- Мадемуазель Диана не желает меня слушать, мессир граф! Она своенравна и делает, что ей вздумается! - плакала мадемуазель Николь, остановив у подъезда только что возвратившегося домой графа. Он едва успел спешиться, как няня Дианы подбежала к нему со слезами на глазах. В руках она держала два почти настоящих лука и колчан со стрелами. Она говорила, еле сдерживая рыдания: - Диана стала просто несносной! Особенно после того, как появился этот ужасный дикий мальчишка!
- Что же она натворила на этот раз? - спросил граф, пряча улыбку.
- Всё утро они занимались стрельбой из луков, а потом затеяли игру в лесных разбойников! Мадемуазель Диана и этот шалопай залезли на дерево в парке и не думают оттуда слезать! Они там играют вот уже второй час! Она пропустила время занятий, а теперь я не могу заставить ее спуститься, чтобы она успела хотя бы переодеться к обеду! Мессир граф, вы должны запретить вашей дочери играть с кем попало!..
- Идите за мной, мадемуазель! - весело сказал граф, взбегая на крыльцо так быстро, что мадемуазель Николь едва за ним успевала.
Он стремительно взлетел по лестнице, вошел в кабинет, быстро взял лист бумаги, перо, и написал крупными ровными буквами:
"Странствующий Рыцарь прибыл в Ваш замок, синьорина! Окажите ему гостеприимство, и
он расскажет Вам о своих приключениях в чужих землях!".
- Отдайте мне это оружие, мадемуазель, - жестом он показал на луки и стрелы. Мадемуазель Николь положила оружие на стол. Граф выбрал стрелу, плотно обернул вокруг нее записку и перевязал золотым шнурком для опечатывания официальных бумаг. Потом растопил палочку красного воска на концы шнура и приложил свой перстень-печатку. Мадемуазель Николь изумленно смотрела на его действия, чуть приоткрыв рот. Она была растеряна, но досада брала в ней свое.
Тем временем граф взял стрелу и один из луков.
- Покажите мне, где они засели.
Раскидистый дуб за хозяйственными постройками стал убежищем "лесных разбойников". Он рос как раз за углом конюшен. В его широкой кроне среди листвы белело платье Дианы. Босые пятки ее друга, Жана-Лисенка, попеременно качались - он болтал ногами, сидя на толстой ветке.
Граф выбрал удобную позицию, не подходя слишком близко, и натянул лук со стрелой, на которой была прикреплена записка.
- Что вы делаете, сударь! - невольно воскликнула мадемуазель Николь. - Вы можете попасть в детей!
Граф опустил лук и недовольно проговорил:
- Если вы будете ахать мне под руку, Николь, такое может и сучится. Лучше отойдите за угол, чтобы они нас не заметили!
Питер снова прицелился и выпустил стрелу. Она пролетела с легким свистом и воткнулась в ствол чуть выше того места, где сидели дети. Они тут же ее заметили, и Жан полез ее доставать. Граф, улыбаясь, быстро зашагал к дому.
- Теперь они слезут. Но прошу вас, мадемуазель, не ругайте Диану. Она слишком увлекается игрой и своими фантазиями.
- Мне казалось, что это вы как отец должны ее поругать, господин граф!
Он ничего не ответил и поднялся к себе, чтобы переодеться с дороги.
...Как только они приехали в Монтель, граф был занят с раннего утра до позднего вечера. Управляющий знал свое дело, но Питеру хотелось везде побывать самому - и на небольших плантациях эфиромасличных и лекарственных растений под открытым небом и в оранжереях, и на серебряном руднике Аржантель, и в лаборатории Зеленого павильона, и в своей мастерской, где он рисовал и лепил. О, у него было столько занятий, что ему не хватало дня, чтобы сделать все, что хотелось!
...После обеда Диана прямо в столовой стала прыгать вокруг отца и просить его поскорее начать обещанные "истории Странствующего Рыцаря". Граф рассказывал ей старинные легенды времен крестовых походов, пел баллады трубадуров, подыгрывая себе на гитаре, а иногда вспоминал то, что когда-то случилось с ним самим. Но сейчас
Присев, чтобы видеть ее глаза, он негромко сказал:
- После обеда ты отдохнешь, моя девочка. И я тоже - ведь ты знаешь, что я уехал на рудник Аржантель на рассвете, а горная дорога трудна: острые камни, пыль, беспощадное солнце, от которого негде укрыться - и так не один час!.. Отдохнем немного, а когда ты проснешься, я расскажу тебе, как на побережье острова Эспаньола мы с Алехандро ловили морских черепах!
- А вы привезете мне морскую черепаху для моего аквариума, сеньор?
- Нет, моя милая. Она не проживет здесь долго. Ей нужно чистое море и свежая еда. У тебя же есть рыбки и Пастор - или они тебе уже надоели?
- Нет-нет, не надоели! Таких красивых рыбок нет ни у кого! Вот только я не могу показать их Лисёнку
- Почему?
- Мадлен не позволяет ему появляться даже на кухне! Там так вкусно пахло бриошами!.. а когда мы забежали туда, она его просто выгнала! Мне пришлось стащить для него две булочки...
Граф расхохотался.
- Ну, может быть, Мадлен и права - на кухне вам делать нечего - вы носитесь, воруете бриоши, еще опрокинете на себя что-нибудь.
- О, мессир, кухня - это же самое лучшее место! - воскликнула Диана. - Вы ведь тоже любите иногда там посидеть с Марселой у большого очага!
- Это правда, - улыбнулся граф. - Однако с Мадлен вам лучше не спорить. Но вот показать Жану свой аквариум ты можешь, я ее уговорю. А теперь отдыхаем!
В детской, напротив кроватки Дианы, располагалась большая прямоугольная колонна, часть которой было из стекла, заполнена водой и населена разноцветными тропическими рыбками, кораллами, водорослями и разными моллюсками. Внутри колонна была полой и открывалась сзади, давая доступ специальному слуге ухаживать за аквариумом.
Весь этот необыкновенный подводный мир моря просвечивался днем солнечными лучами и играл всеми цветами радуги, а вечером - светом голубой свечи, помещенной сзади. Диана обожала свой аквариум и засыпала, наблюдая плавные движения рыбок и еле заметные колыхания водорослей. А на песчаном дне лежала большая двустворчатая раковина, немного приоткрытая, и в ней нежно переливалась таинственным светом настоящая огромная жемчужина...
...Когда Диана отправилась в свою спальню, Маргарита с улыбкой подошла к мужу:
- Странно, сеньор, - вы не выглядите настолько утомленным, чтобы устраивать сейчас сиесту! Или вы действительно так устали, как представили это Диане?
- Я немного лукавил - иначе как угомонить этого бесенка?
- По-моему, только вас она и слушается!
- И еще мою Каэтану. Маргарита, сердце моё, вы произнесли сейчас чарующее слово "сиеста", и я подумал...
