Пассажиры в электричке косились на меня, но я не обращал на них внимания. Связь не очень здесь, в этой глухомани, потому и орал:
- Дед, слышишь? Да, это я, Славка! Как какой?!! Внук твой, какой же еще... Ага! А вот не угадаешь, дед! Ты дома? Жди меня, слышишь?
Связь прервалась. Я с сожалением захлопнул крышку мобильного телефона и уставился в окно.
Сколько я здесь не был? Одиннадцать... нет, двенадцать лет. Десять из которых прожил за границей, в Израиле. Да вот, так занесла меня судьба...
"Станция Пирогинская". Механический голос объявил это с какой-то усталостью. И так же устало поезд стал притормаживать, скрипя и раскачиваясь. Пассажиры зашевелились. Кто-то вскочил, собирая расставленные на полу корзинки, сумки и ведра, кто-то остался сидеть, ожидая, когда поезд остановится. Наконец мельтешение за окном замедлилось, и поезд медленно остановился, зашипев. Я вздохнул, подхватил свой рюкзак и пошел в тамбур, где уже собиралась нетерпеливая толпа. Двери с тихим вздохом разъехались в стороны и все посыпались на перрон, жаркий от полуденного солнца.
Я спрыгнул со ступеньки и с опаской отступил в сторону, опасаясь, что на меня кто-нибудь свалится. С удовольствием закурил и огляделся...
Нет, как будто и не уезжал никогда. Только еще больше склонились березки на том пригорке. Потемнело от времени деревянное здание вокзала. А вот маленькую водокачку, раньше стоявшую метрах в пятидесяти от станции, убрали. Я вспомнил, как мы с Петькой бегали сюда зимой. Большой металлический бак водокачки зимой всегда лопался внизу по шву, и вода начинала стекать, образуя большую ледяную глыбу. Мальчишки вырубали из глыбы острые, торчащие ледяные отростки, сравнивали скат - и была готова импровизированная горка, которая исправно служила нам всю долгую зиму...
Весело было. Я вздохнул, и повернулся, ища мусорный бак, чтобы выбросить окурок. Но не нашел. Воровато оглянулся по сторонам и втоптал его в асфальт. Подхватил рюкзак на плечо и пошел к выходу с перрона, к вытоптанной сотнями ног дорожке. Она спускалась с пригорка вниз, в поселок. Я оказался последним из всех пассажиров, но мне торопиться было некуда...
Улица тоже не изменилась. Такая же тихая и зеленая. Бабка Валентина обновила крышу, как я погляжу. Небось Серегу привлекла, местного алкаша и талантливого плотника... У Смирновых новый каменный забор. У Васильковых - новый дом, каменный, из красного кирпича. Неужели дядька Саша все-таки построил свою ферму, о которой все уши прожужжал?
Ага. Вот и пришел...
Дом деда тоже не изменился, ни капельки. Все такая же выцветшая зеленая краска на воротах. Тот же потемневший шифер. И маленькая жестяная звездочка, прибитая давно заржавевшим гвоздем к воротам. Дед ею очень гордился почему-то...
Я тронул задвижку на воротах и попытался открыть калитку. Но она оказалась запертой изнутри. Пришлось постучать по ней кулаком:
- Ау? Есть кто дома?
Мне никто не ответил. Странно... Дед вроде дома должен быть.
- Дед!!! - Крикнул я и еще раз треснул по калитке. Потом посмотрел в щель почтового ящика, как в глазок.
Хлопнула дверь. И дед вышел на крыльцо...
Все такой же статный. Сильный. И седой, как лунь.
- Кто там? - Прищурился он.
- Дед! - Завопил я. - Это я, Славка!!!
Дед постоял мгновение, потом спустился с крыльца. Неспешно подошел к воротам, погромыхал задвижкой и открыл калитку. Вышел и посмотрел на меня.
- Здравствуй, дед...
Он молчал. Потом одним сильным рывком подтянул меня к себе и крепко прижал:
- Славушка...
Мы стояли так минуты две. Потом дед отпустил меня. Отошел на шаг и с удовольствием причмокнул:
- Возмужал, орел!
- А то! - Подхватил я. - На буржуйских-то харчах...
- Надолго?
- На деньков десять.
