По полуденному городу, по горячему асфальту, босыми ступнями перебирая мгновения. Девочка - ангел, девочка - чертенок. Пухлые щеки в россыпи веснушек, непокорные медные локоны. В глазах готовность не то смеяться взахлеб, не то плакать навзрыд. Чумазые кукольные ладошки, пыльные хрупкие щиколотки.
Не зная примитивного людского алфавита, вдали от тени глупых предрассудков, она легко постигает сложные символы большой книги тротуаров, листает ее серые асфальтовые страницы. Неприметные узоры чьих-то следов, невидимые отпечатки ног, мыслей, судеб. Пыльные иероглифы, молчаливые и кричащие, проступающие сквозь капли дождя и марево полуденного зноя.
Без звука и запаха.
Полночь. Дождь смывает следы, но это только для зрячих. Я вижу отпечатки, такие яркие, будто они нарисованы на моих веках изнутри. Торопливые: острый носик и тоненький каблучок. Неуверенные: растоптанные, заваленные наружу старые башмаки. Женские. Она опять сегодня пьяна. С рассвета копалась во дворе, как сонная, переползая от одной брошенной бумажки к другой. Обычная траектория дворника, только в сотни раз медленнее. Потом наскучило. Вот тут она переступила низенький заборчик, кто-то из местных привычно протянул полную рюмку дешевого пойла:
- Тонька, споешь?
Здесь она стояла и пела охрипшим, но все еще ярким оперным голосом, раскачивалась с пятки на носок. Потом, как обычно, пошла выговаривать равнодушным голубям все свои горести. Она опять сегодня пьяна.
О! Собака. Местная. Люди говорят, рыжая сука с подпалинами. Огненная. Веселая. Торопилась по своим женским делам. А вот и ее кавалер. Все тот же самоуверенный кобелек из соседнего двора. Ого! У него сегодня был конкурент. Недолго был. Пара чувствительных рывков зубами, и соперник сдался. Ишь, как улепетывал, прыжками. Далекие друг от друга следы, когти буксовали по намокающему асфальту. Трусливый след.
Ух ты! Это что-то новенькое... пес? но... Странный след, слишком крупный и спокойный для местных собак. Серьезный зверь, породистый, но очень большой. Может быть ротвейлер? Но только весит, как минимум килограммов семьдесят пять - шесть. А где хозяин? А, вот! А чьи это рядом следы? Не может быть!!!! Мои?! Но... черт, как близко он подобрался... Подходил, а я не услышала? Этого не может быть, потому что... Потому что не может быть и ВСЁ! Я ВСЕГДА слышу, когда кто-то подходит на расстояние меньше пяти метров. А он... Ладно, поглядим, кто ты у нас... Шаги широкие. Спортсмен? Ступает с пятки на носок, чуть больше опираясь на внешнюю сторону ступни. Крался? Не похоже. За углом меня уже не было видно, а он шел все также, легко, спокойно и бесшумно. Странный тип. А здесь его подобрала машина. В прошлый раз он уже подходил, но без собаки и не так близко. Пес был отвлекающим маневром? Но зачем ему слепая дурочка из пригорода? Зачем подкрадывался? И... от него НИЧЕМ не пахнет... не знаю, как это может быть. Человек без звука и без запаха. Ха-ха, как радиация. А человек ли... Неслабая парочка - недопес и недочеловек. Интересно, завтра придет? И услышу ли?
- Тонька! Опять копаешься, как сонная муха! Поди сюда!
- Ну чё те, Михалыч?
- Ты слепую сегодня видела?
- Не, не видела.
- А вчера?
- Да она дня три уж не появляется. Может заболела? Слыш, Михалыч, будь человеком, добавь на чекушку! Башка трещит, помираю!
- Кто б мне добавил. Иди, работай. Может Наталь Степанна двор примет, тогда и даст нам авансик. Уж я ее уломаю как-нибудь. А что слепой нет - это странно. Она раньше всегда в это время выходила. Бывало, ла-а-асково так поздоровается, аж на сердце тепло.
Старый дворник зажмурился в сторону утренних солнечных лучей. Из окна первого этажа высунулась Зинаида Михайловна:
- Да померла она, ваша слепая-то.
Старушка промокнула занавеской слезинку.
- Как так померла? - удивились Тонька и Михалыч.
- А вот так и померла. Врачи сказали - истощение. Я видела. Тощчэнька, белесенька та синесенька лежит, будто усохла, - запричитала баба Зина, - Как будто упырь какой ее высосал, прости, Господи!
Михалыч высморкался в перчатку и скорбно зашуршал метлой по асфальту. Тонька невыносимо медленно поволокла свои ноги в сторону очередного клочка мусора.
