Вчера в Богословке проездом оказался односельчанин Василия. Он сообщил школьнику радостную весть - из госпиталя вернулся его отец. Василий знал, что это должно произойти на днях, однако новость все равно оказалась неожиданной. Наконец-то выписали! Восемь месяцев он провел на больничной койке в Оше - сильнейшая контузия и ранение в руку. Услышав о возвращении отца, Василий тут же хотел броситься домой. Его кое-как отговорили делать это на ночь. Лютые морозы миновали, но еще далеко не лето, а топать двенадцать километров. Василий долго ворочался на постели. Не мог уснуть,думая об отце и завтрашней встрече. Главное, он живой. Это самое главное.
Перед уходом Василий забежал отпроситься в школу. Отца знали многие учителя и они торопились передать привет.
Василий шел домой по разбитой весенней дороге. На грязном снегу было четыре колеи. Две глубокие сонные и между ними прилично истоптанные лыжные. Снега зимой навалило много. Выпал в ноябре и больше не оголял землю, сыпал и сыпал. Все это скоро смоет весенний поток. Рыхлый, больной снег доживает последние дни. Весна выдалась ранняя. Где это видано, чтобы в начале марта стояла такая теплынь.
Из-под кроличьей шапки Василия выбивались светло-русые волосы. Он учился в девятом классе Богословской средней школы. В их селе имелась только начальная и на пути к аттестату лежало расстояние в дюжину километров. Летом преодолевал его на велосипеде, зимой на лыжах или коньках. Лыжный сезон оканчивается, о речном же льде и говорить нечего - кисель. Он надеялся запрыгнуть на какие-нибудь сани, но пока мимо проехала лишь одна развалюха и та в Богословку. Дорога повторяла изгибы Атыл-Жока, который был метрах в ста левее, скованный льдом. Неделькой раньше рванул бы по реке, заскользил на своих "Дутышах". Они сменили самодельные деревянные коньки, где роль лезвия выполняла проволока. В принципе, он мог еще кататься и кататься на них, не появись в магазине эти "Дутыши". Рядом с ценником висело объявление о возможности обмена на птицу. Принимали и куропаток. Увидев красивые коньки, Василий с братом Иваном отправился ловить птиц. Около поля ставили ящик и выкладывали цепочку зерен. Сами терпеливо караулили в зарослях, ожидая диких куриц, летающих над полем. Одна из них приметила зерна. Снижается и вот уже клюет, приближаясь к западне. Так, еще немного, - Василий сжимал в руках веревку - еще и ... Куропатка под ящиком! Обладание "Дутышами" все ближе. Чтобы оправдать долгие засады, иногда птиц приносили домой. Их упорство было вознаграждено - они среди первых в селе примерили фабричные коньки. Куропаток принимали также в обмен на лыжи, однако те особо не впечатляли. Свои были хоть и простыми, зато очень добротными. Василий обычно возвращался из школы по льду. Приходил домой в субботу вечером и на следующий день обратно. Скользил по стеклу петляющей речушки, берега которой поросли ивой. Это был самый быстрый способ оказаться дома. Но и самый опасный. На лыжах, как правило, с ним шло несколько человек, по реке же он двигался в одиночку. А тут и проталины, и проруби. Случись что - рядом никого. Как-то он задержался в школе и вышел домой, когда начинало смеркаться. Резво промчался по реке иуже видел дымящиеся трубы Богородки. Только к ужину все-таки не успел. Поймал кочку и упал, ударившись головой об лед. Когда открыл глаза, небо было усыпано звездами. Голова гудела. Немного оклимавшись, он медленно пустился дальше. До села совсем близко. "Как это не заметил кочки? Размечтался! Еще малость полежал бы и финита ля комедия" - выговаривал себе Василий. Их огород спускался прямо к реке. Он рассмотрел знакомую изгородь. Лишь переступил порог, как мать со слезами бросилась к нему. Оказывается, был уже третий час ночи. Так сколько времени он находился без сознания? Ощутив неладное, мать начала молиться перед семейной иконой. И Василий понял, почему не вмерз в лед. Он знал, что мать всегда молиться за него. В какие только не попадал переделки, но стоило вспомнить об этом и ситуация стремительно менялась в его пользу. Матьвсегда молилась за детей и мужа. Еще девочкой она пела в церковном хоре. Потом храм закрыли. Даже село Богогородское переименовали в Богородку. Огрубили, осекли. Но Евдокия на все жизнь запомнила тропариглавных праздников, многие молитвы и за помещенным высоко образом хранила большой медный Крест. Им Евдокия благословила мужа, уходящего на фронт. А ей с первых же дней войны пришлось трудиться на пределе силв колхозе. Вдобавок лихая норма сдачи молочных продуктов, яиц и все новые обязательные займы. Вернувшись с поля, она спешила накормить шестерых детей, подоить корову, управится со скотиной и птицей. Дети были приучены работать, однако без нее дела буксовали. Самым тяжелым налогом являлся