Да, смерть была совсем рядом, каждый миг грозя неминуемой гибелью. Но тут вдруг происходит событие, которое невозможно объяснить, так как оно выходит за рамки возможностей, поддающихся логике человеческого мышления. Такие явления принято называть чудом. И вот такое чудо произошло с моей семьей в то далекое время.
Война. Запомнились папины сборы. Моя семья живет в длинном одноэтажном бараке, где мы занимаем одну комнату. Мне пять лет. Сижу за столом и наблюдаю за папой. Он второпях что-то бросает в мешок, нервничает и постоянно к чему-то прислушивается. Лицо болезненное, усталое, выражает такое отчаяние и боль, что его вид вызывает во мне чувство острой жалости и страха за него.
Появляется желание прижаться к его небритой щеке к сказать ему, как я люблю его. Во мне растет тревога, вызванная уходом его к этому чудищу - Войне. О, как же мне его жалко! Рыдания подкатывают к моему горлу, но в это время раздается стук в дверь. Входят какие-то дяди и говорят: "Пора идти". Тут отец хватает мешок со стола, затем его бросает и спешно подходит к маме. Она укачивает мою младшую сестричку Валечку. Ей всего шесть месяцев. Обхватив папу за шею, мама громко причитает. А он что-то говорит ей успокаивающее, разнимая руки. Эта сцена производит на меня тягостное впечатление. Я не выдерживаю, подскакиваю к ним и уговариваю маму не плакать. Тут папино внимание переключается на меня. Он крепко прижимает меня к себе, целует то в лоб, то в щеки и говорит: "Доченька, слушайся маму, помогай ей. Будь ей опорой - не подведи меня!". Он еще что-то хотел сказать, но тут у него из глаз брызнули слезы, и он, лишь махнув рукой на прощанье, подхватив мешок, торопливо вышел.
После его ухода чувство тревоги и страха за него, за нашу дальнейшую судьбу не покидает нас. Я теснее прижимаюсь к маминым ногам, пытаюсь заглянуть ей и глаза и хоть как-то успокоить. Ответственность, возложенная на меня папой, дает мне право беспокоиться о маме и сестренке, несмотря на мои неполные пять лет. Испытания, выпавшие на мою долю, сделали меня не по возрасту старше и мудрее. Наверно, это понимает и мама. Поэтому так доверительно говорит: "Папу забрали на войну. Но все будет хорошо. Ведь у меня есть такая помощница! Я вполне на нее могу положиться, потому что она у меня такая боевая и смелая!". От таких слов мне кажется, что я вырастаю в своих глазах. Хочется прямо сейчас доказать маме, на что я способна. Вот только что же мне сделать? Может, подоить нашу козу Соньку, которая так больно бодается? Но мама прерывает мои размышления, говоря: "Посиди пока с сестричкой. Если она будет плакать, дай ей соску (соску заменяет мякиш хлеба, завернутый в тряпочку), а я схожу за молочком". "Ничего, думаю я. - В другой раз придумаю что-то очень важное и смелое. И мама будет гордиться мной!"
Полдень. Я сижу на ступеньках нашего крыльца. В голове постоянно крутятся мысли о папе, не дают мне покоя: "Неужели его съест этот лютый зверь Война, как она сделала с папами моих подруг? Какая же она прожорливая, все ей мало - уже добралась и до моего папы!". В моем воображении война - реальное живое существо. Детская фантазия рисует чудище-зверя, летающего по небу. У него темное длинное туловище и много ненасытных голов. Они издают дикие звуки, когда хотят кушать, охотятся на людей, цепляя длинными когтями, и протаскивают их кривыми косматыми лапами в свои разинутые пасти. Как же папа может вырваться из этих ужасных когтей? Наверное, я и моя сестричка тоже будем сиротами!
Погруженная в свои печальные детские думы, я вижу какого-то человека, быстро идущего по направлению к нашему дому. Чем-то он мне напоминает папу. И тут я узнаю его и несусь к нему навстречу. Какой же он грязный! Одежда на нем разорвана, висит клочьями. По щеке бежит струйка крови. "Папа, папочка! Так ты вырвался из лап этого чудища - Войны? Какой же ты смелый и сильный! Я так люблю тебя!" Он молча берет меня за руку и ведет к подвалу, где мы прятались. Я понимаю, что он устал и расстроен, и поэтому ему не до меня. Наверное, он озабочен, где нам лучше спрятаться, чтобы нас не нашло это чудище.
