Денисов Юрий Юрьевич : другие произведения.

Меч и роза

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  Если ты хочешь любить меня,
  Полюби и мою тень,
  Открой для неё свою дверь
  И впусти её в дом.
  Тонкая, длинная, чёрная тварь
  Прилипла к моим ногам.
  Она ненавидит свет,
  Но без света её нет...
  
  Если ты хочешь,
  Сделай белой мою тень.
  Если ты можешь,
  Сделай белой мою тень.
  Кто же, кто ещё, кроме тебя?
  Кто же, кто ещё, если не ты?
  
  Если ты хочешь любить меня,
  Приготовь для неё кров.
  Слова её все - ложь,
  Но это мои слова.
  От долгих ночных бесед
  Под утро болит голова.
  Слёзы падают в чай,
  Но чай нам горек без слёз...
  
  Nautilus Pompilius. Кто ещё...
  
  
  All you need is love.
  
  Джон Леннон
  
  
  Человек - не актёр, играющий в драме, он - сама драма.
  
  Генри Миллер
  
  
  Часть 1
  
  Сентябрь 2010 года
  
  
  
  Просто некоторые старятся раньше, чем успевают начать взрослеть.
  
  Борис Гребенщиков
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 1.
  
   Друзей очерчивая круг,
  Не раскрывайте всем объятья:
  Порой размах широкий рук
  Весьма удобен для распятья.
  
  Г.Фрумкер
  
  
  
   Мы часто смеялись над ним, и я согласен, что он иногда был довольно смешон; но я знаю, над чем и почему люди смеются. Впервые я увидел его на happy birthday party, которую устраивала Аня Смирнова и на которую идти не очень-то и хотелось, но Кудряшов, собака, с утра доканывал, вцепился клещом, выпил всю кровушку, как только он один умеет.
   Тот год запомнился аномально жарким летом, когда асфальт плавился и мягко поддавался под ногами, и "сердечники" отдавали Богу душу, если можно так выразиться, с опережением графика; а также серией шокирующих убийств, нагнавших страху на жителей Новгорода. Некто убивал женщин, преимущественно одиноких, в их собственных квартирах. Следов взлома, борьбы и насилия не обнаруживалось. Дамы впускали своего губителя сами, может быть, даже хорошо и давно его знали. Если же убийца знакомился с ними незадолго до осуществления своих злокозненных намерений, он, вероятно, обладал сильным обаянием и умением втираться в доверие, а также располагающей наружностью. Картина вырисовывалась такая: они приглашали его домой, пили принесённое им вино (он подмешивал медленно действующее снотворное - фенобарбитал или раствор геминейрина), а некоторое время спустя коварный обольститель, воспользовавшись ножом с кухни хозяйки - и надев предварительно перчатки, разумеется - наносил несколько ударов в живот полусонной или уже уснувшей партнёрше, после чего уродовал лицо (подробности опустим). До сих пор его дела продвигались весьма успешно. Однажды он умудрился отправить в лучший мир сразу двух закадычных подружек, и в этот раз замужних. Всего жертв насчитывалось восемь. Правда, вследствие огласки потенциальные пассии стали осторожнее, и предполагалось, что ему больше не удастся порезвиться в столь комфортной, тёплой, домашней обстановке. Все напряжённо ожидали, что он начнёт набрасываться на женщин прямо на улице. Поговаривали даже о введении комендантского часа. Но пока этого не произошло, и 10 сентября я рассчитывал на "продолжение банкета" и ночное веселье. Кудряшов уломал-таки меня пойти с ним на день рождения своей одногруппницы Ани Смирновой, намекнув при этом, что хозяйка торжества очень хочет со мной познакомиться.
   - Что, прямо так и сказала? - скептически изогнул я бровь.
  - Не прямо, конечно! Меня пригласила и невинно так предложила: "Хочешь, друга своего приведи, если он сам не откажется придти...".
   - А, ну раз невинно предложила, то ладно тогда, сходим, поглядим...
   - Вообще-то у неё есть парень, хотя не всех твоих...знакомых это остановило. И его на вечеринке не будет, не помню уже почему...но всё-таки.
   - Сейчас у всех кто-то есть, - философски заметил я. - У каждого кто-то должен быть. В виде обязательного аксессуара, так сказать. Так что за фрукт?
   - Она с Валеркой ходит... фамилию забыл... с философского факультета.
   -У тебя память как решето, только мука и просеивается... Философ... Тогда действительно лучше не связываться.
  - Вот именно. Философы - самые отмороженные...после юристов, конечно, хе-хе-хе...У него тачка крутая, бабло всегда есть. Да и в общем она вроде не из таких.
   - Раз так, - усмехнулся я. - Не буду разрушать священный союз двух сердец. А что, большая туса будет?
   - Человек десять-пятнадцать. Главное, у неё четырёхкомнатная квартира, родоки в отъезде - короче, классика.
   - Короче, я пойду.
   И вот около четырёх я лежал на кровати в его квартире на Оловянке, напротив клуба "Садко", которую он снимал со своей девушкой Машей (при том что за ним ещё числилась комната в общаге на Парковой), закинув ноги в ботинках на спинку, потягивая пиво из его холодильника и лениво щёлкая пультом телевизора, пока этот придурок крутился у зеркала, примеривая рубашки одну другой шёлковее, не в силах выбрать наиболее подходящую для столь торжественного случая.
   - Давай ты быстрее, тормоз! - прикрикнул я на него. - Опоздаем же!
   - Анька сказала подходить к семи, - возразил он.
  - А ты пораскинь мозгами, хотя я и понимаю, что для тебя это проблема: если подходить к семи, значит, соберутся уже к пяти.
   - Точно! - хлопнул он себя по лбу. - Всё! Полундра! Мобилизация! - он заметался по комнате, на бегу стягивая рубашку. - "Лёха, у нас труп, возможно криминал! По коням!"...Ой, ёёёё!..- он в ужасе вцепился себе в волосы, бросив ещё один беглый взгляд в зеркало - Тысяча чертей, я же небрит!
   Он как будто совершил сие важное открытие только теперь. Я возвёл глаза к потолку:
   - О не-е-ет...
   -Да-а, детка, да-а... - он достал из тумбочки бритвенные принадлежности и быстренько разложил на полочке под зеркалом. - Пора бриться, Фабрицио!!!
   Он намазывал лицо кремом, мурлыча под нос какой-то мотивчик. Я выбросил банку из-под "Балтики 8" в корзину для бумаг, выключил телевизор и с почти родительским умилением наблюдал, как Его Королевское Высочество побрились, обтёрли лицо полотенцем, взбрызнулись одеколоном. Ещё какое-то время он стоял у зеркала, любуясь мускулистым, гладким, загорелым торсом. Тело у него действительно как у Аполлона. На этом список его достоинств заканчивается.
   Я чуть не заснул, пока он крутился, вертелся и самолюбовался.
   - Долго ты ещё?! - раздражённо спросил я. - Целый час возишься!
   - Пока рак на горе не сдохнет... - он взболтал флакончик с парфюмом, прыснул на руку, нюхнул, поморщился. - Слушай, попробуй этот парфюм, как тебе?
   Я нехотя поднялся и, взяв флакончик (Jaguar Jump Ocean Blue), распылил немного перед носом, принюхался.
   - Что-то не очень, - покачал я головой. - Слишком сладковатый. Не хватает резкости. Лучше я твоим одеколоном обвоняюсь.
   Я побрызгал на шею, слегка причесал тихий ужас у себя на голове и счёл себя вполне готовым к употреблению.
   - Всё, жду тебя в прихожей, - бросил я, передавая ему расчёску. Он встал к зеркалу и начал прилизывать волосинку к волосинке.
   Я вышел в прихожую. Натянул кожаную куртку и начал ждать. Я проторчал там ещё минут десять, слушая, как Маша на кухне дребезжит тарелками в раковине, и почти уже забыл, для чего я вообще там стою, кто я, где я и как меня зовут.
   - Чё ты там делаешь-то, долбоящер?! - не выдержал я наконец. - Слышь ты, идиот Достоевского?!
   Ноль реакции. Маша высунулась из кухни.
   - Что, не вылазит? - спросила она, улыбаясь. - Сейчас я его...
   Она решительно, с половником в руке, направилась к комнате - коротко стриженая шатенка в джинсах, чёрной футболке и фартуке; мужского в ней частенько бывает больше, чем в её суженом. Те несколько секунд, что она шла, я лихорадочно гадал, зачем она взяла с собой половник.
   Она встала на пороге, уперев руки в боки:
   - Слышь, скоро ты?! Тебя человек ждёт!
   - Всё, попёрли на меня в две глотки... - донеслось бормотание Кудряшова.
   - Ну так скоро?!
   - Пока рак на горе не свиснет, пока суп на плите не скиснет! - бодро отозвался он.
   Она таки взорвалась:
   - Бл***, Слава, хватит х***ёй заниматься, ты меня достал уже за сегодня, ты весь день как дурак последний!
   Насколько я помнил, она только два часа назад пришла с работы.
   - Слушай, - заныл он. - Я иду на публичное мероприятие, мне нужно подобрать гардероб...
   - А мне пофигу! По-фи-гу!
   Я подошёл и встал рядом с ней. Он уже хотя бы одет, слава Аллаху и небесному войску его.
   - Понимаешь, - сказал он учёным тоном, поправляя и расправляя воротник рубашки, расстёгивая и застёгивая обратно верхнюю пуговицу, отходя на шаг назад и любуясь результатом, и опять по новой. - Каждым своим "мне пофигу" ты ускоряешь процесс энтропии Вселенной.
   - Так, иди уже, Альберт Эйзенштейн!
   - Да подожди ты, торопыга!
   Она с шумом выдохнула, покачала головой, ринулась на кухню и буквально через две секунды вышла, неся в руках уже совок с метлой. Встала в проходе:
   - Давай, мне убираться надо, видишь?!
   - Слушай, я приду и уберусь... нет, лучше завтра...да, короче, завтра уберусь сам!
   - Ага, ты в прошлый раз убрался, самой пришлось всё делать! Давай, давай...
   - Ла-адно! - сдался он, и, оставив в покое рубашку, прошёл со мной в прихожую. - Ты мёртвого достанешь.
   Маша засмеялась:
   - Да, с вами так и надо. Вы знаете, кстати, что женская психическая сила в 6 раз сильнее мужской?
   - Знаем, - проворчал Кудряшов. - Каждый день на себе это испытываем.
   Он натянул туфли. Открыл дверь, повернулся и послал Маше воздушный поцелуй:
   - Жди меня, родная! Жди меня, и я вернусь!
   - Иди, иди, - усмехнулась она, махнув рукой. - Ты, Димочка, пригляди за ним, чтоб он не надирался и вообще вёл себя прилично. Меня не позорил.
   - Конечно, - улыбнулся я.
   Я, собственно, за этим только и иду на этот день рождения.
   Мы начали спускаться по лестничному пролёту. Маша высунулась из дверного проёма:
   - И чтоб дома был не поздно! - крикнула она ему вдогонку. Он обернулся и отсалютовал:
   - Яволь, майн фюрер!
   Мы вышли и направились к Большой Московской. Было тепло, но пасмурно.
   - Вот так и живём! - прокомментировал он.- Психованные! Каждый день новый чёртик в табакерке, никогда не знаешь, что из неё выскочит... в смысле, из табакерки! Хорошего слова как праздника ждёшь, зато дождался - ну прям праздник! Мне кажется, это любовь, как ты думаешь?
   Я засмеялся:
   - Ты сам виноват. На хрена так долго наряжаться, как баба?
   - Встречают, знаешь ли, по одёжке. А Аня девочка утончённая, культурная.
  - Содержание важнее формы.
   - Форма и есть содержание, она определяет содержание, одежда диктует манеру поведения. Если одеваешься как чмо - и станешь чмом...хотя бы потому, что тебя будут чморить. А ты что-то уж больно просто оделся, - критически окинул он взглядом мою кожаную куртку, тёмно-синюю футболку, джинсы и якобы кожаные ботинки, всё это я ношу уже сто лет - Всё-таки на день рождения идёшь, а не с дружками пиво дуть. Колхозный прикид.
   - Ладно! В следующий раз надену плюмаж, боа и сапоги с высокими голенищами. Ты доволен?
   - Вполне.
   Мы перешли дорогу и направились к Московской.
   - А Маша тебя в последнее время реально пилит.
   - Что ж, я может, за то её и люблю, что она из меня дурь выбивает. Как написано в Библии, "да убоится муж жены своей"... хотя мы ещё не женаты. В этом всё и дело. Она хочет свадьбу, "штампушку в паспорте". А я не готов!
   - Но она-то готова.
   - А я - нет!
   - Получается, боишься ответственности?
   - Я не хочу этой ответственности! Сейчас, по крайней мере. Ответственность, кроме того, заключается ещё и в том, чтобы не жениться с бухты-барахты.
   - А что изменится? Всё будет так же, как сейчас.
   - Неужели не понимаешь? Брак - это ловушка для мужчины и полная лафа для женщины! Я много думал об этом в последнее время... для женщины смысл жизни в любви и детях, но для мужчины это не может быть смыслом жизни, и сами женщины с этим согласятся... в глубине души.
   - Уверен?
   - На 200 %.
   - Всё равно она тебя уломает.
  - Да уж. Я решил смириться, закрыть глаза и по возможности получить удовольствие.
   Мы прошли арку кордегардии, миновали районную администрацию. У перекрёстка напротив парка свернули на Московскую. Вот салон для новобрачных, скоро подойдём к 10-му дому, который нам и нужен. И только тут меня, как водится, осенило. Я застыл, как поражённый взглядом Медузы и схватил Кудряшова за руку:
   - Слышь, а подарок-то где!
   - Так Анька сказала, можно без подарка.
   - Ну и дура. Ей всю квартиру загадят, а так хоть какая-то компенсация.
   - Да ладно, ты сам у нас как подарок.
   - Подожди...дай я хоть цветов куплю.
   Мы зашли в цветочный салон "Амелия" на другой стороне улицы. Я купил букет из пяти роз за 300 рублей. Кудряшов вовсю пытался обаять симпатичную продавщицу. Навострился показать себя сегодня светским львом.
   Вообще-то он, так сказать, славный парень. Из тех, кто угодит и нашим и вашим. Задушевно говорит с тобой, поддакивая твоим жалобам на окружающих. Потом идёт к твоим врагам и вместе с ними мешает тебя с грязью. Возвращается и тебе же выдаёт их с потрохами. Тёплыми, дымящимися потрошками. И всё искренне, от чистого сердца!
   Ещё мы купили в магазине "Народный" флакончик хороших, но недорогих духов, и я считал, что миссия в какой-то степени выполнена, но светский лев потянул меня к ларьку на автобусной остановке.
   Там он попросил презервативы, "самые дорогие, а то один раз сэкономишь, потом всю жизнь алименты платишь". Продавщица дала ему большую пачку DUREX.
   - Слушай, ты чё, реально с кем-то собрался...? - спросил я, когда мы отошли в сторону.
   - Ну да, знаешь, прощальная гастроль, хе-хе-хе... - он потряс в воздухе пачкой и подмигнул. - "Я знаю, что вы делали пошлым летом".
   - А знаешь народную примету: если специально взял на вечеринку резину, секса не будет, а если забыл, то как назло - и в хвост и в гриву...
   - Так, - взвился он. - Отвянь! - он спрятал пачку во внутренний карман куртки. - Муля, не нервируй меня!
   Мы сошли с тротуара под уклон, прошли под низко нависающей веткой старого тополя.
   По обочине навстречу нам семенила галопом, вприскочку, толстая такса, колыхающееся брюхо волочилось в пыли.
   - Ну-у... - укоризненно протянул Кудряшов. - Всё брюхо в пыли... Чей зверюга?
   Он перегородил таксе дорогу и наклонился:
   - Товарищ, вы чьих будете?
   Такса задрала голову, шевеля усами, и с любопытством посмотрела на него, виляя хвостом.
   Он уступил ей дорогу:
   - Извиняюсь, дорогой сэр, извиняюсь...
   Псина поскакала дальше.
   - А я вот хочу завести мопса, - глаза его мечтательно заблестели. - Как сказал один великий человек, жизнь без мопсов возможна, но лишена смысла.
   - Ты сам как мопс.
   - Приму за комплимент.
   Мы уже приблизились к искомому дому. На асфальте, во всю ширину тротуара кто-то белой краской вывел: "Леночка!" - и дальше, через равные интервалы, череда эпитетов: "Любимая"... "Единственная"... "Прекрасная"... "Обожаемая"...
   - А где "Несравненная"? - вспылил Кудряшов. - Где "Несравненная", олух?!
   Свернули налево, во двор, к третьему подъезду. Из раскрытого окна второго этажа лилось приятное пение Марины Максимовой.
   - Ну вот и настал момент истины, - пихнул я локтем в бок Кудряшова.
   - Это ты про Аньку? Мне самому интересно - такие как она тоже на таких как ты ведутся, или есть ещё что-то святое на свете.
   - Не будем делить шкуру неубитого медведя. Но вообще на таких вечеринках что-нибудь приличное да обломится.
  - Кучеряво живёшь. Там, кстати, будет ещё Катька. Тоже классная соска.
   - Классная, - кивнул я. - Только ей е**ло бы попроще сделать. А то ходит с таким видом, будто сама царица Клеопатра. А Семачёв при ней как Марк Антоний.
   Кудряшов набрал на домофоне номер квартиры. Из динамика раздался весёлый, полуподростковый мужской голос:
   - Кто?
   - Конь в пальто!
  - Заходи! Овса дадим! - дверь приглашающе открылась на пару сантиметров.
   Мы вошли в подъёзд и поднялись по лестнице. На площадке перед квартирой он схватил меня за руку.
   - Ты чего?
   - Знаешь, я решил, что не буду.
   - Чего не будешь?
   - Изменять Машке. Ну его! Я люблю её, то да сё...В конце концов - я скотина, но я порядочная скотина!
   - У тебя семь пятниц на неделе...А ты точно удержишься? Если, допустим, карты в масть пойдут?
   - Конечно, - заверил он меня. - Намерения у меня всегда твёрдые. Просто они в действия не всегда выливаются.
   Я вдавил кнопку звонка. За дверью раздалось пронзительное птичье щебетанье. Сначала не услышали. Внутри пульсировала басами музыка, перебиваемая взвизгами смеха и жизнерадостным гомоном. Я позвонил дольше и громче - по крайней мере, более сердито - и услышал высокий, приятный, мелодичный голос за дверью: "Даш, это наверно мальчики!", и в замке зазвенели ключи.
   Дверь распахнулась. На площадку выплеснулась музыка из колонок и многоголосая какофония.
   На пороге стояла стройная блондинка с нежным цветом лица и сияющими голубыми глазами. Одета в мини-юбку и белую блузку. Общий вид самый ангельский.
   - Здравствуйте, заходите! - сказала она, приветливо улыбаясь.
   Мы как можно скорее вошли, она захлопнула дверь.
   Кудряшов подобострастно припал губами к её изящной ручке:
   - Времена года сменяют друг друга, а Вы всё так же прекрасны, сударыня...
   Он вручил ей духи, я - букет, он высказал достаточно хорошее, и главное, ёмкое поздравление, она рассыпалась в благодарностях, слегка смущённо приняв всё это и зардевшись. Из кухни вышла её подружка, миниатюрная брюнеточка с большими черными глазами, и встала чуть позади неё, молча внимательно осматривая нас. Синяя мини, белая маечка, открывающая не очень большую, но красивую грудь.
  - Даша, - представилась она.
   - Дима.
   - Слава.
   Она засмеялась:
   - Вы прямо как эти... из "Наша Раша"...Славик и Димон, вот!
   -А, да... - Кудряшов пихнул меня в бок. - Слышь, ну ты лошара!..
   - Сам ты лошара...лошара ми кантара...
   Кудряшов заржал. Аня усмехнулась. Мы с Дашей смеялись несколько секунд, глядя в глаза друг другу.
   - Ну вот, - улыбнулась Аня. - Скоро будем садиться за стол. Проходите в зал к остальным. Чувствуйте себя как дома, ни в чём себе не отказывайте...
   Кудряшов скорчил жалостливую и забавную, как ему казалось, гримасу:
   - Мы-то себе не откажем, а вот вы, боюсь, нам откажете...
   Они вежливо засмеялись и ретировались от греха подальше на кухню.
   Кудряшов доверительно наклонился ко мне:
   - Ну как тебе?
   - Хороша. Но немного не мой формат. Такой оранжерейный цветочек, и кроме того, мне как-то больше брюнетки...
   - Ну, знаешь! А по мне - самое то! Джентльмены предпочитают блондинок, - игриво подвигал он бровями.
   - А НЕ джентльмены - брюнеток.
   Мы стянули ботинки. В ряду обуви я заметил пару ещё более потёртых и старых, чем мои, и кроме того, не чищенных. Я тоже далеко не всегда вспоминаю, что обувь надо чистить, но эти были вообще финиш.
   Мы тоже прошли сначала в кухню. Даша и Аня сидели за столом; у окна в раскрытую форточку курили Катя и Семачёв, её прихвостень.
   Катя - низенькая, крепкая, с собранными в хвост тёмными волосами - сразу прожгла нас взглядом. Есть такие девушки. Они смотрят на вас как-то агрессивно и даже немного жадно, как ведьма, собравшаяся наслать страшное проклятие.
  - О, Громов, Кудряш, здорово! - бросила она, деловито выпустив дым.
  - Здоровенько, коли не шутишь, - ответил я с едва заметной иронией.- Как дела?
   - Ещё не родила. А у тебя?
   - Ничего... в смысле, ничего хорошего, но и ничего плохого.
   Удостоил меня своим масляным и якобы снисходительно-небрежным рукопожатием и Семачёв. Взгляд у него нахальный и заискивающий одновременно. Типичный современный мудак: тонны пафоса, тонны самомнения, дешёвое "обаяние", "креативность", постоянное стремление к "стёбу", "приколу" и неспособность воспринимать что-либо глубоко и серьёзно, бабская эмоциональность и полная бесталанность во всём. Никого не уважает. При телках начинает выпендриваться и задирать тех. кто поскромнее. Мнит себя всем, не умея толком делать ничего, а если уж он диджей в каком-нибудь сраном клубе и с кем-нибудь трахается - так вообще бог, заставляющий воды морей расступиться. Они типа самые клевые парни на свете, но я-то знаю, не раз убеждался, какое они на самом деле трусло и бестолочь. Только и могут высмеивать беззащитных и трахать самую доступную дырку. В общем, я его терпеть не могу, как и всю их шакалью породу. Кроме того, что-то уж больно он передо мной нос задирает; видно, плохо понимает, с кем имеет дело. Считает себя королём вечеринки, "альфа-самцом", и, почувствовав животным своим нутром во мне "конкурента" - хотя я ему такой же "конкурент", как слон мышке - пытается "пометить территорию" и "провести границы". Я даже уверен, что он именно этими выражениями и думает. Я намерен найти непременно повод и набить ему его холёное е***ще. А если повод не найдётся, я его придумаю.
   А вот у входа в зал, прислонившись спиной к косяку, сложив руки на груди и думая о чём-то своём, стоял очень уважаемый мной человек - Ваня Старков. Серьёзный и правильный парень, в котором, напротив, нет никакого внешнего блеска и лоска, но нет и ничего показного и фальшивого. Из тех, кого девушки называют "скучными", "занудами", но я не думаю, что он за всю жизнь сказал хоть слово неправды или высказался не по делу.
   Он, как и Аня, и Катя с Семачёвым, и Кудряшов - с пятого курса юрфака. В очках с металлической оправой, коротко стриженый, с как будто вечно нахмуренным лбом. Мы подошли, он всё так же серьёзно пожал нам руки. Мы встали в кружок чуть в стороне от проёма.
   - Ну как жизнь? - спросил Кудряшов.
   - Потихоньку. А у вас?
   - Лучше всех.
   Ваня слабо улыбнулся.
   -Ничего так вроде вечеринка намечается.
   - Ничего...
   - Слушай, а это кто? - поинтересовался Кудряшов, высматривая кого-то в зале поверх Ваниного плеча.
   Мы с Ваней обернулись, и я увидел незнакомого паренька, одиноко сидевшего у стола, сложив руки на коленях, задумчиво опустив взгляд. Светло-русые волосы почти до плеч, худощавая фигура. И какой-то почти девичий румянец на щеках. "Юный идеалист" - усмехнулся я про себя. Давно я таких не видал, не все ещё вымерли. Также я отметил, что он очень плохо одет: старый серый шерстяной свитер, потёртые джинсы. Видимо, это его ботинки эксцентрично красовались в прихожей.
   Паренёк сидел чуть сгорбившись, во всей его позе было что-то напряжённо-застенчивое.
  - А, - сказал Ваня. - Это Лёха Арсеньев, мой друг.
   - Твой друг? - брови Кудряшова поползли вверх. - Я что-то раньше его не видел.
   - Мы недавно дружим. Он с факультета лингвистики, мы в университетской библиотеке познакомились. Классный парень, умный очень. Аня тоже его немного знает. Просто так получилось, что она ко мне в кафетерии подсела, а он тоже со мной был. Ну, нормально разговорились.
   - Она что, запала на него? - с сомнением посмотрел на паренька Кудряшов.
   - Да нет, мне кажется, она его немного жалеет.
   "Нда..." - подумал я. - "Действительно: обнять и рыдать".
   - Ну что, давайте познакомлю.
   Мы подошли. Паренёк поднял на нас чистые голубые глаза, обрамлённые длинными ресницами, и посмотрел робко, даже с испугом.
   - Дима, - улыбнулся я.
   - Лёша, - приветливо улыбнулся он в ответ, в улыбке его было что-то детское.
   - А я наоборот - Жорж, - протянул ему руку Кудряшов.
   Губы паренька растянулись ещё шире, но в глазах мелькнула грусть. Улыбался он легко и вроде бы искренне, но в то же время словно с трудом. Странным образом у него это совмещалось. Кисти рук маленькие, рукопожатие слабое.
   Там ещё были три сидевшие на диване гламурно-кукольные девицы, с виду студентки младших курсов. Но наверняка тоже с юрфака. Я их раньше никогда не видел, но каждой с улыбкой сказал "Привет!", как хорошей знакомой, они говорили "привет" в ответ и "застенчиво" опускали глаза. Одна из них достала из сумочки круглое зеркальце и стала поправлять волосы, хотя и так всё было в порядке.
   Вечер обещал быть замечательным. Девушек вокруг много, из колонок лилась музыка - ритмичный электронный бит сменил вкрадчивый фортепьянный пассаж Людовико Эйнауди, - царила атмосфера всеобщего приятного оживления.
   Аня и Даша принесли ещё какие-то яства и начали расставлять блюда на столе в идеальном, по их мнению, порядке. Да, конечно, хозяйка торжества сама занималась приготовлениями, это железный закон бытия. Мы втроём отошли в уголок к стереосистеме, обсуждая достоинства и недостатки подобных музыкальных центров и сравнивая их с другими похожими моделями, нисколько не помогая им, то есть девушкам.
  Паренёк, чтобы не мешать, отошёл к книжным полкам, доставая и перелистывая книги - кажется, что-то из русской классики. Одна из диванных блондинок наклонилась к другой и прошептала что-то на ухо, указывая на паренька. Обе захихикали.
  Потом пересказала сидевшей с краю брюнетке, захихикали уже трое.
   Наконец музыку убавили почти до нуля, все расселись: Семачёв, Ваня и паренёк напротив трёх девиц (на край дивана втиснулась и Даша), Катя рядом с Аней, мы с Кудряшовым напротив них. Начались тосты, поздравления, поцелуи, анекдоты и т.д. Я сидел и размышлял о смысле фразы "выпьем за здоровье". Чтобы быть здоровым, надо заниматься здоровьем, а не пить за здоровье.
   Кудряшов, надо отдать ему должное, поддерживал нужный градус веселья и пафоса. Болтал без умолку, так и осыпая всех чеканным златом своего остроумия, а я обычно предпочитаю на таких сборищах помалкивать. Во-первых, терпеть не могу произносить банальности, во-вторых - ещё ляпнешь не то. А в жизни, как в суде - всё, что ты скажешь, может быть использовано против тебя.
   Я знал, что в покое не оставят и обязательно до меня доберутся, а пока, позёвывая, в основном рассматривал хозяйку торжества. Пила мало, улыбалась мило, смеялась мелодично. В целом вела себя очень прилично. Чувствуется правильное воспитание. Но вообще-то я сомневался в её "ангельскости". По крайней мере, должен сомневаться, на этом основан мой образ жизни.
   Между делом, все успели опрокинуть по три-четыре стопки и слегка опьянели. Близился момент, неизбежно наступающий даже на свадьбах и поминках, когда после вторых ста грамм все забывают зачем вообще собрались и каждый начинает говорить о своём. Кудряшов откинулся на стуле и с гримасой отвращения оглядел это зрелище.
   - Пьёте, да? - брезгливо спросил он. - Пьёте и пьёте, пьёте и пьёте...Всё пропили. Думаете, что, кончилась Россия? Во! - Сунул он фигу мне под нос. - Во! - сунул он фигу под нос Ване. - Вот вам! - сунул фигу под нос Лёше, тот смущённо улыбнулся и отстранился, загораживаясь рукой в качестве самозащиты. Чуть успокоившись, Кудряшов взял стопку водки и с любопытством, как будто впервые увидел, начал рассматривать. - Что в ней нашли... - Он опрокинул стопку и, поморщившись, сипло изрёк. - Зло и яд.
   Я тоже глотнул. Нутро обожгло. Я скривился.
   - В натуре, - сказал я. - Гадость какая-то.
   - Действительно, - поморщилась Аня (сама она пила шампанское) - Видеть не могу. Как вы только это пьёте...
   - Но ведь она приносит и удовольствие, - возразил Семачёв, масляно блестя глазами.
   - Да как сказать, - втянулся в полемику Ваня. - Сомнительное удовольствие, наутро особенно.
   -А вот смотрите, какой хороший мальчик, совсем не пьёт, - указала на Лёшу Катя.
   Он сидел до того тихо, что все уже забыли о его присутствии, а тут разом вперили в него удивлённые взоры. Он совсем смутился и опустил глаза, покраснев и теребя пальцами салфетку. Диванные блондинки прыснули, рассматривая его как невиданное нелепое насекомое.
   На паренька тут же устремилось то нездоровое всеобщее внимание, когда человека податливого сознательно (или бессознательно, что относительно таких личностей как Семачёв и Катенька, практически одно и то же) подводят к роли груши для избиения и тотального высмеивания, цепляясь за всё что можно и выплёскивая на него то ли свои комплексы, то ли дурость, то ли всё вместе. Начинается всё с беззастенчивых вопросов, от которых нужно либо ловко отговориться, либо не менее ловко и увёртливо отвечать, но "жертва" этого не знает и не умеет, "потому что лох". На эти вопросы ни в коем случае нельзя отвечать искренне. Остроумно, вернее, острословно, но не серьёзно и не правдиво. Это особый птичий язык, на котором теперь говорят все и на котором тошнит разговаривать, если у тебя хоть раз в голове появилась своя собственная мысль. Это напоминает тот условный "язык высшего света", который ненавидел и никак не мог освоить Жюльен Сорель; только в данном случае это язык "низшего света" (это наводит на мысль, что "высший" и "низший" круги есть зеркальное отражение друг друга; например, Ксюшенька Собчак имеет гораздо больше, чем ей кажется, общего с тем самым "быдлом", которое она презирает; и в целом вся эта "гламурно-мажорная" тусовка Рублёвки и "модных клубов" ничто иное, как "быдло наверху"). В общем, пареньку повезло, что дело происходило на празднике и все были благодушно настроены; попадись он им на зубок во время обычной пьяной посиделки в общаге, от него бы, образно говоря, и мокрого места не осталось.
   А так экзекуция была довольно мягкой и даже ленивой, в щадящем режиме:
   - Такой стесни-ительный, - томно и вкрадчиво протянула Катя, смотря на паренька как бы открыто и дружелюбно, хотя на самом деле её взгляд выражал глубочайшее презрение. - Как тебя зовут-то хоть? Ты мне говорил, но я чё-то и не запомнила.
   Едва сдерживаемый смешок Семачёва.
   - Лёша, - смущённо отвечает паренёк.
   - Ты в Антоново учишься?
   - Ну... да. На ФЛиМКе.
   - На чём? - сощурилась Катя.
   - На факультете лингвистики, - пояснил паренёк, нервно облизнув губы.
   - Да? А на кого?
   - На преподавателя английского.
   - Правда?- округлила она глаза. - Ты такой умный?
   - Ну... тут особого ума не надо...
   - А сколько тебе лет?
   - 23, - опять смущённо улыбнулся он.
   Она вскинула брови:
   - Да? А я думала, гораздо меньше.
   - В натуре, - поддакнул Семачёв. - Мы думали, тебе максимум 18-19.
   - Просто у меня лицо моложавое, выгляжу моложе. Есть плюс... в тридцать буду выглядеть на 25, в 40 - на 35, и так далее...
   - А девушка у тебя есть?
   - Нет... - он покачал головой, опустив глаза.
   Диванные подружки прыснули. Катя резюмировала:
   - Не куришь, не пьёшь, за бабами не гоняешься. Какой же ты мужик?
   - А что, именно так надо понимать мужественность? Разве "мужик" - это тот, кто курит, пьёт и бегает за юбками?
   - А что он делает ещё? Разве что зарабатывает бабки, чтобы всё это себе позволить. Иначе - грош ему цена как мужчине. Так, бракованный товар. Да и согласись, если это не делать, то что остаётся? Жизнь проходит мимо.
   - Я бы не сказал, что это жизнь...
   - А что это? - хохотнула она. - Смерть?
   - Я имею в виду, это не высшее, что может быть в жизни. Не в этом суть.
   - А что ещё? Большая чистая любовь?
   - Ну да.
   - Ты в это веришь? Это для семнадцатилетних.
   Ей самой девятнадцать.
   Паренёк немного подумал, потом сказал:
   - Да, семнадцатилетние в это верят - но у них в основном плохо получается. У взрослых лучше реализуется...если они продолжают в это верить.
   - Философ! - презрительно фыркнул Семачёв.
   - Ребят, ну хватит уже,- не выдержала Аня, - Что вы пристали к человеку?
   - Правильно, херню порешь, - встрял Кудряшов. - Брюс Ли никогда не пил, и он был мужиком.
   - Да, - сказал Ваня, и брови его задумчиво сошлись над дужкой очков на переносице. - Каждый имеет право жить, как ему хочется, если он не вредит при этом другим, конечно. А то, что Лёха говорит, я примерно понимаю. Вот это, - он поднял в воздух руку со стопкой водки и постучал ногтем указательного пальца по стеклу, - Губит русского человека веками и не даёт стране подняться с колен. А сексом и пошлостью нас как-то уже слишком перекормили. Все словно помешались на нём в последние 10 лет. Всё секс, секс, секс... Это настоящий современный божок, по ходу. Причём всем навязываются какие-то общие стандарты, хотя разные люди относятся к нему по-разному, и для кого-то он вообще не имеет такого уж большого значения. А то что мы с малых лет голые задницы по телевизору видели - это настоящая трагедия нашего поколения, просто я только сейчас начинаю это понимать. При этом и сам секс опошлён и как-то выхолощен. Все говорят и пишут о нём как знатоки - ну, во всяких там журналах - но знают они не больше других, и всё это одно и то же. Со всех сторон несётся: надо заниматься сексом. Но при этом уже никто и не задаётся вопросом, зачем надо заниматься сексом, почему надо заниматься сексом. Тебя уже не спрашивают, хочешь ли ты им заниматься - обязан хотеть, или ты недочеловек. Парень с девушкой уже не могут остаться наедине, без того чтобы почувствовать обязанность переспать друг с другом...не испытывая при этом особых эмоций. И если они это делают. Чаще всего жалеют.
   - Правильно, - поддакнул Кудряшов. - Все так одеты, так ходят и ведут себя, караул! Это уже перебор. Даже на работе не получается ни о чём думать кроме секса. И получается, как в монологе у Хазанова: рисовал на чертеже шпиндель спереди, а изобразил Эллу Николаевну сзади.
   - Ой, бедненькие, - скривила губы Катя. - Просто вам не дают, вот вы и лаете, как лиса на виноград. Если бы вы могли воспользоваться ситуацией, вы бы были всем довольны.
   - Не в этом дело, - мотнул головой Ваня. - Зачем все ходят как шлюхи? И везде воспевается и изображается этот образ женщины-шлюхи, а если судить по голливудским фильмам, то проститутка - это вообще лучший тип женщины, просто ангел на земле! Все учатся быть "стервами", а быть "правильной" позорно. Чистота и скромность - теперь это называется "деревенский стиль".
   - Так я не поняла - что ты хочешь сказать, надо уйти всем в монастырь и сексом не заниматься?
   - Да почему сразу "сексом не заниматься"? Зачем мыслить крайностями? Мы уже убедились, что подавление сексуальности ни к чему хорошему не приводит. Но и разврат имеет губительные последствия, нужен баланс, мера.
   - Вот горе-то от ума, - вздохнула Катя. - Вы слишком много думаете, так что уже и не умные, а какие-то заумные. Сейчас все какие-то развелись интеллигенты и хреновы романтики, прыгают вокруг с цветочками, разводят нюни, а так хочется, чтобы прижал к стенке и дёшево и сердито трахнул!
   - Ничего себе заявочки!- Кудряшов задрал голову и захохотал.
   - Ничего смешного. Ведь по-настоящему женщина может любить лишь сильного самца, победителя. Если женщина с мужчиной - значит, он самый лучший и сильный из всех вокруг. Но вы не думайте, она всегда сомневается, а того ли выбрала, и хочет нравиться на всякий случай и другим мужчинам, и постоянно ищет глазами - а не появился ли кто посильнее? И тогда она оставит прежнего без оглядки, не задумываясь - всегда хочется самого лучшего, это же естественно. Или она продолжит жить с мужем, но он будет лишь "кошельком", чтобы обеспечивать её и ребёнка - который зачастую и не от него вовсе. Я вам даже скажу больше: женится тот, примерным мужем становится тот, кто не способен ни на что другое, кроме как носить хомут на шее.
  - Слушай, ты уж не в ту степь заехала, - поморщился Ваня. - И вообще тут про каких-то, извините, блядей рассказываешь.
   - С сильным мужчиной любая женщина становится, по твоему выражению, блядью. В его присутствии чувствуешь непреодолимое влечение, ты просто сходишь с ума, это непередаваемое ощущение, его хочется испытывать снова и снова!
   - Так в чём сила-то, по-твоему, - завелся Ваня. - В том, чтобы быть безответственным подонком, эгоистичной сволочью?!
   - Сила не в оружии, сила в правде, - брякнул Кудряшов.
   - Сила в том, чтобы быть сильным. Независимым, самодостаточным, делать то, что хочется тебе, а не женщине. Никому не подчиняться. А если даже твоя девушка тебя под себя прогибает, о чём тут говорить? Мужчина должен быть роковым соблазнителем, трагическим бабником. Вечно ищущим, терзающим себя и окружающих. Подонком в высшем, благороднейшем смысле этого слова.
   - Простите, но у слова "подонок" нет высшего, благородного смысла. Я не уважаю так называемых "плохих мальчиков", имеющих "харизму и чувство юмора", но не имеющих ответственности и верности. Я не считаю их мужчинами. На самом деле они как раз остались мальчиками, тупыми и эгоистичными мальчишками, которые не нашли другого способа поднять свою самооценку и заставить себя уважать, кроме как трахать доступных девушек. Этих героев-любовников в первый раз учит какая-нибудь опытная шлюха, они учатся, как сосунки за партой в школе, а потом начинают так неоправданно собой гордиться, мол, я - мужик. Самое удивительное, что молоденькие неопытные девушки покупаются на эту иллюзию мужественности. А потом выясняется, что такой "мужчина", мачо, блин, не может взять ответственность ни за нежеланного ребёнка, ни за триппер, "подаренный" девушке, ни за моральный вред для неё, когда он её бросит.
   - Он не "не может" брать ответственность, а не хочет. Он слишком великолепен свободолюбив , чтобы принадлежать одной. Увы... замуж придётся выходить за "хорошего и верного", глупенького и безвольного, который ничего не может, кроме как быть телёнком на привязи. Он будет воспитывать, кормить, содержать тебя и ребёнка - который, я повторяюсь, родится не от него, а от по-настоящему любимого мужчины.
   - Да, - сказал Кудряшов, - Я где-то читал, что около 30 % мужчин не являются отцами своих детей, по исследованиям каких-то там учёных. В природе, кстати, соотношение такое же. Что же, получается, моногамия и священный институт брака только на словах, а негласно, за ширмочкой ... происходит совсем другое?
   - Так и есть, мальчик, - кивнула Катя. - Ты шокирован? Учись, пока живой. А тебе, Ванечка, хочу сказать, что ты не презираешь "так называемых плохих парней". Ты им завидуешь. Потому что надо ещё суметь таким быть, а ты не можешь, ты недостаточно силён и смел для этого. А "шлюхами" ты называешь тех, со злобой говоришь о таких девушках и женщинах, которые тебе просто недоступны, которые тебе не дают, потому что их надо брать силой. Такие женщины слишком умны и темпераментны для тебя. Они с лёгкостью используют тебя и обведут вокруг пальца.
  - Ну да, - огрызнулся вдруг Кудряшов, хотя обращено это было не к нему, но он, видимо, принял это и на свой счёт. - Вы это только и умеете! Манипулировать, обманывать и жизнь портить! Нет чтобы сделать что-то хорошее!
   Секунду все смотрели на него, потом засмеялись, даже Катя. Несколько напряженная обстановка слегка разрядилась.
   - Ты ведёшь себя недостойно джентльмена, - с улыбкой сказала Катя, озорно блестя глазами. - О женщинах либо хорошо, либо никак.
   - Да, - мечтательно подхватила Даша. - Все женщины прекрасны и совершенны, все без исключения.
   Только некоторые из них прекрасны и совершенны в большей степени, чем другие, подумал я.
   - Кроме того, - продолжала Катя. - С женщиной нельзя спорить. Ведь женщина всегда права.
   - Позволь с тобой не согласиться, - также с улыбкой возразил Ваня. - Женщина не может быть всегда права; никто не может быть всегда прав. Напротив, она часто заезжает не в ту степь и вредит не только окружающим, но и себе самой. Поэтому её неистовая, полудикая, инстинктивная природа должна находиться под властью и контролем рационального мужского начала, мужского разума.
   - Ты говоришь так, словно это вообще возможно. Но женщине, как и природе, нельзя навязать никаких правил. Кроме того, вовсе не мужчина умнее женщины, а наоборот. Она всегда им управляет и его контролирует - скрыто или явно. Муж - голова, а жена - шея. Ну а шея головой вертит.
   - Шея головой не вертит, голова сама вертится на шее. И сама решает, куда ей повернуться. Шея нужна лишь как подпорка для головы. И вообще все процессы в организме управляются головой, и шея в том числе выполняет лишь сигнал, исходящий из головы, и ...
   - Всё, хватит, хватит! - со смехом подняла руки Аня. - Я чувствую, это будет продолжаться бесконечно!
   Я с ней согласен. Мужчины, женщины, мужчины то, женщины сё - любимая тема для разговора, ну конечно, о чём же ещё можно говорить до потери пульса. Мало нам многочисленных "из-пустого-в-порожнее" передачек по телевизору. Где все говорят как знатоки, а на самом деле ни хрена толком не понимают.
   - Спорить не о чем, - продолжала Аня. - Конечно, женщина умнее и хитрее, это же естественно. Ведь более физически слабый прежде всего разовьёт ум, чтобы выжить.
   - Без нас никуда, - подхватила осмелевшая Даша. - Без нас жизнь на Земле невозможна, и ваша в частности. Мы смелее, глубже в чувствах, более открыты и чисты в намерениях. Без женщины жизнь мужчины лишена смысла. Мужчины - самые закомплексованные люди, робкие и боязливые, и от комплексов их избавляем только мы, женщины. Что бы вы делали без нас, таких хороших?
   - То же, что обычно. Писали книги, строили дома, спасали жизни, охраняли границы. Обычные серые мужские будни. Я всё время слышу, что мужчины инфантильны, мужчины как дети. Советую выкинуть все эти бредни из головы ради вашего же блага. Во первых, женщины сами как маленькие девочки до 50 лет. Во-вторых, мужчины не дети, они создали этот мир, цивилизацию, культуру. И всё, что вы вокруг себя видите и чем пользуетесь, создано мужчинами. Это плод великой мужской созидательности.
   - Что такое ваша "созидательность" по сравнению со способностью нести жизнь внутри себя, что сравнится с этим чувством? Вы можете себе хоть на секунду представить, что это такое?
   - Успокойтесь, - мягко, примирительно сказала Аня. - Каждый прав по-своему. Но ты, Ваня, не совсем справедлив. Сейчас ты очень пренебрежительно отзываешься о женщинах - неужели ты при этом рассчитываешь на понимание и уважение, тем более любовь, с их стороны? Мы, женщины, в муках выполняем своё главное жизненное предназначение, можем даже умереть при этом, и не очень понимаем, когда вы, мужчины, плачете, что вам трудно делать то или это. С вас больше требуется, но ведь больше и прощается, да и - чего греха таить - дано от природы гораздо больше. Я, например, согласна, что вы почти всё делаете лучше, даже блюда и причёски - так что даже немного завидно. И так много вам времени отпущено по сравнению с нами! Удивительно ли, что мы так жадно хватаемся за возможности, если завтра у нас их уже не будет? Нет, существование женщины поистине трагично. Мы не можем даже отстоять свои права без того, чтобы не нажить целый букет новых проблем!
   - Так куда суётесь-то со своим феминизмом?! - рванулся, как пёс с цепи, чуть не с пеной у рта, Кудряшов. - Кто вас в чём ущемлял?! Жили как у Христа, я извиняюсь, за пазухой!
   - И при этом, - подался вперёд Ваня. - При этом - что реально изменилось? Мужчины по- прежнему на ведущих ролях. А самостоятельность, свобода... чёрт возьми, один мой знакомый говорил, как у них в учреждении было совещание, а в соседней аудитории феминистки проводили семинар : "Мы женщины, можем всё делать сами, без мужчин"; так вот эти особы заявились к ним и попросили переставить столы. Он сказал, ему давно уже не было так смешно.
   - А столы-то они переставили?
   -Нет, конечно, отказались из принципа, да и ради прикола, но не в этом суть. В ситуации с феминизмом множество парадоксов. Например, при патриархате женщины естественным образом становились императрицами, королевами - и великими императрицами и королевами! И это воспринималось нормально. А сейчас, во-первых, во власти почти сплошь одни дурочки и посредственности, а во-вторых, если женщина - президент, то полмира над этим смеётся, пусть и втихомолку. Вот тебе и эпоха феминизма!
   - Не пойму, ты хочешь нас всех обратно загнать в рабство и зависимость? - с новыми силами бросилась в атаку Катя.
   -Я не хочу лишать женщин независимости и свободы, я только хочу, чтобы они перестали лишать себя женственности. Если все женщины станут агрессивными и "целеустремлёнными", кто будет нести гармонию в мир? Кто будет украшать собой планету? Вы жалуетесь, что мужики пошли не те, но и женщины тоже, знаете, не совсем уже те.
   - Как я уже сказала, все женщины прекрасны. Просто не каждый мужчина способен их понять и оценить.
   - Да что там говорить! - весело махнула рукой Даша. - Все мужики сволочи, просто некоторые притворяются хорошими!
   Я внимательно посмотрел на неё:
   - Так вы же хотите, чтобы мы были сволочами.
   Она смутилась и опустила глаза. Не знаю, почему - я вовсе не старался её смутить. Наверное, у меня слишком тяжёлый взгляд. Люди смущаются и отворачиваются, если я хотя бы секунду пристально на них смотрю. Вообще мои слова и действия порой производят более сильный эффект, чем я сам ожидаю.
   Всё удивлённо уставились на меня, на несколько секунд вновь повисло напряжённое молчание.
   - Заговорил... - нарочито поражённым тоном прокомментировал Кудряшов, обводя общество удивлённым взглядом. - Наш загадочный рыцарь печального образа открыл рот - и высказал мысль!
   Все засмеялись, кроме паренька, который молча и серьёзно рассматривал меня. Теперь всё внимание перекинулось на меня. Но я-то к этому привык.
   - Действительно, - с улыбкой подхватила Даша, смотря на меня игриво заблестевшими глазами. - Всё молчит, молчит, потом как скажет!
   - Ну давай! - продолжал язвить Кудряшов. - Высказывайся! Руби правду в матку! Жги глаголом сердца людей!
   Я молчал.
   - Ну что вы, - возразила Катя. - Я уверена, когда он захочет, он может быть очень забавным и остроумным.
   - Да нет уж, - покачал я головой. - К сожалению, чувство юмора у меня почти напрочь отсутствует. Что поделать, у каждого свои недостатки.
   - Да, - подтвердил Кудряшов. - Всё его чувство юмора досталось мне!
   - Что же, и над собой посмеяться не можешь? - полюбопытствовала Даша.
   - Боже упаси. Я просто не понимаю, зачем это нужно. Зачем другие над собой смеются? То, что человеку приходится пережить в жизни и то, что происходит внутри него, слишком серьёзно и не может быть предметом шуток, и он сам тоже.
   Теперь никто не смеялся. Все сидели немного смущённые, опустив глаза. Только Семачёв косился на меня исподлобья. И паренёк всё так же задумчиво и пристально, и даже с лёгкой улыбкой глаз смотрел на меня. Забавность ситуации в том, что я говорил так же серьёзно как и он, но надо мной никто не смеялся.
   Кудряшов, чтобы оживить атмосферу, отмочил ещё пару коронных шуток - как они все у него в голове умещаются? Перешли на более простые и общие темы, вроде экзаменов, занятий, шмоток, кто из преподов урод а кто норм и т.д., не забывая есть и пить. Будь мы лет на десять старше - прошли бы все круги философских и политических проблем. Вскоре все набрались ещё приличнее, кто-то прибавил громкость колонок, комнату заполнил голос Кэти Перри, и кто-то пошёл танцевать, потом ещё кто-то, а кто-то ушёл на кухню курить, и я, задумавшись, как-то не заметил, что за столом остались только я и бедолажный паренёк. Он с интересом и восхищением наблюдал за красиво и ритмично двигавшейся под Teenage Dream Дашей. Почувствовав мой взгляд, он смущённо улыбнулся и пояснил, словно оправдываясь:
   - На неё невозможно не смотреть, правда? Вообще-то я немного пьян. Я бы на неё не смотрел, если бы не выпил.
   - За посмотреть денег не берут, - сказал я.
   - На самом деле, - ещё более доверительно наклонился он ко мне, даже пересев на стул ближе. - Я любуюсь ею, потому что она интереснее всех двигается. Я так не умею, да и остальные здесь похуже.
   - Я и сам танцы ненавижу. Но прикольно бывает смотреть, как другие танцуют, если хорошо это делают. Я заметил: чем красивее девушка, тем лучше она танцует.
   Он кивнул с полуотсутсвующей улыбкой, продолжая восхищённо коситься на Дашу. Та уже принялась так вихлять бёдрами, что дух захватывало.
   - Ты только слишком долго-то на неё не пялься, - подсказал я. - Вряд ли ей это понравится.
   - Ну да, - вздохнул он, чуть ли не с усилием воли, стоически отворачиваясь от неё. - А вообще здесь приятно. Все такие классные ребята, такие хорошие люди...
   "Эге!" - подумал я, чуть не крякнув от удивления.
   - Извини, мне надо на кухню, покурить.
   -Да-да, конечно, - великодушно разрешил он.
   На кухне у раскрытого окна стояли с сигаретами Ваня, Даша (она курила не взатяг, за компанию) Катя и верный рыцарь Семачёв. Этот уголок напоминал курилку в общаге. Все деловито выдыхали дым. У стола, заложив ногу на ногу, сидела Аня, рядом подобострастно скрючился Кудряшов. Он развлекал её, полушутя изображая флирт. Он взял её руку в свои грабли и, почтительно склонившись, поцеловал:
   - Благодарю Вас, мадмуазель, за прекрасный вечер. Общество самое изысканное.
   Краснея от удовольствия и смущения, она, смеясь, отпихивала его свободной рукой.
   - Скажите, а как Вы относитесь к стихам? В виде варень... э-э, в виде поэзии?
   Я подошёл к могучей кучке и закурил от любезно подставленной Дашей зажигалки.
   - Ну чё, вроде как нормальная туса, - глубокомысленно и авторитетно изрёк Семачёв.
   - Да, только этот ...Лёша, или как его там, всю картину портит, - буркнула Катя. - Ну просто сама святость! Я таких знаю: сидят как истуканы, не пьют, не курят, и думают какие все вокруг придурки. Я уверена, он считает себя особенным и всех нас про себя презирает.
   - Он какой-то странный, - подтвердила Даша, стряхивая пепел в окно.
   - Да вообще задротик!
   - Между прочим, он школу с золотой медалью окончил! - вступился Ваня.
   - Ну вот! - удовлетворённо кивнула Катя. - Я же говорю!
   Все заржали, кроме меня и Вани. У меня вообще было не очень весёлое настроение, и такие разговорчики за спиной у человека мне не нравятся, даже если всё это похоже на правду.
   - Ты реально лоха какого-то привёл, Вано! - радостно подхватил Семачёв. - Рожа как у дурачка!
   - Хватит, ребята, хватит,- слабо отмахнулся Ваня.
   - Он застенчив, а застенчивость - признак слабости, ты и сам это прекрасно знаешь, - Катя пафосно выдохнула струйку дыма, держа сигарету типа изящно, типа как Коко Шанель. - Мужчина застенчивым быть не должен.
   Немного помолчали. На улице было тенисто и прохладно. Сгущались пряные, душистые сумерки. Дул приятный освежающий ветерок.
   - Скажи, Димуля, счастье есть? - с лёгкой грустью спросила Катя.
   - Есть, есть... - криво усмехнулся я. - Да не про нашу честь.
   Даша хихикнула, смотря на меня пьяным взглядом:
   - А ты веришь в любовь?
   - Я верю только в Господа и сына его Иисуса Христа, насчёт остального мне неизвестно.
   Семачёв фыркнул.
   Я продолжил:
   - Мы все хотим быть счастливыми, или хотя бы казаться счастливыми, и притворяемся более успешными, чем мы есть на самом деле. Это всё потому, что нам внушили, что мы обязательно должны быть счастливыми. Тогда как история человечества - в основном история крушений и трагедий.
   Повисло тяжёлое молчание. На меня удивлённо посмотрели даже Кудряшов с Аней. Потом Семачёв иронично изрёк.
   - Ты уж слишком загибаешь, приятель. Ты ведь такой суровый и серьёзный.
   - Не одними клоунами земля полнится! - огрызнулся я. - Мне твоей тупой ухмылки за глаза и брови на сегодня хватит! А что касается паренька, которого вы тут распекали, то уж лучше добрый дурак, чем злые идиоты!
   Я и сам не ожидал, что выскажусь так резко, и не хотел этого. Раздражение на них копилось весь вечер. Кроме того, у меня вовсе не было желания поддерживать травлю "Лёши или как его там". Тот, над кем смеются из-за его "неадекватности" или "ненормальности", зачастую оказывается более адекватным и нормальным, чем те, кто над ним смеётся.
   Раздражённый, я бросил окурок в окно и вернулся в зал. К моему глубочайшему, почти брежневскому удовлетворению, Семачёв проглотил "тупую ухмылку" и отвёл глаза, встретившись по возвращении со мной взглядом. Все опять расселись. Убавили музыку, выпили пару тостов за "умницу, красавицу" и т.д. и т.п., и стали уже сожалеть, что праздники быстро заканчиваются (хотя я знаю, что этот будет продолжаться до завтрашнего вечера, и никто из присутствующих не пойдёт в понедельник на занятия).
   - Когда ещё так же соберёмся? - вздохнула Даша.
   - Скоренько, - успокоил её Кудряшов. - У меня день рождения пятого октября.
   - Целых три недели ждать, - скорчила она обаятельно-плаксивую рожицу. - А следующий день рождения у кого и когда?
   Все молчали, вопросительно переглядываясь.
   - Похоже, у меня, - нехотя признал я.
   - А когда?
   - Восьмого ноября.
   - Ур-ра-а! - вскинула она руки вверх. - На днюхе у Димки погуляем!
   "Интересно, кто тебе это сказал" - подумал я, благодушно и снисходительно улыбаясь.
   Ещё немного выпили. Ещё немного поели. Ещё немного пошутили, и все немного поплыли. Снова загремела музыка, I Kissed A Girl, потом какой-то клубняк, задрожали от басов стены, и вновь пошли танцевать. Нас было одиннадцать, но такое ощущение, что все тридцать, подтянулось ещё три-четыре человека; все мне жали руки и говорили "Привет, брат!", хотя я этих мудаков в первый и надеюсь, последний раз видел, но я всем жал руку и улыбался всепрощающей и кроткой улыбкой. Потом я, пошатываясь, побрёл в ванную, чтобы немного побрызгать на лицо холодной водичкой, но там, ни хрена не запершись, трахались Катя и Семачёв. Она держалась за край раковины и постанывала, он пялил её сзади и смеялся. В зеркале я увидел его красную, довольную, потную рожу и масляно блестевшие глаза. Казалось, он не совсем понимает, что происходит.
   Я поплёлся обратно. Даша перехватила меня за локоть и увлекла в медленный танец. Через её плечо я увидел, что паренёк уснул сидя на диване, откинув голову на спинку, открыв рот. Как-то тихой сапой к нам присоединилась одна из полуграций, блондинка, и мы топтались по кругу втроём, обняв друг друга за плечи, голова к голове, обмениваясь нежными поцелуями. В конце концов мы оказались в тёмной спальне, и раздевая их по очереди, я думал, вот я с двумя, и это почти то же самое, что с одной, и с любой так же, как с другой, а вы все думаете что вы единственные и незаменимые. С этой самодовольной и злобной мыслью я провалился в сладостное забытье.
  
  
  
  
  Глава 2.
  
  Так холоден, так леденящ, что обжигаешься, прикасаясь к нему; именно поэтому многие считают его пламенным.
  