- О, нет, Питер, - она, смеясь, ускользнула от его объятий. - Ваши сиесты обычно заканчиваются ближе к утру, и назавтра я весь день хожу полусонная.
- Напомните мне, сеньора, когда такое случалось в последний раз? Я не припомню!
- Последний раз - в Риме, в самом начале прошлого лета. Тогда еще вы делали мне платье из душистых глициний...
- Бог мой, неужели так давно?! В платье из глициний вы были обворожительны! Нежно-сиреневый и лиловый очень идут к вашим глазам и оттенку кожи, - усыпив ее бдительность, Питер все же обнял ее за талию, повернул к себе и заглянул в глаза. - Сейчас я не стану вас уговаривать, дорогая, но вечером вас ждет небольшой сюрприз.
- Вы, кажется, собирались устроить праздник?
- Собирался, но позже. Нужно немного разобраться с делами. Сегодня праздник у нас будет другого рода.
- Я догадываюсь, - Маргарита, улыбаясь, смущенно опустила глаза.- А когда мы сможем пригласить гостей? По правде сказать, мне иногда бывает скучно, когда вы уезжаете, занимаетесь делами или закрываетесь в своей мастерской... Что вы там делаете, сеньор, можно узнать?
- Скоро вы все узнаете, немного терпения! А если вы скучаете, навестите госпожу де Фуа или госпожу де Келюс.
- Лучше я приглашу их к нам! Они в таком восторге от нашего дома...
- А вы? - тихо спросил он.
- И я тоже! Признаться, я еще не всё смогла здесь осмотреть, особенно подземную часть...
- Мне кажется, что вы не испытываете здесь особой радости. Скажите, дорогая, может быть, вам что-то не нравится?
- Просто я еще не привыкла. Я не могу поверить, что это чудо принадлежит мне!
- Оно ваше, любовь моя.
Дворец графа де Монтель в предместье Тулузы вызывал восхищение и зависть. Те, кому довелось побывать внутри, долго ходили под впечатлением от увиденного, но когда пытались описать интерьер хотя бы одной только гостиной или кабинета хозяина, то у них просто не хватало слов. Там каждая комната или зал были продуманы до мельчайших деталей и отделаны в соответствии со вкусом хозяина и по его эскизам. Трудно было определить стиль этого дворца - разные комнаты были выполнены в разных стилях. Это создавало необычный эффект разнообразия. Можно было за миг перейти из кабинета европейского стиля в курительную комнату рядом, обставленную по-восточному, с низким диваном и множеством подушек, серебряным кальяном и персидским ковром на полу, низкими турецкими столиками, но с мягкими креслами, обитыми узорчатым шелком, - для тех, кто не привык к восточной неге на шелковых подушках. Однако всё это разнообразие неуловимым образом соединялось в целое и ничуть не противоречило общему замыслу, потому что было выполнено с безукоризненным вкусом.
Дворец не казался большим, и от въездных ворот парка выглядел легкой и воздушной готической бонбоньеркой. Три пологих мраморных лестницы вели на эспланаду , выложенную белыми мраморными плитами. Лестничные марши обрамляли вазоны с экзотическими растениями и два ряда небольших фонтанов, вокруг которых были высажены пышно цветущие розы.
Два больших римских фонтана располагались на эспланаде по обе стороны от подъезда, и два - еще ниже. Они были окружены цветущими растениями и мраморными скамьями. На уровне первого этажа по всему фасаду тянулась открытая галерея со стройными колоннами и стрельчатыми арками. Второй этаж состоял из высоких арочных окон с изящными архивольтами .
Два симметричных крыла по обе стороны фасада в плане образовывали две буквы "Т", соединенные основаниями. В этих четырех флигелях, украшенных башенками и арками, жила многочисленная дворцовая прислуга. Итам же теперь обитал музыкальный итальянский театр - труппа синьора Грассини, высланная королем из Парижа.
Центральную часть фасада занимал полукруглый подъезд с колоннами и такими же стрельчатыми арками, продолжающими открытую галерею. Над подъездом, на уровне венецианских окон, располагался бальный зал и гостиная, украшенная фонарем с такими же окнами от пола до потолка. Этаж опоясывал открытый балкон с балюстрадой и перилами тонкой причудливой ковки.
Третий этаж состоял из трех башен - круглой в центре, как продолжение стеклянного фонаря, и двух квадратных по бокам, но повернутых углом и казавшихся прозрачными из-за высоких стрельчатых окон, занимавших почти целиком все их грани. Башенки соединялись короткими галереями и венчались тремя неоготическими шпилями.
Изящество и удивительная легкость соединяли разные архитектурные элементы в единое гармоничное целое.
Когда у графа спрашивали, как ему удалось придумать такое чудо, он, смеясь, отвечал, что дворец приснился ему во сне.
Но гостям де Монтеля казалось, что внутри было гораздо интереснее, чем снаружи. На первом этаже, за галереей, располагались обширные залы - фехтовальный, украшенный коллекцией оружия и огромными зеркалами, зал с бассейном из розового и черного мрамора, напоминающий покои Альгамбры, с ажурными арками и причудливыми арабесками. В нишах по стенам там стояли мавританские светильники, столики для напитков и низкие диваны, обитые молочно-белой кожей с золотым тиснением. В одной из ниш открывалась дверь в комнату поменьше, где стояла большая ванна, казавшаяся отлитой из серебра, гладкого внутри, а снаружи изукрашенного тонкими арабесками. Вода, налитая в эту чашу, искрилась и переливалась серебряными и золотыми бликами. Эта комната, более интимная, была отделана в том же арабском стиле и была одним из любимых мест графа - он обожал горячие ванны, и оборудовал это место новейшими изобретениями техники. Слуги не наливали ванну ведрами, как обычно, а только открывали кран, соединенный трубами с высоким бронзовым цилиндром с двойными стенками, заполненным водой. Под ним была устроена печь, и в цилиндре, как в котле нагревалась вода, подающаяся из кухни. Там был вырыт такой глубокий колодец, что вода подавалась наверх с помощью насоса и по трубам поступала везде, где это требовалась.
К залу с бассейном примыкала мастерская графа, где он рисовал, лепил из воска и глины, а потом с помощью слуги-флорентинца отливал некоторые вещи в бронзе или серебре. В эту мастерскую посторонние не допускались. Даже Маргарите не всегда удавалось посмотреть, над чем сейчас работает ее муж! Однако это место вызывало особый интерес у всех.
