Аннотация: мой самый первый рассказ. написан десять лет назад. не уничтожаю, ибо кое-что нравится в нем)) когда-нибудь превращу в повесть)
Было раннее утро 1 апреля 2004 года. Точнее, не совсем утро. Кремлевские куранты, мимо которых мы с Шуриком проходили пять минут назад, показывали четвертый час ночи. Прогулочка по центру Москвы была чудесна. Промозглая весенняя сырость, холод и ветер, уже прекратившее работать метро… Радовало только то, что утром не надо на работу, завтра суббота. И влюбленность, конечно – она спасает от любой непогоды. Молодость - время безумств и вредных для здоровья развлечений. Поэтому мы и засиделись так долго в ночном клубе: сначала рок-концерт, потом просто болтовня под пиво, чесночные гренки и сигареты.
Когда мы наконец собрались домой, даже машину было трудно поймать. Вызывать такси по телефону мы сочли моветоном, а потому пошли пешком, благо до дома Шурика недалеко. Ох, уж эти москвичи в двадцатом поколении! Когда ищешь их дом ночью, главное - не ошибиться переулком. Шурик утверждал, что умеет ориентироваться в Москве даже по запаху, будь он хоть тысячу раз пьян. Мы на верном пути! Я висела у него на руке и беспрестанно хихикала, мне было безразлично, куда идти, пока мой рыцарь со мной.
И вот тут-то мы увидели эту женщину, похожую скорее на мираж, чем на реального человека во плоти.
Она была одета во все белое. Уже одно это заставило меня подумать, что с ней не все в порядке. Грязь, влага и прочие прелести весенней ночной погоды совсем не располагали к светлой одежде. У нее же белым было все, начиная с сапог и заканчивая длиннющим шарфом с кистями. Даже шляпа! Но самым странным было другое. Она разгуливала по парапету набережной Москвы-реки. Разгуливала так, словно это была не узенькая каменная плита, а по меньшей мере Красная площадь. Хотя, нет, чуть присмотревшись, мы поняли: женщина, очевидно, считает, что находится на показе мод. Парапет - это подиум, а сама она - Клаудиа Шиффер. Легкая походочка от бедра, изящный поворот головы, небрежный жест, которым она откидывала светлые волосы, когда ей нужно было повернуться в обратную сторону. А надо сказать, она кружила туда-сюда на десятиметровом отрезке.
Некоторое время мы просто наблюдали за ней. Поведение сумасшедших иногда бывает очень интересным, а эта экстравагантная женщина явно была не в своем уме. Нам нравится все необычное. А может быть, она просто пьяна? Мы с Шуриком как раз обсуждали это предположение, сами не без греха! - когда дамочка вдруг покачнулась под особенно сильным порывом ветра. Она балансировала на одной ноге над черной бездной, где ее поджидали гостеприимные ледяные воды реки. Или, не достигнув их, она разбилась бы о камни? Но в любом случае эта прогулка становилась слишком опасной, а нас не так уж вдохновляла перспектива стать свидетелями страшной смерти какой-то обезумевшей почитательницы высокой моды.
Поэтому мы быстро подбежали к бедняге, и Шурик схватил ее за руку с довольно искренним криком:
- Осторожно! Вы же можете упасть!
На что она весело и непринужденно рассмеялась.
- Упасть? Ну, и что? Может быть, вы думаете, я разобьюсь? Так ничего подобного не произойдет, могу вас уверить, деточки!
Деточки? Эта воображала выглядела лет на тридцать, не более, а нам с Шуриком пятьдесят на двоих. Я хотела возразить, но не успела, потому что она, освободив свою руку, понеслась вприпрыжку по столь полюбившимся ей перилам. Ну и ну! Эксцентричная особа размахивала руками по-птичьи и громовым голосом возвещала всему миру, что она чайка. Кто бы сомневался! Это было бы и в самом деле чертовски забавно в иных обстоятельствах. И в другом месте. А тут нас с Шуриком парализовал ужас: вот-вот, сейчас… Один неверный шаг, неудачный поворот… сорвется-таки... сорвется. Точно сорвется!
Но вскоре она вернулась, распевая во все горло мультяшную песенку крокодила Гены про день рождения.
- У меня вчера был день рождения, - пояснила она, - дурацкий праздник! Кто только придумал его отмечать?
Мы молча смотрели на нее. Я совершенно оцепенела при виде этих акробатических па. Женщина не просто стояла перед нами, а отплясывала некий цирковой загадочный танец с пируэтами. Я тряхнула головой, чтобы отогнать неприятное наважденье.
- Да не психуйте, ребята, - сказала она, заметив наше состояние. - Ничего со мной не случится. Я умерла часов где-то восемнадцать назад, так что мне не грозят ни внезапная болезнь, ни стихийное бедствие, ни несчастный случай. От чего там еще можно скончаться? А? - и она дико захохотала.