- Идем, - властно произнес он и шагнул обратно. - Идем, Славка. Я как раз борща отличного приготовил... Да и за встречу выпить бы не помешало. Это тебе не буржуйские харчи. Свое, домашнее...
Знаете, как пахнет детство?
Вот так вот, легким запахом нафталина, чеснока и дерева. А еще - укропом и папиросами "Беломорканал". Свежезаваренным чаем. И малиной.
Я чувствовал каждую нотку такого знакомого запаха, всей этой смеси. Чуть сладковатого, родного, домашнего... И так же знакомо скрипнула половица возле двери.
- Проходи, чего встал? - Сказал дед, выглянув из кухни. - Или уже забыл, где и что находится?
- Неа, - мотнул я головой. И опустил рюкзак под вешалку, как когда-то бросал портфель. Сбросил кроссовки и пошел на кухню.
- Вода-то есть? - Спросил я, подходя к умывальнику, старому, советскому, которому, если не ошибаюсь, лет не меньше, чем мне.
- Наверное, - отозвался дед. - Если что, так колонка всегда есть.
- О, колонка! - Улыбнулся я. - Где ведро?
- На веранде. Потом наберешь. Садись, я уже наливаю...
Я тронул алюминиевый штырь умывальника, быстро сполоснул руки и лицо, вытерся полотенцем и сел за стол.
- Так... вот... Хлеб нарежь, не сиди, - строго сказал дед, и поставил передо мной тарелку с борщом. - Давай, я себе налью...
Я протянул руку к деревянной хлебнице и достал буханку черного хлеба. Из-за хлебницы - досточку, изрезанную и потемневшую, быстро нарезал на ней хлеб и выложил на тарелку...
- А вот сейчас мы с тобой, да за встречу... - сказал дед, открывая холодильник. Выудил бутылку запотевшей водки и со стуком поставил на стол. - Открывай. Я огурчиков сейчас положу...
- Ну, внук... за твой приезд! Порадовал старика, ох, порадовал! - Сказал дед, когда все было готово и он наконец-то сел к столу. Я разлил водку по крохотным стопкам... - Будь здоров!
- За тебя, дед!
Я одним глотком выпил водку и потянулся к огурчику.
- Борщом, парень! Горяченьким!
- Ага.
Я хрустнул огурцом, а потом принялся хлебать борщ, ароматный, горячий, со сметаной, такой, как умел готовить только дед. Говорил всегда, что бабка еще научила готовить, когда был маленьким. Да неважно. Это был самый вкусный борщ, какой только я ел в жизни...
- Славка?
- А?
- Ну, расскажи мне?
- Чего?
После борща мы вышли на крыльцо, покурить. Дед ловко выудил папиросу, а я достал свои, с фильтром.
- Как чего? - Удивленно протянул дед. - Какими судьбами ко мне? Я же ведь уже думал, что никогда не свидимся более.
- Да с чего ты взял? - Пришла и моя очередь удивиться. - Обещал ведь, что приеду. И так вовремя отпуск подвернулся. Мы думали с Наташкой в Испанию слетать в отпуск, а у нее экзамены перенесли. Пришлось отменять. Мне-то проще, могу еще раз отпуск взять. Но раз этот взял, так что ж теперь, без него остаться? Да ни за что! Вот и взял билет до Новосибирска...
- В Испанию?.. - Протянул дед. - Ишь ты! А чего там есть?
- Испанцы, - рассмеялся я. - Море. Солнце.
- Да что ж ты, мало тебе солнца и моря у себя? Еще и в Испанию за этим делом летать, что ль? Странные люди...
- Дед, так ведь всегда было интересно посмотреть, как живут люди в другой стране. А на море даже не смотришь.
- А я вот один только раз был на море, - ответил дед, неспешно пуская клубы дыма. - В сорок девятом. Это нам дали путевки, в санаторий, для лечения, значит. На Черное море. Летом. Хорошо...
- И чего? Как было? - Заинтересовался я.
- Весело было, - усмехнулся дед. - Там я с твоей бабкой познакомился. - Потушил окурок в банке с водой и поднялся. - Пойдем, еще по тарелочке борща оприходуем. А к вечеру баньку истоплю.
- Славка?
- Что?
- А не скучаешь по дому?