Потом следовал зал, в который люди, наоборот, боялись заглядывать. Этот зал имел отдельный вход из парка и был отделан темным мрамором со светлыми пилястрами, на которых сияли хрустальные венецианские светильники. Сразу у входа там стоял небольшой диван и два кресла вокруг круглого столика черного дерева. Это была приемная. Из нее широкие двери вели в зал, где в центре стоял высокий длинный стол с мраморной столешницей, а у стены между пилястрами - столы поменьше. На одном из них лежали книги, анатомические атласы, тетради для записей, помещался микроскоп, - а на другом, закрытом стеклянными дверцами, на серебряном подносе были разложены хирургические инструменты. В нишах стен, на полках, хранились всевозможные снадобья в склянках, флаконах и бутылях. Время то времени кто-то из слуг или местных жителей обращались к графу с жалобами на здоровье, и он осматривал их в этой роскошной комнате, полной света. Граф никому не отказывал, ничего не обещал, не брал платы и мягко отклонял проявления благодарности. Главное условие, которое он ставил пациенту - чтобы тот держал язык за зубами и не болтал про то, кто его лечил и что он здесь видел.
*
Граф пригласил мадемуазель Николь к себе в кабинет и, встав ей навстречу, жестом указал на кресло.
- Присядьте, мадемуазель, - он был подчеркнуто вежлив и сдержан, но в движениях прорывалась стремительность. - Прошу вас, ознакомьтесь с этим документом, - он протянул ей какую-то бумагу. Мадемуазель взяла ее, с минуту читала, потом перевела недоуменный взгляд на графа.
- Простите, сударь, но я ничего не могу здесь понять...
- Что же именно вы не понимаете, мадемуазель? Этот документ говорит о том, что на ваше имя открыт счет в Тулузском банке. Вы видите написанную здесь сумму? Это ваше приданое. На проценты от этой суммы вы сможете жить вполне достойно. К сожалению, я вынужден отказать вам от дома, мадемуазель. Уверен, что с вашими неоспоримыми достоинствами - и с этими деньгами - вы легко найдете себе мужа.
Николь ошеломленно захлопала глазами.
- Но... господин граф!..
- Вас не устраивает сумма?
- О, нет!.. Да... но я ничего не понимаю...- пролепетала она.
- Так "да" или "нет"?
- О, дело не в этом!.. Вы прогоняете меня, господин граф? Скажите, в чем я провинилась?
- Ни в чем, абсолютно. Вы просто не подходите для моей дочери.
- Но как же рекомендации госпожи де Фуа?..
- Мои решения не обсуждаются, мадемуазель. Всего наилучшего!
...Позднее Маргарита с удивлением узнала, что няня уволена, и вошла в кабинет к мужу.
- Почему, Питер? Что случилось? Такая благонравная и образованная девица - и вдруг вы выгоняете ее без объяснения причин!
- О, я вполне объяснил ей причину, дорогая. И потом, я дал ей приличную сумму, - согласитесь, это не просто взять и выгнать! Вам я могу объяснить мои претензии к ней более подробно: у мадемуазель напрочь отсутствует воображение! Меня не устраивает ее мышиный характер. Она вообще никак себя не проявила! Может быть, я слеп и не разглядел скрытых сокровищ ее души?! Но она так тщательно их скрывала, что было бы чудом обнаружить хоть что-нибудь ценное! Если она до сих пор на могла найти подход к нашей дочери, не смогла понять ее, то что же в таком случае она здесь делает?!
- Оказывается, вы можете быть беспощадным в своих оценках, - тихо проговорила Маргарита. Она довольно редко наблюдала мужа в роли господина и хозяина дома. Все разборки со слугами происходили как-то незаметно, она даже и не задумывалась о таких вещах. Но сейчас дело касалось их дочери!
- По крайней мере, сеньор, вы могли бы предупредить меня!
- Что бы это изменило, моя дорогая?
- Кто же теперь будет заниматься Дианой? Эта ее неграмотная кормилица?!
- Да, пока присматривать за ней будет Каэтана. И мы с вами, моя сеньора.
- Вы целыми днями пропадаете в своем Зеленом павильоне или в своей мастерской, или бог знает, где еще!..
- Но все же мне удаётся иногда уделить ей время. У вас же для этого гораздо больше возможностей, дорогая. Вы могли бы посвящать ее в тайны женских нарядов, воспитывать ее вкус. И пора взять для нее учителя танцев - она прекрасно двигается.
- Пока что вашу дочь больше интересуют фехтование, стрельба из лука и верховая езда! И это благодаря вашим стараниям, сеньор!
- Не вижу в этом ничего плохого, Марго. Она, слава богу, здорова и физически развита не по годам. Мне кажется, Каэтана справится с воспитанием Дианы гораздо лучше, чем эта постная Николь! И девочка к ней привязана. У Каэтаны пылкий нрав и большая душа - как раз то, что нужно нашей маленькой воительнице. Кроме того, она еще достаточно молода, чтобы поиграть с ней, и я не хочу брать в дом другую няню.
- Ну, как угодно... У меня к вас еще один вопрос, сеньор. Почему вы позволяете вашей дочери играть с детьми прислуги?
- Но с кем же ей еще играть, дорогая сеньора? У нас с вами для игр были, по крайней мере, братья и сестры, - он обнял ее за плечи, чтобы смягчить жесткость своих слов. - Не волнуйтесь, душа моя, ничего страшного нет. Этот мальчик относится к нашей дочери с благоговением и нежностью, а она командует им, как хочет. Но он ее единственный друг, она его любит и покровительствует, как настоящая королева.
- Откуда вы всё это знаете? - удивилась Маргарита.
- Достаточно немного понаблюдать за ними, душа моя. Это сразу видно! Однако совсем скоро жизнь всё расставит по своим местам, не беспокойтесь. А для серьезных занятий Диане пора подыскать достойного и знающего наставника. Я сейчас же займусь этим.
- Неужели ради этого вы покинете свой Зеленый павильон и своих волооких арабских помощниц? - спросила Маргарита с ядовитой усмешкой.
- О, сеньора, кажется, ревнует? - на лице Питера появилась лукавая и нежная улыбка. Он привлек ее к себе. - Когда-нибудь навестите меня там, я покажу вам интересные вещи!..
Этот небольшой двухэтажный павильон стоял в их парке недалеко от дома. Снаружи он выглядел нарядно, как изящная бонбоньерка, - со стенами и крышей изумрудно-зеленого цвета, белыми арочными окнами и витыми колоннами, придававшими легкости всему сооружению. Граф устроил там алхимическую лабораторию, место для своих исследований и отдыха.
На первом этаже и в подвале располагалась собственно сама лаборатория, и когда речь заходила о Зеленом павильоне, то имелась в виду именно она. Там стояли перегонные кубы и реторты, стеклянные сосуды всех форм и размеров, большие бутыли с ароматическими спиртами, всевозможные склянки с эфирными маслами и вытяжками из целебных растений, витали пряные, терпкие, необычные ароматы...
Внутри колдовали столь же необычные помощники графа - старый араб Абу эль Фариджи, сведущий в восточной медицине, и его сын Хамат. Они варили там ароматические мыла и целебные снадобья, составляли духи и легкие туалетные воды.
Маргарита уже не раз бывала в Зеленом павильоне, и, хотя муж показал ей там всё, по-прежнему для неё он был окутан какой-то мистической тайной и вызывал тревожащие чувства. Особенно это касалось второго этажа, отделанного под жилые помещения, с отдельным выходом в парк.