  Ницше
  
  
  
   Меня кто-то тряс за плечо. Я вздрогнул, открыл глаза, приподнялся на смятой постели и огляделся в сумерках. Девушек в комнате не было. Надо мной нависал Кудряшов, глаза его лихорадочно блестели, как у кошки.
   - Слышь, Димон, подымайся! Хорош кровать давить!
   - Ну чего тебе?
   - Слушай, мне одна знакомая позвонила...я договорился... короче, поедешь с нами в "Пивную Гавань"? Там девчонки будут - нормальные такие девчонки, с моего курса. Поедешь, нет?
   - С "вами" это с кем?
   - Ну, я, Вано и этот, как его, Лёха что ли...
   - А его-то ты чего решил взять?
   - Ну, он же с Ванькой. А чё, нормальный такой паренёк...
   Я вздохнул:
   -У тебя все нормальные... Ну ладно, щас... сколько времени-то?
   - Полдевятого почти.
   - Охренеть...погодь, щас я оденусь...
   Он кивнул и выскользнул за дверь. Я начал одеваться впотьмах. В зале слышались пьяные разговоры и смех. Еле слышно, фоном лилась музыка из колонок - кажется, Мэрайя Кэри.
   Спустя пять минут я вышел крадучись в прихожую, натянул ботинки и улизнул на лестничную площадку, ни с кем не прощаясь.
   - Ну чё, - сказал Кудряшов, когда я вышел во двор. - Таксо я вызвал.
   Ваня задумчиво курил. Паренёк поёживался на вечернем холоде.
   - Ну что? - спросил я его. - Хорошо время провёл?
   - Да, отлично, - улыбнулся он.
   - Ну, сейчас ещё круче будет...
  - Ты тоже вряд ли будешь жалеть, - похлопал меня по плечу Кудряшов. - Вообще, кто как время проводит. У тебя было свидание с двумя девушками. А у него свидание с Нептуном.
   Я кивнул:
   - Да, и все это по сути одно и то же. Мы просто убиваем время, отпущенное нам до смерти, кто как может.
   Он поморщился.
  - Зря "Пивную Гавань" на Большой Московской закрыли. Щас бы два шага сделали, и Вася-кот. Теперь на Псковскую тащиться.
   - Да ладно, прошвырнёмся, вечером город красивый.
   Подъехало такси. Мы загрузились. Через десять минут были на месте.
   Я с наслаждением вдохнул свежий вечерний воздух. Зажглись фонари, по тротуарам прогуливались парочки и стайки подростков. Я люблю ночную жизнь. Ночью всё по-другому. Я - сова, я хорошо себя чувствую только ночью, к вечеру начинаю ощущать прилив сил. А с утра я всё равно что полумертвый.
   Мы спустились по ступенькам. Я толкнул тяжёлую "средневековую" дверь, мы вошли. Напротив под светом ламп - стойка, хромированные пивные краны, за спиной кассирши повар возится у жаровни. По обеим сторонам от входа отдельные кабинки для романтических посиделок, справа подальше вход в шумный общий зал. Мы встали в проёме и начали выискивать своих предполагаемых подруг на вечер. За одним столиком, где сидели три девушки, нас заметили. Одна из них, рыженькая, улыбнулась и помахала рукой. Встала из-за стола и подошла к нам, так же ослепительно улыбаясь. Её ярко-синие глаза сияли. Довольно низкого роста, но это только подчёркивало прелесть её пропорциональной, идеально женственной фигуры. Волосы очень длинные, почти до пояса. Красивый свежий цвет лица. Обтягивающие чёрные джинсы, светло-серая кофта с треугольным вырезом, из которого вылезал аккуратно сложенный воротничок белой блузки.
   - Быстро вы добрались, - заметила она приятным звонким голосом, чмокаясь с Кудряшовым. - Привет! - обратилась она смело и весело ко всем нам, повернувшись на каблучках. - Таня!
   - Дима!
   - Лёша, - приветливо улыбнулся паренёк, тут же потупив взгляд.
   - Ваня!
   - Тебя-то я знаю! - засмеялась она.
   К ней подошла и встала чуть позади другая девушка, довольно высокая брюнетка с чёрными глазами, в данную минуту смотревшими очень мягко, тонкие дуги бровей приподнялись в лёгком удивлении. Одета достаточно просто: серый спортивный блейзер и серые джинсы.
   - Саша, - застенчиво представилась она.
   - Дима! - слегка поклонился я с улыбкой.
   - Лёша...
   - Ваня... а, ну ты меня тоже знаешь.
   - А я опять Гриша, - брякнул в заключение Кудряшов. - Ну-с, засим, когда все друг другу представлены по всем правилам этикета, может, возьмём пивас?
   - Да, а то там Лизка заждалась уже.
   Гурьбой направились к стойке. Мы все, в смысле парни, взяли по большой кружке живого светлого, даже Лёша. Пока Кудряшов расплачивался, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Я обернулся. На меня пристально, изучающее и в то же время как-то доверчиво смотрела стоявшая в стороне от всех Саша. Встретив мой взгляд, она опустила глаза и слегка зарделась, переминаясь с ноги на ногу и смущённо скрестив руки на груди, словно защищаясь. Она действительно в данный миг выглядела очень беззащитной, хотя вряд ли подозревала об этом. "Это всё потому что я с улыбкой с ней поздоровался". - подумал я. - "Как мало иногда нужно...что-то слишком быстро она на меня запала". Мне такое уже приходилось видеть. Может, стоило бы ей заняться, она очень мила и даже красива, с тонкими, почти аристократическими чертами, отличной фигурой, но, признаюсь, хоть мне и нравятся брюнетки, Таня показалась более яркой и произвела более сильное впечатление. Наверняка у неё есть парень, и даже, может, не один, но смотря друг другу в глаза, мы встречали взаимное понимание. Сашу я определил как "понравилась, да не очень".
   Мы двинулись со всем своим пивным хозяйством к столику, где нас ждала Лиза - также длинноволосая брюнетка, но миниатюрная, и с более холодным и равнодушным, даже как будто уставшим взглядом. Чёрные джинсы, чёрный жакет поверх красной блузки. Когда мы подошли и поздоровались, она нам улыбнулась, приветливо и вместе с тем немного натянуто. Мне показалось - улыбаясь, она как будто хладнокровно изучала нас. Хотя, может, мне это действительно только показалось. У современных девушек ветер в голове гуляет, никогда не поймёшь, что они в данную минуту думают и чувствуют, если вообще думают и чувствуют.
   У неё в волосах был красный цветок, а это я люблю. Это всё-таки ей в плюс.
  Мы расселись за двумя сдвинутыми столиками в глубине зала, составлявшими один большой стол. За соседними никого не было, вообще были заняты только две-три кабинки. Под потолком на большой плазменной панели мелькали кадры эмтивишных клипов - казалось, что это один и тот же бесконечный занудный клип. В дальнем конце зала закуток с двумя бильярдными столами, вокруг одного вразвалочку вышагивали с киями накачанные ребята в обтягивающих футболках - "хозяева жизни", не иначе, судя по повадкам, сынки-мажоры или подпи****ки какого-нибудь крутого папика, или и то и другое в одном, так сказать, флаконе. При виде них у меня в голове сразу зазвучали строчки известной песенки ДДТ.
   Я отхлебнул из кружки.
  - Ну что, - начала Таня. - Как провели время в гостях у Смирновой?
   - Нормально, - Кудряшов утёр губы рукавом. - Особенно Димон. Он вообще умеет культурно отдыхать. А вас там чё не было?
   - Ну, у нас свои планы на вечер, - рассмеялась Таня. - Да там и так много народу было, я уверена. Кроватей на всех не хватило.
   "Зришь в корень" - подумал я, вспомнив Катю и Семачёва.
   - Ничего, у меня самой день рожденья скоро. Тогда и погуляем!
   Вдруг Кудряшов поперхнулся пивом и уставился на что-то поверх моего плеча. Я обернулся. Оказалось, в зал вошла пышнотелая блондинка в джинсовой куртке. Положив сумочку на сиденье углового столика, она элегантно стянула с атласных плеч куртку, и оказалось, что под ней только оранжевый топик, обтягивающий весьма объёмную грудь.
  Она села и принялась ждать кого-то, щёлкая кнопками смартфона.
   - Симпатичный топик, - прокомментировал Кудряшов. - Вот бы...
   - Вот бы что? - приподняла бровь Таня.
   - Вот бы всё.
   - Мужики думают только одним местом, - закатила глаза Таня. - Примитивные существа, что ещё сказать?
   - А вы знаете, что разница между ДНК мужчины и женщины больше, чем между ДНК мужчины и шимпанзе? - вставила Лиза.
   "Да ты начитанная" - подумал я.
   - Вот уж не скажите, - возразил Кудряшов. - Одним местом мужики как раз таки НЕ думают.
   - Да, мозги сразу отключаются при виде задницы, смешно смотреть прямо.
   - Ты всё утрируешь, но как вообще не отключатся мозги при виде такой красоты? А, Лёха? - пихнул он локтем в бок сидящего рядом паренька. - Ядрёная баба, а?
   - Ну, главное же в человеке душа...
   - Ты чё, уе***ся, что ли, какая, нах**, душа? Смотри, вот у той душа, ты бы её выбрал?
   Он указал на девушку, тихо и неприметно сидевшую за одним из столиков в тени, за чашечкой кофе. Рядом на столике толстая книга в старом переплёте. Она выглядела немного странно - из-за того, как была одета (воротник клетчатой рубашки застёгнут наглухо), из-за того, что в таком месте сидела одна, не обращая ни на кого внимание и не привлекая ничьего внимания, и вообще - было в ней что-то странное. Я сравнил её и обладательницу яркой формы и содержания. У одной безупречное лицо, но какое-то... кукольное. У другой теплота и простота при некоторой грубости черт, и что-то ещё, спрятанное за этим.
   - Не такая она и страшная, - вынес вердикт Лёша. - Думаю, мудрее было бы выбрать её.
   - А что, красивая не может быть с душой, а уродина сволочью? - шутливо "обиделась" Таня.
   - Всё может быть, - ответил я. - Я не раз убеждался, что чем красивее женщина, тем она лучше как человек. В прекрасном человеке всё прекрасно, в убогом всё убого, - при этих словах я опять вспомнил Семачёва.
   - Мне кажется, вообще никакой связи между внешностью и внутренним миром нет, всё зависит от воспитания. Да, воспитание - это первостепенно.
   - По-моему, - встрял Ваня. - Говорить что в человеке главное - внешность, всё равно что говорить, что в машине главное - дизайн.
   - Ну, это тоже немаловажно! - засмеялась Таня. - А ты, Дима, на какой бы женился? На красивой или умной?
   - Ни на какой. Я не собираюсь жениться. В ближайшие лет десять, по крайней мере. И не понимаю этой надуманной дилеммы - большинство женщин умны и красивы одновременно. По крайней мере, я почти не встречал откровенно некрасивых или откровенно глупых.
   - Вот ты какого мнения, посмотрите-ка ... - улыбнулась Лиза.
   - Я согласен с ним, - робко подал голос Лёша.
   Таня не унималась:
   - Но ты хотя бы собираешься жениться по любви? Или просто так?
   - Вообще есть только две веские причины, чтобы жениться - по любви и по расчёту. По любви, потому что только безумная любовь может заставить тебя ввязаться в эту авантюру, а по расчёту... ну, тут всё ясно. Хотя бы что-то с этого имеешь. В качестве компенсации, так сказать.
   - А что это у тебя такое отношение к институту брака?
   - Вопрос ты задала отнюдь не праздный. Но прежде чем ответить на него, надо сначала ответить на вопрос, почему такая высокая статистика разводов. Я, знаешь, насмотрелся на разные семьи... Ладно, когда-нибудь просто найду удобную простушку, которая хорошо варит борщи.
   - С возрастом становишься циничнее.
   - Ты называешь это "стать циничнее", я называю это "стать скромнее" и умерить желания. Перестать ждать какого-то чуда... Как будто кто-нибудь из нас заслуживает чуда!
   - А я сейчас приведу железный аргумент, почему нужно выбирать некрасивую! - хлопнул Кудряшов по столу. - Чистая математика: красавицу попробуй завоюй и денег сколько просадишь, в бигудях же и без косметики обе будут выглядеть одинаково. А если нет разницы, зачем платить больше? - он загоготал, довольный собой, и мы засмеялись вместе с ним.
   - А посмотри, вот Лёша с тобой не согласен, правда ? - с улыбкой обратилась Таня к пареньку.
   - Мне просто кажется, жениться надо всё-таки по любви и выбирать, исходя именно из внутренних качеств человека. Ведь тебе с человеком жить, а не с картинкой. И кроме того, любовь в высшем смысле это духовное единение.
   - А как распознать эту самую "душевную красоту"? В чём она проявляется-то?
   - Ну, конечно, не в написании стихов, а в отношении к другим людям.
   - Я что-то сомневаюсь, что любовь - это какое-то слияние душ, нечто возвышенное и так далее, - возразил я. - Я согласен с теми, кто говорит, что это лишь производное полового инстинкта. Я же косоглазую не полюблю, будь она хоть трижды ангелом.
   - Но кто-то ведь полюбит.
   - Ага. Такой же...косоглазый.
   Ребята не удержались и прыснули.
   Лёша посмотрел на нас с какой-то болью во взгляде, вздохнул, неловко поднялся.
   - Ты куда?
   - Туда, - он указал на проход к туалетам.
   - А, ну удачи.
   Он удалился.
   - Забавный паренёк, - заметила Таня. - Такой простой и смешной.
   - Смущается сидит, - усмехнулась Лиза. Саша тоже улыбнулась уголками губ при этих словах.
   - А мне даже нравятся застенчивые парни, - хихикнула Таня. - Они такие зайки!
  - Ты что, собираешься его совратить?! - взвился Кудряшов. - Соврати лучше меня!
   - Ну нет, никого я совращать не собираюсь! У меня есть любимый мужчина! - мне показалось, этот вызов был брошен мне, хотя она не смотрела на меня.
   Спустя пару минут Лёша вернулся. По пути он едва не задел локоть одного из мажоров, несущего две кружки пива. Я так и представил, как пиво проливается, и мажор по-бычьи лупится на паренька. Ставит кружки на ближайший столик, толкает его в плечо: "Слышь, ты чё, охренел, жучара?", и тот съёживается под его взглядом, и тот даёт ему в лоб... как отреагируют на это девушки? С сочувствием? Или презрением?
   Лёша сел на свое место. Лиза посмотрела на него с любопытством, хотя в этом любопытстве проглядывала ирония. Она словно ещё не решила, как к нему относиться. Но я был уверен в негативном прогнозе.
   - Ну чё, Димас, может и нам сходить обоссаться?
   Я кивнул.
   Туалет был заперт, значит, там всё занято, или просто какой-то придурок заперся. У женского туалета тоже дожидалась своей очереди девушка - та самая красотка в топике. Она нервно переминалась с ноги на ногу, болтая по телефону:
   - Прикинь, Костя оказался таким мудаком! Не хотел меня в клуб пускать! Сказал, клубы для шалав, а я всё равно пошла, - она хохотнула. - Прикинь, я нажралась в стельку, ещё и трахнулась сразу с двумя в сральнике! Я не хотела, просто они были сексуальными и угостили меня коктейлем. Приползла в четыре утра. Он назвал меня шлюхой! Я говорю: "Шлюхи отдаются за деньги, а я просто трахнулась, придурок!". Теперь всем расскажу, какой он мудак!
   Туалет открылся, выползло два человека. Мы зашли, встали к писсуарам.
   - Чё-то ни хера не льётся, - пожаловался Кудряшов. - Ну! Лейся, песня!
   Спустя пару минут мы вышли и вернулись к столу. Выпили ещё пива, поговорили о том о сём. Все принимали живейшее участие в дискуссии, кроме Лёши и Саши. Он вообще помалкивал, она удостаивала односложными ответами или просто согласно кивала с лёгкой улыбкой. И мы не заметили, как на стол легла тёмная угрожающая тень. Все смолкли. Саша испуганно, снизу вверх, смотрела на кого-то за моей спиной. Я обернулся. Над нами, тяжело дыша пивным духом, нависал один из качков, вперив нахально-бессмысленный взгляд в Сашу.
   - Слышь,- бросил он. - Пойдём с нами.
   Она, видимо, потеряв дар речи, лишь отрицательно покачала головой и уткнулась в телефон, лихорадочно щёлкая кнопками. Остальные застыли, раскрыв рты. Двое друзей галантного кавалера выжидательно наблюдали, оперевшись на кии, возле бильярдного стола.
   - Слышь, - с ещё большим нажимом повторил он. - Пойдём с нами. Ты чё, не слышишь?
   Я медленно встал и поравнялся с ним.
   - Видишь, девушка занята, и она не хочет идти с тобой, - спокойно сказал я, хотя мне стоило труда быть спокойным.
   Он в упор уставился на меня мутными воловьими глазами. От него исходила животная, тяжёлая энергетика, но я не дрогнул. Никакие понты, никакое красноречие не выстоят перед уверенным молчанием. Надо только научиться молчать правильно. Фокус в том, что ты сможешь правильно молчать, только когда тебе действительно есть что сказать.
  Наконец он отвёл взгляд, ещё раз по-хозяйски, надменно обвёл всех взглядом, и нехотя, сжав губы, удалился.
   Я повернулся к остальным:
   - Девушки, я думаю вам лучше удалиться. Ваня, выведи их на улицу!
   Девчонки принялись быстро собираться - их дважды уговаривать было не нужно. Они и Ваня направились к выходу, Таня на секунду обернулась и с сожалением посмотрела на меня.
   Мы с Кудряшовым остались на страже девичьей и своей чести.
   - Ты тоже иди, - сказал я Лёше, но он отрицательно покачал головой, хотя и не выглядел очень уверенным.
   Добры молодцы побросали кии и направились к нам. Я спокойно ждал их, с сигаретой в руке. Кудряшов и Лёша стояли чуть позади.
   Они подошли и встали опасно близко. Впереди всех важно осанился главарь - карие наглые глаза, копна тёмных волос, обтягивающая футболка подчеркивает мускулатуру. Второй, "заявивший свои права на самку" минутой ранее - такой же плотный, три верхние пуговицы рубашки расстёгнуты, обнажая почти безволосую грудь - за его плечом. Третий, помоложе и тщедушнее, в футболке с принтом "Агаты Кристи" и с модной мелированной причёской, насмешливо сощурился из-за другого плеча. Вожак, распираемый собственной "крутизной", упёр тяжёлые кулаки в бёдра. Вечер перестаёт быть томным.
   - Слышь, ты кто такой здесь, чтоб нам указывать?
   - Лучше вам не знать, кто я.
   - Слышь, это тебе лучше не знать, кто мы! Спать крепче будешь!
   Они думали, я испугаюсь. Если бы я хоть на грош ценил свою жизнь... Но мне, по правде говоря, всё равно - что жизнь, что смерть. Я как-то не очень чувствую разницу между двумя этими состояниями. А кроме того, никогда не бывает так страшно, как кажется. У страха глаза велики. Посмотрим, сумеют ли они меня завалить, это ещё вилами по воде писано.
   Зря они с собой кии не захватили.
   - Мне плевать, кто вы, - сказал я. - А сплю я и так хорошо.
   Главарь побагровел и шагнул ко мне. Действовать нужно было быстро, на опережение, в этом половина успеха. Главное - не входить в роль "беспомощной жертвы", дать как можно более жёсткий отпор. Я ткнул ему сигаретой в правую скулу, прямо под глазом. Он заорал и, схватившись за лицо, согнулся в три погибели. Теперь след останется на всю жизнь, и он этот урок не забудет. Второй бросился ко мне, я зацепил ногой табурет и резко двинул ему под ноги, ударив его по голени. Он запнулся и с матюгами повалился на пол. Я схватил другой табурет и двинул третьего сбоку по голове. Он рухнул, как свежесрубленная ёлка, хватаясь за ушибленное место.
   Я повернулся к Кудряшову и потянул его за плечо.
  - Бежим!
   Мы ринулись к выходу. Присутствующие - красотка в топике, скромница в углу и прочие - восхищённо-испуганно смотрели на нас; никто не сказал ни слова и не пытался нас остановить. Кассирша, ошарашено застывшая в проходе, отступила в сторону, пропуская нас. Мы выскочили на улицу. Ваня и девчонки взволнованно ждали снаружи.
   - Быстро делаем отсюда ноги! - крикнул я им.
   Лихорадочно, дворами и закоулками, мы пробежали почти километр; заметив, что погони нет, мы перешли на шаг. Вышли к Воскресенскому бульвару. Я ещё раз обернулся. Шухера по-прежнему не было. Видимо, злорадно подумал я, эти ребята больше сейчас заняты своим здоровьем, чем планами мести.
   На бульваре мы остановились возле цветочного магазина и смогли наконец отдышаться.
   - Ух, ну и вечерок! - засмеялась Таня. - Ну скажите, скажите, как это было!
   - Нормально, - отозвался Кудряшов, тяжело отдуваясь. - Отделались лёгким испугом. Я бы даже сказал, обделались лёгким испугом.
   Девушки хором расхохотались. Таня смотрела на меня восхищённо сияющими глазами.
   Саша всё так же поглядывала с робкой надеждой.
   - Ну что, - сказал я. - Лучше скорей разойтись. Вам пора в общагу, а то скоро закроют. Я вызову такси.
   - Да, мне тоже пора, - сказал Ваня. - Я тут рядом живу. Пока.
   Он пожал всем руки и пошёл в сторону вокзала. Он жил где-то на Октябрьской.
   - Я сегодня на квартире ночую, - сказала Таня. - Девчонки со мной.
   - Далеко вам?
   - Да нет, на Германа. Ну, надеюсь, ещё увидимся, - улыбнулась она на прощание.
   - Непременно, - кивнул я. - Мир тесен, земля круглая.
   Они перешли на другую сторону бульвара и направились в сторону рынка(?). Таня обернулась и с улыбкой ещё раз махнула рукой.
   - Ну что, кто куда? - спросил я Кудряшова и Лёшу. - Я к себе, Славик к себе. А ты где живёшь?
   - Кто, я? - переспросил паренёк.
   - Головка от х**! Если далеко, на такси щас посадим...
   - Нет уж, вместе все сядем и всех по домам развезём! - встрял Кудряшов. - Вернее, таксист развезёт...
   - Ага...Роберт де Ниро...
   - Короче, едем на такси! А то щас будем в потёмках блудить... блудиться...заблуждаться... короче, Лёха, где живёшь?!
   - Я живу...Строителей, кажется, эта улица называется... в таком двухэтажном деревянном доме...номер 10 , за парком, недалеко от "Руси".
   - За МТС-ом? - уточнил я. - Там ещё церковь евангелистов, или какая-то такая херня...
   - Да, да, там! - обрадовано закивал он.
   - Окей, вас понял, господин начальник! Вызываем таксо...эх, разброс широкий...ну ладно, мы же платим золотом.
   - Да нет, я лучше на автобусе...
   - Какой "автобус", ты чё, с дуба рухнул, что ли?! Они так ходят - поседеешь, пока дождёшься! Быстрее смерть придёт! Едем все в экипаже!
   Пока ждали такси, я закурил, любуясь усыпавшими небо звёздами.
   - Молодец, что не сдрейфил, - хлопнул я паренька по плечу. Он благодарно улыбнулся.
   - То, что ты сделал, это потрясающе! Их же было несколько!
   Я презрительно скривился:
   - Только шакалы ходят стаями. Львы ходят поодиночке.
   - Ага, - сплюнул под ноги Кудряшов. - Но лучше живой шакал, чем мёртвый лев.
   - Не знал что ты так можешь! - продолжал восторгаться паренёк.
   - Да я и сам не знал, что так могу. Каждый раз узнаешь о себе что-то новенькое. Не правда ли? Чаще плохое. Но сегодня - хорошее. Может быть, потому, что от моих действий зависела не только моя шкура.
   Я оглядел паренька и только теперь обратил внимание, что он одет в очень старую, потёртую на локтях коричневую кожанку, ещё и великоватую для него.
   - А ты чё так прикинут-то плоховато? - благодушно спросил я, выдохнув дым не вынимая сигареты изо рта. - Чё, житуха вообще не в масть?
   - Не то чтобы совсем не в масть... но впритык хватает, совсем впритык...да мне и всё равно, что носить... мне эта куртка от отца досталась.
   - А, значит, батю на куртец прикинул? А сам-то он где?
  - Он... умер несколько лет назад.
   - Понятно, - сказал я. Я не сказал "извини". Во-первых, мне ни хрена не было жаль. Во-вторых, откуда я знал? - Хреново, блин.
   - Это было достаточно давно.
   - А ты там, в этом доме, комнату снимаешь, али квартиру?
   - Комнату.
   - Кисловато тебе там живётся, небось?
   - Вообще-то не очень, - вздохнул он. - Там атмосфера какая-то...грязная. Там семейная пара хозяева, всё время ругаются. В основном это от жены исходит. Она, я так понял, бывшая проститутка, он её с панели забрал, прописал в квартире, и она его теперь поедом ест, мстит за его великодушие. Мне трудно это наблюдать.
   - Ничего себе. На тебя тоже рявкает мегера?
   - Не то слово. Я боюсь из комнаты в туалет выйти...эх, что говорить.
   - Ясно... - кивнул я понимающе. Немного помолчали. Неожиданно для самого себя я выпалил:
   - Слушай, а перебирайся ко мне! Я квартиру снимаю в таком же доме, но на Парковой. Места хватит, и мне так даже лучше.
   Я не знаю, почему я сказал это тогда. Я даже не люблю гостей, не говоря о том, чтобы с кем-то жить, тем более с первым встречным. Уж лучше с женщиной, конечно, тут тридцать четыре удовольствия. И я редко поддаюсь жалости, пусть даже минутной. Не могу сказать, что вообще это было сделано под влиянием какого-то чувства или мысли. Так...толкнуло меня что-то, язык, проклятый, борется за независимость от мозгов. Как говорится, бойтесь своих самых первых порывов - обычно они наиболее благородны.
   Парень просто не поверил своему счастью.
   - Что, правда?
   - Конечно. Ты готов?
   - Да, спасибо... не знаю, что и сказать... - он закатил глаза к небу в восторге, его лицо просияло. - Это просто Божья помощь!
   - Значит, завтра твои вещички и перевезём. Хотя нет, завтра я занят...послезавтра! Послезавтра железно! Идёт?
   - Конечно. Ещё раз спасибо.
   - Договорились.
   Подъехало такси, урча и освещая асфальт мягким светом габаритных огней. Мы сели.
   - Куда вам? - обернулся таксист, стриженый ёжиком мужик среднего возраста с круглым добродушным лицом.
   - История длинная, - ответил Кудряшов. - Сначала на улицу Строителей.
   - Вас понял.
   За окном проплывали горящие фонари и сверкающие витрины. В колонках за нашими головами мурлыкало радио.
   Выехали на Петербургскую. У "Диеза" отчаянно голосовала девчушка в цветастой мини-юбке. Так отчаянно, что, казалось, сейчас умрёт если не подобрать.
   - Ну что, подберём бедолажную? - обернулся к нам водила.
   - Валяй, - бросил Кудряшов. - Щас мы её втроём, ей понравится, не пожалеет что голосовала...
  - Эй, а я? Вчетвером! - водила со смехом подрулил к обочине.
   -Ух, спасибочки! - девица влезла на заднее сиденье, потеснив нас с пареньком, так что меня вжало в противоположную дверцу. Молодец Кудряшов. Сам-то на переднем сиденье развалился с комфортом.
   -Тебе куда, прелестница?
   - В "Ночной океан"!
   Я почувствовал, как волосы у меня зашевелились даже в подмышках. Туда же пешком дойти - два раза упасть. Ну ничего. Я как-то видел девиц, севших на автобус, чтобы проехать от 2-й общаги на Парковой до "Славии". Хотя впрямую по Зелёной улице за пять минут доползёт даже восьмисотлетняя черепаха. В зеркале заднего вида я понимающе переглянулся с вылезшими на лоб шарами водилы.
   Ехали как назло медленно, образовалась пробка. Шумахер, чтобы как-то развлечь всех, прибавил радио. Остановился на канале "Старый порт". Заиграла песня Александра Розенбаума:
  Я хотел бы подарить тебе песню,
  Но сегодня это вряд ли возможно,
  Нот и слов таких не знаю чудесных -
  Всё в сравнении с тобою ничтожно...
   - Вырубите! - крикнула девица таким приказным тоном, что водила начал испуганно щёлкать каналы. Ну нормально. Мало того что меня вдавила в дверцу, так ещё и командует в чужой машине.
   На одном из каналов попалась песня группы "Градусы" "Голая".
   - Оставьте!
   Она с величайшим вниманием и удовлетворением прослушала всю эту чрезвычайно тупую песню. По-моему, это рекорд со времён "18 мне уже".
   Водила убавил звук.
   - А че, тебе эта мура нравится?
   - Ничего вы не понимаете! - возмутилась наша фея. - Это же про любовь!
   Я опять переглянулся с шарами водилы.
   - Не, ну погоди, вот у Розенбаума, там - текст, поэзия, романтика, а это что?
   - Романтика! - презрительно фыркнула девица. - Чего стоит эта ваша романтика? Красивых слов каждый может наговорить, а как денег домой принести или крышу починить... романтики своей "тонкой душевной организацией" скрывают полнейшую несостоятельность в реальной жизни!
   Дальнейший отрезок пути до "Ночного океана" ехали в смущённом молчании. Не смущалась только одна девица.
   Он высадил её, она расплатилась, он опять выехал на Большую Санкт-Петербургскую.
   - Во девки пошли! - смущённо прокомментировал он.
   - А зачем вы её слушали? - укорил его Кудряшов. - Ваша машина, а она тут командует.
   - Ну а чё я ей скажу-то! - оправдывался водила.
   Встроился в поток машин. По кольцевой вырулили на встречную полосу. У "Руси" рискнул пересечь сплошную разделительную, проехал вдоль парка до офиса МТС. Свернул в Лазаревский переулок. После церкви адвентистов зарулил в двор дома номер 10 по улице Строителей. Рядом возвышались новёхонькие многоэтажки, среди которых этот двухэтажный обшарпанный домик, отгородившийся от них покосившимися сарайчиками, глядел отщепенцем.
   - Ну, пока, - улыбнулся я, когда Лёша собрался выходить из машины. - Не забудь. Послезавтра к полудню мы к тебе заедем, будь готов.
   - Да, спасибо, конечно!
   Он вышел, помахал мне рукой на прощание и скрылся в тёмном провале подъезда.
   - Теперь куда? - спросил водила.
   - На Парковую.
   - Ох ты Господи... ну, это через Колмовский мост надо...или, может, через Розважа...
  Водила развернулся и выехал на Великую. Переключил радио. Из колонок мощно вдарили вступительные аккорды Sad But True. Удовлетворённо кивнув, он прибавил звук и повёз нас дальше.
  
  
  
  Глава 3.
  
  Имея такие формы, можно обойтись и без содержания.
  
  А. Давидович
  
  
  
  
   Наутро, часов в девять, я проснулся и не мог найти ни одной веской причины, чтобы встать. Бездумно, без единой связной мысли в голове, повалявшись какое-то время, я вдруг вспомнил: сегодня у меня встреча с Олей Рязанцевой.
   Это придало мне энтузиазма, и я вскочил. Без особого внутреннего желания, но, тем не менее, бодро и резво оделся. Выглянул в окно. Пасмурно, лёгкий туман. Значит, день будет неудачным (но свидание, надеюсь, всё-таки пройдёт гладко). Что ж, все дни не могут быть удачными. Хотя - почему?
   Я немного размялся, надел спортивный костюм. Спустился по скрипучим деревянным ступенькам на улицу. Вдохнул сыроватый свежий воздух. А даже хорошо, что пасмурно. Людей на улице меньше. К тому же воскресное утро. Тишина, покой...Через внутренний дворик психдиспансера я прошёл по тропинке в парк Гуманитарного института, и накрутил двадцать кругов по асфальтовой дорожке, получилось в целом десять километров. Жаль, у меня нет времени делать такие пробежки каждый день. Мне это заменяет медитацию - бежишь потихоньку, думаешь о своём, над головой свод зелёных веток, летом птички поют, сейчас мягко падают жёлтые листья... единение с космосом, чтоб его. Кроме того, физическая подготовка для мужчины - всё. Тело становится ловким и послушным, движения - точными и уверенными, взгляд сосредоточенным, воля крепнет. Даже кровоснабжение мозга, кажется, улучшается, соображаешь лучше.
   Придя домой, я принял контрастный душ. Сначала почти довёл себя до судорог ледяной водой, потом пустил практически голый кипяток, чуть не обварив кожу. И почувствовал себя заново родившимся. Вытершись сухим полотенцем и одевшись, я увидел, что зеркало покрыла испарина. Я стёр её и поймал в зеркале своё хмурое лицо, мрачный, тяжёлый и в тоже время пустой взгляд. Многим показалось бы странным, что внешне активный и энергичный человек столь внутренне пассивен и равнодушен ко всему, ходит как живой мертвец, ничему особенно не радуясь и не огорчаясь.
   Сейчас я не чувствую ничего, только мысль о встрече с Олей Рязанцевой заводит и подхлёстывает меня. Она, чёрт возьми, такая, что я из могилы бы встал ради ещё одного свидания с ней.
   Оля - в меру полноватая, среднего роста, с зелёными кошачьими глазами, пухлыми губами, здоровым румянцем и томно-призывным, и в то же время как будто холодным взглядом. В её движениях проскальзывает сладострастная чувственность. Идеально вылепленное животное. То самое таинственное сочетание филе и персика, описанное Робертом Пенном Уорреном, при виде которого у тебя обильно текут деньги и слюни. Она столь роскошна, что даже собаки рвутся с цепи и тоскливо скулят ей вслед, когда она величаво проплывает по улице, гордо вскинув голову.
   При мысли о ней в лицо впиваются сотни иголок, сердце учащённо бьётся, по спине пробегает горячая дрожь. Вспоминается же в первую очередь не только и не столько её лицо, сколько её задница. Наверно, это потому, что впервые я увидел её именно сзади.
   Это случилось в прошлом июле. Я выходил из общежития от Кудряшова, беспечно спускаясь по ступенькам, и бросив случайный взгляд в сторону, чуть не проглотил сигарету.
   Поодаль у своей припаркованной машины, крутя брелок от ключей на пальце, стоял Володя Панин, мой знакомый пятикурсник с экономического, сынок богатого папаши; а рядом с ним, кормовой частью ко мне, стояла она ... конечно, моё внимание привлекла и густая роскошная волна чуть вьющихся каштановых волос, и изящный, сильный изгиб спины, но особенно, можно сказать, до глубины души, меня поразила эта кормовая часть, которой позавидовала бы сама богиня Венера - просто шедевр природы. Я случайно бросил на неё взгляд, и мне в голову что-то ударило, дыхание перехватило. Тот самый случай, когда увидел на улице бабу и забыл, зачем вообще вышел. Мне показалось на секунду, я наброшусь на неё прямо здесь, не спрашивая ни её, ни его, ни даже собственного разрешения.
   Я направился к ним. Володя, завидев меня, широко улыбнулся:
   - Э, привет, друг!
   Оля оглянулась, бросив на меня любопытно-оживлённый взгляд,. У неё в волосах были, в виде своеобразной диадемы, солнечные очки.
   Я пожал Володе руку.
   - Ну что, как жизнь?
   - Катится колесом! Знакомься, это моя благоверная, - положил он с улыбкой руку на плечо девушки.
   - Оля, - представилась она с лёгким кивком головы, ослепительно улыбнувшись, открыв ряд жемчужных зубов. Глаза её заблестели. В уголке губ у неё была едва заметная, но красивая родинка.
   - Дима! - улыбнулся я в ответ.
   Мы с Володей немного поболтали, в частности, об их будущей свадьбе. Она же в основном отмалчивалась, но лёгкая улыбка не сходила с её губ. Он с видом хозяина беспечно обнимал её за плечи, она жалась к нему и похлопывала рукой с покрытыми красным лаком ногтями по накаченному прессу, и в этом было что-то почти супружеское. Но если с его стороны я чувствовал искренность, то в её ласках и проявлениях нежности было чуть больше наигранности, чем могло показаться не столь проницательному, как мой, взгляду. А принимать желаемое за действительное мне не свойственно.
   При прощании она смотрела мне в глаза чуть дольше, чем требовалось, это дало мне некоторую надежду. То есть надежда и так была, но, если бы она Володю и в самом деле любила, я бы, скорее всего, отступил. Но если женщина на самом деле не любит и поглядывает на сторону, тут уже ничего сделать невозможно - изменит, хоть ты тресни, не с одним, так с другим. Так уж лучше со мной, правильно?
   Я встречал её ещё несколько раз - либо в общих компаниях, где она появлялась за ручку с Володей, либо пересекался где-то на улице или в коридорах общежития. Во время этих пересечений моё желание только возросло, ибо я рассмотрел её со всех сторон и во всех ракурсах, и открыл, что в ней есть ещё масса всего, чем можно поживиться. Например, у неё была грудь, которая просто-напросто доминировала в помещении, где бы она ни являлась. Всё остальное просто переставало существовать, становилось как бы в расфокусе. Когда она входила, у меня просто дух захватывало. Как и у всех, впрочем. Она была так весела, энергична, полна жизни, от неё исходила ненасытная животная сила. А именно сила придаёт сексуальность, не важно, от кого она исходит - мужчины или женщины. Естественно, наша прелестница везде и всегда купалась во всеобщем обожании.
   Наталкиваясь друг на друга, мы здоровались, наши взгляды "залипали", и мы непроизвольно делали шаг в сторону друг друга, смещаясь с первоначальной линии движения. Это было взаимное магнетическое влечение, так что я стал рассматривать наше будущее соитие как нечто предопределённое, роковое и неизбежное, чуть ли не предначертанное богами. Да и мысль о непреодолимой и, так сказать, рушащей все запреты страсти меня привлекала: хорошенький сюжетец для какого-нибудь "Английского пациента". Только обгорать в конце я не собирался. Страдать должен был кто угодно, только не я.
   И вот однажды мы с ней столкнулись на выходе из общежития, в фойе. Я хотел выйти. А она вошла со сложенным зонтиком. От неё пахло свежестью и духами, аромат которых мне всегда нравился. Я посторонился и повернулся к ней.
   - Ой, привет! - приветливо-невинно улыбнулась она, отступая на шаг и убирая прядь волос со лба.
   - Привет, коли не шутишь, - с ласковой угрозой улыбнулся я. - Ну чё, как жизнь?
   Мы отошли в сторону, к окну у почтового ящика.
   - Да нормально, - она поправила растрепавшуюся от ветра чёлку.- Только Володька уезжает на два дня к родителям в Валдай, одной так скучно...а идти на такой погоде (шёл дождь) никуда не хочется.
   - Я тебя понимаю, - сочувственно кивнул я. - Я сам не переношу одиночества.
   Учитывая, что я не переношу гостей у себя в доме, это была полнейшая ложь, но в данном случае, как вариант поддержания разговора и установления взаимопонимания, подходило.
   - Да, - кивнула она, улыбнувшись ещё более жемчужно и как бы мило смущаясь, потупив глазки.- Не знаю даже, чем и заняться.
   - Ну, книжку почитай какую-нибудь...
   - Да, - засмеялась она. - Тоже вариант. Только вот какую?
   - Про любовь.
   - Да, точно!
   Наступила пауза. Она поправила прядь волос, всё так же улыбаясь. Я не думал, что нужно ещё что-то говорить.
   - Ну ладно, пока, а то у меня дела...
   - Пока, давай, ещё увидимся.
   - Мир тесен. Земля круглая.
   Разошлись мы, как мне показалось, отлично понимая друг друга. Вечером, около девяти, морально подготовившись, я вошёл в семейный отдел общежития и подошёл к двери с номером 8. Сердце бешено колотилось, но внешне я был спокоен. Я без стука толкнул дверь и вошёл.
   Оля стояла спиной ко мне, разбирая задумчиво какие-то бумаги на столе, может, учебные материалы. На ней была голубая домашняя кофточка и коротенькая юбка. Волосы перекинуты на левое плечо, я увидел её полноватую обнажённую шею. Мне хотелось немедленно покрыть эту шею и плечи поцелуями.
   Оля оглянулась, в её взгляде был и страх, и удивление, и вызов, и насмешка, понимание и согласие, и в то же время холодность и отторжение. Всё это было и в её голосе, когда она, вскинув брови, спросила:
   - Что ты тут делаешь?
   Сердце заколотилось ещё сильнее, глаза заволокло, но я решительно повернул задвижку. Пальцы, правда, при этом слегка дрожали, но я не знал от чего точно - от страха, возбуждения, или от всего вместе.
  и прижал к своему бедру. Приставил нож к её горлу, несильно, только чтобы она почувствовала, как холодная сталь легонько вдавливается в нежную кожу, и начал её целовать. Лифчика на ней не было. Я осторожно, как проводят пёрышком, когда хотят пощекотать, провёл кончиком лезвия по её шее и обнажённому участку плеча, зацепил край кофточки, потянул и резко рванул вниз.
   Ткань затрещала. Я взялся за разошедшиеся половинки и разорвал до конца. Кофточка соскользнула с плеч на пол. Она стояла передо мной, полуобнажённая и испуганная, тяжело дыша. Я отбросил нож в сторону, на стол. Горячая волна ударила мне в голову, я схватил её и увлёк на кровать...
   Спустя примерно час я одевался. Она лежала, разомлевшая, прикрыв бёдра спутанной простынёй, волосы разбросаны по подушке. На губах блуждала загадочная томная улыбка.
   Я достал из кармана джинсовой куртки две тысячи и бросил на стол.
   - Что это?
   - Это тебе на новую кофточку. Больше не могу, извини.
   - Ты всегда такой джентльмен?
   - Нет, только с хорошо делающими своё дело шлюхами.
   - Как ты меня назвал?
   - Шлюха.
   Она вновь задрожала от возбуждения и протянула ко мне руки.
   На следующий день мы встретились снова. И потом неоднократно, стоило другу Володьке отвернуться. В их квартире. У неё на работе во время обеденного перерыва. На природе, когда мы поехали всей компанией - я, они, Кудряшов с Машей...И на их свадьбе тоже, когда она "отлучилась на минутку", мы заперлись в женском туалете ресторана, я задрал подол белого подвенечного платья... мы наслаждались разнузданным безумием и полным наплевательством на все нормы и запреты. Это было всё равно что покатиться в коляске с горы - чем ближе к пропасти, тем быстрее. Мы словно заново родились, ей-богу. Мы вернулись в первобытные времена соблазна и исступления, и она была моей колдуньей, моей языческой богиней. В тот первый вечер я сломил её сопротивление, со временем почти полностью подчинил своей воле и желаниям. Да, есть сладость в том, чтобы с такой вот ослепительной и самодовольной обращаться как с куклой, быть с ней жестоким, делать что захочешь. Но в этом сладость и для неё. Нас это обоих заводит.
   Я хочу обладать женщиной полностью, всецело - обладать не только физически, но и, так сказать, метафизически. Если бы я хотел её только физически, я стал бы рабом её тела, её дурманящего очарования.
   Лучше Оли нет для дикого, животного секса (а всё остальное я и сексом-то не считаю, так, щенячья возня). Но жениться на ней? Только через мой труп. Если я вообще когда-нибудь женюсь. Во-первых, она всё-таки шлюха, и отнюдь не с золотым сердцем. Во-вторых, она и сама не захочет, когда поймёт, какой я на самом деле тюлень...то есть, наверно, сейчас ещё не тюлень, но в будущем непременно стану тюленем, я положил себе такое обязательство, не представляю более райской жизни, чем жизнь тюленя.
   Вообще - при мысли о женитьбе меня тошнит. Кроме того, для супружества больше всего подходят тихие, домашние девушки, а такие мне не нравятся. Наверно, это и есть тот самый случай - "любят одних, а женятся на других"? Они будут обращаться со мной, как с сыночком, либо чрезмерно нянчиться, либо вести себя авторитарно. Командовать, наставлять. Ничего хорошего из этого не выйдет, я буду с ними бороться, пока не задавлю. И кроме того, я считаю "материнское" поведение асексуальным. Я, например, не люблю, когда женщины меня кормят. Черт знает, почему. Слишком уж они много возлагают на это нехитрое действо. Неужели есть мужчины, которые попадаются на этот крючок?
   В общем, лучше Оля, чем кто бы то ни было. Многие нас осудили бы...По принципу "лиса и виноград", хе-хе. На самом деле, вполне справедливо. Я что, не понимаю? Развитие человечества пошло по пути отказа от животных инстинктов. Это совершенно правильно, иначе мы бы уже перебили друг друга. А все женщины были бы изнасилованы. Но эти инстинкты никуда не исчезли и требуют своё. Самое первостепенное, естественное, высшее наслаждение - усладить эти инстинкты. И в современном "цивилизованном" мире это ещё большее наслаждение. Другие-то трусят, не могут, а ты король на фоне этих смирных овечек.
   В полдвенадцатого я вышел на остановку, сел на 8 А и поехал на Корсунова, где теперь обитает Оля. Володя на работе. Зарабатывает деньжищи, чтобы обеспечить молодую жену. А мы тем временем... Кот из дома - мыши в пляс.
   В автобусе я сел в самый дальний угол и уставился в окно, безучастно наблюдая проплывающие пейзажи и отгородившись от мира в самом себе.
   Кроме Оли, я позволяю себе ещё всякое. За последние три года у меня было около сорока женщин... такие разные и такие прекрасные, каждая по своему, как можно отказаться хотя бы от одной из них? Это всё равно что срывать прекрасные цветы, и у каждой свой особый, одной ей присущий аромат ... Это та жизнь, которую мечтает вести почти каждый парень в нынешние времена, да и вообще, это, можно сказать, извечная мужская мечта... Женщины начинают с того, что хотят совершенно другого. Вроде бы. Но потом большинство приходит всё к тому же. Во всяком случае, барьеры оказываются не такими уж непреодолимыми. Фокус в том, что они оказываются не такими уж непреодолимыми именно для того, кто посмеет верить, что они могут оказаться не такими уж непреодолимыми. Да, мораль, запреты, священные узы брака, женская честь, то-сё, пятое-десятое...А на деле всё просто - спускаешься, весело посвистывая, с горы и покрываешь всё стадо. Именно стадо, потому что стадом-то они и оказываются. Будь они действительно внутренне чисты, они бы не поддались...Кроме того, существует множество мужчин, увы, которые не могут или не хотят дать женщине то, что ей необходимо. Некоторые зрелые женщины, с которыми я делил минуты радости, постарели и посерели от жизни со своими мужьями, хоть те и вполне добротные мужики. А со мной они посвежели и помолодели. Если бы я не раз убеждался в действии неких высших законов, я бы считал, что абсолютно правильно живу.
   А что же верность, что же семейная жизнь? Дело в том, что всё это не даёт счастья или даёт его не больше, чем "гулянье". А скуки и рутины хоть отбавляй. В результате - непонятно, а за что ты так боролся и ради чего дёргался. Ведь все хотят ярких ощущений, приключений, один раз живём. Женщины, как бы ни обвиняли мужчин в кобелиности и полигамности, сами никогда свой кус пирога не упустят и от "итальянских приключений" не откажутся. Да и турецкими не брезгуют.
   Ох уж эти замужние...или так называемые "скромные"... и как же всё механически с женщинами получается! Поначалу, всё лучше узнавая их, я вообще был в шоке. С другой стороны, хорошо, что иллюзии рушатся. Шоры падают с глаз, и верный путь, так сказать, видится яснее. Что хорошего во всём хорошем, если это не более чем мыльный пузырь розового оттенка?
   С одной мы постоянно кувыркались в квартире, снятой на деньги её мужа, и потешались над ним, что только усиливало удовольствие. То же самое и с Олей, в принципе... у Володи есть машина, а у меня нет, он зарабатывает втрое больше меня; над ним Оля презрительно посмеивается, а мне в рот смотрит. Потому что я больше мужик, чем он. "Мужское поведение, забота и защита"... Меня женщины сами подвозят на машинах. Одна предлагала купить мне машину. Другая, из администрации драмтеатра, предлагала стать актёром труппы, хотя я вообще не имею актёрского дарования и образования даже близко. Я бы мог пойти в гору за счёт женщин, ещё попутно и совмещая приятное с полезным.
   Конечно, таковы не все. Но их больше, чем кому-то, возможно, хотелось бы. При всём этом - ни у одной ни на секунду не возникло чувства, будто она делает что-то дурное, так что и я потихоньку уверился, будто их мужья сами виноваты. Да... женщина порочна, но это какая-то невинная порочность, совсем у неё правая рука не ведает, что делает левая, это какая-то ангельская незамутнённость совести и сознания, так что даже и умилишься невзначай. А потом: "Я живу сердцем!".
   Остается только расслабиться и постараться получить удовольствие. И неплохо получается. Это, по сути, всё, что нужно человеку. Какое там All you need is love ? All you need is sex! А "любовь" только всё усложняет.
   Да, я так живу и не боюсь какой-то там Кары Божьей. Мне, честно говоря, совершенно наплевать на них обоих, на обоих этих придурков, на обоих этих мудаков - что на Бога, что на Дьявола. Подчеркну: я не говорю, что я не верю в них. Напротив, верю настолько, что иному праведному христианину на зависть, так что практически не сомневаюсь и не требую доказательств их существования. Я даже был бы разочарован, узнай я точно, с подписями и свидетельствами, что их нет. Но вся фиха в том, что мне наплевать на них. Если я встречу Бога, я скажу: "Ты облажался", встречу Дьявола - плюну ему в рожу. Я, может, сам вдвое порочнее и опаснее него. И это не такие пустые слова, как может показаться.
   Я дал себе слово бить в морду всякому, кто косо посмотрит, и совершать сексуальную атаку по отношению к каждой красивой женщине в поле зрения, и это всё, что нужно вынести из науки жизни. Конечно, это сопряжено с известным риском, беспокойством и трудностями, но в этом для меня и наслаждение, этого-то мне и надо. Всё равно умирать, чего бояться, а скучная жизнь не стоит того, чтобы беречь её.
   Когда происходят ситуации как тогда в баре, я даже радуюсь, жду этого. Во мне постоянно копится какой-то яд, разъедающий меня изнутри, как кислота; я могу выплеснуть его наружу только в таких ситуациях и частенько сам провоцирую их.
   Я затеял опасную игру с жизнью, и мне самому интересно, чем всё кончится.
   Я научился жить, я контролирую свою судьбу, а не жду помощи от Милосердного Боженьки. С другой стороны, корень своих бед я вижу в самом себе и исключительно в себе, а не в "поворотах судьбы". А что касается Ада, то я его не боюсь, потому что живу с ощущением, будто я уже в Аду. Вернее, Ад внутри меня.
   Это трудно понять, если не жить так и не влезть в эту шкуру. Но никто - почти никто - не влезет в неё. И не потому, вернее, не только потому, что узковата будет для их заплывших жиром душ и тел. Многие хотели бы оказаться на моём месте, но никто не захочет платить ту же цену. При том, что они даже не представляют, что это за цена.
  Мужественность, она ведь вообще дорого покупается. Но не только в этом дело...
  При всём, что мне само в руки идёт и при моей "весёлой" жизни - я беспросветный пессимист. Почему? Потому что мне, к моему глубочайшему прискорбию, "повезло" родиться умным и глубоким человеком. Я ко всему отношусь слишком серьёзно, слишком остро всё воспринимаю. Из обычной человеческой ошибки я делаю преступление, из недоразумения - трагедию. Нельзя слишком серьёзно к чему-либо относиться, тем более что происходящее с нами настолько смехотворно и лживо, что, ей-богу, этого и не заслуживает. Чтобы быть счастливым и довольным, нужно скользить по поверхности вещей и событий. А счастья-то хочется! Всего хочется. И того хочется, и этого хочется. И того и другого, и если можно, без хлеба. И счастья хочется, и весёлой жизни, и индивидуальную глубину сохранить хочется. И на ель залезть, и зад не ободрать. И вечная несовместимость полюсов порождает душевный разлад. Эх...да разве не тем характеризуется человек, что вечно хочет того, чего нет, чего даже не может быть?
   У меня, как у Печорина, нет друзей. От них попросту один вред и никакой пользы. Придёт беда - все расползутся в разные стороны, как тараканы. Человек человеку - волк, я давно в этом убедился. Знаю и то, что сам не подарок. У меня замкнутый характер, то есть я замкнут на самом себе. Женщин я презираю, абсолютно всех - одних за то что бляди, других за то что не бляди. А мужчин я презираю вдвойне - за то, что бегают с высунутыми языками за этими пустышками. Вообще, основное чувство, с которым я живу - презрение. Я презираю 99% людей 99% времени. Я презираю всех и каждого, самого себя в первую очередь. Я, по крайней мере, последователен в своей ненависти. Другие не способны быть последовательными и честными даже в своей любви и в своём добре.
   Я считаю, что таким и должен быть.
   Тем более, как писал Маяковский, "планета наша для счастья мало оборудована". Соответственно, не вижу поводов не быть мрачным.
   Я понимаю, например, что Оля не любит меня. Вернее, любит, но не меня, не меня самого. Она любит самца. Если бы я не был "самцом", это был бы по-прежнему я, но она бы меня уже не любила. Я не могу открыть ей свою "душу". Хотя я не знаю, стоит ли придавать значение этой своей "душе", существует ли вообще такое явление и не выдумали ли мы её.
   А попади я, например, в автокатастрофу, стань инвалидом - и место мне на помойке истории, и Оля забудет обо мне уже к вечеру. Но в сфере удовольствий мы друзья, сообщники, и этого более чем предостаточно - грех, так сказать, жаловаться.
   Я вышел у Славянского рынка, перешёл дорогу. Тенистый двор, третий подъезд, дверь не закрыта. Я начал взбегать по ступенькам на третий этаж, всё ускоряя шаг, чувствуя нарастающее возбуждение, я через стены, лестничные пролёты и железную дверь её квартиры чувствовал её близкое присутствие. Я позвонил, она открыла почти сразу, словно тоже почуяла моё приближение и так и поджидала меня у двери. Едва она закрыла дверь и повернулась ко мне, я схватил её, прижимая к себе, и накрыл её рот своим, одновременно развязывая тесёмки халата, сквозь тонкую шелковистую ткань которого я чувствовал мягкую тёплую тяжесть её груди и жар её тела, и увлекая её в спальню. Мы со стороны напоминали двух слишком увлёкшихся танцоров, медленно подвигаясь к кровати, жадно целуясь, шумно сопя носами. На ходу я стянул куртку и футболку. Она жалобно и тонко постанывала.
   В спальне я сделал лёгкое движение рукой, и халат соскользнул с её плеч. Меня пьянил и кружил голову дразнящий аромат её духов, запах волос и властный, требовательный призыв, исходящий оттуда.
   Я повалил её на кровать, стянул с неё трусики и овладел ею. Она изогнулась и застонала. Она хотела, чтобы её грубо трахнули, и я трахал её, как сам чёрт. Её лицо было обессмыслено страстью, глаза закрыты. Чем проще и грубее, тем кайф выше. Я где-то слышал или читал, что животные получают более острое наслаждение от секса, чем люди; вообще чем примитивнее организм, тем сильнее его похоть, и когда устрицы слипаются в соитии, их можно жечь, но они не оторвутся друг от друга, так и умрут, и это называется "пока смерть не разлучит их"...
   Я лежал на ней, тяжело, прерывисто дыша. Она тоже счастливо задыхалась.
   - Сейчас мой мужёнёк вкалывает, как придурок, а я с тобой...
   Я засмеялся от души. Её смех вторил моему. Мы слились в сладком поцелуе...
   Я лежал на её плече и думал: нет ничего лучше этого. Вообще нет ничего кроме этого. Или есть, но не для нас.
   Оля провела кончиком покрытого розовым лаком ноготка по моему носу. Ей, видимо, это казалось очень милым.
   - Знаешь, - сказала она. - Что мне в тебе нравится, ты не бегаешь за мной как собачка. Как все эти... - презрительно поморщилась она, мотнув головой в сторону окна. За стеклом, по улицам сейчас, вероятно, бродили "все эти" и скулили, как собаки, изнывая от желания к ней. - Но ты не такой.
   "Это потому что я тебя не люблю" - подумал я.
   Вслух я сказал:
   - Мне в тебе тоже многое нравится.
   - Правда? - игриво приподняла она бровь, и выпрямившись на кровати, изогнула красивую спину, по которой рассыпались каштановые кудри. - А что во мне может не понравится, скажи на милость?
   Вот уж действительно.
   - За мной столько мужиков бегают с высунутыми языками...да на что они мне? Они и их смешные цветочки? Смешно просто, будто пятилетние. Женщине ресторан нужен, на красивой машине прокатиться, денег надо, загранпоездок. Чтоб мужик всё это обеспечивал и не слишком мелькал перед глазами при этом. И секса, конечно, хорошего, взрослого секса, чтобы платье порвали, впились в губы, а не этих детских хватаний за ручку и чмоканий. Как жаль, что это не всегда вместе приходит - деньги и хороший секс, - она потеплевшим взглядом посмотрела на меня. - Приходится бедной женщине заводить сразу нескольких, чтобы получить тот идеал, который каждой из нас нужен.
   Она встала, лениво потянулась, прошагала к зеркалу и начала расчёсывать волосы.
   - Ну что мне эта их "забота", "понимание"? Они суют мне всё это, не имея ничего другого за душой. Мне не нужна ни их забота, ни их "понимание и сочувствие".
   Я немного помолчал, потом спросил:
   - А что, тебе действительно неприятно, если кто-то хочет о тебе заботиться? Тебе бы не хотелось этого?
   - Что я, дурочка деревенская? - пожала она плечами. И снова сыто потянулась. Её груди тяжёло и упруго, соблазнительно покачнулись. В низ живота плеснуло горячим свинцом. Она почувствовала моё желание и прыгнула ко мне в объятия.
   Двадцать минут спустя она, умиротворённо улыбаясь, положила голову мне на плечо; свободной рукой я молча гладил её по волосам, чувствуя некое опустошение. Она обхватила меня крепко поперёк груди, прижавшись ко мне всем телом. "Бессмысленно" - подумал я вдруг. - Это всё так... бессмысленно". Я ж говорю, у меня как у Лермонтова - "В душе царит какой-то холод тайный, когда огонь кипит в крови". Наверное, всё-таки я не создан для всего этого...по-моему, я вообще толком ни для чего не создан. И при этом я, опять-таки, люблю усложнять...Надо быть проще, тогда жить будет простой и лёгкой. А если ты сложный от природы? Я таковым себя и считаю, со всей присущей мне скромностью. В таком случае, лёгкой жизни не жди. И самое поганое, что омерзение к ней и к случившемуся, ощущение сосущей изнутри холодной пустоты - приходит, когда дело уже сделано, желание удовлетворено. По отношению к ней всё-таки нечестно. Презираешь шлюх - не водись со шлюхами. Так ведь и изменяют. Видя привлекательную особь противоположного пола, думают, что семью готовы ради него (неё) бросить, а потом жалеют и понимают, как ошибались.
   Я ещё вдруг подумал, что она никогда не поняла бы моих самых глубинных, лучших мыслей и стремлений и даже посмеялась бы над ними - как многоумная мамочка снисходительно посмеивается над нелепыми фантазиями заблудшего сыночка, мечтающего, допустим, стать поэтом или музыкантом, хотя дело лишь в её ограниченности. Я раздражился оттого, что она безмозглая кукла, хотя недавно наслаждался тем, что она как раз послушная секс-кукла.
   Дело не в том, что у неё нет ума. Но так у них у всех получается, что ум вроде бы бесспорно есть, и в то же время его как бы бесспорно нету. У мужиков это тоже случается, и часто, но всё-таки не так тотально. Но конечно, хороши мы, мужчины - пользуемся женщиной, и довольны тем, как она легко отдалась. А воспользовавшись, за это её презираем. Тоже "логика" своего рода...
   Вот и сейчас я посмотрел на её раскрасневшееся лицо с бисеринками пота на лбу, и её красота вызывала ненависть. Самое забавное, что ей просто не повезло. В смысле - нарваться на столь сложного придурка, как я. Так-то, по жизни, отсутствие ума и души ей не только не мешает, а скорее помогает - я бы даже сказал, в современном обществе именно это и является залогом её процветания. И вот я презираю её, что довольно подло. Можно подумать, мы с ней не два сапога пара. С другой стороны, предателей презирают и те, кто их использует.
   Она почувствовала мой взгляд и посмотрела на меня вопросительно. Я поцеловал её, вложив в этот поцелуй внезапно взявшееся презрение к ней, да и к себе тоже. Но она прочла в этом что-то своё, поскольку её рука вновь скользнула вниз по моему животу...
   Я сел на шестёрку. Сошел у Кремлёвского парка, немного освежить голову. Прошёл по мосту, спустился по ступенькам на набережную Александра Невского.
   Уже смеркалось. Я люблю здесь ходить. Иногда можно пройти по всей набережной и не встретить ни одного человека, особенно вот так, вечером. Тишина и пустота. Хорошо... Я шёл не спеша, слушая уже слегка отдалённый шелест и гул города. На другом берегу высилось, подсвеченное фонарями, здание драмтеатра имени Достоевского. Я подошёл к самой воде. Лёгкие волны набегали на берег и с плеском разбивались о каменные плиты. Тёмная, лоснящаяся, мерно колышущаяся масса. Она дышит таким неземным спокойствием, течение столь мерное, плавное...
   Мне вдруг захотелось броситься в воду. Лёгкая смерть... это был просто секундный, мимолётный порыв. Но от этого неожиданного желания у меня захватило дух. Вода звала меня, убаюкивала мерным колыханием. С сильно бьющимся сердцем я отступил от греха подальше. Взбежал по крутому травянистому склону наверх, пошёл по асфальтовой дорожке. Навстречу приближалась парочка. В звуках их голосов и очертаниях фигур я узнал нечто знакомое. Это были Катя и Семачёв.
   - Ты чего тут в одиночку вечером разгуливаешь? - спросил Семачёв. - У нас же псих какой-то по городу гуляет.
   - Скоро комендантский час введут, - добавила Катя.
   - А я не боюсь, - мрачно бросил я.
   - А может, это он и есть? - со смехом спросила Семачёва Катя.
   - Просто у меня пистолет есть. Вот тут, в кармане,- я оттопырил карман джинсовой куртки. - Если что, я его застрелю.
   - А, ну флаг тебе в руки, попутный ветер в спину.
   Они пошли дальше.
   Придя домой, я не раздеваясь повалился на кровать и тупо смотрел в потолок. В голове шевелились какие-то мыслишки, шебуршились какие-то чувства и воспоминания, но в целом ничего значительного внутри меня не происходило. Я пролежал так часа два, а потом это летаргическое полубодрствование плавно и незаметно перешло в тяжёлый летаргический сон.
  