молочный. Парное молоко требовалось перегнать на единственном в Богородке сепараторе. Женщины после изнурительного дня сходились к дому, где находился этот сепаратор и здесь подолгу ждали своей очереди. Многие дремали. Иногда Евдокии удавалось пропустить молоко лишьперед рассветом. Ничего, она все выдержит. Только бы муж остался живым. А в июне сорок второго пришло извещение, что рядовой Сорокин пропал без вести в районе Ржева. Как будто онемевшая Евдокия снова и снова перечитывала сухие строки документа. Потом стала молиться. Обыкновенно она произносила краткие молитвы утром и перед сном, но теперь Василий заметал, что мать занята этим почти беспрерывно. Иногда у нее шевелились губы и можно было расслышать: "Спаси", "Кирилла", "прошу Тебя". Когда бы теперь она не приходила домой, непременно вставала на молитву и Василий знал, о чем мать просит Бога. Бывало, что на сон времени вовсе не оставалось. Надо уже готовить завтрак, кормить скотину и разве перечислить всехдел женщины, которая в одиночку поднимает детей и до заката работает в колхозе. Проходили дни, а новых сведений о муже не было. Но Евдокия верила, что он жив. Верила и молилась. Четырнадцатого октября, Василий накрепко запомнил эту дату, в ихдвор со словами: "Кирилл жив!" вбежала почтальон. "Жив ваш отец!" - кричала она, выскочившим детям. А Евдокию вдруг оставили силы. Ее обступили дети и почтальон протянула столь долгожданное письмо, но из-за волнения она не могла читать. Почему на конверте незнакомый почерк? Выяснилось, что Кирилл едва оправился от контузии, поэтому письмо записал под диктовку его товарищ. Строки письма плохо проникали в ее ум. Кирилл жив, остальное - неважно.
Легко отмахивая километры, Василий подошел к Широковке. Это небольшое село лежало на полпути к Богородке. Он окидывал беглым взглядом знакомые дома. Увидел бывшего одноклассника, с которым играл в школьном ансамбле - тот на баяне, а Василий на мандолине. Да только приятель вынужден был бросить школу, кого-то взяли на фронт, некоторые переехали, в общем, коллектив распался и Василий уже порядком не прикасался к любимому инструменту. Сообщив радостную новость, и не задерживаясь, он двинулся дальше. За плечами болталась холщовая сумка-рюкзак. Сейчас в ней лежали учебник алгебры и справочник агронома, исписанный розовыми чернилами. К агрономии Василий никакого отношения не имел, просто вместо ученических тетрадей использовали старые газеты, журналы и ненужные книги. Были проблемы и с чернилами. Выходили из положения при помощи разбавленной марганцовки. Если раствор оказывался слабым, то уже назавтра не удавалось прочитать бледно-розовых записей. Учебник он взял, потому что подсел с алгеброй и ему грозила "тройка" за год. Последний месяц Василий капитально штудировал этот предмет. Запустил его и теперь приходилось корпеть. Однако справится обязательно. Даже отправляясь на встречу с отцом, он прихватил учебник и "тетрадь". В своей сумке Василий приносил из дома недельный запас провизии. Плюс к этому картошка, морковь и лук, завезенные с осени. Первейшим продуктом являлась картошка. У Сорокиных ее было вдоволь. В субботу Василий приходил домой, чтобы подъесть, немного отдохнуть и помочь по хозяйству, а назавтра опять в школу, снабженный буханкой хлеба, кругом мороженного молока, соленым салом, несколькими головками чеснока. Нередко мать добавляла сюда масло, часть гуся или курицу. Василий уносил за плечами килограмм семь. Это нужно было растянуть до следующего визита. Как-то, завершая очередное краткое пребывание, он вышел во двор, где оставил свою потрепанную сумку. И тут увидал Федю, который тайком выбирал из нее хлебные крошки. Его настоящее имя было Фриц, но как только мальчик появился в доме Сорокиных, за ним укрепилось новое имя. Осенью сорок первого в село привезли немцев, депортированных из Поволжья. Супругов Андрея и Милю Ингефуг с детьми Андреем, Фрицом и Филиппом разместили под их крышей. Через какое-то время главу семьи и старшего сына забрали в трудармию. Василий как и большинство жителей села, вскоре понял, что между этими немцами и напавшими на страну 22 июня огромная разница. Они прибыли с жалкими пожитками, испуганные, растерянные. Многие пополнили трудовую армию, другие честно работали в колхозе. И тем не менее ихоскорбляли. Разве могло быть иначе, когда люди теряли на фронте самых близких? Милю и ее сыновей Сорокины приняли спокойно и просто. Ели за общим столом, дети спали в одной комнате. Только даже на фоне окружающей бедности положение немцев было отчаянным. Вырванные за сутки с насиженного места, они оказались в этом степном крае нищими. Василия тревожило, как отец встретит в своем доме немцев. Его ранили, конечно, совсем другие немцы и все же реакции отца предугадать нельзя.
За Широковкой стелилось поле, неровность которого скрывал толстый белый покров. Справа от дороги сугробы упирались в покосившиеся деревянные щиты снегозадержания. На границе поля сиротливо стоял рубленый домик бригады механизаторов. Через месяц тутзагудит техника и будет многолюдно. Проехали еще сани, но опять не попутные. Василий старался не наступать на лыжную колею. Хотя вряд ли она еще кому-то пригодится - весна уже не отступит.По этой лыжне бежали в декабре участники школьного турнира. Старт возле школы, регистрация в Богородке и возвращение назад. Свободный маршрут. Основной костяк лыжников составили выпускники. Однако, узнав о призе в пятьсот рублей, Василий решил участвовать. Он снимал комнату в Богословке, за которую нужно было платить, как и за обучение в школе. Именно тогда ему требовались деньги на проживание. Пятьсот рублей для их семьи были немалой суммой. На дистанцию ушли морозным утром. До Широковки все держались плотной группой, а потом несколько человек убежали в отрыв. Уцепился за ними и Василий. В родном селе он был третьим. Здесь получил отметку на контрольном листе и обратно. Рядом с Богородкой Василий настиг соперника, идущего вторым, который неожиданно ударил палкой по руке и потребовал сбросить обороты. Девятиклассник застыл в размышлении: сцепиться или победить в гонке любой ценой. Ничего не ответив, он пустился наискось через поле. Срезал путь, продираясь сквозь снежную целину. На лыжню планировал выйти за километр до Богословки. Дважды падал, накормив одежду снегом, но поднимался и шел дальше. В какой-то момент Василий подумал, что зря погорячился, однако с выбранного маршрута не свернул. Лишь подкатывая к дороге, он оглянулся и увидел, что прежний лидер теперь отстает метров на двести. Это означало победу и Василий ее не упустил.
Спортивный азарт всегда был присущ ему. Прошлым летом он работал на току. Там же трудился парень из Дорогинки. Учившихся в Богословской средней школе он называл "городскими", утверждая, что они слабаки и не способны совладать с настоящими деревенскими ребятами вроде него. Когда Василий оспорил эти слова, то услышал предложение помериться силами. Около тока вспыхнул поединок и "городской" уложил дорогинца на лопатки. Это его не столько обидело, сколько искренне удивило. Каким образам с ним справился "городской"? Василий еще не раз получал вызов на борьбу и неизменно выходил победителем. Вот только на предстоящих летних каникулах и никогда больше они побороться не смогут. Полгода назад этот парень натянул солдатские сапоги, а совсем недавно в Дорогинку принесло очередную похоронку. Тем призывом ушел в армию и старший брат Иван. Пишет, что из учебки его скоро должны отправить на фронт и обещает выслать свою фотографию. Интересно будет взглянуть. Брат снабжал семью рыбой. Он усмехался, когда произносили: "Сегодня не клевало". Иван говорил, что рыбу можно ловить круглый год в любую погоду. Сейчас этот промысел возложен на Василия. Заядлым рыбаком он себя не считал, однако на Атыл-Жок ходил исправно. В летние месяцы часто ловил раков, которых приходилось варить во дворе. Мать отказывалась есть ипросто не хотела смотреть на них. Она заставляла готовить раков в специально отведенном для этого ведре. Стоило сварить в другой посуде и мать начиналаигнорировать ее. С рыбой никаких сложностей не возникало. Она почти не переводилась и после ухода в армию Ивана.
Размышляя о брате, Василий поднимался на дорожный холм. С него уже будет просматриваться Богородка. В мозгах вдруг вспыхнуло старое домашнее кресло, обтянутое шкурой. Пятна такого же цвета полоснули по глазам Василия на вершине. Отощавшие волки лежали метрах в пятидесяти. Увидев перед собой человека, они резко вскочили и стали напряженно изучать Василия. Только один из них, спину которого украшал свежий шрам, скалил зубы, переступая на месте. Броню оцепенения прошила мысль: на самой окраине Широковки живет охотник. Нужно возвращаться. Ему не придется пятиться до самого села - волков издалека заметят собаки охотника. Волкодавы поднимут дикий лай и их быстро спустят с цепи. Василий стал медленно отступать. Он понимал, что главное не сорваться в панику. Иначе, конец. Броситься бежать и разорвут за минуту, хоронить будет нечего. Устроит матери праздник. Василий сделал несколько шагов - волки на такое же расстояние приблизились. И, по-прежнему, лишь один, который был во главе, скалил зубы. Если бросятся, этот первым вопьется в горло. А чем ему защищаться?! Сумкой что-ли? Волки уже линяли. На них болтались выпадающие клочья шерсти. Василий стал плохо различать зверей - пот заливал глаза. Все тело горело словно он в жаркой парилке. Почему молчат собаки?! Они что дрыхнут?! Сходя по склону, он подумал, что если приведет волков к дверям калитки, то собаки могут кинуться на него самого. Василий по-черепашьи отступал к Широковке, не теряя надежды увидеть на дороге сани. Кто-то обязательно появится. Нижняя одежда вымокла до нитки. Пот слепил. Он не протирал лица, опасаясь движением руки спровоцировать нападение. Это ерунда. Согласен пятиться еще хоть вечность, только пусть и волки ничего не выдумывают. Надо же им было разлечься прямо на дороге! Держаться. Уверенно держать себя. Нельзя спотыкаться. Почувствуют слабость и сразу ринуться. Проехал бы кто-нибудь! Василия пожирало шесть пар умных глаз. Стоит вцепиться одному и мгновенно налетит вся свора. "А ведь они побаиваются меня. Что у них в башке? Откуда вы только взялись?!" Наконец послышался лай. Однако волки не обратили на это никакого внимания. Более того, один из них попытался обойти Василия, правда вскоре оставил свой маневр. Лай набирал силу. Где же охотник?! Почему не спускает собак?! Из груди вылетело хриплое дыхание. Но чем ближе Василий был к охотничьему дому, тем яснее ощущал, что волки по неведомой ему причине так и не осмелятся атаковать. С каждым новым шажком это убеждение крепло. Собаки обрывали цепи, войдя в раж. Василий засуетился. Зная, что ограда уже рядом, он слегка повернул голову и увидел ее. И заорал во всю глотку. От этого истошного крика волки вздрогнули и остановились. На улицу сразу выскочил охотник. Василий хрипло закричал: "Куда ты смотришь?! Возле твоего дома волки!!!" Охотник дал волю собакам и сам, схватив ружье, поспешил в погоню. Когда он пробегал мимо школьника, волки под натиском собак уже неслись по боковому склону холма.
Василий еле приковылял к дому. Здесь уронил на пол шапку и приходил в себя, оттирая с лица и шеи струившийся пот. Сердце больно стучало о ребра. Последние события, застывшие единой яркой картиной, еще пульсировали во всех его прожилках. Только сейчас он вполне ощутил силу пережитого напряжения. Стены дома надежно заслонили его от остального мира. Василию было уютно и хорошо. С трудом верилось, что где-то неподалеку мчатся волки и заходятся в лае собаки - весь мир сжался и уместился под ветхой крышей. Никогда бы не уходить отсюда, а сидеть и сидеть в полутьме коридора. Ему ничего не нужно, кроме этой тишины да еще чашки холодной воды.
Ухнула дверь - вернулся охотник. Собаки не сумели настичь волков, зато прогнали их далеко в поле. Охотник уверял, что можно идти спокойно. Василий абсолютно не разделял его оптимизма. Но очень хотел побыстрее увидеть отца. Не сделал этого вчера и теперь заночевать в Широковке? Он пойдет домой. Охотник не будет зря трепать языком. Сколько уже лет дежурит на своем посту... В памяти Василия блеснул оскал зверя. По телу прошла волна дрожи. "А если опять набреду на волков? Соскучился но ним? Не беда. Они тебя махом отыщут и на сей раз точно порвут. Будет сюрприз домашним". Вчера дом наполнил настоящий праздник. Была большая приятная суета. Беспрерывно таскали воду из колодца накухню и в баню, спешно убирались, готовясь встретить гостей, накрывали стол, вытаскивая из погреба самое лучшее. На кухне дым стоял коромыслом, а к ним все приходили новые люди. И сегодня еще захватит праздник. Отец вернулся с фронта! Он должен быть в Богородке этим вечером. Собаки охотника постарались и волки, высунув язык, сейчас влетают в пределы соседнего района. Пора двигаться, скоро будет темнеть.
Василий достиг подножия холма. Сердце опять испытывало на прочность ребра. Слишком бодро хвалился охотник. Скольких он затравил волков? Всех упустил, так отчего уверен, что к дороге они сегодня не выйдут? Много ли стоят эти слова? Откуда ему знать, где притаились волки. Рядом с его домом на привале загорала целая свора! Смутные чувства душили Василия. Пытались бунтовать ноги. Однако он продолжал взбираться на холм. Последние метры и...Ага! Испугались волчары! Задали вам трепку собаки. Исчезли, да. Тимофеич слов на ветер не бросает! На обратном пути нужно заглянуть к нему. Сбежав вниз, Василий энергично зашагал по дороге.
Вчера за их длинным семейным столом, конечно, было трудно найти свободное место. Василий перебирал, кто обязательно пришел к ним. Они поздравляли мать с возвращением мужа,слушали отца о войне и госпитале, вспоминали погибших, рассказывали, как жили в селе и опять слушали о войне. На столе почти все семейные запасы. Мать всегда к зиме готовилась серьезно. В деревянных кадках солила огурцы, квасила капусту с морковью. Погреб доверху засыпали редькой и морковью, а "косы" чеснока и лука хранили дома. Сушили черемуху, послен, смородину, землянику, шиповник, собирали ягодные листья, на которых настаивали чай, припасали метлы и десятки березовых веников. Еще нужно было сшить одежду, купить шапки, валенки. Рубашки и брюки шили из толстой материи, которую чаще всего покупали в Магнитогорске. Постельное белье ткали изльна, а варежки и носки вязали из бараньей шерсти. По завершении уборки лен делили между семьями. Его опускали в речную воду и вымачивали около недели. Затем мяли. Далее, на веретене пакля превращалась в нить. При необходимости ее окрашивали. Краску делали подручными средствами, например, зеленую из травы. Но застучат ткацкие станки лишь зимой. Колхозные бараны, которых раздавали по дворам, требовали большого внимания и все же оставляли время для этого. Вместе с матерью ткали ее сестры и тетя Миля. Такой сложный процесс отнимал много сил. В итоге, выходил отрез равный полупростыни. Соединить пару отрезов - простыня, разделить надвое - полотенце. Электричество ещене провели, поэтому дела старались окончить до захода солнца. А их было не счесть. И почти все вручную. Даже мыло получали сами. Долго варили кости, потом добавляли в кипящую емкость каустическую соду. Когда вещество застывало, его резали на куски. (Как-то девушка нечаянно разбила бутылку с кислотой.Мать с криком набросилась на нее. Девушка в испуге стала замывать пол и сожгла себе руки). Сколько хлопот с топливом. Дерево в дефиците - на километры вокруг степь. Приходилось стаскивать домой молодняк ивы и потом рубить на части, удобные для печи. Еще топили кизяком, который собирали все лето. Было много возни с теленком. В будущем это и молоко, и масло, и творог, и мясо. Первые две недели теленка держали в комнате у печи. 3десъ его кормили-поили, здесь его гладили дети, здесь на него с удивлением взирали кошки. Главные зимние труды матери были связаны с баранами. Иногда в их просторномдворе блеяла отара в тысячу двести голов. Мать отвечала за каждого. В случае падежа грозил срок - времена были суровые. Среди колхозных баранов находились и домашние. Мать старалась взять на содержание побольше овец "малафаивской" породы. Они часто приносили по два ягненка и тогда мать шла на хитрость - одного тайком оставляла себе, а другой весной пополнял колхозную отару. На ней лежала ответственность за детей и немецкую семью. Она делала это, чтобы не видеть голодных детских глаз.