Там жили три арабские девушки - служанки, которых граф вывез из своего путешествия на Североафриканское побережье в те времена, когда был там с дипломатической миссией. Как он туда попал и почему - это отдельная драматическая история...
...Герцог Медина-Коэли, адмирал флота Испании, отправил тогда юного лейтенанта Питера Гальтон с явно провальной миссией добиваться договоренностей о якорных стоянках на побережье между Алжиром и Бизертой. Адмирал знал, что в тех краях идет бесконечная война за власть между мелкими эмирами, которые были заинтересованы в заключении сделок и получении денег на свои войны. Герцог был вполне уверен, что юный красавчик-лейтенант не вернётся из этой экспедиции, а его молодая прелестная жена в скором времени останется вдовой. Герцог имел на нее самые серьезные виды.
В самом деле, для Испании обладание стратегически выгодными бухтами и стоянками для военных кораблей было крайне важно. Но испанские идальго слишком презирали весь этот "мавританский сброд", чтобы снизойти до переговоров с ними. Пестрая смесь из турок, берберов, контрабандистов, пиратов всех наций и местных эмиров боролись там за своё место под солнцем. Даже османская власть там была почти бессильна!
За семь с половиной месяцев Питеру удалось добиться успеха в этом непростом деле. Видимо, здесь сказался его двухлетний опыт бурной жизни на пиратских Карибах.
Секрет его был прост: он неукоснительно уважал местные обычаи и с неистощимым интересом изучал каждого, с кем ему доводилось встречаться и договариваться. Кроме того, у лейтенанта была какая-то врожденная интуиция, свойственная тонко чувствующим натурам. Он старался понять этих людей. И скоро уяснил для себя, что честь и благородство здесь, среди мусульман, не были пустым звуком! Он не скупился на подарки. Подарки здесь были символом уважения, почитания, признанием заслуг.
Молодой лейтенант с острым взглядом не по возрасту внимательных глаз не был похож ни на высокомерных испанцев, ни на коварных османов, ни на лицемерных представителей Рима, ни на и хитрых местных эмиров, которые боролись каждый за свои интересы. То достоинство и благородство, с которым он держался перед лицом местных правителей, те испытания и провокации, которым они его подвергали и из которых он умудрялся выходить без ущерба для своей чести, снискали ему их уважение.
Первым Питер нанес визит эмиру Банжии и еще двум-трем повелителям этих мест. С эмиром они скоро подружились, и во многом благодаря его покровительству Питеру удалось добиться успеха своей миссии. Не прошло и года, как порты Аннаба, Беджа́я и Арзев были готовы принять испанские корабли для пополнения запасов пресной воды и провианта, ремонта и укрытия, подобно Сеуте и Мелилье, которых было катастрофически мало для многократно выросшего испанского флота.
Скоро эмир Банжии стал называть Питера Эль Раат, и с тех пор лейтенанта испанского флота знали там под этим прозвищем. Питер, тогда вовсе не владевший арабским, сначала не знал, что означает это прозвище, а когда узнал, оно ему польстило. В переводе оно означало "знающий ".
К слову сказать, за эту миссию лейтенант Гальтон получил от короля Карлоса Второго неслыханную для его тогдашнего положения награду - орден Золотого руна. Питер подозревал, что тут не обошлось без влияния одной весьма могущественно знатной дамы. Но, весьма щепетильный в подобных вопросах, в данном случае он резонно полагал, что вполне заслужил награду, много раз рискуя жизнью ради блага Испании.
Во время одного из переездов по североафриканскому побережью отряд Питера стал свидетелем настоящей бойни между двумя враждующими кланами местных воинственных правителей. Один из этих отрядов сопровождал пленных арабов, среди которых были и женщины. Испанцы, которыми командовал Питер, были лучше вооружены, и им удалось отбить пленников и обратить в бегство остатки конвоя. Второй отряд был уничтожен полностью.
Питер не знал, что делать с бывшими пленниками и предоставил им самим распорядиться своей судьбой. Большинство из них тут же исчезло. Но каково же было его удивление, когда один человек почтенного возраста, юноша и три девушки, закутанные в покрывала с головы до ног, подошли к нему и попросили взять их под свое покровительство. Иначе "их жизни обратятся в песок", по образному выражению стрика, говорившего по-испански. Все они в прошлом жили на берегах Красного моря и были чужими на этой земле. Вернуться на родину они не могли - оказалось, что все их родные вырезаны врагами, а дома сожжены дотла. Питеру ничего не оставалось, как взять их с собой.
Абу эль Фариджи, невысокий старик с тонкими чертами лица, говоривший по-испански, оказался лекарем местного эмира, и стал его переводчиком. Хамат, его сын, хорошо сложенный, крепкий, красивый юноша с шапкой вьющихся мелкими кольцами волос, был и хорошим воином, и преемником своего отца в лекарском искусстве.
С девушками дело обстояло куда как сложнее! Питер не мог привезти их в надменный, высокомерный в своей нетерпимости Мадрид. Да и как отнеслась бы к такому приобретению его молодая жена? Уж точно она не была бы в восторге. И граф решил поселить их в Монтеле, в своем строящемся дворце.
Одна из девушек носила имя Сумар. Ей было около семнадцати лет, и по некоторым признакам она явно принадлежала к знатному роду. Её уже вполне зрелая красота, округлые формы, тонкая талия и подведенные бархатные черные глаза, таинственно мерцающие из-под тонкой фередже , смущали Питера. Он ощущал легкое головокружение в ее присутствии.
Вторая девушка, почти подросток, была служанкой Сумар. Тоненькая, хрупкая, живая и веселая, с желтовато-золотистой кожей, длинными черными волосами, спускавшимися почти до колен, и огромными, как у олененка, черными глазами. Звали ее Хадиджа. Третья, Джинан, лет двадцати, была самой старшей и отличалась своеобразной красотой, хотя и не такой роскошной, как у Сумар, но все же яркой и привлекательной. Тонкий нос с изящно вырезанными ноздрями, изысканно очерченный рисунок ярких губ, почти всегда потупленный взор, но гордая посадка головы и движения, исполненные достоинства, - чувствовалось, что у этой нежной девушки сильный характер. Джинан тоже немного знала испанский, и во время обратного плавания они с Питером часто беседовали на палубе корабля. Джинан была очень деятельная и ни минуты не сидела без дела. Питер сразу привлек ее к своим изысканиям в области запахов, и девушке очень это понравилось. Она могла часами следить за процессом длительной перегонки, раскладывать цветы для ферментации, растирать траву для приготовления лекарства и даже готовить и смешивать краски для творческих опытов своего нового господина.