  
  Глава 4.
  
  
  При всякого рода лишениях и утратах более грубая и низменная душа страдает меньше, чем более высокая. Последняя подвергается большей опасности; больше шансов, что ей не посчастливится и она погибнет, из-за сложности её жизненных условий. При утрате конечности ящерица отращивает новую; не так у человека.
  
  Ницше
  
  
  
  
  
   На следующий день я встретился с утра, то есть в одиннадцать, на крыльце общежития с Кудряшовым, чтобы вместе вызволять Лёшу Арсеньева из клоаки, в которой тому приходится жить.
   Кудряшов был хмур и подозрительно тих.
   - Ты чего?
   - С Машкой поссорился. Вчера весь вечер орали.
   - Опять?! Из-за чего?
   - Да я, придурок эдакий, захотел продолжения банкета и весь день квасил! Сегодня с утра похмел и ещё это...
   - Ну и как ты себя чувствуешь?
   - Как японский император!
   - Какой император?
   - Комуто Херовато.
   Взяли такси и подъехали к дому на Строителей. Лёша уже ждал нас у парадной, засунув руки в карманы, сутулясь и жизнерадостно улыбаясь.
   - Здорово, - я пожал ему руку. - Собрал манатки?
   - Ага. Хозяина я уведомил, что съезжаю.
   - А у тебя деньги-то есть, заплатить ему за прожитые в этом месяце дни? - спросил Кудряшов. - Если чё, у меня есть бабки, могу дать.
   - Да я заранее плачу, за месяц вперёд, так что всё уже доплачено... Даже он мне, можно сказать, должен. Но я об этом разговор заводить не хочу. Он заезжал, порядки проверил, всё нормально.
   - Соседи тут?
   - Только соседка. В очень дурном настроении.
   - Ну что ж, посмотрим на твою мегеру.
   Мы поднялись на второй этаж. Вошли в прихожую.
   - Где твоя комната?
   Из кухни, услышав наши голоса, выскочила довольно дородная брюнетка в старом халате, с очень злыми чёрными глазами и раскрасневшимся лицом.
   - Так, обувь снимаем! - прикрикнула она резким и противным голосом, от которого у нас в сосудах свернулась кровь.
   - Тише, тише, - примирительно поднял руки Кудряшов. - Что ж мы, дикари, в обуви бы попёрлись?
   - Ты мне поговори ещё!
   - Ну что вы кричите? Это же некрасиво, - пытался урезонить её Лёша.
   - Молчи! - она грубо хлопнула его по плечу.
   - Ну вот, пошло, - улыбнулся он.
   Действительно, пошло и даже понеслось галопом. Они с Кудряшовым прошли по коридору в комнату, она преследовала их, наседая на пятки, и орала "Чтоб быстро мне здесь!". Я остался ждать у двери, молча взирая на неё. Она развернулась, уперев в меня взгляд буравящих злых глаз. Хотела сказать что-то. Я спокойно смотрел на неё. Она напоминала очковую змею, раздувающую капюшон и накапливающую яд.
   Кудряшов выволок и поставил мне под ноги две объёмные спортивные сумки.
   - Там ещё две, поменьше.
   Я кивнул.
   - Так, быстрее забирайте своё барахло и сваливайте! Нечего холод в квартиру пускать! - плюнулась она таки ядом.
  - Сама ты барахло, - пробормотал я, берясь за ручки.
   - Чего? Поговори мне ещё!
   - Т е б е я ничего ещё говорить не собираюсь, я тебе уже всё сказал.
   Я спустился с двумя сумками. Таксист открыл багажник. Я погрузил сумки туда.
   - Будут ещё две.
   - А скоро они там?
   - Сейчас спустятся.
   Водила прислонился к капоту и закурил.
   Спустя пару минут вернулись Кудряшов и Лёша. Каждый нёс по сумке.
   - Да, братец, не завидую тебе, - отдувался Кудряшов. - С такой Медузой Горгоной в одном доме обитать.
   Мы погрузили сумки, сели и поехали. Водила вывернул на Большую Санкт-Петербургскую.
   Лёша, светясь детской улыбкой, смотрел на проносившиеся мимо виды. На вефиль католической церкви, потом перевёл взгляд через ветровое стекло на высившийся за площадью Свободы и кремлёвской стеной, сверкавший на солнце купол Святой Софии, улыбаясь всё той же улыбкой.
   Доехали до моего дома. Кудряшов расплатился, помог занести сумки в мою однокомнатку, и поспешил проверить комнату в общаге, на предмет богоявления там Маши.
   Начали разбирать вещи. Повесили его одежду, её было немного и всё старьё, в платяной шкаф. Кое-какую посудинку - на кухню.
   Но в основном в сумках были книги и диски. Так всегда у таких парней. Причём книги в основном старые, сплошь классика, почти ничего современного, много старых изданий явно из букинистического отдела коммисионки на Оловянке, или покетбуки издательства "Азбука". Русская классика почти вся вдоль и поперёк, включая поэзию. Даже относительно неизвестные вещи вроде "Смерти Вазир-Мухтара". Ну и зарубежная - Фаулз, Борхес, Маркес, что-то духовное... Библия наконец.
   Музыка достаточно разная, начиная с Моцарта, Бетховена, и заканчивая русским роком - Сплин, Наутилус, БГ, Машина Времени и т.д.
   Не все его книги уместились на полках шкафа, кое-что пришлось убрать в тумбочку.
  Мои занимают всего одну полку. Там у меня Достоевский, Мисима, Кинг, Паланик, Генри Миллер. Это мои "культовые" авторы.
   В музыке мы с ним во многом совпали. Всё это я могу слушать, хотя сам из русского рока люблю только Наутилус и Кино. Ну, ещё некоторые песни Арии. Типа "Беги за Солнцем" или "Рабство иллюзий". Ах, да, ещё "Ночь короче дня".
   Мой любимый, родной и близкий, стиль музыки - гранж. Альбомы, которые я слушаю без конца - конечно же, "Nevermind", "Facelift" Alice In Chains, "Superunknown" Soundgarden, и "Ten" Pearl Jam - как написали в Men`s Health, альбом, который должен слушать каждый настоящий мужик. Я обнаруживаю в себе внутреннее сходство с гранжерами, Джимом Моррисоном и Трентом Резнором.
   В третьем часу мы сели пить заваренный мной чай. Я за столом, он на диване.
   - Ты явно предпочитаешь духовную пищу, - усмехнулся я добродушно. Он смущённо кивнул, улыбаясь. - Только что-то у тебя книги все старьё. Ничего новенького. Не уважаешь современных авторов?
   - Я не очень люблю современную литературу, начиная года с 1950-го, - поморщился он. - Она вся страдает тяжёлой формой постмодернизма. Рассматривает человека и его жизнь как безынтересный пустяк, годный только для анекдота. В ней не может произойти ничего значительного. Как у них всё описано? Совершенно скучные и "негероические" персонажи непонятно зачем живут, непонятно зачем совокупляются - именно совокупляются, а не влюбляются - непонятно почему ссорятся, хотя у "них всё прекрасно", непонятно почему умирают. А всё потому, что во всём этом нет высшего смысла. Нет даже попытки найти этот смысл, только насмешка над любой такой попыткой, циничная безэмоциональность и навязшая в зубах ирония, прикрывающая полнейшую духовную пустоту всех этих "интеллектуалов". Они забыли, что одна из главнейших задач искусства - пробуждать эмоции, ведь только так, в конечном итоге, можно повлиять на человеческие мысли. И кроме этого, как сказал Фёдор Михайлович Достоевский - "заново открыть человека в человеке", напомнить ему, что он не животное, и что он не "ничтожен" и жизнь его имеет смысл, какой бы пустой и тяжёлой она ни казалась. Где глубина мысли и познания мира, где внимание и сочувствие к человеку, где трепетность, где страсти, эмоции и трогательность? Где поступки? Все современные писатели уже 50 лет, а французы ещё дольше, пишут не о жизни, а скорее о смерти. Сама жизнь для них лишь бессмысленный путь в небытие. Я хочу, чтобы появились писатели, которые бы писали о жизни. Со всем её ужасом и красотой, во всех её гранях. И даже смерть рассматривали лишь как путь к Новой Жизни. Надо вновь повернуть литературу лицом к человеку.
   - А последние 50 лет она стоит к нему задом?
   - Именно. Почти всю литературу последних 50-60 лет можно без большого ущерба вычеркнуть из истории. Все теперь читают это, и все годы читали, и так же жизнь и себя воспринимают. Люди теперь и сами верят в то, что они лишь персонажи стёбных роликов из You Tube, что они и их жизнь не представляют из себя ничего серьёзного. Поэтому и герои у нас все - комедианты. Властителями умов являются балагуры из "Камеди Клаб", а не философы. Я считаю, любого философа, даже самого занудного, самого заблуждающегося, нужно ставить выше и уважать больше, чем любого такого "остроумца" - за одну только попытку серьёзно смотреть на жизнь.
   Он допил чай и поставил кружку на тумбочку.
   - Мне жаль , что люди живут на комедийном уровне. Жизнь должна иметь возвышенный смысл, иначе она превращается в фарс. А всё, что происходит с человеком, его переживания, страдания, внутренний мир - заслуживают глубочайшего и серьёзнейшего изучения и отношения.
   Я некоторое время молча смотрел на него, потом сказал.
   - Знаешь, тебе нужно быть проще.
   - Почему?
   - Потому что, если будешь сложнее, сам в себе запутаешься. Ты разве не знаком с выражением "горе от ума"?
   Он промолчал. Но я думаю, он всё-таки со мной был не согласен.
   - Сколько тебе лет? - спросил я.
   - 23.
   - И ты только сейчас заканчиваешь универ? Обычно в 21. Где ты болтался 2 года?
   - Отец умер, и не на что даже было ехать поступать, тем более что место в общаге не всем дают. В Москву не хотелось.
  - Почему?
   - Страшно... я и тут-то до сих пор не чувствую себя своим, до сих пор не привык.
   -Да? А я вот здесь прекрасно освоился. Я и в Москву сейчас без разговоров поехал бы - кажется, я и там нормально приживусь.
   - Ну а я боялся, да и мать оставить нельзя. У неё со здоровьем не очень.
  - А ты откуда вообще?
   - Из Крестцов. Полтора часа на автобусе. В случае чего, быстро приеду. А тогда маме совсем худо было. Пришлось пойти работать. А я домашний мальчик, тепличное растеньице, к этому не привык. Тяжеловато было. Пришлось работать официантом, уборщиком, грузчиком, ещё кое-кем. Получалось плохо первые месяцы. Крики, грубость, унижения... но зато жизнь узнал немножко. Уставал очень. А надо было ещё по дому помогать, копать огород, дровишки рубить, к поступлению готовиться. О том, чтобы погулять с девушками, просто с ребятами в компании, речи не шло. Да я и не люблю это особо. С детства сижу за книгами. Но всё-таки...Зато своими силами накопил на прожитие здесь, на учёбу, и поступил. А это не так просто. У парней хуже способности к языкам, чем у девушек. Поэтому у нас на факультете парней раз-два и обчёлся, и почти все на немецком отделении - это такой "мужской", я бы сказал, язык.
   - Ну да, Гитлер - квинтэссенция мужественности.
   Он криво усмехнулся. Вообще он рассказывал об этом всём спокойно, как о чём-то обычном, и даже с лёгкой улыбкой. Казалось, прошлое не вызывало у него ни злости, ни грусти.
   Я заметил ему это, и он кивнул:
   - Когда много перетерпишь, перестрадаешь, в конечном итоге начинаешь говорить об этом со смехом.
   - Я бы назвал это "выплакать все слёзы".
   Он пожал плечами:
   - Просто начинаешь искать в этом и что-то хорошее, положительное.
   - Ну да, во всём можно найти позитив. Как сказал человек, которого обгадили птицы: "А хорошо, что слоны не летают".
   - Понимаю твою иронию. Нет, конечно, всё это довольно... тяжело. Особенно после спокойного, безмятежного детства. Я любил читать, сидя в кресле-качалке под яблоней, слушать шелест ветвей, пение птиц... понимаю, как это звучит, но когда это непосредственно переживаешь... так хорошо, спокойно...
   - И вот после этого тебя вышвырнуло в бурный поток настоящей жизни, в жестокий мир. В самый что ни на есть подлинный реализм действительной жизни. Как холодный душ, не правда ли?
   - Ну да... - он вздохнул. - Эх, куда уходит детство?
   - В ж***. И время от времени там играет.
   - Да, наверное...
   - Как умер твой отец?
   Он быстро и напряжённо посмотрел на меня, потом отвёл глаза и несколько секунд смотрел куда-то в пустоту. Под кожей проступили желваки.
   - Что-то не так?
   - Его...убили, - глухо проговорил он. - Он работал барменом. И однажды перед закрытием зашли рэкетиры и потребовали выручку. А её уже забрали. Его пристрелили.
   - Жаль...
   - Выяснилось, что это были люди из Новгорода, из банды Кривицкого. Но его невозможно засадить в современных реалиях, при современном состоянии судебной системы. Те ребята, с которыми ты дрался, были тоже скорее всего его прихвостнями, но помельче. Поэтому я рад, что ты сделал это с ними. Но тебе нужно опасаться. Один из таких в нашем городке как-то шутки ради пырнул одного паренька, и знаешь что? Ничего. Его не посадили, и, хотя рядом стояла толпа народу, все всё видели, на суде не оказалось свидетелей! Мы в собственной стране никто, а такие как он тут короли!
   - Ерунда. Мне кирпич может на голову упасть в любую минуту, так что - всю жизнь ходить в страхе? Всё равно я не узнаю, когда и где беда нагрянет, и пока собираюсь, так сказать, жить полноценной жизнью. Знаешь, как американцы говорят - Don`t Worry, Be Happy. Хотя я вряд ли имею право тебе об этом говорить. Туговато тебе пришлось, ничего не скажешь.
   - Конечно, меня считали странным, - продолжил он. - И учитывая, в чем я хожу, как одеваюсь... в общем, надо мной смеялись. Но дело в том, что сверстники даже не пытались понять меня, разобраться, в чём причина. Они не понимали всей серьёзности, даже трагичности, ситуации, и всей тяжести моих условий. Ведь я живу тяжелее, чем другие. Иногда мне кажется, что я бегу кросс с гирями на ногах. А ведь надо обязательно обгонять, или бежать вровень, иначе будут показывать пальцем.
   - М-да...жизнь прожить - не поле перейти. Если это не минное поле, конечно...Общество зачастую давит, затравливает достойнейших своих представителей, именно потому, что они лучше, чище, выше большинства в нравственном отношении...хотя кто сейчас произносит само слово "нравственность"? Общество давит незаурядных - именно за то, что они "не как все". Тем более современное общество - оно ставит самых умных, благородных, тонко чувствующих и чистых душой людей в положение отщепенцев, так что они начинают стыдиться своего ума, благородства и душевной чистоты и скрывать их! Потому что главное сейчас - внешний лоск, модный прикид, гламур, "сексуальность" и понты. Вот ты молодец, конечно. Столько на своих плечах вытянул, пережил такое и не озлобился. А всё равно не воспринимаешь тебя как сильного.
   - А это не моя сила. Мне помогла справиться не моя собственная сила.
   - Не твоя сила? - я почувствовал, как брови сами собою поползли вверх.
   - Да, таким как я, слабым людям, кто сам по себе слаб, всё упование только на одну силу - Божью. Что Он сумеет в тебя вдохнуть свою силу.
   Ага, вот откуда ветер дует.
   - Я фаталист. Я уверен: то, что должно случиться, обязательно случится, и бессмысленно с чем-то бороться или "стремиться" к чему-то, чего-то "добиваться". Всём управляет Судьба. Если с тобой должно что-то хорошее случиться, то хоть беги от этого, всё равно выпадет на долю. А если что-то плохое, нужно смиренно перетерпеть, потому что тебе это было предназначено. Я не могу завоевать чьё-то расположение, победить кого-то, преодолеть препятствия. Я в конечном итоге очень завишу и всегда зависел от доброты людей.
   - Или от злобы.
   - Ну да - или от злобы.
   - И никто тебя не понимает, и всем плевать на тебя, и все тебя считают слабаком. Хотя перенёс ты в десять раз больше. И никто даже не пожалеет, потому что ты молчишь обо всем этом, а если говоришь, то с улыбкой. А вокруг все ноют, жалуются, и расписывают во всех красках свои "драмы". Так и бывает: кто толком никогда не страдал, тот и плачется всё время и вопит о своих страданиях на всех углах. Потому что худшее страдание - унижение, а об этом никто не любит говорить, и даже вспоминать об этом слишком больно. Настоящее страдание загоняет нас в глухое холодное отчаяние и одиночество. Оно за пределами общепринятого, так сказать, оно как-то даже и неприлично, и сам ты становишься чем-то неприличным, вроде прокажённого нищего. Теряешь веру, что кто-то может тебя выслушать и вообще отнестись по-человечески. Ведь люди вообще переоценивают степень своей "человечности" - есть предел, который их уши и глаза, а так же пресловутые "сердца" - могут вынести. Скажут: "Хватит ныть! Ты сам виноват!". Типа евреи сами себя загнали в Освенцим.
   Я вскочил и нервно прошёлся по комнате, зло стиснув зубы... Я завёлся основательно. Он смотрел на меня с испугом и укоризной. Я неловко усмехнулся:
   - Что ж, извини, я что-то разошёлся... Ты по крайней мере внимательно слушаешь. Обычно все разбегаются, как тараканы, едва я начну говорить в этом стиле. Люди вообще трусоватый народец. Они боятся прямого взгляда, правдивого и страстного слова, сильных искренних чувств... А, черт с ними! - махнул я рукой. - Только нервы себе портить. Ладно, потом ещё поговорим.
   Он сидел с книгой в кресле. Я лежал на кровати и лениво щёлкал пультом телевизора, и так часа четыре. Наконец я выключил проклятый телек. Он отложил книгу.
   - Ну что,- сказал я уже спокойнее. - Пора подумать о самом важном: о набитии брюшной полости съестными припасами.
   Мы пошли на кухню. Я пожарил картошки с колбасой. Заварил чай. Поев, вернулись в комнату. Он сел у стола, я благодушно развалился в кресле.
   - Ты матери помогал, молодец. У тебя с ней хорошие, наверно, отношения?
   - Да, очень.
   - А я вот со своей всегда не ладил. И сейчас мы в натянутых отношениях, я бы сказал. И это ещё потому, что я далеко от неё. Живи я до сих пор в родительском доме - перегрызлись бы уже 10 раз к чёртовой матери. Извините за каламбур... Да... родителей не выбирают. Семью не выбирают. И знаешь что? Это очень плохо. Почему мы все хотим отношений? Так уповаем на них? Потому что в этом случае сами выбираем человека. И конечно хотим восполнить то, чего нам недодали "родные люди", залечить то, что они покалечили. Но это невозможно. Наши домашние враги нам, я это твёрдо знаю. Да я и сам всегда был им врагом, справедливости ради надо сказать. Мать мне всегда говорила: "Матери всё можно простить". Господи, как же я внутренне смеялся в эти минуты! Родная кровь... - презрительно процедил я. - Братья, сёстры... Родная кровь совсем ни от чего не защищает. Что, брат не убивает брата, сын не убивает отца? Сплошь и рядом, каждый божий день. Нет никакой волшебной таинственной силы, которая помешала бы им в принципе поднять руку на "родного и близкого". Увы, увы, увы...Так что ни от чего не спасает эта самая "родная кровь". А значит, ни копейки не стоит. Нет, "братьями" и "сёстрами" по-настоящему можно быть только во Христе, а не в общепринятом животном смысле, но так как христианство - это фикция, то этого вообще не может быть. Ни-ког-да!
   Я вновь вскочил и нервно прошёлся по комнате, рассеянно скользнул взглядом по книжным полкам. Посмотрел в окно, где уже сгущались сумерки, приложил руку ко лбу. Повернулся к Лёше, растерянно отслеживавшему мои манёвры, и продолжил, будто и не прерывался:
   - Нет, "родная кровь", и материнство - всё это не только не облегчает ответственность, но налагает двойную, тройную ответственность! Потому что раны, нанесённые своими, тяжелее. Наоборот - именно матери-то никак нельзя простить, когда она раз за разом, раз за разом растаптывает твою душу. Мать должна, обязана быть святой! Проблема в том, что моя мамаша считает себя святой уже потому, что она "мать". Хотя родив, они могут всю жизнь, которую тебе "подарили", испоганить напрочь - своим бл*****ом, своей злобой, своим идиотством! Благодарность? Не чувствую я в себе никакой благодарности, вот вам, получите и распишитесь!
   Итак, резюмируем. "Родных и близких" нельзя любить, потому что они эту самую любовь растопчут и испоганят. Кого же любить? Жену ненаглядную? Тоже никак невозможно-с, поскольку, если ты будешь любить её - по-настоящему, насколько способен - она первая тебя презирать начнёт. Получается - нельзя любить совсем. Ибо любовь в этом мире просто обречена быть растоптанной!
   Я сел, отдуваясь и остывая.
   - Почему ты так мрачен? - спросил он после некоторого молчания, серьёзно смотря на меня.
   - А почему ты НЕ мрачен? Как можно не быть мрачным, если смотреть на жизнь прямо и правдиво? Доверять никому нельзя. А значит - счастья быть не может, нигде и никогда! Посмотри вокруг - одно насилие, эгоизм и грязь!
   - Я понимаю, о чём ты говоришь. Со страшной и грязной правдой жизни есть только два варианта: либо она тебя раздавит, либо ты перешагнёшь через неё, сохранив веру.
   Я фыркнул:
   - Веру? Во что?
   - В лучшее.
   - А зачем мне "лучшее"? Я вполне всем доволен. На самом деле. Да, я мрачен, но кто сказал, что я не хочу быть мрачным? Мне нравится это состояние.
   - Это... удивительно.
   - В этом нет ничего удивительного. Страдаешь, пока не приспособился, а я-то приспособился. Да, я не могу смотреть на всю эту вакханалию без злобы. Но злость и даёт мне силу, чтобы подняться над всем этим.
   - Но это не предел. Ты ведь не понимаешь смысла всего этого. А больше всего озлобляешься даже не от того, что всё это происходит, а от того, что всё это не имеет смысла. Кроме того, нельзя вот так просто приспосабливаться, презирая всё вокруг и "играя по волчьим правилам". Надо стараться что-то изменить, и не со злобой идти дальше, а с любовью и благодарностью.
   - Мне кажется, я это уже где-то слышал. Причём раз сто. Как ты можешь так говорить, после всего, что с тобой было?
   - Мои беды научили меня сочувствовать чужим бедам. Не дали закоснеть в сытом самодовольстве, показали, как обстоит дело и что мир надо менять. В этом и есть смысл. У всего, что с нами происходит, есть высший, величественный смысл. Наша жизнь имеет величественный, высший смысл. Испытания уготованы каждому - важно сохранить благородство и красоту души в критические моменты. Подлинное взросление - когда оказываешься сильнее обстоятельств. Сильнее в моральном плане прежде всего.
   - О, я знаю - нельзя роптать на жизнь и всё такое. Роптать на жизнь и обстоятельства всё равно что зверю в клетке роптать, что мясо дают только раз в день. "Почему так устроена жизнь?". Потому что ты в клетке, приятель. Не жди, что сбудутся твои надежды - это не имеет никакого значения.
   - Жизнь даёт нам не то, что мы хотим, а то, что даёт. При этом не она у нас в должниках, а мы у неё. Жизнь не оправдывает наши надежды. Но кто виноват? Мы или наши надежды? Жизнь нас не обманывает, мы сами себя обманываем. В общем, я доволен тем, что имею, и понимаю теперь, какое удивительное богатство даже в малом, какое великое богатство - сама жизнь! Это позволяет мне сохранять спокойствие и умиротворение несмотря на вражду окружающих. Кроме того, есть одна вещь... это трудно понять, но я это пережил... то, что Фёдор Михайлович Достоевский называл "обрести счастье в страдании". Как сокровища находят на дне океана, так духовный свет мы обретаем на дне пропасти, спасение в самой глубине отчаяния. Мы находим уверенность и силу в минуты глубочайшего падения.
  - Звучит, как цитата из Коэльо, - усмехнулся я. - Что ж, мне знакомо это "дно отчаяния", это оцепенение души, парализованной среди руин собственных желаний. Состояние, в котором есть лишь пустота и умирание. Но на пределе этой пустоты и умирания рождается новая надежда и новые мечты, ещё лучше прежних. Старые мечты и надежды умерли лишь потому, что были слишком мелкими. Но это непохоже на то елейное умиротворение, о котором ты говоришь. Я просто понял, что должен взять судьбу за шкирку и сам, своими силами всё себе устроить. И в этом мне помогает моя злость.
   - У меня нет ответа, кроме того, что страдание пока было недостаточным.
   - Ну спасибо! - засмеялся я. - Хороший вывод!
   Он встал и прошёлся по комнате, подошёл к окну:
   - Эх, стоит ли горевать тебе. Посмотри, как хорошо на улице, какая поэтическая ночь!
   - он обернулся и широко улыбнулся. - А теперь посмотри на меня. У меня меньше возможностей, чем у тебя, а я не унываю. Посмотри на меня! Я слабенький, хиленький. Я с рождения такой. Я родился семимесячным. Я не вызываю в людях пиетета, и есть что-то во мне, что вызывает презрение и насмешки. Но я и не должен стремиться быть как все, наравне со всеми.. Это все равно что хромому пытаться угнаться за здоровыми. Что ж, это трагично, я изначально чего-то лишён, ну так что ж... Я не умею "драться за место под солнцем". Но я не унываю. Уныние - это грех. И отчаяние - тоже. Ты не знал? Бог хочет, чтобы мы радовались, и в случае беды не теряли надежды. А если ходить с траурным видом, жизнь лучше не станет, правда?
  - Твой оптимизм похвален.
   -Да хватит уже иронизировать! - рассмеялся он, садясь вновь на стул.- Я понимаю, что впереди у меня ещё много ...трудностей.
   - Да, за тобой надо ходить и приглядывать, заботиться о тебе, как о маленьком.
   - О тебе тоже нужно заботиться.
   - Обо мне?! - я аж привстал и подался вперёд.
   - У тебя сильный характер, но характер и душа - разные вещи. Характер может быть сильным, но душа всегда ранима. А быть ранимым не значит быть слабым. Ты можешь спокойно вынести тяжкие испытания, тяжелейшие и суровейшие, но душа будет разорвана в клочья.
   - Не знаю, к чему ты это, но в целом ты прав. Давай ложиться спать на этой мажорной ноте.
   Я дал ему плед, он лёг на диване.
   Я выключил свет и лёг сам. Воцарилась тишина, только настенные часы тикали.
   - Ты спишь? - спросил вдруг я.
   - Сплю, а ты?
   Я улыбнулся.
   - У тебя ведь нет девушки? Ну да, нет... а что, совсем не было возможности?
   - Может, и были... да я подойти-то стесняюсь. Но не только в этом дело. Дело во внутреннем отношении... ко всему этому. Я не "гуляю" и не "встречаюсь" с девушками, ведь это значит портить их.
   Я приподнялся на локтях и посмотрел на его смутные очертания под белеющей в темноте простыней.
   - Из какой ты деревни?!
  - Я уже сказал, из какой.
   - Знаешь, твоя простота просто убивает. Ты, извини, я без наездов, я просто пытаюсь тебя немного расшевелить.
   - Меня расшевелить трудно.
   - Я уже понял.
   - Понимаешь, я могу, по-видимому, только по любви, а сейчас я не влюблён. В целом у меня сложное отношение к сексу. Понимаю, это всем необходимо, но...
   - Романтик... - пробормотал я. - А жаль, что не все такие. По крайней мере, вас должно быть больше.
   - Нас много! Знаешь, если ты не можешь быть счастлив в одиночестве, вряд ли станешь в итоге счастливым с кем-то. Важно - для чего тебе этот кто-то? Чтобы давать или брать? Если тебе нужна женщина, чтобы "трахнуться", чтобы "пальцем в тебя не тыкали" и чтобы "просто был кто-то", ты судорожно за него цепляешься, и по сути используешь его. Выйдет ли что-то хорошее? Я могу спросить тебя: а для чего вообще кто-то ищет себе пару? Ты, как и все, мне скажешь: "для здоровья", "для престижа", "так надо" и т.д. Почти все исходят из таких соображений. И у них есть отношения, какие-то любовные истории, но всё это заканчивается в основном какой-то ерундой, или вовсе трагично. Потому что влезают в отношения без глубинного понимания их сути, и главное - исходят из этих самых вышеназванных соображений. А они сводятся к одному: как можно больше получить для себя. Никто не думает о том, что он может дать другому человеку. А именно в этом главный смысл - в том чтобы именно давать, и не по обязанности, а потому что в этом находишь счастье. Это происходит, если только искренне любишь. Дело, понимаешь, не в том, что у тебя есть кто-то или нет кого-то. Это только кажется, что счастья нет, просто мы его замечаем, не чувствуем, что оно у нас есть, замечаем только плохое. Я иногда без причины, вне обстоятельств, независимо от женщин или внешних событий, просто так, чувствую моменты пронзительного счастья, гармонии с собой и миром. И главное - во мне есть настоятельная потребность делиться этим счастьем, и в такие моменты я хочу найти кого-нибудь, чтобы дарить счастье, которым я переполнен. Делиться с ним. Давать, а не брать.
   - Всё равно надо действовать, пока ты молод, а то будешь всю жизнь ждать до пенсии этого "великого и чудесного". Ты уж поскорей найди того, с кем делиться своим "счастьем".
  - Наверно, ты прав. Спокойной ночи.
   - Да, хорошо хотя бы ночь была спокойной.
  
  
  
  
  
  Глава 5.
  
  
  
  Мужчины, относящиеся к женщинам с наибольшим почтением, редко пользуются у них наибольшим успехом.
  
  Джозеф Аддисон
  
  
   На следующий день, 13 сентября, я поехал с утра на работу. В автобусе с трясущейся подвеской, так что все внутренности подпрыгивали на русских народных колдобинах. Утро было пасмурное. Автобус полон сонных людей с серыми понурыми лицами.
   Я сошёл недалеко от торговой базы на Большой Санкт-Петербургской, ближе к окраине города, рядом с автомойкой. Там несколько оптовых складов, на одном я работаю. Напротив - два больших ангара: наш запасной склад и ремонтная автомастерская.
   Рабочий день начинается в полдевятого, но надо придти заранее. Переодеться в рабочее, отметиться в табеле, покурить, перетереть с товарищами по несчастью перипетии трудовых будней и прочую херню, поплевать с деловым видом под ноги - словом, произвести все совершенно необходимые настоящему работящему мужику операции.
   Я поднялся по ступенькам на примыкавшую к основному корпусу вытянутую площадку для погрузки-выгрузки товара. Подъезды между колоннами забили готовые к отбытию загруженные фуры, на их место скоро должны подъехать другие - с товаром для складирования. А к трём-четырём съедутся пустые фуры, чтобы вновь быть загруженными.
   Я миновал общий туалет, запасную дверь выгрузки, окно офиса начальницы. У раскрытых створок главного входа стояли и курили мой напарник и ещё один старожил с унылым морщинистым лицом, похожим на хорошо пожёванную конфету. Вообще-то курить нельзя у нас, штраф пятьсот рублей. Но именно под громогласной табличкой с объявлением об этом и стоит ведро для окурков, под этим объявлением все и курят.
   И вот сейчас там дымил, болтая с пожёванной конфетой, мой напарник, старший грузчик-экспедитор Николай. Крепкий коренастый мужик с седой щетиной на голове, багровым обветренным лицом, на котором, тем не менее, почти по-юношески блестят живые черные глаза, и крепкими мозолистыми руками. Пожёванную конфету звали Василием. Тоже один из водителей- экспедиторов.
   Николай, завидев меня, широко улыбнулся и энергично встряхнул мою руку.
   - Ну что, как жизнь? Как самочувствие?
   - Пока хорошо, - улыбнулся я.
   Он засмеялся и хлопнул меня по плечу.
   - Пойдём в раздевалку, а то скоро начальница прибежит, орать начнёт, сука.
   Они бросили окурки в ведро.
   В раздевалке я начал переодеваться, Николай развалился на диване, вытянув ноги, конфета притулилась в углу на стуле.
  - Эх, - вздохнул Николай. - Жизнь моя жестянка! Что-то у меня сегодня к работе, как говорится, и душа не лежит, и х** не стоит.
   - Это точно, - поддакнула конфета.
   Я переоделся, переобулся в рабочие грубые боты. Николай встал с кряхтеньем.
   - Пошли к машине, посморим, чё там...
   Мы вышли, выдыхая облачка пара в утреннем морозце.
   Николай отпёр заднюю дверцу и, раздвинув створки, заглянул внутрь, где в полумраке смутно вырисовывалась пирамида коробок, и присвистнул.
   - Ни х** се, суки, забили фуру...Б**дь, какой лох грузил? Найду, ж*** с головой местами поменяю...ему так больше пойдёт! Ё****е безалаберные х**, кретины, выбл**ки телячьи, овцебыки! - он жирно сплюнул под ноги с досады. - В субботу короткий день, уйти пораньше спешили... "Утром в понедельник догрузим"... ага, б**дь, а ехать щас уже надо! Ж*** ленивые... Так, - он взял лежащую на крайних коробках папку с отпечатанной заявкой и пробежал глазами. - Ну вот, пожалуйста, получите и распишитесь. Половина точек не собраны...всё самим придётся делать вместо этих гондонов недоё****ых.
   Он повернулся ко мне:
   - Щас возьмём тележку, на тот склад придётся ехать.
   Я кивнул. Он запер фуру. Подошёл ещё один экспедитор, Сергеич (никто не знает как его зовут, и всем пофиг), маленький сутуловатый старичок в клетчатом берете, с одним хитро косящим кошачьим глазом.
   - Ну чё, как дела?
   - Нормально были, пока ты не пришёл, - буркнул Николай, пожимая ему руку.
   - А шо это вы ко мне сегодня так не ласковы?
   - Бригада в субботу плохо заявку собрала. Да побросали кое-как, - пояснил я. - Теперь самим возиться. А время поджимает.
   - Да-а, наша работа требует людей сильных умом и духом! Колянычу просто не терпится скорее в город выехать, чтобы пиваса дерябнуть где-нибудь! - похлопал Сергеич Николая по плечу, рассмеялся и зашёлся в приступе хрипящего кашля. Тот отвёл глаза и молча сжал губы. - Ну ты давай, расставь тут всё по фэн-шую.
   - Ага, - Николай сердито шмыгнул носом. - По фэн-х*ю.
   Мы двинулись в корпус, в первый зал, где у дальней стенки стояли свободные тележки. Вокруг громоздились башни коробок, упаковок, банок. Пара полусонных грузчиков и несколько уже довольно бодрых и энергичных фасовщиц сновали туда-сюда с чрезвычайно деловым видом, изредка перешучиваясь и переругиваясь.
   Мы взяли тележку, и я покатил её к выходу. У дверного проёма пришлось потесниться, чтобы пропустить вперёд одну из молодых фасовщиц, с которой я несколько раз перекинулся парой слов, - кажется, её звали Лена, - несущую несколько пустых коробок на помойку в углу территории. Полноватая, темноволосая, она работала всегда в чёрной футболке, открывающей внушительную аппетитную грудь и красивые, нежные руки, и чёрных спортивных штанах с белой полосой по бокам. Специально я за ней не следил, и даже не вспоминал о ней, пока она не попадалась на глаза, но успел подметить, что она довольно спокойна и задумчива, хотя общается со всеми нормально, и в общем, адекватный и простой, бесхитростный человек.
   Мы тихонько покатились сзади, рассматривая её сногсшибательный силуэт. Она чуть смущённо вжала голову в плечи и ускорила шаг.
   - Избушка-избушка, встань к лесу передом, ко мне задом, - пробормотал Николай, и усмехнулся.- Что это она сама коробки-то таскает?
   - Она всегда сама таскает, - сказал я. - Так и хочется ей... помочь.
   - Ага! В две тяги! - весело подмигнул он.
   Мы вывезли тележку по пандусу, и поехали наискосок по раздолбанной асфальтовой площадке к запасному складу. Загруженные донельзя тележки приходилось возить по колдобинам и выбоинам, хотя стоимость всего что падало и разбивалось, вычитывали из зарплаты; а зимой площадка ещё и покрывались льдом, и порывистый ветрюга завывал прямо в лицо.
   Подкатив к воротам ангара, Николай достал из кармана связку ключей и отпёр тяжёлый амбарный замок. Вынул дужку из проушин. Со скрипом раскрыл тяжёлую левую створку. Вкатил тележку в полумрак, щёлкнул выключателем. Под потолком медленно разгорелся тусклый флюоресцентный свет.
   - Ну, сейчас потихоньку,- сказал он, почесав затылок. - Будем поспешать не торопясь. Работа не волк, в лес не убежит. Двое пашут, семеро пляшут, етиху мать.
   Он взял с тележки папку с заявками и проглядел.
   - Так... "Пятёрочку" на Большой Московской не собрали, два ларька, на Студенческой и Московской, ну и.. ну и всё. Так, надо тяжёлое на низ поставить. Давай рыбные консервы сначала погрузим.
   Мы подкатили к штабелям упаковок со шпротами и рыбным паштетом. В один слой на тележке помещалось четыре упаковки, завернутых в вощеную бумагу и обтянутых бечевкой, оставалось нагрузить ещё восемь
   -Поперёк теперь клади, - скомандовал Николай. - "Перевязку" делай, а то на подъёме свалятся.
   Я погрузил аккуратно, впритык, эти упаковки. Сверху легли четыре массивные упаковки консервированного горошка. Мы подъехали к штабелю коробок с концентрированным картофельным пюре.
   - Теперь давай сюда эти коробасы-барабасы.
   Мы поставили поверх восемь коробок. В проёме, покашливая и поправляя под козырёк берет, появился Сергеич.
   - Коляныч! - весело крикнул он. - Ну чё, как идут дела?
   - Нормально всё, - ворчливо отозвался Николай. - Вот только ты припёрся. Чего надо-то?
   Сергеич подошёл, держа руки в карманах и пыхая сигаретой.
   - Да начальница тебя ищет, чего-то ей надо. Ну так ты дай ей, чё ей надо.
   - Сейчас всё ей будет, - досадливо поморщился Николай. - И чай, и кофе, и какао с чаем...И нары новые, и телогрейка с номером, и бензопила "Дружба"... Наверно, ей настучали эти сучки, что я пьяный на прошлой неделе приходил. Ну и что? Я же работал, вола вроде не е**л. Злая она?
   - Яко вепрь. Злится, что до сих пор заявки не повёз.
   - Так это ж другие не догрузили. Я-то чё?
   - Так её не ё**т, ты ж знаешь. Ходит, орёт. Ты давай беги к ней. Она сказала, чтоб ты быстро, мухой летел.
   - Ага, быстро! - огрызнулся Николай. - На х*е галопом! Ну ладно, Димон, ты тут посиди пока, а я быстро сбегаю...
   Они с Сергеичем вышли. Я решил не сидеть, а поднялся наверх, на второй уровень, покидал оттуда коробки с чипсами. Спустился, уложил на тележку поверх всего. Теперь конфигурация громоздилась выше моей головы.
   Вернулся Николай. Чёрные брови мрачно сдвинуты, взгляд злой.
  Но посмотрев на меня, он очнулся от внутреннего кипения. Лоб разгладился, он усмехнулся.
   - Сучка, всю душу вытряхнула! Строит из себя деловую, хотя них** не соображает! Сказала, короче, чтоб быстро тут собрались и поехали. "Быстренько, чик-чик - и всё". Ага, "чик-чик", б**дь... Чё она всё орёт, я не пойму...как голосовые связки не лопнут...орёт и орёт, орёт и орёт... от недо***, по ходу.
   - Надо её взять, развернуть, пистон ей вставить.
   - Я уже думал об этом,- кивнул Николай. - Продрать её по-человечески... ну чё, ты тут всё? Давай-ка посидим минут десять на дорожку. Ну её нах**, успеем развезти. Работа не волк, б**дь, в лес не убежит.
   Мы устроились в закутке, в уютном полумраке на мешках с крупами.
   - Ты Богу служишь или Дьяволу? - спросил неожиданно Николай.
   Вот русский человек -философ. Хоть на кухне за водкой, хоть где, в любом состоянии - тот же самый вопрос. Сам сидит в рванине, изо рта разит перегаром, а туда же: "Ты Богу служишь или Дьяволу?".
   Я чуть подумал и ответил:
   - Себе.
   - А Бог? А Дьявол?
   - Перебьются.
   - Это невозможно, только самому себе служить,- покачал он головой. - Так или иначе кому-то из двоих служишь. Вот я: раньше бухал, по девкам бегал, дрался, так в тюряге и прогнил два года, аж седой стал... Хошь расскажу? Сидели как-то большой компанией в доме у приятеля, там было ещё трое чеченов. Они всё красовались перед бабами, какие они джигиты, и начали к одной приставать. А она молоденькая, не хочет... короче, я услышал, как они сговорились её затащить куда-нибудь и трахнуть. Я им говорю: "Не дай Бог хоть пальцем тронете! Я вас в бараний рог скручу!" А они любят кичиться со своей горской честью, один нож достал: " Я тебя прирежу!". Ну, я ему так уе**л, он через вторую дверь вылетел! И двум другим чеченам я е****нички-то начистил. Я ж по молодости дружинником служил, тридцать хулиганов голыми руками скрутил! Знаешь, в чем секрет? Геркулесовую кашу надо есть каждое утро!
   Правду он говорил или нет, я ему верил. Глядя на его кулак, вдвое больше моего, обросший волосами, узловатый и мозолистый, с тюремными татуировками, вы начинали понимать, что если эта глубоко национальная вещь опустится без промаха на темечко, то разве что мокренько станет.
   - Одному я так хлебало раскурочил, мать родная не узнает, он руки вверх поднял, аж завизжал: "Не убивай! Не убивай!". Тот вернулся, опять с ножом на меня пошёл. Я разозлился, говорю: "Ты чё, сука, ещё ножом мне угрожать будешь?" Сам взял нож и как ткнул ему между рёбер! Хорошо, не в сердце, а чуть ниже, так бы всё. В общем, за покушение на убийство посадили... - он со вздохом поднялся. - Ну ладно, пошли, чего сидеть. Силы не насидишь.
   Мы повезли тележку к эстакаде. Он тянул, я толкал сзади, одновременно придерживая груду коробок, чтоб не завалились.
   К скату подъехали, тут потребовалось усилие. Он тащил вверх, поднимаясь задом наперёд.
   - Марфа-чудотворница!.. - прохрипел он, поднатужившись. - Сучка, б***ь!..
   Наконец втащил финальным героическим рывком. Вытер пот со лба, отдуваясь.
   - Аллах акбар! - выдохнул он.
   - Воистину акбар, - отозвался я.
   Подкатили тележку к машине. Он отпёр кузов, и мы погрузили коробки строго по заявкам, в порядке развоза. То есть последними загружали коробки для первого объекта, на который мы приедем.
   - Ну, давай теперь быстрей развезём эту хрень, пока нам п**** не дали. "Он сказал "Поехали!" и махнул рукой".
   Сели, завелись и выехали с базы. Проехав минуты три по Большой Санкт-Петербургской, свернули на Колмовский мост. С моста - на Парковую.
  - Ты тут где-то живёшь? - спросил Николай, озираясь по окнам.
   -Да, в этом вот доме, пятнадцатом...
   -А-а-а...
   - А вы где живёте?
   - Да я-то на Хутынской...
   - М-м-м...
   -Тут рядом, в принципе...
   Загрузили сначала несколько ларьков - на Парковой возле второй общаги, при остановке на Студенческой, два ларька на Московской, потом "Пятёрочку" на Большой Московской.
   - Слушай, давай отдохнём, ну его на фиг, задолбался я! - чертыхнулся Николай.
   Мы припарковались на стоянке ресторана "Наполи" и сели в парке на скамейке, напротив детской площадки, где мамаши приглядывали за вознёй деток. Неподалёку девчушка держала под уздцы и что-то ласково шептала на ухо бурому пони, на котором можно было покататься за деньги.
   - Да, я вот хотел рассказать... - спохватился Николай. - Как я к Богу-то обратился...Я как из тюряги вышел, шальная жизнь опять пошла... бухло, бабы, драки... я ж типа крутым стал, блатным - ну один мне перо и засадил в печень. Видно, Божье наказание... Клиническая смерть, еле откачали. Но пока я в отключке был, я видел... короче, брат, Ад и Рай существуют. Я во время операции словно из тела своего вышел и себя со стороны видел, и врачей, как они меня штопают. Короче, дух мой вышел из тела и воспарил, и такая лёгкость приятная была, что тело сразу склепом стало казаться, и я понял, что тело - лишь тюрьма, в которой мы заперты. Я увидел льющийся сверху свет, полетел к свету, и тут какие-то силы тёмные меня назад потащили, вниз, во тьму. Я испугался, закричал: "Не хочу в Ад! Не хочу в Ад!" И Голос сказал: "Ладно, живи пока, но больше не греши". Очнулся, руки-ноги дрожат... Большое потрясение мне было. Пошёл я в церковь после этого. Отстаивал четырёхчасовые службы, поначалу не понимая значения всего этого, беседовал с батюшкой, продавал церковные книги. Начал ходить миссионером, по больницам, по тюрьмам, и выходя из церкви вечерами, чувствовал невыразимые лёгкость и блаженство. Это называется "Призывающая Благодать". Всё, никаких баб, пьянок. Новая жизнь для меня началась. И такой мир в душе, радость Божья, особенно в Троицу, когда святой Дух сходит на землю - как будто ты пьяный, но без вина! А представь себе, Димка, только представь - мир, наполненный такой вот бесконечной радостью - главное, что бесконечной! Стоит потрудиться, чтоб туда попасть, и огромное счастье здесь, на Земле, на пути к этому счастью! Да, это очищение, освобождение. Бог ведь всё прощает, и убийство, если искренне покаешься и живёшь впредь праведной жизнью. Главное - самому при этом никого не судить и ни на кого не озлобляться - для Него самый страшный грех, когда ты кого-то не прощаешь, злобу копишь. И я чувствовал, как Бог входит всё больше в моё сердце, и я чувствовал в себе Его силу, когда ходил и проповедовал. И однажды на паперти увидел нищего инвалида в коляске. Тот спросил, могу ли я сделать так, чтобы он встал и пошёл. Я положил руки ему на голову и начал молиться, и чувствовал - такая энергия пошла через мои руки, меня током словно било, и я весь словно горел, думал, на мне сейчас рубашка задымится! И я сказал ему: "Встань и иди, но больше не греши". Он встал и пошёл, и упал на колени со слезами благодарности...так и ушёл оттуда на своих двоих.
   Он вдруг умолк и грустно задумался.
   - А дальше что?
   - А дальше... - он махнул рукой. - Дальше опять я загулял. Бабу Дьявол мне опять послал. Я таксистом тогда работал, и один раз подвозил одну... Ну, разговаривали, пока ехал, не молчать же. И она вдруг говорит: "Всё, не могу! Хочу с тобой трахаться!". Ничего себе заява, а? А баба такая - всё при всём, волосы длинные, тёмные, глаза чёрные, дойки во! До сих пор не могу понять, чё она хотела так со мной трахнуться... Видно, и впрямь Дьявол подкинул. В общем, оприходовал я её на заднем сиденье, получите и распишитесь, и так и пошёл опять куролесить. Запил, церковь бросил, всё бросил...
   Немного помолчали. Наконец он вздохнул:
   - Да, брат, жизнь, знаешь, вещь такая... такая ...
   - Непредсказуемая, - подсказал я.
   - Во-во. Ладно, надо дальше ехать. Грустно это как-то всё.
   Мы развезли остальные заявки, он пожаловался, что уже четыре часа без питья и губы потрескались. Мы заехали в кафе " У Иваныча". Опрокинув две кружки пива и восполнив таким образом недостаток влаги в организме, он довольно пыхнул.
   - Уф! Ничего, щас нормально доедем. Надо только заесть чем-нибудь, чтобы запашины не чувствовалось, на людей перегаром не дышать. Главное, луком не заедать. А то сам задохнёшься.
   Он заказал шашлык.
   - Все спрашивают: "Почему русские пьют, почему русские пьют". Да при такой собачьей жизни только и пить! Жили бы как в Италии или Франции - выпивали бокал "Шардоне" за обедом...
   Я согласно кивнул. Немного помолчали, отдавая дань трапезе.
   - Да..., - он смущённо почесал щетину на затылке. - Вот, вишь, я седой весь в пятьдесят три года? Ну, я говорил уже, что пошёл по рукам. Я на заводе работал, так весь завод е***! Сами подходили! Замужние подходили, предлагали. У одной муж мент был, домой меня зазывала. Я говорю: "А муж?". Она: "А чё муж? Муж не стенка, подвинется". В общем, говорит, толку от него никакого. Знаешь, как чужих жён е***ь?
   - Ну и как?
   - Очень просто - ноги на плечи и вперёд! Это на вид все чинные -благородные, семейное счастье и благодать. А на самом деле все со всеми, вся страна живёт в стиле немецкого порно. Одна скромница была, юная - кажется, к ней подойдёшь только святой водой обрызнувшись. А потом мы с другом в каморке выпивали, приходит, потупив глазки...ох, в две тяги мы её пялили. И вот так они сейчас с 13 лет е***ся, а потом в церкви у алтаря с невинным видом стоят! Тоже мне, невеста в белом платье! Ага, невеста - после седьмого аборта! Белый - это цвет чистоты и непорочности, только девственницы могли их надевать. Скажешь, рассуждает старомодно старый дед? Оно и правда, только в моих словах тоже своя сермяга есть. В общем, насмотрелся я на баб, и что, хочется мне теперь в брак лезть? Он мне сто лет в обед не нужен! Будет рога ставить, потом отнимет всё что у тебя есть, а суд наш ей поможет, самый гуманный суд в мире. М-да... - вздохнул он.- Вот тебе мой афоризм: до 20-ти человек них** в жизни не понимает, а после 20-ти понимает, что всё в жизни х..ня.
   Мы поехали на базу.
   - Ну ничего, начальница довольна должна быть. Вола сегодня вроде не е**ли, - он вырулили к воротам базы. - Кто гнёт спину за работой, ходит с прямой спиной и гордо поднятой головой после работы!
   Мы заехали и припарковались. Он пошёл к начальнице с докладом и поклоном, я остался дышать свежим воздухом у входа. Рядом со мной встала Лена, поправляя волосы.
   - Быстро вы, - улыбнулась она.
   - А как же иначе? - улыбнулся я в ответ.
  
