темноте сентябрьской ночи.
Оставшись одна, кобыла занервничала, закрутила шеей, и наконец, окончательно испуганная перспективой остаться одной в пугающей её быстрой реке, жалобно и тоненько заржала. Жеребец ротмистра ответил подруге совсем издалека, она повернула на его призыв. Тут же хлопнуло с близкого берега, и над рекой повисла на парашюте мертвенно-белая осветительная ракета.
Тотчас по берегу целыми массами запрыгали зеленоватые огоньки - это рвались австрийские разрывные пули. Барабанная дробь шкодовского* пулемёта, как бы распилила до этого тихую ночь надвое: в одной её части шумел стремительный Сан, в другой, на берегу, подсвеченные синеватым пламенем не прекращающих взлетать ракет - белые фигуры казаков, особенно хорошо заметные на фоне мокрых, блестящих крупов лошадей.
Капитану Иванову приходилось наблюдать эту очень походившую на экран синематографа картину, находясь ещё очень далеко от берега. Он уже давно бросил дуру-кобылу и плыл к берегу, как когда-то учили его в юнкерском училище - правильным брассом. Меж тем, запас ракет у австрийцев кажется, иссяк: вот и пулемёт замолк, поперхнувшись внезапно ко времени. По берегу нёсся отборнейший мат. Иванов узнавал неподражаемую интонацию бретёра и отчаянного молодца - это был голос Панаева. Гулко затрещали трёхлинейные ружья, ахнула ручная бомба. Через пару минут, когда Иванов, цепляясь за ветви росшего над водой ивняка, уже вылез на берег, его окликнули:
- Ваше благородие?
Присмотрелся - коновод. По пятку поводов в каждой руке, еле сдерживает волнующихся лошадей.
- Где наши?
- Там на бугре, австрияков бьют, - мотнул мокрым чубом вверх на кручу. Сверху уже спускались, галдя, казаки.
К Иванову подскочил донельзя возбуждённый ротмистр в облепившем его коренастую фигуру мокром егерском* белье, с шашкой в одной руке, огромным смит-вессоновским револьвером в другой
-Удрали австрийцы, пулемёт в блиндаже бросили, но замок вынули и с собой унесли. А темень, не поймешь, куда и ушли, да чёрт с ними, переодеваемся, да и дальше - путь наш не близок.
- Похоже, мне, ротмистр, переодеваться уже не во что.
- Да? Где ж кобылка ваша?
- Пришлось бросить.
- Выходит, и ехать вам не на чем.
- Ладно, всё поправимо,
Ротмистр распорядился: развьючили одну из лошадей, распределив груз на других животных. На неё, без седла, посадили коновода, отдав его жеребца капитану. Нашли ему и сухое платье по размеру, и даже сапоги. В шароварах с жёлтым лампасом и синей шинели теперь его было не отличить от рядового казака-забайкальца, чему несказанно радовался, нашедший повод для шуток Панаев. Шутил он недолго: оборванный сухим генштабистом Ивановым, замолчал, якобы обидевшись. Капитан, по опыту уже знал, что при таком живом характере это - не надолго. Он дал команду:
- По коням!
Двинулись дальше, к начавшему розоветь зарёй горизонту.
.
ХРАБРЕЦЫ-МАДЬЯРЫ
Ротмистр, при начале движения ехавший в головном охранении, вскоре не выдержал, подъехал к капитану, и как ни в чём не бывало начал разговор. Тема была неизменна: но рассказ заинтересовал Иванова.
Панаев бывший на австрийском фронте с самого начала Галицийской операции был свидетелем первых столкновений, причём описывал происходящее с удивившей Иванова точностью и объективностью, свойственной немногим. Он говорил о памятных многим блестящих атаках венгерской гусарской дивизии на Лейб-Бородинский Александра Третьего полк у Владимира-Волынского в августе. Это было безумие храбрых. Это был высокий порыв. Прекрасный, удивительный порыв, НО И КАКОЙ БЕЗПОЛЕЗНЫЙ.
Бородинцы в окопах, с пулемётами, а главное со стойкостью и мужеством, свойственными только русской пехоте, и составляющими природное её качество. Против них на чистом поле Владимира-Волынского разворачиваются линия за линией блестящие голубые гусары. Сверкают на солнце серебром шитые гусарские ментики, их шапки с перьями, их красные штаны. Фыркают грозные кони и мчатся линия за линией на серые окопы, занятые серой пехотой. Скачут, чтобы лечь в смертных муках, скошенными огнём ружей и пулемётов. Рассеянные по полю, гусары скачут обратно, их собирают и снова ведут в атаку, ведут ещё и ещё раз, пока все не погибли. Зачем нужна была эта гекатомба жертв, эти убитые венгры лучших и знатнейших венгерских фамилий? Что хотел доказать этим начальник венгерской кавалерийской дивизии? Что атака конницы на пехоту невозможна?
Ротмистр, отдавая должное храбрости венгров, кивая на их давнюю историю, как никак - гунны, природные кавалеристы, доскакавшие когда-то от Урала до Южной Европы, вёл к тому, что мадьяры неправильно начали.
- Знаете, капитан, за гибель этой дивизии целиком в ответе её офицеры. В мирное время, похоже боевой подготовкой не занимались, верно всё блестели на балах - мундиры у них красивые. Светскую жизнь вели: танцы, дамы, а при атаке не был правильно выбран аллюр. Как специально пошли линиями эскадронов - на верный убой. Когда пехота, а тем более пулемёты палят, не полевым галопом надо - карьером, как можно скорей, ближе к противнику. Нас так учили перед войной, скорость галопа: верста - 2 минуты 20 секунд, две версты - 5 минут, а с большего расстояния и атаковать-то кавалерией глупо. Кстати для галопа и особый сигнал трубы есть, слова для него подобрали: - Сколько я раз говорил дураку: крепче держись за луку!-
Чем больше скорость приближения к объекту атаки, тем меньше вероятность поражения от атакуемых. Сколько надо солдату времени, чтобы переставить хомутик прицела на винтовке, а тем более пулемёт на станке перецелить? Думаю не меньше двух- трёх секунд. За это время сильно разогнанная конная лава пролетает шагов пятьдесят - вот уж на оружии и прицел не тот, пули летят выше цели. Снова прицел пора менять. А опять не попасть в скачущего на тебя всадника. Ну и так далее, пока не дойдёт дело до пик и рубки, а в ближнем бою все козыри - у кавалериста. В русской кавалерии все лошади так и приучены в мирное время - самим бросаться на лежащую и стреляющую частым огнём пехоту. Есть такой тактический прием. Думаю, и венгры о нём знают. И лошади у них быстрее наших - сплошь англо-арабы. Видать не хватает им всё же лихости нашей кавалерии, дух их гуннский уже в прошлом, да и подготовка, как я уже сказал хуже, чем наша. Вы видели их сабли? Тяжёлые, прямые, напоминают наши морские палаши. Сделаны из плохого железа, отточены ещё хуже. И это Европа! Невероятно! А как они их носят! Вы заметили? Их сабли в тяжёлых железных ножнах подвешены у них к поясу лезвием вниз! То есть совсем наоборот, чем наша шашка! Шашку вырываешь из ножен и сразу - удар на взмахе. Наша подвеска лезвием назад позволяет мгновенно нанести его без всякой подготовки. А попробуйте проделать это венгерской саблей: получится только в два приёма. И отбить-то удар этой саблей не получится, потому как, вытащив её из ножен, вам придётся довернув кисть, сделать второе движение - на взмах...А спасительная для конного бойца секунда в быстротечном кавалерийском бою уже утеряна и чаще всего - с его же и жизнью...
