Деревня Вороны, что в Поставском районе, находится в очень живописном месте: со всех четырех сторон ее окружает лес,зеленые холмы и множество озер. Земля здесь каменистая, потому что когда-то очень давно, когда шли ледники с севера , они принесли с собой много скальных пород. Тогда же здесь появились все эти озера, большая часть которых имеет вертикально-вытянутую форму в направлении север-юг.
Когда я впервые приехала в Вороны, местные жители показали мне так называемое "городище". Это место, отмеченное археологами (работы здесь не ведутся из-за отсутствия средств), на котором когда-то было древнее поселение людей. На первый взгляд, в нем нет ничего необычного - небольшое плато: с трех сторон его ограждает отвесный обрыв, а с четвертой стороны - склон пологий. Говорят, что именно здесь было найдено много предметов живших когда-то людей: черепки глиняной посуды, украшения, "особые" камни. Один такой "особый" камень лежит сейчас за домом моего соседа. Я видела этот образец древнего ремесла. У камня особым образом обточены бока для того, чтобы его можно было обвязать веревкой. Мой сосед говорит, что этот камень использовался в качестве орудия разрушения стен при взятии крепостей.
Новое поселение, моя теперешняя деревня Вороны, имеет свою новую историю. В 1861 году в России (а Вороны тогда находились под юрисдикцией Российской империи) было отменено крепостное право.И в этом же году пять крестьянских семей: Смолков, Курдо, еще один Курдо, Федоронко, Тананос - получили земельные наделы. Каждый надел включал в себя двадцать четыре гектара пахотной земли и сенокос. Эта земля была заблаговременно мелиолирована. Вода отводилась по канавам в сторону Лучанского озера, из которого и сейчас вытекает река Лучанка. Вся пахотная земля делилась на три части: озимое поле, яровое и паровое. Викентий Курдо - дед старейшего жителя деревни - поселился в Воронах одним из первых в возрасте 27 лет.
Вот так и появилась деревня Вороны. Видимо, в то время ворон здесь было еще больше, чем теперь. Деревня жила своей жизнью. Перед I-ой мировой войной в ней было уже 20 домов и проживало около ста человек. Каждый хозяин, кроме того, что он был потомственным крестьянином, был еще и ремесленником: кузнецом, плотником, кожевенником или гончаром. В каждом доме стояла корова и лошадь; держали овец, кур и гусей. Выращивали зерновые, картофель, овощи, лен. Лен был универсальной культурой. Из льна ткали, из семян давили масло. Женщины шили одежду и белье. Каждая невеста должна была приготовить к свадьбе приданное, которое складывалось в кубель, такую большую бочку, плотно закрывающуюся крышкой, предостерегая таким образом содержимое от порчи мышами и насекомыми. В конце девятнадцатого века уже появились сундуки - куфры. А в начале двадцатого века появились первые шкафы.
- В деревне было пять гармонистов на двадцать домов, - рассказывает старейший житель Ворон Эдмунд Курдо, - по воскресеньям и по праздникам люди вместе проводили время - разговаривали, пели песни.
Еще до I-ой мировой войны вблизи деревни размещался кавалерийский полк российской царской армии: здесь стояли казармы и конюшни временного образца. Когда начались военные действия, тут были вырыты землянки и окопы, построены бетонные дзоты, сохранившиеся в лесу до нашего времени. Многие в Воронах пострадали в период с 1914 по 1920 год. А в 1920 году деревня Вороны в результате подписания Брестского договора оказалась на польской территории, что длилось до 1939 года. Мир был недолгим. И снова началась война.
Во время II-ой мировой войны деревню сожгли немцы. Война унесла все: жизни людей, нажитое имущество, скот. Когда война закончилась, люди вышли из землянок и начали заново отстраивать дома, обрабатывать землю, обживаться хозяйством.
В 1950 году здесь появился первый колхоз. Те самые 120 гектаров пахотной земли, принадлежавшие когда-то первым крестьянским семьям, поселившимся здесь в 1861 году, стали теперь принадлежать колхозу, а крестьянам оставили всего по двадцать соток приусадебной земли. В колхозе приходилось работать бесплатно (за трудодни в журнале учета да небольшой сенокос, чтобы держать свою корову), а в оставшееся время каждый хозяин трудился на себя в своем дворе.
Сегодня в деревне Вороны осталось восемь домов. Только четыре из них - жилые. В первом доме живут три человека: внук Викентия Курдо Эдмунд, которому сейчас 72 года, его жена и сын. Во втором доме - еще два человека: родственник Эдмунда Николай, тоже потомок Курдо, и его жена. Их дети уже уехали из деревни - родители же решили доживать здесь. В третьем доме живет одинокая женщина семидесяти пяти лет. В четвертом доме живу я. Еще в два дома люди приезжают летом: отдохнуть и, может быть, что-то вырастить на своем огороде.
Жизнь в деревне имеет свой особый ритм и колорит. Ритм связан с солнцем: солнце встало - день (жизнь) начался, солнце зашло - день (жизнь) закончился. А колорит связан с окружающей природой. Он такой мягкий, естественный и тихий. Растения, животные, земля, по которой ходим, в которой все растим; вода, камни и небо. Только живя здесь, начинаешь понимать, что все это и есть ты. Здесь: и звуки, и краски , все другое - естественно-красивое и неутомляющее.
Когда мы разговариваем с Эдмундом о жизни, он говорит, что сейчас чувствует себя Робинзоном. Жизнь как будто есть, но приостановилась. Нет людей в деревне - не с кем общаться. Нет контактов с внешним миром, за пределами деревни. За последние десять лет все уехали из деревни туда, где жизнь людям показалась более легкой. Переселились туда, где не надо пахать землю, пилить лес, колоть дрова, пасти коров; туда, где есть сообщество; туда, где дети ходят в школу не за пять километров; туда, где есть хоть какая-то работа, постоянно приносящая деньги. Переселились в город.
Конечно, можно прекрасно жить в городе, в благоустроенной квартире, работая в фирме или в магазине, на заводе или в какой-нибудь маленькой мастерской; работать, сидя за компьютером, и отдыхать часами у экрана телевизора. Кстати у Эдмунда в деревне есть и телевизор, и 100 программ евроньюс. Только в деревне у него есть еще и простор, и тишина, и неповторимое дыхание природы. Эдмунд, между прочим, знает три языка: польский, белорусский и русский. - Жалко, что не знаю литовский, - говорит он улыбаясь, - а то бы смотрел литовское телевидение, которое идет здесь не хуже белорусского.
Мы с Эдмундом идем по улице. Он показывает в сторону леса и говорит, что раньше линия леса была намного дальше от деревни, потому что люди не давали природе наступать на свою деревню. А теперь делать это некому.
- Жизнь течет, и все вокруг изменяется, - говорит Эдмунд, - в конце концов в число древних городищ рано или поздно попадет не только деревня Вороны, но и те большие и малые города, в которые отсюда уехали люди в поисках более легкой жизни, - шутит он.