Все девушки были на удивление образованны, прекрасно играли на музыкальных инструментах, танцевали и пели. Кроме того, они искусно вышивали шелком и бисером, пряли и ткали, прекрасно готовили и, вероятно, так же владели искусством любви, но Питер никогда не делал ни малейших попыток это узнать. Просто ему иногда нравилось бывать в их обществе. Он отвел им отдельные покои в Зеленом павильоне, чтобы они могли жить там согласно своим обычаям, и предоставил полную свободу.
Маргарита была слишком горда, чтобы опуститься до признания своего беспокойства по поводу присутствия в доме этих красивых служанок. Иногда кто-то из них появлялся во дворце, чтобы служить Маргарите, приносил ей ароматическое масло для ванны, новое саше, нежные румяна или крем с миндальным молочком, благоухающий вербеной, умащал ее тело и волосы новыми ароматами и незаметно исчезал, не привлекая к себе внимания. Маргарита ощущала смутную тревогу, потому что для нее эти девушки были полной загадкой. Она не пыталась с ними сблизиться, чувствуя непонятную робость. Но вот ее муж!.. Он удивительно быстро нашел с ними общий язык. Нет, он не уделял им слишком много внимания и не часто посещал их покои в Зеленом павильоне. Но Маргарита видела, как непринужденно и весело говорит он с этими странными женщинами, как расцветают их лица, такие бесстрастные, при одном только звуке его голоса! И к ней в душу закрадывалось ядовитое сомнение. Нет, она не допускала, что Питер мог опуститься до связи со служанкой. Чтобы так ее унизить?! Нет, он слишком ее любит!
Конечно, Маргарита не могла чувствовать себя спокойно. Однако постепенно она перестала так уж волноваться, особенно когда муж был рядом, неизменно внимательный и нежный.
Часто они катались верхом по живописным окрестностям или в лодке по таинственным тихим водам прудов своего парка, где плавали белые и черные лебеди и на глади воды распускались розовые лотосы и белые лилии. Они гуляли по большому парку, и Питер показывал ей свои любимые уголки. Воссозданные умелой рукой кусочки итальянской природы с руинами античной аркады, увитой диким виноградом; китайский сад с горбатым мостиком через каменистый ручей, с большими замшелыми валунами по его берегам, где весной расцветают нежные сиреневые и желтые ирисы и зеленеют прямые, стройные стволы бамбука...
- Пейзажные парки мне нравятся гораздо больше, чем регулярные французские, - говорил граф. - Красота упорядоченной симметрии, возможно, и заслуживает восхищения, но слишком уж она холодна и безжизненна. Как вы полагаете, душа моя?
Маргарита сразу вспомнила роскошный партер Версальского парка, которым она любовалась из окна галереи, и содрогнулась...
...Граф снова где-то пропал весь день. Он часто ездил по делам то в Тулузу, то на виноградники, то на плантации эфироносных растений, то на свой горный рудник.
Рудник Аржантель, который граф купил за смехотворную сумму семь лет назад, когда решил жениться, пятьдесят лет назад принадлежал последнему из графов Тулузских. После скандальной опалы владетельного сеньора, бывшего почти королем в своей провинции, и чего истинный король Людовик не мог потерпеть, его земли были конфискованы в пользу короны. Потом король подарил их принцу Конде, но тот был солдатом, а не дельцом, и проиграл в карты часть этих земель. Так они переходили из рук в руки, пока не были приобретены Питером Гальтоном, графом де Монтель. Почему он купил именно эту каменистую бесплодную землю, никто понять не мог. Однако еще раньше к нему в руки попали бумаги, где описывался способ добычи драгоценных металлов из горных руд. Это документы были переданные ему отцом Домеником, магистром тайного ордена катаров.
- Еще древним египтянам был известен этот способ извлечения серебра и золота из пород с помощью ртути. Царица Савская обладала этим секретом. Описано, какие именно дары она поднесла царю Соломону - кроме всего прочего, золото в слитках! И это не было фантазией автора, - говорил тогда отец Доменик. - Ты будешь богат, сын мой, но это не страшно. Золото не имеет над тобой власти. Оно вызывает у большинства людей неодолимое пристрастие, подобно вину и наркотику, но ты природой избавлен от этого порока. Ты не имеешь слабости к золоту, и потому я отдаю тебе власть над ним. Думаю, ты сумеешь им распорядиться, как должно - у тебя большое сердце.
Питер пригласил специалистов горного дела из Германии, чтобы те взяли пробы породы в заброшенном руднике. Они получили там среброносный штейн . Рудник оказался далеко не выработанным. Скоро он был приведен в порядок, и работы возобновились. Но для получения серебра одной руды было недостаточно - нужна была ртуть и некоторые другие вещества. Их Питер обнаружил в Эстремадуре и наладил поставку через Кадис - морем, и через Пиренеи - по суше.
Про рудник Аржантель знали, но никто даже не предполагал, что он может приносить хозяину какой-то доход. Некоторые помнили еще о баснословно богатом последнем из графов Тулузских, который слыл колдуном и обладал философским камнем, чтобы делать золото. Но его судьба была печальна, и о нем забыли - с тех пор прошло целых пятьдесят лет!
Люди до сих пор не могли себе представить, что из простых камней, размолотых в пыль, можно получить блестящие серебряные или золотые слитки.
*
Вечером, когда солнце уже село, но мрак еще не сгустился, Маргарита, изнывая от одиночества и скуки, вышла на балкон из своей спальни - и вдруг увидела там мужа. Он стоял у балюстрады, чуть откинув голову, и смотрел на звездное небо. Теплый воздух нагретой за день земли, напоенный ароматами листвы и цветов, поднимался вверх, и он с наслаждением вдыхал его полной грудью. Маргарита невольно замерла. Странно было видеть, как он стоит, погруженный в свои мысли, будто за день укротил свою энергию, и теперь его движения приобрели мягкость и упругость сдержанной силы, а подвижное лицо, обращенное к звездам, умиротворенно и ясно. Она не решалась ни подойти, ни окликнуть его.
Тут он медленно повернулся и протянул ей руку.
- Идите же ко мне, любовь моя. Давайте вместе полюбуемся этим дивным вечером, - проговорил он тихо. Она подошла, и он слегка обнял ее талию.
- Как вы узнали, что я здесь? - смущенно улыбнулась Маргарита.
- Просто почувствовал.
- Я не хотела мешать вашим раздумьям...
- Вы никогда не можете мне помешать, сердце моё. Я хочу, чтобы вы всегда были рядом. Хотя мне в этом случае пришлось бы нелегко!
- Почему же?
- Трудно сохранять спокойствие, когда рядом женщина, один взгляд на которую вызывает желание. Вот, вы опять смущены! Дорогая, ведь я ваш муж, - он смеялся и в то же время досадовал. - Не забывайте, моя прелесть, что я имею на вас определенные права, и, разумеется, право говорить то, что думаю! Почему же вы ощущаете себя чуть ли не преступницей, когда я говорю вам о своих чувствах?
- Я не знаю... Кто сейчас из мужей говорит такие вещи своей жене?! Да никто! Все имеют любовниц и любовников, это считается хорошим тоном, и никто даже не собирается этого скрывать...