Тихо бормотал телевизор, передавая новости. Я полулежал в кресле, вытянув ноги, а дед устроился на стареньком диване. После жаркой бани тянуло подремать...
- Честно? Не очень, дед...
- Почему? Чем так хороша твоя другая Родина, Славушка?
Я сел прямо и посмотрел на деда:
- А не знаю, если честно. Там у меня хорошо оплачиваемая работа, машина, достаток, в конце концов... А здесь, дед? Что меня ждет здесь?
- Если бы ты не уехал после армии, думаю, мы с бабкой твоей, покойницей, справились бы. За институт за платили бы, свадьбу справили.
Дед встал и пошел на кухню. Вернулся с пепельницей и папиросами, поставил все на стол и закурил.
- Не знаю. И не могу понять, хоть убей, Славушка. Чем так хороша заграница? Медом мазана, что ли...
- Я же сказал, дед! Чего ты, в самом деле? - Я встал и потянулся к папиросам. - Тогда скажи, что мне здесь делать? Ну, ладно, скажем, закончил я институт. Получил специальность. Какую?
- Да мало ли хороших профессий, - пожал дед плечами. - Я вот всю жизнь в депо проработал, слесарил, и ничего! Как видишь, жив-здоров. И грамоты имею. И уважение всего поселка.
- И все? Все, что ты имеешь? - Я глубоко затянулся горьким дымом, закашлялся и потушил папиросу. - Ты знаешь, есть хорошая поговорка. "Всему - свое время". Знаешь такую? Дед, ты жил в свое время, понимаешь? Время, когда все было хорошо, все было замечательно. Когда ценились герои труда, когда мастер смены бригады слесарей - это звучало круто! А я? Что делать мне? Идти в ПТУ? А потом? Жить здесь, жениться, растить детей, каждый день - работа, дом, работа, дом... Так?
- А чем плохо, внук?
- А чем хорошо? Я хотя бы могу слетать в другую страну в отпуск, я получаю больше, чем получал бы здесь, я имею то, что здесь я никогда бы не имел, понимаешь? Нет, дед, нет и еще раз - нет. Я вполне счастлив там... И вряд ли поменяю все на житье здесь.
- Хорошо, Славка...
Дед замолчал. Потушил папиросу, надел очки и уткнулся в телевизор. Мне стало стыдно почему-то...
- Извини, дед... Слышишь?
- Все нормально, Славушка. Погоди, сейчас новости послушаем...
Я замолчал. Встал и притащил свой рюкзак. Полез в карман и вытащил сверток.
- Это тебе, - протянул я ему сверток.
- Чего это? - Посмотрел дед из-под очков, наклонив голову.
- Подарок. Тебе.
Он взял сверток и осторожно развернул.
Эту подборку коллекционных марок я выкупил у одного из продавцов, на интернет-аукционе. Долго торговался, но выкупил.
- Марки, - улыбнулся широко дед. - Только опоздал ты, Славушка. Бросил я это дело. Аккурат, как бабка твоя померла, так и бросил. Как-то отгорело, что ли...А марки продал.
- Да ты что? - Изумился я. - Черт, не знал... Надо было хотя бы сообщить, я бы тебе что другое привез.
- А чем плох подарок? - Пожал дед плечами. - Авось и снова захочу. И глянь, зачин у меня какой есть. Где раздобыл-то?
- Сторговал, где ж еще, - улыбнулся я.
- Спасибо, Славка, спасибо.
Он осторожно положил кляссер в ящик стола и запер на ключ. Устало снял очки и потянулся:
- Пойду-ка я. И ты не засиживайся. Завтра утречком пройдемся малость. Бабку навестишь.
- Ладно. Разбуди меня только...
***
Утро уже успело раскрасить все ярким светом. Роса на листьях ослепительно переливалась, отсвечивая всеми цветами радуги. Я жмурился от солнца, стараясь идти так же неспешно, степенно, как вышагивал дед. Но получалось плохо, и я махнул рукой... Закинул сумку, которую дед взял с собой, на плечо, и сунул руки в карманы.
Дед шел неторопливо, важно поглядывая по сторонам. И вежливо здоровался со всеми, кто встречался на пути.
- Иваныч, никак внук приехал? - Высунулась из калитки тетка Марья, поселковый врач. Постарела...
- Здрасьте, теть Маш, - остановился я. - Как Ваши дела?
- Ничего дела, помаленьку... - Она вышла и подошла к нам. Ласково взлохматила мне волосы. - Вырос, возмужал. Женился?
- Женился, теть Маш. Уже шестой год женат.
- Молодца, молодца. Детишек завели?
- Да никак вот... Обустроимся немного, а там и детишек нарожаем.
- И то правильно. - Она поджала губы. - Нынешний молодняк нарожает детишек, а у самих - ни кола, ни двора. Когда они еще на ноги встанут...
- Лады, Маша, потом побалакаете! - Оборвал ее дед, с этакой напускной строгостью. - Еще дел много!
- Ишь ты, - засмеялась тетка Марья. - Деловые какие! Ладно... Славик, ты заходи к нам, посидим, поговорим. Сашка мой вечером дома будет. И ты тоже, Иваныч, приходи. Давно не был-то...
- Зайдем, Маша, - кивнул дед. - Обязательно!
- Ну, бывайте! Деловые... - снова рассмеялась тетка и открыла калитку.
Мы пошли дальше. Прошли по нашей улице, и свернули по тропке, вниз, к мосту. А от него и до кладбища рукой подать...
Дорога шла вдоль поля с пшеницей, за которым виднелось еще одно поле, поменьше.
- Хороша пшеница нынче, ох, и хороша, - причмокнул дед. - Дожди нынче знатные были по весне, так и уродилась хорошей.
Я поддакнул. Потому что говорить было лень. Сказывались разные часовые пояса, и я засыпал на ходу.
- Спишь, что ль? - Поинтересовался дед.
- Есть такое, - отозвался я.
- Почти пришли, Славушка. Поспишь еще, успеешь...
Сразу за полем дорога сворачивала на кладбище. Широкая и утоптанная. Мимо прогромыхал грузовик, сворачивая на дорогу, по которой мы пришли, поднимая клубы пыли.
Я чихнул. Потом протер очки и сунул их в карман. Кладбище было усажено деревьями, и поэтому здесь царил приятный полумрак.
- Так... сюда? Или сюда? А, вот оно... Здравствуй, Никифор... - Дед обогнул оградку могилы, где был похоронен его друг, и пошел дальше. - Или сюда? Тьфу ты!.. Идем, Славка. Заплутал я малость...
Мы вышли к могилке. Простенькая оградка пузырилась старой, полопавшейся краской, и на холмике вовсю царствовали сорняки. Рядом стояла вкопанная в землю скамейка и небольшой железный столик.
- Эх ты, - вздохнул дед. - Всего три месяца не был, а смотри как все заросло.
Он снял пиджак, аккуратно повесил его на скамейку и стал закатывать рукава. Я тоже.
Мы управились быстро, за каких-то минут двадцать. Выдернули сорняки, подровняли холмик. Я утащил траву к дороге и выбросил на обочину.
Дед сидел на скамейке, устало вытирая лоб. Расстегнул рубашку... Я уселся рядом, достал из сумки бутылку с водой и протянул деду.
- Вот, Олюшка, и Славка наш приехал, - сказал дед тихо, глядя на памятник, на котором была прикручена фотография бабушки, выцветшая и какая-то фальшиво неестественная. - Я уж думал, что лягу рядом с тобой, и больше не свижусь с ним. А он порадовал старика, да...
- Здравствуй, бабуль, - негромко сказал я. - Прости, что так поздно.
- Он старался, Оля, точно знаю. Я его обнял за тебя, ты не беспокойся... И прости, что так долго не был.
Он вздохнул, поставил сумку на колени и стал доставать свертки с нехитрой едой. Потом достал маленькую бутылку водки и поставил на стол:
- Помянем, Славушка.
Я помог ему разложить еду, тут же, подстелив целлофановый пакет, и достал стаканчики. Дед налил водку, совсем понемногу и протянул стаканчик мне:
- Не чокаясь.
Я выпил. Он тоже, бросив взгляд на могилку.
- Скучаешь по ней?
- Ну, а сам как думаешь, Славка? Конечно, скучаю. Пусто в доме. Она ж, сердешная, последние месяцев восемь или девять и не вставала. А меня так и вообще узнавать перестала, незадолго до смерти. - Дед налил еще, но не выпил. - Она тебя все ждала, внук. Говорила, что приедешь, так она тебе суп сварит, перловый, как ты любишь, с укропчиком. В тот год знатный укроп уродился... Знаешь, такой ветвистый, крупный. Загляденье... - Он опрокинул водку, одним глотком, и зажмурился. - А потом, по осени слегла. Все жаловалась, что голова побаливает. Уж и Маша приходила, и анализы делали, и по больницам ходили. Но не нашли ничего.
- Совсем?
- Ну были какие-то симптомы... Забыл, как называется, чудное такое. А как-то ночью проснулся. Вот как толкнуло что. Покурю, думаю. Иду на кухню и слышу, вроде как копошится кто. Ах, ты ж, думаю, небось снится что бабке твоей, ворочается со сна. Заглядываю, а она, рукой так, как зовет... Иди, мол, помоги. И не говорит ничего, понимаешь? Я к ней, мол, Олюшка, чего ты? Или приснилось чего страшное? Молчит она. И глазами так смотрит, смотрит... - Он снова зажмурился, а потом провел рукой по глазам. - Инсульт, будь он неладен. Я ж тогда думал, что отошла она уже. Ан нет, на следующий день даже имя сказала мое. Ах, ты ж, как я радовался, Славка! И тогда сходил в парк, цветы купил, поздние, еще продавали их. Розы, да... Никогда розы ей не дарил. И тут - как ударило что-то. Купил, прибежал обратно, а ее увезли в реанимацию. И потом врач сказал, молоденький такой, совсем мальчишка... Иван Иваныч, грит, прости, не смогли. Паралич ее разбил, Славушка. Я не успел ее розами обрадовать. Эх... Всю жизнь ее старался баловать, ну, бывало, грозен был, по пьяному-то делу... А вот розы не подарил.
- И куда дел? - Я налил еще водку, и протянул ему стаканчик.
- Ей и отдал. Только опоздал. Она уже ничего не видела и не слышала, осложнение, говорят такое вышло... - Он помолчал немного, потом рукой махнул. - Забрал я ее, Славка. Не смог там оставить. Кормил с ложечки, поил, бельишко стирал. В собес бегал, за пенсией, инвалидность оформлял... А потом, ближе к лету, и умерла бабка твоя. Вот уж третий годок пошел.
- Ты мне скажи... - облокотился я на столик. - Деньги вовремя приходили?
- Которые ты присылал? Конечно! Варька-почтальонша лично в руки отдавала. Вот, грит, Иваныч, от Славки перевод тебе. Спасибо, внук...
- Дед, не говори глупостей, а?
- Плаксивым становлюсь на старости лет. Я их откладывал, деньги-то твои, не тратил.
- Чего так?
- А куда их тратить? На похороны откладывал. Заодно и пригодились, когда Ольгу-то хоронили. И помянули знатно, все пришли.
Он сел на скамейку и замолчал. Я сел рядом, и обнял его:
- Прости, дед. На похороны не смог приехать. Визу не дали вовремя, а потом и вовсе дела закрутили.
- Да я и не в обиде, Славушка. И бабка бы поняла, чего там. Прав ты, прав.
- В чем? - Удивился я.
- Во всем. Вы - дети перемен. Это мы познали все: и коммунизм, и войну, и голод. И целину поднимали, и заводы строили. Тогда хоть было понятно - для чего. А теперь? Вам больше всего досталось, вам, взросление которых пришлось на всю эту неразбериху, когда Союз остался лишь словом. Я все ведь помню. Как ты не смог в институт поступить, потому что деньги цены не имели, а все равно надо много было. Как мы с тобой в очереди за талонами на муку и сахар стояли целую ночь. Как тебе морду пацаны наколотили, когда ты папиросы, по талону купленные, им не отдал. Я все помню, Славик. Но мне было легче, я жизнь прожил, мне тогда и помереть не страшно было. Да и много я повидал, чтобы отчаиваться, лишь подумалось, что и это переживем. Но досталось больше всего вам...
Я молчал. Достал дедовы папиросы, прикурил и сунул ему, сдавив на кончике гильзы, как всегда делал он. Дед затянулся, глядя в одну точку, и вздохнул:
- Самое обидное, что ничего поделать нельзя было. Не приучены мы воровать, никто в родне вором не был, никогда. Вот и рванулись вы туда, где можно было кусок хлеба достать, не воруя. Обидно было, чего там. А как против-то идти, Славушка? Нешто я буду против? Только бабка и молилась за тебя.
- Все хорошо, дед. Все получилось. Пусть и не здесь. Пусть даже и в стране другой, но не пропал ведь!
- И слава Богу, Славушка, и слава Богу. Не зря бабка поклоны земные била, вот и сгодились, стало быть, поклоны те...
- Сгодились, дед. И помогли не раз. Спасибо.
- Это бабка все, - кивнул он на могилку.
- Идем домой?
- Пойдем, внук. Притомился я...
***
За три последующих дня я отрывался по полной программе. Вскопал часть огорода, для чеснока, чтобы посадить его на зиму. Прополол всю малину, срезал сухие кусты, исцарапав все руки. Поправил покосившийся летний душ, вкопав новые стойки. Накосил клевер кроликам. Да заодно и в гараже порядок навел. А потом выкатил старенький "Урал" с коляской во двор, достал свой чемоданчик с инструментами и принялся перебирать мотор...
- Славка?
- Чего?
- Да брось ты его. Дался тебе этот мотоцикл!
- Смеешься? Отличный же "Урал"! Самого первого выпуска! А еще на ходу, где сейчас такие найдешь?
Дед притащил табуретку и сел неподалеку, внимательно наблюдая, как я промываю карбюратор в солярке.
- Небось в своем Израиле скучаешь по железкам, а?
- Бывает, - пожал я плечами. - Только там времени на них нет. Да и сервис полный присутствует. Зачем, спрашивается, ремонтировать, когда можно позвонить в гараж и пригласить техника на дом?
- Ну да, - усмехнулся дед. - Ленивые буржуи, вот и зовут техников на дом. А само удовольствие где? Где? Вот разбираешь ты мотор, чувствуешь его, видишь, моешь. И машина рада, что хозяин о ней заботится. Работает, возит его. А чужой человек? Стукнет кувалдочкой, отверткой грубо ткнет - и капризничает, родимая. Требует хозяйской руки.
- Это-то так, только там к машинам другое отношение. Не работает - починил да продал. Еще и жалобу в сервис накатал, что не работает. Никто судиться не хочет, вот и процветает сервис с доставкой на дом. Так проще...
- Ну да, согласен. Совсем другие нравы, чужая кровь. И как тебя занесло туда - ума не приложу.
- Вот так и занесло, - ответил я, счищая нагар на корпусе мотора отверткой.
- Ну да ладно, у каждого своя судьба, чего там. Ты скажи вот что...
- Чего? - Поднял я голову.
- Завтра ярмарка в райцентре будет. Не хочешь прогуляться, посмотреть?
- Почему бы и нет, - улыбнулся я. - Только опять тебе меня будить придется...
...Автобус остановился рядом с большим зданием бывшего райисполкома, а ныне - мэрией, и с облегчением открыл двери, выпуская на свободу пассажиров, полтора часа маявшихся в поездке от поселка до райцентра. Я снова отчаянно зевал. А дед неспешно направился к центру, где шумела ярмарка. И надел по такому случаю свой синий пиджак, увешанный орденами и медалями, как делал это обычно по большим праздникам...
Ярмарка уже кипела. Радовала рядами лотков, шумом, музыкой. Некоторые торговали прямо с машин, разложив мясо, кур и зелень прямо на газетах, кто на капоте машины, кто на багажнике. Дымились шашлычные мангалы, маня запахом жареного мяса, пекли пирожки, в черном, прогорелом масле, пахло супом и пельменями. А еще почему-то пахло давно забытым праздником. Когда дед с бабкой ходили на праздники Победы и на 7 ноября, то всегда брали меня с собой. Я вовсю веселился, получив три рубля от деда по случаю праздника, чем вызывал зависть всех друзей, которых тоже привозили сюда. Но я был щедрым, кормя всех друзей пирожками и угощая лимонадом.
- Почем пирожки? - Остановился я у одного из котлов, в который розовощекая девушка-продавец быстро и сноровисто опускала плоские куски теста, с фаршем внутри. Кусочек сразу начинал весело сверкать золотистыми пузырями раскаленного масла...