- Отлично, это просто легкий бред, - тихонько сообщила я Шурику. Конечно, он был согласен. Он вообще все в мире склонен объяснять слишком большой концентрацией абсурда на отдельно взятую личность.
- Хотите, я расскажу вам эту пошлую историю? Невероятная пошлость! Такого бы больше нигде не услышите. А? - спросила разудалая камикадзе и стремительным прыжком спорхнула со своего снаряда для упражнений.
Почему бы и нет, ведь тогда она перестанет бегать здесь и пугать прохожих, решили мы, перекинувшись парой слов. Но на набережной слишком холодно для задушевных бесед заметила я. Дама восприняла мои слова слишком буквально: предложила выпить, ибо только лишь это, по ее мнению, могло придать разговору нужную степень интимности. Она подмигнула, приобняла нас за плечи и повела в некое "чудесное местечко неподалеку".
Спустя четверть часа уже мы сидели в каком-то отвратительном крошечном баре с зелеными лампами и грязными столами, пьянствовали - опять по кругу! - и слушали красочный рассказ незнакомки, неправдоподобный, но увлекательный. Речь женщины была прерывистой, торопливой, местами бессвязной, но нить повествования мы крепко ухватили и не обращали внимания на пространные, но нестройные философические экскурсы и географические зарисовки, грешащие преувеличениями.
Вкратце это выглядело примерно так. Этой милейшей особе, назвавшей с десяток своих имен, которые она считала своими в разные моменты жизни, постоянно удивительно везло. Она попадала в различные переделки, жуткие истории, аварии, природные катастрофы. Пожары, землетрясения, кораблекрушения. И отовсюду выходила абсолютно невредимой. Так, например, в два года ей посчастливилось тонуть в Каме и вполне благополучно выбраться из нее без посторонней помощи. Плавать крошка не умела, а дело было поздней осенью. Лет в восемь она попала под поезд - тот же эффект. Она рассказала приблизительно тридцать таких случаев из своей жизни, но я не смогла их запомнить все, тем более что некоторые были откровенными повторами.
Поэтому я остановлюсь подробнее на двух из них.
...Барышне было тогда двенадцать лет, звали ее Ксенией. Она ехала в пассажирском поезде «Москва-Саратов» со своими родителями в гости к деревенской бабушке. На каком-то маленьком разъезде в вагон ввалилась толпа путешествующих по стране цыган. Кочевники заняли места в строгом соответствии со своими желаниями, естественно без билетов, и, дружелюбно галдя, вкушали отобранные у пассажиров съестные припасы, у кого котлетку, у кого пару огурчиков. Проводники бессильны были сделать что-либо против этого хулиганства, а милиция тогда в поездах не ездила. Ближайшая станция, где эту ораву можно было высадить, находилась еще в часе езды. Приходилось терпеть. Тяжелая обстановка в вагоне необычайно раздражала Ксению, лежавшую на верхней полке и обозревавшую бескрайние приволжские степи. Бедняжка страдала от душных цыганских ароматов и грубых резких выкриков. Немного подумав, девочка решила открыть окно, высунуться в него и немного отдохнуть от шума и вони. С этим окошком до тех пор с большим трудом справлялись взрослые мужчины, а Ксюша была лишь хилым подростком. Однако счастливая звезда всегда была с ней, а потому рама поддалась легко, как смазанная маслом, чего никто, включая саму Ксению, не ожидал.
Поезд, на котором ехала наша героиня, отличался оригинальным способом передвижения: резкими скачками. И на этот раз такой скачок совпал с тем, что окно открылось. Разумеется, везучая на приключения девчушка слетела с полки и наполовину выпала из поезда. Как и всегда, нечто непонятное удерживало ее в таком подвешенном состоянии несколько мгновений, необходимых для активных действий попутчиков. Ксюшу вытащил за ноги из оконной дыры какой-то благородный и обладающий быстрой реакцией молодой человек. Тут же сбежалась половина вагона, в том числе и большая часть цыган. Все принялись утешать рыдающего ребенка и впавших в шок родителей. Вскоре Ксении это надоело, и она отпросилась в туалет, дав клятву более не притрагиваться ни к одному окну в вагоне. Она отправилась в тамбур, где наслаждалась свежим воздухом возле распахнутой двери, выполняя свое обещание касательно окон. Следом за ней вышла юная цыганка в классическом цветасто-пестром костюме и увешанная звенящими украшениями. Ксения с любопытством уставилась не нее.
- Правду скажу, красавица! - воззвала к ней цыганка, - Вижу печать на лице твоем!
Ксюша вежливо сообщила, что у нее нет денег, но цыганка гордо покачала головой:
- Денег не нужно, милая! Тут случай редкий...
Она помрачнела и взяла девочку за руку.
