Сидишь, бывало, с друзьями за рюмкой по какому-нибудь весёлому или, наоборот, грустному поводу - языки быстро развязываются. А уж тематика бесед такая - за полжизни не переговорить, даже если без сна и отдыха. Но что характерно, всякий раз разговоры приятелей моего круга и возрастной категории непременно затрагивают времена и события, связанные с коренными изменениями в жизни великой некогда державы - СССР.
Вот и этот вынырнувший из глубин памяти случай явственно проявился в каком-то недавнем застолье. А имел он место быть в ту сказочно-беспредельную пору, когда харизматичный алкоголик Ельцин сменил "у руля" безответственного болтуна Горбачёва. В тех реалиях я потерял работу и пытался найти себя на обломках бывшей империи. На дворе стоял 1993 год. Ещё впереди была танковая атака Государственной Думы по приказу беспалого и безмозглого Главнокомандующего с повадками подгулявшего купчины. Никто подобного камуфлета и вообразить себе не мог, хотя напряжение висело над всей страной. Той весной я приткнул свои скромные таланты в домостроительный комбинат, которому честно отдал полноценные девять месяцев, прежде чем понял простую вещь - в смутные времена лучше кормить людей, чем что-то для них строить.
Выносив судьбоносную идею ровно столько, сколько предназначено природой, я натурализовался на местном предприятии пищевой промышленности в качестве инженера по автоматизации бухгалтерской и плановой деятельности. Но это будет позднее. А пока - последний день августа, и вы с лёгкостью можете обнаружить меня в кабинете у заместителя директора домостроительного комбината, элегантно закинувшим ноги на стол. В аналогичной же непринуждённой позе полулежит и сам хозяин кабинета. Бронислав Доминикович Сардаковский; так его зовут подчинённые. А мне дозволено величать владельца житомирского мягкого говора и сального солдафонского юмора - Сардаковский до недавних пор служил прапорщиком в одной строительной части - просто Броней.
- А скажи-ка, Митрий, - обратился ко мне Доминикович, - не знаешь ли ты хороших грибных мест в округе? А то, понимаешь, здесь уже двенадцать лет живу, а за грибами толком никак не собрался.
Я с радостью подтвердил, что мне знакомы такие плантации. Почему с радостью? Поскольку и сам давно собирался заняться заготовкой на зиму. Обычно, делать это мне приходилось раз в сезон. Из-за всегдашней занятости всяческими житейскими пустяками чаще не получалось. Посещал я лес с ночёвкой или без оной единожды за лето, но затаривал за поездку четыре-пять вёдер. На зиму хватало вполне. Закатанные в банки жареные в говяжьем жиру или на подсолнечном масле красноголовики и подберёзовики создавали эффект ранней осени на зимнем столе. Про маринованные отборные шляпки подосиновиков я уже не говорю.
А в тот год традиционный выезд покуда не состоялся по причине сильной занятости на работе - приходилось внедрять компьютерную программу по начислению заработной платы на многопрофильном предприятии практически с нуля. За делами и лето пролетело незаметно. Посему заинтересованность Брони в вопросе сбора грибов меня сильно порадовала, коль скоро работа закончена. А тут ещё и напарник наклёвывается нескучный - такая прелесть!
Прикинув, какие места наименее посещаемы многочисленными грибниками в разгар сезона, я выдал информацию, что непременно стоит осчастливить станцию Выль-Ю Северной железной дороги своим присутствием. Находится она в часе с небольшим пути от нашего города в сторону Воркуты. А заветное местечко грибное близ станции показал мне старинный приятель - сослуживец по прежней работе. Добираться в сей заповедный уголок не так просто, потому ажиотажного спроса не предвиделось.
Плантация действительно удивительная. Станция стоит на взгорке, а вокруг неё болота, среди которых встречаются возвышенные холмы с редким ельником и белым мхом. Бродя от островка к островку, запросто набираешь несколько вёдер в течение пары часов, если никуда не спешить. Бывал я в этом месте раза три, и всегда вставала задача, как дотащить грибной улов из леса до станции. Закрома мои ломились от маленьких - одна к одной - шляпок; ножки при грибном изобилии практически никогда не брал.
Бронислав с энтузиазмом внял моим рассказам, больше похожим на рекламу, чем на выписку из дневника натуралиста, и ранним утром 1 сентября мы уже материализовались на железнодорожном вокзале. Погода явно не задалась с точки зрения грибника. Ночью ударил сильный заморозок. И хотя утром солнце сияло вовсю, но тепла оно не давало, а лужи под ногами поскрипывали довольно толстым льдом. Делать, однако, нечего. Сказано 'а' - говори 'б'.
В кассе железнодорожного вокзала, к моему удивлению, нам сказали, дескать, второй год пассажирский поезд "Москва-Воркута" на станции Выль-Ю не останавливается, а пригородный рабочий поезд до Инты уже ушёл. Вот это попали! Но не всё потеряно. Бежим к машинисту и слёзно просим приостановить поезд на нужном участке дороги. Тот попытался возразить, но, увидев приветливое горлышко, выглядывающее из рюкзака Сардаковского, согласился решить нашу проблему. Только тормозить он будет не на самой станции, а чуть раньше, чтобы его не "сдал" железнодорожному начальству бдительный станционный смотритель.
Сговорились, короче говоря, на условиях машиниста, в результате чего предстояло почти два километра топать по шпалам, совершенно теряющимися в тумане консистенции таллиннского кефира (того, что продавался в своё время по 9 копеек, помните?). Но этого мало - от здания станции пришлось 'давить пешака' (выражение Сардаковского) ещё столько же, причём - половину пути лесом. Лишь через полтора часа оказались мы на том самом "волшебном" месте. Передохнули и пошли гулять по островам посреди болота. Здесь пока толком не потеплело, а низовой туман едва начинал рассеиваться. Грибов оказалось много, но все они стояли совершеннейшим образом стеклянные. Оттаяв в ведре или корзине, перемороженный на корню гриб превращался в подобие тряпки, которую уборщицы наматывают на швабру в моменты наивысшего творческого подъёма.
Начало "сбора урожая" оказалось совершенно обескураживающим. Настроение опустилось на уровень болотной жижи, мерзко чавкающей под сапогами. "Вот и свозил человека за грибами", - думал я со вселенской печалью. Сардаковский терпел и развлекал меня сальными армейскими анекдотами. За разговорами и поисками сто'ящего продукта прошёл ещё час. За это время удалось насобирать около ведра - на двоих! - относительно приличных грибов, коим совершенно чудесным образом не удалось замёрзнуть в первую осеннюю ночь. Но это же слёзы! Нужно было что-то делать. Наши бессмысленные шатания только приводят в уныние.
Перво-наперво мы поднялись к железнодорожной насыпи и нашли хорошее местечко, где бы могли немного перекусить и подумать. Скинули рюкзаки, запалили костерок. Броня успокаивал меня:
- Не бери в голову, Митрий! Смотри, брат, какое солнце на небе выстеклилось! И ни облачка притом. Светит, да не греет, говоришь? Не беда - сейчас накатим по маленькой, согреемся, да и домой поедем.
До пригородного поезда "Инта-Печора" оставалось часа четыре. Накатили по маленькой - половинке крышки от термоса - изрядного самогона работы мастера Сардаковского. Накатили по большой. Повеселели и пошли налегке прогуляться вдоль железной дороги.
Тут Бронислав, так, между прочим, замечает:
- А вот это что за грибы? Их можно есть?
Я оглядываюсь в сторону его указующего перста... Мама дорогая, весь осинник усеян нежно-розоватыми шляпками волнушек! Будто ковёр постелен в грибной текстуре. Я сразу сообразил, можно ведь и грибов для соления набрать. Им и заморозки нипочём. Возиться, правда, с волнушками долго, бесконечно меняя воду, удаляя из них горечь. Ну, да ладно. Вперёд! За вёдрами. Через полчаса мы были затарены настолько, что за один раз весь улов поднять оказалось невозможно. Придётся перетаскивать добычу по частям. Упаковались и решили, пока до поезда есть время, окончательно освободить рюкзаки от домашних продуктов. Сели у костра и повели неспешную беседу.
Солнышко, словно радуясь вместе с нами, всё-таки начало пригревать. Первак тоже не отставал. Он грел изнутри. Лепота. Совсем разомлели грибники, возлежащие на лапнике возле приветливого огня. Вокруг ни души. Птички поют. Редкие товарняки сквозят мимо. Того и гляди - задремлешь, да и проспишь пригородный поезд. Но нам, считайте, повезло...
...поскольку из кустов внезапно выполз человекоподобный крендель, фиолетово-жёлтой частью физиономии соблюдая цветовую гамму осени Приполярья. Одет был сей индивид по-военному - в одежду окраса хаки. Общий вид он имел изрядно помятый, но китель нёс на себе офицерский, значит - ещё не совсем злодей. Завидев и идентифицировав Сардаковского, возникший из кустов серо-зелёный в лиловых разводах (цвет формы плохо гармонировал с вдовьим колером лица) господин полез к моему дремлющему напарнику с поцелуями.
- Бронислав, ёшь твою меть, привет! Как ты здесь оказался, брателло?
Доминикович опешил:
- Ну, ничего себе! Я за грибами приехал. А ты?
Мужик в несвежей форме с капитанскими погонами, потирая свежий фингал, ответил ну совсем уж загадочно:
- Погулять, бня, вышел. А тут вы...
Это надо ж так далеко от города погулять выйти - больше полусотни километров! Правда, потом чудило с вдовьим лицом и одетый в форму капитана внутренних войск признался, что проехала свою станцию. Он в Сыне служит. Проспал, а потом выпрыгивал на ходу из замедлившего ход мотовоза Печора - Инта, того самого, на который мы с Броней опоздали. Ударившийся оземь капитан в майора, как в сказке, не обратился, но потерял, кроме нравственных, ещё и топографические ориентиры, после чего отправился в северо-восточном направлении вместо южного. Теперь нам стало отчётливо понятно, почему видок у капитана настолько аховый - безудержное похмелье дополнилось коварством северной природы, цепляющейся колючими лапами кустарников за одежду и, мало того, сорвавшей фуражку с головы бедолаги.
Рука контуженного о насыпь офицера непроизвольно тянулась к самогону. Сердобольный Броня плеснул бывшему сослуживцу полный колпачок от термоса - от все души налил. Тот выпил, поинтересовался в какой стороне Сыня, и пошлёпал по шпалам на службу. Идти ему предстояло десять вёрст.
Сардаковский попытался было уговорить опохмелённого настоящим образом служаку дождаться вместе с нами пригородного поезда. Но у офицера, с неизвестно откуда взявшимися признаками молодцеватости, что-то переклинило, он вслед за топографическими потерял и временные ориентиры, а в результате случившегося громогласно заявил:
- Некогда мне тут с вами поезда ждать, я на развод опаздываю!
Его покачивающаяся спина в порванной гимнастёрке еще какое-то время была видна в лучах осеннего светила, пока не скрылась за поворотом.
- Вот дятел пластилиновый! - пожелал ему счастливого пути Сардаковский.
В словах Бронислава всякий штатский легко бы смог обнаружить затаённую боль и отеческое беспокойство с лёгкой примесью брезгливости. С такими же чувствами, вероятно, в далёком XIX-ом веке барин-либерал относился к крестьянским общинам - кормящему страну тормозу аграрной реформы.
Когда мы уже мчались в Печору на пригородном поезде, то практически никто из пассажиров, кроме двоих скромных грибников, не обратил внимания на бравого офицера, который, ломая кусты и деревья, стремительно двигался к месту службы, исполненный нечеловеческого долга перед Родиной.