- Упырь? Да видела я этого упыря, - бормотала она себе под нос, - с виду - мужик, как мужик. А глазищи-то страшенные. Как дырки черные. Как же, истощение... Так и шныряли тут с собачиной своей, туда-сюда, туда-сюда. У-у-у, стервецы!
Тонька определила рваную сигаретную пачку в мусорный пакет и пошла дальше собирать свой "урожай".
ПИТ
На маленьком листе бумаги солнечный блик. Теплый и нестерпимо-яркий. До боли в глазах смотрела на него. А после на темной с непривычки стене плясало маленькое оранжевое пятнышко. Перемещалось на все, чего касался взгляд. Снова вернулось на клочок белого листа. И уже не рассмотреть надписи. Наверное, это к лучшему. Те обрывки строчек забыть очень трудно. "...Последняя капля... ...жизнь - большая глупость... ...стоит расстаться самостоятельно. Беречь нечего... ...жить незачем." Кто вложил в юную голову эти слова? Что навеяло? Перспективный, молодой, красивый. Вся жизнь была у ног, мечтай, исполняй, достигай! Обо что споткнулся? Зачем все повернул вспять?
Тихо попискивает кардиограф, шумит аппарат искусственного дыхания. На больничной подушке бледное до синевы лицо. Темные, когда-то блестящие и волнистые волосы лежат безобразной метелкой. Они начали выпрямляться. Доктор сказал, что парень уже не жилец. У матери спросили согласия на отключение системы поддержания жизни. Она сегодня заказывает гроб почти живому сыну. Единственному. А где-то таращится слепым глазом в небо раскрытая могила. Остались часы. Где бродить неприкаянной душе после того, как бывшее красивым и сильным тело закроют в ящик, осторожно опустят в жадно ждущую землю. А на окне шевелит ветер маленький лист бумаги. Юношеский неровный почерк. "...жить незачем. Прошу никого не винить". Циничный, холодный термин "суицид". И человеком меньше...
Река печали
По воде ползут медленные круги. Едва заметная волна расходится кольцом. Совсем как тогда, кажется, сотни лет назад, а на самом деле прошло от силы года два. Тогда ты тоже сидел на берегу этой самой речушки, удивительно глубокой, настолько, что и дна не разглядеть. Тогда только что в черной воде утонула последняя связь с прошлым. Беречь и терять стало больше нечего. Выплаканы слезы, отболели раны, утих ветер, и пыль давно улеглась. Ворошить незачем. То, что кануло без возврата, и доставать со дна прошлого ни к чему. Наметет река песчаные мели, сотни поколений рыб и других речных тварей выведут свое потомство над тем, что когда-то что-то значило для тебя. Событие не Бог весть, какое - утонул камень. Пусть и полудрагоценный, и талисман, и на удачу подаренный.... Тем, кого теперь ненавидишь пуще любого врага... Потому, что был он тебе раньше другом.
А ведь не верил, когда говорили седые учителя тебе, голенастому школяру: "Мужскую дружбу бабы губят". И назвать "бабой" ЕЕ, великолепную, ослепительную, любимую... и как там еще ты ее называл... "Не баба она, а ЖЕНЩИНА!!!" - кричал ты тогда на каждом углу, любому твердил, кто усомнится. Ан, вот как вышло! Вышло, что очень даже баба, похотливая и до денег охочая, как и все они. А ты, олух, боготворил. Ну и к чертям болотным их обоих - и бывшую любимую, и бывшего друга!
Так ты сказал себе тогда, даже проклял их вроде бы. И отправился в путь, творить "свершения". Ими тебе казались и уличные драки, и мелкие заработанные гроши. Ты был молод и глуп. Всего пара лет, и о себе прежнем думаешь, как о вздорном мальчишке. Что дальше-то будет, лет так через десять?
"А ничего не будет!" В воду полетел камень. Отражение скорчило гримасу и рассыпалось на цветные пятна. "И все-таки, она - БАБА! Такая же, как и все". Но тогда почему вчера, когда встретил ее снова, не ненависть проснулась, а жалость? Почему из машины выпрыгнул, помогать кинулся, чтобы не надорвалась она, вынашивая НЕ твоего ребенка? На кой черт тебе было надо вчера ее провожать, а сегодня мучиться?
Девушка из моих снов.
Ночь за ночью снится одно и то же! Купаются в солнце тополя, тянет ветер по дорогам сухую, как порох, легкую пыль. Марево над асфальтом кажется вдалеке серебристыми лужицами. Предчувствие осени, август. Жара. Тонкие каблучки легко касаются асфальта. Полупрозрачное, пронизанное солнцем платье и ворох непослушных рыжих волос. Девушка из сказки. Она не спешит, маленькая сумочка качается в такт шагам. "Обернулась бы, какая она?", - думаю. И жалею об этом, потому что девушка поворачивает в мою сторону бесформенный ком, бывший когда-то лицом. Узкие щелки полузаросших глаз, два отверстия, едва видимые среди беспорядочных складок кожи и рубцов на том месте, где должен был расти изящный прямой носик. Губ просто нет, на подбородок свисает нечто, напоминающее розовый кожистый фартук, ниткой тянется слюна... "Звал?", - шамкает нечто, - "Я пришла". Просыпаюсь с невнятным рычанием. Мокрая простыня противно липнет к спине. Душу продал бы за стакан воды. Плетусь на кухню. Последняя сигарета в растерзанной пачке. Знакомый привкус шымкентского "Соверена" разгоняет морок. Пытаюсь думать. Почему она мне снится? Мягкие очертания тела, копна волос, как жидкий огонь... Очередная ночь летит к черту. Знаю, больше не уснуть. После далеко не первой чашки кофе включается разум. Руки находят единственное спасение - клавиатуру. Добрый старый друг - компьютер, его не трогают эмоции и, уж точно, не мучают кошмары. Привычно текут по монитору строчки. Отчеты, тезисы, выводы, статистика. Почти не нужно думать. Так легко. Жил бы в компьютере, гуляя крохотной искоркой по площадям и проспектам микросхем, джунглям проводов. Но мысли, словно издеваясь, возвращаются к мутантке с огненной гривой. И не дает покоя вопрос "Почему она?" А мир по - прежнему цепляется за условности, пытаясь доказать неизвестно кому, что все благопристойно. Мутантов не существует. Вампиры - вымысел, а онкозаболевания - бред. Кругом все чисто и рафинированно - красиво. И никаких экологических катастроф! Ради бога, оставьте их авторам комиксов!... Вот только мне ночь за ночью снится девушка - мутант, летящей походкой одолевающая проспект. И как пальцы пианиста, легко касаются горячего асфальта тоненькие каблучки ее туфель.... Зачем все?
Прошлой ночью я очнулась на балконе. Просто стало холодно, и я очнулась. Могла бы и не делать этого, ТАМ было так хорошо. Там, в моем маленьком огромном мире нет необходимости думать о завтрашнем дне, вскакивать ни свет, ни заря и мчаться на работу, добывать чертов хлеб насущный. Там все по моим законам: хочу - утро, хочу - вечер. Приходят и уходят люди, придуманные мной. Спешат по придуманному городу придуманные машины, лопочут в колясках придуманные дети. Придуманные мамаши катят коляски по нереально - ровным и чистым тротуарам. Все дольше я пропадаю ТАМ, и так не хочется обратно к опостылевшему герметично застекленному балкону, пыльному резиновому плащу и респиратору, от которого противно потеет лицо. Мой вечно пьяный старший братец говорит, что когда-то, очень давно по нашему городу тоже можно было гулять вечерами. Были парки и скверы - такие места, где сами по себе росли деревья, ростом выше человека. Девушки гуляли в коротких юбках и открытых блузках, с голыми плечами. Ха! Я же знаю, что он спьяну врет. Так не бывает. Какая же дура пойдет на улицу голой, без плаща и маски-респиратора?! Да от ее обнаженных плеч через пару часов останутся сплошные язвы, солнце здесь никого не жалеет. А в легких у глупышки наутро заведутся черви, и она будет потихоньку выплевывать их вместе с легкими. Соседка говорила, что такое было с бедняжкой Ахори, дочерью Пинки - косого проповедника. Так она была больна на голову, за ней недоглядели, вот и вышла без маски, нахваталась местной заразы. После того дня бедняжка Ахори прожила месяц. Она постоянно кашляла, и изо рта падали черви длиной с ладонь. Бррр! Не хотела бы я так кончить, как бедняжка Ахори.
