Дюгованец Ирина Ивановна : другие произведения.

Часть 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Часть третья.
  
  Глава первая
  
  На несколько мгновений яростное исступление как будто помутили его рассудок. В бешенстве он одним резким движением всё смахнул с письменного стола и отшвырнул тяжелое кресло. На пол полетел бронзовый подсвечник, зазвенела серебряная пепельница, разлетелись бумаги, из разбитой шкатулки по полу раскатились сигары...
  На шум в запертую дверь толкнулся Жан, осторожно постучал - ответа не было. За дверью воцарилась тишина.
  Граф заперся в своем кабинете надолго. Одни и те же безысходные, горькие мысли захлестывали его, он задыхался от них, как пловец во время страшного шторма...
  Любимая жена сбежала с его другом. Что может быть банальнее! И больнее... Почему он думал, что его никогда не постигнет участь обманутого мужа? Такого он не ожидал - и всегда боялся! Боялся, что Маргарита полюбит другого, более достойного. И это случилось. Она не стала притворяться и лицемерить, тайком встречаясь с Шарлем у него за спиной. Она поступила честнее многих. Но это невозможно было вынести!
  Питер почувствовал вкус крови во рту - не заметив как, он с силой закусил губу, чтобы не закричать. В разгромленном кабинете раздался только глухой стон...
  Его жена сделала выбор. Ему остается только смириться!..
  И все-таки он не мог поверить в измену Маргариты! Не хотел верить.
  Но правда была неумолима.
  
  Чтобы как-то отвлечься, Питер ушел в госпиталь. Только не думать о ней. Только не думать! Как кинжалом пронзала одна-единственная мысль, и он мрачнел, едва справляясь с невыносимой болью.
  Отец Якоб был рядом, он видел и понимал все.
  - Отпустите её из своего сердца, - говорил он. - Отпустите её, сын мой. Тогда всё изменится, вам станет намного легче.
  - Не могу. Это выше моих сил!
  - Да, это не просто. Но попытайтесь. Я не призываю вас разлюбить. Любовь - великое благо...
  - Это проклятье!
  - Страдания неизбежны, но их можно облегчить. Освободите свою душу от цепей, приковавших вас к этой женщине. Представьте, что она только ваша сестра. Поручите ее милости Всевышнего, как древние праведники посвящали своих детей богу, дабы уберечь их от несчастий.
  - Разве я похож на праведника, падре? И я не отказываюсь от своих грехов. Но она не сестра мне, а жена, и носит моего ребенка!..
  - Это ничего не меняет, сын мой. Господь посылает испытания, дабы очистить наши души. Может быть, именно для того, чтобы подготовить рождение этого дитя... И это еще мягкое испытание. Он к вам милостив: вы избежали самого сурового - смерти! У вас есть еще надежда.
  - Может быть. Но нельзя уйти от судьбы. Надо мной висит проклятье.
  - Господь сильнее Владыки преисподней. Никакое проклятье не может противостоять воле Господней. В вас просто говорят вполне понятные чувства: обида, ревность, досада - это же так естественно! Сын мой, "все проходит, пройдет и это".
  - Где бы мне взять хоть каплю мудрости Экклезиаста! - саркастически пробормотал Питер, явно издеваясь над самим собой. Слишком сильная буря бушевала в его душе, чтобы он мог рассуждать хладнокровно и здраво.
  
  Оскорбленное самолюбие и гнев дали Питеру силы внешне холодно, даже с некоторым презрением встречать сочувственные или злорадные взгляды окружающих. Он замкнулся в себе, ни с кем не говорил о том, что случилось. Но вряд ли это внешнее спокойствие могло кого-то обмануть - лицо его выдавало. Тем не менее, он держался достойно.
  А потом что-то произошло. Он вдруг обессилел. Ему стало всё безразлично, все потеряло всякий смысл. Равнодушный ко всему, он перестал есть и пить. Жизненные силы покидали его, словно кровь из поврежденного сосуда, вытекающая капля за каплей. Как будто внезапно обрушившаяся скала похоронила его под своими обломками...
  
  ...Он лежал в своей спальне одетый, с закрытыми глазами. Можно было подумать, что спал. А на самом деле он медленно умирал, раздавленный.
  В комнату вошел Абу эль Фариджи с бокалом какой-то темной жидкости в руках.
  - Мой господин, я приготовил для тебя лекарство. Это восстановит твои силы. Прошу тебя, выпей.
  Граф никак не откликнулся и не пошевелился. Абу эль Фариджи подошел к его постели.
  - Саид , выслушай то, что я скажу. На всё воля Всевышнего. Обрати свое сердце не к чувствам, а к разуму. На твоих плечах лежит ответственность за твою дочь и многих твоих людей. Ты должен защитить их. И это не пустые слова. Твою служанку хотели отравить.
  Граф открыл глаза и вопросительно посмотрел на араба. Тот продолжал:
  - Никто не осмелился тревожить тебя, но ты должен знать, мой господин - враги близко. Но я подумал: кому из твоих врагов нужна смерть служанки? Никому. Они только хотели отвлечь внимание от чего-то другого, более важного! Поговори со своими преданными друзьями, мой господин. Расспроси Марселу - она должна хорошо запомнить того человека, что подарил ей цветы - женщины обычно запоминают такие вещи. Тот букет был отравлен. Я запер его в шкатулке, чтобы позже ты мог убедиться в этом сам.
  Араб замолчал.
  Питер медленно поднялся. В его потухших глазах не было ни малейшего интереса к тому, что сказал Фариджи. Но тот настойчиво протянул ему бокал, и Питер все же выпил целебный настой. Он почти не почувствовал горечи пустырника, чилибухи, аромат мяты и еще каких-то трав...
  *
  ...Постепенно он как будто пришел в себя. Но боль осталась в душе, хотя и немного притупилась от снадобий арабского врача. И терзающие мысли все равно не отпускали. Черт возьми, он сойдет с ума, если не перестанет думать!
   Питер спустился в таверну. Единственным способом прогнать мысли было напиться, да так, чтобы забыть себя...
  Хозяин принес бутылку олоросо . Но граф с усмешкой покачал головой:
  - Этот благородный напиток меня не берет, - и движением подбородка показал на бочонок с ромом. - Налей-ка мне чего-нибудь покрепче...
  
  В одиночестве он сидел за столом, прикрыв глаза ладонью, как будто желая отгородился от всего мира. Но избавиться от мыслей было не так-то просто! "Невозможно одним движением зачеркнуть то, что было", - думал Питер. - "Как она решилась броситься в объятия Шарля, забыв о ребенке, о собственной жизни? Такого просто нельзя представить! Хотя в порыве страсти можно забыть обо всем на свете... Нет, только не она! Любая другая могла бы потерять голову, но не Маргарита. Строгое воспитание еще довлело над ней. И так внезапно преступить черту благопристойности?! Ни за что не поверю! Да, она могла кокетничать, увлечься, но порвать священные узы брака, запятнав свою честь - никогда! После такого поступка остается только одно - монастырь... Да и Шарль не так безумен, чтобы решиться на подобное! Он не мальчик, чтобы не подумать о последствиях. А если она и в самом деле так полюбила, что уже ничего не имело для нее значения? Если это не просто каприз в поисках новых ощущений? Что тогда? Боже, какой бред!.. Не так-то просто заставить ее полностью отдаться, забыть обо всем, - кому лучше об этом знать, как ни мне! Годы усилий и терпения, чтобы разбудить ее, как заколдованную принцессу... Значит, ему это тоже удалось? Может быть, даже успешнее, чем мне, если все произошло так быстро..."
  Он стиснул зубы. В нем закипела безумная ярость. Бокал, сжатый в руке, тонко хрустнул и рассыпался осколками.
  Питер даже не почувствовал боли, только безучастно смотрел на стекавшую по руке кровь...
  *
  ...Мадлен принесла Марселине только что приготовленный бульон, бриоши с паштетом, фрукты и бутылочку вина.
  - Ну что, моя красавица, жива? - сурово спросила она, оглядывая девушку. - Видок у тебя, прямо сказать, еще неважный. И что это тебе вздумалось падать в обморок ни с того ни с сего? Часом, ты не беременна? Ладно, ладно, не злись, я пошутила! Попробуй-ка моего бульона с бриошами. Глянь, какой аромат! Я добавила туда девять пряных трав. Вот посмотришь, как порозовеют твои щечки!
  Она подала Марселе чашку с бульоном и присела напротив.
  - Спасибо... А что сеньор? Ты его видела, Мадлен?
  - Да. Он сидел в таверне, но я не решилась с ним заговорить. На нем лица нет... Похоже, сегодня сеньор хотел крепко напиться, да за ним прибежали из госпиталя. Не могут хоть на день оставить его в покое! И так уж от него осталась только тень! И не ест ничего... Право слово, не думала, что он такой чувствительный. Другой бы на его месте...
  - Перестань. Такая новость сразит и самого бесчувственного! Да ты его совсем не знаешь!.. Ох, Мадлен, ничего не говори, а то я опять разревусь!.. Почему судьба всегда несправедлива к хорошим людям?
  - Да уж... Не ожидала я от графини такой подлости. Кто б мог подумать!..
  - Замолчи! Не дай бог, дойдет до сеньора...
  Мадлен пожала плечами.
  - Теперь все в городе только об этом и судачат. Что ни говори - такую любовь не часто встретишь. Вот и завидовали - и в Тулузе, и здесь. А теперь злорадно посмеиваются - то-то им радость. И что за люди!..
  Мадлен подлила вина себе и подруге, поплотней запахнула шаль и продолжала:
  - Представляю, какая сейчас выстроится очередь из дам, претендующих занять место графини! Но едва ли сеньор скоро ее забудет. В жизни не видела, чтобы мужчина так любил.
  - Всё, всё, хватит! - закричала Марселина. - Что ты травишь мне душу! Я всё готова отдать, только чтобы сеньор не страдал!..
  Слезы покатились из ее глаз. Мадлен в недоумении всплеснула руками:
  - Да чего ты ревешь? Радовалась бы! Глядишь, пройдет время, и сеньор взглянет на тебя по-другому. Кто еще ему так предан? Кто готов исполнить малейшую его прихоть, как не ты? Могла бы его утешить - что за грех! Или не знаешь, как это делается?
  - Да ты с ума сошла, Мадлен! У меня и в мыслях такого нет...
  - Ну и дурочка! Графу ты нравишься, сама знаешь. Хоть он и не позволял себе ничего такого с тобой, но глаза у него блестят, меня не обманешь!
  - Перестань болтать глупости. Кто я такая? Знаешь, сколько за ним увивалось дам из благородных? Не перечесть! Недаром донья Маргарита злилась и ревновала. Вот и решила отомстить, не иначе... А теперь, скорее всего, сеньор привезет донну Амалию с дочерью, вот и все.
  - По-моему, он ее не любит.
  - Любит, но по-другому.
  - И как же это?
  - Ну, спокойно, что ли, нежно, без страсти. И никого, кроме нее, сеньор не возьмет, помяни мое слово! А донна Амалия его просто боготворит. С ней он мог бы жить спокойно, без всяких безумств и волнений.
  - А ты спроси - этого ли он хочет? У сеньора, как я погляжу, не тот характер! Думается мне, никого он не возьмет, а отправится воевать куда-нибудь на корабле. И Жан так считает. Не дай бог! Боюсь, не стал бы он искать смерти...
  Марселина зарыдала в голос.
  - Беда с этими влюбленными, - заворчала Мадлен. - Ну, куда это годится! Ишь, какая нежная! Чуть что - сразу в слезы!
  - Что за слезы? - раздался спокойный голос графа, входящего в комнату.
  - О, сеньор! - одновременно вскричали они, вскакивая. Мадлен спросила:
  - Сударь, не угодно ли вам чего-нибудь выпить или поесть?
  - Я зашел узнать, как чувствует себя Марсела. Вижу, что не совсем хорошо.
  - Она слишком чувствительная, сударь, а так все у нее в порядке!
  - Почему же тогда она плачет?
  - Ее излечит вот это! - Мадлен взяла бутылку. - Окажите нам честь, господин граф, выпейте с нами! Отличный испанский херес - мигом снимает все печали!
  И Мадлен наполнила бокалы.
  - С кем же еще мне выпить, как не с вами, мои красавицы, - улыбнулся граф, присаживаясь к столу.- Амонтильядо ? Неплохое лекарство от разбитого сердца!
   Он был спокоен, почти весел, даже ярче блестели глаза, - как видно, граф уже достаточно выпил сегодня, чтобы обрести это спокойствие - хотя бы видимое.
  Приподняв бокал к свету, он полюбовался цветом вина, немного отпил и взглянул на Марселу.
  - Говорят, какой-то мужчина пытался за тобой ухаживать, подарил тебе цветы... Расскажи мне, Марсела, кто это?
  - Я не знаю, сеньор. Впервые его вижу, и он меня совершенно не интересует, поверьте!
  - А вот меня интересует. Я не хочу, чтобы тебе причинили зло. Он назвал свое имя?
  - Да, вот только я его не запомнила. Зачем это мне? Да и слушала-то я в пол-уха...
  - Постарайся вспомнить, что знаешь о нем. Это важно, моя милая.
  - Он сказал, что капитан какой-то яхты, которая стоит в порту... Молодой, приятной наружности, у него еще были такие тонкие модные усики... Он выглядел как благородный господин, по всему видно. Кажется, его звали Жорж... Жорж де Фавр! Точно. Так он и сказал.
  - А что еще он сказал?
  - Что будет ждать меня в таверне, пока я не соглашусь отправиться с ним на прогулку.
  - На прогулку? Куда же?
  - Он звал меня покататься под парусами - наверное, на его яхте. Но я отказалась, и он обещал ждать, пока я не передумаю.
  - Вот как? И подарил тебе букетик душистых цветов?
  - Да, сеньор... Я не хотела принимать его ухаживаний, только цветы... Вы не подумайте!..
  - Нет, дорогая, я ничего плохого о тебе не подумал. Дело гораздо серьезнее, чем может показаться. Марселина, тот господин хотел отравить тебя с помощью букета. Ты не просто так лишилась чувств, а понюхав те цветы. Так говорит Фариджи, и я ему верю. Не пугайтесь, но вы обе должны это знать, чтобы быть настороже. Марсела, когда ты почувствовала себя плохо?
   - Я даже и не заметила, сеньор. Утром я хотела узнать, когда подавать вам кофе, и как раз у лестницы меня остановил этот господин, с усиками. Мы поговорили не больше трех минут, и он сунул мне букетик вот сюда... Я поднялась наверх, узнала, что вы заснули после приступа лихорадки, и пошла в свою комнату погладить воротнички и манжеты - их собралась целая куча. Я теперь не доверяю эти вещи Жаклин - кружева слишком тонкие и дорогие, а она уже один раз испортила воротничок сеньоры...Не подумайте, я на нее не наговариваю - такое со всяким может случиться, только теперь сама это делаю - так вернее... Ну вот, а после я пошла посмотреть, не проснулась ли сеньора, у меня вдруг закружилась голова - и больше ничего не помню...
  Граф внимательно выслушал ее и спросил:
  - Ты ни с кем не ссорилась здесь в последнее время?
  - Нет, сеньор. Наоборот, подружились со здешними.
  - Будь осторожна, Марселина. Никуда не выходи одна. Слышишь, Мадлен, тебя это тоже касается. И обе присматривайтесь к посетителям. Заметите что-нибудь подозрительное, сразу говорите мне или Жану.
  - Сеньор, а долго мы еще здесь пробудем?
  - Не знаю. Не спрашивайте меня пока ни о чем.
  
  ...Еще раньше Питер отправил дочь и почти всех своих слуг в Тулузу. С ним остались только Жан, Мадлен, Марсела и Хамат. Марсела, оправившись от слабости и придя в себя, уговорила графа оставить ее помогать в госпитале, а Мадлен наотрез отказалась покидать мужа, хотя на самом деле считала, что никто кроме нее не приготовит достойную еду для сеньора. Тем более, когда происходят такие дела, как отравления!
  *
  
  Ночь превращалась для него в пытку. Пылкое воображение стало его палачом. Не нужно было даже закрывать глаза - он явственно видел ее, ощущал шелковистую кожу своей возлюбленной, прикасался к ней, вдыхал аромат ее волос - и сходил с ума, умирая от желания. Питер проклинал свое воображение, распалявшее плоть, и шел к морю, чтобы окунуться в прохладную воду. Но это его не спасало...
  
  ...Граф де Монтель третий день спасался от тоски в госпитале. Там оставались самые сложные его пациенты. И там каждый день у входа собирались люди, которые просили, чтобы мессир осмотрел их. Сейчас Питер поручил это Мартьялю, судовому врачу, а сам занимался только самыми тяжелыми ранами.
  Сорокалетний Себастьян Мартьяль был достаточно опытен и сведущ во врачебном искусстве. Они с графом знали друг друга давно, и Питер полностью доверял ему. Единственным недостатком Мартьяля, по мнению его друга, было то, что он не любил применять что-то новое в своей практике. Будь то изобретенная Джинан очищающая мазь для гнойных ран или способ наложения швов, предложенный Питером - все вызывало его недоверие. Впрочем, доктор Мартьяль был аккуратным, неглупым, хотя порой немного грубоватым и циничным. Ничего удивительного - он жил не с ангелами! Однако доктор ладил с матросами, прекрасно справлялся со своими обязанностями, только не хотел брать на себя лишнюю ответственность.
  Сейчас Мартьяль оставил больных и разыскал графа.
  - Такое щепетильное дело, Питер... Сюда пришла некая дама. Инкогнито, в изысканном туалете и под густой вуалью. На шлюху не похожа. Кто-то из местной знати, я полагаю. Хочет видеть тебя. Она утверждает, что страдает от болей в сердце.
  - Почему ты не отправил ее к местным докторам? Скажи ей, что здесь занимаются только ранами.
  - Говорил. Только, кажется, у нее рана сердечная! Она настаивает, чтобы ее осмотрел мессир граф. Думается мне, на самом деле она умирает от скуки и жаждет познакомиться с тобой.
  - Пошли ее к черту.
  - О, сударь, где же ваша обычная галантность? Может быть, все-таки поговоришь с ней, а то ведь не отстанет.
  - Выпроводи ее сам, ради бога. У меня сейчас нет желания болтать со скучающими дамами.
  - Меня она и слушать не хочет! Между прочим, совсем молоденькая, порывистая и страстная... Не дурна!
  - Ты ведь сказал, она под вуалью?
  Мартьяль рассмеялся:
  - Взгляни на нее - и все поймешь. Пылкую натуру, дорогой мой, не спрятать ни под какой вуалью!
  - Пусть убирается к дьяволу.
  - Не узнаю тебя, Питер! Меня уже начинает беспокоить твое состояние. Ты потерял вкус к жизни, а это плохой симптом. Что тебе стоит хотя бы поговорить с ней? Возможно, я ошибся, и эта дама хочет сообщить тебе нечто важное, но так, чтобы это не вызвало подозрений и пересудов.
  - Если так, это совсем другое дело. Пригласи ее.
  
  Дама вошла одна. Черное густое кружево спадало с головы на лицо. Мантилья и накидка скрывали все, даже очертания фигуры.
  - Добрый день, мадам, - Питер встал при ее появлении и жестом пригласил занять кресло напротив. - Что привело вас ко мне?
  Женщина не ответила и не села в предложенное кресло, а молча подошла к нему и протянула руку без перчатки, слегка изогнув запястье, будто предлагая пощупать ее пульс. Питер с некоторым удивлением посмотрел на эту даму. Она казалась немного странной и чем-то неуловимо знакомой. Взяв ее руку - если уж ей так этого хотелось - он начал считать пульс.
  От дамы исходил чарующий аромат. Питер уловил едва ощутимую свежесть цитруса и кориандра, тяжелую сладость ванили и пьянящую, сладострастную ноту пачулей. "Это же мои новые духи! - подумал он. - Джинан назвала их "Соблазны гурий ". Маленькая партия, всего пятнадцать флаконов по пол-унции каждый, все были распроданы... Кто же эта дама? А впрочем, какая разница..."
  Он сбился, считая удары. Но и без того было ясно, что сердце женщины бьется чаще, чем нужно. И тут Питер почувствовал, как его постепенно охватывает волнение. Только аромат и ее рука!.. Нежные маленькие пальчики, розоватые и полупрозрачные на кончиках, какие бывают только у совсем юной девушки... Совсем такие же, какие были у Эсфири, дочери мадридского ювелира... Да, вот на кого она похожа, по крайней мере, руки... Но этот аромат! Он совсем ей не подходит. Слишком тяжелый и чувственный для такой молодой особы...
  Он отпустил, наконец, ее руку. Что-то тревожащее и сладостное было в этой незнакомке. Питер на секунду прикрыл газа, пытаясь успокоиться. Легкое раздражение сквозило в его голосе, когда он спросил:
  - Почему вы молчите, мадам? Обычно больные на что-нибудь жалуются. Я вас слушаю.
  Дама молчала.
  - Зачем же тогда вы пришли? Поиграть со мной в прятки? Извините, вы выбрали не совсем подходящий момент. Меня ждут.
  - Постойте! - раздался звенящий от волнения, но решительный голос. - Вы должны меня выслушать!
  С этими словами женщина резким движением откинула вуаль.
  - Мадемуазель де Келюс?! - изумился граф, ещё раньше узнав ее по голосу. Всё его волнение куда-то улетучилось. - Шарлотта, что вы здесь делаете?
  - О, мессир, новости летят на крыльях, и в Тулузе уже известно про вашу жену... Я приехала к вам.
  - Одна? Но зачем?
  - Вы не догадываетесь? Я люблю вас!
  - Вот как? А мне всегда казалось, что терпеть не можете.
  - Не говорите ничего! Опять начнете надо мной подшучивать! Вы никогда не принимали меня всерьез, всегда обращались как с маленькой... А я злилась на вас и вела себя, как дура. Сейчас очень сожалею об этом. Но вы совсем меня не знаете! Я не такая, как все думают. И на самом деле люблю вас. Все мои женихи в сравнении с вами выглядят полными болванами! Ни один из них не стоит и вашего мизинца, мессир! Несмотря на громкие титулы и состояния, они ничего собой не представляют! Я это прекрасно видела и бесилась от досады. Таких мужчин как вы больше нет! Даже моя многоопытная мать говорит это. И вдруг - о чудо! - вы свободны! Моя мечта сбылась. Учтите, я не похожа на тех жеманных и лицемерных девиц, что портят мужчинам жизнь вечными капризами, транжирством, глупой ревностью и болтовней о нарядах. Вам даже не придется учить меня любви - я уже познала свое тело и многое умею. Вы говорили, что я красива - я ваша, сеньор! Можете убедиться сами!
  Говоря это, смелая Шарлотта сняла мантилью, сбросила накидку и стала расстегивать корсаж. Граф озадаченно смотрел на нее, и его глаза всё больше расширялись от удивления.
   - Остановитесь, мадемуазель! - воскликнул он, - Вы так решительны и напористы, что просто меня ошеломили. Дайте же мне опомниться!
  Мадемуазель перестала раздеваться. Питер вздохнул с непритворным облегчением. В его глазах зажглись насмешливые огоньки. Однако граф не хотел неосторожным словом причинить девушке боль.
  - Пожалуйста, сядьте, мадемуазель. Поговорим спокойно. Для начала выясним, почему вы решили, что я готов принять вашу любовь?
  - Разве ваша жена не оставила вас?
  - И что же?
  - У вас нет любовницы!
  - Откуда вам это известно?
  - Это известно всем!
  - Но мое сердце не свободно.
  - Вот как! И кто же она? - дерзко прищурилась Шарлотта.
  - Почему я должен вам отвечать? Вы прелестны в своей откровенности, но я не намерен исповедоваться. Обещаю, что этот разговор останется между нами, мадемуазель. Ваша репутация не пострадает.
  - Мне наплевать на мою репутацию! Я не двинусь с места, пока не узнаю, почему не могу быть с вами.
  - Но в качестве кого, Шарлин? - недоумевал граф.
  - Разве не ясно? Впрочем, можете придумать для меня любую роль - мне все равно, лишь бы быть с вами!
  - И вы не видите к этому никаких препятствий?! А как посмотрит на это ваш отец, мой хороший друг? А ваш жених? Вы готовы бросить виконта де Роклера, причинить ему боль? Он же вас любит!
  - Но я его - нет! Я не намерена ни на кого оглядываться! Это моя жизнь! Моя и только моя! Столько женщин не познали счастья и похоронили себя заживо, потому что повиновались церковным и светским правилам! Я не хочу быть похожей на них и губить свою жизнь! Я хочу принадлежать единственному достойному мужчине - вам!
  - Но если я этого не хочу?
  - Почему? Я недостаточно для вас красива?
  - Разве дело только в этом?
  - Я знаю, для мужчин любовь не главное. Для них важнее удовольствие!
  - Как-нибудь позже вы просветите меня в этом вопросе, мадемуазель, а теперь отправляйтесь домой.
  - И не подумаю! Я хочу быть с вами. Вы нужны мне! Я умирала от зависти к вашей жене, и вот она сама освободила мне дорогу. Рядом с вами нет больше никого!
  - Должен вас разочаровать, дорогая: не всё так просто, как вам кажется. Повторяю, мое сердце не свободно. Я ценю ваши чувства, но не могу на них ответить. И здесь ничего изменить невозможно. Прощайте, Шарлин, и простите меня.
  
  Глава вторая
  
  Питер ушел на берег моря, на свое любимое место за скалами, где шуршал прибой и кричали чайки, и только старые перевернутые лодки напоминали о присутствии человека. Он старался обрести хоть какое-то подобие душевного равновесия, но это ему никак не удавалось. В его душе царил ад. Что могла знать об этом юная мадемуазель де Келюс!..
  Он брел по берегу у самой воды, и там, среди гальки, случайно заметил какую-то блестящую искру, сверкнувшую в лучах солнца. Он наклонился и поднял простенькую позолоченную серьгу. И тут же вспомнил девушку, которой любовался недавно на этом самом месте. Она что-то искала на берегу, и Питер еще подумал, что она провела здесь ночь со своим возлюбленным... Значит действительно на следующее утро она искала потерянную сережку... Питер задумчиво повертел находку в руках и сунул в карман.
  
  ...Проведя ночь в госпитале, утром граф по привычке зашел в ближайшую таверну выпить кофе. Слегка заспанная хозяйка, толстая Жанетта, улыбнулась ему, как старому знакомому.
  - Никогда бы не подумала, сударь, что вы так рано встаете! - говорила она, размалывая кофейные зерна. - Вы что-то перестали к нам заходить. Наверное, после того, как те шалопаи чуть не увели ваш красивый портсигар?
   Граф лишь скупо улыбнулся. Трактирщица поняла, что сеньор не расположен с ней болтать, подала кофе и занялась делами.
  Скоро вернулись с лова рыбаки - они каждое утро приносили в таверну корзины свежей рыбы. Пока хозяйка принимала корзины с черного хода, в общий зал вошли еще несколько человек. Питер с недоумением поднял глаза на какую-то женщину в грубой накидке, подошедшую к нему.
  - Сударь, - тихо сказала она, глядя в сторону. - Я вас знаю. Я запомнила вас тогда, на берегу, у лодок... Хочу сказать вам кое-что по секрету... всего за пять монет! Это ведь ваше судно похитили третьего дня? Приходите на то самое место после мессы, - и она незаметно отошла, заговорив с рыбаками.
  Питер не сразу узнал ту самую девушку, которой он любовался тогда на берегу. Сейчас ее роскошные волосы были убраны под полотняный чепец. Темная юбка, плотный корсаж и грубая накидка совершенно ее преобразили. Только лицо древнегреческой богини осталось прежним - нежным и чистым...
  
  - Может быть, это снова ловушка? - засомневался Жан, когда граф сообщил ему об этой встрече. - В любом случае вам не стоит ходить туда одному, сударь.
  Граф равнодушно пожал плечами:
  - Если так хочешь идти со мной, останешься у скал охранять подходы к берегу. Но ни во что не вмешивайся без моего знака. Все-таки мне кажется, эта девочка слишком чиста, чтобы связаться с какими-нибудь проходимцами.
  - Вот как раз таких чистых и наивных используют всякие негодяи! Она сама подошла к вам, сударь - с какой стати? Или она хочет получить деньги за какие-то сведения, или она в вас влюбилась - что-нибудь одно. То и другое вполне возможно, однако вы сами говорили, что у нее есть возлюбленный...
  - Ну, довольно болтать, Жан. Так или иначе, я пойду туда, что бы ты ни говорил.
  
  ...Девушка пряталась от солнца в тени скалы. Она снова была без чепца, с распущенными волосами, но одета не так вольно, как в первый раз, когда Питер ее увидел. Она рассматривала его с любопытством и некоторым смущением.
  Граф протянул ей сережку на раскрытой ладони.
  - Твоя?
  - Моя, сударь! - радостно вскричала девушка. - А я-то ее уже похоронила! - она прижала к груди кулак с зажатой в нем серьгой. Как видно, эти сережки были ей очень дороги. Она посмотрела на Питера сияющими глазами.
   - Не иначе, сам бог велел всё вам рассказать, сударь! Я не из болтливых, но кое-что видела той ночью, три дня назад...
  - Постой-ка, милая, - граф спокойно взял ее за плечо. - Я ни о чем тебя не спрашивал. Скажи хотя бы, как тебя зовут.
  - Мари. Мария-Луиза...
  - Давай-ка присядем здесь, Мари. Так что же ты видела той ночью? И где?
  - Да вот на этом самом месте! Той ночью мы с моим дружком прятались вот под этой лодкой. Никто сюда не заглядывает в такой час, а тут послышались шаги и разговор... Я посмотрела в щель и увидела ноги в хороших, добротных сапогах. Людей было не меньше четырех или пяти. Они тащили большой длинный тюк. Сначала я подумала, что это контрабандисты. Но уж больно хорошо они были одеты! А там кто ж его знает, кто они?.. Потом к берегу подошла лодка, тюк погрузили в нее, и все тоже туда сели. Мне стало любопытно, что это за люди, потому что всех наших я знаю, а эти - чужие, и одеты не по-нашему... Так вот, я незаметно вылезла, чтобы посмотреть на них. И увидела, что тот красивый корвет под испанским флагом, что стоял на рейде, подошел ближе и принял этих людей на борт, а потом поставил паруса и исчез. Тех людей я не знаю. Они не отсюда... А наутро стали говорить, что корвет графа де Монтеля пропал. Все здесь уже знают, кто такой граф де Монтель. Это же ваш корабль, сеньор?
  - Да, - Питер задумчиво смотрел на море. - Но пропал не только корабль... И как же ты все разглядела, Мари, ночью, в темноте? Ты не ошиблась?
  - Небо было ясное. А у тех людей был потайной фонарь. И на корабле горели кормовые фонари. Я заметила - топовых не было, а кормовые были зажжены. Да неужели я не смогу отличить корвет прекрасной голландской постройки от какой-нибудь другой посудины?! Пусть даже в темноте, по одним только обводам корпуса отличу!
  Питер улыбнулся:
  - Вот это да! Будь ты парнем - взял бы тебя юнгой...
  - Мой дед, отец и братья - все моряки,- сказала девушка. - Мне ли не знать таких простых вещей! Я всегда жалела, что господь создал меня женщиной...
  - И притом такой красавицей, - добавил граф тихо.
  - А что мне пользы в этой красоте, сударь? В бордель к мамаше Луизон с ней идти?- девушка резко встряхнула волосами и отвернулась. Как видно, все только и говорили ей о ее красоте. - Как еще женщине можно заработать, сударь? Если не выйти замуж - и не проживешь, - с досадой продолжала она. - Торговать рыбой? Велика радость на всю жизнь до печенок провонять ею! А замужем будешь только и делать, что прислуживать благоверному да рожать - чего же еще! Дай бог, если повезет с мужем, а если нет? Моя мать от такой жизни стала старухой в тридцать лет, а в тридцать пять была уже на том свете! Я не хочу такой жизни! Вот если бы...
  Мари вдруг замолчала и почувствовала некоторое смущение - она вовсе не собиралась изливать душу этому господину, но отчего-то разоткровенничалась. Наверное, потому, что он смотрел так внимательно, понимающе, и совсем не был похож на тех мужчин, с которыми сводила ее жизнь... Мари подняла на него ясный взгляд.
  - Мессир, вы обязательно найдете свой корабль. Корвет не иголка, его не утаишь. В портах везде глаза!
  - Да, моя девочка... Но я потерял не только корабль. С радостью отдал бы все, что у меня есть, чтобы вернуть другое...
   Он пружинисто встал.
   - Спасибо тебе, милая. Возьми вот это. Пусть господь пошлет тебе хорошего мужа,- граф вложил ей в руку кошелек и быстро пошел прочь.
  Мари удивленно взвесила кошелек на руке и тут же развязала его.
  - Да здесь не меньше пятидесяти ливров ! - пробормотала она. - Благослови вас бог, сударь!
  *
  Впервые Питер мог более или менее спокойно говорить о том, что случилось. Все собрались в его кабинете, и он рассказал, что видела девушка по имени Мари. Офицеры живо обсуждали эту новость.
  - Контрабандисты? Но она говорит, что всех здесь знает, а это чужие. Кто же это мог быть?
  - Хорошо одеты... Возможно, слуги какого-то состоятельного господина, промышляющего нечистыми делишками.
  - А большой длинный тюк - это что? Возможно, контрабанда, а возможно... что-то другое!
  - Запрещенный товар, что ж еще! Во время войны все кому не лень занимаются этим промыслом. Да и в мирное время здесь полно контрабандистов!
  - А может быть, девчонка все-таки ошиблась, и корабль был не "Сан-Антонио"?
  - Так или иначе, кто-то захватил корвет, и в порту называют имя капитана де Гарни. Зачем ему связываться с контрабандистами или с кем-то еще? Совершенно незачем! А вот корабль...
  - Но Шарль не мог похитить мой корвет. Не мог!
  - Почему вы так уверены, сеньор? Иногда человек способен совершить и не такие безумства!
  - Жан-Луи, ты никогда не убедишь меня в том, что де Гарни вдруг стал вором! Даже если окончательно потерял голову - никогда!
  - Граф, вы слишком доверяете людям. В порту ясно сказали, что он подписал судовые документы. Какие свидетельства еще нужны? Я тоже не могу поверить в бесчестный поступок капитана, но факты говорят сами за себя!
  - Значит надо проверить факты! Скорее я мог бы предположить, что это дело рук Лариджани! Он вполне на такое способен, особенно после... Одним словом, он зол на меня.
  - Да у него ума не хватит так всё устроить! Тем более что Фернардес остался на берегу, хотя и был очень недоволен, что вы уволили его помощника.
  - Фернандес остался, потому что еще не вполне здоров. Как и почти половина его команды. Но восемь человек все же ушли с Лариджани.
  - Этого недостаточно, чтобы управлять таким кораблем, как "Сан-Антонио".
  - Они вполне могли нанять еще людей.
  - На это нужно время. И деньги. Или у него были сообщники, которые заранее все подготовили! Тогда дело выглядит совсем иначе...
  - Мессир граф, вы считаете, что похищение корабля и исчезновение вашей жены и капитана де Гарни не связаны?
  - Мне кажется, не связаны. Просто потому, что де Гарни не может быть вором!
  - Что же вы намерены делать?
  - Искать свой корвет. Я уже говорил в порту с некоторыми капитанами.
  - Сложно даже предполагать, куда могли направиться похитители.
  - На самом деле не так сложно, как кажется. Их обязательно кто-нибудь видел!
  - Скорее всего, они нашли какую-нибудь тихую безлюдную бухту и отстоятся там, пока все не уляжется...
  - А может быть, они уже далеко отсюда...
  - Нет, я не понимаю! - не выдержал лейтенант де Ланже. - Допустим, не де Гарни похитил корабль. Но разве вы потерпите, мессир, что он похитил вашу жену?
  Питер покачал головой и сдержанно произнес:
  - Если графиня захотела уехать, я не намерен ей в этом препятствовать. Тем более ее преследовать. То же касается и де Гарни. Но если я найду корабль, то многое может проясниться! Я намерен в самое ближайшее время отправиться на поиски - шхуна "Роза" готова. Кто желает отправиться со мной?
  Тут раздался голос отца Якоба Мозера:
  - Не стоит спешить, ваше сиятельство.
  - Почему, святой отец? Я и так потерял слишком много времени. Мне следовало бы сделать это сразу.
  - Говорят, быстрые решения не бывают мудрыми. Подождите еще немного.
  - Чего ждать?
  - Может быть, знака...
  
  Единственное, что удерживало Питера в Марселе, так это теплящаяся где-то в глубине души надежда, что Маргарита вернется. Глупая надежда! Даже самому себе он не хотел в этом признаться - в его душе гордость боролась с безумной тоской по ней. И все же мысль о предательстве Маргариты не укладывалась у него в голове! А когда он осознавал действительность, то скрежетал зубами от боли и гнева. Отпустить ее из своего сердца. Он и рад бы, но как это сделать? Как?!
  
  ...Питер спустился в таверну. Хозяин уже не спрашивал, что будет пить сеньор, а сразу налил рома.
  - Мессир, вас тут спрашивала одна бойкая девица из "Гавани любви". Но вы были заняты, а она спешила. Вот, оставила вам записку, - хозяин протянул сложенный клочок бумаги.
  - Надо же, она умеет писать! Что же ей надо?
  Граф развернул бумажку и прочел: "Один важный сеньор кое-что говорил о вашей жене и вашем доме в Тулузе. Это дорогого стоит. Приходите в Гавань. Аманда".
  Кто такая Аманда, Питер понятия не имел. Но его встревожила эта записка. Не теряя времени, он отправился в заведение мадам Луизон Беше.
  Там граф узнал, что около часа назад Аманда, - восходящая звезда заведения, как сказала о ней хозяйка, - поднялась в свою комнату с молодым и привлекательным господином, которого видели здесь впервые. Он выбрал именно ее, и не хотел никой другой девушки.
  Потом господин ушел, а она еще не спускалась.
  Посланная за ней служанка вернулась и сказала, что не смогла ее разбудить.
  Хозяйка в недоумении поднялась в комнату Аманды и обнаружила, что девушка мертва. Просто задушена подушкой.
  - С кем же она была?
  - Ах, сударь, если бы они называли свои имена! - Мадам Луиза мрачно посмотрела на Питера. - Кто б мог подумать! Приятный молодой человек с хорошими манерами... У него еще были усики а'ля король Луи. Явно дворянин, и одет со вкусом...Черт, попробуй теперь его найди! Наши девушки не впервые становятся жертвами подобных зверей, гореть им в аду!..
  Но Питер был уверен, что всё дело в той записке, вернее, в том, что именно знала Аманда.
  
  В тот же день была получена весть от торгового судна компаньона графа, шейха Ракмаля: корвет "Сан-Антонио" видели в море в нескольких милях от Марселя. Он шел зюйд-зюйд-вест, без сомнения, направляясь к берегам Испании. Никто не обратил бы на это особого внимания, если бы корвет не игнорировал приветственный сигнал судна Ракмаля и даже не поднял флага! Пренебречь учтивостью в море, тем более между союзниками - это вызвало подозрения. Море кишело пиратами, и на мавританском судне сразу заподозрили неладное. Подумали, что корвет захвачен, и тут же сообщили хозяину.
  Но никто не видел, что почти сразу после встречи с мавританским судном корвет изменил курс и вернулся к берегам Прованса. К западу от Марселя он бросил якорь в небольшой укромной бухте, которую использовали контрабандисты.
  
  *
  Граф решил, что ждать больше нечего. Но в это самое время в Марсельском порту бросил якорь быстроходный бриг под названием "Серебряная стрела". Корабль принадлежал Диего Луису де Алаверда, давнему другу Питера.
  Выпускник Саламанки , дон Диего в юности увлекся восточными странами и посвятил всё свое время их изучению. Но денег его небольшого поместья в Эстремадуре катастрофически не хватало, и он вынужден был прервать свои увлекательные путешествия. После недолгих размышлений он решил найти своего друга Педро Гальтона, который тоже когда-то интересовался Востоком, и привлечь его к участию в своей новой экспедиции.
  Высадившись в Марселе, дон Диего с удивлением услышал имя графа де Монтель у всех на устах. Тут же ему стало известно о всех последних событиях...
  
  Питер был занят последними приготовлениями к отплытию, когда дон Диего явился к нему в гостиницу.
  - Кажется, сейчас не самое подходящее время для моего визита? - спросил тот, заключая друга в объятия.
  - Всегда рад тебя видеть, Диего. От тебя давно не было известий.
  - Я был на краю света - без малого год. Вернулся только два месяца назад. Это было потрясающее путешествие! Вот только по возвращении нашел свои дела почти в полном упадке... Но, похоже, мои рассказы сейчас не ко времени - я слышал разговоры в порту... Даже не знаю, что и сказать! Неужели все, о чем говорят - правда?
  - По большей части - да. Одно хорошо - мне не придется тратить время на рассказ о своих злоключениях, - невесело усмехнулся Питер.
  - Могу ли я чем-то помочь?
  - Вряд ли.
  - Но что ты думаешь делать? В порту говорят, что твой "Сан-Антонио" видели на пути в Испанию. Ты пойдешь туда?
  - Разумеется. Попытаюсь вернуть мой корвет, хотя это будет не так просто сделать. Сейчас у меня не осталось кораблей. "Эсперанса" серьезно покалечена, и ремонт займет еще не меньше месяца. Маленькая шхуна, которую я зафрахтовал, не может тягаться с тридцатишестипушечным корветом, если дело дойдет до боя.
  - Если дело дойдет до боя?! В таком случае, "Серебряная стрела" в твоем распоряжении!
  - Благодарю, Диего, но не хочу подвергать опасности твое судно.
  Алаверде рассмеялся.
  - Как видно, ты забыл, как мне приходилось воевать с турецкими пиратами и каперами в Леванте!
  - Это другое. Там все понятно - где враг, где друг, а тут я не знаю своих противников, их силы. Они не показывают своего лица. Они не останавливаются ни перед чем, идут даже на убийство, как бандиты. Ради чего? Какую цель преследуют? Я теряюсь в догадках... Гораздо проще было бы принять открытый бой, но с кем? Остается только ждать, когда они себя покажут. Хотя, говоря по правде, мне уже все равно...
  - Судя по тому, что я слышал... Но тебя не так-то просто выбить из седла, друг мой! Ты еще не теряешь присутствия духа. Я на твоем месте послал бы все к черту и сбежал! А что? Было бы неплохо! Как раз я думал предложить тебе участие в моей новой экспедиции в Китай.
  - В Китай?!
  - Да! Только во время путешествий я забываю обо всех своих "мирских" заботах. Может быть, эта экспедиция заинтересует тебя? Я надеялся на твою помощь... Но теперь помощь нужна тебе, и я готов предоставить свой корабль.
  - Нет, Диего. Спасибо, но я не могу допустить, чтобы ты рисковал из-за меня своим единственным судном и командой. У меня достаточно возможностей и без подобных жертв. А что касается экспедиции... Может быть, через месяц мы вернемся к этому разговору. Очень заманчивое предложение - Китай! - Питер улыбнулся. - Возможно, "Эсперанса" будет эскортировать "Серебряную стрелу".
  - Это было бы замечательно! Надежней охраны и желать невозможно!
  - По правде говоря, никогда еще я так не мечтал выйти в море, как сейчас... Хотя не знаю, что будет со мной через месяц. Но все равно, подготовка экспедиции - дело не шуточное, тебе предстоят большие расходы. Считай, что я уже внес часть своей доли, - с этими словами граф достал из секретера тугой кожаный кошелек. - Сейчас располагаю не многим - двадцать тысяч.
  - Я рассчитывал на тебя, Педро, и не ошибся! Двадцать тысяч луидоров ? Да это целое богатство! Однако при сложившихся обстоятельствах я не могу себе позволить воспользоваться твоим великодушием.
  - Что за церемонии, Диего! Я же сказал, это мой вклад в экспедицию. И я надеюсь в ней участвовать! Не сомневайся, возьми эти деньги. Может быть, твое дело важнее всех наших мелких делишек и всех "великих" войн королей...
  
  *
  ...Вернувшись из госпиталя только под утро, Питер, не раздеваясь, рухнул на постель. Он смертельно устал, но заснуть не мог. Как только закрывал глаза, мучительные и чарующие образы, возникавшие в его воображении, снова не давали ему покоя. Он был уже не в состоянии бороться с собой, усилием воли прогоняя эти видения, и погрузился в них, в этот сладострастный кошмар, преследующий его каждую ночь...
  Наверное, он все же забылся сном и не сразу понял, что его грезы удивительным образом стали похожи на реальность: горячая и нежная рука гладила его плечи и грудь, ласкала лицо - и он не мог ей противиться, обессилев. Тихий женский голос прошептал у него над ухом:
  - Наконец-то ты мой... Только мой!
  Питер с трудом приподнял тяжелые веки и увидел перед собой Диану д`Анженн, маркизу де Лафоре. В слабом свете свечи, зажженной на столе, ее блестящие глаза и томная улыбка казались продолжением сна. Однако одна деталь вернула его на землю: Диана так спешила, что не успела снять своей дорожной накидки.
  Он провел ладонью по лицу, будто прогоняя грёзы, вздохнул и быстро поднялся на ноги.
  - Я прервала ваш пленительный сон, - проговорила Диана нежным голосом. - Это было так прекрасно - наблюдать за вами. Догадываюсь, что вам снилось, мой милый. Вы были такой... О, ни разу не видела ничего подобного! Я не могла оторвать глаз...
  - Что все это значит? - спросил Питер, окончательно приходя в себя. - Как вы сюда попали?
  - Очень просто! - произнесла она, очаровательно улыбаясь. - Я сказала вашему слуге, что вы меня ждете. Разумеется, он не посмел меня задержать. Но это все пустое. Главное - вы один! Когда в Париже стало известно о вашей жене... Простите, если вам всё еще больно. Однако я опасалась, что вы тут же возьмете себе любовницу. Удивительно, вы до сих пор этого не сделали, значит...
  - Что же это значит?
  - Вы ждали. Я была уверена, что мои мучения не могут продолжаться вечно, как и ваш брак. И мне это предсказали! Теперь вы свободны - какое счастье! - Диана порывисто обвила его плечи и, привстав на цыпочки, попыталась дотянуться до его губ.
  - Маркиза, вы забываетесь, - пробормотал Питер, приподнимая подбородок. При его росте было совсем несложно уклониться от поцелуя, однако его руки помимо воли уже обнимали талию Дианы. Обольстительная женщина ласкала его, и он не мог уже справиться со сбившимся дыханием - и не мог ее оттолкнуть.
  - Наконец-то вы освободились от этого наваждения, - шептала Диана со страстной и нежной улыбкой. - Наконец-то мы вместе сможем вернуться в прошлое, когда всё только начиналось! Вы не можете отрицать, мой милый, что любили меня тогда, хотя и не решались проявлять настойчивость.
   - В семнадцать лет, мадам, любят всех женщин без исключения. Но, по-моему, с вами мы были только нежными друзьями.
  - Да, правда... Однако мне всегда казалось, что всему виной была ваша скромность. О, если бы вы не уехали тогда в Испанию, мы могли быть вместе до сих пор!..
  - Все это ваши фантазии, маркиза. Даже тогда у меня была связь с другой женщиной, и вы знали об этом.
  - Та итальянка? Это просто недоразумение. Всем известно, что вы терпеть не можете блондинок!
  - Она не блондинка, а biondo chiarа . И закончим на этом, мадам. Мне больше нечего вам сказать.
  - В самом деле?! Впрочем, и говорить ничего не надо! Я все отлично вижу по вашим глазам! Как бы язвительно ни звучали ваши речи, они только пустой звук! Вам никогда не удавалось скрывать свои чувства - для этого вы слишком непосредственны и пылки. Вы сгораете от желания!
  С этим трудно было спорить. У него кружилась голова и стучало в висках. Легкий озноб и напряжение в мышцах напомнили о лихорадке. Что с ним происходит? Приближался второй приступ? Или все дело в этой женщине? Он злился на себя, но ничего не мог с собой поделать.
   Питер хотел поскорее избавиться от Дианы - он уже боялся не совладать с собой. Но почему он так противится своим желаниям? Любой мужчина позавидовал бы ему сейчас! Было бы глупо отказаться от такой женщины...
   А Диана шептала, в упоении прижимаясь к его груди:
  - Твои руки по-прежнему нежны и сильны - у меня останавливается дыхание от твоих объятий. В тебе пылает неподдельный огонь, ты хочешь моей любви! Я помогу тебе забыть этот неудачный брак. Твоя жена никогда не была тебя достойна, ты ее просто придумал! Она не заслуживает и капли твоей любви!
  - Довольно! - резко отстранился Питер. Упоминание о Маргарите будто отрезвило его. - Вы не смеете говорить о моей жене!
  - Разве она не опозорила тебя?! - опешила Диана. - Разве она не выставила на посмешище твои чувства? Она предала тебя, Питер! И после этого ты запрещаешь мне говорить правду?! Я помогу тебе, любимый! Стань, наконец, самим собой!
  - Оставьте меня в покое!
  Диана нервно рассмеялась:
  - Ваши слова расходятся с вашими желаниями, мой дорогой! Секунду назад вы страстно сжимали меня в объятиях! - она судорожно схватила его за руку. - Почему ты боишься самого себя, Питер? Почему смиряешь свои порывы? Кому ты верен? Подари счастье мне - и я верну его тебе сторицей!
  - Я прошу вас уйти.
  - Ты противоречишь сам себе, любовь моя! Ты не хочешь, чтоб я ушла! Поэтому я остаюсь.
  - Тогда придется уйти мне.
  
  ...Он злился на себя за то, что едва не поддался чарам Дианы. Это было похоже на какое-то наваждение. Давно научившись обуздывать свои плотские желания, тут он едва смог устоять. Было что-то почти болезненное, неподвластное его воле в этом неудержимом порыве. Просто долгое воздержание дало о себе знать. Все эти страстные, очаровательные женщины вокруг - как долго еще он сможет противиться своей природе? Нет, он уедет к Амалии, и все на этом закончится. Там, наконец, он успокоится...
  
  ...А Диана де Лафоре в это время заливалась слезами в объятиях своей подруги. Та сделала все, что смогла. Парижская колдунья в полнолуние приворожила графа таким сильным заклятьем, что не мог устоять и камень! Однако всё обернулось не так, как они ожидали.
  - Он желал меня, - рыдала Диана. - Я это видела, чувствовала! Он обнимал меня с таким жаром!.. А потом одно только упоминание о ней все разрушило! Это просто смешно - быть влюбленным в собственную жену! И как можно пылать страстью к бездушной кукле?! Я никогда не смогу его понять... Но самое страшное то, что он меня никогда не полюбит!
  - Еще не все потеряно, моя дорогая, не стоит отчаиваться, - утешала подруга. - Прошло еще слишком мало времени. Это была лишь первая попытка. Уверяю тебя, мы добьемся своего, я в этом больше чем уверена. Мне ли не знать графа! Он слишком пылкая натура, чтобы долго сопротивляться.
  - Я в этом не уверена...
  - В чем? В его пылкости? Не смеши меня, дорогая! Мадам де Келюс, его давняя знакомая, когда-то показала мне список женщин, в которых он был влюблен - с момента его возвращения в Старый Свет и до самой своей свадьбы. Если мне не изменяет память, там было восемь имен. И это за четыре года! Причем, только известных нам лиц, а сколько неизвестных! Все эти служанки, певички, женщины легкого поведения, горожанки - их никто не считал, но они были!
  - Вполне возможно. Только какое это имеет значение? Я знаю только одну его любовницу. Граф хотел жениться на ней до того, как познакомился с Маргаритой де Гамба. Ее зовут Амалия Висконтини. Все остальные не в счет. О, как я была глупа, когда все это время думала, что он меня когда-то любил! Он был просто галантен, как всегда, как со всеми... Сейчас он сам сказал, что я ничем не отличалась в его глазах от остальных!
   - Нельзя так падать духом, моя милая. Приворот не мог не подействовать! Ты же сама только что сказала, что граф тебя желал. Наберись терпения. Еще немного, и он сам к тебе придет!
  - Я ни во что уже не верю... Он слишком любит свою испанку!
  - Он мужчина из плоти и крови, - значит, ничем не отличается от прочих мужчин. Рано или поздно он будет твоим. Вот увидишь!
  
  *
  Наводя порядок в комнатах у сеньоры, Марселина вдруг с ужасом обнаружила, что на туалетном столике нет шкатулки с драгоценностями! Комнаты были заперты сразу после того, как донья Маргарита исчезла. Камеристка не входила туда с тех самых пор, как накануне вечером раздевала сеньору и причесывала ее на ночь.
  Марсела тут же сообщила о пропаже графу, который в это время пытался разобраться с бумагами у себя в кабинете.
  - Наверное, сеньора взяла драгоценности с собой, - равнодушно ответил тот.
  - Хорошо, если так... А брошь с тем огромным бриллиантом? - похолодела Марсела. - Она хранилась отдельно, и ключ от шкатулки был только у доньи Маргариты и у вас!
  Граф слегка пожал плечами. Он не сразу вспомнил, о чем она говорит.
  - Ключ? Наверное, в каком-то из карманов...
  Ключ нашелся, в другом камзоле. Камеристка отперла шкатулку, спрятанную в платяном шкафу. Бриллиант был на месте.
  - Что же это значит, сеньор? Донья Маргарита обожала этот камень - и не взяла его с собой? Почему?
  - Я не знаю. Оставь меня в покое, - граф погрузился в чтение какой-то депеши.
  - Но что с ним делать, сеньор? Опасно хранить такую дорогую вещь в гостинице!
  - Делай что хочешь.
  Марселина в нерешительности смотрела на роскошный камень и не знала, как поступить.
  - Нет, определенно, здесь ему не место!.. Вы так часто отлучаетесь из дома, сеньор...Я не могу допустить, чтобы бриллиант пропал!
  - Марселина, мне нет до него дела! - вскричал граф. - Буду рад больше никогда о нем не слышать. Забирай шкатулку и уходи!
  Девушка взяла ларец и поспешила к Жану.
  - Сеньор сказал: "делай c ним что хочешь". Легко сказать! И спрятать его здесь некуда. Такой дорогущий камень - просто искушение для воров!
   - Я знаю, что надо делать, - сказал Жан без малейшего колебания. - Поскольку мы с господином графом теперь партнеры, я отнесу этот камень в банк на хранение.
  Так он и сделал, оформив бумаги на свое имя.
  
  *
  - Сударь, пришла депеша из Малаги, - доложил секретарь Жан. - Вам сообщают, что эскадра адмирала Джорджа Рука идет из Средиземного моря в Лиссабон. В Танжере она бросила якорь, чтобы пополнить запасы пресной воды и продовольствия. Оттуда Рук послал два малых корабля к Гибралтару, чтобы произвести разведку этой местности. Ваш человек предполагает, что, скорее всего, они высадят там разведывательный десант. Каковы будут распоряжения?
  Питер безучастно курил, сидя на подоконнике в гостиной. Жана всегда удивляло, почему его господин предпочитает жесткий подоконник мягкому и удобному креслу?..
  Поскольку граф никак не отозвался на его сообщение, секретарь продолжал стоять в ожидании.
  - Сударь, какие будут приказания? - повторил он после минутного молчания.
  - Никаких.
  - Никаких? То есть как?
  - Вот так.
  - Но, сударь, вы же говорили...
  - Что ты от меня хочешь, Жан? - едва не взорвался Питер. - Я сделал все, что мог! Не в моих силах повлиять на стратегию Мадрида - я никто!
  - Нет, вы капитан флота Его Католического Величества короля Испании.
  На это граф только презрительно фыркнул.
  - Даже если бы у меня и была возможность предпринять что-то еще, мне этого не позволяют. И главное - у меня нет теперь кораблей, чтобы действовать самостоятельно. Если еще не поздно что-либо сделать... Было бы несложно предотвратить высадку разведчиков, патрулируя побережье даже малыми силами. Надеюсь, маркиз Вильябранка успеет дать такое распоряжение. А если англичанам станет известно, как смехотворно мал гарнизон Гибралтара, они немедленно начнут атаку!
   - Сударь, мне думается, вы никогда не простили бы себе, что не нашли возможности помешать им. Вы никогда не пренебрегали своим долгом!
  - Что-о? Ты говоришь мне о долге? Да это вообще не мое дело! Каким образом я могу помешать им? И как ты смеешь в чем-то упрекать меня!
  - Ни в коем случае, господин граф! Только ведь я знаю, вы могли бы что-нибудь придумать. Вы всегда близко к сердцу принимаете все, что касается вашей службы...
  - Повторяю - это не мое дело! И хватит об этом! Что у тебя еще?
  - Счета и... вот это, - Жан показал какую-то бумагу, написанную по-английски. - Кажется, банк извещает ваше сиятельство о закрытии кредита .
  - Черт! Этого следовало ожидать...
  - Сударь, помнится, вы хотели отправить меня в Венецию. Нужно ведь, наконец, заключить договор о поставках муранского стекла!
  - Теперь уже нет.
  - Как же так? Почему? Сейчас, когда я в деле, вы хотите все бросить?! Так не годится, сударь! Я готов ехать хоть завтра! Конечно, я плохо говорю по-итальянски, но как-нибудь справлюсь! Вы говорили, что у вас есть варианты взаимовыгодных условий. Если вы напишите поставщику, я передам ему ваши предложения. Сейчас бы, конечно, не хотелось оставлять вас - не самое подходящее время...
  - Вот именно. Ты нужен мне здесь.
  - Но ваши денежные дела, сударь, идут все хуже и хуже, и это меня беспокоит.
  - А меня - нет. На содержание дочери мне вполне хватит доходов с рудника, а мне одному ничего не нужно.
  - Даже еды и платья? Ну, это уж слишком! Может быть, сударь, вы решили уйти в монастырь,?
  Питер бросил на него мрачный взгляд. На удивление безразлично стерпел он дерзкие речи своего секретаря. Жан горестно покачал головой - ему очень не нравилось настроение хозяина.
  Между тем граф продолжал:
  - Я отправляюсь в Барселону. Вернусь через неделю.
  - Ох, сударь, тогда уж возьмите меня с собой. Не стоило бы вам ехать в Испанию! После того, как за вами охотились в Мадриде...
  - Барселона - не Мадрид. Это Каталония! Там даже язык другой. И я буду не один.
  - Но что вы будете там делать?
  - А вот это тебя не касается, хоть ты и мой партнер. Это личное дело.
  
  На самом деле Питер хотел узнать, что предпринял военный министр по защите порта Гибралтар.
  Но не только это. И даже больше всего он хотел узнать не это...
  Графу совсем не надо было ехать в Мадрид за этими сведениями. Сейчас в Барселоне находилась женщина, знавшая все политические и военные новости, все сплетни двора и еще многое, многое другое. Этой женщиной была его старая знакомая - герцогиня Фуэнтодос.
  Даже когда другие переживания владели его душой, он не забыл ее прощального письма. Питер хотел выяснить, насколько серьезно пострадала донья Исабель во время падения с лошади. Он хотел это знать! Он сделал бы для нее все, что смог. Или все, чего бы пожелала бы она. И даже Маргарита, наверное, не смогла бы его удержать. Впрочем, ей сейчас это безразлично...
  Что больше заботило графа - укрепления Гибралтара или здоровье доньи Исабель? Он и сам этого точно не знал.
  С отливом шхуна "Роза" взяла курс на Барселону.
  
  Глава третья
  
  На окраине Барселоны вилла Фуэнтодос с прекрасным видом на море утопала в цветах и зелени.
  После неудачного падения с лошади донья Исабель почти никого не принимала, за исключением самых близких друзей. Для графа де Монтель было сделано исключение. Однако герцогиня заставила его ждать довольно долго прежде, чем ему было позволено войти.
  Её будуар напоминала один из покоев Альгамбры - донья Исабель не изменяла своему вкусу ни при каких обстоятельствах. Питер никогда не забудет, когда его, шестнадцатилетнего мальчишку, недавно ступившего с палубы на землю Севильи, посадила в свою карету таинственная и роскошная дама под мантильей и привезла в свой волшебный дворец, где он впервые увидел восточную роскошь прежних властителей Андалузии...
  Когда-то герцогиня Фуэнтодос казалась ему непостижимым, недосягаемым притягательным и в то же время опасным, дьявольским созданием. В те времена ее ближайшая подруга задумала избавиться от мешающего ей надоевшего любовника, и они вместе искали для этого подходящего брави .
  На празднике в Севилье герцогиня случайно увидела, как безвестный мальчишка дерется на шпагах с полудюжиной взрослых мужчин, составлявших свиту знаменитой уличной танцовщицы Луиситы. Он дрался с таким азартом и пылом, что донья Исабель обратила на него внимание. Тогда-то у нее созрел блестящий план: нанять его учителем фехтования для своего сына, а потом заставить продемонстрировать свое искусство в поединке с кортехо Хосефы - конечно, защищенным оружием. Во время поединка клинок Питера случайно поранил соперника. Бой был остановлен, дамы окружили своими заботами счастливого пострадавшего и увели его в покои. А потом Питер проверил оружие. Клинок странным образом не был защищен и самый его кончик оказался чем-то испачкан. Он обмыл оружие в маленьком водоеме, где плавали золотые рыбки, и минуту спустя все они всплыли брюшками вверх... Питер в тот же вечер в ужасе сбежал из дворца Фуэнтодос...
  Через несколько лет они с герцогиней встретились при дворе, где ее высокое положение первой грандессы не предполагало между ними никаких отношений. Он относился к ней настороженно, считая ее если не врагом, то могущественным и опасным противником. Но герцогиня, оказывается, смотрела на него совершенно иначе. Однажды эта женщина спасла его и Маргариту от серьезной опасности и потребовала в награду только одну ночь, которую ему никогда не забыть. Он узнал тогда не одну ее тайну...
  ...Сейчас донья Исабель возлежала на низком диване, одетая по-домашнему, в свободные и роскошные одежды кремового шёлка. Её темные волосы были убраны с изысканной и небрежной простотой. Гордый взгляд не позволял никому из видевших ее даже помыслить о жалости! Она как всегда держалась с достоинством и спокойствием истинной грандессы. Однако Питер сразу заметил на её похудевшем и напряженном лице следы слез, искусно скрытые пудрой. И морщинок у глаз как будто прибавилось...
  Служанка внесла за графом его несессер и небольшой букет белых роз. Она положила всё это на стол и быстро вышла, вышколенная строгой госпожой.
  - Я никак не ожидала вашего визита, дон Педро, - сдержанно произнесла герцогиня. Питер остановился у стола, снимая перчатки - те самые, из мягкой серой кожи, отделанные серебряным шнуром.
  - А я не ожидал, что вы меня примите, донья Исабель. И вот я опять попал в сказку "Тысяча и одной ночи", - он слегка поклонился. - Вы великолепно выглядите, сеньора.
  В его глазах светилась нежная улыбка. Он держался свободно, с непринужденной грацией молодого патриция, а она смотрела на него из-под опущенных ресниц напряженно, со скрытой тревогой - и восхищением. Постепенно взгляд её теплел. Помолчав, она сказала:
  - Когда-то я мечтала принимать вас у себя вот так, запросто. Но теперь... - она отвернулась, устремив напряженный взгляд в окно. - Теперь каждое движение причиняет мне боль. Кажется, я уже пристрастилась к этому арабскому зелью, - проговорила она с усмешкой, показав глазами на нергиле рядом с ложем. И вдруг резко спросила:
  - Зачем вы приехали?
  - Поблагодарить вас за подарок, сеньора.
  - Из Марселя? Из-за такого пустяка, как перчатки?! Не стоило труда! Конечно же, у вас есть дела в Испании!
  - Как вам сказать... Дела всегда найдутся. Но они могут и подождать.
  Он взял розы, подошел, но не присел на край её ложа, а легко опустился на одно колено рядом, положил цветы у ее изголовья, чтобы она почувствовала их свежий и нежный аромат. Донья Исабель чуть улыбнулась и прикрыла глаза.
  - Как они чудесно пахнут!.. А от вас пахнет морем... и жизнью!
  - Морем - понятно: я три дня не покидал палубы, сеньора. А вот как же пахнет жизнь?
  - Как молодой и красивый мужчина, - она скривила губы в болезненной усмешке. - Пожалуйста, граф, раскурите мне нергиле. Можете присоединиться - кажется, вы тоже курите.
  Он встал.
  - Я предпочитаю сигары, сеньора. Кальян требует особого, философского отношения ко времени, да и к жизни вообще.
  Питер понюхал содержимое курительной чаши. Опий, что же еще!
  - Позвольте, герцогиня, я добавлю сюда всего несколько капель одного вещества, которое специально привез для вас. Попробуйте! Это немного изменит вкус, но в результате боль отступит надолго, и вы полностью расслабитесь и отдохнете.
  Донья Исабель снова горько усмехнулась:
  - Только это "удовольствие" мне и осталось! Впрочем, я по привычке желаю слишком многого. Пора учиться радоваться малому! Разве не наслаждение смотреть на вас, такого сильного, стройного и загорелого, полного жизни и чувства!.. Вот только глаза у вас грустные. Чем вы сейчас занимаетесь помимо службы кардиналу? У вас усталый вид, сеньор. Что-нибудь случилось?
  - Три недели назад в Марсельский порт пришли два моих корабля, изрядно потрёпанные англичанами. Двести восемнадцать раненых. Вот ими я и занимался все это время - днем и ночью. А потом и другие неприятности... Впрочем, это не интересно.
  Питер зажёг и раскурил кальян, передал гибкий мундштук донье Исабель. Она сделала несколько затяжек, задумчиво посмотрев на него, проговорила:
  - Что за странная любовь к лекарству у потомственного дворянина? Зачем вам это? Жаль, что вы не приняли протекции моего мужа - сейчас дослужились бы уже до полковника!
  - Я выбираю только то, что мне по душе, - ответил он. Потом прибавил тихо: - Или меня кто-то выбрал...
  - Вы странный человек, граф. Неужели вам может быть интересно видеть все эти раны, увечья, кровь, смерть!..
  - Трудно себе это представить, да? Но, тем не менее, это так и есть. Хотя, конечно, в этот раз их было слишком много. Они уже снились мне по ночам, когда я обдумывал каждый случай...
  - Пресвятая Дева! Молодому мужчине должны сниться красивые женщины - остальное противно природе!
  - Скорее всего, вы правы, сеньора. Но я ни о чём другом тогда просто не мог думать. И кому-то все же смог помочь. К сожалению, не всем...
  - Господь никому не прощает грехов. И как страшно иногда за них расплачиваться!.. Я о себе...Всевышний справедлив, ему есть, за что меня наказывать - как и ваших раненых, граф. Они, я думаю, тоже далеко не овечки!
  - Говорят, Всевышний милосерден и доставляет средства для облегчения страданий.
  - Да, Господь милосерден, Он посылает и радости... А знаете, что снилось мне, граф? Ваш голос! Такой чарующий, низкий, мягкий, с бархатистыми модуляциями... Я сходила с ума от боли и почти не могла спать, но когда закрывала глаза, в полудрёме, одурманенная опием, слышала ваш голос. Слов я не понимала, только интонацию, - нежную, успокаивающую и волнующую одновременно... и это приносило мне облегчение... Но дела мои становились все хуже, тогда и написала вам. Впрочем, не ожидала, что вы обратите внимание на это письмо. Тем более что приедете!..
  Он присел возле ее ложа, накрыл её руку своей ладонью.
  - Прошу вас, донья Исабель, расскажите подробно, что с вами произошло.
  Она отвернулась с досадой.
  - Что рассказывать! Все просто: лошадь скакала галопом по горной дороге и споткнулась. Я не помню, как оказалась на земле. Ударилась о камень, потеряла сознание... Каких-нибудь пять лет назад я шутя справлялась с любой лошадью на любой дороге, а тут...
  - Я видел вас верхом, донья Исабель - вы прекрасная наездница. Это просто случайность.
  Она язвительно усмехнулась:
  - Теперь эта случайность будет моим могильщиком.
  - Почему вы так в этом уверены, сеньора?
  - Мне уже вынесли приговор.
  - Позвольте осмотреть вас - я хочу убедиться, что ваши врачи не ошиблись.
  - Нет. Не позволю.
  - Напрасно. Вы измучены болью, вы боитесь любого неосторожного движения - это я понял с самого начала. Но вам нечего опасаться. Чтобы не потревожить вас, я даже не поцеловал вашей руки, как того требует этикет. Сейчас подействует опий и то вещество, что я добавил в кальян. Обещаю, что буду предельно осторожен...
  - Бесполезно, мой милый граф. Никто мне не поможет. Я уже смирилась. И потом... я не хочу, чтоб вы запомнили меня такой!
  Питер помолчал, чуть приподняв подбородок, посмотрел на неё сквозь опущенные ресницы. В уголках его губ блуждала загадочная улыбка. Он тихо сказал:
  - Я на всю жизнь запомнил вас такой, сеньора. Глубина вашей души, сила характера, спокойная дерзость и отвага меня поражали. И ещё... В моей памяти - чаще, чем мне бы того хотелось - возникает образ прекрасной одалиски, закутанной в прозрачную фередже. Её восхитительные плечи и бёдра до сих пор стоят у меня перед глазами и волнуют так, что я теряю голову... И ничего не могу с этим поделать!
  Он и в самом деле слегка задохнулся, говоря это, быстро встал, чтобы перевести дыхание, и отошел к окну. Она простонала:
  - И ты молчал всё это время?! Вот это - настоящее наказание! - донья Исабель была в смятении. - А теперь всё поздно!.. Почему ты не говорил мне этого раньше?! Почему?
  Он как будто пропустил ее слова мимо ушей и проговорил безмятежно и твердо:
  - Пока мы живы, ничего не поздно! Что мешает вам показать мне спину, сеньора? Пожалуй, в человеческом теле нет уже такого, чего бы я не видел - и снаружи, и внутри! Тела, искореженные ядрами, иссеченные саблями и картечью являют собой ужасающее зрелище, а на ваше я взгляну еще раз с удовольствием - но не как мужчина, если вас это смущает.
  Она слабо улыбнулась, не сводя с него глаз.
  - Как ты изменился, Педро!.. Стал так уверен в себе, возмужал. Я помню тебя совсем мальчишкой. Когда я привезла тебя в Гранаду, мы с Хосефой наблюдали за тобой в купальном зале сверху, в потайное окошко: ты плавал в моем золотом бассейне как худой смуглый лягушонок! Уже тогда мое сердце дрогнуло. А сейчас я не могу смотреть на тебя без восхищения!..
  Питер снова подошел, сел рядом, с улыбкой заглянул ей в глаза. Её зрачки медленно расширялись. Голубоватый дым нергиле окутывал изголовье ложа. Граф сквозь шелковое покрывало погладил её стопу.
  - Вы чувствуете моё прикосновение?
  - Да. Я всё чувствую, только больно вот здесь, - она показала на поясницу. Он успокаивающе прикрыл глаза:
  - Сейчас пройдет. Потерпи ещё немного, Исабель.
  Её лицо дрогнуло.
  - Повтори еще раз!..
  - Что именно, сеньора?
  - Ты первый раз назвал меня по имени!
  - Это имеет значение?
  - Для меня - да. Я перестаю чувствовать себя старухой. Рядом с тобой разница особенно заметна...
  - Мне и в голову не приходило. Вероятно, потому, что я всегда угадывал за твоей внешней сдержанностью и величием бездну страстей. Всегда это чувствовал, Исабель, с того самого дня, когда ты посадила меня в свою карету в Севилье. И потом всё, что было после, только убеждало меня в этом. Ты захотела, чтобы я научил тебя стрелять из пистолета, и в условленном месте, у ручья в лесу, я увидел тебя в мужском костюме, так обольстительно облегающем все формы. Не понимаю, как я смог тогда попасть хоть куда-нибудь, не то что по мишени! - смеялся он.
  - Ты это помнишь? Боже, а тогда казался таким сдержанным и холодным!..
  - Тогда я тебя опасался.
  - Почему же? Я делала все...
  Её голос становился всё тише, она говорила всё медленнее.
  - Исабель, еще немного, и ты уснешь.
  Она тут же отбросила мундштук:
  - О нет, я не хочу заснуть, когда ты рядом! - Её рука расслабленно упала на подушки. Он продолжал медленно гладить ее ноги сквозь нежный шелк.
  - Позволь мне, Исабель...
  - Всё, что угодно.
  - Только осмотреть твою спину.
  Он поднялся и снял камзол.
  