  
   В четверг я ехал по делам на 8А до Кочетовского рынка. Нужно было встретиться с одним знакомым торгашом, с которым у меня одно дельце; по этому же дельцу встретиться с ещё одним знакомым в торговом центре через дорогу. Потом, возможно, вновь навестить Олю. Я стоял у окна, держась за поручень, безучастно разглядывал проплывающие мимо виды, и не заметил, как на остановке в Колмово вошла и встала рядом со мной Наташа Тихонова.
   Наташа относится к тому типу девушек, которые кажутся девственницами, хотя ты прекрасно знаешь, что они не девственницы. Они словно не из этого места и не из этого времени, в них есть что-то старомодное. Молчаливы и сдержанны. Хотя их нельзя отнести к "серым мышкам" или "синим чулкам", есть в них что-то от тех и от других. Она обычно стоит, обхватив плечи руками, слегка сутулясь, задумчиво опустив глаза - на остановке или в коридоре университета. Иногда едет в автобусе, уткнувшись в книгу стихов или любовный роман. Одевается неброско, в неяркие цвета. Сейчас на ней белая водолазка, поверх тёмно-синяя шерстяная кофта на пуговках. Черная юбка чуть выше колена, а короче она никогда не носит. Волосы, светло русые, заколоты сзади. Походка у неё немного неуверенная, иногда даже смешная - в хорошем, впрочем, смысле этого слова.
   Мы познакомились месяцев пять назад на вечеринке у общего знакомого. Я совершенно случайно сидел рядом с ней. Мне было всё равно с кем, я с ней и разговаривал. Я вовсе не пытался очаровать её. Я говорил с ней просто, естественно, как со всеми говорю, чуть пошутил, как со всеми шучу, и улыбался, как улыбаюсь всем. Что ж мне, с каменной рожей сидеть? Узнал, что она хочет стать детским врачом, работает в книжном магазине... что ж, очень интересно... Ну а я никем не хочу быть, работаю хрен пойми где, и мне плевать на мнение окружающих об этом. Ну и что же, пошло-поехало...С тех пор мы несколько раз пересекались... да я не помнил о её существовании, пока не натыкался на неё, говорил и улыбался совершенно на автопилоте, а после сразу о ней забывал... мы и говорили-то раз пять всего. Но этого хватило. Она меня почти не знает. Вот она, подготовленность-то почвы! Смотрит жалобным, просящим взглядом. Старается попадаться. Она ж, как на грех, в той же общаге живёт, что и Кудряшов.
   Но я не предполагал всего этого и не желал, чтобы она в меня влюблялась, и тем более сам не собирался в неё влюбляться. Что я, белены объелся? Кроме того, она внешне, да и внутренне, совершенно не мой тип. Она не сексуальна и не сексапильна. Мне нравятся брюнетки, а она блондинка. Да ещё и неяркая такая блондинка, бесцветненькая. Грудь еле обозначена, бёдра узковаты, вообще в ней нет почти ничего плотского. И влекущие флюиды от неё не исходят. Я люблю темпераментных женщин, а Наташа простушка, и характера у неё нет (хотя лучше такая, чем авторитарная и мужеподобная, я ж не спорю). Мне нужна равная мне, знающая себе цену, с гордой осанкой и соблазнительной походкой. А Наташа себя не очень-то ценит, да и не с чего. Она во всем ниже меня. Потому она в меня и влюбилась. На этот счёт у меня целая теория - насчёт "любви" и всей этой катавасии. И объясняется в ней всё как дважды два четыре. В нашем обществе, как следует из некоторых книжонок, секс перестает быть физической потребностью и образует социальную иерархию, переходит в степень иерархиобразующего фактора. Люди изначально, по своим прирождённым свойствам, поделены на т.н. "сексуальные ранги". Конечно, особи низшего ранга для представителей высшего - непривлекательны, а вот высший для низшего... В общем, всё очень чётко: она бегает за мной, потому что находится ниже в сексуальной иерархии. Королева не стала бы бегать. И так всегда. Если влюбился - значит, ты низшего ранга. Если влюбился - значит, уже проиграл. Элементарно, Ватсон!
   Дорогие подарки делают не бедным, которые в них, может, больше нуждаются, а богатым, у кого и так всё есть. Беднякам делают "символические" подарки. В долг и кредит в банке дают тому, у кого есть деньги. Нищим подают милостыню. Точно по тому же принципу искренне любят того, кто всю жизнь, с самого рождения получал любовь окружающих, прежде всего родителей. Тем, в кого никто не влюбляется, подают милостыню любви.
   Об этом, если угодно, и в Библии написано: "Кто имеет, тому будет дано ещё больше, а кто не имеет, у того будет отнято и то, что он надеется иметь".
   Но недостаток секса - это ещё ладно, в конце концов, физическую любовь можно купить. Ну и будь спокоен. А женщинам, в целом, ещё легче это заполучить. Стоит только глазом мигнуть. Но влюбляться, влюбляться-то обязательно зачем?! Что за мания такая, как вожжа под хвост?! Зачем любить, зачем страдать, ведь все пути ведут в кровать? А вот поди ж ты.
   Потому что хотим "чуда", хотим "сказки", хотим "летать на крыльях". Подобно Икару, ага.
  Кто говорит, что "хочет влюбиться", испытать "непередаваемые очучения", держит в голове сказку. А на деле:
  а) Его "я" будет уничтожено, личность растоптана, и вообще скорее всего он превратится в импровизированный коврик для вытирания ног.
  б) Он лишится рассудка, будет вести себя как придурок и вообще с трудом воспринимать реальность.
  в) Будет больно. Очень больно.
   Конечно бывает, что не можешь не влюбиться, когда ты низшего ранга. Но совсем клиника, если человек "хочет" влюбиться. Да с дуба он, что ли, рухнул?!
   Вот и Наташа - за ней увиваются два молодых человека, приятных во всех отношениях. С любым из них ей по-любому лучше, чем со мной. Так нет - подавай ей меня, потому что со мной "интереснее". А я и более роскошных-то полюбить не в состоянии. Не то что таких невзрачненьких.
   Посему я не очень обрадовался, и даже совсем не обрадовался, когда она, словно сивка-бурка, вдруг возникла рядом со мной, тряхнув волосами, улыбнувшись и смотря на меня блестящими, доверчивыми глазами. Мы обменялись обычными, ничего не значащими (для меня по крайней мере) репликами.
   - Куда едете? (мы на "Вы" до сих пор, всё чинно-благородно. Вот смех)
   - По делам.
   -Что за дела?
   - Секретные, - "обаятельно" улыбнулся я. - Для Вас они не имеют никакого значения.
   - Вы такая важная деловая персона? - неловко рассмеялась она.
   Я вздохнул:
   - У всех у нас много важных дел, которые отнимают значительную часть нашего времени.
   - Да, я заметила, что Вы всегда очень погружены в себя. Вы слишком серьёзно относитесь к своим делам.
   - А Вы разве нет?
   - Я стараюсь относиться к делам и проблемам легко, - беззаботно пожала она плечиками. - А Вы, видимо, и мало спите из-за своих дел. У Вас тени под глазами.
   Я и впрямь часто не высыпаюсь, но вовсе не из-за "дел".
   - Вы, случайно, не больны?
   Она озабоченно приложила ладонь к моему лбу.
   - У Вас и лоб горячий. Вам надо больше отдыхать.
   Я действительно чувствовал себя неважно, но, тем не менее, раздражённо отстранился. Каждая влюблённая девушка начинает разыгрывать из себя заботливую мамочку, будто её кто-то просит.
   Я отвернулся к окну:
   - Видите эти дома? Эти заводы, университет, мост? Это всё мужчины построили. Мужчины создали всё, что есть в этом мире и всё, чем вы пользуетесь. Знаете, почему? Потому что они серьёзно, а не легко, относятся к тому, что делают. Не надо относиться к ним как к маленьким детям или клоунам.
   - Зачем вы мне это говорите? - засмеялась она. - Я уважаю мужчин.
   - ... а не существ мужского пола?
   - Да, что-то в этом роде...
   - Что ж, я тоже уважаю женщин, а не "существ женского пола", которых много развелось в последнее время.
   Автобус подкатил к Славянскому рынку.
   - Ой, мне выходить, - с сожалением опомнилась она.
   Позавчера я сошёл тут же, чтобы навестить с поклоном её соперницу. Отходя к дверям, она обернулась с мягкой улыбкой:
   - Надеюсь, мы ещё увидимся?
   - Мир тесен, Земля круглая.
   Она легко соскочила на тротуар, обернулась вновь с улыбкой, помахала мне. Я помахал в ответ. Она слилась с потоком людей, спешаших к переходу, двери закрылись, автобус двинулся дальше.
   Сейчас она будет прокручивать в голове моменты очередного "удачного разговора". Для неё это сверхважное событие, а для меня пустяк, о котором я забуду через пять минут. Как там у Чехова? Люди просто сидят и пьют чай, а в это время рушатся их судьбы. Вот так и происходит.
   Я вновь равнодушно рассматривал проплывающие мимо здания и снующих с озабоченным видом туда-сюда пешеходов на тротуарах, думая о том, что неплохо бы её, наконец, трахнуть. В виде очередного трофея, так сказать. Правда, я не пользовался до сих пор - такие девушки всё-таки внушают мне некоторое почтение, хоть я и не способен оценить их наивность, невинность и детскую искренность.
   Остается - уважать, но держать дистанцию. А чем закончится? То-то и оно, что мне по фигу, и в кайф это всё. Делать ничего не надо, она сама ко мне "приползёт", а не "приползёт" - мне плевать. Даже ещё лучше. И так хорошо, и так хорошо. Сплошная выгода.
   Её "большое и светлое чувство" меня совсем не трогает. И почему я должен так это ценить? Это для неё большое и чистое чувство, которое я должен счесть за сокровище, а для меня - зауряднейший и скучнейший случай. Я уже всё это не раз видел, а она думает, что её чувства типа уникальные. Между людьми в восприятии одних и тех же вещей, увы, чудовищная пропасть - настолько чудовищная, что ужаснуться можно. И все они - те кто был и те кто будет - на самом деле меня не любят, вот в чём смех-то. Все на самом деле спешат нырнуть в эту "сказку", которая у них в голове, а я тут лишь в виде удачно подвернувшегося оселка, на котором их "великие чувства" будут оттачиваться. А хотят нырнуть в "сказку", чтобы наслаждаться жизнью и ни о чем не заботиться - "прекрасный принц", "мужик" все проблемы решит; ну ладно, допустим, а что я получу взамен? Ораву спиногрызов и много-много вещей, без которых и так отлично обойдусь. Это в лучшем случае. А в худшем - постоянно ноющую идиотку рядом. Нет, остаётся только трахать. Главное в жизни - ничем себя не отягощать, даже если для этого придётся отказаться от чего-то...
   Вот так я на всё это дело смотрю. И на неё, Наташу, в частности. А что мне, смотреть на неё снизу вверх? Она сама бы этого не захотела. Поневоле приходится смотреть сверху вниз. Да и по росту как-то положено... А если наоборот? Получил бы пинки и презрение. Женщина может простить почти любое зло, но никогда не простит тебе твоё добро. Поскольку, сколько ни давай, хоть всё отдай, она всегда "достойна большего". И даже скажет: "мужчина готов отдать всё, когда знает, что ни на что больше не способен". Хотелось бы знать - а под "большим"-то что имеется в виду?
  Почему я должен жалеть ту, что сама была бы безжалостна ко мне, не будь я столь привлекателен?
   При этом она, конечно, ошибается на мой счёт. Она просто не видит меня настоящего. Это глупо, хоть это и признак "чистого, горячего" сердца. Ну, а "горячее сердце" - это и есть глупость в квадрате, и даже в кубе, если угодно. Но до поры это прекрасно, и кому оно всё в итоге достанется? Какому-нибудь банальному придурку, что, конечно, плохо, либо мне, что ещё хуже.
   Но всё это вполне объяснимо и простительно. Человек всегда ошибается даже в оценке самого себя - как он может не ошибиться в другом человеке? Нам другие-то и нужны, чтобы их глазами на себя посмотреть, словно в зеркале в них себя увидеть. И когда нас любят, это наивысшее счастье; это значит, что мы хороши, и сами себя по-настоящему только тогда можем любить. Те, кто заявляют, что "любят себя", на самом деле изначально получили любовь и человеческое отношение от своих родителей - в них это чувство любви к себе и довольства жизнью вложили. А Наташа росла без отца, и мужской любви и одобрения ей с младых ноготков не хватало.
   Поэтому и не пойму, почему некоторые "хотят влюбиться". Уж лучше хотеть, чтобы в тебя влюбились, и добиваться этого всеми возможными (и невозможными тоже) способами. Наверное, это все и имеют в виду, только сами того не осознают. Говорят, что "хотят влюбиться", а по чесноку надо бы сказать: "Хочу, чтобы какой-нибудь принц в меня без ума влюбился и бегал за мной как собачонка, смотря в рот и предугадывая любое желание, даже если я сама не могу предугадать свои желания".
   Но в том и кислость момента, что нас-то, нас самих в нашей сокровенной сущности, во всей нашей естественной "красе" - никогда не любят. А что любят? Определённые качества, с которыми нам повезло или не повезло родиться. Если не повезло - надо их в себе развивать. А нет их, будь хоть ты трижды сахарным - Гудбай, Америка! Главное же качество - умение самому не любить. Тут уж успех обеспечен просто золотым содержанием. Чем меньше мы любим, тем больше нас любят и ценят. "Закон сохранения любви в паре" - так я это называю.
  Нет, я правильно веду себя с Олей, Наташей и прочими - им это и нужно.
   Я сошёл, на рынке встретился со своим знакомым, мы перетёрли то, что должны были перетереть. Перешёл дорогу и направился к торговому центру.
  На небольшой парковке через дорогу, где сейчас стояла только одна машина, лежал, скрючившись, человек, вокруг него сгрудилась толпа. Вроде бы пожилой, но и не сказать, чтобы старик; в старой, поношенной черной одежде и стоптанных ботинках. Тощий, небритый - непонятно на самом деле, действительно ли плохо с сердцем или пьянь завалилась. Я неприязненно и раздражённо, с отвращением передёрнул плечами. "Опять русская пьянь нажралась!" - подумал я презрительно. Какая-то женщина с тревожным волнением вскрикнула "Надо скорую!". Стоящий рядом мужчина достал сотовый. Ну и на фига возиться?
   Если бы всех этих людей не было, и кто-то при мне так свалился, я бы пошёл дальше, не поведя и ухом. Ну подумаешь, что подохнет - одним дураком, одним ничтожеством меньше. Да я бы, кажется, забил его ногами, лишь бы не возиться с ним. Выживает сильнейший; кто упал, тот уже слаб и не достоин жить. Вот мой принцип, и он приносит мне успех. Если кто-то думает, что он не такой, а "хороший и добрый", то пусть дальше остаётся в этом счастливом заблуждении, а у меня в этом есть большие сомнения. Да я почти уверен, что и этим сердобольным на него плевать, и они так же раздражены, что надо с ним возиться, просто боятся, что о них "не так подумают". Ну уж мне во всяком случае на всех и вся плевать; мне даже на самого себя плевать, по большому счёту. Я не нуждаюсь в "общении" и эмоциональной поддержке, и не понимаю, как другие могут так в этом нуждаться. Наверное, их просто изнежили и избаловали в детстве. В моём мире нет заботы. Я не забочусь сам и не хочу, чтобы обо мне заботились. Не травмировали меня, так сказать, своей заботой обо мне. Если бы не женщины и те удовольствия, которые они могут дать, я бы жил в лесу один.
   У меня дыра в месте, где должно быть сердце. Я внутри пуст, как гнилой орех. Ирония в том, что оболочка превосходно сохранилась. Я чувствую себя так, словно меня вообще не существует - не знаю, что живёт, разговаривает и действует вместо меня. Лишь набор масок, за которыми - пустота. Смешно сказать, но я, живущий столь бурной физической жизнью, в большей степени являюсь бесплотным духом, чем тот же Лёша, "отрицающий всё земное". Я вампир. Я живу в вечном мраке, и чувствую себя живым, только высосав жизненные соки из других, никогда не насыщаясь. Я стремлюсь наполнить сосуд больше и больше, потому что он всегда пуст. Для меня нет ничего святого, я в душе попрал все заповеди. Вот говорят, что нужно любить Родину. А я ненавижу Россию, эту драную кошку, пожирающую собственных котят в приступах бешенства. Да поразит тебя сифилис, старая сука! И что вообще значит "любить Родину"? Это ведь абстракция, а любить можно лишь конкретное, иначе вы любите только в воображении. Вот что такое "Россия"? Широкий простор, зелёные луга? Чёрта с два. Россия для меня - это загаженные вонючие подъезды, в которых блюют загибающиеся вшивые ничтожества. Это всё, что я видел в России.
   А почему для меня вообще что-то должно быть "священным"? Что, моя жизнь для кого-то священна? В таком мире, как этот, в такой стране, как эта, вообще удивляешься, что удается дожить до моих лет.
   В общем, так я и блуждаю во мраке, так сказать, пытаясь расцветить серое однообразие и беспросветность своей жизни развлечениями. Но и это не делает счастливым. Сначала кажется, что сделает, но ненадолго. На некоторое время. Это как наркотик; кратковременное блаженство, а потом опять пустота. И необходима новая доза. Вот в поисках новой дозы я постоянно и рыскаю. Нельзя найти счастье в ком-то или чем-то, если ты изначально несчастлив, если ты просто не умеешь быть счастливым. Счастье, как говорится, только в тебе самом. А если в тебе его нет, если внутри - пустота? События и впечатления проходят сквозь меня, не вызывая почти никаких эмоций, и даже пища не имеет вкуса.
   Я встретился и прокашлял все необходимые темки ещё с одним корешем в отделе продажи DVD. Сейчас неплохо бы заскочить к Оле. Ведь муж опять вкалывает. Но телефон не отвечал, и на вызов по домофону тоже никто не отозвался. Что-то случилось, подумал я, какая-то вожжа под хвост попала. Очередная женская заморочка.
   Я доехал на 6-м автобусе до Черемнова. Немного прошёлся по Большой Московской. Сел на скамейке в парке, у центральной аллеи, идущей к стадиону. Хоть с утра было пасмурно, небо расчистилось, синева неба ласкала взгляд; туда-сюда сновали неугомонные подростки, смеющиеся жизнерадостные девушки, неторопливо прохаживались мамаши с колясками. Детишки резвились на платных каруселях в центре парка. Над головой успокаивающе шелестела пожелтевшая листва, выводили замысловатые трели птицы. Казалось, всё вокруг весело спешило, стремилось куда-то, во все стороны сразу, везде царило хорошее настроение, всё сверкало и словно пело от радости. Даже бетонное ограждение стадиона ярко светилось в лучах Солнца. "Чему они все радуются?" - думал я. Меня всё это нисколько не трогает, а вызывает только ненависть и презрение. Я знаю, это лишь видимость. Наблюдая подобную картину, какой-нибудь философствующий поэтишка - навроде Лёхи - непременно заключит, что в природе-де царит Гармония, и посему гармония, тишь да гладь да Божья благодать должны царить и в человеческом сообществе. Однако что это за Гармония, если приглядеться? Птичка кушает червячка, лис ест птичку; а потом ураганище как дунет, и сметёт с лица Земли и червячка, и птичку, и лисичку, и весь лес вместе с ними. На самом деле эта Гармония, Идиллия полна борьбы и ожесточённого, отчаянного соперничества, открытого или скрытого - но неизбежно по самым волчьим законам. Нет, человек видит гармонию в мире, когда в его собственной душе царит мир и покой, но это состояние возможно, только если пребываешь в счастливом неведении относительно того, что есть на самом деле Жизнь. Борьба, борьба, борьба. Смертельная схватка. Ни пощады, ни прощения за слабость. Человек знает это, и красивый закат не утешит его. Вот я и пытаюсь быть хищником, высшим звеном в цепи. А какой у меня выбор? Главное, что я такой не один. Имя мне - Легион. Другие только думают, что они не такие, но я-то знаю, что точно такие же, глубоко внутри. Их хвалёная доброта и воспитание схлынут в миг, если вы скажете им то, что им может не понравиться, с чем они не согласны - тут они готовы разорвать вас в клочья. А если вы в чем-то переходите им дорожку, они вас утопят, будьте покойны. А если, допустим, возникнет большой голод, как в блокадном Ленинграде, то они бросятся жрать друг друга и даже не подавятся.
   Я поднялся, добрёл до общаги, вошёл и попросил охранника позвать Кудряшова. Спустилась Маша.
   - А этот где?
   -Прихворал...даже встать не может
   - А чё случилось?!
   - Сейчас сам всё увидишь.
   Мы поднялись. Он лежал на кровати весь в кровоподтёках, опухший. При виде меня он вяло поднял руку и помахал, но его кривоватая ухмылка была, тем не менее, по-прежнему неунывающей.
   - Что с тобой случилось, друг сердечный?! По тебе словно танк проехал!
   - Я сцепился с толпой... если считать толпой четверых. Но по ощущениям меня словно топтал полк конногвардейцев, причем лошади меня тоже топтали.
   Я сел у стола, развернув стул так, чтобы опереться локтями на спинку.
   - Как ты влип в эту историю?
   - Да я на дискотеке был с приятелем, в "Океане"...зашёл-то, главное, коктейль за компанию пропустить, я там тусить не собирался. А там к моему другану трое прицепились, поскольку он заговорил с одной из девчонок, это оказалась чья-то подружка...Ну, меня твой подвиг в баре вдохновил, и я возомнил, что тоже так смогу. По крайней мере, что это не так сложно... Ну, эти ребята выпендривались, такие крутые, круче яиц Шварцнеггера - добесили, короче. Я начал с ними спорить. Ещё какой-то дебил узколобый за них впрягся... Короче, слово за слово, х**м по столу...вышли на улицу, и ...не знаю, как я сюда добрался, но очнулся я уже здесь, лёжа вот на этой койке, и Маша вокруг бегает да охает, да лицо мне влажной тканью протирает. Переживает, мой ангелочек...
   - Так тебе и надо, дураку, ничего я не переживаю! Меньше будешь языком своим тренькать, да по клубам шляться! Почки-то не отбили тебе, дурошлёпу?
   - Ты хоть бы пожалела суженого!
   - А что тебя жалеть, когда ты меня не жалеешь, сюрпризы такие устраиваешь? О чем ты думал, когда туда лез? К тому же сотрясения мозга у тебя всё равно не будет! - она подошла к зеркалу и начала сердито расчёсывать волосы.
   - Так почки-то не отбили? - вставил я.
   - Пока не знаю. Выясним со временем. Болит всё, и сразу. Поэтому не пойму, что отбито, что не отбито. Главное, чтоб не отбили- сам знаешь что...
   - Да, брат, это главное.
   Мы умолкли. Тикали настенные часы.
  Маша, поворачиваясь то одним боком, то другим, оглядывала себя в зеркало.
   - Что-то у меня ж*** стала толстая.
   - Много ешь,- сказал он. - Мало двигаешься.
   - Я тебе щас по башке ударю! - засмеялась она. - Я кручусь, как белка, а клюю, как птичка.
   - Какая птичка? Птеродактиль?
   - Ещё одно слово, и эшелон твоих зубов тронется!
   - Ну ладно, голубки, - я поднялся. - Воркуйте. Я пойду. На недельке ещё зайду тебя проведать.
   Мы пожали руки. Я вышел. Навстречу по коридору шла девушка с длинными тёмными волосами, в красных спортивных штанах с белой и черной обтягивающей футболке. Почти поравнявшись со мной, она подняла на миг свои тёмные глубокие глаза с длинными ресницами, слегка удивлённо вскинула брови, тут же опустила и пошла дальше. Кто она? Её лицо показалось мне знакомым. Я начал перебирать в памяти лица и имена знакомых девушек, спускаясь по лестнице, и вспомнил. Это же Саша! Она тут значит, живёт. Хороша... Кажется, я тогда недостаточно хорошо её разглядел.
   На крыльце меня ждал ещё один сюрприз. Я чуть не столкнулся нос к носу с разъярённой Олей. На ней было черное пальто, брови сдвинуты, взгляд сердитый. Вид самый решительный.
   - Нам надо поговорить!
   - Да, - я отвёл её за локоть в сторону. - Нам надо поговорить.
   - Я слышала... мне передали... как ты с двумя шлюшками на вечеринке!... - она тяжело дышала от гнева, грудь вздымалась. Кровь прилила к пунцовым щёкам. Выглядела она замечательно.
   - Ты о чем? Ах, это... Ну да, было... и что?
   - И как ты это объяснишь?!
   - Что тут объяснять? Ну с двумя... это, понимаешь, ещё веселее, чем с одной.
   - И ты мне так внаглую это заявляешь?!
   - Опомнись, ты мне не жена! Какие могут быть допросы? Что за истерика?
   - Ты не понимаешь! Я не так к этому отношусь! Я хотела бросить его и выйти за тебя! Сбежать куда-нибудь! И я всё ещё хочу этого, лишь бы ты принадлежал мне одной!
   - Вот поворот...в мои планы это не входило.
   Её лицо исказила ярость:
   - Я не позволю так с собой обращаться! Кем ты себя возомнил?!
   Теперь гнев уже не красил её. Я отвесил ей пощёчину. Она ахнула, схватилась за щеку. Неверующими глазами посмотрела на меня, отступив на шаг.
   - Ты... ты что, псих?
   - Напротив, я поступаю весьма разумно. Давно надо было это сделать.
   - Между нами всё кончено!
   - Прекрасно.
   На её глазах выступили слёзы:
   - Не ожидала я от тебя ... - поражённо покачала она головой.
   - Милая моя, не надо ничего ожидать. Происходит всегда то, чего не ожидаешь.
   Она заплакала. Пошла прочь, утирая слёзы. Я молча проводил её взглядом и пошёл домой, прокручивая в голове упоительные моменты этой сцены. Войдя во двор, я вспомнил пощёчину. "А неплохо позабавиться с ней в этом стиле", - подумал я, плотоядно ухмыляясь. - "Этого я ещё не пробовал. Да, да, именно вот с такой. Именно с ними-то и не осмеливаются, ну а я осмелюсь. Рутина оробеет, ну а мы не оробеем".
  Продолжая ехидно усмехаться, я вошёл в полумрак подъезда.
  
  
  
  Глава 6.
  
  
   - Когда Вы слышите слово "Россия", что первое приходит на ум?
   - Я думаю о народе, полном любви и страсти. И лучшие дни его ещё впереди. Рано или поздно русские научатся любить друг друга и верить в себя. Они овладеют будущим. Притом овладеют любовью, а не войнами или диктатурой. Это произойдёт, наконец, когда они узнают самих себя и обнаружат, что они умеют любить, как никто другой. Вот что я думаю. В этом меня убеждают русская литература и русские фильмы.
  
  Из интервью Рэя Брэдбери
  
  
  
  
   Несколько дней я прожил в одной комнате с Лёшей Арсеньевым. И никаких неудобств, вопреки ожиданиям. Наоборот, его присутствие несколько скрасило мою жизнь. Мы обнаружили полное взаимопонимание. В нём я нашёл человека, с которым можно с интересом поговорить на любые темы, даже самые серьёзные. Я и не подозревал, насколько же стосковался по подлинно интеллектуальному, душевному общению.
   Между нами состоялось несколько таких разговоров, которые часто случаются именно между русскими людьми, особенно в форсированном расположении; они начинаются с вечера и продолжаются далеко за полночь до самого утра; без связи, с беспорядочным прыганьем от одной темы к другой, гроханьем кулака по столу и паданьем в слезах на колени, с множеством эмоциональных пиков, откровений, озарений и раскаяний - но всё это, вся эта бессвязная бестолочь, тем не менее, об одном и том же, пляшет и вытанцовывает вокруг одного и того же; да и главным скорее является сам процесс, так сказать, полёт души и мысли, нежели установление какой-либо внятной и окончательной истины. И не зря, потому что, хоть участники высокоинтеллектуальной дискуссии пьянь и рвань последняя, хоть у них за душой три класса-четыре коридора и образованием своим манкировали, но как начинают рассуждать - это же перлы, перлы сыплются, ваше превосходительство!
   Начался один из таких разговоров вечером, когда я пришёл с работы и обнаружил, что Лёша с увлечением смотрит какой-то фильм на моём DVD плеере.
   - Наслаждаешься духовной пищей? - спросил я.
   - Да, - улыбнулся он, обернувшись. - Сейчас закончится.
   Я сел в кресло и тоже уставился в экран. Там две пары стояли перед алтарём. Была свадьба. Священник произносил речь. Судя по всему, что-то английское, в декорациях XIX века.
   - Мы собрались в присутствии Господа, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину священными узами брака, дарованного Господом во времена человеческой безгрешности... ибо не позволено безрассудно удовлетворять плотские желания человека, а жить надо благоговейно, благоразумно и богобоязненно...назначение брака в совместной жизни, помощи и поддержке для общего процветания и благополучия и так далее ...
   Обе пары укатили на колясках в свадебное путешествие.
   Я взял коробку и прочёл: "Гордость и предубеждение". Экранизация Джейн Остин.
   - Тебе такие вещи нравятся? - скептически повернулся я к нему. - Что ж, по крайней мере, хоть качественная вещь.
   Он выключил плеер и телевизор.
  - Речь священника - это квинтэссенция того, чем на самом деле должны быть брак и любовь. Англичане кое-что всё-таки в браках понимают. Тогда понимали тем более.
   - Ах, да, - припомнил я. - Ты же у нас знаток и любитель английской культуры.
   Он смущённо улыбнулся.
   - Конечно, невозможно изучать язык, не изучая историю, культуру и сам народ, не проникнув в его суть и не полюбив его всем сердцем. С другой стороны, изучая язык, приходится читать литературу в оригинале и познавать красоту языка, и соответственно, красоту мышления и души народа, говорящего на нем. Как можно не полюбить народ, породивший Байрона и его поэзию, давший миру Диккенса, Шекспира? Это среди многих других. Пожалуй, английская литература - единственная в мире, которую можно поставить выше русской. Великая литература и поэзия возникли в Англии на 500 лет раньше, чем у нас. Я просто поражаюсь глубине, богатству и многогранности английской культуры! Этот удивительно поэтичный, загадочный, мудрый, романтичный и отважный народ...
   - Поэтичный и романтичный? Как-то не вяжется с образом чопорного и холодного англичанина, который, кажется, даже чихает по расписанию.
   - Да, у них такая репутация. Но это не совсем справедливо. Пусть англичанам и не свойственно петь серенады под окном и лазать по балконам, именно англичане породили самую уважительную форму обращения с женщиной, джентльменство и т. д., и толк в любви - в её более спокойной, разумной и "семейной" форме - они знают. Сердца их на самом деле полны романтики. Сама природа Англии поэтична и настраивает на романтический лад - страна, которая, по выражению Диккенса, летом превращается в один большой цветущий сад. Такая маленькая - едва ли по площади втрое превосходящая Новгородскую область, - и порождающая столь умных и отважных сыновей; такая маленькая - и такое величие, такая маленькая - и столь густо населённая! Кажется, одними только персонажами английской литературы можно заселить целую страну. И какие они все яркие, живые! Английская литература породила больше образов бессмертных, хрестоматийных, чем любая другая. Даже у второстепенных английских писателей - ну хорошо, не только сугубо английских, но вообще британских - мы найдём тончайшие и глубочайшие замечания о жизни и человеческой природе. И опять-таки, англичане в большей степени пишут о Любви. Больше, чем какая-либо другая, их литература пропитана романтикой и основана на любовных коллизиях и интригах. И сквозь всю английскую литературу проходит галерея обаятельнейших женских образов, по сути, один образ - женщины с "мужским умом и женским сердцем"; и в великих дочерях этой страны - Королеве Виктории или нынешней Герцогине - мы видим живое, действительное воплощение этого великого английского женского типа.
   - На чужом берегу всегда трава зеленее, - усмехнулся я. - Сейчас многие набросились бы на тебя, ведь именно в России "самые лучшие женщины".
   - С этим всё же соглашусь, ибо великий русский тип, пожалуй, превосходит и английский. Наташа Ростова, тургеневские девушки, но главное - жёны декабристов, чей подвиг любви и самопожертвования, воспетый Некрасовым, случился в действительности. Женщина, способная уйти на край света, отказаться от всего, выполняя долг любви.
   - О да, русские женщины обладают безграничной способностью любить. Они умудряются любить даже таких мужчин, как русские.
   - Почему ты сразу плохое выводишь?
   - Потому что плохое сразу и выводится. У нас любят говорить, что у нас лучшая литература, лучшие женщины, наши учёные самые башковитые, наши пестициды самые пестицидистые, и вообще всё всегда самое лучшее. Только жизнь почему-то не самая лучшая. 1/8 мировой суши! И что же есть на этой 1\8 мировой суши? Что здесь есть для человека? Где здесь жить? Что делать? Богатейшая природными ресурсами страна в мире, а население не самое большое в мире. Значит, люди здесь должны жить лучше чем где бы то ни было. Или я абсолютную наивность сейчас говорю? Что-то не понимаю в экономике? Впрочем, это всё не так важно, и не в экономике, и не в правительстве дело, хоть на них очень удобно всё сваливать. Русского человека хоть озолоти, он всё спустит в минуту. Как правильно писал Достоевский, без русского человека прожить очень даже возможно. Для мира русский человек не имеет никакого значения, он не может принести пользы не только другим, но и себе; он существо совершенно бесполезное и бесталанное; он только и может пропивать всё что у него есть и загонять жизнь коту под хвост.
   Он бросился горячно мне возражать, выскочив на середину комнаты и многозначительно вознося указательный палец:
   - Русские решают глобальную задачу единения народов и культур на основе любви и дружбы! Ты не понимаешь глубинную, эзотерическую миссию России и русского народа! Всё, что происходит в России, волной прокатывается по всему миру. Когда у нас установился тоталитарный режим, они установились во всей Европе! А если наоборот? Ты слышал о Фатимских видениях?
   - Типа где-то в Португалии в начале 20 века ангел явился монашке и сообщил, что мир будет спасён, если Россия повернётся к Богу? Много раз это всё обсуждалось и пережевывалось. Оказывается, вот почему мы решаем судьбы мира на кухне. Это наше основное занятие. А работаем мы только для того, чтобы купить водку и закусь и опять-таки засесть на кухне. Русская кухня - это центр Мироздания. Именно здесь у нас все "последние вопросы" решаются.
   - Понимаю твой сарказм. Но...
   - И вообще, как правильно написал твой Сомерсет Моэм, при том что русские так любят философствовать, мы не дали миру ни одного даже второстепенного философа, кроме, может быть, Бердяева. И всё наше великое послание миру - что главное это любовь и что она противопоставлена самовольству. Действительно. Долго башку чесать на надо, чтобы прийти к такому "гинеяльному" выводу. Я с этим, кстати, глубоко не согласен... По мне, так только на себя и можно полагаться, а любовь - вообще иллюзия.
   - Ты хочешь сказать, что просто не веришь в неё?
   - Пожалуй, и так. Я не верю в ту любовь, которую мне пропихивают всё время, в эти сказочки... Любовь есть, но это не что-то высокое и духовное, и чудесное, всё вполне себе рационально и обоснованно. И приземленно. Любовь упирается в конечном итоге в очень прагматические вещи. И вообще, как накручивается вся эта романтика? Пушкин у себя вечером в дневнике написал: "Вчера в стогу сена с Божьей помощью у*б Керн". А утром написал "Я помню чудное мгновение"... Это вполне заурядная вещь, и никакие чудеса она творить неспособна.
  - Ты не понимаешь, какой великой силой обладает любовь, не видишь глубинной сути! Любовь - это энергия. А энергия управляет материей. Ты знаешь, что младенцы, которых не берут на руки и не ласкают, плохо растут и умирают, даже если их регулярно кормят и содержат в чистоте? В коже человека есть особые эстактильные волокна, реагирующие только на любовь и нежность, они рождаются первыми и умирают последними. Это главная потребность человека, и она не есть просто физическая потребность.
   - Допустим, но не каждый получает эту "манну небесную", не на каждого этот божественный нектар изливается. Ты же не полюбишь генетически негодную. А эта Наташа, про которую я тебе говорил, влюбилась в меня только потому, что я "генетически годен", и в меня все влюбляются - никакого чуда и заслуги с её стороны здесь нет. Все влюбились - и она тоже. То есть не все конечно, но многие. Мне нравится сейчас всю эту катавасию интеллектуально препарировать, а люди наворачивают сентиментальной мишуры.
   - К чему ты ведёшь?
   - К тому, что любовь условна. Это праздник для избранных "счастливчиков". Человек-слон - в него же никто не влюбится. Любовь приземленна и упирается в инстинкты.
   - Ты неправильно, не так всё воспринимаешь...но как тебе объяснить? Если бы ты понимал, ты бы не обращался так чудовищно с этими твоими Наташей, Олей и прочими. Понимаешь... я в жизни видел фантастических, ослепительных красавиц, так что не мог слова вымолвить - но я в них не влюблялся. Я не видел их в минуты уязвимости, и даже не уверен, что у них бывают такие минуты.
   - Не понял... ты из жалости, что ли, любишь?
   - Можно сказать и так... Мне действительно нужно испытать какую-то жалость к человеку, прежде чем полюбить его. Любят красивую душу, и ни внешность, ни формы, ни прочие вещи значения не имеют. А душа открывается, когда спадают защитные заслоны, когда человек уязвим. Я уверен, что и Наташа... в её чувстве более тонкие и глубокие мотивы замешаны. Но ты не способен в это даже поверить в твоём нынешнем состоянии. Ты говорил, что при твоей "весёлой" жизни чувствуешь опустошение и скуку. Но почему тебя это так удивляет? Именно к этому и приводит такой образ жизни, как у тебя. Ты забыл принцип "звёздное небо над нами и нравственный закон внутри нас". Ты преступил этот закон. Ты ещё можешь спастись через истинную любовь. Которая, как известно - лучшая религия. Настоящая любовь возвышает и очищает душу, разгоняет мрак в душе, освобождает от сил Тьмы.
  - Звучит красиво. Очередная сказочка от плохо знающего жизнь, эту проклятую, поганую жизнь, человека. Ты где-нибудь видел это чудо света, под названием "истинная любовь"? Как говорят, она подобна призраку - все о ней говорят, но никто не видел. Просто человеку нужны эти красивые сказочки, эти сладкие грёзы, он просто не выдержит правды - правды о жизни, и главное, правды о самом себе.
   - Согласен, истинная любовь так же редка, как явление теофании, то есть общения с Богом. Нас часто касается лишь тень её. Не каждому это дано. Прежде чем жаловаться на отсутствие любви или призывать любовь, сначала спроси себя - а способен ли ты сам любить? Любовь многого требует; это долг в большей степени, чем удовольствие. А сейчас все хотят только удовольствий, и в этом загвоздка. Как у современного человека может быть настоящая любовь, если у него даже эмоции искусственные? Вычитанные из журналов, высмотренные по телевизору. Кроме того, любовь есть сосредоточение, глубокое погружение в человека. Она не может существовать в мире, где всё превратилось в фаст-фуд. Современная культура - это культура извращенцев, потому что они действительно извратили всё наоборот от нормального и хорошего, выведя поверхностное в качестве первостепенного, а всё глубокое осмеяв и отбросив на задворки. Но, учитывая, что сейчас любовь редка, само её значение не потерялось - наоборот, возросло.
   - Ну и в чём по-твоему заключается настоящая любовь? Как понять-то, что вот оно, аллилуйя?
   - Любить по-настоящему - значит находить счастье в счастье другого человека более, чем в своем собственном.
   - Класс! Браво! Хоть золотыми литерами в мраморе! А по мне, так ерунда все эти влюбления. А в юности вообще ерунда какая-то на постном масле выходит, помесь "Санта-Барбары" и трагедии Шекспира с клоунадой. Из желания эгоистического счастья все и любят. На тебя спроецировали какой-то непонятный образ, квинтэссенцию собственных желаний, а тебя самого-то даже в упор не видят. Любят не нас, а определённые качества, стандарт определённый; ты нужен постольку, поскольку воплощаешь в себе эти качества. А тем, в ком их нет, мало достаётся этой "манны", и, следовательно, именно они-то больше других в ней и нуждаются, но они её как раз и не получат. Ты можешь отрицать этот факт, но они его отрицать не могут. Им такая роскошь непозволительна - не верить в "плохое"... Им с этим жить...Дело не в том, что у меня нет "любви", во мне нет "любви", а в том, что я ненавижу саму "любовь", эту свящённую корову массовой культуры. На самом деле трудно даже разобраться, любишь ли ты или только воображаешь. Иногда осознание приходит уже у свадебного алтаря. Ну как, как Наташа в действительности может меня любить? Она меня не знает совсем, мы разговаривали-то от силы раз пять. А она уже влюблена по уши. Ну разве не смешно?
  - Это не так смешно. Можно ведь и влюбиться с одного взгляда. Данте Алигьери влюбился в женщину, с которой вообще никогда не разговаривал, которую даже видел всего пару раз мельком. Первое произведение, которое он посвятил ей - Vita Nuova, "Новая Жизнь" - а любовь это и есть каждый раз новая жизнь, возрождение. И кто сказал, что Данте не ухватил самую суть любви - а значит он любил по-настоящему, жертвенно, бескорыстно... Пусть это принесло ему страдания. В итоге создал бессмертные произведения. Не так важно, "иллюзия" это была, или нет. Лучше иллюзорные идеалы, чем отсутствие всякого идеала.
   - Что ж, по крайней мере можно не бояться, что Наташа кого-то из себя разыгрывает, и искренности ей не занимать. Она часто краснеет, а можно что угодно сымитировать, но притворно краснеть невозможно. Но дело не только в том, что я не очень-то верю в её любовь; просто мне не нужна её любовь, и ничья вообще. Мне другое нужно.
   - Что ж, я видел её пару раз, и она мне понравилась. Представляю, как она выглядит, когда смотрит на тебя - искреннее чувство красит человека. Но я знаю, что жизнь в этом пошлом, грубом и поверхностном мире - изощрённая пытка для горячего и чистого сердца. Я понимаю её, так как сам страдал и страдаю... Любить опасно, потому что любовь делает нас жертвами, но дело в том, что только "человек-жертва", страдающий и ранимый, вообще только в принципе и способен любить. "Хищному" типу это не дано...Так и Наташа. Она жаждет любить, чувство сжигает её, ей некуда девать его и некуда деваться от него - но что ей с ним делать? Нет достойных этого чувства, нет и желающих его. А любят ведь не по своей воле... Любить могут лишь люди с красивой душой - соответственно, тот кто любит, сам достоин любви. Знаешь, говорят, женщина, которая полюбила - это ангел на земле.
   - Если бы она была ангелом, пребывала на небесах. А она ходит по грешной земле. По вине первой женщины все беды начались. Когда мужчина ослушался Бога и послушал женщину, а женщина ослушалась мужчину и послушала Дьявола ... Бог создал женщину, чтобы мужчине было не скучно, и нам с тех пор не скучно, ой как не скучно...
   - Почему ты так относишься к женщинам? И вот так всё время - у женщин нет души, нет мозгов, она вообще не человек и слабое существо. Ну и те хороши. Теперь заладили: мужики как собаки, мужики слабее женщин и ничего не умеют. Я никогда не понимал - зачем соревноваться и враждовать, зачем выяснять, кто умнее и сильнее? Все сильные и умные, но по-своему. Бог создал мужчину и женщину чтобы они не конкурировали, а дополняли друг друга, у них разные задачи и разные сильные стороны. Один без другого не полноценен и не счастлив, один без другого и самим собой-то быть не может в полном смысле. Каждый знает то, чего не знает другой. А теперь все друг друга сравнивают и устраивают какие-то "тараканьи бега".
   - Твоими устами да мёд пить...Почему я так к ним отношусь...А действительно, почему? Я так с ними обращаюсь, потому что они хотят, чтоб так с ними обращались. И презирают тех, кто обращается иначе. Да, в общении со мной они жертвы и невинные овечки, но я вижу, как они ведут себя с другими. Я не испытываю никакой жалости к женщинам, потому что они не испытывают никакой жалости ко мне или кому-то другому. Они чувствительны и ранимы, только когда дело касается их самих. А так они холодные, расчётливые и безжалостные, как машины. Да, каждая женщина - "бесценное сокровище", при этом каждую можно купить за определённую цену. Все они "единственные и неповторимые", при этом все ведут себя абсолютно одинаково. Оля обманывала со мной любящего её той самой "преданной и беззаветной" любовью, и не только не признает свою вину, но и считает, что она права. На святейших основаниях права, по велению сердца! Это у нас, видите ли, венец творения! Ага, как же, венец творения - лживый, подлый и беспринципный!
   - Теперь неудивительно, что ты и руку поднял... что у тебя с этой Олей?
   - Между нами была страсть и больше ничего.
   Он молчал, не зная что сказать. Я мерил шагами комнату.
  - А знаешь, когда я возненавидел женщин? Я застукал свою мать в 5-6 лет, когда она по пьяни изменяла моему отцу с его лучшим другом! Я, конечно, не подал виду, ничего ей не сказал. Тихонько прикрыл дверь и ушёл в свою комнату. Но я видел! И я понял, что это означает!
   - Но не все же такие. Ты на этом основании хочешь разбить сердце Наташе, которая не такая?
   - Никогда не понимал выражения "разбитое сердце"! Как сердце можно "разбить"?! Оно что, стеклянное?!
   - И ты всерьёз считаешь, что мужчины все святые, а женщины все...?
   - Ты на их стороне?
   - Я знаю, что водородную бомбу, это кошмарное орудие массового уничтожения, изобрели не женщины. Да дело и не в том, на чьей я стороне. Я, опять-таки, не понимаю этого противостояния, этого соперничества. Мужчина и женщина должны сотрудничать и идти рука об руку, учиться друг у друга. Почему обязательно надо разбегаться по разным углам ринга и рычать друг на друга из этих углов? Женщины радуются "превосходству" над мужчинами, мужчины радуются "победам" над женщинами; они думают, что любовь это борьба, "поле битвы", но любовь не борьба, она абсолютно противоположна войне; она - единственное, что может избавить мир от насилия.
   - То есть, символически представив любовь в виде розы ( с чем я согласен - этот цветок кажется прекрасным, но пробуя сорвать его, в кровь исколешь руки), а насилие - в виде меча, как сказано в Библии... ты хочешь сказать, если на тебя подняли меч, а ты, вместо того чтобы встретить его удар лезвием своего, прикроешься розой, то она каким-то магическим способом остановит меч? Нет. Он перерубит её. Следом твою голову, пойдёт и одним махом срежет весь цветник...Не-ет, от насилия мир может избавить лишь ещё большее насилие, поэтому прежде всего ты должен быть сильным. Мы нужны другим сильными... потому что слабым ты даже самому себе не нужен.
   - Сильным?... Ты, как и все, восхищаешься прежде всего "силой"... а кто сильный? Самые сильные люди - Сталин, Наполеон и им подобные "альфа-личности". Кто достаточно бездушен, чтобы топтать других. Так что я рад причислить себя к категории "слабых" ...
   - Ладно, хватит спорить, - махнул я рукой. - Это может продолжаться до бесконечности. Человек рождается, живет, и умирает один, вот и весь итог нашего разговора.
   - Иногда два одиночества встречаются.
   - Экой ты упрямец! Ладно, сменим тему. Что у тебя новенького?
  - Мне Солнышко сегодня улыбнулось! - он вдруг вспомнил что-то приятное. Его лицо осветилось этим воспоминанием.
   - "Солнышко"? Что за "Солнышко"?
   - Лиза со мной подошла сегодня поговорить! - он весь сиял, как 100-ваттная лампочка. - Сама подошла. Была очень мила. Какая же она красивая!
   Я нахмурился.
  - Лиза? Это которая тогда в баре была с нами? Мне как-то не казалось, что ты относишься к тому типу парней, которые ей нравятся... На неё не похоже.
   - Да нет, она так мило улыбалась... Ты бы её видел...Кажется, ты совсем её не знаешь...
   - Я всех прекрасно знаю. "Солнышко"... - проворчал я. - Ты сам у нас как Солнышко.
   - Слушай, - он нервно оглянулся, словно кто-то мог его подслушать, и заговорщицки-доверительно понизил голос - Натаскай, как лучше вести себя с ней. Чтобы ей понравиться...ну, понимаешь.
   Я молча смотрел на него секунд пять. Закатил глаза и шумно выдохнул.
  
  
  
  
  Глава 7.
  
  
  
  Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет.
  
  Гёте
  
  
  
  
  
   Следующий вечер был просто торжественным. Он вернулся из универа в два, помылся, выпил чаю. Я усадил его в кресло. А сам начал расхаживать на манер лектора, одну руку сунув в карман, другой активно жестикулируя, подчеркивая смысл особо одушевлённых мест моей речи:
  - Ты просил просветить тебя? Вот изволь. Моя формула, мои три кита: действие, действие и ещё раз действие! Все ждут обретения уверенности, чтобы начать действовать, а на самом деле уверенность обретается в процессе. Ты должен не раз проиграть, чтобы научиться побеждать! Как футболист, который наносит десять ударов по воротам, чтобы забить один гол. Твой первый противник в этой битве, от которого нигде не укрыться, потому что он всегда с тобой - твой страх. Ты должен сделать с ним то же, что и с любым другим - смотреть ему в глаза, а потом взять его за горло и придушить. Если ты одолел его, одолеешь любого. Ну, по крайней мере тех, кого в принципе можешь. Женщину тем более, потому что её запугивание ненастоящее. А если не справишься со страхом, то даже и не попытаешься - следовательно, заранее проиграешь. Брюс Ли, чей метод и философию я немного изучал, сказал: "Боевые искусства - как зеркало, в которое ты смотришь на себя перед умыванием. Ты предстаешь таким, какой ты есть на самом деле. Побеждая противника, побеждаешь на самом деле самого себя, свой страх, свою слабость". То же самое и соблазн - побеждать надо не женщину, а себя. От того, что ты боишься, менее страшно не станет. Все эти сомнения и мучения бесполезны для дела, а вот повредить делу смогут. Они совершенно непродуктивны. Соответственно, ради самого дела, чтобы хорошо сделать его, нужно избавиться от сомнений и обрести стопроцентную твёрдую уверенность. Тогда ты будешь подчинять себе людей и обстоятельства. Я понимаю: сказать легче, чем сделать. Но по-другому нельзя. Думаешь, мне было просто поначалу? Либо сделать - либо остаться ни с чем. Другого выбора нет. Неважно, откажут или нет, инициатива полезна прежде всего тебе самому, она делает тебя сильнее. Нет человека, которому всё бы удавалось с первых попыток; братья Райт десять раз падали с неба, но в конце концов достигли цели! Поначалу придётся покраснеть, помямлить, пострематься и, может быть, получить по морде. Но зато потом начнется другая жизнь, я тебя уверяю - если следовать нехитрым правилам. Чтобы быть счастливым, надо быть готовым к боли.
   - С этим я согласен.
   - В общем, ты понял? Если действовать, либо получится либо нет, то есть шансы 50 на 50. А если не действовать, шансов нет вообще. Чистая математика. Что ж, это общий смысл и пафос. А теперь перейдём к конкретике...
   - Но я не просил тебя учить меня соблазнению направо и налево, я только хотел узнать как лучше вести себя с Лизой. Чтоб ей со мной интересно было, и чтоб потом...ну, если всё завяжется, ошибок не наделать.
  - В том-то и дело: ты на данный момент недостаточно развит как личность в целом! Тебе надо...на самом деле тебе и шмотки получше купить надо, в порядок себя привести. Нужно по максимуму стать таким парнем, с которым девушка не сможет не захотеть познакомиться - понимаешь? Не только научиться правильно притягивать её, будто на аркане, но и самому стать притягательным - чтобы она сама захотела тащить тебя на аркане... Главное, нужно иметь уверенность, что она по любому хочет быть с тобой. Даже если не показывает этого...бред полнейший, но, ей-богу, так надо, надо ведь и ошибаться уверенно, поскольку уверенное поражение во многих случаях превращается чуть ли не в победу. Нужно тренировать в себе решительность вообще и приобретать опыт, иначе у тебя и с ней точно ничего не получится.
   - Понимаешь, это вообще не моё... Я не создан ни для каких развязностей. Я согласен, мне не хватает определённой раскованности, но... При том образе действий, который ты мне предлагаешь, надо что-то играть, манипулировать... Я не хочу играть чувствами.
   - А я бы поиграл.
   - Едва мне попадётся более-менее приличная девушка, меня начнут мучить угрызения совести от того, что я так легкомысленно с ней обращаюсь. Я слишком трепетно отношусь к женщинам, чтобы применять все эти приёмчики... Кроме того, я хочу, чтобы любили именно меня, а не образ, который я должен создавать.
   - Так никого не любят.
   - Любят, но не те избалованные, самоуверенные, оторванные от настоящей жизни куклы, которые всех так привлекают, а те, которые попроще и добрее. Для пикапера девушка, которая на него не повелась - "неправильная девушка", а для меня как раз правильная. На молодых девушках нужно жениться, а не "гулять" с ними. Я дам любовь той, которая нуждается в любви. Даже думаю, это может быть и внешне блеклая девушка. Внешность и параметры не главное. Если душа прекрасна, в человеке все покажется прекрасным. В общем, я не могу... Кому-то внешность портит личную жизнь, а мне характер портит личную жизнь - вернее, его отсутствие. Я не могу никого завоевать... думаю, что и не надо.
  - А что - сидеть, ждать и надеяться?
   - Да - сидеть, ждать и надеяться. В любви всё решает Судьба. То, что само найдет меня, лучше того, что я буду искать намеренно... Найти любовь невозможно. Только встретить. Чему суждено случиться, то и произойдёт.
   - Да, а пока можно неплохо повеселиться! Чем больше у тебя секса, тем больше его у тебя будет. Каждая новая девушка повышает твои шансы заполучить ещё одну. А две девушки лучше чем одна, и во всяком случае лучше чем ни одной. Гарантий никаких, но неудачи лишь повышают ценность победы.
   - Встречаться с несколькими одновременно?
   - Да, об этом я и толкую! Я пробовал - классно!
   - Знаешь, как говорят: "Я уважаю свой выбор - поэтому не изменяю".
   - Я тоже уважаю свой выбор. И выбираю нескольких женщин одновременно. Ты хочешь любви. Ты так говоришь - но ты не знаешь, о чем ты говоришь. Это может раздавить тебя... Я понимаю, всё ещё способен понять, почему ты не хочешь заурядного и банального "вступления в половую жизнь", но плоские и пошлые умы не поймут.
   - Конечно, меня могут осмеять и осудить. Наше общество устроено неправильно... кажется, в нашем мире утерян секрет той страсти, которой был движим шекспировский Ромео, сейчас в такую любовь просто не верят, а то и держат её за что-то смешное. В характере индивидуальной любви сказывается степень духовного обогащения человека, в ней выражается степень очеловечивания природы, его внутренней природы. Духовное оскудение отбрасывает к животной примитивности любовных отношений. Под свободой, свободной любовью понимают свободу от серьёзного в любви, от деторождения, свободу адюльтера. По сути, повсюду мы видим те или иные виды явной и замаскированной проституции. Люди разучились глубоко общаться. Потеряли желание понимать друг друга; они относятся друг к другу как к бытовым приборам, думая только о том, на какие "кнопочки" нажимать. А в результате - опустошённость и внутреннее одиночество. Сексуальная распущенность вовсе не ведёт к счастью, как могло бы показаться, а порождает невротиков в такой же степени, как и сексуальная подавленность. Избыток секса портит душу, поскольку сладострастие есть жестокость. При этом словно в заслугу человеку ставят, если сексуальным его делает проявленная "тёмная сторона". Мы не должны использовать друг друга, как животных. Д.Х.Лоуренс описывал глубочайшее доверие и уважение, которое один человек оказывает другому посредством физического контакта, отдавая себя ему...Из секса сделали "священную корову", вокруг него слишком много крика. Даже брак, оказывается, главным образом зависит от сексуальных отношений. Брак есть купель для взращивания и пестования высоких чувств. И во что его превратили? В какой-то фарс! Женщины так и говорят: "Сходила замуж". Как же мы самих себя не уважаем, самих себя прежде всего! Люди теперь хотят быть искусственными, потому что искусственное не испытывает боли. Люди носят маски, потому что кроме этих масок за душой у них ничего не осталось. И - свободы, свободы, свободы...но беды человека начались с того, что он захотел большей воли и большей свободы. Запреты необходимы и обществу и индивидууму - то, что называется табу; то, что нельзя делать ни при каких обстоятельствах. Именно сильным личностям и сильным обществам больше всего и необходимы. Стоит лишний раз вспомнить, что Рим деградировал, ослаб и пал, когда в нём были достигнуты максимальные свободы и "демократия" Я бы на твоем месте, например, не бил все-таки женщин. А то скоро и за детей примешься. Неважно - "плохая", "хорошая". Табу и все!
   - А ты, значит, хочешь, чтоб все было как в умилительном XIX веке? Женщины в XIX веке сохраняли девственность до брака, потому что не знали что такое оргазм. Им не из-за чего было быть доступными. Да и выбора, собственно, и не было... Сейчас восстанавливать нравственность - всё равно что пытаться на полном ходу развернуть поезд, идущий под откос.
   - Так это и плохо. Чистота и невинность лучше "опыта"
   - Что за бред.
   - Ты когда-нибудь поймёшь. Счастье именно в невинности. Если у меня будут дети, я буду их воспитывать именно в невинности, и ограждать от ужасов и грязи этого мира - нет ничего хорошего в том, чтобы "знать жизнь", да и жизнь ли это, в самом деле? Я вот узнал всё это, и ничего это мне не дало.
   - А мне очень помогло... Я знаю, что напором могу взять любую, даже замужнюю. И она сама захочет меня, захочет обогатиться моими генами сильного самца. Я спал с замужними.
   - А как же священные узы брака?
   - Если кто-то смотрит налево, то брак уже не священен. В общем-то, я не один так рассуждаю; все эти пикаперы и донжуаны смотрят на это дело точно так же.
   - Пикаперами и соблазнителями становятся те, кто не способен изначально ни к чему другому, то есть неспособные никого полюбить по-настоящему. Они, можно сказать, обречены на это. И если они всё-таки влюбляются, все их "эффективные стратегии" летят к черту. "Любить женщин" в конечном итоге означает не любить ни одну. Всё не так просто, нельзя усидеть на двух стульях. Жизнь работает по духовным законам, и законы эти моральны.
   - Ты какой-то пуританин. Считать, что все земные радости существуют только для того, чтобы мы отказались от них, всё равно что считать, что землю нужно было засадить цветущими садами только для того, чтобы мы грызли корку в углу. Если всё происходящее лишь суета и томление духа - я выбираю суету и томление духа.
   - Ты употребляешь слово "пуританин", не понимая подлинного его значения. На самом деле подлинное значение слова "пуританин" - не "противник радостей жизни", а "человек долга и совести". Это то, чего так не хватает в современной жизни и что я так отчаянно повсюду ищу - Благородство.
   - "Ваше Благородие, госпожа Удача...для кого ты добрая, а кому иначе"...Мораль? С волками жить, по волчьи выть - вот моя мораль! Отвечай ударом на удар - вот моя заповедь! Я - вне общества, я - над обществом. Только сильный может себе это позволить. И ему всё простят. Так что не говори мне о морали. Женщины так не любили бы меня, будь я морален. А многие из них вообще как собаки, бегают за тем, кто их пинает - самые жестокие и холодные красавицы, между прочим, из их числа. Я не разрушитель браков; нельзя разрушить то, что давно разрушено. Я бы признавал всю эту мораль и всю эту моногамию, будь это правдой. Но это ложь. Не честнее ли признать всё как есть? Никто не имеет права судить меня и презирать, ибо те, кто стал бы судить и презирать, не лучше меня, а те, что лучше, не будут судить и презирать. Их сердца слишком чисты для этого. А что касается какой-то там "великой любви", не нужно относиться к любви слишком серьёзно, потому что она и не есть что-то серьёзное, в ней много комического.
   - В это она превратилась сейчас. Утерян её высший смысл. А смысл этот в том, что... Мы мало того что во взаимоотношениях с другими обретаем недостающие качества, мы ещё и собой стать по-настоящему, свои-то качества в полной мере обретаем во взаимоотношениях. Познаем себя и Другого. Человек бесконечен, как Вселенная. В нём каждый день открывается что-то новое. Поэтому не думай что знаешь свою жену (мужа) от и до, типа: "раскусил орешек, примемся за следующий" В этом смысл брака - в этих открытиях. И. конечно, в детях. Ты вот говоришь, что терпеть не можешь детей. А по мне, женщина, ведущая за руку своего ребёнка - самое прекрасное зрелище на Земле. Мы должны поддерживать друг друга и в горе и в радости. А все думают что любовь это сплошная череда удовольствий. В переводе с одного из восточных языков фраза "я люблю тебя" звучит так - " я возьму твою боль на себя". Это сострадание - единственное, что спасёт нас всех. Нетленное можно построить только на нетленных основаниях. Полюбить можно только душу. Жить надо только с тем, без кого не можешь жить. Редкое для редких, глубокое для глубоких, возвышенное для возвышенных.
   Он уже едва переводил дыхание в полемическом запале.
   - Очень интересно,- я зевнул. - Чем легче и поверхностнее относишься к человеку, тем легче общаешься. Истинно влюблённый не может флиртовать, только чахнет, мучается и робеет, всё неловко. Поэтому женщину надо любить не больше, чем она тебя. А лучше меньше. Лучше меньше, да лучше, как говаривал незабвеннейший и вечно живущий. Вообще, к любви надо относиться именно легко, потому что серьёзные чувства никогда не окупаются, это проверено. Люди хотят вечного счастья. Но кто его заслуживает? Вечная любовь, верны мы были ей, но время зло для памяти моей... Есть женщины - их много - с которыми можно нормально общаться, только не любя их, - я посмотрел на часы.- Сколько у нас времени? Четыре? Пойдём, пока не стемнело.
   - Куда пойдём?
   - На охоту, так сказать...фу, пошлое выражение! Но другого не придумано. Разве что "выйти в поле", что ещё хуже.
   - Что, прямо сейчас пойдём? Вот так сразу?
   - А когда?
   - П-потом... я сейчас не м-могу...
   - Почему не можешь? Ты сейчас занят? У тебя какие-то дела?
   - Н-нет, но...
   -Тогда брось пороть горячку и пошли со мной! И побольше энтузиазма в глазах! Ты идёшь навстречу приключениям!
   - Я иду навстречу неприятностям, - проворчал он, но всё-таки поплёлся за мной в прихожую и начал натягивать куртку.
  Я открыл дверь и застыл, ожидая его на пороге.
   - Слушай, а может, не надо? - скорчил он умоляющую гримасу.
   - Надо, Федя! - я потянул его за плечо к дверному проёму. - Надо!
  