А хорошо бы однажды задержаться в моем маленьком огромном мире подольше. Пока рекорд - двое суток, потом возвращаюсь, есть хочется. Может быть стоит взять туда с собой какой-нибудь еды... Да как возьмешь, мир-то придуманный. Ну, ничего, хватит мне и двух суток, чтобы придумать в своем мире бедняжку Ахори, умную и здоровую. Ей точно понравится ТАМ, и не надо будет бояться, что она забыла надеть маску, ведь можно гулять и без нее. Еще и брата бы туда, чтобы ему было хорошо и он не пил. И маму с отцом там поселить в красивом доме. Жаль, что я их почти не помню. Они ушли умирать, когда мне было три года. Ничего, хватит того, что помню - мамины рыжеватые волосы и папины карие глаза. Остальное придумаю. Я уже почти все решила: у них будет большой красивый дом, а из окна будет видно море, настоящее море. Я не знаю, какое оно, но в моем маленьком огромном мире оно большое, ярко-голубое и все время будто дышит. Мама, папа и брат будут жить в доме возле моря, сильные, здоровые и красивые. Я с ними не стану жить. Мне красивой уже не быть. Еще совсем маленькой я обнаружила, что отличаюсь от других детей. Постепенно закрывались глаза, распух нос, превратился к семи годам в огромную шишку, и меня в первый раз прооперировали. Что-то не получилось, и нос исчез под рубцами. Доктор сказал, что у меня мутация, "аномальное развитие соединительной ткани". Это значит, все растет, куда вздумается. Три года назад над губой появился вырост, теперь я его поднимаю, чтобы поесть. Я - мутант, уродка. Только волосы остались красивые, мамины, и те уже начали выпадать. Если меня увидят, сразу отошлют в резервацию. Прячусь. В моем маленьком огромном мире иногда на солнечном проспекте я прохожу мимо скамейки. На ней обычно сидит парень. Красивый - красивый. Я его сама придумала. Вот только когда он смотрит на меня, я знаю, что ему страшно и противно. Я его понимаю. Когда-нибудь я наберусь решимости и пройду мимо него, не оборачиваясь. Пусть видит только мои красивые волосы и думает, что я вся красивая. В тот день я больше не вернусь в реальный мир. У меня уже есть специальные таблетки, от которых не просыпаются. Сегодня я пробовала одну. Здорово. Их осталось пять. Ровно столько, сколько нужно, чтобы уйти и не вернуться. Это будет завтра. Я не оглянусь....
...Я снова видел тот же сон. Девушка прошла мимо, едва касаясь земли. Она не оглянулась. Какие у нее красивые волосы...
Прохлада
Сквозь воду многое открывается по-новому, иначе, чем привыкли мы видеть в слоях воздуха. Просторы и дали не распахиваются от горизонта до горизонта, как в ясный солнечный день. Вода милосердна и коварна. Она скрывает недостатки, дарит покой и прохладу. Но, обволакивая, скрадывая даль и глубину, вода лишает дыхания. Лишает жизни. Миг, и вверху переливы бликов, рожденные волнами, играющими на поверхности. Ты волен одним ударом разрушить хрустальный покров и вновь увидеть небо, но манят недоступные глазу темные омуты. Опутывают ледяные ключи. Так хочется узнать, что там, впереди, дальше, чем достанет рука.... Устремляешься вперед и сам, своей волей превращаешь следующий миг в муку. Выгорают в груди остатки воздуха, тело суматошно рвется вверх, к небу и привычному миру. А разум понимает, что возврата уже не будет. За оставшиеся секунды жизнь уйдет без глотка воздуха. Обрушивается паника, уничтожая последние мысли. Суматошно молотят руки и ноги. Уже не вверх, а хоть куда-нибудь. Лишь бы отсюда. В такие мгновения погибают неопытные ныряльщики. Этих секунд страшатся люди, годы проведшие в воде. Об этом не слагают песен и стихов. Потому, что оставшиеся под водой уже ни о чем не расскажут, а спасшиеся стараются не вспоминать.
Спокойной вечности
Облака вблизи - просто морось, сырость в воздухе. Высота вблизи - просто что-то мелкое внизу. Серое крапчатое или зеленое крапчатое. Может быть еще синее с люрексом. Это море.
А романтика вблизи это от нехватки денег и времени проснувшаяся изобретательность. Взять широкую кисть и закрасить рисунок пространства - времени бархатным черным цветом. Хоть глаза отдохнут. Пусть будет ночь! Пусть будет. Бархатная тьма с сыростью близких облаков, чувством огромной высоты и полетом сквозь тяжелую вату неба. Пусть будет ночь.
- Ты опять не дышишь?
- Тебе кажется.
- Да нет же! Ты хоть помнишь, когда в последний раз вдыхала?
- А смысл?
- Ну нельзя с собой так поступать. Можно ведь забыться и дойти до остановки сердца! Имей в виду на всякий случай: если это случится, я пойду следом! Я не смогу жить без тебя.
- Ты опять говоришь штампами!
- Ну, знаешь! Я тут за нее переживаю, весь на аргументы изошел, а она к словам цепляется. Буду молчать. Но если не вдохнешь вовремя - пеняй на себя. На твоей совести будут две смерти.
- У меня нет совести. И смерти тоже не будет. Ты просто очень убедителен, когда злишься.
- Я не злюсь!
- Ну, дуешься, как маленький.
- Не дуюсь.
- Дуешься. Каждый вечер учишь меня жить. Каждый вечер, почти год с тех пор, как я умерла.
- Я тоже умер, так что это не повод обвинять меня. Я не дуюсь.
- Как же с тобой классно! Давай отметим годовщину... Ну, на родительский день новый гроб двуспальный, что ли, купим...
- Спи, мечтательница. И хотя бы делай вид что дышишь!