Состояние их сабель говорит мне о том, что наши западные противники почти уже отказались от холодного оружия, как такового. Не любят его, не умеют им пользоваться. Судя по форме и качеству металла, используются образцы наполеоновских войн. Холодное оружие европейских стран - застыло в этом качестве и не развивается вовсе...
У нас - совсем другое дело. Употребляемая во всей нашей регулярной коннице драгунская шашка образца 1881 года - почти идеальное рубящее клинковое оружие. Все её стати: выверенная кривизна и распределённая по клинку масса, особая заточка, наконец штыковидное двухлезвенное остриё, делают её, при всей схожести внешних форм с иностранными саблями, гораздо более опасным и страшным в рубке оружием. Мы отказались от сабель и палашей после опыта многолетней Кавказской войны. Образцом стала горская шашка.
Черкесы, эти спартанцы Кавказа, называют её "ша шхо", буквально: длинный нож. Мы взяли всё лучшее от неё и усовершенствовали. Наша обыкновенная солдатская шашка делается теперь только из булатной стали и закаливается в расплавленном свинце. Хорошо отточенная, и в руках человека умеющего ею пользоваться, она действительно перерубает шею лошади. И это - не сказки!
Мне рассказывали старинные офицеры в полку, что после принятия на вооружения шашек, вовсе исчезли любители дуэлей на холодном оружии, а до этого их было достаточно в кавалерийской среде. После нескольких отрубленных рук и голов, такой вид сатисфакции быстро стал непопулярным...
Ротмистр умолк на некоторое время, затем сказал: -У австрийцев карабины хороши, приходилось в руках держать?
Иванов кивнул - 8-мм винтовка Манлихера вызывала восхищение: затвор её был с прямолинейным ходом, открывался и закрывался без поворота рукоятки. Патроны при заряжании, закладывались в магазин винтовки вместе с пачкой, которая по мере израсходования патронов, с последним выстрелом, свободно выпадала из магазина. И всё это давало удивительную для данного типа ручного оружия скорострельность.
- Кстати, ротмистр, у вас вижу - Смит-Вессон, откуда такая древность, если мне не изменяет память, уж двадцать лет, как с вооружения снят?
Панаев, заметно польщённый вопросом, даже лицо посветлело, объяснил:
- Это ещё отцовский, всю турецкую вместе с ним на Балканах прошел. Что, вы! Еле выпросил у старика, когда в июле сбор сыграли! Уж прощались на вокзале, мне его отдал. С напутствием беречь, как зеницу ока. Вот вам моё мнение: в кавалерии зря его с вооружения сняли. Калибр крупнее, чем Наган - четырёхлинейный, бой сильный, лошадь с ног сбивает, проверено самолично. Да, как ни странно, и конструкция более совершенна, перезаряжается куда как быстрее, чем нынешний, смотрите:
Он достал из внушительной кобуры длинноствольный револьвер с необычной "шпорой" - упором для среднего пальца на спусковой скобе. Двумя пальцами: большим и указательным потянул застёжку ствола. Револьвер раскрылся наподобие охотничьего ружья, из барабана тут же выскочил стерженёк со звёздочкой на конце и выдвинул из камор барабана шестёрку толстеньких патронов. Панаев объяснил: - видите, это экстрактор, если бы я открыл револьвер порезче, патроны выскочили б и упали. Допустим, я расстреливаю весь барабан, раскрываю, стреляные гильзы выпрыгивают. Я тут же заряжаю, тут удобно, все каморы перед вами, не то, что в нагане - выталкивай стреляные гильзы шомполом по одной. Сколько времени пройдёт, а тут можно перезарядить быстро, почти как автоматический пистолет...
ПЕРЕМЫШЛЬ. В АВСТРИЙСКОМ ТЫЛУ.
Та страна, что могла стать раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвёртый день наступаем,
Мы не ели четыре дня...
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
Меж тем быстро светало, дождь давно закончился и просёлочная дорога, по которой двигался маленький отряд русской кавалерии, порядочно уже просохла. За Саном и почва была совсем другая - под копытами лошадей шелестел мягкий песок. Шли рысью - самым тряским аллюром, но и это обстоятельство нисколько не мешало капитану Иванову размышлять о, как он думал, решающей битве европейской войны, здесь на юго-западе.
Юго-Западный театр представлял собой обширную территорию, включавшую в себя Галицийскую провинцию Австро-Венгрии и часть наших Варшавского и Киевского военных округов, охватывавших Галицию с севера и востока. Наиболее характерной стратегической особенностью Галиции являлось то, что с юга на всём протяжении она отделялась от Венгрии Карпатским хребтом. Только на крайнем севере в районе Кракова она непосредственно примыкала к Австрийской провинции Силезии. В районе этой смычки, сильно суженной Карпатами и рекой Вислой, и лежали наилучшие пути сообщения Галиции с прочей территорией Империи Габсбургов. Здесь проходила чрезвычайно мощная, шедшая от Вены железнодорожная магистраль с провозоспособностью в 48 пар воинских поездов в сутки. Эта основная магистраль, связывающая Галицию с империей, поворачивала от Кракова на восток и шла далее на Тарнов - Перемышль - Львов. Причём её провозоспособность на участке от Тарнова возрастала уже до 63 воинских поездов в сутки. Принимая во внимание, что вследствие запаздывания в сосредоточении своей вооружённой силы, Россия вынуждена была отнести районы развёртывания армий к востоку от реки Вислы, нельзя не увидеть то чрезвычайно стратегическое значение, которое получала для австро-венгров река Сан. На военно-инженерное укрепление этого рубежа и было обращено австро-венгерским генеральным штабом особое внимание. На правом фланге этой оборонительной линии была сооружена крепость Перемышль. Укрепления её состояли из двух линий. Наружный пояс с обводом в 45 вёрст состоял из 16 фортов и 26 укреплений. Внутренняя ограда имела обвод в 15-17 верст. Гарнизон крепости был рассчитан на 40 тысяч бойцов. Сама река была опоясана предмостными укреплениями для защиты от форсирования - вот, пожалуй, и всё, что знал Иванов из академического курса военной географии и знакомства с донесениями разведывательного отделения Главного Управления Генерального Штаба.