   Мы поехали на автобусе в район подальше, на Большую Санкт-Петербургскую, чтобы в случае позора, быстренько смыться, и где нас никто не знал. Вообще главным местом охоты был Кремлёвский парк, но первые два-три подхода, как я знал, точно будут фальстартами. Лучше не портить "рыбное место". Поэтому начать я решил там, где мы и сошли. Отвёл его немного в сторонку. По тротуару в обе стороны равнодушно сновали, спешили люди. На нас никто не обращал внимания, а Лёша боялся, что если опозорится, над ним посмеются.
   - Да блин, эти люди тебя в первый и последний раз видят! Они тебя даже не запомнят! Да и какого хрена тебя должно заботить их мнение? Смотри. Сначала я покажу как примерно это делается, а делается это, на само деле, очень просто. Соблазнение как хорошо сыгранный спектакль, когда ты и актёр и режиссер одновременно. Ты должен играть по своим правилам.
   Я отошёл в сторону. Мимо величаво, будто пава, дефилировала совсем молоденькая девушка, лет 16-ти, брюнеточка в чёрном жакете и джинсах. Слишком уж юная, но для показательного выступления сойдёт. Я поймал её взгляд и подошёл, перегородив дорогу,
   - Позвольте с вами познакомиться - я замолчал, слегка улыбаясь, ожидая её ответа. Многозначительно, но спокойно заглядывая ей в глаза.
  Она слегка опешила.
   - То есть... как...познакомиться? - запнулась она.
   - Ну, как все люди. Как вас зовут?
   - Ксения.
   - Я Дима. Будем знакомы? - я протянул руку.
   - Ну ладно, - она пожала легонько мои пальцы.
   - Вы куда идёте?
   -Да так, по делам, на работу. Вообще-то я тороплюсь.
   - Тогда не буду задерживать. Дайте номер телефона,- я достал свой мобильный и выжидательно-требовательно посмотрел на неё прямо в глаза.
   - Нет! - резко качнула она головой. Её фиалковые глаза сразу стали ледяными. - Я несвободная девушка, у меня есть молодой человек, и я не даю номер телефона!
   - У вас есть молодой человек? Поздравляю! - ослепительно улыбнулся я. - Ну так что, какой у Вас номер?- я посмотрел на неё чуть строже.
  Она улыбнулась и продиктовала номер.
   - Умница! - сказал я. - Жди звонка.
  Когда она отошла, я сказал Лёше.
   - Это нетяжёлый случай. Но всё и не так страшно, как ты думаешь, в любом случае. Будь собой, не зажимайся, наслаждайся ситуацией, и всё получится. Будь внутренне спокоен. Женщина сильнее всего сопротивляется перед тем, как сдаться. Будь напорист, без этого вообще ничего в жизни не добьёшься. Если откажет, значит, есть причины для этого. Если бы их не было, не отказала бы. Вот идёт шикарная красотка. Давай, вперёд тореро,- я подтолкнул его в спину.
   Он неуверенно поплёлся по направлению к длинноногой блондинке в мини-юбке. Та опустила голову и ускорила шаг, спеша миновать его. Он с двух шагов развернулся и с отчаянием на лице шмыгнул обратно ко мне.
   - Я так не могу! На улице, при всех! По крайней мере, сразу!
   - Ладно, - вздохнул я.- Пойдём посидим где-нибудь. Соберёшься с духом.
   Мы зашли в кафе-бар "Держава". Мягкое освещение, отделка под старину, "геральдические гербы" и щиты по стенам. Фоном приятная расслабляющая музыка - босанова или что-то в этом роде. Несколько человек, пьющих в одиночку, за одним столиком в углу двое мужиков в деловых костюмах что-то оживлённо и даже ожесточённо обсуждали. Мы заказали по чашке эспрессо и сели у стены, под расписным сводом.
   Отхлебнули из чашек. Лёша оживлённым взглядом осмотрел интерьеры..
   - Красиво тут, - резюмировал он.
   Я кивнул.
   В зал вошла и села у бара шикарная блондинка в черной лайковой куртке и мини-юбке. При её появлении атмосфера наэлектризовалась. Все пялились на неё - кто в открытую, кто украдкой. Даже деловые мужики на несколько секунд прервали свою дискуссию и вывернули шеи в её сторону. Официантка посмотрела на неё неодобрительно. Красотка сидела, гордо осанившись, оперевшись локтем на стойку, помешивая задумчиво соломинкой коктейль.
   - Ну вот и отличная дичь для начала!
   - Слушай, не говори так о женщине!
   - Ну что, дерзнёшь?
   - Да ну, как-то...стрёмно, что ли.
   - Ты дрожишь, потому что думаешь, что она такая крутая, а ты лох. И что она тебе много чего может дать, а тебе ей нечего дать, нечем её поразить. Но ты должен перестать быть лохом. Ты должен стать тем, кто многое может предложить - и ты таким и будешь, потому что ты - то, что ты о себе думаешь. Иди и думай, что ты крут, что ты клёвый, что ты ей ровня и многое можешь дать ей. И вылези из кожи вон, чтобы сделать это. Не бойся её, иначе испугаешь её саму. А если покажешь ей открыто, что она тебе нравится, то понравишься ей. Иди хотя бы поговори с ней, что ли. Ты мужик или нет?
   Эта фраза его немного встряхнула. Он пошёл, стараясь сбросить с себя зажатость.
   Сел на соседнее сиденье робко, неуверенно, но она ободряюще улыбнулась ему. На вид вроде адекватная. Он что-то сказал, чуть краснея, она засмеялась. Вроде всё пошло отлично.
   Под скептически-снисходительные поглядывания бармена, протиравшего стаканы, и официантки, протиравшей столики, Лёша старательно сыпал какими-то милыми и остроумными репликами. Он преодолел скованность, но я видел в его позе, мимике и жестах скрытое напряжение. Он напоминал неумелого пловца, насильно сброшенного в воду - чтобы он наконец-то научился держаться на поверхности. Девушка смеялась, откидывала волосы с шеи и даже слегка пододвинулась к нему. Он, видимо, был "её тип". Я взял ещё кофе и сел, задумчиво прихлёбывая. Я красив и он красив. Но я всех использую. А он из тех, кого все используют. Разница в характере. Какими бы благами ты ни обладал, всё решает характер. Если ты беззащитен, тебя используют, так устроен этот мир.
   Неожиданно что-то случилось. Я услышал какой-то грохот и вскрик официантки. Я оторвал взгляд от столешницы. Лёха почему-то свалился с высокого сиденья к ногам собеседницы, и торопливо пытался подняться, ошалело хлопая глазами. Несколько секунд все поражённо взирали на это зрелище, потом засмеялись. Она тоже не удержалась и прыснула, прикрыв рот ладошкой. Я чертыхнулся и подскочив к нему, поднял его за шиворот и так же за шиворот быстро вывел на улицу.
   - Что случилось? - спросил я, когда мы отошли на достаточно далёкое расстояние, к углу Большой Санкт-Петербургской.
   - Я наклонился, чтобы поцеловать её...мне показалось, она этого хочет... И я как-то неловко нагнулся...понимаешь, я же очень волновался...
   Я вздохнул:
   - Все вы такие... Ладно, на сегодня больше с тобой возиться неохота.
   Мы пришли домой. Он опустился в кресло. Он выглядел скорее радостным, чем подавленным.
   - Не для меня это всё, - махнул он рукой. - Но в то же время я понял, что ты имеешь в виду. Сам процесс общения с этой девушкой был очень приятным.
   Позже вечером пришла неожиданная СМС от Оли: "Приди сейчас пожалуйста. Я в общаге".
   Батюшки святы. Что-то подозрительно... Ладно, сходим, может, чего обломится сегодня.
  ...Я вошёл в комнату. Она бросилась обнимать меня и жалобно посмотрела в глаза.
   - Прости, я была неправа.
   Она уткнулась лицом мне в грудь.
   Я приподнял брови. Принцип "собаки" работает? Интересно, насколько далеко тут можно зайти.
   - Встань на колени. Если ты действительно раскаиваешься, встань на колени.
   Она покорно опустилась.
   - Ты знаешь, что делать.
   Она потянулась к моей ширинке, облизнув губы. Мои губы растянула ухмылка.
   Когда всё закончилось и я в полной мере насладился её покорностью и унижением, она уснула, вполне довольная и удовлетворённая - ну кто ещё её так драл? - я начал одеваться, тихо, чтоб не разбудить её.
   Великие психологические открытия сделал я в своё время. И они работают. Разве не наслаждение видеть покорность и страх именно в глазах гордой холодной красавицы? Чей взгляд гипнотизировал и лишал воли многих?
   Я потихоньку взял со стола её мобильный и нашёл в списке контактов номер Володи.
  Написал СМС: "Привет. Я только что трахнул твою ненаглядную. Она дрыхнет в постели - голая, сытая и довольная. Советую сейчас же приехать и оторвать ей башку. Всё равно она ей не пользуется".
   И выскользнул за дверь, бросив напоследок на её распростёртое на сбившейся простыне тело последний презрительный взгляд.
   Я шёл к дому, выдыхая в ночной прохладе облачка пара. Было легко и радостно, но к этому, как всегда, примешались тоска и беспокойство. Что же дальше? Опять всё снова? А смысл? Когда влезаешь в это дело, ещё не знаешь. Оля быстро надоела. И года не прошло. А казалось, мне её на 10 лет хватит. Она ведь из самых роскошных, выше планку поднимать уже некуда. А дальше? Вот и получается, что счастье в разнообразии и новизне.
   Кроме того, всё это, конечно, не комильфо. Но в чём я виноват, если вдуматься? Я вёл себя с ней так, как она обращалась с другими, и не заставлял её поддаваться на мои манипуляции - она сама захотела. Нет, все женщины и девушки, которые за мной бегали и бегают, были не моими жертвами, а своими собственными жертвами. Вернее, жертвами своих низменных страстишек.
   Я пришёл в квартиру. Лёша в кресле склонился над книгой. Поднял голову и тревожно посмотрел на меня.
   - Всё хорошо?
  Я улыбнулся:
   - Всё отлично.
  
  
  
  Глава 8.
  
  
  Вы прошли путь от червя до человека, и ещё многое в вас - червь.
  Ницше
  
  
  
  
   23 сентября в новостях объявили о новой жертве маньяка. Он воткнул ей отвёртку во влагалище. Когда я пришёл с работы, Лёша взволнованно сообщил мне об этом. На экране телевизора мелькали душераздирающие кадры: криминалист щелкает фотоаппаратом над распластавшимся навзничь, раскинувшим конечности в неестественной позе, окровавленным телом женщины в домашнем платье в цветочек, а какая-то её родственница рыдает с подвываниями: "Господи, ужас како-о-ой!".
   - Опять убийство! Когда же это прекратится?
   - Какая жалость! - вяло отозвался я. - Ну вот, я и сказал это. А теперь пойду кофейку попью.
   Вернувшись, я увидел, что он продолжает сидеть в кресле при включённом (но в режиме Mute) телевизоре, закрыв лицо руками, и плечи его содрогаются. Он почувствовал, что я вошёл, и посмотрел на меня заплаканными глазами:
  - Столько жестокости в этом мире! - сокрушённо всхлипнул он. - Жизнь не должна быть такой, никто не должен страдать, нигде и никогда! Ни один человек в мире!
   - Но она так устроена, - мягко сказал я.
   - Нет, это должно прекратиться, - помотал он головой. - Кто-то должен остановить всё это...
   Это неожиданно тронуло меня. Я столкнулся с чувствительностью за пределами нормы, за пределами моего понимания. Его лицо, выражавшее самые искренние и сильные чувства, было в этот момент прекрасным, каким я редко видел лицо у человека. Оно словно светилось изнутри, хотя глаза потемнели от печали.
   Он ссутулился, обессилено опустив руки на колени, смотря на меня с отчаянием.
   Я сел на диван напротив него, внимательно вглядываясь и вслушиваясь впервые за, может быть, несколько лет.
   - Понимаешь, я просто хочу, чтобы всем было хорошо, а вокруг есть люди, которые не хотят, чтобы всем было хорошо, а чтобы им было хорошо, а другим плохо; и для них самая сладость в том, чтобы им было хорошо за счёт других. И вот сейчас обязательно кто-то кого-то обижает, где-то убивают, бьют, жгут...зачем? Что мешает этим людям жить спокойно? Что заставляет их нападать на других?
   - Энергии лишней много. Умных людей гораздо меньше, чем энергичных, а добрых гораздо меньше, чем умных. Результат налицо.
   - И я ничего не могу поделать! Меня огорчает не столько жестокость мира, а моя беспомощность при столкновении с жестокостью мира. Я никому не желаю зла, и хочу лишь, чтобы мне дали спокойно жить, чтобы меня поняли... но меня презирают. Надо мной смеются...
  - Да, тяжело страдавшему среди нестрадавших. Им позволяет быть гордыми, наглыми и насмешливыми счастливое незнание... - я встал, прошёлся по комнате, посмотрел на него с усмешкой. - Вот так всегда рушатся иллюзии и идеалы. Разочарованность от того, как устроен мир. И таковы все идеалисты и романтики. Человек склеил картонные крылья; не зная толком законов физики, пытался взлететь с крыши амбара, отшиб себе всё что только можно. И вместо того чтобы попенять себе за скоропалительность и самонадеянность, обиделся на законы тяготения. Идеалист идеализирует прежде всего самого себя, вот в чем главная ошибка. Рай на земле наступит, когда все мы станем ангелами. А я уверен, что и ты не ангел. И на данный момент мы не в раю; это жестокий мир, и в нём нужно уметь защищать себя. Кто "живёт тихо-мирно", тому как раз туговато и приходится. Мир, гармония, непротивление злу насилием... Я посмотрю, как ты будешь непротивляться злу насилием, отвечать добром на зло, когда жену твою оскорбят. Хочешь мира - готовься к войне.
   - А добро? Милосердие?
   - Милосердие, не подкреплённое силой - слабость. О каком милосердии можно говорить, если ты не можешь наказать? Если думаешь, что любого можно усмирить по-человечески, ты ещё не встретил того, с кем нельзя договориться. Иногда драки не избежать...Когда тебя бросают в пекло, ты либо становишься огнеупорным, либо сгораешь. Я тоже страдал, пока не понял, что к чему, и не послал всё к черту! Жизнь - трагедия, понял я, и плевать на возможную боль - её не избежать. Плевать так же на ту боль, которую я могу причинить другим - на них и так хватит страданий. Делай что хочешь - вот и вся моя философия! "Бога нет, всё позволено" - говорят некоторые. Щенки! Слишком легко отрицать Бога и делать что хочешь. А я верю в него, я его не отрицаю, просто я плюю на него, и на возможную кару. Я свой кусок пирога здесь ухватить успею, а там гори всё синим пламенем... если оно есть, это пламя. В том-то и дело. Если оно есть. Позволь себе делать с людьми всё что хочешь, и не позволь им с собой сделать ничего! И никакого никому прощения! Если мы не боги, чтобы судить, то мы и не боги, чтобы прощать. Нет, я никому не прощу своих страданий! Потому что когда я страдал, я страдал всепоглощающе! Я слишком долго терпел, пока растаптывали мою душу, и теперь я никому не прощу даже в мелочах! Во мне не осталось ничего, кроме ярости, холодной ярости! Скажешь, я эгоист? Покажи мне не эгоиста, и я съем свои ботинки! Другие-то только о себе думают, прикрываясь красивыми словами. А я, видите ли, должен быть не эгоистом. Люди сами виноваты - они всё сделали, чтобы я их возненавидел, хотя считают себя милейшими господами.
  - Ну знаешь, мне тоже жизнь пряником не казалась. Но я же не озлобился. Мы страдаем от грубости и равнодушия мира, пока не нарастим защитную броню. Только это означает, что мы сами становимся чёрствыми и равнодушными. Я не держу зла на людей, которые меня обижали. Их было...много. Но я знаю, что они делали это, потому что глубоко внутри им самим плохо и больно. И этот убийца...это то же самое - он сам жертва. Жертва своей судьбы. Я просто хочу, чтобы у всех всё было хорошо и никто никого не трогал. Я люблю этот мир, не проклинаю его и не хочу, чтобы он был уничтожен. Мир полон сочувствия и добра, не смотря ни на что. У меня был случай в школе... в общем, меня спровоцировали на драку, а я драться не умею, мне дали прилюдно пощёчину. И что? Все заступились за меня, даже девушки, которых ты подозреваешь в "звериной жестокости", а того парня, агрессора, все осудили. Даже если бы мне дали власть казнить, я бы ничего не сделал давшему мне пощёчину. Потому что я - НЕ ОН. Это только означало бы плодить страдания и жестокость, это порочный замкнутый круг... Страдания не входят в Божественный план. Они происходят с тех пор, как он нарушен. Да и зачем непременно озлобляться? Если тебя укусила бешеная собака, не значит, что все собаки плохие. Да, я романтик и мечтатель, но что, как не мечты, дает нам силы жить? Я всё равно буду счастлив. Бог ниспошлёт мне счастье.
   - Ага. Манна с неба упадёт.
   Он засмеялся.
   - Чудеса случаются. Но не раньше, чем мы этого заслужим - терпением, смирением и ...верой в чудеса. Эта жизнь готовит нас к будущему Бессмертию. Мы живём для Жизни Вечной, и какой она будет, зависит от нас. Люди обычно смеются над верой в Вечную Жизнь, пока не наступит их черёд умирать. Думаю, нельзя ни понять, ни принять эту жизнь без веры в то, что это только подготовительный класс, где мы чему-то учимся и сдаём экзамены. При правильно прожитой жизни физическая смерть означает духовное бессмертие. Но дело в том, что для многих Зло выглядит большим Добром, чем само Добро... Говорят, что действуют законы "естественного отбора", но человечество выжило и развилось благодаря отказу от "естественного отбора" - если он вообще когда-то действовал. Новейшие исследования показали, что и среди животных нет никакого "естественного отбора". Самые талантливые, продвигавшие человечество вперёд, были зачастую несчастными, слабыми, потерянными, одинокими, калеками душевными или физическими... Нет, у тебя немного неправильные представления о жизни. Ты не живёшь, а словно в русскую рулетку играешь. Хочешь острых ощущений, иначе жизнь - не жизнь? Проблема в том, что ты и других в эту игру втягиваешь. А счастливым тебя при этом не назовёшь.
   - А ты умеешь быть счастливым?
   - Да, мне кажется, я, не имея почти ничего - счастливее тебя. Можно быть богатым и нечастным. Нищим и счастливым при этом. Так и в остальном: кто-то не может удовлетвориться десятками женщин, а кто-то всю жизнь счастлив с одной.
   Я скептически приподнял брови:
   - Что это за счастье такое, как у цветка на клумбе? Нет уж, я лучше пострадаю, но со всеми благами. Посижу, поною, но на мешке с золотом. Ну так что, подскажите, Великий Гуру, как быть счастливым?
   - Никогда не делать зла, не отвечать на чужое зло, и даже внутренне ни в коем случае не озлобляться.
  - И всего-то? Я-то думал...
   - В общем, счастье - это не страсти, и не победа в соревновании за "социальный престиж". Счастье - это покой...
   Я болезненно поморщился.
   - Значит, мы все идём прямой дорогой к счастью. К Вечному Счастью.
   Он вздохнул и посмотрел на меня с сочувствием:
   - Ты жестоко разочарован в мире и в людях, но поверь, ещё есть чистота, благородство и подлинное мужество. Мне кажется, плохих людей нет вовсе, все в основе люди хорошие...
   - Конечно, нет плохих людей. Все милейшие люди. Особенно в Освенциме. Одни милейшие люди пачками сжигали и травили в газовых камерах других милейших людей. Освенцим, Освенцим - камень преткновения всех "прекраснодушных гуманистов", живое - вернее, мёртвое - напоминание о том, что на самом деле есть человек, если его палками на загонять в "светлое будущее" и развязать ему руки. А эксперимент в Стэнфордском университете? Ты же знаешь, что там произошло? Жизнь, мой друг, - дерьмо, и люди в нём актёры. Чем глубже погружаешься в воды океана, тем темнее. С самого дна и Солнца не видно. Кто по-настоящему глубоко познаёт жизнь, видит всё больше мрака. А кто до самой сути дошёл, видит, что в основе всего - мрак, мрак, и нет спасенья! Каждый в глубине души знает это, как бы ни пытался убедить себя в обратном. Когда рождаемся, мы плачем. Когда умираем - стонем от боли. В промежутке тоже скучать не приходится. Откуда ты знаешь, может, Господь и не хочет, чтобы мы были счастливее, а например, умнее. А человек резко умнеет, когда у него несчастье. Я не знаю, правильно ли я живу, я над этим не думаю. Но я знаю, что парни вроде тех, что напали на нас в баре, должны чувствовать боль всякий раз, когда они ведут себя таким образом. Как кролик, которого бьют током, когда он подходит к морковке - и в конце концов он перестает подходить к ней.
   И вообще, "Добро"...в общем, я сейчас тебе наглядно распишу.
   Я встал, взял из стола лист бумаги, ручку и нарисовал дугообразную диаграмму, в вершине поставил жирную точку, из неё провёл вниз разделительную линию. У каждого конца "подковы" знак - плюс слева и минус справа; нечто, продвигавшееся вверх по этой дуге и имеющее знак "плюс", при пересечении крайней точки переходило бы в "минус", и наоборот. Я передал рисунок ему.
   - Ну вот, изволь. Всё имеет крайнюю точку, предел - согласен? Достигнув своего предела, идёт на спад, на убыль пока не переходит в полную свою противоположность. Так Добро, доведённое до крайности, становится Злом, Любовь - Ненавистью, боль - наслаждением, счастье - несчастьем. Это диалектика друг мой, известная людям тысячелетия. В этом объяснение всего. Не может не быть Зла, поскольку само Добро в переизбытке становится Злом.
   Он смущённо улыбнулся, отдал мне рисунок и покачал головой.
   - Это всего лишь схема. Такие как ты всегда загоняют жизнь в схему. Но на само деле это невозможно, иначе жить было бы значительно проще. И потом... Кто говорит - "Освенцим!", тот первый заложит камень в фундамент нового "Освенцима". Мне трудно объяснить связь, но поверь, так всегда бывало на свете... Получается, кто озлобляется от своих бед и проклинает мир, уже заслужил то, что с ним происходит. Ты как Иван Карамазов, который нёс те же глупости. Слезинкой ребёнка не покупается гармония, она есть отсутствие гармонии. Нельзя по происходящему в мире судить о существовании или не существовании Бога, его доброте или недоброте, потому что этот мир - не Царствие Божье. Это совершенно два разных мира, и всё что есть в нашем - этот то, чем мы сами его заполняем. Но потом мы непременно попадём к Богу и перед Ним будем держать ответ. Мир порой ужасен, из этого верный вывод только один - надо постараться сделать его лучше. А начать с себя. Мало быть сильным. Нужен правильный вектор. Без этого люди обычно силу на разрушение и саморазрушение направляют, губя свою жизнь и попутно чужие. И не ум в первую очередь тут нужен. Ум может быть изощрённым, но тоже направлен по неверному вектору. Верный путь укажет только доброе сердце. Если сердце злое, человек всё что имеет - ум, красоту, силу - использует как оружие против других. Это мир вовсе не "Богооставлен". Кажется, что Господь не отвечает, что Он молчит - Он говорит постоянно, но на своём языке. Всегда ведёт с нами диалог. Это не Он молчит, это мы перестали понимать Его, перестали хотеть понимать Его. Разумом нельзя доказать Бога, можно только отрицать. Нужно полюбить жизнь прежде логики и всех этих теоретических выкладок. С рациональной, сухо рациональной точки зрения никакой априорной ценности человеческой жизни нет. В поисках смысла жизни ты придёшь к бессмыслености жизни и бесполезности человека. Как Раскольников. Он не понимал и не принимал, что и жизнь "подлой твари" ценна. Почему? Ценна, потому что ценна, и всё! Это никак не объяснишь словами. Правы те, кто говорит: "Жизнь прекрасна, несмотря ни на что!", каким бы "наивным" это тебе не казалось. Но самые простые слова самые верные... Божеское - в простоте. Ты возишься со своей "сложной и глубокой" личностью и увязаешь в ней, как в трясине. А надо жить чисто и просто; надо верить, пусть даже "по-детски", верить во что-то высшее. Если у тебя нет идеалов, каких-то твёрдых нравственных ориентиров, ты чувствуешь только пустоту, вакуум, и пытаешься заполнить его суетными страстями; твоя душа погружается в хаос, и ты сам создаёшь хаос вокруг себя. Надеюсь, тебе не покажется смешным, если я скажу, что тобой прочно завладел Дьявол, и ты сам становишься каким-то демоном-разрушителем для окружающих тебя. Ты рассуждаешь себялюбиво: "характер, характер...". И так вот все сейчас, сходят с ума по культу "сильных, ярких личностей". Человек - не только "личность", но и часть всего человечества. А сейчас все обособляются и в себе замыкаются, в своей "неподражаемой уникальности". А её и нет. В тебе непременно просыпаются не только личные, но и всечеловеческие, присущие всем во все времена, желания и чувства. Отличить одно от другого не всегда возможно. А каждый думает сейчас, что он настолько уникален, что его желания - закон, что он "любит как никто и никогда", и что он свободно без других проживёт, и от всех и всего свободен. А сами ли мы себя сделали, если уж на то пошло?
   Он смотрел на меня с лёгкой, по-детски торжествующей улыбкой. Глаза его живо блестели. В его словах чувствовалось сердечное убеждение. Так что я некоторое время стоял молча посреди комнаты, засунув руки в карманы и обдумывая его слова. Потом кивнул:
  - Ты прав. Я имею всё, но внутри меня лишь холод и пустота. И такое ощущение... то ли жизнь проходит мимо меня, то ли я прохожу мимо жизни.
   - Кто приобрёл весь мир, потерял свою душу. Человек с холодным сердцем если и имеет силу, то не от Бога. Наслаждаться жизнью может только живое сердце, способное страдать и, соответственно, сострадать. Счастье в невинности. Я об этом говорил. Кажется, только страданиями расплачивается сердце за большую и чистую любовь, за сильные и искренние чувства - я вижу это на примере твоей Наташи, - ибо какое счастье может быть в этом уродливом грубом мире, где все перевёрнуто с ног на голову? Так что люди скорее будут смеяться над самим понятием "большая и чистая любовь", лишь бы избежать новой боли. Что-то вроде: "Не хочу больше обжигаться. Это всё чушь и розовые сопли". Но само страдание развивает и сохраняет душу, не даёт ей погрязнуть в обывательской пошлости. И так ли уж опасно и безрассудно рисковать собой, ставить на кон свое сердце? Ты можешь разом сорвать куш, обрести счастье - и оно будет подлинным! Можешь нарваться на великое несчастье...но разве оно не пройдёт, и не останется лишь далёким воспоминанием, в котором также будет своя, хоть и горькая, отрадность? Надо любить, а любовь - это ответственность...Это не развлечение. Это ответственность за благополучие тех, кто доверился тебе и чьи жизни зависят от тебя. Надо жить для кого-то. Здоровая простая жизнь с семьёй, в труде - вот что целительно. Вечные ценности нельзя уничтожить, иначе они не были бы вечными. Чем больше ты живёшь для других людей, тем более ты сам человек. А кто только для себя - не человек уже больше... Мы все связаны через коллективное бессознательное, по меньшей мере. Дьявол - дух бунта и разобщения, индивидуализма. Защищающий свое "я", настаивающий во что бы то ни стало на утверждении своего "я" - посягнет на самое святое. Дьявол порождает гордыню, спесь, презрение... Думаешь, имеет смысл лишь жизнь "сильных", "великих", "гениальных" ит.д.? Я расскажу случай...жил на нашей улице один жалкий пьянчуга, не работал, сидел на шее у жены и ещё и поколачивал её... у него не было ни одного положительного качества. Я однажды гонялся с мальчишками вокруг столба. Утром прошла гроза, и вдоль столба свисал голый провод. И так получилось, что я схватился за этот провод. Я не знаю, как это получилось - меня как будто притянуло к нему. Я кричал, орал. Меня трясло, все раскрыли рот и не знали что делать. Этот человек выбежал на крик и единственный сообразил - ударил мне палкой по руке, и я отпустил. Он спас мне жизнь - никому неизвестный жалкий человечек. А большинство звёзд, знаменитостей, "великих людей" - этого не сделали. Этот человек может, для того только и явился на свет. Никто не знает, для чего мы рождены и что нам суждено совершить. Кому известны имена кардиохирургов, работников МЧС, пожарников - тех, для кого спасение жизней является каждодневной рутиной? Человечество не знает большинство своих героев. Или взять меня: я слабенький, даже родился недоношенным, семимесячным, у меня нет характера, чтобы сделать что-нибудь - какая у меня надежда? Но ведь и меня Господь сотворил для чего-то. Нельзя узнать заранее - для чего. Но важно каждый день и каждый час, в каждом поступке проявлять истинную Красоту и Чистоту своей души - и тогда будешь уверен, что творишь Добро и не приносишь вреда, и кладёшь свой маленький кирпичик в процесс Великого Созидания, Мировой Гармонии.
   - Что ж, флаг тебе в руки, попутный ветер в спину. Но каждый кто хочет сделать мир "чище и светлее", должен заранее согласиться с ролью агнца на закланье. Святые в этом мире оказываются на кресте. Я тебе советую не делать ничего для людей - они это и принять-то с достоинством не способны. Ты раскроешь им свою душу, а они в неё плюнут.
  - Нужно стремиться к добродетели не ради награды, а ради самой добродетели.
   - Да? Тогда не обессудь, если наказание за неё получишь.
  
  
  
  Глава 9.
  
  
  Как-то сложно всё.
  Сергей Минаев
  
  
  
  
   В субботу, возвращаясь от ещё одной своей "хорошей знакомой", я решил заскочить по дороге к Кудряшову в общагу, но в парке он сам нагнал меня, ухватив за плечо.
   - Здорова!
   - О, а я к тебе как раз!
   - Ко мне? От ловца и зверь бежит! Ну что, как дела?
   - Ничего хорошего, но и ничего плохого. Вообще-то я от девушки иду.
   - А я тоже из гостей! У Аньки опять был. Смотри, что надыбал, - он достал из кармана куртки пачку макарон. - Достал из буфета, пока она мне реферат перекидывала у себя в комнате.
   - Ну ты и клещ... в своём репертуаре.
   - А чё? В хозяйстве пригодится... Слушай, а это что, из-за тебя Панин с Олей разругался? Чуть не убил её. А ведь была такая твиксанутая парочка... Позорная какая-то история... Так это ты там постарался?
   - С чего ты взял?
   - Ну, говорят...
   - Говорят... а говорят, что кур доят. Ты веришь? Кто говорит-то, кстати?
   - Да Катька, радистка Кэт наша хренова, разнесла по всему курсу, как сорока на п...де. При этом она прямо светилась от радости. Чему радуется-то, не пойму - денег у неё от чужой беды, что ли, прибавится?
   - Ну а вы её слушайте больше, она вам расскажет. Ей в жёлтую газету прямая дорога.
   - Ладно,- махнул он рукой. - Я к тебе собственно не за этим. Помнишь тех ребят, что ты завалил в баре?
   - К сожалению, помню.
   - У тебя теперь большие проблемы. Они тебя искали, и они тебя нашли. Узнали, кто ты и где живёшь. Хотят поквитаться. Главное - кто они! Они под Бароном ходят, он же господин Кривицкий! Им вообще-то всё позволено, они везде бесчинствуют. У того всё схвачено, всё куплено... В общем, кранты дела. И вечно ты во что-нибудь вляпаешься! Все люди как люди, а у тебя то понос, то золотуха!
   - А ты откуда всё это знаешь?
   - Сорока на хвосте принесла!
   - Ну вот ещё на мою голову... - устало вздохнул я. - Что за собачья жизнь: решишь одну проблему, выскакивает другая. Бесконечная череда проблем.
   - Да, вот так всё и устроено! Сначала вроде всё чинно-благородно, твоё внимание усыпляется, ты расслабляешься. А потом Судьба хвать селёдку за хвост, и давай ейной мордой тебя в харю тыкать! Ладно, не падай духом! Я знаю что делать!
   Он бежал рядом со мной широченными шажищами. Как всегда, в его голове мгновенно зародился хитроумный и блестящий план, до того гениальный, что все детали и нюансы этого плана не были до конца ясны ему самому.
   Мы пришли в общагу. В комнате суетливо и деловито колдовала Маша. Он доставала из шкафа вещи Кудряшова, придирчиво осматривая их на предмет необходимости стирки, и не прошедшие строгий осмотр откладывала на кровать.
   - А. это вы... - бросила она на нас мимолётный нахмуренный взгляд, расценив наше появление как некое малозначительное событие.
   - А кто ж ещё? Мы, мы, во всей нашей первозданной прелести! Дорогая, обед будет?
   - Щас всё тебе будет. И чай, и кофе, и какао с чаем...
   Однако, несмотря на ворчливый тон, она пошла в кухню и принесла кастрюльку с дымящимся борщом.
   - Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок! - продекламировала она, снимая крышку, из-под которой вырвались клубы напоенного божественным ароматом пара.
   - А не хлопнуть ли нам по рюмашке? - вставил Кудряшов.
   - Щас я тебе хлопну...по лбу!- она замахнулась на него половником.
   - Никогда не понимал этой фразы: "Путь к сердцу через желудок", - сказал я. - Мне всё равно, готовит женщина или нет. Если да, это почти ничего не прибавляет к её привлекательности, а если нет - не важно. Мне не нужно, чтобы меня кормили.
   - Каков же тогда, по-твоему, путь к сердцу?
   - Самый короткий путь - прямой. Путь к сердцу лежит через сердце.
   - Так! - перебил Кудряшов. - Философ кислых щей! Вспомни о нашей проблеме!
   - А что случилось? - встревожилась Маша.
   - Да у нас тут ...короче, форс-моржовые обстоятельства!
   Он начал рассказывать, постепенно закипая, и под конец его глаза почти метали молнии. Он вскочил, коршуном кружа по комнате, готовый тотчас бежать куда угодно и разорвать на куски любого, на кого укажут пальцем.
   - Нет, ну каковы козлы! Пляши под их дудку!
   - Да не заводись ты так!
   - Дорогая, не успокаивай меня! Я им покажу, где раки ночуют! Я хочу быть в ярости, я хочу грызть щит!... Как бер...берсеркер...или как там их звали!...
   Она залилась смехом, тыча в него пальцем.
  - Тоже мне герой нашёлся!
   - Да, я смешной! Но это не значит, что меня нельзя воспринимать серьёзно! Я твёрдо решил! Пойду к Барону челом бить!
   - Ты с ума сошёл!
   - У меня его никогда и не было, чтоб с него сходить!
   - Сиди Ерёма дома!
  - Нет! Я тебе говорю, я решил!
  - Решальщик...
  - Всё, будем готовиться к аудиенции! Иду на таран! Смерть фашистским оккупантам!
   Он разложил на тумбочке бритвенные принадлежности, намылил подбородок и часть шеи.
   - А знаете, в чем разница между английским моряком и английским джентльменом?
   - Ну и в чём?
   - Моряк бреется два раза в день, джентльмен всегда выбрит!
   Он засмеялся, мы кисло улыбнулись.
   Он наскоро побрился и вытер лицо полотенцем. Мы почти всё это время молча сидели, раскрыв рты, наблюдая за этим как почти за магическим ритуалом. Мой борщ остыл.
   - Я всё придумал!- он достал из шкафа чистую рубашку и начал её напяливать. - План "Барбарусса" такой: я знаю одного типа, который знает другого типа, который знает этого чувака, Барона то бишь - вы представить себе не можете, кого я вообще знаю, но кого я только не знаю - и мы туда пойдём, к нему прям в офис! Не с тем, который первый, а который второй! Да - да, этого я тоже беру для вящей и пущей убедительности, так сказать, для блезиру - не одному же туда ни с бухты барахты переться - и всё расскажу чин по чину, мол, эти сами виноваты. Буду рубить правду в матку!
   - Гениально!
   - Спокойно! Я без понтов. Как мне говорил мой папаша: главное, как ты с людьми обращаешься, первая наука в жизни! Не задирай голову, смотри прямо в глаза людям - но и не опускай слишком низко. Буду говорить с ним как человек с человеком - и он всё поймёт! Уверяю тебя.
   - Ну ты там осторожнее... - она подошла и поправила воротник его рубашки.
   - Осмотрительность - моё второе имя! - он натянул куртку. - Не зря же меня называют Вячеслав Осмотрительный! Я буду тише воды ниже травы, я буду мягко ступать кошачьими лапами...так, всё я забыл? - он осмотрелся вокруг, охлопал себя по карманам. - Не, вроде ничего. Ну, прощайте. Запомните меня молодым и красивым!
   Отсалютовав напоследок, он Джеймсом Бондом выскользнул за дверь. Мы переглянулись, взгляд расширенных глаз Маши выражал нечто вроде: "Во даёт!" - моих, наверное, тоже. Через минуту, однако, не успела наша прострация пройти, он вернулся, хлопая себя по лбу:
  - Забыл ключи от машины и сотовый, вот рассеянный склеротик!
   Запихнув в карманы искомые предметы, он опять испарился. Мы прыснули.
   - Слушай, - сказала Маша, отсмеявшись. - Мне тоже нужно по делам идти, а я места себе не нахожу... ты дождись его, ладно?
   Я кивнул. Она собралась, накрасила губы и ушла с сумочкой наперевес. Часы тикали, приближаясь к шести, сумерки сгущались. Я включил свет и взял от нечего делать книгу Пауло Коэльо "Одиннадцать минут". "Как бы его там не пришили", - думал я, то и дело отрываясь от чтения и поглядывая на часы или на улицу за окном, где мир накрывался кисейным пологом сумрака. К восьми вечера он всё-таки ввалился, довольный и сияющий, как пряничная лошадка в меду, пусть и слегка запыхавшийся.
   - Как всё прошло? - я отложил книгу.
   - Обделались лёгким испугом! Он задавал вопросы, я отвечал... в общем, разговор проходил в форме катехизиса... но он нормальный мужик, он всё понял. Оказывается, сам он никогда в глаза этих мудаков не видел, они с его помощником каким-то якшаются. Иногда бабки вышибают из какого-нибудь бедолаги. Короче, "Вассал моего вассала - не мой вассал"! Я.всё рассказал чин по чину, мол, они вели себя как придурки. Он говорит: "Я про них слышал, они явно не правы в той ситуации. Сам не знаю, откуда такие мудаки берутся. Я с ними поговорю". Больше проблем с этими ребятами не будет. Ну что, теперь дерябнем?
   - Что-то не хочется... спасибо... я пожалуй пойду, - я встал и пожал ему руку. - Ты истинный, настоящий друг. Ты и Лёша - вот единственные мои друзья.
   Он улыбнулся. Я направился к двери. Он окликнул меня. Я обернулся.
   - А ведь ты, Старик, пожалуй, не стоишь таких добрых друзей, как мы. Ты это знаешь?
   - Знаю,- улыбнулся я в ответ.
   В фойе, почти у выхода, я наткнулся на только что вошедшую Наташу. В красивом тёмно-синем которое я раньше на ней не видел, оно ей очень шло. Она замерла от неожиданности и испуганно посмотрела на меня снизу вверх. "Здравствуйте" - тихо, почти шёпотом пролепетала она. Выглядела она очень беззащитно.
  - Привет, - процедил я, и пошёл дальше. Ей пришлось посторониться. Она растерянно посмотрела на меня и удручённо пошла дальше.
  
  
  
  Глава 10.
  
  В суставы твои,
  Впиваются тонкие иглы,
   И с каждой слезой
  На глазах застывает соль.
  Тебя обнимают холодные руки
  Таких как я, таких как я,
  Мальчик-Зима, Мальчик-Зима - это я.
  
  Nautilus Pompilius. Мальчик-Зима
  
  
  
  
   В понедельник, 27 сентября, я решил начать Новую Жизнь. Какой она будет, я не знал, но начинать Новую Жизнь - в известном смысле, это самый большой кайф на свете. Это как вместо того, чтобы перемывать гору грязной посуды, оставшейся на столе после шумной вечеринки, собрать всё в скатерть и выбросить к чертовой матери, а взамен достать подаренный накануне сервиз.
   Я приехал на склад на час позднее положенного и, ни с кем не здороваясь, ввалился в кабинет начальницы. Лениво развалившись в кресле напротив неё, я обрисовал ей всю хренову ситуацию, и закурил сигарету.
   - Здесь не курят, - мягко, но хищно улыбнулась она.
   - Я знаю, - улыбнулся я в ответ и выпустил облачко дыма.
   - Я хочу, чтобы ты доработал до конца месяца. Тебе ещё нужно найти замену.
   - У меня нет желания оставаться в этом гадюшнике ни лишней минуты.
   - Зарплату, в таком случае, ты не получишь.
   - Не нужны мне ваши деньги,- я выпустил дым ей в лицо и вышел.
   Достала эта работа. Достала эта жизнь. У меня есть план, как жить, ближайшие месяцы. А дальше? Пропади всё пропадом.
   У меня план - жить, как Сашка Домогаров, по слухам, живёт. И подобные ему товарищи. Набрать гарем из самок, которые не будут мозолить глаза и качать права, а приезжать по первому моему звонку, чтобы сыграть роль секс-куклы - а наутро убираться восвояси. План гениальный, по-моему. Я это могу устроить. Только гарем нужно набирать из тех самых, кто мнит себя "богинями", "королевами", и этих вот ломать. То-то весело будет.
   Я зашёл ещё в пару мест, решил кое-какие свои дела, и сел на 8А у Киноцентра уже в третьем часу.
   Через 20 минут я сошёл с автобуса и по тропинке пошёл во двор.
   У подъезда, к моему неприятному удивлению, меня ждала Наташа. Это ещё что? На ней было то самое пальто, подходящее под цвет глаз, волосы распущены. Я впервые видел её с распущенными волосами. "Вот сейчас что-то произойдёт" - подумал я.
   Она встретила меня отчаянно-молящим взглядом, делая шаг мне навстречу.
   - Какими судьбами? - я встал на достаточном расстоянии, сунув руки в карманы кожаной куртки. - Чем обязан визиту?
   - Я... люблю вас... - робко произнесла почти одними губами. Но для меня это прозвучало оглушительно. Несмотря на то, что я и так это знал. Она, видимо, решила не тянуть и сразу, так сказать, разрубить Гордиев узел. Кровь застучала в висках. Но я собрался и спокойно сказал:
   - Что ж, прекрасно...но...к сожалению, не могу взять и броситься Вам на шею.
  Она молчала, потупив глаза, побледнев. Я продолжал:
   - Не знаю даже, задавать ли те вопросы, которые возникают у меня по этому поводу.
   - Задавайте свои вопросы, - обречённо, но тем не менее уже и более спокойно, сказала она. Она также старалась собраться, но взгляд был полон боли.
   - Когда это началось и как?
   - Я...точно не знаю...хотя понравились Вы мне сразу...
   - Вы не можете меня любить. Вы меня не знаете. Если бы знали - не любили.
   - Вы настолько в себе не уверены?
   - Напротив. Настолько в себе уверен.
   - Но я вас люблю! Люблю!
   - Вы меня не знали, потому и полюбили... вернее, тот образ, который сложился у Вас в голове. Так оно и происходит. Вы меня любить не можете. Не смотрите с таким страданием, поскольку и оно-то выдумано... это просто игра воображения... Представим, мы были бы вместе. Аппетит приходит во время еды. Сначала, получив желаемое, Вы захотите большего. Но не только не будет большего, но Вы обнаружите, что всё что Вы любили во мне - ложно, Вы сами себе это выдумали. Боюсь, Вы ждёте от меня того, что я не могу дать. Даже если я буду с Вами, Вы не получите того, что хотите, потому что за оболочкой реально ничего не стоит. Утештесь. Вы достаточно привлекательны, чтобы устроить свою личную жизнь без меня. Зачем Вам я?
   - Вы просто никогда не видели себя со стороны!
   - Слава Богу.
   - Женщина хочет лишь одного, смотря на Вас - провести с Вами хотя бы один день, одну ночь. Она будет вспоминать об этом всю жизнь. Это было - и это у неё уже не отнять.
   Я засмеялся:
   - Вот как?
   Она вцепилась в отвороты моей куртки, с тем же выраженем отчаянной мольбы заглядывая мне в глаза. Я отшатнулся. Она всей душой, всем существом тянулась ко мне. На меня на секунду словно повеял нежный ветерок с ароматом фиалок. Но ничто внутри меня не отозвалось на её мольбу, я чувствовал прежнее холодное торжество, сердце даже не сбилось с ритма. Я посмотрел на неё так, что она отступила, прижав ладонь к губам. В глазах её была бездна страдания, по щеке скользнула слеза.
   - Мы не можем получить в жизни всё, что нам хочется. Это горький урок, который приходится выучить каждому. Мне пришлось его выучить, пришла пора и Вам. Самое желанное обычно мы и не можем получить. Мы больше не увидимся, - сказал я.
   И отвернувшись, пошёл в подъезд, оставив её плакать. Она пошла прочь, закрыв лицо руками, плечи её тряслись. Я был рад, что всё быстро кончилось.
   Лёша сидел в гостиной с книгой.
   - Ты что такой довольный? - спросил он с улыбкой.
   Я сказал ему, что бросил работу.
   - У меня есть 20 тысяч ...удалось провернуть одно дельце, подробно рассказывать не буду...этого на первое время хватит. Плюс твоя зарплата охранником...на твоей шее теперь буду сидеть - засмеялся я.
   Потом я рассказал, в виде забавного случая, инцидент с Наташей.
   - Вот ведь чудачка! Выскочила, как чертик из табакерки!
   Он грустнел и мрачнел, слушая меня.
   - Как же она могла так обмануться и попасться на крючок?
   - Не знаю...я вот как-то вообще о ней забывал, пока она не появлялась перед носом. У меня дел и так много, чтоб ещё о ней помнить. А ей видимо, делать нечего, раз она так себя накрутила...знаешь, люди часто влюбляются, прямо "хотят влюбиться", когда их жизнь пуста и не имеет никакого осмысленного содержания. С ней произошло то, что Достоевский назвал "самоотравлением собственной фантазией". Человек вбивает себе в голову нечто, что представляется труднодостижимым, но постепенно так себя накручивает, что это кажется не просто возможным, но просто-напросто обязательным, роковым и неизбежным. Любопытное явление. Так вот и Раскольников сгубил себя, совершив то глупое убийство.
  -Ты говоришь об этом так легкомысленно, но она ведь тебя действительно любит.
   - Да? А я люблю картины Сальвадора Дали. Но не могу повесить у себя дома ни одну. Нельзя получить то, что хочешь, если ты недостоин этого. Звучит жестоко, но это закон жизни. А как говорили римляне, закон суров но это, мать его, закон.
   - Неужели тебе совсем не хочется быть с ней?
   - Было бы неплохо, и комфортно, из оперы - "на безрыбье и рак рыба, в поле и жук мясо"...но вообще, в принципе, не очень. На неё мало кто обращает внимание.
   - И тебе её не жалко?
   - Поплачет и перестанет. Слёзы женские дёшево стоят. Это для неё и тебя, может быть, вселенская трагедия, а на самом деле это всё так банально и скучно... Это сплошь и рядом, каждый день. Мы все чего-то хотим, и не получаем никогда. Потому что хотим слишком многого, так что даже и не по Сеньке шапка. Мы все хотим любви и восхищения, а на самом деле нужно сильно постараться, чтобы тебя просто не смешали с дерьмом. Жить - это всё равно что быть заклинателем змей. Если перестанешь крутиться, обороняться, что-то доказывать, типа ты "что-то из себя представляешь" - над тобой станут смеяться, тебя мигом растопчут. Как будто ты и жить не достоин. Всё равно страдать, так или эдак. Мы все делаем сизифов труд, испытываем танталовы муки и одерживаем пирровы победы.
   - Неужели ты не видишь, не понимаешь, что то, что она делает - то не глупость, а душевная щедрость?
   - Говорю же - мне это всё не нужно.
   - Опасно это, - покачал он головой, - Отвергать любовь. Не боишься?
   - Мести? Что она может? Теперь конечно, она меня возненавидит, но она всего лишь слабая, наивная, беспомощная девочка...
   Он хотел что-то сказать, но осёкся. На лбу прорезались морщины. Он переживал это чуть ли не глубже самой Наташи.
   - Ты всё себе отхватил, всех подавил, а стал ли счастливее?
   - Всё, хватит! Опять нытьё!
   - Тебе разве не хочется бросить всё это и познать настоящую любовь?
   Я усмехнулся.
   - Я когда-то потерял свою любовь. Теперь я не смогу никого по-настоящему полюбить.
   - Но ведь это то, что все хотят, все люди... разве не так?...
   - Все хотят всего, - махнул я рукой. - И сразу. Причем без труда, по щучьему веленью.
   - А чего ты сам хочешь от жизни?
   - Я не знаю, чего я хочу. Состояние такое, знаешь - хочется то ли севрюжины с хреном, то ли Конституции. Ладно...я хочу ничего не хотеть - как, нормально? Ведь в этом секрет счастья, как утверждают философы.
   Он собрался и ушёл на работу, удрученный. Я лёг, вставив наушники и заложив руки за голову, на диван так, что в окно мне была видна улица. Прямо перед окном покачивалась на ветру ветка берёзы с пожухлыми листочками, а с серого неба сеялся мелкий дождик. В плеере заиграла "The Same Deep Water As You" The Cure, потом "Garden" Pearl Jam, потом "Love, Hate, Love" Alice In Chains. Я незаметно для себя уснул, и мне снилось, как я гоняюсь по пустому дому за толстым смешным пингвином. Я поймал его, он запищал: "Мама! Мама!". - "Я тебе не мама" - сказал я, но почему-то заплакал, а потом там оказались те ребята из банды, я помирился с ними, мы обнимались, смеясь как дети.
   Когда я проснулся, за окном уже была темень. Я поплёлся на кухню, лениво соорудил себе нехитрый ужин, похлебал чаю. Вернулся в комнату. Я был рад, что целый вечер могу провести в одиночестве. Расхаживая по комнате, выбирая, чем себя занять, я случайно мельком посмотрел в окно и вздрогнул: через дорогу возле уже зажёгшегося фонаря стояла Наташа. То же синее пальто, распущенные волосы, она печально и с мукой смотрела прямо на меня. Пальцами левой руки она робко теребила край лацкана. Казалось, она сейчас упадёт на колени, прямо на мокрый асфальт, протягивая в мольбе руки. Она стояла достаточно далеко, но я словно смотрел на её лицо вплотную, и видел тёмные тени под глазами от слёз и бессонных ночей. Это длилось меньше секунды, но как будто целую вечность.
   Я сделал вид, что не заметил её и отошёл к полкам с книгами. Сердце замерло в испуге, потом бешено застучало. Глубокомысленно рассматривая корешки, я лихорадочно соображал. Она это или не она? И не лень ей было тащиться в такую погоду в такую даль? Вон ведь как прихватило...
   Я стоял так полминуты, даже меньше, кажется, и когда вновь посмотрел в окно у фонаря никого не было. Уж не почудилось ли мне?
   В общем-то всё равно. Я открыл ящик стола, отданный Лёше, нашёл там толстую тетрадь, наполовину исписанную мелким, витиеватым почерком. Дневник? Усевшись в кресло, начал пролистывать. Там было полно тонких, умных и глубоких мыслей, правда, многие из них отличала почти смехотворная юношеская наивность, но разве не этим он и был прекрасен? Я искал что-то, касавшееся меня, и таки нашёл.
   "Познакомился с очень примечательной личностью, замечательным человеком в своём роде, у которого теперь и живу. Если бы он не приютил меня, не знаю, что бы я сейчас делал. У него впечатляющая внешность. Пронзительные голубые глаза, взгляд которых иногда трудно выдержать, тёмные волосы, волевое лицо, напряжённые морщины у переносицы. В каждом его движении сквозит сила, подчас сдерживаемая, но всегда готовая прорваться наружу. Черты лица, странным образом, тонкие и грубые одновременно. Замкнутый индивидуалист, хотя многие жаждут его общества. Никогда ни о чём по-настоящему не жалеет и ничему не радуется. Мрачен и тяжёл по своему внутреннему восприятию. Он как будто в вечном трауре по себе самому, давно умершему и погребённому. Всему и всем чужой, презирает всех вокруг, разговаривает словно через силу. Его мышление меня поражает. Откуда в таком молодом человеке столько цинизма и горечи? Он потерял веру в человечность, но при этом и сам потерял человечность. Он презирает людей, потому что сам уже не совсем человек. Я вообще думаю, всех живущих можно поделить на три категории: люди, нелюди... и те, кто застрял где-то между, на полпути от человека к нечеловеку. Так называемая "инфернальность" происходит от того, что человек стоит одной ногой в могиле, он уже наполовину призрак. Причём какой-то частью своей души он не просто на том свете, а в аду. Бог знает какой мукой она приобретается, эта "инфернальность", а ей склонны восхищаться. Человек когда-то оказался не просто на грани отчаяния, а за гранью, перешёл её. Власть над людьми и "сверхчеловеческая", тёмная сила приобретается ценой утраты человеческих черт, внутренней пустоты. Как будто Дьявол завладел его душой, дав взамен власть над людьми и способность достигать своих целей, подчинять окружающих своей воле...но взамен отнял саму душу. Дима говорит, что был другим - надо глубоко заглянуть в него, чтобы понять боль того обновления. Во всякого человека нужно заглянуть глубоко и серьёзно, чтобы понять его. Он прячет за своей язвительностью и цинизмом разбитое сердце и растоптанные надежды "наивного ребёнка", каким каждый из нас является от рождения. Он видел слишком много грязи. С ним произошла страшная, невидимая миру внутренняя катастрофа. Он нездоров душевно, но не в медицинском смысле. Для спасения своей души он должен сделать самое для него страшное - снова стать человеком, а человечность - это уязвимость. Странно, что человек, не боящийся никаких жизненных испытаний, панически боится уязвимости своих нежных и глубоких чувств. Настолько, что предпочёл вырвать их с корнем. Человек, выстраивающий стену, чтобы защитить свою ранимую душу, обнаруживает, что защищать нечего, и что он выстроил темницу, в которой ничего кроме пустоты, в которой беснуется безумец. "Силой личности" называется толщина стены, отделяющей человека от Бога, то упрямство, с которым человек защищает свои заблуждения. Есть спасение в том, чтобы нести ответственность и жить для других, а не для себя - в этом случае человеку некогда впадать в депрессии, тем более суицидальные, это ещё одна нить, связывающая его с жизнью. Но Дима предпочел "силу и независимость". С каждым ударом по другим он ударял по себе самому. Губя других, он губил собственную душу. Я не завидую ему и не считаю его ни сильным, ни "хорошо устроившимся". Он вызывает сочувствие. Многие полюбили его внешность, или "харизму", но нельзя быть счастливым, пока не полюбят твою душу. У него есть шанс на это, но он сам отвергает его, как больные иногда отвергают лечение. Его полюбила Наташа - девушка большого сердца и ума, носительница Божьей благодати. Только он этого не видит, и она сама себя недооценивает. Чудесное создание! Вроде "тургеневской девушки", ещё каким-то образом сохранившейся. Великий русский тип, прошедший через всю классическую литературу, сочетающий живость ума и страстность, женскую мягкость и силу характера, мечтательность и практичность. Женщина, готовая любить активно, согреть своей любовью. Не только брать, но и давать. Она, конечно, в таком мире как этот почти обречена страдать. Побеждает тот, кто относится к чувствам легко. Но как поверхностному не знакомы глубокие чувства, так люди глубокой натуры не способны к лёгкому и поверхностному - любое, даже мельчайшее чувство в их душе наполняется множеством тонких нюансов и усиливается, разрастается и углубляется. Желания и чувства суть проявления души, во всю отпущенную природой силу души. Её любовь глубока и искренна, и сильна, мне достаточно было одного взгляда на неё, чтобы увериться в этом раз и навсегда. А вот Он в это не верит. Человек опустошённого сердца, он не верит и глубине чужой любви, просто не верит в искренние порывы сердца. Он - циник с резким, холодным и разочарованным умом. Живое чувство, совершенно естественное и здоровое, он путает с мечтательностью и тщеславием. Он не верит, что кто-то может чувствовать глубоко и искренне, потому что сам выбрал мир пошлости, поверхностных манипуляций. Как одна девушка в школе сочла меня "слабаком" и "нюней" только потому, что я способен по-настоящему любить, так и он счёл её поведение глупостью и слабостью, хотя это лишь признак живого, горячего и отважного сердца; полёт юной, ещё чистой, романтической души. Человек наполняет окружающее своим собственным содержанием. Для гениального романа нужен гениальный читатель. Глубокий человек довольствуется малым, потому что в этом малом для него открывается бездна, полная сокровищ, которыми наполнена его собственная глубина. Душевную красоту может распознать и оценить тот, кто имеет красоту в собственной душе.
   Дима думает, что ловко устроился. Но разве не существует закона воздаяния, разве не придётся ему за заплатить, рано или поздно? Никто не знает, когда и как это произойдёт. В любом случае, душа с годами развивается, тело дряхлеет, и человека начинает глубоко тревожить то, о чем он раньше даже не задумывался. Если он вёл жизнь бездуховную и эгоистическую, приходит раскаяние. Потому что он понимает, что предал себя и прошёл мимо подлинного счастья. Человек имеет божественную природу. Если Бог в лице Христа захотел познать человеческое и быть ближе к человеку, то и человек стал ближе к Богу. Господь, жертвуя своим Сыном - самим собой в человеческом обличьи - показал не только Божью любовь, какой она может быть, но и человеку показал человеческое, каким человек может быть и на что он способен."
   Я закрыл тетрадь и посидел какое-то время, держа дневник на коленях. За окном начался дождь с сильным ветром, безжалостно терзавшим и гнувшим берёзку. В такую погоду хорошо спокойно сидеть в кресле, в уютной тишине.
   Я убрал тетрадь на место, выключил свет и сел в кресло, смотря в окно. Дождь перешёл в сильный ливень со шквальным ветром, грозившим сорвать отошедший лист железа с крыши дома на другой стороне улицы. Казалось, небо яростно напало на землю, желая смыть, снести всё живое. Давно не было такого ливня, но и такой жары, как этим летом, давно не было. "Словно гнев Божий" - мелькнуло в голове.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Часть 2
  
  
  Октябрь - Ноябрь 2010
  
  
  
  Любовь более чем какое-либо другое чувство в наши дни обманна. Если относиться к ней легко, как к развлечению, то с любовью всё в порядке. Но если принимать её всерьёз, то непременно потерпишь катастрофу. Не возлагай ни на чей алтарь настоящие чувства - такова одна из сегодняшних заповедей. Можешь доверить деньги, но не чувства. Чувства будут растоптаны. Мне представляется, не было в истории времени, когда люди меньше доверяли бы друг другу - мало кто из моих знакомых мог бы стянуть у меня кошелёк или подставить сломанный стул. Но осмеять настоящие чувства они готовы всегда. Никто в этом не виноват, это знамение времени.
  
  Д.Г.Лоуренс, 30-е годы XX века
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 11.
  
  
   ...Человек не в силах ничего изменить - даже себя...человек может сделать только одно - раскрыть очи души! Да, у человека есть выбор - впустить свет или оставить ставни закрытыми. Совершать выбор - значит действовать. Это его вклад в сотворение.
  Откройте глаза шире, и суета непременно стихнет. А когда стихнет суета, зазвучит настоящая музыка.
  