- Нет уж, давайте не будем заводить любовников, мадам! - рассмеялся Питер. - В таком случае мне пришлось бы кого-то убить, а я не люблю этого делать. Лучше подумаем о нас, душа моя. Сегодня звезды как никогда благоприятны нам...
Он наклонился и припал губами к ее обнаженному плечу. Его волосы едва уловимо пахли гвоздикой и приятно щекотали ей щеку. Маргарите хотелось ответить на его ласку, ее переполняла нежность, но она почему-то порой не могла на это решиться. Монастырское воспитание до сих пор не позволяло ей быть такой, как он - раскованным и щедрым на чувства. Может быть, и потому, что он был красив, как бог, и в глубине души она считала себя недостойной его? Или потому, что он всегда казался ей гораздо старше, умнее и опытнее? Но когда Питер говорил ей о своих чувствах, она терялась, не зная, как отвечать на это. И Маргарита сдержанно и скромно опускала глаза...
Он выпрямился и положил руки на золоченые перила, разглядывая ее из-под полуопущенных ресниц. Когда он заговорил, тон его был совсем иным - чуть ироничным, но с оттенком грусти.
- Мне кажется, дорогая, вы скучаете без блестящего светского общества, без толпы поклонников и зависти женщин, не наделенных столь совершенной и обольстительной красотой. Я не хочу запирать вас в доме, подобно ревнивым испанцам. Но провинциальный высший свет весьма проигрывает в сравнении с парижским, там можно просто умереть от скуки.
Маргарита улыбнулась.
- Ничего страшного! Мне хотелось бы все же иногда появляться в свете. А то я уже начала бояться, что мои драгоценности и новые туалеты так никто и не увидит, корме вас....
Граф рассмеялся.
- Вполне веский аргумент! Что ж, согласен иногда терять время на пустые разговоры в салонах, чтобы доставить вам удовольствие.
- Какая жертва! - она тоже не могла удержаться от иронии. Но потом стала серьезна. - И вот еще что, Питер: нам надо хотя бы время от времени появляться в церкви!
- Мне вполне хватает нашей домашней часовни.
- Вы же понимаете, сеньор, что я имею ввиду. За каждым вашим шагом следят сотни глаз!..
- К этому я уже привык. Но, ели хотите, в воскресенье мы пойдем в собор на мессу. Вы довольны?
Маргарита посмотрела на мужа. Как он может так легкомысленно относиться к этому? Он не хотел терять времени на демонстрацию своего благочестия! Он был увлечен множеством дел, ни минуты не сидел на месте, и ему не интересно было ни парижское светское общество, ни тулузское. Непостижимо!..
- Пойдемте, я что-то покажу вам, - вдруг сказал он.
- Обещанный сюрприз?
- Да!
Он повел ее в спальню и усадил возле резного столика с напитками и фруктами. Потом присел на подлокотник ее кресла и показал небольшое растение размером с ладонь, с широкими опушенными листьями, издающими приятный аромат.
- Знаете, что это, дорогая? Пачули!
- Живое растение? Откуда? - удивилась она.
- Из нашей оранжереи.
- О! Это же целое богатство!
- Ну, о богатстве говорить еще рано, однако первые результаты уже есть! Мне приходится закупать небольшие партии драгоценного сырья в Грассе и Марселе - и не только пачули. Но в прошлом году удалось договориться с одним капитаном, и он привез мне семена этого растения с Цейлона. Наш садовник Сантарио - бесценный человек! Это он вырастил пачули из семян. И нам удалось сделать первые несколько капель драгоценного масла. Процесс изготовления не слишком сложен, но требует времени. А масло, подобно вину, становится с возрастом богаче тонкими оттенками. Сначала чувствуется его основной аромат - горьковатый, сырых корней и земли, смолисто-дымный и теплый, потом проявляется еще по крайней мере четыре тона... В чистом виде его почти не используют - лишь добавляют в композиции для придания стойкости духам. Но главное достоинство этого глубокого, чувственного и терпкого аромата заключается в том, что он излечивает половую холодность, дарует яркость и богатство ощущениям, пробуждает творческую энергию, любовную щедрость, обостряет чувства, дает бодрость уставшему телу...
Маргарита слушала мужа с любопытством и некоторым замешательством. Он увлечённо продолжал:
- Кроме того, это масло целебное. В Индии им лечат укусы змей и ядовитых насекомых. Но, честно говоря, я бы не рискнул использовать его в подобных случаях. Однако в масле пачули содержатся те же вещества, что и в гвоздичном масле, а оно прекрасно снимает воспаление, помогает заживлять раны. К счастью, мы здоровы, и можем думать о более приятных вещах. Давайте попробуем?
Он хотел встать, но Маргарита его удержала.
- Я немного опасаюсь действия этого волшебного масла, - сказала она тихо, опустив глаза. - Это правда, что оно так действует?
- На меня - именно так. Но чего вы опасаетесь, любовь моя? Что оно позволит вашим потаенным чувствам вырваться наружу? Что вы сможете, наконец, освободиться от сковывающего вас целомудренного смущения? Так я буду этому только рад!
- О, нет, Питер...
Рассмеявшись, он поднялся.
- Ничего не бойтесь, моя дорогая. Вот если бы я предложил вам вдыхать дым каннабиса - индийской конопли, тогда бы вы почувствовали опьянение, иногда не совсем приятное, и только в этом случае могли бы потерять контроль над собой.
- Вы и такое пробовали?!
- Да. И я видел людей, которые пристрастились к этому зелью. Один их вид вызывал отвращение - это были уже не люди! К счастью, я давно понял, что не испытываю неодолимого пристрастия ни к табаку, ни к вину, ни к этому зелью - и вполне могу обходиться без всего этого.
- Тогда почему же вы иногда курите сигары?
- Они немного помогают снять напряжение, собраться с мыслями, расслабиться и подумать. Наверное, просто ритуал...
- А все эти возбуждающие ароматы - по-моему, они вам вообще не нужны, - она с лукавой улыбкой посмотрела ему в лицо. - Это сейчас вы на удивление спокойны, но чаще всего...
Он улыбнулся:
- Вы заметили? Да, сегодня я приложил некоторые усилия, чтобы обуздать свои страсти. Как же иначе мне провести вас через жгучее пламя к вратам рая - и не сгореть самому! Мне хочется, чтобы вы полнее раскрыли свои чувства и получили новое наслаждение. Но, вполне возможно, ничего особенного и не произойдет, так что не волнуйтесь заранее, душа моя.
Он подошел к небольшой серебряной чаше, украшенной тонким позолоченным узором и укрепленной на треножнике. Чаша была наполнена водой. Граф зажег короткую толстую свечу, укрепленную под чашей, и капнул в воду по две капли масла из трех маленьких флакончиков темного стекла.
