|
|
||
Сердце мое не живет,
Сердце мое не поет,
По душе уложенной камнем
Едет груз неустанных забот
Вездесущие черти печали создают нам не мало хлопот
Я нарисую ангела,
Его сердце пробито стрелою,
Только его я укрою травою
И, опаленный ветрами,
Луч света зальется водою
Мы уходим в эпоху, где нету покоя.
Вечер
Сегодня вечер, я умру,
В душе мгновенно и забвенно
Ее бедняжку отведу на радость бедным нервам.
А утром вновь взберусь я на Парнас
И бросит на меня свой робкий взгляд
Звезда грядущих сожалений.
Мадам промочила перчатки, поджала хвостик и улетела к звёздам.
Мадам ваша шаль утонула в песке, ведь зря, ломая запястья, вы трогали космос.
Путевые записки
Путевые записки охреневшего дворника, в фонарях отраженье былого величия. Сгустки крови на тонущих скалах. Водный мир глазами рептилии.
Время
Когда птицы куют стрелы, когда волки не жаждут добычи может время нам вспомнить о птицах на высоких горных кручинах.
Ведь они предвестники встречи одиноких и чуждых скитальцев.
И от зависти сдохнут духи-прародители вечного счастья.
И забытой в вершинах сознанья, сопричастность не знает покоя,
Только бренные мысли застоя нам пророчат одно лишь ненастье.
Туннель
Наплыв повседневных будней, потеря близкого друга, зачатки кровавого горя души человека покоя. Я пью горькие травы и росы глажу руками, не вижу просвета в туннеле - зовёт меня волчья стая.
Сирены
Под вой сирен эпохи умозрения
Душа кричит о Возрождении,
Пылающих закатов глубина меня втянула в сумеречь эпохи.
Подняв её залитые глаза я жду и подвожу итоги
Как горечь и утрата новизна.
Как опухоль и боль - былое, думы.
И жгёт меня паршивая тоска, того что было не со мной я не забуду! Так тешиться в венце невольник чести, бедолага и смотрят на него века с икон новейшего пасада.
В тени богов
Что нам в тени богов смеяться.
Их балюстрады, зеркала.
И не дано нам вновь смеяться,
Когда красивые луга, нас опалив полуднем зноем, ведут неведомо куда.
Где та, которой руку, сердце,
Где тот, кому и плоть и кровь.
Ведь рано поутру запоем не каждый из простых встает.
Дарю вам строки горя, мечтавший стать певцом судьбы, поэт я вижу в этом мире горе, не навлекая на себя беды.
И кисть не может быть спокойной, и глазу твёрдость не нужна, природа вовсе не бесплодна, но мечет в красные уста.
Та пыль, что вытерта рукою, машиной ляжет на песка, и перетрёт её судьбою, не ведая что каббалиста то дела.
Из чарующего времени я достаю шелковистую прядь,
Кот, свернувшись клубком немереным, засыпая, даёт мне понять, что слова рождённые болью, отголосок минувших эпох, как свеча догоревшая в полночь, перестук военных дорог.
Три сестры, тои создания нежных спят в веригах минувших страстей и над этой идиллией вечной не находим забытых костей.
Пять травинок, былинок и поле,
Сечь меча в руках палача.
Кто скорее машина иль довод,
Кардиналы не рубят сплеча.
Ваши руки похожи на скатерть, что вчера забыл постелить, и дарю вам клочок той бумаги, там найдёте заветную нить.
По пути, по дороге из прачечной вы воспрянете духом дитя,
В тот момент, когда огненным пламенем заалеет в парадной свеча.
Два таинственных путника времени, три заблудших овцы в Вифлеем, девять дров, что лежат на завалинке - всё ведёт нас в заветный Эдем.
Я чувствую что надо писать,
Кровью плевать в запылённые потолки,
Ползти по ошмёткам реклам, как если бы они были твои.
Зная что там у реки -
Всё там у реки!
Её звали Н., его К.,
Мы не вели войну,
Никто из нас не сказал люблю,
Их выраженье лиц стало моим, как если бы мы знали игру - злую нить на краях киноленты.
Застрочил пулемёт. Диктор молвил: "Смени поворот!".
Старая швея повесила вздох, когда мы задёрнули шторы далёких эпох, у забытых ворот.
У берегов далёкого Стинкса заиграла свирель, мы спросили Харона, где его дряхлая тень. Трое в лодке искали собаку на его берегах, и один из них молвил: "Всё оно так!"
Пиво со льдом, мёд был потом.
Бармен за стойкой ровно в пять.
Кому-то придётся ждать,
По пути в кегельбан, заполняя пустотой бокал.
Отблеск витрин - кот в мешке уже не один.
Меня пробирает смутная дрожь!
Я смотрю на слепые глаза, уходящей весны. И слова как мозги, а мозги как слова, роют ход свой в гряде грядущих событий.
Я прошу лишь, прости, что не дала тепла, появившись внезапно.
И теперь те ресницы скрывают глаза в забытьи, оставляя лишь бледную дрожь уходящего века.
А со мной всё те же уста, шепчут в ночь:
"Подожди до утра! Не спеши, не кричи! Подожди, ведь трамваи скрываются в полночь, до зари, навсегда! Ждут сезонов в депо поезда. И так было всегда. Без тебя, без меня!
Ведь так было всегда!"