Немного погодя из папиных слов мы узнаем, что какая-то немецкая часть прорвалась к левому берегу Днепра, поэтому соединиться с основными силами их небольшому отряду не удалось. "Мы были хорошей мишенью для немцев. Им ничего не стоило перебить нас, как кроликов. Лишь горсточке людей удалось спрятаться в кукурузных полях", - говорит папа. Несмотря на такую обстановку отец почему-то верит, что наши войска не дадут немцам войти в Запорожье, и надо только где-то подальше спрятаться и переждать. Почему-то, он думает, что лучше всего и безопаснее нам будет за городом.
Это было ошибочное решение, и оно едва не стоило нам жизни.
Много лет спустя я смогла понять психологическое состояние, в котором тогда находился отец. Он, видя безвременную смерть многих своих товарищей, сам находясь на волоске от нее, был в состоянии шока, не мог сидеть на месте, стремился как можно дальше удалиться от опасности.
Спешно собираемся в дорогу. Перед глазами, как сейчас, стоит небольшой возик, в который мои родители наспех бросают наши немудреные пожитки. Напоследок папа привязывает к тележке нашу козу Соньку. Сверху на узлы сажают меня. Отец, обмотавшись какими-то лямками, запрягается вместо лошадки, и мы двигаемся в путь. Впереди идет мама, неся на руках полугодовалую сестренку. А замыкает процессию коза Сонька.
Город словно вымер. Тишина нарушается лишь скрипом тележных колес да редким блеянием козы. Одинокие фигуры, если попадаются на пути, тут же, как призраки, тают, будто куда-то проваливаются.
Какое-то время я еду "с удобствами". Но вскоре папа устает и снимает меня с тележки. Я понимаю, что ему тяжело, и безропотно соглашаюсь. Вначале бойко вышагиваю за козой, затем начинаю отставать. День очень жаркий, идем долго. Ноги заплетаются. Поднятые нашим передвижением облака пыли забивают нос и рот, не дают дышать. А мне так хочется пить! Хотя бы один маленький глоточек водички! Но ее нет, и я больше не выдерживаю: сажусь посреди дороги и реву. Эстафету подхватывает коза Сонька. Протяжное "Бэ-э-э!" оглашает округу. Вижу, мама остановилась и что-то сердито говорит папе. Он делает вынужденную остановку, вылезает из своей упряжки, идет ко мне, берет на руки и опять водружает на тележку. И наше путешествие продолжается.
Наконец мы подъехали к длинному пятиэтажному дому. Заворачиваем за него и садимся отдыхать. А папа все время из-за этого дома выглядывает. Что он хотел увидеть, не знаю, но, видимо, и маме это изрядно надоело, И она начала уговаривать его вернуться назад. Папа не соглашается, они ссорятся. Мама говорит: "Не надо было тебя слушаться, спрятались бы, как другие. Чем мне теперь кормить детей, ведь всего одна бутылочка молока!". Папа же громко на нее кричит: "Лучше быть голодными, но живыми!". Он подскакивает к возику, в сердцах хватает единственную бутылочку молока и вдребезги разбивает ее. Осколки разлетаются, едва не задев меня. Таким папу я еще никогда не видела.
В это время просыпается моя маленькая сестричка Валечка. Она проголодалась и хочет есть. Ее требовательный и непрекращающийся плач показывает, наконец, папе необходимость нашего возвращения. Уставшие до изнеможения, мы снова плетемся через весь город и только под вечер добираемся к своему жилью.
Барак пуст. Кроме нас в нем ни единой души. Все жильцы с семьями попрятались в подвале неподалеку. Мама снова начинает уговаривать отца присоединиться к остальным. Но он наотрез отказывается: "Зачем сидеть в душном подвале? Там дышать нечем! У себя в комнате нам будет просторнее и спокойнее. Закроемся и переждем, пока все стихнет. Там за мостом такая техника! Что стоят одни только "Катюши"! Немцы не войдут в город, помяни мое слово!".
Отец опять настоял на своем, и мама послушно, как наша коза Сонька, поплелась за ним следом. На весь барак только мы одни, закрывшись, сидим, как мыши. Лишь грохот разрывающихся где-то снарядов нарушал наше уединение. Но вот воздух наполняется протяжным гулом, он, как снежный ком, все нарастает и нарастает. Наш барак оказывается окруженным танками, автомашинами, мотоциклами и еще какой-то непонятной техникой. Стоит жуткий шум и гам. По коридору барака разносится стук множества сапог, и отовсюду несется незнакомая речь. Оккупанты по-хозяйски располагаются в комнатах барака. Никому из них и в голову не приходит, что по соседству может находиться советская семья.
По городу бьет не переставая наша артиллерия, включая знаменитые "Катюши", пытаясь выгнать немцев из города. И наступившая ночь не приносит успокоения. Все также продолжается гул, вой сирен, свист и разрывы снарядов. Взрывы такой силы, что кажется, земля вот-вот разверзнется и поглотит всех нас. Как же мне страшно! Завидую сестре - сосет себе мякиш хлеба, и ей нет дела до того, что здесь творится. Мама уговаривает и меня повернуться к стенке, закрыть глаза и спать. Да разве я усну, зная, что в это время Война - это чудище - разбушевалось вовсю из-за того, что папа вырвался из его когтей и сбежал, и теперь оно всюду ищет нас! Вот снова совсем темно-темно - это оно раздувается, и тогда изо всех его пастей вырывается этот страшный вой. И скоро нас может совсем не стать - оно проглотит всех. Неужели этому чудищу никого не жалко? А, может быть, найдется такой большой-большой богатырь, который не побоится сразиться с этим чудищем - Войной? Надо только его позвать! И я зову. На какое-то время успокаиваюсь, веря, что он услышит и придет, и выручит нас из беды.
А папа все крутится у окна, пытаясь определить, в очередной раз, где упал и разорвался снаряд. Мама, опершись на спинку кровати, шепотом просит папу отойти от окна. И только он успел отойти, как жуткий свист и грохот потряс землю. И в этот миг я увидела вспышку яркого света. И мне показалось, что это прилетел к нам на помощь Свет-Богатырь. И только эта догадка мелькнула у меня, как что-то обрушилось на меня, и я провалилась в темноту.
Снаряд, упавший поблизости, снес половину барака. Дверь нашей комнаты перекосило и заклинило. Но самое ужасное, что от взрыва рухнула стена и накрыла меня и сестренку. Мама впоследствии вспоминала, что в момент взрыва услышала детский крик, а затем все смолкло: "Мы с отцом были в оцепенении, в то же время, ощущая в себе присутствие какой-то неведомой силы, видя, как бы со стороны, как извлекаем своих детей из-под обломков, еще не зная, живы они или нет. Каким-то чудесным образом, в кромешной темноте и пыли, в нагромождении обломков мы сразу же нашли небольшое отверстие в стене, через которое вылезли с детьми наружу.
Нам надо было пробежать через весь двор, чтобы достичь убежища. Когда до него оставалось метров пятьдесят, нас осветила вспышка снаряда и мы увидели немца с автоматом. Он тоже увидел нас. В следующее мгновение снова стало темно, и фашист потерял нас из виду. Пущенная им наугад автоматная очередь прошла рядом с крышей подвала", - так вспоминала мать об этой страшной ночи.
К утру немцев все же удалось выбить из города. Мама пошла взять чего-нибудь перекусить для детей. То, что она увидела днем, ее потрясло: "Волосы у меня встали дыбом. Пол был так усеян осколками, что курице негде клюнуть. А нас никого даже не царапнуло. Везде были разбросаны, расплющены, искорежены до неузнаваемости вещи. Бак для воды был смят в лепешку. Комната представляла жуткое зрелище. Сквозь рухнувший проем стены были видны разбросанные там и сям части тел и обрывки обмундирования немцев. Глядя на эту картину, невозможно было поверить, что люди, находившиеся по соседству, могли остаться живыми и невредимыми".
Мать вернулась потрясенная увиденным, "То, что мы уцелели, иначе как чудом не назовешь!" - сказала она. А я ответила: "Мамочка, а я увидела этот чудо-Свет. Я же просила, чтобы он помог нам. Свет-Богатырь услышал, он пришел и выпустил много-много огненных шаров и сжег зверя-Войну! Теперь из него выйдут живые папы всех деток и все люди, которые были проглочены этим чудищем". А мама отвечает: "Да, доченька. Только пришло много богатырей, которые спасли нас". И даже печальное, изможденное лицо отца на мгновение озарилось радостной улыбкой. А я чувствовала себя героем дня, потому что ведь по моей просьбе прилетел Чудо-Свет, и отныне он будет сиять своей красотой на весь мир.