- Эта композиция совсем проста - масло пачули, жасмина, лимона - совсем немного... Сейчас вы почувствуете ее аромат. В сочетании с этим легким вином, что здесь приготовлено для нас, он обогатит наше воображение и подарит прекрасные образы...
...Маргарита сквозь сон услышала тихие и печальные звуки гитары. Она открыла глаза и, сладко потянувшись, отодвинула легкий полог. За окном розовым светом сияла заря. Питер сидел на подоконнике в своей любимой позе и, обняв гитару, перебирал струны. Увидев, что она проснулась, он улыбнулся, подошел, опустился возле постели, нежной рукой погладила ее волосы, плечи. Он смотрел на нее таким обжигающим взглядом, что она слегка задохнулась и опустила глаза.
- Как вам спалось, моя прелесть? - спросил он тихо.
- Мне кажется, что я только что задремала и не спала вовсе! Однако позвольте узнать, зачем вы меня разбудили, сеньор? - с очаровательной улыбкой спросила она, делая вид, что сердится. Обычно после ночи любви муж покидал ее спальню. Он объяснял, смеясь, что не может спать, когда она рядом. Но сегодня Маргарита с радостью увидела, что он остался. И ответил на ее вопрос:
- Я не мог больше ждать, когда проснется моя спящая красавица. И не мог спать сам!
Он снова взял гитару и опять устроился на подоконнике. Маргарита, немного утомленная, нежилась под его горячим и ласковым взглядом в упоительном блаженстве этого утра.
- Пока вы спали, моя прелесть, меня совершенно неожиданно посетила волшебная дева Эрато - муза любовной поэзии, - проговорил он, смеясь. - Мне в голову пришли несколько строф. Я подобрал к ним мелодию - в духе провансальских трубадуров. Получился и не сонет - и не альба Как всегда, я нарушаю установленные жесткие правила!
Он улыбнулся ей и заиграл, склонившись к гитаре. Маргарита, приподнявшись на локте, слушала прихотливую и страстную мелодию струн. Но когда присоединился его негромкий бархатный и низкий голос, у нее внутри всё задрожало. Этот его неповторимый волнующий и обжигающий тембр, переворачивающий душу!.. Он пел:
Уже рассвет! Как быстро ночь минула,
Благословенная и сладостная ночь!
День наступающий хочу прогнать я прочь -
Моя любимая еще не отдохнула...
Светило лучезарное, к чему
Ты так спешишь? Луну
Зажги опять и потуши зарю!..
Я не остыл еще, желанием горю
Любимую в объятьях снова сжать.
Ах, глупое, не можешь ты понять!..
Нам нежный, сладкий сумрак ночи мил.
Хочу, чтоб тьма ночная длилась вечно!
Но время слишком быстротечно,
И вот уже час смены двух светил
Настал, и я шепчу напрасно:
"Остановись, мгновенье, ты прекрасно!"
Она замерла, ловя последний отзвук струн. Ее сердце взволнованно билось, наполненное жгучим очарованием его голоса - и любовью... Но она ясно видела, что ее муж облекает свои чувства в изящную форму изысканной культуры Аквитании с некоторой долей иронии - времена трубадуров давно прошли! Что это - только его игра в куртуазную любовь? Или он так чувствует на самом деле? Сейчас, у нее на глазах, он легко и непринужденно создал эту "песню рассвета", потому что не мог иначе выразить переполнявшие его чувства? Или, виртуозно владея словом, он просто развлекается? Или, вероятно, он так изысканно выражал ей свою благодарность за эту ночь? Маргарита терялась в догадках.
Но её размышления были прерваны его нежным поцелуем...
Глава вторая
Большим хозяйством поместья Монтель управлял Алехандро Роблес, ловкий, хитрый, сообразительный парень, которого судьба свела с Питером на островах Нового Света. За два года, что они провели там вместе, и позже, когда прибыли в Севилью на торговом судне простыми матросами, они делили все опасности и приключения, выпавшие на их долю, и их дружба превратилась в нечто большее - она стала почти братством. Но Алехандро - или Санчо, как называл его Питер, - признавал графа своим сеньором и старшим - не только по годам. Он был обязан ему всем, в том числе свободой.
Обширные оранжереи, конюшни, кузница, мастерские, птичник, прачечная, голубятня, парковое хозяйство - всё подчинялись Роблесу. Несмотря на молодость и погрешности в образовании, он обладал ценной способностью найти и поставить нужного человека в нужное место. И твердой рукой пресекал малейший беспорядок в деле.
Прислугой в доме руководил англичанин Самюэль Говард, еще мальчишкой служивший отцу Питера. Этот старый джентльмен прекрасно говорил не только по-английски, но и еще на четырех языках, был строг, немногословен, проницателен и требователен к исполнению своего долга. Он остался одним из немногих, кого Питер в свое время привез из своего родового поместья в Англии.
На кухне дворца де Монтель распоряжался провансалец мэтр Брюно. Он был невысоким худым, подвижным как ртуть, желчным, раздражительным и порой невоздержанным на язык. Мэтр повязывал голову красным платком на манер какого-нибудь лихого флибустьера, был не дурак выпить, но дело свое знал отлично.
Мадлен, как только что поступившей на службу, рассказали, что Огюст Брюно несколько лет назад служил одному князю церкви в Риме. Граф де Монтель был приглашен к кардиналу на обед, и ему особенно понравилось какое-то блюдо, названия которого Мадлен не запомнила. Граф похвалил хозяину его повара. Более того, Питер попросил пригласить его в столовую, чтобы он мог лично его поблагодарить. Кардинал был весьма удивлен - но и польщен. Надо сказать, у него собрались весьма высокопоставленные особы, и когда граф при всех пожал руку повару, все были просто поражены. И больше всех - Огюст Брюно! Он дождался окончания вечера, и, когда граф садился в карету, подошел и предложил ему свои услуги. Граф согласился взять его к себе на службу и тут же увез в своей карете.
Теперь мэтр Брюно был полновластным хозяином на кухне де Монтеля. Он же ведал винным погребом, холодными кладовыми и пекарней. У него было пятеро помощников - накормить без малого двести человек, живущих во дворце, было делом хлопотным.
Мадлен оторопела от увиденной роскоши. Она пришла в восторг от кухни, отделанной полированным зеленым гранитом с широким белым карнизом поверху, где были нарисованы, как живые, гроздья винограда, персики и сливы, ветви оливы с плодами и цветы, вплетенные в повторяющийся узор. Она восхищалась яркими светильниками, укрепленными на стенах, всякими хитрыми приспособлениями вроде того, что подавало чистейшую воду из глубокого колодца или специальных подъемников, с виду ничем не отличавшихся от простого шкафа, только без верхней и нижней стенки, где по блокам плавно скользил вверх и вниз глубокий поднос или столик, на котором доставляли горячие кушанья прямо в столовую или любую другую комнату по желанию хозяина. Дворец не шел ни в какое сравнение даже с самыми красивыми особняками парижской знати, которые доводилось видеть Мадлен, когда она доставляла туда мясо и колбасы из своей лавки.