- Смерть любит тебя, красавица! - заявила гадалка. И далее разразилась пространной и пафосной речью о том, что Ксению будут всю жизнь преследовать различные удары судьбы. Но смерти не дано восторжествовать до дня и часа ее пятидесятилетия. Миг, когда ей исполнится пятьдесят, ровно пятьдесят, будет ее концом. Но если же Ксения переживет свой день рождения, то ждут ее еще лет сто пятьдесят счастливой и безмятежной жизни. А то и вечность!
Ксения, согласившаяся на гадание из здорового подросткового любопытства, была в те годы примерной пионеркой. Она не верила в мистические глупости и посчитала все это предсказание полным бредом. Однако не забыла записать в дневничок день и час предполагаемой смерти с остроумной пометочкой: "Надо проверить?..".
...Во время же второго знаменательного события Ксюша, любительница менять имена, звавшаяся тогда уже Кларой, вспомнила и давно поросшее быльем гадание, и многочисленные несчастные случаи, из которых она выходила без вреда для себя. Случилось же с ней следующее. Ей было восемнадцать, было опять же лето и каникулы. Девушка летела на одном из самых надежных в мире самолетов. Куда и откуда - она не сказала, это происшествие скрывалось от общественности, как часто бывало у нас. А Клара-Ксения, по ее словам, всегда отличалась похвальной склонностью к сохранению всяческих государственных тайн и прочих "сентиментальностей", как она это определила. Самолет, как и следовало ожидать, потерпел катастрофу. Погибло сто восемьдесят шесть человек из ста восьмидесяти восьми, находившихся в нем. Выжил пятимесячный младенец, которого выкинуло из салона при крушении. Он зацепился одеялом за ветки дерева. А также спаслась наша Клара, оставшаяся в своем кресле. Чудовищно "везучая" девушка отделалась парой царапин и легким психологическим шоком.
Вряд ли это был легкий шок, скорее тяжелый. Точнее говоря, мировоззрение Клары претерпело серьезные изменения. Ее психика тоже сильно пострадала. Девушка поверила в себя как в Королеву Катастроф, и дальнейшую свою жизнь строила, исходя из этой посылки.
Да, Клара нашла свои детские записки, внимательно прочла их, и ей показалось, что все это правда. Она, Клара, действительно сильнее столь желавшей заполучить ее в свои нежные объятия смерти. Королева Катастроф несгибаема и может безбоязненно творить любые безумства и ввязываться в любые, пусть внешне даже самые опасные авантюры. А раз так - да здравствует жизнь!
До тех пор она, как и многие милые барышни ее возраста, мечтала стать учительницей, в связи с чем даже поступила на исторический факультет МГУ. Теперь же ее потянуло на приключения с непреодолимой силой. Если же вспомнить, что они никогда не обходили ее стороной, то можно представить, во что превратилась ее жизнь после появления в ней нездорового авантюризма. А главное, что происходило с людьми, окружавшими ее?
- О, это было не очень здорово, - хмыкнула Клара, - Но вы ведь знаете меня, я думаю? Я ведь знаменитость... своего рода. Великая французско-русская путешественница. Мари-Клэр Дюпон, она же Клара Шебалина. Все мои книжки - бестселлеры.
Она вздохнула и вопросительно взглянула на нас. Я не могла вспомнить из путешественников никого, кроме Тура Хейердала и Сенкевича. Но Шурик, как оказалось, даже читал некоторые книги нашей новой знакомой. Он отозвался о них восторженно. Мол, приключения там нарисованы высококлассные. Трудно представить, что они не выдуманы.
- Там описана малая толика того, что мне довелось испытать, - печально прошептала Клара. Она помолчала несколько минут, утопая в клубах сигаретного дыма, а затем продолжила свою историю.
Она стала археологом, а после альпинисткой, научилась ходить по канату, прыгала с парашютом, занималась дайвингом, спускалась в жерла вулканов, сплавлялась по горным рекам, летала на параплане, объездила весь свет и имела хороших знакомых в десятках стран. Она играла и смеялась: играла со смертью, смеялась над ней же. И вокруг нее была смерть. Сама Клара была ею. Многие ее приятели погибали, оказавшись вместе с Леди-Катастрофой в очередной головокружительной заварушке. А Кларе все было нипочем. Лишь еще один "незначительный" психологический шок, который она вскоре научилась заглушать алкоголем. Или наркотиками. Она была сильнее любой боли, физической ли, эмоциональной - или думала, что была сильнее, а на самом же деле давно уже перестала бороться с постоянными ударами рока. Семьи и друзей у нее не было, только приятели. Клара не считала себя вправе близко привязываться к людям, а тем более становиться близкой им, чтобы не ставить их под удар своей катастрофичности. Она была одиноким волком, и она сама несла свой крест, вскоре научившись обходиться без компаньонов в своих опасных начинаниях.