  Питер внимательно осмотрел ее с ног до головы, легко и уверенно ощупал позвоночник, не говоря ни слова.
   - Пожалуйста, скажи мне правду, - попросила Исабель. - Мой врач ничего не хочет мне объяснить...
  - Ясно виден перелом processus spinosus четвертого поясничного позвонка и больше ничего. Но могут быть повреждения внутри. Поэтому еще некоторое время вставать нельзя. К счастью, тебе не грозит неподвижность, а вот боль... Вероятны несколько причин, но как объяснить это без латыни, я не представляю. Я должен поговорить с твоим врачом. Где сейчас доктор Фронтера?
  - В Мадриде.
  - Пригласи его, в нем я уверен. И не снимай корсет, Исабель, особенно когда будешь вставать. Всё могло быть гораздо хуже, теперь только время. А от боли есть средство, что я добавил сейчас в нергиле. Применяя его, можно сократить дозу опия. Сейчас уже не болит?
  - Нет...
  Питер погладил её перламутровую кожу, прикоснулся губами к округлому плечу, снова затянул на ней корсет. Потом осмотрел комнату.
  - Куда ведет эта дверь?
  - В гардеробную. В доме никого нет, кроме прислуги. Если ты думаешь, что нам помешает мой муж...
  Он с улыбкой покачал головой.
  - Нет, Исабель. Эта дверь хороша тем, что она совершенно ровная, без украшений. Сейчас я её сниму и подложу под диванные подушки. Тебе будет гораздо удобнее, когда появится жесткая опора.
  Питер проделал всё сказанное в считанные минуты. Донья Исабель ошеломленно наблюдала за ним, не успев произнести ни слова. Наконец он сел в кресло, перевел дыхание и откинул со лба растрепавшиеся волосы.
  - Я покурю, если позволишь.
  Она не сводила с него глаз, и заметила, что теперь он не так спокоен, как прежде. У него даже слегка дрожали пальцы, когда он доставал и прикуривал тонкую сигару.. Исабель проговорила тихо, изумленно:
  - Не могу в это поверить!.. Сначала я подумала, что ты приехал только из жалости, но теперь вижу, что нет. Неужели я тебе и в самом деле не безразлична?! Какое чудо могло случиться? Что? Скажи мне!
  Питер молча курил, немного щурясь от дыма, и старался не смотреть на нее. Она вздохнула:
   - Ах, не все ли теперь равно! Сейчас уже ничего не имеет значения. Достаточно того, что ты здесь, со мной. Как же я люблю тебя, мой милый, и как хочу тебя...
  Он вздрогнул.
  - Ради бога, Исабель, больше ни слова, - он стремительно поднялся с кресла. - Как ты думаешь, почему я здесь? Почему был так настойчив? Нетрудно догадаться. Ты же все видишь. И я ничего не могу с этим поделать...
  Он опустился на колени возле ее ложа, и она забыла обо всем на свете...
  ..........................................................................................................
  - ...Ты знаешь какой-то секрет? - спросила она изумленно, когда смогла говорить. - Даже не предполагала, что такое возможно! Бог мой, а ведь мне уже столько лет! - и я не знала!.. Где ты научился всему этому?
  - Чему, сеньора?
  - Умению так точно угадывать, так тонко чувствовать все мои желания, затрагивать все струны!..
  - Право, не задумывался над этим. Все старо, как мир: главный учитель - желание, любовь, - он безмятежно улыбнулся. - И еще, возможно, многолетние упражнения...
  Исабель расхохоталась:
  - Вот в чем секрет! Браво, сеньор!
  Вдруг она стала серьезна, испытующе посмотрела в его умиротворенное лицо.
  - У тебя есть любовница?
  - Нет.
  - До сих пор нет? Выходит, Маргарита удовлетворяет все твои желания?
  Питер не ответил.
  - Значит, нет... Но как ты обходишься только одной женщиной?
  - Как видишь - не одной.
  - О, со мной - это как сон. Ты приехал и уехал... Многим ли выпадает такое счастье?
  - Оставим в покое моих женщин, Исабель, - он взял её за руку чуть выше запястья.- Пульс отличный! Немного отдохнула, моя сеньора?
  - Нет, это ужасно! Ты никогда не теряешь головы!
  Он пожал плечами:
  - Я готов снова ее потерять...
  Она с нежной улыбкой протянула ему руки.
  - Теперь я хочу доставить тебе удовольствие. Позволишь? Я ведь знаю, что нравится мужчинам.
  Он рассмеялся:
  - Можно ли отказаться от такого восхитительного предложения! Не многие дамы бывают со мной так любезны.
  - Потому что ты сам их балуешь! Если мне ты отдаешь столько души, что же говорить о других - молодых и красивых? Я просто не могу поверить, что это не чудо...
  
  ...Пока слуги накрывали на стол, Питер вышел на открытую галерею c сигарой. Небо на востоке затягивали грозовые тучи. Малиновое солнце медленно садилось в густой фиолетовой дымке.
  - Будет шторм, - сказал он, возвращаясь в комнату, - Совсем некстати.
  - Может быть, это и к лучшему?
  Но по его озабоченному лицу донья Исабель поняла, что Питер не задержится дольше, чем обещал.
  - Вы уже думаете об отъезде, милый граф?
  При слугах герцогиня Фуэнтодос соблюдала этикет, как того требовали приличия. Она снова была внешне исполнена величия и покоя. Граф держался непринужденно и с почтением. Однако в нем чувствовалось какое-то умиротворение, которого не было тремя часами раннее, когда он только появился в этом доме. В голосе его звучали необыкновенно мягкие, почти нежные нотки. Донья Исабель ловила эти интонации и упивалась ими.
  Он ответил:
  - Раз уж я здесь, мне нужно сделать ещё один визит - кардиналу.
  - Разумеется, вы проделали такой путь не ради меня! Так что Альберони? Каковы его планы? Ведь Португалия предала нас, заключив союз с Англией. Ловкому умнику лорду Метуену удалось уговорить их, посулив огромные выгоды от этого союза... Что ж, он сделал одним только этим шагом гораздо больше для своей страны, чем могли бы сделать все наши министры вместе взятые! Никто из них не думает о нашем несчастном государстве - только о себе и своей спеси!
  - Опасные речи, донья Исабель, - улыбнулся Питер. - Не нам излечивать вечные человеческие пороки... Впрочем, Англии есть чем торговаться - она может посулить значительно больше, чем мы. Но не только это вызывает беспокойство, - граф стал серьезен. - Маркиз Вильябранка все скудные средства казны вложил в обеспечение армии, как будто от нашей победы на суше зависит исход войны! Да если Испания потеряет ключевые порты на Средиземном море - она потеряет всё! Адмирал д´Эспиноса понял наконец значение флота после Эль-Ферроля и бухты Виго ! Но у него слишком мало сил - всего тридцать пять линейных кораблей. Это в два раза меньше, чем в данный момент в эскадре адмирала Рука. А к весне перевес будет еще значительнее! Ведь еще есть флот союзных голландцев, который тоже нельзя сбрасывать со счетов. Ясно, что Испания такими силами не в состоянии обеспечить защиту всех своих портов. По моим сведениям, союзники готовят крупную операцию против Кадиса, Гибралтара, Малаги, Тулона, Порт-Маона. И далее на очереди - Сицилия и Неаполь. Хуже всего положение Гибралтара: там совершенно недостаточно наземных укреплений - всего сто орудий охраняет бухту, и только пятьсот солдат гарнизона! В любой момент англичане могут высадить на берег десант - довольно будет двух тысяч солдат - и вот уже Гибралтар потерян для Испании! Я довел до сведения Альберони все известные мне факты подготовки английского флота и известил графа Тулузского, поскольку нам без кораблей союзников обойтись невозможно. Более того, об этом же мы говорили и с королем Людовиком. Он единственный сразу оценили всю серьезность положения! Но в Мадриде, похоже, меня не хотят слышать...
  - Вы говорили с королем Людовиком?! Я не ослышалась?
  - Да, верно. Он тоже проявляет обеспокоенность сложившимся положением, как и граф Тулузский, его сын.
  - Если раньше поговорить с Людовиком было не просто, то теперь, насколько мне известно, без одобрения мадам Ментенон это вообще невозможно сделать! Как же вам это удалось, граф?
  - Представился случай. Честно говоря, история малоприятная...
  - Тогда не рассказывайте, не портите себе настроение. Кстати, как вы находите - сын великого короля, граф Тулузский, достоин своего отца?
  - Не мне судить. По крайней мере, он добросовестно выполняет порученное ему дело. И выполняет весьма успешно, насколько позволяют обстоятельства: основные силы французского флота - эскадра Шато-Рено - в боевой готовности, я это видел собственными глазами. Кроме того, в Ла-Рошели уже заложены несколько новых линейных кораблей, хотя у Франции тоже недостаточно средств для войны...
  Донья Исабель не скрывала своего изумления. Она слушала, но мысли ее витали где-то далеко.
  - Не могла подумать, что вы...- казалось, она была в некотором замешательстве.
  - Вас что-то удивляет, сеньора?
  - Не ожидала услышать от вас подобных речей.
  - Ах, вот оно что! - рассмеялся Питер.- А вы полагали, что главное мое занятие - альковные утехи? Я не в обиде, сеньора. Может быть, отчасти вы и правы. Представьте, я даже не удостоен чести быть солдатом - кардинал не позволяет мне участвовать в боевых действиях на "Эскуриале"!
  - И правильно делает! Солдат много, а светлых умов мало. Но, вижу, вы по-настоящему обеспокоены положением дел, и, скорее всего, у вас есть на то основания...
  - Причем, самые неутешительные для нас!
  - Возможно, что-то удастся предпринять. Я поговорю с мужем. Однако для детального разговора с герцогом нужны точные факты. Мне хотелось бы ознакомиться с вашим последним донесением кардиналу.
  - Оно при мне.
  - Прекрасно. Я сделаю всё, что смогу, можете быть уверены.
  Герцогиня вдруг замолчала, внимательно и задумчиво посмотрела ему в глаза долгим взглядом.
  - Так вот зачем вы приехали!..
  Граф протестующее поднял руку:
  - Нет, сеньора, не за этим.
  - Тогда что же заставило вас проделать такой путь от Марселя сюда? Конечно же, необходимость встретиться с кардиналом?
  Граф отрицательно покачал головой. Он смотрел на нее с мягкой улыбкой в глазах.
  - Вы же знаете ответ...
  Нетерпеливым жестом герцогиня отпустила слуг. Дождавшись, когда за ними закрылась дверь, донья Исабель воскликнула:
   - Я не хочу больше притворяться! - она заговорила тихо и горячо: - Помнишь, когда-то я переоделась в мужской костюм, чтобы только привлечь твое внимание, поразить... Если бы меня тогда увидели, я погибла бы в глазах света. Какое безрассудство! Грандесса, обер-фрейлина королевы, мать троих детей, а вела себя как безумная девчонка!.. А теперь мне все равно! Я сделала бы в тысячу раз больше глупостей ради тебя. Сначала я подумала, что ты приехал только из жалости, но нет! И политика здесь ни при чем. Что такое могло с тобой случиться? Что? Скажи мне! Почему ты здесь?
  Граф молчал. Она продолжала, волнуясь:
  - Хотя, какая разница!.. Главное, что ты приехал. И этот день я не забуду никогда. У меня пока еще есть власть, состояние, связи, я многое могу - тебе это известно. Что ты хочешь? Скажи! Я так благодарна тебе, что готова бросить к твоим ногам все сокровища мира! И что бы я ни сделала для тебя, это все равно будет недостаточной платой за то счастье, что ты мне подарил.
   Он с холодным удивлением вскинул бровь:
  - Платой?! Сеньора намерена мне заплатить?
  - О, нет, ради бога, не сердись, любовь моя! Я не то имела в виду. Ты видишь, я совсем потеряла голову, но все же не так наивна, чтобы поверить, что ты приехал только ради меня!
  - Не только... Ради себя тоже!
  Ее глаза загорелись безумной радостью. Он мягким жестом удержал ее от нового порыва чувств и продолжал:
  - Ты во второй раз спасла меня, Исабель. На этот раз от самого себя. И дала мне больше, чем можешь себе представить... и чем я заслуживаю.
  - И теперь тебя мучают угрызения совести?
  - Нет. Ничуть.
  - Тогда что же? С самого начала я увидела, как ты изменился. Ты стал другим. Как будто тебя ранили в самое сердце и твои силы на исходе... Ты искал спасения и поддержки в моей любви? Похоже на то! Но нет, это более глубокие чувства. Я это вижу - и не могу поверить! Или ты просто ничего не делаешь наполовину, отдаешь себя полностью, что бы ни делал?
  - Исабель, не стоит облекать в слова то, что невозможно высказать...
  
  Глава четвертая
  
  Шарль де Гарни очнулся в темном корабельном трюме со связанными руками. Он не сразу вспомнил, где находится, и не знал, сколько времени провел в таком положении. Рана на плече открылась и кровоточила, все тело болело. С трудом переменив положение, он прислонился к переборке и закрыл глаза, пережидая, когда немного утихнет боль. Он попытался восстановить события произошедшие события.
  ...Во время той утренней прогулки он был настолько поглощен Маргаритой, что ничего не видел вокруг, а когда на них напали, было уже поздно!.. Шарль отчаянно пытался защитить графиню, но нападавших было пятеро, и всё произошло так неожиданно... Он получил удары сзади, а когда упал - его били сапогами в живот и по ребрам. Почти сразу он потерял сознание.
  Сейчас Шарль проклинал себя за свою глупую неосторожность. Где теперь Маргарита? Он всё бы отдал, чтоб это узнать!
  ...От слабой бортовой качки тихо и мерно скрипели шпангоуты .Он прислушался. Да, судно не двигалось, стояло на якоре.
  С трудом поднявшись на ноги, де Гарни в темноте обследовал трюм. Не может быть! Он знал этот корабль от киля до клотика , лучше, чем содержимое собственных карманов! Это был "Сан-Антонио".
  Люк на нижнюю палубу почему-то не был заперт - то ли матросы напились, то ли они посчитали пленника уже покойником.
  Перепилить веревки о железное крепление и выбраться из трюма на нижнюю палубу было для Шарля делом получаса напряженной работы.
  Стояла ночь. Прошли сутки или, может быть, больше?
  На палубе было немногим светлее, чем в трюме, но де Гарни увидел, что судно стоит недалеко от берега в маленькой безлюдной бухточке. На берегу не горело ни единого огонька, только более темные очертания скал выделялись на фоне более светлого неба.
  Кроме шестерых вахтенных, замеченных де Гарни, людей на палубе не было видно. Похоже, все спали? Шарль добрался до кормового балкона и осторожно заглянул в слабо освещенное окно салона. Четверо сидели за столом, мирно играли в карты, пили и смеялись, отпуская соленые шуточки - одним словом, чувствовали себя вполне безмятежно. И главным среди них держался не кто иной, как Лариджани. Что эти люди делают в салоне "Сан-Антонио"? Де Гарни уже знал ответ на этот вопрос. Корвет захвачен и, похоже, хозяином здесь чувствовал себя новый помощник капитана Фернанедеса!
  Но где графиня де Монтель? Выяснить это сейчас без риска опять оказаться связанным в трюме вряд ли было возможно. Нужно обыскать корабль, но Шарль едва держался на ногах и чуть не терял сознание от боли. Не иначе, у него переломаны все ребра! И потом, неизвестно, сколько еще людей у Лариджани, а он здесь один и без оружия. Незаметно проникнуть в крюйт-камеру , чтобы взять мушкет, вряд ли стоит пробовать - Лариждани ведь не идиот, чтобы не выставить там охрану!
  Что де Гарни мог сейчас сделать? Да ничего!
  Немного отдохнув и поразмыслив, он решил, что одному здесь делать нечего и надо идти за помощью. Но куда? В любом случае, на берегу он может узнать, где находится, а потом привести сюда Питера и его людей. Главное сейчас - добраться до Марселя...
  Чтобы всплеск воды в тишине ночи не привлек внимание вахтенных, Шарль осторожно спустился в воду по якорному канату и с трудом поплыл к берегу...
  
  *
  Шхуна "Роза" пришла в Марсель к полудню. Лил дождь, пятнистые волны плясали у бортов мелкой зыбью. Чайки, нахохлившись, сидели на реях, время от времени клювами вычищая перья и встряхиваясь. Питер задумчиво смотрел на них, пока отдавали швартовы, потом безотчетным жестом коснулся полей своей шляпы, словно глубже надвигая ее на брови, и спустился на причал...
  У порога общего зала гостиницы "Рог изобилия" его уже встречали слуги. Граф скинул мокрый плащ и шляпу, подхваченные Жаном, коротко поздоровался с Марселой и Мадлен...
  Ничего нового в его отсутствие не произошло, и Питер как будто был разочарован. Тем не менее, он казался спокойным и сдержанным, немного мрачно пошутил с женщинами, спросив, не появилось ли у них новых воздыхателей, намекая на опасность отравленных букетов.
  Когда граф со своим секретарем уже поднимался по лестнице, служанки переглянулись.
  - Ну, что ты на это скажешь? - спросила Мадлен.
  - А что?
  - Как что? Ты разве не видишь?
  - Что, по-твоему, я должна видеть? Слава богу, сеньор здоров, и, кажется, не в таком плохом настроении, как прежде.
  - Вот-вот, и я об этом! Эта морская прогулка, как видно, пошла ему на пользу. Ох, Марсела, видит бог, ты еще слишком молода и глупа, раз ничего не заметила. Только смотришь на него влюбленными глазами!
  - Что ты вечно ко мне цепляешься с этим! Начала - так уж говори, что хотела!
  - Как ты думаешь, где был сеньор?
  - В Барселоне.
  - Ну, понятно. А что он там делал, по-твоему?
  - Занимался делами.
  - Ладно, говорить с тобой, что с кошкой, ты ничего не понимаешь...
  - Порой мне хочется тебя стукнуть, Мадлен! Говори, что хотела сказать! Что такое?
  - А то! Граф был с женщиной, это ясно, как божий день! У него даже взгляд изменился, стал такой умиротворенный... Но не более веселый, чем прежде, должна тебе заметить. Он немного успокоился - это да, но глаза все равно какие-то потухшие. И движения... Помнишь, как твой сеньор всегда взлетал по лестнице? А сейчас будто у него камень на плечах. И вообще, он постарел лет на десять...
  - Что ты плетешь! Он просто устал с дороги.
  - Если б так! Он же не пешком шел, и даже не верхом скакал. Тут другое... Не иначе, у него до сих пор душа болит.
  
  ...Секретарь Жан Потье, исполняя свою вторую роль камердинера, помогал графу переодеваться и говорил:
  - За неделю накопилась почта, сударь. Я разобрал ее и отложил для вас самое важное. Там есть один любопытный пакет!..
  - Хорошо, я после взгляну, - рассеянно произнес Питер, снимая перевязь.
  - Когда же это? - удивился секретарь. - А вдруг там что-то, не терпящее отлагательств? Сударь, вы совершенно потеряли интерес к делам. Я же с вами вылечу в трубу!
  Граф промолчал. Жан продолжал примирительно:
  - Ну, хорошо, сейчас вы отдохнете, вот тогда и начнем. Но, сударь, вы так ничего и не рассказали о своем путешествии. Как вас принял кардинал? Чует мое сердце, вы поехали к нему оттого, что недовольны его последним поручением...
   - Я не застал его. Альберони в Риме, ждет аудиенции папы. Может быть, мы там с ним встретимся.
  - Мы едем в Рим?!
  - Да. А потом я хочу навестить сестру и друзей в Милане. За это время ты посетишь Венецию, договоришься с поставщиками.
  - Как, сударь, вы опять собираетесь путешествовать в одиночестве? Так не годится! Вы же не крестьянин какой-нибудь! Да и веселее вместе.
  Питер улыбнулся и с сомнением покачал головой.
  - Ты хочешь, чтобы я днем и ночью слушал твою болтовню?
  - Клянусь молчать!
  - Кто бы поверил!.. Ну, хорошо. Сейчас я пойду навестить своих раненых, а ты тем временем собирай вещи.
  - Собрать вещи недолго! Но это все, сударь? Вы же толком ничего не рассказали! А как обстоят дела с укреплениями Гибралтара? Они вызывали ваше беспокойство.
   - Кажется, Гибралтару пока ничего не угрожает. По крайней мере, в ближайшее время.
  - Все же вы своего добились! Интересно, как? Не иначе, помогла эта могущественная женщина, герцогиня Фуэнтодос? Понятно, она готова сделать для вас и не такое!
  - Для меня?! Да ты совсем спятил, Жан! По-твоему, лично мне, что ли, нужен Гибралтар? Как будто речь идет о защите моего собственного поместья!.. Ты не понимаешь, о чем говоришь. Эта огромная гора над морем - ключ ко входу в Средиземное море. Кто будет ею владеть, тот и будет его хозяином! Кстати, приятель, будь осторожен в своих высказываниях, ты стал что-то много себе позволять.
  Жан весело улыбался, пропустив это замечание мимо ушей.
  - Я знал, что вы обязательно что-нибудь придумаете! Теперь можно, наконец, заняться нашими делами!
  
  ...В это время внизу, в таверне, из сумрака дождливого дня появился какой-то бродяга. Весь в грязи, босой, в насквозь промокшей порванной рубахе, даже без шляпы и плаща. Он, шатаясь, добрался до ближайшей скамьи и осторожно опустился за стол. Хозяин, увидев такого посетителя, заворчал. В его заведении не место оборванцам!
  Мадлен, все еще болтая у лестницы с Марселой, тоже заметила бродягу и даже приоткрыла рот от удивления.
  - Пресвятая Дева! Вот это да! Ты посмотри только...
  - Что ты вытаращила глаза, как будто привидение увидела?
  - Да это же... ты сама взгляни!
  Тут оборванец, примостившийся на скамье, стал медленно заваливаться на бок и вдруг как мешок рухнул на пол.
  Мадлен кинулась к нему, на ходу крикнув Марселе:
  - Беги за сеньором!
  Когда граф вместе с любопытным Жаном спустился в таверну, бродяга уже лежал на скамье, поднятый хозяином с помощью слуги, и Мадлен обтирала мокрым платком его лицо с прилипшими ко лбу мокрыми волосами. Человек был без сознания. Граф приблизился и застыл, пораженный. Жан присвистнул:
  - Черт возьми! Это же капитан де Гарни!
  Питер спросил у хозяина:
  - Он говорил что-нибудь?
  - Ни слова!
  Сделав знак хозяину и Жану поднять капитана в его комнату, граф бросил женщинам:
  - Горячей воды, чистое белье, быстро!..
  
  ...Скоро де Гарни открыл глаза и увидел, что Питер стоит у его постели с мрачным лицом и скрещенными на груди руками. Не успел Шарль что-то сказать, как тотчас последовал вопрос, заданный ледяным тоном:
  - Где Маргарита?
  - Я не знаю, - де Гарни попытался встать, но смог только приподняться на локте. Он заговорил сбивчиво, с трудом подбирая слова: - На нас напали неожиданно, и я не смог ее защитить... Кажется, их было пятеро, а у меня еще плохо действует рука... Нет, я не пытаюсь оправдаться - этому нет оправданий!.. Лариджани, подлец, пригрозил изувечить ее, если я не подпишу портовые бумаги, чтобы он смог спокойно уйти, не вызвав подозрений... Меня избили и бросили в трюм. Больше я ее не видел... Питер, я очень виноват перед тобой. Но я искуплю свою вину, чего бы мне это ни стоило! "Сан-Антонио" стоит недалеко от Пор-де-Бука, восточнее. Скорее всего, донья Маргарита на борту. Но я не знаю, сколько людей у Лариджани. Благодарение богу, мне удалось бежать - теперь я сделаю все, что в моих силах...
  - Когда это было? - довольно жестко прервал его Питер.
  - Прошлой ночью.
  - Ты сможешь показать дорогу?
  - Конечно! Кажется, здесь не больше пятнадцати лье ... Сначала я шел по берегу пешком около часа, так быстро, как только мог. Потом увидел рыбаков и попросился в их лодку, чтобы добраться сюда. Но у меня ничего не было, чтобы им заплатить... кроме сапог. Один согласился и на это...
  Питер, недослушав, быстро вышел. Он приказал Марселе накормить капитана де Гарни и дать ему горячего вина, а сам тут же послал Жана в порт к синьору Кордиано, капитану шхуны "Роза", предупредить, чтобы тот был готов к отплытию.
  Потом граф собрал всех своих людей - из двух корабельных команд. Вполне здоровых и боеспособных было всего сорок шесть. Питер сообщил, что корвет найден и предстоит силой вернуть его. Люди, устав от безделья, были настроены по-боевому.
  - Возможно, потребуется приложить немало усилий, поскольку неизвестно, сколько людей на борту с Лариджани. Если корабль еще не ушел, можно считать, что нам повезло. Хотя надежны мало - они, конечно же, обнаружили бегство капитана де Гарни и могли тут же поднять якорь. Отходим немедленно!
  
  Уже на борту шхуны Питер кратко изложил свой план:
  - Подойдем к месту в сумерках, скрытно, не зажигая сигнальных огней. Недалеко от предполагаемого места стоянки на берег вышлем шлюпку с разведчиками. Они же будут "пловцами", вооруженными ножами и кинжалами. Ничего не поделаешь, ребята, придется помокнуть!.. Нам предстоит сражаться только холодным оружием, и в этом наше преимущество - можно действовать почти бесшумно. Если корвет еще в бухте, кто-нибудь один вернется и подаст сигнал фонарем. Тогда шхуна приблизится к корвету, пройдет мимо и остановится вне досягаемости ядер. К тому времени уже достаточно стемнеет, и на корвете не сразу нас заметят. В нужный момент с борта шхуны прыгнет вторая группа вооруженных "пловцов". Я буду с ними. Мы должны действовать быстро и осторожно. Только неожиданно напав с двух бортов, мы сможем захватить "Сан-Антонио" с наименьшими потерями. Внезапность атаки - больше чем половина успеха! Нельзя дать им время приготовиться, зарядить мушкеты и пушки. Вы, разумеется, понимаете, что вступать в открытый бой нам обойдется слишком дорого. Если корвет успеет дать хоть один залп по шхуне - жертв не избежать, вам этого объяснять не надо. Повторяю, неизвестно, сколько людей у них на борту, так что готовьтесь поработать. Думаю, мы быстро согреемся после холодной воды!
  Люди слушали, не перебивая. Они были оживлены, даже веселы в предвкушении дела.
  - Но следует предвидеть и неудачу, - продолжал Питер. - Если люди Лариджани настороже, готовы к обороне, в этом случае у них заряжены мушкеты, и они откроют стрельбу. На шхуне ее услышат. Это будет сигналом для абордажа. Да, людей у нас маловато, но к тому времени, когда "Роза" подойдет, и у Лариджани их заметно поубавится! Не думаю, что их останется достаточно, чтобы одновременно управляться с мушкетами и саблями, и с парусами и пушками. Хотя, конечно, всего предвидеть невозможно. В крайнем случае, будем принимать решение на месте. Теперь о деталях. Распределим силы примерно поровну. Береговая группа "пловцов" очищает носовую часть - от верхней палубы до трюма, а мы - кормовую. Все вы знаете - я против резни. Гораздо больше чести захватить пленных, потому что это сложнее. Кроме того, за каждого пленного я плачу пять золотых монет. Однако каждый действует по обстоятельствам и предоставлен своей совести. Мне дорога жизнь каждого из вас, будьте предельно внимательны. Что же касается Лариджани, он стоит дороже, и его нужно взять живым непременно!
  - Лариджани захватил судно - он пират, и по закону таких вешают на рее!
  - По закону только капитан корабля имеет право судить и принимать решение! - отрезал граф. И продолжал: - Лейтенант де Ланже останется на шхуне и примет командование. Он будет следить за развитием событий. С ним остаётся семь человек, - их я назову позже. Они будут помогать команде шхуны, если придется все-таки идти на абордаж. И еще одно: чтобы в темноте отличить своих от противника, советую всем повязать голову чем-то белым, но так, чтобы это не бросалось в глаза издалека, - подойдет, например, скрученный в жгут платок или кусок полотна...
   Скоро все роли были распределены, заданы все вопросы, выяснены все детали.
  Когда все разошлись, Шарль де Гарни остался.
  - Питер, мне рассказали... Это так абсурдно... - он с трудом проглотил сухой комок в горле. - Никогда не подумал бы, что пойдут такие нелепые слухи и сплетни про меня и... Я должен рассказать тебе, как все было!
  Питер молча закурил, усаживаясь на подоконник и не глядя на де Гарни.
  - Тем утром я вышел без цели, слонялся у гостиницы... Донья Маргарита увидела меня в окно. И она предложила сопровождать ее на прогулке, раз уж я ничем не занят. Была прекрасная погода, мы пошли по набережной, потом по пляжу за скалами. Мы просто разговаривали - клянусь, ничего больше! Неужели ты мог поверить, что я посягнул на твою честь? Это невозможно! Моя вина в другом. Я даже не заметил, как они подкрались сзади... Все подстроил Лариджани, он нанял этих подонков. Но, без сомнения, за ним стоит кто-то другой - я видел с ними молодого дворянина, которому они все повиновались. Это он заставил меня подписать документы, пока Лариджани угрожал графине ножом. Никогда себе не прощу, что не смог ее защитить!.. Ты вправе убить меня, Питер, я это заслужил. Но знай одно: никогда я не посягал на честь твоей жены! И казню себя не за это...
  - Довольно, - сухо прервал его граф. - Покаешься на исповеди! Сейчас нужно действовать.
  
  ...Совсем стемнело, когда с берега два раза мигнул условный сигнал фонаря. Корвет был еще в бухте! Напряженно вглядывающийся в темноту Питер облегченно вздохнул и мысленно возблагодарил Господа. Они успели!
  Шхуна подняла паруса. Матросы-ныряльщики, крепкие, умелые ребята, без рубашек, с заткнутыми за пояс длинными ножами и абордажными саблями, были наготове. Некоторые гордо носили целый арсенал кинжалов, болтавшийся в ножнах у их пояса. Все эти люди вместе представляли собой довольно грозную силу, потому что были опытны и отважны. В них кипел азарт, боевой дух и какая-то веселая злость. Они шли добывать свой корабль! Честно говоря, и без этого они любили драку ради самой драки, а уж если эта драка должна восстановить справедливость и вернуть им их корвет, тогда они были готовы на все.
  Сейчас все они стояли на русленях правого борта, держась за ванты, вглядывались в темноту и ждали команды.
  Скоро с берега подали еще один короткий сигнал. Значит, там уже достигли места и готовы. Питер скомандовал матросам прыгать и прыгнул сам.
  Вода как будто обожгла его разгоряченное тело. Несколько энергичных движений, и Питер перестал замечать холод. Его ребята быстро и бесшумно достигли борта корвета, и он потерял их из виду - теперь каждый был сам за себя!..
   Дальше всё пошло стремительно, слаженно, просто как по маслу. На корвете несли усиленную вахту, но не были готовы к подобному нападению. Молчаливая и жестокая атака продолжалась не более получаса. Только один человек из нападавших был серьезно ранен и четверо получили лишь легкие ранения. Пленных связали и заперли в трюме.
  Корвет обшарили от носа до кормы - Маргариты на корабле не было!
  
  Лариджани, припертый к стене, только издевательски улыбался:
  - Твою птичку, граф, увезли в закрытой карете, и, похоже, далеко отсюда! Кто-то уж позабавится с твоей красавицей, и ты ничего не сможешь сделать!
  Первым не выдержал де Гарни. Лариджани получил сокрушительный удар в челюсть. Сплевывая кровь, он все же пытался улыбаться:
   - Можете меня вздернуть - больше я ничего не скажу!
   Питер скрипел зубами от ярости, едва сдерживаясь. Он готов был задушить подлеца собственными руками - если бы это помогло отыскать Маргариту!
  Допросили матросов с корабля самозваного капитана. Они подтвердили, что даму увезли в карете, и что Лариджани подчинялся приказам неизвестного им господина, которого называли виконтом. У этого человека было четверо вооруженных слуг - по всему видно, из наемников, потому как они больше молчали, а если и говорили, то с сильным акцентом.
  Это было все, что удалось узнать.
  Не дожидаясь утра, граф вернулся на шхуну, и "Роза" взяла курс на Марсель.
  
  Утром на шканцах корвета "Сан-Антонио" капитан де Гарни собрал команду. После его краткой речи был вынесен приговор Лариджани. Под одобрительные возгласы матросов приговор незамедлительно привели в исполнение - по закону моря предатель и пират был повешен на рее.
  
  
  
  Глава пятая
  
  Граф вернулся в Марсель мрачнее тучи. Он ни с кем не сказал и двух слов, только дал секретарю какие-то новые поучения и сразу отправился в госпиталь.
  Но скоро туда прибежала Марсела и сообщила, что сеньора графа просят в резиденцию вице-губернатора по очень важному делу.
  
  ...Но во дворце вице-губернатора Питера ждал не сам граф де Гриньян, а какой-то полный господин, одетый как нотариус, и молодой человек с холодными наглыми глазами и полоской тонких усиков над верхней губой. С ними было четверо вооруженных людей.
  Нотариус, мэтр лет пятидесяти, был одет с такой пышностью, будто занимал самую высокую должность в судебной палате Парижа: модный светлый парик, дорогие кружева, бриллиантовые застежки и перстни... И держался он с таким же достоинством и важностью. Впрочем, возраст его позволял рассчитывать на почтение.
  Обменявшись с ним сдержанным поклоном, граф де Монтель сухо спросил:
  - Кажется, мы не знакомы?
  - Меня зовут мэтр Лекуврер, - поспешил представиться пышный господин. - Я являюсь поверенным в делах известного вам господина де Шевриера, маркиза де Сен-Шомон, губернатора Лангедока. А это - виконт де Фавр, состоящий на службе у господина губернатора. Прошу вас, господин граф, - нотариус показал на кресло у длинного письменного стола и занял другое напротив.
   - Мы уполномочены говорить с вами от имени господина маркиза об одном важном деле.
  Граф не скрыл своего удивления.
  - У меня больше нет никаких дел с господином маркизом. Или он опять заболел?
  Ирония в его голосе слышалась настолько явственно, что мэтр Лекуврер нахмурился. Секретарь графа Жан Потье, стоявший рядом, предостерегающе кашлянул.
  - Господин маркиз вполне здоров, - сухо ответил нотариус. - Я вижу, что господин граф настроен довольно... легкомысленно, а между тем дело весьма серьезное.
  - В чем же заключается ваше дело, черт возьми! Не лучше ли сразу перейти прямо к нему?
  - Прошу проявлять уважение к моей должности, господин де Монтель!.. Мой доверитель, господин де Шевриер, поручил мне передать, что готов заключить с вами сделку, от которой вы вряд ли откажетесь. Все бумаги уже готовы, - и он показал на папку из тисненой кожи, лежавшую на столе.
  - Я не намерен иметь никаких дел с господином де Шевриером.
  - Даже если речь идет о графине де Монтель, вашей жене?
  Жан заметил, как граф изменился в лице и на мгновение замер. Потом он медленно поднялся, впившись взглядом в невозмутимые бесцветные глаза нотариуса.
  - При чем здесь графиня? - наконец произнес Питер внезапно севшим голосом.
  - Госпожа графиня, я думаю, с нетерпением ждет, когда вы примите предложение господина губернатора! - громко и насмешливо заявил виконт, стоявший, опираясь о кресло мэтра Лекуврера.
  - Полагаю, господин де Фавр прав, - подтвердил мэтр.
  - Дьявольщина! Где она? - воскликнул Питер. Он отшвырнул кресло и стиснул рукоять шпаги. Четверо вооруженных людей тут же обнажили клинки и окружили нотариуса. Тот спокойно поднял руку.
   - Ну, не стоит так волноваться, сударь. Мой доверитель, господин де Шевриер, предполагал, что вы не останетесь равнодушны в этом вопросе - и он оказался прав.
  - Где графиня? Говорите же, черт возьми, или я проткну вас, несмотря на вашу жалкую охрану!
  - Нимало в этом не сомневаюсь, господин граф, - меланхолично отвечал нотариус. - Однако будет лучше, если вы успокоитесь. В ином случае вы никогда не узнаете, что с вашей женой. Позволю себе напомнить - речь идет о некоей сделке!
  - Я слушаю. Говорите же, наконец!
  - Так вот. Графиня де Монтель в надежном месте, под охраной. И если вы хотите, чтобы она к вам вернулась, то...
  - То?
  Мэтр Лекуврер сделал значительную паузу. Прищурившись, он с ледяным спокойствием взглянул на Питера.
  - Говорят, вы очень любите свою жену, сударь. Это правда?
  - Кто смеет задавать мне подобные вопросы!
  - Не я. Мне это безразлично. Это спрашивает мой доверитель. Так да или нет?
  - Предположим, да.
  - Чем вы готовы пожертвовать, чтобы графиня вернулась к вам живой и здоровой? Что вы готовы отдать за это?
  У Питера готов был вырваться ответ - "всё", но у него внезапно перехватило горло. Некоторое время он молчал, пытаясь овладеть собой и собраться с мыслями. Что они задумали? Сначала его хотели заставить поверить, что Маргарита сбежала с де Гарни. Теперь все выглядело совершенно иначе! В первый момент, когда Шарль рассказал, что случилось на самом деле, Питер почувствовал, как в его душе вместе со страхом за жену поднимается волна безумной радости - Маргарита ему не изменяла! Однако, по сути, радоваться было нечему. Он не нашел ее на корабле и его охватило состояние, близкое к отчаянию. Где искать? Жива ли она? Можно было сойти с ума прежде, чем он узнал бы это. И вот теперь всё оказалось так просто! Да, он готов был отдать за нее всё, не задумавшись ни на секунду.
  Питер, наконец, справился с собой. Неважно, что от него бы потребовали. Он скоро увидит Маргариту - это главное! Он холодно спросил:
  - Чего вы хотите?
  - Ну вот, наконец-то! - рассмеялся де Фавр.
  - С удовольствием изложу вам условия, сударь, - спокойно сказал мэтр Лекуврер, доставая из папки одну бумагу. - Ваша жена вернется к вам в том случае, если вы подпишите очень простой документ - дарственную на имя господина де Шевриера.
  - Вот как! И что же я должен ему "подарить"? - с сарказмом спросил граф.
  - Ваше имение Монтель.
  - Что-о?!
  - Дворец со всей обстановкой. И парк, разумеется, - уточнил виконт.
  - Кроме того, - продолжал нотариус, доставая вторую бумагу.
  - Как, это еще не все? - иронически усмехнулся Питер. - У вашего хозяина завидный аппетит! Его наглости нет предела. Так что же еще?
  - Сущие пустяки. Вы подпишите такой же документ на имя известного вам господина Лариджани.
  - Господина?! Этого проходимца вы именуете господином? - Питер откровенно рассмеялся. - А этому-то что я должен подарить?
  - Ваш корвет "Сан-Антонио".
  - Отлично! Только, боюсь, этот подарок не пойдет ему впрок.
  - Что вы имеете в виду?
  - Капитан из него неважный. Впрочем, он вполне способен проиграть корабль в карты в ближайшем порту! - граф артистически лицедействовал, зная, что его корвет скоро будет стоять на Марсельском рейде. - Объясните мне только одно, господин Лекуврер: как это простому матросу удалось спеться с самим губернатором?! Хоть они и родственные души, но, скорее всего, без посредников здесь не обошлось, не правда ли? - Питер бросил красноречивый взгляд на виконта.
  Его вопрос остался без ответа. Нотариус невозмутимо и важно произнес:
  - И последнее...
  - О, разве у меня еще что-то осталось? - живо осведомился граф. Он откровенно иронизировал и забавлялся, глядя на их серьезные мины. Он знал, что есть вещи, которые нельзя отнять! Между тем нотариус достал из папки третий документ и сказал:
  - Вы подпишите вексель на предъявителя - на пятьдесят тысяч луидоров.
  - Всего-то? - Питер с язвительной улыбкой повернулся к виконту. - Не иначе, эта сумма идет в счет ваших услуг, господин де Фавр? Похищение моей жены и друга, убийство несчастной женщины из дома терпимости, отравление моей служанки - и все это ради каких-то пятидесяти тысяч?! Не скромничайте! Почему бы вам не запросить у меня сразу сто тысяч? Или двести?
  Де Фавр не нашелся, что ответить. А Питер продолжал, как ни в чем не бывало:
  - Кстати, господин Лекуврер, вы проверили, у меня есть такая сумма?
  Виконт с раздражением бросил:
  - Найдёте! Иначе вы никогда не увидите свою жену!
  Граф замолчал. Ни один мускул не дрогнул на его лице, однако голос изменил ему. Он выпрямился, слегка опираясь о стол кончикам пальцев, и пристально посмотрел в глаза мэтру Лекувреру. Впрочем, того этот взгляд ничуть не смутил.
  Питер чувствовал, как его сердце бьется у самого горла. От волнения он плохо соображал. Безусловно, он тут же подписал бы все, что угодно! Не задумываясь, с легкостью отдал бы всё! Но где гарантия, что и после этого он увидит Маргариту живой и здоровой?
  Тем временем де Фавр начал терять терпение:
  - Так что же? Вы молчите? Значит, всё это басни - про вашу необыкновенную, неземную любовь? - спросил он издевательским тоном. - Значит, вам дела нет до вашей прелестной черноглазой малышки? Вы отдаете ее нам? Отлично! Она такая нежная и страстная - настоящая испанка! И такая сладкая...
  Никто не успел понять, что произошло. Шпага графа с быстротой молнии сверкнула через стол и с силой полоснула де Фавра по губам.
  - Я отрежу тебе язык, мразь!
  Виконт издал непонятный звук, замер, медленно поднес руки к лицу. На щегольские кружева хлынула кровь. Через мгновение он упал.
  Только теперь четверо вооруженных людей вспомнили о своих клинках. Но было уже поздно: Питер с легкостью перемахну через длинный стол и каждому из них нанес профессиональный удар фехтовальщика - и хирурга. И вот уже все четверо со стонами корчились на полу. Граф остановился перед нотариусом, вытирая шпагу белоснежным платком.
  - Я подпишу все три бумаги, но только в присутствии моей жены, - сказал он спокойно, как будто ничего не произошло. Небрежно отбросил платок и убрал шпагу в ножны.
  Смертельно бледный Лекуврер осторожно откашлялся.
  - Боюсь, это займет много времени... Я имею в виду доставку сюда графини...
  - Где же она?
  - В поместье де Шевриера, под Эксом.
  - Отлично, я готов сам отправиться туда - и прямо сейчас!
  - Вряд ли это возможно...
  - Что вы там мямлите, Лекуврер? Если с ней что-то случится, вы тоже разделите их участь, - он показал в сторону де Фавра и охранников.
  - Ваши угрозы не имеют оснований, сеньор. Госпожа графиня всем довольна.
  - Да? Но недоволен я! И это еще мягко сказано! Пошевеливайтесь, собирайте ваши бумаги!
  Жан, тоже оторопевший от неожиданной атаки своего хозяина, теперь пришел в себя и расправил плечи. Однако он с тревогой шепнул графу:
  - Надо бы поскорее уходить отсюда! Наверняка у них больше людей...
  Граф спокойно спросил его в полный голос:
  - Твои пистолеты заряжены?
  - Да, сударь!
  - Так направь их в брюхо этому господину!
  И он бесцеремонно взял почтенного мэтра за шиворот, поднял с кресла и, подхватив под руку, повел к выходу. Жан пристроился с другой стороны, уперев в бок Лекувреру пистолетное дуло.
  *
  ...Жозефина в ярости кусала губы. Так глупо провалить столь блестяще задуманный план! Она никогда бы не подумала, что какое-то ничтожество вроде этого злосчастного Шевриера способно помешать ей, и в самый последний момент!
  Конечно, то, что он придумал, по сути, было не так уж плохо - бесповоротно опорочить графиню де Монтель в глазах мужа. Шевриер додумался представить все дело как банальное бегство любовников. Это могло бы сработать не хуже, чем то, что задумала она, но в конечном итоге его цель оказалась такой низкой и ничтожной, что заслуживала только презрения! Ах, если бы она узнала о его планах заранее! Она могла бы использовать ситуацию в свою пользу и довести дело до конца. До самого конца! Но маркиз так неуклюже все испортил...
  Жозефина не сомневалась, что граф тяжело переживает случившееся. Она достаточно хорошо его знала и была уверена, что для него известие о бегстве жены с любовником было во много раз хуже, чем если бы он узнал о ее смерти. О, если б только в это время Жозефина была с ним рядом! Она не упустила бы случая поддержать и утешить его, как тогда, в тулузском отеле "Колесо Фортуны". Но это было бы не простой случайностью, как тогда, а имело бы далеко идущие последствия! Жозефина была убеждена в этом, потому что с ней произошло настоящее чудо: беременность удивительным образом преобразила ее, придала ее телу более мягкие, пленительные линии, ее грудь увеличилась и стала упругой, плечи округлились, движения стали плавными, взгляд - глубоким и таинственным. Мужчин, видевших ее сейчас, охватывало неясное волнение. Они бессознательно останавливали на ней задумчивые взгляды, полные заинтересованности и восхищения. Если бы граф де Монтель, так тонко чувствующий красоту, так же смотрел на нее! Тогда бы она торжествовала и почувствовала себя совершенно счастливой...
  Жозефина собиралась в скором времени предстать перед ним преображенной, во всеоружии своей новой притягательной силы. И если раньше он испытывал к ней что-то вроде небольшой слабости, восхищаясь исключительно ее умом и своеобразным шармом, то теперь граф увидит в ней нечто новое - и неотразимое. Без сомнения, он будет покорен. А когда Жозефина скажет ему, что ждет его ребенка, это решит всё! Разумеется, трудно предположить, как именно отнесется к этой новости граф, но герцогиня ни секунды не сомневалась, что он проявит свойственное ему благородство и не оставит ее своим вниманием.
  Герцогиня д`Арбонтес под чужим именем сняла в Венеции роскошные покои, где надеялась провести самые упоительные дни со своим возлюбленным, и вот в один миг всё полетело к черту! О, этот злополучный Шевриер!.. Но он оказался ловок, этот жирный боров! Не иначе, у него способные помощники - как быстро они все устроили! Жозефина не могла найти выхода своему гневу.
  Ко всему прочему, герцог Медина-Коэли теперь весьма и весьма разочарован. Ему-то есть что терять - он уже не мальчик, и время против него... И потом, он вложил в это дело немалые средства! Теперь как объяснить ему, что она здесь совершенно ни при чем? Жозефина узнала обо всем слишком поздно!..
  Ее досада была так велика, что вот уже неделю она никак не могла придти в себя и собраться с мыслями. Как видно, беременность все же давала о себе знать, она расслабилась и поглупела! А может быть, сейчас еще не пришло время? Ведь ничего не делается просто так!..
  ***
  Граф де Монтель приехал в имение де Шевриера под Эксом в роскошной рессорной карете мэтра Лекуврера вместе с ним и со своим секретарем Жаном.
  Втроем они вошли в пышный дом губернатора. Жан по-прежнему упирал дуло пистолета в жирный бок нотариуса.
  Питер игнорировал попытки лакеев губернатора остановить их у входа. Лакеи просто не поспевали за графом, настолько стремительно было его движение, что плащ развевался у него за спиной. Он решительно распахивал все двери в поисках хозяина.
  - Скорее, доложите господину губернатору о прибытии графа де Монтеля! - задыхаясь, выговорил нотариус бежавшему за ними мажордому.
  - Господина губернатора нет во дворце, - был ответ.
  - Ему и в этот раз повезло! - сквозь зубы процедил Питер. - Где моя жена? Ведите меня к ней!
   Он сделал знак Жану, тот сильнее нажал пистолетом, и нотариус вздрогнул от боли.
  - Сию минуту, господин граф!
  Лекуврер что-то шепнул мажордому, и тот исчез.
  - Сейчас вы увидите ее, мессир, я покажу дорогу, - проговорил мэтр. - Только бога ради остановитесь на минуту, иначе я задохнусь!
  Питер немного замедлил шаг и бросил на мэтра ледяной взгляд. Тот едва переводил дух, но одно едва заметное движение Жана быстро привело его в чувство.
  - Хорошо, хорошо, я не стану вас задерживать... Прошу сюда! - нотариус показал на одну из дверей.
  Через несколько минут они вошли в просторный кабинет губернатора, в котором было тесно от вооруженной стражи. Солдаты стояли по периметру стен и охраняли двери. Но Питер почти не обратил на их внимания. Он тут же узнал маленькую женскую фигурку у окна. Маргарита стояла, отвернувшись от всех, и смотрела через окно в парк, безучастная ко всему. Питеру стоило немалых усилий сдержать себя, чтобы не броситься к ней на глазах у всей этой публики.
  Тем временем Лекуврер, освободившись от тесных объятий Жана, приосанился и расправил драгоценные кружева на манжетах. Потом положил свою папку на стол, достал оттуда все три документа, выбрал один и, откашлявшись, начал читать текст. Это была дарственная на поместье Монтель, любимое детище графа, произведение искусства, в которое он вложил столько души, таланта и денег, что стоимость его была сравнима разве что со знаменитыми дворцами итальянских правителей прошлого. Но для Питера он был во сто крат дороже. Однако сейчас он совсем не думал об этом. Он видел, как вздрагивают от безмолвных рыданий плечи Маргариты. Она не поворачивалась, чтобы никто не видел ее слез, хотя сохраняла гордую осанку и не опускала головы.
  Закончив читать, нотариус обмакнул перо в чернила и протянул его графу. Тот быстро подписал документ и сказал:
  - Ускорим процедуру. Я сам прочту и подпишу остальное.
  Услышав его голос, Маргарита вздрогнула и повернулась. У Питера болезненно сжалось сердце. Она показалась ему такой беззащитной и несчастной, с покрасневшими от слез глазами и припухшими губами. Он ободряюще улыбнулся ей и сделал еще два росчерка на подсунутых Лекуврером документах. Потом шагнул к жене.
  -Успокойтесь, дорогая, все позади.
  Он повернулся к Лекувреру, холодно сверкая глазами:
  - Дело сделано, господин нотариус. Теперь мы уходим! - И приказал солдатам: - Расступиться!
  Это было сказано таким властным тоном, что солдаты подчинились.
  На пороге граф оглянулся и бросил через плечо:
  - Мы воспользуемся вашей каретой, господин Лекуврер. Можете не волноваться, я отправлю ее обратно - я не вымогаю подарков!
  ...Жан деликатно занял место на козлах, чтобы не мешать сеньорам.
  Маргариту била нервная дрожь. Она уже не пыталась скрыть своих слез, но теперь это были слезы облегчения. Питер закутал жену в свой бархатный плащ, и она с наслаждением почувствовала мягкость и тепло тяжелой ткани вместе с тонким ароматом его духов, табака и дорогой кожи - его неповторимым запахом. Питер обнимал ее за плечи, прижимая к себе, поглаживал по волосам, убаюкивал, как ребенка. Тем не менее, молодую женщину всё не отпускал страх, пережитые волнения, ей нужно было выговориться, и она сбивчиво говорила сквозь слезы:
  - Это было ужасно, Питер! Я совершенно без сил...Эти подлецы сказали, что ты не желаешь принимать их условий, и мне придется расплачиваться...собой! О, какие негодяи!.. Но я и не предполагала, что они потребуют у тебя Монтель! Это чудовищно! И ты подписал! Где же мы теперь будем жить? Неужели придется вернуться в Испанию? Ужасно... Опять все начинать сначала? Ты так легко и хладнокровно расстался со своим дворцом, Питер!
  Он, улыбаясь, слегка пожал плечами:
  - В конце концов, это просто камни, Марго. Что значит самый прекрасный дом в сравнении с твоей жизнью? Я готов потерять все, но только не тебя.
  - Нет, это ужасно! - повторила Маргарита, горестно вздыхая.
  - Не надо отчаиваться, сердце мое. Еще не все потеряно. Любой адвокат знает, что бумаги, подписанные под воздействием шантажа, не имеют силы. Но факт шантажа нужно доказать. А свидетелей у нас было много. То, что сделал Шевриер - преступление, и он за него ответит.
  - О, Питер, ты совсем его не знаешь! У него есть могущественные покровители при дворе! Я уверена, с ним не так-то легко будет справиться. И свидетели - это же всё его люди!
  - Не только. Я знаю сейчас по крайней мере четырех свидетелей, которые дадут показания в нашу пользу. Это первое. И второе: в Тулузе есть один очень известный адвокат, мэтр Риньоль. Наверняка ты слышала это имя - в гостиных о нем много говорили. Кстати, он вел дела д`Юссона и де Рогана. Этот Риньоль - яркая, своеобразная личность. Кроме того, он протестант, у него свои непоколебимые принципы и могучая поддержка единоверцев. Его нельзя купить. Он скорее умрет с голоду, чем возьмет хоть су от католика, тем более от губернатора!
  Маргарита выпрямилась на мягком сидении и в недоумении посмотрела на мужа.
  - Но... разве граф де Монтель не католик?
  - Да, католик, однако... есть некоторые причины, по которым Риньоль возьмется за наше дело. Мы обязательно вернем наш дом, дорогая, только нужно набраться терпения. А пока - на свете есть много других чудесных мест, где мы могли бы пожить. Не волнуйся ни о чем, моя радость. Главное, теперь мы вместе.
   Но Маргарита никак не могла успокоиться:
  - Если начнется судебная тяжба - как же это будет долго! Они не дадут нам покоя, Питер. За это время они испортят нам жизнь, одним только своим присутствием осквернят наш дом! Как же они мне отвратительны! О, этот мерзкий де Фавр! Он просто издевался надо мной! Он насильно целовал меня...и я ничего не могла сделать! Я думала, что умру от унижения и отвращения...
  - Он ответит за все. Постарайся забыть о нем, Марго. Де Фавр уже отчасти поплатился за свою низость - я порядком испортил ему физиономию. Но это еще не все. Его ждет суд за убийство. Кроме того, он чуть не отравил нашу Марселину. И в том и в другом случае свидетелей у нас предостаточно, так что этому мерзавцу не избежать наказания.
  - При чем здесь Марселина? - сдвинула брови графиня.
  - Я расскажу тебе позже, что здесь произошло. А сейчас постарайся не думать больше обо всем этом, душа моя. Мы должны поехать в Тулузу, чтобы забрать из Монтеля Диану и встретиться с адвокатом.
  - Диана в Монтеле?!
  - Да, я отправил ее туда вместе со всеми слугами. С ней все в порядке, она под надежной охраной. Но теперь мы будем все вместе. Пока поживем у Келюсов или у д`Юссона - в Тулузе у нас достаточно друзей. А потом поедем в Италию - во Флоренцию, в имение моей матери, или на озеро Браччано, или на побережье Гаэты - да мало ли прекрасных мест! Всё будет хорошо, любовь моя.
  Маргарита прерывисто вздохнула, постепенно успокаиваясь. Она закрыла глаза, согретая теплом его объятий, убаюканная бархатными интонациями его голоса и мерным покачиванием кареты...
  
  ...Когда они приехали в гостиницу, Жан осторожно напомнил графу о странном пакете, полученном накануне, о других делах, требующих его внимания.
  - И еще, сударь: из Парижа пришёл очередной заказ на новую партию духов - а у нас ничего нет!
  - Я просил Джинан заняться этим. Думаю, она уже кое-что приготовила по моим последним рецептам. Кстати, у меня появилось несколько новых идей - по дороге я тебе о них расскажу. А теперь скажи всем, чтобы собирались - мы возвращаемся в Тулузу!
  
  ...Вернувшись, наконец, в свою комнату после столь долгого отсутствия, Маргарита обнаружила, что ее ларца с драгоценностями нет на месте! И это стало последней каплей, сломившей ее.
  - Там были самые красивые, самые любимые мои украшения! - рыдала она.
  Питеру никак не удавалось ее успокоить. Утешением стало только то, что благодаря Жану сохранился чудесный бриллиант, подаренный шейхом Ракмалем. Но это лишь немного уменьшило ее горе.
  К вечеру у графини поднялся жар. Питер всю ночь провел у ее постели, и лишь под утро она забылась тревожным сном.
  От пережитых волнений Маргарита никак не могла придти в себя. Хамат готовил ей успокоительные снадобья и укрепляющие настои, однако три дня она лежала без сил, не выпуская руки мужа, и он почти ни на минуту не отходил от нее.
  А потом Питер получил срочное сообщение из Тулузы. Известие из ряда вон выходящее: люди де Шевриера в сопровождении отряда солдат вторглись в имение графа и предъявили на него права, однако управляющий Алехандро Роблес, прочитав предъявленный ему документ, не поверил в его подлинность и выгнал посланцев де Шевриера. Дело дошло до вооруженной стычки.
   Роблес хотя и был молод, но достаточно повидал абордажных боев и осад фортов на Караибах. Он забаррикадировался во дворце со всеми слугами, раздал мужчинам оружие и умело выстроил оборону. Окна превратились в бойницы, и скоро солдаты, ошеломленные таким поворотом событий, отступили. Но их командир, обозлясь, приказал вернуться с подкреплением и начать самую настоящую осаду замка, которая продолжалась до сих пор.
  - Надо немедленно возвращаться, - озабоченно проговорил Питер. - Не хватало им еще устроить междоусобицу! Соберись с силами, Марго, дорога не будет утомительной. Мы доберемся до Сета морем на "Сан-Антонио", а оттуда поедем в удобной карете, не спеша, это не повредит малышу. Де Келюсы приютят нас на время.
  - Но что будет, если де Шевриер уже завладел Монтелем? Тогда мы не сможем забрать оттуда даже свой гардероб!
  - Что ж, такое нельзя исключить. Формально дарственная действительна с момента заверения нотариусом. Но, кажется, моя дорогая сеньора забыла, что у нас есть секретный ход, о котором не знают наши враги. Мы им воспользуемся. Не думаю, что маркиз уже всё успел прибрать к рукам - Санчо ему не позволит!
  
  *
  ...Граф де Монтель подъезжал к Тулузе. Его карету сопровождали двадцать вооруженных всадников из числа команды "Эсперансы". Ими командовал Жан-Луи де Ланже.
  Шарль де Гарни остался на борту "Сан-Антонио", бросившего якорь недалеко от Нарбонна в ожидании дальнейших приказаний графа. Питер так и не простил своего друга, и отношения между ними оставались тягостными и напряженными. На борту корвета остался и Якоб Мозер, который по собственной воле как-то незаметно взял на себя обязанности судового священника. Святой отец видел, что граф, обретя любимую, теперь готов свернуть горы и, если придется, легко поборется хоть со всем миром. В то время как де Гарни пребывал в подавленном состоянии, он нуждался в моральной поддержке, и отец Якоб считал своим долгом помочь ему.
  
  ...Устроив Маргариту в особняке у де Келюсов, Питер со своим секретарем верхом отправился в Монтель в сопровождении всего четверых людей. Он ни с кем не собирался воевать, а хотел только прояснить сложившуюся обстановку.
  Вся округа уже знала о происходящем. Окрестные жители рассказали ему, что в соседней деревне квартируют солдаты, и время от времени за оградой Монтеля, в парке, слышится нешуточная стрельба. Но, видимо, де Шевриер приказал не наносить ущерба своему имуществу, и ничего не было сожжено или разрушено. Подсобные постройки, парк и оранжереи, по-видимому, не пострадали. Однако там, где пули защитников не могли причинить им вреда, солдаты разбили настоящий лагерь, разводили костры, жарили мясо и отдыхали в ожидании следующего штурма.
  Примечательно, что видные жители города и члены городского Совета, обсуждая происходящее, разделились на две неравные части. Большая часть была возмущена поведением губернатора. Многие симпатизировали графу де Монтелю, но еще больше претензий у них накопилось к де Шевриеру. В этой истории, помимо моральной стороны дела, губернатор своим самоуправством нарушал спокойствие почтенных и уважаемых граждан! Кроме того, он рисковал жизнью солдат, которых они содержали из своих налогов для защиты от настоящего врага - разбойников, бунтовщиков и, не дай бог, вторжения чужеземной армии. Никто теперь не мог быть спокоен за свое собственное имущество!
  Вторая, меньшая группа состоятельных жителей города злорадствовала и считала, что давно следует проучить этого чужака, иностранца графа де Монтель, так нагло обосновавшегося на их земле. Он вел себя необычно, его непонятная деятельность вызывала неприятие, а богатство - зависть. Если бы он, как и все, на своих землях занимался виноградниками и оливками, ни у кого это не вызвало бы ни малейшего удивления. Но он не делал ни того, ни другого! И поэтому вызывал всяческие подозрения.
  Одним словом, в городе равнодушных не было.
  Архиепископ Тулузский, от мнения которого зависело очень многое, высказывался уклончиво, как будто сохраняя нейтралитет, и призывал к миру. Вслед за ним всё духовенство не рисковало поддерживать ни тех, ни других, боясь промахнуться, и заняло выжидательную позицию.
  В конце концов, собрался муниципальный Совет, чтобы решить, что предпринять в этой сложной ситуации. После долгих споров победили противники губернатора и сторонники графа де Монтель. Впрочем, дело было даже не в поддержке графа. И вельможи, и состоятельные купцы не могли не думать о собственном имуществе, поскольку де Шевриер, оставшись безнаказанным, мог покуситься и на их собственность.
  И Совет решил послать петицию королю с жалобой на губернатора.
  
  Тем временем аббат Легаль, еще раньше узнав о действиях губернатора де Шевриера от епископа Марсельского, с которым он во время своего визита в этот город завязал деловые отношения - на благо короля и церкви - отправил в Париж уже второй отчет о происходящем в провинции. В частности, он подробно описывал всё, что касалось графа де Монтеля. Лишь архиепископ Тулузский был извещен о его тайной миссии. Те, кто послал Легаля к графу, были уверены, что де Монтель как-то связан с еретической сектой альбиойцев. Но до сих пор этому не находилось никаких подтверждений.
   Аббат Легаль действительно мог гордиться своим умением располагать к себе, вызывать доверие: граф принял его в своем доме и рассказал ему то, о чем предпочитал никогда не говорить вслух - о страшной смерти своей матери. Заодно аббат узнал из первых уст обстоятельства гибели самого генерала ордена иезуитов, монсеньора Манчиолли. Это ли не успех! Скромный аббат добился того, что, как он знал, удавалось немногим. Оставалось только стать исповедником графа или его жены. Впрочем, вполне достаточно было бы просто навещать этот дом почаще - рано или поздно все тайное становится явным, и граф выдал бы себя, если действительно был как-то связан с еретиками. Или это невольно сделал бы кто-то из его друзей или слуг. Всем известно, что граф независимый, непосредственный человек, не привыкший притворяться - со временем, несомненно, он открылся бы ему.
  Но тут губернатор де Шевриер затеял невиданное по циничности и наглости дело о присвоении имения графа. В Париже уже знали, каким способом маркиз хотел достичь этого, и знали не из единственного источника. Теперь важнейшее дело, порученное аббату, находилось под угрозой срыва. Граф, скорее всего, будет вынужден уехать отсюда, и тогда миссия аббата окажется практически невыполнимой...
  *
  ...Достигнув аллеи, ведущей к воротам парка, Питер со своей небольшой свитой был остановлен отрядом солдат, перегородивших им дорогу. Офицер вышел вперед, предостерегающе подняв руку.
  - Остановитесь, мессир! У меня приказ - вы не можете проехать дальше!
  - Я граф де Монтель, и хочу поговорить с вашим начальником.
  - Это запрещено, мессир граф. Прошу вас удалиться! У меня приказ не пускать вас дальше и не вступать в переговоры, иначе мы будем вынуждены открыть огонь.
  - Отлично! Вот это прием! Но вам ведь известно, что я хозяин этого дома и имею право забрать оттуда свои личные вещи.
  - У меня нет на это никаких указаний, мессир!
  - Прекрасно. Заметьте, господин лейтенант, я не настаиваю и не провоцирую вас, хотя мог бы возмутиться и устроить скандал. Вы хорошо выполняете приказ, так что вас ждет повышение! - насмешливо произнес граф и неспешно повернул коня.
  
  Сделав немалый крюк, они достигли безлюдного берега Гаронны. В зарослях тростника Питер нашел хорошо укрытый от посторонних глаз вход в подземный коридор, ведущий прямо во дворцовый подвал. Этот коридор имел еще два выхода - в грот и в Зеленый павильон в парке.
  На всём протяжении сводчатого хода, выложенного камнем, чувствовалась заботливая рука, содержавшая его в чистоте и порядке. По стенам горели светильники, механизмы всех четырех дверей, замаскированных каменной кладкой и открывающихся нажатием на секретный камень, были тщательно смазаны, открывались легко и почти бесшумно. Эти каменные двери были сделаны на случай преследования жителей замка врагами и замыкали все выходы коридора.
  Питер оставил с лошадьми на берегу двоих, а с остальными спустился в подземный ход.
  Каково же было их удивление, когда скоро они услышали впереди оживленные женские голоса, говорившие на местном наречии, и им навстречу вышли три женщины в белых передниках и чепцах, с корзинками через руку. Это были помощницы мэтра Огюста Брюно, главного повара замка.
  - О, мессир граф! Благословение Небесам, вы здесь, наконец-то! Все заждались вас, монсеньор! - радостно защебетали они и дружно сделали реверанс. Граф с улыбкой приветствовал их:
  - Жанна, Арлетт, Нинон - куда это вы собрались?
  - На рынок, мессир, за свежими овощами и зеленью!
  Граф, смеясь, повернулся к сопровождавшим его людям:
  - Они могли бы прокормить в доме целую армию! Только вот на какие деньги, позвольте узнать? - спросил он, снова обращаясь к женщинам. - Значит, у Алехандро еще что-то осталось?
  - Нам дал деньги мэтр Брюно, - невозмутимо отвечали женщины. - Но дон Алехандро предупредил, что когда кончатся запасы, каждый будет вносить в общий котел по ливру в неделю из собственных сбережений. Это же сущие пустяки! Пока свежей воды в колодце предостаточно, копченые окорока, колбасы и сыры еще не кончились, запасы вина - тоже, а тут и новый урожай! Выход свободен - мы всегда можем принести свежие овощи, муку и мясо, да все, что потребуется! А вот солдатам приходиться хуже - они уже съели всех наших кур и индюшек, а продовольствие им доставляют не каждый день. Теперь они разоряют оранжереи! Вы заставите их убраться отсюда, мессир?
  - К сожалению, сейчас это не в моей власти. Но рано или поздно они оставят нас в покое, можете быть уверены.
  Граф двинулся дальше, а Жан, пропуская женщин к выходу, строго предупредил их:
  - Будьте осторожны - не приведите шпионов!
  
  ...Алехандро Роблес показал из окон кабинета расположения "противника" и доложил графу, как обстоят дела. Среди нападавших были жертвы, но никто из защитников дворца пока серьезно не пострадал. Питер в свою очередь коротко рассказал, что произошло за последнее время в Марселе. Потом, взглянув в окно, напряженно сдвинул брови.
  - Санчо, я не могу допустить, чтобы эта "война" продолжалось!
  - Выходит, и в самом деле ты отдашь дворец?! А что будет с людьми, Питер? Куда они все пойдут? Не так-то просто сейчас найти пристанище и заработать на кусок хлеба! И сезонные работы заканчиваются - дело к зиме... Ладно бы людей было десяток, а то ведь больше двух сотен!
   - Это только команда одного корабля, Санчо. Пока денег у меня еще немного осталось. Не переживай, что-нибудь придумаем. Думаешь, легко мне было подписать эту проклятую дарственную? Но мне не оставили выбора - и я не мог рисковать Маргаритой! Теперь Монтель формально принадлежит губернатору, но это ненадолго! Я обжалую в суде подлинность дарственной. Конечно, времени уйдет немало, однако я, несомненно, выиграю это дело, закон и справедливость на моей стороне!
  - А мы здесь можем даже и перезимовать! Губернатор вряд ли решится использовать против нас тяжелую артиллерию - не захочет разрушать свою "собственность"!
  - Думаю, до зимы всё решиться. Не откладывая, поговорю со знающими людьми и адвокатами. А пока считай - то, что делает мой управляющий, делается с моего ведома и по моему приказу! Так и говори, если придется отвечать.
  - Но ведь обвинят тебя, если что! - воскликнул Санчо. - Уж лучше сказать, что я тебя не видел и действую по собственному разумению!
  - Лейтенант Роблес, мои приказы не обсуждаются.
  
