Эсти сняла меня на лестнице. Я открывал дверь в свою квартиру, а она спускалась с третьего этажа. Она профессионально улыбнулась и поздоровалась со мной по-английски. Акцент Эсти позволял с уверенностью отнести ее к сто тысячной армии французских туристов, наводнивших этим августом Тель-Авив. Я спросил, хорошо ли она проводит здесь время. Она ответила, что чудесно. Я сказал, что только что разговаривал на улице с парижанином по имени Филипп. Он жаловался на непомерно раздутые цены, которыми встречает французского туриста наш город. Эсти сказала, что уже сама это поняла. Она чертыхнулась и подняла упавшую помаду. Отвернулась от меня к зеркалу на стене и подвела губы. Затем помахала мне рукой и побежала вниз по лестнице. Я вошел в дом, налил себе кофе и уселся перед компьютером. Этажом выше, в квартире с выходом на крышу, живет пара. Израильтянин и его подруга-француженка. Вчера я видел, как к ним на этаж поднималась большая французская семья с чемоданами. Эсти, видимо, была частью этой семьи. Часам к восьми вечера я решил, что работать больше не хочется. Словно подтверждая правильность моего решения, раздался стук в дверь. Я открыл. На пороге стояла Эсти.
- А мы пьем вино на крыше, - сообщила она. - Приходи.
Я поднялся на крышу. Большая французская семья сидела за столом. Чемоданов было не видно. Хозяев квартиры тоже не было. Зато был студент Йони с моего этажа. И Эсти. Эсти поманила меня к себе. Я сел рядом. Эсти представила меня компании. Вокруг все быстро заговорили. Полная девица напротив что-то спросила Эсти, показывая на меня пальцем.
- Кристин спрашивает, где остальные ребята, - перевела мне Эсти.
- Я вообще-то один живу, - сказал я. - Это Йони делит квартиру с несколькими другими студентами. Наверное, ты меня с кем-то перепутала.
- Нет, - ответила Эсти, - ты именно тот человек, которого я хотела увидеть.
Я успокоился. Теперь я мог, наконец, ее рассмотреть. Эсти была маленькой, стройной, с черными волосами и глазами. С улыбкой-путешественницей на смуглом лице. Мой тип. Я спросил Эсти куда делись мои соседи - израильтянин и его подруга-француженка - и какое она имеет к ним отношение. Эсти рассказала, что мои соседи улетели на месяц в Индию, а квартиру сдали на это время семье туристов, окупив поездку и квартплату за полгода. Сама Эсти приехала в Тель-Авив всего на неделю, живет у своей тети в Герцлии, а сюда зашла навестить свою подругу Кристин.
-Кристин моя парижская подруга, - говорила Эсти, - понимаешь? Мама Кристин сняла эту квартиру на месяц, выложив 3.600 Euros. Ты бы тоже мог сдать свою квартиру...
Еще Эсти рассказала мне, что работает в Microsoft-France, в отделе по связям с прессой. Там ее научили красиво улыбаться и бегло говорить на английском. Эсти часто бывает в Америке. Ей очень нравится Лос-Анжелес. Она никак не может решить, где бы ей хотелось больше жить - у себя в Париже или в Лос-Анжелесе. А две недели назад она была в Нью-Йорке. Он ей не так понравился. Слишком большой и много всякой ерунды.
- Мы подходим к бару, а оттуда на улицу выскакивает полуголая девица и начинает трясти на нас своими сиськами, - Эсти возмущенно пожимает плечами. Меня эта информация немного раздражает, но в целом радует.
- А сиськи-то хоть хорошие были? - спрашиваю я.
- Хорошие для тебя, это большие, да? - улыбается Эсти.
Полная Кристина отвлекается от разговора с Йони и с интересом слушает нас. У Кристины все очень большое.
Эсти выпрямляется на своем стуле, выпячивая грудь. Грудь у нее очень маленькая. Я спрашиваю Эсти, когда она уезжает. Она говорит, что во вторник. Значит, у нас всего 5 дней. Еще стакан вина и я предложу ей спуститься ко мне.
- Ты знаешь улицу Вайцман? - спрашивает Эсти. - Через час мы идем туда в гости к одной семье.
- Знаю, - говорю, - это не очень далеко.