Теперь о волках действительно можно забыть. Не решатся подойти так близко к Богородке. Василий смотрел на село, которое раскинулось по обеим сторонам Атыл-Жока. На противоположном берегу, по руслу, тянулась жилая улица, за которой была молочно-товарная ферма. Между сопок скрывались овечьи кошары. Летом село связывал подвесной мост, зимой ходили по льду. Еще немного и седые сопки потемнеют, а переполненный
Атыл-Жок затопит всю окрестность вокруг себя. Под водой окажется и часть огорода Сорокиных. Это не страшно. Весеннее море вскоре сойдет, оставив груды ила. Именно этот участок приносит самый высокий урожай. Василий очень устал, но стремился держать прежний шаг. Он уже пытался различать людей, стоящих на дороге у села.
Подходя к дому, Василий услышал смех и громкие разговоры. И среди шума голосов уловил такой знакомый. На виске вдруг запульсировала вена. Он разулся во дворе и по скрипучим ступенькам поднялся в дом. Миновал коридор и переступил порог комнаты. Кроме отца тут были мать, ее сестра Варвара, тетя Миля, братья Коля и Витя, друг отца Семен Дроздов и еще двое соседей.
-- Вот и Василий, - сказала мать.
Отец сидел в хорошо отглаженной, но старой гимнастерке, на которой блестела медаль. Худое, изможденное лицо и поредевшие волосы. Левая рука в черной повязке, переброшенной через голову. Василий представлял его не таким. А когда они обнялись, на глазах Василия появились слезы от радости, что отец жив и теперь рядом, от счастья, что все-таки одолел эти двенадцать километров, от злости на свое секундное замешательство при встрече с отцом, который оказался совсем не глянцевым. Плакал и не мог остановиться.
Василия усадили возле отца и стали растапливать для него баню. Он говорил о случившемся на дороге, ел, расспрашивал о фронте и вертел медаль "За отвагу". Поверх крупной надписи были изображены летящие самолеты, авнизу в атаку шел танк устаревшей модели - таких сейчас не выпускают, он знает. Отец спросил, где подарок Василию. Из кухни был принесен огромный персик, каким-то образом сохраненный в поездной сутолоке. Загадка, где вообще отец раздобыл его весной. Василий только однажды видел такой фрукт, но еще ни разу не пробовал. Персик оказался невероятно сладким и сочным. Даже косточку Василий посчитал какой-то удивительной.
Помывшись, он вернулся в комнату и застал отца, беседующего с тетей Милей. Волновался Василий напрасно. Отец, конечно, быстро разобрался, кого приютили в доме и что пришлось им пережить. Тетя Миля, слабо владевшая русским, делилась наболевшим и плакала. Василий продолжал изучать косточку и слушал отца, утешавшего женщину. В этот день было много слез.И радостных, и горьких.
Ему, как и брату Ивану, школу закончить не удалось. Спустя год, едва Василию исполнилось семнадцать, пришла повестка. На сборы времени было в обрез. Для матери опять настали тяжелые хлопоты - на фронт уходил второй сын. Снаряжала Василия и тетя Миля, которая теперь с детьми жила в другой части села, где отец помог им поставить землянку. Предложил еще на выбор теленка или овцу. Федя, который каждый день забегал к Сорокиным, убедил мать взять "малафаивку". Рядом с Ингефуг обосновалось несколько семей, создав немецкую улицу. А над центральной, между током и складами, возникло поселение ингушей и чеченцев, привезенных, когда Богородка еще была занесена снегом.
От жестких ветров и морозов их защищали только вещи, которые они сумели на руках притащить к товарным вагонам. Дорогу осилили не все. В Казахстане самыми страшными для них были первые недели. На местном кладбище вырыли общую могилу, которую накрывали плетнем, защищая тела от снега. Она почти ежедневно пополнялась. Мать очень переживала за одну ингушскую семью. "Иди, - часто говорила она кому-то из детей, протягивая кувшин с молоком, - отнеси им". Было ясно, что высланным главное дождаться тепла. Однако летнее солнце для многих так и не взошло.
Мать хотела проводить Василия до райцентра, но не получилось. Посевочный аврал помешал это сделать и отцу - с плохо залеченной рукой он вышел на работу. Собрав огромную сумку, мать наказала Лидии Першиной, провожавшей своего сына до Балкашино, позаботиться о Василии. Перед самым выходом она достала из-за иконы Крест. И когда благословила, Василия согрело мягкое пламя: мать всегда молиться за него. Чтобы ни случилось, ему нужно только вспомнить об этом и все напасти отхлынут.