Она была богата, всемирно известна, любима многими, ее книги расходились миллионными тиражами, она выступала на телевидении, подписывала автографы, читала лекции в университетах. Но каждый миг своей жизни она помнила, что ее час близится.
И наступил тот день, когда Клара, к тому времени французская поданная Мари-Клер Дюпон, поняла, что ей, не умеющей умирать, - осталось всего две недели. И если раньше она иногда молила смерти для себя, то осознав ее скорое приближение, Мари-Клер впала в непобедимое отчаяние и тоску. Она не хотела видеть никого из своих многочисленных знакомых, не могла вынести, если бы кто-то стал свидетелем ее предсмертных мук.
Она вернулась на родину, в Москву, где у нее была какая-то квартирка. Как истинная дочь своей страны, Клер-Кларочка печалилась в одиночестве, запершись в своем никому не ведомом жилище и беспробудно пьянствуя. Сколько она провела в своей холостяцкой квартире, Клара не знала. За несколько дней до нашей встречи, не в силах более терпеть черной и бессмысленно-тупой алкогольной паранойи, она наглоталась каких-то снотворных таблеток, надеясь умереть во сне. Она знала, что любые ее попытки противостоять судьбе не увенчаются успехом. С Высшими Силами тягаться бесполезно.
Когда она проснулась, была ночь. Какой сегодня день? - рефреном звучало отовсюду. Пора? Пора! Пора? Клара включила радио, телевизор, но нигде не сообщали ей, какое нынче число. А ноутбук она не оставила во Франции, понимая, что он ей больше не понадобится. Что было делать? Она оделась во все белое, чтобы, если пришел час, встретить его при параде, вышла на улицу и вскоре отыскала то, что было ей нужно: газету.
- Завтрашний номер "Московского Комсомольца", - уточнила она, отдавая газету Шурику, - Там про меня иногда пишут.
Взглянув на число, она поняла, что закончился уже день ее смерти, наступил следующий. Время икс - на рассвете вчерашнего дня - каким-то образом прошло мимо нее.
- Жива! Я жива! - кричала она, ликуя, смеясь и плача. Вечная жизнь ждала ее теперь, и Клара была весьма рада этому обстоятельству. Да и кто бы не радовался! Отныне ей можно все. Она в восторге бегала по улицам, пела песни, танцевала, пока мы не встретили ее на набережной.
И теперь она сидела перед нами и рассказывала какие-то жуткие истории. Мы не верили, но все же внимательно слушали, потому как они были не лишены некоторого шарма и увлекательности. А я вообще любительница подобного инфернального бреда.
- Выпьем за мою счастливую будущую жизнь, ребята! - сказала наша очаровательная и сильно пьяная знакомая, поднеся к губам стакан шампанского - в этой забегаловке любые напитки разливались в стаканы, - и мы сделали то же самое.
Это были последние слова в ее жизни. Ее вдруг стало безудержно рвать, и она умерла прямо на наших глазах. Это было неприятное зрелище, описывать которое я не буду. Вокруг началась суета, объявилась даже парочка медиков, ей пытались помочь, но все было бесполезно. Мертва.
В ужасе убегали мы из этого бара. Мой спутник тащил меня волоком, у меня, как и полагается в таких случаях, началась страшная истерика. А Шурик просто боялся загреметь в милицию для дачи свидетельских показаний. Всегда лучше подстарховаться, даже если ни в чем не чувствуешь себя виноватым. Поэтому он и старался поскорее увести меня с места происшествия. Где-то в пятистах метрах оттуда я потеряла последние силы, рухнула на мокрый асфальт, испачкав куртку с джинсами, и громко зарыдала.
Шурик, даже не думая мне помочь, прислонился к фонарю и принялся читать вытащенную из кармана газету. Меня это покоробило. Никогда не упустит случая заняться самообразованием, мерзавец! Поднимаясь, я зашипела:
- Откуда у тебя газета? Циник! Как ты можешь читать в такой момент?
- Момент как момент. А газетку подарила покойница, - ответил этот прелестный тип, но зубы его лязгали весьма красноречиво. Внезапно он тоже сполз на землю, не отходя от столба, и разразился хохотом, ясно свидетельствующим о том, что и его нервы не выдержали разыгравшейся перед нами драмы.
Затем он сунул мне под нос газету:
- Нет, ты ее тоже прочитаешь! Какое сегодня число? Ты не забыла? А я забыл из-за это дикой тетки.
И я прочитала. Что оставалось делать? Только заголовок передовицы и то, что было под ним.
«2 апреля 2004 года.
Президент Путин сказал: «Сейчас нам не до шуток». Поэтому мы решили переименовать первое апреля во второе. Серьезное время - серьезные поступки серьезных людей».