Я допиваю вино. В гости так в гости.
- Пойдем завтра ужинать в японский ресторан? - предлагаю я.
- С удовольствием, - отвечает Эсти.
На следующий вечер я приехал за Эсти к дому ее тети. Эсти впорхнула в машину, похвалила мое чувство ориентации на местности. Я сказал, что она чудесно выглядит. Она похвалила мою машину. Я сказал, что мне очень нравится запах ее духов. Мы решили, что не пойдем в японский ресторан, а посидим в баре. Оказалось, что Эсти любит пиво. Она выпила полтора литра. Я - втрое меньше. Эсти много говорила. Упражнялась в своем профессиональном английском. А я думал, насколько, при всех видимых различиях, ее парижская жизнь напоминает тель-авивскую. Работа в hi-tech, спортзал 3 раза в неделю, курс кабаллы по четвергам. Эсти нравится тай-бокс. Только от него часто бывают синяки на руках и ногах. Эсти закатывает рукав до ключицы, показывая, где именно остаются синяки. Как у многих моих знакомых тель-авивских женщин, у Эсти есть "свой" рав. Эсти учится быть духовной, жить осознанно и творчески. Ей очень нравятся люди. Она специально сняла себе дом на площади Пигаль.
- Знаешь, настоящая старинная крепость, с башенками и узкими окошками. 1200 Euros в месяц. А вокруг живет всякий сброд - нищие, проститутки, наркоманы. Множество арабов и черных. Но это мне и нравится. Я чувствую, что прикасаюсь к настоящей жизни. Раньше я была неуверенной в себе. А сегодня могу подойти к лежащему в луже бродяге и улыбнуться ему. Как равному. Мы же все люди на этой Земле!
Я незаметно зевнул. Было уже довольно поздно. Мы решили не допивать все имеющееся в баре пиво и попросили счет. Сели в машину. Я медленно повернулся к Эсти, провел рукой по ее волосам. Эсти искоса поглядела на меня. Я обнял ее и попытался притянуть к себе. Под тонкой материей напряглись крепкие мышцы. - Сейчас ударит ребром ладони по горлу, - подумал я. Не ударила. Просто закрылась в своей башенке с узкими окнами. А я, вроде, не бродяга из лужи на площади Пигаль.
- Все нормально, - сказал я и выехал со стоянки.
- Мне хочется еще где-нибудь посидеть, - попросила Эсти.
Я не знал правил ее игры, но решил, что ничего не теряю. Мы отправились в Неве-Цедек. Было 2 часа ночи, последние посетители Нана-бара тихо дремали за столиками в саду.
- Какое милое место, - восхитилась Эсти. - Очень напоминает Лос-Анжелес.
Она заказала пол-литра пива.
- Это типично израильское поведение - набрасываться на женщину, которую знаешь всего пару часов? - открыла Эсти новую главу.
- Не скажу за всех, но для меня это типично, - признался я.
Мы принялись полемизировать на тему отношений мужчины и женщины в современном обществе. В 4 утра попросили счет, и я отвез Эсти домой.
- Мне было очень славно с тобой, - сказал я на прощание. - Спасибо за все, что было... и за все, чего не было.
- Мне с тобой тоже очень понравилось, - улыбнулась Эсти. - Завтрашний вечер я проведу дома, так как соблюдаю субботу, а на исходе субботы буду рада увидеть тебя снова.
Чтобы не заснуть на обратном пути, я думал о нашей полемике. Из всего сказанного Эсти, я нашел особенно ценными два замечания. О том, что женщина должна активно использовать seduction games, и что секс должен быть частью "существенных" отношений. В первом, как нетрудно заметить, у Эсти слова не расходились с делом. Со вторым было сложнее - как доказать ей существенность наших отношений за четыре оставшихся дня?
Утром я решил, что ничего никому доказывать не буду. И звонить тоже не буду. День прошел в пятничной суете. За четверть часа до наступления субботы зазвонил телефон.
- Ты не забыл, что мы встречаемся завтра вечером? - Эсти улыбалась из трубки. - Шабат шалом.
Почти весь субботний день я провалялся в постели с книгой вместо подушки. Вечером принял душ и поехал в Герцлию. Эсти вышла из дома своей тети в легком светлом платье. Стуча каблуками по асфальту, она шла ко мне под музыку, раздававшуюся из радио в машине. Я, не раздумывая, поехал в свой район и припарковался возле дома. Мы зашли в ближайший бар на углу и заказали пиво. Я полностью предоставил Эсти контролировать ситуацию. Говорил только на общефилософские темы или о работе. Шутил, иногда позволял себе тонкий, лишенный сексуального подтекста комплимент. Эсти восхищалась страной вообще и Тель-Авивом в частности. - Знаешь, в последний раз я была здесь 6 лет назад. Как быстро у вас все меняется. Какой приветливый и динамичный город! Я часто думаю об Израиле и спрашиваю себя, могла ли бы здесь жить. В такие минуты, как сейчас, мне кажется, что да...
Через два литра пива Эсти наклонилась и поцеловала меня. Барменша смотрела на нас из-за стойки и понимающе улыбалась. Мы вышли и направились к моему дому. Напротив входа Эсти прижалась ко мне и снова поцеловала. Мы простояли несколько минут, обнявшись, и я спросил, не будет ли лучше, если мы все-таки войдем в дом. Эсти сказала, что хочет оставить это на завтра. Я поглядел на часы:
- Тогда, наверное, я отвезу тебя домой. Эсти промолчала. Мы сели в машину. Но никуда не поехали. Мы провели в моей машине, припаркованной возле дома, около четырех часов. Я старался не думать о соседях, которые могли пройти мимо. Мешала только сигнализация в машине - каждые двадцать минут она начинала тихонько пищать, требуя внимания. Мне приходилось решать, какая из рук менее занята в настоящую минуту, и набирать ею код на пульте. Эсти горячо шептала слова любви на всех известных ей языках. Ее сексуальность не знала ограничений, кроме тех, что предопределялись скромными размерами машины.
- Ты можешь делать все, что захочешь... - говорила Эсти, подставляя свою задницу свету уличного фонаря.
А я так и не мог понять, почему всем этим нельзя заниматься в двадцати метрах отсюда, у меня в постели. В шесть часов утра мы открыли окна и закурили. Всю дорогу до Герцлии Эсти держала меня за руку. Крепко обняла и поцеловала на прощание.
В тот день срочной работы не было, и я позволил себе проспать до обеда. Проснулся и сразу подумал об Эсти. С трудом дождался вечера и отправился за ней. Эсти показалась в дверях на пять минут позже, чем мы договорились. Она шла к моей машине в полной тишине. Радио было выключено. Мы поцеловались, я посмотрел Эсти в глаза и понял, что потерял ее.
- Ты уже вернулась в Париж? - спросил я.
Эсти утвердительно кивнула.
- Я хочу в свой предпоследний день в Израиле поужинать в кошерном ресторане, - сказала она.
Удовлетворить ее желание в Тель-Авиве оказалось не так просто. В Яффо мы поднялись по лестнице с золочеными перилами на второй этаж старинного дома и попали в зал с множеством накрытых столиков. Два или три из них были заняты пожилыми людьми, остальные пустовали. Откуда-то с потолка струились духота и музыка похоронного типа. Официант сунул нам меню жестом капрала, выдающего оружие. Мы ретировались вниз на улицу. Мне стало обидно за город, и я сделал еще несколько попыток найти подходящее место. Везде нас ждала похожая картина. Настроение вконец испортилось. Отчаявшись найти кошерную кухню, мы сели за столиком первого приглянувшегося нам ресторана на улице Ротшильд. - Смотри, сколько здесь религиозных людей и французских туристов, - заметила Эсти. Ресторан оказался кошерным. Нам принесли курицу с рисом и бутылку красного вина. Ужин был сносным, но поезд нашей любви неудержимо катился под откос. - Здесь и понятия не имеют, что значит сервис, - сердито говорила Эсти в спину официантке. Затем переводила взгляд на одну из самых красивых улиц нашего города и качала головой. - Все вокруг такое неухоженное... Да в Израиле просто негде развернуться! В Лос-Анжелесе, например, очень красиво, в Нью-Йорке много молодежи и там можно быстро сделать деньги. В Париже я все знаю, мне в нем удобно. А здесь...
Вежливость не позволяет мне сказать, что никто ее сюда не приглашал. Я даже соглашаюсь посидеть с ней в очередном баре. Там три музыканта играют джаз. Это очень хорошо, можно молчать и делать вид, что слушаешь музыку. Мне становится холодно. Я гляжу на Эсти. Кажется, источником холода является именно она. Ее глаза открыты, но она не здесь. Она в космосе. В открытом ледяном пространстве. Я знаю, что этой ночью мы не будем близки. Это знание создает источник холода и во мне.
- Можно я закажу еще пива? - спрашивает Эсти. - Это же мой последний вечер в Тель-Авиве. - Конечно, - говорю я и думаю: как некстати вклинился в наше знакомство канун субботы! Мы пропустили целые ночь и день, которые можно было потратить на любовь. Что поделаешь, многие евреи Европы ревностно соблюдают традиции, даже не будучи религиозными в полном смысле слова.
- Это оттого, что в Израиле ты еврей, даже если вообще ничего не соблюдаешь, - скажет мне мой сосед из квартиры с выходом на крышу, когда вернется из Индии. - В Йом Кипур никто не работает, магазины закрыты и на дорогах нет ни одной машины. Хочешь или нет, ты тоже соблюдаешь Йом Кипур в той или иной степени. А в Европе...
Я не смогу с ним не согласиться. Но пока я об этом не знаю. Пока я смотрю на Эсти, пускающую дым в потолок тель-авивского бара, и думаю. Сегодня Эсти работает в огромной фирме-монстре. За ежедневно приносимые в жертву монстру 15 часов своей жизни Эсти получает достаточное количество денег, чтобы 1 час провести в спортзале (монстр любит здоровых), 2 часа просидеть за пивом и оставшиеся 6 проспать в удобной кроватке в доме-крепости на площади Пигаль. Монстр дунет, и Эсти летит в Лос-Анжелес, Нью-Йорк или Сингапур. И везде ее ждут 15 часов работы, ресторан и свежая постель. Одна моя знакомая сформулировала это так: "Для чего же еще мы живем, если не работать, а в оставшееся от работы время наслаждаться маленькими радостями жизни?"
Маленькие радости жизни. Ни на что больше времени у Эсти не остается. У Эсти нет семьи. У Эсти нет ребенка. Нет даже постоянного друга. Есть временные партнеры или короткие увлечения. Сейчас, например, у нее была недельная фантазия на тему "Я люблю Израиль - землю моего народа". Эсти сняла меня на лестнице, когда я открывал дверь своей квартиры, и сделала частью этой фантазии.
Один знакомый рассказывал мне, как у него на работе, в крупной компании high-tech, однажды утром на стол 50 служащим положили письма об увольнении. Администрация распорядилась закрыть все окна и балконы на верхних этажах, а рядом со зданием дежурили 3 амбуланса.
А что, если Эсти, не дай Б-г, попадет под сокращение штатов? Что у нее останется? Признает ли ее черную кредитную карточку кассовый аппарат отеля в Амстердаме? Я смотрю на Эсти, качающую головой в такт музыке, и вдруг думаю, что суббота, это единственное, что у нее есть своего. Такого, что никто и никогда не сможет у нее отнять. Куда бы не занес ее переменчивый ветер, Эсти придет домой в пятницу вечером, выключит мобильный телефон и компьютер, зажжет свечи, произнесет слова молитвы. И на целые сутки обретет настоящие свободу и покой.
Наше время кончилось. Фантазия исчезла, моя машина превратилась в тыкву, а обетованная земля в душный приморский город с обшарпанными стенами домов. Эсти захотела поехать в Герцлию на такси. Я сказал ей не говорить глупостей и отвез ее сам. Я даже позвонил ей перед самым отлетом и пожелал счастливого пути. Неделю спустя она прислала мне e-mail. Я ответил. Она прислала еще один e-mail. Я не ответил, не знаю почему. Наверное, нужно ей написать. Только зачем? Я давно научился прощаться с женщинами. Они приходят в мою жизнь, осторожно постучав в дверь, выпивают пару десятков литров пива или кофе, произносят сотню тысяч слов, спят несколько недель в моей постели. Потом так же тихо уходят, а если нет, то я им деликатно об этом напоминаю.
Я вспоминаю Эсти, съежившуюся от нашего общего холода в тель-авивском баре, и чувствую, что немного завидую ей.