  ...Пока Жан собирал в кабинете бумаги и вещи, граф узнал, где его дочь: в ротонде, на самом верху центральной башни вместе со своим другом Жаном-Лисенком.
  Питер поднялся туда и увидел такую картину: Диана и Жан, вооруженные луками, расположились у распахнутых окон и внимательно следили за солдатами. Стоило только кому-нибудь из них выйти из-под защиты деревьев или пересечь двор, как тут же две стрелы летели ему вслед. Причем стрелы были не простые, а горящие. Тут же рядом с детьми стоял треножник с раскаленными углями, а рядом сидела кормилица Дианы Каэтана и спокойно занималась странным рукоделием: перед ней на столе лежала куча простых оперённых стрел. Она брала стрелу, оборачивала ее наконечник паклей, туго привязывала ее к стреле и складывала в другую кучку, откуда ее брал Жан-Лисенок, аккуратно поджигал паклю и заряжал луки.
  Все были настолько поглощены своими занятиями, что даже не заметили вошедшего графа. На его удивлённое восклицание все оглянулись. Диана бросилась отцу на шею, А кормилица Каэтана воскликнула, вставая:
  - О, слава Пресвятой Деве! Как хорошо, что вы вернулись, сеньор! Наконец-то!.. Вот я сейчас пожалуюсь вам на сеньориту Диану! Она ведь что замыслила прошлой ночью, это просто ужас! Она хотела сделать вылазку в парк и с деревьев стрелять по лагерю солдат вот такими вот стрелами, чтобы его поджечь! Пресвятая Дева Мария! Хорошо, что я не спала и следила за ними! Эти чертенята ни о чем теперь не думают, кроме как насолить солдатам! А что, если б их поймали?! Страшно и подумать!.. И вот что еще они придумали, сеньор: нашли в Зеленом павильоне какие-то круглые глиняные штуки, похожие на горшки, пустые внутри, насыпали туда пороху, вставила в дырочку фитиль, подожгли его и бросили в окно. А там как бабахнуло! Я думала, повылетают все стекла!.. Сеньор, запретите им такие игрушки, ведь весь мрамор во дворе испортят!
  Питер не знал, смеяться ли ему или ругать детей за их воинственные проделки. Он только благодарил бога, что ни одна пуля нападавших не влетела в окно и не ранила детей. Граф тут же закрыл все окна и отвел всех вглубь комнаты.
  Диана говорила в свое оправдание:
  - Каэтана ничего мне не запрещала! Только велела не ходить ночью в парк - так я и не пошла! Она же сама нам помогает!
  - Сеньор, я только присматриваю, чтобы они не устроили пожара в доме, - невозмутимо произнесла кормилица.
  - Вы бы видели, мессир, как однажды от стрелы загорелся плюмаж на шляпе у офицера! - восторженно рассказывал Жан-Лисенок. - Этот простак ничего даже не понял, пока у него не прогорела шляпа и не вспыхнул парик! Вот зрелище! Можно было просто умереть со смеху! Но такое случилось только один раз. А так наши стрелы, к сожалению, не причиняют им особого вреда...
  - Устроить пожар они вполне способны, - строго отвечал граф. - Разве вам не известно, юные лучники, что огненные стрелы использовались защитниками замков для того, чтобы поджигать рвы с нефтью, а не шляпы! Держитесь подальше от окон и собирайтесь - мы должны покинуть Монтель.
  - А как же мои рыбки? - воскликнула Диана. - Я же не могу взять их с собой!
  - Паоло о них пока позаботиться, не беспокойся. Возьми на всякий случай самые любимые свои вещи - может быть, нам не скоро придется сюда вернуться.
  - Тогда я возьму Пастора!
  - Вряд ли ему это понравится, моя милая. Он привык охотиться в парке, его балуют на кухне, он гуляет, где хочет и будет очень недоволен, если ты посадишь его с корзину и повезешь неизвестно куда!
  - Я не хочу с ним расставаться! А вдруг его поймают и убьют солдаты?!
  - Не такой он глупый, чтобы даться им в руки! - сказала Каэтана. - А от тебя он обязательно убежит к своей подружке, помяни мое слово!
  Этот аргумент был неопровержим, и Диана решила оставить кота во дворце.
  
  Сам Питер не забыл захватить из спальни жены оставшиеся там драгоценности взамен пропавших.
  Глава шестая
  
  В особняке у де Келюсов вечером устроили ужин в кругу друзей. Кроме четы де Монтель, героев дня, пригласили еще молодого герцога де Рогана, недавно освобождённого из заключения, виконта де Роклера, жениха Шарлоты, и маркиза д`Юссона - самых близких друзей.
  ...Сначала юная Шарлота де Келюс, в смятении чувств, не хотела выходить к столу, но потом передумала. Она тщательно оделась и причесалась, ужасно нервничая и долго мучая камеристок и горничных своими придирками. Служанки старались изо всех сил, думая, что их молодая госпожа так усердствует для своего жениха. Они сделали все, чтобы Шарлота выглядела как можно привлекательнее. И это было совсем не трудно, поскольку девушка была действительно хороша своей юной свежестью, очаровательной незавершенностью форм, обещающих, достигнув полного расцвета, сделать ее просто красавицей.
   В конце концов, мадемуазель де Келюс вышла к столу с опозданием, и всё внимание на несколько минут было отдано ей. Потом все гости снова обратились к графу де Монтель, который по просьбе друзей продолжил рассказ о своих злоключениях. Делал он это так живо и весело, что никто не мог удержаться от смеха, представляя себе то вальяжного мэтра Лекуврера, помятого и перепуганного пистолетом Жана, то деловитых кухарок, идущих на рынок по подземному ходу под носом у осаждающих дом солдат, то офицера в горящей шляпе...
  Однако умудренная жизненным опытом мадам де Келюс, отсмеявшись, грустно покачала головой:
  - Если вдуматься, дорогой мой граф, другой бы на вашем месте не веселился, а впал бы в уныние. И ведь есть от чего! Вас хотят лишить всего, а создается впечатление, что вы счастливы!
  Похоже, так оно и было на самом деле. Питер часто бросал короткие взгляды на свою жену, - будто только чтобы убедиться, что она здесь, рядом с ним...
  Мадемуазель де Келюс злилась на своего жениха, пристающего к ней с разговорами и комплиментами, и досадовала на невнимание графа к ее персоне. Юная Шарлота не сводила с него глаз. Но граф, казалось, просто ее не замечал.
  Он продолжал свой увлекательный рассказ в лицах, иногда строя комичные гримасы и не боясь показаться некрасивым или смешным. Он вообще об этом не думал! И его оживленное лицо просто завораживало девушку, оно казалось ей прекрасным в любом своем движении. Ее пробирала сладкая дрожь, когда она видела его смеющиеся глаза, сверкающие в улыбке белые зубы, кудри, упавшие на смуглый лоб, выразительные жесты, любой поворот головы и движения бровей и глаз...
  Шарлота, чувствуя огромную притягательную силу этого человека, не могла постигнуть сути этой внутренней силы. Девушка видела лишь ее внешнее проявление - его красоту и обаяние, околдовавшие ее.
   В его глазах плясали веселые огоньки даже когда он говорил о серьезных, порой опасных вещах. Например, когда его дочь нашла заготовки бомб, с которыми он между делом экспериментировал в своей лаборатории.
  - Я начинял их так называемым "греческим огнем", - рассказывал граф. - Эта горючая жидкость изготавливается на основе нефти. В Персии ее использовали еще со времен огнепоклонников, а в Китае сырой нефтью тоже начиняли снаряды, наводившие ужас на варваров. Существует много рецептов "греческого огня", и я пробовал добавить в его состав некоторые элементы, чтобы добиться наилучшего эффекта. Как известно, эту жидкость невозможно потушить водой, и в морском бою зажигательные бомбы наносят большой урон противнику. Если хотя бы одна такая бомба разорвется на борту корабля, он сгорит до головёшек, если не знать секрета тушения! Слава богу, Диана наполнила бомбу только порохом!
  - Судя по всему, сеньор, вас это забавляет! - воскликнула Маргарита с неподдельным ужасом.- А у меня от страха сердце останавливается! Следовало бы строго наказать ее за такое поведение. Это же не игрушки!
  - Диана только следовала примеру взрослых, заряжающих оружие на ее глазах. Но, пожалуй, не каждый взрослый смог бы придумать такое... Конечно, это было опасно, вы правы, дорогая, но теперь Диана с нами, и нам больше нечего бояться.
  - А если бы случилось несчастье? Я вообще не понимаю, почему вы отослали ее от себя, когда такое произошло со мной!
  - Мы поговорим об этом в другое время, дорогая, - мягко ответил Питер, накрыв ладонью руку жены и пытаясь ее успокоить. Но Маргарита раздраженно высвободила свою руку и отвернулась...
  
  ...Мужчины весь вечер живо обсуждали последние события.
  - На вашем месте, граф, я давно бы подал жалобу королю! - восклицал де Келюс.- Де Шевриер совершенно потерял всякий стыд! Только король может поставить его на место!
  Питер покачал головой:
  - Нет. Я не хочу быть обязанным королю. Ничем!
  - Независимость - это замечательно, друг мой, нет слов. Только вот если бы наши законы были одинаковы для всех! Хочу напомнить, что в отличие от вас, дорогой граф, городской Совет отправил в Париж петицию королю, поскольку де Шевриер перешел все границы! Он действует в целях собственного обогащения вопреки интересам провинции, а значит и самого короля! И это притом, что повсюду неспокойно, идет война, рядом бесчинствуют камизары, того и гляди восстание перекинется в Лангедок! Королевский прокурор, конечно, самостоятельно не рискнет возбудить дело против самого губернатора, однако рано или поздно ему придется это сделать!
  Шарлота слушала рассуждения мужчин в пол-уха и чувствовала себя самым несчастным существом на свете! Она ловила взгляды, которые бросал на свою жену граф де Монтель, и сердце ее болезненно сжималось. Почему граф больше никого не видел вокруг? Почему эта совершенно обыкновенная изящная женщина с большими черными глазами так владела его душой? Он окружал ее своим нежным вниманием и даже не думал скрывать своих чувств! Но что поражало Шарлоту больше всего, так это поведение графини де Монтель! Она была явно не в духе, позволяла себе при всех упрекать мужа, и он это спокойно терпел! Графиня даже в кругу друзей не выказывала каких-либо нежных чувств к своему мужу, скорее напротив - казалось, он вызывал у нее только раздражение. Непостижимо!
  Скоро дамы вышли из-за стола, чтобы пойти отдохнуть. Мужчины проговорили еще довольно долго за поданными более крепкими напитками и кофе.
  
  ...Уже за полночь Питер вошел в предоставленную им роскошную спальню и обнаружил, что Маргарита крепко спит, утомленная волнениями. А он не мог и думать о сне!
  Полюбовавшись спящей женой, Питер понял, что сейчас просто не выдержит борьбы со своими желаниями. Он вышел на открытую галерею, увитую зеленью, и закурил, задумчиво наблюдая пляску ночных мотыльков вокруг светильников, немного рассеивающих ночной мрак.
  Вместе со счастливым возбуждением от мысли, что Маргарита снова с ним, где-то в глубине его души поднималось чувство, похожее на досаду. Его приподнятое настроение постепенно сменилось напряженным, гнетущим ожиданием. Но чего? Утра, нового дня или... надежды на милость возлюбленной? Да, он понимал состояние Маргариты. Сейчас ей было нелегко - этот чудовищный плен, волнения, перенесенные унижения, утомительная дорога - все это давало себя знать. Но за то время, что прошло с ее возвращения, он не видел в ее глазах ни малейшей искорки любви! А он по-прежнему жаждал ее, и чем недоступнее и холоднее она была, тем сильнее мучила его эта жажда. Питер вспомнил слова отца Якоба: "Освободите свою душу от цепей, приковавших вас к этой женщине. Отпустите ее из своего сердца. Тогда вам будет намного легче..." Но как освободиться от этих цепей? И хочет ли он этого?..
  Где-то рядом вдруг послышался плач, почти детский, жалобный и горький. Питер прислушался и всмотрелся в темноту. В полумраке галереи неподалеку он заметил маленькую женскую фигурку в светлом платье, и узнал Шарлотту де Келюс. Секунду поколебавшись, граф потушил сигару, подошел к девушке и мягко спросил:
   - Что случилось, мадемуазель?
  Она подняла на него заплаканные, несчастные глаза.
  - А вы не догадываетесь, мессир? Поразительная бездушность! Не ожидала от вас такого!
  Он удивленно вскинул брови:
  - Вы в чем-то обвиняете меня? В чем же, мадемуазель?
  - И вы еще спрашиваете?! Сегодня вечером вы даже не дали себе труда заметить меня! Я для вас просто пустое место! - с горькой обидой воскликнула Шарлотта. - Вы не удостоили меня даже взглядом, не говоря уж о какой-то любезности, пусть даже насмешливой, как бывало прежде! И это притом, что вам теперь всё известно о моих чувствах. Оказывается, вы можете быть очень жестоки, сударь!
   Он тихо рассмеялся:
  - Вы первая, мадемуазель, кто обвинил меня в подобном грехе! Обычно мне ставят в вину обратное - излишнюю мягкость. Успокойтесь, прошу вас, - он протянул ей свой носовой платок, тонко пахнущий сандалом.- Не пойму, чего вы от меня ожидаете, Шарлин. Кажется, еще в Марселе я всё вам объяснил. Ничего не изменилось. И почему вы оскорбляете чувства своего жениха? Виконт достоин уважения и любви как никто другой из ваших поклонников.
  - Я откажу ему!
  - Вот как! И кто же после этого жесток? У меня создалось впечатление, что вы даже не дали себе труда получше узнать этого человека, не пытались, не хотите разговаривать с ним. Сегодня виконт ни на секунду не оставлял вас своим вниманием и ужасно страдал, я прекрасно это видел!
  - Ничего подобного! Вы никого не видели, кроме вашей жены! И меня вы тоже не видели! Вы даже ни разу не улыбнулись мне! Готова поклясться, вы даже не вспомните, во что я была одета!
  - Вы ошибаетесь, мадмуазель, - спокойно и терпеливо ответил граф. - На вас было нежно-голубое шелковое платье с воланами белых брабантских кружев, маленькое жемчужное колье на шее и живые туберозы в волосах.
  Шарлотта на секунду замерла в замешательстве. Потом спросила:
  - И как вы нашли мой туалет? Он вам понравился? Мне важно знать ваше мнение, граф.
  - Ну, буду откровенен, мадемуазель, если уж вы спросили - я выбрал бы более теплый оттенок голубого для вашего платья, или же вовсе отказался бы от этого цвета. Голубой делает вашу кожу похожей даже не на мрамор, а на снег, лишает ее живой теплоты. Попробуйте подобать другой оттенок, и тогда ваша кожа заиграет живыми красками, приобретет теплое свечение и мягкую нежность лепестков жасмина...
  Шарлота слушала, чуть приоткрыв рот от удивления, потом задумчиво произнесла:
  - Я слышала, что вам не нравятся женщины с белой кожей и светлыми волосами. Это правда, мессир?
  - Все зависит от женщины, мадемуазель, - улыбнулся граф.
  Шарлота вздохнула. Она больше не плакала, давно вытерла глаза и мокрые щеки, но продолжала прижимать к лицу его платок.
  - У вас необыкновенные духи, мессир, - пробормотала она и снова вздохнула. Потом кокетливо взглянула на него снизу вверх:
  - Вы славитесь своим вкусом, господин граф. Не могли бы вы помочь мне подобрать подходящие оттенки тканей? Я, честно говоря, очень смутно представляю, о чем вы говорили, и как выбрать цвет к лицу. Научите меня!
  - Охотно, мадемуазель, когда у меня будет на это время. Обожаю заниматься дамскими туалетами. Но сейчас мне предстоит куча дел!.. Однако могу познакомить вас с моим портным, человеком потрясающего вкуса и мастерства - и удивительной деликатности. Его зовут господин Рене Фашо.
  Глазки мадемуазель де Келюс заблестели.
  - О, это было бы чудесно! Ваши туалеты и наряды графини - предмет всеобщей зависти. Я вам очень благодарна, мессир!
  - Не стоит, мадемуазель. Главное - не лить слезы из-за пустяков, моя дорогая, - с едва уловимой нежной насмешкой проговорил Питер. - А теперь вам пора идти спать.
  Он протянул руку, чтобы на прощанье поцеловать ее пальчики, и Шарлотта вдруг заметила на его ладони свежий розоватый шрам.
  - Что это? - в волнении воскликнула девушка. Она схватила его руку и стала рассматривать тонкий рубец от раздавленного им бокала. - Какой странный шрам! Когда же вы так поранились? Я всегда любовалась вашими руками, мессир...
  - Простая неосторожность, - он хотел высвободить руку, но девушка ее не отпустила. Она вдруг порывисто прижалась щекой к его руке, покрыла поцелуями ладонь, и показалось, что граф слегка вздрогнул от прикосновения ее губ. Тем не менее, он спокойно, почти равнодушно произнес:
  - Довольно, Шарлин. Позвольте мне уйти.
  - Еще минуту! - мадмуазель де Келюс снова подняла на него свои немного наивные и в то же время дерзкие глаза. - Мессир, у меня к вам одна просьба. Пообещайте ее выполнить!
  - Смотря чего вы хотите, мадемуазель.
  - О, пожалуйста, перестаньте так холодно ко мне обращаться!
  - В этом и заключается ваша просьба?
  - Нет, не в этом...- девушка немного замялась, потом выпалила: - Пожалуйста, поцелуйте меня! По-настоящему!
  Настала очередь графа прийти в замешательство. Но длилось оно лишь долю секунды.
  - Виконт де Роклер будет счастлив исполнить ваше желание, мадемуазель, - спокойно и серьезно проговорил он.
  - Но я-то при этом не буду счастлива! - вскричала Шарлотта, и ее звонкий голос эхом раздался под сводами галереи.
  - Тише! - Питер с испуганной улыбкой прижал свой палец к ее губам. - Вы разбудите весь дом!
  Но девушка его будто не слышала. Она умоляюще сжала руки:
  - Мессир, ну, что вам стоит это сделать! Неужели я так вам противна?! Ведь это ни к чему вас не обязывает, - горячо и быстро говорила она. - Не заставляйте же себя умолять!
  Граф холодно проговорил:
  - Обычно, мадемуазель, я целую женщину, когда мне этого хочется.
  - То есть, другими словами, целовать меня вам не хочется?
  - Ни вас, ни кого-либо еще. Кроме одной.
  - И это, конечно же, графиня де Монтель, не правда ли, мессир? В таком случае, почему же вы здесь, а не с ней?! - зло воскликнула мадемуазель де Келюс. Ее губы искривились в язвительной усмешке.
  - Хочу вам заметить только одно, мессир граф: никто не убедит меня, что графиня де Монтель действительно вас любит! Стоило немного понаблюдать за нею сегодня - и все сразу становиться ясно! Скажите честно, граф: когда она вас оставила - пусть даже против своей воли - неужели у вас не возникало желания любить другую женщину? Кажется, у вас не было недостатка в выборе! Я слышала, что говорили вокруг. Кое-кто приезжал к вам даже из Парижа, насколько мне известно! Неужели вы были со всеми столь же суровы, как и со мной? Никогда в это не поверю! Никогда!
  - Верить или не верить - дело ваше, мадемуазель, - в тоне графа по-прежнему звучали ледяные нотки. - Я не желаю обсуждать это с вами.
  Он сделал движение, чтобы уйти.
  - Постойте! - отчаянно воскликнула Шарлотта. - Еще одну минуту!
  Питер с досадой поморщился.
  - Теперь уж точно вы всех разбудили!
  Девушка вдруг бросилась к нему, уткнулась в его плечо и снова отчаянно разрыдалась.
  - Простите меня!.. - всхлипывала она. - Я не должна была так с вами говорить! Но что же мне делать? Я слишком люблю вас!..
  Он вздохнул и медленно погладил ее по голове.
  - Шарлин, не стоит создавать себе иллюзий. Вы ведь всё понимаете, не правда ли?
  - Что я должна понимать?! Что? - закричала она, поднимая голову. - Я ничего не могу с собой поделать! Вы околдовали меня! Я думаю о вас днем и ночью! Но вы так холодны! Вы не более досягаемы, чем луна на небе! Порой мне хочется просто убить вас!.. Или убить себя...
  - Вот это самая большая глупость, что я услышал от вас сегодня! Уж лучше попробуйте убить меня. Что вы предпочитаете? Пистолет или шпагу?
  В полумраке сверкнула его белозубая улыбка. Шарлотта в бессильном гневе стала колотить по его груди кулачками. Со стороны выглядело, будто птичка атакует скалу. Граф тихо смеялся.
  - Вы каменный! - кричала Шарлотта. - Наверное, и сердце у вас из камня! Вы опять издеваетесь надо мной!
  - Ничуть. Поверьте, мадемуазель, я не стою ни ваших слез, ни вашей любви. Почему бы вам не заняться чем-то более плодотворным, например, подготовкой к свадьбе? Обещаю, что господин Фашо поможет вам с туалетами. Вы будете самой прекрасной невестой во всем Лангедоке! И могу поклясться, что через неделю после первой брачной ночи вам никто не будет нужен, кроме мужа.
  - Почему вы так в этом уверены?
  - Ну, милая мадемуазель, все-таки я старше вас на целых восемь лет, и знаю, о чем говорю.
  - Я не так наивна, чтобы поверить в эти сказки! Так было во времена вашей юности, мессир, но не теперь! Всё изменилось. Сейчас молодые мужчины совсем другие, они думают только о собственном удовольствии! О, если бы я хоть на несколько минут смогла бы оказаться на месте вашей жены в ее первую брачную ночь!..
  - Вы были бы разочарованы, мадемуазель.
  - Почему?! - Шарлотта в изумлении округлила глаза.
  - Вы слишком любопытны, Шарлин. - насмешливо ответил граф. - Я могу рассказать вам это только когда вы станете замужней дамой. Вам пора приобретать свой собственный опыт, и виконт де Роклер с удовольствием поможет вам в этом. А теперь - спокойной ночи, дорогая.
  - Ну вот, на самом интересном месте! - девушка с досадой топнула ножкой. - Вы просто невыносимы, мессир!..
  Неожиданно из-за увитой зеленью колонны показался виконт де Роклер. В полумраке его лицо казалось очень бледным. Молодой человек проговорил, волнуясь:
  - Извините меня, господин граф, я случайно оказался рядом и то, что сейчас услышал, помогло мне принять решение... Вы оба помогли мне в этом! Мадемуазель Шарлота, наверное, мне лучше навсегда забыть о вас!
  - Не стоит спешить, виконт, - живо произнес граф. - Вы могли сделать неверные выводы. Позвольте, я объясню.
  - О, сударь, я давно всё понял! Надо отдать вам должное - вы всегда вели себя достойно! Однако я не могу допустить...
  Граф жестом остановил его и властно посмотрел на Шарлотту:
  - Ступайте, мадемуазель! Я должен сказать господину виконту два слова. Он вас догонит.
  
  ...Когда Питер вернулся в их спальню, Маргарита с мрачным видом сидела на краю постели, кутаясь в шелковую шаль. Она резко встала, бросив на него гневный взгляд, и молча отвернулась.
  - Все-таки Шарлотта вас разбудила, - проговорил он с сожалением.
  - Еще бы! Эта девчонка кричала так, словно у нее отнимали любимую игрушку! Кто б мог подумать - она тоже в вас влюблена! Вы не теряли времени даром, сеньор!
  - Не надо, Маргарита, - поморщился он. - Вы прекрасно знаете, что я здесь ни при чем. Единственное, в чем меня можно упрекнуть, так это в рассеянности. Я был занят другими проблемами, и не подумал... Конечно, нам надо было остановиться у д`Юссона или Рогана. Но их дома на подозрении у инквизиции, поэтому я выбрал этот. У меня совершенно вылетело из головы...
  - Вы хотите сказать, что забыли о существовании Шарлотты?!
  - Я совершенно о ней не думал. И уж никак не мог ожидать, что она устроит такую истерику.
  - И, конечно же, не подумали, что я узнаю из ее речей столько нового! Не хотите ли рассказать мне, сеньор, кто приезжал к вам из Парижа? Оказывается, вы без меня не скучали!
  Питер посмотрел на нее с болью и тихо сказал:
  - Мне казалось, что я вообще не жил...
  - Так кто же вас навещал, сеньор?
   - Приезжала маркиза де Лафоре. И что из того? Я не вспомнил бы о ней, как и о Шарлотте. Маргарита, прошу вас, не уподобляйтесь мадемуазель де Келюс, этой маленькой избалованной девочке, видящей только себя. На сегодня моих душевных сил, боюсь, не хватит!
  - Ах, сеньор так устал от дамского внимания и поклонения! И какой же у него трудный выбор! Отвергнуть соблазнительную юную особу - должно быть, это нелегко! К тому же, она так откровенно предлагала себя! Я знала, что Франция славится свободой нравов, но не до такой же степени! А вы!.. Вместо того чтобы тут же уйти, вы целый час уговаривали ее! Еще немного, и она своего бы добилась!
  Питер устало вздохнул, пытаясь скрыть досаду.
  - Ну, довольно, Марго, успокойтесь. Если пожелаете, я покину этот дом. Но для вас с Дианой здесь безопасно и комфортно, как нигде!
  - Да, здесь удобно, но я больше не желаю слышать истерик мадемуазель Шарлотты!
  - Вы их не услышите, я ухожу, - повторил он.
  - Прямо сейчас? - она растерянно на него посмотрела.
  - Если угодно - прямо сейчас. Но я предпочел бы задержаться до утра, чтобы не беспокоить людей среди ночи.
  - И куда же вы намерены отправиться?
  - В ближайшую гостиницу. Конечно, я вернулся бы в Монтель, но предстоит много дел в городе. И потом, я хочу, чтобы вы были не так далеко, сеньора.
  - Хорошо, сейчас можете остаться, так и быть, - милостиво проговорила Маргарита тоном королевы. - Но я запрещаю вам ко мне прикасаться - вы наказаны!
  Питер на секунду замер, слегка побледнев. Потом надменно вскинул голову, резко развернулся и стремительно вышел из спальни, не сказав ни слова.
  
  *
  ...Утром в гостиницу "Колесо Фортуны" явилась сама госпожа де Келюс, чтобы поговорить с графом.
  Когда она поднималась по лестнице в его комнаты, ее случайно задела, пробегая вниз, молоденькая опрятная служанка с веселыми глазками, в белом накрахмаленном чепчике и таком же переднике. Девушка раскраснелась, из-под ее чепца живописно выбивались пряди вьющихся темных волос, на ярких губах трепетала мечтательная улыбка. Довольно милое личико, красивая пышная грудь в низком декольте, стройная талия, - словом, девица была очаровательна и свежа, как розовый бутон, и притом ей, пожалуй, не исполнилось еще и шестнадцати. Острый глаз мадам де Келюс отметил также, что девица была явно чем-то взволнована.
  - Осторожнее, милочка! Куда ты мчишься? - остановила она ее. - Так недолго и шею сломать! - мадам с усмешкой оглядела девушку с головы до ног и приказала: - Проводи-ка меня к графу де Монтель. Ты ведь знаешь, где его покои?
  - Да, сударыня, - немного смутившись, ответила служанка. Она блеснула черными глазками на элегантно одетую знатную даму, и на ее лице отразилось любопытство и простодушное недоумение. "Что нужно этой пожилой мадам от молодого красавца графа?" - явно читалось на ее миленькой любопытной мордашке. Не удивительно, что тридцатисемилетняя госпожа де Келюс казалась ей почти старухой. Такое непростительное выражение лица какой-то девчонки не укрылось от проницательного взгляда мадам. Она нахмурилась и высокомерно вскинула подбородок.
  - Ну же, пошевелись, негодница! Что ты встала, как столб?
  Девица быстро взбежала по лестнице и стукнула в одну из дверей. Голос графа ответил приглашением войти.
  Питер уже натягивал перчатки, собираясь уходить. Увидев мадам де Келюс, он удивленно улыбнулся:
  - О! Рад вас видеть, сударыня. Вы решили меня навестить?
  - Доброе утро, друг мой. Простите за ранний визит, но в другое время вас невозможно застать! Мне нужно поговорить с вами, граф. Я знаю, как вы заняты, но я вас долго не задержу, обещаю, - проходя в комнату, говорила она.
  - К вашим услугам, сударыня, - Питер поцеловал ей руку и придвинул кресло. Служанка, оставшись у двери, едва заметно поджала губки, явно считая, что эта надменная дама не заслуживает подобной галантности.
  Усаживаясь, мадам де Келюс бросила взгляд на стол с остатками трапезы и пустыми бутылками из-под вина. Не трудно было догадаться, что граф провел большую часть ночи за ужином с друзьями. Однако выглядел он отлично, его не портили даже легкая бледность и тени под глазами. В приоткрытую дверь спальни была видна смятая постель и небрежно брошенные предметы мужского гардероба, но нигде не заметно было и следа женского присутствия.
  - Что за ужасную гостиницу вы выбрали, мессир! - проговорила мадам, оглядываясь. - Слуги здесь ужасно ленивы и не выполняют своих обязанностей, а вы слишком снисходительны к ним! - Быстро убери все это, бездельница! - приказала она служанке, показав на стол.
   Когда девица вышла с полным подносом посуды, мадам де Келюс вздохнула:
  - Правду говорят, что мужчины не обращают ни малейшего внимания на беспорядок, особенно когда видят перед собой таких красоток, как эта маленькая глупая куколка!
  Питер улыбнулся:
  - В самом деле? Но Франсина вовсе не глупа и действительно очень мила. Впрочем, вы правы, слуги здесь не слишком усердны, а своего камердинера я отправил по делам. Я прихожу сюда только ночевать, так что прошу извинить меня за беспорядок, сударыня. О чем же вы хотели со мной поговорить?
  - О Шарлотте, конечно же. Я все узнала, но, правда, слишком поздно! Питер, почему вы раньше ничего не сказали мне о несносном поведении моей дочери? Я даже не предполагала, что она способна на подобные сумасбродства! Подумать только, поехать к вам в Марсель! Шарлотта всех обманула, сказав, что отправляется к подруге в Альби. Эта сумасшедшая девчонка просто невыносима! Пришлось ее наказать, запретив все развлечения, и отправить на покаяние к урсулинкам.
  - Не слишком ли это сурово?
  - Это был совет ее духовника, и я с ним совершенно согласна! Отец Жером объяснил, что перед вступлением в брак нужно очистить душу от всех грехов, чтобы эти грехи не пали на будущее потомство...
  - Все мы грешны, мадам. Шарлотта не совершила ничего дурного, и такое наказание может ожесточить ее. А я буду чувствовать себя виноватым перед ней!
  - И совершенно напрасно! Я не ханжа, мой дорогой, но чтобы позволить своей дочери влюбиться в женатого мужчину - никогда! И не подумайте, что во мне говорит ревность. Моя дочь заслуживает примерного наказания.
   - Она же не виновата в своих чувствах.
  - Видит бог, мне ее жаль, если это и в самом деле настоящие чувства. Тем не менее, Шарлотте нужно учиться владеть собой, а не потворствовать всем своим прихотям. Перед ней достойный пример ее матери!.. И я не позволю ей разрушить свою жизнь собственными руками. Хотя я уверена, что всё это блажь и пройдет, как только она выйдет замуж.
  - Я сказал ей то же самое, мадам. Дай бог, чтобы мы оказались правы. Однако монастырь для девушки ее возраста не самое приятное место. Лучше бы ей с женихом поехать в Париж. Там она скорее всё забудет. Подумайте об этом, дорогая, и не будьте с ней слишком строги, прошу вас, иначе можете потерять ее доверие.
  - Вы слишком снисходительны к этой своенравной девчонке, мессир. Неделя покаяния ей не повредит! К тому же, из-за Шарлотты мы лишились вашего чудесного общества! Я прошу вас, граф, пожалуйста, возвращайтесь!
  Питер помрачнел. Он встал, подошел к окну, мерно похлопывая по руке снятыми перчатками, и устремил невидящий взгляд через стекло.
  - Что случилось, друг мой? Никогда не видела вас таким хмурым. Что, вы серьезно поссорились с Маргаритой?
  - Это не похоже на ссору.
  - Тем более! Я знаю, она устроила вам сцену ревности, но теперь места себе не находит. Готова поклясться, этой ночью она глаз не сомкнула, бедняжка! Бог мой, вы знаете, как бывают раздражительны и капризны беременные! Будьте же терпеливы, друг мой. Я говорила с Маргаритой и объяснила, что виновата только Шарлота. Вы оба не должны страдать из-за глупости моей дочери!
  - К сожалению, дело не только в ревности, мадам. Прошу вас, не будем больше говорить об этом. Маргарите нужно время успокоиться, а мне заняться срочными делами. Кстати, вчера я получил почту из Испании, там несколько писем для графини. Пожалуйста, передайте их ей, прошу вас...
  Питер подошел к небольшому бюро у стены и открыл дорожный бювар, набитый бумагами. Мадам де Келюс решительно запротестовала:
  - Вы сами это сделаете, мой дорогой! Вот прекрасный повод встретиться и поговорить с Марго. Что может быть важнее отношений между супругами! К тому же вам без душевного равновесия дела не поидут на ум. Возвращайтесь, граф, даю слово, всё будет улажено!
  - Благодарю за участие, мадам, но я вынужден на время забыть об уюте вашего дома, чтобы поскорее обрести свой.
  Мадам де Келюс вздохнула.
  - Как вы упрямы! Что ж, мне ничего не остается... Придется открыть нашу тайну. Знайте же, сударь: меня к вам послала сама Маргарита. Кажется, она чувствует себя виноватой, но гордость не позволяет ей самой явиться к вам. Тем не менее, она и в самом деле страдает. Не мучьте ее. Уж не знаю, что именно она вам наговорила, но теперь очень сожалеет об этом. Вы нужны ей, друг мой. Будьте же снисходительны к женским слабостям, возвращайтесь! Неужели вам самому не тягостно выносить одиночество? Нет ничего хуже, как супругам спать в разных постелях! Обычно ни к чему хорошему это не приводит.
  И мадам де Келюс бросила красноречивый взгляд на дверь, куда недавно вышла хорошенькая служанка. Питер невесело усмехнулся:
  - Догадываюсь, о чем вы подумали, моя дорогая. Разумеется, я могу сколько угодно флиртовать со служанками, но единственное моё желание - быть рядом с Маргаритой. И ей это прекрасно известно!
  - Так почему же... Бог мой, я ничего не понимаю!
  - Я понимаю не больше вашего, - сказал Питер и замолчал. Мадам де Келюс видела, что он не намерен изливать ей душу и рассказывать об отношениях с женой.
   Потом, поразмыслив немного, граф подошел к бюро и взял отложенные письма.
  - Хорошо, я заеду ближе к вечеру, - сказал он. - А письма все же передайте Маргарите - это развлечет ее.
  *
  Судебное дело графа де Монтель продвигалось удивительно быстро. Уже через месяц были готовы все документы, найдены и опрошены все свидетели. Одни дали письменные показания, другие согласились лично свидетельствовать в суде. Граф поселил людей, приехавших из Марселя, в хорошей гостинице, где теперь жил сам.
  Виконт де Фавр не успел скрыться, и был взят под стражу вместе со своими двумя слугами. Ему предъявили обвинения, но самого губернатора де Шевриера никто не видел. По слухам, он отправился в Париж искать помощи у своих покровителей. Говорили даже, что король не потерпит суда над человеком, которого сам назначил управлять провинцией.
  В скором времени после предварительного заседания королевский прокурор назначил дату судебного разбирательства, но неожиданно дело было приостановлено.
  Вслед за этим из Парижа приехал чиновник с королевским предписанием, по которому граф де Монтель получал свою собственность обратно. Королевский прокурор закрыл дело, ибо такова была воля короля.
  Виконт де Фавр оставался в Тулузский городской тюрьме, однако никто не знал дальнейшей его судьбы.
  Питеру был официально объявлен королевский вердикт, однако он публично заявил, что не может согласиться с подобным решением, поскольку задета его честь, и главный преступник не понес должного наказания. Граф де Монтель требовал над преступниками суда по закону. Большинство друзей его поддержало. Но Маргарита не хотела и слышать о суде! Она была в восторге от повеления короля и мечтала поскорее вернуться домой. Она говорила мужу:
  - Какое счастье, кончились мои мучения! Теперь не придется в сотый раз повторять перед всеми то, что мне хотелось поскорее забыть как страшный сон. Слава богу, теперь я избавлена от этого позора. Как великодушен король!
  - И вы простили своих обидчиков, сеньора?! Не могу поверить своим ушам!
  - Господь им судья! Я безумно устала от всего этого. Вы знаете истину, сеньор: я вам не изменяла, и этого довольно. То, что мое имя до сих пор треплют на всех перекрестках - вот что пятнает мою честь!
  - Моя честь пострадала ничуть не меньше, дорогая. Нельзя допустить, чтобы виновные остались безнаказанными! И того, что я пережил из-за них, я простить не смогу никогда! Нужно довести это дело до конца, расставить все точки над i, а вы главный свидетель.
  - Избавьте меня от этого! О чем спорить, если король на нашей стороне, он вернул наш замок! Я хочу лишь покоя, Питер, и ничего больше! Я должна думать о ребенке, которого ношу, и не требуйте от меня подвигов! Ради бога, оставьте все это и позвольте вернуться в наш дом. Если вы меня любите, сделайте так, прошу вас!
  - Именно ради вашего спокойствия и моей любви я должен довести это дело до конца. Чтобы наши враги были наказаны, и потом кто-то сто раз подумал, прежде чем пытаться причинить нам зло. Я хочу избавить вас от такой угрозы. А теперь выходит, что все мои усилия затрачены впустую? Мне казалось, что вы были согласны со мной и готовы бороться. В конце концов, речь идет о нашей жизни и чести!
  Маргарита язвительно рассмеялась. Ее тон стал едким, безжалостным:
  - Мой дорогой сеньор очень мало заботился о своей чести, когда оставил в живых этого мерзавца маркиза! К чему тогда вообще было затевать эту смехотворную дуэль? Ах, сеньору хотелось позабавиться!.. Мы слишком дорого заплатили за это! А теперь вы требуете, чтобы я свидетельствовала в суде!.. Там, где я родилась, дворяне отстаивают свою честь с оружием в руках в смертельном поединке, а не судятся со своими врагами, как лавочники!
  Питер побледнел, но пытался сохранять спокойствие. Ее слова звучали, как пощечины. Она обвиняла его! А ведь всё началось с непростительного, безрассудного поведения Маргариты, с ее несносного кокетства! Кажется, она совершенно забыла об этом...
  Внутри у него все кипело, однако Питер достаточно владел собой, чтобы не унизиться до банального скандала. Он глухо ответил:
  - Я мог бы десять раз убить Шевриера. Но гораздо более страшное оружие, чем шпага - падение в глазах света, всеобщее осуждение. И я почти добился этого. Если бы не вмешательство короля! Жаль, что вы не понимаете...
  - Куда уж мне вас понять, сеньор! - перебила его Маргарита. Ее глаза яростно сверкали, нежный ротик кривился от гнева и обиды. - Я никогда не жила с вами спокойно! Каждую минуту я жду новых бед! У вас просто талант ввязываться в неприятные истории! Вы совершенно обо мне не думаете! - она готова была разрыдаться.
  - Маргарита, успокойтесь, прошу вас! Все, что я делаю - я делаю только ради вас. Почему вы стремитесь оскорбить меня? Почему сражаетесь со мной, словно я ваш злейший враг? Чего вы хотите? Я исполню любое ваше желание.
  Он подошел и обнял ее, успокаивающе погладил волосы, нежно коснулся щеки. Она замерла, дрожа, словно пойманная птица. Потом сказала упрямо:
   - Король решил справедливо! Что вам еще нужно!? Я устала скитаться, как бездомная! Если вы действительно меня любите, вернемся в наш дом, - она судорожно перевела дыхание. - Прошу вас!..
  Питер глубоко вздохнул. Наверное, Маргарита по-своему права. Он действительно до сих пор не мог дать ей той жизни, о которой она мечтала...
  - Хорошо, сеньора, пусть будет так, как вы желаете, - медленно произнес он. - Я уступаю. Что есть у меня дороже вашей любви? Ничего.
  
  После этого разговора произошла странная вещь: Питер с удивлением почувствовал, что его страстное влечение к Маргарите исчезло. Его жена оставалась такой же прелестной, он видел это, но уже не стремился приблизиться к ней. Он как будто боялся боли, что доставляла ему его возлюбленная. Тем не менее, у него не осталось ни обиды, ни ожесточения, только печаль...
  *
  На следующий день столичный чиновник граф де Кресси, тот самый, что привез королевский приказ, нанес Питеру визит. В Париже они встречались несколько раз и были немного знакомы.
  Увидев изысканную роскошь Монтеля, де Кресси заявил с плохо скрытой завистью:
  - Ваш особняк настоящий дворец, граф, и он в два раза больше моего дома в Марэ! Черт возьми, вам было что терять! К счастью, повелением Его Величества ваши права восстановлены. Вы должны быть просто счастливы! Советую вам выбросить из головы все эти требования справедливости. Кому это нужно, право слово! Обыкновенно, ничего кроме неприятностей это не приносит. Думаю, вы разумный человек и не хотите нажить себе кучу врагов. Кроме того, я должен сообщить вам, дорогой граф, что король желает видеть вас в Париже вместе с вашей супругой. Что может быть лучше, сударь! Полагаю, это совпадает с вашим горячим желанием поблагодарить Его Величество за проявленную к вам милость.
  - Милость?! Разве не было доказано, что мои требования законны и справедливы? Почему не состоялся суд? Истинный преступник ушел от наказания, и король допустил это!
  - Возможно, у Его Величества существуют свои соображения на этот счет. Мы этого не знаем.
  - Вот как?! Значит, король может позволить твориться беззаконию и даже использует его в своих целях?
  - Что вы такое говорите, сударь! Не нам с вами обсуждать это. Его Величество подробно ознакомился с вашим делом, господин граф, и принял решение, которое никто не смеет оспаривать!
  - Ну, разумеется! Король выше Закона. Нет, на самом деле король и есть Закон!
  Это было сказано таким ядовито-насмешливым тоном, что де Кресси поёжился и немного побледнел.
  - Что вы хотите этим сказать, сударь? - прошептал он.
  - Все, что я хочу сказать, я скажу, - проговорил Питер. - Причем, сделаю это письменно, чтобы не было повода сказать, что я этого не говорил. Надеюсь, сударь, вы возьмёте на себя труд доставить мое послание королю? Должно быть, вам известны подлинные причины такой ко мне "милости"? Уверен, что моя персона нимало не интересует короля, а вот моя жена!.. И поскольку вся корреспонденция проходит сначала через руки мадам де Ментенон, ей будет любопытно узнать, что его величество проявляет интерес к графине де Монтель, которую он как-то летом заметил в Тюильри. Ни для кого не секрет, как ревностно госпожа де Ментенон охраняет спокойствие короля - и свое тоже! Без сомнения, она не придет в восторг от нашего появления при дворе. Однако Мадам может быть совершенно спокойна - мы в Париж не поедем!
  - Вы не поедете в Париж?! - ошеломленно переспросил чиновник. - Вы намерены пойти против воли короля? - с ужасом вымолвил он.
   Питер взглянул на него с некоторой жалостью.
  - Господин де Кресси, ваша карьера не пострадает даже в том случае, если вы не исполните волю его величества и не доставите графиню и меня в Париж. В письме я приведу достаточно веские причины, по которым моя супруга в своем положении не может пускаться в столь дальнюю дорогу, да еще в это время года! Надеюсь, король все поймет и не будет в претензии. Вы довольны? А теперь, когда с официальной частью покончено, хочу предложить вам попробовать вина из моих погребов. Вы прибыли в Лангедок, месье, в этот дивный и щедрый край. Так насладитесь же его дарами!
  И граф дружеским жестом пригласил де Кресси к столу.
  
  Глава седьмая
  
  ...Маргарита выбирала туалет к балу, назначенному в ратуше ко Дню Всех Святых , и чуть не плакала. Горничные разложили перед ней великолепные платья, к каждому их которых в свое время был подобран соответствующий гарнитур из драгоценных камней и золота. Но теперь из украшений почти ничего не осталось, все ее лучшие драгоценности были похищены! Графиня была в отчаянии. Камеристка предлагала ей то один убор, то другой, но ничего не подходило. Марсела видела, в каком состоянии сеньора. Не теряя времени, она побежала разыскивать графа.
  Найти его было нетрудно, почти все свое время он проводил теперь в восстановленной лаборатории. Марселина первым делом направилась туда.
  В это время граф наблюдал, как Джинан смешивает миндальное масло, ланолин, масло из виноградных косточек и еще несколько компонентов, чтобы в итоге получить нежнейший крем для лица и тела. Это был его новый рецепт. Питер сам испытал его благотворное действие, когда после долгого перерыва его огрубевшие без ухода руки, наконец, приобрели должный вид. Потом граф дал попробовать этот крем мадам де Келюс. Та через неделю заказала еще и говорила, что у нее улучшился цвет лица, и кожа стала просто атласной.
  Создание нового крема не было единственной его идеей. Как всегда, Питеру не хватало только времени для осуществления всех своих планов. И когда в лаборатории появилась Марселина, он уже знал, что придется отвлечься.
  - Мессир, без вашей помощи нам не справиться, - сказала камеристка. - Донья Маргарита вот-вот расплачется из-за своего туалета.
  - Но почему?
  - Нет подходящих драгоценностей!
  - Ясно.
  Граф поставил колбу с ароматной жидкостью на стол, вымыл руки и пошел за Марселой.
  
  Маргарита встретила его горестным вопросом:
  - Питер, что же теперь делать? - она посмотрела на себя в зеркало. - Ужас! Я выгляжу как пуританка ! Вам будет стыдно появиться со мной в свете. Ваша жена должна соответствовать вашему положению и достоинству, а не выглядеть простой горожанкой! Ну, что вы смеетесь?
  - Мой ангел, разве достоинство зависит от каких-то побрякушек?
  - Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. И не надо называть "побрякушками" драгоценные произведения искусства стоимостью в целое состояние. Мои наряды оценивает свет, драгоценности на мне - отражение вашего блеска! И если сами вы не придаете этому большого значения, то для других мое появление в таком виде будет обозначать, что граф де Монтель на грани разорения!
  - Но это почти правда, сеньора. Хотя, конечно, не всё так плохо. У нас есть еще "Звезда Магриба".
  - О, как легко вы говорите об этом! У меня просто кровь стынет в жилах! Значит, вы думаете продать этот бриллиант? Бог мой! А как же приданое Дианы?
  - Дорогая, еще не случилось ничего ужасного, успокойтесь, прошу вас.
  - Как я могу быть спокойна? Я уже представляю, как постепенно уважение к вам превращается в снисходительность, потом в пренебрежение, со всех сторон будут слышаться сочувственные сетования друзей, а ваши враги будут только злорадствовать!
  Граф рассмеялся:
  - Что за мрачные картины, Марго? Такого никогда не случится, дорогая. Вы забываете, что есть еще моя голова и мои руки. Я же, слава богу, не придворный, полностью зависящий от милости короля! Рано или поздно я сумею восстановить состояние. По-моему, я говорил уже, что и после моей смерти вы будете достаточно обеспечены. Конечно, украшений жаль, но и без них вы так прекрасны, что затмите любую, пусть даже усыпанную бриллиантами с головы до ног! Вы огорчены, я понимаю, но пока придется обойтись тем, что осталось. Сейчас я не могу позволить себе лишние траты. За последние полгода я потерял слишком много. Однако нам вполне хватит на жизнь, дорогая, не волнуйтесь. Нас выручит рудник, но придется подождать какое-то время. Жан только что вернулся оттуда с дурными вестями: дождями размыло породы в горах, и часть штолен завалило. Счастье, что это случилось ночью, и никто из людей не пострадал. Придется набраться терпения, моя прелесть... Вы выбрали именно это платье? Отлично. Оно очень вам идет. Давайте-ка посмотрим, что у нас тут есть...
  Он подошел к туалетному столику, где она сидела, чтобы взглянуть на оставшиеся украшения. Маргарита прижала платок к носу и вскочила.
  - О боже, опять этот ужасный миндальный запах! Вы снова не переоделись после своей лаборатории! - вскричала она и выбежала из комнаты.
  *
  ...Какой-то оборванный мальчишка-подросток вис на ажурной решетке их парка и настойчиво требовал, чтобы его пропустили к графу де Монтель. Вооруженному привратнику никак не удавалось прогнать его. Оборвыш говорил, что у него к графу есть дело чрезвычайной важности.
   Когда, наконец, его привели к Питеру в кабинет, мальчишка заявил, что должен говорить с графом наедине. Секретарь Жан Потье возмущенно фыркнул:
  - Откуда ты такой взялся?
  - Из городской тюрьмы.
  - И кто тебя послал?
  - Я буду говорить только с мессиром графом! - отрезал тот.
  - Хорошо. Жан, оставь нас.
  - Этот пройдоха наверняка задумал что-то украсть! Будьте осторожны, сударь, - сказал Жан, выходя.
  - Итак, я слушаю.
  - Меня послал к вам виконт де Фавр.
  - Вот как? - Питер сдвинул брови. - Что ему нужно?
  - Не знаю, мессир. Только он просил передать вам одну вещь.
  С этими словами мальчишка достал из кармана грязную тряпку и стал ее разворачивать, говоря:
  - Мой отец служит в тюрьме и каждый день приносит узникам еду. Я иногда ему помогаю. Господин виконт дал мне две монеты, чтобы я кое-что передал для господина графа. Грех не исполнить последнюю волю приговоренного!
  - Приговоренного? Суда же не было! Кто его приговорил?
  - А бог его знает. Только скоро отправят молодого господина на каторгу, известное дело...
  - Туда ему и дорога.
  - Господин виконт сказал, что хочет искупить свою вину перед вами. Все равно ему скоро придется предстать перед Господом. Потому и послал меня рассказать...
  - Напрасно стараешься. Я не верю ни одному его слову.
  Мальчишка развернул, наконец, тряпку и показал на грязной ладони небольшой потемневший ключ. Потом оглянулся по сторонам и, понизив голос, проговорил:
  - Мессир может и не верить, но это ключ от тайника! А тайник в доме, где жил господин де Фавр. То, что там спрятано, принадлежит мессиру графу. Так сказал господин виконт. А еще он рассказал мне, как найти этот тайник. Если мессир граф пойдет со мной, я покажу место.
  - Как тебя зовут?
  - Матье.
  - Я дам тебе луидор, Матье, и ты забудешь дорогу сюда.
  - Целый луидор?! Но я должен все вам рассказать, мессир!..
  Питер положил на край стола золотую монету и сделал энергичный жест по направлению к дверям.
  - Убирайся.
  Мальчишка проворно взял монету и положил на ее место ключ.
  - И мессир не хочет узнать, где тайник?
  - Нет.
  - А де Фавр сказал, что вы заплатите нам еще больше, чем он, когда возьмете из тайника свои драгоценности!
  - Драгоценности? Которые он украл у моей жены? С чего это вдруг такая неслыханная щедрость? Или господин де Фавр повредился в уме, что вздумал возвращать украденное?
  - А бог его знает. Он, похоже, всерьез готовиться предстать перед богом, мессир. Или на что-то еще надеется...
  - А почему ты сам не открыл тайник? Всё было бы твоё.
  - Да кто ж меня пустит в богатый дом дальше порога!
  - А в окно?
  Мальчишка замялся.
  - Я пробовал... Но правду сказал господин виконт. Замок в тайнике с секретом, его может открыть только очень сильный мужчина. Вы откроете его, мессир?
  Граф взглянул на мальчишку. У того в глазах сияла такая надежда, что Питер заколебался.
  - Сколько тебе обещали? - вдруг жестко спросил он. - Да сколько бы ни обещали, все равно де Фавр тебя обманет! Но я пойду с тобой, малыш. Мне интересно, что он еще затеял.
  Граф быстро поднялся и колокольчиком вызвал Жана.
  - Шпагу, плащ. Ты идешь со мной.
  *
  ...Сырые стены тюремной камеры были покрыты отвратительными скользкими пятнами какой-то слизи и плесени. Де Фавр, закутавшись в грязный бархатный плащ, сидел на почерневшей соломе, брошенной на каменный пол, и мысленно посылал проклятья на голову де Шевриера, де Монтеля, предателей-слуг и самого короля. Он мечтал только об одном - согреться.
  Заслышав шаги, гулко отдающиеся под высокими сводами, он вскочил и припал к толстым прутьям решетки, заменяющей одну стену его узилища.
  Свет факела метался в глубине темного коридора, но заключенный сразу узнал две приближающиеся фигуры - одну очень высокую, - графа де Монтеля, и низенькую, плотную - своего тюремщика. Граф был не один, а со своим секретарем. Все трое приблизились. Тюремный надзиратель укрепил факел в кольце на стене и отошел.
  Питер остановился у решетки и, слегка прищурившись, молча рассматривал заключенного. Первое, что бросалось в глаза - нездоровая бледность узника. От его былого лоска не осталось и следа. Тонкий красный рубец наискось пересекал его рот, и казалось, что де Фавр постоянно криво усмехается. Костюм виконта имел весьма жалкий вид, и было заметно, что именно это лишало его уверенности в себе - он старательно стряхивал с себя приставшие соломинки... Но глаза его лихорадочно блестели от скрытой радости.
   - Я ждал вас, господин граф, - быстро заговорил он, стараясь казаться спокойным.- Значит, мальчишка передал вам ключ! Но, кажется, вы не пошли сразу открывать тайник? Решили сначала навестить меня? Я так и думал! Я знал, что вы обязательно придете! Человек, подобный вам, не способен как вор проникнуть в чужой дом, пусть даже для того, чтобы взять оттуда свои же вещи! Разумеется, вы хотите получить объяснения? Должно быть, вы удивлены, почему я решил вернуть вам ваши драгоценности. Это и в самом деле выглядит странно. Однако объяснение очень простое - мне они не нужны. Это маркиз желал как можно больше досадить вам, это он приказал их похитить! Я был только его слугой... Я говорю - был, потому что жить мне осталось недолго. Вот я и хотел как-то облегчить свою совесть...
   Уголки губ графа иронически дрогнули.
  - И вы думаете, я вам поверю?
  - О, даже не надеюсь на это! Но теперь мне все равно... Вы должны быть полностью удовлетворены, мессир, поскольку король повелел отправить меня на галеры.
  - Король?!
  - Да, уже зачитали королевский приказ, и мне ничего не остается, как склониться перед волей Его Величества. Значит, ваши покровители сильнее моих, мессир граф... Однако недолго мне придется сидеть прикованным к галерной скамье, ведь я скоро умру. Это наказание Господа за все мои грехи. И я принимаю его со смирением. Это даже в некотором смысле меня утешает - я не доставлю удовольствия злорадствовать моим врагам! Вот одно только... Послушайте, граф: в моем доме, в спальне за камином, находится тайник. Нужно только отодвинуть мраморную каминную доску. Она тяжелая, но вам не составить большого труда ее сдвинуть, как и открыть тугой замок дверцы моего тайника. Там, в тайнике, рядом с вашим ларцом лежат два увесистых кошелька с золотом. Когда вы возьмете свои драгоценности, вам ведь не трудно будет захватить и эти кошельки? Один из них я хотел бы передать церкви - для сирот и нищих. Не смею просить вас об этом одолжении, однако буду признателен, если вы не откажете в последней просьбе несчастному!.. Да, я виноват, но ведь я только исполнял приказания! Раз уж вы пришли сюда... что вам стоит, мессир? Может быть, тогда моей грешной душе будет какое-то снисхождение...
  - Пусть кто-нибудь другой позаботится о вашей душе, сударь. Например, ваши слуги.
  - О, мессир, если моим слугам удастся открыть тайник, уже никто никогда не увидит ни вашего ларца, ни моего золота!
  - Вот это похоже на правду! - воскликнул Жан. - Каков господин, таковы и слуги!
  Питер спокойным жестом остановил своего секретаря.
  - Хорошо, а второй кошелек? Для кого предназначен он?
  - Для моих стажей, господин граф. Мне все же не хотелось бы умирать как собака в этой зловонной грязи или, тем более, на галерах, чтобы меня потом выкинули в море, как падаль. Золото смягчит сердца моих надсмотрщиков, и они похоронят меня по-человечески, в освещенной земле, как доброго католика. Не смею надеяться на ваше милосердие, мессир - я его не заслуживаю, но... Умоляю вас, граф, принесите мне мои деньги! Доброе дело никогда не остается не вознагражденным! Что вам стоит исполнить последнюю просьбу несчастного каторжника! Но если нет - я не буду проклинать вас. Значит, такова моя судьба. Теперь я учусь смирению...
  Де Фавр замолчал. Граф раздумывал с неподвижным лицом, потом жестом подозвал Жана. Тот достал из-под плаща письменные принадлежности и приблизился к решетке.
  - Напишите два слова своим людям, чтобы нас пропустили в ваш дом, и нам не пришлось бы пробивать себе дорогу силой.
  - О, с радостью! - воодушевился де Фавр. - Благодарю вас, господин граф! Да благословит вас Пресвятая Дева!
  Он быстро написал распоряжение и отдал Жану. Граф холодно произнес:
  - Вы рано радуетесь, виконт. Я ничего вам не обещал!
  И они ушли.
  
  Уже на улице, садясь в карету, Жан спросил с сомнением:
  - Вы поверили ему, сударь?
  - Пожалуй, нет.
  - И что же вы решили?
  - Я хочу вернуть Маргарите ее драгоценности, и верну их в любом случае, если они там и в самом деле есть. Из-за их потери она чувствует себя несчастной, а я не могу этого видеть. Завтра в Монтеле большой прием, тем более она будет рада. А вот что касается де Фавра... Когда имеешь дело с мерзавцами, мне трудно принять решение. Вполне возможно, его люди заранее предупреждены и нападут на нас, как только мы откроем тайник. Чтобы забрать всё, себе или ему - не имеет значения.
  - А если их будет много?
  - Не думаю, что про тайник знают многие. Де Фавр не очень-то доверяет своим людям, как ты слышал. А если он решил убрать меня их руками, то мы будем готовы, хорошо вооружены, и это уже неплохо. Если придется, мы одолеем с полдюжины, никак не меньше. Открытая стычка всегда лучше, приятель, чем удар из-за угла. Хотя возможны любые сюрпризы...
  - Вот-вот, и я об этом! Когда имеешь дело с мерзавцами, можно ожидать чего угодно!
  - Посмотрим.
  
  ...Замок и в самом деле был тугой и никак не поддавался. Питер придерживал тяжёлую мраморную доску, а Жан пытался справиться с замком. Ему даже пришлось снять перчатки, чтобы было удобнее повернуть небольшой ключик.
  - Вот черт! - ругнулся он.- На ключе какая-то зазубрина впивается в ладонь!.. Попробую еще раз.
  - Постой-ка! Дай мне посмотреть.
  Питер подставил под плиту массивный канделябр и внимательно осмотрел потемневший от времени витой ключ. На нем был заметен острый металлический шип как раз в том месте, куда приходится приложение силы, чтобы открыть неподатливый замок. Потом граф осмотрел ладонь Жана и, взяв его за руку, быстро повел к туалетному столику, где стоял большой кувшин с водой.
  - Нужно хорошо промыть ранку. Этот шип проколол тебе кожу.
  - Какие пустяки, сударь! Я даже ничего не заметил.
  - Жаль, что ты снял перчатки. Не хочу тебя пугать, мой милый, но я слышал о таких коварных ключиках с секретом. Когда с силой нажимаешь на какой-нибудь завиток, выскакивает крошечный шип и царапает кожу, а изнутри по неприметному желобку в ранку стекает яд. Так был отравлен кардинал де Сильвано, кандидат на папский престол, и сравнительно недавно так же был отравлен любовник прекрасной герцогини Пармской, когда он открывал потайную дверь в ее опочивальню...
  Говоря всё это помертвевшему от страха Жану, Питер обильно промыл водой его руку, потом несколько раз отсосал кровь из ранки.
  - Кажется, пока ты поживешь, дружище, - ободряюще улыбнулся граф, закончив все необходимые процедуры. - А ключ мы возьмем с собой для исследования яда, если он там был, конечно...
  Жан постепенно приходил в себя, хотя стал белее своей сорочки.
  - Слава богу, сударь, вы всегда в перчатках! Откройте же, наконец, эту чертову дверцу! Нам лучше поскорее убраться отсюда!
  Через некоторое время замок, наконец, поддался. Достав из тайника шкатулку с драгоценностями, Питер пошире распахнул дверцу:
  - Это будет нашим подарком де Фавру. Сказано же, что богатому легче пролезть в игольное ушко, чем попасть в Царство Небесное. Таким образом, мы позаботимся о его душе, а о его золоте пусть позаботится кто-нибудь другой!
  - А я бы взял эти кошельки, честное слово! Ну, хоть один, в качестве компенсации...
  - Не стоит пачкать руки.
  - Я же не для себя, сударь! Вам тогда не пришлось бы тратиться на мои похороны, если что...
  ***
  ...Марселина забежала на кухню выпить глоток воды с вином и перевести дух. Приготовления к большому приему в Монтеле были в самом разгаре. Слуги сбивались с ног, стараясь привести в порядок дом и парк, уничтожить последние следы осады и всё как можно лучше приготовить к празднику.
  Граф пригласил на ужин друзей и знакомых, чтобы отметить если не победу, то благополучное завершение всего этого неприятного дела.
   Маргарита жаждала праздника! К тому же, еще одно потрясающее событие ее порадовало: как нельзя кстати, из Мадрида приехала ее тетушка, младшая сестра ее отца, вдова генерала де Оттавьо, донья Хуана де Гамба. Эта уважаемая дама из благочестия теперь всегда носила траур, но была в том возрасте, когда еще не потерян вкус к жизни. В ее черных глазах горел лукавый огонек, и этим она всегда была симпатична Питеру. К тому же, несомненный ум и решительный характер сеньоры примиряли с ее набожностью, так отличавшей всех представители семейства де Гамба...
  Узнав о приезде тетушки из ее письма, отправленного уже из Сан-Себастьяна(!), Маргарита была приятно удивлена и обрадована. Наконец-то ей не придется скучать в одиночестве! Она всегда мечтала иметь компаньонку или подругу, и, пожалуй, согласилась бы теперь даже на присутствие в их доме мягкой и покладистой Амалии Висконтини. Тайное женское соперничество между ними потеряло теперь всякий смысл - сейчас, когда она ждет второго ребенка, Маргарита победила безоговорочно! И чтобы до конца почувствовать свой триумф, ей даже не хватало присутствия Лии, она сожалела, что та не видит сейчас, каким вниманием окружил ее Питер, какой необыкновенной нежностью светятся его глаза. Вот только она теперь еще реже видит своего мужа - он как всегда поглощён множеством дел...
  
  Донья Хуана, узнав о благословении любимой племянницы долгожданным вторым ребенком, решила навестить ее, и намеревалась погостить у нее до родов и, возможно, дольше. Два дня по приезде почтенная сеньора неутомимо осматривала Монтель и нашла его слишком пышным для праведной повседневной жизни. Их строгий, даже аскетичный мадридский дом был совсем не похож на этот дворец. Все, что она видела до сих пор, не шло ни в какое сравнение с Монтелем. Тем не менее, скоро донья Хуана оценила всю прелесть комфорта, хотя по-прежнему считала, что эта роскошь пагубна для души, и только совращает с праведного пути. Однако искреннее уважение и безупречная учтивость хозяина примирили сеньору со многими вещами. Она сочла это меньшим грехом, чем пенять на излишнюю расточительность гостеприимному хозяину, и позволила себе нежиться на шелковых простынях и чувствовать себя королевой, пользуясь, например, фарфоровой посудой необыкновенной красоты, совершая свой обычный утренний туалет...
  
  ...А на кухне тем временем во всю шла подготовка к предстоящему большому обеду. Чистились и мылись овощи, разделывалось и мариновалось мясо, ощипывалась и потрошилась птица. Сам мэтр Брюно пробовал соусы, отдавал распоряжения, придирчиво проверял качество зелени, разминая в пальцах и нюхая веточки кориандра и майорана, уцелевшие в оранжереях после нашествия солдат.
  Мадлен, к тому времени уже закончившая шпиговать большой окорок, на минуточку присела рядом с Марселиной. Та поведала ей, что сеньора графиня, вся в слезах, срочно разыскивает портного Рене Фашо, жившего неподалеку в городе. Мэтр в свободное время принимал заказы именитых жителей Тулузы, но теперь он срочно понадобился сеньоре!
  - Представляешь, его сейчас разыскивают по всему городу и нигде не могут найти! Мессира графа тоже нет дома. Даже не знаю, что мне делать! Донья Маргарита ужасно расстроена, просто в отчаянии...
  - А в чем дело?
  - Платье, которое она выбрала, стало очень тесно ей в талии!
  - А что ж тут странного? Как-никак, ребеночек-то растет. Да и аппетит у сеньоры хороший.
  - В том-то и дело, что ничего не было заметно, когда она его мерила в первый раз, перед балом в ратуше. Донья Маргарита всегда была стройная, как тростиночка. А тут оказалось, что оно ей стало тесно и уже не сидит...
  - Да пусть выберет себе другое!
  - Легко сказать! Тут и туфельки, и украшения - все подобрано, все в гармонии, так красиво! Я бы тоже расстроилась. Еще как назло пропал этот мэтр Фашо! С ума можно сойти! И сеньор куда-то уехал! Он обязательно бы что-нибудь придумал...
   - Вот я всё не возьму в толк, как это вы без зазрения совести обременяете господина графа такими глупостями и мелочами? Разве у него и без того мало забот?
  - Хороши "мелочи"! Это еще как посмотреть. Хотя, может, ты и права... Между прочим, донья Хуана тоже, вроде тебя, удивилась и предложила донье Маргарите двух своих горничных, чтобы поправить платье, да только сеньора отказалась. Не знаю теперь, что и делать...
  - Я-то тем более ничем не могу помочь. Моё дело - мясо!
  Тут на кухне появился управляющий Алехандро Роблес. Он заметил присевших за столом женщин и подошел.
  - Марсела, налей-ка и мне тоже! Что-то совсем в горле пересохло, - он сел с ней рядом. - Все хотел тебя спросить, моя красавица, когда мы сможем спокойно поговорить с тобой? Всё бегаешь от меня, да? Скажи правду!
  - Дон Алехандро, вы же видите, у меня и минуты нет свободной!
  - Послушай меня, Марсела. После того, как гости разъедутся, пообещай, что уделишь мне четверть часика - я многого не прошу!
  - Хорошо, дон Алехандро. Если сеньора меня отпустит.
  - Она тебя отпустит, клянусь всеми святыми! Сеньор приготовил ей такой подарок, что до утра она о тебе точно не вспомнит!
  - А что за подарок? - с любопытством спросила Мадлен.
  - Скоро узнаете! - ответил Алехандро, вставая.
   Тут среди шума и суеты кухни они заметили даму в черном - донью Хуану де Оттавьо-и-Гамба. Та спокойно шествовала среди сновавших туда-сюда служанок с посудой, работников, таскающих корзины с рыбой, фруктами или вином, мимо груды разделанной птицы, которую поварята ловко нанизывали на вертела, и живо, по-хозяйски интересовалась всем происходящим. Более того, сеньора повелительным жестом велела приоткрыть крышки на плите и даже что-то попробовала. Мадлен одобрительно покачала головой и заметила:
  - Вот это я понимаю, это по-хозяйски! А нашу госпожу я на кухне не видела ни разу.
  - А зачем это ей?
  - Настоящая хозяйка должна сама за всем следить! Недаром монахини учат своих воспитанниц всему - и вести дом, и стряпать, и быть хорошей женой. Мало ли как повернется жизнь - всякое может случиться!.. Как думаешь, умеет наша молодая сеньора готовить?
  Санчо взглянул на Мадлен как на неразумного ребенка.
   - Донье Маргарите не о чем беспокоиться, она не пропадет со своим мужем, он всему ее научит, если что.
  У Мадлен от удивления вытянулось лицо.
  - Ты хочешь сказать, что господин граф умеет готовить?!
  - Конечно. Чего ж тут хитрого!
  - Можно подумать, что сеньор Роблес тоже когда-то пробовал готовить еду!
  - И не раз.
  - Вот чудеса! А я думала, ты моряк.
  - Одно другому не мешает. На островах у буканьеров всему научишься, и получше, чем в твоей мясной лавке! Ну, ладно, хватит болтать. Займись-ка лучше делом.
  - Ну-ну, ты мне не указ! Я под началом мэтра Брюно, а он пока мною доволен! - И Мадлен сделала пальцами такой выразительный жест, что Марселина прыснула.
  - Черт, а не баба, - уходя, пробурчал Санчо.
  
  *
  Кормилица Каэтана первая увидела, как приехал сеньор, поскольку не отрываясь смотрела в окно, выходящее на въездную аллею. Она первая проворно спустилась вниз, чтобы сообщить графу новость об их маленькой проказнице.
  В это же время по лестнице с другой стороны спешила вниз Марселина, чтобы рассказать сеньору о пропаже портного и отчаянии доньи Маргариты.
  Двумя секундами позже из кабинета быстро вышел секретарь Жан с какой-то депешей в руке, и тоже спустился вниз, чтобы, вероятно, передать графу срочное сообщение. Одновременно с ним появились управляющий и другие слуги.
  Всё это движение с балюстрады второго этажа не без интереса наблюдала донья Хуана, которая тоже услышала топот копыт, крики грумов, принимавших лошадей, и гомон слуг, вносивших багаж. Она остановилась у перил, слегка похлопывая веером по ладони, и с удовольствием наблюдала теперь за обаятельным мужем своей племянницы. За два года, прошедших с момента их последней встречи, донья Хуана нашла его возмужавшим и еще более привлекательным, чем прежде. Немного раздавшийся в плечах, с по-прежнему тонкой талией, статной осанкой, живостью и стремительностью движений, он был воплощением молодой силы, изящества и гармонии. На него было просто приятно смотреть, и почтенная дама не отказывала себе в этом невинном удовольствии. Она даже не сразу заметила, что граф не один. С ним был какой-то священник в порыжевшей сутане, с ужасными шрамами на лысеющей голове и изуродованной левой рукой, на которой не хватало двух пальцев. Падре молча держался в сторонке, спокойно дожидаясь, пока уляжется вся эта суета.
  Сеньора де Гамба не ожидала увидеть своего молодого родственника, никогда не отличавшегося благочестием, в обществе священника, пусть даже выглядевшего весьма странно. Что ж, весьма похвально! Хотелось бы надеяться, что дон Педро образумился и не станет теперь сочинять непристойные пьески, противные церкви, как это случилось два года назад...
   Питер сбросил дорожный плащ на руки своего камердинера и уже поставил ногу на первую ступеньку лестницы, одновременно отдавая какие-то распоряжения управляющему, но, заметив наверху донью Хуану, снял шляпу и поклонился ей с почтением, достойным королевы. Сеньора приветствовала его движением веера и проговорила с укоризненной улыбкой:
  - Здравствуйте, мой милый зять! Что заставляет вас каждый день пропадать так надолго? Я могла бы подумать, что всему виной мое присутствие в вашем доме, и вы избегаете моего общества?
  - Ни в коем случае, дорогая сеньора! Как вы могли такое подумать? Прошу прощения, что до сих пор не смог уделить вам должного внимания. Дела, увы, не спрашивают моего согласия и требуют времени. Вот сегодня пришли грузы из Сета, от моего компаньона. Его торговые суда вернулись из Ливана и с восточного побережья Африки. Они привезли много любопытных вещей, например, шкуры леопарда, слоновую кость, кофе, ароматические масла и восточные сладости. Если угодно, сеньора может взглянуть
  - Благодарю, сеньор, это любопытно! Но тут вас заждались, мой дорогой, целая толпа! - и донья Хуана повела закрытым веером в сторону слуг. Секретарь, кормилица и камеристка терпеливо ждали. - Не буду вам мешать!
  Граф подошел к кормилице первой, и вопросительно, с некоторой тревогой взглянул на Каэтану.
  - Дон Педро, все хорошо, не беспокойтесь, - сказала она. - Только для нашей проказницы то, что случилось - просто беда, конец света! У Дианы выпал передний зуб! Бедняжка так расстроилась! Она не ожидала такого, да еще когда в доме будут гости! Как только я ни успокаивала - ничего слушать не хочет... Заперлась и не желает выходить из своей комнаты.
  Питер чуть-чуть улыбнулся.
  - Передай Диане, что я приглашаю ее на верховую прогулку. Через два часа. Шейх Ракмаль прислал ей в подарок седло из шкуры леопарда, его надо опробовать.
  Он сделал знак своему конюшему:
  - Ты слышал, Поль? Оседлаешь для меня Диаманта, а для мадемуазель - Эсмеральдину.
  - Мессир, Диамант, верно, устал за этот день...
  - Но я ведь не жалуюсь на усталость. - усмехнулся граф. - Ты думаешь, молодой жеребец менее вынослив, чем человек? - Питер слегка похлопал парня по плечу. - Ладно, Поль, не волнуйся, ничего с ним не случится от небольшой прогулки! Завтра я возьму другую лошадь, а его ты побалуешь.
  Граф перевёл взгляд на Марселу. Та, не дожидаясь вопросов, выложила все сразу, едва сдерживая слезы. Питер слегка погладил ее по щеке, успокаивая:
  - Дело поправимо, моя дорогая, не расстаивайся. Я знаю, где Рене Фашо. Пошли за ним в дом де Келюсов. Но подобные мелочи с платьем могли бы уладить и твои девушки.
  - Донья Маргарита боялась, что девушки его испортят, ведь платье такое дорогое! А для другого нет подходящих украшений...
  - Все украшения целы, Марселина, только пока ничего не говори сеньоре - хочу сделать ей сюрприз. И вот что: пожалуйста, принеси в кабинет вина и что-нибудь перекусить - умираю от голода и жажды. Кстати, на кухне всё в порядке?
  Марселина весело улыбнулась:
  - Как нельзя лучше, мессир!
  Граф отпустил ее и повернулся к Жану. Тот с серьезным видом доложил:
  - Депеша из Тосканы!
  - Это может подождать.
  - Сударь, одно такое послание вы уже получали и даже не раскрыли!
  - На нем монастырская печать, Жан. Должно быть, опять просьба о пожертвовании. К сожалению, сейчас у меня нет средств на благотворительность.
  - Все же прочтите, сударь.
  - Прочти сам!
  Разговор был окончен, и Питер, наконец, обратился к своему спутнику, скромно стоявшему в стороне.
  - Святой отец, вам пришлось ждать, прошу меня извинить. Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты, они рядом с библиотекой. Там вы найдете все необходимое. Хочу, чтобы вам было здесь удобно.
  Священник улыбнулся:
  - Я постараюсь освоиться в этом раю. У вас много дел, экселенц, и вам вовсе не обязательно заниматься мною лично. Поручите это слугам, иначе я буду чувствовать себя неловко.
  - Хорошо, падре. Мой друг и управляющий Алехандро Роблес проводит вас.
  Пока отец Якоб поднимался по лестнице, Донья Хуана с недоумением и недоверием рассматривала священника, больше похожего на какого-нибудь искателя приключений или пирата. Ей было удивительно и странно, что благородный дворянин привел в свой дом подобную темную личность, да еще оказывает ему такое почтение! И не только это вызывало ее недоумение, но и то, как граф обращался со всеми своими слугами, - будто бы все они были его друзьями.
  Тем временем они поднялись, и Питер представил падре почтенной сеньоре:
  - Донья Хуана, перед вами уважаемый отец Якоб Мозер, профессор Пражского университета - философ и немало повидавший в жизни человек. Святой отец любезно согласился стать воспитателем моей дочери, и будет жить здесь, сколько пожелает. Вы найдете в нем интересного собеседника и бесподобного рассказчика.
  Донья Хуана просто онемела от такой новости, но отец Якоб тут же ответил учтивой витиеватой фразой на безупречном испанском, чем окончательно поставил в тупик благородную сеньору.
  *
  - Ну, наконец-то! - с отчаянием воскликнула Маргарита, как только муж вошел в ее в комнаты. - Я думала, уже не дождусь вас! Как видно, сеньор забыл, что у него есть жена и дом, что вечером здесь соберется полгорода, и следует проследить, чтобы все было в порядке!
  - Я не забываю о своих обязанностях, сеньора, и мне не очень-то по душе ваш тон Ксантиппы . Вам не идет эта роль. Все будет хорошо, Марго, не беспокойтесь. Марсела рассказала о небольших неприятностях, что вас так тревожат. Понимаю ваше волнение. Но то, что я оставил у вас в спальне на туалетном столике, надеюсь, исправит ваше дурное настроение. Небольшой сюрприз, вы можете на него взглянуть прямо сейчас.
  Счастью Маргариты не было конца, когда она увидела свои пропавшие драгоценности.
  - Откуда?! Откуда вы их взяли? - в неописуемом восторге восклицала она. - Я считала их потерянными навсегда! Что за чудесный подарок! Вы просто вернули меня к жизни!
  Питер лишь улыбнулся. Ему самому доставляло радость только то, что он видел сияющие глаза жены. А она самозабвенно перебирала украшения, любовалась ими, приподнимая руку с каким-нибудь колье, чтобы свет падал на драгоценные камни, и они загорались дивным блеском.
  - Но где вы их нашли? - щебетала она. - Бог мой, и ничего не пропало!.. Так где же они были?
  - Как-нибудь я расскажу вам эту историю, моя дорогая. А теперь мне нужно привести себя в порядок и переодеться с дороги.
  - Надеюсь, это не займет много времени? Мне хотелось бы получить ваш совет по поводу моего вечернего туалета.
  - Всегда к вашим услугам, сеньора.
  Маргарита услышала в его тоне что-то такое, что ее насторожило. Она оставила шкатулку, подошла очень близко, положила руку ему на плечо и сказала нежным голосом:
  - Обещаю подумать о награде, которую заслуживает мой доблестный рыцарь!
  Питер снял ее руку со своего плеча, слегка поцеловал ее пальчики и без улыбки произнес:
  - Но я не требую награды.
  - Вот как? - с легкой тревогой спросила Маргарита, меняя тон. - Вы стали так безразличны ко мне? А что же будет, когда я стану совсем толстой и некрасивой?
  Он не успел ответить. В этот момент в дверь постучали, и появился Жан с крайне обеспокоенным лицом.
  - Извините меня, мадам! Господин граф, это срочно. То письмо... Я до конца не мог его понять, оно написано по-итальянски. Но речь идет о вашей сестре!
  И секретарь протянул развернутую бумагу. Питер быстро прочёл, меняясь в лице, вернулся к началу и прочел еще раз. Потом медленно провел ладонью по глазам, будто желая прогнать какое-то наваждение.
  - Этого не может быть, - едва слышно произнес он.
  - Что, что случилось? - встревожено спросила Маргарита.
  - Если верить тому, что здесь написано, моя сестра сбежала из монастырского пансиона с каким-то офицером. Невероятно!.. Ее обучение заканчивается через пять месяцев, но она не рада этому, хотя во Флоренции ее ждет жених...
  - Может быть, она влюбилась в другого? Такое тоже случается.
  - Все возможно. Однако, зная мою сестру, трудно в это поверить. Мария до сих пор любила лишь книги, она обожает математику, читает научные труды по философии, и если ее отрывают от чтения, тоскует без книги, как запойный пьяница без вина. И я не преувеличиваю! Она живет в придуманном, идеальном мире и не желает покидать его для настоящей жизни. Впрочем, такие случаи не редки... Я благодарил бы бога, если она и в самом деле влюбилась в благородного человека. Но после того, что случилось с вами... я ожидаю любых неприятностей. Ее тоже могли похитить! Мне срочно нужно туда ехать.
  - Только вместе со мной, Питер! Я ни за что на свете не останусь одна!
  - Вы здесь не одна, Марго. И речи быть не может, чтобы ехать со мной. Дожди, распутица, холод, грязь, штормовое море - нет, это не для вас, моя дорогая. Подумайте о ребенке!
  - Еще стоит прекрасная погода! Взгляните, светит солнце! До зимы еще далеко. Вы ищите предлог, только бы уехать одному! Хорошо, дела требуют вашего присутствия, но кто уверит меня, что вы не будете встречаться там с синьорой Висконтини или с кем-нибудь еще из ваших бывших возлюбленных?
  - Безусловно, я навещу Амалию и свою дочь, но разве это преступление? Не думайте, что я еду развлекаться, Марго. Главное - узнать, что с Марией.
  - Ваша сестра - разумная девушка, и я уверена, с ней не произошло ничего страшного.
  - Хотелось бы надеяться! Тем не менее, она не знает жизни, ее легко обмануть.
  - Питер, я понимаю вашу тревогу, но все же прошу, возьмите меня с собой!
  - Не стоит рисковать, мой ангел. Будьте благоразумны.
  - А будете ли благоразумны вы? - сверкнула глазами Маргарита. - Ведь всем известно, сеньор, что куда бы вы ни отправились, всегда там вас ждут прелестные, обольстительные женщины! Я знаю их имена наперечет! В Риме - мадам Жозефина, во Флоренции - Амалия Висконтини, в Мадриде - юная Мануэла и многоопытная донья Исабель, в Лондоне - незаконная дочь короля Якова Джозиана, В Тулузе - малышка Шарлин де Келюс, а в Париже - Диана де Лафоре, и, думаю, список можно еще продолжить!
  Маргарита была вне себя, она почти кричала. Питер знаком отправил секретаря и спокойно прикрыл за ним дверь.
  - Вы хотите, чтобы весь дом знал о моих победах? - насмешливо спросил он, поворачиваясь. - Во всяком случае, вашей тетушке любопытно было бы услышать подробности.
  - Как, она всё слышала?!
  - Вероятно. Она шла по коридору мимо. Как видно, вам будет о чем поговорить дождливыми вечерами, пока я в отъезде.
  - Вы опять смеетесь!.. Вы просто издеваетесь надо мной! Да, я знаю, что ужасная, невыносимо ревнивая и капризная, постоянно мучаю вас своими упреками!.. Но поймите, я не могу без вас!..
  - Я вынужден ехать, моя прелесть. Успокойтесь, прошу вас.
  - Вы совсем меня не любите!
  - Неправда.
  - Тогда пообещайте мне...
   - Могу обещать лишь одно - не задерживаться ни минуты, чтобы поскорее вернуться.
  - У вас такой равнодушный тон... Что случилось? Я больше вам не нравлюсь? В последнее время вы удивительно холодны со мной!
  - Маргарита, дорогая моя, для измерения температуры моих чувств целая ночь впереди. А сейчас у нас очень много дел. К тому же, ваше платье еще не готово!
  
  Глава восьмая
  
  Дорога показалась ему бесконечной. Тревога мешала спать, вынужденное бездействие приводило в отчаяние. Судьба не давала ему ни малейшей передышки, ни месяца душевного покоя. Питер чувствовал, как его охватывает бесконечная, мутная тоска, без сил и желаний. Единственное, что утешало - мысли о Лие.
  Он вспоминал ее, и особенно часто в последнее время, хотя это всегда было немного больно. Однако память и воображение не спрашивают позволения, и всегда ему представлялась одна и та же сцена из прошлого: они в гостиной утром, после восхитительной ночи любви. Он полулежит на диване и его голова покоится на ее коленях. Сквозь легкую ткань платья он чувствует ее тепло, из-под опущенных ресниц видит вздрагивающую грудь. Нежные пальчики ласково перебирают его волосы... Он чувствовал это так отчётливо! Но главное - он хорошо помнил то состояние умиротворения и блаженного покоя, которого после, пожалуй, уже не испытывал больше никогда.
  
  ...Монастырский дворик с мерно журчащим фонтаном в центре, в окружении колоннад галереи и миртовых кустов был воплощением спокойствия и сонной тишины. Даже голуби на карнизах и капителях, казалось, дремали в этот послеполуденный час. И тем неожиданней прозвучали там звон шпор и четкие мужские шаги, отдаваясь эхом под сводами галерей. Зашевелились побеспокоенные голуби, заколебались миртовые кусты у вымощенной камнем дорожки, закачались под упругим потоком воздуха от стремительно шагающего человека в дорожном плаще и высоких сапогах. Рукой в темной замшевой перчатке он придерживал поблескивающий серебром эфес шпаги...
  А из монастырского окна за идущим человеком задумчиво наблюдала настоятельница монастыря урсулинок, пропустившая его повидаться с сестрой. Непонятная история с ее воспитанницей вынудила аббатису нарушить некоторые правила...
  Синеглазая и белокожая девушка с темными волосами, так похожая на своего отца, в простом шерстяном платье с белым воротничком побежала навстречу Питеру. Он подхватил ее на руки и закружил по комнате для свиданий, не стесняясь присутствия строго глядящей пожилой привратницы.
  - Почему ты здесь, Пьетро? - радостно и удивленно спрашивала девушка. - Что случилось? Неужели ты хочешь забрать меня? Ведь до окончания курса осталось без малого полгода, отец Марко еще не закончил своих лекций!
  - Нет, я не заберу тебя до срока, Маричелла! Только, пожалуйста, объясни мне вот это! - и Питер достал из кармана сложенное письмо с печатью монастыря. Синьорина Лоретто внимательно прочла строгое послание аббатисы, в котором говорилось, что Мария-Селеста Гальтон де Лоретто самовольно и тайно покинула стены монастыря, где проходила обучение и воспитание, и находилась под опекой вышеназванных лиц, которые ввиду случившегося снимают с себя ответственность... и так далее... Мария-Селеста печально вздохнула и опустила руки.
  - Да, Питер, я расскажу тебе, как все было. Примерно два месяца назад в соборе на мессе я познакомилась с одним молодым офицером. Он показался мне приятным, вел себя учтиво, как человек из высшего общества, хотя был немного странным... Как будто совершенно невежественным, но выучившим наизусть две или три книги. Бывает такое, как ты думаешь? Его ставили в тупик самые простые вопросы. Зато он хорошо знал жизнь высшего света и рассказывал мне удивительные вещи об этом... Одним словом, разговаривать с ним было забавно. Наверное, он просто смущался, потому что... явно выказывал ко мне особую симпатию. Хотя в то же время казался очень уверенным в себе!
  - Ты узнала его имя, Маричелла?
  - Да, он сразу представился: лейтенант Жером де Сан-Бернардо. Он сказал, что был ранен на поле боя и ему дали отпуск для излечения... Мы потом еще несколько раз встречались в церкви. Он был весьма любезен, приносил мне цветы и редкие книги. И говорил, что видит во сне мои глаза... Глупости, конечно!.. Он рассказывал, что сам из Рима, и в его доме огромная, очень ценная библиотека. Даже перечислял, какие книги там хранятся, и звал меня поехать с ним, чтобы там я выбрала все, что мне понравиться! Посуди сам, Пьетро, кто мог бы устоять против такого приглашения! Здесь в библиотеке я все давно уже перечитала... Но никто не отпустил бы меня с ним одну! Я решила сказаться больной, чтобы здесь меня оставили в покое, а сама потихоньку ушла. Он ждал меня в гостинице...
  Питер, сдвинув брови, подался вперед и сжал ее плечи.
  - Нет-нет, что ты подумал, Питер?! Я там заперлась в своей комнате и не открыла, хотя он и просил меня... Нет, не волнуйся, ничего между нами не было! И больше того скажу: я под утро вернулась в монастырь, даже не успев никуда уехать! Потому что ночью услышала, как во двор гостиницы въехала карета. И в окно увидела, как мой кавалер вышел по двор встретить некую даму... Я случайно услышала их разговор и поняла, что обманута. Эта дама оказалась его любовницей, это было ясно! Из их разговора я поняла только одно: ей почему-то надо было, чтобы он увез меня из монастыря. До сих пор не понимаю, зачем? Наверное, чтобы скомпрометировать меня - какая же еще может быть причина!..
  - А как выглядел этот человек? Опиши мне его, дорогая.
  - Довольно высокий, плотный, со светлыми вьющимися волосами... Правильное приятное лицо, учтивые манеры... Речь чрезвычайно любезная, порой даже преувеличенно сладкая. Он любит повторять такие словечки: "драгоценнейшая моя!", "несравненная!" и всё в таком духе...
  Питер нервно похлопывал снятой перчаткой по руке. Ему не верилось, что Мари описывает виконта де Сен-Поля. Значит, все это было его злой шуткой? А женщина? Может быть, это Жозефина? И если это была она, зачем ей понадобилось компрометировать его сестру?! Сам черт не разберется в этой их дьявольской игре! Но он все выяснит. Только немного позже... Слава богу, с Мари все в порядке!..
  Он вздохнул и прикрыл глаза. Оказывается, у него больше не осталось душевных сил. Скорее бы оказаться в уютном и тихом доме синьоры Висконтини...
  
  *
  ...Амалию поразило его осунувшееся лицо с потерявшими юношескую округлость чертами и ставшими глубже морщинками меж бровей и у губ. Но его яркие, блестящие глаза нежно улыбались ей.
  - Марио, какое счастье, ты здесь! - тихо говорила она, гладя его волосы. - Представляю, как обрадуется Франческа! Она с няней только что ушла погулять... У тебя усталый вид, мой милый. Присядь же... Хочешь кьянти? Сейчас я велю подать ужин!
  - Не беспокойся, дорогая, - он завладел ее руками и не позволил двинуться с места. - Я не голоден. А вот кьянти выпью с удовольствием, если ты составишь мне компанию!
  Она счастливо смеялась, наливая бокалы. Эта еще молодая, очаровательная женщина по-прежнему оставалась одна в огромном пустом доме, одна, без мужчины...
  Питер коснулся губами ее виска, обнял за плечи, усадил рядом, потом начал рассказывать, что произошло за то время, пока они не виделись. Она слушала, беззвучно роняя слезы.
  - Почему ты плачешь, дорогая?
  - У тебя на лице печать страдания. Я представляю, что ты пережил... И всё случилось одно за другим! Сначала пожар, потом несчастье с твоими кораблями, и еще хуже - эта история с Маргаритой!.. Ужасно! Всё говорило о том, что она ушла с другим... Невероятно! И как ты это вынес?
  - Не помню. И не стоит вспоминать, Лия. Но знаешь, теперь мне кажется, что всё это - каким-то странным образом связанная между собою цепь событий. Если подумать, сопоставить все детали, приходишь к такому выводу. Бесспорно, кто-то хочет сломить меня, я это чувствую. Не убить - это было бы слишком просто, а именно сломить, растереть в прах, морально уничтожить, отнять всё. И этот "кто-то" весьма успешно добивается своей цели! Если не считать моральных потерь, мои деньги растаяли как снег под солнцем за каких-нибудь три-четыре месяца! Я, конечно, не скаредничал, много тратил, но делал это из расчета на вполне реальную прибыль. И вот представь: то богатая добыча моих каперов была разграблена, то мои грузы пропали на таможне, то сгорела моя лаборатория с ценным оборудованием и дорогим сырьем, потом - немалые расходы на ремонт кораблей. Всё это поглотило практически все мои сбережения. А я-то считал, что имею приличное состояние!
  - И ты еще смеешься!?
  - Ну, что же мне, плакать? Нет, дорогая, конечно, до нищеты мне еще далеко, но все же знать, что кто-то жаждет моего разорения - приятного мало!
  - Да, у тебя достаточно завистников... Я тревожусь за тебя, Марио.
  - Лия, прости, я не должен был нарушать твой покой, рассказывая все это...
  - Нет, мой дорогой, я очень ценю твою откровенность. Значит, ты мне по-прежнему доверяешь. И скажи, зачем мне мой бесполезный покой? Ты выговоришься, и тебе станет легче.
  - Негоже заставлять женщину волноваться из-за проблем, с которыми мужчина должен справляться сам.
  - Вот вечная ошибка сильных мужчин! Они думают, что сделаны из железа! Кто бы мог хладнокровно пережить то, что случилось с тобой?! Любому человеку нужна поддержка, каким бы сильным он ни был!
  - Тебе вряд ли удастся меня переубедить, дорогая. Давай забудем обо всем! Смотри, что я тебе привез.
  Он поставил перед ней изящную атласную коробочку с перламутровыми баночками и флаконами хрустального стекла, достал один, с пробкой в виде голубой стрекозы с золотыми крыльями.
  - Эти духи специально для тебя, Лия. Мне кажется, это твой аромат. - он открыл пробку, и сразу нежно запахло молодой листвой, свежестью и лесной фиалкой. - Тебе нравится?
  Она вдыхала аромат, рассматривала флакон, и ее глаза светились счастьем.
  - Как это возможно? Настоящий букет фиалок! Как ты их назвал?
  - "Лесная нимфа".
  - Ты просто волшебник!
  - Нет, к сожалению... А это для Франчески.
  И он открыл небольшой сафьяновый несессер. В нем на красном бархате лежали зеркальце, щетки для волос, гребни и заколки - всё из слоновой кости, отделанной золотом. Амалия всплеснула руками:
  - Какая прелесть! Но это слишком роскошный подарок для ребенка.
  - Франческа уже совсем большая, почти невеста, - улыбнулся Питер. - Я думал послать это ко дню ее первого причастия... но не успел.
  - О, ничего страшного, ты не представляешь, как она будет счастлива! У нее никогда не было ничего подобного. Нет, просто я не хотела ее баловать.
  - А я бы хотел...
  Воцарилось тягостное молчание. Потом он вдруг спросил:
  - Ты поедешь со мной?
  - Я не могу.
  - Почему?
  - Ты знаешь.
  - Поедем, Лия. Ты нужна мне.
  - Не я, но только мое понимание и любовь. Ведь так, Марио? Никто не сделан из железа. Ты просто устал, мой милый. Постоянное напряжение и беды кого угодно сведут с ума. Это лишь минутная слабость, которая быстро пройдет, как только ты отдохнешь и успокоишься. Это всего лишь маленькая слабость...
  - Откуда тебе знать?
  Амалия отвела глаза и вздохнула.
  - Просто я знаю. Посмотрим же правде в глаза: ты бесконечно нежен со мной, однако я не нужна тебе как женщина. Ты любишь меня как сестру! Ах, зачем эти разговоры? Все в прошлом, и ничего изменить невозможно!
  Он резко поднялся и подошел к окну.
  -У меня есть дела в Риме и Венеции. На обратном пути я заеду и снова спрошу тебя, Лия. У тебя есть время подумать.
  *
  ...Кардинал Альберони раздраженно ходил по мягкому ковру от окна к столу, нервно подергивая широкий атласный пояс, и говорил:
  - Почему вы здесь, в Риме, граф? Вы отказываетесь выполнять мои приказы?! Вы считаете, что лучше осведомлены о положении дел, чем я?!
  - Нет, монсеньор, я не столь самонадеян. Но я много раз докладывал...
  - Да-да, я регулярно получал ваши сообщения, однако сейчас мне нужны глаза и уши при дворе Претендента! Я должен знать о каждом его шаге и максимально ускорить его высадку в Англии!
  - Монсеньор, это ни к чему не приведет. Даже если Эдуарду удастся собрать достаточное количество вооружения и людей, в Англии он потерпит поражение.
  - В Англии, и особенно в Шотландии у Претендента много сторонников!
  - Да, монсеньор, поскольку Стюарты в прошлом были шотландскими вождями. Но сейчас надежда на восстание против английской короны весьма призрачна: у шотландцев теперь нет достаточно влиятельного предводителя и вдохновителя этого дела, но самое главное - у них попросту нет денег.
  - Король Людовик обещал сделать все возможное! В конце концов, это и в его интересах! Даже не обязательно, чтобы восстание победило. Главное, чтобы оно вызвало серьезную обеспокоенность английского правительства, и то отозвало часть войск с театра военных действий в Европе!
  - Эта цель понятна. Однако прошу меня простить, монсеньор, но я вынужден повторить - казна наших союзников пуста. Король Людовик постоянно ищет источники доходов, чтобы покрыть огромные долги. К сожалению, он лишился финансового гения Кольбера. При нем в казну поступало примерно 112 миллионов ливров в год, а король расходовал 116 миллионов. Кольбер каким-то чудом ухитрялся сводить баланс! А сейчас годовой доход, даже учитывая невероятное увеличение налогов, всего около 50-60 миллионов. Зато расходы Франции на войну возросли до 220 миллионов в год!
  Кардинал остановился и внимательно посмотрел на графа. Тот слегка поклонился и с едва заметной улыбкой ответил на невысказанный вопрос:
  - Сведения от интенданта финансов господина Демарэ, монсеньор.
  - У вас отменная память на цифры, граф. Однако речь не об этом. Нужно, чтобы Претендент не сидел тихой мышью под крылышком Людовика, а проявлял хоть какую-то активность, хотя бы говорил, выказывал готовность в любой момент высадиться на Острове! Или, по крайней мере, чтобы вокруг него чувствовалось опасное движение. Я хочу, чтобы вы были там и докладывали мне о настроениях при дворе Претендента. И, разумеется, влияли на эти настроения! Молодые, энергичные люди вроде вас, граф - это закваска, заставляющая бродить виноградный сок, превратить его в игристое вино, которое рано или поздно вышибает пробку из бутылки!
  Питер едва сдержался, чтобы не расхохотаться. При всем его уважении к кардиналу, было невозможно забыть, что тот был сыном винодела из-под Пьяченцы.
  Разговор между ними продолжался уже около двух часов, и Питер постепенно начинал терять терпение. Он находил все новые и новые аргументы, но кардинал был непреклонен. Граф просил Альберони предоставить ему свободу выбора инструментов, которыми он сможет действовать на благо Испании - и в его, кардинала, интересах. Питеру необходима была свобода маневра, чтобы в один день оказаться, например, в Тулоне, куда стекаются сведения со всего Средиземного моря, а в другой день - в Париже или Дюнкерке, чтобы перехватить нужную информацию или отправить своего человека через Па-де-Кале.
  Но кардинал продолжал настаивать на своем. И Питер придумал, как поступить. Зная, что Альберони уже давно сидит в Риме и ждет аудиенции папы, недовольного некоторыми его политическими авантюрами, граф готов был попробовать изменить ситуацию в пользу своего патрона, воспользовавшись своими старыми связями. Только бы кардинал согласился предоставить ему карт-бланш! Это было бы самой большой его победой.
  *
  Прошло совсем немного времени, и интересное положение Жозефины обернулось против нее. Вслед за прелестью первых месяцев беременности наступил настоящий кошмар. Ее внешность менялась с ужасающей быстротой, причем в худшую сторону! И к тому времени, когда граф прибыл в Рим, она уже не рискнула показаться ему на глаза. Ее припухшие, потерявшие форму губы, безобразно расплывшийся нос были ужасны, а постоянно отекшие глаза вызывали отвращение. Жозефине стало противно смотреть на себя в зеркало. К тому же от ее былой энергии не осталось и следа, ей постоянно хотелось спать и дела только тяготили. На нее напала страшная хандра.
  Тем не менее, когда шпионы доложили мадам д`Арбонтес, что граф де Монтель приглашен к кардиналу Барберини, ей нестерпимо захотелось взглянуть на своего возлюбленного хоты бы из окна кареты.
  В палаццо Барберини давали "concherto grande", большой концерт для избранных, с участием знаменитого кастрата Броскани, обладающего поистине ангельским голосом. Официально всякие развлечения были запрещены, однако этот запрет повсеместно нарушался, особенно высокопоставленными особами. Некоторые из них даже пренебрегали внешними приличиями, и от пышно разукрашенных золотыми вензелями, султанами и фьорками карет на улице было не протолкнуться.
  Неприметный закрытый экипаж мадам д`Арбонтес стоял поодаль, почти напротив парадных ворот особняка, где образовалась уже изрядная давка. Никто не хотел уступить, пропустить другого вперед, доказывая превосходство своего рода. И когда в воротах застряли два пышных экипажа с медведями на гербах - Орсини и орлов - герцогов Конти , под хлопанье кнутов и брань возниц движение окончательно остановилось.
  В этот момент из-за поворота улицы появился всадник на белом жеребце. Он был одет в черное, с белоснежными кружевами сорочки и белым плюмажем на шляпе. Наблюдая затор в воротах, всадник саркастически усмехнулся. Жозефина узнала его, как только увидела - это был Питер Гальтон, граф де Монтель, ее боль и наваждение, ее печаль и отрада.
  Полюбовавшись гордыней высоких особ и бестолковостью их форейторов, граф, видимо, решил подождать. Он окинул взглядом оживленную улицу, чуть тронул коня и шагом направился в сторону eё кареты. Жозефину охватило волнение, почти паника. Она быстро опустила вуаль на лицо и задернула шторки. А потом подумала, что уже совсем сошла с ума. Разве граф мог заметить ее за всем этим скоплением карет, лошадей, суетой слуг и форейторов? Такое просто невозможно! И все-таки она отчетливо слышала приближающийся стук копыт по булыжной мостовой. Он стих у самой дверцы, и вдруг по крыше кареты нетерпеливо и крепко похлопали ладонью. Жозефина вздрогнула от неожиданности. Раздался голос, который она едва узнала:
  - Мне надо поговорить с вами, мадам! - граф говорил резко, его голос звенел сталью. Жозефину бросило в жар. Наверное, он всё узнал! Надо что-то срочно придумать в свое оправдание!.. Но раздумывать было некогда - Питер уже открывал дверцу кареты. Он не спросил позволения, а просто сел напротив и, отдернув шторку, проверил, не освободился ли проезд. Он даже не взглянул на нее!
  - Здравствуйте, дорогой граф, - промолвила она спокойно. - Не очень-то вы любезны сегодня! Что за спешное дело заставило вас требовать разговора прямо на улице? Что-то случилось?
  Слава богу, самообладание ей не изменило. Но лицо графа оставалось каменным.
  - Я не стану тратить время на учтивости, герцогиня - они сейчас были бы лицемерием. Но если вы искренне ответите мне на один вопрос, то наши отношения не изменятся. Так вот: что понадобилось вашему другу Сен-Полю от моей сестры?
  - От вашей сестры?! При чем здесь она? Ведь синьорина де Лоретто воспитывается в монастыре урсулинок, насколько мне известно? - удивилась Жозефина, когда к ней вернулся дар речи. - И почему вы спрашиваете об этом у меня, граф? Я давно рассталась с Сен-Полем и не видела его с тех пор, как он покинул ваш дом. Откуда мне знать, что за дела у него могут быть с мадемуазель де Лоретто!
   Граф, наконец, взглянул на нее тяжелым, мрачным взглядом.
  - Вы хорошо играете, мадам, но я не верю ни одному вашему слову. Интонация выдает вас. Вы откровенно лжёте. Почему?
  - Что с вами, сударь? Зачем мне лгать?
  - Я тоже хотел бы это знать! Вас видели вместе с виконтом в той гостинице, куда он привез наивную синьорину де Лоретто. Сен-Поль готов пойти на любую низость, чтобы насолить мне, но вы!.. От вас я такого не ожидал. И теперь я задаюсь вопросом: зачем всё это вам?
  - Я ничего не понимаю, граф! Вы меня в чем-то обвиняете?
  - Проклятье! Да перестаньте же, наконец, играть комедию! - разозлился Питер и ударил в стенку кареты так, что мягкая обивка с треском лопнула. Он отвернулся к окну, и Жозефина с ужасом заметила, как вздрагивают от гнева его побелевшие губы.
  - Вы были одной из немногих, достойных уважения, - глухо произнес он, помолчав немного. - Мне всегда хотелось считать вас другом. И вы знали, что... мое отношение к вам не оставляет сомнений в моих добрых чувствах. Да и с вашей стороны я видел нечто большее, чем просто деловой интерес, продиктованный приказами ваших патронов. Так мне казалось. Но, как видно, я ошибся. Тем хуже!
  Его голос опять приобрел жесткость металла.
  - Теперь слушайте меня внимательно, сударыня. Предупреждаю вас и ваших друзей: если с кем-то из моих близких что-то случится - кара постигнет вас неминуемо и неотвратимо.
  Сказав это, граф резко толкнул дверцу и спрыгнул на мостовую.
  Жозефина, онемев, следила за ним глазами. Вот он взлетел в седло, тронул поводья и пустил жеребца рысью. В воротах особняка всё стояли, сцепившись между собой, экипажи Орсини и Конти. Подъехав ближе, Питер спешился и подошел к одной из карет сзади. Прислонившись спиной к кузову, он присел и двумя руками приподнял его снизу, немного сдвинув в сторону. Ступицы колес расцепились. Все это заняло не больше минуты, и никто ничего не успел заметить. Потом граф выхватил кнут у пробегавшего форейтора и щелкнул им с оглушительным звуком выстрела. Лошади Конти рванулись первыми и проскочили в ворота, за ними проследовала карета Орсини.
  Когда движение возобновилось, граф красиво прогарцевал мимо стражи прямо к подъезду, но остановился возле одного экипажа, как видно, его ожидавшего. Узнав на карете гербы Кастельмаре, Жозефина встревожилась. Насколько ей известно, княгиня Чечилия Кастельмаре была давно знакома с графом де Лоретто. Эта дама славилась своей красотой. Кроме того, она была близка к папскому двору, став любовницей племянника Климента XI. Что из этих двух ее достоинств понадобилось графу - первое или второе? - задавала себе вопрос мадам д`Арбонтес.
  Из кареты протянулась изящная ручка в шелковой перчатке и золотых кружевах.
  Жозефина не стала смотреть, как граф ослепительно улыбается синьоре Кастельмаре, галантно подает ей руку и что-то говорит, близко к ней наклоняясь. Княгиня весело смеялась в ответ на его слова, и этот смех показался Жозефине отвратительным.
  Но несколько минут назад, в ее карете - что это было?! Она до сих пор не могла придти в себя. Тогда граф казался встревоженным происшествием с сестрой, был вне себя, даже угрожал. Но говорил он с ней как разгневанный любовник, как человек, уличивший друга в предательстве. Ему было больно, она могла в этом поклясться! Он говорил ей о своих чувствах. Впервые! Значит, и в самом деле он не был к ней равнодушен! Чтобы убедиться в этом, стоило устроить еще и не такое. Но главное сделано - он здесь!
  
  ..Этим же вечером, на концерте, Питер уговорил княгиню Кастельмаре, - а раньше просто Чечилию Альдобраски, свою давнюю знакомую, - замолвить словечко за его патрона, кардинала Альберони, министра Испанского двора, перед ее нежным другом, племянником папы Климента XI, синьором Аннибале Альбани.
  Донна Чечилия приятно провела вечер в обществе графа де Лоретто, вспоминая те времена, когда впервые познакомилась с красивым пылким юношей, очаровавшим ее с первого взгляда. Она не смогла забыть его даже после того, как вышла замуж. Они стали добрыми друзьями, не раз встречались, когда Питер приезжал в Рим, и всегда это было настоящим праздником в ее бесцветной и скучной жизни. О, да, разумеется, дон Аннибале похлопочет перед дядей, и тот, наконец, примет опального кардинала, если это так нужно ее дорогому другу!
  Джованни Франческо Альбани из Урбино, три года назад избранный папой, поддерживал политику своего предшественника Александра VIII, и строго соблюдал его буллу о борьбе с непотизмом . Но не мог отказать племяннику в таком пустяке, как аудиенция!
  
  ...Позже, когда Питер верхом возвращался в гостиницу, он стал свидетелем скандала, даже битвы, устроенной обитателями особняка, где над фронтоном развевался флаг с белым орлом . Питер знал, что там живет скандально известная графиня Собесская с двумя взрослыми сыновьями. Эта дама имела вес у себя на родине, была умна, но при этом весьма эксцентрична. Пользуясь своими связями, шпионами и смутой на ее родине, она прочила одного из своих сыновей на польский трон. Но ее отпрыски очень мало интересовались политикой. Оба они были влюблены в одну женщину, необыкновенно красивую куртизанку, и безумно ревновали ее один к другому. Та женщина была действительно чудо как хороша, и Питер вполне понимал чувства молодых мужчин, но битва, которую устроили братья, не входила в его планы. Он просто проезжал мимо, когда боевые действия уже выплеснулись за пределы особняка: из окон прямо на улицу вылетали позолоченные кресла, дорогие вазы, серебряные шандалы и посуда. Тогда-то был случайно ранен его белый жеребец.
  Граф быстро уладил дело с горячими поляками - они оказались подлинными дворянами и предложили ему взамен другую лошадь, но Питер отказался, приняв только их извинения.
  Ему пришлось вернуться в свое имение на перекладных - там в его конюшне две-три отличные верховые лошади простаивали без дела. И потом, по дороге во Флоренцию у него будет лишний повод заглянуть к Амалии и Франческе.
  
  ...Подъехав к дому синьоры Висконтини в наемной карете, Питер заметил во дворе элегантный легкий экипаж, запряженный вороной парой. Потом он поднял глаза выше и увидел такую картину: на увитой виноградом открытой террасе за столом мирно беседуют Амалия и дон Чезаре ди Фоско, ее сосед, симпатичный, далеко не старый человек с хорошим именем, солидным состоянием и землями в Тоскане. Дон Чезаре давно оказывал Лие знаки внимания, только она к ним была равнодушна - по крайней мере, так говорила. Впрочем, она мало рассказывала о нем - и о себе. Питер видел синьора Фоско лишь два раза, однако на всякий случай навёл о нем справки.
  Но что поразило Питера сейчас, так это поведение дочери, его маленькой Франчески. Она ничуть не стеснялась гостя, улыбалась ему, играла рядом, как будто всю жизнь провела с ним вместе. А в присутствии отца девочка смущалась, была скована и не знала, как себя вести...
  Питер понаблюдал еще немного и понял, что не только Франческа, но и Амалия ведет себя иначе! Она как будто почувствовала всю силу своей женской красоты. Каждая ее улыбка, каждый благосклонный взгляд принимались доном Чезаре с восторгом - он был влюблен!
  Питер заметил в их поведении множество деталей, говорящих о дружеской близости. А когда Лия не отняла свою руку, которой нежно завладел ее поклонник, Питер велел кучеру трогать, и уехал, так и не выйдя из кареты.
  
  ...Ощущение невосполнимой потери было внезапно и мучительно. Нет, это была не ревность, а какое-то другое чувство. Питер никогда не думал, что будет так переживать случившееся. По меньшей мере, это глупо! Нужно радоваться, что Лия нашла достойного ее человека. Теперь, наконец, она будет жить спокойно и счастливо, в любви и достатке, не терзая душу воспоминаниями и пустыми сожалениями. Тогда почему же у него разрывается сердце? Наверное, потому, что она не сказала ему ни слова. Даже когда он звал ее с собой, Лия промолчала о самом главном. Почему? Ей неловко было сказать ему правду? Какая чушь! Они всегда были откровенны друг с другом. Смешно скрывать от него свои отношения с другим мужчиной - он не муж ей и не любовник. Да и зачем было делать из него дурака? Сама Лия оказалась бы в весьма щекотливом положении, если бы он не заметил экипажа ди Фоско и вошел, смутив всех...
  Но, как бы там ни было, он рад за нее. Теперь, если с ним что-то случится, есть кому о ней позаботиться.
  Однако Питер долго не мог обрести душевного равновесия. Как видно, Лия прочно обосновалась в его сердце, если теперь оно так болит, словно из него вырвали изрядный кусок...
  Еще один вопрос мучил его: как быть с Франческой? У нее теперь будет отчим. Это не произнесенное вслух слово так резануло его, что Питер готов был повернуть назад и забрать дочь с собой. Никто не вправе ему отказать - она носит его имя! Но потом подумал, что было бы жестоко лишать ее матери и подвергать девочку таким испытаниям. Она еще слишком мала...
  Эти мысли не оставляли его ни на минуту. По дороге в Венецию он написал Амалии два письма. Первое - довольно резкое, в котором невольно излил всю свою горечь, второе - более спокойное, нежное. Она всегда может рассчитывать на его поддержку - писал он в конце. Только теперь, по всей вероятности, Лия не будет в нем нуждаться...
  Он прощался со своей первой любовью. И для него было открытием, что сам он, оказывается, еще не разлюбил.
  Затуманив голову вином с виноградников Фраскатти, Питер пытался усмирить сердце и плоть, но это не помогало. Борьба с собой никогда его ни к чему не приводила. Он всегда знал, что любит не одну женщину. Но любит по-разному. Однако ни с одной из них он не стал по-настоящему счастлив. Это наваждение можно объяснить лишь тем давним проклятием...
  ...Три дня до Венеции промелькнули как сон. Притихший Жан не беспокоил его разговорами, однако Питер был настолько погружен в свои мысли, что вряд ли его замечал.
  Глава девятая
  
  В Венеции пришлось заняться срочными делами. Питер с трудом взял себя в руки, но мысли постоянно возвращали его то к Амалии, то к Жозефине, то к Маргарите. И мысли эти не приносили ни покоя, ни радости. Душа наполнялась болью, смятением и тревогой.
  
   ...Ближе к вечеру на канале начинался настоящий парад куртизанок. Они плыли в украшенных цветами и лентами гондолах, призывно улыбаясь, в обольстительных позах, нарядные, блистающие драгоценностями. Иные - по двое-трое, целыми стайками, яркие, нарядные, смеющиеся или задумчивые, молчаливые или говорливые... Некоторые бесстыдно показывали толпе, собравшейся на мостах, набережных и балконах стройные ножки в шелковых чулках, а самые смелые, не боясь простудиться, мельком обнажали грудь, ослепляя зрителей белизной и совершенством своих форм. Парни и молодые мужчины, вне себя от восторга, выкрикивали их имена, обменивались с красавицами комплиментами и шутками, бросали в их гондолы цветы и записки...
  Это была особая каста специально обученных молодых женщин, которая пользовалась гораздо большей свободой и обладала большими правами, чем обычные продажные женщины и даже некотоые благородные дамы. С ними не так-то просто было встретиться - чаще всего они сами выбирали себе любовников среди богатых сановников и знати.
  Как раз в это время Питер стоял на балконе второго этажа гостиницы "Леоне Бьянко" , выходившей окнами на Большой канал. Гостиница была великолепно отделана мрамором и порфиром, позолотой и дорогими драпировками, призванными убедить всех в могуществе и богатстве Венецианской Республики. Здесь останавливались иностранные послы, знатные дворяне и богатые купцы со всей Европы. И сейчас на соседнем балконе, потрясенные открывшимся зрелищем, стояли, глупо посмеиваясь и перепихиваясь, молодые увальни-иностранцы, воспитанники навигатской школы, судя по нашивкам. Они приехали из какой-то богом забытой глуши, где даже не умели носить европейское платье и уж тем более не понимали по-итальянски. Однако призывные крики мужчин, смех и недвусмысленные шутки были ясны и без перевода.
   Но вот из-за ближайшего поворота показалась черная гондола, элегантно отделанная внутри красным бархатом и золотом. В ней в одиночестве сидела молодая женщина, встреченная восторженными рукоплесканиями толпы. Опираясь на атласные подушки, она куталась в накидку зеленого бархата, отороченную горностаем, потому что с залива подул холодный ветер. У женщины было утонченное лицо с яркими, не нуждающимися в краске губами и нежно-розовым, светящимся оттенком кожи. Роскошные темно-рыжие волосы, слегка приподнятые на затылке, небрежно откинутые за спину, напоминали живой водопад красного дерева. Она была величественна и прекрасна, и в то же время естественна и проста. Толпа кричала: "Прекрасная Бьянка! Несравненная Ламбрезе!" А она приветливо улыбалась и отвечала на обращенные к ней речи остроумными замечаниями, вызывающими взрывы смеха. Это была знаменитая венецианская куртизанка Бьянка Ламбрезе, самая образованная, самая изысканная - и самая дорогая. Она блистала не только красотой, но и многими талантами, подобно известным куртизанкам прошлого, играла на всех музыкальных инструментах, прекрасно пела и сочиняла стихи. Она обладала острым умом и любознательностью, и в свое время проводила многие часы в публичной библиотеке, куда доступ дамам был закрыт, но этот запрет не касался касты куртизанок.
  Питер в былые времена, еще студентом, видел Бьянку Ламбрезе однажды на карнавале. Тогда все звали ее Фарфаллой , и не только потому, что в этот день на ней была карнавальная маска в форме бабочки, а из-за ее нежной и блистающей красоты и веселого, легкомысленного нрава. Тогда она была еще очень, очень молода. Пожалуй, это был ее первый выход в свет, и все мужчины были у ее ног! Однако большинству из них оставалось только мечтать о прекрасной Бьянке - она уже в те времена была очень разборчива в выборе любовников.
  ...Красная гондола приближалась к балкону, нависавшему над водой. Почему гондольер направил свою лодку в эту строну, было непоняно.
   Знаменитая куртизанка подняла голову и взглянула на молодого мужчину, облокотившегося о перила. Он смотрел на нее красивыми и нежными смеющимися глазами. И сказал негромко, но ясно:
  - Фарфалла... О, белиссима...
  Ламбрезе взглянула еще раз, уже внимательнее. И когда ее гондола поравнялась с балконом, она увидела, как незнакомец что-то бросил в ее лодку. Это был ключ. Бьянка подобрала его с атласных подушек и, немного подумав, спрятала в перчатке. А когда снова посмотрела на балкон, там уже никого не было.
  
  ...Когда пробило двенадцать, Бьянка вошла в гостиницу "Белый Лев", открыла полученным ключом дверь в покои на втором этаже и вошла в просторную и пустую гостиную. В спальне тоже никого не оказалось, хотя везде горели свечи. Она дошла до кабинета и, наконец, увидела того самого молодого мужчину, что стоял тогда на балконе. Он поднял голову от бумаг, разложенных на столе, улыбнулся и встал.
  - Простите, дорогая, что не встретил вас, - проговорил он с мягким тосканским акцентом, целуя ей руку.
  Улыбка у него была искренняя и немного грустная. Немного удивило ее и то, что синьор был совершенно трезв, чисто выбрит и полностью одет. Обыкновенно перед свиданием мужчины выпивали, чтобы чувствовать себя увереннее, а порой и напивались, вели себя слишком раскованно, подчас совсем непристойно. И это не зависело ни от знатности рода, ни от образования, ни от величины кошелька. Бьянка Ламбрезе ненавидела пьяниц и грубиянов, но чего только не приходилось терпеть ей в жизни... Может быть, и у этого учтивого господина тоже есть какой-нибудь тайный порок, не менее отвратительный? В его взгляде, слегка затуманенном грустью, что-то странно беспокоило опытную женщину. "Надо быть настороже", - решила она про себя. А вслух проговорила нежным голосом:
  - Любезный синьор сразу скажет мне, чего он желает? Или у него будут особые предпочтения?
  Бьянка сбросила свою бархатную накидку прямо на ковер. Синьор быстрым взглядом знатока оценил достоинства ее фигуры и сделал комплимент ее туалету - "настоящему произведению искусства и вкуса". Это ее приятно удивило. Чаще всего мужчины мало замечали ее наряды, их интересовало только ее тело. Иногда они в порыве страсти рвали на ней тончайший шелк и драгоценные кружева с каким-то варварским удовольствием, и это приводило ее в отчаяние. Но что она могла поделать?..
  Cтранный синьор тем временем любовался ее роскошными волосами, а потом внимательно заглянул в глаза, зеленые, как воды лагуны.
  - Чего я желаю, синьорина? - переспросил он. - Всего, что вы захотите мне дать. И ничего, что вам было бы неприятно. Обещаю не слишком утомлять вас, дорогая, - добавил он с еле заметной улыбкой. - А сейчас окажите мне честь, прелестная Бьянка, поужинайте со мной. Стол уже накрыт. Если хотите, тут же обсудим детали...
  Каждый час в ее обществе стоил немало, и, вероятно, синьор был достаточно богат, раз мог позволить себе еще и ужин с ней! Перед тем как придти сюда, Бьянка послала узнать, кто здесь остановился, но имя Пьетро Марио Гальтона, графа Лоретто, ничего ей не говорило.
  Сейчас она спросила, как к нему обращаться, и он ответил просто:
  - Пьетро.
  А сам обходился с ней как с принцессой, и у нее почему-то язык не поворачивался назвать его по имени.
  Этот господин явно не был похож на холодного северянина с рыбьей кровью. Но сказать, чтобы он испытывал желание, тоже было нельзя. Его прохладный и учтивый тон приводил синьорину Ламбрезе в некоторое замешательство. Перед ней полный сил молодой и пылкий южанин - ей ли не знать этот тип мужчин! И он почти холоден - невероятно! Хотя многое объясняет его изысканный флорентийский выговор и эта явная печаль в глазах... Наверное, поэтому он и позвал ее, чтобы она помогла ему отвлечься от невеселых мыслей.
  Тем не менее, синьор оказался остроумным и приятным собеседником. В столовой слуг не было, и он сам непринужденно предлагал ей кушанья и подливал вина, занимая легкой беседой, кстати, вспомнив тот самый первый ее карнавал, где он впервые ее увидел...
   И что удивительно: через каких-нибудь тридцать-сорок минут ей стало казаться, что она знает этого человека всю жизнь.
  Однако дон Пьетро о себе ничего не рассказал. Только обручальное кольцо красноречиво поблескивало на его пальце. Бьянка очень бы удивилась, если б он оказался не женат! Но это обстоятельство не имело никакого значения. Не даром же говорила знаменитая Вероника Франко , что для мужчин жены - как старые сапоги, запрятанные в дальний угол. Но, что бы ни говорили, мужчины возвращаются к ним. И этот обаятельный синьор вернется к своей жене, к своим привычным "старым сапогам", но этот вечер и эту ночь он проведет с ней...
  Время пролетело незаметно, и случилось так, что синьорина Ламбрезе почти забыла свою обычную роль. Она должна была изображать чувства, обольщать - мужчины ведь обожают это! Но ей было так хорошо и легко с этим человеком, что она постепенно отбросила всякую игру и оставалась самой собою. Ее собеседник был проницателен и тотчас заметил бы всякую фальшь.
  Она наслаждалась его обществом, а он откровенно любовался ею, будто произведением искусства, и никуда не спешил. Он вел себя совершенно раскованно, просто и искренне, но был все так же безупречно любезен, и не более того! Она по-прежнему не видела в его глазах блеска желания. Теперь уже ей самой хотелось зажечь его, но обычные приемы, которыми она пользовалась с другими, с ним казались ей неуместными и грубыми. Давно уверенная в силе своих чар, сейчас Бьянка немного волновалась. Что, если после ужина синьор попросит ее уйти? О, это было бы самым постыдным ее поражением!..
  Бьянка Ламбрезе обладала превосходным, хорошо поставленным, сильным голосом. Она решила использовать его как самое изысканное свое оружие. В гостиной нашлась гитара, и дон Пьетро согласился аккомпанировать ей. Нежный голос зазвучал как серебряные колокольчики, как весенний журчащий поток, и это было действительно прекрасно.
  И вдруг все изменилось. Он растаял! Его глаза потеплели, исчезли морщинки меж бровей и в уголках губ, даже лицо просветлело и помолодело. Теперь его душа стала мягкой, как воск, она могла делать с ним все, что хотела!
  Но теперь она не могла ничего. Он ее победил!
  К концу ужина беспокойство прекрасной куртизанки переросло в подлинную тревогу. Не влюбилась ли она? Может быть, она много выпила? Нет, не больше обычного...
  Без сомнения, ночь с ее откровенностью вернет бедную Бьянку на землю, откроет ей глаза. Она обретет, наконец, привычное спокойствие.
  Но этой ночью ничего подобного не случилось. Бьянка сама не понимала, что с ней происходит. Чем больше она дарила наслаждений ему, тем с каждой минутой становилась счастливей сама! Неожиданно для самой себя опытная куртизанка обнаружила, что покорена и околдована. Новый любовник слишком отличался от других. Он доставлял ей изысканные удовольствия, о которых и понятия не имели ее знатные и богатые кавалеры! Они регулярно приходили к ней только за тем, чтобы получить свое. Им было наплевать, что чувствует она - ведь ей хорошо платили! Иметь такую роскошную любовницу было престижно, хоть и дорого. Бьянка Ламбрезе уже забыла, что мужчина может быть так внимателен и нежен, так упоителен, изобретателен и пылок, как этот тосканец.
  И когда утром она открыла глаза, то почувствовала себя в раю. Рядом спокойно спал смуглый мужчина с красивым сильным телом и одухотворенным лицом, разметав по подушке блестящие черные кудри. Она не могла оторвать от него взгляд. И ей не хотелось уходить.
  Бьянка подумала: "Если бы он не был так хорош собой, пусть даже был бы уродлив, я все равно согласилась бы остаться с ним навсегда". И похолодела при мысли, что забыла главное правило своей жизни: - любить любовь, но только не мужчину!
  
  Кончилось тем, что Бьянка Ламбрезе пять дней и ночей не расставалась с синьором Лоретто. Они катались по каналам в гондоле, слушали оперу, ездили на остров Мурано, где у Пьетро были дела, и где она видела, как из песка и огня рождается драгоценное стекло.
  На шестое утро он сказал:
  - Моя чудесная бабочка, ты разнежила меня своими ласками, а мне давно пора уезжать. Мои дела здесь закончены. Я благодарен судьбе, что она подарила мне тебя и эти несколько волшебных дней.
  - Ты вернешься?
  - Может быть.
  - Я буду ждать.
  Уходя, он оставил на столе кошелек, полный золотых монет.
  - Пьетро, я не возьму денег! Ты дал мне столько счастья! - воскликнула она ему вслед. Но он не оглянулся.
  И только потом Бьянка заметила на столе бархатный фермуар. Это был его подарок на память - колье с изумрудами цвета вод лагуны.
  
  Глава десятая
  
   По дороге из Венеции Питера нагнала почта. Кардинал Альберони прислал ему шифрованное послание с новым заданием чрезвычайной важности. Впрочем, это задание Питер частично подготовил сам, когда был в Риме. Незаметно для себя Альберони пришел к тому выводу, к которому подвел его граф де Монтель. В конце концов, Питер добился своего: нашлось настоящее дело для его кораблей. Наконец-то он сможет выйти в море! Тем более, что обстановка осложнялась с каждым днем.
   Теперь из Генуи граф де Монтель, известный среди морского сообщества под именем капитана Гальтона, отправился в Марсель поторопить своих людей и помочь в наборе экипажа.
  Фрегат "Эсперанса" уже был спущен на воду. Люди графа в Марселе и Тулоне занимались набором команды для двух его кораблей, но это было непростым делом во время войны. Всех мало-мальски пригодных мужчин забирали или в солдаты, или в королевский флот. По тавернам шатались проходимцы, головорезы и пьяницы, готовые пойти куда угодно за несколько монет и порцию выпивки. К тому же, было немало увечных, скрывавших свои застарелые недуги. Если шрамы и рубцы на теле были видны сразу, то болезни, таящиеся внутри, мог распознать лишь знающий и опытный глаз. Поэтому граф вместе с корабельным врачом Мартьялем, капитаном де Гарни, шкипером "Эсперансы" Луисом Навахой и боцманом Эстебаном Моредой тщательно проверяли людей, желающих наняться к ним в команду.
   Некоторые, казалось бы, опытные моряки запрашивали большие деньги за свои услуги, но далеко не всегда они оказывались мастерами своего дела. Приходилось разбираться, задавать вопросы, по возможности проверять их в деле. Помощники капитана делали все возможное, марсовых и канониров испытывали на мачтах и у пушек, а это требовало немалого времени.
   Дело продвигалось хуже, чем ожидал Питер. Случалось даже переманивать опытных людей с других кораблей, но хорошей команды за короткое время не собрать, это ясно. И граф решил увеличить размер жалованья для тех, кто и в самом деле отлично знал свое ремесло. Это тут же стало известно во всех тавернах Марселя, Тулона, Антиба и даже Генуи. Такой его ход исправил ситуацию. Через полторы недели команды были набраны почти полностью.
   В общей сложности людей набралось около тысячи. Разумеется, невозможно было испытать каждого, но на должности, требующие особой ответственности и безусловной честности, Питер назначил проверенных людей - тех, что выжил в последнем бою. Баталёры, коки, констапели, купоры, конопатчики, плотники и парусные мастера имели не меньшее значение для жизни корабля, чем марсовые, канониры или солдаты. Но их штат пришлось сократить - ведь всем надо было платить, а деньги таяли. Еще необходимо было запастись водой и провизией почти на тысячу человек - и не на один день.
   На фрегате "Эсперанса" положение оставалось скверным: корабль остался без капитана. Риккардо Фернандес в последнем бою сломал ногу, да так, что кости торчали наружу. Питеру пришлось немало повозиться с его ногой: вогнать внутрь костей серебряные штыри, сопоставить отломки, чтобы они правильно срослись, и дать капитану отпуск до полного выздоровления. Кроме того, от прежнего экипажа осталась едва ли одна треть, и должно было пройти немало времени, чтобы люди стали настоящей командой.
   Все офицеры считали, что место командира "Эсперансы" должен занять сам Питер. Другого выхода не было. Быстро найти достойного капитана было делом нелегким, и графу ничего не оставалось, как принять командование фрегатом. Он предвидел отчаяние и слезы Маргариты, и, чтобы избежать личных объяснений, написал ей послание на восьми листах, где подробно объяснял необходимость своего поступка. "Это дело чести, моя дорогая, - писал он. - Наконец я могу принести настоящую пользу флагу, которому служу. Мне удалось убедить кардинала. ...Давно уже необходимо было плотнее перекрыть Ла-Манш, чтобы нарушить сообщение Англии с войсками в Европе. Французские каперы делают все, что возможно, однако их количества недостаточно. Каждый лишний корабль на вес золота. Но моя миссия в ином. Особые агенты укажут мне судна противника, на которых переправляется дипломатическая почта и другие секретные документы. Я должен буду их захватить. Теперь вам известны секретные сведения, Марго - храните их в тайне. Никто не должен знать, где я и чем занят. Никто, дорогая. Потому это письмо я могу доверить только Жану.
   Маргарита, ради бога, не волнуйтесь. Берегите себя. Надеюсь, наши друзья и ваша тетушка не дадут вам скучать..."
   Впервые Питер умышленно не говорил жене всей правды. Его корабли должны были крейсировать в Па-де-Кале и у берегов Нормандии, с базированием в Шербуре. Это была самая настоящая военная операция, по сути, ничем не отличавшаяся от обыкновенного каперства. Нападение на торговые суда и военные корабли - все допускалось во время войны. Кроме того, неплохо было бы пополнить флот Испании новыми кораблями, захватывая их абордажной атакой, без значительных повреждений. Это дело требовало настоящего мастерства и было опаснее, чем просто их топить. Граф де Монтель поставил себе такую цель. Он чувствовал воодушевление и подъем, будто у него за спиной выросли крылья, и ничего невозможного для него сейчас не существовало.
   Но приближалась зима. В пору штормов всякая деятельность на море замирала, тем более в этом коварном проливе, с его безумными ветрами. Однако находились смельчаки, что даже зимой рисковали собственной жизнью и судном ради выгоды. А может быть, они в силу своего характера, какого-то неуемного азарта делали это? Похоже, Питер чувствовал нечто подобное. Он рвался в море не только ради исполнения долга. Но как объяснить это Маргарите? Она никогда не сможет его понять.
  
  *
   Жан Потье, покрыв почти сотню лье, не слезая с лошади, лично вручил письмо графа донье Маргарите. Та с тревогой взглянула на секретаря, предчувствуя недоброе.
   - Когда возвращается твой хозяин? - был первый ее вопрос.
   - В этом послании господин граф очень подробно отвечает на все вопросы, которое только могут возникнуть у мадам. Прочтите, прошу вас!
   - Граф хорошо тебя вышколил, - покачала головой сеньора. - Ну, отправляйся к своей жене, пусть хоть она порадуется...
   А сама тут же нетерпеливо распечатала длинное послание.
  
   ...После полудня в Монтель заехала Мария-Маргарита де Келюс, ставшая теперь почти наперсницей молодой хозяйки.
   - Хлопоты со свадьбой - страшно утомительная вещь, моя дорогая! С утра не присела... Боже мой, ты плакала? - мадам нежно приподняла лицо Маргариты за подбородок. - Что случилось?
   - Вот, полюбуйтесь! - с горечью произнесла та и показала письмо. - Это "заботливый" супруг пишет жене! А я ждала его со дня на день!..
   - Ну-ну, успокойся, моя милая. Я не вижу причин так расстраиваться. Или кроме этого произошло что-то ужасное?
   - Для меня - да! Сначала у Питера действительно были срочные дела, он уехал в Рим, потом писал мне из Флоренции, а сейчас - другая новость! Важное поручение кардинала Альберони! Теперь мой муж в море, а это всегда так невыносимо надолго... и очень опасно! А если с ним что-то случиться?! Я не переживу...
   Мадам де Келюс нежно погладила Маргариту по щеке:
   - Не думай о плохом, дорогая. Это же не в первый раз, и не стоит так огорчаться. У мужчин вечные дела! Нам пора бы к этому привыкнуть.
   Она ободряюще улыбнулась и взглянула на письмо:
   - Да здесь целый роман! Я вижу, граф не оставляет любимую жену своим вниманием. Ты счастливица, моя дорогая. Мне мужчины писали только коротенькие записочки, где в двух словах уверяли в любви и спрашивали только одно - где и когда!.. Впрочем, граф всегда был исключением. Я знаю, как в нескольких ярких фразах он может сказать очень многое и легко пленить любую женщину. Не так ли, моя очаровательная подруга?
   - Это было раньше, но не теперь! Сейчас он пишет только о делах, будь они прокляты! Вот это-то меня и тревожит, дорогая. Прочтите, прошу вас! Мне нужен ваш совет.
   - Если я прочту, не будет ли это нескромным? Граф писал только своей жене. Трудно поверить, что все десять листов здесь - лишь про дела!
   - Представьте себе, дорогая! Там нет ничего амурного, уверяю вас. И листов только восемь... Ну, не важно - он пишет с легкостью, и сколько угодно. И всё у него выходит так логично, правильно - придраться не к чему! Только это - всего лишь бумага! Таких писем я получаю едва ли не по два в неделю, но это мало утешает...
   Маргарита нервно играла кистями шали. В ее глазах опять появились слезы. Она умоляюще сжала руки:
   - Дорогая, помогите мне разобраться! С вашим опытом это будет нетрудно. Мне кажется, здесь что-то не так!.. Я помню, как было прежде: его письма дышали нежностью и страстью в каждой строке! Я таяла, приходила в восторг от его слов, а теперь... Не пойму, что случилось. Как будто у него появилась другая женщина!..
   - Дорогая, ты стала так подозрительна. А ревнива была всегда! Успокойся. Скорее всего, это лишь твои фантазии. Чтобы тебя успокоить, давай-ка посмотрим...
   Мадам де Келюс погрузилась в чтение и скоро поняла, что именно так встревожило Маргариту. Письмо было и в самом деле деловым и не содержало ни горячих признаний, ни страстных слов любви. Но было обходительно, приятно по тону, и свойственный графу темперамент в нем неизменно присутствовал. Его переполняли чувства - но не к женщине.
   - Все понятно, - сказала опытная дама, когда перевернула последнюю страницу. - Граф совершенно поглощен своим новым делом. Посмотри, какими словами он описывает море! С каким пылом он говорит о своем долге, о своих кораблях. Сейчас море заменило ему любовницу!
   - Вы так думаете? Вероятно... Питер давно искал случая выйти в море, и он добился своего! Бог мой, ну, конечно! Море заменило ему любовницу... Лучше сказать невозможно! Но сколько это продлится? Месяц? Два? Он непредсказуем... И ведь это так опасно! Я боюсь.
   - Не думай о дурном, дорогая. Все равно ничего изменить невозможно. Мужчин порой бывает так трудно понять! Им не сидится дома, в уютном кресле у пылающего камина, рядом с любящей женой, и тут ничего не поделаешь. Так что нам приходиться искать себе какие-нибудь развлечения.
   - Ни о чем не могу думать, кроме одного: вдруг Питер не успеет к родам? Вот главный мой кошмар! Что же мне делать?
   - Ждать, моя милая. Он ведь обещал! А граф не тот человек, что не держит слова. Тем более, до родов, если я не ошибаюсь, еще больше четырех месяцев.
   - Но ребенок может появиться раньше срока!
   - Почему? Разве есть причины для беспокойства? Твой цветущий вид говорит о том, что все нормально. Ни о чем не беспокойся, моя милая. Я пришлю тебе своего врача, если граф задержится. Не думай ни о чем. Тебе нужно отвлечься, развеяться. Поедем в театр сегодня вечером?
   - О, с такими опухшими глазами...
   - Помогут примочки из лепестков роз, - мадам де Келюс решительно встала. - Граф мне рассказывал, что это лучшее средство. Где твоя камеристка?
   И она сейчас же дала необходимые указания прибежавшей на звон колокольчика Марселине.
   - Да, кстати, моя дорогая, - вспомнила гостья, обратившись к Маргарите. - Слышала, вы получили товары из Аравии - в том числе и благовония, разные ароматические смолы. Служанки болтали. Это правда?
   - Ах, да... Но извините меня, я не могу об этом слышать. От одной только мысли о запахе мускуса или мирры мне становится плохо.
   - Понимаю. Бедняжка! Ну, это скоро пройдет... Мне хотелось бы поговорить с вашей бесценной Джинан. Не могу забыть тот роскошный букет, который в День Всех Святых донья Хуана преподнесла к алтарю. Было полное впечатление, что цветы живые. Хотя понятно, что в ноябре тюльпаны и лилии не цветут! Но меня поразило другое - и самое удивительное: каждый цветок имел свой естественный цвет и аромат! Кто бы мог догадаться, что они из воска! Ну, как он это сделал, как?! Граф играючи, мимоходом выдумывает разные чудесные штучки. Просто волшебник! Я хочу узнать у Джинан, не оставил ли он ей какие-нибудь новые рецепты. А если нет, то не сможет ли она мне помочь удивить гостей и придумать к свадьбе дочери что-то необыкновенное. Кажется, у графа не будет времени заниматься этим, когда он вернется.
   - Вряд ли он успеет к свадьбе Шарлоты.
   - Без него не может быть и речи ни о каком празднике! В крайнем случае, венчание можно отложить, я уже подумывала об этом. И Шарлота немного успокоится - она стала просто невыносима после этого монастыря... Вы с Джинан должны мне помочь, моя дорогая. И время пройдет быстрее!
  *
  
  В просветы между туч внезапно прорывались яркие лучи солнца. Дул свежий, упругий ветер, поднимая пенистую волну на серо-зеленом просторе пролива. Питер стоял на юте "Эсперансы" и с наслаждением вдыхал соленый воздух. Мерный скрип рангоута и гудящий в парусах ветер наполняли его сердце непонятной радостью. В двух кабельтовых правее "Эсперансы" шел красавец-корвет "Сан-Антонио"...
   ...Капитан Гальтон изучал морское дело четырнадцатилетним мальчишкой. Он мечтал о море, однако море чуть не стало его могилой. Шхуна контрабандистов, сновавшая как челнок между Малыми и Большими Антильскими островами, почти на два года стала его домом и хорошей школой. На ней приходилось отбивать атаки ненасытных пиратов и уходить от патрульных кораблей, брать на абордаж отставшие от эскадры галеоны и уворачиваться от сокрушительного огня их тяжелых пушек; выдерживать изнуряющий штиль и страшные тропические ураганы. Случалось всякое. Память всё накрепко запечатлевает в таком возрасте и хранит до конца жизни...
   Рядом с Питером стоял помощник капитана, молодой Жан-Луи де Ланже. Он мечтательно смотрел на горизонт, тонущий в жемчужно-серой дымке, и думал о чем-то своем. Рядом с рулевым особняком держался офицер нового набора, замкнутый и мрачный каталонец Донателло Касада, исполняющий обязанности штурмана.
   Вдруг сверху раздался крик марсового:
   - Вижу вымпел!
   Судно показалось с левого борта. Питер поднял к глазам подзорную трубу и увидел два голландских фрегата, идущих в кильватере, один за другим.
   Мгновенно оценив положение кораблей, направление и скорость ветра, он скомандовал, а де Ланже дублировал экипажу в рупор:
   - Сигналить "Сан-Антонио": атака. Убрать грот! Канонирам - заряжать бомбами!
   Решение капитан принял быстро. Нужно обезвредить или уничтожить передовой корабль, а второй взять невредимым. Неплохо было бы захватить оба прекрасных, добротно сделанных голландца, - и Питеру хотелось это сделать, - но капитан понимал, что команда "Эсперансы" еще не готова для виртуозных и дерзких маневров. И он не мог себе позволить рисковать.
   Солдат на "Эсперансе" было достаточно - капитан готовил своих людей именно для абордажных схваток. За то время, пока его маленькая эскадра огибала Пиренейский полуостров, им пришлось участвовать в двух серьезных боях, не считая мелких стычек. Канониры успели набить руку и глаз, мушкетеры показали себя неплохими стрелками. Что же касается матросов и марсовых, кое-кого пришлось заменить в Кадисе. Но в целом Питер считал, что у его команды неплохие перспективы.
   По пути им удалось захватить два английских каперских брига, которые тут же были отправлены в ближайший испанский порт. А сейчас у капитана есть шанс поймать более крупную добычу! Все зависело только от удачи и мастерства его людей.
   Если английские капитаны действовали предсказуемо, ни на шаг не отступая от предписаний Адмиралтейства, которые были хорошо известны Питеру, то голландцы порой вели себя более изобретательно. Они отличались мастерством и отвагой, и справиться с ними было не так-то просто.
   Абордажниками на "Эсперансе" командовал сам Алехандро Роблес, бывший управляющий Монтелем. Он поставил Питера перед выбором: взять его в море или отпустить со службы навсегда. Он сказал:
   - Я совсем зачах здесь, Педро. Если не хочешь моей смерти, бери меня в команду! Сил нет терпеть... Марселина смеется надо мной, кормит обещаниями, водит за нос, как мальчишку! Она никогда меня не полюбит, потому что любит тебя... Уж лучше мне снова почувствовать под ногами палубу и поработать абордажной саблей!
   Питеру нечего было на это ответить, знал, что всё правда. Положение сложилось действительно тягостно.
   У него не хватало надежных и опытных людей, и он взял друга в поход. Сейчас крепкая приземистая фигура Роблеса вырисовывалась на фоне серого моря, будто высеченная из гранита. Санчо изучал неприятеля.
   Голландцы медленно, но неуклонно приближались. Первым шел тяжелый фрегат "Маасдам". Поистине драгоценная немецкая оптика уже позволяла Питеру видеть калибр его орудий и даже золоченые украшения его открытых портов.
   Лейтенант де Ланже, немного взволнованный предстоящим боем, напряженно ожидал дальнейших приказаний капитана. Питер негромко сказал, не отрывая глаз от окуляра:
   - Не подставлять борт - у них восемнадцатифунтовые кулеврины! Сигналить "к бою"! Жан-Луи, ты остаёшься на мостике - с двумя солдатами прикрываешь рулевого.
   - Капитан, вы обещали включить меня в призовую команду! Это уже третий раз, когда я не у дел!
   - Выполнять! - безапелляционно бросил капитан и спустился с мостика, чтобы в своей каюте надеть прочный и гибкий доспех из стальных колец, сделанный искусными мастерами Дамаска. Как вовремя подоспели товары шейха Ракмаля! Питер не намерен был напрасно рисковать в бою. Хотя, конечно, испанская кираса была бы надежнее, но она тяжела и стесняет движения.
   Но капитан был вынужден остановиться у трапа: боцман Эстебан Мореда, по прозвищу Маноферро, тащил к нему какого-то худенького мальчишку в грубой одежде с чужого плеча. Тот был перемазан в смоле с головы до ног.
   - Капитан, его обнаружили в трюме! Прятался за мешками с мукой. Молчит, как будто язык ему отрезали! Прикажете под замок его? Сейчас некогда с ним разбираться...
   Питер внимательнее вгляделся в грязное лицо паренька и в раздражении сдвинул брови. Он с трудом узнал незваного пассажира и был неприятно удивлен.
   - Ко мне в каюту! - приказал он боцману.
   Тот проворчал:
   - Велика честь! Только перепачкает вам ковер...
   Он схватил паренька за шиворот, как котенка, толкнул вперед. Тот споткнулся и чуть не упал.
   - Полегче, Эстебан. Ты переломаешь ему кости.
   - Выдрать бы его, и всё тут! - проговорил боцман, открывая дверь салона. - Может, он вражеский лазутчик? Вдруг он испортил нашу провизию? Или отравил воду? Дьявол его знает!
   Маноферро втолкнул мальчишку в салон и остановился на пороге. Питер вошел следом, по-прежнему сердито хмуря брови.
   - Я буду через пять минут, - бросил он. - Займись делом!
   Боцман ушел. Паренек бросился было к графу, но тот остановил его резким движением руки:
   - Стой, где стоишь, черт тебя возьми!
   Мальчишка замер на месте, опасливо глядя на капитана. Тот с раздражением и досадой окинул взглядом его бесформенную фигурку и перемазанное лицо.
   - Какой потрясающий сюрприз! Мари из Марселя - вот это кто! Хороша, видит бог! - язвительно воскликнул он, едва сдерживая гнев. - Мне следовало бы выкинуть тебя за борт, глупая девчонка! Какого дьявола ты здесь делаешь?
   Девушка бросилась перед ним на колени.
   - Сударь, умоляю, не сердитесь! Возьмите меня в команду! Я не боюсь никакой работы. Вы не пожалеете! Помните, вы говорили, что взяли бы меня юнгой?
   - При одном существенном условии: будь ты на самом деле мальчишкой!
   - Никто и не узнает, клянусь вам!
   - Неужели ты надеялась кого-то обмануть, обрезав волосы и перепачкав лицо? Безумная! Тебе жизнь не дорога?
   - Нет! Всё лучше, чем век сидеть дома да чистить рыбу!
   - А не желаешь кормить собой крабов на дне? - гневно воскликнул капитан.
   Питер понятия не имел, что делать с девчонкой. Он чертыхался сквозь зубы, слыша залпы дальнобойных орудий голландцев. На боевом корабле для девушки не было места!
   А Мари продолжала щебетать, как ни в чем не бывало:
   - Ваши люди взяли матросом моего среднего брата Раймона. Я так ему завидовала! Вот и уговорила его помочь мне тайком пробраться в трюм...
   - Бог мой, какие глупцы! - с досадой воскликнул Питер. - Вы хоть понимаете, что происходит? Это война! Неизвестно, кто войдет в эту каюту через час - я или голландский офицер из призовой команды! И это при условии, что нам посчастливиться не пойти на дно!
   - Я буду за вас молиться, сударь. Да поможет нам Пресвятая Дева!
   - Молитвами тут не поможешь. Сиди здесь тише мыши! Если я не вернусь, выбирайся через люк в соседней каюте - прямо на нижнюю палубу. А там - как повезет...
   Питер быстро переоделся в смежной комнате, служившей ему спальней, вышел и запер дверь на ключ. А Мари из Марселя тут же подбежала к столу, схватила из вазы спелую грушу и впилась в нее зубами...
  
   ...Голландцы дали еще один залп. На палубу обрушились каскады воды. Ядра упали совсем близко от борта! Уверенные в собственных силах, корабли противника даже не изменили курс.
   У Питера было меньше пушек. Но победить слабейшего - много ли чести! Теперь всё зависело от быстроты, мастерства и слаженности его маленькой эскадры. Он рисковал. Однако что-то толкало его на это, какой-то безудержный азарт, от которого закипала кровь и стучало в висках, как от поцелуя желанной женщины...
   Капитан ставил на маневренность своего корвета. Если фрегат при хорошем управлении и ветре делал один разворот и бортовой залп, то корвет при тех же условиях успевал сделать два. Однако все зависело от людей. Де Гарни - отличный капитан. На его мастерство можно было положиться.
   Противник приближался медленно. Морской бой - это не стремительная кавалерийская атака, когда всё происходит молниеносно. Тут нужна выдержка и крепкие нервы. В запасе у Питера было еще не менее четверти часа. Спустившись на пушечную палубу, капитан в полголоса переговорил с главным канониром. Питер хотел испытать в деле новый состав своего "греческого огня", чтобы уничтожить первый голландский фрегат, а второй взять на абордаж.
   Только со второго залпа бомбы с зажигательной смесью попали на палубу противника. "Маасдам" загорелся. Прошло еще некоторое время, прежде чем там поняли тщетность попыток потушить дьявольский "греческий огонь". Горящий фрегат еще успел дать залп, повредив бизань-мачту "Эсперансы". В это же время быстрый и маневренный корвет "Сан-Антонио" методично осыпал противника своими ядрами. Голландец был обречен.
   "Эсперанса" уже шла ко второму фрегату, носившему название "Утрехт". И тут капитану сообщили, что с горящего "Маасдама" спущена шлюпка.
   - Отчаянные ребята, - усмехнулся лейтенант де Ланже. - При таком волнении им далеко не уйти. Хорошо бы подобрать их, а потом обменять на пленных или потребовать выкуп... Эх, жаль упускать!
   - Потеряем ветер, - ответил Питер. - Нас ждет более крупная добыча.
   Он наблюдал за спасавшейся шлюпкой в подзорную тубу
   - Почему только одна шлюпка? В ней лишь офицеры, не считая гребцов, и какой-то груз. Интересно бы взглянуть, что они прихватили с собой! Передай сигнал де Гарни: захватить шлюпку! Возможно, они спасают что-то ценное или важное.
   Его последние слова потонули в оглушительном грохоте - это взорвалась крюйт-камера голландского фрегата "Маасдам". "Эсперанса" едва успела ускользнуть из-под фейерверка горящих обломков...
   "Утрехт" был уже на расстоянии выстрела.
   - Канонирам - заряжать картечью! Мушкетеры - на левый борт!
   И вот уже взметнулись абордажные крючья, раздался мушкетный залп, затрещало дерево бортов, и вооруженные люди с боевым кличем ворвались на палубу неприятеля...
  
   ...Тем временем голодная Мари из Марселя съела все фрукты, лежавшие в вазе, и засахаренный миндаль из бонбоньерки на столе. Потом она обошла салон, чтобы полюбоваться его убранством. Ее не беспокоило, что корабль сотрясают оглушительные пушечные залпы. Здесь было так великолепно и спокойно! Стены красного дерева, мягкий ковер, в котором утопает нога, обитый зеленым шелком диван и такие же кресла у стола, серебряные светильники на стенах, резной буфет с дорогой посудой... Она в жизни не видела ничего подобного, и ей здесь ужасно нравилось!
   Девушка прошла в каюту рядом. Увидела у стены ложе, покрытое пушистым толстым пледом, шкаф для одежды; у окна - письменный стол с бумагами и картами, полки с книгами, а на другой стене - большое зеркало в серебряной оправе. На столике рядом - туалетные принадлежности, кувшин в оплетке, подвешенный к потолку, чтобы вода из него не проливалась во время качки...
   Мари взглянула на себя в зеркало и ужаснулась. Какая же она была чумазая и страшная! Девушка намочила край своей парусиновой рубахи и стала оттирать смолу со щек и лба. Теперь все равно ее маскировка раскрыта, а капитану было противно смотреть на такую замарашку!
   Она терла кожу чуть не до крови, но ее усилия ни к чему не привели. Отчаявшись, Мари попыталась привести в порядок хотя бы волосы: взяла черепаховую щетку и стала раздирать свою густую спутанную шевелюру. В итоге ей не удалось понравиться самой себе, как бы она ни старалась...
   Вздохнув, девушка продолжила осмотр спальни. Из любопытства она открыла резную дверцу шкафа и замерла от восторга. Никогда еще ей не приходилось видеть такой роскошной одежды! Особенно ей понравился бархатный камзол цвета ночного неба, расшитый серебряным узором по обшлагам и воротнику. А пуговицы! Каждая, наверное, стоила целое состояние! Девушка осторожно потрогала мягкий бархат рукава, потом потерлась об него щекой и блаженно вздохнула. Какой дивный аромат источал этот камзол!
   Мари с сожалением закрыла шкаф. Она почувствовала, что очень устала. У нее слипались глаза. Впервые за три недели она так вкусно поела и была совершенно спокойна, несмотря на грохот пушечных залпов, от которых страшно содрогались стены каюты. У нее даже не возникало мысли о какой-то опасности!
   Девушка прилегла на мягкий ковер в уголке салона, по-кошачьи свернулась клубком и заснула.
  
   ...Бой продолжался не долго. Стремительная атака была удачна: первый мушкетный залп снес передовой отряд противника. Дальше мощная абордажная команда под предводительством Санчо Роблеса сделала свое дело в считанные минуты.
   Де Ланже томился на мостике, изнывая от желания присоединиться к нападавшим. Но только после того, как голландцы прекратили сопротивление и, связанные, были спущены в трюм, капитан позволил своему помощнику покинуть пост.
   - Пойдем, Жан-Луи. Посмотрим, что за груз нам достался, - Питер, блестя глазами, хлопнул лейтенанта по плечу. - Ребята говорят, нас ждет сюрприз!
   На палубу "Эсперансы" были доставлены четыре небольших сундука из капитанской каюты "Утрехта" и один - со шлюпки "Маасдама". Сияющий Санчо Роблес дождался, пока команда выстроится на шканцах и соберутся все офицеры. Только тогда по знаку капитана он открыл первый сундук. Тот был доверху набит золотыми флоринами! По рядам прокатился восторженный гул.
   Второй сундук содержал банковские книги учета. С третьим пришлось повозиться - замок никак не хотел поддаваться. Но когда, наконец, была откинута крышка, все увидели уложенные плотными рядами золотые слитки. Вопль ликования потряс палубу.
   В четвертом сундуке тоже оказались слитки, только серебряные. Команда была вне себя от восторга!
   В небольшом сундучке с "Маасдама" были бумаги, вызвавшие интерес только у капитана.
   Матросы вопили и плясали от радости, и даже самые сдержанные вели себя будто пьяные.
   Капитан дал команде немного повеселиться, потом приказал отнести сундуки в крюйт-камеру и выставить там усиленную охрану из своих доверенных людей. Послышались крики недовольства. Кто-то хотел делить добычу прямо сейчас.
   - После того, как всё будет пересчитано и записано корабельным секретарем в моем присутствии, каждый получит оговоренную в контракте долю, - жестко проговорил капитан. - И пусть никто не забывает, что теперь он состоит на службе у короля Испании, а "Эсперанса" - военный корабль!
   Далее последовал каскад быстрых приказов:
   - Курс - зюйд-зюйд-ост! Мы идем в Ла-Рошель. Вахтенные - по местам! На камбузе - готовить праздничный ужин. По случаю победы выдать дополнительную винную порцию!
   Команда радостно загалдела и с удвоенной энергией принялась за работу.
   - А теперь, Жан-Луи, нам нужно просмотреть бумаги, что были на шлюпке с "Маасдама". Подозреваю, это именно то, что мы искали.
  
   ...Уже смеркалось, когда Питер вернулся в свою каюту. Возбуждение боя, победы и неожиданно богатой добычи заставили его на время забыть о незваной пассажирке, найденной в трюме. Пока капитан скидывал грязную сорочку, умывался и переодевался к ужину, все его мысли были заняты только захваченными ценными трофеями.
   И вдруг Питер чуть не споткнулся о какой-то грязный ворох одежды на ковре. Капитан чертыхнулся, когда понял, кто это. Девчонка спала на ковре, свернувшись в клубок, как собачонка. Она даже не посмела лечь на диван!
   Питер поднял ее, положил на свою кровать, завернул в плед. Она вздрогнула и открыла глаза. Капитан приложил палец к губам:
   - Тише! Ни звука. Скоро в салоне соберутся на ужин мои офицеры. Никто не должен знать, что я скрываю у себя женщину. Позже я отправлю тебя на "Сан-Антонио". Будешь там при камбузе до ближайшего порта.
   - О, почему я не могу остаться здесь?
   - А ты не понимаешь?! Сейчас команде не до тебя, но завтра кто-то услышать здесь женский голос, и тут же возникнут вопросы, поднимется ропот. Ты знаешь, что такое триста восемьдесят мужчин после месяца воздержания, да еще опьяненных победой и хорошей добычей? Они легко могут выбить эту дверь и сделать с тобой всё, что захотят. Да они разорвут тебя в клочья!
   - Не посмеют! Вы - капитан!
   - Что с того, черт возьми! Я недавно набрал команду. Могу поручиться только за ее десятую часть! А остальные - далеко не ангелы, моя милая, и не советую тебе узнать их поближе! Превратись в мышь. И ни звука! Голос выдаст тебя в любом случае. Молись, чтобы всё обошлось. В Ла-Рошели я высажу тебя на берег!
  
   Глава одиннадцатая
  
   Граф де Монтель несколько дней назад известил о том, что вернется в Тулузу ко дню венчания мадемуазель Шарлоты де Келюс и виконта де Роклера. Но в назначенный день он не приехал, как, впрочем, и в последующие. Единственным объяснением такой задержки могла послужить непогода, настоящая буря, разыгравшаяся накануне. Целую неделю ветер рвал крыши и ломал деревья. От дождей вздулись реки; бурный поток сносил мосты, заливал подвалы домов; были затоплены продовольственные и винные погреба, в воде погибло множество скота. На Южном канале затонуло несколько торговых судов, доставлявших в города провинции зерно, провизию, вино и мануфактуру. Разметало в щепки и унесло бесчисленное количество рыбацких лодок на Гаронне, которая вышла из берегов и затопила полгорода. Не обошлось и без человеческих жертв. Урон еще предстояло подсчитать, а ветер продолжал бушевать, хотя уже и не с такой силой.
   Церемония венчания была отложена.
  
   ...Маргарита и мадам де Келюс вечером коротали время в уютной гостиной Монтеля, сидя у камина. Донья Хуана уже ушла к себе, так что подруги могли посекретничать наедине. Снаружи завывал ветер, как океан шумели деревья в парке, а в стекло хлестали потоки дождя.
   Разговор от погоды неизменно возвращался к предстоящему важному событию в жизни юной Шарлин.
   - Бедная девочка места себе не находит, - говорила ее мать. - И я могу ее понять! Какой бы взбалмошной и дерзкой ни казалась моя дочь, все же она совсем еще дитя. Я чувствую, как она переживает, но не умею найти слов, чтобы объяснить ей некоторые вещи... Порой ее вопросы ставят меня в тупик, и я чувствую себя ужасно неловко. Но кто кроме матери может поведать ей все тайны брачного ложа?
   - Может быть, муж? - осторожно предположила Маргарита.
   - О, моя дорогая, не всем так повезло с мужьями. Просто удивительно, насколько унылы и бездеятельны нынешние молодые люди. Они лишены куража и всякой фантазии. Не то, что во времена моей юности. Какие были яркие, незабываемы личности! Их имена гремели от Гаскони до Парижа! - мадам де Келюс вздохнула. - Я не один год искала подходящую партию для моей единственной дочери. Не могла же я испортить ей жизнь, выдав замуж за какого-нибудь знатного старика! Виконт де Роклер - единственная подходящая кандидатура. Хорошее имя, образование, манеры, приличное состояние - и внешность вполне приятная. Хотя он слишком молод и еще ничем себя не проявил, однако, это лучшее. В Париже искать жениха было пустым делом - у Шарлоты не бог весть какое приданое, и даже ее красота и невинность ничего не значат для нынешних придворных щеголей. Им нужны только деньги! Да и наша репутация аристократов мятежной провинции отпугивала всех при дворе... Большая удача, что Жан-Филипп полюбил мою девочку. Но, сказать по правде, я от него не в большом восторге. И не делай таких удивленных глаз, моя милая.
   - По-моему, виконт - достойная партия для Шарлоты.
   - Никто с этим не спорит. Да, он даже красив, любезен и все прочее, но в нем нет некоей божественной искры, того мужского шарма, что покоряет женщину с первого взгляда. Характера, что ли.. Согласись, дорогая, он слишком пресен - в особенности для моей дочери. И она прекрасно это чувствует! Поэтому и бесится... Виконт слишком обычный, слишком правильный, а это быстро надоедает.
   - Но почему вы о нем такого мнения, дорогая? Де Роклер всегда мне нравился. Он скромен, учтив и благороден, он любит Шарлоту - это ли не достоинства? И мой муж так считает.
   - По какой причине граф благоволит Жану-Филиппу - для меня загадка. Нельзя найти двух мужчин, столь противоположных! В этом юноше нет блеска, огня! На счету виконта нет ни одной громкой победы, ни одной покоренной женщины, ни одной дуэли или скандала, порожденного страстью!
   - И это считается пороком?! - всплеснула руками Маргарита. - А мне кажется, большое счастье жить спокойно, не боясь каждую минуту, что твой пылкий супруг в этот самый момент увлечен прелестями другой или, не дай бог, ввязался в какую-нибудь опасную авантюру, и ему грозит смерть! Я каждый день трепещу от таких мыслей!
   - Поверь, это всё же лучше, чем изнывать от смертельной скуки! Признайся, дорогая: когда муж возвращается, не бываешь ли ты вознаграждена сторицей за все свои страхи и долгое ожидание? Благочестивый муж - это ужасно! С ним можно умереть от тоски или наделать непоправимых глупостей, - проговорила мадам де Келюс, вздыхая. - Я знаю, о чем говорю, моя милая... Конечно, Жан-Филипп будет нежен со своей женой, однако сомневаюсь, чтобы он по-настоящему понимал ее. Любить можно по-разному! Ах, милая Марго, я достаточно хорошо знаю мужчин. Большинству недостаёт утонченности чувств, терпения и фантазии. Исключения бывают крайне редки. Но ничего не поделаешь! Будем надеяться, что Шарлин не слишком разочаруется в супружеской жизни сразу же после своей первой брачной ночи... В свое время мне самой эта ночь не доставила большой радости. И это еще мягко сказано! Хотя Робер де Келюс уже тогда входил в число лучших молодых людей своего круга и славился своей куртуазностью. На его счету было немало покоренных женских сердец, он был галантен, но не более того. В свою первую ночь с мужем я чувствовала себя почти несчастной.
   - Почему же? - искренне вырвалось у Маргариты.
   - Ты спрашиваешь, почему? Обычная история! Стоит ли говорить, что мужчины всегда удовлетворяют свои собственные желания и очень мало думают о наших! Они не способны нас понять. Даже лучшие из них, - можешь мне поверить, дорогая...
   В тоне мадам де Келюс послышалась горечь. Но она быстро взяла себя в руки и продолжала:
   - Однако бывают исключения, - она бросила испытующий взгляд на подругу. - Встречаются и понимающие мужчины. Кажется, граф де Монтель из их числа.
   - Мне не с кем сравнивать, мой друг, - застенчиво улыбнулась Маргарита. - Но чаще всего я сама совершенно его не понимаю! До сих пор он для меня загадка - с первой же нашей ночи...
   - О, Маргарита, расскажи о ней, прошу тебя! - глаза мадам де Келюс заблестели от неподдельного интереса. - Мы здесь одни, никто не узнает ни слова, ни одной вашей сокровенной тайны!
   - Право, я не знаю, как об этом рассказать. Я была словно в тумане...
   Маргарита опустила рукоделье на колени и устремила невидящий взгляд на пламя, пылающее в камине. Она замолчала и погрузилась в воспоминания...
  
   ...В жарко натопленной спальне их мадридского дома после церемонии и затянувшегося свадебного обеда Маргарита одна лежала на краю широкого ложа под вышитыми тонкими простынями и ждала. Ее даже слегка мутило от страха, от сосущей пустоты внутри и от быстрых тяжелых ударов сердца, колотившегося где-то у самого горла. Ее руки и ноги заледенели, щеки пылали, а тело, умащенное ароматными притираниями, покрылось холодной испариной. Ужасное волнение вытеснило из ее души все другие чувства. Кажется, от страха она была готова потерять сознание...
   Но вот открылась и закрылась тяжелая резная дверь. Маргарита решилась украдкой поднять глаза на вошедшего. Её молодой супруг остановился на пороге и на секунду прислонился к двери. На нем был длинный халат красного, казавшегося почти черным бархата, надетого поверх тонкой кружевной сорочки. Её ворот был распахнут и немного открывал смуглую грудь; пышная густая шевелюра падала ему на плечи в легком беспорядке, что придавало ему непринужденный, раскованный вид... Его лицо было немного бледно и серьезно. Но как же он был красив! Молодой супруг поймал ее взгляд, и она смущенно потупилась.
   Питер подошел, ласково коснулся ее ледяной руки, неподвижно лежащей поверх простыни, и вдруг тихо рассмеялся. Она вопросительно подняла на него огромные испуганные глаза.
   - Знаете, мой ангел, говоря по правде, я иначе представлял себе эту минуту, - сказал он, пытаясь согреть ее руки. - Но вы совсем замерзли! Я приготовлю для вас один волшебный напиток - он поможет вам согреться.
   Питер подошел к горящему камину, где стояли два кресла и резной стол, сервированный фруктами, сладостями и вином.
   - Как же вы представляли себе эту минуту? - едва осмелилась вымолвить Маргарита, умирающая от неловкости. Он посмотрел на нее через плечо, блеснув улыбкой:
   - Надеюсь, когда-нибудь мои мечты сбудутся, и вы всё узнаете. Только когда это случится - вот вопрос! Вы так прекрасны, что я рискую не выдержать и окончательно потерять голову...
   Маргарита, наконец, слабо улыбнулась, стараясь побороть странную скованность. А Питер, как видно, не испытывал ни малейшего смущения. Наливая вино в бокалы, он говорил без тени улыбки:
   - Это настоящий любовный напиток. Его таинственное и неодолимое могущество испытали на себе Тристан и Изольда, когда по ошибке выпили его. С тех пор Тристан не мог полюбить другую, как ни старался, а Изольда не смогла жить, когда узнала о его смерти. Белокурая ирландская принцесса умерла от горя над его телом. Их похоронили в двух соседних могилах по обе стороны абсиды храма. За ночь на могиле Тристана вырос терновник, зеленый и крепкий, благоухающий цветами, и перекинулся через церковный портал. Его ветви достигли могилы Изольды и ушли в нее. Трижды рубили терновник и трижды он вырастал, еще более могучий и благоухающий, чтобы соединить их могилы. И люди поняли, что это чудо неподвластно их воле!.. Вы не побоитесь выпить этот колдовской напиток, моя дорогая?
  - Настоящий любовный напиток? Должно быть, вы шутите, сеньор...
   - Нет, ничуть, - серьезно сказал он, однако в его глазах плясали веселые искорки. - Я узнал его рецепт в одной древней книге. Ваша новая камеристка Марселина приготовила все ингредиенты, что я просил достать, но сам рецепт - большая тайна!
   - Надеюсь, это не дьявольское зелье?
   - А, сеньорита все же боится! - рассмеялся он.
   - Вы специально меня пугаете, - смущенно улыбалась Маргарита. - Это же просто вино!
   Он с таинственной улыбкой подал ей высокий бокал:
   - Попробуйте и убедитесь сами. Но помните: любовный напиток можно выпить только один раз, и обратного пути не будет... Вы не передумали?
   - Нет!
   Маргарита приподнялась на локте, взяла у него бокал и вдруг заметила, как слегка дрожат его пальцы. Значит, он тоже волнуется? Кто бы мог подумать!..
   Она сделала глоток. Вкус ей понравился - ароматное сладкое вино с какими-то пряностями. У нее давно пересохло во рту, и этот напиток пришелся очень кстати.
   - А почему вы не пьете? - спросила она. - Сеньор не хочет поддаться "колдовству"?
   - Я давно уже околдован, моя прелесть. Если добавить еще хоть каплю, то я рискую совсем потерять голову. - И он процитировал слова из той самой легенды, воспетой трубадурами: "В вас моя жизнь, в вас моя смерть". И это не красивые слова - это правда!
   Улыбка исчезла с его лица. Он сделал движение, чтобы наклониться к ней, но вдруг на секунду прикрыл глаза и выпрямился. Ей показалось, что он побледнел.
   - Маргарита, вы даже не представляете, как прекрасны...У меня кружится голова, когда я смотрю на вас, - тихо произнес он.
   Она не понимала, что происходит. Ее волнение не прошло, а как будто усилилось, но только оно стало каким-то иным.
   А ее молодой супруг, кажется, совсем не собирался ложиться. Он взял у нее пустой бокал и снова отошел к камину.
   Маргарита как завороженная следила за ним глазами. Будто впервые она заметила, как великолепен разворот его широких плеч, и тонкая талия, подчеркнутая широким поясом с золотыми кистями, и точеные смуглые руки, оттененные белыми кружевами... В привычной одежде это не так бросалось в глаза, как теперь. Она хотела, чтобы муж подошел к ней - и боялась этого!..
   На одном из кресел лежала гитара. Питер взял ее в руки, и тут Маргарита услышала звук, будто сладко зевнула большая собака! Иллюзия была такой полной и неожиданной, что девушка рассмеялась.
   - Как это у вас получилось?
   Он посмотрел на нее с улыбкой, весело прищурился и снова слегка задел струны. Гитара вдруг отчетливо мяукнула кошкой. Маргарита ахнула и снова залилась смехом:
   - Какое неуважение к благородному инструменту, сеньор!
   - Чего только не сделаешь, чтобы развеселить прекрасную сеньориту, смеялся он. - Ваш испуганный взгляд приводил меня в отчаяние!
   И вдруг из-под его пальцев полилась нежная прихотливая мелодия какой-то итальянской песни. Маргарита замерла. Глубокий бархатный баритон пропел негромко - и чуть шутливо:
   "Звонкие струны лютни волшебной
   Голосу вторят, влюбленному страстно...
   Ветер играет волною прохладной,
   Лодку он гонит к балкону любимой.
   Небо закатное ярко пылает -
   Выйдет ли милая друга приветить?.."
  
   Неожиданно гитара издала жалобный звук и замолчала: Питер прижал струны ладонью, откинул голову и на секунду закрыл глаза.
   - Я сделаю для вас рифмованный перевод этой баркаролы, - глухо произнес он, откладывая гитару
   - Продолжайте, прошу вас! - воскликнула Маргарита, вскакивая. - Это прекрасно! Пожалуйста, спойте еще!
   Питер медленно покачал головой:
   - Мне изменяет голос, дорогая, и не слушаются пальцы...
   Маргариту бросило в жар от этих слов. Как они были сказаны!..
   Он смотрел на нее ласкающим, жарким взглядом, и от волнения у него подрагивали уголки губ. Он едва переводил дыхание...
   Только тут девушка поняла, что стоит перед ним в одной тонкой сорочке, подаренной ее тетушкой специально к этой ночи. Роскошные брабантские кружева целомудренно скрывали ее плечи и грудь, не нарушая приличий, но Маргарита густо покраснела и быстро нырнула в постель. На этот раз Питер присел рядом, так близко, что она почувствовала тепло его тела и тонкий аромат духов. Он взял ее руку, теперь горячую, и прошептал:
   - Мой ангел, вы потрясающая, волшебная... Безумно люблю вас. До такой степени, что не решаюсь прикоснуться... Как же это глупо! Я чувствую себя робким мальчишкой... Бог мой, никак не могу поверить своему счастью!
   Эти искренние слова были сказаны с таким чувством, что у Маргариты часто забилось сердце и снова пересохло во рту. Она одновременно хотела и боялась, чтобы он, в конце концов, прикоснулся к ней...
   А Питер целовал ее руку пылающими губами - ладонь, кончики пальцев, - и ее пронзали яркие, острые ощущения, никогда не испытанные ранее. Но ведь и раньше он так же целовал их! Однако не было такого пронзительного, колдовского наслаждения от его горячих губ... Маргарита в упоении закрыла глаза. Теперь она чувствовала его теплые руки, нежно ласкавшие ее плечи и грудь, слышала его участившееся дыхание, вздохи, похожие на стон, и это приводило ее в волнение, сладко кружило голову... Маргарита и не предполагала, что мужчина способен покорить ее так быстро! Она уже сама стремилась к нему, чувствуя сквозь рубашку его горячее, сильное тело, могучее биение его сердца... Неужели тот напиток и вправду оказался не просто сладким вином?..
   Всё чаще становилось его дыхание, все крепче он прижимал ее к себе - так крепко, что ей становилось больно... И вдруг его объятия разжались. С глухим стоном он упал на подушки, как пораженный молнией, и замер без сил. Внезапная пустота и холод заставили Маргариту очнуться от сладкого дурмана. С недоумением она приподняла голову, посмотрела и заметила в его бессильно упавшей руке судорожно сжатую простынь... Что случилось? Ее охватила тревога, даже страх. С ее уст уже готов был сорваться вопрос... И тут ее поразила догадка! В монастыре старшие воспитанницы потихоньку рассказывали друг другу про э т о. Сколько презрительных насмешек по этому поводу придумали женщины! Но для мужчины т а к о е считается постыдной слабостью, позором...
   Маргарита невольно покраснела. Как же так? Ее молодой муж, красивый и сильный, даже не успел сделать ее женщиной!!
   Он лежал рядом, закрыв глаза. Умиротворенное лицо, упавшие на лоб кольца волос, а в уголках губ - едва заметная тень улыбки...
   И неожиданно Маргарита испытала чувство, похожее на тщеславное удовлетворение: она, - она, и никто другой! - заставила этого полного сил мужчину упасть почти без чувств! Значит, сила ее так велика? Она способна сделать с ним все, что захочет?..
   Это потрясающее открытие заставило Маргариту победно улыбнуться. Она протянула руку, и с материнской нежностью погладила его мягкие кудри. Питер улыбнулся и открыл глаза. В них блестели задорные огненные искорки.
   - Вот теперь я не дам вам скучать, моя прелесть!
   Живо поднявшись на локте, он одной рукой привлек ее к себе, но вдруг остановился, внимательно взглянул и весело расхохотался. Конечно, он всё прочел на ее лице!
   - Вы, кажется, уже успели во мне разочароваться, душа моя? Не спешите, дорогая, у нас впереди целая ночь! Я желал вас слишком долго и слишком сильно, чтобы удержаться теперь. И кто бы мог устоять!.. Я не встречал женщины, волнующей меня до такой степени. И у нас еще много прекрасных ночей впереди..."
  
  Маргарита невольно залилась краской, вспомнив, какой она тогда была глупой. Только теперь она понимала, скольких усилий стоило ему смирять свои желания, ведь ее мужу тогда едва исполнилось двадцать. Сколько терпения и нежности потребовалось ему, чтобы победить ее детский страх и разбудить чувственность, ведущую к наслаждению...
   И еще она вспомнила слова, сказанные Питером в ту ночь. Он был очень серьезен, произнося их: "Есть люди, которые всю свою жизнь посвятили поискам магического философского камня. Я хочу с таким же упорством и одержимостью искать самые яркие и совершенные выражения моей любви к вам, сердце мое. Вы поможете мне в этом?"
   И она не знала, что ответить. Никто не учил ее ведению куртуазной беседы, лукавому кокетству и хитрым женским уловкам. Маргарита знала о них только из книг и по рассказам старших подруг в пансионе. Строгие правила поведения истинной католички внушали ей с самого детства, и она терялась от красивых, порой слишком смелых фраз мужа, приводивших ее в невероятное смущение. Но Питер просто так выражал свои чувства, и для него они были естественны, как биение сердца. И пьянящие слова, и невероятная нежность, и головокружительные, страстные ласки - в этом был весь он! Маргарита до сих пор не могла к нему привыкнуть...
  
   - Моя дорогая, да ты вся горишь! - улыбнулась мадам де Келюс. - Верно, воспоминания могут воспламенять...
   Маргарита очнулась от грёз, смутилась и встала, уронив забытое рукоделье.
   - Надо распорядиться насчет ужина. Я совсем забыла...
  - Не беспокойся, дорогая. Ваши слуги слишком хорошо знают свои обязанности, чтобы позаботиться об этом. Скажи, что тебя тревожит на самом деле? То, что граф задерживается? Но это же естественно - при такой-то погоде! Сколько деревьев повалило в вашем парке? Вот видишь... А у нас огромное дерево упало прямо на крышу каретного сарая, повредило один экипаж. Слава богу, никого не убило...
  
   ...Маргарита отказывалась верить, что разбушевавшаяся стихия может остановить ее мужа. Отчего-то она была уверена, что подобные "мелочи" для него не препятствие. Если уж на море он справлялся с более страшной стихией, то на земле что может его остановить?..
   И, тем не менее, супруг задерживался. Графиня не находила себе места. Она с удивлением обнаружила, что ее мучили не страх и тревога за мужа, а нестерпимое желание видеть его глаза, слышать его голос, чувствовать его руки... И чем больше она предавалась воспоминаниям, тем невыносимее становилось ожидание.
  
  *
  ...В воскресенье, когда уже стемнело, во двор Монтеля въехало множество всадников, две кареты и повозка, наполненная людьми. Слуги выбежали навстречу хозяину, вернувшемуся из путешествия. Но их глазам предстало странное зрелище: все люди с головы до ног были мокрые, покрытые жидкой грязью, как будто они купались в болоте. Ничем не отличался от прочих и граф. Его можно было узнать только по росту и властным жестам - он уже отдавал распоряжения.
   Самюэль Говард, старый дворецкий, спустился с крыльца и приблизился к хозяину, чтобы первым приветствовать его - и не поверил своим глазам. Милорд, выпачканный в грязи до самых бровей, с волосами, превратившимися в волнистые сосульки, по которым стекала вода, в одежде, цвет которой уже нельзя было угадать, кинул поводья подбежавшему конюшему и не спрыгнул, как обычно, а тяжело спустился на землю, держась за седло.
   - Поль, лошади очень устали, - сказал он конюху. - Займись теми белыми в первую очередь. Пусть их почистят и накормят... Жан! Пошли за Фариджи - среди людей есть раненые. И еще: распорядись, чтобы нашли сухую одежду для детей... Сколько их всего, Санчо? - повернулся он к управляющему.
   - Четверо детей и восемь взрослых. Остальные - наши.
   - Говард, прикажите приготовить для них комнаты и все необходимое - я принял на службу восемь человек... Мадлен! Горячего вина и хороший ужин для всех! Скажи Брюно - у нас прибавилось двенадцать ртов. Да, и еще: матерям раздай по бутылке рома - пусть хорошенько разотрут им детей, закутают в теплое и дадут горячего молока... Жан, побыстрее - ванну! А где Марсела?
   - Она уехала с госпожой графиней и сеньорой де Гамба. Сегодня же свадьба мадемуазель де Келюс!
   - Сегодня? Черт!.. Но я еще успею к десерту, - проговорил граф с усталой усмешкой, поднимаясь на крыльцо. На ходу он медленно расстегивал тяжелый от впитавшейся воды камзол. В это время отец Якоб Мозер спускался по лестнице ему навстречу. Граф увидел его и оживился:
   - Приветствую вас, святой отец. Все ли благополучно? Что ваша подопечная? Не ленится?
   - Ваша дочь делает большие успехи, экселенц. В ее возрасте это просто удивительно. Представьте, ей понравился греческий! Диана прочла "Одиссею" и даже выучила наизусть двадцать строф первой песни. Сама выучила, ее никто не заставлял! Она считает, что Одиссей чем-то похож на ее отца.
   Граф улыбнулся и негромко продекламировал:
   - "Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который
   Долго скитался с тех пор, как разрушил священную Трою,
   Многих людей города посетил и обычаи видел,
   Много духом страдал на морях, о спасенье заботясь
   Жизни своей и возврате в отчизну товарищей верных..."
   - Да, падре, отчасти похоже. Но кто же посмеет сравниться с царем Итаки! - усмехнулся граф. - Благодарю вас, отец Якоб, с Дианой не каждый сумеет поладить.
   - Ей всё интересно - я только даю пишу ее живому и любопытному уму... Но позвольте спросить, экселенц, что случилось? Откуда эти люди? Почему все так измучены? Вы сами едва держитесь на ногах!
   - Это правда, святой отец. Кажется, за два часа сна я отдал бы многое... Сегодня утром мы ехали по дороге вдоль реки, совсем недалеко от города, и на наших глазах потоком смыло в реку несколько хижин соседней деревни. Только рассветало, в домах все еще спали, они даже не подозревали об опасности!.. Мои люди пытались помочь несчастным. Течение было такое бурное, что взрослые мужчины выбивались из сил, не достигнув берега, что уж говорить о женщинах и детях! Мы вылавливали их из воды на два лье вниз по течению, пока не стемнело... Но простите, святой отец, я должен переодеться. Завтра, надеюсь, нам ничто не помешает побеседовать. Мы поговорим не о наводнении, конечно, а о вашем переводе доктора Лейбница. Я так долго мечтал об этом удовольствии!
   Слегка поклонившись, Питер ушел, а отец Якоб с минуту стоял в задумчивости. Этот молодой аристократ не переставал его удивлять.
  
   ...Скоро все собрались на кухне, за большим столом у очага, согревались вином, ели и вспоминали пережитое. Мадлен, как всегда, не упускала случая прислушаться к разговорам, пока разносила кувшины и блюда. Кто-то с волнением рассказывал:
   - Боже всесильный, реку нельзя было узнать! Дорогу местами залило, и лошади шли чуть не по колено в воде. Я смотрел на воду, и мне становилось жутко: поток нес все, что раньше стояло на берегах: овчарни, скот, сараи, птицу, всякую утварь... И трупы - людей, животных... Должно быть, несло с верховий... Просто ужас!.. Теперь будет сниться каждую ночь...
   - Мессир граф ехал впереди и первым увидел, как снесло крайний дом рыбацкой деревеньки, прямо вместе с людьми! Потом еще один, и еще... Только представить: из теплой постели - и вдруг оказаться в холодной воде!.. Пресвятая Дева, помоги и спаси!..
   - Течение гнало хижины прямо на нас, как ворох соломы. Все так и остолбенели!
   - Все, но только не мессир! Он тут же приказал своим людям вернуться и влезть на молодые ветлы у самой воды, чтобы наклонить их и перегородить поток, насколько хватит стволов. А сам прямо на лошади въехал в реку, поймал наклоненное дерево за верхушку и пригнул к воде, чтобы люди могли уцепиться за ветки...
   - Вот если бы не такие "сети", я был бы уже на дне, клянусь святым Бернаром!
   - Ох, а сколько же утонуло, Пресвятая Дева!..
   - А меня крутило в потоке, как щепку, как какую-то ничтожную букашку! Я уж попрощался с жизнью и молился своему святому, потому что человеческие силы здесь не помогут... И тут я увидел, что ко мне плывет оседланная лошадь! Ее хозяин держался за нее и плыл рядом. Мне каким-то чудом удалось уцепиться за ее седло! Даже не помню, как оказался на берегу - благодарение Святому Себастьяну!..
   - Все люди мессира вошли в реку вместе с лошадьми и так спасали тонущих!
   - Лошади сильные, но они бояться бурной воды. Главное, чтобы рядом был ее хозяин, направлял и успокаивал...
   ...На другом конце стола какая-то женщина тихо плакала, рассказывая:
   - Я ничего не могла поделать!.. Единственной моей заботой было держать головку моей крошки на поверхности... Я просто плыла по течению, стараясь не захлебнуться, ведь тогда бы мой ребенок точно бы погиб! Нас могло спасти только чудо Господнее! И вдруг я почувствовала, как какая-то сила потащила меня в сторону. Я не сопротивлялась, только крепче прижала малютку... Меня кто-то просто вытолкнул на берег, и я, наверное, от радости на минуту лишилась чувств... А когда пришла в себя и стала тормошить Сесиль, то пришла в ужас: мой ребенок уже не дышал!..
   - Твой крик, Полин, должно быть, услышали не только в Тулузе, но и на небесах! - засмеялся кто-то. Женщина осенила себя крестным знамением.
   - Благослови Господь мессира графа! - сказала она. - Но вначале я даже порядком испугалась, как он схватил мою девочку за ноги и перевернул вниз головой!.. А когда она закашлялась и заплакала, я бросилась сеньору в ноги...
   - Всего человек двадцать спаслись, не больше...
   - За грехи наши Господь послал нам такое!..
   - Нам некуда идти - у нас нет больше дома... - слышались рыдания с другого конца стола.
   - Сеньор не мог взять всех! Он сказал, что подумает, что можно сделать. И он придумает, клянусь преисподней и всеми ее сковородками!..
   Мадлен потихоньку перекрестилась и пошептала короткую молитву Деве Марии.
   Управившись с делами, она нашла своего Жана и спросила, не нужно ли чего сеньору графу.
   - Сейчас нет, Мадлен. Только он коснулся подушки, как тут же уснул. Велел приготовить парадный камзол и разбудить его через два часа. Скажи, чтобы к тому времени был готов кофе.
   - Я сама его сделаю! Ты думаешь, только Марселина умеет варить сеньору кофе?..
  
   *
   ...Брачная церемония проходила в соборе Сен-Сернин. Шарлота высоко держала голову и победоносно улыбалась. От невесты невозможно было отвести глаз, настолько изыскан и роскошен был ее наряд. Рене Фашо, портной графа де Монтеля, превзошел самого себя! Впрочем, граф так и обещал мадемуазель де Келюс: она станет самой красивой невестой Лангедока!
   Вот только сам граф не смог увидеть свою подопечную во всем ее блеске. Девушка была так огорчена и разочарована этим, что ей стоило немалых усилий улыбаться...
   ...Свадебный обед тянулся бесконечно долго, потом начался грандиозный бал, продолжавшийся до ночи. Новобрачная веселилась и танцевала с какой-то непомерною экзальтацией, затем исчезла на некоторое время - как видно, чтобы отдышаться, - а потом продолжала танцевать всё с той же лихорадочной энергией. Ее молодой муж был спокоен - сразу после свадьбы они отправятся в Париж, а там Шарлоте некогда будет думать о разных глупостях, и она остепенится.
   Все же неплохо, что граф де Монтель по какой-то причине не смог приехать на свадьбу. Он благожелательно относился к молодому виконту и, вероятно, хотел избежать возможных эпатажных выходок Шарлоты. Во всяком случае, Жан-Филипп де Роклер был благодарен графу. В самом деле, юная новобрачная сейчас вела себя пристойно. А в присутствии графа в нее как будто вселяется бес! Вероятно, он по-прежнему так ее волновал...
   ...Танцы уже переместились в парк, хотя было довольно прохладно. Разноцветная иллюминация разгоняла ночной мрак, музыка лилась из распахнутых окон - всем было жарко после выпитого и съеденного за обедом.
   Шарлота нашла графиню де Монтель и взяла ее под руку.
   - Дорогая графиня, меня мучает один весьма деликатный вопрос. Не согласитесь ли вы мне помочь? С этим я не могу обратиться ни к кому другому!
   - Если это в моих силах, дорогая...- немного растерянно произнесла Маргарита. Шарлота всегда вызывала у нее чувство легкого страха и неловкости. Что она затеяла на этот раз?
   - Может быть, мы немного прогуляемся по парку? - сказала новобрачная, блестя глазами. - Необходимо, чтобы нашей беседе никто не помешал!
   Маргарите ничего не оставалось, как согласиться.
   Когда они оказались одни в менее оживленной аллее, Шарлота начала решительно и прямо:
   - Меня давно мучает один вопрос, мадам, на который господин граф, ваш супруг, обещал мне ответить, как только я стану женой виконта...
   - Что же это за вопрос? - осторожно спросила графиня. Опасение, что своевольная девчонка сотворит что-нибудь шокирующее, никогда не покидало Маргариту. Она видела, как новобрачная с невинным видом опускает глазки, но при этом лукаво улыбается.
   - Даже не знаю, как начать... - Шарлота делала вид, что смущена. - Мне предстоит первая брачная ночь, и, честно говоря, я ужасно боюсь сделать что-нибудь не так!.. Когда-то мы случайно заговорили с господином графом о вашей первой ночи после свадьбы, и ...
  Маргарита замерла, потрясенная.
   - Вы говорили... об этом?! - пролепетала она. - И что же рассказал мой супруг?
   - В том то и дело, что ничего! Все ограничилось лишь одной фразой. Но я так и не поняла, что имел в виду граф. Вы, конечно же, могли подумать, что я прошла огонь и воду, имею большой опыт, и все такое... Должна признаться, мадам, это совсем не так. На самом деле мне страшно!
   - Ваша матушка должна была дать вам наставления...
   - Разумеется, она их дала, но этого недостаточно! К сожалению, среди моих близких подруг нет замужних дам, и они не могут объяснить некоторых вещей... Дорогая графиня, у меня к вам только один, вполне конкретный вопрос.
   - Что же вы хотите узнать? - с содроганием сердца спросила Маргарита.
   - Как мило, что вы не отказываете мне, мадам! - радостно воскликнула Шарлота. - Господин граф, ваш супруг, сказал, что я была бы разочарована, окажись на вашем месте в вашу первую брачную ночь. Это правда?
   Маргарита слегка побледнела, а потом почувствовала, как густая краска неудержимо заливает ей щеки. Как смеет эта дерзкая девчонка говорить с ней на подобные темы!?
   - Почему же вы молчите, графиня? Это не праздный вопрос! Я должна быть готова к любым неожиданностям, ведь от этого зависит мое счастье! Или хотя бы благополучие... Представьте мой ужас: если лучший из мужчин способен разочаровать женщину, то зачем тогда вообще выходить замуж?!
   Тут Маргарита невольно улыбнулась. Она не знала, сердиться ей или смеяться.
   - Не волнуйтесь, мадемуазель. Доверьтесь своему мужу, и все у вас будет прекрасно.
   - О, мадам, это не ответ! Почему граф говорил о разочаровании? Умоляю, скажите правду: вы были разочарованы тогда?
   - С чего вы взяли? Конечно же, нет. Если я правильно поняла, граф говорил о вас на моем месте, не так ли? Может быть, он имел в виду свои чувства?
   - Да, вероятно... - задумчиво произнесла невеста, опуская голову. - Я обязательно у него спрошу!.. Но я не уверена, что он ответит на мой вопрос. Он стал ко мне так строг... Наверное, вы самая счастливая женщина в мире, мадам, если вас любит такой человек!.. О, вы непременно должны рассказать, что произошло в ту первую ночь! Тогда я пойму, наконец, что хотел сказать ваш супруг.
   От такой бесцеремонности Маргарита потеряла дар речи. Как ей спастись от этой бесстыдной особы?!
   И вдруг у них за спиной, совсем близко, прозвучал знакомый чуть насмешливый голос:
   - Наконец-то я нашел вас, милые дамы! Вы говорили обо мне?
   Обе женщины дружно оглянулись, не веря своим ушам. Перед ними стоял граф де Монтель собственной персоной. Он был безукоризненно одет в зеленый бархат, расшитый золотом. Роскошная перевязь и шпага в золоченых ножнах, бриллиантовая булавка в пышных кружевах на груди, а из-под бархатной шляпы с белым плюмажем на плечи падали блестящие пышные кудри. Загорелое лицо, блестящие глаза, неподражаемая улыбка, быстрые движения... Обе дамы невольно замерли от восхищения.
   Сняв шляпу, граф отвесил галантный поклон - впрочем, слегка шутливый. Он прекрасно видел, какое впечатление произвел.
   Шарлота первая пришла в себя и с радостным криком бросилась ему на шею.
   - Вы все-таки успели! - воскликнула она. - Как же я рада вас видеть, мессир!
   Ее детская непосредственность привела Маргариту в негодование. Девчонка совсем потеряла стыд!
   А граф смеялся.
   - Приятно видеть вашу искреннюю радость, мадмуазель, но вы задушите меня, дорогая! - говорил он, мягко освобождаясь из ее цепких объятий. И продолжал:
   - Мне кажется, я сплю! Из ада попасть прямо в эдемский сад и увидеть очаровательных богинь! Извините за опоздание, милые дамы, но я спешил, как только мог. Примите мои поздравления, прелестная мадмуазель, - говорил он, целуя девушке руку. - С этого дня вы почувствуете новую прелесть жизни. Желаю вам большого счастья, Шарлин. У вас есть для этого всё - любящий и благородный муж, юный задор и неподражаемый темперамент. Любые слова бледнеют перед вашим чудесным обаянием. Ну а сегодня вы просто ослепительны, моя дорогая! И подозреваю, что с каждым днем вы будете расцветать все краше и заставлять бледнеть от зависти ваших подруг, а ваших поклонников - от любви...
   В его словах было столько искреннего чувства, он улыбался Шарлоте чуть насмешливо и так нежно, что Маргарита ощутила болезненный укол ревности. Но граф не сказал ничего, кроме обычных куртуазных любезностей! О, если бы не этот его проникновенный, низкий бархатный голос, его удивительный тембр, сводящий с ума! Недаром Шарлота таяла от удовольствия и едва пролепетала:
   - Благодарю вас, дорогой граф. Никто лучше вас не умеет говорить приятные вещи. Их смысл больше, чем просто комплимент... Как хорошо, что вы все-таки увидели меня сегодня! Этот момент моей жизни больше никогда не повторится...
   И тихо шепнула ему на ухо:
   - Возможно, вы еще пожалеете, что отвергли меня!
   Граф де Монтель улыбнулся и проговорил:
   - А теперь, прелестная невеста, позвольте мне поздороваться с графиней. Вы тем временем найдите поскорее вашего мужа - я хочу, наконец, вручить вам свадебный подарок.
   Шарлота с улыбкой кивнула, грациозно подобрала пышные юбки своего белоснежного платья и побежала к дому. Маргарита осталась наедине с так неожиданно появившимся мужем.
   - Вы обожаете сюрпризы, сеньор! Но лучше бы обойтись без них. Я не знала, что и подумать, с ума сходила, ожидая вас!..
   - Не надо, любовь моя, не надо упреков. Я безумно соскучился, - он заключил жену в объятия. - Если бы не эта свадьба, я похитил бы вас отсюда, и немедленно! Как же вы похорошели, моя прелесть... и как долго я мечтал обнять вас!
   - Вы помнете мне платье!
   - К черту платье! - он еще крепче прижал ее к себе. - Вы восхитительны, мой ангел. У меня просто дух захватывает от вашей красоты. Впрочем, словами этого не передать. Да и к чему! Не лучше ли сразу перейти к делу?
   - Что-о?
   Маргарита была близка к панике. Она видела, как блестят его глаза из-под чуть опущенных ресниц, и узнала этот блеск - безумный огонь желания...
   - Ради всего святого, Питер! - взмолилась она. - Мы здесь не одни!
   - Я вижу только вас. И главное, чтобы вы были мне рады, - он ласково приподнял ее лицо за подбородок, заглянул в глаза. - Марго, вы мне рады?
   - О чем тут спрашивать, конечно! Я просто не могу прийти в себя... Вы как ураган! Да еще Шарлота наговорила здесь таких вещей... И потом, не стесняясь, она бросается вам на шею - прямо у меня на глазах! А вы еще рассыпаете ей комплименты!.. О, несносная девчонка!..
   - Забудьте о ней, дорогая. Кстати, вам никто не мешал опередить ее с приветственными объятиями. Мы с вами не виделись почти три месяца - хотя бы поцелуйте своего мужа!
   - Прямо здесь, при всех?!
   - Почему вас это смущает? Разве вы не моя жена?
   Маргарита оглянулась в нерешительности. В начале аллеи, у фонтана, гуляли гости. Пожалуй, никто не видел...
   - Вы слишком долго раздумываете, сеньора! - нетерпеливо воскликнул Питер и первым нашел ее губы. Когда она перестала сопротивляться и обняла его, слабея, он подхватил ее на руки и понес к дому.
   - О, боже! Вы обращаетесь со мной как с куклой... Куда вы меня несете?
   - Думаю, в парке нам будет не очень уютно, - проговорил он. - Здесь становится сыро.
   - О чем вы, сеньор? Опустите меня сейчас же!
   - Это выше моих сил!
   - Ради бога, Питер, не сходите с ума! Я вижу ваше настроение... Что вы задумали?
   - Разве это не очевидно? - искренне удивился он.
   - Пресвятая Дева! Здесь?! Даже не помышляйте об этом!
   - Почему нет? Кто мне помешает?
   - Я!
   - Ах, вот как! Да это бунт? - он со смехом слегка подкинул ее в воздух и бережно поймал, как будто она совсем ничего не весила. - Вы полностью в моей власти, прелестная бунтарка, и будете меня слушаться!
   - Образумьтесь, Питер, нас давно ждут! Вы хотели вручить подарок новобрачным...
   - Мы всё успеем.
   - В вас вселился дьявол!
   - Он жил во мне всегда. Вы не знали, дорогая? Это странно!
   Маргарита попыталась вырваться, но неожиданно встретила поистине железную руку, удержавшую ее. На секунду ей стало не по себе. Но это безумное, страстное желание мужа постепенно захватило и ее. От его поцелуев сладко кружилась голова и захватывало дыхание. Но Маргариту мучил страх быть застигнутой в его объятиях.
   - Отпустите меня, умоляю, - без всякой надежды прошептала она.
   - Никогда!
   Хотя его глаза смеялись, Маргарита поняла, что всякое сопротивление бесполезно...
  
   Тем временем Шарлота и не думала искать своего молодого супруга или возвращаться к гостям. Она добежала совсем недалеко, потом свернула на параллельную дорожку и из-за живой изгороди с любопытством наблюдала за графом и графиней. Ей даже удавалось порой разобрать несколько слов из того, что они говорили. Впрочем, и без слов всё было понятно! Но когда граф подхватил жену на руки и понес к дому, Шарлота решила непременно увидеть, что будет дальше.
   Никого не встретив в аллее, граф свернул к боковой лестнице и быстро поднялся на второй этаж, где располагались жилые комнаты. Там было тихо, только из парадных залов отдаленно слышалась музыка. Юная невеста притаилась внизу за портьерой и подождала немного, чтобы не услышали ее шагов, а потом тихонько прокралась по мраморным ступенькам наверх и прислушалась. Они были где-то рядом, но где?
   И тут девушка заметила неплотно прикрытую дверь в малиновый будуар ее матери. Граф даже не позаботился плотнее закрыть дверь. Впрочем, у него же были заняты руки!.. Да, именно из будуара слышались приглушенные голоса. Несомненно, граф отлично знал расположение комнат и, скорее всего, не раз бывал здесь...
   Шарлота осторожно заглянула в щель. Внутри комнаты было почти темно, только освещенное иллюминацией окно бросало светлый квадрат на ковер и кресло, в котором поблескивала расшитая золотом перевязь графа.
   "Он не теряет ни секунды. Но где остальная одежда?", - подумала девушка и поискала глазами. Нет, ничего... Они оставались одетыми. Какое разочарование! Но все же теперь у нее есть надежда узнать почти всё, что ее так безумно интересовало!..
   Глаза Шарлин постепенно привыкли к темноте. Теперь она видела графиню на ложе под балдахином в светлом облаке платья, выделявшегося на темном покрывале. Вся эта часть комнаты оставалась в полумраке. Шарлота различила почти черный силуэт графа, опустившегося на одно колено перед ложем, как для молитвы... Но больше ничего не происходило! До нее доносились лишь звуки: легкий шелест шелка, дыхание, медленные, протяжные вздохи и взволнованный прерывистый шепот графини:
   - Питер... О, нет, прошу вас!..
   - Нет? В самом деле? - в голосе графа слышалась мягкая улыбка - и нетерпение. - Когда же я, наконец, услышу "да", моя прелесть?
   - О, если кто-нибудь войдет... Остановитесь!
   - Это уже не в мох силах.
   - Боже!.. Я не могу вам этого позволить!
   - Сеньора хочет звать на помощь?
   - О, нет!.. Нет...
   Было слышно, как он тихо засмеялся в темноте, переводя дыхание.
   - Любовь моя, мой ангел, вы хотите того же, что и я. Отбросьте мысли... хоть на пять минут!
   И снова - томный женский лепет, шелест шелка, легкие стоны... Но когда низкий волнующий тембр присоединился к ним, у Шарлоты по спине побежали мурашки. В груди заколотилось сердце, во рту пересохло... Тайна, которую она так жаждала узнать, была совсем близко!
   Глубокий стон, наполнив будуар, потряс Шарлоту. Ее пронзил озноб и подкосились ноги. Она прижалась к стене, чтобы не сползти вниз...
   Но девушка не увидела ничего! Ее охватило лихорадочное волнение. Что произошло? Граф по-прежнему стоял на коленях, лишь наклоняясь к жене для поцелуя, и только с глубоким вздохом произнес:
   - Вы неотразимы, моя дорогая. Просто великолепны! Теперь мне, пожалуй, удастся дожить до утра.
   - Вы, наконец, довольны, сеньор? - голос графини звучал теперь совсем по-другому, воркующее-нежно.
   - И да, и нет, - ответил он.
   - Что это значит?
   - Дорогая, очередной способ "эспрессо" - это лишь глоток воды, чтоб не умереть от жажды. Но одним глотком невозможно напиться! И если честно, душа моя, мне совсем не по вкусу эти детские забавы di nascosto , - поморщился он, поднимаясь.
   Шарлота заметила, как упал на ковер в освещенном квадрате его смятый и мокрый носовой платок...
   - Детские забавы?! - воскликнула Маргарита, приподнимаясь на локте. - Один лишь дьявол способен довести меня до такой бездны падения - и до такого восторга!.. Что же тогда... настоящее?
   - Увы, моя прелесть, ваше тело довольствуется очень малым. Истинные наслаждения совсем не похожи на эти невинные шалости.
   Он подал ей руку и помог встать. Маргарита в задумчивости подошла к окну. Граф последовал за ней и одной рукой обвил ее талию, как будто не мог оторваться от этой женщины. Теперь Шарлота очень хорошо их видела. Он легонько целовал ее волосы...
   Маргарита грустно вздохнула:
   - Странно, что вы меня всё ещё любите - я никогда не могла удовлетворить вас...
   Его улыбка блеснула в полумраке:
   - Вы волнуете меня, как ни одна другая женщина. И мне всегда хочется большего... Но всё дело в качестве удовольствия. Сердце мое, кто же предпочтет простой хлеб воздушному пирожному! И глупо ограничиваться только пирожным, когда есть еще и марципан, и фруже, парфе и суфле, и множество других лакомств! Изысканные десерты так же разнообразны, как и любовные наслаждения - если можно их сравнивать. Я не упомянул еще о пряных соусах для гурманов и очень острых, обжигающих "блюдах" - на любителя. Вы и представить себе не можете, насколько богата "любовная кулинария". Но вы не осмеливаетесь попробовать и сотой доли из ее меню!
   Маргарита с интересом взглянула на мужа:
   - А вы попробовали всё?
   - Вряд ли это возможно, моя прелесть.
   - Я хочу знать, какие "блюда" вы предпочитаете! Когда придет время, вы меня научите, да?
   - Марго, не провоцируйте меня такими разговорами. Вы видите - мне даже трудно дышать, когда вы в такой опасной близости. Подождите до утра.
   - А что будет утром?
   - Мы предадимся радостям любви в собственной постели - с гораздо большим комфортом, чем теперь. Я хочу насладиться вашей атласной кожей, а не путаться в этих шелковых тряпках, вдохнуть аромат ваших волос, а не эту фиалковую пудру... Может быть, тогда мы и обсудим наше "любовное меню", если у вас хватит сил.
   - Поговорить мы можем, но не больше! Вы, кажется, забыли, сеньор: нельзя...
   - Ничего не хочу слышать! - с негодующим жестом резко перебил ее Питер. - Что может быть нелепее и глупее этих церковных запретов! Почему женщина, ожидающая ребенка, не может наслаждаться любовью в полной мере? Почему они это запрещают, противореча сами себе? Не сама ли церковь учит, что главная обязанность жены - покоряться мужу?
   Шарлота даже вздрогнула от этой неожиданной его вспышки. Впервые она слышала, чтобы граф повышал голос! Но эта вспышка продолжалось лишь секунду. Он быстро зашагал по комнате и вдруг горько усмехнулся:
   - Никогда бы не подумал, что произнесу эти ужасные слова, чтобы только получить вас... Нет, сеньора, вы вольны в своем выборе, и я, конечно же, ни к чему не стану вас принуждать, можете успокоиться.
   Он зажег свечу на туалетном столике и спокойно проговорил:
   - Подойдите к зеркалу, Марго, я поправлю вам прическу. Нам пора привести себя в порядок.
   - О, боже, я совсем забыла! Как теперь мне показаться перед гостями?..
   - Не волнуйтесь, дорогая, ваш туалет ничуть не пострадал. Только чуть-чуть поправить... Мне же не в новинку исполнять обязанности вашей камеристки.
   Маргарита присела к зеркалу и улыбнулась, любуясь своим отражением. Она сейчас была изумительно хороша: с нежным румянцем на щеках, с ярко блестевшими глазами, такими огромными и нежными...
   Шарлота сбоку видела ее и завидовала. Она всегда завидовала графине де Монтель - во всем!..
   Граф встал за спиной у жены и быстро привел в порядок ее слегка растрепавшиеся локоны, затянул ослабленную шнуровку корсета, расправил кружева... и его руки помедлили на ее обнаженных плечах. Он увидел ее отражение в зеркале и замер. Вдруг он ревниво и властно прижал ее к себе, припал губами к нежным завиткам на стройной шейке, запрокинул ее голову и поцеловал с таким пылом, что она застонала. Но тут же Питер отпустил ее и, тяжело дыша, отошел вглубь комнаты, в темноту.
   У Шарлоты перехватило дыхание. Хватая ртом воздух, она прижалась к стене, чтобы не упасть. Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди...
  - Сеньор, что с вами?- торжествующе и лукаво улыбнулась Маргарита. - Кажется, вы снова готовы потерять голову? Обычно вы возвращаетесь из своих путешествий не таким жаждущим. Значит, вы не изменяли мне все это время?
   - Нам нужно поторопиться, Марго, - глухо проговорил он, будто не слыша ее вопроса.
   Питер подошел к креслу, надел перевязь через плечо, уверенным привычным жестом поправил шпагу, расправил кружевные манжеты... Шарлота любовалась его движениями, казалось бы, такими обыденными, но исполненными естественного изящества, свойственного только ему...
   И вдруг граф увидел на ковре свой платок. Наклонился поднять его и краем глаза заметил в проеме двери белый подол платья. Он медленно выпрямился и встретился взглядом с широко распахнутыми глазами Шарлоты. Его лицо окаменело. Вскинув подбородок, он презрительно сощурился - и отвернулся, как будто она была пустым местом.
   Маргарита ничего не заметила. Она спросила:
   - Кстати, я даже не знаю, какой подарок вы приготовили новобрачным!
   - Скоро увидите, - спокойно ответил он, подавая ей руку.
  
   ...Шарлота, задыхаясь, сбежала вниз по лестнице в зал, где оставила своего молодого супруга. Виконт спокойно беседовал с ее отцом, держа в руках бокал с вином. Девушка подлетела к ним и лихорадочно схватила де Роклера за руку. Тот от неожиданности выронил бокал.
   - Жан-Филипп, пойдемте со мной! Сейчас же!
   - Куда, моя дорогая? - изумленно спросил виконт, видя, что на щеках его молодой жены блестят слезы. - Что случилось?
   - Ничего не спрашивайте! Быстро идите за мной! - проговорила она, стремительно удаляясь из зала и никого не видя вокруг. Жан-Филипп поспешил за ней.
   Она ворвалась в первую же пустую гостиную, развернулась и вдруг крепко прижалась к нему.
   - Обнимите же меня, виконт! Я хочу принадлежать вам. Прямо сейчас, немедленно!
   - Но... нас ждут гости! - оторопел он.
   - Вы ни капли меня не любите?! Вы не хотите овладеть мною так же страстно, как... как...хочу этого я!
   Шарлота впилась в его губы обжигающим поцелуем, и молодой супруг не мог устоять. Пока он путался в ее многочисленных юбках, она стонала от нетерпения:
   - Ну, скорее, прошу вас!
   Жан-Филипп никогда не видел свою невесту такой пылкой, и у него дрожали руки. Но он помнил, что должен держать себя в руках.
   - Не спешите, мой ангел, - виконт встряхнул ее за плечи. - Что за безумие? Сейчас у нас слишком мало времени, чтобы вы получили удовольствие от нашей близости. Я не хочу все испортить...
   - Если вы мужчина, докажите, насколько сильно меня любите!
   - Я люблю вас безмерно! И поэтому не хочу причинить вам ни малейшей неприятности.
   Она порывисто вырвалась из его объятий и перевела дыхание, оправила юбки.
   - Наверное, я поспешила, дав согласие!.. Ваша любовь слишком холодна и рассудочна... Виконт, вы не способны на безумства! Даже ради меня!
   - Подумайте, так ли это необходимо? Вы мне слишком дороги, Шарлин, я готов сделать для вас всё. Но есть благоразумие и приличия. Иногда вы забываете об этом, дорогая.
   - О, ради бога, Жан-Филипп, не вздумайте читать мне мораль! Если бы я еще не надеялась как-то расшевелить вас, то, наверное, уже давно сбежала бы в Америку с каким-нибудь отважным моряком!.. Лучше скажите мне, вам известно, что такое "эспрессо"?
   - Кажется, это по-итальянски... Но нет, не знаю.
   - Я так и думала! - Шарлота скривила губки. - Судя по всему, это какое-то итальянское изобретение в любви. Узнайте, что это!
   - Всё, что известно из любовных утех французам, пришло из Италии. В том числе и порочные влечения.
   - Ничего подобного! - с жаром возразила она. - Кто вам внушил подобные глупости? Положим, Лесбос находится не в Италии, и Содом тоже! Но то, о чем я хочу знать, не имеет с этим ничего общего! Перестаньте со мной спорить и выясните, что такое "эспрессо". А до тех пор я запрещаю вам ко мне приближаться!
   - Но, дорогая, вы шутите! Где же я могу это узнать?
   - У графа де Монтель, например. Он знает всё!
   - Ах, вот оно что! Нисколько не сомневаюсь... Так он здесь? Вы с ним виделись?
   - Всего несколько минут - он меня поздравил. Поспешите! Он с женой скоро будет здесь.
   - Но я не могу спрашивать у графа подобные вещи! Как вы себе это представляете?
   - Это ваша забота!
  
   ...Виконта и его невесту нашел слуга и сказал, что граф де Монтель просит их спуститься к парадному подъезду, не привлекая ничьего внимания.
   Граф и графиня встретили их внизу.
   - Мой подарок ждет вас у дверей, - сказал граф, жестом приглашая их взглянуть.
   Они все вместе вышли на крыльцо. У подъезда стояла голубая с золотом карета, запряженная четверкой прекрасных серебристо-белых лошадей в парадной упряжи с золотыми кистями и белыми султанами на головах.
   Дамы ахнули в один голос. Шарлота в восторге побежала заглянуть в карету, Жан-Филипп последовал за ней. Граф спустился только на несколько ступеней.
   - Такого роскошного выезда нет ни у кого в Тулузе! Даже у архиепископа, даже у губернатора! - восторженно кричала девушка. - О, это только для Парижа! Просто королевский подарок! Граф, чем я заслужила вашу изумительную щедрость? В таком экипаже я буду чувствовать себя истинной королевой! Благодарю вас, я в восхищении!
   - Рад, что вам понравилось, Шарлин, но не благодарите. У меня просто не было времени придумать что-нибудь более оригинальное для такого дня.
   Шарлота подбежала к нему с явным намерением расцеловать, но граф без улыбки сделал предостерегающий жест, и девушка остановилась. Она подняла на него сияющие глаза - и встретила его строгий властный взгляд.
   - О, сударь, можете ли вы простить меня? - горячо прошептала она. - Поверьте, я просто сошла с ума, когда увидела вас в парке... Я уже не могла остановиться, потерять вас из виду, и вы знаете - почему... Но я окончательно погибла, когда увидела вас в будуаре...
   Граф сделал вид, что ничего не слышал. Он спокойно подал ей руку и помог сесть в карету. Виконт уже садился с другой стороны и дал знак кучеру. Тот пустил карету вокруг центрального цветника перед подъездом, чтобы продемонстрировать стать великолепных лошадей и плавный ход кареты.
  Когда граф поднялся к жене, она в изумлении проговорила:
   - Питер, невероятно! Это же целое состояние! Насколько я помню, три месяца назад вы говорили, что нам придется экономить...
   - Теперь уже нет, сеньора.
   - Но откуда вы взяли столько денег?!
   - Военные трофеи, моя дорогая! Мне есть, что рассказать вам за обедом...
  
  Глава двенадцатая
  
   ...Утром донья Хуана вошла в часовню Монтеля и с некоторым удивлением увидела там графа, коленопреклоненного перед алтарем. Он бы в черном испанском костюме и с четками в руках. Эти четки особо привлекли внимание сеньоры. Они были выточены из темно-красного коралла и очень красиво выглядели в смуглых руках своего хозяина.
   Питер услышал шаги, перекрестился и поднялся с колен, приветствовал пожилую даму учтивым поклоном.
   - Я помешала вам, сеньор? Простите. А почему Маргарита не сопровождает вас?
   - Она вчера очень устала. Я не стал ее будить.
   - И правильно! Вчера был тяжелый день. В ее положении совсем ни к чему так рисковать... Надеюсь, радость от вашего возвращения придаст ей сил. Она очень без вас тосковала, уж вы мне поверьте!.. Сеньор, хочу воспользоваться случаем и сказать, пока мы наедине: не покидайте вашу супругу так надолго! Я понимаю, у мужчин свои дела. Но Маргарита такая ранимая, хрупкая! Не дай бог, что с ней случится... Мне страшно, как она родит. Надо приказать в тот день всем женщинам распустить волосы и во всем доме развязать все узлы! Это помогает.
   - Непременно, дорогая сеньора, - ответил Питер, пряча улыбку.
   - Вы еще не обсуждали имени ребенка?
   - У нас не было времени.
   - Вы бы хотели, конечно, чтоб родился мальчик? Любой мужчина мечтает о наследнике!
   - И я не исключение. Но дочери вызывают особое, ни с чем не сравнимое чувство...
   - Если родиться мальчик, как вы его назовете?
   - Анри. В честь славного короля Наваррского.
   Донья Хуана в ужасе отшатнулась:
   - Бог с вам, сеньор! Он же был гугенотом!
   - Он принял католичество и остановил кровопролитие во Франции.
   - Он был безбожником и прелюбодеем!
   - Никто не свят, сеньора. Он искренне любил. А главное - он подписал Нантский эдикт!
   - И воевал с Испанией!
   - Испания воевала со всем миром! И не стоит нам спорить из-за этого, - обезоруживающе улыбнулся Питер. - А если родится девочка, я назову ее в честь Изабеллы Кастильской.
   - Достойный выбор! Я каждый день молюсь, чтобы Маргарита благополучно разрешилась от бремени...
   - Да будут услышаны ваши молитвы!
   Тут у входа загремела ажурная решетка, и в часовню проскользнула изящная невысокая фигура в сутане.
   - О, аббат де Легаль! Рад вас видеть, - поклонился граф. - Сеньора уже знакома с нашим достойным прелатом из Парижа?
   - Да, мы с Маргаритой порой коротали вечера в приятном обществе аббата, имели такое удовольствие.
   Де Легаль сдержанно улыбался и неотступно сверлил глазами графа, будто искал в его лице какие-то перемены или что-то необычное.
   - Ваше возвращение, мессир, совпало с таким ужасным бедствием,- проговорил он. - Я слышал, что вчера вы спасали людей из воды, вы и ваши люди... Но тот неоправданный риск, которому вы себя подвергали...
   Донья Хуана остолбенела, пораженная. Граф сделал протестующий жест:
   - Слухи ввели вас в заблуждение, дорогой аббат. Я ничем не рисковал. Жаль только, что нас было не так много. Будь моя воля, я привлек бы солдат!
   - Мои сведения - не слухи, дорогой граф! Без сомнения, только скромность не позволяет вам признать опасность, которой вы себя подвергали. Однако наводнение действительно нанесло большой ущерб. Ваши управляющие уже представили вам отчет по имению?
   - Да, как только я приехал. В Монтеле потери невелики, он на холме, но в окрестностях ущерб ужасен. Должно быть, вам известно, что на западных склонах размыты виноградники - основа благосостояния этого края. От разлива рек погибли сотни люди, запасы продовольствия, скот, много семей осталось без пищи и крыши над головой. Как они перезимуют, не имея никаких запасов? Всё смыто или безнадежно испорчено! Я вчера мог лично убедиться в этом.
   - Да, к сожалению, это так... Но, благодарение богу, вы сразу подумали, как организовать раздачу пищи и одежды этим несчастным!
   - Однако моих запасов хватит очень ненадолго. Нужно срочно договориться с поставщиками, устроить подвоз продовольствия, выделить лошадей и транспорт, и где-то разместись потерявших кров. Аббат, вам известно, что именно городское собрание делает для помощи пострадавшим? Нет? Я сейчас еду в муниципалитет узнать это. Вчера на празднике мне удалось поговорить с некоторыми дворянами. Правда, на балу серьезных дел не обсудишь, однако я заручился уверениями, что местные сеньоры не останутся в стороне - в конце концов, это их люди и их земли! Это же касается и моих друзей. Герцог де Роган, граф де Ту, маркиз де Боннак, граф де Келюс готовы помочь из своих средств, и уже делают это.
   - Может помочь и церковь - хотя бы утешением несчастных! - сказала донья Хуана, выдержав потрясающую новость со стойкостью истинной католички.- Вероятно, нужны крупные пожертвования?
   - Конечно, деньги необходимы,- сказал граф де Монтель. - Но нетрудно себе представить, сколько будет желающих положить их себе в карман! И поэтому средства нужны в виде леса, камня и других материалов для строительства. Но в первую очередь людям каждый день необходимы кров, горячая еда и теплая одежда. Вот в этом может помочь церковь. Надеюсь, господин архиепископ озаботился этим вопросом? - граф уверенно и требовательно посмотрел аббату в глаза.
   - Разумеется, безусловно, это обсуждалось...
   - Отлично! - воскликнул граф. В его тоне послышался сарказм. - Кто, как не верховный пастырь должен позаботиться о своей несчастной пастве? На какое-то время монастыри и аббатства могут приютить не одну сотню человек. И это следует сделать немедленно! А уж договориться с лесоторговцами и поставщиками, нанять плотников - этим может заняться любой разумный приказчик, если он не вор!..
   Аббат де Легаль подумал: "Ему бы армией командовать! Не успел приехать, как всё вокруг завертелось... Однако что за тон! Он говорит как истинный сеньор и в то же время - как расчетливый хозяин. Граф здесь имеет свою выгоду? Не похоже. Только безумный или святой способен броситься в ледяную воду спасать плебеев! Но он не безумец и не святой. Зачем ему было рисковать собственной жизнью, ради чего? А он рисковал, никаких сомнений. Вот что ставит меня в тупик!.."
   Донья Хуана резко захлопнула веер, окончательно приходя в себя.
   - Бог мой, сеньор! Почему вы должны думать еще и обо всем этом?! - возмутилась она. - Для этого есть губернатор провинции, капитул, муниципалитет, кто там еще... Это они должны быть в первую очередь озабочены ситуацией и всё это делать!
   Граф насмешливо улыбнулся:
   - Надеюсь, господину губернатору доложили о бедственном положении дел.
   И, обращаясь к аббату, он продолжил уже серьезно:
   - Необходимо направлять все действия из одного центра, чтобы ничего не упустить. Но никакая сила не заставит меня встретиться с де Шевриером, даже по столь серьезному поводу! Прошу вас, господин де Легаль, позаботьтесь, пожалуйста, еще вот о чем. Это очень важно! Уже сейчас необходимо следить за качеством питьевой воды, выявлять заболевших, иначе городу может грозить эпидемия. Я уверен, вы понимаете всю опасность положения. Ваш блестящий ум и влияние, господин аббат, могут послужить для разрешения многих проблем! Мы еще поговорим об этом, а сейчас - дорогая сеньора, святой отец - прошу меня простить. Я должен вас покинуть - дела!
   Он с учтивым поклоном простился с ними и быстро ушел.
   Де Легаль подумал: "Черт возьми! Надо поскорее побудить архиепископа к активным действиям, не то граф де Монтель переплюнет его в этом, да еще может и высмеять - с него станется! Не пощадил же он саму госпожу де Ментенон! И этот его опасный саркастический тон может достигнуть ушей самого короля. Мне следует первому сообщить в Париж обо всем, что здесь происходит!.."
  
   ...Маргарита проснулась с приятной негой в теле и блаженной улыбкой на губах. Она давно не чувствовала себя такой счастливой. Казалось, последние месяцы она не жила, а пребывала в каком-то призрачном, мучительном и тревожном сне. И только возвращение мужа пробудило ее, наполнило радостью и безоблачным счастьем. Он так легко разрушил все ее благочестивые намерения не согрешить... Ну, как можно было устоять перед ним! Они провели вместе всего несколько часов и даже толком не успели поговорить, зато столько нежной страсти, казалось, она не получала никогда! И даже чувство вины за прегрешения этой ночи осталось где-то далеко...
   Ей захотелось немедленно увидеть мужа. Но Питера уже не было рядом, и постель давно остыла... В одной рубашке она побежала в его покои, в кабинет - никого!
   Графиня вызвала Марселу, чтобы одеться, и села у зеркала. Посмотрев на свои припухшие от поцелуев губы, она слегка смутилась. Но камеристка деликатно опускала глазки, причесывая ее, и боялась встретиться с ней взглядом в зеркале.
   - Ты знаешь, где сеньор? - спросила Маргарита. - Когда он вышел?
   - Наверное, прошло уже больше часа, госпожа... Сначала они с Жаном были в кабинете, потом я видела, как сеньор взял свои коралловые чётки - должно быть, пошел в часовню. Прикажете найти его?
   - Нет, я сама. Заканчивай быстрее! - Маргарита нетерпеливо дернула золотистым плечом в белом кружеве. - Подай светло-зеленое платье, то, что с жемчужной шемизеткой... И белую мантилью. О, Пресвятая Дева, ну, скорее же! - почти простонала Маргарита.
  Сейчас ей нестерпимо, до дрожи хотелось видеть мужа. Она не понимала, почему так остро в нем нуждалась именно теперь, если почти три месяца могла спокойно обходиться без него...
   Наспех закончив туалет, графиня быстро спустилась в часовню. Там она застала только донью Хуану и аббата Легаля.
   - Дорогая, как ты долго спала! - приветствовала ее тетушка. - Твой муж был здесь один. Нехорошо, что ты не сопровождаешь его в часовню, моя милая.
   - Он всегда предпочитает молиться в одиночестве, сеньора. И очень не любит, когда ему мешают. Воскресные службы в соборе он терпит только ради меня.
   - Почему же? - удивилась почтенная дама.
   - О, у графа своеобразный взгляд на сей счет, впрочем, не лишенный логики. Спросите у него сами, тетушка, вам будет любопытно!.. А он не сказал, куда пошел? Мне нужно срочно с ним поговорить.
   - Нет, дорогая, не сказал. Но что же ты будешь бегать сама? Пошли за ним слуг!
   - О, незачем. Я знаю, где он может быть!
   И Маргарита, наскоро присев в поклоне и перекрестившись на алтарь, уже направлялась к выходу, когда ее окликнул аббат Легаль:
   - Сударыня, позвольте мне проводить вас! Я приехал, чтобы повидаться с господином графом по делу. Он успел сказать нам всего несколько слов и ушел, сославшись на срочные дела.
   Маргарита досадовала, что любезный молодой аббат увязался за ней и чинно предложил руку. А де Легаль не мог найти слов, чтобы поддержать светскую беседу. У него как будто отнялся язык, как только он увидел Маргариту. Куда подевалась та спокойная, тихая и благоразумная сеньора с округлившейся талией, постоянно склоненная над рукодельем, которую он видел совсем недавно! Теперь это была совершенно другая женщина! Эти ее сверкающие лихорадочным блеском глаза, яркий румянец, приоткрытые рдеющие губы, взволнованное дыхание, поднимающее высокую грудь... Она приводила в смятение бедного аббата своей пленительной чувственностью.
   Де Легаль едва переводил дыхание.
   Тем временем Маргарита быстро поднялась в библиотеку. Там работал отец Якоб Мозер. Приветствовав его, она спросила, не заходил ли граф.
   - Он заглянул сюда совсем недолго, сеньора. После нашей беседы экселенц направился в детскую поздороваться с дочерью.
   Де Легаль остался в библиотеке. Он все же сообразил, что не совсем прилично так неотступно следовать за хозяйкой дома, когда тебя не приглашают...
   Маргарита вошла в покои дочери и тут же услышала ее ликующий крик:
   - Мама, мама! Взгляните только, что у меня есть!
   Диана как вихрь бросилась к ней, сжимая в руках золоченую подзорную трубу.
   - Неужели она настоящая? - спросила Маргарита со слегка наигранным удивлением, чтобы не разочаровывать дочь. Она присела рядом и повертела в руках красивую вещицу, понимая, что та слишком легкая, чтобы быть настоящей.
   - О, это намного лучше, сеньора! - вскричала девочка. - Это чудо! Посмотрите в нее и направьте на окно!
   Маргарита посмотрела - и замерла в изумлении. В окуляре неизвестно откуда возник чарующий разноцветный узор, как будто она видела драгоценную витражную розетку соборного окна. Диана, затаив дыхание, слегка повернула трубку, и узор мгновенно сменился еще более поразительным и прекрасным. Потом еще и еще, бесконечно, ни разу он не повторяясь...
   - О, действительно чудесно! Что это?
   - Ка-лей-до-скоп! Отец подарил мне его сегодня! Он сказал, что его придумали в Древней Греции... Весь секрет в зеркалах и камешках, мама! Смотрите!
   Диана вмиг развинтила широкий конец трубы и высыпала на ладонь россыпь разноцветных драгоценных камней разной величины. Удивление Маргариты было безмерно. Настоящие сапфиры и рубины, изумруд, золотистый топаз, голубая и розовая шпинель, даже небольшой бриллиант, переливающийся всеми цветами радуги!..
   - Диана, это ценные камни. Они настоящие, постарайся их не потерять, - проговорила она, поднимаясь и оправляя юбки.
   - Ну да, отец сказал мне, что они настоящие. Иначе не было бы так красиво!
   Девочка быстро достала из трубки зеркальную призму и показала матери. - Вот в этом все чудо! А если убрать зеркала и вставить туда большие линзы, то получится настоящая подзорная труба!
   - Да-да, я вижу... Милая, пожалуйста, сложи всё как было, и ступай к Каэтане, - рассеянно проговорила Маргарита и вышла. Граф, оказывается, уже успел достаточно времени уделить дочери, чтобы всё рассказать ей про новую игрушку...
   В коридоре графиня столкнулась с двумя хохочущими горничными с корзинкам цветов в руках. Завидев госпожу, они притихли и поклонились. Обе были опрятные и миловидные, молоденькие, пышущие здоровьем.
   - Что вы здесь делаете? - спросила Маргарита строго. Её вдруг уколола простая мысль: Питер, по-видимому, брал в прислуги только привлекательных девушек и женщин. Да, так оно и было! Эстет, он обожал окружать себя красивыми вещами и ценил любое проявление прекрасного. А что уж говорить о женской красоте!..
   - Мессир приказал нам украсить цветами столовую и ваши покои, госпожа, - смело ответила одна из девушек.
   - Мессир только что прислал садовника из оранжереи с этими розами, - добавила другая, видя, что хозяйка с недовольным видом как-то странно их рассматривает.
   Маргарита жестом отпустила служанок и свернула на лестницу, чтобы поскорее попасть в оранжерею. Но вдруг остановилась. Боже, она совсем потеряла рассудок! Уже накрывали к завтраку, и она через несколько минут встретится с мужем за столом - вот и всё! А после завтрака они снова будут вместе. По крайней мере, она сделает для этого все. О, если бы клятвы не были грехом, она поклялась бы, что Питер забудет обо всех своих делах!..
   Почувствовав, как пытают ее щеки, Маргарита прижала ладони к лицу, пытаясь их охладить, и несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. В столовую она должна войти с невозмутимым достоинством. Тетушка осудила бы ее за несдержанность, да еще при посторонних!
   "Аббат де Легаль приехал совсем некстати. Эти вечные разговоры о политике, делах и войне! Он не оставит Питера в покое! Но что им мешает все обсудить за столом?.." Она хотела, чтобы муж принадлежал ей безраздельно!
   Каково же было ее разочарование, когда их старый мажордом-англичанин вошел в столовую и с поклоном сообщил, что милорд не сможет присоединиться к ним за столом и просит его извинить. Он вынужден уехать по срочному делу.
   Отец Якоб понимающе кивнул:
   - Да, да, все эти несчастья... Господин граф говорил, что намерен лично заняться восстановлением деревни и посетить муниципалитет.
   Аббат де Легаль оживленно подхватил:
   - Мы утром говорили об этом в часовне. Что за удивительный человек! Он подходит к делу как истинный сеньор! А ведь граф де Монтель здесь только иностранец. Он не обязан в силу своего положения и происхождения заботиться здесь ни о своих ленных владеньях, ни о своих вассалах. И уж тем более рисковать собой, спасая их из воды!
   Донья Хуана презрительно взглянула на де Легаля:
   - Что вы знаете о его происхождении, святой отец, чтобы так говорить! В крови этого человека течет частица крови английских королей. Именно потому я не удивлена, что сеньор граф чувствует ответственность за чужие судьбы - в нем говорит эта благородная кровь!
   - Святой отец, о чем вы только что сказали, про несчастья? - спросила Маргарита с тревожным недоумением. - Я же ничего не знаю!..
   - Ну, как же, сударыня! Это наводнение...
   - И что же? - она сдвинула брови. - При чем тут граф? Говорите же, дорогой аббат, раз начали! Выходит, я самой последней узнаю о том, что делает мой муж!
   - Я думал, вам все известно...
   - О чем же, господи!
   - О том, как граф со своими людьми вчера весь день спасал погибающих в воде...
   - Вчера? Это было вчера? - изумилась Маргарита, ничего не понимая.
   - Разве супруг не рассказал вам, сударыня? Когда он только возвращался из своего путешествия, утром на подъезде к городу его отряд увидел, как размыло берег, и потоком снесло несколько домов прибрежной деревни. Он приказал перегородить реку деревьями, насколько это было возможно, и благодаря этому многие, удерживаясь за ветки, смогли добраться до берега. А сам он и его люди на лошадях входили в воду, чтобы подобрать тех, кто не сумел достичь берега или ослабел. Среди спасенных было несколько женщин и детей... Поступок, достойный рыцарских преданий! - воскликнул де Легаль. - Удивляюсь, как сегодня кто-то может рисковать собой хоть ради чего-нибудь!..
   Маргарита слушала с тем же недоумением, что и вначале. До ее сознания пока не доходило то, о чем говорил аббат. Но все же она почувствовала, как тревожно забилось ее сердце. Графиня поднесла руку к горлу, как будто что-то мешало ей дышать.
   - Ну, довольно, сеньоры! - хорошо поставленным властным контральто воскликнула донья Хуана. - Довольно! Если сеньор граф не счел нужным сообщить супруге о своих подвигах, значит, и вам этого делать не следовало! Незачем волновать женщину, готовящуюся стать матерью!
   Жалкие попытки аббата Легаля извиниться и поднять графине настроение ни к чему не привели. Она, опустив глаза, встала из-за стола, едва пролепетала извинения и вышла.
   Питер мог не вернуться к ней никогда... Никогда!
  
  ...Маргарита в оцепенении сидела в спальне и остановившимся взглядом смотрела в глубину роскошного ложа, под полупрозрачный балдахин. Ей виделись картины прошлой ночи... Питер не погасил свечей на столике у ложа, и с волнующим огнем в глазах любоваться ею, а она таяла в его объятиях... Воспоминания были такими живым и горячим, что одно только это зажигало ей кровь...
  
   Стук в дверь заставил Маргариту вздрогнуть. Она не знала, сколько прошло времени. Вошедшая Марселина подал ей сложенный листок на серебряном подносе.
   - Сеньора, это для вас! Вы хорошо себя чувствуете? Не нужно ли чего?
   Маргарита покачала головой. Она взяла незапечатанную записку, развернула листок и узнала почерк мужа. После первых же прочитанных строк у ее запылали щеки. Он писал:
   "Любовь моя, я задыхаюсь, просто умираю от желания. Что делать - я слишком слаб перед могуществом вашей красоты! Сегодня сто раз я был готов бросить всё и вернуться в нашу спальню. Но всегда меня останавливал страх утомить вас и быстро наскучить. Сердце мое, вы каждую минуту невольно подвергаете меня сладкой и мучительной пытке. А все потому, что я каждую минуту мысленно вижу вас как наяву, такую обольстительную и прекрасную в золотистом свете ночника..."
   Она как будто слышала его немного насмешливый голос, но за легкой шутливостью, с которой он обычно делал ей признания, скрывалось подлинное чувство. Она знала это! И удивительно - они вспоминали одно и тоже!..
   Однако это было всё. Питер не сообщал, ни где он, ни когда вернется. Даже по стремительному почерку было заметно: им руководил лишь чувственный порыв, - остальное не имело для него значения!
   ...Маргарита прождала до вечера. Она немного успокоилась после рассказа де Легаля, но вернулось прежнее томительное чувство. Ей необходимо было видеть мужа, слышать его голос! Она так долго ждала, а он...
   "Да он просто издевается надо мной!" - злилась Маргарита. - "Утром он успел поговорить буквально со всеми в доме, он даже побеспокоился о цветах! Но мне он даже не пожелал доброго утра!"
   Но ее возмущение достигло предела, когда она случайно узнала, что граф уже давно вернулся! Его секретарь сказал:
   - Сеньор в своей мастерской и приказал мне его не беспокоить.
   - А вот я посмею его побеспокоить! - разгневанно воскликнула Маргарита. - Может быть он, наконец, вспомнит о моем существовании!
   Подобрав юбки, Маргарита летела по переходам и коридорам, рискуя подвернуть себе ногу или споткнуться на лестнице. Но когда она достигла высокой резной двери мастерской и толкнула ее, та оказалась запертой.
   Она стала барабанить кулачками в тяжелую дверь, и от негодования ее силы удвоились.
   И вдруг одна створка бесшумно открылась. На пороге стоял Питер. Без камзола, в рубахе с распахнутым воротом, он вытирал испачканные в краске руки какой-то тряпицей и вопросительно смотрел на нарушительницу его покоя. Маргарита даже растерялась, не зная, что сказать. По его отрешенному и удивленному виду можно было подумать, что она пробудила его от грёз, грубо вернула к действительности.
   - Может быть, сеньор, вы всё же пригласите меня войти? - колко спросила она. Граф немного помедлил, потом молча отступил, пропуская ее внутрь.
   - Как мне вас понимать, сеньор? - решительно начала Маргарита. - Вы с утра уходите, не сказав мне ни слова! Вы просто игнорируете меня, не считаете нужным хоть что-то сообщить о ваших делах, прошлых и будущих. Мне рассказывают какие-то ужасы про наводнение, от посторонних я узнаю, что вы рискуете жизнью бог знает где и зачем! Жить в постоянном страхе за вас - это невыносимо! Я так устала постоянно ждать, Питер... Помните, что вы обещали мне в Марселе? О, тогда вы были в восторге от мысли, что у вас появится ребенок, возможно, наследник. Вы обещали мне всё! А я попросила у вас так мало - только каждый день быть рядом с вами. И что же в итоге? Все осталось по-прежнему! Я бесконечно жду! Вам лучше без меня, сеньор? Зачем же в таком случае вы вернулись?!
   Ее гневная и горькая тирада, похоже, привела Питера в восхищение. Маргарита увидела, как в его черных глазах вспыхнули веселые искорки. Однако он спокойно продолжал оттирать руки от краски и отвернулся, чтобы смочить тряпку маслом из темной бутыли. Потом аккуратно налил воду в серебряный таз для умывания и тщательно вымыл руки с ароматным мылом, по-прежнему не говоря ни слова. За эти несколько минут горечь и гнев Маргариты постепенно остыли. Она не сводила с него глаз, любуясь каждым его движением, спокойным, загорелым лицом, густыми черными прядями, упавшими на лоб, когда он наклонился... "Боже, какое счастье, что он вернулся! - мелькнуло у нее в голове. - Но почему он не со мной? Что он делает здесь так поздно? Почему так далек и так спокоен? Страстный порыв прошел, и я действительно не нужна ему?"
   - Что же вы замолчали, моя прелесть? Слышать музыку вашего голоса - ни с чем несравнимое удовольствие, - Питер подошел, расправляя закатанные кружевные манжеты, и с улыбкой взглянул ей в глаза. - Ваши упреки иссякли?
   Маргарита грустно вздохнула:
   - Зачем попусту тратить слова? Ведь все равно ничего не изменится! Вы говорите со мной, как галантный кавалер в светской гостиной! Неужели я не заслужила и капли вашего доверия? Неужели я так глупа, что не смогу вас понять?
   Он взял ее за руку, подвел к единственному креслу, усадил, а сам сел на подлокотник, внимательно рассматривая ее лицо.
   - У вас усталый вид... В самом деле, вы переволновались? Право, не стоило, дорогая. Поэтому мне и не хотелось тревожить вас рассказами.
   - Но я должна знать! Я хочу знать, что с вами происходит каждую минуту! А слышу всё от посторонних!.. Почему вы сами не рассказали мне, что случилось?
   - Это не так просто, Марго... Знаете, почему я здесь? Пытаюсь восстановить утраченное душевное равновесие после того, что видел. Хотя мужчине не полагается быть столь впечатлительным, но я никак не мог отделаться от навязчивых картин того дня... Представьте, какое смешение впечатлений: как только я ступил на берег, налетел ураган, потом всю дорогу - нескончаемые картины разрушений и бедствий, а в довершение всего - тонущие в бурном потоке люди и животные, дети... Рядом с вами более сильное чувство на какое-то время вытесняло эти картины, а потом все возвращалось... Безысходность и кошмар того мира - и ваша чарующая прелесть, головокружительные минуты наслаждения в ваших объятиях... Те и другие картины, самые яркие, мелькали у меня перед глазами, накладывались одна на другую. Это невозможно было вынести! Такая дисгармония разрушала что-то у меня внутри. Сегодня я не мог безраздельно отдаться любви - и не мог здраво, плодотворно заниматься делами. И вот здесь я, кажется, нашел способ вернуть себе покой,- он жестом обвел мастерскую.
   - О, Мадонна, я даже не могла себе представить... - прошептала Маргарита. Она вглядывалась в его лицо и неожиданно для себя обнаружила углубившиеся складки в уголках красивого рта, светлые морщинки на висках и меж бровей, выделявшиеся на фоне загорелой кожи, немного усталое, задумчивое выражение глаз... Маргарита не замечала всего этого, потому что ее муж так часто улыбался! Ничто не говорило о таких его переживаниях. Он не хотел нарушать ее покой.
   Маргарита обвела взглядом обширную мастерскую, освещенную только там, где стоял мольберт, закрытый темной тканью.
   - Вы стали рисовать? И это помогло?
   - Да. Я извлек из памяти такое же яркое впечатление, пережитое не так недавно. Оно должно было затмить собою тягостное чувство, перевесить его своей лучезарной прелестью, утонченностью и роскошной чувственностью. Только это и ваша любовь излечивает меня от душевной боли.
   - Можно мне взглянуть?- живо спросила Маргарита. Ее бросило в жар от его слов, но она и виду не подала.
   - Пока там нечего смотреть, я только начал... Что ж, мой ангел, поскольку вы пришли за мной - я весь ваш.
   - Надолго ли! - она обвила его шею руками. - Но теперь уж я вас не отпущу!
   Он рассмеялся и подхватил ее на руки. Маргарита с улыбкой сказала:
   - Пожалуй, я скоро разучусь ходить, сеньор!
   - Обожаю держать вас на руках, моя дорогая. Удивительно приятное чувство обладателя драгоценного сокровища. В таком положении никто не может покуситься на мою собственность, даже вы сами, потому что не сможете от меня убежать!
   Он смеялся, кружа ее по комнате. Маргарита была совершенно счастлива.
  
   *
  
  ...В конце февраля герцогиня д'Арбонтес благополучно разрешилась от бремени, произведя на свет здоровую девочку.
   Жозефина терпеливо и стойко вынесла все положенные мучения, желая получить "неоспоримое свидетельство" ее связи с графом де Монтель, и была немало разочарована: она хотела мальчика. Это было бы гораздо эффектнее. Она думала все же попытаться ввести графа в заблуждение, и для этого мальчик подошел бы лучше, ведь какой мужчина не мечтает о сыне! Конечно, сама себя она не обманывала - этот ребенок был от другого. И убедить графа в его отцовстве будет крайне трудно, если вообще возможно. Таких "случайностей" он не допускал с тех самых пор, как оставил свидетельство своей любви юной синьорине Висконтини. Однако герцогиня все же хотела попробовать убедить его. Размышляя над этим, ей пришла мысль, что и девочка в данном случае может быть полезна!
   "Людовик VII тоже имел одних дочерей, - думала она. - Чтобы получить наследника, он женился три раза и имел пять девочек от трех жен! И только третья супруга принесла ему единственного сына. Ни прелестная Элеонора Аквитанская, ни Констанция Кастильская не могли родить от него мальчика! Хотя впоследствии Элеонора подарила второму своему супругу четверых сыновей подряд! Выходит, все дело в семени? Определенно так! Граф де Монтель, конечно, не из династии Капетингов, но вполне может иметь подобную особенность - у него две дочери от разных женщин. Ах да, предположим, теперь уже три!.. Интересно, кого в этот раз принесет Маргарита? Если будет девочка, это подтвердит мою догадку. Надо непременно напомнить графу историю с Людовиком VII... В любом случае у него появятся сомнения - я хорошо его знаю! Такой благородный человек не останется равнодушен к судьбе ребенка - и его матери, надеюсь, тоже... Вот только простил ли мне граф тот карамболь с его сестрой? Никогда не забуду его лица тогда, в карете... Впрочем, его ученая синьорина нимало не пострадала, а могла бы! Этого никчемного болтуна Сен-Поля давно бы пора вышвырнуть. Ни на кого нельзя положиться! Пришло время мне самой браться за дело..."
   У Жозефины был уже готов вполне определенный и радикальный план. Может быть, жестокий - да, но другого выхода она просто не видела. Достаточно она изощрялась, выдумывая разные способы естественного устранения с пути этой маленькой испанки, так надолго пленившей сердце графа. Теперь герцогиня решила взяться за дело собственноручно и сделать все просто, без затей. Для этого надо было только попасть в дом графа, когда там соберутся гости. Это случится совсем скоро, ведь в Монтеле обязательно устроят праздник по случаю рождения ребенка. К этому дню Жозефина уже приготовила свой "подарок". Остаётся только немного подождать.
   В последние недели вынужденного безделья герцогиня тщательно ухаживала за собой и неусыпно следила за каждым шагом графа де Монтель. Она в подробностях знала о его победах на море, о наводнении, обо всех его делах и той идиллической жизни, что он вел теперь в угоду своей жене, в ожидании родов. Жозефина в мечтах строила самые фантастические, самые захватывающие планы собственного безоблачного счастья рядом с графом. Она была уверена, что у нее все получится. А грех ее не пугал. Она в старости как-нибудь его замолит...
  
   ...Взглянув на красное сморщенное личико ребенка, герцогиня передала его в руки кормилице и сказала:
   - Каждый месяц в этот день ты будешь показывать мне это существо, пока я не разгляжу его черты. Тогда я определю его судьбу. Можешь идти!
   - А как мадам прикажет называть малютку? Ее уже крестили?
   - Ее имя Паола.
  *
  
   ...Цвел миндаль, и в розовато-белых облаках утопали сады. Легкий теплый ветер приносил ароматы первых цветов и молодой зелени. Последние лучи солнца окрашивали небо нежнейшими оттенками аметистового, сиреневого, розового и пурпурного. Этой дивной палитрой закатного неба и наступающей весны граф де Монтель и его жена любовались из лоджии второго этажа, где они устроились в уютных креслах, покрытых нежным мехом леопарда. Перед ними на низком столике стояли вазочки с засахаренными фруктами и блюдо с миниатюрными пирожными разнообразных видов. Их собственноручно приготовил для молодой хозяйки повар графа мэтр Брюно. Достойный мэтр был в полном восторге оттого, что у графини пробудилась охота к сладостям, и его десерты пользовались у нее неизменным успехом. Брюно испытывал скрытую гордость, каждый день удивляя самыми изысканными шедеврами своего искусства.
   Служанка подала горячий шоколад - для мадам, а граф, в последнее время по какой-то причине отказавшийся от кофе, пил излюбленный королем Людовиком XIV чай. Но если великий король употреблял чай как лекарство от подагры, то Питер делал этот горький напиток совершенно экзотическим, добавляя в него дольку лимона, кусочек сахара и херес олоросо. Неповторимый аромат, исходивший из тонкой фарфоровой чашки мужа, будоражил чувственность Маргариты. Она полулежала в кресле, подложив подушки под поясницу, и лакомилась миндальными пирожными, вслух удивляясь тем временам, когда она не могла выносить даже запаха миндаля и корицы! Питер с ласковой улыбкой смотрел на нее. Вид беременной жены наполнял его душу бесконечной нежностью и умиротворением. Впервые он мог с радостным удивлением и восхищением следить за происходящими в ней переменами. Когда она носила Диану, у него не было такой возможности...
   Маргарита поймала его взгляд и беспокойно проговорила:
   - О, Питер, не надо на меня так смотреть! Я выгляжу отвратительно толстой и безобразной. Напрасно вы потакаете всем моим прихотям - я так растолстею, что вы в конце концов меня разлюбите!
   Он тихо рассмеялся. Ее миниатюрная фигурка с большим животом была так удивительно гармонична и приятна его взгляду, что ничего прекраснее он не мог себе и представить.
   - Если бы вы знали, моя дорогая, какие мысли вызывает у меня ваш неотразимый вид! - улыбаясь, проговорил он. - Мне хочется видеть вас такой каждый год!
   Маргарита едва не поперхнулась пирожным.
   - Бог с вами, сеньор! Каждый год - это слишком! Позвольте мне справиться хотя бы с этим.
   - Осталось совсем недолго - срок в конце марта или в самом начале апреля.
   Питер с живостью опустился у ее ног и хотел послушать, как ведет себя малыш в ее животе, но стук в застекленную дверь, выходившую в комнаты, заставил его поднять голову. Вошедший слуга доложил, что в гостиной графа ждет некий господин, представившийся маркизом де Гискаром из Лондона. Поднимаясь на ноги, Питер недовольно поморщился:
   - Вот уж кого не ожидал...
   - Кто это? - спросила Маргарита.
   - Одному дьяволу известно, моя дорогая. Довольно темная личность. Могу сказать только, что он такой же маркиз, как я - император Леопольд. Кажется, когда-то он был священником, потом присвоил себе титул. Однако в уме и ловкости ему не откажешь. В последний раз мы виделись с де Гискаром в Лондоне. По-моему, он шпионил там для короля Людовика в окружении лорда Болингброка и леди Кливленд.
   - Вы сказали, он присвоил себе титул? Разве такое возможно?
   - Сегодня всё чаще это делают - и проходимцы, и вполне разумные люди, не лишенные способностей. Подобный снобизм вызывает у меня улыбку. Как будто герб прибавляет благородства, достоинства или ума! Можно переодеть в бархатный камзол погонщика мулов и нацепить на него шпагу, но разве от этого он станет дворянином? Возможно, такие люди в чем-то чувствуют свою ущербность, их можно только пожалеть.
   - Вы снисходительно относитесь к человеческим слабостям, а меня такой обман просто возмущает! Я бы не стала принимать этого "маркиза"!
   - Он приехал из Лондона. Вероятно, дело важное - по пустякам никто не стал бы так рисковать.
   - Какие же дела могут быть у подобного человека к вам?
   - Сейчас я это узнаю. Оставайтесь пока здесь, моя дорогая. Может быть, в вашем присутствии он всего не скажет, - не хотелось, чтобы его визит затянулся. У меня на этот вечер совсем другие планы!
   Питер ушел, а Маргарита с волнением подумала: "А если это еще один посланец леди Кливленд с любовным письмом для графа? Питер не хотел, чтобы я вместе с ним принимала этого человека. Значит, он предполагал какие-то секреты, о которых мне нельзя знать? Он не хочет меня расстраивать, но я должна знать всё! Вдруг эта женщина вздумала приехать сюда? Она инкогнито была в Париже - что мешает ей приехать в Тулузу?.."
   Графиня была убеждена, что дамы, однажды покоренные ее супругом, уже не могли его забыть. Подтверждением тому служили пылкие признания Дианы де Лафоре и Шарлоты де Келюс, - она слышала их собственными ушами! А откровенное признание той же леди Кливленд? А давняя любовь Амалии Висконтини или герцогини Фуэнтодос?! Даже ее камеристка, очаровательная каталонка Марселина тихо таяла от восхищения всякий раз, как только видела своего сеньора! И сколько подобных ей - одному богу известно!..
   Такие тревожные мысли мучили Маргариту постоянно. Но именно теперь она беспокоилась гораздо больше, потому что сейчас отказывала мужу в интимной близости. Церковь запрещала плотские удовольствия во время беременности, поскольку цель супружеских сношений была достигнута. Однако ее муж не признавал никаких запретов. Ему ничего не стоило в пять минут, шутя сломить ее сопротивление. Вначале Питер делал это, и устоять перед ним было невозможно. А после она мучилась раскаянием, что поддалась соблазну. Маргарита боялась. И так уже достаточно ее прегрешений, чтобы навлечь беду на еще не родившегося ребенка!
   Питер не мог переубедить ее, как ни старался, и ему пришлось смириться. Ради ее спокойствия он выдерживал этот пост. Однако Маргарита хотела, чтобы каждую ночь они спали в одной постели. Ей необходимо было чувствовать себя защищенной в его объятиях. Какие муки при этом приходилось испытывать ее супругу, она даже не догадывалась!
  
   ...Графиня осторожно спустилась вниз и подошла к дверям голубой гостиной, где граф принимал гостя. Она боялась услышать что-то, подтверждающее самые худшие её опасения и прислушалась. Незнакомый уверенный мужской голос настойчиво убеждал:
   - ...Дорогой граф, вы покусились на нечто большее, чем просто деньги! Эти средства были предназначены для закупки оружия и вербовки солдат для ополчения в самом Лондоне и его окрестностях. Самое большее - через два месяца планируется восстание якобитов в Шотландии, выступление сторонников Претендента в Лондоне! Высадка десанта, обещанная Людовиком, произойдет в это же время.
   - Неужели? - иронически усмехнулся граф. - Вы сами-то верите в это?
   - Разумеется! И у меня есть доказательства из Сен-Жермена.
   - Несчастный принц, практически заключенный в Сен-Жермене, жив только милостями Людовика. Король дает ему кров и пищу - что же ему остается, как не верить в королевские обещания, даже самые фантастические!
   Маргарита, послушав немного, поднялась в свои покои, успокоенная тем, что речь идет всего лишь о политике.
   Между тем де Гискар продолжал:
   - Наш спор совершенно бесплоден, милый граф. Я должен сделать вам официальное заявление от лица, меня пославшего: если вы не вернете золото, добытое вашими пиратскими действиями...
   - Пиратскими действиями?! - возмущенно перебил граф. - Что за чушь вы несете, милейший? С каких это пор военные трофеи считаются пиратской добычей?
   - Я не специалист в этих тонкостях, милорд, и только исполняю поручение. Если вы добровольно не вернете всего, то - уж не взыщите! - к вам будут применены столь же бесцеремонные методы!
   - Вот как?! Вы, кажется, мне угрожаете?
   - Повторяю, я всего лишь посланец. Но леди Кливленд в ярости. Она не остановится ни перед чем! Отнеситесь к этому со всей серьезностью, милорд. По иронии судьбы именно вы подсказали Джозиане обратиться в Голландию, где можно было бы достать денег для дела всей ее жизни. Помните? Вы даже назвали ей банк. Она взяла огромный кредит под немыслимый залог! Она уже заказала две большие партии оружия. Она поставила на карту всё!.. О, леди Джозиана не ожидала от вас такого удара! Она всегда считала вас другом. Больше, чем другом - вы не станете этого отрицать. Вы на деле доказали ей эту дружбу, когда прошлым летом были столь красноречивы в парламенте... и в ее постели.
   - Великолепно! Теперь послушайте меня, господин де Гискар, - тон графа стал суров. - Поговорим о вещах более важных, чем мои альковные похождения. В банковских бумагах, захваченных мною, нет ни одного упоминания о леди Кливленд или о каких-либо ее посредниках и доверителях. Всё это не более чем ваши фантазии, дорогой маркиз. Нет никакого свидетельства о кредите на ее имя, а по подложным документам она не получила бы ничего. Это первое. Второе, и главное: ни у кого - никогда! - не возникало сомнений в законности моих действий. Да, я напал на голландцев, потому что Испания находится в состоянии войны с Голландией и Англией, ее союзницей. Мои корабли несут испанский флаг, а я - офицер флота Его Католического Величества, как вам это известно. Я выиграл бой у противника, превосходящего мои силы числом пушек и классностью кораблей, - и это была честная победа! Тому есть не одна сотня свидетелей. А если у кого-то возникают сомнения в отношении моей чести - вам известно, сударь, как я могу ее защитить.
   - О, да, милорд! - воскликнул де Гискар. - Лично у меня нет никаких сомнений! Война есть война! Но не забывайте, мой дорогой друг, что я всего лишь посланец и передаю чужие слова. И если вы не возвратите то золото и серебро, что взяла ваша призовая команда на "Утрехте", то последствия для вас будут самыми плачевными.
   - Черт возьми, де Гискар, я начинаю терять терпение! Что всё это значит?!
   - Я же объяснил, милорд. Вы по ошибке - или по злому умыслу - захватили те средства, что леди Кливленд ценою многих усилий получила от голландского банка под колоссальный залог. Вернее, еще не получила... но получит, несомненно! Вы отправите в Лондон те сундуки вместе с их содержимым и банковскими бумагами. На всё вам дается ровно месяц, чтобы возместить недостающее, поскольку вы успели потратить достаточно: честно отослали своему королю положенный процент с добычи и выплатили жалованье экипажам, кое-что ушло на починку такелажа, и довольно много потрачено совершенно бессмысленно - на роскошные подарки и никчемную благотворительность!
   - И вы хотите, чтобы я все это вернул? - расхохотался граф. - Уж не вам ли?
   - Нет, но на мое имя в Лондоне. Вы прекрасно понимаете, что имя дочери короля Якова не должно упоминаться.
   - Должно быть, вы повредились в уме, мой дорогой! Таких дорогих подарков я не делаю даже дамам!
   - Милорд, вы можете шутить сколько угодно, однако дело серьезное, и как бы вам потом не пожалеть о своем легкомысленном поведении.
   - Опять угрозы? И почему я до сих пор не приказал спустить вас с лестницы? - пожал плечами Питер.
   - Не спешите, я уйду сам. Только хочу предупредить, дорогой граф: вы еще не знаете всего. У леди Кливленд есть одна весьма полезная вещичка - тончайшая серебряная пластинка с ювелирно прорезанным насквозь неким магическим словом. Стоит приложить эту пластинку к бумаге и обвести пером прорезанные буквы... Вы догадываетесь, о чем я? Это клише вашей подписи, до мельчайшего завитка повторяющего вашу руку. Только представьте себе грандиозные возможности этой подписи, граф! Ее можно поставить под любым документом, любым письмом, и адресовать кому угодно! Например, послать зашифрованное письмо с рассказом о заговоре против короля какому-нибудь вашему другу. И его схватят за чтением этого послания. Вашу подпись невозможно отличить от подлинной, и вам очень трудно будет доказать...
   - Убирайтесь к дьяволу, де Гискар! - резко перебил его граф. - У меня просто руки чешутся нанизать вас на шпагу!
   - О, это благородное негодование! Хорошо, хорошо я ухожу. Но учтите - это еще не все возможные способы воздействия. Есть и более жестокие. Помните об этом, дорогой граф! Вот все, что я должен был вам передать. Однако прошу вас, милорд, не держите на меня зла! Лично мне вы очень симпатичны, и было бы жаль потерять вашу дружбу. Что же касается леди Кливленд, вы сами знаете, на что способна влюбленная и покинутая женщина, да еще обманутая в своих надеждах! Мой вам совет - берегитесь!
   И де Гискар, выходя, развязно захохотал.
  
  *
  
   ...Маргарита не могла понять, почему до сих пор не вернулся Питер, хотя уже так поздно. Она спросила, где сеньор, и получила ответ: в мастерской. Впрочем, она это знала. Ее супруг все чаще уединялся там в последнее время. И она догадывалась, почему. Вероятно, подспудное раздражение и неудовлетворенность мучили его никак не меньше, чем ее. Питер погружался в свои фантазии, воплощая их в воске или на полотне, а она не могла найти себе места, зная, что он совсем рядом, но не с ней.
   Маргарита решилась во второй раз нарушить его уединение.
   Смело постучав в тяжелую дверь, графиня не получила ответа. Она постучала еще раз, уже настойчивее - бесполезно!
   - Питер, это я! - крикнула Маргарита звонко. - Откройте, прошу вас!
   Когда дверь, наконец, отворилась, граф стоял на пороге с пасмурным лицом.
   - В чем дело? - спросил он бесстрастно.
   - Я тоже хотела бы знать, в чем дело! И вот я здесь...
   - Вам еще не наскучило мое общество? - с едва заметной иронией произнес он.
   - Как вы сегодня нелюбезны, сеньор! Неужели вы будете держать меня на пороге?
   Он неохотно отступил, пропуская ее внутрь.
   - Как видно, вы не собираетесь сегодня ложиться? - легко спросила Маргарита, оглядывая мастерскую. Ей не хотелось замечать недовольство мужа. Пусть сердится сколько угодно - она намерена поскорее вытащить его отсюда!
   Питер вопрошающе смотрел на нее, сложив руки на груди, и молчал.
   - Чем вы здесь заняты, сеньор, можно узнать? - спросила она беспечно. - Вы закончили уже ту работу, о которой мне говорили?
   - Да, закончил.
   - Можно мне взглянуть?
   - Нет, сеньора.
   - Почему?
   - Я не хочу.
   - Ах, вот как, сеньор? Значит, это какой-то секрет, который я не должна видеть? А мне ужасно интересно! - своенравно заявила Маргарита и тут же двинулась к стоявшему в центре мольберту, закрытому темной тканью. Питер заступил ей дорогу:
   - Прошу вас, не делайте этого.
   - Но я хочу взглянуть! - с возрастающей тревогой упрямо проговорила она и решительно направилась к мольберту. Питер больше не сделал ничего, чтобы ее задержать. Он остался стоять на месте, сумрачным взглядом следя за женой.
   Маргарита нетерпеливой рукой сдернула ткань с подрамника... и остолбенела! На нее брызнул яркий свет солнца, переливы светлого шелка, изумрудные блики воды - и блеск таких же изумрудных глаз прелестной женщины с волосами цвета красного дерева...
   Не в силах отвести взгляд от полотна, графиня несколько мгновений была будто ослеплена, но теперь стала различать детали: едва прикрытую грудь женщины, молочно-белую, будто просвечивающую изнутри нежно-розовым сиянием, руки с изысканно тонкими пальцами, приоткрытые яркие губы - их сочность и влажный блеск казались живыми, притягивали! Эти губы словно имели привкус соленого ветра с лагуны - и сладость спелых ягод... Красавица сидела в красной гондоле, опираясь на шелковые подушки. Накидка зеленого бархата, подбитая горностаем, окутывала ее безупречные плечи; нити жемчуга мерцали в роскошных волосах... Казалось, тяжесть этих великолепных волос заставила женщину чуть откинуть голову с неподражаемой величественностью. В ее взгляде, в повороте головы, в приоткрытых губах было столько томительного чувства, страстной силы и откровенного желания!.. Маргарита стояла перед портретом, как пораженная громом - и не могла от него оторваться...
   Наконец она медленно повернулась к мужу с потрясенным лицом. Питер был удивительно спокоен и не избегал встретить ее взгляд, полный смятения. Маргарита хотела что-то сказать, но голос изменил ей. Она снова, не отрываясь, смотрела на портрет. И, наконец, произнесла беззвучным шепотом:
   - Эта женщина... была твоей любовницей?
   Он ответил отчётливо и спокойно:
   - Да, сеньора.
   - Кто она?
   - Венецианская кортиджана.
   Маргарита вздрогнула.
   - Куртизанка?! О, сеньор дошел уже до такого!.. - с горечью произнесла она и резко отвернулась, презрительно кривя губы.
   И вдруг ее пронзила простая мысль: сколько времени она отказывала своему супругу? А сколько ночей он провел без нее! Три месяца!.. Чему же тут удивляться? Молодой мужчина не может вести себя, как монах. И все же... как было больно!
   Вдруг Маргарита задохнулась от рыданий, бросилась к нему:
   - Питер, ты же любишь меня! Скажи!
   - Это правда.
   - Тогда почему?!. О, нет, не говори ничего! Я понимаю: ни один мужчина не смог бы устоять перед ней!
   - Она не волновала меня. Тут другое. Я хотел забыть то, что меня мучило.
   - Нет-нет, Питер, я не требую от вас оправданий! Столько раз я справедливо винила себя! Как можно мне сомневаться в вашей любви! Я чувствую себя центром всех ваших помыслов, бесконечной заботы и нежности. Надо быть настолько неблагодарной, чтобы упрекать... Только сейчас мне очень больно... и страшно! Страшно, что вы можете меня покинуть!
   В его глазах читалось удивление. Он ожидал другого: упреков, скандала. Легкая улыбка пробежала по его губам, он ласково и уверенно привлек ее к себе. Маргарита судорожно вцепилась в его одежду:
   - Питер, скажи только, что эта женщина - и все другие - ничего для тебя не значат! - взмолилась она.
   - Неизмеримо меньше, чем моя супруга.
   - И всё же, они были! И будут...
   - Это зависит от вас, моя дорогая. Вам хорошо известно, что может положить конец нашим взаимным страданиям. Не лучше ли прекратить истязать себя и отдаться вполне естественному желанию любить друг друга?
   - Не мучайте меня! Осталось потерпеть совсем немного.
   - Каких-нибудь три-четыре недели! - усмехнулся он. - Утрите слезы, Марго. Я открою вам один секрет. Но если об этом узнают - меня поднимут на смех!
   Он взял ее за руку и подвел к тщательно укрытой скульптуре, лежавшей на низком постаменте. Через ткань угадывались округлые контуры женского тела.
   - Мне удалось, наконец, купить нужное количество бронзы, чтобы отлить ее... Знаешь, почему я так много времени провожу здесь? Вовсе не из-за этой красавицы-венецианки, а из-за этого.
   И он сдернул ткань со скульптуры. На низком постаменте лежала обнаженная бронзовая богиня, как будто пробуждающаяся от сна. Маргарита была настолько потрясена, что даже не сразу заметила сходство этой прелестной женщины с собой. А когда заметила, то пришла в смятение и восторг. Краска бросилась ей в лицо, она робко подняла на мужа сияющие глаза - и ничего не могла сказать.
   - Только помните - никому ни слова! - серьезно проговорил Питер, но в его глазах плясали бесенята. - Меня засмеют, если узнают, что я провожу здесь время с бронзовой женщиной вместо живой!
  
  Глава тринадцатая
  
   В замке старого графа де Ту, одного из хранителей священных альбигойских реликвий, тайно собрались "Посвященные", только узкий круг адептов - всего десять человек. Великий Приор, два его коадъютора - "Совершенные", и семь Хранителей - посвященных, не принадлежавших к числу монашества ордена. Среди них был и граф де Монтель.
   Он не причислял себя к последователям веры катаров, хотя некоторые аспекты их философии по-прежнему находили отклик в его душе. Его учитель греческого и латыни отец Доменик, бывший тогда Великим Приором тайного ордена, раскрыл перед ним, шестнадцатилетним мальчишкой, суть учения, восходящего к первозданной, Апостольской церкви. Юный Питер Гальтон благодаря своей хорошей памяти и способности к языкам легко постиг латынь и греческий, начатые еще в Англии, и вместе с тем усвоил постулаты катаризма
   Отец Доменик в своих беседах убедительно доказывал очевидность борьбы между двумя непримиримыми началами: духовным началом Добра и материальным началом Зла. Чтобы победило Добро, Свет, нужно порвать с материальным, оскверненным миром Зла и Мрака, порвать с богом, прозванным "Королем Мира", то есть Дьяволом. Нужно научиться презирать материальные блага, отказаться от богатства, быть целомудренным и чистым, превзойти нечистую материю, отказаться от всякой идеи "власти", чтобы воспринять идею духовной Любви. Лишь тогда душа может достичь спасения и совершенства. Иначе она будет вновь и вновь воплощаться в бренное тело, подвергаться страданиям на Земле, пока, освобожденная, не сможет достичь совершенной чистоты. Человек может освободиться от земных оков только посредством личного познания, опыта, множества лишений и страданий, очищающих его душу. Только тогда возможен его прямой контакт с Богом, без человеческого посредника. Не нужны церкви и их служители - они греховны и нечисты! Душа человека должна говорить с Богом напрямую!
   Со многим соглашаясь, Питер многое и отвергал. То, что катары не признавали святую Троицу, католические таинства и саму церковь, погрязшую в грехе, отказывались поклоняться кресту как орудию убийства - это все он мог понять и даже принять. Но то, что альбигойцы взяли от манихейства - строгое воздержание, целомудрие, аскетизм - было полностью противоположно его жизнелюбивой натуре. Катары осуждали брак, плоть и зачатие, которые идут только от Дьявола и далеки от духовности. Питер не мог этого оспорить, но не принял "чистую" веру именно поэтому. Он считал, что порок таится не в теле, а в душе, и человек свободен в своем выборе.
   Строго и неукоснительно соблюдая обет целомудрия, "Совершенные" были аскетами во всем. Они не ели пищи животного происхождения, даже молока и сыра. Женщины пренебрегали украшениями, мужчины отказывались носить оружие. Они не могли позволить себе убить даже цыпленка, поскольку верили, что человеческая душа может перевоплотиться в тело птицы или собаки. Служители инквизиции пользовались этим, заставляя подозреваемых убивать животных, и так выявляли приверженцев альбигойской ереси в ходе многочисленных процессов, проходивших на юге Франции, в Каталонии и на севере Италии.
  Однако последний магистр ордена, восходя на костер, призвал свою паству ради спасения веры не бояться идти на обман своих гонителей или давать ложные клятвы. Тем самым до сих пор удавалось сберечь сокровище от непосвященных...
   Мудрецы, влюбленные в простоту и желающие спасти души людей, альбигойцы обладали некой божественной тайной. Некоторые моменты их доктрины, остающиеся в тени, предполагают, что она содержала какое-то эзотерическое знание. Это и было то самое "сокровище", которым так жаждали завладеть иезуиты, и не только они.
   А Питер в архивах ордена открыл для себя сокровища более ценные - научные знания, заключенные в арабских, греческих и латинских манускриптах. Под руководством отца Доменика он полностью погрузился в них почти на полтора года.
   Мудрый старец, усмотрев в своем юном ученике качества, необходимые для исполнения важнейшей для ордена миссии, посвятил его в священную тайну. Отец Доменик сделал его хранителем бесценной реликвии - редкого алмаза красной воды. Этот камень носил имя "Красный лев", и считалось, что он обладал необыкновенной магической силой. Кроме того, он был одним из ключей, открывающих путь к "сокровищу" ордена. Таких реликвий, "ключей" было семь, и у каждого был свой хранитель. Только соединившись, они могли открыть сокровищницу. Однако Питер относился ко всему этому очень спокойно. Он не верил в силу камней и был далек от всякой мистики, созданной человеческим невежеством. Он верил только в силу Провидения и в силу человеческого разума.
  
   ...Этой ночью за графом де Монтель послал сам Великий Приор, и Питер не мог не явиться на собрание, совет "Посвященных".
   В сводчатом зале замка, принадлежавшего дому графов де Ту, украшенном фамильными стягами с гербами и освещенном светом факелов, в торжественном молчании за длинным столом, покрытым тяжелой скатертью с лангедокскими крестами, сидели дворяне, чьи предки пять веков назад бились с войском французского короля за свою веру, независимость, за цветущую землю своего родного края. Они проиграли эту битву - силы были слишком неравны. Но костры, горевшие по всей Европе, не смогли уничтожить их веру. Посвященные передавали свое тайное знание из поколения в поколение, тем самым сохраняя великое достояние ордена, и поэтому в будущем - они верили - его ждало возрождение!..
   Во главе стола восседали "Совершенные" в белых одеяниях - Великий Приор и два его помощника. Их лица были закрыты белыми масками.
   Все слушали, как молодой де Роган чистым юношеским голосом читает документ, напоминающий сводку военных действий - начало и ход так называемой Севеннской войны, а по сути - новой войны между католиками и протестантами:
   "...В районе восстания находилось 500 человек французских войск: отряд сен-серпинских драгун и микелеты под главенством аббата дю Шеля. Жестокость этого неумолимого миссионера можно сравнить с таковой Симона де Монфора, в свое время огнем и мечем уничтожившего цветущий и просвещённый Лангедок.
   Отмена Нантского эдикта принесла свои плоды! Аббат дю Шель действовал со всей строгостью новых законов, отнимая даже детей у матерей и отцов и заключая их в монастыри, дабы заставить их раскаяться в ереси родителей. Он приказывал подвергать детей таким наказаниям, что многие из них не переносили мучений и умирали. В особенности он преследовал протестантских пророков, полагая их главными виновниками распространения ереси. В Монпелье по его указанию двух женщин-пророчиц подвергли казни. Моник Шелан сожгли, Франсуазу де Брез повесили. Предсказатель Лакуат, осужденный на колесование, в утро казни исчез, и никто не знал, каким образом он вышел из тюрьмы. Сей пророк, спасенный таким чудесным образом, начал требовать смерти аббата дю Шеля, представляя его как Антихриста. Он призывал народ, пострадавший от притеснений аббата, объединить свои силы и покарать его..."
   Таких историй рассказывалось много, но у Питера имелись и другие сведения. Те самые "пророки", в основном подростки, появлялись во множестве, но вопрос - откуда? Руководители восстания использовали "маленьких пророков" для поднятия волны религиозного фанатизма, и для этого их накачивали наркотиками, внушали то, что было нужно, и посылали бродить по Севеннам выкрикивать пророчества из Библии и призывать к восстанию. А потом какой-нибудь аббат вроде дю Шеля ловил их, заковывал в колодки, ломал им кости и бросал в подвал, чтобы они покаялись и обратились в истинную веру. После аббат собирал свою паству, вооружал, чем придется, и шел биться "с проклятыми еретиками"... Да, так и есть - де Роган подтверждает его мысли строками из документа:
   "...Кроме основных отрядов: Кавалье, Ефраима и Ролана (Пьера Лапорта), у обеих сторон существуют также независимые отряды местных микелетов, а по сути - разбойников. У католиков это "Кадеты Креста" под предводительством священника Габриеля, у протестантов - "Черные камизары", возглавляемые мясником Жаном Мариусом из Юзеса. Обе шайки насчитывают не более ста человек, но отличаются крайней жестокостью, занимаются грабежами и убийствами..."
   Молодой де Роган сделал паузу и обвел глазами суровые лица слушателей, потом продолжал:
   - "Получив известия о начале возмущения, отряд сен-серпенских драгун начал отходить из резиденции аббата дю Шеля в Монпелье за подкреплением. Ему навстречу вышло два отряда стрелков Кальвисонского полка. Но в ущелье Ансиз гугеноты, воспользовавшись численным преимуществом, разбили королевские отряды. В распоряжении Кавалье было около трех тысяч повстанцев, вооруженных мушкетами. Вслед за этим лесник Ефраим с двумя тысячами человек, вооруженных только холодным оружием, взял резиденцию аббата Монвер и убил отца дю Шеля..."
   Граф рассеяно слушал о том, как все начиналось. Он, как и все, был наслышан о фанатичном и безжалостном аббате дю Шеле. Ему были известны все подробности его жесткости и бесчинств, однако известно и то, какая смерть его постигла: аббат был найден мертвым во дворе своего дома с пятьюдесятью тремя ножевыми ранами на теле. Протестанты в остервенении буквально изрезали его. И так было со многими католическими священниками, погибшими от рук "еретиков". Но кто был более жесток - протестанты или католики? Кто был прав в этой войне? Вот вопрос!
   Гугеноты требовали свободы богослужения и отмены непосильных налогов. Они сами грабили откупщиков, разоряли замки дворян, сжигали католические церкви. Может быть, чаша их терпения переполнилась, а страдания стали невыносимы? Вполне возможно. Однако их восстание поддержали Савойя, Голландия и Англия - протестанты-единоверцы, но враги в войне, которую ведет Франция. К мятежникам из-за границ потекли деньги и оружие. Дело приняло совсем иной оборот. И король послал войска, чтобы усмирить своих подданных.
   Юный голос де Рогана эхом раздавался под высокими сводами:
  -...Королевские войска окружали протестантские деревни с целью пресечь поддержку восставшим. В общей сложности были сожжены 466 деревень и выселены из района восстания 20 тыс. человек. В ответ на это гугеноты совершали партизанские рейды. Во время одного такого рейда отряд Ефраима под Камуле истребил два полка швейцарской пехоты. Спаслось только два человека..."
   Граф поморщился, как от зубной боли. Новая война между католиками и протестантами разрасталась. Только не было теперь героя или политика, хоть отдаленно напоминавшего Генриха Наваррского!
   Да, отмена Нантского эдикта принесла свои кровавые плоды! Восстание продвигалось на область Виваре, Пюи, Веле, Руэрг и Оранж. Тулуза оставалась в стороне, но кто знает, как дальше будут развиваться события? Де Фонтенак давно предупреждал его... Уехать, как сделал это его умудренный жизненным опытом друг? Ну, нет! Питер не мог и подумать оставить Монтель на разграбление. И Маргарита вот-вот должна родить... Только в одном случае он покинет Монтель - если англичане высадят десант и соединятся с войсками Савойского. Тогда весь Юг будет под угрозой захвата. Тогда ему останется лишь одно - сражаться.
   - "...Маршал де Монревель с пятнадцатью тысячами своего войска рассредоточил свои силы, чтобы контролировать всю территорию восстания. Этим воспользовался Кавалье: он с десятью тысячами повстанцев совершил рейд к Алэ, где разбил местное ополчение, и стал продвигаться к Ниму. Объединив силы с Лапортом, он нанес несколько поражений разрозненным королевским войскам при Бижу, при Сове, при Эстабле. Отряд Ефраима вырезал городок Женульяк. В большом сражении у Вержессера, который был осажден гугенотами, близ Юзеса были истреблены морские полки и драгуны из Фиц-Маркона: не спаслось и двадцати человек..."
   Питер поймал себя на том, что его рука с силой сжимает рукоятку шпаги. Естественным его желанием было вскочить на коня, взяв с собой пару пистолетов и... Но против кого воевать? Или за кого? На чьей стороне справедливость?
   Розовощекий юноша, потомок славного рода де Роганов, читал о зверствах людей и будто вдохновлялся этим, как подвигом. Питер не желал больше этого слушать! Он был готов действовать. Но не воевать, а сделать всё, чтобы прекратить кровопролитье. В его голове уже стал складываться план возможных решений...
   Граф погрузился в свои мысли, и не сразу заметил, что чтение закончилось.
   Встал Великий Приор. Его речь была исполнена смирения и достоинства. Он говорил о Боге и непротивлении Злу, о силе молитвы и соблюдении Правил, чтобы сохранить душу в чистоте - при любых обстоятельствах...
   И, наконец, он произнес главное:
   - Здесь собрались те, кто призван хранить священные реликвии Ордена. На вас, самых достойных, лежит тяжелое бремя - сберечь их перед лицом испытаний, о которых мы сейчас слышали. До меня дошли сведения, что под обличьем поборников веры могут скрываться те, кто давно стремится проникнуть в тайну Ордена. Будьте бдительны! Призываю вас, дети мои: как ранее перед угрозой костра инквизиции, так сейчас - перед угрозой меча или кинжала - вы должны всеми силами охранять доверенные вам сокровища. Даже клятвопреступление и ложь перед лицом наших недругов не будут считаться грехом. Помните, что говорил епископ Бертран Марти первым хранителям реликвий, когда они тайным ходом покидали осажденный Монсегюр, унося сокровище ордена, чтобы скрыть его от врагов и непосвященных: "Клянитесь и лжесвидетельствуйте, но не раскрывайте тайны". Я могу только повторить эти слова... Мессиры, будьте сильны и мудры - и да пребудет с вами Господь!
   Поднялся Робер д'Юссон, маркиз де Боннак, решительно вскинул голову. Его славный предок Арно д'Юссон был в числе последних защитников Монсегюра.
   - Мессиры! "Совершенным" нельзя прикасаться к оружию, но мы способны защищаться! Камизары одной с нами веры, они не причинят нам вреда. А против солдат у нас найдутся мушкеты, шпаги и верные люди. Мы можем создать вооруженные отряды, сражаться за нашу веру и оборонять наши замки!
   Его поддержало несколько голосов. Но маркиз де Келюс воскликнул:
   - Воевать с войсками короля?! Это безумие! Тем самым мы обречем себя на вечное изгнание, если останемся в живых. Вы этого хотите, маркиз? Вместо маршала де Монреваля, показавшего свою несостоятельность, король послал сюда маршал де Виллара, талантливого полководца, одержавшего немало славных побед. И неизвестно, столько еще потребуется жертв и крови!..
   Все заговорили одновременно, высказывая свое мнение. Граф де Монтель молча слушал, потом решительно встал. Его звучный низкий голос легко перекрыл все голоса:
   - Мессиры! Единственное, что необходимо сделать, так это попытаться прекратить кровопролитие! Я убежден в этом, и готов предложить иной план действий.
   Воцарилась тишина. Все глаза устремились на графа. Его высокая стройная фигура в темном выделялась на фоне горящих факелов. Он продолжал:
   - Мы можем вступить в переговоры с главарями повстанцев и предложить условия, перед которыми они не смогут устоять! Вполне возможно, что самые бедные мятежники доведены до отчаяния непомерными налогами и берутся за оружие по нужде, но ясно, что они - только орудие в руках главарей. Предводители камизаров - Лапорт, Кавалье и прочие - не только добиваются права петь псалмы на родном языке и не платить налогов. Понятно, почему они с таким азартом грабят откупщиков и разоряют замки аристократов. Все они хотят обогатиться! Никто из них не устоит перед заманчивым предложением крупной суммы, чина или должности. Надо начать переговоры с Кавалье и Лапортом, и сделать это как можно скорее! Если нейтрализовать главарей, думаю, без руководителей восстание угаснет само собой. Уже сейчас, насколько мне известно, между отрядами есть разногласия. Каждый предводитель стремится к власти, и для них религиозные разногласия служат лишь прикрытием грабежей и насилия. Есть много способов договориться с ними, но для этого надо заручиться поддержкой официальной власти. Король должен пойти на уступки и снизить налоги для самых бедных, позволить людям молиться так, как они хотят. Людовик не вправе допускать гибель такого количества людей - своих подданных! Отмена Нантского эдикта была его большой ошибкой - сейчас он сам не может этого не признать. Армия терпит одно поражение за другим. У короля нет сил и средств успешно вести войну по всем фронтам. Англичане помогают восстанию оружием и деньгами. Они до сих пор мечтают вернуть себе Аквитанию! Мне известно, что в их планы входит высадка войск на южном побережье Франции и соединение с войсками принца Савойского. И еще им нужен Тулон! И если они возьмут Тулон, последует катастрофа. Франция может потерять весь свой Юг, а этого нельзя допустить. Это восстание - большой подарок нашим внешним врагам, и его надо погасить любыми средствами. Но грубая сила никогда не с
  может победить разум.
  Питер замолчал. Никто не проронил ни слова. Наконец Великий Приор задумчиво и ясно произнес:
   - Граф де Монтель видит шире и дальше. Действительно, это не только религиозная война...
   - Нельзя не согласиться, - печально отозвался граф де Фуа, самый старший из присутствующих. - Кроме того, ваша речь, мессир, отвечает главному Правилу нашей веры. Убийство людей - самый тяжкий грех. Все конфликты должны решаться мирно. Но роль переговорщиков сложна и деликатна. Никого из католиков повстанцы не захотят и слушать! Необходимо говорить с ними на одном языке, разделять их веру.
   - Совсем не обязательно, мессиры, - возразил граф де Монтель. - Прежде, чем предложить этот план, я имел время подумать, и готов взять на себя роль переговорщика. Конечно, лучше было бы иметь официальные полномочия, чтобы предложить главарям что-то конкретное. Но мы способны выступить от своего собственно имени и заручиться поддержкой всех дворян края. Сумма в этом случае для нас не будет слишком обременительна.
   - Король, несомненно, оценит этот шаг! Но пойдут ли на такую сделку повстанцы?
   - Стоит иметь дело только с главарями. Если заинтересовать их, то вполне можно добиться успеха.
   - Захотят ли они вести переговоры с католиком?
   - По крайней мере, стоит попробовать, господа. Я не принадлежу к числу единоверцев и земляков ни славных дворян, сидящих здесь, ни мятежных протестантов. Возможно, нейтральная позиция будет наиболее приемлемой в этих переговорах. Важно найти нужные аргументы.
   - Как еще посмотрят на это наши дворяне...
  Великий Приор прервал их рассуждения:
   - Ваш разум и красноречие, мессир граф, обеспечило бы успех этих переговоров. Но вы не вправе взять на себя эту миссию, сын мой, - сказал. - Как и никто из присутствующих здесь не вправе сделать это. Вы - Хранители! Вам предуготовано другое, не менее важное дело. Не сомневайтесь, найдутся люди, которые смогут войти в доверие к предводителям камизаров и убедить их. Я тоже считаю, что это единственный возможный выход...
  
   ...Уже на рассвете Питер вместе с Робером де Келюсом верхом возвращались в Тулузу по горной дороге. Сзади поодаль ехали двое их слуг. Лошади спокойно шли шагом, друзья разговаривали все о том же, животрепещущая тема их не отпускала.
   - Я уверен, Людовик отменил Нантский эдикт под влиянием мадам де Ментенон - как раз через год после их тайного бракосочетания, - говорил де Келюс желчно. - Сначала она наводнила Париж и страну иезуитами, возродила инквизицию, потом иезуиты стали притеснять гугенотов, после она взялась уничтожать произведения искусства - и всё это из "благочестия"! Эта "святая" женщина приносит Франции одни несчастья!
   - Возможно, в этом ты прав, но за Сен-Сир ей проститься многое... Однако давай сменим тему, дорогой мой. Среди этой божественной красоты не хочется думать о мерзостях человеческих, - отвечал Питер с улыбкой, оглядывая цветущие пейзажи.
   Тишина безветренного весеннего утра навевала покой и умиротворение. Вид роскошной цветущей долины, открывшийся за поворотом дороги, заставил Питера остановиться. Он любовался молодой пышной зеленью садов и серебристой лентой Гаронны, мерцающей среди изумрудных берегов, вдыхал ароматы весенних цветов и думал, что эта земля столь же прекрасна, как и его Тоскана...
   Звук выстрела оглушительным эхом прокатился по горной дороге и замер в долине. Жеребец графа взвился на дыбы, чуть не выбросив всадника из седла. Лошадь Келюса метнулась в сторону и помчалась вперед. Тут же прогремел второй выстрел, и Питер почувствовал, как ему обожгло спину чуть выше лопатки. Он выхватил седельный пистолет и выстрелил наугад по придорожным камням. Но из-за многократного эха невозможно было понять, откуда именно звучат выстрелы. Нервный жеребец графа заартачился и взбрыкивал. Пытаясь усмирить бешено танцующего на месте Диаманта, граф сделал знак слугам. Они тоже начали стрелять, но никого невозможно было разглядеть из-за поднявшейся пыли и порохового дыма, повисшего над дорогой. Третий громовой выстрел заставил всадников пустить лошадей в галоп.
   - Быстрее, мессир! - кричал Жан. - Ради бога, не останавливайтесь!
   Питер отпустил поводья и дал шенкеля. Одна пуля все же задела его - он чувствовал, как горит рана и быстро напитывается кровью воротник сорочки.
   Они миновали опасные камни и через некоторое время благополучно спустились в предместье.
   - Кто это был, как ты думаешь? Просто бандиты? - спросил де Келюс, поворачиваясь в седле. - В открытом бою мы вчетвером справились бы и с полудюжиной, а так... Они могли перестрелять нас, как куропаток! По крайней мере, кого-то из нас явно хотели отправить на тот свет!
   - Полно, дружище. Всего три выстрела по движущимся мишеням - это не лучший способ покушения, - ответил Питер спокойно.
   - Все это кажется мне очень странным. Взять бы людей и прочесать окрестности у дороги!
   - Боюсь, это ничего не даст. Тот, кто стрелял, вероятно, сейчас уже далеко.
   - Все же я пошлю людей, а там посмотрим... А сейчас не зайти ли нам в "Колесо Фортуны" промочить горло?
   - Да, неплохо бы выпить. Но не будем задерживаться - моя сеньора, верно, уже беспокоится.
   - Обо мне даже Матильда не беспокоится, - беспечно произнес Робер де Келюс, имея в виду свою любовницу. - А тебе еще не в тягость узы брака? - лукаво спросил он друга, делая ударение на слове "узы".
   - В моем случае "узы брака" - это лишь фигура речи. Никто не стесняет мою свободу, кроме моей собственной воли.
   - Вот об этом я и говорю! - смеялся Робер, усаживаясь за стол в таверне. Он сделал знак хозяину, чтобы тот принес вина и продолжал:
   - Не представляю, как можно по собственной воле быть верным мужем столько лет! Я смог выдержать только два года, и считаю это настоящим подвигом. Иметь только одну женщину - все равно, что целый год есть на завтрак, обед и ужин лишь одно свое любимое блюдо. Уже через месяц ты не сможешь смотреть на него без отвращения! К тому же, это не способствует "пищеварению". Граф рассмеялся:
   - Не беспокойся, иногда я вношу в свое "меню" некоторое разнообразие.
   - И графиня знает об этом?
   - Не всегда.
   - Она все так же ревнует? Не забуду, как тебе пришлось уехать от нас среди ночи, когда она устроила тебе сцену. Ревность - не что иное, как ущемленная гордость, а испанская гордость вошла в поговорку. Как ты выносишь это? По мне, так лучше безразличие, - по крайней мере так спокойнее!
   - О нет, безразличия к себе я не потерплю! - усмехнулся Питер. - Стоит приложить некоторые усилия, чтобы женщина поняла тебя. Результат будет, хотя и не сразу. Маргарита постепенно становится снисходительнее к моим прегрешениям. Наконец она поняла, что я никогда не был ангелом. Но всё же стоит попытаться объяснить женщине свои чувства и побуждения.
   - Черт возьми, как у тебя на это хватает терпения?! Я понимаю, можно воспитать для себя совсем молоденькую девушку, приучить ее к своим привычкам и вкусам, но неизбежно она все равно наскучит! Стоит ли усилий?
   - По мне, так стоит. В своем воображении я вижу новую Галатею - улыбнулся Питер.
   - Дорогой мой, ты смеешься, но я вижу, как горят твои глаза. Ты еще не остыл к своей жене. И в самом деле, графиня де Монтель - совершенство, если не считать ее ревнивого нрава. Наверное, ради такой роскошной женщины стоит постараться.
   - Несомненно!
  *
  
   ...Маргарита стояла на лестнице холла вместе со слугами, только на площадку выше, и ждала, когда муж, только что въехавший во двор, спешится и поднимется к ней. По ее утомленному, бледному лицу было заметно, что она не спала ночь. Когда граф появился в дверях, у нее вырвался вздох облегчения, а когда он заметил ее и послал пламенный взгляд, улыбка тронула ее губы. Питер быстро поднялся по лестнице, чтобы поцеловать ее.
   - Доброе утро, моя прелесть. Впервые я удостоен чести - вы встречаете меня на пороге. Это приятно.
   - Мне тоже, сеньор. Наконец я вижу вас дома. Но позвольте узнать, где вы провели ночь?
   - Поднимемся, дорогая. Я все вам расскажу.
   - Ответить на такой простой вопрос можно и здесь, не правда ли?
   - Разуметься. После полуночи за мной прислали из замка де Ту, и мне пришлось поехать.
   - Там кто-то заболел?
   - К счастью, нет. Там собрались наши друзья - де Келюс, д'Юссон, де Фуа, де Роган и все остальные...
   - И среди них не было ни одной дамы?
   - Их было даже две - война и политика, - улыбнулся Питер, одной рукой обнимая жену за талию.
   - Почему война и политика волнуют мужчин гораздо больше, чем живые женщины? - тихо произнесла графиня с обидой. Вдруг она прижалась щекой к его груди и прошептала:
   - Когда ночью я не нашла вас рядом, то почему-то испугалась. Мне так и не удалось больше уснуть... О, боже, Питер, от вас пахнет порохом и кровью! - она подняла голову и расширившимися глазами посмотрела ему в лицо.
   - Не волнуйтесь, любовь моя. Мы немного постреляли на пустынной дороге. Сейчас приведу себя в порядок и приду к вам!
   Но Маргарита уже снимала с него запыленный плащ и расстегивала тяжелую кожаную портупею. От удивления он с минуту стоял неподвижно, потом перехватил ее руки:
   - Радость моя, вы пораните свои нежные пальчики. Жан поможет мне. Ступайте, через четверть часа я буду весь ваш!
   - Как вам будет угодно, сеньор...
   Она медленно повернулась и стала подниматься по лестнице.
   В эту минуту внизу появился привратник с какой-то женщиной, одетой в поношенный плащ с капюшоном.
   - Мессир граф! Эта женщина требует, чтобы вы ее выслушали!
   - Требует? - поворачиваясь, удивленно вскинул бровь Питер. - Что ей нужно?
   - Это нужно вам, мессир, - низким, будто прокуренным голосом спокойно произнесла женщина и откинула капюшон с головы.
   - И что же мне нужно, сударыня?
   - Чтобы я приняла роды у вашей жены, мессир. Я Джанина, лучшая повитуха в этом краю, спросите кого угодно. И я пришла помочь госпоже графине. Мне стало известно, что сегодня ночью она разрешится от бремени.
   - Вот как? Прекрасно! Однако я сам хотел помочь ей.
   - Вам будет не до того, мессир.
   Граф с интересом посмотрел на немолодую, худощавую женщину, державшуюся так уверенно и спокойно. Он усмехнулся:
   - Что же мне может помешать?
   - Этого я не знаю. Просто мне дали знать, что здесь понадобится моя помощь.
   - Кто дал знать?
   - Считайте, что ветер.
   Граф смотрел на нее с сомнением, чуть прищурившись. Странные речи! Доверить свое сокровище, свою Маргариту незнакомой женщине, пусть даже и лучшей повитухе, поверив ей на слово... Но внутреннее чувство заставляло его верить. Почему - он и сам не мог объяснить.
   - Мессир, я не нуждаюсь в милости. Вижу, вы не очень-то мне поверили. Взгляните сюда, и ваши сомнения рассеются.
   В смуглых руках женщины блеснул золотой медальон в виде маленького сердечка. Граф изумленно взглянул на него, потом медленно приблизился к женщине, взял его в руки и открыл. Никаких сомнений - это был медальон с его портретом, который остался у Эсфири, дочери мадридского ювелира. Но ее казнили, обвинив в колдовстве, а дом ювелира сгорел во время погрома. Это было много лет назад...
   Питер внимательно посмотрел на женщину.
   - Откуда у вас это вещица, Жанин?
   - Передал один паломник из Парижа. Как видно, святой человек. Это он послал меня к вам и сказал, что этой ночью госпожа разрешится от бремени. Верните мне медальон, мессир. За ним придут, когда все кончится.
   - Кто придет? Что кончится?
   - Да вы сами всё увидите... Сударь, у вас кровь на рубашке, - проговорила повитуха, пряча медальон за пазуху.
   Граф повернулся к дворецкому:
   - Говард, распорядитесь поместить эту женщину рядом с Марселой. - Жанин, вам покажут вашу комнату.
   И он спокойно направился в купальный зал, чтобы смыть с себя дорожную пыль.
  
   Глава четырнадцатая
  
  В эту ночь донье Хуане не спалось. Она долго ворочалась на шелковых простынях и, наконец, в раздражении встала с постели. Разбудив горничную, она велела одеваться.
   - И открой окно - здесь нечем дышать! - ворчливо приказала старая дама.
   Она придирчиво осмотрела в зеркале свой домашний наряд, такой же темный, как обычно, поправила чепец и направилась в библиотеку, чтобы взять там какую-нибудь умиротворяющую книгу. Сонная горничная двинулась за ней с шандалом, чтобы освещать дорогу.
   - Останься, я сама.
   ...К удивлению благородной дамы, в библиотеке горели свечи. Неужели молодому хозяину тоже не спалось? В это было трудно поверить.
   Но нет, донья Хуана увидела склонившуюся над столом коренастую фигуру в темной сутане. Отец Якоб читал какой-то фолиант.
   - Как видно, бессонница - признак старости. Это наш удел, святой отец, - приветствовала его почтенная дама и взяла с полки первую попавшуюся книгу. Она в глубине души порадовалась: наконец-то ей есть с кем поговорить!
   - Истинная правда, сеньора, - с улыбкой отвечал священник. - Но, представьте, и заботы не дают уснуть: наш молодой хозяин был здесь не более четверти часа назад...
   - Неужели его тоже мучает бессонница?
   - Вряд ли. Он сам признался, что ужасно хочет выспаться, но в его лаборатории идет какой-то сложный и длительный процесс, который нельзя прервать. Граф покинул Зеленый павильон, чтобы взглянуть, всё ли в порядке у жены. Вы, конечно же, помните о том удивительном предсказании? Вероятно, оно его беспокоит...
   - И меня тоже! Всё это так странно... На всякий случай всё необходимое уже приготовлено. Однако я не склонна верить какой-то подозрительной особе, так мало похожей на христианку!
   Тут из глубин дворцовых покоев донеслись приглушённый шум и женские крики. Мгновенно Монтель ожил. Не было никаких сомнений - событие, которого все так ждали, началось. Графиня готовилась разрешиться от бремени!
   Донья Хуана в волнении поспешила обратно. Бестолковая суета вскочивших с постели служанок очень ей не понравилась. Никакого порядка! Молоденькая камеристка графини совсем забыла о своих обязанностях! Она не отходила от постели своей госпожи, а та судорожно вцепилась в ее руку. Только странного вида повитуха казалась совершенно спокойной, даже бесстрастной. Она хорошо знала свое дело.
   - Пошлите же, наконец, за графом! - стонала Маргарита, цепенея от ужаса и боли.
   - Да не волнуетесь, мадам, - сказала повитуха. - Мужчины здесь плохие помощники. Они своё дело уже сделали!
   - Марсела, скорее, Марсела!.. - взмолилась графиня.
   - Я уже послала Сюзанну. Всё будет хорошо, сеньора, потерпите немного!
   - Да вы не развязали узлов! - оглядевшись, вдруг воскликнула донья Хуана. Она гневно посмотрела на служанок. - Это же надо было сделать в первую очередь! Ну-ка, быстро! Распустить все завязки и расстегнуть все ремни и застежки! Вы что, хотите, чтобы у ребенка запуталась пуповина?! И не забудьте распустить волосы! - грозно командовала почтенная дама. Девушки кинулись исполнять приказ. И только Мадлен скроила выразительную гримасу, говорящую о ее скептическом отношении к этой примете.
   - Я троих родила, почти не отходя от коптильни, - проворчала она. - Если бы кому-то пришло в голову развязывать узлы на всех колбасах и окороках, что там были, я б его точно убила!..
   Скоро в спальне появилась Джинан в своих струящихся белых одеждах. Она подошла к ложу графини, затихшей между схватками, и протянула ей бокал с каким-то питьём.
   - Здесь разбавленное вино с маслом черного тмина, медом, пчелиным молочком и травами. Это пойдет на пользу моей госпоже, укрепит ее силы.
   - А сеньор знает, что вы мне даёте?
   - Да, госпожа. Абу эль Фариджи составил этот напиток, раньше обсудив все ингредиенты с господином - да продлит Аллах его дни!
   - Пресвятая дева! - воздела руки донья Хуана. - Неужели ты выпьешь это зелье?! Маргарита, дитя моё, лучше молись святому Каэтано, покровителю рожениц!
   Но графиня всё-таки выпила - у неё так пересохло во рту! Донья Хуана недовольно поджала губы и стала молиться.
   Схватки возобновились, и Маргарита вскрикнула:
   - О, Господи, это невыносимо! Он же обещал!.. Марсела! Скорее... Беги за ним...
   - Да, сеньора!.. Ой, нет. Я забыла: сеньор граф приказал мне не покидать вас ни на минуту! Я не смею ослушаться.
   - Вы издеваетесь надо мной! - кричала Маргарита, не находя себе места. Ей казалось, что схватки слились в одну бесконечную боль...
  
   ...Как ни спешил Питер по подземным переходам из лаборатории в спальню жены, там его уже ждал потрясающий сюрприз: орущее маленькое красное существо в руках повитухи.
   Граф застыл на пороге, не веря своим глазам.
   - Это мальчик, ваше сиятельство, - сообщила Жанина.
   - Сеньор, какая радость! - воскликнула сияющая Марселина.
   Маргарита, оглушённая, ошеломленная стремительными родами, не могла произнести ни слова. Из ее глаз катились слезы. Она не ожидала, что всё произойдет так быстро! Донья Хуана тоже вытирала мокрые глаза, что-то бормоча себе под нос - конечно же, молилась. Тем временем Жанина уже заворачивала ребенка в пеленки, отделанные кружевом. Питер, смеясь, взял малыша на руки.
   - Ну, разве это не чудо!..
   - Ваша жена родила вам здорового и сильного сына, мой господин!
   - Дайте же мне взглянуть на него!
   Питер передал ребенка Маргарите и присел рядом. Служанки, улыбаясь и щебеча, столпились вокруг, чтобы полюбоваться малышом.
   - Какой же он красивый!
   - Как ангел...
   - Мессир, вы и правда назовете вашего сына как того короля-гасконца?
   - Почему бы и нет? Энрико, Анри - прекрасно звучит!
   - Это противоречит традиции, сеньор! К тому же, у вашего наследника должно быть не менее трех небесных покровителей! - вмешалась донья Хуана, отчасти уже смирившаяся с выбором такого имени.
   Граф весело блеснул глазами:
   - Как вам будет угодно, сеньора! А вы помните, милые дамы, что в ночь на шестое апреля родился божественный Рафаэлло? Удивительное совпадение, не правда ли?
   - Святой Рафаэль? - переспросила донья Хуана.
   - Ах, если бы! - Маргарита с укором посмотрела на мужа. - Сеньор имеет в виду итальянского художника Рафаэля Санти.
   - Наш сын родился в ту же ночь. Что бы это значило?
   - Не хотите ли вы сказать, сеньор, что он тоже станет художником?! - с долей сарказма поинтересовалась донья Хуана. Сумасбродные занятия эксцентричного, но, тем не менее, разумного и любезного ее родственника заставляли смотреть на них сквозь пальцы. Но чтоб и наследник их славного рода приобщился к "низкому ремеслу" - это уж слишком! Её мыслям вторила Маргарита:
   - Я бы не удивилась, зная большую любовь к искусству его отца... Но, может быть, в выборе имени сеньор учтет и мое пожелание?
   - Разумеется, любовь моя!
   - Так вот: первый мальчик должен носить имя своего отца!
   - Первый!.. Так значит, у меня есть надежда, что будут и другие? - смеясь, сделал большие глаза Питер. - О, моя прелесть, только бы вы не передумали!.. Прекрасно, три имени уже есть. Но до крещения ребенка у нас есть время подумать, дорогая. - А сейчас, девушки, прикажите принести шампанского! Все должны выпить за здоровье моей жены и сына!
   И тут внезапно прогремел пушечный выстрел, эхом прокатившийся по парку. Все невольно вздрогнули. Задребезжали стекла, содрогнулись стены. Питер бросился к окну. В темноте ночи между деревьями парка мелькали десятки огней факелов.
   - Мессир, вы приказали палить из пушек? Это салют в честь рождения вашего наследника?
   - Нет! - граф, сдвинув брови, отошел от окна и обвел женщин повелительным взглядом. - Слушайте меня внимательно! Сейчас каждая из вас спокойно соберет свои вещи - только самое необходимое и ценное. Потом вы спуститесь вниз и будете ждать меня у входа на кухню, возле колодца. Передайте это всем. Дамы, я даже не призываю вас сохранять спокойствие - последняя осада замка показала, на что вы способны и как мужественны. Только прошу об одном: ни в коем случае не подходите к окнам! Вы станете отличной мишенью для тех, кто внизу. Я не знаю, кто они, но понятно одно - это враги. Спешите! Донья Хуана, поторопите своих горничных. Каэтана, поручаю тебе Диану. Жанина, прошу вас, позаботьтесь о малыше. Его молоденькой кормилице вряд ли справиться одной... Вы будете довольны вознаграждением!
   - Я буду совершенно довольна, если вы останетесь живы, мессир, - проворчала повитуха так, чтобы её мог слышать только Питер.
   В спальню уже вбегали Жан Потье и управляющий Алессандро Роблес. Граф вполголоса отдал им какие-то распоряжения, и они тут же исчезли.
   - Я вижу, придется нам привыкать к осадам, - ворчливо резюмировала Мадлен, только проводив взглядом убегающего мужа. - Наверно, кому-то сильно приглянулся ваш дворец, мессир!
   - Возможно, ты права, Мадлен. А возможно, и нет...
   Граф тем временем закрывал на ключ все ящики с драгоценностями и бумагами в секретере.
   - Питер, что происходит? - едва смогла вымолвить Маргарита. Он ободряюще улыбнулся ей.
   - Сейчас я это узнаю! А пока Марсела поможет вам одеться.
   - Ради бога, не оставляйте меня! Питер, умоляю вас!..
   - Не надо, моя радость, сейчас не время лить слёзы, - как можно мягче произнес он. - Я только поднимусь на башню и осмотрю окрестности. Это не займет много времени!
   И он ушел. Девушки мгновенно разбежались, как стайка спугнутых птичек.
   Донья Хуана почувствовала, как у нее дрожат руки. А ведь она считала себя сильной духом, почти как святая Екатерина! Тем не менее, ей достало сил спокойно вернуться в свою комнату, сложить молитвенник, распятие и четки в дорожный алтарь. Вдруг она увидела книгу, которую взяла в библиотеке. Нужно было вернуть ее на место. Кто знает, как всё повернется...
   Пока горничные суетились, укладывая кофры, почтенная дама пошла с книгой в библиотеку. Она почувствовала, что из окон тянет дымом и гарью. Значит, где-то близко пожар! Она сотворила крестное знамение.
   Навстречу ей быстро шагал отец Якоб.
   - Куда вы, святой отец? Вы слышали, что случилось?
   - Да, сеньора, меня оповестили. В фехтовальном зале управляющий раздает мужчинам оружие. Мне довелось воевать больше, чем исповедовать, так что я могу оказаться полезным.
   - Я не ослышалась, вы идете за оружием? Вы, священник?! Разве ваш устав не запрещает вам браться за оружие? И кто же тогда будет нести нам утешение?..
   - Всевышний, сеньора.
   С этими словами он ушел. Ошеломленная донья Хуана несколько мгновений стояла в оцепенении. Ей казалось, что она спит и видит кошмарный сон!..
  
   В это время Питер спешил на главную башню, где со смотровой площадки открывалась обширная панорама. Он не взял свечи или фонаря, чтобы не привлечь внимание неизвестного противника, но широкие окна давали достаточно света от звездного неба и факелов внизу. В одном из переходов граф столкнулся с худенькой фигуркой, в которой он узнал Жана-Лисенка.
   - Простите, мессир! - неловко поклонился мальчишка. - Я здесь по поручению мадемуазель Дианы... Она просила... Я искал ее кота!
   - Искал кота? На башне? Скорее его можно найти в подвале или на кухне! Говори-ка правду, приятель. Что ты здесь делаешь?
   - Я только хотел взглянуть... Но и кота я тоже ищу, правда, мессир!
   - Ладно, я тебе верю. Что же ты увидел, Жан? Давай посмотрим вместе...
   Застекленная со всех сторон башня предоставляла прекрасную возможность обзора всего парка и окрестностей.
   - Вон там много факелов, и возле дома, - говорил маленький Жан. - А там, подальше - только одна какая-то красная точка. Не пойму, что это?
   - Думаю, это переносная жаровня, какую используют для быстрого поджигания фитилей и запалов. Там, вероятно, и стоит пушка... Черт возьми, просто регулярные войска! Кто же оплатил весь этот спектакль? - сквозь зубы процедил Питер.
   - Взгляните, мессир, они захватили конюшни! Вон сколько там факелов! Как бы они не начали поджигать... А я смог бы пробраться в конюшню через кузницу, с другой стороны. С дерева прямо на крышу! Хоть нескольких лошадей вывести!.. В темноте и в такой суматохе меня никто не заметит!
   - Ты сошел с ума, Жан. Выброси это из головы! А если там камизары? Ты же знаешь, как они поступают с католиками.
   - Да они меня не увидят!
   - Я запрещаю тебе даже думать об этом. У меня каждый мужчина на счету! Ты мне поможешь в другом. Мы должны успеть укрыть в подземелье женщин, а потом незаметно вывести их в безопасное место. Смотри, флигель уже горит! Там еще остались работники и слуги... Я приказал всем собраться внизу, у колодца. Ты здесь всех знаешь, и тех, кто появился после наводнения тоже. Поручаю тебе проследить, чтобы никто из детей и женщин не отстал и не попал в лапы этих мерзавцев. Возьми в оружейной свою шпагу и пару легких пистолетов - на всякий случай. Надеюсь, тебе не надо объяснять, почему ты должен быть осторожен?
   - Да, мессир! Будьте уверены, ни одна овечка не пропадет! - весело ответил маленький Жан и стремглав побежал вниз.
  
   ...Донье Хуане всё же удалось найти в себе силы дойти до библиотеки и поставить книгу на полку. Тут она увидела, как один узкий стеллаж бесшумно повернулся, открывая проход в стене, и из него в библиотеку вышел граф. Выражение его лица было достаточно красноречиво, чтобы понять, как обстоят дела. Увидев донью Хуану, он спросил довольно жестко:
   - Почему вы еще здесь, сеньора? Моим приказам подчиняются все без исключения!
   - Я уже ухожу, - смиренно произнесла почтенная дама. - Только скажите, сеньор, мы в большой опасности? Я должна знать, какие испытания нам уготованы, чтобы подготовить свою душу...
   - Всегда имеет смысл готовиться к худшему, дорогая сеньора, - скупо улыбнулся Питер. - Вы, конечно, слышали о восстании в Севеннах? Возможно, до нас добрались камизары. Возможно, это кто-то еще... По крайней мере, мы убедились, что у них есть одна пушка. А у нас нет ни одной. Значит, сила на стороне врага. Следовательно, мы должны использовать другие средства.
   - Что же вы намерены делать, сеньор?
   - Держать оборону. Хоть это и не укрепленный замок, однако нам удастся избежать жертв, если все будут следовать моим приказам. Надеюсь, я достаточно вас успокоил, сеньора? Теперь нет больше времени. Ступайте вниз!
   Произнося это, граф нажал скрытый под обивкой стены механизм, и книжные полки стали плавно поворачиваться вокруг своей оси своей обратной стороной - гладкой стеной с изысканной обивкой и картинами в роскошных рамах. Через три минуты вместо библиотеки перед глазами изумленной доньи Хуаны предстала обычная гостиная.
  
   В это самое время старый дворецкий Самюэль Говард, не получивший никаких дополнительных распоряжений графа, решил действовать по своему разумению. Он велел четырем лакеям отнести в подземелье диваны и кресла с первого этажа, потом перетащить из залов и поставить на них дорогие картины, вазы и фарфор, сложить постельное белье и скатерти, серебро и прочую утварь, а также все хирургические инструменты из приёмной и приборы и кабинета хозяина...
  
   ...Маргарита была уже одета, горничные готовы, кофры с платьем и бельем уложены и спущены вниз проворными слугами. Диана с серьезным видом держала в руках вышитый атласный мешочек со своими любимыми игрушками и молча снизу вверх смотрела на отца. Казалось, она прекрасно понимала, что он сейчас чувствует, и была так же сосредоточенно-спокойна.
   Донья Хуана со всеми камеристками и горничными первая проследовала в убежище под замком. За ней шла повитуха Жанина со спящим новорожденным, затем его кормилица, Диана с няней, горничные графини, а за ними - граф с женой на руках.
   Не успели они спуститься на первый этаж и миновать мастерскую, как увидели бежавшего им навстречу главного конюшего Поля с несколькими людьми из старой корабельной команды Роблеса.
   - Сеньор! Сеньор! Они ворвались в дом с двух сторон! - вопил молодой деревенский парень Поль, никогда не видевший настоящей войны. - Ядро попало во флигель, мессир! Там начался пожар. Они полезли оттуда, я сам видел! А теперь - и со стороны черного хода! Они разбили дверь!
   - Тихо! - властно приказал граф. - Все женщины спустились из кухни?
   - Думаю, да... Кто ж знает наверняка!..
   - Где сейчас Роблес?
   Бывший боцманский помощник Гомес спокойно доложил:
   - Роблес послал призовую команду к пролому во флигеле, и людей, чтобы потушить там пожар. А сам вместе с другими у черного хода - уже отбивается от незваных гостей.
   Граф кивнул.
   - Хорошо. Все в мастерскую, быстро! Мигель, Жан, - прикройте нас! А потом запрёте эту дверь. Если они возьмутся её ломать, она нескоро поддастся... Поль, поднимайся на второй этаж к отцу Якобу, там вторая линия обороны. Не трусь, парень, у тебя в руках пара пистолетов! - ободряюще усмехнулся Питер, похлопав его по плечу.
   Женщины оказались в обширной мастерской, святая святых графа, и донья Хуана не смогла удержаться от восторженного возгласа:
   - Бог мой, какая красота! Неужели всё это достанется каким-то грязным мясникам?! Дамы! Если каждая из нас возьмёт хотя бы по одной вещице и сохранит ее, то варварам, которые нас преследуют, достанется неизмеримо меньше! - заявила она громко. - Думаю, хозяин этих драгоценностей не будет возражать против их спасения, - заключила почтенная дама и спрятала в карман два позолоченных флакона для духов, изящную табакерку, а потом прихватила еще увесистое серебряное распятие с рубиновыми каплями крови на челе и груди Спасителя...
   Никто не успел заметить, как в мозаичном полу мастерской открылся широкий люк, открыв первые ступени лестницы в подземелье. Дворецкий Говард с факелом первым спустился по каменным ступеням, за ним пошли женщины и дети. Граф с женой на руках спустился последним. Его молчание и напряженное выражение лица очень беспокоили Маргариту.
   - Питер, ведь вы не покинете меня? - в тревоге спрашивала она, изо всех сил стараясь сдержать слезы. - Не оставляйте меня, умоляю! Мне очень страшно!
   - Вы будете с безопасности, дорогая, не волнуйтесь.
   - Но ведь вы не вернетесь туда?! Нет?
   - Я должен.
   - Нет! Ради всего святого! Подумайте о вашем сыне, о нас!
   - Да, любовь моя. Именно поэтому я должен всё прояснить в этом деле.
   - Пусть это сделают ваши люди!
   В ответ Питер только покачал головой.
   ...Подземный коридор раздвоился, и к шествию прибавилось еще десятка два людей.
  
   Тем временем в коридоре первого этажа шел настоящий бой. Силы были неравны, и людям графа пришлось отступить. Жан едва успел запереть тяжелую дубовую дверь мастерской и вместе с остальными нырнуть в люк подземного хода. Они быстро догнали шествие, получили от графа новые распоряжения и быстро исчезли в боковом ходе, ведущем в Зеленый павильон, в лабораторию.
  
   Тихим полумраком подземного коридора люди молча дошли до того места, где перед ними возникла каменная плита, заменяющая дверь. Граф нажал на какой-то камень, и плита стала медленно поворачиваться.
   - Где мы, сеньор?
   - В гроте.
   - В том самом, что скрыт в парке?
   - Да. Но никто не сможет проникнуть сюда снаружи - выход в парк закрыт такой же плитой. Тут вам нечего бояться. - Посветите, Говард, там, на столе, свечи. Луис, зажги камин - здесь сыро.
   Осветилась просторная комната с мраморными сводами, напоминающая будуар. Граф осторожно положил Маргариту на ложе в алькове. Она беззвучно плакала. Он молча поцеловал ее руку и повернулся к собравшимся в комнате.
   - Не волнуйтесь, дамы, будьте мужественны. Придется потерпеть какое-то время. Вас будут выводить из подземелья к реке по двое-трое, чтобы не привлекать излишнего внимания. Мужчины устроят вас в городских гостиницах и в деревенских домах. Мы с графиней покинем это убежище последними, если я пойму, что ничего иного не остаётся. Но надеюсь, худшего не случится, и через какое-то время вы сможете вернуться.
   - Мессир, мы тоже должны будем уйти?! - в волнении спросила Марсела.
   - Я не двинусь с места, сеньор, пока вы не придете за нами! - заявила донья Хуана.
   - Кто хочет, может остаться. Но чем больше людей уйдет, тем лучше. Сейчас я уже никому не могу гарантировать полной безопасности...
   Граф бросил взгляд на сына, спящего на руках у кормилицы, и быстро вышел. Донья Хуана, присев рядом с Маргаритой, взяла ее за руку.
   - Успокойся, моя девочка, здесь мы в безопасности. Нужно набраться терпения и молить Пресвятую Деву... Уверена, скоро всё разрешится. - она оглядела мраморные своды их странного убежища. - Могло быть и гораздо хуже...
   - Ах, тетушка, мне подобное и в страшном сне не могло присниться! Господь милосердный! Даже в тот день, когда появился на свет мой сын, я не могу безмятежно радоваться такому счастью! Я забыла, когда жила спокойно! За что нам всё это, Господи?!
   - Полно, Маргарита! Это еще не конец света. Уверена, скоро твой муж разберется с этими разбойниками. В конце концов, власти призовут их к ответу!
   - А я в этом не уверена! Мой супруг смертельно поссорился с губернатором; он пренебрегает благосклонностью архиепископа! Сам король был так на него разгневан, что несколько дней держал в тюрьме!.. Ах, вы не знаете всего!.. Когда мой супруг уезжает, я дрожу за его жизнь. Когда он возвращается - обязательно происходит что-то ужасное! Как я могу быть спокойна?! Я вижу, как рушится наша жизнь! - Маргарита со злым отчаянием вытирала слёзы. - Как будто над нами действительно висит проклятье!..
   - Ну, что ты говоришь, дитя моё! Кто чист перед Богом, может рассчитывать на Его защиту. Твой супруг, может быть, и не ангел, но он человек чести. У него благородная и щедрая душа. А враги есть у всех... Я могу понять твое состояние, но возьми себя в руки, милая. Вспомни, ты из славного рода де Гамба! Пять веков мы достойно переносили еще и не такие удары судьбы! И никто не мог упрекнуть нас в недостатке мужества и стойкости!
   - Я только слабая женщина! Я так устала жить в постоянной тревоге! Тетушка, вы не представляете, что может произойти!..
   - И что же? Есть только одна непоправимая вещь - это смерть.
   Донья Хуана посмотрела на расшумевшихся детей в другом конце обширного будуара. Ими верховодила маленькая Диана. Она рисовала углем на мраморной стене и что-то увлеченно им рассказывала, придумывая очередную игру. Служанки тихо переговаривались, устроившись на диване и в креслах поодаль...
   - Не мешало бы нам подкрепиться, - сказала донья Хуана. - Мадлен, посмотри, что в этих корзинах.
   - Хлеб, сыр и копченое мясо, сеньора. А вот здесь вино.
   - Отлично! Налей-ка всем хереса, - думаю, никому не повредит сегодня выпить по глотку, чтобы успокоиться. А потом поужинаем... хотя, теперь уже позавтракаем...
  
   ...Прошло не более двух часов, когда в их убежище появился слуга, посланный графом.
   - Мессир желает, чтобы дамы покинули это место. Их проводят туда, где им будет удобнее, - с поклоном проговорил он. - Донью Хуану и донью Маргариту ждет портшез.
   - Но где сеньор? Почему он не пришел сам? И куда мы должны отправиться?!
   - Мне это неизвестно, сеньора графиня.
   - Почему мы не можем вернуться в свои комнаты? Дворец захвачен?
   - Нет, сеньора. Только там такой разгром...
   - Так где же граф? Он ранен?!
   - Насколько мне известно, нет, сеньора, - растерянно проговорил слуга. Он не ожидал такого натиска вопросов.
   - Что же тогда? - простонала Маргарита. - Почему он держит нас в неведении?
   - Вот что, - решительно поднялась донья Хуана. - Я сама пойду и всё узнаю. Где сеньор? Быстро проводи меня к нему!
   ...Битое стекло, осколки драгоценного фарфора и зеркал хрустели под ногами. Донья Хуана ужаснулась варварству, с которым была разгромлена та часть дворца, где она шла. По всей длине коридора лоскутами висела шелковая обивка, вспоротая ножом; зеркала и хрустальные светильники были побиты и сверкали осколками... Через разбитые окна лакеи выбрасывали во двор хлам, бывший ранее прекрасными картинами и изысканной мебелью. Старик дворецкий руководил этой работой, осыпая проклятиями незваных гостей. Он чуть не плакал:
   - Одно только остекление дворца обошлось милорду в двадцать тысяч фунтов!.. Но Провиденье вас настигнет! И пусть весь ад обрушиться на вашу голову!..
   Донья Хуана остановила сопровождавшего её лакея.
   - Кажется, я слышу голоса. Сеньор в кабинете?
   - Да, госпожа. Мессир там с управляющим, господином Роблесом.
   - Мне нужно срочно поговорить с сеньором графом. Ступай, помоги здесь!
   Донья Хуана прошла чуть дальше по коридору. Напряженные мужские голоса заставили её остановиться и прислушаться. Говорил управляющий:
   - Мы прочесали весь парк и окрестности - нигде никого! Черт возьми, Педро, они как сквозь землю провалились! Следы ведут к реке и по дороге в город. Значит, они разделились на два отряда, чтобы было легче ускользнуть. Ты и вправду не знаешь, кто это мог быть?
   - Нет.
   - На повстанцев не похоже - они потребовали бы выкуп, разграбили бы дворец. Им нужны деньги и ценности, а не погром!.. А если это опять губернатор? Почему ты молчишь, Педро? Ты кого-нибудь подозреваешь?
   - Может быть...
   - Скажи мне, кто это? Хотя бы знать, чего еще ожидать! Мы выставили посты, дворец охраняют, но кто знает... Да что с тобой, сеньор? Сначала ты метался и рычал, как раненый зверь, а теперь похож на статую! Ради бога, приди в себя, Педро! Мы с тобой выбирались и не из таких переделок!
   Донья Хуана показалась на пороге и спокойно заметила:
   - Совершенно верно, сеньор Алехандро. Это еще не конец света! Но мне хотелось бы знать, куда сеньор граф намерен нас отправить? Неужели он решил оставить жену и детей без своей защиты и поддержки в такой момент?
   - Можешь идти, Санчо,- глухо произнес Питер. - Скажешь, когда всё будет готово.
   - Да, сеньор. С вашего позволения...
   Донья Хуана вошла в кабинет и огляделась. Выбитая дверь лежала на полу, царил беспорядок, но больше не было заметно никаких следов разрушения.
   - Значит, не все покои во дворце пострадали? Значит, найдется место, где мы сможем устроиться? - пожилая дама настойчиво и внимательно посмотрела на графа.
   - Нет, сеньора. Вам лучше отсюда уехать, - голос Питера звучал чуть хрипло и как-то безжизненно. Он стоял у стола, придерживая одну руку за локоть и слегка кривясь от боли. Утомленное лицо, посеревшие, плотно сжатые губы, глаза прищурены, словно от порохового дыма и пыли... Вид хозяина дома совсем не понравился донье Хуане. Этот сильный и красивый мужчина теперь казался потерянным, опустошенным.
   - Сеньор мой, я хочу поговорить с вами начистоту, - мягко сказала она, подходя. - Понимаю, что вам сейчас нелегко. Но не вините себя. То, что произошло сегодня - только следствие, не правда ли? Враги есть у всех. А Господь посылает испытания тем, кого любит!
   - Вы утешаете меня, сеньора? - с печальной иронией произнес Питер. - В том, что случилось, моя вина, вольная или невольная. И я не знаю, что может случиться дальше...
   - Будем уповать на Господа! Знаю, Он вас не оставит. Разумеется, вы переживаете за детей, за Маргариту, и поэтому хотите отправить их подальше отсюда. Но разве жена не должна быть рядом со своим мужем всегда, и в горе, и в радости? Хочу заметить, сеньор, что вы порядком избаловали её! Она воспитывалась в строгости и страхе божьем и раньше не была такой изнеженной и такой... такой...
   - Донья Хуана, сейчас не время говорить об этом, - сдвинул брови граф. - И мне не нравится, когда обсуждают мою жену.
   - Да-да, понимаю... Вы ее очень любите. Так почему же сейчас вы не с ней и не со своим сыном?
   - Пойти к ним в таком виде? - усмехнулся граф, оглядев себя и проведя рукой по небритой щеке. - Но дело даже не в этом. Есть еще мои люди, о которых я должен позаботиться. И будет лучше, если Маргарита не увидит всего того, что здесь творится.
   - Главное для неё - быть рядом со своим мужем! Или вы боитесь худшего?
   - Кто знает? Вряд ли те негодяи сюда вернуться - они своё дело сделали. Но... Скажу вам правду, сеньора. Упреки и слезы жены для меня хуже пытки. Эта ночь должна была стать самой счастливой для нас - Маргарита подарила мне сына! И вот чем всё закончилось... Да и закончилось ли?
   Алессандро Роблес показался на пороге.
   - Прошу прощения, сеньора ... Педро, всё готово, только... - Роблес помялся.
   - В чем дело? - вскинул голову Питер. Санчо покосился на донью Хуану. Граф взял его за плечо и вышел вместе с ним в коридор.
   - Говори.
   - Четверо убитых. Девять человек ранено.
   - Кто?
   Роблес начал перечислять, они прошли дальше по коридору, и донья Хуана уже ничего не могла услышать. Но через некоторое время управляющий в сердцах заговорил громче и громче:
   - ...Да если б не Марикита, всё было бы спокойно!.. Луижди ранило, но не опасно. А она устроила такую истерику, что чертям в аду тошно! Кое-кто ее поддержал. Дальше - больше... Те, кто жизнью тебе обязан - помалкивают, а другие стали глотки драть!
  - Тише, Санчо! Все взвинчены, это понятно...
  Они прошли еще дальше, и голоса стихли...
  
  Скоро Питер вернулся в кабинет уже один.
   - Сеньора, я должен идти. Прошу вас, возвращайтесь к Маргарите и уговорите ее покинуть Монтель.
   - И не подумаю! - невозмутимо ответила пожилая дама. - Ваше тайное убежище вполне надежно, и далеко не монашеская келья. Две-три ночи там никому не повредят. А за это время всё успокоится, мы приготовим несколько комнат...
   - Я не могу позволить, чтобы вы жили в подобных условиях. Потребуется немало времени и средств, чтобы привести дом в порядок.
   - Даже простая хижина вполне бы нас устроила! Я всегда знала, что роскошь - это пагуба для души, и никто не убедит меня в обратном! Но не смею вас задерживать, сеньор, у вас много дел...
   Они вместе вышли из кабинета и стали спускаться по лестнице. Вдруг Питер пошатнулся и схватился за перила. Потом медленно сел на ступени и, склонившись, опустил голову на руки.
   У доньи Хуаны похолодело сердце.
   - Сеньор, что с вами? Вы ранены?
   - Нет. Но как будто уплывает сознание... Сам не пойму, в чем дело, - несколько секунд он молчал, потом поднял голову.- Простите, сеньора, я напугал вас. Уже проходит, - сказал он, вставая, и улыбнулся чуть иронически: - Самое время порадовать своих врагов, не правда ли?..
   - Никто не узнает, можете быть уверены, - донья Хуана продолжала как ни в чем небывало:
   - Обещайте мне, что как можно скорее навестите свою супругу и останетесь с ней, чтобы хоть немного отдохнуть - вы не спали две ночи! Горничных я отправлю сюда наводить порядок, а сама буду ухаживать за ранеными. Недаром же монахини учили меня этому столько лет!
   Питер взглянул ей в глаза.
   - Сеньора, благодарю вас, вы займетесь этим, но позже. А сейчас сделайте то, о чем я вас прошу - побудьте с Маргаритой, она еще очень слаба.
   Донья Хуана со вздохом остановилась и ласково дотронулась до его руки.
   - Педро, с ней всё в порядке, она в надёжном месте! Я больше беспокоюсь за вас. Ваши люди недовольны? Может быть, даже близки к бунту?
   - Возможно. И поэтому я должен сейчас пойти к ним!
   - Конечно. Но я пойду с вами, сеньор. Вы не можете мне этого запретить!
   Питер ответил лишь выразительным жестом - и молчаливым согласием. У него не было сил спорить...
   ...Многоголосый гомон, доносящийся из купального зала, моментально стих. Даже темпераментная арагонка Марикита, которая металась по залу, оглашая своды своими рыданиями и гневными выкриками, увидев графа, притихла. Только этот человек мог спасти ее любимого мужа!
   В полуразоренном и наспех прибранном арабском зале, где плескался замусоренный бассейн, в нишах под ажурными арками, на низких диванах, обитых светлой кожей с золотым тиснением, лежали и сидели раненые.
   - К счастью, никто не пострадал слишком серьезно, мой господин, - сказал эль Фариджи, подходя вместе с Хаматом и Жаном. Приблизилась и Марикита, но держалась поодаль.
   - Только одному человеку необходимо извлечь пулю из раны, - продолжал араб. - Джинан всё приготовила, он в приемной. У остальных только ушибы, небольшие ожоги и легкие повреждения.
   Донья Хуана видела, как граф беглым, но цепким взглядом осмотрел раненых. Он задержался на неподвижно лежавшей женщине в бесформенном тряпье.
   - Вот эта мне не нравится... Займитесь ею, Фариджи. Кто она?
   - Эта женщина из числа тех, кого спасли из реки.
   Питер мрачно пробормотал:
   - Спасти из реки, чтобы погубить здесь!.. Да, вспомнил. Полина. Где ее ребенок?
   - Должно быть, вместе со всеми, в укрытии.
   Граф чуть помедлил, будто колебался - подойти к женщине или нет. Та была похожа на мертвую.
   - Она приходила в сознание?
   - Нет, мессир. Люди видели, как ее сильно ударили по голове.
   - Позаботьтесь о ней... О ребенке тоже.
   - Да, мой господин.
   Легким щелчком пальцев Питер подозвал Марикиту, в досаде кусавшую губы, - граф даже не взглянул на ее драгоценного Луиджи, а теряет время на какую-то оборванку!
   - Сможешь выполнить мою просьбу, красотка? - спокойно спросил он.
   - Что прикажет сеньор? - еле выдавила из себя арагонка, опустив глаза под его немного насмешливым и властным взглядом.
   - Я поручаю тебе заботу об этой женщине. Так ты сможешь быть здесь рядом с мужем, пока он не поправится.
   - Да, сеньор! Спасибо!.. Он не умрет?
   - Молись.
  
  ...Донья Хуана из-за ширмы с любопытством наблюдала за этой маленькой операцией. Теперь Хамат уже заканчивал зашивать рану на боку Луиджи, лежавшего на высоком мраморном столе как жертвенный агнец на алтаре. Пять минут назад с победным звоном прогремел маленький свинцовый шарик, брошенный графом в медный таз, и все вздохнули с облегчением.
   Питер уже отмывал руки от крови, и Джинан держала чистое полотенце, как вдруг граф пошатнулся и оперся на стол, стараясь удержаться на ногах. Джинан бросилась к нему, пытаясь поддержать.
  И тут донья Хуана с ужасом увидела, как в объятьях хрупкой Джинан мертвенно-бледный граф медленно оседает на пол...
  
  Глава пятнадцатая.
  
  Люди, побросав работу, толпились у дверей спальни, куда перенесли потерявшего сознание графа. Говорили вполголоса, у всех были встревоженные лица, многие женщины плакали. Донья Хуана считала себя стойкой и много повидавшей на своем веку, но и она почувствовала, как холодящее и мерзкое чувство страха закрадывается в ее сердце.
   Когда, наконец, из дверей спальни появились врач и секретарь, донья Хуана движением руки отстранила служанок и приблизилась к старику арабу с молчаливым вопросом.
   - Аллах милосерден, госпожа, - сказал Фариджи. - Нужно только поспешить приготовить лекарство, - сказал он и быстро вышел. Почтенную сеньору такой ответ удовлетворить не мог. Она повелительным жестом подозвала секретаря. На вопрос о состоянии графа, Жана Потье успокоил ее:
   - Сеньор пришел в себя, хвала Господу. Теперь, я надеюсь, в скором времени он будет здоров.
   - Объясни, наконец, что же случилось?
   - Сеньора, в это трудно поверить!.. Но расскажу всё по порядку. Помните, третьего дня мы вернулись только под утро? Так вот, когда мы уже спускались в долину, нас обстреляли бандолерос . Ну, тогда мы все так подумали. Хотя вели они себя очень странно, как будто решили ради забавы только попугать путников. Однако вроде бы всё обошлось. Сеньор граф тогда промолчал, что одна пуля всё же слегка его задела. Он просто не придал значения какой-то царапине. А оказалось всё намного серьёзнее, сеньора! Когда Фариджи внимательно рассмотрел след от пули, он сказал, что она была отравлена!
  - Как же он это понял? - недоверчиво спросила донья Хуана.
  - Говорит, всё вокруг и глубже внутри ранки побелело, как будто ошпаренное кипятком мясо!
  Сеньора уже была и не рада, что спросила. А Жан продолжал:
  - Это был какой-то яд, который действует медленно и постепенно. Поэтому сеньору становилось всё хуже. Страшно подумать, если бы она застряла в его теле!..
   - Пресвятая Дева! Отравленная пуля...
   - Да, сеньора! Узнав это, господин граф приказал немедленно почистить ему рану. Ну, я думал, это ничего особенного - промыть, там, почистить. А как посмотрел, что это такое- просто ужас!.. Вы не поверите, сеньора! Живого человека резали, вот как будто это был кусок хамона!..
   - Что ты болтаешь, глупый мальчишка! - рассердилась донья Хуана.
   - Чистая правда, сеньора, можете сами спросить. Фариджи вырезал из раны у графа кусочки мяса, как будто резал хамон! Джинан чуть не лишилась чувств, да и мне было как-то не по себе. Сеньор только зубами скрипел да поминал нечистого!..
   - Постой, разве араб не облегчил ему боль?
   - Кажется, он дал сеньору что-то выпить, я плохо помню. Ну, теперь всё позади, слава богу! Кстати, господин граф просил пока ничего не рассказывать донье Маргарите, он не хочет сейчас ее волновать.
   - Что за глупости! Жена должна бы уже давно сидеть у постели мужа и предупреждать малейшее его желание!
   - Сеньора, вы плохо знаете графа. Какая постель? Он уже в кабинете с управляющим.
  Донья Хуана ничего не ответила дерзкому камердинеру, а про себя подумала: "Нет, определенно, этот мужчина ведет себя как истинный кастилец. Даром что иностранец!.."
  
   В это самое время к воротам ажурной ограды дворца подъехала карета. Пока возница пререкался с охраной, из окна экипажа показалась дамская головка в модной треугольной шляпе. Двух повелительных фраз высокородной дамы было достаточно, чтобы её запыленный экипаж пропустили в ворота. Строй усиленной охраны отсалютовал ей мушкетами. Однако дама не обратила на них внимания. Она с недоумением разглядывала помятые куртины, сломанные деревья и когда-то изящный палаццо, который теперь смотрел на нее черными глазницами разбитых окон и закопченными стенами полуразрушенного флигеля.
   Колеса кареты застучали по треснувшим мраморным плитам двора, мимо замусоренных фонтанов, расколотых мраморных вазонов, и замерли у подъезда. Дама в нетерпении сама открыла дверцу, быстро вышла, не дожидаясь помощи нерасторопного слуги, и торопливо взбежала по ступенькам. Но у самых дверей дорогу ей с поклоном преградил старый дворецкий.
   - Да простит меня ваша милость, но господин граф сегодня никого не принимает, - холодно произнес он.
   - Разве ты не узнаешь меня, Говард? Я герцогиня д'Арбонтес, и у меня важное сообщение для его сиятельства!
   - Боюсь, милорд сегодня не сможет принять вашу милость.
   - Ты прекрасно знаешь, что милорд примет меня в любом случае!
   - Боюсь, не в этот раз, миледи.
   - Это мы еще посмотрим... Немедленно пропусти меня!
   - Никак невозможно. Миледи зря настаивает.
   - Это что еще за новости, чертов старик?! - вспылила герцогиня. - Господин граф узнает о твоем поведении! - Мне нужно видеть твоего хозяина, и я его увижу!
   С этими словами Жозефина решительно оттолкнула старого дворецкого и устремилась к лестнице наверх. Навстречу ей спускались две заплаканные служанки. У герцогини по спине пробежал холодок. Она остановила их повелительным жестом:
   - Проводите меня к вашему сеньору, и побыстрее. У меня к нему срочное дело.
   Девушки переглянулись с такими скорбным видом, что у герцогини екнуло сердце.
  - В чем дело? Говорите! Что здесь произошло? Что с графом?
   - Сеньор еще утром был на ногах, но потом... потом...
   - Что? Что потом?
   - Мы сами толком не знаем, что случилось...
   - Верно только то, что сеньор утром помогал здесь раненым, а потом вдруг сам упал как мертвый!..
   - Мы так перепугались! И вправду всем показалось, что он умер. Но, благодарение богу, сеньор жив!
   - Он был ранен во время боя?
   - Не знаю... Вроде, я не видела на нём крови...
   - Сударыня, а откуда вы знаете, что здесь был бой?
   - У меня есть глаза, милая, и я посмотрела вокруг, - съязвила Жозефина. - Так где же сейчас ваш хозяин?
   - Его отнесли в голубую спальню.
   - Фариджи там, почитай, два часа колдовал над сеньором, надеюсь, он его вылечит!..
   - Да поможет ему Мадонна!..
   Жозефина отпустила глупых девчонок и подумала, что лучше ей воспользоваться потайным ходом, ведущим прямо в кабинет, смежный со спальней. Никто ей больше не помешает.
   Она проскользнула в боковой коридор, нащупала под обивкой небольшую дверь и открыла ее. Узкая винтовая лестница показалась ей темнее, чем раньше - не все светильники на стенах были зажжены. Герцогиня устремилась наверх и вдруг услышала шелест юбок женщины, быстро спускавшейся сверху.
   Это была Марселина с корзиной окровавленного белья. Почувствовав, что ее ноги стали ватными, Жозефина прислонилась к стене.
   Камеристка остановилась и неприязненно, даже презрительно на неё посмотрела. Ну, конечно! Элегантная дама, застигнутая врасплох на потайной лестнице - это выглядело вполне однозначно. Герцогиня на миг почувствовала себя неловко, что случалось с ней крайне редко. Но волнение пересилило все остальные чувства.
   - Здравствуй, Марсела, - сказала она, как ни в чем не бывало. - Что твой сеньор? Пресвятая Дева, неужели он потерял столько крови? Скажи, как он себя чувствует?
   - Я не доктор.
   - Но ты же знаешь! Расскажи мне, что случилось с твоим господином?
   Девушка молчала, потупившись.
   - Я понимаю, ты переживаешь, - продолжала Жозефина. - Но и я тоже! Ведь твой сеньор - мой добрый друг, и мне не безразлично...
   - Друг?! - Марселина вскинула голову и гневно сверкнула на нее глазами. - Скажите это кому угодно, только не мне!
   - Что ты имеешь в виду, моя милая?
   - А то, мадам, что вы влюблены в него до смерти! - выпалила Марсела. - Уж какой год ходите вокруг, строите всякие козни, лишь бы заманить его, да всё без толку! Интересно, как это вы так скоро узнали, что сеньор едва остался жив? И тут же явились, как ворон на поле брани! Надеетесь воспользоваться его слабостью? Оставьте, наконец, его в покое! Глядишь, вам зачтется... Сеньор сейчас не в том состоянии, чтобы принимать гостей!
   - Не иначе, ты от горя повредилась в уме, дорогая, - снисходительно молвила Жозефина, - Бедняжка, ты так переволновалась за своего любимого господина! Успокойся, милая, на твое место в его сердце никто не покушается. Но запомни, Марсела: если ты еще раз посмеешь дерзить мне, тебя не спасет даже твой обожаемый сеньор! А теперь иди, куда шла. Граф ждет меня с важными известиями.
   Едва сдерживая слезы бессильного гнева, Марселина сбежала по лестнице и скрылась, а герцогиня остановилась на узкой площадке, чтобы перевести дух. "Вот дрянь! - подумала она. - Эта мерзавка явно что-то знает. С чего это вдруг она так осмелела? А, черт! Должно быть, граф приблизил ее к себе, пока Маргарита на сносях. Ну, конечно же, он развлекается с этой смазливой сучкой! Что ж, ничего удивительно: упругий зад и пышная грудь - это всё, что нужно мужчине, будь он хоть изысканным сеньором, хоть последним конюхом! Повезло же этой безмозглой чумазой каталонке..."
   Жозефина вздохнула и поднялась еще на один лестничный пролет. Вот и дверь. Противный холодок пробежал по спине. Что, если она увидит Питера умирающим? Нет, такого не может быть. Иначе Марсела ни за что не отошла бы от его постели. Значит, всё не так уж плохо?..
   Собравшись с духом, Жозефина осторожно приоткрыла узкую потайную дверь в кабинет и услышала за опущенной портьерой красивый низкий голос графа:
   - ...Фейерверк обязательно, Санчо! После стольких переживаний люди заслужили немного радости, дети должны забыть пережитый страх. И заодно мы немного собьем с толку нашего неприятеля. Звуки выстрелов будут слышны в городе, и, полагаю, кое-кто слегка перетрусит. Возможно даже, сюда пожалуют регулярные войска де Виллара, - смеялся граф. Но слышалось, что смех дается ему с трудом: временами у него сбивалось дыхание и прерывался голос.
   - Ну, что за ребячество, Педро! Дался тебе этот фейерверк! - отвечал управляющий. - Только деньги швырять на ветер. Посмотри, во что они превратили дом! Внизу ни одного целого стекла, а тут...
   - Не ворчи, приятель, денег у нас достаточно. Через три дня всё должно быть готово к празднику! Или ты не Роблес?!
   - Да, капитан, ты умеешь убедить, - усмехнулся управляющий. - Но я с большим удовольствием готовил бы корабль к дальнему плаванью, чем препираться здесь с обивщиками, плотниками и стекольщиками!
   - Разница невеликая! А дальнее плаванье у нас еще впереди. Карибский флот совсем прижали корсары союзников. Судя по всему, мне рано или поздно придется участвовать в вест-индском конвое. Кардинал не может приказать мне это прямо, но выражает такое пожелание. Конечно, Альберони больше опасается за свой личный доход от "серебряного" каравана, но повторить катастрофу бухты Виго недопустимо. Так насмешить мир второй раз - это было бы слишком! Видишь, все еще только начинается, дружище!
   - Клянусь богом, Педро, сегодня утром я подумал, что для тебя всё уже закончилось...
   - Вероятно, не сегодня, - философски заметил граф. - Зажги-ка мне сигару - теперь не смогу поднять руку дня три... Да, и вот еще что: узнай, пришла ли в себя та женщина, что мы выловили из реки, - кажется, ее зовут Полин. Слышал, ей прошлой ночью крепко досталось от нападавших. Черт, она не выходит у меня из головы!..
   - Надо же, - с восторгом хмыкнул Санчо. - Только час назад ты лежал, как покойник, а теперь снова думаешь о женщинах - значит, всё в порядке! Может, зря ты отослал Марселу и Джинан?
   Короткое и ёмкое испанское ругательство, отпущенное графом, прозвучало колоритно и весело. Жозефина восхищенно улыбнулась: только он умел так красиво ругаться! Внезапно ее затопила волна радости: Питер жив и здоров - это ли не счастье!
   Мужчины перебросились еще парой шуток, потом Роблес ушел. Герцогиня почувствовала аромат табака, наполнившего кабинет. Помедлив еще немного, она отодвинула портьеру, сделала шаг в комнату - и застыла, потрясенная. Граф полулежал в кресле, прикрыв глаза. Он был похож на призрак с оливково-серым лицом и побелевшими губами. Одна его рука покоилась на перевязи, другая, с сигарой, упала на подлокотник. Внезапно Жозефину охватил ужас. В голове пронеслось: "Неужели он умрёт? Не может быть! Я же слышала голос полного жизни человека!" Оцепенев, она пристально и жадно его разглядывала. Всё тот же безупречный чеканный профиль, но глубокая страдальческая складка у губ, и ставшие еще заметнее седые пряди на висках...
   Не меняя позы и не открывая глаз, граф неожиданно спокойно произнес:
   - Герцогиня д`Арбонтес? Что привело вас на эти руины, мадам?
   Жозефина на миг опешила. Как он ее узнал?
   И в ту же секунду получила ответ:
   - О вас доложили ваши духи, мадам. Узнать их было не трудно даже сквозь табачный дым, - граф взглянул на нее без особого восторга и чуть склонил голову в ироническом поклоне.
   - Здравствуйте, мессир. Ради бога извините, что вторглась к вам столь бесцеремонно. Я не в силах была ждать! Просто умирала от беспокойства, когда узнала... Надеюсь, ваша рана не опасна?
   - Я тоже на это надеюсь. Еще не вполне ясно, как мною распорядится Всевышний. Но позвольте узнать, мадам, что заставило вас приехать сюда в такую скверную погоду? Вам так хотелось полюбоваться руинами - камня, тела и духа?
   Насмешливый и колючий тон графа не внушал особых надежд. Он явно не забыл ей истории, произошедшей в Риме. Но и не прогнал с порога, а это уже почти победа. Стоит попробовать закрепиться на позиции. Не смотря ни на что, граф был в хорошем расположении духа, Жозефина поняла это сразу.
   Подойдя ближе, чтобы лучше видеть его лицо, герцогиня заговорила серьезно, со скрытым волнением:
   - Когда мне стало известно, что вам грозит опасность, я послала сюда курьера с письмом, но он пропал. Тогда я бросила всё и сама поехала предупредить вас, но, увы, опоздала! Будто весь ад поднялся на моем пути: разразилась ужасная буря, небывалый ливень размыл дороги. И Канал, и Гаронна вышли из берегов, река снесла почти все мосты и затопила окрестности. Мне просто чудом удалось добраться до Тулузы!
   Он бросил короткий взгляд на ее скромный, но изысканный жемчужно-серый наряд. Ни подол дорожного платья, ни бархатный плащ ничуть не пострадали от воды или грязи.
   Проследив его взгляд, Жозефина улыбнулась:
   - Мне пришлось переодеться в гостинице. Не могла же я предстать перед вами замарашкой.
   - Это было бы весьма эффектно, мадам, - усмехнулся он. - Но, собственно, что заставило вас так рисковать? И о чем именно вы хотели меня предупредить?
   Герцогиня порхнула к нему и опустилась подле кресла, у его колен.
   - Мне стало известно о некоем заговоре против вас, мессир. Полагаю, это очень серьезно. Честно говоря, мне до сих пор не по себе. Нет, скажу больше: я не на шутку испугалась.
   - В самом деле, мадам? - он чуть приподнял бровь. - На вас это совсем не похоже. Вам ли не знать: вся моя жизнь - один сплошной заговор Провидения. - В его глазах мерцали острые насмешливые искорки. Он затянулся и выпустил вверх тонкую струйку голубого дыма.
  - Но к чему было вам подвергать себя такой опасности? О моей кончине вы узнали бы в числе первых - и без риска промочить ноги!
   Он откровенно смеялся над ней! Не воспринял всерьез ее сообщение и беспокойство? Вообще ей не поверил?
   - Не слишком ли вы спокойны, милорд? - с некоторым вызовом спросила она. - И не кажется ли вам, что вы недооцениваете ситуацию? Или вам уже известны имена ваших врагов и их замыслы?
   - Имена? Возможно. Замыслы? Вряд ли. Хотя, судя по грубости их методов, их фантазию нельзя назвать изощренной или оригинальной.
   - Вот как! Тем не менее, вы уже пострадали, мессир, и, кажется, это только начало. Интересно, что вы теперь намерены предпринять?
   - Над этим, сударыня, я как раз и размышлял перед вашим чудесным появлением. Полагаете, мне следует тотчас посвятить вас в свои планы? - почти издевательски поинтересовался он.
   С трудом сдержавшись, Жозефина грустно вздохнула:
   - Жаль, что вы перестали мне доверять. А может быть, и никогда не доверяли... Впрочем, я сама виновата, должна это признать. Сегодня я хотела быть вам полезной. В самом деле, я смогла бы помочь, тем самым хоть как-то загладить свою вину. Я надеялась заслужить ваше прощение, мессир...
   - Мм-м? - промурлыкал граф с иронией. - Неужели вы нуждаетесь в таких пустяках, как доверие и прощение? Не слишком ли это обременительно для души, свободной от глупых нравственных предрассудков?
   Он был просто невыносим! Еле сдерживаясь, Жозефина молчала, опустив глаза. В ней поднималась нестерпимая, жгучая досада. "И эта идиотка Марсела боится, будто физическая слабость сделает ее сеньора мягче и податливее?! Как бы не так! - думала она. - За три минуты он одним только своим тоном будто выстроил между нами непробиваемую стену. Он никогда мне не забудет эту глупую историю с его сестрой. Рассказать правду? Да он поднимет меня на смех!"
  Жозефина решила сделать ещё одну попытку:
  - Может быть, мессир, вы все же хотите услышать имена тех, кто устроил здесь погром?
  - Разумеется, мадам! Но, поскольку вы до сих пор мне ничего не сказали, то, вероятно, у вас есть какие-то условия для заключения сделки. Я правильно понимаю? Чего же вы хотите за ваши бесценные сведения?
   - Вам это известно, мессир.
   Тонкая струйка голубого дыма учтиво выпущена в сторону и вверх, а уверенный взгляд из-под ресниц скользит по ее лицу, в вырез скромного декольте, и еще ниже, до пышного каскада юбок на ковре у его ног... Как бы хорошо ни владела собой Жозефина, ей вдруг стало жарко под этим взглядом. Она почувствовала, как запылали щеки. Он дразнит её? Или просто следит, как бы пепел с сигары случайно не упал ей на платье? Один дьявол его разберет! И эта его еле заметная усмешка в уголках губ и в глазах... Он молчал, и это было невыносимо.
   - Знаете, мессир, что бы я сделала на месте Провидения? - ядовито-шутливо молвила герцогиня, справившись с собой. - Наслала бы на вас оспу или проказу! Чтобы испортились ваши прекрасные черты, лицо покрылось уродливыми язвами, чтобы ваши изящные пальцы превратилась в узловатые бесформенные выросты, а блестящие кудри - в спутанную паклю! Вот тогда-то ваша гордыня и умолкла бы. Тогда бы вы стали по-настоящему ценить каждое мгновение вашей жизни!
   Поначалу удивившись этой эскападе, граф рассмеялся, поморщившись от боли.
   - Одной проказы было бы вполне достаточно, мадам, даже слишком! Однако чем же я так провинился перед Провидением?
   - Вы не цените того, что вам дано, милорд. И пренебрегаете истинными друзьями, надеясь только на себя! Вы кажетесь слишком самонадеянным, а это наказуемо Небом.
   - Мадам, давайте прекратим эти игры, - совсем другим тоном устало произнес граф. - Так или иначе, в моей жизни только мне надо принимать решения и действовать. Может быть, у вас есть что-то еще для меня? Поскорее покончим с этим.
   - Да, мессир. Что вы скажете об этом?
   Она достала из-за корсажа небольшой распечатанный пакет с аккуратно срезанными, но совершенно целыми печатями, и протянула его графу. Он взглянул на надпись и печати, и по его лицу пробежала мрачная тень. Это было письмо герцога Медина-Коэли, адресованное Маргарите. Того самого, кто несколько лет назад послал его на верную смерть, чтобы получить его юную жену.
   Молча отвернувшись, граф потушил сигару в серебряной пепельнице на столике, и больше не взглянул на письмо.
   - Как, вы не прочтете его? - удивилась Жозефина. - Оно того стоит!
   - Возможно, мадам. Но вы вскрыли письмо, адресованное моей жене. Почему вы позволяете себе...
   - А вы не желали бы знать, что пишет этот человек?! - возмущенно перебила его Жозефина. - Письма врагов бывают особенно полезны!
   - Мне тоже иногда случается читать чужие письма, сударыня. Но я делаю некоторые исключения, уважая свою жену и друзей!
   - Вы всегда были слишком щепетильны, мессир, и это вам только вредит! Вы даже перестали убивать своих врагов, а в итоге они когда-нибудь убьют вас! Дошло уже до погрома в вашем доме! Кому нужна эта ваша вечная и неизменная "джентилецца ?! Деликатность и благородство сейчас не в моде, мессир! Оно теперь почитается глупостью. Прочтите!
   Он покачал головой.
   - Я не щепетилен, сударыня, когда обстоятельства меня вынуждают. Когда жизнь не оставляет мне выбора. В остальных случаях мне просто противно. Однако я готов передать графине это послание, если вы снова его запечатаете. Маргарита сама расскажет мне всё, что сочтет нужным.
   - Как вам будет угодно, - сдержанно произнесла Жозефина, вставая. Она поднесла злополучнее письмо обратной стороной к свече, подержала так нужные мгновения, выверенные опытным путем, потом слегка прижала печати к бумаге. Что-то поискала глазами и, увидев брошенный на стол носовой платок, завернула им пакет, равномерно нажимая тканью, чтобы на мягкой печати не осталось следов от пальцев.
   - Вот, готово, - герцогиня небрежно бросила пакет на столик рядом с ворохом остальной почты и бодро прошлась по кабинету. - Ах, да, сеньор: на случай, если графиня случайно забудет вам рассказать, вы должны знать главное: герцог Медина-Коэли овдовел. Теперь у него развязаны руки. Он так долго этого ждал - целых восемь лет! Я полагаю, он сделает всё, чтобы заполучить, наконец, вашу жену. То, что графиня де Монтель замужем, его странным образом никогда не волновало, в отличие от гнева его собственной жены и ее знатных и влиятельных родственников. А теперь дон Алонсо не остановится ни пред чем! Вы его знаете.
   - Да полно, мадам, он почти старик. Ему впору думать о душе, а не о женщинах.
   - Действительно, герцогу за пятьдесят, но дело тут не в возрасте. Он слишком тщеславен, чтобы признать свое поражение. Мне ли вам рассказывать, что Медина-Коэли не терпит чьего-либо превосходства. Кроме того, он всегда вам завидовал, во всем! Пожалуй, еще тогда, восемь лет назад, он просто свихнулся на мысли хоть что-нибудь у вас отнять, - если не молодость, то жену и жизнь. Но не исключаю, что он действительно влюблен - тут вы первый его поймёте, не так ли, сеньор? С возрастом амбиции герцога только выросли, как и его странные навязчивые причуды. А теперь поговаривают, он стал совершено невыносим! И, тем не менее, он по-прежнему дон Алонсо Фелипе Нуньес де Гусман, герцог де Медина-Коэли, гранд первого ранга, - один из самых знатных, влиятельных и богатых людей Испании, - и теперь вдовец! Самые знатные невесты мечтают о чести соединиться с ним...
   - И что же? Зачем вы всё это мне говорите?
   - Подумайте, мессир. Его изощренный ум может измыслить всё, что угодно. Например, он может настроить Маргариту против вас, убедить...
   - О, в это трудно поверить, мадам. Восемь лет назад этот человек был так же знатен, влиятелен и богат, только на восемь лет моложе. Но Маргарита сделала свой выбор. Какие причины могут заставить её передумать сегодня?
   - Причины?! Да сколько угодно! Конечно, ваша жена никогда не откажется от вас добровольно. Но ее могут заставить, могут просто обмануть, заморочить ей голову, ее могут похитить - такое уже случилось однажды! Но самая простая и убедительная причина из всех - это ваша смерть, сеньор. Герцог вполне может подослать к вам убийц. Зная, как вы беспечны, я не удивлюсь, что он легко исполнит свое намерение. Для дона Алонсо это лучший способ, потому что честно бороться с вами ему не под силу. Он-то хорошо знает, что все его достоинства, пышные титулы и богатства - ничто в сравнении с теми сокровищами, которыми обладаете вы.
   Тень удивления, промелькнувшая в его глазах, заставила Жозефину печально улыбнуться.
   - О, ну конечно! Вы своих сокровищ не замечаете - и потому не цените. А дон Алонсо всегда завидовал вашей молодости, красоте и шарму, которых у него нет и не будет, стань он хоть владыкой мира!
   - Всё это тлен, мадам. Мы же только что говорили о капризах Провидения, - граф весело улыбнулся. - Молодость не вечна, проказу и другие напасти вы мне уже обещали, но для меня есть вещи гораздо более ценные, - в его глазах, обращенных в парк, появилось чудесное нежное выражение. - Разве можно с чем-то сравнить восторг обладания любимой женщиной? А счастье держать на руках своего сына, рожденного этой женщиной? Все сокровища мира меркнут перед этим!
   Жозефина едва не задохнулась от его слов.
   - О, как же я глупа! - прошептала она. - Как я сразу не догадалась! - Вас уже можно поздравить? Ну, конечно! Вы сказали - сын?! Это действительно большое счастье! Искренне поздравляю, мессир! Надеюсь, вы позволите мне взглянуть на вашего наследника?
   - Немного позже. Минувшая ночь здесь была похожа на конец света, и они сейчас отдыхают.
  Он опустил ресницы, будто боялся расплескать сиявшее в глазах счастье. Жозефина с трудом перевела дыхание и сказала, возвращаясь к письму:
   - Герцогу только дьявол может посулить такие сокровища в обмен на душу! Кстати, дон Алонсо пишет, что ваша счастливая внешность и чудесное обаяние - несомненное и безусловное доказательство вашего дьявольского происхождения. И что-то там про инкубов ... Кажется, их по-испански называют "duende". Кто бы мог подумать - само слово означает "шарм", "очарование", а эти дьявольские сущности - бесы сладострастия. Знаете, иногда они приходят к женщинам во сне, чтобы вступить с ними в связь, и совокупления эти так сладостны и неповторимы, что женщину уже не могут удовлетворить никакие земные мужчины. Да-да, мессир, не смейтесь, я знаю, о чем говорю. Год назад в тулузской гостинице меня посетил один из них!..
   - Кажется, эти дуэнде обычно являются в образе козлов или каких-то безобразных тварей с копытами и хвостами, - смеялся граф. - Ваш был так же хорош?
   - О да! Не поручусь насчет хвоста, но помню, у него были ваши глаза и губы, сильные руки, шелковистая кожа и... бездна очарования! Я не могу забыть его до сих пор. Так вот, дон Алонсо пишет, что доказательства вашего "демонического" происхождения у него имеются. Долгое время по его приказу два ученых монаха проводили тщательные исследования ваших волос, крови, слюны и семени. Кстати, знаете, где слуги герцога достали эти бесценные предметы? В доме у доньи Исабель Фуэнтодос, вашей давней любовницы. А кровь - со шпаги маркиза де Гарсиа, сразу же после вашей дуэли. Что же касается семени, вы облегчили задачу этим ученым господам, - им очень помогло ваше чистоплотное обыкновение изливаться в платок, - смеялась Жозефина. - Перекупить его у прачки стоило целых два пистоля: тончайший батист, драгоценные кружева, да еще монограмма, вышитая шелком! Знала бы она, что продает "дьявольское семя", подняла бы цену впятеро!
   - Пожалуй, стоит подумать об этом как об источнике дохода, - хохотал граф, морщась от боли. Жозефина продолжала:
   - К слову сказать, я знаю дам, у которых ваш платок хранится как самая драгоценная реликвия. Вы делаете удивленное лицо, сеньор? Никогда не поверю, что вам это не было известно! Однако вернемся к Медина-Коэли. Так вот, его монахи пришли к заключению, что вы на самом деле являетесь воплощением пагубного бесовского начала - что-то вроде дуэнде в человеческом облике. И если их доказательства будут представлены в суд инквизиции, то последствия я даже боюсь предсказывать! Вы уже не смеетесь, мессир? - Жозефина горько вздохнула и продолжала: - Еще в письме приводится самое очевидное из всех доказательств - обольщение вами собственной жены. Якобы вы совратили ее до такой степени, что совокупляетесь с ней где угодно, даже в стенах мужского монастыря! Припоминаете? В Марселе. А теперь представьте, что вам придется отвечать перед церковным трибуналом по всем этим пунктам. Это письмо - целый "научный" трактат по мистическим инкубам и вашему обличению! А мне известно, что на донью Маргариту подобные вещи производят сильное впечатление.
   - Довольно, мадам! Что за бред? - помрачнев, граф резко поднялся с кресла. - Какой нормальный человек в это поверит?
   Скинув с плеча перевязь, он подошел к окну, забарабанил пальцами по подоконнику.
   - Ну, хорошо, мессир, попробуйте опровергнуть весь этот бред! Он тем и хорош, что доведен до абсурда. Любое опровержение будет выглядеть еще большим бредом. Впрочем, про мужской монастырь я вполне готова поверить...
   Граф молчал, глядя в окно. Но Жозефина могла быть довольна. Теперь он уже не казался ни насмешливым, ни смертельно бледным и усталым. Его будто лихорадило от еле сдерживаемого гнева.
   Взяв со стола послание Медина-Коэли, Жозефина подошла, держа его на ладони.
   - Сеньор, может быть, лучше бросить это в камин, чтобы избавиться от лишних проблем?
   - Нет, мадам, - сказал он, поворачиваясь. - Проблемы не горят. Они требуют решения.
   Он взял у нее письмо и убрал во внутренний карман камзола.
  
   В этот момент раздался осторожный стук в дверь, и показалась голова камердинера Жана Потье.
   - Прошу прощения, мессир. К вам виконтесса де Роклер, аббат де Легаль и маркиз де Боннак. Они ждут в гостиной.
   - Хорошо, я спущусь через пять минут, Жано. Как Маргарита?
   - Сеньора и дети еще спят. Будут ли какие-то распоряжения, мессир?
   - Да. Брюно отправил провизию в де ла Грав и Сен-Жак ?
   - Разумеется, мессир, как вы приказали.
   - Отлично. За обедом у нас будет не меньше полудюжины гостей, и я хочу знать, чем теперь накормит нас мэтр Брюно. Пришли его ко мне через полчаса, мы обсудим меню. Ты послал фуражиров в Бонфои, Грамон и Круа?
   - Да, мессир, послал всюду, где не было потопа. Они закупают там всё, что только найдут.
   - И последнее, Жано: мне срочно нужен ювелир, что живет у моста Сен-Пьер. Его зовут Марк Одьер. Чем скорее он будет здесь, тем лучше.
   Кивнув, Жан исчез. Граф обратился к Жозефине.
   - Если вас не пугает наше скромное меню, вы пообедаете с нами, мадам?
   - Вы очень любезны, мессир, с удовольствием соглашусь даже на пустой хлеб в вашем обществе. Я в надежде, что у нас будет возможность закончить этот важный разговор... Но прежде... мне хотелось бы прояснить один вопрос, который меня мучает. - Жозефина опустила глаза от непритворно смущения. - То, что произошло в Риме...
   - Похоже, это не дает покоя ни мне, ни вам.
   - Вы никогда не простите мне тот глупый инцидент?
   - Только если вы расскажете мне правду! - граф властно приподнял ее подбородок и заставил посмотреть ему прямо в лицо. Жозефина была поражена, как вдруг гневно вспыхнули и сузились его глаза. Он заговорил жестко и быстро, и теперь явственней слышался его итальянский акцент:
   - Зачем Сен-Полю понадобилось увозить из монастыря мою сестру? Сам он никогда бы не посмел, это вы ему приказали. Зачем?
   Этот вопрос в лоб застал Жозефину врасплох. Она не знала, как отвечать. Граф продолжал сквозь зубы, яростным шепотом:
   - Уже второй раз этот ваш проклятый стронцо доводит меня до бешенства! В третий раз я его просто убью. Сен-Поль еще жив только потому, что он ваш любовник, но всякому терпению приходит конец! Итак, с какой целью вы всё это устроили?
   - Я не смогу объяснить... Да вы всё равно мне не поверите, граф. Лучше уж по-прежнему считайте меня подлой тварью.
   - Нет, я не хочу и не могу так думать. В ваших поступках нет логики. Чего вы добиваетесь? Я хочу знать правду!
   - Ну, воля ваша... Только, ради бога, не смейтесь! Я придумала всё это, чтобы выманить вас в Рим, и чтобы вы приехали как можно скорее.
   - Но зачем?!
   - Странно, что мужчины не догадываются о таких простых вещах. Мне просто безумно захотелось вас увидеть - вот и всё! А сама я в то время приехать к вам не могла. Простите меня!..
   Большего изумления на его лице Жозефина еще никогда не видела. Минуту спустя он тихо и медленно проговорил:
   - Но к чему было всё так усложнять? Вам достаточно было лишь написать мне.
   Жозефина не поверила своим ушам.
   - И вы приехали бы ко мне сами? - ошеломленно спросила она.
   - Разумеется. Если причина...
   Тут раздался требовательный и торопливый стук в дверь, и в кабинет стремительно ворвалась юная мадам де Роклер - с заплаканными глазами, небрежно причесанная и слегка растрепанная. Увидев Жозефину, она замерла на месте. Питер предусмотрительно шагнул к новой гостье, помня о том, что эта девчонка в любой момент может выкинуть всё, что угодно.
   - Доброе утро, дорогая виконтесса, - он приветствовал ее улыбкой. - Судя по вашему виду, случилось что-нибудь очень серьезное?
   - Слава богу, вы живы! - Шарлота со слезами бросилась к графу, но он, смеясь, остановил ее, одной рукой перехватив обе ее руки.
   - Как видите, я пока жив, сударыня, но некоторое время со мной нужно обращаться очень бережно и осторожно!
   - Да, да, конечно... Покажите, куда вас ранили!
   - Вот сюда, musculus trapezius, - граф повернулся боком и показал место. - Не опасно, но болит ужасно! Так что можете жалеть меня, но только издали.
   - Как вы можете с этим шутить, мессир?! Когда мне сказали про отравленную пулю, я чуть с ума не сошла! Я привезла вам своего врача, он в гостиной. Мэтр Бриссар очень опытный, а вашим арабам я совершенно не доверяю!
   Жозефина похолодела. Отравленная пуля? Она не ослышалась?
   Граф замолчал и внимательно посмотрел на юную виконтессу. Та, не стесняясь, размазывала по щекам слезы и шмыгала носом. Было видно, что граф растроган.
   - Спасибо, моя дорогая, - проникновенно произнес он, поцеловал ее в висок и усадил в кресло. - Уже во второй раз вы вселяете в меня надежду.
   - Надежду? На что?- Шарлота захлопала глазами.
   - На то, что человечество еще не совсем погибло, - улыбнувшись, он присел на край стола так, чтобы видеть обеих женщин.
   - Этого я не понимаю, - Шарлота вскинула подбородок. - Я не философ, чтобы мыслить категориями человечества!
   И с детским любопытством спросила: - Вы сказали, два раза вселила надежду? А когда был первый?
   - Когда вы приехали ко мне в Марсель. В то время мне было очень плохо, и вы по-своему меня поддержали, быть может, сами того не желая.
   - Но вы же тогда меня просто выгнали! И почти отругали...
   - Разве? Видимо, так вы восприняли мой отказ. Мне помнится, я только объяснил вам свою позицию.
   Шарлота снова судорожно всхлипнула. Граф протянул ей свой платок. Жозефина, не удержавшись, фыркнула, вспомнив печальную историю этих предметов его туалета. Молодая виконтесса, нахмурившись, покосилась на нее и гордо выпрямилась.
   - Я приехала к вам по делу, мессир. Простите, мадам, но мне нужно поговорить с графом наедине.
   - Я как раз собиралась уходить, мадемуазель.
   - Не мадемуазель, а мадам! - зло поправила ее Шарлота, вытирая слезы.
   - Мадам, не смею вам мешать, - язвительно улыбнулась герцогиня. Она шагнула к двери потайной лестницы, отодвинула портьеру и исчезла.
   Но осталась подслушать за дверью.
  
   - Так что же случилось, моя дорогая? Неужели только известие о моей ране довело вас до такого ужасного состояния? - нежно спросил граф Шарлоту, все еще вытиравшую мокрые глаза и нос.
   - Не только!..
   - Я так и думал. Шарлин, вы сейчас похожи на несчастного взъерошенного воробышка, выброшенного из гнезда. Чем я могу вам помочь?
   - Я чувствую себя гораздо хуже любого воробья или какого-нибудь ничтожного мотылька! Я не знаю, что мне делать, мессир. Всё так ужасно!
   - Но что же именно?
   - Разочарование. Ужасное разочарование! Все в один голос уверяли меня, будто первая брачная ночь - это нечто волшебное, таинственное и прекрасное. Ложь! Всё это гнусная ложь! Я чувствую себя подло обманутой. Это было отвратительно. Я не испытала ничего, кроме боли и унижения!
   Граф стал очень серьезен.
   - Не верю своим ушам, - пробормотал он. - Виконт не мог быть с вами груб.
   - Я и не говорю, что он был груб. Просто всё было ужасно и противно. Совсем не так красиво, волнующе и таинственно, как было тогда у вас с графиней в будуаре моей матери.
   - Ах, вот оно что!.. Кстати, юная шпионка, мне следовало бы вас тогда хорошенько отшлепать за недостойное поведение. Вам повезло, что это был день вашей свадьбы.
   - Не беспокойтесь, мессир, я почти ничего не увидела. И совсем ничего не поняла, что самое обидное...
   - Да вы тогда были на грани обморока! Я только боялся, как бы вы не перепугали мою жену, рухнув там на пол. Кстати, хочу вам заметить, Шарлин, я не стесняюсь проявления своих чувств, но моя жена - совсем другое дело. Если б вы обнаружили себя, я не простил бы вам этой выходки. Но в любом случае подглядывать отвратительно, мадам.
   - Да-да-да, может быть, может быть! Но если такое повторится, я не обещаю вам зажмурить глаза и заткнуть уши, потому что это было просто восхитительно!
   - Маленькая негодница! Только ваша удивительная непосредственность мешает мне задать вам хорошую трепку! - граф смеялся и досадовал одновременно.
   - Знаю, вы считаете меня несносной, глупой и взбалмошной девчонкой, - снова всхлипнула Шарлота, - но я самая несчастная женщина на свете, мессир... Вы же не будете так бессердечны и поможете мне?
   - Не вижу чем, виконтесса. Вероятно, должно пройти какое-то время...
   - То есть как?! - возмущенно перебила она. - Может быть, мне придется ждать любовных наслаждений всю жизнь? Нет, я не согласна!
   Граф смотрел на нее с недоумением. Шарлотта подошла и снизу заглянула в его глаза.
   - Какой ясный и безмятежный взгляд! И какой непонимающий!.. Ведь вы же обещали, сразу после того, как я стану женщиной...
   - Что я обещал, Шарлин? - терялся в догадках граф.
   - Ну, рассказать про вашу первую брачную ночь и про всё остальное...Разве вы теперь не раскроете мне хоть малую часть ваших секретов, которыми вы покоряете женщин? Теперь же вам нечего опасаться!
   - А мне было, чего опасался?
   - Ну, вы тогда не хотели нарушить мою девственность, разумеется!
   - Бог мой, что такое вы себе вообразили? - с легким раздражением воскликнул граф. - Шарлин, ваши фантазии не знают границ! Хуже всего то, что вы принимаете их за действительность. Кажется, мы в Марселе уже всё выяснили на мой счет. Кстати, девственность никак ничему не мешает... И что это за сказки о каких-то моих секретах?
   - Нет, это не сказки! В тот вечер в красном будуаре я сама слышала, как вы говорили донье Маргарите про всевозможные "любовные блюда", и еще много всего интересного... А один ваш секрет просто не дает мне покоя! И ведь никто не знает, что это, я спрашивала! Ну, скажите, что такое "эспрессо"?
   Граф тихо и как-то грустно рассмеялся, покачав головой:
   - Какой же это секрет, дорогая? Собственно, я использовал это слово в значении "срочный", но не только. Вы помните из латыни глагол "exprimo"? По-итальянски это "esprimere". "Espresso" - тот же корень. Глагол "выжимать", "давить" - например, виноград, но и "вынуждать", "вырывать" - например, тайну, признание... или несколько минут любви, - как было в моем случае.
   - Ах, вот оно что, - задумчиво протянула Шарлотта. - Я представляла себе нечто совсем другое. Но почему же вам приходилось "вырывать"...
   Мелодичный бой часов на каминной полке прервал ее очередной неудобный вопрос. Граф быстро поднялся и подал руку юной виконтессе.
   - Прошу извинить, дорогая, меня давно ждут. Если вы останетесь на обед, возможно, у нас еще найдется время поговорить.
   - Разумеется, мессир! Вы же не можете настолько мною пренебречь! Иначе я совершенно погибла, - жалобно простонала Шарлотта и ее губы скривились, как у ребенка, готового зареветь.
   - Ради бога, только без слез! - поморщился граф. - Хорошо, я подумаю, что тут можно сделать.
   Просиявшая Шарлотта порывисто прижалась к его груди.
   - Благодарю! Наконец-то! О ваших руках ходят легенды...
   - Что-что? - ошеломленно отстранился граф.- Не думаете же вы, что я дотронусь до вас хоть пальцем?!
   - А разве нет?
   - Разумеется, нет. Нюансы и тонкости этого важного процесса мы будем обсуждать только с вашим мужем. Если он того пожелает.
  
  Глава шестнадцатая
  
  Жозефине никак не удавалось поговорить с графом наедине еще раз. Конечно же, он всё свое свободное время проводил в покоях жены. Однако свободного времени у него было совсем не много. С раннего утра он уезжал в город, в госпиталь де ла Грав или в муниципалитет, называемый здесь капитулом, или куда-то еще. И возвращался поздно вечером- с побледневшим лицом и усталыми глазами...
  Вместе с управляющим Роблесом граф разными способами пытался наладить поставки продовольствия и материалов для строительства, и ему это более или менее удавалось - работы продвигались не только в его особняке, но и в пострадавшей от наводнения деревне.
  Но мелкие или крупные дрязги с подрядчиками, обивщиками, стекольщиками, каретниками, краснодеревщиками, зеленщиками и прочими, которые не мог решить управляющий или дворецкий, выносились на суд графа, и это его просто бесило. Жозефина, внимательно и неотступно наблюдавшая за Питером издали, видела, как он иногда взрывался, с неподражаемым жестом произносит непристойное "smettila di scoparmi cervello !" и уходил. Она понимала, что мимо повседневных забот его напряжение и раздражение имеет причину, видела, что его что-то гложет и выводит из равновесия. Не удивительно, учитывая все произошедшие события...
  Всё же герцогиня была довольна собой. Она почти добилась желаемого: граф ее простил. Правда, он теперь мало обращал на нее внимания, так и не поцеловал ей руку и ни разу не назвал по имени... Но теперь это было не так важно. Теперь Жозефина прогуливалась в одиночестве, где вздумается, ждала подходящего момента и следила за графом, мечтая о нем. Она просто сгорала от желания - и ничего не могла с собой поделать. Впервые она едва могла с собой справиться, и герцогиня решила, что это роды так на нее повлияли.
  Между тем в Монтеле теперь распоряжалась неутомимая и деятельная сеньора Хуана де Гамба, почувствовавшая себя здесь настоящей хозяйкой. Она с удовлетворением наблюдала, как за три дня, будто по волшебству, преобразился полуразгромленный палаццо. И в этом, если быть откровенным, была и ее немалая заслуга. Граф так и сказал, поднимая бокал за ее здоровье во время их последнего ужина.
  О, ей никогда не забыть того гнетущего чувства тревоги и страха, когда хруст битого стекла под ногами был будто ножом по сердцу, когда глаз натыкался то на клочья шелковой обивки на стенах, то на порезанную картину или сломанную мебель. И над всем этим веял влажный грозовой ветер, влетавший в разбитые окна... Теперь эти воспоминания кажутся дурным сном, но тот кошмар, вероятно, будет сниться ей еще долго.
  
  Ливни и наводнение сменились жарой, ясным небом и сияющим солнцем.
  Крещение наследника графа де Монтеля состоялось в воскресенье, в соборе св. Этьена.
  На рождение сына граф подарил жене изумительное по изяществу и красоте кольцо с аметистами. А городской капитул, - кто бы мог подумать! - в знак его заслуг в помощи при наводнении и лечении пострадавших, преподнес его супруге в этот знаменательный день драгоценную кружевную мантилью, которую целый год вышивали монахини-золотошвейки обители св. Фомы Аквинского. Надо сказать, что такой чести удостаивались не многие.
  Уютный домашний праздник продолжился в поместье, и до позднего вечера в парке слышалась музыка и веселый смех. Потом вспыхнули огни фейерверка, и постепенно все затихло...
  Всё было бы неплохо, но с той самой злополучной ночи погрома Питер перестал спать. Он забывался на каких-то двадцать-тридцать минут, потом вздрагивал от внезапной тревоги, просыпался - и всю ночь уже не мог сомкнуть глаз. Это было мучительно, и какое-то время его поддерживало только счастливое возбуждение - и кофе.
  Кроме того, он никак не мог заставить себя отдать Маргарите то злополучное письмо. Все эти дни он носил его с собой, и оно жгло его карман. И чем больше Питер думал о нем, тем яснее понимал, что ему грозит серьезная, почти смертельная опасность. Если действительно дело дойдет до суда инквизиции, - а оно, сомнений нет, рано или поздно дойдет - ему конец. Он понимал, что и не за такие "прегрешения" людей подвергали пыткам и казнили самым жестоким образом. В ордене существовала десятилетиями отработанная, четко работающая схема. Достаточно было обычного доноса или смехотворного по сути оговора - и мастера своего дела выжимали человека до последней капли, а потом его имущество шло в пользу и на благо ордена. Питеру были известны все их методы и все аргументы - и бороться с ними не стоило даже пытаться!
   Единственный выход - уехать, бежать, скрыться. Да, на какое-то время это поможет. Но агенты иезуитов теперь везде. И где же сейчас можно скрыться? В Альби, куда он вначале думал уехать на время - туда вот-вот ворвутся повстанцы-камизары. В Тоскану? Но там война у самых границ. В Англию? Маргарита ее ненавидит и никогда не согласиться. В Новый свет, в Америку, к дикарям?.. Быть оторванным от цивилизованного мира? О, нет!.. Во владения Османов? Великий султан охотно принимает иноземцев, особенно благоволит к Франции. Там вполне вероятна карьера военного советника, например... Черт возьми, как велик мир! Но спокойно жить ему в нем, видимо, не суждено...
  Питер не видел достойного выхода из положения.
  Хуже всего было то, что он не мог ни с кем об этом поговорить, как-то обсудить и посоветоваться. Это была личная его проблема, решить которую мог только он сам.
  Маргарита была всё еще встревожена событиями той ночи, и не стоило ее пугать, даже упоминать об этом. Кроме того, она еще держала его на расстоянии и они не проводили ночи в одной постели. Он не возражал, понимающе и спокойно сносил это, но его напряжение росло с каждой минутой.
  В ночь после праздника, когда всё затихло, Питер долго читал, надеясь успокоиться, потом на какое-то время провалился в темный хаос беспорядочных видений и внезапно вздрогнул от прозвучавшего во сне пушечного выстрела. После он уже не мог сомкнуть глаз. Накинув халат, он вышел в теплую, дышащую цветочными ароматами ночь, надеясь, что свежий воздух успокоит и освежит его. В саду, в своём любимом розарии Питер сел на скамью и закурил, а мысли по-прежнему не давали ему покоя.
  "Если отдать письмо Маргарите, оно ее не просто напугает. Опять она будет мучиться нелепыми и жуткими сомнениями, - думал он. - Господи, что за бред! Что за дуэндо? Что за инкубы и вся эта чушь?! Но попробуй доказать, что их нет! Ну, а если они есть, то какое отношение к ним имею я?! Но Маргарита вполне может во все это поверить! Она постоянно говорит нечто подобное и винит меня в том, что получает наслаждение от любви. Дьявольский парадокс!.. Как же меня бесит это внушенное ей лживое ханжество воспитателей-церковников! С детства святые отцы внушают юным созданиям какие-то древние суеверия и мороки, на всю жизнь калечат душу ничем не оправданным страхом, не дают жить в радости, и потом это продолжает отравлять жизнь всем!
  Конечно, их цель понятна - всё делается для того, чтобы их воспитанниками впоследствии можно было легко манипулировать и подчинять себе. Азбучные истины!.."
  Питер вздохнул и, откинув голову, на секунду прикрыл глаза. Ни одна из трех его проблем не была решена полностью. Но сосредоточиться, разложить все по полочкам и принять окончательное решение он по какой-то причине теперь не был способен. Сейчас он просто не имел душевных сил убеждать Маргариту в своей непричастности к миру инкубов и демонов, оправдываться черт знает в чем!.. Во-вторых, если восстановление дома хоть и не без трудностей, но идет, то с погромщиками и заговорщиками дело обстояло сложнее. Ему удалось выяснить, что Жозефина оказалась права, когда говорила о заговоре. Самый странный заговор против него, какой только можно было себе вообразить: капитан гвардейцев, с которым он дрался и, пожалуй, оскопил его, губернатор де Шевриер и наемники бандольеро, посланные, скорее всего, Медина Коэли. Прекрасная компания, ничего не скажешь! "Проклятье, что мне со всем этим делать?.."
  
  ...Когда Жозефина, мучаясь от желания и бессонницы, прогуливалась в темном саду и увидела сидящего на скамье Питера, она не поверила своим глазам.
  - Вам тоже не спиться, мой милый граф? - подходя, проворковала она. Он, заметив ее, сделал движение подняться, но она жестом остановила его. - Что за церемонии, мессир, позвольте мне присесть с вами? - он молча подвинулся и потушил сигару. Она заглянула ему в глаза и спросила с ласковой насмешкой:
  - Что же вы здесь делаете так поздно - и в одиночестве? Да, ночь прекрасна, но одиночество - это так на вас не похоже, мессир! Неужели вы все-таки показали то письмо Маргарите, и она теперь не допускает вас в свою спальню?
  - Каким образом это касается вас, мадам?
  - Значит, правда! Мне очень жаль, мой друг. Но ничего не поделаешь, вы сами выбрали такую женщину и такую жизнь. Вот в этом я до сих пор не могу вас понять. Ведь мне и вам хорошо известно, какие женщины вас привлекают. Кто-то из нас слишком впечатлителен и робок с рождения, а кто-то рожден свободным и отважным. Вы же знаете таких женщин, не правда ли? И вас к ним тянет с неудержимой силой. Будь то могущественная герцогиня Фуэнтодос или маленькая Шарлота де Келюс - они совершенно лишены глупого страха и предубеждений, они свободны и неудержимы в своей любви! И вы не можете остаться к ним равнодушным! Я даже знаю почему: вы просто чувствуете, что они могут вас удовлетворить полностью - и телесно, и духовно. Да-да, представьте, даже смешная малышка Шарлин, которую вы с презрением отвергли. И даже я! Но только не та, к которой вы испытываете такую мучительную страсть.
  - Как же мне все осточертело! - граф устало выругался, впрочем, вполне отвлеченно - Mi hai stufato .
  Жозефина рассмеялась:
  - Обожаю, когда вы произносите непристойности! Иначе в сравнении со всеми нами вы кажетесь просто святым. Кстати, на официальной церемонии я была очень впечатлена речью представителя капитула, где он перечислял все ваши подвиги и достоинства. В самом деле, вам многое удалось сделать, и более, чем некоторым представителям власти, в чьи обязанности это непосредственно входит. Жаль, что кое-кто совсем не ценит вас... Неужели вам не обидно, что женщина, которую вы любите, не разделяет ваших интересов?
  Его лицо в полумраке было непроницаемо.
  - Мадам, чего вы от меня хотите?
  - У вас просилось с языка: "какого черта вам надо"
  - Именно! Какого же черта?
  - Вам это известно, мессир! Скажите честно, неужели я не заслужила такой малости? Я принесла вам важные сведения, предупредила об опасности, я служу вам лучше любой самой преданной собаки!..- она положила руку ему на колено и медленно повела вверх по его бедру. - Мы оба заслуживаем немного любви, сердце мое!
  Он прижал ее руку ладонью, но уже с трудом переводил дыхание.
  - Какая же ты стерва, Пепина!
  Она тихо смеялась. Неожиданно граф резко привлек ее к себе. И в следующий момент вдруг уложил на скамью и овладел ею почти грубо, с каким-то отчаянным и веселым наслаждением...
  ...Когда она перестала содрогаться в его объятиях, он поцеловал ее уже по-другому, почти нежно, и поднялся, приводя в порядок свою одежду.
  - Надеюсь, твой stronzo не наградил тебя дурной болезнью, Пепина?
  - Да ты, похоже, ревнуешь, мой милый? Уже второй раз мне его припоминаешь! - восхищенно смеялась Жозефина. В полумраке блеснула его улыбка. Но он уже шагал по садовой дорожке среди роз и через миг растаял в темноте.
  
  Следующим утром стало известно, что граф с семьей и приближенными слугами покинул Монтель.
  ...Когда утром Жозефине в ее комнату подали завтрак и сообщили о срочном отъезде графа, она спросила у хорошенькой служанки:
  - А куда отправился мессир граф?
  - Мне это неизвестно, мадам. Там для вас письмо, - она указала на серебряный поднос с завтраком.
  Действительно, под салфеткой она обнаружила записку от Питера. Он писал: " Мадам, вы во всем оказались правы. Во всём! Я благодарен вам за чудесные моменты, придавшие мне новых сил и отчасти вернувшие душевное равновесие. В моем случае остается только сожалеть, насколько мой дух зависим от тела... Вероятно, я был немного груб, но надеюсь, вы меня простите. Хотя теперь меня мучает единственный вопрос: не была ли та скамья слишком жесткой для вас, и, случайно, не впилась ли заноза в вашу нежную попку?.."
  Жозефина хохотала до слез.
  - О, это его неисправимое джентилеццо!..
  
  *
   ...В только что отремонтированной дорожной карете поместилась вся семья графа де Монтель - он сам, его жена, двое его детей и тетушка Маргариты донья Хуана де Гамба. Питер решил, что возьмет почтенную сеньору с собой в качестве компаньонки или дуэньи его жены, чтобы ей не было одиноко там, куда он ее вез. Внезапно, уже под утро, у него как-то сам собой родился четкий план действий, который он немедленно и стремительно исполнил.
  Никто не знал, куда они держат путь, Питер держал это в тайне он всех. Однако он отправил вперед своих людей, чтобы они в определённом месте подготовили для них место ночлега и обеда, и так далее, по мере продвижения их кортежа. Во второй коляске разместились две камеристки сеньор, кормилица малыша и няня Дианы. Трое людей охраны, его секретарь, отец Якоб и Хамат сопровождали кареты верхом.
  Маргарита с тревожным и недовольным видом посмотрела в окно и спросила:
  - Может быть, сеньор, наконец, объяснит, почему он поднял нас с постели до рассвета и куда теперь везет?
  - Вы это узнаете в свое время, душа моя, вам ни о чем не стоит беспокоиться.
  Донья Хуана, дремавшая в углу кареты, открыла глаза и проговорила, улыбаясь:
  - Это даже увлекательно, дорогая, чем ты недовольна? Твой муж не даёт тебе заскучать.
  - О, Мадонна, я иногда предпочла бы и поскучать!..
  Питер с улыбкой поцеловал руку почтенной сеньоре:
  - Благодарю за поддержку, донья Хуана, для меня она сейчас просто неоценима!
  - Полно, друг мой, я всегда говорю что думаю, и Маргарите стоило бы по-другому взглянуть на эти вещи. Наверное, неспроста вы сорвались с места в такое время. Вероятно, у вас есть на это весомые причины, не так ли?
  - Да, сеньора, и весьма серьезные.
  
  Питер держал на коленях дочь и рассказывал ей про чудесный остров, где они будут жить в это лето:
  - Там плещется зеленое море с белыми гребешками на волнах, а вдали, в туманной дымке на горизонте ты увидишь очертания таинственных островов, меняющих свой вид несколько раз за день. Над морем там плывут белые громады красивых облаков, похожих на замки, и ветер приносит на берег аромат цветущих лимонов... Мы с тобой будем кататься на маленькой лодке и купаться в ласковых волнах залива. Еще на том острове есть высокая величественная гора, из которой часто извергается раскаленная лава, огонь и пепел. В прошлом году весной там как раз произошло грандиозное извержение, такое, что даже из Рима было видно черное облако пепла на юге!..
  Диана слушала с расширенными от восторга глазами.
  Маргарита, сидевшая напротив со спящим сыном на руках, с нарастающей тревогой слушала красивый рассказ мужа.
  - Питер, мы едем куда-то на Сицилию?
  - Да, моя радость. Надеюсь, нам будет там спокойнее.
  - Но, мне помнится, нас приглашал господин де Фонтенак с графиней де Фуа. Мне кажется, в их обществе мы прекрасно провели бы время! Почему вы решили иначе?
  - У меня было, по меньшей мере, две причины. Корсика, куда уехали наши друзья, слишком близко от ключевых портов, туда бегут дезертиры и всякие темные личности. Да и раньше там всегда был притон контрабандистов и бандитов, и теперь гораздо меньше порядка. Пока на континенте идет война, Генуя не может в достаточной степени контролировать свои острова. Пока она сохраняет нейтралитет в войне, но постоянно подвергается вторжению то австрийских, то сардинских, то французских войск. Не хотелось бы стать свидетелем повторения того момента, когда флот короля Луи одиннадцать дней бомбардировал Геную из тяжёлых орудий в наказание за то, что республика построила для Испании всего-то несколько галер! Город был разрушен почти на две трети. Но Людовик и тогда не успокоился! Он приказал высадить десант и сжечь предместья.
  - Ужасно...
  - Да. Поэтому, сеньора, не стоит особенно восхищаться Людовиком. Я хочу быть во владениях короля Испании, его внука, и подальше от всего этого.
  - А если Этна опять взорвется?
  - Мы будем довольно далеко от нее, не волнуйтесь.
  - Где же именно?
  - Залив Патти, близ Мессины. Думаю, вам там понравиться.
  - Боже, какая глушь!
  Скоро Диана задремала у него на плече. Донья Хуана тоже заснула, удобно устроившись в подушках. Питер молча любовался Маргаритой. С младенцем на руках, немного сонная, с небрежно заколотыми волосами и упавшими на лицо кудряшками, как же она была прекрасна в этот момент! Он хотел запомнить ее такой, запечатлеть в своей памяти, чтобы потом нарисовать.
  Однако он чувствовал, как учащается его дыхание, как в нем поднимается неудержимая волна желания. Он прикрыл глаза, но это не спасало, даже наоборот, воображение распаляло его еще больше. Вдруг он протянул руку в окно и два раза хлопнул по стенке кареты. Кучер тут же остановил лошадей.
  - Что случилось? - встрепенулась Маргарита, испуганно глядя на мужа.
  - Всё хорошо, дорогая, - он поднялся и осторожно положил дочь на свое место, поправив подушку, а сам открыл дверцу и спрыгнул на землю. Сопровождавшие их всадники тут же начали подъезжать, но он сделал им знак продолжить путь. Конюший подвел ему его жеребца.
  - Поль, скажи Аделин, чтобы забрала ребёнка, сеньора устала.
  - Да, мессир.
  Граф бережно взял сына из рук Маргариты.
   - Питер, почему вы остановились? В чем дело?
  - Сейчас я вам всё объясню, моя прелесть, давайте немного разомнём ноги. Нам ехать еще около получаса. А потом пойдем по Каналу, по воде путешествовать гораздо приятнее, чем трястись в карете...
  Подошла Аделин, кормилица малыша Энрико, немного грубоватая деревенская девица лет семнадцати, она потеряла во время наводнения и своего молодого мужа, и новорожденного ребенка. Графу ее привели монахини госпиталя св. Иакова, где он помогал пострадавшим. Убедившись, что молодая женщина полностью здорова, он взял ее кормилицей для своего сына, и пока не пожалел об этом. Аделин еще сильно смущалась в его присутствии, но к его маленькому Анри относилась нежно и была просто счастлива, что ей теперь не надо заботиться о куске хлеба. Она взяла младенца и вернулась в карету.
  Питер подал руку жене и помог ей спуститься.
  - Отойдем немного в сторонку, сеньора, - говорил он, обняв жену и отводя ее за карету. - Я хочу сказать вам два слова без свидетелей.
  Он улыбался, но Маргарита не понимала, в чем дело, и ее не отпускала тревога. Когда они укрылись за каретой, он привлёк ее к себе и прошептал:
  - Душа моя, только один поцелуй, прошу вас! - и нашел ее губы. Но, понятно, одним поцелуем он ограничиться не мог, последовали еще и еще.
  - О, довольно, сеньор! - возмутилась Маргарита. - Нашли место и время! Не сиделось вам дома...
  Питер опустил ее.
  - И дома, и в любом другом месте, - он просто поднял руку, и она увидела, как дрожат его пальцы.
  - Что это?
  - Это мое желание. Я хочу вас до головокружения, до боли, до дрожи, до остановки сердца...
  - Вы преувеличиваете, сеньор. Но в любом случае я ничем не могу помочь, - усмехнулась Маргарита. - Тем более, вам загорелось прямо посреди дороги!
  - Вы могли бы проявить немного сочувствия и хотя бы поцеловать меня в ответ, - смялся он с горькой иронией.
  - Чем скорее мы приедем, тем лучше! - и она вернулась в карету. А он вскочил в седло и не показывался до самой перегрузки на судно, которое потом медленно спускалось по Лангедоксому каналу до порта Сет.
  В тесной каюте Питер занялся почтой и своими книгами, которых взял с собой целый большой кофр. Он предоставил Маргарите спокойно отдыхать в обществе доньи Хуаны.
  
  Но Маргарита сама зашла в каюту и увидела у него на столе среди бумаг послание дона Алонсо, которое Питер так ей и не отдал.
  - О, и мне письмо. И от кого, бог мой!.. Но я даже боюсь его открывать...
  - И правильно делаете, что боитесь, Марго. Мне вкратце пересказали содержание, это похоже на бред сумасшедшего! Но это письмо может разрушить нашу жизнь, сеньора. А мою жизнь просто уничтожит. В буквальном смысле этого слова!
  Маргарита немного побледнела. Поколебавшись, она развернула письмо и тут же начала читать. Постепенно она всё больше бледнела, меняясь в лице и, наконец, просто окаменела от ужаса, застыв с широко распахнутыми глазами. Питер подошел к ней, хотел обнять, но она в страхе отшатнулась.
  - Марго, я так и знал, что вы будете потрясены всей этой чушью. Просто вам нужно время подумать и понять, что там нет ни слова правды! - он тихо опустился перед ней на колени, ласково обнял ее ноги, посмотрел с отчаянием. - Что я должен сделать, чтобы вы поверили мне, а не бреду дона Алонсо и его монахов?
  - Ничего. Вы всё уже сказали и сделали, сеньор, - с трудом произнесла она. - Теперь я должна что-то делать!..
  И она быстро вышла из каюты. Питер не стал ее удерживать.
  
  Маргарита замкнулась, она перестала говорить с мужем и не подпускала его к себе даже на расстояние вытянутой руки. Ее тетушка, несомненно, тоже ознакомилась с посланием Медиа-Коэли, но всё же могла вести переговоры с графом. Однако только спустя сутки она появилась в его каюте.
  Он молча поднялся из-за стола, чтобы ее приветствовать, и почувствовал приближение серьезного разговора, который, видимо, решит для него всё. Донья Хуана начала без обиняков, со свойственной ей прямотой:
  - Вы искренний и благородный человек, дон Педро. Недаром мой покойный брат, который не доверял никому, доверил вам свою единственную дочь! К сожалению, вы также человек неординарный, ваше поведение очень отличается от поведения мужчин вашего круга, но никто не может поспорить, что вы полны достоинств, талантов и какого-то удивительного шарма. Но это ваше неотразимое очарование смущает многие души, сеньор! И не только души чувствительных дам, а всех вокруг. Причем, вы не прилагаете к этому никаких усилий, не делаете ничего, чтобы понравиться, но это происходит как бы само собой! Признаюсь, даже мне, старухе, не удалось устоять перед вашим дьявольским обаянием, - могу только представить, что происходит с молоденькими!.. Это наводит на мысли о явном бесовском вмешательстве. Мне очень прискорбно говорить об этом, но ваше очарование именно бесовское, сеньор, - донья Хуана осенила себя крестным знамением и продолжала. - Возможно, вашей вины здесь нет. И не думаю, конечно, что вы вступили в сделку с самим дьяволом. Но в послании дона Алонсо приведены ясные и неопровержимые доказательства того, что вы стали орудием в руках потусторонних нечистых сил. Несомненно, это они чудесным образом преобразили вас, дали эту привлекательную внешность, живой ум, художественные таланты, и такую притягательную мужскую энергию... чтобы с вашей помощью завлекать людей в свои сети!
  Питер ошеломленно слушал, расширив глаза и потеряв дар речи. Сеньора продолжала:
  - Уверена, вы сами никому не хотели причинить вреда, но сущности, владеющие вами...
  - Какие сущности, сеньора?! - вскричал он, наконец. - О чем вы? О каком вреде вы говорите? Какой разумный человек может поверить во всё это? Ничто не владеет мною, кроме любви - к жене, к творчеству, к женщинам, к жизни, наконец!
  - Сеньор, я могу вас понять, но, увы, доказательства неоспоримы! Это очень серьезные обвинения. И очищение всегда болезненно... Поэтому вы должны понять вашу жену. Для нее это очень сильное потрясение. Маргарита хочет на какое-то время всецело посвятить себя молитвам и воздержанию. Она думает, что только это поможет ей окончательно не погубить свою бессмертную душу, она должна на время затвориться в монастыре.
  - О, нет! Только не это!.. - Питер рванулся от стола. Но в следующий миг остановился и опустил голову. Помолчав немного, он спросил изменившимся голосом:
  - Какой монастырь выбрала сеньора?
  - Аббатство Девы Марии Валльбонской.
  - Прекрасно. Я буду сопровождать ее туда.
  
  Он вышел на палубу, поднялся на мостик к капитану де Гарни и тихо сказал:
  - Изменить курс. Мы идем в Таррагону.
  - Как? Почему?
  - Пойдем, я всё тебе расскажу...
  
  ...Маленькая Диана прибежала в каюту к отцу с полными слез испуганными глазами. С порога она бросилась к нему, спрашивая:
  - Что с вами случилось, мессир? Почему мама плачет? И вы тоже?!
  - Нет, моя девочка, со мной ничего не случилось. Что тебя так испугало?
  Он поднял ее на руки, обнял маленькое хрупкое тельце и поцеловал теплые волосы. Диана прижалась к его груди и судорожно вздохнула.
  - Нет, случилось что-то ужасное, они говорили... Ну, я ничего не понимаю, и мне страшно! Расскажите, что произошло, пожалуйста, сеньор, я не буду плакать, обещаю!
  - Ничего ужасного точно не случилось, Диди! - он с улыбкой расцеловал дочь и посадил ее на край стола, чтобы видеть ее глаза. - Конечно, я всё тебе расскажу, мой ангел, я знаю, как страшна неизвестность! Во-первых, мы в этот раз не пойдем в Сицилию и не будем любоваться закатами в заливе Патти, и я чертовски об этом сожалею! Но жизнь - это вечный сюрприз, моя крошка, тем она и интересна. Сицилией мы полюбуемся в следующий раз. А вот второе... Это гораздо хуже и уже вполне серьезно, Диди. Один очень знатный и важный сеньор очень давно влюблен в твою маму. А я ему мешаю.
  - Это адмирал дон Алонсо?
  - Да. Откуда ты знаешь?
  - Мама о нем говорила с доньей Хуанитой.
  - Понятно. Так вот, адмирал давно хочет от меня избавиться, любым способом. Пару раз у него это не получилось. Но он не успокоился и теперь придумал такую ложь про меня, что все вокруг в нее легко поверят, а я не смогу оправдаться. Он обвинил меня в совершенно нелепых и страшных вещах, и теперь, если я попаду в руки своих врагов, меня ждет жестокое наказание.
  - Наказание? За что?
  - Видимо, только за то, что я такой, какой есть...
  - Как это?
  - Ох, Диди, если бы я мог тебе это объяснить! Ну, ничего, скоро ты подрастешь и сама во всем разберешься.
  - А что будет, если вашим врагам удастся вас поймать?
  - Не волнуйся, дорогая, такого не случится. Есть одна хорошая латинская пословица "Praemonitus, praemunitus", Предупрежденный - вооружен. То есть, я теперь предупреждён, знаю, что готовят мои враги и вооружен против них этим знанием и способен им противостоять.
  - О, я поняла! - глазки Дианы весело заблестели, она обожала такое.- Теперь я это запомню!
  - Хорошо. Вот что еще, Диди. Я тебя хотел попросить - никогда не обижайся на маму, если она вдруг будет меня или тебя в чем-то упрекать. Ей сейчас нелегко, она должна подумать о многих неприятных вещах, а это иногда так выводит из себя!.. Она нас очень любит, помни это. И во всем слушайся Марселину, моя девочка, она единственный человек, которому я могу доверять. Но знай одно - я всегда буду тебя любить и заботиться о тебе, что бы ни случилось. У нас с тобой впереди еще много путешествий и приключений.
  - Вы говорите, как будто прощаетесь!
   - Так и есть, милая. Маме сейчас нужно побыть одной, помолиться, чтобы облегчить душу, и успокоиться. Она хочет какое-то время пожить в уединении, в красивом месте в горах, в монастыре. Я провожу вас туда. Тебе и Энрико тоже придется пожить там вместе с доньей Хуаной, Аделин и Марселой. А я уеду, но, думаю, ненадолго. Когда мама мне напишет, может быть, через месяц - или около того - я за вами вернусь. Если вдруг не смогу я, то Марселина вас заберет.
  - Целый месяц?!
  - Ну, примерно. Никто не может загадывать наверняка. Ты же помнишь, чем интересна жизнь - непредсказуемостью! Но ты не успеешь даже соскучиться, дорогая. В новом месте всегда есть чем заняться! А там так красиво и спокойно, высокие горы и холмы, каменистая горная речка рядом. Величественное аббатство, порталы с чудесными каменными переплетениями в арках, кьостро с красивой галереей, растениями и фонтаном. Думаю, тебе должно понравится. Монахини там ходят в белых туниках и черных скапуляриях, накидках. Они будут вам рады, у них не так много нового в их жизни. Кстати, там есть очень хорошая библиотека, но вряд ли тебя туда допустят без наставницы...
  - А вы там уже бывали, сеньор?
  - Нет, милая, это женский монастырь, мужчин туда не пускают.
  - Тогда откуда же вам известно это место и даже одежда монахинь?
  - Просто я читал о нем, когда изучал цистерцианство. Книги, документы, много всего. Этот орден ответвился от бенедиктинского, только у него более строгий, аскетический устав. На случай, если ты не попадешь в библиотеку аббатства, хочешь, я подберу для тебя несколько моих книг, ты будешь там читать, чтобы не соскучиться?
  - Конечно! Только вы читаете такие книги, в которых я ничего не могу понять!
  - Обещаю, будут только интересные.
   - Ну, хорошо, я согласна пожить там недолго. Только всё равно буду скучать!
  - Я тоже, моя радость!..
  
  Дорога в цистерцианское аббатство Санта Мария де Валлбона проходила в молчании.
  От причала древней столицы Арагона граф послал вперед своих людей, чтобы они предупредили аббатису Валльбона об их прибытии. Он взял с собой всё золото, какое только у него было, чтобы принести щедрую лепту монастырю за содержание его жены и детей. Аббатство за многие века пережило свой расцвет, и постоянные войны, восстания и судебные разбирательства и споры за земельные угодья, мельницы, пастбища, кузни и овчарни подрывали его экономическое могущество. Сейчас оно постоянно нуждалось в средствах.
   Питер всю дорогу до аббатства ехал верхом, иногда сажая к себе в седло дочь, чтобы хоть немного ее развлечь. Но на последнем переходе он неожиданно поднял и посадил к себе в седло Марселину, затрепетавшую от счастья. Однако граф хоть и обнимал ее, держа повод, и она невольно прижималась к нему, но разговор у них был очень серьезный. Он хотел рассказать ей, как держать с ним связь, каким образом Марсела может сообщать ему о делах в обители и что происходит с Маргаритой. А он таким же образом раз в неделю будет пересылать ей сообщения о себе.
  - Марсела, ты понимаешь, как важно мне знать, что происходит с моей женой и детьми?
  - Конечно, мессир! Я служу вам много лет, и всегда оберегала сеньору, когда вас не было рядом.
  - Сейчас особый случай, моя умница. Поэтому слушай внимательно и запоминай. Но никому ни слова об этом! Мы с капитаном де Гарни на корвете Сан-Антонио примерно месяц будем крейсировать между Барселоной и Тулоном, где сейчас стоит французский флот Леванта под началом адмирала Шато-Рено. Поскольку английский флот постепенно подходит к Тулону и островам с намерением напасть, мы встанем у них на пути, будем стараться им помешать подобраться поближе. Потому что французский флот стоит без пушек и пороха на борту всех этих грозных на вид кораблей... Марсела, хорошо запомни все эти имена и названия, дорогая, поскольку тебе будут передавать сведения о нас по морской почте, и ты должна понимать, что к чему, - говорил граф, наклоняясь к ней и щекоча ее щеку своими кудрями. Бедная Марселина никак не могла сосредоточиться и повторить, что он сказал, она просто таяла. Заметив это, граф остановился, ссадил ее с седла и спешился сам. Потом взял ее руку и сказал тихо:
  - Челлина, я очень тебя люблю, моя умница, и полностью тебе доверяю. Ты много раз доказывала мне свою преданность. Сейчас ты можешь не просто помочь мне, а сделать нечто большее - избавить меня от тревоги за детей.
  - Но почему вы тревожитесь за них, сеньор? Разве они не со своей матерью?
  - Теперь я ни за что не могу поручиться. Их мать, не принимая меня, может... Нет, даже представить такого не могу Но кто знает, что может случиться! На всякий случай, Челлина, если вдруг я задержусь или произойдет что-то непредвиденное, я хочу, чтобы ты позаботилась о моих детях.
  Он положил ей в руку полный кошелек со своими печатями.
  - Когда придет время, отдашь это аббатисе, и она позволит тебе забрать Анри и Диану. И никому, кроме тебя, я подпишу с ней договор. Не думаю, что малышей тоже будут преследовать, поэтому вам можно будет вернуться в Монтель.
  - А донья Маргарита?
  - Сеньора сама решает, куда и когда ей будет угодно отправиться. Но будь с ней рядом, пока это возможно. А вот второй кошелек - это твое вознаграждение, ты его заслужила. Пока мы в море, вероятно, свое жалование ты получишь не скоро.
  - Почему вы так говорите, мессир? Что с вами может случиться? Что? - она подняла на него страдальческие глаза.
  - Я не знаю, милая, надеюсь, ничего. Но, похоже, ты, единственная, кто здесь беспокоится обо мне,- он горько усмехнулся, нежно обнял ее и поцеловал в лоб.
  
  
  ...В аббатстве их уже ждали. Граф долго беседовал наедине с аббатисой - сначала через прутья кованой решетки, потом в ее просторном кабинете.
  - Единственное условие, которое для меня важно и непререкаемо, сеньора аббатиса, это то, чтобы мои дети находились здесь под вашим личным неусыпным попечением. Моя супруга графиня де Монтель вольна поступать, как ей будет угодно - покинуть эти стены или нет. Но своих детей я в скором времени заберу отсюда сам или пришлю за ними человека, которого вы узнаете вот по таким печатям, - с этими словами граф протянул руку в замшевой перчатке, и тугой кошелек тиснёной кожи, завязки которого были скреплены его гербовыми печатями, лег перед аббатисой. - От моих людей или от меня вы получите вдвое больше на многочисленные нужды вашей обители, сеньора. И, разумеется, дополнительно будут вознаграждены вашим благочестивые руководители из приорства Поблет, которым вы вынуждены платить немалые сборы, и суммы этих платежей всё возрастают.
  - Совершенно верно, господин граф. Вы удивительно хорошо осведомлены о наших нуждах. Всё будет исполнено по вашему желанию. Тем более что это не составить нам никакого труда.
  - Прекрасно. Если мои дети и супруга будут благополучны и здоровы, я подумаю о регулярной, допустим, полугодовой, поддержке вашей обители...
  
  ...Маргарита стояла, держась за кованую решетку двумя руками, и смотрела на мужа отрешенно, какими-то чужими глазами. Питеру казалось, что на ее осунувшемся тонком лице остались только эти огромные глаза. Ее миниатюрная фигурка выглядела такой беззащитной и одинокой под этими высокими величественными сводами... Он с тоской смотрел на нее, и ему казалось, что сейчас у него вырывают сердце. Наверно, это настолько отчетливо читалось на его лице, что глаза Маргариты наполнились слезами. Он подошёл к решетке и сказал негромко, без улыбки:
  - Сердце мое, я сделаю всё, что вы пожелаете, буду ждать, сколько потребуется. Хочу, чтобы вы всегда помнили - я люблю вас. Люблю так сильно, что это причиняет мне боль. Пожалуйста, напишите мне, когда будете готовы вернуться.
  Она молча наклонила голову в знак согласия. Он продолжал:
  - Протяните руку, моя сеньора, я хочу подарить вам на память одну вещь, уместную в этих стенах, - и он опустил ей в ладонь свои коралловые чётки. - В трудные времена на островах я делал их с отчаянием и надеждой. Думаю, они помогли мне победить в той борьбе. Может быть, они помогут и вам обрести покой и умиротворение в этих стенах. Я так на это надеюсь, дорогая!..
  Она молча сжала чётки в руке, опустила голову и отошла от решётки в полумрак притвора...
  
  Глава семнадцатая.
  
  Аббатиса Валльбона Франсиска Мария де Кальдес, в монашестве сестра Инес, уже одиннадцать лет руководила этой обителью и многое повидала в жизни. Железная воля и острый ум помогали ей решать неразрешимые, казалось бы, проблемы и разбирать весьма запутанные судебные тяжбы и споры с соседними приорствами и даже епископатом. Надо сказать, она уже порядком устала от всего этого. Тем более, средств катастрофически не хватало. И вот, наконец, Пресвятая Дева вняла ее молитвам, - им открылось настоящее золотое дно в лице графини де Монтель, вернее, ее мужа. Аббатиса была весьма впечатлена его посещением - во всех смыслах этого слова.
  Молодой красавец граф привез свою жену в монастырь явно по ее настоянию и против своей воли - намётанный глаз аббатисы определил это сразу. Сначала такое странное поведение повергло многоопытную настоятельницу в недоумение. Обычно знатные мужья привозили сюда своих жен, дабы от них избавиться или за их тяжкие преступления - измены и распутство. Аббатиса всех видела насквозь, но сейчас терялась в догадках: от каких же тайных пороков мужа бежит молодая графиня де Монтель? Какие скрытые изъяны есть у мужчины с таким прекрасным одухотворенным лицом, сильным телом и манерами истинного аристократа, без малейшего намека на высокомерие и спесь? Конечно, трудно было бы ожидать от графа истового благочестия и монашеской аскезы, скорее наоборот! Видимо, графиня просто устала от его бесконечных измен и решила своим поступком наказать его, тем самым заметно понизив статус мужа в обществе. Такое объяснение было вполне вероятно и логично. Впрочем, какая разница! Главное, чтобы донья Маргарита пожила здесь подольше. Единственным человеком, не взвывающим недоумения среди вновь прибывших, была сеньора Хуана де Гамба - она не вызывала никаких вопросов.
  Всё же внутренний взор настоятельницы снова и снова возвращал ее в то время, когда граф вел с ней долгую беседу в ее кабинете о проблемах обители, о нуждах монахинь, об их многочисленных хозяйственных делах и, наконец, об условия для ее новых подопечных. Граф внимательно слушал и задавал вопросы, обнаруживающие его живую заинтересованность. Отдельно он расспросил о библиотеке и возможности его дочери там заниматься, получая систематические уроки. Настоятельница была немало удивлена, что ребенок такого возраста интересуется монастырской библиотекой. Но позже, когда в багаже девочки обнаружились "Одиссея" и сочинение Плутарха "О сообразительности животных", аббатисе многое стало понятно об ее отце...
  Она уверила графа, что его дочь будет получать уроки, поскольку по уставу в обители, где живут более восьмидесяти монахинь, обязательно устраивается школа. Живущие здесь сестры знатного происхождения, но часто они попадают сюда совсем юными, и, разумеется, нуждаются в обучении.
  Аббатиса невольно улыбнулась, вспомнив, как наблюдала в окно за маленькой виконтессой, которая увлеченно пускала кораблики из листьев в фонтане клуатра... Девочка всеми своими движениями, манерами и даже выражением лица была точной копией своего отца. Хорошо воспитанная, тем не менее, она вела себя весьма свободно, не смущаясь ни новых лиц, ни высоких статусов персон, задающих ей вопросы, и это было непривычно здесь видеть. Покорность и смирение разве не есть благочестие?.. Чувствовалось, что девочка к этому возрасту уже имела твердый характер, неугасимое любопытство в глазах, живой интерес ко всему и неуемную внутреннюю энергию. Похоже, о смирении она и не слыхивала...
  ...Когда дело дошло до составления договора об условиях и оплате содержания, аббатиса хотела вызвать сестру-письмоводительницу, но граф остановил ее и сказал, что не хочет разглашения сумм и деталей договора, и поэтому напишет этот документ сам, дабы сохранить приватность. Аббатиса в очередной раз удивилась, но пригласила его занять место за столом и предоставила всё необходимое для составления документа. Граф непринужденно расположился в ее кресле и, положив перед собой лист бумаги, спросил только ее полное имя, и на каком языке должен быть составлен документ - на каталонском или на испанском. Поскольку аббатство находилось в испанской юрисдикции, все бумаги писались на испанском, за исключением хозяйственных мелочей.
  В тот момент, когда он взял перо и летящим чётким почерком начал писать, настоятельница поняла, что у этого человека есть тот привычный многолетний навык, по которому немедленно узнают просвещенных людей, большую часть жизни проводящих с пером в руке. Но это так не вязалось ни с положением, ни с яркой внешностью графа! Приходилось признать, что он составлял некоторое исключение из правил, поскольку аристократы до сих пор предпочитают застолье и охоту скучным упражнениям с пером и бумагой...
   ...Аббатиса молча следила за его изящной сильной рукой, рассматривала его спокойное сосредоточенное лицо с правильными, подвижными чертами, невольно любовалась блестящими кудрями, падающими ему на плечи... И вдруг поймала себя на мысли, что легко могла бы покрыть себя позором, если бы встретила такого человека лет пятнадцать назад...
  
  На обратном пути в порт Питер крепко напился в придорожной таверне, чтобы попытаться заглушить свою душевную боль. Он пил до такого состояния, что уже не мог сесть на лошадь, и продолжил путь в пустой карете, отсыпаясь, как думали его люди. Но они ошибались. Он сочинял стихи. До какой-то степени это помогало ему облегчить душу. И прежде, чем ступить на борт своего корабля, он отправил их Маргарите с первым его письмом. С момента их прощания прошло не более семи часов.
  ...В салоне Сан-Антонио он продолжал пить уже в компании де Гарни. Правда, тот не позволял себе лишнего, но с сочувствием выслушивал горькие речи друга:
  - Невозможно постоянно сражаться в одиночку, Шарло! Они обложили меня со всех сторон, как дикого зверя! Только и ждут, как бы наброситься... Я не могу бороться со всем этим подлым миром обскурантов и лицемеров, не могу противостоять никому, если она меня отвергает! Не просто не понимает или не поддерживает, а попросту отвергает! Это невыносимо... Я не знаю способа, как еще глушить эту боль, она разъедает меня изнутри, и у меня нет больше сил... Я задыхаюсь без нее, как рыба, выброшенная на берег. Но что она со мной делает? Почему?.. Мне давно плевать на мою гордость, я впал в зависимость от этой любви, и кажется, она постепенно высасывает из меня жизнь... Постыдная слабость, Шарло, понимаю, но как это изменить?.. Черт, come vattone! - совершенно безнадежно выругался он.
  - Питер, я всё могу понять, но это уж слишком - так изводить себя из-за женщины! Дьявольщина! Возьми, наконец, хорошую любовницу и успокойся! Клин клином вышибают. Тебе прекрасно известно, как я отношусь к Маргарите, но она только женщина. Чего ты от нее хочешь? Соответствовать твоим идеалам? У нее есть свои, как ты сейчас убедился. Если она тебя не хочет, вряд ли захочет кого-то другого, так что, думаю, рога тебе не грозят. Прислушайся к моему совету: выброси из головы мечты об ангеле, которого ты сам придумал. Принимай ее, как есть - или отпусти совсем!
  - Accidenti! Если бы я мог это сделать!..
  
  Почти месяц фрегат "Эсперанса" и корвет "Сан-Антонио" крейсировали между Тулоном, Сардинией и Майоркой, атакуя отставшие английские конвои, транспорты и торговцев, снабжавших английские базы. Но погода в этом сезоне стояла неустойчивая, с северо-востока дул опасный Левантаде, то и дело налетали внезапные штормы, и только две или три операции принесли какие-то ощутимые результаты...
  *
  С приездом в аббатство новых лиц, Санта Мария де Валлбона неожиданно стал предметом настоящего паломничества. В скором времени сюда из столицы приехал весьма высокопоставленный вельможа с большой свитой, и от его щедрот аббатиса пришла в полный восторг.
  Дон Алонсо Фелипе Нуньес де Гусман, герцог де Медина-Коэли, сеньор с величественной осанкой, скульптурным лицом и глубокими складками у презрительно сжатого рта, показался настоятельнице Валлбона очень привлекательным и достойным благородным грандом. Под его властным, слегка надменным и в то же время задумчивым взглядом больших черных как маслины глаз ее охватывал необъяснимый трепет. Только одно аббатиса могла бы счесть небольшим недостатком - герцог был совсем небольшого роста. Но, как говорится в народе - "испанские гранды выше пяти футов не растут". Конечно, дон Алонсо был чуть повыше пяти футов , но не на много. Зато его щедрости можно было только порадоваться.
  Единственным его пожеланием были свидания с графиней де Монтель наедине, и больше ничего.
  
  Умудренный жизненным опытом и своим маниакальным стремлением, дон Алонсо был терпелив и мягок. Он всё очень хорошо обдумал. Беседы, которые он вел с Маргаритой, были на отвлеченные приятные темы, и не вызывали ее беспокойства. Герцог не хотел форсировать события, и давал ей время к нему привыкнуть.
  А потом он уехал, его служебные обязанности призывали его в столицу. Дон Алонсо стал писать ей проникновенные пространные письма с философскими рассуждениями о бренности всего сущего, об умиротворении души и обретении спокойной, благополучной жизни в довольстве и покое, без всяких тягот, волнений и душевных потрясений. Он описывал ей блестящие мадридские балы и великолепные придворные праздники, рассказывал о молодом короле Филиппе и новых придворных, пришедших за новым королем. Постепенно красивая жизнь в довольстве и покое стала мечтой, которая день за днем завладевала душой Маргариты. Донья Хуана полностью ее в этом поддерживала, и они подолгу обсуждали мадридские новости, дона Алонсо и жизнь двора...
  Потом герцог приехал снова, и снова они проводили время в неспешных приятных беседах. А потом снова были его письма...
  
  *
  ...В конце мая в аббатстве Валльбона появился капитан Шарль де Гарни в сопровождении своих людей. Когда Маргарита увидела его мрачное серое лицо с потемневшими голубыми глазами, то поняла - случилось что-то страшное. Де Гарни был как всегда немногословен.
  - Присядьте, мадам, прошу вас. У меня для вас плохие вести...
  У нее оборвалось сердце. Она присела на каменную скамью в монастырской приемной, едва дыша от страха.
  - Случилось несчастье, мадам.
  И де Гарни коротко и скупо рассказал, как во время сильного шторма у них сорвало с найтовых двадцатишестифунтовую пушку, и она с грохотом носилась по палубе, круша всё на своем пути. Тяжелое орудие во время штормовой качки со страшной силой билось в борта и разбивало их деревянную обшивку в щепки. Положение было очень опасное, - пробоина во время шторма становится причиной гибели корабля.
  Движение пушки было настолько непредсказуемо и хаотично, и так слабы человеческие силы, что удержать и закрепить чудовище весом почти в шесть тысяч фунтов представлялось почти невозможным!.. Граф собрал людей, чтобы с их помощью попытаться задержать движение орудия, подкладывая под колеса лафета запасной рангоут и сети, предназначенные для защиты от падающих обломков во время боя. Но качка усилилась, и даже удержаться на ногах было сложно, а выстроить слаженные действия стало практически невозможно...
  - Орудие продолжало крушить борта, и нам оставалось только ждать, когда все мы окажемся в воде, а это неминуемая смерть... И Питер пошел на эту пушку с сетью, готовясь кинуть ее под колеса, а ребята были наготове, чтобы тут же навалиться всем вместе и, наконец, закрепить ее. Когда пушка понеслась прямо на него, он шагнул, кинул сеть и сам ринулся вперед, прямо под лафет - и у него получилось! Умышленно ли он это сделал или качка непредсказуемо сдвинула угол палубы и траекторию, но он подставил ногу под колесо, телом задержав движение орудия. Ребята тут же накинулись и успели ее закрепить. Но какой ценой!.. У капитана сильно пострадала нога и голова. Пятый день он без сознания...
  - Боже!.. - прошептала Маргарита побелевшими губами и перекрестилась дрожащей рукой. - Его раны очень опасны?
  - Мне тяжело говорить об этом, но я обязан рассказать вам всё, мадам. Думали, что он не выживет, но никто не знает точно. Он потерял очень много крови. У него пробита голова и полностью раздроблена левая нога, но он сильный, мадам, и Мартьяль сделал все, как надо - и что мог. Нам повезло довольно быстро выйти из того шторма и добраться до госпиталя в Марселе, благо это случилось совсем недалеко. Сейчас с ним его Хамат, Мартьяль, отец Якоб и местные доктора - вести распространилась быстро. Питер искалечен, но жив. Пока жив! Я готов сопровождать вас, мадам, и как можно скорее.
  - В Марсель?.. - растерянно проговорила она. Графиня, видимо, была настолько потрясена, что до конца не могла вникнуть в смысл его слов. Де Гарни смотрел на нее с сочувствием, ожидая, когда она немного придет в себя. Монахиня, сидевшая в приемной, принесла графине стакан воды, та судорожно сделала несколько глотков. Потом заговорила срывающимся от слез голосом:
  - Я не могу, Шарль... Я не в силах туда поехать, я не вынесу этого зрелища, мне так страшно! - слезы катились по ее щекам. - И потом, я ничем не смогу ему помочь! У меня есть только молитвы и слезы... Если он без сознания, то не увидит и не услышит меня.
  - Но, возможно, он почувствует. Он просто бредит вами, Маргарита, вы помните, как он вас любит?
  - Да... Но я не могу, я не выдержу!.. Мои молитвы здесь, надеюсь, будут ему полезнее... Прошу вас, присылайте мне вести, Шарль, какие бы они ни были!..
  И де Гарни пришлось вернуться на свой корабль одному.
  
  Прошло меньше месяца, и Маргариту снова посетил дон Алонсо, герцог Медина-Коэли, на этот раз в трауре и со скорбным лицом.
  - Сеньора, примите мои искренние соболезнования! Такая тяжелая утрата...
  - О чем вы, дон Алонсо?
  - О гибели вашего супруга, разумеется...
  - Нет, вы ошибаетесь, сеньор, он жив. Он только ранен, я совсем недавно получила известие.
  - Увы, сеньора, к моему прискорбию, у меня есть сведения, что он с почестями похоронен на кладбище Терре Кабаде в Тулузе, в том нет никаких сомнений.
  ...Когда графиня пришла в себя после обморока, дон Алонсо был рядом и бережно держал ее руку.
  - Это не правда, - прошептала она, снова закрывая глаза. - Мне сообщили, что он только ранен, хотя и тяжело!.. Я не могу поверить...
  - О, моя дорогая сеньора, если вы сомневаетесь, это очень легко проверить! Полгорода было свидетелем этих пышных похорон! В конце концов, вы можете посетить его могилу и убедиться, увидев ее собственными глазами.
  - Но почему же мне об этом не сообщили?!
  - Вероятно, весть задержалась в пути - сейчас так опасно на дорогах! Всякое случается...
  - Но тогда кто же взял на себя расходы на... - у нее не поворачивался язык произнести окончание фразы.
  Дон Алонсо понял и мягко ответил:
  - Я полагаю, у вашего славного супруга было много состоятельных друзей - и подруг, - которые почли бы за честь устроить ему достойное погребение. В Тулузе вам будет нетрудно узнать все мельчайшие подробности, донья Маргарита, и вы сами можете во всем убедиться на месте. К сожалению, мои придворные обязанности не позволяют мне сопровождать вас, но мой экипаж и эскорт к вашим услугам!
  
  ...Марселина не поверила в смерть графа. Она не верила никому, только своему сердцу. Если бы ее обожаемый сеньор умер, она почувствовала бы это! Марсела пока ничего не говорила Диане, занятой своими уроками и книгами. А графиня была так потрясена и погружена в себя, что даже не плакала...
  Донья Хуана тоже была удручена и опечалена. Но ее больше тревожили мысли о грозивших им в будущем материальных затруднениях. Она, разумеется, их предвидела. Кто теперь позаботиться о ее дорогой племяннице? Сеньора была уверена, что предприимчивый и энергичный граф оставил жене неплохое состояние, и какое-то время она с детьми ни в чем не будет нуждаться, но потом!..
  "Нельзя закрывать глаза на очевидное, следует хорошенько подумать о будущем, дорогая", - внушала она племяннице. - "Твой супруг был достойным человеком и редкого обаяния мужчиной, он тебя любил и обеспечил тебе безбедную жизнь. Но теперь его нет, и тебе следуют позаботиться о себе самой, моя дорогая!"
  Почтенная сеньора сочла, что состояние ее здоровья не позволит ей снова совершить путешествие в Тулузу. Она решила остаться в аббатстве с детьми, чтобы потом вместе с Маргаритой вернуться в дом ее отца. Ничего не поделаешь, надо было как-то продолжать жить дальше!..
  *
  Кладбище Терре Кабаде походило на обширный зеленый город в городе, и граничило с берегом Лангедокского канала. Кипарисы и магнолии окружали богато украшенные могилы известных местных жителей и знати, и оттуда открывался удивительный вид на город, расположенный ниже.
  Строгое аттическое надгробье могилы графа де Монтель утопало в белых и бордовых розах. Цветы были свежими, как будто только сейчас положены на белую мраморную плиту...
   Марсела отказывалась верить своим глазам. Она ни секунды не сомневалась, что ее сеньор жив! Но Маргарита, казалось, испытала даже какое-то облегчение. Она, наконец, смогла заплакать... Сопровождавший ее кузен, сеньор Родриго де Гамба, подал ей руку, чтобы увести, и не произнес ни слова. Уходя, Маргарита опустила на белый мрамор темно-красные коралловые чётки мужа. Ей больно было их видеть. Она подумала, что если бы он их ей не отдал, ничего бы с ним не случилось!.. Но Марсела, следовавшая за графиней, наклонилась, будто поправить цветы, и незаметно подобрала четки, спрятав их на груди.
  Потом графиня де Монтель поехала к де Келюсам, чтобы узнать у них все подробности погребения мужа. Однако оказалось, что они сами недавно узнали об этом скорбном событии, поскольку их в то время не было в городе. Они вернулись с побережья только накануне и не присутствовали на похоронах графа. А юная Шарлотта де Роклер вышла в глубоком трауре, с заплаканными глазами и красным носом, и ничуть не стеснялась рыдать при вдове по ее мужу.
  
   *
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"