- С мясом, с картошкой? - Спросила девушка, смахнув со лба челку, выбившуюся из-под косынки. И улыбнулась.
- И те, и другие.
- С мясом - по десять рублей, с картошкой - восемь.
- Мне...э-э-э... четыре с мясом и четыре с картошкой.
Она опустила в масло пирожки, взяла деньги, быстро отсчитала сдачу. Потом выхватила готовые пирожки щипцами и сложила их в два бумажных кулька, протянула мне:
- Приятного аппетита!
- Спасибо!
Я взял горячие кульки и пошел за дедом, который задумчиво рассматривал яблоки, выложенные горкой на одном из прилавков.
- Ты чего, деда? - Спросил я, протягивая ему пирожки с картошкой. С мясом он не любил.
- Да вот, яблоки смотрю. Вроде и крупные, вроде и красивые, но... Как искусственные. Души нет в них. Химию добавили, наверное.
- Отец, кончай философию базарить, - негромко сказал продавец, здоровенный детина, с недельной небритостью. - Или бери, или не заслоняй товар.
- А ты не хами старшим, - вежливо ответил дед.
- Не буду, если отойдешь.
Я отошел в сторону, потянув деда за рукав:
- Ладно, не встревай. Ешь пирожки, свежие еще. Потом шашлычку возьмем, пивка. Гулять так гулять!
- Эх, Славушка...
- Чего?
- Ничего, внук. Ладно, пирожки так пирожки.
Я откусил от пирожка и быстро прожевал, втягивая воздух сквозь зубы... Горячие, зараза! И вкусные.
- Господи... Никита! - Вдруг ахнул дед, и, выронив пирожки, побежал куда-то. Нырнул за лотки и исчез.
Я растерянно завертел головой. Бросился следом, и увидел, как дед обнимает какого-то человека, с грязными, седыми волосами, в потертом, засаленном пиджаке. Мужчина часто-часто моргал слезящимися глазами и виновато улыбался...
- Никита, друг ты мой, - приговаривал дед, обняв его за плечи. - Сколько лет, сколько зим!
Я остановился рядом, соображая, кого встретил дед.
Подойдя, я протянул руку и крепко пожал заскорузлую ладонь:
- Слава.
- Никита, - отозвался мужчина. - Николаич я.
- Очень приятно, Никита Николаевич.
- Иваныч, какими судьбами? - Повернулся Никита к деду. - Лет сто пятьдесят не виделись.
- Это точно, - отозвался дед. И повернулся ко мне. - Славушка, слышь, ты, это...не обидишься, если мы с другом-однополчанином посидим вдвоем?
- Нет, конечно, о чем ты! - Улыбнулся я. - Только хоть скажи, где сидеть будете, чтобы я не потерял тебя?
- Иваныч, это... - как-то замялся Никита. - Может, просто посидим, на скамейке?
Я вытащил пачку денег, отсчитал несколько крупных купюр и протянул деду:
- В кафе где-нибудь посидите. Нечего по скамейкам шляться.
- Хорошо, Славка. Мы во-он в той будем, - указал он рукой на приземистое здание кафе, возле фонтана. - Погуляй пока что. А мы молодость вспомним, поговорим...
- Лады, старички. Если что - я рядом.
Я повернулся и пошел к лоткам, хоть и смотреть больше было нечего. Обошел их и направился к шашлычной, откуда доносились соблазнительные запахи... Заказал себе шашлыки, пару бутылочек пива и устроился за маленьким столиком.
С удовольствием съел хорошо прожаренное мясо, выпил пиво и отправился гулять дальше, уже черт знает по какому разу.
Успел накупить разных безделушек, сторговал себе в коллекцию перочинный ножик ручной работы, и даже познакомиться с продавщицей соков, миловидной дамой бальзаковского возраста, которая упорно пыталась мне налить яблочный сок, хотя я просил томатный...
И решил навестить стариков, понимая, что ноги не выдержат, если я сделаю еще один круг по ярмарке.
В кафе было тихо. Два или три столика были заняты людьми. Я завертел головой и увидел деда, который мирно лежал в тарелке лицом и довольно громко похрапывал... Нормально!
- Дед? - Потряс его легонько за плечо. - Слышишь? Вставай, поехали домой, дед?
Он на удивление быстро проснулся. Потряс головой и встал, опершись рукой о стол: