Из всех персонажей русского фольклора самым кошмарным выглядит Змей Горыныч - огромный, трёхголовый, да ещё и крылатый. Как налетит, города и селения огнём спалит, народу погубит без счёта, а попробуй, достань его там, в небе. Особое пристрастие он питал к девушкам - диета, что ли, у него такая? Конечно, всё это плод народной фантазии, но ведь что-то должно лежать в её основе.
Исследователи высказывали мнение, будто поединок со змеем символизирует победу христианства над язычеством. Проф. А.И. Кирпичников заявлял: "Символизм первых веков христианства широко воспользовался старою семито-арийскою фигурой дракона-змея и сделал его постоянным символом диавола, ада и всего враждебного благочестивым людям" (А.И. Кирпичников "Св. Георгий и Егорий Храбрый. Исследование литературной истории христианской легенды", с. 110, С.-Петербург, 1879); "дракон - язычество" (там же, с 115). Иезуит Кайе собрал случаи, когда легенда ничего не говорит о драконе, а он всё равно появляется на иконе, и пришёл к выводу, что "он ясно изображает язычество, побежденное проповедниками христианства" (там же, с. 111). Для упёртых христиан всё и так уже ясно, но для вдумчивых исследователей работа только начинается. Змей, ведь, явился не сам по себе, христиане воспользовались очередным языческим преданием, а в преданиях змей выполнял определённую функцию.
Прозвище Змей Горыныч созвучно с названием реки Горынь - правый приток Припяти. Язычники в своих преданиях постоянно населяли реки всевозможными мифическими персонажами, о чём с негодованием сообщали церковники: "Овъ рЪку богыню нарицаеть и звЪрь, живущь въ ней, яко бога нарицая, требу творить" ("БесЪда Григорiя Богослова объ испытанiи града" // Е.В. Аничков "Язычество и Древняя Русь", с. 140, М., 2009); "РУСЬ? м. Сказочное чудовище днепровских порогов" (В.И. Даль "Толковый словарь живого великорусского языка", т. IV, с. 115, М., 1956). Могла и река Горынь оказаться обиталищем какого-нибудь первобытного монстра, тем более что прозвище Горыныч очень уж напоминает отчество. Но можно связать прозвище и с горами, на которых (или под которыми) Змей поселился, к тому же М. Фасмер название реки Горынь производил именно от горы: "Горынь, правый приток Припяти, производное от гора" (М. Фасмер "Этимологический словарь русского языка", т. I, с. 445, С.-Петербург, 1996), а можно и от слова "гореть" связать с огнём, который Горыныч постоянно изрыгал.
Обитал Змей Горыныч возле зловещей Пучай-реки, исследователи её однозначно отождествили с рекой Почайной - правый приток Днепра, служивший в старое время киевской гаванью (И.Д. Квашнин-Самарин "Русские былины в историко-географическом отношении" // "Беседа", #4, с. 82, М., 1871; В.Ф. Миллер "Экскурсы в область русского народного эпоса", с. 44-45, М., 1892). Так ведь и Москва-река в русских песнях порой отождествлялась с колдовской рекой Смородиной: "Утонул доброй молодец во Москве-реке, Смородине" ("Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым", ЛП, #33, с. 160, М., 1977). Киевский краевед Н.В. Закревский сообщал, что в прошлом Почайна текла на юг параллельно Днепру мимо Подола и была "речка судоходная нарочитой глубины", поэтому на киевском перевозе путешественникам приходилось переправляться и через Днепр, и через Почайну (Н.В. Закревский "Описание Киева", т. I, с. 720, М., 1868). И.И. Фундуклей - киевский губернатор (1839-1852) писал, что "Почайна составляла довольно глубокую речку, протекавшую у самого Подола. От Днепра отделялась она узкою земляною косою, которая во время разлития Днепра покрывалась им <...> Этой разделительною косою объясняется несогласие наших летописцев в том, что одни место крещения народа назначают в Почайне, а другие в Днепре" (И.И. Фундуклей "Обозрение Киева в отношении к древностям", с. 13, Киев, 1847). А уж соседи киевлян и вовсе могли принять две реки, текущие вплотную, за одну (кстати, сейчас Днепр действительно поглотил Почайну в районе Киева). Название реки вроде бы достаточно прозрачно - начало Киева, потому что именно с пристани в Почайне для гостей и начинался город. Только вот известно такое слово - "поча", означающее: "лужа, болото, старое русло реки" (М. Фасмер "Этимологический словарь русского языка", т. III с. 347, С.-Петербург,1996). Насчёт старого русла - вопрос тёмный, хотя история реки Почайны показывает, что в старину её значение было велико.
Поздние рассказчики былин этого не сознавали, но первоначально обиталищем Змея Горыныча мыслился Киев, а киевляне, соответственно, оказывались "змеёнышами". В былине про Добрыню и Маринку и в самом деле Добрыня встречает Змея Горыныча прямо в Киеве ("Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым", #42, с. 44-45, М., 1977). По всему выходит, что именно из-за Почайны и прилетал страшный змей, обосновавшийся в Киеве, чтобы опустошать земли своих соседей. Стало быть, придумали этот персонаж противники власти киевских князей, в своей враждебности дошедшие до крайности. Из земель, вошедших в состав Киевской Руси, кандидатура на эту роль только одна.
В древности постоянно соперничали за первенство на Руси славянские объединения полян и древлян. Эти два княжества нередко воевали между собой, их рати, пересекая границу, жгли города и сёла не хуже былинного змея. К X веку перевес явно был на стороне Киева - древлян громили Аскольд, Олег, Игорь, Ольга, Ярополк. Но в более давние времена борьба шла с переменным успехом. Летописец жаловался: "По сихъ же лЪтЪхъ, по смерти братьЪ сея быша обидимы Древлями и инЪми околними" (Лаврентьевская летопись, РА, т. XII, с. 16, Рязань, 2001). Значит и полянам тогда нередко доставалось от беспокойных соперников. Пока соотношение сил изменилось в их пользу, много крови пролилось. Да и кому соперничать, как не соседям? Славянские княжества были неравнозначны по своим военным возможностям и сильные подчиняли тех, кто слабее. К тому же рядом находилась агрессивная степь, поневоле приходилось объединяться для совместного отпора. При этом на роль лидера всегда претендовали и поляне, и древляне. В летописи несколько раз приводится список княжений, предшествовавших древнерусскому государству, на протяжении истории он претерпевал существенные изменения в зависимости от ситуации. Но всегда во главе списка указывались поляне, а вторыми - древляне. Если принять во внимание пристрастность летописца, отдававшего предпочтение своим сородичам, то можно предположить, что древляне не всегда бывали только вторыми. Прочие княжества могли перемещаться по списку, два сильнейших оставались вне конкуренции. А двум медведям в одной берлоге не бывать.
Когда в степи господствовали авары, ещё сохранялась потребность в совместных действиях. Но авары ушли за Дунай, а хазары, жившие на Волге, угрожали лишь полянам, северянам, вятичам, радимичам, остальные княжества оказались в тылу и для них хазары опасности не представляли. Зато хорватам, жившим на Карпатах, по-прежнему могли угрожать авары, переселившиеся в Паннонию. Изменились взаимоотношения между княжествами: поляне были вынуждены бросить все силы на отпор хазарам, зато для древлян появился шанс переломить ситуацию в свою пользу.
Во второй половине VII и начале VIII века население славянской лесостепи массово скрывает клады, так и не востребованные позднее. Тогда же там появляются богатые погребения кочевников. Во второй четверти VIII века кочевников сменяют поселения волынцевской культуры, но следы разгрома и пожаров на городищах рисуют картину масштабной агрессии Хазарского каганата. "Финал хазарского влияния в регионе приходится на первую треть IX в." (А.В. Комар "Киев и Правобережное Поднепровье" // "Русь в IX-X веках. Археологическая панорама", с. 301-303, Москва-Вологда, 2012).
О времени начала противоборства летописец выразился туманно: "... по смерти братьЪ сея". Но со времени Кия, Хорива и Щека прошло слишком много времени. В летописный рассказ, начиная с переселения народов, вошли события VI и VII веков, вторжение авар и белых угров и вплоть до хазарской угрозы в VIII веке. Люди столько не живут. А ведь летописец ясно дал понять, что после смерти князя Кия и его братьев в земле полян продолжали княжить их потомки: "И по сихъ братьи держати почаша родъ ихъ княженье в Поляхъ" (Лаврентьевская летопись, РА, т. XII, с. 9, Рязань, 2001). Скорее, смысл летописной фразы должен быть иной - у полян пресеклась династия Киевичей. Их трудностями поспешили воспользоваться древляне. Случайно ли в летописи помещены рядом известия о нападении древлян и о хазарской агрессии (там же, с. 16)? Существовал ли хазарско-древлянский сговор, сведений о том не сохранилось, но в любом случае имело смысл согласовывать свои действия с хазарскими нападениями на полян. А ведь древляне действовали ещё и вместе с "инЪми околними", то есть могли возглавлять целую коалицию княжеств, тут уж катастрофа становилась вполне реальной.
Отношения полян и древлян накалились до пределов взаимного ожесточения, которое отразилось и в летописном рассказе. Свои поляне для летописца: "Поляне бо своихъ отецъ обычай имуть кротокъ и тихъ" (там же, с. 12). Не таковы злобные соседи: "А Древляне живяху звъриньскимъ образомъ, живуще скотьски: убиваху другъ друга, ядаху все нечисто" (там же). Даже будто и не родичи, не такие же славяне. Слишком много накопилось взаимных обид, так что примирение оказалось невозможным. Теперь каждая сторона стремилась только к окончательной победе. И не зря же, едва князь Олег утвердился в Киеве, то первым делом: "Въ лЪто 6391 (883). Поча Олегъ воевати Деревляны, и примучи вои, имаше на нихъ дань по чернЪ кунЪ" (там же, с. 23).
Враждебное княжество, да вдобавок расположенное совсем рядом могло воспользоваться временными затруднениями Олега, тогда князя ожидали крупные неприятности. Олег нанёс удар первым, обеспечив себе тыл для борьбы с хазарами. А уж потом, когда Олег встал во главе огромного государства от Карпат до Волги, Змей Горыныч и расправил крылья. Началась череда киевских походов на древлянские земли, ставшие для местных обитателей постоянным кошмаром. Змей Горыныч загоняет древлян в леса и болота, толпы пленных, упоминаемые в былинах, на самом деле уводились киевлянами, чтобы поселить пленников на южных рубежах, ну и в рабство тоже кое-кого продавали. Любая попытка древлян отделиться вызывала новую карательную экспедицию и новое разорение. Ужас и бессилие древлян перед вторжениями киевских дружин воплотились в образе огнедышащего чудовища. Самым разумным было бы прекратить сопротивление, слишком уж велика оказалась разница в силах, тем более что в едином и могущественном государстве и жить безопаснее, и возможностей для торговли больше. Но память о былом могуществе толкала древлян на новое противоборство теперь уже со всей Киевской Русью. Итог был предрешён, и древлянское княжество прекратило существование.
Появление преданий о Змее Горыныче следует отнести к IX-X векам и появились они в древлянской земле. Но собственно змеиный культ зародился очень давно, аж во времена палеолита. Он был связан с плодородием земли, дождём, домашним очагом, огнём. На ранних рисунках с Кипра и Крита изображались жрицы со змеями в руках ("Змеи" // "Мифы народов мира", т. I, с. 468-470, М., 1991). Египтянам вся Земля казалась гигантской змеёй (А.М. Самозванцев "Мифология Востока", с. 53, М., 2000). В древнеегипетской сказке описывается остров, населённый народом мудрых змеев, это чудесный остров, на котором нет недостатка ни в чём ("Змеиный остров (Сказка о потерпевшем кораблекрушение)" // "Сказки и повести Древнего Египта", ЛП, с. 30-36, Л., 1979). В индийской мифологии змеи, которых там называли - наги, поселились в подземном мире Патала, где воздвигли себе великолепные дворцы, наполненные сокровищами. Наги были могущественным и мудрым народом (Э.Н. Тёмкин, В.Г. Эрман "Мифы древней Индии", с. 43-44, М., 2000). И вот какое сходство - былинный Змей Горыныч жил "в пещерах белокаменных", а "в полатах у Змеишша" хранилось "много злата-серебра" ("Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым", ЛП, #48, с. 184, М., 1977). Наги были великими чародеями, способными менять свой облик, поэтому они нередко сходились с людьми и у них рождалось потомство ("Индийская мифология: энциклопедия", с. 408, М., 2004). Тогда становится понятным пристрастие Горыныча к девицам. Добродетельный змей Шеша держал на себе Землю ("Махабхарата. Книга первая. Адипарва", ЛП, I.32, с. 108, М.-Л., 1950). В шумеро-аккадских преданиях змеи обрели вечную молодость, похитив у спящего Гильгамеша цветок бессмертия: "Змея цветочный учуяла запах / Из норы поднялась, цветок утащила / Обратно возвращаясь, сбросила кожу" ("Эпос о Гильгамеше", ЛП, таблица XI, с. 81, М.-Л., 1961). Геродот рассказал легенду о змееногой прародительнице скифов (Геродот "История", IV.9, с. 259-260, М., 2006).
Было время, когда люди почитали змеев, как хозяев Вселенной, потому они и не ползали, а летали. С летучим змеем отождествляли молнию, метеор, солнечный луч, радугу. Сверхъестественные существа, связанные со стихией огня, ужасали и восхищали, древние люди искали их покровительства. Это много позднее, когда мифологию заполонили другие боги, мудрый змей стал приобретать черты свирепого огнедышащего дракона. Таким же образом видоизменялся змеиный культ и на Руси. У славян почитались домашние змеи, образ которых трансформировался в домового (Н.П. Гордеев "Змея в обрядово-религиозных системах различных народов" // "Этнографическое обозрение", 2002, #6, с. 52). Русские поверья приписывали огненному змею хранение кладов: над чьим домом он рассыпается, туда и приносит богатство. В Белоруссии рассказывали о домовом змее (цмоке) - кто его подкармливал, тому он носил деньги (А.Н. Афанасьев "Поэтические воззрения славян на природу", т. II, с. 274, М., 1995). Было время, когда Змей Горыныч воспринимался людьми как положительный персонаж. Это тот самый Змей, который стал отцом Волха Всеславьевича. Сравнение былин о Змее Горыныче и о Волхе выявляет полное совпадение исходных сюжетов:
"И ходила княгиня в зеленом саду,
И ступала княгиня с камня на камень,
Со бела камня ступала на люта змея.
Вокруг ног ее змеишшо обвивается"
("Былины и исторические песни из Южной Сибири", записи С. И. Гуляева, #3, с. 47, Новосибирск, 1939)
"По саду, саду по зеленому,
Ходила-гуляла молода княжна
Марфа Всеславьевна,
Она с каменю скочила на лютова на змея;
Обвивается лютой змей
Около чобота зелен сафьян"
("Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым", ЛП, #6, с. 32, М., 1977)
Различие сюжетов определяется лишь восприятием этой истории со стороны, атакующей или обороняющейся. В официальной мифологии змеевидный бог превратился в антагониста благих богов, и борьба с ним теперь прославлялась среди язычников. Но и следы былого восхищения остались. Летучий огненный змей грозен и ужасен, но в то же время он и красив. Его боятся, но им и любуются.
На роль антагонистов змей лучше всего подошли птицы - их небесная стихия противостоит земной. В индийской мифологии царь птиц Гаруда был врагом змеиного народа, его даже изображали со змеёй в клюве (Э.Н. Тёмкин, В.Г. Эрман "Мифы древней Индии", с. 119-124, М., 2000; "Гаруда" // "Мифы народов мира", т. I, с. 266-267, М., 199). Противоборство змей и птиц отражено в вавилонском мифе об Этане, где вражда орла и змеи закончилась очень плохо для орла ("Миф об Этане и о орле" // С.Г. Хук "Мифология Ближнего Востока", с. 50-52, М., 1991; "Полёт Этаны" // Д.Г. Редер "Мифы и легенды древнего Двуречья", с. 65-67, М., 1965). Впрочем, и Гаруда поначалу побывал в рабстве у змей, ему даже приходилось носить их на себе ("Махабхарата. Книга первая. Адипарва", ЛП, I.21-23, с. 87-89, М.-Л., 1950). Потом птицы носили на себе людей: в вавилонском сказании на орле летал Этана, иранский Симург унёс в своё гнездо Заля, отца Рустама (Фирдоуси "Шахнаме", ЛП, т. I, с. 159, М., 1993). Отсюда пошли рассказы об искусных мастерах, сумевших подняться в небо на самодельных крыльях: греческий Дедал (Н.А. Кун "Мифы Древней Греции", с. 238, М., 2000), скандинавский Вёлунд ("Песнь о Вёлунде" // "Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах", БВЛ, с. 246-247, М., 1975), русская сказка о деревянном орле ("Деревянный орёл", изд. I. Кнебель, М., 1909).
Противоборство обитателей земли и неба определило разделение мира на три царства по вертикали: небесный простор достался птицам, земля и подземелье - змеям, а между ними располагался средний мир, где обитали люди и животные. Мир в мифологических построениях древних людей приобрёл вид мирового дерева, у которого крона, ствол и корни соответствовали трём уровням Мироздания. В скандинавских мифах это священный ясень Иггдрасиль, на вершине ясеня сидит орёл, между глаз которого разместился ястреб Ведрфёльнир, у корней, а их всего три, ползает змей Нидхёгг, да ещё белка по имени Рататоск (Грызозуб) снуёт по стволу то вверх, то вниз и передаёт перебранку между орлом и змеем ("Речи Гримнира" // "Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах", БВЛ, с. 213, М., 1975; "Младшая Эдда", ЛП, с. 35, М., 1994). В иранской мифологии на вершине мирового дерева сидела птица Сэнмурв, у корней кружила рыба Кара, ствол хранил царь Гопат - снизу бык, а сверху человек (К.В. Тревер "Сэнмурв-Паскудж, собака-птица", с. 11-12, "Государственный Эрмитаж", Л., 1937). Вместо змея тут названа рыба, но в иранской мифологии имелся и настоящий змей Ажи-Дахака, точь-в-точь, как наш Горыныч - ужасный, трёхголовый, он некогда захватил власть над всем Ираном. Победил Дахаку иранский змееборец Трайтаона и это был великий подвиг, прославленный в веках:
"Наследник рода Атвьи
Трайтаона могучий,
Который из всех смертных
Наипобедоносным
Был после Заратуштры;
И поразил он Змея
Трёхглавого Дахаку -
Трёхпастый, шестиглазый,
Коварный, криводушный,
Исчадье дэвов, злой,
Могущественный, сильный,
Он сделан Анхро-манью
Сильнейшим быть во Лжи
На гибель всего мира"
("Авеста в русских переводах (1861-1996)" - "Яшт" XIX.36-37, с. 386, С.-Петербург, 1997)
Отголоском этого мифа в индийской мифологии осталось краткое упоминание Трайтаны: "Когда Трайтана будет рубить ему голову" ("Ригведа. Мандалы I-IV", ЛП, I.158.5, с. 193, М., 1989). Но в иранских сказаниях змееборец Трайтаона, которого позднее стали называть Феридун, и сам превращался в огнедышащего дракона:
"В обличьи дракона он встал на пути;
Казалось, и льву от него не уйти.
Он бурей навстречу сынам полетел,
Огонь изрыгнув, зашипел, засвистел"
(Фирдоуси "Шахнаме", ЛП, т. I, с. 96, М., 1993)
"Да й не дождь дожжит да й то не гром громит,
А й не гром громит, да шум велик идет:
Налетела над молодаго Добрынюшку
А й змеинищо да то Горынищо,
А й о трех змеинищо о головах,
О двенадцати она о хоботах"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #79, с. 472-473, С.-Петербург, 1873)
С тех пор, как предки древних ариев покинули Восточную Европу, описание летучего змея практически не изменилось. Так что, если не имя Горыныча, то хотя бы его образ насчитывает не одно тысячелетие.
Иные народы изображали Мироздание не в виде исполинского дерева, а как всемирную гору, вершина которой была небом, где обитали боги, а подошва - землёй. Такая картина мира представлена в мифологии шумеров (А.И. Немировский "Мифы древности. Ближний Восток", с. 11, М., 2001; Д.Г. Редер "Мифы и легенды древнего Двуречья", с. 24, М., 1965). Позднее миф был несколько видоизменён, и мировая гора уже мыслилась как величайшая из гор, находящаяся в центре мира. Для индийских ариев это была гора Меру, а для иранских - Хара (Г.М. Бонгард-Левин, Э.А. Грантовский "От Скифии до Индии. Древние арии: мифы и история", с. 38-43, 53-56, 61-66, М., 1983). На вершине священной горы обитала бессмертная Первоптица по имени, соответственно, либо Гаруда, либо Симург (там же, с. 89, 124-127). А Змей Горыныч жил в горах Сорочинских, да в норах змеиных ("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #79, с. 471, С.-Петербург, 1873). В нём сочетались как змеиные, так и птичьи признаки: жилище двойное - на горах и под землёй, да и летать умел.
Когда змеевидные боги потеряли власть, то неизбежно появились мифы о змееборцах. Шумерский вариант такого мифа обнаруживает удивительное сходство с русской былиной. Дракон Кур похитил небесную богиню Эрешкигаль, а бог Энки, хозяин земных вод, ради спасения богини отправился на корабле в царство Кура. В битве дракон обрушивал на корабль Энки большие и малые камни, поднимал морские волны:
"Когда Ан вознес небеса,
Когда Энлиль опустил землю,
Когда Эрешкигаль была унесена в царство Кура,
Когда он поставил парус, когда он поставил парус,
Когда отец поставил парус (и отплыл) против Кура,
Когда Энки поставил парус (и отплыл) против Кура,
В царя Кур начал бросать маленькие (камни),
В Энки Кур начал бросать большие (камни).
Маленькие - "камни руки",
Большие - "камни пляшущего тростника",
Раздавили киль барки Энки,
Обрушились, словно буря пошла на приступ.
Против царя воды хлынули на нос барки,
Разрывая все, словно волки,
Против Энки воды хлынули на корму барки,
Ударили, словно лев"
(С.Н. Крамер "История начинается в Шумере", с. 206, М., 1965)
Окончание мифа осталось неизвестным, но ясно, что произошло всё это ещё в начале времён, когда боги только отделили небо от земли. В тексте весь подземный мир назывался Кур, а дракон был его персонификацией (В.К. Афанасьева "Гильгамеш и Энкиду. Эпические образы в искусстве", с. 85, М., 1979). Так может и Змей Горыныч персонифицировал место своего обитания, и с этим связано его прозвище?
Вавилонский Мардук победил Тиамат - воплощение мирового океана - рассёк её тело надвое и создал из двух половин небо и землю (В.К. Афанасьева, И.М. Дьяконов "Когда Ану сотворил небо. Литература Древней Месопотамии", с. 2-10, М., 2000). Египетский бог солнца Ра каждую ночь сражался с подземным змеем Апопом, выпивающим всю воду из Нила ("Апоп" // "Мифы народов мира", т. I, с. 96, М., 1991; "Египетская мифология: энциклопедия", с. 53, М., 2002). Индийский громовержец Индра убил демона Вритру, "перворожденного из змеев" ("Ригведа. Мандалы I-IV", ЛП, I.32.3-4, с. 40, М., 1989). И рождён был Индра именно для этого подвига: "... громовержец взрос для убийства Вритры" ("Ригведа. Мандалы IX-X", ЛП, X.55.7, с. 183, М., 1999). Так и Добрыня был рождён, чтобы убить Змея Горыныча, это его предназначение:
"А сам он, Змей, приговаривает:
"А стары люди пророчили,
Что быть Змею убитому
От молода Добрынюшки Никитича"
("Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым", ЛП, #48, с. 183, М., 1977)
В древнегреческой мифологии Зевс и Аполлон сражались со змеевидными противниками, соответственно, Тифоном и Пифоном. И в первоначальном варианте мифа оба бога были убиты: на Крите путешественникам показывали могилу Зевса, а в Дельфах - Аполлона. На могиле Аполлона Пифагор (предположительно) даже высек надпись, повествующую о гибели бога (Дж. Дж. Фрэзер "Золотая ветвь. Исследование магии и религии", с. 253, М., 1986). Уже в переработанном мифе Зевс всё-таки поразил своей молнией змеевидного Тифона, да и то не сразу, а сначала сам был побеждён и лишён силы, но со второй попытки всё-таки одолел противника, навалив на него гору Этна, из-под которой тот продолжает извергать огонь ("Тифон" // "Мифы народов мира", т. II, с. 514, М., 1992). Вот и наш Змей Горыныч жил под горой и извергал огонь, его облик описан в былине:
"А й змеинищо да то Горынищо,
А й о трех змеинищо о головах,
О двенадцати она о хоботах"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #79, с. 472-473, С.-Петербург, 1873)
Хоботом в старое время называли хвост: "ХОБОТ м. стар. хвост; поныне: хвост ящерицы, змеи, змея" (В.И. Даль "Толковый словарь живого великорусского языка", т. IV, с. 555, М., 1956); "др. русск. хоботъ "хвост, также конский хвост в качестве воинского знака отличия" (М. Фасмер "Этимологический словарь русского языка", т. IV, с. 252, С.-Петербург, 1996). Вряд ли Змея Горыныча представляли многохвостым, должно существовать иное объяснение.
В описании былинного змея отразились представления древлян о враждебных им киевских богах. Три головы обозначали трёх главных богов, правящих в трёх ярусах мира. Но кроме главных богов, имелись ещё и второстепенные. Арабский автор Ибн Фадлан (X в.) рассказывал, что русы вокруг изображения главного бога устанавливали маленькие изображения, говоря: "Это (эти) жены нашего господа и дочери его и сыновья его" ("Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу", с. 80, М.-Л., 1939)". Если не помогал главный бог, русы обращались к второстепенным: кто-нибудь, да поможет. Так что хоботы (хвосты) - это всего лишь свита главных богов. Необязательно, что она состояла из двенадцати мелких божков - в разных вариантах былины число хоботов доходило и до тридцати, всё зависело от местных особенностей. Мы не знаем имён второстепенных богов, но такие боги, несомненно, присутствовали в пантеоне. При объединении разных славянских племён в единый народ некоторые культы разрастались до общегосударственных масштабов, прочие же, наоборот, умалялись. Киевский пантеон приведён в летописи:
"И нача княжити Володимеръ въ КиевЪ единъ, и постави кумиры на холму внЪ двора теремнаго: Перуна древяна, а главу его сребрену, а усъ златъ, и Хъса, Дажьбога, и Стрибога, и Симарьгла, и Мокошь"
(Лаврентьевская летопись, РА, т. XII, с. 77, Рязань, 2001)
Все имена перечислены через "и", только между именами Хорса и Дажьбога союз отсутствует, Перун и Хорс как бы отделены от остальных богов: "Нестор между этими именами не ставит союза и, как между именами других богов" (А.А. Потебня "О происхождении названий некоторых славянских языческих божеств" // "Славянский и балканский фольклор", с. 259, М., 1989). В различных рукописных списках их указывают вместе, а в "Беседе трех святителей" (XIV в.) они даже намеренно выделены: "Два ангела громная есть: елленский старецъ Перун и Хорсъ жидовинъ - два еста ангела молниина" (А.Н. Афанасьев "Поэтические воззрения славян на природу", т. I, с.128, М., 1995). Слова "эллинский" и "жидовин" тогда означали просто - языческий (М.А. Васильев "Хорс жидовин, древнерусское языческое божество в контексте проблем khazaro-slavica" // "Славяноведение", # 2, 1995, с. 18-19).
Под Псковом до XVI века стояли два каменных идола Перуна и Хорса (А.Н. Кирпичников "Древнерусское святилище у Пскова" // "Древности славян и Руси", с. 34, М., 1988), при этом Хорс стоял на змее. Вот все три главных бога: громовержец Перун, бог солнца Хорс и змеевидный бог, хозяин преисподней, имя которого боялись называть, и оно оказалось забыто.
Змееборцем считался Хорс. Днём он с неба светил людям, а ночью спускался в подземное царство, где ему приходилось сражаться с ужасным повелителем преисподней. Лишь победив своего врага, Хорс мог вырваться на свободу. Так люди объясняли, почему солнце заходит на западе, а поднимается на востоке. Былина описывала путь солнца в представлении славян. Но там добавлен ещё мотив похищения девушки (или женщины) - Забава Путятична, княгиня Апраксея, есть и другие варианты. Ведь, солнце у славян персонифицировалось также и в женском образе ("Солнце" // "Славянская мифология. Энциклопедический словарь", с. 362, М., 1995). Пленение небесной богини - Инанны, Иштар, Персефоны - вызывало ночь или зиму, освобождение возвращало на землю свет и тепло. Возможно, и в мифе о Хорсе присутствовал мотив спасения похищенной богини.
Но всё это с точки зрения сторонников культа Перуна, а у его противников имелось своё мнение. На киевском капище объединились два конкурирующих пантеона. Перун, согласно "Слову св. Григория" (XII в.), наследовал Роду и Рожаницам: "Се же словени начаша требы класти родоу и рожаницамъ (преже) пероуна бога ихъ, а преже того клали оупиремъ требы и берегынямъ" ("Слово св. Григория по Чудовскому списку" // Н.М. Гальковский "Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси", т. II, с. 33, М., 2000). Поначалу Рожаница должна быть одна, потому что Род - это бог неба, а женская параллель - богиня земли. В "Слове св. Григория" из Паисиевского сборника это парный образ: "... начаша требы класти роду i рожаница преже перуна..." (там же, с. 24).
Таким образом, Перун, Хорс и змеевидный бог считались потомками Рода, а остальные были Сварожичами. Вообще-то сыном Сварога в летописи назван только Дажьбог, но и другие боги входят в одно с ним семейство. Это Стрибог, связанный с воздушной стихией, значит, его царство располагалось в среднем мире между небом, где царил Дажьбог, и землёй; это Симаргл - крылатый бог, сам некогда почитавшийся, как бог неба, но уступивший первенство Сварогу. Его иранский родственник Симург охранял дорогу к обиталищу богов, должно быть и Симаргл исполнял сходную роль привратника. Тогда на капище он замещал Сварога, который являлся настолько могущественным, что люди даже не решались его тревожить своими просьбами. В таком случае Мокошь следует считать женой Сварога. Сыновья Сварога и Мокоши - это бог солнца Дажьбог, повелитель среднего мира Стрибог и земной бог Велес, места которому на капище не нашлось. Он был изгнан с капища, потому что конкурировал с Перуном. Но в Киеве всё же стоял идол Велеса и был он каменным:
"Яко прiиде въ Кiевъ, идолы повелЪ испроврЪщы, овы повелЪ изсЪчи, а другыя изжещы, а Волоса идола, его же именоваху яко бога, повелЪ в Почаину рЪку въврЪщы"
("Обычное житiе св. Владимира" // "Чтения в историческом обществе Нестора Летописца", кн. II, отд. II, с. 26, Киев, 1888)
Каменные идолы невозможно было сжечь, поэтому их и бросали в реку, как сказано в Иоакимовской летописи: "... идолы сокруши, деревяннии сожгоша, а каменнии, изломав, в реку вергоша; и бысть нечестивым печаль велика" (В.Н. Татищев "История Российская", ч. I // "Собрание сочинений", т. I, с. 113, М., 1994).
В русско-византийских договорах постоянно упоминаются только два бога - Перун и Велес. Они не просто два наиболее почитаемых на Руси бога, а верховные боги двух основных групп населения страны. В договоре Святослава с ромеями это утверждение звучит совершенно определённо: "... да имЪем клятву от Бога, въ негоже вЪруем, в Перуна и в Волоса, скотья Бога..." (Лаврентьевская летопись, РА, т. XII, с. 71-72, Рязань, 2001).
Русичи клянутся тем богом, в которого веруют: одни веруют в Перуна, другие - в Велеса. Два бога совершенно равнозначны, а значит, Велеса тоже почитали в качестве громовержца. В Киеве, где Перуну оказывалась государственная поддержка, культ Велеса законсервировался и даже умалялся. Но в других частях Руси Велес приобрёл влияние более остальных богов. В Новгороде Велес предшествовал Перуну, в Ростове и на месте будущего Ярославля его идолы известны до XI века, причём стояли там идолы одного Велеса, к тому времени по силе и могуществу он превосходил прочих богов ("Преп. Авраамiй Ростовский" // "Памятники древнерусской церковно-учительной литературы", вып. 2, ч. 1 с. 42-43, С.-Петербург, 1896; "Повесть о водворении христианства в Ростове" // "Древнерусские предания XI-XVI вв.", с. 130-131, М., 1982; "Сказание о построении града Ярославля (по А. Лебедеву Храмы Власьевского прихода г. Ярославля. Ярославль, 1877)" // И.В. Дубов "Города, величеством сияющие", с. 138-139, ЛГУ, 1985). И в тех областях, где Велес продолжал господствовать, демонизировался уже Перун. Как раз Перуна его ненавистники изображали в виде змея. В "Сказании о Словене и Русе" показан Перун весьма неприглядно:
"Больший же сын оного князя Словена Волхв бесоугодник и чародей и лют в людех тогда бысть, и бесовскими ухищреньми мечты творя многи, и преобразуюся во образ лютаго зверя коркодила, и залегаше в той реце Волхове путь водный, и не поклоняющих же ся ему овых пожираше, овых же испроверзая и утопляя. Сего же ради людие, тогда невегласи, сущим богом окояннаго того нарицая и Грома его, или Перуна, рекоша, руским бо языком гром перун именуется. Постави же он, окаянный чародей, нощных ради мечтаний и собирания бесовскаго градок мал на месте некоем, зовомо Перыня, иде же и кумир Перунов стояше. И баснословят о том волхве невегласи, глаголюще, в боги сел окаяннаго претворяюще"
("Хронографический рассказ о Словене и Русе и городе Словенске", ПСРЛ, т. XXXIII, Л., 1977, с. 140)
Кстати, о крокодилах. Вполне созвучно фольклорному сказанию летописное сообщение, в подлинности которого летописец не сомневался:
"В лЪто 7090 (1582). Поставиша городъ Земляной в НовЪгородЪ. Того же лЪта изыдоша коркодили лютiи звЪрiи изъ рЪки и путь затвориша, людей много поядоша, и ужасошася людiе и молиша Бога по всей земли; и паки спряташася, а инихъ избиша"
(Псковская I летопись, ПСРЛ, т. IV, с. 320, С.-Петербург, 1848)
Не понять - то ли новгородское сказание так повлияла на летописца, то ли необычное летописное известие отразилось в новгородском фольклоре. В любом случае, крокодил - это поздняя замена эпического Змея. В "Легенде о Перыни", записанной П.И. Якушкиным, говорится:
"...был зверь-змияка, этот зверь-змияка жил на этом самом месте, вот где теперь скит святой стоит, Перюньской <...> Новгород окрестился. Чорту с Богом не жить: Новый-Город схватил змияку Перюна, да и бросил в Волхов"
(П.И. Якушкин "Путевые письма из Новгородской и Псковской губерний", с. 119, С.-Петербург, 1860)
Но Перун никак не мог быть Змеем, потому что царил не в подземелье, а на небе. В рукописи XV века помещены вопрос и ответ: "Колико есть небесъ? Перунъ есть многъ" (И.И. Срезневский "Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам", т. II, Л-П, с. 920, С.-Петербург, 1902). На Перуна перешло средневековое понятие о множественности небес, а это значит, что образ Перуна был более ёмкий, нежели просто небесный царь. Он вмещал в себя всё небо - видимое и невидимое, весь сияющий простор. Под Змеем противники Перуна понимали главную тройку киевских богов от небесного до подземного. И тут представляется весьма ценным наблюдение М.Л. Серякова позволяющее связать воедино славянское язычество и поверья народов Поволжья (М.Л. Серяков "Великое начало", с. 187-195, М., 2016).
Существовал в русской мифологии персонаж по имени Троян, он несколько раз он упомянут в письменных источниках: "... рища в тропу Трояню чересъ поля на горы <...> Были вЪчи Трояни <...> Вступилъ дЪвою на землю Трояню" ("Слово о полку Игореве", ЛП, с. 11, 15, 17, М.-Л., 1950); "... камени ту устроя, Трояна, Хърса, Велеса, Перуна" ("Хождение Богородицы по мукам" // "Памятники литературы Древней Руси. XII век", вып. 02, с. 168, М., 1980); "... мняше Богы многы пероуна и хорса, дыя и трояна и инiи мнози" ("Откровенiе св. апостоломъ" // Н.М. Гальковский "Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси", т. II, с. 51, М., 2000); "Злыдни же, Боже, ветри за святое море Окиян ко царю ко Трояну по тридевять ключев морских <...> Здуни же, Боже, с небесь ветри своим Святым Духом за святое море Окиян ко царю ко Трояну, по те по тридевят ключеи морских святаго моря Окияна и царя Отрояна, и емли ту тридевят ключев святаго моря Окияна и царя Трояна" ("Великоустюжский сборник XVII в." // "Отреченное чтение в России XVII-XVIII веков", с. 220, 222, М., 2002).
У балтийских славян ему соответствовал Триглав (А.Н. Афанасьев "Поэтические воззрения славян на природу", т. II, с. 325-326, М., 1995). Трёхголовые идолы стояли в Щецине, Волыне, Брандербурге (А.Ф. Гильфердинг "История балтийских славян", с. 239-241, С.-Петербург, 2013). Почитали Триглава и чехи, но снабдили его козлиными головами (А.Н. Афанасьев "Поэтические воззрения славян на природу", т. II, с. 266, М., 1995). А Троян в сербской сказке имел козлиные уши (там же, с. 326). Но для нас интереснее другая сербская сказка, в которой Троян имел три головы, из них одна пожирала людей, другая - скот, а третья - рыбу ("Триглав" // "Мифы народов мира", т. II, с. 525, М., М., 1992). И вот эта сказка находит соответствие в сказаниях Поволжья:
"И поискавъ царь Саинъ, по мЪстомъ преходя, и обрЪте мЪсто на Волге, на самой украине Руския земли, на сей странЪ Камы рЪки, концемъ прилежащи х Болгарстей земли, а другимъ концемъ к Вятке и къ Перми, зело пренарочито: и скотопажно, и пчелисто, и всякими земляными сЪмяны родимо, и овощами преизобилно, и звЪристо, и рыбно, и всякого угодия житейскаго полно - яко не обрЪстися другому такому мЪсту по всей нашей Руской земли нигдЪ же точному красотою и крЪпостию, и угодием человеческим, и не вЪм же, аще будетъ как и в чюжих земляхъ. И велми за то возлюби царь Саинъ. И глаголютъ мнози нЪцыи: преже мЪсто то было издавна гнЪздо змиево, всЪм жителем земли тоя знаемо. Живяху же ту, въ гнездЪ, всякия змии и единъ змий, великъ и страшенъ, о двою главахъ: едину главу змиеву, а другую волову. И единою главою человЪки пожираше и звЪри и скоты, а другою главою траву ядяше. А иныя змии около его лежаше, живяху с ним всяцеми образы. ТЪмъ же и не можаху человЪцы близ мЪста того жити свистания ради змиина и точания ради ихъ, но аще и недалече кому путь лежаше, иным путемъ обхожаше, аможе идяху. Царь же Саинъ по многи дни зряше мЪста того, обходяше, и любя, и не домысляшеся, како бы извЪсти змия от гнЪзда его - яко да того ради будетъ градъ великъ и крЪпокъ, и славенъ вездЪ. И изыскавъся в веси сицевъ волхвъ. "Аз, - рече - царю, змия уморю и мЪсто очищу". Царь же радъ бысть и обЪща ему нЪчто велико дати, аще тако сотворит. И собра обаянникъ волшвениемъ и обоянием своимъ вся живущыя змии от малыхъ и до великих в мЪсте том к великому змию во едину великую громаду и всЪх чертою очерти, да не излЪзетъ из нея ни едина змиа. И бЪсовским дЪйствомъ всЪх умертви. И облече круг ихъ сЪномъ и тростиемъ, и древиемъ, и лозиемъ сухим многимъ, поливая сЪрою и смолою, и изже я, попали огнемъ. И запалишася вся змии, великия и малыя, яко быти от того велику смраду змиину по всей земли той, проявляющи впредь хотящая быти от окаяннаго царя злое тимЪние проклятыя вЪры его срацынския. Многимъ же от вой его умрети от лютаго смрада того змиина близ мЪста того стоящимъ, и кони, и велбуды его многи падоша. И симъ образомъ очистивъ мЪсто царь Саинъ и возгради на мЪсте том град Казань, никому же тогда от державных наших смЪющу ему что сотворити или рещи. И есть градъ Казань стоитъ и нынЪ всЪми рускими людми видимъ есть и знаемъ, а не знающими слышим есть. И паки же, яко и преже, вогнЪздися на змиином точевищи словесенъ лютый змий - воцарися во граде скверный царь. Нечестия своего великим гнЪвом воспалашеся и, яко огнь в тростии, разгнЪщаяся, зияя, яко змий, огнеными усты и устрашая, и похищая, яко овчатъ, смиренныя люди в прилЪжащих весехъ в близживущих около Казани, изгна от нея Русь туземцы, в три лЪта землю всю пусту положи. <...> По том же царЪ СаинЪ мнози цари кровопийцы, Руския земли губители, премЪняющеся царствовали в Казани лЪта многа"
("Казанская история" // "Библиотека литературы Древней Руси. XVI век", т. X, с. 266, 268, С.-Петербург, 2000)
Окаянный и скверный царь Саин - это хан Батый, так что понятно отвращение к нему у рассказчика. Лютая злоба, жестокость и непомерная жадность степного хана вызывали на Руси только ненависть и презрение. Но казанской легенде предшествовала более ранняя чувашская:
"Два сына старого богатого чуваша Хузана, охотясь, погнались за оленем далеко в глубь леса и вышли на реку и красивую поляну. Вокруг - бортевые деревья, в реке много рыбы, в лесу полно дичи. А земля пустует. Возвратившись, сыновья рассказали отцу о прекрасной поляне. Старик Хузан через некоторое время сам осмотрел местность. Она ему понравилась, но в реке лежал огромный змей-дракон с крыльями и тремя - змеиной, орлиной и львиной - головами. Одной головой ловит птиц в воздухе, другой - рыб и других обитающих в воде, третьей - наземных животных. Вокруг дракона кишели разные мелкие змеи. Никто не мог сюда подойти, никто не мог пройти, проплыть, пролететь мимо чудовища. Но старику захотелось непременно поселиться здесь, основать здесь город. Однако как избавиться от дракона? Стодесятилетний знахарь подсказал: "Заготовьте сорок один воз сухого хвороста. Меня посадите на лучшего аргамака, залепите мне уши воском и отправьте на поляну. Привезите следом за мной хворост". Почувствовав приближение знахаря, дракон начал страшно свистеть, но знахарь не услышал его и остался жив. Он змеиным языком собрал всех змей вокруг дракона, окружил их железной оградой, после чего на змеиную кучу навалили сорок один воз хворосту и подожгли с четырех сторон. Сорок один день горели змеи. Лишь один змей остался в живых. Дракон дал ему крылья, и он улетел. Старик Хузан основал на Змеиной горе город Хузан и реку назвал Хузаном же. Однако недолго пришлось жить чувашам в Хузане - спасшийся змей привел сюда монголо-татарское войско, которое подожгло город. Правитель Хузана превратился в лебедя и улетел. Монголо-татары на месте Хузана построили Казань"
("Легенды и предания Волги-реки", сост. В.Н. Морохин, #9, с. 38, Нижний Новгород, 2002)
Чувашская легенда, как более древняя, ближе к славянской версии, нежели казанская, но остался общий для них центральный образ Змея, устрашавшего всех людей губительным свистом. Через обиталище этого Змея не было прямого пути, приходилось далеко огибать его окольной дорогой. Совсем, как наш Соловей-разбойник: он тоже перекрыл прямоезжую дорогу и тоже губил людей ужасным свистом. Только вот ничего змеиного в нём не было, он ближе к птицам. Однако же, в Белоруссии и Литве рассказывали про царя-змея, правителя ужей, так его свист оказался так громок, что был слышен по всей Литве (А.Н. Афанасьев "Поэтические воззрения славян на природу", т. II, с. 276, М., 1995). Либо Соловей-разбойник в родстве со змеями, либо змеи стали крылатыми, породнившись с птицами. А вообще-то, в мифах много чего намешано. Змеиный свист - это свист ветра, люди мысленно представляли ветер в виде летящего по небу крылатого Змея, а изменчивые очертания облаков давали простор фантазии. Оглушительный свист, губящий всё живое - это уже настоящая буря, и люди рисовали в своём воображении черты разгневанного Змея, огромного и неодолимого. Но есть в двух легендах ещё одна общая мысль: на месте обиталища Змея - и непременно там - был воздвигнут великий город. И это роднит их с русским сказанием о построении Москвы:
"Въ лЪто 6714 (1206 г.) князь великiй Данило Ивановичь послЪ Рюрика короля Римскаго 14 лЪто пришелъ изъ Великаго Новгорода въ Суздаль, и въ СуздалЪ родился ему сынъ князь Георгiй и во имя его созда и нарече градъ Юрьевъ Польскiй и въ томъ градЪ церковь велЪнную созда во имя св. Георгiя каменную на рЪзи отъ подошвы и до верху. И по созданiи того храма поЪхалъ князь Данила Ивановичь изыскивати мЪста, гдЪ ему создати градъ престольный къ Великому Княженiю своему и взялъ съ собою нЪкоего гречина именемъ Василья, мудра и знаюша зЪло и вЪдающа чему и впредь быти. И въЪхалъ съ нимъ въ островъ (лЪсъ) теменъ, непроходимъ зЪло, въ немъ же бЪ болото велико и топко и посредЪ того острова и болота узрЪлъ князь Великiй Данила Ивановичь звЪря превелика и пречудна, троеглава и красна зЪло... и вопросиша Василiя гречанина, что есть видЪнiе сiе пречуднаго звЪря? И сказа ему Василiи гречинъ: Великiй княже! на семъ мЪстЪ созиждется градъ превеликъ и распространится царствiе треугольное и въ немъ умножатся различныхъ ордъ люди... Это прообразуетъ звЪря сего треглаваго, различные на немъ цвЪта, то есть отъ всЪхъ странъ учнутъ въ немъ люди жити... Князь же Данила Ивановичь въ томъ острову наЪхалъ посредЪ болота островецъ малъ, а на немъ поставлена хижiна мала, а живетъ въ ней пустынникъ, а имя ему Букалъ и потому хижина словетъ Букалова, а нынЪ на томъ мЪстЪ царскiй дворъ. И послЪ того князь Данило Ивановичь съ тЪмъ же гречиномъ Василiи спустя 4 дни наЪхалъ горы (крутицы), а въ горахъ тЪхъ стоитъ хижина мала, и въ той хижинЪ (хизинЪ) живетъ человЪкъ римлянинъ имя ему Подонъ... Возлюби, Князь Великiй мЪсто сiе, восхотЪ домъ себЪ устроити... Той же Подонъ исполненъ Духа Святаго и рече говоритъ: Княже! не подобаетъ тебЪ здЪсь вселиться, то мЪсто Домъ Божiй: здЪсь созиждутъ Храмъ Божiй и пребудутъ архiереи Бога Вышняго служители. Князь же Данило Ивановичь въ шестое лЪто на хизинЪ БукаловЪ заложи градъ и нарече имя ему Москва"
(И.Е. Забелин "История города Москвы", с. 28-29, М., 1905)
Ну хоть здесь никого не убивали, а то ещё от Геракла пошла такая мода: как где-нибудь обнаружат уникальное существо - эндемик и реликт в одном флаконе - так непременно стараются его прикончить. Сопоставление текстов убеждает в том, что именно в Поволжье сформировался образ крылатого огнедышащего Змея. Ведь былинный Добрыня был родом из Рязани: "Доселева Резань она селом слыла / А ныне Резань словет городом" ("Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым", #48, с. 182, М., 1977), да ещё и Пётр, князь Муромский будто бы зарубил летучего змея чудесным Агриковым мечом: "Смерть мне суждена от Петрова плеча и от Агрикова меча" ("Повесть о Петре и Февронии Муромских" // "Повести и сказания Древней Руси", с. 455, Москва-С.-Петербург, 2001) - города эти расположены недалеко от Волги. А Пётр был предназначен судьбой на погибель Змею, как Индра и Добрыня. Турецкий путешественник XVII века Эвлия Челеби уверял, будто видел в Казани гробницы знаменитых героев иранских сказаний: Менучехра, Тура, его сына Родима и внука Пешенга (Эвлия Челеби "Книга путешествия (Извлечения из сочинения турецкого путешественника XVII века)", выпуск 2. Земли Северного Кавказа, Поволжья и Подонья, с.145-146, М., 1979). Конечно, на самом деле ничего он не увидел, а только передал рассказы местных жителей, считавших Поволжье родиной героев "Шах-наме". Иранский Трайтаона победил Ажи-Дахаку тоже где-то возле Волги - авестийской Ранхи ("Авеста в русских переводах (1861-1996)", с. 456, С.-Петербург, 1997), она считалась величайшей из рек: "... наилучшую из стран и мест обитания я, Ахура-Мазда, сотворил: [страну] у истоков Ранхи, которая управляется без правителей. Тогда этому в противовес состряпал Анхра-Манью многопагубный зиму, дэвовское творение..." (там же, с. 73). В мифе отразилась борьба солнечного света и тепла с демоном зимы и холода. И то же самое говорится в индийском мифе о поединке Индры со змеем Вритрой:
("Ригведа. Мандалы I-IV", ЛП, I.32.4-11, с. 40-41, М., 1989)
"Индра столкнул колдовского Вритру,
Лежавшего на великой реке"
(Там же, II.11.9, с. 247)
"Он разбил Вритру, замкнувшего воды"
(Там же, IV.7.16, с. 376)
Нарисована реалистичная картина реки, скованной льдом, как солнечные лучи разрушают ледяной панцирь и освобождённые воды текут по его обломкам. Но и подвиг Добрыни тоже связан с природными явлениями. Когда богатырь убил Змея Горыныча, то змеиная кровь затопила всю округу. И тогда Добрыня ударами своего копья заставил землю поглотить змеиную кровь:
"Брал копье бурзамецкое,
Бил копьем о сыру землю
.................................
Разступилась матушка сыра земля,
На четыре разступилась на четверти,
Пожрала всю кровь змеиную"
("Песни собранные П.Н. Рыбниковым", т. I, #25, с. 153-154, М., 1909)
Воды, затопившие землю, уподоблялись крови летучего змея, побеждённого громовержцем. Змеиная кровь изливалась на землю дождём, а Перун бил в землю своим огненным копьём-молнией, вынуждая землю впитать в себя дождевые потоки.
Но народные бедствия не ограничивались одними природными катаклизмами, с ними-то люди научились справляться. Куда страшнее были иноземные нашествия и тут помощь богов представлялась необходимой. Все ужасы войны воплотились в мифологическом злокозненном персонаже, будь то Вритра, Ажи-Дахака, Змей Горыныч или Сатана. В летописи под 1103 годом о победе Владимира Мономаха над половцами говорится так: "... скруши главы змиевыя" (Лаврентьевская летопись, РА, т. XII, с. 269, 72, Рязань, 2001). Русский духовный стих "Фёдор Тиринин" по своему содержанию очень близок к былинному сюжету. Там огненный змей (тоже с двенадцатью хоботами) похитил царицу, мать Фёдора, и унёс в свои пещеры. Фёдор отправился на выручку и сначала побил всех змеёнышей числом двенадцать, а потом победил и самого огненного змея. Как и в былине, он воткнул в землю копьё, чтобы земля расступилась и поглотила змеиную кровь (П.А. Бессонов "Калики перехожие. Сборник стихов и исследование", т. I, #22, с. 527-533, М., 1861). Но в тексте несколько раз упоминаются в качестве врагов царь Иудейский и силы Жидовские (там же, с. 527-529), а это уже прямое указание на войну с хазарами, правители которых исповедовали иудаизм. Чтобы земля поглотила кровь Жидовскую, Фёдор, как и в случае с огненным змеем, воткнул в землю копьё. То есть, реальные враги и мифический Змей в народном сознании отождествлялись. Такая традиция зародилась в глубокой древности, судя по рассказу Геродота о неврах, которых прогнали из родных краёв какие-то змеи - эпическое обозначение врагов (Геродот "История", IV.105, с. 291-292, М., 2006).
Не только хазары угрожали русским землям, на протяжении всей истории славянам нечасто выпадало наслаждаться мирной жизнью. Но когда сложилась Киевская Русь, прежние враги присмирели, а о татарах пока ещё на Руси не слышали. Люди освободились от постоянного страха перед вражескими набегами, но при отсутствии внешней опасности обостряются старые противоречия, вспоминаются прежние обиды, растут амбиции государственных окраин. И просто до неприличия выросли амбиции у древлян.
При любой возможности древляне пытались продемонстрировать свою независимость от Киева. В договорах с Византией Олега и Святослава русы клялись и Перуном, и Велесом (Лаврентьевская летопись, РА, т. XII, с. 31, 72, Рязань, 2001), а в договоре Игоря - только Перуном (там же, с. 53). Но как раз в походе Игоря не принимали участия древляне, а потом с ними и вовсе началась война (Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, с. 109, М., 2000). Получается, что именно древлян представлял Велес, потому что культ Перуна в их земли не допускался. Перуна там проклинали и ненавидели. Среди Сварожичей не было божества преисподней, в качестве такового поклонники Велеса стали изображать Перуна. Ненавидели они и двух других сыновей Рода, но Перун был среди них главным. Оттого в облике змея Горыныча заметны черты громовержца:
"А й дождя нет, да только гром громит,
Гром громит, да свищет молния.
А как летит змеищо Горынчищо"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #148, с. 744, С.-Петербург, 1873)
Главным деянием Велеса древлянские жрецы считали борьбу с киевскими соперниками. Злодеем древляне представляли не одного змеевидного бога, а всю главную тройку богов, её они изобразили как трёхголового змея, обитающего в преисподней. Змеиные пещеры - это именно загробный мир, расположенный за огненной Пучай-рекой, совсем не похожей на киевскую Почайну:
"Тая река свирипая,
Свирипая река да е сердитая:
Из-за первоя же струйки как огонь сечет,
Из-за другоей же струйки искра сыплется,
Из-за третьеей же струйки дым столбом валит,
Дым столбом валит да сам с пламенью.
Это матушка Пучай-река"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #5, с. 30, С.-Петербург, 1873)
Огненная река текла где-то на краю света, разделяя мир живых и мир мёртвых. А расположение края света рассказчики былин определяли на глазок, в меру своей осведомленности в географии:
"Унесет тебя на море, море синее,
На синее море, море Греческо,
Донесет тебя ко камешку Алатыру,
Ко тому ко змеинищу Горынищу"
(В.Ф. Миллер "Былины новой и недавней записи", #21, с. 36, М., 1908)
Смерть никогда не выпустит добычу из своих рук. За Пучай-рекой находился край, откуда нет возврата:
"Там много дородных добрых молодцов приезживало,
А как русских-то сильных, могучих всё богатырей,
А назад ни один не приезживал"
("Беломорские былины, записанные А. Марковым", #73, с. 374, М., 1901)
Лютая ненависть к Перуну вызвана тем, что с ним древляне связывали крах всех своих устремлений. Он символизировал удачливых соперников, живших у Почайны и лишивших древлянскую знать последней надежды на возвышение среди восточных славян.
