Не то чтобы она была свинья свиньёй, но - в молодости особенно - свинства в ней было столько же, сколько в любой другой свинье, то есть - в самый раз.
Поросячье детство её прошло так же, как и у её сосвинцев: блаженное лежание на брюшке в тёплой бархатной навозной жижице, чмоканье-чавканье и урчанье животом при поедании сперва материнского молока, затем - бурачков и картофельных хрумких очистков из мелкой широкой колоды.
Поздней осенью и зимою, правда, то и дело возникала регулярная опасность быть поданной к хозяйскому столу на большом, красиво расписанном - мейсенскими фарфоровых дел мастерами - блюде. Обязанность неприятная, не говоря уж о том, что во рту при этом надо было бы ещё и яичко либо лимон удерживать. Впрочем, когда кто-то из братцев или сестриц нашей героини (а было их несъедаемое в обозримом будущем множество) исчезал в недрах загадочного помещения, именуемого "кухней", ухваченный за брыкливую заднюю ножку властною жаркою рукою дипломированной кухарки, нанятой хозяевами - для ублажения желудков собственных и гостевых - за бешеные деньги, другие свинки, повизжав малость (для порядка и чтобы выказать благоговейный страх перед высшими силами) и порскнув по тёмным углам, к моменту подачи тою же кухаркой вожделенных помоев забывали об этом неприятном происшествии и урчавкали сочными бурачками с глубоким чувством неизменного желудочного восторга.
Нашей же свинье повезло. Ещё когда она была молочно-розовым поросёнком с маленьким курносым пятачком, её решено было оставить на какое-то время нетронутой - в целях улучшения породы. Свинья не могла бы самостоятельно определить, какими глубинными причинами вызвано было решение хозяев, однако одно её ухо было отмечено особым знаком - круглым чёрным пятнышком, коего ни у кого из её сосвинцев не имелось. Так что и сама свинья, и её коллеги по скотному двору дружно решили, что сие обстоятельство и спасает до поры, до времени от каких-либо посягательств представительницы высших сил - хозяев - то есть, от цепких рук великолепно-властной кухарки на пухлые её окорока.
Так бы и жила себе свинушка, производя на свет Божий с примерно-природной регулярностью всё новые и новые партии розовеньких кандидатов на роли сосисок и сальца-шмальца, если бы не один совершенно нетипичный для всей свинской породы случай, коренным образом повлиявший на её грядущую копчёно-окороковую судьбу.
На скотном дворе, в углу, у забора, под старой ракитой, имелась огороженная особой оградкой куча полусъедобного, вечно преющего мусора, именуемого по-научному компостом. То и дело в куче появлялись весьма соблазнительные прибавления. Юные свинки имели обыкновение после плановой кормёжки совершать в том направлении променад - и воздухом подышать можно, и,
глядишь, в неистощимо-прекрасной куче что-нибудь да отыщется деликатесное: половинка лишь слегка зазеленевшей булки, изрядный кусок заплесневелого сыра либо куриные потрошки.
Наша героиня тоже любила это соблазнительное местечко и частенько инспектировала его, придирчиво морща аристократический курносый пятачок. И вот как-то раз, проходя мимо кучи - не так, чтобы специально, скорее, по укоренившейся привычке, ибо на тот момент свинка была вполне сыта, - заметила она там нечто непонятное.
У одного края компостного всхолмья, там, где в мелкой лужице обыкновенно застаивалась дождевая вода, получавшая от соседства с кучей все свойства изысканного густого соуса, выглядывала из-под земли зелёная упругая ветка, усыпанная маленькими коричневыми комочками.
Подойдя поближе, свинья наша, опять же, скорее, по привычке, мимоходом понюхала растение - и как-то насторожилась.
Ничего, похожего на этот лёгкий, почти неуловимый аромат, ей до сих пор унюхивать не доводилось.
Она знала, как должны пахнуть цветы, росшие на клумбах за забором, отделявшим скотный двор от хозяйского сада. Умела даже различать запахи тюльпанов и гвоздик, высоко ценимых её хозяевами за их неизменные продавательно-покупательные способности. Равно и запахи роз и некоторых прочих экзотических цветов были свинье знакомы и особенно её не волновали. Но тут было нечто иное.
Слегка даже и раздражённая, свинья решила подождать до тех пор, пока непонятное растение не развернёт свои до поры дремлющие почки, и посмотреть, уж не та ли эта знаменитая "свиная травка", о коей среди свинского населения скотного двора ходили весьма тёмные и в достаточной степени туманные легенды. В этом случае, о появлении на их территории зловредного растения следует немедля доложить, куда следует.
Говаривали старые, умудрённые бурачно-жарковным течением жизни хавроньи и боровы, что, попробовавши хоть разочек погрызть эту травку, свинья быстро и необратимо "портилась": начинала вести себя странно и вызывающе, кусала и лягала копытцами невинных сосвинцев своих, становилась буйной и, не будучи в силах разъяснить ни самой себе, ни старейшинам свиного племени сокровенных смыслов своего дикого поведения, в итоге набрасывалась даже на неприкосновенную особу госпожи кухарки, пытаясь укусить её за твердокаменные мясистые ляжки. Словом, свинья, отведавшая загадочной "свиной травки", быстро впадала в непонятное и, увы, необратимое бешенство. Милосердная кухарка, обнаружив зловещую перемену в поведении заболевшей свиньи, скоренько избавляла её от несвойственных и совершенно ненужных её породе мучений: накидывала на голову дико визжавшей хрюшки тёмный плотный вонючий мешок, быстрым шагом уносила брыкавшуюся пациентку в кухню и готовила из неё очередной деликатес для хозяев - согласно высшим гастрономическим канонам. Что, конечно, и для самой занемогшей свиньи, и для её коллег по скотному двору являлось наилучшим исходом дела.
Страшно, одним словом! Страшно жить, господа, страшно жить на этом свете...
Но, поскольку желания немедленно съесть упругую зелёную ветку у нашей героини не возникло - а старейшины строго предупреждали всех неразумных, сующих пятачки куда не просят, что стремление поскорее отведать эту опасную "свиную травку" у любого представителя свинской породы возникает просто-таки необоримое! - о находке своей она решила до времени никому не говорить и непонятное растение никому не показывать. А вдруг это - обыкновенная, к примеру, резеда... или та же роза, проросшая сквозь щель в заборе? Какой-нибудь новый вид, высаженный хозяевами на клумбах в предвкушении роста доходов от продаж душистых разноцветных цветочных охапок, поставляемых ими закупщикам сего товара? Свинья не хотела давать обществу повода для сплетен и насмешек, ибо являлась - в определённом во всём, кроме сроков, - смысле слова элитой среди населения свинарника.
Так что она умолчала обо всём. Чай, не дура, сама во всём разберётся! Беспокоить старейшин совершенно нет причин, тем более, что она и сама с начала этого года входит в их число. А если кто-то из её сосвинцев случайно сюда забредёт одновременно с нею - тогда и выяснится: "свиная" ли травка эта зелёная упругая штука или нечто вполне безобидное. Не на себе же ей, элитной свинье, эксперименты ставить и бешенством заболевать, верно ведь, господа?..
В начале лета, в первых днях июня, растение начало просыпаться. Комочки коричневой лиственной плоти посветлели и набухли, стебель налился до макушки всеми животворными соками земными и, казалось, так и рвался вверх, желая вырасти поскорее и открыть миру свои тайны. Замерцали над вывернувшимися краешками почек синие лёгкие тени, усилился непривычный запах, зашевелились под свежим ветерком тонкие белые оборочки пуха, укрывавшие под своими невесомыми пёрышками что-то тонкое и нежное...
Свинья приходила к куче по утрам, сразу после завтрака. Коллеги и так всегда оказывали нашей элитной свинье, оставленной для улучшения породы, уважение, а уж с начала этого года, после присвоения ей ранга старейшины, променады свои совершали к компостной куче исключительно после обеда, дабы ни в чём ей не мешать. Только юные бессмысленные поросята могли бы попасться ей на пути к компостной куче, но старейшины строго наказали неразумным деткам: днём - на здоровье, куда хотите, туда и порскайте, а утром в ту сторону - ни копытцем: в эту пору туда прогуливается Элитная. Так что эксперимент нашей свинке всё же пришлось поставить на себе. Пригласить с собою кого-то для инспекции растения означало бы дать обществу повод к распространению ненужных толков и слухов, а - зачем? Для неё даже боровов - с целью производства на свет Божий молочных поросят - привозили издалека: своими собственными свиньями мужеского пола хозяева не были в этом отношении полностью удовлетворены.
Да: имеются, имеются-таки в избранности и отдельности некоторых лиц и плюсы свои, и минусы. Такова уж эта жизнь!
Приходила к компостной куче наша свинка, никем не обеспокоенная, и с каким-то опасливым любопытством разглядывала растение, принюхиваясь - осторожно! - к незнакомому, неизменно усиливавшемуся с каждым днём лёгкому запаху.
И вот, наконец, настал день, когда облетели белые оборочки пуха, раскрылись до конца коричневые чашечки почек, дунул ветерок - и засинели на упругом зелёном стебле мелкие полупрозрачные лепестки.
Как раз в то утро Элитная несколько замешкалась. К хозяевам приехали родственники, и посему среди скотско-птичьего населения возникло некое нехорошее оживление. Визжали - о, как безнадёжно-прощально! - влекомые в недра обширной, полной самой современной техники, кухни побледневшие от столь радикальной перемены в своей судьбе поросята; разноцветный, как работа в стиле пэчворк, толстый осанистый петух провожал своих несомых вниз головами, трепыхавших в последней истомной неге крыльями подруг оптимистическими вскукарекиваниями - зная твёрдо, насколько это возможно в условиях жизни сей, что уж его-то самого съедят лишь в случае самой что ни на есть повальной голодухи, а такое вряд ли возможно при условиях расчётливо-рачительного ведения хозяйства; и блеяла жалобно и попусту шелковошкурая ухоженная корова, из сочного вымени которой безжалостно выдаивали последние капли утаённого ею - для своего слюнявого глупого сыночка-телёнка - молока.
Устав от всей этой ненужной светской суеты и вполне справедливо заключив, что для неё лично время ещё не пристало, свинья наша решила удалиться к своей прогулочно-закусочной компостной куче и взглянуть, не расцвело ли наконец непонятное растение, и не следует ли уже ей поскорее доложить об этом факте по инстанциям?..
Уже издали заметила она остренькими маленькими глазками, что срок настал. Растение покрылось неизвестными свинке синими цветочками, и тихий звон вдруг долетел до перламутрово-прозрачных ушек Элитной, одно из которых было отмечено спасительным пятнышком.
Подойдя поближе, свинка уже совершенно отчётливо услышала тонкие звоночки синеньких цветочных чашечек-капелек. Аромат, усилившись, облёк её курносый пятачок душистым облачком. Чихнув, свинья глубоко вдохнула его - и вдруг почувствовала такую радость, такую неизведанную ею прежде лёгкость, ни в коей мере не похожую на то сытно-дремотное состояние, которое неизменно сообщалось её натуре после вкушения вкусных помоев. Она внезапно ощутила себя чем-то бОльшим, нежели просто свиньёй, пусть и элитной, но всё же... всё же, в грядущем - неизбежно обречённой быть поданной на хозяйский стол. И неважно: с яйцом либо лимоном в сваренном в кипятке курносом её пятачке, на большом блюде заморских фарфоров, или же в виде тонко напластанного слезящегося сала на множестве маленьких тарелочек от тех же - или от иных фирм-производителей - фарфоров же...
Свинье вдруг захотелось взглянуть на небо. Обыкновенно смотреть на него не возникало у неё никакой необходимости, ибо общее состояние и глубина луж на скотном дворе ясно показывали, какая нынче стоит погода и где лучше будет провести день - на солнышке, возлежа в луже, или в тёплом сумрачном родном свинарнике.
Элитная задрала к небу аристократический пятачок и увидела, что небо - такое же синее, как и эти звенящие штучки на зелёном стебле, и бегут в вышине пушистые белые облачка, похожие на облетевшие с растения пушинки, и весело подмигивает ей сквозь пушистые тельца облачков румяное солнышко. А звон "штучек" - она не ведала, что называются эти цветы колокольчиками - слился в раковинках её перламутровых ушек с птичьим заливистым щебетом.
Свинья увидела и птиц: то играя, то ссорясь и мгновенно забывая о минутных размолвках, они веселыми стайками перелетали с ветки на ветку, то садясь на старую ракиту, росшую у компостной кучи, то кружа над нею в сине-белой вышине. И даже жаворонка увидела она: маленьким серым комочком он взмыл вдруг откуда-то из гущи посевов, завис, еле заметно шевеля кончиками крыльев, в сине-белой прозрачности неба, осыпая всю землю пульсирующими трелями маленького, но такого звонкого птичьего восторга.
Свинья обернулась - и увидела привычный, знакомый ей с детства - до последнего уголка - скотный двор, свежеокрашенные стены родного уютного свинарника; увидела копошившихся в навозе белых курочек и гордого петуха, застывшего на обрубке бревна с по-генеральски вздёрнутой цветной головкой; увидела она и корову, пускавшую с влажной розово-серой губы тягучие зелёные струи - до самой земли... Увидела она и сосвинцев, коллег и родичей своих: радуясь окончанию утренней ловильно-закусочной суеты, они степенно возлежали в мелких широких лужах, выставив из них свои упитанные, лоснящиеся, пока ещё - сырые окорока.
И таким вдруг маленьким показался Элитной её родной двор, и таким высоким и чистым было над нею небо, что она всхрюкнула тоненько, еле слышно, и к её чёрному копытцу, измазанному навозной жижицей, упала крошечная блестящая слезинка.
Свиньи рАзом поднялись из лужи, пропуская вперёд старейшин, и заспешили к своей обеденной колоде, куда кухарка только что выплеснула ведро дымящихся духовитых помоев. Завопили истошно куры, подняв невообразимую суету: щедрой - но беспощадной в будущем - рукою кухарка сыпанула им пыльно-золотистого пшена.
А наша свинка всё стояла перед растением с синими, тихо звеневшими колокольчиками. У неё и аппетит-то словно бы пропал начисто. Она уже поняла, что никакая это не "свиная травка" с неотразимым для любой свиньи вкусом, ибо ей хотелось не съесть немедленно непонятное растение, а лишь стоять и стоять вблизи от него, вдыхать его лёгкий, почти неуловимый аромат и слушать, слушать, слушать перезвон маленьких синих "штучек".
И ещё - поняла наша элитная свинья, что не сможет она больше жить, как жила с рождения: в испарениях изобильных вкусных помоев, не сможет просто лежать в родной тёплой бархатной луже, рожать то и дело сосисочно-сальных розовых поросят и блаженно засыпать, чувствуя, как в её набухшие, полные сладкого молока сосцы тычутся их крохотные мягкие пятачки.
Ей открылся какой-то совсем иной смысл, иной цвет, вкус и запах жизни. На секунду показалось ей даже, что она - птичка, и может улететь из этого скотного двора, такого маленького по сравнению с необъятным высоким небом. Она даже попробовала подпрыгнуть и взлететь, но из этого, к сожалению, ничего не получилось.
Тогда свинья легла возле ракиты, у подножия растения, и прямо в её отмеченное чёрным круглым пятнышком ушко полился тоненький синий перезвон.
Долго слушала этот перезвон свинья, весь день, до вечера, вдыхала чудесный запах, и скатывались порою с её маленьких глазок прозрачные круглые слезинки.
Наступил вечер, стало заметно прохладнее. Элитная давно уже чувствовала холод, даже сквозь заботливо нарощенные попечениями хозяев жировые подушечки на боках. Со вздохом встала она на занемевшие от долгого лежания свиные ножки и медленно побрела к свинарнику, то и дело оборачиваясь и ловя прядающими ушками затихавший в вечернем сумраке перезвон. Он решила прийти к растению на следующее утро, рано-рано, ещё до кормления, она знала, что уже не сможет быть больше нигде, только рядом с этим чудесным стеблем со "штучками" цвета неба, открывшим ей, какой же маленькой и сытно-бессобытийной была её прежняя жизнь.
Всё лето, каждый день, с раннего утра, светило ли солнце или лил дождь, приходила свинья к своему заветному цветку. Она похудела, пухлые окорочка её превратились в плоские пласты обвисшей кожи, ибо, если и ела она казавшиеся ей ранее такими восхитительными помои, то - как-то механически, словно бы по обязанности.
Свиное общество вначале взволновалось было. Старейшины отрядили доверенных лиц проследить за Элитной - уж не ест ли она тайком запретную полулегендарную "свиную травку", ни взбесится ли со дня на день, не грозит ли обществу опасность в виде покусания, нападения иподтишка с целью затоптать кого-либо из коллег копытцами и прочего?.. Разведчики исправно наблюдали за нашей свиньей несколько дней с безопасного расстояния и по итогам следствия донесли: нет, ничего такого Элитная не ест. Она теперь вообще мало ест, на диету села, видимо. Но: по скотному двору с помрачённым взором не разгуливает, на сосвинцев не бросается, нападать на кухарку намерений явно не имеет. Лежит на одном месте целыми днями, возле компостной кучи - видимо, даёт всем понять, что желает остаться одна и употребить кучу по собственному усмотрению. Жалко, конечно, кучи, но престиж Элитной... и вообще... их всех и так вкусно закармливают. До самого, можно сказать, отвала. А что Элитная при этом стала вялой и похудела - так это её личное дело, и не стоит вмешиваться в суверенную внутреннюю жизнь одной отдельно взятой свиньи. Тем более - элитной, оставленной для улучшения породы, пусть даже вся эта "порода" уже заметно обвисла на её хребте и заметно поистончилась. На том общество и успокоилось.
Хозяева недоумевали - что такое приключилось с их надеждой? Они давали свинке витамины, вызвали к ней лучшего ветеринара, испугавшись, что болезнь её может оказаться заразной, опасной для всех прочих кандидатов в сально-мясные запасы. Ведь Элитная даже на боровов, привозимых к ней издалека, перестала реагировать! А ведь совсем ещё не старая!
Элитная покорно ела помои с витаминными добавками и даже позволяла делать себе уколы, но мало дела ей было до этого. И ничего из суперсовременных ветеринарных средств восстановления здоровья ей не помогло.
Наступила осень. И вот - в один день - разом закрылись и легко упали на занесённую первым мокрым снежком землю хрупкие звонкие "штучки"-колокольчики. Свинья постояла над синими лепестками, бережно подгребла ослабевшими свиными ножками прелые листья к корням растения и пошла в свинарник, вздыхая и запасаясь терпением до весны. Только предвкушение радости следующего цветения поможет ей перетерпеть долгую святочно-застольно-помоечную зиму, думала Элитная.
По дороге к свинарнику встретила свинья кухарку, выискивавшую опытным глазом очередную жертву. И по взгляду, которым окинула её кухарка, наверняка, просвещённая в этом отношении хозяевами, Элитная - бывшая элитная! - поняла: нет, не дожить ей до весны. Холодец выглядывал из глаз кухарки, и на весь скотный двор разило от неё запахом чеснока.
Свинья как-то даже и не очень расстроилась, мимолётно удивившись тому, что она почти не отреагировала на палаческий взгляд кухарки. В конце концов, для того и оставили ей на какой-то, мимолётный по сравнению с Вечностью, срок несъеденной, чтобы съесть когда-нибудь потом. Значит, пришло теперь и её время. Жаль только, что не встретит она весну, не увидит следующим летом синеньких "штучек", не услышит тоненького перезвона, и жаворонка не услышит, и не увидит неба, и не вдохнёт аромат чудесного растения с синими цветами, названия которых она так и не узнала...
Впрочем, нельзя же получить в этой жизни абсолютно всё. А вот платить за всё полученное - ой, как приходится!
Кухарка подошла к Элитной, что-то пробормотала себе под нос и косвенным движением занесла над свинкой безошибочно-ухватистую, распаренную вечной готовкой руку.
Свинья подумала: устроить вот сейчас ей, безжалостной, напоследок дикую гонку по всему двору - с визгом порскающих из-под ног поросят и бешеным квохтаньем кур, с опрокидыванием сельскохозяйственного и просто хозяйственного инвентаря, с регулярными падениями кухарки в лужи и разносящимися по всему двору проклятиями по её личному адресу - адресу бывшей элитной свиньи? Нет. Не стоит перед смертью так позориться. Она ведь с рождения знала свою судьбу насквозь, просто не хотела задумываться об этом. Пусть их... на здоровье, как люди говорят.
Так что свинка наша лишь тяжело вздохнула - и позволила кухарке ухватить себя за отощавшие бока. Уносимая в кухню, взглянула она - в последний раз! - в опущенное, пригнутое осенью к самой земле небо.
И подумала: "Самое главное в своей жизни я всё же видела..."