  Генри Миллер
  
  
  
  
  
   Почти весь октябрь я провёл в странном душевном оцепенении, в которое погружался всё больше и больше с каждым днём. Я ни о ком и ни о чём не думал, ничего не чувствовал. 22 октября, очнувшись наконец от этой душевной спячки, я не мог толком вспомнить, что делал в течении более чем трёх недель. Смутно вспоминалось, что я ходил куда-то, по знакомым, пил, смеялся и разговаривал, одновременно вел флирт с несколькими девушками. И они выражали определённую готовность, но я почему-то так ни одну и не пригласил, ни с одной так и не сошёлся, сам не знаю почему. Мой недавний "план" вызывал лишь досадливое желание отложить его на неопределённый срок. Кажется, я опять пару раз вёл ожесточённые споры с Лёшей. Но остального я не помнил. В такое трудно поверить, пока это не произошло с тобой. И многое в жизни бывает, во что сложно поверить, пока это не произошло с тобой.
   Я вышел, наконец, в промозглую погоду бесцельно побродить по тихим улицам, да и просто вдохнуть свежего воздуха. Походил по парку, посидел на скамейке. Платные детские аттракционы стояли неподвижные и грустно-безжизненные. Сидения каруселей, сделанные в виде зверей, уже накрыли от дождя и снега распоротыми вдоль черными мусорными мешками. Каждый раз, глядя на них, я вспоминаю Рэя Брэдбери, и слышу в башке странно-тоскливые звуки каллиопы. Неслышно скользя в воздухе, обречённо опадали с веток пожухлые листья.
   Возвращаясь обратно, на углу Парковой и Студенческой, у парикмахерской, столкнулся с Петей Жуковым, одним из своих приятелей.
   Он обрадовался. Я не очень.
   - Слушай, старик, я тебя-то как раз и ищу! - он порывисто обнял меня. - Что-то вид у тебя неважнецкий... Ладно. Я знаю, что ты знаешь всех, и все знают тебя...
   - Короче, Склихософский!
   - Слушай, мы там фотки делали... ну, на дне рождения, помнишь?! Только сейчас распечатал, а сам я уезжаю сегодня. Не успел ребятам раздать, дубина! Вот конверт, раздай им, а? Удружи!
   Я посмотрел на протянутый конверт, будто в нём были споры сибирской язвы.
   - Блин, ты самый настоящий раздолбай!
   - Да, ну что поделать...Сделаешь, а? Не в службу, а в дружбу? Мне уже скоро на поезд.
   - Ладно... - я нехотя принял из его рук конверт.
   Удручённый, я пришёл домой с фотографиями. И дёрнул чёрт их щелкаться на допотопном "Кодаке", когда все фотографируются на телефон или цифровик. Но надо же в памятный альбомчик вклеить, чтобы гостям показывать 30 лет спустя. Ностальжи, так сказать. Старые привычки редко изживаются, особенно сентиментальные привычки.
   С чашкой горячего чая "Ахмад" (дрянной, кстати, чай, но Лёша любит всё английское) я сел к столу, вскрыл конверт, достал пачку фотографий.
   Так, три девицы, обнимаясь, выпучивают глаза и выпячивают губы. Уродство. Вот парень корчит несмешные рожи, вот общая фотография, все изрядно уже поддатые, я тоже здесь есть...увидев следующее фото, я вздрогнул.
   Фотография Наташи, довольно крупный план. "Ах, да" - вспомнил я. Я снова успел забыть о ней. Мы же познакомились на том дне рождения. Тьфу ты, черт! Я внимательно разглядывал фотографию. Она стоит, прислонившись к стене в коридоре около кухни, сцепив руки перед собой, в белой рубашке и простой черной юбке. Волосы собраны в хвост. На лоб падает чёлка. Минимум косметики. Общий вид самый простой, скромный и смущённый. Простая девчонка, самая обыкновенная, каких тысячи на улице. Она смотрит, улыбаясь уголками губ, как-то вымученно, через силу - просто потому, что неприлично грустить в компании, на празднике. И хоть в глазах тоже играет улыбка, они даже немного светятся весельем, за этим весельем проглядывает глубокая, давняя и отчаянная, почти кричащая о себе, грусть. Возможно, я судил предвзято, но мне казалось, этот человек постоянно, изо дня в день, огромные силы тратит на то, чтобы подавить в себе слёзы и не расплакаться прямо при всех. И это состояние для него настолько вошло в привычку, что стало естественным. "Как же сильно, наверное, она страдает" - подумалось вдруг мне.
   Нахмурившись, я прошёлся по комнате, крепко задумавшись об этом. Почему я так уцепился за эту мысль, или вернее, почему она уцепилась за меня - может быть, потому что это чуть ли не первая внятная мысль, появившаяся в моём затуманенном, будто затемнённом сознании за последние недели. Ещё меня поразил до смешного тот факт, что до сих пор эта мысль почему-то не приходила мне в голову. Ну да, она страдает. Что ещё можно было ждать? Почему я раньше не думал об этом, а теперь эта очевидная мысль осенила меня, как при вспышке молнии? До чего же тупым бывает человек - причём не понятно, то ли тупым умственно, то ли душевно, то ли всё вместе.
   Я вновь сел, взял в руки фотографию и ещё раз пристально, напряжённо всмотрелся в него, в это застенчивое простое лицо с улыбавшимися уголками губ и печальными под внешней весёлостью глазами, словно просящими о помощи... и что-то случилось, что-то волной поднялось из груди к горлу. Я сидел, оцепенев, как громом поражённый. Эта фраза кажется штампованной и избитой. Но именно так я себя и чувствовал.
   Это было то же самое, знакомое, простое лицо...и в то же совершенно другое, новое и неожиданное - я будто впервые по-настоящему увидел его. Совсем не ослепительно красивое, его едва ли вообще можно назвать красивым, но его милая простота ласкала и успокаивала взор, как мягко гаснущие сумерки после ослепительного солнцепёка. В этом лице появилось нечто доселе неизведанное, незамеченное мною, что делало его таким прекрасным, каким я никогда, кажется, не видел лицо женщины. Именно таким я никогда его не видел. Это была еле уловимая, неясная, и в то же время поражающая красота, словно просвечивающая сквозь внешнюю оболочку. Чтобы увидеть её, нужно заглянуть глубже обычного уровня восприятия, но и впечатление, производимое этой красотой, тоже проникало глубже обычного уровня восприятия. Это было похоже на озарение. Как если бы я неделю просидел в тёмном подвале, и неожиданно в нем зажёгся яркий свет. Как будто в старом мрачном доме, долгое время простоявшем пустым, вдруг раздвинули шторы, отворили все окна, отперли двери. И солнечное сияние, свежий весенний воздух ворвались, хлынули потоком в запыленные комнаты. Но только почувствовав в себе этот свет, я понял, что раньше, ещё минуту назад, был окутан мраком. Только прозрев, я осознал, что был слеп. Я не мог никак объяснить это, но несомненно чувствовал, что несколько мгновений назад жил в одном мире, а теперь - в совсем другом.
   Горячий восторг и лёгкость заполнили меня, и тело стало невесомым. Несколько минут я сидел в оцепенении, в трансе радостного неверия, ощущая в себе трепет, пульс, биение этой новой удивительной жизни. И смотрел, любовался фотографией девушки, во мгновенье ока, нежданно, вдруг, ставшей мне ближе и родней всех на свете. Чем больше я вглядывался, тем глубже её тёплый, добрый и грустный взгляд проникал в мою душу, и тем отчётливей становилось это удивительное впечатление, сметая остатки сомнений. В какой-то момент, незаметно, всё окружающее расплылось, расфокусировалось и отодвинулось на второй план, перед моими глазами предстало видение... я погрузился в сон наяву, но он был ярким, ясным и чётким. Я увидел Наташу в комнате с белыми стенами, залитой ослепительным светом. На белой постели, с младенцем на руках... Они оба тоже светились, но отдельным, собственным, особенным светом. Она, улыбаясь милой улыбкой, полной любви, смотрела на него, а дитя улыбалось ей. Это было самое прекрасное зрелище, которое я видел в своей жизни. В эту минуту я прозревал глубочайшую истину, не требовавшую слов. Это был момент полного понимания и приятия себя и мира. Я почувствовал, как слёзы выступили на глазах, и сердце моё дрогнуло. Вечность, Добрая Вечность в её лучезарном сиянии предстала передо мной...Это было...обещание Рая. Я знал, что это не продлится долго, но мелькнувший свет Любви явил мне мир чистого эфира, блаженства чистоты и отказа от своего "я"; и какое же было в этом счастье - счастье разделяемое! Растворение друг в друге, ради него, новорождённого, ради всех людей...
   Я вспомнил все циничные и насмешливые мысли по поводу Неё. О том, какую боль я Ей причинил, и меня с такой же всеохватной силой накрыла ненависть к самому себе. В полубеспамятстве, я подскочил к зеркалу и начал избивать себя кулаками по лицу. Удар левой - удар правой, левой - правой... С каждым ударом я распалялся всё сильней, разбив в кровь губы, чуть не выбил себе нижнюю челюсть, и на моём лице расцветала странно-торжествующая улыбка. Я редко когда испытывал такое наслаждение, как когда избивал в ту минуту самого себя.
   Эйфория и восторг переполняли меня, когда я успокоился. Я шагал в детски-возбуждённом состоянии по комнате, то вновь беря со стола фото и любуясь им, то просто ощущая в себе тепло, залечившее страшную застарелую рану в моей душе, как будто нежный благотворный бальзам излился в неё. Так я расхаживал с наивно-радостной улыбкой на губах, и ноги мои не касались пола. Я искренне улыбался впервые за месяцы, годы.
   Я не мог усидеть дома. Я выскочил во двор и вдохнул полной грудью уже ночной свежий воздух. Всё казалось мне ярко и ново. Я чувствовал себя сильнее, чище, добрее, счастливее чем когда-либо - и впервые за долгое время действительно в здравом уме. Да, я чуть ли не впервые в жизни ощущал себя во всех смыслах и в полной мере здоровым. Не испытывавшим боли - и не желающим причинять боль другим. Я в эти минуты совершенно понимал себя, мир, своё место в нём - и был полностью уверен, что всё хорошо. Мир и всё, что в нём есть - хорошо. Я гулял по парку при Гуманитарном Институте, потом пошёл на Студенческую. Через Центральный парк вышел на набережную, где не было ни одной живой души. Только я и звёзды. Я посмотрел на усыпанное звёздами небо - мне казалось, что я падаю в бездну, что я смотрю не вверх, а вниз. От звёзд исходил беззвучный зов, и что-то внутри меня отозвалось на него. Тёмная бездна звала и завораживала меня. Я протянул руки к небу, впитывая лунное сияние и свет звёзд, чувствуя в себе столь же сильный источник энергии.
   Придя домой, я счастливый завалился спать. Утром, когда пришедший с ночной смены Лёша уже тихо посапывал на диване, я выкинул, неожиданно для самого себя, ещё один фокус - сгонял в ювелирный салон и купил золотую подвеску на золотой же цепочке и футляр к ней, за пять тысяч. Я собирался 26 октября подарить это Наташе на день рождения. О том, что такие вещи не принято дарить едва знакомым девушкам, я не думал. Тем более что в этот момент она была мне ближе, чем многие жёны своим мужьям. Я и не знаю, к тому же, что ещё дарить женщинам. Я и сестре с матерью дарил подобные вещицы. Что касается относительной дороговизны и относительной "широты" жеста, то мне казалось, этого ещё очень мало, я ещё много-много должен ей останусь, поскольку "то, что она сделала для меня - бесценно!". Я даже не пытался формулировать, что же именно она для меня сделала. Я только без всякого сомнения чувствовал, что она спасла мою душу, и значит, спасла мою жизнь.
   Я сгонял в общагу и вызвал соседку Наташи по комнате. Она сообщила, что день рождения Наташа будет справлять в своём родном городе (она из Великих Лук) и приедет только 28-го. Вообще она, видимо, что-то неприятное уже слышала обо мне, так как говорила неохотно, холодно, скрестив руки на груди. В общем, разговор не очень-то склеился. "Но я всё равно вручу Ей эту вещь", - фанатично думал я. - "Только позже, раз так".
   Вернувшись, я обнаружил, что Лёши нет, постель убрана - видимо, он вышел за продуктами. Я включил радио. Depeche Мode исполняли новую версию Enjoy The Silence. Я сел в кресло, держа на цепочке подвеску и любуясь тем, как она блестит в свете люстры.
  Такое ведь и дарить приятно! В этом состоянии блаженного полузабытья, с улыбкой на губах, меня и застал вернувшийся с пакетами Лёша.
  
  
  
  Глава 12.
  
  Она не гордой красотою
  Прельщает юношей живых,
  Она не водит за собою
  Толпу вздыхателей немых,
  И стан её - не стан богини,
  И грудь волною не встаёт,
  И в ней никто своей святыни,
  Припав к земле, не признаёт.
  Однако все её движенья,
  Улыбки, речи и черты
  Так полны жизни, вдохновенья,
  Так полны чудной простоты.
  Но голос в душу проникает,
  Как вспоминанье лучших дней,
  И сердце любит и страдает,
  Почти стыдясь любви своей.
  
  М.Ю.Лермонтов
  
  
  
  
  
  
  
   - Что это такое? - с удивлённой улыбкой указал он на драгоценность, мерно покачивавшуюся на цепочке в моей вытянутой руке.
   - Красиво блестит, правда? - я подмигнул ему, убрал подвеску в бархатный фиолетовый футляр.
  - Ты сам весь светишься! А ещё вчера ходил, как в воду опущенный! Что с тобой происходит? - он стоял напротив меня, смотря с вопросительным нетерпением.
   - Ты не поверишь!
   - Я поверю во что угодно! Ну же, не томи!
   - Я не могу это объяснить, но я люблю Наташу.
   Он так и сел, раскрыв рот. Потом на его лице расцвела улыбка.
   - Ты шутишь...
  - Как ты знаешь, с юмором у меня туговато.
   - Рассказывай! Я вижу, что любишь! Вижу твое лицо, вижу у тебя в глазах! Расскажи мне всё!
   - Ну что тут говорить? Я полюбил её против воли, против логики и своих убеждений. Я не понимаю, как это случилось! Эта любовь застала меня врасплох, как удар молнии. Так сказать, ударила ножом из-за угла. Но я не верю в её "мгновенность". Вероятно, я люблю Её уже давно, и любил даже тогда, когда отталкивал её, просто не осознавал этого. Это чувство зародилась в таких глубинах моей души, что я... никогда не чувствую происходящих там процессов; все эти месяцы оно медленно, исподволь, поднималось с этих глубин, пока не заполнило меня полностью, пока не накрыло с головой.
   - Что ж, чужая душа потёмки. Своя тоже.
   - Я воспринимаю её как нечто пришедшее извне, как дар свыше.
   - Так и есть! И Наташу ты должен воспринимать как ангела, посланного тебе судьбой.
   -Я не считаю её идеалом, она не красавица, я вижу все её недостатки, но... она довольно мила и теперь кажется прекрасной... - я вызвал в памяти её образ, какой я её видел в последний раз. - Знаешь, у неё очень нежная кожа... добрый открытый взгляд... и какая душа! Как я мог раньше не видеть, не ценить этого! Она для меня вне всех оценок и категорий, потому что её чистота придаёт особое, высокое значение всему, что с ней связано. Кто бы мог подумать, что я скажу такое? Звучит, как что-то из старомодных романов,- неловко усмехнулся я. - Но именно так я и чувствую.
   - Романтика, если глубоко проникнуть в вопрос, иногда становится твёрдым и незыблемым реализмом. Бывает, когда мы открываем для себя то, что раньше отбрасывали, мы впервые открываем самих себя. Судьба не машет перед нами красной тряпкой. Если подумать, к кому как не к Наташе с её спокойной, безмятежной гармоничностью и ясным умом и живым сердцем мог потянуться ты с твоим внутренним надломом и разладом? Поверь. Господь знает лучше тебя самого, что тебе нужно. И поверь, что только она может спасти тебя.
   - Да, но на её фоне я сильнее ощущаю своё безумие. Она здорова, а я болен - вот разница между нами.
   - Она не только сама здорова, но и тебя может исцелить. Свет истинной любви очищает душу, искупляет все грехи. Но ты должен преклониться перед ней, служить ей. Приди к ней без маски, без привычной брони, несмотря ни на какой страх.
   - Да, я тоже об этом думал... Но открыть чувства - как продать душу Дьяволу: назад дороги нет... Кроме того, это очень трудно на самом деле.
   - Конечно. Высказать чувства словами нелегко. Ведь слова для передачи информации, а не чувств.
  - Да не в этом дело...
   - Понимаю. Но надо постараться. Ты должен забыть свой обычный эгоизм и поставить её выше себя.
   - Но не будет ли она теперь презирать меня? Не только потому что уже успела узнать меня слишком хорошо, а ещё и потому, что ей была нужна любовь того, другого, а не нынешнего?
   - Если она действительно тебя любит - не будет презирать. А в истинности её чувств у меня нет сомнений. Ну если уж прям так случиться, что я неправ ... ты не узнаешь правду, пока не рискнешь.
   - Такое ощущение, что я головой рискую.
   Он встал и по-отечески похлопал меня по плечу.
   - Мужайся, друг мой! Любовь лишает нас рассудка, но делает жизнь осмысленной как никогда. Я рад за тебя. У тебя впервые шанс на что-то настоящее.
   Я посмотрел на него и кивнул:
   - Теперь моя судьба в Её руках.
  
  
  
   Глава 13.
  
  Она идёт во всей красе
  Светла, как ночь её страны.
  Вся глубь небес и звёзды все
  В её очах заключены,
  Как солнце в утренней росе,
  Но только мраком смягчены.
  Прибавить луч иль тень отнять -
  И будет уж совсем не та
  Волос агатовая прядь,
  Не те глаза, не те уста,
  И лоб, где помыслов печать
  Так безупречна, так чиста.
  А этот взгляд, и цвет ланит,
  И лёгкий смех, как всплеск морской -
  Всё в ней о мире говорит,
  Она в душе хранит покой.
  И если счастье подарит,
  То самой щедрою рукой!
  
  Дж.Г.Байрон
  
  
  
  
  
  
   29 октября, в пять часов, я пришёл в общежитие и вызвал Наташу. Это время казалось наиболее правильным: вчера она ещё не отдохнула с дороги, и мне не хотелось её тревожить своим, возможно, не самым приятно ожидаемым появлением (вот я теперь стал каким деликатным), а сейчас она уже должна час как придти с занятий. Не стал я приходить вчера и по причине внезапно охватившей меня робости - вполне естественной, если учесть все обстоятельства.
   Я ждал у окна в фойе, смотря, как опадают под серым унылым небом последние листья. Я волновался неожиданно сильно, несмотря на внешнее спокойствие. Я здорово подставляюсь, здорово рискую. Частенько жертва, дай ей только повод, становится мучителем. Я её оттолкнул тогда, и это фактор не в мою пользу; но возможно, моё нынешнее состояние, моя слабость, оттолкнёт её ещё сильнее. Правильно сказал Гюго: признак любви у мужчин - несмелость, признак любви у женщины - смелость. Женщина в любви - как рыба в воде, мужчина - как рыба, вытащенная из воды. Что ж, даже интересно, отошьёт она меня теперь или нет.
   Спустилась её соседка. Вид у неё был устало-недовольный.
   - Напрасно вы пришли, - сказала она. - Наташи ещё нет.
   - Скоро она будет?
   - Послушайте, я говорила с ней о том, что вы приходили и выясняли. Она сказала, что не хочет вас видеть, и не обрадуется, если вы придёте.
   Пол закачался у меня под ногами, как палуба корабля в шторм. Но я непринуждённо улыбнулся.
   - Всё равно я хотел бы дождаться и поговорить с ней.
  - Хорошо, - вздохнула она, обмерив меня внимательным взглядом. - Пойдёмте.
   Я оставил паспорт на КПП, расписался в журнале. Мы поднялись в комнату.
   - Наташа придёт минут через двадцать. Вы посидите здесь, а мне надо на работу.
   Я сел на стул у стола, и погрузился в невесёлые раздумья. Она собралась, подкрасила губы. Взяла сумочку, на пороге обернулась.
   - Надеюсь, вы тут ничего не сломаете и не украдёте.
   Я кисло улыбнулся и промолчал.
   Прошло какое-то время. Я сидел одетый в прогреваемой комнате, но всё равно меня охватил озноб. "Почему я так боюсь?" - точила меня тревожная мысль. - "Я раб. Теперь я раб". Казалось, я жду уже целую вечность. Почему Наташа так долго не приходит? Конечно, подруга позвонила и сообщила, что я жду. И Наташа, может, специально не придёт, чтобы я не выдержал и ушёл? Но я ведь и завтра припрусь... Поскорее бы это всё свершилось - думал я как преступник, ожидающий казни.
   Наконец заскрипела дверь на этаж, и послышался глухой стук женских каблуков по линолеуму, который показался мне каким-то угрожающим.
   На секунду она задержалась перед дверью, и сердце моё замерло в эту секунду.
  Дверь открылась, и я начал привставать. Наташа застыла на пороге. И я застыл у стола. Мы несколько секунд молча смотрели друг на друга. Словно застигнутые врасплох, несмотря на то, что знали о встрече. В голове мелькнуло: она теперь ясно увидит по моему лицу, как она мне дорога теперь, и какой я теперь испытываю перед ней страх и трепет, и что она имеет полную власть надо мной. Я декларировал своё подчинение ей в разговоре с Алёшей, но, как я теперь убедился, мог бы и не декларировать; от моей воли и моих слов ничего уже не зависело. Даже если бы я продолжал во всеуслышание объявлять о своём к ней равнодушии - помани она пальцем, и я пойду за ней как на ниточке. Не было ничего страшнее для меня в эту минуту - ведь именно потому, что я теперь любил её, я боялся её презрения. Всё внутри меня настолько испугалось и засопротивлялось этой мысли, что я рефлекторно, вовсе того и не желая, принял самое невозмутимое выражение.
   Ещё больше меня придавило то, как она выглядела. Может, дело в том, что я её давно не видел, в свежести впечатлений, но она стала вдвое краше с момента нашей последней встречи... Или мне так казалось? В том самом синем пальто, с распущенными волосами, она смотрела прямо и спокойно. Боже, откуда всё это?! Откуда эта осанка, этот взгляд, это спокойное достоинство?! Где это было раньше, когда она ходила ссутулившись и смотрела снизу вверх?! Мне достаточно того простого и милого вида, который теперь казался мне самым прекрасным на свете, но она, оказалось, может так выглядеть... что больно смотреть на неё, больно и страшно, всё равно что смотреть на Солнце, теперь она казалась мне ослепительно прекрасной. За прошедший месяц с ней произошла некая волшебная метаморфоза, но она казалась как раз таки не волшебной, а совершенно естественной; и кроме того, метаморфоза скорее произошла со мной самим.
   Мы стояли несколько мгновений - показавшихся, разумеется, очень долгими - друг напротив друга, немые, застывшие. Она закрыла дверь и посмотрела на меня гордо и строго - но не надменно. Не наигранно и с вызовом, а спокойно и прямо.
   Её брови удивлённо приподнялись:
   - Вы всё-таки пришли? - ни тени радости при этом в ней я не заметил и не почувствовал. Она сняла перчатки, положила на тумбочку у зеркала. Расстегнула пальто. - И чем обязана столь неожиданному визиту?
   Говорить мне не хотелось, ой как не хотелось, но провалиться сквозь пол я не мог, трансгрессировать тоже, а молчать было нелепо. Да и не зря же я притащился, в конце концов. Я разлепил пересохшие и ставшие вдруг чужими губы и промолвил:
   - Вы сочтёте... - голос мой был сиплым, я неловко прокашлялся и начал сызнова. - Ты сочтёшь это странным... и неожиданным... но в последнее время я ...думал о тебе и хотел с тобой увидеться.
   Для человека, мысли которого путались и по-тараканьи наперегонки разбегались куда-то по тёмным углам, не давая поймать себя и выстроить внятную фразу, вышло довольно связно и доходчиво, но в целом прозвучало неловко и неестественно даже для моих ушей. Значит, для неё должно звучать бредово вдвойне.
   Она поморщилась, как будто ей было тяжело, досадно и мучительно это слышать.
   - Вот как?
   - Да... наверное, я должен извиниться... - я наконец чуть пришёл в себя и набрался храбрости, чтобы отлепиться от своего места у стола и сделать на свинцовых ногах шаг по направлению к ней - шаг, показавшийся мне переходом Рубикона, давшийся мне чуть ли не тяжелее чем форсирование войсками Днепра в 43-м. - То есть, я подозреваю, что при общении с тобой своим поведением доставил тебе не совсем приятные эмоции... В общем, я никогда не извинялся...да, ты знаешь, я только сейчас понял, что никогда ни перед кем не извинялся и не чувствовал вину...но теперь - может быть, впервые в жизни - испытываю желание сделать это.
   Она резко мотнула головой.
   - Не нужно извиняться!
   Она встала, сохраняя холодную дистанцию, сложив руки на груди, у стола около стены слева. Я стоял, словно помоями облитый.
   - Мне нужно было месяц избегать тебя, чтобы ты захотел меня увидеть?
   Она смотрела на меня тем же спокойным, полным достоинства взглядом, и тон её глаз стал темнее и глубже. Как же ей это шло, как же красива она сейчас была! В ней словно проснулась таинственная колдовская сила, скрытая до сих пор.
   - Ну... - замялся я. - Думаю, это не так редко происходит в жизни... Хорошо ты справила свой день рождения? - перескочил я вдруг.
   - Прекрасно...да, чудесно.
   - Повидала родной город?
   - Да... было приятно увидеть его после долгих месяцев.
   Я решился достать из кармана подвеску в фиолетовом футляре. Протянул ей.
   - Это тебе.
   - Что это? - она посмотрела с недоумением.
   Взяла, раскрыла, усмехнулась, захлопнула и протянула обратно.
   - Боюсь, я не могу оценить твою щедрость и принять это.
  - Но мне это не нужно!
   - Мне тем более.
   - Тебя беспокоит, что это дорого стоит? Брось. То, что ты сделала для меня, стоит в разы больше, и я ещё в долгу остаюсь...
  - Что же я такого сделала? - она смотрела на меня так, словно я несу несусветную чушь. - Вообще всё это очень... странно, и я не понимаю...
   - Да, в это трудно поверить, но то, что между нами происходило, было недоразумением...Я просто не понимал тогда... Я тебя неправильно понял...
   - Вот и я теперь на совсем понимаю, зачем ты пришёл. Возьми.
   Она упрямо и настойчиво протягивала мне футляр. Я таки взял его, поскольку впихивать ей его насильно сейчас у меня не было никакого настроения. "Ладно, потом отдам" - подумал я. Сунул в карман куртки.
   - Послушай,- сказал я. - Ты не веришь, что я сам могу к тебе придти? Ты себя мало ценишь. Я давно это заметил. А люди нас ценят по любому меньше, чем мы сами себя ценим. Это же элементарно. И если ты сама себя низко оцениваешь, другие оценят ещё ниже. Задумайся над этим.
   Она опустила взгляд, ресницы её дрогнули. Она посмотрела на меня с болью.
   - Ты пришёл вновь меня оскорблять и портить мне настроение? Смеяться надо мной?
   - Нет... нет, ни в коем случае. Я не намерен вести себя так, как раньше, - я чувствовал себя испуганным, беспомощным ребёнком; изо всех сил старался не выдать этого, но мне казалось, она все равно видит меня насквозь. Выражение её лица нельзя было прочесть. Она задумчиво смотрела в сторону. - Я хочу...измениться. Я понял, что нельзя быть таким человеком, каким я был ещё недавно.
   Она вновь обратила на меня пусть и не ледяной, но непроницаемый взгляд.
   - Человек вряд ли может поменяться, тем более так быстро.
   - Я хочу измениться.
   - Зачем?
   - Я хочу измениться ради тебя, - сказал я, чувствуя, как пол проваливается под ногами и я лечу кубарем в пропасть.
   Она вновь изумлённо и с лёгкой иронией приподняла брови.
   - Ради меня?
   - А ради кого ещё мне хотеть измениться? Я хочу...что-нибудь сделать для тебя. Я хочу... быть тебе полезным.
   Она с печальной улыбкой покачала головой.
   - Мне ничего от тебя не нужно.
   Я оцепенел. Она медленно прошлась по комнате, посмотрела в окно, вновь повернулась ко мне. Всё ещё со скрещёнными руками на груди.
   - Да, я действительно тебя любила, потому что видела в тебе надежду...свою единственную надежду... сама не знаю на что. На то, что вот этим всем жизнь не заканчивается,- на словах "вот этим всем" она повела вокруг себя рукой. - И ещё - просто любила. И ты не должен был это чувство анализировать и разбирать на атомы. Как человек может существовать только в целости, так и это чувство...Но я в тебе ошиблась. Ты говорил, что я любила по сути не тебя, а образ, и оказался прав. Да и нужно ли видеть в ком-то надежду? Возможно, я поступила глупо... в общем, всё это лучше забыть, - её слова прозвучали для меня приговором. Я вздрогнул, как вздрагивает осуждённый, когда судья, произнеся безжалостный вердикт, грозно и гулко ударяет молотком о подставку. Я не ожидал, что мне будет настолько больно.
   - Ну хорошо, - сказал я. - Я сейчас уйду. Но, возможно, ты пожалеешь о том, что сказала.
   Я вышел на чугунных ногах. Спустился по лестнице в холл. Взял паспорт. Я и впрямь чувствовал себя так, будто меня пристрелили. Говоря высоким штилем, наверх поднимался час назад живой человек, полный надежд и желаний. А спустился труп, ещё более мёртвый, чем прежде - если это возможно. Но так оно и было. Да, она всё-таки "встала в позу", думал я, когда порывистый сырой ветер охладил моё разгорячённое лицо. Чего ещё ждать? Сам себя подвёл под эшафот, как говорили в старину, вот на себя и злись. Я чувствовал себя раздавленным и униженным, но разве не этого я заслуживал? Разве не отлились, просто-напросто, кошке мышкины слёзы? Я обернулся. Она стояла у окна и смотрела мне вслед, так же скрестив руки на груди, с тем же холодно-невозмутимым видом. Секунду спустя она отошла от окна медленно и спокойно.
   Пока я дошёл до дома, мысли немного улеглись. Но сначала я набросился нещадно на самого себя за глупое, неуклюжее поведение. Всё во мне дрожало, кипело и корчилось. С одной стороны, я повел себя правильно. Только так и мог повести в данных обстоятельствах. А её холодность вызвана всем моим предшествующим поведением. С другой - я был уверен, что, не сдерживай я чувства (а я сдерживал их даже во взгляде), это тронуло бы её. Она бы оттаяла, поверив мне. Это сильнее, чем словесные убеждения. А если она окончательно охладела ко мне, она отвергла бы и мои нынешние чувства...что, конечно, мучительно больно, но ситуация бы окончательно прояснилась.
   Да, а действительно, чего ещё ждать? Разве не знал я, не предчувствовал, что меня ждёт "горячий" приём? И как я мог рассчитывать всерьёз на что-то другое? Это для меня теперь очевидно, что я её люблю; так, что, кажется, и по лицу видно, и любовь моя, так сказать, бежит и кричит о себе впереди меня. А для неё-то не очевидно. И после всего я заявляюсь...конечно, она не верит и ждёт какого-то подвоха. Плёночка засвечена... кроме того, прямо я так и не признался, всё оговорками, окоулками...да ведь это то, что я не делал никогда в жизни! Можно ли высказать это так сразу, ни с бухты барахты? Страшно к тому же, неожиданно страшно. Как высказаться, когда она вошла - и слова признания, да и вообще слова в принципе, застряли у меня в глотке, когда мне больно на неё смотреть? С другой стороны - высказался - и всё, мосты сожжены. И дальше уж я в её руках...от меня ничего не зависит, её выбор... да, в том и дело... ну ладно, в следующий раз скажу. Я приду опять, но не завтра... послезавтра...сразу я не могу, я теперь как раненый зверь. Нужно собраться с духом и зализать раны.
   Мудро рассудив таким образом, я вошёл в подъезд, прокручивая в голове всё произошедшее. Мне показалось, перед моим уходом, после последних брошенных слов (о которых я сам жалел), в её глазах мелькнул страх и замешательство. Было ли так на самом деле или я видел то, что хотел видеть?
  
  
  
  
  Глава 14.
  
  Сделать хоть одного человека на Земле счастливым, но не на словах, а на деле - вот долг каждого человека.
  
  Ф.М.Достоевский
  
  
  
  
  
  
   Я пришёл домой удручённый и всё рассказал Алёше. Он смотрел на меня с сочувственной тревогой.
   - Что ж, это можно было предвидеть. Тебе нужно...
   - Я знаю, что нужно. Завтра...нет, послезавтра - я опять пойду к ней и в это раз выскажусь яснее. Разом разрублю Гордиев узел. А теперь, извини, мне не приходит ничего в голову, кроме как завалиться спать.
   Даже не раздеваясь, я рухнул ничком на диван, и почти сразу провалился в забытье.
   Наутро, очнувшись, я обнаружил, что на диване, весело поглядывая на меня, сидит Кудряшов. Как всегда, в своём невменяемо-бодром расположении духа. Лёша сидел за столом и писал что-то в толстой тетради.
   -А! - обрадовался Кудряшов, увидев, что я проснулся. - Великий Ктулху пробудился от спячки!
   Я лишь криво, без всякого энтузиазма, усмехнулся. Мне что-то сдавливало грудь. Я встал, потёр глаза, сходил в ванную умылся и приплёлся обратно в комнату. Сел в кресло и уставился в окно. На небе собирались серые тучи.
   - Что, дружок мой, ты не весел? Продолжал приставать Кудряшов. - Что башку свою повесил?
   Я молча покачал головой.
   - Ну а ты что там в тетрадке чирикаешь? - перекинулся он на Лёшу. - Любовное письмо?
   Лёша покраснел и со смущенной улыбкой покачал головой.
   - А что тогда?
   - Стихи.
   - "Оппаньки! - сказал Ларин". Стихи он пишет, посмотрите-ка на него! А чё так на стишата-то потянуло? Лямур-тужур, а?
   Лёша не ответил. Лишь гуще покраснел, нагнул голову, быстрее задвигал ручкой по бумаге.
   Кудряшов не выдержал:
   - Да что с вами такое, товарищи дорогие?! Белены вы объелись, что ли?!
   Я вопросительно посмотрел на Лёшу:
   - Рассказать?
   Тот улыбнулся и кивнул.
  Я всё рассказал Кудряшову. Тот слушал внимательно, нахмурившись.
   - Да, друг, - покачал он головой по окончании рассказа. - Ну ты и вляпался...И тебя, брат, не миновала эта чума...
   - Ну уж так вышло...
   - Хорошо, это нечто более серьёзное, чем то, что у тебя было раньше. Барышня положительная. На такой и жениться, пожалуй, можно. Ты этого-то хочешь?
   - Хоть сейчас. Без сомнений.
   - Ну что ж, - усмехнулся он. - Пора врубать Everything I do I do it for you.
   -Да, только, видимо, не всё так просто здесь будет....
   - Брось... это она так, для форса... они же, бабоньки наши, тормозят всё время...отказывают - и сами жалеют потом... Зато когда надо - в избу горящую войдут и коня на скаку остановят...Приди опять, и она по-другому уже говорить будет... ну ты знаешь, мне ли тебя учить...
   - Да вроде бы и знаю, только такое ощущение, что... забыл всё что знал.
   - Ну так я тебя поучу. Всегда мечтал. Тут, брат, главное, постоянство и упорство, постоянство намерений, и постоянство присутствия, с деликатностью наравне.
   Я послушно кивал, слабо улыбаясь.
   -Да, только я что-то всё портачу и слов не нахожу... и теперь как-то страшновато мне всё это.... как-то почва из-под ног уходит...
   -Ох!...- Кудряшов возвёл глаза к потолку. - Это всё поскорее надо заесть и запить! Пойдём на кухню.
   Мы направились в Центр Вселенной, то есть в Русскую Кухню.
   - Тебе надо набраться сил перед финальным сражением, - продолжал Кудряшов, деловито заглядывая в холодильник.- А потом - идём в поход за Наташей Тихоновой! Вернее - в поход на Наташу Тихонову! Только надо выбрать верную стратегию!
  Он залил воду и включил электрочайник, сообразил яичницу с сосисками на троих. По кухне поплыл дразнящий аромат. Я почему-то вспомнил сцену из второго "Крестного отца", где Вито Корлеоне советуется с друзьями за обеденным столом.
  - Отлично! - прогумкал Кудряшов с яичницей за обеими щеками. - Это уже человеческий разговор! Ну что, давайте держать совет в Филях!
   - Да, - сказал я. - Давайте проведём Ялтинскую конференцию! Высказывайте своё мнение, господа!
   - " А щто скажет товарищ Жюков"! - голосом Сталина проговорил Кудряшов, поведя в мою сторону вилкой, как Вождь Народов указывал трубкой на того, кому давал слово. - Моё мнение ты уже слышал. Спросим теперь у Великого Оракула! Как нам добиться благосклонности прекрасной Наташи?
   - Благосклонность-то уже есть, - сказал Лёша. - Но ты, как правильно сказано, сам всё портишь. Ты забыл, что значит человеческое отношение к женщине, да и вообще человеческое поведение.
   - Вот! - потряс в воздухе вилкой Кудряшов. - Наконец-то кто-то сказал ему это! Главное- все знают, и молчат!
   Лёша, улыбаясь, продолжил:
   - В твоей попытке сойтись с ней было не меньше высокомерия и самодовольства, чем когда ты её отталкивал. Нужно быть смиреннее. Ты, по сути, прощения пришёл у неё просить, и ждал, что она тут же с радостью примет и в объятия кинется. Настоящая просьба о прощении - без ожидания обязательного прощения. Ты должен на неё снизу вверх смотреть, ведь ты виноват, а не она. По-человечески она выше тебя в данной ситуации, и ты должен с человеческой точки зрения эту ситуацию и рассматривать. Пора забыть все твои схемы, критерии, шаблоны и понять, что нравственные законы и нравственный суд один для всех - красивых и блеклых, умных и глупых, богатых и бедных. Именно это для тебя сейчас жизненно важно, уверяю тебя. Любовь - явление духовное, и вопросы духовного развития в ней первостепенны. Когда любишь - если действительно любишь - надо быть согласным на любую жертву, на любой опыт, на любые резкие перемены. В испытаниях любви нужно быть сильным и благородным. Да, это трудно, но за все действительно дорогое - дорого придётся и заплатить. Женщины ждут от нас жертв в любви, потому что сами, истинно любя, пойдут на них без колебаний. Ты боишься хоть на секунду предстать перед ней уязвимым, однако она пошла на это.
   -Да, ты прав дружище...Нужно меняться, ведь то, что я чувствую, действительно новое для меня. Я многое пережил, но такое я чувствую впервые. Это то, что я считал "скучным"; но оно наполнено гораздо более яркими эмоциями и более глубоким смыслом, чем то, что я переживал раньше. Я презирал её, а теперь не могу без трепета произнести её имя. И я хочу измениться ради неё. Теперь нет дороги назад...хотя мне и страшно, признаю. Но как мне теперь стыдно за то, каким я был раньше! Ещё недавно я себе и представить такого не мог!
   - Что ж, когда наши тщательно продуманные планы обращаются в ничто, мы начинаем видеть жизнь и людей в ином свете. Тебе нужно избавиться от страха открыть свои чувства. В человеческом сердце прежде всего не должно быть страха. Если ты боишься - уже наверно пропал. Это касается и женщин, но у них другие страхи.
   Мы перешли опять в комнату. Я сел в кресло. Лёша на стул у стола, оперевшись локтем на спинку. Кудряшов благодушно, расстегнув верхние пуговицы рубашки, развалился на диване.
   - Главное - я никак не могу всё это объяснить...
   - Любовь исходит из бессознательного и устанавливает власть бессознательного. А разум может стоять и нервно курить в сторонке. Иной находит своё сердце не раньше, чем теряет голову. Индуисты верят что Бог расположен в сердце - не том, которое имеют в виду врачи, а том, о котором говорят влюблённые. Проникнуть в тайную суть жизни можно лишь сердцем. Наташа знает и всегда знала то, что твоей изощрённой логике недоступно. Не отвлечённые мысли, даже если они прекрасны, правят человеком, а жизненные законы, обстоятельства и непосредственные чувства. Поэтому не принципы, а натура нужна для образования и проявления великого характера. Наташа в голове не носит великих идей, и говорить красиво не умеет - но самоотверженно идёт до конца, даже если чувствует, что её ждут лишь муки. И не потому, что "слово такое дала", что это соответствует какому-то романтическому кодексу - а потому что просто не может по-другому. Мы часто думаем, что наши представления о жизни есть мерило всех вещей. А теперь то, что ты презирал, тебя и спасает.
   - Да только заслуживаю ли я... такого счастья?
   - Ну вот, ты начинаешь сомневаться во всём. И где твое холёное равнодушие и самоуверенность?
  - Нервно курят в сторонке, - я встал и прошёлся по комнате, устало потирая лоб. - Я всегда стремился подчинить себе всех, но, ей-богу, не от высокомерия, а от страха. Я сам всех боюсь, и хотел удостовериться, что не буду жертвой. А какой самый верный способ? Сделать жертвами других. Теперь я жалею - не только о Наташе, но и об остальных. Я теперь раскаиваюсь во всём. Мог ли я представить себе такое ещё вчера?
   - Это хорошо - то, что сейчас с тобой происходит. Это даёт надежду на лучшее. Прямое следствие эгоцентризма - одиночество.
   - Но нужен ли я ей в том виде, какой сейчас представляю? Я ничего не могу ей дать, по сути, кроме себя - а я не подарок. Не более чем пустышка с красивой обёрткой. Раньше меня это не беспокоило, а теперь беспокоит. Тогда, в роли донжуана, я не открывал душу, не рисковал ничем. А сейчас я тотально уязвим, и я это не могу контролировать. Я чувствую себя беспомощным, как сборная России по футболу. Да и что между нами общего? Пылкая молодость и ожесточённость, наивность и желчность, вера и безверие. В её душе, я вижу теперь ясно, сокрыты сокровища. Думаю, чем больше её знаешь, тем больше любишь. Со мной наоборот.
   - Значит, вы противоположности и прекрасно дополняете друг друга,- брякнул Кудряшов.
   Лёша улыбнулся.
   - Именно эту внутреннюю "детскую" суть, которую ты боишься открыть, и можно по-настоящему полюбить. Ты же её полюбил за красивую, чистую душу, которую она не побоялась раскрыть, а не по внешним признакам.
   - Да, ты прав...
   - Эх, такие ли истории любви бывают! - вклинился опять Кудряшов. - Вот сейчас в Голливуде экранизируют непревзойдённую романтическую сагу о любви простой школьницы и ходячего зомби из могилы!
  - Какой зомби из могилы? Ты можешь без глупостей? - я повернулся к Лёше. - В общем, что делать?
   - Иди опять, но уже со смирением подлинным и с искренним желанием служить ей. Открой своё сердце и скажи, что любишь её.
   - Открыть своё сердце... - эхом повторил я, и при этих словах моё нутро сжалось от ужаса.
  
   Я шёл короткое расстояние от своего дома до общежития в смутной, но всё возраставшей тревоге. Я боялся самого себя чуть ли не больше, чем её. Я говорил себе, что теперь моя обязанность - сделать её счастливой, поставить её счастье выше своего. Но чем больше я думал об этом, тем больше рос во мне непонятный, неконтролируемый страх.
   И в то же время я с радостным удивлением ощущал и приветствовал в себе новые чувства и надежды, над которыми недавно сам бы посмеялся, тепло вместо привычного сосущего холода. Привычный мир вокруг меня стал другим, полным завораживающей мистичности. Я без всяких колебаний и промедлений хотел жениться на Наташе и хотел, чтобы она стала матерью моего ребёнка. И он был очень важен, этот ребёнок. Вся цель была в нём, его жизнь и его благополучие. И это у меня-то, ещё недавно испытывавшего тошноту при мысли о семейной жизни.
   Именно это тепло, которое я в себе ощущал, и мысль о том, что всё это не просто так, что у этого есть какая-то высшая цель, укрепляли мою решимость сейчас, когда я расклеился, слабел и таял, как снег на солнце.
   Эти чувства были сладостны и блаженны для моей проснувшейся души, но унизительны для моей гордости. Я боялся её, трепетал внутренне перед ней. Я, утверждавший всю жизнь своё превосходство над женщинами. Они и любили меня, кажется, именно за это. А теперь я чувствовал её превосходство надо мною - маленькой хрупкой девочки со слабыми плечиками, которой я, кажется, одной рукой мог сломать хребет.
   Я всегда утверждал свою независимость от женщин. А теперь - одна её улыбка, хорошее отношение, благосклонность, могла вознести меня до небес; её холодность и пренебрежение могли втоптать меня в землю. От неё зависела моя жизнь, моё спасение или падение - только от неё, и нисколько от меня. Это-то и наполняло меня страхом.
  Но я не мог не идти к ней. Всё вокруг несло на себе её отпечаток, напоминало о ней, было ею. Я всё равно уже никуда не мог от неё деться.
   Я зашёл в общагу и попросил охрану вызвать Наташу, но спустилась опять её соседка и сообщила, что Наташа скоро придёт. Голос и взгляд её были уже чуть теплее, что несколько ободрило меня. По крайней мере, там сквозило какое-то сочувствие. Я решил подождать Наташу на крыльце.
   Дул порывистый, пронизывающий ветер, я поёжился и поднял воротник куртки, засунул руки в карманы.
   И начал мерзнуть, дрожа то ли от холода, то ли от волнения, дрожа мелкой дрожью и внешне и внутренне. И уже хотел зайти погреться, продолжая наблюдение из окна, как тут я увидел её.
   Она шла, опустив голову, опять такая же ссутуленная, поникшая, трогательно-беззащитная. В её потемневших глазах я видел глубокую грусть, и это мне нравилось больше, чем гордость. Эта грусть была настолько сильной, что, казалось, старый клён ещё сильнее согнулся под порывом ветра, когда она прошла мимо него. Её лицо казалось мне невозможно красивым, ещё более красивым, так что я едва мог смотреть на него. Я стоял, немея и цепенея, но опять изо всех сил старался выглядеть невозмутимым. "Она увидит, в каком жалком ты теперь состоянии" - мелькнуло в голове, хоть я и прогнал эту мысль. При виде неё у меня ослабли руки, ноги, рассудок, воля. Но я заставил себя встряхнуться, и самообладание, кажется, вновь вернулось ко мне. В ней теперь не было ничего совершенно понятного и простого, всё было загадочно, каждое движение, каждое выражение и каждая черта приобрели особенное значение; в ней теперь была тайна жизни, которую я непременно должен был разгадать, моя судьба зависела от нахождения недостающего звена счастья. И не только потому, что такая тайна всегда есть в женщине для мужчины; была ещё и личная, ей одной присущая тайна, и ключ к ней почему-то был только у меня, у неё так же был ключ к чему-то непознанному мной во мне же самом, в чём было моё спасение. Для меня и для нас обоих.
   Она почувствовала мой взгляд, подняла голову и посмотрела прямо мне в глаза, и тут же опустила взгляд, плечи её поникли ещё больше. Дыхание перехватило, мысли путались. Она подходила всё ближе и как-то обречённо, и сердце моё колотилось всё сильней. "Вот сейчас, сейчас это случится...неужели прямо сейчас я должен буду произнести эти слова, которые не произносил никогда в жизни, которые мне так чужды?". Она взошла по ступенькам на крыльцо и остановившись, несмело посмотрела на меня невыразимо-печально, большими грустными глазами, полными надежды и страха.
   - Здравствуй, - тихо пролепетала она. Голос её прозвучал райским серебряным колокольчиком, покорным и волнующим звуком.
   В эту секунду я понял, что она до сих пор ждёт меня и любит. Я почувствовал свой триумф, я вновь почувствовал власть над нею. Мой взгляд наполнился торжеством, которое я никак не мог скрыть. И то ли от этого, то ли от волнения, от того, что нервы мои были взвинчены, натянуты как струна, того и гляди лопнут, то ли от того, что я всё-таки именно сейчас, в миг моего триумфа, должен был рискнуть всем и произнести эти самые страшные для меня слова, ставящие меня сразу под её власть - я, вместо того, чтобы произнести эти самые слова, или просто улыбнуться в ответ и сказать что-нибудь приветливое - я, глубоко внутри ужасаясь, негодуя на самого себя, и всё-таки не в силах остановиться, посмотрел на неё вновь тем самым высокомерным, надменным и холодным взглядом. Приготовленные слова нежности застряли у меня в горле.
   - Здраствуй! - с прежней пренебрежительной усмешкой бросил я в ответ. Её глаза распахнулись, в них появились боль и ещё более сильный испуг, она поникла и поспешила внутрь. Вот и все. Вот и всё, что произошло. Это было нелепо, неожиданно, абсурдно...и ужасно. И всё же я чувствовал, что именно этим, скорее всего, и должно было кончиться. А я стоял, как дурак, и в голове лихорадочно роились мысли. Что я сказал? Что сделал? Почему? Именно тогда, когда слова любви готовы были сорваться с губ? Вместо того, чтобы загладить прежнюю обиду, я - неожиданно для самого себя! - нанёс новую, ещё более сильную. Я обидел её, но внутренне сам страдал, может быть, не меньше; именно когда я снова посмотрел на неё свысока, внутри меня всё кричало от боли за неё. Но я совершенно себя не контролировал, в меня словно бес вселился, злобный насмешливый черт. А всё потому, что в том, что я должен был сделать, я совершенный новичок. Я должен пойти к ней, догнать... но я не мог заставить себя сдвинуться с места. Она сейчас вряд ли спустится.... Чем больше я говорил себе, что должен во что бы то ни стало немедленно объясниться, тем сильнее меня тянуло обратно, домой. Я напоминал себе алкоголика, который знает, что ему нельзя пить, врачи запретили под страхом смерти - но всё равно пьёт. Так и я сошёл с крыльца и пошёл прочь. Против воли - заметно ослабевшей в последние дни. Да, я размяк, размок - вот что делает с мужчиной любовь! Кто-то сказал, что влюблённый мужчина - жалкое зрелище. Я сам подпишусь под этими словами и всегда был готов подписаться; а уж если влюбляется такой мужчина, как я - это смешно вдвойне. Я оказываюсь ещё и недостоин собственных "высоких чувств". Да, надо всё исправить. Ещё можно исправить...но сейчас я не могу... нет, сейчас я не способен. Она слишком сильно оскорблена, она не выслушает. Завтра ...
   Я брёл домой, не чуя под ногами земли, придавленный и совершенно выбитый из колеи. Перед глазами вновь и вновь прокручивалась эта короткая, но, безусловно, роковая сцена... часто секунды решают нашу судьбу. И знать бы заранее, какие это будут секунды! Но нет, в ключевых вопросах жизни мы вынуждены пробираться наощупь, вслепую, на свой страх и риск. Как по ниточке над пропастью...И разве не казалась она мне именно в эти мгновения моего такого глупого, грубого поведения ещё прекрасней, чем когда-либо? Разве не любил я её ещё сильней именно в эти секунды? Тогда почему мой язык отказался служить мне и произнести то, что я действительно думал и чувствовал?
   Впервые я почувствовал себя ничтожеством после того, как унизил и обидел кого-то.
  Я пришёл домой и с совершенно разбитым и виноватым видом отчитался перед Лёшей.
   - Чёрт возьми! - я сел и устало потёр виски. - Я не знаю что со мной. Я словно схожу с ума! Горбатого всё-таки могила исправит... - я посмотрел на него в отчаянии. - Вместо того чтобы залечить раны, нанесённые мною ранее и всё загладить, я нанес новые...поистине, благими намерениями дорога в ад вымощена.
  - Ты всегда хочешь выйти победителем, быть на высоте положения, а надо было отдать победу ей. Это то, с чем ты раньше не сталкивался и во что тебе трудно поверить. Ты должен буквально стать другим человеком и начать новую жизнь, а это труднее всего. Всё равно что поезд на полном ходу перевести на другой путь.
   - Она ведь уже по-другому готова была меня принять. Я видел это! Она, видимо, уже пожалела, что оттолкнула меня. Ничего, это опять только временное поражение. Завтра пойду и окончательно объяснюсь. Теперь я знаю, точно знаю, как себя вести!
  
  
  
  
  Глава 15.
  
  Опять холода,
  Зима на года,
  И ангелы к югу летят.
  Нам завтра в полёт,
  Тебе - на восход,
  А мне, по всему, - на закат.
  Но я сорвусь с земли,
  Словно пёс с цепи,
  И поднимусь к облакам.
  И обойду облака,
  Моя страна далека,
  Но я найду тебя там.
  О, картонные крылья - это крылья любви.
  
  Машина Времени. Картонные крылья любви
  
  
  
  
   Но строить планы - самое гиблое дело. Два дня Наташа попросту отказывалась спуститься. На третий я со злости сам не пошёл. Опять гордость взыграла. И только четвёртого ноября сумел добиться какого-то успеха...то есть я думал, что это успех. Утром, едва встав и приведя себя в порядок, я поспешил в общежитие. Наташа должна быть ещё там, благо воскресенье. Я вошёл в фойе, полный надежды и новой, окончательной решимости. Сегодня, сейчас всё решится. Я вызвал Наташу, но спустилась опять её соседка. Ага, она значит, опять прислала её парламентёром. Но чистота намерений, кажется, светится у меня в глазах, проглядывает во всём моём облике, и она должна это увидеть, почувствовать...
   - А Наташи нет, - сказала она с ироничной улыбкой и вновь слегка презрительно. - И не будет.
   - То есть...как?
   - Она уехала.
   - Куда?!
   - В свой родной город. Взяла академический отпуск и уехала на год. Она просила ей не звонить и не пытаться найти её.
   - Вот как... - пробормотал я, выслушав это с идиотски-спокойным выражением лица - по крайней мере, мне казалось, что оно невозмутимо. Подруга смерила меня презрительным взглядом, кивнула и ушла.
   Я поплелся к выходу, чувствуя внутри лишь тупое онемение.
   Я вышел, спустился с крыльца в холодный ветер, завывавший мне в лицо, прошёл в прострации полпути; вдруг зачем-то развернулся и пошёл назад. Я просто не мог смириться, не мог принять, не мог поверить, что потерпел окончательное поражение. Я в эту минуту напоминал себе самому скорее призрака, чем живого человека, и даже охранник (смотревший, впрочем, телевизор), не обратил на меня внимание, когда я миновал проходную. С непонятной жаждой сделать непонятно что, с глупой, слепой, безумной надеждой. Всё-таки уговорить соседку дать Наташин номер? А там - звонить, умолять, объяснять... лишком поздно; слишком нелепо и неуместно; но я уже плохо соображал. Кроме того, признания так и рвались наружу, мне казалось, моя жизнь зависела от того, сумею ли я всё-таки высказать Наташе то, что я должен высказать - пусть даже так, впустую. Я должен выпустить это из себя наружу. Она должна услышать эти слова.
   Я поднялся на второй этаж, погружённый в этот вихрь мучительных раздумий. И увидел Кудряшова, стоявшего в растерянности у дверей комнаты, прямо напротив кухни. И чей-то звонкий, резкий и повелительный женский голос орал на него с кухни. Вид у него был растерянный. Глаза округлены от удивления и обиды.
   - Какого хрена ты припёрся! - доносилось с кухни.
   - Слушай, да я просто учебник вернуть Светке... - он указал на дверь комнаты, где жила его однокурсница, как я теперь вспомнил, и протянул в качестве индульгенции и оправдания учебник.
   Я в растерянности подошёл, пожал ему руку, он так же автоматически пожал мою. Я посмотрел на кухню, кто там такой бойкий.
   У плиты, с поварёжкой в руке стояла Саша. В первые секунды я даже не узнал её, на столько не ожидал от неё такого поведения. Лоб её прорезала гневная морщинка, щёки пылали. Она упрямо встряхнула волосами и вновь проорала:
  - Не надо ничего оставлять ей! Иди отсюда! - она пальцем указала ему на выход с этажа.
   Сила её ярости была такой, что даже я испугался на миг. В то же время я не мог не отметить, как шло ей это состояние. Вместо скромной, застенчивой мышки я увидел разъярённую, гордую амазонку. Увидев меня, она смутилась, умолкла и повернулась к плите, продолжая помешивать поварёжкой в кастрюле.
   - Ну чё, заноси учебник, и пойдём... - шокировано пробормотал я. Он кивнул. У нас обоих были глаза по пять советских копеек.
   Несколько секунд спустя он вышел. Саша вытерла руки полотенцем, убавила газ и направилась мимо меня, растерянно застывшего посреди коридора, в комнату. Она шла с достоинством, но всё же явно смущаясь меня и опустив взгляд. Сквозь ещё не остывший гнев зрелой женщины вновь, и может даже сильнее, проскользнуло что-то детское, беззащитное, доверчивое. Она была на голову ниже меня.
   Они почти столкнулись с Кудряшовым как раз в дверях комнаты. Кудряшов испуганно, как чёрт от ладана, отшатнулся и пропустил её. Она даже не посмотрела на него.
   - Ну чё, пошли... - потянул он меня за плечо.
   - Ну так что случилось-то? - спросил я, когда мы вышли на лестницу. - Чего она на тебя так взъелась?
   - Да из-за фигни!
   - У тебя всё из-за фигни.
   - Ага! Короче... ты её видел? Королева! Ну лакомый же кусочек!
  - Не спорю.
   - Я короче, по пьяному делу к ней приставал... ну не удержался. Дурак! Сам ругаю себя нещадно! Жалко, ей забыл сказать. Хватал её... ну так она и создана для того, чтобы её хватать...есть что-то в ней такое...
   - Действительно...
   - И она, конечно, не уступила и обозлилась на меня с тех пор... Ты понимаешь, она немного странная. Красивая, но ни с кем не гуляет. И отказывает, хотя к ней часто подкатывают. Гордая, замкнутая, честь блюдёт жёстко. На вечеринки особо не ходит. И что-то, знаешь ли, с ней не так.
   - Просто не пристал пока тот, кому она хотела бы пойти навстречу.
   - Может быть... но пока - всем от ворот поворот. И слишком уж замкнутая. В чем причина, хотелось бы узнать?
   Я вновь вызвал в памяти её образ: гордая грудь, гордая осанка, гордый взгляд, гордая походка, что-то неукротимое в нраве, презрение во взгляде, и в то же время что-то наивное, какая-то неуверенность, инфантильность...
   - В общем, тигрица! Всё, бросаю флиртовать! Только серьёзные отношения! Только хардкор! Женюсь на своей зазнобе, по дому будут бегать пострелята...
   - Вон как заговорил.
   - Я становлюсь ответственнее и серьёзнее. Я сегодня два раза вернулся проверить, не оставил ли я утюг включённым. Хотя я никогда не глажу и даже не знаю, как его включать.
   - Это называется "невротизация".
   - Ты называешь это "невротизация". Я называю это "взросление".
   - Это одно и то же.
   - Ну ладно, давай.... Я зайду к тебе.
   Мы пожали руки и разошлись в разные стороны. Отъезд Наташи вновь навалился на меня. За пару десятков шагов, что я прошёл, я успел впасть в беспросветное отчаяние, которое, пока я дошёл до дома, сменилось яростью и жаждой реванша - непонятно, правда, какого реванша, что и у кого я мог отыграть.
   Я ввалился в квартиру в самом злобном состоянии. Алёша сразу всё понял по тому, как я хлопнул дверью, и по выражению моего лица.
   - Что-то она не рвалась уезжать, пока я пренебрегал ею! - скрипел я зубами, мечась из угла в угол по комнате. - Да как она, черт возьми, посмела уехать?! Что ж, пусть! Скатертью дорожка, попутный ветер в спину! Нас, пожалуй, ничего и не связывает, кроме череды взаимных глупостей!
   - А тебе разве не плохо от этого?
   Я расхохотался.
   - Разве ты не знаешь, что мужчина не может проиграть? Что он даже поражения оборачивает себе на пользу? Если он мужчина, конечно. Ничего, несколько месяцев - и всё забудется! А незаменимых нет!
   Я метался по комнате, как раненный зверь, право слово.
   - Она уехала? Прекрасно! Просто отлично! По крайней мере, это теперь развязывает мне руки здесь! Я через такое прошёл, что ей и не снилось! Как она может сломить меня? Она думает, что вредит мне, но на самом деле повредит только самой себе! А я стану только сильнее! - я сел, раздувая ноздри. - Чёрт....ещё день - и я исправил бы, загладил...Вот так всегда в жизни - всё, чего хочешь слишком сильно, ускользает... У неё же невроз будет! И у меня. С другой стороны - кто сказал, что его не должно быть? Кругом ходят одни невротики.
   - Нельзя получить от жизни всё, что хочешь.
   - Да, это я Ей сказал! Как же это всё смешно и нелепо и как я смешон! Я проигрываю из-за того, из-за чего раньше выигрывал! Я готов был бороться с обстоятельствами, с возможным соперником, а оказалось, что я и есть главный свой враг, главное препятствие! Я просто не в состоянии...Бедная, бедная девочка! - я закрыл лицо руками. - Я полюбил её за то, что её душа жива, тогда как моя давно мертва. Я полюбил её за то, что она чистый наивный ребёнок. А теперь я потерял этого чистого наивного ребёнка, и весь мир, может быть, потерял его. Она теперь никому не откроет своё сердце. Я ранил чистую душу, растоптал в ней любовь. Это всё равно что убийство, истинное преступление. Что бы я теперь ни сделал, это тяжким грузом ляжет на меня. Раньше я этого не понимал, теперь я это знаю. Теперь мне многое видно ясно, будто шоры спали с глаз. Это Её заслуга. Во мне мало осталось хорошего, но всё, что осталось, было обращено к ней. Я чувствую себя так, будто я причинил боль самому себе. Я так и не обнял её так, как хотел - бережно и крепко. Вот смех - я думал, что дело в нашем неравенстве. Так и есть, но только не она меня недостойна, а я её. Я её презирал, а презрения достоин я.
   Я вскочил:
   - Я должен ехать за ней, всё объяснить!
   - Не советую. Сейчас не время. Если она твоя Судьба, вы ещё встретитесь. А нет - к лучшему. Но сейчас ты не готов. И она тоже.
   Я искал возражения, но тут раздался звонок в дверь.
   - Это Кудряшов, открой.
   Лёша пошёл открывать. В комнату жизнерадостно ввалился уже оправившийся от недавнего происшествия (и вероятно, уже забывший его) Кудряшов.
  - Я же сказал, что ещё забегу к тебе! Ну что, Сухово-Кобылинский, как дела? Сам-то как? Огурцом? - он увидел моё выражение лица. - Ну, что ещё стряслось в королевстве Датском? Всё настолько хреново?
   - Да нет... - сказал Лёша. - Всё не так плохо...
   Я кивнул.
  - Да. Всё не так плохо. Всё гораздо хуже.
   - Выкладывай!
   Я выложил.
   Кудряшов вздохнул.
   - Цирк уехал, клоуны остались. Ну ладно, хватит лить крокодиловы слёзы! Ничего! Баба с возу, кобыле легче!
   - Это я кобыла?
   - Ты, кто ж ещё!
   - Да иди ты...
   - Ах, сударь, извините, что оскорбил ваши нежные чувства! Знаешь, не ты один на земле страдаешь. У меня, например, пятка содрана! И самые великие на Земле страдали. Тебе- то почему не страдать? Не стоит впадать в отчаяние! Умереть всегда успеем. Пожить бы успеть.
   - Спасибо, мне уже легче.
   - А ты не ёрничай! Тебе бы язычок прикусить немного с этого дня. Ты говоришь с Лёшей, как опытный и зрелый с ребёночком, но кое-в-чем - по правде говоря, во многом - ты вовсе не взрослый, а безответственный, ленивый и инфантильный, он гораздо серьёзнее относится к людям и к жизни.
   - Понимаю... но я хотел измениться.
  - Чудес не бывает, - сказал Лёша. - Кроме тех, к которым идёшь через труд и терпение. Не может эгоист и подлец в одночасье стать ангелом. "Вдруг" измениться нельзя.
  - А почему сразу нельзя?
   - Да вот так... если ты долго продержал птицу в клетке, и вдруг выпустишь её, что она сделает? Вернётся обратно в клетку! Человек, попавший на войну, отчаянно хочет домой, но если он побудет там какое-то время и привыкнет - то, даже вернувшись домой, он будет жаждать вернуться назад, в ад и хаос войны. А если человек привык жить в грязи, он не выдержит чистоты и вернётся в грязь. Но вообще, странно всё это... Ты, мне кажется, больше в свои новые "удивительные" чувства был влюблён, чем в Наташу. Ты любишь только себя и всё, что касается тебя. Любовь "индивидуалиста" эгоистична, лишена человечности. Она даже не заслуживает этого высокого названия, посмею сказать.
   Он достал с полки старую толстую книгу с тёмно-жёлтыми жухлыми страницами, пролистал.
   - Вот тебе из Белинского, по поводу столь любимого тобой Печорина: "Если бы Лермонтов написал-таки жизнеописание Печорина, то представил бы его не таким, каким мы его знаем, а обновившимся. Искупление будет совершено через одну из тех женщин, существованию которых Печорин так упрямо не хотел верить, обосновываясь не на своём внутреннем созерцании, а на бедных опытах своей жизни...так сделал и Пушкин с своим Онегиным: отвергнутая им женщина воскресила его из смертного усыпления для прекрасной жизни, но не для того чтобы дать ему счастье, а для того, чтобы наказать его за неверие в таинство жизни и в достоинство женщины", - он закрыл книгу. - А Любовь. друг мой, это действительно таинство. - он взял другую книгу, - Критическая статья теперь о Достоевском...где это...а, вот:: " В героях Достоевского происходит борьба противоборствующих сил. Став по ту сторону Добра и Зла, герой обретает сатанинскую силу, но гибнет в тот момент, когда что-то наивное и естественное овладевает душой и надламывает её. Отсюда и любовь, ломающая решимость человека стать злодеем".
  Он захлопнул книгу и поставил на место, сочувственно-снисходительно посмотрел на меня. Повисла тягостная тишина. Я вздохнул:
   - Что ж, всё так... я желаю ей счастья. С другим, если не со мной. Сейчас я говорю искренне, хотя завтра, возможно, отрекусь от своих слов.
   - Мудро, друг мой, - кивнул с ухмылкой Кудряшов, а Лёша улыбнулся. Кудряшов продолжал:
   - Что ж, ничего не попишешь...Надо жить, как бы тяжело ни было...А всё, что ни делается, к лучшему... Главное, ребята, сердцем не стареть. Главное, ребята, песенку допеть...
   Остаток вечера, в основном благодаря Кудряшову и его бесконечным анекдотцам и "историям из жизни", которыми он начинен, как колбаса ливером, прошёл в более мажорной тональности, и мне стало легче. Вроде бы.
   На следующий день я проснулся с ощущением дыры в сердце. Я весь превратился в огромную пылающую рану, и весь мир, всё вокруг саднило и кровоточило. Грыз я себя нещадно. Я не ел, не пил, мне ничего не хотелось. Я валялся в постели, иногда впадая в забытье и мечась в бреду. Так прошло три дня, Лёша безуспешно предлагал мне еду, я только накрывался одеялом с головой. Мне становилось всё хуже, я падал всё глубже в черную бездну, утопал в вязком склизком болоте. Душевные и физические силы покинули меня. И когда на четвёртый день Кудряшов и Лёша в тревоге сидели и смотрели на меня, я вновь вспомнил о Наташе, о том, что могло быть и что загублено мною, и расплакался - впервые за последние пять лет. Грудь моя содрогалась, я словно ребёнок, обливал подушку слезами, и не чувствовал облегчения, так как знал, что не имею права плакать, слёзы мои были поистине крокодиловы.
   - Ну вот, разнюнился... - в растерянности пробормотал Кудряшов, встав около кровати и не зная что делать.
   - Оставим его, - Лёша поднялся. - Пусть человек плачет хотя бы от жалости к себе, ведь именно слёзы делают нас людьми. Может быть, Бог любит нас больше всего, когда мы плачем.
   Они ушли в кухню, потом вернулись. Я совсем забредил, приподнимаясь на локтях и бормоча, отчаянно-воспалёнными глазами смотря на них или куда-то в пустоту перед собой:
   - Знаешь... я... всегда в душе знал, что Наташа выше меня; я потому и обидел её, что она выше меня... мне кажется, и Христа толпа требовала распять потому, что знали, что он лучше их... я раньше много говорил и делал плохого, я понимаю...я теперь не стану делать зла и никого не стану судить...я и Олю не могу так теперь судить, как раньше...
   Я лепетал как ребёнок. Лёша с просветлённой улыбкой смотрел на меня.
   - Ты извини, но я просто радуюсь, на тебя глядя. Ведь благословенно это твоё нынешнее страдание.
   - Что же в нём благословенного?
   - Им ты очищаешься. И все кто страдают на этой Земле, покупают себе будущее райское блаженство.
   - Дороговато стоит,- я через силу выдавил улыбку.
   - Мы сами всё так устроили, что приходится страдать. Потому что отошли от законов Божьих. Надо вернуться, но уже по своей воле. И тогда наступит Рай на Земле.
   - Удобная космогония. Хотелось бы верить.
  
  
  
  
  Глава 16.
  
  Умная у тебя голова, да дураку досталась.
  
  Михаил Шолохов.
  
  
   Прошло несколько дней, я отчасти оправился. Могло стать только хуже или лучше, два варианта. Мне стало лучше. Мой день рождения справили в узком кругу: Я, Лёша, Кудряшов и Маша. Было достаточно весело. А что? На поминках уже через пару часов после опускания гроба достаточно весело, и даже более чем достаточно. И все уже как бы забывают, по какому поводу собрались.
   Я набрался сил и стал выходить на улицу. По крайней мере, в магазин. Почти у каждой девушки было Её лицо, и сердце начинало бешено колотиться. Меня всё-таки тянуло поехать вслед за ней, но я сейчас слишком боялся, был слишком слаб, чтобы сделать это; и что-то мне подсказывало, удерживало изнутри, что не надо мне сейчас видеться с ней. Часами лежал в кровати, терзаясь сожалениями. Иногда читал или смотрел телевизор, чтобы отвлечься, чтобы забыться.
   15 ноября я пошёл гулять по институтскому парку. На пустынных аллеях никого почти не было, кроме мамаши с коляской. Было довольно тепло для этого времени года. Листья облетели. Деревья стояли голые.
   Проходя мимо крыльца Нового Корпуса, я увидел деловито куривших у урны Катю и Семачёва. Они заметили меня, посмотрели саркастически. Катя, высокомерно сощурившись, выпустила струйку дыма. Семачёв шепнул ей что-то на ушко, она кивнула, они заговорщицки, сдавленно захихикали.
   - Эй! - крикнула с крыльца Катя. - Дружка-то своего видел? Лёшеньку-то?
   Я застыл.
   - А что? - сердце тревожно сжалось.
   - Да он тут сегодня, знаешь. ТАКОЕ отчебучил...в общем, иди, сам спроси... Или с Кудрей поговори, он знает!
   Сжав зубы, я поспешил по внешней аллее к Парковому проезду... Мне вслед донёсся их злорадный смех.
   Я решил зайти к Кудряшову. Столкнулся с ним чуть ли не лбом в дверях общаги. Лицо у него было озабоченное и встревоженное.
   - А я к тебе как раз собирался! - он выпихнул меня наружу. Мы встали на крыльце, на том самом месте, где я две недели назад одним взглядом и словом, не подозревая, что так может случиться, разрушил свою надежду на новую счастливую жизнь.
   - Слушай, ты не представляешь, ну не представляешь, что случилось! Лёха признался в любви Лизке!
   - То есть...как?
   - Да вот так! Очень просто! Подошёл с букетом роз и признался!
   - Ну что ж, - опешил я. - Хорошо...
   В последние дни я ни о чем его не спрашивал и даже забыл о его намечавшейся симпатии к Лизе - то есть мне казалось, что она только намечается. И теперь лихорадочно пытался собраться с мыслями и припомнить, что это за ситуация и как она могла сложиться у меня под носом. Развиться до такой степени, что...дошло до такого.
  Кудряшов мрачно кивнул:
   - Ничего хорошего. Она его отшила.
   У меня кровь внутри свернулась.
  - Он, короче, поджидал её после занятий. Подошёл, достал из пакета букет цветов, признался. В общем-то, очень трогательно. Она сказала, у неё есть парень, и что у них ничего не может быть. Он стоял как поленом ушибленный. Он не ждал отказа. Не скажу, что на него было жалко смотреть, но на него было больно смотреть. Он зачем-то предложил её проводить, она отказалась.
  - Кто это видел? Это, я так понимаю, на глазах у всех происходило?
   - Да там полгруппы нашей было, как назло! Я, Катя с Семачёвым, Саша, ещё кое-кто...
   - Над ним смеялись?
   - Было несколько смешков, но в основном гробовая тишина. Сама Лиза, да и Саша, и другие её подруги, не смеялись. Но когда Лиза ушла, над ним стали смеяться. Окружили, стали хлопать по плечу. Типа: "Да ладно, не переживай, с кем не бывает!" - но парни издевательски перемигивались у него за спиной. Это звучало насмешкой, да и было насмешкой, собственно. Он ушёл оттуда на плетущихся ногах.
   - Понятно...
   - Да, брат, в век, когда парень средь бела дня говорит девушке: "Пойдём займёмся оральным сексом", и она без палева говорит: "Пойдём", такой поступок вряд ли сойдёт за ультрамодную фишку.
   - Согласен.
   - Не ожидал я от него таких...кренделей ...
   - Я тоже...ну ладно... бывай...
   Домой я вернулся под вечер. Лёша сидел у стола удручённый, всё ещё в одежде, уныло глядя в окно. На столе перед ним лежал не принятый Лизой букет.
   - Ну что, брат? - я сел рядом и улыбнулся ему ободряюще, вернее, попытался. - Я всё знаю. Как тебя угораздило?
   Он пожал плечами и с глубоким отчаянием посмотрел на меня.
  - Не знаю...мне казалось, я должен это сделать, словно это было что-то неизбежное...ноги сами понесли...
   - Понятно...да-а, брат...как хорошо без ума влюбиться... а влюбиться с умом ещё лучше.
  - Но ведь она сама подавала знаки... она сама как-то подсела в столовой, улыбнулась мне и завела разговор...я в эту улыбку и влюбился... и какие разговоры она вела! Она много читает... Керуака... каких-то новых поэтов...она так рассуждала...
   - И каково тебе было?
   - Страшновато, но когда я подошёл, страх пропал. Остался только кайф от того, что я стою рядом, вижу её так близко, разговариваю с ней...
   - Мда-с...значит, она читала Керуака...
   Он тяжко вздохнул. Я прокашлялся и продолжил:
   - Я мало видел таких двуличных баб как эта Лиза. Говорил же я тебе: не будь искренним, будь лицемерным и порочным, как все вокруг! Улыбайся, делай хорошую мину, а сам будь себе на уме и твори тайком что хочешь!
   - Не говори так о ней...она ангел...просто я её недостоин...
   Он сделал нечто невообразимое - оторвал лепесток от розы и начал его жевать!
   -Что ты делаешь, чёрт возьми?!
   - Это лепесток, к которому прикоснулась её рука, когда она отпихнула от себя букет.
   - Не сходи с ума! Хотя, конечно, ты уже сошёл с ума, говорить без толку. И вот ведь как, втихомолку, тайком в тебе всё это зрело, и не говорил мне ничего! Я бы тебе отсоветовал совать голову под гильотину! А теперь подумай, как ты явишься в универ завтра!
   - И думать не хочется!
   - Хорошо ещё, она не с твоего факультета!
   Я вспомнил её выражение сонной скуки в глазах, отсутствие живого блеска, который должен быть у 17-летней. Равнодушное, застывшее, как у куклы, лицо... Что это за усталость от жизни в расцвете лет? А если блеск появлялся, он мне что-то не нравился. Но иногда она была так мила, очаровательна, трогательна, беззащитна, что я не узнавал её. Не первая ли это стратегия женщины - притвориться овечкой, тогда как на самом деле она ничто иное как хищное растение?
   - Да, я тут походил, поспрашивал кого надо...и выяснил всё про твою принцессу. Её парень - подонок. Он бьёт её, иногда привязывает к стулу. У него несколько таких жертв, с которыми он забавляется. Они же все, все, в том числе и твоя Лиза - хранят ему верность. И сейчас твой ангелок, твоя фея с хрустальными крылышками, стоит перед ним на четвереньках или берёт от него в рот.
   Он сморщился, как от касторки.
   - А ты как думал? Это жизнь. Так это всё и происходит. А что? Нормально!
   Он застыл, поражённый:
   - Невероятно...такая изящная, ухоженная, культурная, воспитанная, хрупкая! Вежливая... и с таким грубым животным, в таких отношениях...Уму непостижимо!
   - Есть много, друг Горацио, что нашей философии не снилось. Случается много такого в жизни, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
   - Выходит, это было что-то вроде шутки...
   - Так оно и было. Мне доложили: она попросту поспорила с Катенькой, что сумеет тебя заарканить. Так, чисто поржать...Типа: "Дай-ка я этого лоха облапошу!". Потому и про Керуака вворачивала - знала, что на тебя подействует.
   Он сел на диван и закрыл лицо руками. Я сел рядом. Похлопал его по спине.
  - Что ж, пришло теперь мне время тебя утешать и подбадривать. Да не кисни ты! Если киснуть, лучше не станет. Хотя и хуже уже не станет...Что тут можно сказать? Ты влюбился, когда она просто улыбнулась - наверное, потому, что не часто тебе такие красивые девушки улыбались. Да и вообще трудно в неё не влюбиться - было бы желание. Она тебя обманула. Это больно и обидно. Но такое всегда происходило и со всеми происходит.
  - Да, но эти все стояли и смеялись! Эти победители! Благополучные! У них всё хорошо, у меня всё плохо, неужели нужно затаптывать меня? За что они так со мной? Почему? Издеваются, смеются, унижают! Почему бьют в самое больное место? Почему эти победители такие черствые и жестокие?
   - А ты ещё не понял? Они потому и победители, что они черствые и жестокие...Если хочешь побеждать, надо стать таким же... - я осёкся. - Что ж, не стоит искать внимания девушки, какой бы красивой она ни была, если она бессердечна. Если она тебя не может оценить, и говорит о тебе в таком стиле, то она тебя недостойна, а не ты её!
   - Она не бессердечна. Просто она меня не любит.
   - Как знаешь... - я устало вздохнул.
   Он встал, утирая слёзы со щёк, и прошёлся по комнате.
   - Теперь я ещё лучше понимаю, как жесток мир. И что мои мелкие страдания? Если думать о человеческом страдании, даже не о том, сколько людей перестрадало за века, а тех, кто прям сейчас страдает, в эту минуту, то человеческое сердце не выдержит. Перед тобой откроется бездна, тебя накроет волна ужаса...Я не могу вернуть зрение слепому - как я могу после этого жаловаться? И как я после этого могу думать, что вообще что-то могу? Гордиться этим? С другой стороны, я-то сам родился зрячим, как я могу быть недовольным своей жизнью?
   Вечер окончился в тягостном, грустном молчании. Несколько дней он ходил как в воду опущенный. Над ним подшучивали, перешёптывались за спиной, тыкали пальцем.
  Вскоре после очередной прогулки я вернулся и увидел его у окна, наблюдавшим, как на землю ложатся первые хлопья снега. Он обернулся и печально улыбнулся.
   - Ну как ты?
  - Я в порядке, - он попытался улыбнуться веселее. - Стараюсь смириться и поскорее забыть об этом. Что же ещё остаётся?
   Скоро снег покрыл землю полностью, мир за окном затянула белая пелена. Было двадцатое ноября. Зима вступила в свои права.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Часть 3.
  
  Февраль - март 2011.
  
  
  Кто взглянул на красоту однажды,
  Предан смерти тайно и всецело,
  Будет изнывать от вечной жажды,
  Но страшиться смертного удела -
  Кто взглянул на красоту однажды.
  Боль любви в нём будет вечно длиться,
  Ибо лишь глупца надежда манит,
  Что желанье это утолится.
  Тот, кто красоты стрелою ранен -
  Боль любви в нём будет вечно длиться -
  Как родник по капле иссякает,
  Пьёт отраву в дуновенье каждом,
  Смерть из каждого цветка вдыхает.
  Кто взглянул на красоту однажды,
  Он, как ключ, по капле иссякает.
  
  Август фон Платен
  
  
  
  Глава 17.
  
  Удары сыпались на меня со всех сторон, пока я не обнаружил, что откован в клинок.
  
  Михаил Веллер
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Как предшествующее лето было аномально жарким и засушливым, так и зима оказалась аномально морозной и снежной. С 25 ноября больше двух месяцев, почти не переставая сыпал и сыпал снег; намело такие сугробы, что из окна ничего не было видно, деревья согнулись под шапками снега. На улице было холодно и тоскливо, как и у меня в душе. Природа впала в спячку, я впал в оцепенение. После Рождества нашли-таки в квартире труп очередной жертвы. В конце января снег шёл четыре дня без перерыва, так что весь город утонул в снегу. Это было рекордное количество осадков, в четыре раза превысившее норму. Мэр дал снегоочистителям указание очистить город за сутки, но справились только за неделю. Машины не могли никуда проехать, пешеходам тем более было не пройти. Да идти никуда и не хотелось.
   К началу февраля город расчистили, сугробы разгребли и вывезли. Можно уже было что-то разглядеть из окна - дома напротив и кусочек неба над ними. Я решил выйти, вобрать в грудь свежего воздуха. В магазин через дорогу, купить сигарет и кое-чего из еды.
   Еще не ударили февральские морозы, но и дикий снегопад уже закончился. На какое-то время установилась даже плюсовая температура, один-два градуса выше ноля, повеяло близостью весны. Кругом ни души, удивительно тихо, как бывает только зимой после нескольких дней бурного снегопада. Я чувствовал себя заново рождённым, идя со двора по узкой вытоптанной тропинке между высоченными сугробами, выдыхая облачка пара. Говорят, мужчинам достаточно трёх месяцев, чтобы оправиться от любовной неудачи, а женщине - полтора года; но видимо, всё же недооценили мужчин... Я уже месяц чувствовал себя вполне сносно.
   Когда я вернулся, Лёша задумчиво стоял у окна, как два с половиной месяца назад.
   - Ты бы тоже шёл прогулялся, - сказал я.
   Он обернулся с улыбкой:
   - Да, наверное...
   Я сел на диван.
   - Ну как, Ты уже отошёл от всей этой истории?
   - Конечно! Нельзя же горевать всё время. И если я сейчас окажусь с Лизой в одной компании, я смогу нормально с ней общаться, будто ничего не произошло.
   - Ты ненавидишь всех тех, кто доставал тебя целый месяц?
   - Нет...я не могу их ненавидеть. Просто жаль, что люди могут быть такими.
   - Они ещё и не такими могут быть...Тебе сейчас, после этого обмана, трудно доверять кому-то? Девушкам в особенности?
   Он опустил голову, тяжело вздохнул, когда он вновь посмотрел на меня, в его глазах была боль:
  - Да, первая реакция - закрыться. Но это неправильно. Выход в том, чтобы оставаться таким же открытым.
   - Это довольно страшно.
   - Конечно. Но ничего не стоит бояться. Даже смерти. Смерти на самом деле нет, есть лишь перерождение. Новое рождение. Нет конца, есть лишь новое начало. И муки, которые мы испытываем перед смертью - родовые муки.
   - Я вижу, ты не теряешь своего философского состояния духа.
  - Нет, не спорю, это всё тяжело...нельзя быть вечно одиноким. Иногда мне кажется, что я больше не выдержу.
   Он вновь отвернулся к окну.
   Что касается меня, то весь декабрь я мучительно и напряжённо анализировал и прокручивал в голове всё произошедшее со мной. Почему я так глупо споткнулся о какую-то мелочь, да ещё и непредвиденную? Плевать, что она непредвиденная - я должен был её предвидеть. И почему действовал столь нерешительно, столь трусливо? При том, что обстоятельства благоприятствовали - она жила совсем рядом, там, куда у меня был доступ при помощи Кудряшова, изначально имела чувства ко мне при отсутствии конкурентов. И это не холодная гордячка, которую необходимо осаждать месяцами, самым активным образом, с риском ещё и потерпеть неудачу. В конце концов, я пришёл к заключению, что подвела меня именно самонадеянность и видимая легкость задачи. Мне стало постепенно казаться, что этот нелепый случай, вся эта нелепая история специально подстроена Судьбой, чтобы проучить меня, а вместе мы и не должны быть. Наташа ведь всё-таки отчасти увидела в моих глазах признаки любви ко мне, и получила возможность оттолкнуть меня - тем самым я частично был унижен и повержен, а она отомстила своё самолюбие, чутка отыгралась.
   Ну и всё на этом, ядовито и злобно думал я, скрипя зубами и скрепя сердце, мы теперь типа квиты, можно забыть обо всё этом. И даже тот образ Наташи, с ребёнком на руках, и то упоительное, самозабвенное умиление, которое у меня вызвал этот образ, я вспоминал с досадой и стыдом - мне теперь не верилось, что я мог дойти чуть ли не до слёз от столь ванильно-пасторальной, детски-наивной фантазии. Я понемногу успокоился и даже стал как будто ещё крепче и невозмутимей. По крайней мере, я так чувствовал. В этом свойство моего характера - после падений я с удвоенной силой готов отстаивать своё самодостоинство, а выводы, сделанные из поражений, делают меня ещё осторожнее, хитрее и предприимчивее.
  Я включил радио, на канале Ретро FM зазвучала "Is This Love", я с раздражением вырвал шнур из розетки.
   -Знаешь, - сказал я Лёше. - Я говорил, что любовь к Наташе возникла во мне против воли. Это как рак. Он тоже возникает незаметно для нас, против воли. Или безумие. Почему оно возникает и как - это уже вопрос отдельный.
   Пару дней спустя я зашёл к Кудряшову, в его комнату на третьем этаже, и после посиделки втроем с Машей вызвался вымыть посуду. Маша часто варила отменный борщ, и мне стало совестно, что она сама при этом всегда моет после нас тарелки. Я уже собрался уходить с кухни с тарелками в руках, как открылась дверь комнаты, что прямо напротив кухни. Оттуда донёсся девичий смех и гремевшая из колонок песня "Где ты?". В кухню, тоже с посудой, вошла Саша. Эти иссиня-чёрные волосы. Эти тёмные глаза с длинными ресницами, эта матовая нежная кожа, этот гордый взгляд, гордая осанка... Она показалась мне прекрасной и таинственной языческой колдуньей. От этого, а также от неожиданности, (я, по своему обыкновению, уже забыл о её существовании) я выронил тарелки. Они попадали на пол с лязгом и дребезгом.
   Она тоже застыла в испуге, смотря на меня расширившимися от страха и удивления глазами.
   Тарелки упали на линолеум и не разбились. Я молча подобрал их, сполоснул и повернулся к ней. Она стояла у противоположного стола и ждала, когда освободится раковина. Поймав мой прямой взгляд, она опустила глаза. Собрав вымытые тарелки, я направился к проходу, вбирая носом не успевший развеяться одурманивающий цветочный аромат её духов. Остаток вечера я вполуха слушал шутки-прибаутки Кудряшова, подколки и властные окрики Маши, а сам вспоминал, как Саша накричала на него, а передо мной опускала глаза. И как же она прекрасна! Я давно уже не встречал девушек такого типа (а часто их встречать невозможно), но при первой встрече я совершенно не разглядел в ней это. Гордость, дерзость, темперамент и вместе с тем - гиперчувствительность, ранимость. А что она тут делала? Видимо, у неё и здесь какие-то подруги, с которыми они тоже устроили посиделки.
   Когда я вернулся, Лёша читал, уперев голову в ладонь, при свете настольной лампы
   - Хорошо посидел?
   - Да, нормально...
   Я повалился на диван, раскинув руки на спинке и вытянув ноги в носках.
   - Слушай, ты знаешь что-нибудь об этой...Саше?
   Он вскинул на меня удивлённые глаза.
   - О Саше? Медведевой?
   - Ну да, с которой мы в баре тогда сидели.
   - Я знаю о ней очень мало. Она же с факультета Славы. Тебе лучше его спросить.
   Я поморщился.
   - Его я как раз спрашивать не собираюсь. Потому что то, о чём я говорю с ним, завтра предмет обсуждения всех вокруг. Как говорится, что знает Кудряшов, знает и свинья. А я не хочу пока, до определённого времени, чтобы мой интерес к ней был известен широкой публике.
   - Я вижу, у тебя назревает новая блажь. Зачем тебе знать о ней что-то?
   - Она меня очень интересует. Я даже могу сказать, она мне очень нравится... Чёрт, чем больше я о ней думаю, тем больше она завладевает моими мыслями...
   - Это же закономерно... ты не думай - и не будет завладевать... ты что, уже готов к новым потрясениям?
   - Я вполне оправился, - сказал я с язвительной улыбкой. Его вопрос пробудил во мне мстительную злобу на Наташу. - Не десять лет же теперь сидеть в монастыре! Толку мало.
   - Ты уже забыл Наташу?
   - Её жизнь лучше не станет, если я буду месяцами сидеть и по ней поминки справлять. Знаешь, Ромео полюбил Джульетту, потому что отчаялся добиться Розалины. Вот и я... и кто вогнал меня в отчаяние?! Кто?! Всего лишь... - я осёкся и махнул рукой. - Что было, то прошло. Я теперь свободен, зачем время терять? Я полностью оправился и чувствую себя даже сильнее, чем прежде.
  - Не стал бы я на твоём месте сейчас... впрочем, я, может, по себе сужу...Ну что сказать про Сашу? Я же с ней пару раз только пересекался в компаниях... она достаточно таинственная, немного замкнутая, по крайней мере, в ней есть то, что окружающие, даже друзья, не замечают. Она очень гордая, мрачная и в то же время полна печали. У неё всегда такие печальные глаза... Но этого никто не видит! Удивительно, насколько люди невнимательны друг к другу - отсюда понятно, почему между ними происходит всё так, как происходит. Мне кажется, в прошлом с ней случилось что-то очень неприятное...Она немного сторонится новых знакомств и не принимает приглашения на свидания. С ней играть опасно, тяжело будет...одержать над ней победу.
   - Ничего, мне это даже нравится. От неё я приму с наслаждением и ненависть, и муки, и удары. Уж я по крайней мере попробую, она стоит того, чтобы бороться. Она напоминает мне ту, о которой я когда-то обещал тебе рассказать... Ту, которую я любил когда-то...
   - Да-да, расскажи, мне хочется это знать...
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 18.
  
  Мужчины подобны вину. Сначала они - гроздья винограда, и это исключительно забота женщин - выжать из них сок, выдержать их в темноте, и только после этого они годятся для того, чтобы с ними можно было сесть к столу и поужинать.
  
  Женская мудрость
  
  
  
   - До семнадцати лет, когда я жил ещё в своём родном городке, я был непохожим на себя сейчас. Я был скромным, молчаливым, застенчивым и мягкосердечным юношей, читавшим книги и переполненным романтическими мечтами. Я хотел быть добрым со всеми, и чтобы все были добры ко мне. Разве это так сложно? И разве это не ко всеобщему благу? Я не понимал, как другие люди могут хотеть обратного. Как плохо я тогда знал людей и мир! Я мечтал об "идеальной любви", о том, как я встречу прекрасную, чистую девушку, полюблю её, и она полюбит меня, я буду заботиться о ней... но потом оказалось, что это никому не нужно... и каждый раз, когда я пытался кому-то открыть свою душу, оказывалось, что это никому не нужно. Все хотят просто расслабиться и развлечься...и это понятно, но разве это действительно всё, что нам нужно? Моя мечтательность, мой тогдашний характер, не очень привлекали девушек, и особенно они не нравились самым ярким, энергичным и красивым девушкам, именно тем, с которыми я и хотел быть. В результате в 17 лет, когда я перебрался в Новгород, чтобы попробовать жить самостоятельно - по сути, просто сбежал от давящего влияния матери, из города, в котором не было никаких перспектив и в котором я был несчастен - я не считал себя очень привлекательным и был даже уверен, что меня "настоящего" никто никогда не полюбит. Поначалу было тяжело, и одиноко. Но мне повезло: вскоре я встретил свою первую любовницу - полноватую, мягкосердечную женщину тридцати пяти лет, неудачно сходившую замуж и только развёвшуюся. Она поняла, приняла и отогрела меня. Она была поварихой в кафе, кормила меня, заботилась обо мне по-матерински. Прекрасный человек, о котором я сохранил лучшие воспоминания...но могло ли это продлиться долго? Дело не только в разнице в возрасте. Почувствовав себя немного увереннее, я ощутил прилив новых, амбициозных желаний. Мне хотелось завоевать расположение других женщин, в основном, тех самых молодых гордых девиц, которые поначалу не очень-то обращали на меня внимание. И не просто быть среди них и купаться в их внимании, но подчинить себе, по-настоящему поработить хотя бы одну из них. Вряд ли большинству здравомыслящих мужчин придёт в голову такая бредовая и бессмысленная, в общем-то, идея-фикс. Полагаю, это от того, что изначально моё самолюбие было ранено, и первые чистые влюблённости - неудачными. Да-да, до той поры меня не любили те, кого я любил! Я начал неуловимо и необратимо меняться. Подкачал мышцы, стал брутальнее. Серьёзно изменился и мой характер. Так что мои прежние знакомые были изрядно удивлены, встречаясь со мной во время моих редких визитов к родителям. В общем, я стал рассматривать отношения с той милой женщиной как некий трамплин для прорыва в Большой Мир соблазна и порока, если можно так выразиться. Это я-то, в 16 лет сидевший в саду на скамеечке и читавший томики Бодлера и Есенина! Впрочем, мне это даже помогло, так как к тому времени я уже был достаточно интеллектуально развит, а ум в любом деле полезен. Это делало моё новообретённое хитроумие утончённее и острее. Теперь все мои мысли потекли в совсем другом направлении. Чем-то я стал напоминать себе самому Жюльена Сореля. А та женщина была моей госпожой де Реналь. Я не любил её, и она это знала...кроме того, чего-то в ней не хватало... Она слегка стеснялась своей полноты. Я же, хоть мне это даже нравилось, не спешил разубеждать её - мне казалось, тем самым я обретаю большую власть над ней. Она придала мне уверенности в себе, ощущение мужчины, и это помогло моему характеру приобрести нынешние очертания. Она придала мне уверенности - именно это и ускорило моё с ней расставание. Что ж, ей, в конце концов, нужно было рожать детей, а я не мог дать ей это. Надеюсь, сейчас у неё всё хорошо.
   Вскоре я устроился на работу в клуб "Пирамида" Большой Московской, в декабре 2007 года. На первом этаже был танцзал, работавший по вечерам, на втором - бильярдная и комната, где можно было посидеть в уютной обстановке за несколькими столиками. Естественно, бар на обоих этажах, а также по два отдельных кабинета, где можно было за деньги устроить большие "семейные" посиделки. По углам и в отдельных кабинетах обжимались и, разумеется, иногда перепихивались парочки. Обстановка царила фривольная. Я устроился охранником, но нужен был костюм, деньги я выпросил у матери.
  И я не ожидал того, что случилось, когда я пришёл устраиваться туда. До того о моей предположительной привлекательности мне напоминали только изредка бросаемые на меня взгляды и роман со зрелой женщиной.
   Там с барменом беседовала темноволосая роскошная, холёная красавица, с длинными волосами, вся в черном - чёрная кожаная куртка, черные обтягивающие джинсы с золочёной пряжкой - высший класс. Когда я вошёл, он посмотрел, она обернулась, и я застыл.
   - Здравствуйте, - не совсем уверенно начал я. Я и без того не очень уверенно чувствовал себя в такой "роскошной" обстановке с диванами и драпировками в тёртых джинсах и старой кожаной куртке.
   - Здравствуйте! - с энтузиазмом отозвалась она, хотя я обращался скорее к бармену. Меня как будто кто-то сильно ударил в грудь. Она сразу начала открытый флирт, набросилась с вопросами - кто я, откуда и т.д. В её глазах при этом загорелся живейший интерес. У меня почва ушла из-под ног. Она принадлежала к тому не так уж редко встречающемуся типу женщин, которые словно насилуют тебя взглядом. Только посмотрит на тебя - и, кажется, все соки уже выпила, и заглядывая в её темные глаза, летишь в бездну. Через неё пороки входят в этот мир. В её лице роковая неизбежность смотрит на тебя. Лицо Лилит. Это и было то, чего мне не хватало. Но главное - не только красота, главное дух роскоши, одета она так, в такие вещи, которые стоили больше всего, что я переносил за всю жизнь. Это напоминало роман Теодора Драйзера, а я ощущал себя Клайдом Гриффитсом. Я не мог поверить, что ТАКАЯ девушка с одного взгляда запала на меня. И заполняя анкету, я не мог поверить, что меня возьмут. Взяли.
   Владельцем на самом деле был Барон. Седовласый, в дорогом костюме, даже добродушный на первый взгляд - и в то же время было в нём что-то хищное - может, нос с горбинкой. Когда она приходил, все перед ним расступались и выстилались ковровой дорожкой - как в фильме "Славные парни".
   - Я знаю его, - грустно кивнул Лёша. - Это его люди убили моего отца.
   - Я проработал пару месяцев, начал зарабатывать деньги, втянулся потихоньку в жизнь и атмосферу этого заведения. Завёл много связей, в костюмчике щеголял. Индюк надутый...ну, сам понимаешь. Я попал в мир, куда всегда хотел прорваться - мне казалось, я рождён для такой жизни - но не ожидал попасть туда так рано и вписаться так удачно. Тот период всё для меня окончательно и решил. Та девушка была полной противоположностью моей первой бедной подруги. Хищница. Она была одной из завсегдатаев клуба. На короткой ноге со всем персоналом. В конце моей первой рабочей недели устроили гулянку "для своих", и я поимел её на диване в отдельной кабинке. Её, потом её подругу, блондинку, потом их обеих. Я проявил себя неплохо, и потом это несколько раз повторилось. Я разочаровался в романтике, в прежних идеалах. Смеясь над собой и их бесплодностью, и ударился в другую крайность - в разврат. Может, я и не был достоин собственных идеалов, и всегда был внутри сластолюбцем и себялюбцем. На то момент я был полностью доволен. Мне казалось, я создан для чего-то великого, не то что заурядные людишки вокруг меня, а большому кораблю большое и плавание.
   Я почувствовал себя так, словно мои возможности безграничны. Но жизнь поставила меня на место.
   Вскоре в клубе появилась Она . Имени её я называть не хочу, да это и не имеет значения. Её все знали, и относились почти с тем же опасливым почтением, как и к Барону. Она ходила с холодно-равнодушным видом, ни на кого не обращая особого внимания, попивая коктейль через соломинку, но без высокомерия. Просто она была абсолютно спокойна. Её все уважали, парни к ней не приставали. Брюнетка с длинными шелковистыми волосами, черными глазами и прямой гордой осанкой, молчаливо-сдержанная. В ней была царственность, но никакой наигранности или кокетства. Красный жакет, темная кофточка, темные брюки. Она была так же красива, как та распутница, но было в ней что-то, что делало её на порядок выше уровнем. Не только потому что черты были более утонченными, было ещё что-то...её красота была почти нереальной.
   Когда я впервые увидел её, мне сдавило горло. Она казалась мне наиболее прекрасной и желанной из всех, что я видел в жизни. При этом я не хотел немедленно переспать с ней; я вообще мог не притрагиваться к ней сколь угодно долго, поставь она такое условие - лишь бы рядом, при ней быть. Женщины не любят, когда их сразу начинают воспринимать как объект для секса. И это верно. К той, которую ты действительно считаешь Королевой, относишься более трепетно. Лучшее, мне кажется - отношение верного рыцаря, только надеющегося на взаимность, ничего особенно не требующего и не ждущего, находящего удовольствие в самом служении ей, совершения поступков ради неё. И я хотел быть верным рыцарем для... той девушки. При виде неё у меня внутри что-то перевернулось, причем не один раз. Несмотря на мою новообретённую "крутизну" и "опыт", я онемел, мои щёки запылали. Вскоре я вновь овладел собой и даже притворился равнодушным. Но поначалу совсем потерялся. Каждый из нас встречал такую женщину, девушку - и почти всегда она уже кем-то занята, или очень труднодоступна. Я внутренне сдался в её власть в первые же мгновения, она казалась мне недосягаемой богиней. Правда, это означало, что она вряд ли в меня влюбится.
   Я про себя прозвал её "Клеопатрой" за холодное снисхождение и достоинство в манерах. У неё была прическа "каре". Её вид, её красота почему-то причиняли мне боль, но я не мог не любить её. Боль утихла бы, стань она моей. Но я предчувствовал, как тяжело этого достичь.
   При том, что она прекрасно осознавала свою красоту и свою власть - об этом, в конце концов, ей каждый день напоминали десятки голодных и покорных взглядов - она была до странности скромна и даже застенчива. Она до конца не осознавала, какие мощные - разрушительные и созидающие - силы таятся в ней. Мы, мужчины, хотим видеть в женщине кроткого ангела, мягкое и послушное существо, и вероятно, они сами хотят себя такими видеть, но в них таится, увы, такое, чего стоит опасаться и чему лучше не вырываться наружу. Я не знаю, зачем Природа наделила женщин подобной силой и мощью. Но вряд ли эту силу можно применить для того, чтобы писать картины и строить мосты. Это можно использовать только как средство порабощения и подчинения окружающих мужчин, и нужно радоваться, если женщина не до конца осознает свои возможности в этом смысле.
   Я мало знал о ней, другие тоже - я как мог осторожно и небрежно расспрашивал. Студентка факультета журналистики, из небогатой семьи, но часто кто-то подвозил её на дорогом черном джипе с тонированными стёклами - значит, подумал я с острой резью в сердце, у неё есть богатый ухажёр. Так обычно с подобными девушками и бывает. Но его никто не видел. Никто не знает, кто это именно.
   Меня остро интересовала эта её загадочность. И почему она так неестественно спокойна и хладнокровна в свои молодые, живые годы? Почему так скучает, словно её ничто не трогает?
   То ли она почувствовала мой пытливый, всюду преследующий её взгляд, то ли узнала, что я расспрашивал, или даже сама мной заинтересовалась - но однажды, прохаживаясь по залу с привычно-скучающим видом (а я скромно стоял в уголке, сложив руки спереди, и внимательно следя за всем) она неожиданно подошла и встала рядом. У меня сердце бешено заколотилось, и тут же мелькнула самодовольная мысль - ну как же могла она ко мне не подойти.
   Она смерила меня ироничным взглядом.
   - Ты, говорят, донжуан, за которым гоняются все местные девчонки, крутой парень?
   - Говорят, - улыбнулся я. - А говорят, что кур доят.
   Она приподняла бровь.
   - Считаешь себя остроумным?
   - Нет, - улыбнулся я ещё шире.
   - Правильно, - кивнула она. - Каждый язык можно укоротить.
   Она отошла. Что это значит? Я прокручивал в голове наш разговор, каждую его секунду. Как она выглядела, как смотрела на меня, её интонации Я воспринял это как знак. Я должен во что бы то ни стало попытаться сойтись с нею. Я с радостью вспомнил о собственной привлекательности и силе, которую уже успел почувствовать.
   В последующие дни она здоровалась со мной при встрече. Я ликовал. Один раз мы сыграли партию в бильярд. Я позволил ей себя обыграть, но она и так играла очень хорошо, собранно и уверенно. Она играла лучше многих парней.
   Через неделю мы с ней оказались вдвоём в закрытом кабинете. Здесь только что отгулял день рожденья сын администратора, посуду ещё не убрали. Она очень открыто и приветливо говорила со мной. Я был весь взбудоражен, хотя и старался казаться невозмутимым. Это было в стиле "пан или пропал". Сейчас должно было всё решиться, потому что зачем медлить, если есть перспективы, а если нет - лучше прямо сейчас это выяснить. Я решил форсировать, взять быка за рога.
   Безо всяких объяснений, едва в разговоре наступила пауза, я притянул её к себе и поцеловал...сделал попытку поцеловать, она упёрлась руками мне в грудь и отстранилась. Но не очень агрессивно.
   - Не надо, - сказала она, отводя взгляд, отворачивая лицо.
   - Почему?
   - Просто не надо.
  Она прошлась, чуть погрустнев, по комнате вокруг стола, разглядывая висевшие на стенах репродукции. Повернулась с лукавой улыбкой.
   - Я не чувствую, что ты действительно хочешь сделать это, что тебе это действительно нужно.
   Кровь бросилась мне в голову.
   - Чем же я смогу доказать?
   - Чем доказать? - она огляделась в задумчивости, приложив палец к верхней губе.- Вот! - она взяла со стола нож и протянула мне. - Посмотрим, можешь ли ты ради меня причинить себе вред. Готов?
   Я взял нож. "Теперь действительно пан или пропал" - мелькнуло в голове.
   - Себе вены порезать?
   - Просто полосни ножом. Если что, салфеткой перевяжем рану.
   Она стояла, выжидательно смотря на меня, хладнокровно скрестив руки на груди. Я действительно сам отдал себя во власть ей. Теперь я должен не просто пройти испытание, я должен проявить себя так, чтобы стать хозяином положения.
   Но первые секунды я не мог перебороть нерешимость. Вновь поднял на неё глаза:
   - П-прямо сейчас?
   Она засмеялась:
   - Испугался?
   - Хорошо, - сказал я. - Я готов понести муки ради тебя. Но с условием.
   - Каким?
  - Ты сама сделаешь это.
   Её глаза расширились от удивления
  - Да, а то человек всё-таки существо морально слабое. Да и себя я люблю до одури. Так что на нож, держи мою руку, режь.
   Я видимо вывел её из равновесия; но, тем не менее, она решительно шагнула ко мне и слегка дрожащей рукой взяла нож. Я с ужасом смотрел, как она, крепко схватив меня за запястье, неуверенно подносит лезвие (блики от люстры на нем играют, и какая кожа у неё на руке гладкая и нежная, и соединяется с закатанным рукавом блейзера - мучительно красивое сочетание цветов и материй, от которого у меня в глазах всё помутилось, а сердце сильно сжалось) - она надавила и слегка потянула на себя, сделав над собой почти нечеловеческое усилие. Лезвие врезалось в кожу, раздирая волокна, но ещё не до крови. По крайней мере, кровь проступила чуть-чуть. Мне казалось, что это уже не моя рука, что мы слились, мы теперь одна плоть, и боль общая, и она сжала губы до побеления. Я даже улыбнулся. Она судорожно коротко втянула воздух, словно себя резала, а не меня. Она побледнела, отбросила нож в сторону и села в кресло подальше от меня, словно я псих.
   - Всю ответственность на девушку переложил!
   - Страшно другому вены резать? Ну а мне самому каково было бы? Ты представь.
   - Я тебя пожалела, и скажи спасибо!
   Я почувствовал, что между нами что-то произошло. Пробежала какая-то искра. И более того - я ощутил с восторгом власть над нею. В ней появился страх, смятение, какое-то новое отношение ко мне. И боясь расплескать эти драгоценные переживания, я решил удалиться. Прогресс, прогресс! - пело и ликовало во мне. Я ожидал лишь большего прогресса.
   Заснул я в тот вечер с блаженной улыбкой на губах.
   Проснулся я, однако, словно с занозой в сердце. Необъяснимая тревога охватила меня, хотя к этому я не мог видеть причин, ведь вчера всё было прекрасно. А меж тем любовь моя стала ещё сильнее, так что и прежнее стало казаться цветочками. А от надежды она лишь разгоралась. От её улыбки или хмурости при встрече зависела моя жизнь. Я изнывал от нетерпения вновь встретиться с нею и теперь уж окончательно перевести наше общение в новое русло. Я ходил из угла в угол, повторяя мысленно в бреду её имя - и мне казалось, это волшебное слово, могущее произвести в мире какую-то неведомую, чудесную и резкую перемену, преобразить всё вокруг, как если бы солнечный свет хлынул в просвет туч на сумрачный край и превратил в цветущий сад.
   Я лихорадочно собрался и пошёл на работу, в надежде вновь увидеть её и развеять страхи и сомнения. Но её все не было. Словно в полусне я переоделся в костюм, здоровался с барменом, начальником смены, завсегдатаями, с которыми уже свёл самые приятельские отношения. Как бы делая обход, а на самом деле в ностальгии по вчерашнему. Я заглянул в комнату, где мы были вчера, и где я, как мне казалось, приблизил свой триумф.
   Там сидел на диване Хозяин, Барон. На коленях у него - Она. Они целовались.
   Услышав звук открытой двери. Они посмотрели на меня. Она - с недоумением, он с ухмылкой. Это было как в плохой мелодраме - увидеть девушку с тем, с кем меньше всего хотел бы видеть, и с кем её вероятнее всего и мог увидеть. Именно тогда, когда готов был сделать решительный шаг.
   Я, шатаясь, бросился прочь, бросил рабочее место, ибо уже знал, что не буду работать больше там. Выбежав из клуба, не разбирая дороги, побрёл куда ноги вели, и вышел на набережную.
   Я стоял на краю и смотрел на скованную льдом реку. Лёд холодно блестел. Если бы не он, я бы, может, бросился в воду. Боль моя была...так тотальна - сейчас мне не верится, что я был способен на такие острые чувства. Любовь эта была острой и сильной, как никогда прежде и тем более после - и думаю, столь всеохватывающее чувство уже не овладеет мною. Это как раз то чувство, из-за которого режут вены или прыгают из окна. Теперь же мне смешна мысль, чтобы порезать вены из-за женщины, из-за глупой самки, ни на что толком не годной.
   О чем я? Та любовь была сильна. Но не была светлой и радостной с самого начала. Да и нелепой...я был нелеп. Я смеялся над Наташей, что она влюбилась в того, кого едва знает - я забыл о том, что сам влюбился чуть ли не в первую встречную. И разве зря? Когда мы смотрели друг другу в глаза всего секунду - мы смотрели как будто узнавая кого-то давно знакомого, близкого...или мне так только кажется? Но мне перешли дорогу - тот, с кем я едва ли мог тягаться. С самого начала та любовь была тяжёлой и мучительной, с болью ворвалась в сердце, до того лёгкое и беспечное. Туча на несколько месяцев закрыла для меня Солнце. Это было безумие...
   Сдался ли я сразу? Безумец так сразу не сдается, будьте покойны. Безумству храбрых поём мы оду... или как там у классика? Вместе с отчаянием пришла мрачная решимость. Я на следующий день выследил её до дома и схватил за плечо у подъезда.
  Она оттолкнула меня, смотря ошарашенными глазами.
   - Ты что тут делаешь!?
   - Нам надо поговорить! - прохрипел я, как раненный пёс.
   - Не стоит, - она повернулась и стала искать в сумочке ключи.
   - Пожалуйста... - взмолился я.
   - Уходи,- бросила она через плечо.
   - Ты с ним?
   - Да, я с Ним!
   - Я убью этого козла! - разъярился я.
   Она с испугом оглянулась на меня перед тем, как скрыться в подъезде.
   Больше я никогда её не видел.
   На следующий день меня у подъезда моего дома ждали двое амбалов в кожаных куртках.
   Один вытащил пистолет и уткнул мне в грудь.
   - Слышь, больше к ней не подходи!
   - А если нет, выстрелишь?
  - Слышь, да ты чо? Русских слов не понимаешь?- он ещё сильнее уткнул мне в грудь.
   - Вас подослал Барон? Я хочу поговорить с ним, а не с вами. Я буду говорить с пастухом, а не с его паршивым бараном!
   - Слышь, да ты чё! - он схватил меня свободной рукой за воротник и встряхнул, но другой удержал его.
   - В общем, парень, мы тебя предупредили. Подойдёшь к ней - будут неприятности.
  На следующий день они меня подловили, посадили в черный джип, и повезли.
   - Ты же хотел поговорить с Бароном. Мечта сбывается.
  
  
   Он сидел за столом в тёмной комнате с красными драпировками. В своём неофициальном офисе в принадлежащей ему страховой фирме на Воскресенском бульваре. Смотрел вполне дружелюбно холодными синими глазами. Гильотиной срезал кончик кубинской сигары.
   - Ну что, садись, рассказывай, - он широким жестом предложил кресло напротив.
   - А что тут рассказывать? - я сел.
   - Действительно, всё и так вполне ясно, - он посмотрел насмешливо исподлобья. - Любовь, волнует кровь... но знаешь, это со всеми бывает. И проходит... каждому приходится пройти через это. Каждый из нас, грубо говоря, обучается по жизни знать, кого можно ему любить, а кого нельзя.
   - А вы?
   - Я?! Я тоже не в каждую могу позволить себе влюбиться. Но возможности у меня больше, чем у тебя.
   Он сунул сигару в зубы и раскурил.
   - Хороша, зараза! Сигара, я имею в виду, - он выдохнул дым, сощурился. - В общем, лучше тебе отступить, ты же понимаешь. Ты парень смелый, я даже восхищен, но иногда не смелость нужна, а мозги.
   - Я же не могу отступить только потому, что Вы угрожаете.
   - Правда?! - он вновь усмехнулся, в глазах замерцали огоньки. Он наклонился вперёд, сцепил руки в замок. - Ты думаешь, что ничего не боишься? На самом деле ты не знаешь, что значит действительно ничего не бояться. Ты так говоришь, думая, что у тебя есть шансы. Но у тебя их нет. В твоём возрасте трудно смириться с подобной мыслью, но придётся. Дело не в том, что у меня есть деньги. Я - состоявшийся, сильный, имеющий власть вожак стаи. А ты просто уличный щенок, хоть и с острыми зубами. Разница между нами в том, что ты хочешь той же власти, что у меня, чтобы покорять женщин. Мне же эта власть нужна ради власти. Поэтому у меня она есть, а у тебя никогда не будет.
   Думаешь, Эйнштейн произвёл революцию в науке, чтобы покорить сердце юной барышни? Это слишком мелкая цель для такого грандиозного деяния, ты не находишь? Коперник изменил представления об устройстве мира, чтобы его полюбила женщина? Александр Македонский хотел собрать по всему миру гарем рабынь? Бисмарк занимался политикой, чтобы за ним бегали толпы поклонниц? На самом деле мир женщин вертится вокруг мужчин в большей степени, чем мир мужчин вокруг женщин, чтобы там ни говорили. Если выстроишь свою жизнь по другим принципам, проиграешь. Надо не за юбками гоняться, а за деньгами. Достижениями. Славой и властью. Тогда и юбки будут твои. В конечном итоге, это вопрос твоего личностного развития. А ничего не бояться можно, только если никого не любить, даже себя.
  - Лично я не люблю, когда меня поучают.
   - В общем, я тебя предупредил.
   Я вышел с невозмутимым видом, но сердце, словно бешеная голодная собака, рвало в клочья отчаяние. Бессильное, униженное отчаяние. Я совсем расклеился. Целыми днями лежал, перебиваясь на остатки денег. Меня переполняли мечты, фантазии, как я отбиваю её, мы вместе сбегаем...смешно и наивно. Всё меня ранило, даже дуновение ветерка причиняло боль; дома словно сдвигались, чтобы раздавить меня... в каждой второй женщине я видел Её и почти уже радостно бежал навстречу, распахнув объятия... нет... мужчина не имеет права так любить. Я словно превратился в женщину. Ведь именно сила моей любви, сила моих чувств сокрушила меня, лишила сил и мешала действовать. Иногда во мне пробуждалась решимость, и я думал купить через одного знакомого пистолет с глушителем. Пристрелить Барона. О том, что у меня может и не получиться, я даже не помышлял. Ну да, а что потом? Это ничего бы по сути не изменило, потому что её "светлый образ" в чем-то уже поблёк. Я знал, что она не могла не оказаться в его объятиях, но содрогался, думая об этом. Я впервые столкнулся с тем, что называется "жизненный тупик". Когда понимаешь, что не в твоей власти что-либо решить. Говорят, наша жизнь в наших руках, но это очень и очень спорно. Разве могли что-нибудь поделать бедные евреи, когда их загоняли в лагеря?
   Сейчас я свою безумную любовь воспринимаю, как будто это было с кем-то другим, в другой жизни. Тогда мне пришлось подавить свои чувства, насильно вытравить их из сердца. Был февраль - хороший месяц, чтобы топтать в себе любовь. Снаружи воет ветер, сотрясая оконные стёкла, и снежная пелена почти сплошной стеной отрезает тебя от мира, хороня под собой прошлое... и тебя прошлого, каким ты уже никогда не будешь. Но боль остаётся, никуда не исчезает...она, напротив, навсегда поселяется в тебе - постоянно напоминающая о себе, незаживающая рана.
   На первых порах мне стало легче, и я думал, что вырвал любовь, словно ядовитое растение, из груди с корнем...но это невозможно. Я почувствовал освобождение, вырвав с корнем кусок сердца из груди...или сердце целиком. С тех пор на этом месте дыра - черная дыра, которая все в себя беспощадно засасывает, никогда не насыщаясь. И не испускает света.
   Я не просто потерял женщину, возможность быть с женщиной ( в моих мечтах она была уже моей, я пережил целую жизнь с ней) - я потерял такую женщину. Это все равно что потерять небо над головой, землю под ногами! С тех пор над головой я не вижу неба, под ногами не чувствую опоры. Я словно безвольно болтаюсь в бесконечном ледяном космосе.
   Несколько недель провёл на грани между убийством и самоубийством. В результате же произошло нечто совершенно другое. Я никого не убил, и сам остался жить...и в то же время практически умер. И другие умерли для меня. Это была агония, самая настоящая, а агония всегда заканчивается смертью - она и закончилась. Ты понимаешь, о чем я говорю. С другой стороны, мне незнаком тот страх, что терзает "живых". Самые дерзкие намерения мне помогало осуществить равнодушие, а не смелость. Если в том и была смелость, я приобрёл её, утратив последние надежды. Видишь ли, человек боится, пока ещё надеется на что-то.
   Лёша смотрел на меня напряжённо-пристально, серьезно-сочувственно. Над переносицей обозначились две вертикальные чёрточки. Я продолжал:
   - Эта история погрузила меня в самые горькие раздумья и завершила то, что я называю своим "преображением" - мучительным, болезненным преображением. Но разве не всякое преображение происходит болезненно? И разве не каждому из нас суждено узнать горечь в жизни? Барон был прав - уж он-то знал жизнь. Нет ничего, кроме борьбы. Нет никакого подлинного гуманизма, хорошей светлой жизни и т.д., просто побеждает сильнейший, и все. Надо только быть сильным и бороться до последней капли крови, подмять других под себя - иначе они подомнут тебя под себя, хотя некоторые завуалируют это мягкими манерами и соображениями "общей пользы", но сильный берёт что хочет и не живёт соображениями "общей пользы" - лишь своей собственной пользы. Если ты слабый аутсайдер, ты никому не нужен, даже так называемым "ангелам". Они будут говорить: "миром правит любовь" - но эта их любовь уготована не для тебя, а для тех же блестящих субъектов, за которыми гоняются и стервы и подлецы. Мне разбило сердце откровение: стань я эгоистичным, жестоким, все будут мне подчиняться, бегать за мной, смотреть собачьими глазами, вставать на задние лапки. Не надо чувств, надо всеми пользоваться и играть. Меня охватило презрение к жизни и людям. Я погрузился в беспросветный мрак, а потом "встал с земли твердым воином на всю жизнь". Прямо как Алексей Карамазов, но в другом смысле. Да, отчаяние-то мне и помогло, так что я почти готов благословить его! Я стал мучить людей из презрения к ним - а также из осознания того, что в обратном случае они с удовольствием мучили бы меня. Я ушел в загул... но не мог забыть Её и презирал их всех просто за то, что они - не Она. И ещё за то, что они мотыльками летели в мои объятья, хотя я открыто пренебрегал ими. И за то, что они, не будучи Ею, достались мне, как некая подачка Судьбы. Я презирал их и мстил им втройне. Та история дала мне такую власть над ними. Может, я заплатил за неё своей несбывшейся любовью. Но та любовь и не могла воплотиться. Я в этом теперь почти уверен. Выходит, я получил все за ничего. Выгодная сделка. Я скатился до представления о женщинах как о тупых существах с маленьким мозгом, одержимыми своими гормонами. Существо, которое либо течёт, либо не течет. И все что мне нужно - нажав на определённые кнопочки, заставить её течь.
   Я умолк и пристально, выжидательно посмотрел на Лёшу. Он какое-то время сидел в ступоре, не находя слов. Наконец он тихо сказал:
   - Ты все-таки наверное заслужил это.. твоя любовь не воплотилась, потому что в тебе такие... начала и Господь видел, сколько сердец ты разобьешь...Ты должен из этой истории извлечь только один урок - урок смирения. Вместо этого ты хочешь бросить новый вызов себе и миру и доказать непонятно кому, что ты сильнее Судьбы. Сильнее обстоятельств. И тем самым ты ещё больше отягощаешь свою...
   Я перебил его:
   - Знаю, знаю... и что ты мне предлагаешь? Отказаться от своих целей, представить, что я - не тот человек, каким я стал на самом деле? Думаешь, это возможно? Нет уж, именно моя судьба и сделала меня таким, какой я есть. Я этого не просил, но это случилось, и сделка обратного хода не имеет, давайте уж пойдём до конца! Даже интересно, что там, в этом самом конце... Я теперь хочу Сашу и заполучу! Я был не прав, когда говорил, что женщина ждёт того, кто будет только надеяться! Надежда есть там, где есть страх! Надеется тот, кто боится рискнуть и решительно пойти и взять то, что принадлежит ему по праву - просто потому, что он решился на это!
   - Ты с этой Сашей и говорил-то всего пару раз! - бросился возражать он.
   - Ну и что? Вот я и хочу узнать её поближе.
   - Насколько близко?
   - Максимально близко.
   Лёша опустил взгляд и глубоко вздохнул.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 19.
  
  Высшее счастье - знать, что тебя любят, любят именно тебя, можно даже сказать - любят вопреки тебе.
  
  Виктор Гюго
  
  
  
  
   10 февраля, ближе к трём, я вошёл в Новый корпус Гуманитарного института. В фойе, лавируя в потоке спешаших на свободу, отучившихся студентов, я наткнулся на Лёшу.
  - Ты чего тут?
   - Да я же куртку здесь в раздевалке оставляю, чтоб с собой не таскать. У нас в Старом корпусе своей нету. А ты... взялся за реализацию своего плана?
   - Да, попробую. У Саши сейчас заканчиваются занятия, она должна мимо нас пройти... пойдём к 100-й аудитории.
   На самом деле, я не очень хотел тащить его с собой, но боялся обидеть. Кроме того, с ним проще подойти, не так "нарочито". Не любовное преследование, а просто двое приятелей увидели старую знакомую и подошли поболтать. Я не собирался сразу "вскрывать карты", сначала нужно "прощупать почву". Завести обычный разговор, и между делом попытаться обаять её, установить эмоциональный контакт... Мы свернули налево и, миновав раздевалку, направились вглубь корпуса к аудитории номер 100, где в основном проводили занятия юристы. Навстречу нам выходили группки студентов и студенток, я как бы невзначай высматривал среди них Сашу. Мы встали у входа. Её всё не было. Вскоре вышел Кудряшов.
   - О, здорово, чувак! Дай пять!
  - Как дела?
   - Пока не родила. А я вот скоро рожу! Или у меня будет выкидыш!
   - Какой выкидыш?!
   - Да понимаешь, у меня всё-время какой-нибудь выкидыш, я все время что-нибудь выкидываю, какой-нибудь фокус! Последние две недели, например, почти полностью прогулял! Я в таком запаре, в таком запаре! Ношусь туда-сюда, как с пропеллером в одном месте! Щас вот надо к декану идти, объясняться за прогулы.
   - Саша Медведева где, знаешь?
   - Саша? А зачем тебе...
   - Да надо.
   - Ну ладно...она уже вышла, только что... Где-то тут должна быть. Ты с ней хочешь конкретно законтачить?
   - Я в принципе с ней уже знаком, хотел пообщаться.
   - А ... есть ли у вас план, мистер Фикс?
   - Плана у нас нет. Но как говорил Брюс Ли, в драке побеждает спонтанность.
   - Понятно...ну флаг тебе в руки! Жаль как пчела, прыгай как кенгуру, а я побежал!
   - Ладно, давай.
   Мы вернулись в фойе, осматриваясь. Долго искать не пришлось. Она сидела на скамейке у окна. С подругой, низенькой пухленькой шатенкой. Смотрели что-то в телефоне, улыбаясь и переговариваясь.
   Она была поразительно красива в черной блузке без рукавов, открывающей гладкую кожу тонких, изящных и в то же время сильных рук. С волосами заколотыми на затылке, улыбающаяся, она выглядела мило, женственно и даже как-то по-детски, в хорошем смысле слова. В ней опять промелькнуло то, что я видел в ней, когда мы впервые встретились в баре или столкнулись в коридоре общежития... Но тогда это не производило на меня такого впечатления, не переворачивало всё внутри.
   Мы переглянулись с Лёшей, в его глазах была тревога и опасение. Я направился к ним, он поплёлся следом.
   Почувствовав наше приближение, они подняли головы. Саша улыбнулась.
   - Привет, - сказал я, улыбнувшись в ответ. Внутренне я весь был как сжатая пружина. Я не чувствовал себя так легко, как раньше.
   - Привет, - сказала она.
   - Как дела?
   - Хорошо. А у вас?
   -Тоже ничего, - ответил я за обоих. Лёша стоял, смущенный, краснея щеками, кроме того он очевидно не хотел вмешиваться в мою игру.
   - Какими судьбами вы здесь? - улыбнулась подруга. Её голубые глаза оживлённо заблестели.
   - Так, людей посмотреть, себя показать... а вообще я должен был увидеться с Кудряшовым...
   Я неожиданно почувствовал, что тушуюсь и не знаю, как развить разговор. Меня оставили все прежние приёмы, да и не хотел я в данном случае применять никакие "приемы". Всё мои "ходовые фразочки" показались теперь до ужаса примитивными, банальными и пошлыми. Недостойными того, чтобы быть произнесёнными при Ней. Стоя так близко от неё, было трудно владеть собой, притворяться, скрывать обуревающие меня эмоции, не смотреть на неё слишком открыто, пристально, ловя каждое её слово и реакцию на меня и мои реплики. Чем труднее мне становилось держать себя в узде, тем сильнее всё это рвалось наружу, и тем отчаяннее я пытался это скрыть...В результате я чувствовал себя 15-летним школьником с мелкой дрожью в коленках. Снова непонятное бессилие овладевало мной против воли.
  - А вы тут что скучаете? Ждёте кого-то?
   - Не, - она покачала головой. - Мы домой сейчас пойдем. У нашей группы занятия уже закончились...а мы не скучаем, кстати.
   - Да, надо жить весело, - что за ужас, панически мелькнуло в голове. Я лихорадочно подобрал новую тему. - Почему я тебя на вечеринках не вижу? Не ходишь?
   Улыбка её поблекла, лицо приняло холодное выражение. Перемена была резкой и пугающей.
   Я сказал что-то слишком поверхностное или ненароком задел одну из "болевых точек". Ту тему, обсуждение которой человеку неприятно.
   - А что я там не видела? - она отвела нервно взгляд и принялась рассматривать первокурсников, спускавшихся по лестнице со второго этажа.
   - Просто удивительно. Такая красивая девушка, все тебя хотят там видеть, а ты не балуешь своим присутствием.
   "Что я несу"? Я тем не менее продолжал развязно-идиотски улыбаться.
   Её нынешняя резкость была так же неожиданна, как и агрессия против Кудряшова тогда, в прошлый раз. Я конечно знал, что женщина может одной фразой привести в ступор и поставить на место почти любого самоуверенного наглеца, но раньше на меня это не действовало так подавляюще. А она ещё не пустила в ход тяжёлую артиллерию колкостей и острот.
   - У неё и парня нет! - вставила подруга с усмешкой. Саша кинула в её сторону испепеляющий взгляд. Невероятно, но на миг в ней появилось нечто от затравленного зверя.
   - Удивительно! Почему?
   - Жду принца на белом коне! - огрызнулась она.
   - Ждать можно долго...
   Она усмехнулась:
   - Я поняла, ты претендуешь на роль такого принца.
   - А ты была бы не рада, если бы я ответил утвердительно?
   - Много вас таких вертится вокруг, и все вы одинаковы! А я знаю прекрасно, что ничего этого нет! - она отвернулась в сторону, закусив губу.
   "Боже" - подумал я. Я разглядел смутную тень сумасшествия, на мгновение пробежавшую по её лицу. Всё равно что услышать фальшивую ноту в прекрасной симфонии. В её выражении лица сейчас было что-то болезненное. Взгляд на миг расфокусировался, стал пустым, словно она отключилась, лицо стало некрасивым и невыразительным. Я терял контроль над ситуацией. Она, нахмурилась, вновь принуждённо улыбнулась и высокомерно посмотрела на меня.
   - Откуда ты знаешь, может, со мной опасно связываться? Что ты знаешь про меня? Может, я тебя погублю, красавчик?
   - А может, я тебя? - не выдержал я, тут же пожалев о сказанном.
   - Куда уж там... - она обратилась к Лёше. - Ну а ты что тут стоишь как столб? Ты тоже у нас крутой? Или тоже надеешься завоевать моё расположение?
   Лёша виновато улыбнулся, облизал губы и только мотал отрицательно головой, пытаясь что-то сказать, но не в силах выдавить ни звука, смотря на меня, словно спрашивая разрешения заговорить.
   Саша задрала голову и уже откровенно расхохоталась над ним.
   - Господи, ну и видел бы ты сейчас своё лицо! - почти истерически взвизгнула, провыла она. - Нет, парни, ну вы точно меня рассмешить пришли!
   Поистине, это была девушка не для слабонервных. "Тем лучше" - подумал я, уже чуть-чуть взяв себя в руки.
   Он, глядя на её смех, улыбнулся как-то жалостливо, как над капризом ребёнка.
   - Что ж, смех это хорошо, как я всегда говорю. Но мне не нравится мысль, что я мог чем-то задеть тебя или обидеть.
   - Да ты уж не беспокойся... а почему ты не был бы рад?
   - Я не могу никому причинить вреда, тебе тоже, потому что ты - это я. Это все равно что причинить боль себе. И все люди такие же как я.
   - Странный ты какой-то... ну да, ты ж такой и есть... все как ты... и убийца, сидящий в камере?
   - И убийца, сидящий в камере.
   Она хмыкнула.
   - Я не хочу ничем огорчать тебя, и не обижен, если ты смеёшься или говоришь резкости. У тебя просто плохое настроение, и я чувствую, что кто-то сделал тебе что-то очень плохое. Тебе нужна помощь, хоть ты и кажешься сильной.
   Я подумал, уж не помощь ли психиатра ей требуется. Саша удивлённо смотрела на него расширившимися черными глазами, беспомощно зажав в руках телефон; теперь она опять была сущий ребёнок. Лёша говорил с видимым убеждением в своих словах.
   Наконец Саша взяла себя в руки, вновь добавила холода во взгляд и заставила онемевшие губы двигаться:
   - Ну и что же может мне помочь?
   - То же, что и всем: искренне участие, и...любовь, - он смущённо улыбнулся.
  - Ну и где она, любовь-то твоя?
   Он показал себе на сердце.
   - Либо она здесь, либо её нигде действительно нет. Для тебя, по крайней мере.
   Только он может говорить в компании такие глупости.
   - А для тебя есть, что ли?
  - Есть.
   - Это только у тебя в воображении. А на самом деле нет.
   - Что ж, боюсь, я не могу спорить и что-то доказывать...
   Повисло неловкое молчание.
   Саша убрала телефон в сумочку. Она теперь была абсолютно гордой, холодной и неприступной.
   - Думаю, нам пора? - полувопросительно, полуутвердительно посмотрел на меня Лёша.
   - Да, до встречи, - сказал я Саше.
   - Ар-ривидерчи, - равнодушно бросила она.
   "Все это надо тщательно обдумать" - вертелось в голове, когда мы шли к выходу. У самых дверей что-то заставило меня обернуться. Саша смотрела нам вслед расширенными глазами. В них словно была какая-то мольба. Перемена столь же резкая, как и все прежние. Секунду спустя она отвернулась и продолжила сердито рыться в сумочке.
   "Черт поймет этих баб" - подумал я. Выйдя на морозную улицу, мы пошли по тропинке между сугробами. Я даже рад был наконец вдохнуть свежего воздуха. Конечно, я был расстроен и зол. Разговор явно не склеился.
   Какое-то время шли молча. Наконец Лёша подал голос.
   - Кажется, я абсолютный бред нес? Извини, у меня в голове все перепуталось. Она так была рассержена, так смотрела на меня...
   - Я и сам нес не меньший бред. Ты хотя бы отвлёк её.
   - Она какая-то... немного не в себе.
   - А по-моему, не "немного".
   - Может, всё-таки оставить её в покое?
   - Её "покой" - это одиночество и депрессия. Как и твой. Она кажется неприступной, а сама ждёт того, кто сможет её взволновать. И пробьётся через все эти чертовы барьеры.
  - Толку мало от таких разговоров.
  - Толк-то есть, - мрачно отозвался я. - Да не втолкан весь.
  
   Мы за несколько дней ни разу не заговорили о Саше. Он, видимо, понял, что бесполезно меня отговаривать. К тому же, ему надо было готовиться к госам. Несколько дней для нас пролетели быстро. Я все эти дни мучительно анализировал свои ошибки, что мне сделать, почему Саша повела себя так, как повела. Чем больше я думал о ней, тем сильнее во мне разгоралось властное, пожирающее меня изнутри желание. Несколько дней я пас её. Но она всегда выходила в компании одногруппников. Я не мог примешиваться к компании, да и не хотел встретить холодный прием, отпор на глазах у этих ничтожеств. На четвёртый день она наконец вышла одна. Стремительно и не смотря по сторонам, пошла по той дороге между сугробами, наваленными снегоочистителями. Она вроде не замечала, что я сверлю её спину взглядом и преследую, даже ухом не повела. Как это женщинам удается?
   Я окликнул её. Она нехотя повернулась, сжав губы. Мое сердце бешено заколотилось и сжалось с болью.
   - Привет! Как дела?
   - Нормально! - она вновь ринулась прочь.
   - Подожди. Дальше вместе пойдём.
   - Лучше нам вместе не идти.
   Я положил ей руку на плечо.
   - Саша, что с тобой происходит? Скажи, я могу помочь...
   - Да не нужна мне твоя помощь!
   Она стряхнула мою руку.
   - Послушай... - Я вновь крепко схватил её за плечо. Она резко шагнула на меня.
  - Не трогай меня!
   Её лицо было холодным и отталкивающим. Даже глаза словно увеличились и стали чернее чем раньше, темнее, если это возможно. В ней почувствовалась такая сила, которую я не мог предугадать. Я отступил под её напором и запнувшись пяткой о застывшую снежную глыбу, сел в сугроб.
   Она расхохоталась.
   - Ну вот видишь! Ничего хорошего не выйдет!
   Я растерянно смотрел на неё, чувствуя себя полным придурком. Она гордо и презрительно вскинула голову и двинулась по тропинке к тротуару Паркового проезда.
  Я встал и отряхнулся в полном смятении. Действительно, ничего хорошего не выйдет, лихорадочно думал я, плетясь далеко позади, смотря с мольбой в её прямую изящную спину в чёрной кожаной куртке, на её длинные блестящие волосы, стройную женственную фигуру. Это уже было, это уже случалось со мной... Замкнутый порочный круг...
   Через неделю я решил всё-таки последний раз попытаться - хуже не будет. Лёша куда-то начал пропадать в последнее время. Госы, работа, пятое-десятое - я его почти не видел. В библиотеке, наверное, ошивается всё время, где ж ещё. Во всяком случае, мне было не до него. Саша нанесла мне серьёзный удар. Как будто сама Старая Бл*дь подошла и косой махнула мне под колени. И я рухнул, жалкий и беспомощный. Это была ещё одна маленькая смерть. Сколько страданий выдержит моё сердце, прежде чем остановиться? Я напоминал игрока в покер, который проиграл несколько карт сряду и, выбитый из колеи, так и не смог снова "поймать игру". Ведь в чем была, опять-таки, дилемма? Не каждый "соблазнитель" может пробудить именно влюблённость в женщине. Я, например, никогда этого не хотел. все в меня по своей воле влюблялись. Мне-то это нужно было, как снег летом. Есть определённые приёмы, конечно, и я мог бы их применить. Но этого-то я в данном случае и хотел меньше всего! Я не хотел играть с ней, не хотел искусственности. Я хотел искренней любви с её стороны - любви ко мне настоящему, любви, разгоревшейся добровольно, естественным образом. Я опять лежал всю эту неделю в кровати и всласть жалел себя, но постепенно я начал жалеть других. Я вспомнил свою первую бедную подругу с её искренним нетребовательным чувством, которое я не ценил так, как следовало. Потом я думал о той своей Большой Любви, о Наташе, Саше и о том, почему я никогда не могу получить тех, кого действительно люблю...или, по крайней мере, начинаю любить. В конце концов я даже опять пустил слезу.
   Но как это со мной всегда бывает, отчаяние и боль сменились жаждой реванша, слабость - приливом новых сил. 20 февраля я встал и с утра решительно направился в Новый корпус, с твёрдым намереньем поймать её в коридоре и прямо там объясниться. Я по крайней мере буду спокоен, что сделал всё, что мог. И ещё я думал со странным злорадством: она нанесла мне рану - путь же этим не кончится, и у неё будет шанс окончательно добить меня, чтоб уж наверняка. Мне, наверное, мало. Я подошёл по обледенелой аллее к крыльцу, поднялся по ступенькам. Вошёл в фойе. Направился к лестнице, чтобы подняться на четвёртый этаж и посмотреть её расписание, в какой она аудитории...и застыл на месте, не дойдя двух шагов до лестницы.
   Саша сидела на той же скамейке, что и 10 дней назад, но не с подругой, а с Лёшей. Он держал её руку в своей. Они смотрели друг на друга, улыбаясь, словно никого во всем мире больше не было. Их лица светились, как у двух прекрасных ангелов. Они тонули в глазах друг друга. От них веяло какой-то магией, волшебством, и все проходившие смотрели на них с улыбкой, хотя три девушки у доски объявлений перешёптывались, прикрывая рот ладошкой, указывали пальцем и хихикали.
   Я развернулся, вышел в ледяной стылый воздух, спустился с крыльца и побрёл, пошатываясь, прочь. На Парковом проезде мне попались Кудряшов с Машей.
   - Ты видел? Знаешь новость? Про Лёху и Сашу? Невероятно....
   - Да-а... - подхватила Маша. - Кто бы мог подумать...
   - Чудесами Земля полнится, - буркнул я в ответ.
   Я пришел домой и сидел в кресле, смотря на занесённые снегом, обледенелые улицы. Через пару часов пришёл радостный, запыхавшийся Лёша. На щеках морозный румянец, глаза блестят.
   - Слушай, я должен рассказать тебе...
   - Я знаю, я видел вас.
   - Правда? Извини, что не сказал раньше...это случилось как-то неожиданно, я опомниться не могу...и я не знал как сказать...
   - Да ничего. Все так, как и должно быть...хотя не скрою, я очень удивлен.
   - Вот видишь, Господь любит меня!
   - Понимаю... Как вы сошлись?
   - Через день после нашего того разговора. Я вышел после занятий из Старого корпуса - а она стояла у входа. И ждала меня! Она смотрела мне в глаза, и я сразу понял, что она ждёт меня! Мы смотрели прямо в глаза друг другу, и в эти мгновения всё остальное как-то расплылось, отошло на второй план, остались только мы двое, понимаешь? У меня дух захватило...Я собрался подойти и заговорить, но она подошла сама и сказала просто с улыбкой: "Привет!". После этого мы пошли вместе к её общежитию, по пути болтали запросто, и на крыльце потом целый час разговаривали, и между нами сразу установилось такое лёгкое непринуждённое общение, которое не получилось бы, если бы она была ко мне равнодушна, а я активно пытался "завоевать" её. Не могу поверить! Теперь даже немножко страшно - у меня обязательно будут пытаться её отбить, домогаться её - как мне её защитить?
   - Мне бы твои проблемы.
   - Её лицо столь красиво, что я не могу смотреть не него! Почти нестерпимо! Я наслаждаюсь тем, как она ходит, смеется, плачет, дышит...
   - Это очень трогательно, друг.
   - Она чудо! Представляешь, я сказал, что беспокоюсь за её здоровье, из-за того что она курит, и она пообещала бросить!
   - Повезло тебе - такая красавица.
   - Да, но, прежде всего, моя любовь выросла из сострадания, пронзившего меня насквозь!. Ты не представляешь, до какой степени она нуждается в любви и заботе! Она как ребёнок на самом деле! Она была откровенна со мной, всё о себе рассказала...ну я тебе скажу, история.... Это было пару дней назад, вечером. Когда она привела меня к себе в комнату. Сначала я рассказывал о своей жизни и увидел в её глазах такое глубокое сочувствие, какого не видел никогда, наверное... Она повела меня в постель. И в тот вечер мы дарили любовь друг другу. Именно дарили друг другу любовь. Она сказала, что переспала со мной, потому что поняла, что я ещё несчастнее, чем она. Когда мы лежали, держась за руки, сцепив пальцы, я только тогда почувствовал, что жизнь моя наконец обрела смысл... Она мне призналась, чтоб я знал... но об этом после. Я сказал ей, что люблю её. Она села на постели и поражённо посмотрела на меня. Спросила, правда ли это. Я сказал, что правда. У неё запрыгали губы, лоб прорезала морщина страдания, и она просто зашлась в рыданиях. Словно прорвало плотину, вскрылся застарелый нарыв - вся накопленная боль за годы; видно, что человек давно все в себе держал и давно не плакал. Её грудь содрогалась, рыдания рвались из груди, и она никак не могла их сдержать. Я обнял её за плечи, она подняла голову и посмотрела на меня, и лицо её светилось от счастья, оно буквально светилось изнутри, и если бы ты видел её в этот момент, ты бы не забыл её лица никогда!
   Она рассказала, что её изнасиловали. В 16 лет. Когда она пошла одна купаться...трое мужиков, их оправдали на суде, так как они были связаны с криминальным авторитетом...на этот раз не Бароном. Но всё-таки... она тогда и решила стать юристом и добиваться справедливости для других... вот характер! И собственный отчим её домогался, она была несчастна в родном доме. Потом у неё был парень, такой очаровательный, но оказался эгоистом и бабником... Она сказала мне: "Пережив многое, я поняла, что верность и скромность не слабость, а качества души". Я благодарил её за то, что она мне подарила себя. Вот видишь - мечты сбываются, но не тогда и не так, как ты ждёшь... Ты не очень расстраиваешься?
   - Нет, наверное, все правильно...сижу тут и чувствую себя Наполеоном на Святой Елене. Жизнь смеётся надо мной. И я это заслужил. Я не захотел счастья через страдание, и получил страдание без счастья, как писал Михаил Веллер. Как ты там сказал? Редкое для редких, возвышенное для возвышенных, грубое для грубых. Я рад за вас обоих.
   - Слушай, - он положил руку на плечо.- Ты ещё будешь счастлив. Я хочу этого, я хочу поделиться своим счастьем со всеми!
   - Надеюсь, - слабо улыбнулся я.
   - Слушай, Саша предложила пожить вместе...Снять комнату. Я съеду через пару дней.
   - Да, конечно, я собирался искать работу. А вообще я собирался съездить на недельку в свой городок, повидаться с родными. Когда перевезёшь вещи, запри дверь и оставь ключи в почтовом ящике.
   - Хорошо.
   -Ты сейчас к ней?
   -Да.
   - Желаю приятно провести время.
   - Спасибо.
  Немного помявшись, он вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
  
  
  
  
  
  Глава 20.
  
  Высокомерьем дух твой омрачен, и потому ты не познаешь света.
  
  Анна Ахматова
  
  
  
  
  
   Ещё полтора месяца я провёл в прострации и душевном оцепенении. Я прожил это время с тем же чувством безвыходного тупика, что и после крушения моей Большой Любви три года назад. Тогда я наконец нашёл выход, и надеялся, что и в этот раз сумею извлечь в конце концов выгоду из своего состояния. Пока я потерял чувство направления и ощущение твёрдой почвы под ногами. Все новообретённые надежды рухнули, но и к старому я вернуться не мог. Впрочем, я начал опять работать: устроился в охранное агентство "Союз" и дежурил в "Ленте" два дня через два. Говорили, Лёша искал общения со мной. Но я не желал его видеть и уклонялся. Он и не очень активно пытался. Оно и понятно - он купался во впервые познанных любви и счастье. В начале апреля, когда наступило потепление и снег растаял, я пошёл повидаться с Кудряшовым. Он у общаги протирал стёкла новенькой "Лады-приоры", подаренной ему отцом по случаю окончания унивеситета. Маша стояла рядом, уперев руки в боки, и выговаривала ему что-то.
   - Я не хочу, чтобы ты ходил на вечеринки без меня, не хочу чтобы ты по два часа играл в свои долбанные компьютерные игры, и чтобы ты в воскресенье полдня валялся на диване! Ты должен всегда что-то делать, если ты мужик!
   - Ни хрена я не должен, - отшучивался он. - Мужик ни хрена никому не обязан. У мужчины нет обязанностей, одни права.
   - Да конечно!
   - Конюшня!
   - Да ну тебя! Ты как ребёнок!
   Я подошёл. Маша сердито поздоровалась со мной и пошла в комнату.
   Кудряшов проводил Машу взглядом, протирая руки старой футболкой.
   - Во, видал? Вот так и живём - душа в душу! То она мне в душу, то я ей в душу!
  Пожали руки.
   - Там на заднем сиденье упаковка пива. Балтика семёрка, подойдёт?
   - То что доктор прописал.
  Он достал две банки. Мы сидели, сев, облокотившись на капот. Пригревало солнце, блики играли на ветровом стекле.
   - "Должен, обязан"... - проворчал Кудряшов. - А счастливым я быть не обязан? Жизнью наслаждаться я не обязан?
   - Я тебе говорил, Славик! - я потрепал его по щеке.- Не женись рано. Романтизму нету, выпить не дают... Ну что, как дела, чего поделывал всё это время?
   - Да так... ничего...бил в баклуши.
   - Может быть, бил баклуши?
   - Нет, бил в баклуши.
   - А что это, кстати?
   - Не знаю. А ты?
   - Тоже понятия не имею.
   Засмеялись.
   - Не, ну серьёзно-то?
   - Да кручусь-верчусь, как нажравшаяся энергетиков Золушка! Экзамены, то-сё...Как настроение?
   - Как у Лермонтова в одном стихотворении: "И скучно, и грустно, и некого на...послать"... Ну что, видел Лёшу и Сашу-то?
   - Как же! Вся общага охреневает! Парочка та ещё! Шерочка с машерочкой!
   - И что она в нем нашла?
   - Ну знаешь, на вкус и цвет, как говорится, все фломастеры разные. Есть в нем что-то...Ой, я не пытаюсь уж этих баб понять. То так, то сяк, то так, то не так, то эдак... - он обречённо махнул рукой.- Просто без них-то тоже никак. А свою я любить должен, несмотря ни на что, - он вздохнул и сделал глоток из банки. - Всё, что я знаю - ты мой друг, в комнате меня ждёт моя будущая жена, это моя машина, а это моё пиво. Всё остальное как в тумане. А когда женюсь, исчезнет всё, кроме этого. Даже я сам исчезну.
   - А что ты ей на 8 марта подарил?
   - Да так...куклу.
   - Какую куклу?
   - Ну ...куклу и куклу!
   - Куклу вуду, что ли?!
   - Да не, декоративную! Ну надо было чё-то оригинальное придумать! Знаешь, короче, в "Руси" такие продаются куклы...
   Мы минут сорок проболтали о том о сём. Немного помолчали. Слава пихнул меня в бок:
   - Ну что, оклемался ты после этой эпопеи с Наташей?
   Я отмолчался.
   - У меня вот тоже на первом курсе любовь несчастная была... Её звали Вика. Каждый уважающий себя парень должен хотя бы раз испытать безответную любовь к девушке по имени Вика. Или жизнь прошла мимо него.
   Маша высунулась из окна и рявкнула на Кудряшова, чтобы тот шёл домой. Я пообещал зайти ещё на недельке. Кудряшов сжал мою кисть и потряс:
   - Ну, будете у нас на Колыме, милости просим!
   - Нет уж, лучше вы к нам.
   Я пошёл, повинуясь инстинкту, в парк, потом на набережную, полюбовался игрой солнечного света на воде. Обернулся. Позади меня возвышалась церковь.
  Я пошёл туда, дал нищему, ждущему подаяния у входа, сто рублей.
   - Спасибо. Храни тебя Господь сынок! - поклонился он до земли, стоя на коленях.
   Я поднялся по высокой крутой лестнице. Толкнул тяжёлую, темную, обитую железными полосками дверь. Иконы на стенах, свечи, полутьма - сама Россия в этих потемневших от копоти иконках. Несколько человек - старушка в платке и молодой парень-армянин стояли у икон и молились. Купил свечку за пятьдесят рублей. Отошел со свечёй в самый темный отдалённый угол и зажёг свечу от другой догоравшей её сестрицы. Кадила, шипя и потрескивая, свечка. Тени плясали по стенам, колеблясь. Я стоял, не крестился, не обращался к Богу и ничего не просил, я просто погрузился в себя. Было ли это самовнушением или обстановка, атмосфера этого места действовала на меня, я не мог думать о низком или смешном, спустя какое-то время мне стало так легко, что ноги, казалось, оторвутся от пола. Не внушил ли я себе это? Рассеялась моя злость на самого себя, утихла боль, мои мечты властвовать над другими показались вдруг смешными, нелепыми. Вдруг словно кто-то шепнул мне на ухо: "Не бойся, всё будет хорошо, она будет счастлива". Я вздрогнул. Кто? С кем счастлива? Ведь не со мной?
   Мне предложили святой воды из самовара. Подали в маленькой кружке. Я глотнул, поблагодарил. Вышел. Чистое синее небо. Свежий ветерок. Я сейчас был благодарен за этот день и эту погоду. Это спокойствие. Я почувствовал ту же легкость, покой и чистоту. Словно гора свалилась с плеч. Свет той свечи, живой и трепещущий, теплился во мне.
   Спускаясь по асфальтовой дорожке в парк, я столкнулся с поднимавшимся навстречу Жуковым.
   - О, здорово!
   - Здорово. Вернулся?
   - Вернулся, Старик, вернулся!
   - Где был?
   - В Европу ездил! Италия, Швейцария, Германия... да ты заходи ко мне, я завтра вечеринку устраиваю, по поводу своего возвращения, поговорим. Всё расскажу!
   - Из знакомых кто-нибудь ещё будет?
   - Лизка вроде должна придти!
   Я поморщился.
   - Ну, её-то на фиг... ладно, почему бы и нет - развеюсь.
   - До завтра!
   - До завтра.
   На следующий день, в полседьмого, я пришёл к нему в квартиру на Рахманинова,6. Как полагается, громыхала музыка из колонок - драм`н`басс, туда-сюда группками и парами ходил народ, или кучковался в удобных углах - у стола, на кухне, в спальне. Мимо прошли, хихикая, обсуждая парней, две девушки. Гомон голосов сливался в общую нестройную какофонию.
   - Короче, высвечивается какой-то непонятный номер. А я смотрю - б**, я этот номер ни в одну дыру не е**л (взрыв смеха), и я, короче, снимаю трубу, а там женский голос...
   - На участке надо выгребную яму копать, а там почва - камни да суглинок. И эти санитарные службы или как их там меня задолбали...
   - Он оказался таким жмотом! Я ему говорю: "Понимаешь, девушке нужно кино, ресторан". А он мне: "Да мне как-то западло...на шишку сядешь, тогда...". Вот урод!
   - Я просто тащусь от "Мьюз", Мэтью Беллами такой очаровашка!... И так классно на гитаре играет!...
   В коридоре столкнулся с Лизой. Сухо кивнули друг другу. Приятеля я нашёл на кухне. Он курил за столом рядом с тремя незнакомыми мне мудаками, которым я, тем не менее, по-дружески пожал руки.
   - Здорово, старик! Погодь, мне тут надо с гостями разобраться. Обсудить кое-чё с пацанами...потом поболтаем. Всё расскажу, как чё было! Если хочешь, - он заговорщицки подмигнул. - Травы потом курнём.
   - Может быть.
   Я пошёл в зал. И удивлённо застыл в дверях, словно наткнувшись на невидимую преграду.
   У стола, чуть ссутулившись, сидела Саша.
   Я подошёл.
   - Привет.
  - Привет, - она улыбнулась.
   - Ты какими судьбами здесь?
   - Да Лизка притащила. Я подумала - почему бы и не развеяться?
  - Где Лёша?
   - На работе. Вряд ли бы он пошёл. Не насильно же его тянуть.
   - А ты что? Ты же не любила вечеринки.
   - Я теперь изменилась, - широкая улыбка счастья.
   - Курить бросила, как говорят.
   - Да, не хочется портить себе здоровье. Жить хочется!
   - Это хорошо...
   - Да...неплохо...
   - Что ж, удачи. Ещё поболтаем.
  - Конечно.
   Я отошёл и сел у другого края стола. Присутствие Саши взволновало меня сильнее, чем я показывал. Сердце сильно заколотилось. Я слишком, слишком остро всё воспринимаю, я слишком страстен и чувствителен. Теперь же это всё невозможно. О чем я думаю?
   Я налил стопку и опрокинул в себя. Эх, хороша! Русская водка не бывает плохой. Она бывает или хорошей, или очень хорошей.
   Ко мне подсел Жуков.
   - Ну что, не скучаешь? - он задушевно приобнял меня за плечи.
   - Да тут разве заскучаешь, что ты? Ну как Европа?
   - Тут, короче, старик, такая тема - надо ездить как можно более дешёвыми маршрутами, желательно автостопом, не тратиться на гостиницы и спать в палатке где-нибудь в парке. Так я объездил Германию. Швейцарию, Италию...
   Я слушал его вполуха, кивая и наблюдая, как Саша довольно лихо отплясывает под "Hot & Cold" Катюхи Перри. Я не мог не смотреть на неё. Попалась же она мне здесь. Я что, виноват? Чёрт, ну почему всё всегда в жизни так неожиданно и не к месту?
   Я думал, что эти эмоции самые неприятные, что я испытал за вечер, пока не увидел, как в комнату из прихожей вошли трое парней, чьи лица я нашёл до зубной боли, до рези в животе знакомыми. Это были те красавчики, с которыми я дрался в баре. С видом господ и ухмылками на лицах они вразвалочку ввалились в зал, настолько расправив плечи и расставив локти, что парням приходилось расступаться и красться вдоль стеночки. Мажоры сразу же начали по-хозяйски, оценивающе оглядывать девушек. Ну что тупое, наглое, предсказуемое и нисколько не стесняющееся своей наглости, тупости, предсказуемости племя? Такие вырастают в тупорылых мужиков, беспардонно подсаживающихся к тебе в ресторане, настаивающих выпить с ними, иначе начинаются тупые вопросы типа "ты меня уважаешь?" с последующим мордобоем и т. д., и им в тупые их быдлятские бошки в жизни не придёт мысль (там мысли вообще гостят редко), что невозможно уважать человека, без спроса вторгающегося в твоё личное пространство, дышашего на тебя перегаром и задающего этот идиотский вопрос.
   - А эти что здесь делают? - спросил я Жука.
  - А это...так, приятели одного моего знакомого...крутые ребята, впрочем. Они захотели придти, нельзя им отказывать, понимаешь? Мне проблем не надо, да и лучше завести связи с такими людьми...
   - С такими важными персонами, вип-персонами, да, понимаю...
   - Ладно, надо с ними поздороваться, я скоро...
   Он подошёл к ним, они обменялись "пацанскими" рукопожатиями. Мажоры скалились, покровительственно хлопали его по плечу. В общем, вели себя с ним точно так же, как с ними себя вели их сюзерены в шайке Барона.
   Саша заметила их, остановилась в танце, и улыбка сползла с её лица. Она смотрела на них настороженно, исподлобья, с испугом и в то же время презрительно. Нервно убрав прядь волос со лба, она резко направилась к выходу.
   Альфа-самец заметил её, расплылся в похотливой улыбке и на ходу перехватил её локоть. Она резко что-то бросила ему, вырвала руку и, гордо тряхнув волосами, прошла в коридор. Они заржали, глядя ей вслед, приятель неловко мялся.
   Перед тем как выйти из комнаты, она поймала мой взгляд. В её глазах была тревога. Ну да, конечно, теперь я должен сосредоточиться на том, чтобы весь вечер охранять её от этих шакалов-падальщиков. Теперь я ей стал, видите ли, нужен. А где наш Лёшенька в это время? Почему отпустил её одну? И смог бы он защитить её? Она большая девочка и сама должна своей головой думать и уметь отстоять свою честь.
   Приятель вновь подсел ко мне. Налил себе водки.
   - Что они от Саши хотели?
   - Чтоб она постояла, поболтала с ними.
   - А она что сказала?
   - "Дай пройти!".
   - Куда она пошла?
   - В ванную.
   - Лучше бы домой.
   - Она пришла только полчаса назад. Ну, за Справедливость!
   Мы чокнулись и выпили.
   Эти парни сразу освоились и влились в общую веселуху. Свободно, раскованно и свысока заговаривали с другими, танцевали и приставали к девчонкам. Некоторые зазывно улыбались и отвечали на их романтические ухаживания взаимностью. Я подумал, что будет, когда один из них пристанет к чьей-нибудь девушке, к той, что пришла не одна. Тот вступится за неё? Или струсит?
   Взгляд главаря наткнулся на меня, равнодушно скользнул глазами по моему лицу. Вроде не признал. Но вечер ещё успеет перестать быть томным.
   Саша вернулась, подсела к Лизе. Начала болтать с ней, не обращая внимания на этих ублюдков, они вроде тоже решили отстать от неё. Да, такая им не по зубам.
  Я расслабился и совсем решил не зацикливаться на этой ситуации, мне не в кайф напряжённо сидеть и выслеживать все их перемещения и действия, ужимки и прыжки, я сюда пришёл не с Сашей нянчиться. Тем более одна из девушек, сидевшая через три стула от меня, на секунду оторвала взгляд от мобильного, встретилась со мной глазами, чуть покраснела и улыбнулась. И я подумывал, а не пойти ли к ней навстречу, не заговорить ли с ней. В общем, все как в песне Моррисона: "I looked at you, you looked at me, I smiled to you, you smiled to me"...Я выпил с друганом ещё, чтобы смазать шестерёнки вечеринки, которые для меня пока крутились со скрипом. Вскоре погасили свет и включили цветомузыку, прибавили громкость. Я не мог найти свою новую потенциальную возлюбленную в толпе танцующих, за столом тоже. Справа от выхода из зала я забрёл в пустовавшую до того комнату. Я надеялся, что она пуста и сейчас. У меня заболела голова и захотелось тишины. Может, за мной увлечётся и та прелестница...
   Там прижавшись к стене, смело глядя в глаза нападавшим, была загнана этими тремя в угол Саша. Всё же в её взгляде и читался страх.
   - Что здесь происходит? - спросил я почти устало.
   - Не твоё дело! - огрызнулся вожак, хотя выглядели они все словно коты, пойманные с куском мяса со стола, когда вышедшая на минутку хозяйка вернулась в кухню.
  - Нет, моё, потому что я знаю эту девушку. Не тебе решать, что моё, что не моё.
  - Слышь, иди отсюда!
   - А если не уйду?
   - Ты знаешь, кто мы? - вытянул рыло главарь.
   - Знаю, - сказал я. - Кучка мелких ублюдков-лизоблюдов.
   Все трое уставились на меня в ступоре. И как будто и не замечали, что Саша уже выскользнула из их кольца и отошла к двери.
   - Да, это я тебе саданул стулом тогда. Ты уж извини, но сотрясение мозга тебе все равно не грозит.
   Я обратился к Саше.
   - Иди в прихожую. Одевайся, и уходи отсюда.
   Она кивнула и бросилась вон из комнаты.
   Я продолжил, чтобы выиграть время:
   - Ну что, надоело дрочить и решили попробовать по-настоящему?
   - Думаешь, ты такой крутой?
   - Хочешь проверить? Ребята, вы меня знаете. Мне плевать, сколько вас, но я вам рыла начищу, не сомневайтесь.
   Шакалы - они шакалы и есть - несмотря на численное превосходство, застыли в нерешительности.
   Я кивнул и спокойно вышел. Я ждал погони, но её не было. Оделся и вышел в прохладный апрельский вечер. Саша ждала меня.
   - Ты почему до сих пор не дома?
   - Я ждала... я волновалась за тебя. Как ты?
   - Хорошо - улыбнулся я. - А теперь, с тобой, стало ещё лучше.
   - Спасибо,- она смотрела на меня округлившимися, удивленными и благодарными, даже чуть восхищёнными глазами. Уже другими глазами.
   Конечно, думал я ехидно, ведь он на такое не способен. Во мне всё пело и ликовало. Я вновь близок к тому, чтобы одержать победу вопреки обстоятельствам. И не знак ли все это, что я более её достоин?
   - Куда ты?
   - Я сейчас снимаю тут рядом, на Парковой.
   - Я провожу.
   Мы перебежали Большую Московскую и пошли по Зелёной рядом, почти соприкасаясь плечами.
   - Как ты думаешь, Лёша сумел бы сделать то же самое, если бы оказался там...
  - Надеюсь...да, я думаю, он смог бы...но, конечно, не так... успешно.
   Разговора особо не получалось, так как мы оба всё ещё находились под впечатлением от произошедшего. Но между нами установилась незримая, прочная связь, я чувствовал это...Остановились перед подъездом. Она была смущена. Она ощущала признательность, и помнила, как холодно оттолкнула меня, да и могла ли она на самом деле ничего ко мне не чувствовать? И можно ли всерьёз предпочесть Лёшу мне? С другой стороны, нельзя не любить и его в определённом смысле. И сейчас её охватывали противоречивые чувства. Она хотела поблагодарить меня, но не позволить мне вольностей и не дать ложной надежды. Всегда-то женщинам приходится ходить по тонкой ниточке.
   Тут надо что-то решительно сказать или сделать, чтобы проникнуть к ней в сознание окончательно, поразить её. Обнять, прижать к себе и впиться в губы поцелуем. Я уверен, что этот сладенький херувимчик так её не целует. Но внезапно ощутил, что не надо мне ничего делать, не надо нам быть вместе. Словно между нами выросла невидимая стена. Налились свинцом руки, язык, мысли...
   - Ну, - просто сказал я. - Иди...ещё увидимся.
   Она улыбнулась, чмокнула меня в щёку и скрылась в подъезде.
   Я простоял там минут пять, в каком - то ступоре. На ослабевших ногах и подошёл к скамейке и посидел минут двадцать, приходя в себя. Потом просто встал и пошёл домой. На душе стало легко, будто камень с души свалился. Хотя я и жалел... мысли были в беспорядке... но я понял, что поступил правильно.
   Я перешёл дорогу и по тропинке направился во двор своего дома.
   У турников напротив подъезда, на которых обычно выбивали ковры, меня ждали эти трое. Я встал как вкопанный. Я очень не ожидал их увидеть, очень не хотел именно сейчас их видеть. Тем не менее я спокойно шагнул им навстречу:
  - Решили всё-таки взять реванш? Я жалею о своем великодушии. Надо было сразу вас зашибить.
   Главный замахнулся на меня, я ударил его в нос. Он упал навзничь. Я увернулся от удара второго, резко присев, выбросил вперёд кулак. Второй согнулся пополам, хватая ртом воздух. Третий обхватил меня сзади за шею. Я стряхнул его, повалили на землю и, схватив лежащий уже, кажется, полвека у стены дома обломок арматуры - никому не нужный, но и никем не убранный - и занёс над головой. Мой противник, лёжа, умоляюще поднял руку.
  - Не надо!
   Я не мог ударить беспомощного. Я отбросил арматуру.
   Те двое уже очухались, хотя их боевой настрой слегка померк. У первого из носа текла струйка крови, второй стоял полусогнувшись, держась за живот, ещё не способный полностью выпрямиться. Оба тяжёло дышали. Первый неловко нанёс удар. Я отклонил корпус. Второй вцепился мне в куртку. Я отцеплял его, попутно оттолкнув ногой в живот первого...
   В голове взорвалась бомба. Мир резко накренился, земля и небо поменялись местами. И вот я уже лежу, оглушённый, дезориентированный, а надо мной стоит прощённый мною с той самой арматурой. Время, пространство, предметы, звуки, цвета, мысли и чувства слились в тягучую, липкую и солоновато-горькую массу.
   - Ну что, щенок, затух? - сплюнул кровь главарь. - Финита ля комедия?
   Он пнул меня с размаху ногой по рёбрам, но это ерунда по сравнению с тем, какую боль я испытывал в голове. Другой дал ему арматуру. Он поднял её над головой:
   - Завещание составил? - он опять плюнул кровью. На этот раз мне в лицо.
   Этой арматурой они перебили мне ноги.
  
  
  
  
  Эпилог.
  
  Не знавший любви не познает Бога, ибо Бог есть любовь.
  
  Апостол Иоанн
  
  
  
  
  
   Я открыл глаза и увидел белый потолок.
   Я лежал в больничной палате. Обе ноги ниже колен в гипсе. Я не чувствовал ног - это хорошо, значит, мне вкололи обезболивающие, иначе я бы корчился от боли и зуда.
   - Смотри, проснулся!
   У окна стояли и Маша и Кудряшов. Глаза блестят, лица сияют, и кажутся очень красивыми.
   Они подошли, Кудряшов сел на край моей койки. Маша на соседнюю, пустующую.
   - Ну ты даешь, герой! Так напугал нас! Как чувствуешь себя?
   - Чувствую себя нормально.
   - Врач говорит, смещения костей не было, срастаются хорошо, скоро начнешь ходить с костылями. Потом уже как все люди.
   - Сколько я здесь?
   - Три недели.
   - Уже май?
   - Да, госы сданы, скоро учебе конец!
   - Удачно сдал?
   - Нормально...Слушай, так ты запомнил, кто это был? Скажешь милиции?
   - Ещё не знаю... мне сейчас не хочется об этом думать.
   - Да, сейчас главное тебе здоровье поправить...давай, выздоравливай,- он похлопал меня по плечу.- Выглядишь как огурчик! Но я всегда знал, что твой норов тебя до добра не доведёт.
   Я слабо улыбнулся и кивнул.
   - А мы собираемся пожениться, - просияла Маша.
   - Надеюсь, дождетесь моего выздоровления?
   - Обязательно тебя дождёмся, а то ведь какая свадьба без драки... В свадебное путешествие планируем в Египет или Турцию.
   - Лучше в Италию, - предложил я. - Представь себе: Рим, Милан, Венеция...особенно Венеция - красивейший город мира.
   - Звучит неплохо! Выйдет, конечно, дороже, но вполне реально устроить...
   - И детишек надо как можно скорее! - мечтательно подхватила Маша.
  - Ага, состругаем снегурку.
   - Молчи уж, стругальщик! - она игриво пихнула его в бок.
   - Вон как у вас хорошо всё сложилось...Что ж, хоть у кого-то что-то хорошо...
   - Ну, старик. Не говори так...встанешь на ноги, станешь лучше прежнего... если это, конечно, возможно.. ещё попляшешь у нас на свадьбе.
   - Надеюсь, так и будет.
   Они поднялись.
   - Ну ладно, мы пойдём.
   - Тут в пакете фрукты, соки - ерунда, короче, всякая...
   - Ещё раз спасибо и ещё раз поздравляю. Заходите.
   - Непременно зайдём. Выздоравливай.
   Они ушли. Я полежал немного, смотря в окно на вишни с распустившимися белыми цветочками. Заглянула дежурная медсестра. Я попросил её открыть окно. В палату ворвался свежий ветерок, напоенный душистыми ароматами цветов. Жизнерадостно - вирьк-вирьк-вирьк-вирьк - выводили трели птицы. На тумбочке лежали газеты. Я начал читать "Новгородские ведомости". Маньяка поймали. Им оказался тихий, интеллигентный, внешне симпатичный преподаватель истории. Судебный психиатр подозревает шизофрению. Изверг обвинил свою мать, сказал, она не дала ему необходимой любви, потому он стал тем, чем он стал. Я прочитал от нечего делать несколько полос - расходы на ремонт и обновление дорог сокращаются из года в год, а нагрузка на полотно увеличивается из-за притока туристов, рухнул один из домов, построенных для выпускников детдомов. В Новгород приезжает Стас Михайлов...
   Следующая заметка заставила меня вздрогнуть. "Член банды найден убитым".
   На фотке на берегу реки у затоптанного костра лежит ничком парень с раскроенным черепом в луже крови. Фотографий две, вторая более крупным планом: ужасное месиво вместо затылка, согнутая в локте правая рука, пальцы. Судорожно вцепившиеся в траву и часы на запястье, край рукава. Приглядевшись, я вздрогнул. Куртка и часы. Эта куртка и такие же точно часы "Ролекс" были на том, кто попытался сделать меня калекой. Я смотрел на эти часы, когда он занёс арматуру над головой. Я умудрился тогда удивиться, зачем такие понты в век мобильных телефонов. Это был главарь тех, что искалечили меня. Я не мог быть уверен, но ...
   Я лихорадочно пробежал глазами по строчкам:
  " В среду 11 мая Павел Петров, сын известного предпринимателя Сергея Владимировича Петрова, член банды вора в законе Барона, а так же шайки юных прожигателей жизни, неоднократно имевшей дело с законом по обвинению в изнасилованиях и избиениях (но почему-то неизменно выходившей сухими из воды), найден мёртвым, с раскроенным черепом. Труп обнаружили в семь часов вечера на берегу озера Ильмень, к востоку от Юрьевского шоссе и чуть южнее деревни Троица. Топор валялся рядом. Отпечатков на нем не обнаружилось. Следы заметены, хотя и в спешке - обнаружена женская расчёска - конечно, не известно чья. Видимо, Петров с подельниками напал на группу отдыхающих. Завязался конфликт, в ходе которого агрессор получил такого рода неожиданный отпор. Его соратники сбежали, случайные убийцы как могли замели следы и скрылись.
   На данный момент друзья Петрова допрашиваются. Но свидетели указали, что видели с ним двоих на загородной заправке. По описанию, это некие Вадим Еременко и Александр Свирский. Они в розыске. Пока их местоположение неизвестно. Захотят ли они рассказать правду? Учитывая, что роль их самих в этом деле может быть не совсем благородной? О новых подробностях дела в следующих выпусках".
   Я задумчиво сложил газету и положил возле себя.
   Дверь отворилась, и в палату вошла...Саша. Она улыбалась, помахала рукой.
   - Ну вот, ты и не спишь. Мы приходили пару раз. Но Ты спал.
   Глаза блестели, щёки пунцовели. Она поставила на соседнюю койку шуршащий пакет.
   - Тут фрукты, соки...
   - Колбаса есть?
   Она рассмеялась.
   - Колбасы нет.
   -А где Лёша?
   Она вдруг побледнела, улыбка поблёкла.
   - Он... не может сейчас прийти. Но он хотел бы.
   Она села на соседнюю койку.
   - Ну, как ты себя чувствуешь?
   - Много лучше, спасибо.
   - Ты знаешь, кто это сделал?
   - Да. Это те весёлые ребята, что пытались тебя...
   Она поспешно кивнула, нервно улыбнувшись.
   Я потряс в воздухе газетой.
   - Я только что прочитал вот это. Оказывается, маньяка наконец поймали, и я окончательно убедился, что это не я.
   Она натужно усмехнулась.
   - И ещё кое-что... одного из напавших на меня убили. Я чувствую себя хотя бы отчасти отмщенным.
   - Да, я слышала... - её дыхание сбилось, она судорожно выдохнула.
   - Что с тобой?
   Она посмотрела на меня напряжённо-пристально, её взгляд был странно-многозначительным.
   - Я знаю, кто это сделал.
   - Кто?
   - Это сделал он!
   - Он? - непонимающе переспросил я.
   Она наклонилась и прошептала:
   - Это сделал Лёша! И я была там!
   Я почувствовал себя так, словно меня ударили по голове обухом того самого топора. Койка вместе со мной проваливалась в бездонную пропасть...
  Она подошла тихонько к двери. Выглянула в коридор, вернулась. Опять села как можно ближе, склонилась и тихо, почти шёпотом, рассказала, то и дело умолкая, тревожно оглядываясь на дверь и прислушиваясь к шагам в коридоре:
   - Это было так. Мне захотелось выбраться за город, мы поехали на пикник. Я умею водить, а он не умеет, как ты знаешь. Я попросила у Лизы машину, которую ей подарил отец на восемнадцатилетие. Это была моя идея... я знаю одно хорошее место, полянку на берегу озера, почти со всех сторон окружённую деревьями. Мы с группой в прошлом году ездили на пикник в конце семестра. Там можно разводить костёр, купаться, загорать, народ туда обычно не лезет, не часто бывает. Так как от города далеко, а поселковые могут и поближе к домам найти местечко. Мы оставили "Тойоту" на лесной дорожке прям у поляны, расстелили одеяло, Лёша собрал хвороста, хотя на всякий случай был у него и топорик, развёл костёр. Всё шло отлично. Лёша обстругал топориком хворостину, и как на вертел, нанизал на неё сосиски, жарил на костре. Мы были в прекрасном настроении, наслаждались жизнью, погодой и друг другом. Тут, откуда ни возьмись, подъехал джип. Из колонок оглушительно бил по ушам этот чертов русский рэп. Вышли эти трое. Я испугалась, Лёша тоже напрягся. Я не знаю, как их туда занесло; подозреваю, они часто совершали набеги на такие отдыхающие группки. Милиции туда тоже долго ехать, место удалённое. Увидав нас, они обрадовались. "Культурно отдыхаем? Это наше место. Потому что здесь все наше. И эта сучка тоже ... а она кстати, наша старая знакомая...ну наконец-то!"...
   Лёша поднялся и загородил меня. Но я чувствовала, что он боится. Петров...ударил его в лицо. Леша упал. Всё пошло кувырком, и я словно посреди солнечного дня вдруг очутилась в фильме Алексея Балабанова или в романе Стивена Кинга. Думаю, так такие вещи и происходят... Главарь схватил меня и рванул на мне блузку, начал целовать, я уклонялась и вырывалась, но он был сильнее. Лёшу те двое держали. Я закричала: "Лёша, помоги!", но он даже не пытался вырваться...он словно впал в ступор, оцепенел! Только с немым бессильным ужасом наблюдал за происходящим. Когда Петров начал стаскивать с меня шорты, и я в полной истерике закричала: "ЛЁША, СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ!", он вновь пришёл в себя и вырвался с неожиданной силой... Эти ублюдки ошарашено смотрели на него. С этой своей дебильной ухмылкой, продолжая крепко, до боли сжимать меня, повернулся и тот. Я двинула ему коленом между ног. Он согнулся пополам. Лёша схватил топорик и ударил его по голове с размаху. Кровь брызнула ему на лицо, он, озверев, ударил ещё раз. При этом у него были такие дикие глаза, такое лицо...Я в жизни не видела более страшного лица, так оно исказилось! Это было другое лицо, совсем чужое! Когда он поднял на меня глаза, словно сама Смерть посмотрела на меня в упор, я от испуга дышать забыла на несколько секунд! Те двое попятились. Он с безумной улыбкой ринулся на них, они в полной панике ломанулись через кусты. Видел бы ты, как они улепётывали. А джип так и остался. Я начала смеяться и не могла остановиться. У ног лежал труп. Я в разорванной одежде, мой молодой человек в крови, а я смеюсь как безумная! Он бросил топор, подошёл и встряхнул меня. "Успокойся, Саша, успокойся". Он прижал меня к груди и погладил по волосам: "Всё хорошо, всё хорошо...". Мы пошли к машине. Я, как могла, привела себя в приличный вид и уже села за руль (Сможешь вести сейчас?- спросил он, заметив, что у меня неконтролируемо трясутся руки и прыгают губы. "Должна мочь" - ответила я.). Хладнокровие вновь вернулось ко мне. "Подожди. Мы должны замести следы".
   Мы вернулись, протерли какой-то ветошью топор. Брать его с собой не стали. Не выкинули в озеро - зря, наверное. Могли бы забрать и выкинуть по дороге где-нибудь в лесу. Но мы слишком торопились, мысли были в беспорядке. Собрали все наши вещи. Он умыл лицо и руки в озере.
   - Расческу вы забыли.
   -Да... не знаю, Бог нам помог или Дьявол. Но по пути мы почти никого не встретили - во всяком случае, тех, кто мог бы узнать нас. Сама я надела тёмные очки Лизы, которые нашла в бардачке, а ему дала кепку и попросила натянуть пониже, чтобы трудно было разглядеть лицо. Все три километра лесной дорожки нам вообще никто не попался. На шоссе всего несколько машин. Когда мы приехали ко мне, его заколотило. Он закрыл лицо руками: "Я не должен был, не должен. Я пойду в милицию, всё расскажу, и понесу наказание". Теперь пришла моя очередь его вразумлять. Я сказала ему, что он сломает свою и мою жизни, если сделает это. И что Петров заслужил смерть...как бы грешно это ни прозвучало. Да, я юрист, будущий прокурор, но я знаю несовершенство нашей судебной системы на данный момент, ужасные условия в наших тюрьмах, и наглое всевластие таких людей, как Барон ! Теперь Лёша старается лишний раз не выходить из дома. Только в университет. Те двое не знают, где мы живём. Но всё равно надо как можно скорее уехать отсюда. Только закончить учёбу. У меня в Валдае домик, недалеко от озера, с садиком, в наследство от деда достался, там устроимся на работу и будем жить. У Лёши также есть мечта - он хочет стать писателем. Посмотрим, что из этого выйдет. Я буду ещё сюда приезжать. Ему я не позволю, слишком опасно. Ближайшие пару лет, может быть, пока пыль не уляжется. Надеюсь, ты не обидишься?
   - Что я, маленький? Я понимаю ситуацию. И разумеется, от меня слова об этом никто не услышит. Даже Кудряшов. Что знают двое, знает и свинья. А что знает Кудряшов, знают на Северном полюсе.
   - Да, на тебя можно положиться, потому я тебе и рассказала.
   - Сударыня, я унесу эту тайну с собой в могилу.
   - Мы будем тебе помогать и сделаем всё, что в наших силах, чтобы ты вновь встал на ноги. Будет приходить Лиза - будем поддерживать связь через неё. Если что, передавай ей.
   - Ну что ж... надеюсь у вас всё будет хорошо. Но... - я нахмурился.
   - Что "Но"?
   - Он убил. Взял грех на душу.
   - Это почти богоугодное дело. Ты и сам это понимаешь. Если он и взял грех на душу, он сделал это ради меня, и если он опадет в Ад, я последую за ним. А если бы его поймали, я последовала бы за ним даже в Сибирь.
   - Правда?
  - А как иначе, ведь он мой герой, - она улыбнулась.
   - Ну что ж, удачи.
   - И тебе. Выздоравливай.
   Она вышла, чмокнув меня в щёку на прощание.
   Я лежал какое-то время, переваривая всё это. Задремал, провалявшись в забытье черт знает сколько, а проснувшись, увидел в кресле у окна Наташу.
   Я онемел. Она стала ещё красивее за месяцы, что я её не видел. Она была в белой блузке и синей юбке, волосы распущены. Сейчас она затмевала и Сашу, и ту самую девушку, повергшую меня в бездну отчаяния несколько световых лет назад.
   Она заметила, что я смотрю на неё, улыбнулась, подошла.
   -Привет, - сказал я. - Извини, не могу встать и поприветствовать тебя поклоном, как делали при появлении дам в XIX веке.
   Наташа села на край койки и вложила свою руку в мою. От её прикосновения я словно наполовину выздоровел. Я осторожно сжал её ладонь, тепло её руки потекло по венам к сердцу.
   - Ты долго спал.
   - Я, кажется, и сейчас сплю, - сказал я. - Как поживаешь?
   - Хорошо...теперь хорошо. Я наконец смогла приехать. Моя мать была больна, подозрение на рак матки, я должна была заботиться о ней. То есть наши горе-врачи поставили ей такой диагноз. Съездили в Псковскую областную - там сказали, рака и в помине нет, надо только провести несколько сеансов выскабливания. Теперь ей лучше. Тогда я была в смятении, не знала, что делать... но теперь я окончательно решилась. Узнав о тебе, я поняла, что не перенесу, если с тобой случится действительно что-то серьёзное...я бы, наверное, из окна выбросилась. И что я хочу быть с тобой и только с тобой.
   Она улыбнулась. Губы её подрагивали, на глазах блестели слёзы.
   - Прекрасно выглядишь. А я ужасно.
   - Ты мне и таким нравишься. Я так рада видеть тебя!
   - Я тебя тоже.
   Она нежно погладила меня по волосам.
   - Теперь я буду заботиться о тебе. Дети, о которых заботятся матери, выздоравливают вдвое быстрее. Я помогу тебе встать на ноги. Если надо, я здесь на пол лягу, буду дежурить круглосуточно! И никто меня отсюда не выгонит!
   - Это не потребуется.
   Она смотрела на меня сквозь слёзы, словно не веря, что наконец-то она вновь меня видит так близко.
   - Время приёма уже заканчивается. Мне нужно идти. Но я буду приходить каждый день!
   - Ты ангел, спустившийся с небес, чтобы спасти меня.
   - Теперь мы не потеряем друг друга, правда?
   - Нет, теперь не потеряем.
   Мы смотрели друг на друга, глаза в глаза, и засмеялись. Она смотрела в меня, и я смотрел в неё и оба мы в эту минуту заглядывали куда-то ещё, обозревали тайные глубины Вселенной.
   Она поцеловала меня в лоб, потом в губы.
   - Теперь отдыхай и набирайся сил, завтра я приду опять.
   - Я буду ждать.
   На пороге она обернулась, улыбнувшись и смотря сияющими глазами. Помахала маленькой, тоненькой, нежной, как у девочки, ручкой. Я помахал ей в ответ.
   Она вышла, удаляющийся звук её шагов совсем затих. Я полежал немного, глядя как ветер колышет зеленую ветку дерева за окном, отвернулся к стене и закрыл глаза.
   Я за все заплатил.
  
  
  
  Конец
  
  
  
  январь 2008 - декабрь 2010
  ноябрь 2013 - июнь 2015
  Великий Новгород
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"