Положение Австро-Венгерской армии к 13 сентября было близко к катастрофическому. Противник навис на неё с севера на всём фронте от Вислы до Равы Русской. Прикрывающая наиболее опасное направление от Люблина на Краков 1-я австрийская армия, разбитая и переутомлённая легко могла сдать перед сильными 9-й и 4-й русскими армиями. И тогда остальным австрийским армиям был бы закрыт путь на Краков. При таких условиях им приходилось торопиться уходить, чтобы сохранить остатки армии. При этом отходе австрийцы совершенно не жалели своей материальной части, легко бросая её, чтобы только сохранить кадры войск. Трофеи русской армии были громадны.
Крепость Перемышль была последним препятствием для русской армии перед Карпатскими проходами. Видимо здесь и должно было случиться генеральное сражение, в результате которого австро-венгерская армия, в лучшем для неё случае оказывалась прижатой к Карпатам, в худшем случае ей грозили бы Канны. Русская армия тогда бы открывала себе проходы через Карпаты, а разгром австрийской армии и отход её за Карпаты делали возможным вторжение русской армии в Моравию, а затем и в Верхнюю Силезию. В этом собственно и состоял план русского Генерального Штаба: вывести из строя слабейшего из двух союзников и затем ударить через австрийскую территорию в подбрюшье Германии - Силезский промышленный район.
С целью перерезать железнодорожную магистраль, ведущую от Тарнова в крепость Перемышль и, продвигался сейчас конный отряд под командованием Генерального Штаба капитана Иванова Алексея Николаевича. Ему, как имевшему некоторый, весьма не бесполезный опыт действий во вражеском тылу на Северо-Западном фронте эта ответственная задача была поручена начальником штаба фронта генералом Алексеевым. Пользовавшийся огромным авторитетом и обладавший не менее громадными познаниями в военном деле Алексеев заинтересовался восточно-прусским опытом Иванова, случайно узнав о нём у офицеров штаба. Предложение генерала возглавить набег вызвало у капитана смешанные чувства. Он категорически не считал свой первый опыт в восточно-прусской Мазурии удавшимся. Уничтожение всего лишь одного железнодорожного моста было оплачено слишком дорогой ценой: потерей всей диверсионной команды. Сам чудом оставшийся в живых, Иванов до сих пор ещё не отошёл от горестного впечатления неудачи, о чём честно доложил генералу. Алексеев сквозь пенсне с минуту молча глядел на капитана. Сухопарый, с мягкими чертами, сейчас он скорее походил на кого-то из чеховских героев. Грусть и понимание лились из близоруких глаз его:
-Вот вы как. Профессия наша с вами предполагает много печального. Но ведь долг превыше всего. Не так ли? Я считаю, капитан, что долг вы свой выполнили, предполагаю, что в тех условиях лучше и не могли. Остальные вещи от нас и не зависят. Все обстоятельства в руках Господних. Я так полагаю.
-Что же, если мой опыт, даже и такой, понадобился вам и фронту, я готов, ваше превосходительство.
-Ну, вот и договорились, - Алексеев, словно итожа неприятную часть разговора, встал с кресла и начал расхаживать по маленькому кабинетику, ведя беседу в движении.
Довольно скоро они решили, как использовать имевшийся уже опыт начала войны, дабы исключить очевидные ошибки. В случае Иванова: главным недостатком было то, что команда выполнив задачу, не смогла уйти от преследования, так как была пешей и имела, таким образом, очень небольшую мобильность. Поэтому, значительное удаление - свыше ста вёрст в тыл противника, сыграло в данном случае свою трагическую роль. Алексеев предполагал, что будь у Иванова кавалерийская группа, рейд мог бы закончиться более удачно.
Был, тем не менее, и другой недавний печальный опыт уже на Юго-Западном фронте.
Сводная кавалерийская дивизия, состоящая из Гусарской и Уланской бригад в составе: Гусарская из 17 гусарского Черниговского полка и 18 гусарского Нежинского; Уланская из 16 уланского Новоархангельского и 17 уланского Новомиргородского полков 2-го августа утром перешла границу к северу от Варенжа и легко пробилась через неприятельскую завесу с целью глубоко вторгнуться в Галицию с задачей выяснить какие силы противника сосредотачиваются между Равой Русской и Бугом, а также произвести разрушения на путях сообщений.
Произведённый сводной дивизией набег вглубь территории противника являлся случаем наиболее глубокого вторжения конницы на Юго-Западном фронте. Дивизия действовала вдоль железнодорожной ветки, разрушая на своём пути все железнодорожные станции и мосты. 3-го августа ею с боем были взяты город и станция Рава Русская. Наши потери были ничтожны- 5 убитых, 15-20 раненых. Произведя разрушения на станции Рава Русская, рано утром дивизия пошла на Добросин с целью скрыть своё намерение идти для разрушения моста у Каменки Струмиловой. По секретным сведениям Штаба Киевского военного округа, по обе стороны моста находились земляные блокгаузы, занятые пехотным караулом. Опрос местных жителей показал, что в Каменке Струмиловой расположено около батальона пехоты и два эскадрона. Командир дивизии генерал Драгомиров объявил следующий план нападения: отряд из двух эскадронов Новоархангельских улан при четырёх пулемётах и подрывной команде Гусарской бригады под командованием подпоручика Лермонтова, должен был на рассвете подойти к мосту с юга, овладеть мостом и взорвать его; другой отряд из двух эскадронов гусар был направлен для разрушения железной дороги между Каменкой Струмиловой и Раменовым. Главные силы должны были идти мимо деревни Ботятыче к высоте, лежащей к юго-востоку от Каменки Струмиловой, и здесь выжидать результатов нападения на мост и отхода всех эскадронов и разъездов.
Отряд подпоручика Лермонтова ещё в темноте совершенно неожиданно для противника снял без шума австрийский сторожевой пост в полутора верстах от моста. Когда рассвело, с высоты, за которой скрывался этот отряд, обнаружилось, что сведения штаба Киевского военного округа были преувеличены. На левом берегу Буга никаких блокгаузов нет, а имевшиеся на правом берегу два люнета были обращены фронтом на северо-запад, а тылом, не приспособленным к обороне, к нашему отряду. Лермонтов произвёл усиленное спешивание и, пользуясь неожиданностью своего появления, решительно атаковал мостовой караул. Все четыре пулемёта сразу открыли шквальный огонь по тылу люнетов. Цепи быстрым ходом пошли в атаку. Защитники люнетов правого берега в беспорядке бросились через мост на левый берег и укрылись в глубокой железнодорожной выемке у моста. Со стороны казармы у южной окраины Каменки Струмиловой, находившейся недалеко от моста показались густые цепи австрийцев. Они спешили на помощь к своим. Однако огнём пулемётов они были остановлены. Наши Новоархангельские уланы заняли выемку, и команда гусар-подрывников под начальством поручика Несторенко приступила к разрушению моста. В 6 часов под сильным неприятельским огнём мост был взорван. Каменка Струмилова жужжала, как растревоженный пчелиный рой. Тревожные свистки паровозов и фабричных гудков разрывали воздух...
Однако блестяще выполнивший свою задачу отряд подпоручика Лермонтова оказался в тяжёлом положении. Весь тыл его обстреливался. А из города показались новые части неприятельской пехоты с левого фланга и тыла. Лермонтов послал к начальнику дивизии просить поддержать его огнём, чтобы дать возможность отойти к своим коноводам. Генерал Драгомиров назначил для этой цели три эскадрона Нежинских гусар и три Новомиргородских улан с четырьмя пулемётами. Во главе эскадронов вызвался идти генерал-майор Ванновский, командир Уланской бригады. Вместо того чтобы ограничиться исполнением указанной задачи, он увлёкся преследованием и начал штурмовать казарму. Успевший забаррикадироваться в ней противник открыл из окон и окружающего палисадника сильнейший огонь. Одним из первых выстрелов был убит командир Нежинских гусар полковник Витковский. Сам генерал Ванновский был тяжело ранен в живот. Гусары и уланы залегли у самого палисадника, но не могли двинуться ни вперед, ни назад. С большим трудом при помощи четырёх пулемётов удалось генералу Драгомирову вывести гусар и улан из этого ненужного боя. Отход производился ползком и потребовал более двух часов. В бою у казармы мы потеряли 17 убитых и 50 раненых, в то время как выполнивший основную задачу отряд Лермонтова только 7 раненых. Похоронив убитых и передав очень тяжело раненых в австрийский лазарет, дивизия отошла на Желдец, а затем стала отходить по старому направлению на Туринку. Однако путь оказался перехваченным батальоном неприятельской пехоты с двумя орудиями, прибывшими на подводах из Жолкева. Хотя авангард дивизии и потеснил противника, но заставить его открыть путь не смог. Тогда генерал Драгомиров решил бросить Новоархангельский Уланский полк в конную атаку. Но эта атака, начатая с дистанции более версты и по чрезвычайно тяжёлому грунту не смогла дойти до противника. Полк потерял около 150 человек. 9 августа, чтобы не возвращаться по старому пути, дивизия, наученная горьким опытом, взяла направление на Унув. Следуя большей частью глухими дорогами, без новых встреч с противником, переправилась после полудня через реку Солония близ Унова, а к вечеру перешла нашу государственную границу.
История эта получила большую известность главным образом благодаря судьбе генерала Ванновского. Оставленный по его просьбе в австрийском лазарете в Каменке Струмиловой, он был перевезён австрийцами в ещё не занятый тогда русскими войсками Львов. Там он и скончался во время операции.
Алексеев привел этот пример Иванову, как ещё одну ошибку, несмотря на то, что непосредственный начальник Драгомирова - командующий 5-й армией Плеве оценивал этот опыт, как положительный.
-С моей точки зрения, капитан, тут вот в чём дело: легко вооружённая кавалерийская дивизия (артиллерии у Драгомирова не было) в отрыве от пехоты не должна была ввязываться в бои с противником, превосходящим её силами. Германцы правы, придавая своим конным дивизиям артиллерию и пехоту. При нынешнем оружии - пулемётах и скорострельной полевой артиллерии, только такие, я бы сказал, тяжёлые кавалерийские дивизии имеют достаточную устойчивость. Хотя конная дивизия по числу бойцов равна всего лишь батальону пехоты, ее, по-моему, было слишком много для выполнения данной боевой задачи - блокирования железнодорожных перевозок австрийцев на сравнительно небольшом участке. Для подрыва моста, как мы видим, хватает и небольшого конного отряда.
Разговор был закончен на том, что Иванову для предстоящего дела предстоит подыскать побывавшую в деле конно-сапёрную подрывную команду. Всего же для предстоящей диверсии, предполагалось использовать не более полуэскадрона кавалеристов.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ В ПУТИ.
ВОЛЬТИЖИРОВКА ПО-ФРАНЦУЗСКИ.
Эта встреча, происшедшая всего неделю назад, имела далеко идущие последствия для судеб двух офицеров, едущих сейчас, почти касаясь друг друга, по отличной шоссированной дороге, на которую они недавно свернули с просёлка. В передвижении по этому шоссе была большая доля риска, но Иванов решил, что возможность пройти значительный участок с большой скоростью и без помех важнее. Утро было ранее, дорога ещё не просохла от ночного дождя, и три десятка лошадей не поднимали обычного в таких случаях далеко заметного пылевого облака. Без помех проскакали около десяти вёрст, что уже было большой удачей в прифронтовой полосе, и капитан надеялся до восхода солнца преодолеть не меньше. Но что-то уже случилось: в сизой утренней дымке к ним навстречу намётом скакал казак из головного походного охранения.
-Разъезд, - задыхаясь, докладывал забайкалец в фуражке с жёлтым околышем, - десять человек, идут рысью навстречу, в версте от головного дозора.
Капитан взглянул на Панаева: тому уж видно не терпелось - напружинился весь, заерзал в седле, молящим взором глядел на него: - Мол, пусти, отдай приказание...
Всё это Иванов прочитал в глазах ротмистра и дал совсем другой приказ: - Пускай проедут с Богом, всем в лес!
Перепрыгнув через дождевой канал идущий по обочине шоссе, кавалеристы спешно двинулись к опушке - то ли леса, то ли посаженной людскими руками рощи. Но скрыться не получилось. До близкой чащи оставалось не более десяти саженей, когда трескотня недалёких выстрелов заставила капитана натянуть повод и оглянуться назад.
Из-за поворота дороги в полуверсте от них пулей вылетела маленькая лохматая лошадёнка. Это был второй дозорный. За лошадкой и почти невидимым на её спине, низко прильнувшим к шее лошади всадником, гнались. Красавцы-кони австро-венгров нагоняли маленькую монгольскую лошадь с неотвратимостью стаи борзых.
-Сейчас вот догонят, - прокомментировал остановившийся рядом ротмистр тусклым, осипшим от волнения голосом.
Видно и преследуемый казак понял это. Его лошадь стала терять скорость, он разворачивал её навстречу врагам. Австрийские кавалеристы озадаченные этим маневром, тоже стали придерживать своих коней. Часть из них окружили казака. Задние же, стиснутые узким в этом месте шоссе с крутой обочиной, толпились и напирали. Складывалось впечатление, что австрийцы, ошеломлённые таким поведением русского, не знают, как им дальше поступить. Ближайшие к нему вдруг расступились, отпрянув внезапно, и подали назад. Иванов видел сквозь конную толпу, поднятую над головой руку казака, быстро вращающую за ремённую петлю пику. Всё походило на сцену из гоголевского "Вия". Очерчиваемый острым наконечником пики магический круг был непроходим для австрийских гусар. Понукаемые своими всадниками, венгерские лошади, пытавшиеся войти в этот круг, получив пикой по ушам, взбрыкивая, задами выпирали из окружения, усиливая и без того нелепую сумятицу и неразбериху на узкой дороге.
-Где он такому научился, - мелькнуло у Иванова.
Об этом приёме, существующем во французской кавалерии, он читал когда-то давно, будучи ещё юнкером. И с тех пор ничего подобного не слышать, не видеть ему не доводилось.
Меж тем, нарядные венгры в синих мундирах и красных рейтузах-чакчирах толпились по-прежнему вокруг забайкальца, не зная, что предпринять. Занятые казаком, они не замечали на фоне леса одетых в защитное русских кавалеристов всего лишь в ста саженях от них. Наконец, командиру их видимо надоело, последовала гортанная команда. Один из гонведов вытащил из приседельного кобура карабин, выстрелил монголке в голову. Лошадка рухнула, как подкошенная, примяв собой и всадника
Капитан, стряхнув странную оторопь, продолжавшуюся те несколько секунд, пока происходили события на дороге с нагнанным венграми казаком, посмотрел на Панаева. Тот, поняв этот взгляд, как долгожданный приказ, ударил шпорами. Понеслись. Молча, словно сговорившись, казаки и гусары, зажав подмышками пики, быстро приближались к дороге. Иванов несколько отстал, и когда он подскакал к обочине, свалка уже началась. Ротмистр одним из первых врубившийся в толпу венгров, совсем исчез из поля зрения Иванова, затерявшись среди синих мундиров. Противник слишком поздно заметил русских и не смог оказать достойного сопротивления. Некоторые сразу же оказались выбитыми из седёл пиками казаков. И теперь корчились, умирая под копытами. Взвизгнула сталь о сталь. Пошла бешеная, жестокая рубка. Казаки били на выдохе, издавая характерный хрясткий звук, словно рубщики туш в мясной лавке. Было видно, что австрийцы совершенно не умеют рубить. Они делали своими палашами только " защиту" от пик и шашек и не могли ничего сделать от ударов казаков, которые рубили их от шеи до поясницы вдоль. В секунды всё было кончено. Лишь двое гонведов чудом вырвавшись из смертельного круга, стремительно уходили от преследовавших по пятам русских. Чистокровные их, английской породы кони спасали им жизни, развив немыслимую для русской строевой лошади скорость. Ротмистр пытавшийся догнать беглецов вместе с четырьмя забайкальцами, вскоре поняв невозможность этой затеи, повернул назад, подъехал к Иванову.
-Всех бы порубили, да меховой ментик их никак не прорубишь, так и завязает в нём шашка. Пока догадались рубить в лицо, эти двое уж ускакали.
-А эти двое, - капитан указал на рядом лежащие тела в синих мундирах, разрубленные, действительно от ключицы до поясного ремня. У одного, эта часть тела была совершенно отделена от корпуса. Страшное зрелище.
-Этих левша рубил, ментик у венгров, смотрите - на левом плече закреплён, специально под удар справа. А у этих правое плечо вместе с рукой срезано, по диагонали к талии. Это кто ж у нас мастер такой? Ильин, кто этих рубанул?- спрашивал ротмистр у бородатого урядника забайкальцев.
-Мальцев, ваше благородие.
-Мальцев, ты левша?
-Так точно.
-Ну вот,- удовлетворённый Панаев моргнул, словно песчинка попала в глаз.
БИВАЧНЫЕ БЕСЕДЫ.
Вызволили из-под убитой лошади геройского забайкальца. Тот, здорово примятый, сначала был без чувств, его побили по щекам, потёрли виски. Пришёл в себя, лишь жаловался на боль в груди. Рёбра у него, судя по всему, целыми остались не все.
Казаки стали ловить австрийских лошадей, оставшихся без хозяев. Сумели поймать лишь четырёх, остальные, пользуясь неожиданной свободой, ускакали по следу сумевших уйти венгров. Но и это пополнение конского состава было очень кстати. Иванову подвели гнедую, осёдланную красивым спортивным седлом жёлтой кожи. Лошадь была явно офицерская - вся сбруя новёхонькая, к седлу приторочена полевая сумка и в кожаном же чехле серебряная баклага с каким-то недурным напитком, сейчас же испробованным ротмистром и давшим о его качестве весьма положительный отзыв. Капитан пересел на кобылку, вернув жеребца его хозяину, посовещавшись с Панаевым решили от греха уйти лесом. Дороги на сегодня для них были закрыты.
Углубившись в лес, Иванов решил дать людям и лошадям отдых, выставив дозоры, встали на небольшой живописной поляне. Утреннее солнце к десяти часам начало пригревать совсем не по-осеннему. Казаки, с гусарами отзавтракав чем, Бог послал, теперь полёживали, грели бока, часть уже и спали. Мирную идиллию дополняли пощипывающие густую траву лошади под присмотром коноводов.
Капитан, нехотя поковыряв порционную жестянку с гуляшом и отказавшись от венгерского, которым целиком завладел теперь Панаев, валялся под кустом, листал документы найденные в трофейной офицерской сумке и вёл досужие разговоры с всё более и более веселеющим ротмистром. Документы принадлежали некому лейтенанту Ковачу из 4-й австро-венгерской кавалерийской дивизии, исполнявшей роль "завесы" здесь на правом берегу реки Сан, при посредстве которой противник скрывал истинные контуры группировки своих главных сил у Перемышля. Услышав о четвёртой кавалерийской дивизии врага, Панаев оживился:
-Старые мои знакомцы. Под Зборовым довелось встретиться во встречном бою в начале августа. Командовал ею тогда, как мы впоследствии узнали от пленных, генерал Заремба, судя по фамилии из поляков. Потом уже мы с братьями-славянами всё чаще стали в боях встречаться. Слышали, капитан о "соколах Пилсудского"? Иванов, разумеется, слышал, да и читал об этих польских формированиях, созданных при непосредственной поддержке австрийского Генерального штаба, в сводках разведывательного отдела фронта.
-То, что он поляк, ещё ничего не говорит, ротмистр. Мало ли поляков на русской службе. Возьмите генерала Лечицкого - с низшим военным образованием, он провёл всю свою службу в строю. Составил себе выдающееся имя, как командир полка в войне с Японией, после чего быстро повышался в командных должностях, занимая перед этой войной уже пост командующего войсками округа. Сильный волей, большой практик, знаток войск, Лечицкий упорным трудом развил свой военный кругозор. Он всегда с честью вместе со своей армией справляется с возлагаемыми на него задачами.
-Трудно мне с вами генштабистами, на всё-то у вас есть ответ. Ну, а как же они в плен так охотно сдаются, поляки?
Правда в словах Панаева была, процент сдавшихся поляков по отношению к другим славянским народностям, действительно был велик. Столько сдавались только евреи. Видимо и те, и другие крепко ненавидели Российское государство, было, видать, за что.
-Ротмистр, вы, было, начали об этой кавалерийской дивизии, - перевёл разговор Иванов.
-Да, - прихлебнув очередной раз из серебряной баклаги, встрепенулся Панаев. - Вот слушайте: было это, дай Бог памяти, к северу от Зборова, кажется 8-го августа. Тогда 10-я кавалерийская дивизия пробивала "завесу" австрийцев. Вам ли не знать, что это и является исключительной стратегической задачей для конницы. Так вот, начальник дивизии граф Келлер со своими главными силами: двумя эскадронами Новгородских драгун, тремя Одесских улан, эскадроном Ингерманландских гусар, дивизионной конно-сапёрной командой и конвоем самого Келлера из взвода Оренбургских казаков поднимались по склону возвышения холма. Надо сказать, капитан, что местность у Зборова чрезвычайно холмистая и обзор был очень невелик. Столкнулись мы с австрийцами совершенно неожиданно, думаю, с их стороны было тоже самое. Ну и вот: поднялись мы на холм, смотрим-на обратном склоне, в полуверсте австрийская конница в сомкнутом строю. Они сейчас же двинулись в атаку. Келлер немедля послал приказание атаковать и трубить сигналы "поход" и по "переднему уступу".
-Как синие васильки спускались по зелёному полю линия за линией, цепь за цепью голубые австрийские гусары. Картина, капитан, была весьма живописная, сейчас вспоминаю её, как полотно одного из лучших наших художников - баталистов. Они шли по крутому косогору вниз, а навстречу им неслись Ингерманландские гусары и Оренбургские казаки. Вблизи перегиба местности произошёл "шок". Слово это английское, означает примерно тоже, что и наше "сшибка". В кавалерийском деле оно обозначает встречное конное столкновение. И гусар и казаков было так мало, что всё поле было, синим, лишь кое-где среди синих мундиров жёлто-серыми точками мелькали наши гусары и казаки. Они были совершенно поглощены и окружены австрийцами, но они рубили и кололи так, как их учил в мирное время генерал Келлер: вперёд, назад, направо-налево.
-Кстати, - отвлёкся Панаев, - вы владеете холодным оружием, шашкой? Ну, стыдно, вам, я вас научу. Приёму, что обучали в 10-й дивизии научиться вам надо, мало-ль пригодится. Вот, смотрите:- он вскочил на ноги. - Это придумано именно для боя в окружении врагов, при численном их приимуществе. - Ротмистр обнажил шашку. - На полном скаку вы врезаетесь в конный строй врага. Первая цель-противник перед вами. Ему же ваш первый удар. - Свистнула, рассекая воздух, отточенная сталь.- Затем, вы уже среди толпы вражеских всадников. Сзади вам могут, по всей вероятности нанести удар. Глаз у вас на затылке не имеется, тыл не защищён. Поэтому, сразу же мах шашкой назад, отбиваете удар вам в спину. Ну, затем если вы не левша, рубите направо, потом, соответственно, в противоположную сторону. - Он показал. Шашка замелькала в его руке с неестественной быстротой, делая в воздухе сложный пируэт. - Ясно? Тут как в танце, для начала можно считать про себя: раз, два, три, четыре.
-Да, понятно, попробую как нибудь, однако вы снова отвлекаетесь, продолжайте.
-Хорошо, далее. Наш фронт был прорван австрийцами в центре, но находившиеся уступом на нашем левом фланге, два эскадрона Ингерманландских гусар под командованием ротмистра Барбовича, ударили в правый фланг и в тыл австрийскому драгунскому полку и решили бой в нашу пользу. Этот фланговый удар был продолжен прибывшей по собственной инициативе, сотней Оренбургского полка под началом есаула Полозова. К концу боя подошли к месту столкновения ещё три эскадрона Новгородских драгун и один эскадрон Одесских улан, оставленных графом Келлером в начале боя на другом участке района действий дивизии. Таким образом, в самом конном шоке с нашей стороны участвовало чуть больше семи эскадронов. Почти такие же силы-6 эскадронов пришли на выручку. - Сам погибай, а товарища выручай - не мертвые слова в полках русской армии...
-Я всю баталию находился при Келлере, самому махать шашкой тогда не довелось, но картину эту запомнил на всю жизнь. Представляете: конные группы сближаются, сшиблись, разошлись. Снова. По мере того, как сходились и расходились эти группы, всё больше и больше было поверженных австрийцев и яснее на поле становились серые русские. И австрийцы не выдержали этого избиения, стали отходить назад, преследуемые гусарами. Новая волна австрийцев спускается с холмов, но им во фланг на маленьких лошадках несётся дружная лава оренбуржцев. "Мы хотели уже повернуть,- рассказывали потом казаки, - но наши монголки, как пошли в карьер, их не свернёшь, мы и понеслись".
-Как может быть это, капитан, чтобы вчетверо сильнейшая численно, прекрасная своими лошадьми, воспитанная в рыцарском духе австрийская конница, так просто и беспощадно уничтожалась российской кавалерией и русскими казаками, часто сидящими на маленьких безвершковых и беспородных лошадках?
Разгром был полный. Потеряв все свои пушки, зарядные ящики, пулемёты, бросив своих раненых, оставив 200 человек пленными, части 4-й австро-венгерской кавалерийской дивизии быстро уходили назад. Окончание боя совпало с полным солнечным затмением. Поле только, что закончившейся конной схватки представляла собой жуткую картину: закрытое жёлтой пеленой солнце тускло светило. Столбы пыли, перевитые жёлтыми лучами солнца, мрачными тенями носились по полю. На жёлтом ковре недавно сжатой пшеницы красными и голубыми пятнами лежали убитые и раненые австрийцы. Между ними, значительно реже, попадались серо-жёлтые пятна - тела погибших и раненых русских. По полю носятся обезумевшие от страха и потерявшие всадников кони...
Панаев замолчал, задумавшись. Некоторое время не произнёс ни слова. Казалось в мыслях своих он опять там, на поле битвы под Зборовым восьмого августа...
СКАЧКА В ЧИСТОМ ПОЛЕ.
Посланные Ивановым для разведки разъезды вернулись лишь к полудню. Казаки донесли: австрийские кавалеристы мечутся по окружавшим лес дорогам, - ищут, стал быть, но в лес не суются, опасаются. Ещё через полчаса подъехал гусар из боевого охранения, стоящего ближе всего к шоссе на котором произошла стычка, доложил: к шоссе подошла пехота, не менее роты, по всему видно, что не простые, им на заставе показалось, что - егеря. Развернулись цепью, начинают прочёску леса. Иванов поднял людей, послал снять охранение по всему периметру. Минут через двадцать все были в сборе. Пустив впереди дозор, срочно стали выбираться по почти совсем заросшей лесной дороге.
Ехали осторожно, через два часа деревья стали реже, пошли просветы, поляны, вскоре уткнулись в стоящих на опушке среди редкого кустарника дозорных. Иванов подъехал к казакам, наблюдавшим за полем впереди:
-Что там?
-Ваше благородие, кажись никого.
Приблизился Панаев. Раздвинул своим жеребцом лошадей дозорных, вклинился в разговор:
-Капитан, надо двигать вперёд. Только что казачишка из арьергардного охранения прискакал, говорит, идут по следу австрийцы, уже близко.
Выбора не было, вышли из леса - впереди обширное скошенное поле, гладкое, без холмов. Взводной колонной поскакали на рысях. Через версту забрезжило впереди: неопределённо-тёмное, то ли постройки, то ли ещё что-то.
Громовой, раскатистый удар сверху. В сером, собирающемся к дождю небе, расплывалась красновато-розовая вспышка разрыва. Сейчас же, ещё один. Со звуком, похожим на внезапный ливень, только быстрее, зашуршали шрапнельные пули.
-Слава Богу, разрывы высокие, кажется, никого не задело, - отчаянно закрутил головой, считая людей капитан. Он взглянул на ротмистра: у того уже выхвачена из ножен шашка, вертит ею над головой, подаёт знак развернуться в линию.
-Вот, что значит опытный народ, мигом сообразили, все увидели сигнал кавалерийского командира и рассыпались в секунду лавой. Короткая команда: отряд, взяв интервал между всадниками, намётом рванул к попыхивающим дымками строениям.
-Скорость, наше спасение, капитан, быстрота.- С перерывами, задыхаясь, кричал, охаживая по бокам своего гнедого, Панаев.
Они скакали рядом. Трофейная англичанка Иванова стелилась над скошенной стернёй, как птица, без труда вынося его в голову атакующих. Жеребец ротмистра еле поспевал за ней, истязаемый и шпорами и ножнами шашки.
Облачка красноватого дыма вспыхивают в небе всё чаще, всё ближе смертельный треск рвущейся шрапнели. Разрывы рисовали на фоне тёмного неба два дымных растекающихся в стороны эллипса, и эти знаки дали капитану Иванову неопределённую, зыбкую, как эти дымы надежду.
-Бьют двумя орудиями, очередями, на одном прицеле, с одной установкой трубки, - подумал он.
- Вот откуда эти два дымовых круга. Пока прицел короток и разрыв высокий. Если их артиллерийский офицер наблюдает, а он должен видеть это и руководить полубатареей, сейчас переменят и прицел и трубку.
Мысль эта полсекунды металась в голове Иванова, вырвалась утробным рёвом: "Наддай!". Он оглянулся со страхом. Казаки бешено стегали плетьми своих мохноногих лошадок, те неслись, с чрезвычайной быстротой перебирая короткими ножками, у многих морды были уже в пене. Было видно: что все теперь уж, через полтора месяца после начала войны, много понимают в артиллерийском огне. Как можно скорее пытаются приблизиться к вражеской батарее, надеясь вырваться из прицелов австрийцев за счёт бешеного аллюра. До австрийских пушек оставалось не более полуверсты.
Захлопало позади. Капитан вновь оглянулся, теперь уже со злым торжеством: с прицелом опять австрийцы ошиблись - разрывы почти у земли, но сзади, далеко сзади!
Вот уже и видны две стоящие посреди каких-то построек, почти колесом к колесу, австрийские пушки. Вокруг орудий - бешеная суета. Иванов и с такого расстояния видел, как к правой от него пушке несколько человек бегом подкатывают зелёный зарядный ящик на огромных, как у туркестанской арбы колёсах. Видимо, у австрийцев заканчивались сейчас снаряды. Ещё один зарядный ящик, уже расстрелянный, стоял тут же у орудий, задрав к небу пару своих длинных оглобель.
Пушки ударили снова. Два чёрных фонтана земли, вместе с дымом выстрелов стремительно полетели навстречу эскадрону. Затем, через долю секунды, дуплетом - рвущий барабанные перепонки разрыв гранат. С воем осколки пронеслись в нескольких дюймах над головой, окатив капитана горячей воздушной волной: будто мимо промчал на всех парах сверхбыстрый экспресс. - Что же это?- неслось в разгорячённом сознании. Через мгновение холодный рассудок его уже разрешил: - у австрийцев совсем не осталось шрапнели, да и времени их установщикам трубок поставить взрыватели "на картечь" - нет. Стреляют на удар - в артиллерии этот приём называется "камуфлет". Пущенная почти в землю граната, отскакивает подобно камешку от воды в детской игре, и разрывается в сажени-двух от земли, образуя в воздухе массу смертельных осколков. Подобный фокус требует безукоризненного исполнения и мастерства. Снаряд должен именно приложиться к земле, чтобы сработал от удара его взрыватель и уйти свечой вверх, чтобы взорваться там, а не зарывшись в землю, где большинство осколков так и не выйдут на земную поверхность, поразив лишь безобидных дождевых червей.
-Что наши?- Иванов оглянулся по флангам лавы, уже обтекающей австрийские пушки. Залп, к счастью, задел лишь немногих - билась в последних муках сбитая взрывом монголка справа, ещё одна лошадь, с сорванным седлом, без хозяина, волочила это подпрыгивающее на кочках седло по полю. Снаряды вновь пробороздили высоким фонтаном чернозём и взорвались теперь уже совсем мимо цели.
Это была агония австрийского артиллерийского взвода - на позицию ворвались разом. Казаки с диким, парализующим волю к сопротивлению гиканьем, гусары под предводительством Панаева напротив - молча. Но и те, и другие сразу же преступили к своей страшной работе. Артиллерийская прислуга была порублена тут же у орудий, за разбегающимися австрийцами погнались с пиками. Настигая, прикалывали и, выдернув наконечник из очередной жертвы, искали новую. Казаки буквально выковыривали солдат в серых кепи из свежевырытых окопов пиками, словно "щурили" строгой осоловевшую весеннюю рыбу. Избиение продолжалось не более пяти минут.
Иванов, опустив поводья, объезжая лежащие в разнообразных позах тела, медленно кружил по двору небольшого поместья. Впереди орудий - земля как бы вспахана снарядами, пущенными на удар. У самих пушек прислуга лежала даже группами. Он подъехал к одному из орудий. Кобыла всхрапнула и дальше не пошла. Тут все погибли, пытаясь сделать последний выстрел: лицом вниз, крепко сжимая в побелевшей руке ременный повод спуска, у колеса пушки лежит австрийский фейрверкер. У хобота орудия, в позе зародыша - заряжающий. И мёртвый он не расстаётся с лежащим под его почти отрубленной рукой снарядным патроном. Все они, как один, исполнили до конца свой долг, пока шашка казака не прекратила их работы. Невдалеке у стога соломы лежали четыре артиллерийских офицера, тут же их бинокли и артиллерийские дальномерные трубы.
Негромкий свист заставил его оглянуться. Это Панаев зовёт, машет рукой, возбуждён, хочет что-то показать. Он повернул кобылу и стал подъезжать к ротмистру. Тот соскочил с жеребца, наклонился над лежащим телом, шарит по карманам убитого.
- Ротмистр, вы?!...
-Смотрите, Иванов!
У насыпанного зачем-то небольшого земляного кургана, сражённый в голову пикой, лежал могучего телосложения, ещё молодой и красивый генерал. Панаев протянул капитану найденный в кармане его кителя, с австрийским двухглавым орлом твёрдо-картонный документ. Капитан взглянул, поднял на ротмистра глаза:
- Это начальник 10-й австро-венгерской пехотной дивизии Иосиф Родзиковский.
- Лучшая смерть - на острие копья, как говорят магометане...
- Опять поляк, - выругался Панаев.
-Да, опять.
-Дела...
Привели двоих пленных австрийцев. Сразу же прояснилось: в поместье был штаб дивизии. Бывает на войне и не такое - не повезло генералу Родзиковскому. Кто ж знал, что, спасаясь от преследователей, русский диверсионный отряд разгромит их собственный штаб.
Иванов напряжённо раздумывал:- В случившемся было две крайних стороны. Преследователи, потеряв теперь управление дивизии, некоторое время будут в замешательстве. Во всяком случае, капитану хотелось на это надеяться. С другой стороны, противник, обозлённый гибелью высшего начальника, будет продолжать поиск отряда с удвоенной силой.
Он подозвал Панаева: - собирайте людей, поите лошадей, если остыли уже, надо спешить пока не поздно. Смотрю, казачки там уже поместье потрошат, мародёрство прошу прекратить, подтяните их, как вы умеете. Выполняйте.
Ротмистр ринулся к постройкам и вскоре его зычный тенор, сдобренный изрядной порцией нецензурщины, надолго повис в воздухе. Через пару минут порядок был наведён: кавалеристы, чинно выстроившись у колодезного журавля, наполняли походные брезентовые вёдра и бегом неслись к коноводам, чтобы утолить жажду своих боевых бессловесных товарищей.
-По коням!- через минуту на галицийском хуторе стало тихо. Лишь поднимающийся ветер
гонял по квадратному двору машинописные листы из разгромленного штаба, да теребил
прядь светлых выпачканных кровью волос на голове мертвеца в генеральском кителе.
ПРИЕХАЛИ.
Вкрадчиво, как бывает в этих краях в конце сентября, наступил серенький вечер. Вновь закрапал, шелестя, мелкий дождик. Пробираясь сквозь кусты ракитника густо растущего вдоль железнодорожной полосы, все уже были вдоволь мокры, лошади время от времени фыркая, встряхивали крупами, сбрасывая с боков накопившуюся влагу. Иванов вёл отряд, время от времени останавливаясь, ожидая вестей от идущего впереди дозора, замирая на месте, когда мимо на всех парах проносился очередной состав. Австрийцы, судя по всему, уже многому научились у своего железного союзника. Эшелоны шли с интервалом менее получаса.
- Почти как у немцев, - подумал Иванов, - их школа. И не мудрено - русская армия уже у порога Карпатских ворот. Группа Брусилова (3-я, 8-я и Блокадная армии) менее чем в ста верстах от Перемышля. Стальные жилы железнодорожных путей империи Габсбургов напряжены теперь до предела. Австрийцы спешат, лихорадочно перебрасывая подкрепления и огневые припасы, надеясь задержать русских именно здесь в подготавливаемой десятилетиями ловушке.
Перемышльская крепость, а вернее оборонительная крепостная система - самая современная в инженерном отношении была и задумана как западня для русской армии. Первый пояс укреплений состоял из 16-ти железобетонных отдельно стоящих фортов - огромных новейших укреплений, вооружённых отличными крупнокалиберными орудиями Шкода, не уступавшими по своим характеристикам новейшим германским. 26 более старых укреплений между фортами вместе образовывали периметр обороны в 45 вёрст. Пробивая который в одном месте, русская армия оказывалась бы уже перед новым препятствием - более плотным, но и более сильным укреплённым кольцом с наружным обводом в 17 вёрст. То есть буквально: между молотом и наковальней, так как взять все наружные форты и укрепления разом, одномоментно, не смогла бы не одна армия в мире. Даже несколько оставшихся незанятых укреплений станут бить в спину, прорвавшимся сквозь первый пояс войскам, делая невозможным штурм внутреннего обвода. А русская осадная артиллерия - чугунные крупповские мортиры изготовления 70-х годов прошлого века, из-за своей малой дальности достать до второго пояса укреплений не могли. Австрийцы небезосновательно надеялись устроить у Перемышля обильное кровопускание русской армии, не дав прорваться дальше предмостных укреплений реки Сан, разбив основную русскую силу здесь. Навсегда исключив прорыв противника за Карпатский хребет в Венгерские долины.
Иванов знал, что к 23 сентября русская 3-я армия готова была закончить обложение Перемышля. Для чего 21-й и 11-й корпуса должны были переправиться через Сан в районе Радымно и Барег и охватить, одновременно с наступлением 5-й армии, крепость с севера. 9-й корпус укрепляется восточнее крепости на линии Старжава - Балицы, 10-й корпус - южнее этой линии охватывает Перемышль. Оставшийся участок обложения должен быть занят кавалерией.
- Сегодня 18-е число, форсирование Сана назначено на 20-е. Австрийская разведка далеко не так глупа, как нам бы хотелось. Еврейское население Галиции - главный агентурный резерв австрийского генерального штаба бесперебойно поставляет стратегическую информацию в Вену. В том, что австрийцы хорошо осведомлены о предстоящей русской операции, у капитана Иванова не было никаких сомнений. Приготовление к форсированию водного рубежа тремя армиями, как и пресловутое "шило в мешке" не утаить, несмотря на принятые строжайшие меры. До выселения всех евреев из прифронтовой полосы не могло дойти, по причине опасения быть обвинёнными в "русском антисемитизме" и тому подобном. Австрийцы же наращивают переброску подкреплений к Сану...- Прервал ротмистр ехавший впереди. Поставил своего жеребца посреди дороги, загородив Иванову путь.
- Задумались, капитан?
-Что случилось?
-Приехали.
-В самом деле?
- Да. Передали только что с головного дозора - виден мост. В версте.
Иванов полчаса, как глядевший в трёхвёрстку, не поверил.
-Неужто, так скоро?
-Сами поглядим? - ротмистр тронул гнедого шагом, не оглядываясь на капитана, стал пробираться вперёд.
Иванов слегка кольнул шпорой рыжую англичанку в бок. Та, оглянулась. Влажный огромный глаз косился недоуменно - не привыкла, видать, к подобному обращению. Осторожно подымая стройные ноги, пошла за жеребцом Панаева. Через пять минут они уткнулись в дозор, в кустах на краю заросшей мелким березняком балки. Отсюда открывался широкий обзор на лежащую в двухстах саженях двухколейную железнодорожную колею, упиравшуюся в перевёрнутую книзу железную трапецию моста.