Первое время она присматривалась к людям и помалкивала. От добродушной Каэтаны, кормилицы дочери графа, она получила доверительные инструкции, как себя вести и как следует выглядеть, чтобы хозяин был доволен.
- Мессир не обращает внимания на мелочи, он слишком занят. А вот Говард, его дворецкий, такой дотошный, приметит каждую мелочь! Но все знают, чего мессир не терпит, - так этого и не допускают.
- Чего же мессир не терпит?
- Да самое простое - не может видеть грязную одежду, плохой запах, пятна и грязь. А когда видит у кого-то грязные волосы, его просто тошнит! Ну, вроде понятно, грязь, - вытер, вымыл и все. Но нет! Мессиру нравится, чтобы всё блестело и сияло. Он говорит, что где чисто, там меньше болезней.
- А как здесь насчет воровства, сеньора Каэтана? В таком богатом хозяйстве у прислуги большой соблазн что-нибудь стащить.
- Вот о таких вещах я пока не слыхала. Надо сказать, мессир граф легко относится ко всяким драгоценностям и деньгам. Не то чтобы он их транжирил, но, похоже, они как-то мало его занимают. А вот, кстати, свои книги он лелеет, словно малых детей. И не позволяет их трогать без его разрешения, запомни.
- А сеньора Каэтана думает, что меня интересую книги графа? - язвительно усмехнулась Мадлен.
- Здесь раньше многие ничем не интересовались, была одна забота - только бы набить брюхо. А со временем кое-кого теперь и не узнать! Взять хоть того же Санчо Роблеса!..
*
В Монтеле работали в основном южане - много испанцев, итальянцев и местных. У каждого было своё дело, но часто работали они без особого рвения. Люди в большинстве своем были беззаботны, шумны и веселы, порой легкомысленны, как и все южане. Мадлен смотрела на них с легким презрением: ну, что с них взять - они же как дети! И зачем граф набрал себе таких слуг? По некоторым невзначай оброненным фразам, которые она здесь услышала, Мадлен поняла, что многие из этих людей связаны с графом общим прошлым. Однако ее больше интересовали дела на кухне. Она до поры до времени молча присматривалась, но скоро поняла, что желчный мэтр Брюно в глубине души сентиментален, раним и добр. И Мадлен решила, что они поладят.
Вечером на обширной кухне слуги и работники собрались за длинным столом на ужин. Там без того было шумно, но теперь стало просто невыносимо от их гвалта. Мадлен морщилась и готова была заткнуть уши. Но вот появился сеньор Алехандро. Его уважали и немного побаивались. Он был справедлив - и неумолим. Коренастый, крепкий, со скуластым лицом, прямыми черными волосами, падающими ему на лоб короткими прядями, он производил впечатление скорее солдата, кондотьера, чем управляющего.
Однако шутки и задорные перепалки только немного поутихли, но совсем не прекратились. Причем редко кто сидел в молчании - разговаривали все разом. Мадлен, вытирая и расставляя посуду, слышала обрывки шуток и разговоров сидящих за столом. Ей уже был почти понятен язык, и, главное, понятны симпатии и привязанности мужчин и женщин, парней и девушек, и она про себя иронически усмехалась. Но тут разговор поодаль заставил ее насторожиться:
- Только сеньор Алехандро знает, как мессир граф попал на Ямайку - говорил немолодой уже голос, принадлежавший, кажется, корабельному плотнику по имени Луис. - Да еще, пожалуй, Говард, служивший его отцу. Это потом уже мы плавали с ним на "Сан-Сальваторе" у Фернандеса и занимались контрабандой, пока не встретили прославленного капитана Жана Бара. А сам дон Педро никогда не рассказывал о том, как оказался на Островах. Хотя его люди часто расспрашивали. Я в первый раз его увидел в таверне Сан-Хуана . И было сразу понятно, кто перед тобой.
- Как же это?
- Когда он садился, то так откидывал плащ, так клал руку на эфес своей ободранной шпаги и так вскидывал голову, что сразу становилось понятно - это дворянин. Хотя был еще мальчишка совсем! А он и секунды не задумывался, что и как делает. И на марсе работал, и со секстаном управлялся, и на абордаж ходил. Парню не было и пятнадцати лет. Я поначалу даже не верил - рослый, на голову меня выше...И отчаянный был, как чертенок!.. А потом, когда он решил вернуться, взял к себе на службу всех, кто захотел пойти с ним. Кто думал бросить морскую вахту - теперь работают здесь, а молодые крепкие ребята, что остались, теперь каперствуют на его кораблях. Конечно, золотишка у них побольше, но зато там не знаешь, что тебя ждет завтра...
Голос замолк. Что же за человек этот граф де Монтель? Или дон Педро, как называл его этот испанец. Мадлен просто умирала то любопытства. Среди всех шуток и разговоров, порой язвительных и далеких от невинности, она не услышала ни одного хоть сколько-нибудь неуважительного слова, произнесенного в его адрес. Мадлен смерть как хотелось узнать о нем побольше. Этот необычный сеньор с виду был так прост, вел себя так непосредственно, однако чувствовалось в нем что-то такое, чего она понять не могла.
Мессир граф и в своем дворце оставался всё тем же, каким видела его Мадлен в Париже. Он не изменил своих привычек и все так же любил заглянуть на кухню, чтобы ранним утром выпить чашечку кофе, приготовленного Марселой. Он не желал ждать, пока слуги подадут ему то, чего он хочет, и по вечерам, возвращаясь верхом из какой-нибудь поездки, он снова заходил, мучимый жаждой, и ему подносили серебряный кубок с охлажденным вином, разбавленным водой. Граф всегда задерживался на несколько минут, чтобы расспросить камеристку Марселину о том, как проводила время его жена, а когда ожидали гостей, граф лично обсуждал меню с мэтром Брюно. Конечно, сеньор чаще всего спешил, но у Мадлен была возможность улучить момент и подойти к нему. Вдруг у него будет время и желание поговорить, как тогда, в Париже...
...За длинным столом на кухне задержалось после ужина человек десять. Они весело балагурили, у кого-то в руках негромко бренчала гитара. В тот момент, когда граф вошел, кто-то заметил его и поднялся, кланяясь. В ответ он, улыбнувшись, сделал всем приветственный жест и подошел к другому столу, где стоял запотевший кувшин с вином. Мадлен хотела налить ему бокал, но ее опередили, оттеснили, захлопотали вокруг, и сам мэтр Брюно подошел узнать, не желает ли чего сеньор. Граф покачал головой, взял прохладный серебряный кубок и, даже не присев, стал о чем-то говорить со своим поваром, попивая вино. Мадлен незаметно наблюдала за ним. Сеньор был весел и шутил, даже когда обсуждал меню завтрашнего обеда.
Вдруг на всю кухню раздался звонкий девичий голос: