Мне и 5 минут хватило, чтобы понять, каким антисемитом был Шопенгауэр. На первой же, наугад раскрытой, странице я увидел:
"Хотя Г. Гейне и шут, однако, у него есть гений, а также то, что отличает гений, - наивность". И, после такого политически корректного начала, дальше: " Но, если поближе присмотреться к его наивности, то найдешь, что корень ее - жидовское бесстыдство..."
Больше, чем евреев, похоже, он ненавидел только одну нацию - свою, немецкую. Он так и пишет: "...A propos, я исповедаюсь здесь на случай своей смерти, что я презираю немецкую нацию... и стыжусь своей принадлежности к ней..." Я перевернул книгу. На задней обложке помещался портрет автора. Взгляд заносчивый, губы недовольно поджаты. Воротник сюртука поднят, скрывая настороженную шею. А вот модно напомаженные кудри прекрасны. Обрамляют высокий лоб. Под портретом биографическая справка. Оказывается, слава пришла к Шопенгауэру только в последние годы жизни. А до тех пор немцы платили ему взаимностью. Справка Шопенгауэра защищает. Дескать, многие спешат связать мрачный тон его произведений с фактом непризнания современниками. А это неверно. Он так с самого начала писал...
Я завел руку с книгой под койку и разжал пальцы. Шопенгауэр полетел вниз и хряпнул моего соседа с нижнего яруса по затылку.
- Эй, ты что, ненормальный? - донеслось снизу. Я свесил голову:
- Извини, пожалуйста. Я хотел на стул попасть. И большое спасибо за книжку. Мне очень понравилось.
Сосед что-то невнятно прошипел и снова уснул.
Я бесстыдно, по-жидовски, улыбнулся и поправил под головой подушку. Честно говоря, несколько мест в книге Шопенгауэра мне понравились. Например, там, где он доказывает, что наш видимый мир - не больше, чем иллюзия, создаваемая мозгом.
- Представьте себе, - предлагает Шопенгауэр, - как будет выглядеть мир, если удалить мозг из всех черепов.
Я закрываю глаза и начинаю представлять: пустыня, холодные звезды, скалы, низкий кустарник...
- Ага!- подскакивает Шопенгауэр. - Но ведь все, что вы сейчас представляете, - это лишь картинки, которые видит ваш ум, то есть именно то, что вы гипотетически исключили. И пустыня, и звезды, и луна - все это представления, появляющиеся в вашем мозгу, а о самих вещах вы не имеете никакого знания...
Говоря это, Шопенгауэр неприятно тычет мне в плечо пальцем, а затем начинает трясти за руку.
-Вставайте, вставайте, уже пора - говорит он и тянет меня за рукав.
Я открываю глаза. Надо мной темнеет силуэт дежурного по части. Одной рукой он держит список тех, кого нужно разбудить, а другой пытается меня растормошить.
-Встаю, встаю, - говорю я и спрыгиваю на пол.
Мой сосед с нижней койки будет спать до утра. А я заступаю на 8 часовую смену командиром контрольно-пропускного пункта. Смена довольно неприятная - с 10 вечера до 6 утра. Хотя машин проезжает не так много, как днем, работы все равно хватает. А работа у командира КПП еще более неприятная. Солдаты прикрывают тебя из-за бетонного ограждения, а ты подходишь к проезжающим машинам, проверяешь документы, осматриваешь багаж. Израильтяне заставу проезжают свободно. Только показывают свое синее удостоверение личности. У палестинцев удостоверение оранжевое, и им требуется специальный пропуск. Существует множество разных видов таких пропусков. Пропуск местного жителя - для населения ближайших деревень. Рабочий пропуск - для палестинцев, работающих в Израиле. Пропуск врача. Пропуск школьного учителя. Пропуск на двое суток, выданный палестинцу М. израильским полковником Н. для поездки на свадьбу брата жены. И так далее. Разобраться во всем этом совсем не просто. Особенно, если вы - призванный на три недели резервист, а ваш полк всего несколько дней назад принял КПП у другого резервистского полка.
Шоссе ? 64 тянется от Кинерета на севере до Мертвого моря на юге. Справа - Палестинская автономия, слева - граница с Иорданией. Раньше именно она представляла главную опасность. Сегодня наоборот - мирная граница с Иорданией относительно спокойна, зато с территории палестинцев всегда можно ожидать какую-нибудь неприятность. Само шоссе контролируется Израилем. Наше подразделение охраняет несколько пропускных пунктов, через которые на него можно попасть с территории автономии.
Мы приехали на КПП вовремя. Ребята, которых мы меняли, были очень довольны. Они высыпали нам навстречу из-за бетонного заграждения, снимая на ходу 20-килограммовые керамические бронежилеты. Я спрыгнул с подножки грузовика, подошел к их командиру.
- Ну, чего? - спросил я.
- Да ничего, - ответил тот и передал мне свой мокрый от пота бронежилет.
- Спокойной смены. - Спокойной ночи.
На этом обмен любезностями закончился. Дежурный офицер провел инструктаж, потоптался немного рядом с нами, затем сел в джип и укатил на базу. Я распределил своих людей по местам, налил в пластмассовый стакан кофе из термоса и вытащил сигарету. Со стороны автономии послышался звук мотора. Машина подъела к заграждению, водитель притормозил, я жестом велел ему остановиться.
- Свои, - высунулась из окна угрюмая борода и протянула мне синее удостоверение личности.
- Счастливого пути, - сказал я и щелкнул зажигалкой.
Опустился на перевернутый ящик, прислонился спиной к бетону ограждения. Хорошо на шоссе ? 64! Небо ясное и холодное, звезды красивее алмазов, бронежилет еще не очень тяжелый. Только кашель генератора на пригорке режет слух. В ста метрах от нас остановилась машина и потушила фары. Это палестинцы. Они не приближаются к КПП вплотную. Останавливаются неподалеку и ждут, пока им не сделают знак подъехать. Я положил сигарету на край бетонной плиты.
- Да брось ты, - сказал один из солдат. - Докури спокойно, пусть подождут. Я встал и махнул палестинцам рукой. Те включили свет, подъехали к заграждению, остановились в нескольких метрах, как положено. Трое арабов вылезли из старого Pegeout. Водитель собрал документы и подошел ко мне, пассажиры остались возле машины. На вид - типичные местные крестьяне. Рваные джинсы, растянутые футболки, черные от солнца лица. Я взял у водителя удостоверения и велел его спутникам приблизиться.
-Махмуд? - Я, - поднял руку один из арабов. - Халед? - Я. - Усама?
- Это я, - сказал водитель. - Мы домой едем, в деревню Уржа.
Местом жительства в удостоверениях и вправду значилась Уржа.
- Почему так поздно возвращаетесь?
- Работы было много, - пожаловался водитель.
- Откройте двери машины, - попросил я. Водитель быстро распахнул все четыре двери и багажник. Я заглянул внутрь, провел рукой под сидениями, пошарил в бардачке. Обошел машину и проверил багажник: ящик с инструментами, пара грязных одеял и пакет с едой. Еще раз обвел взглядом компанию - не оттопыривается ли у кого подозрительно футболка. Потом протянул Усаме документы.
- Езжайте с миром.
- Спасибо, до свидания, - арабы торопливо забрались в машину и уехали. После них проехало несколько израильских машин. Потом взятая напрокат машина с молодыми английскими туристами, борцами за права человека. Потом три грузовика, принадлежащих израильским арабам из Галилеи. Такси из Назарета. Потом затрещала рация. Я прижал трубку к уху и нажал на кнопку передачи.
- Тридцать пятый. Прием.
- Тридцать пятый? Поступил сигнал о группе террористов. Они едут из Махаджи в сторону шоссе. Могут попытаться проехать через вас. Белый Folkswagen. Как поняли? Прием.
- Вас понял. Белый Folkswagen. Прием.
- Будьте бдительны. Конец связи.
Мои солдаты восприняли эту информацию равнодушно. Хотя такие сигналы поступают довольно часто, встретиться с террористами выпадает не каждому. Большинство солдат увольняется из армии в запас, ни разу не применив оружия. Тем не менее, когда мы увидели белый автомобиль, приближающийся со стороны автономии, всем стало неуютно. Я услышал, как, ложась на бетон ограждения, звякнули стволы автоматов. Белый джип со знаком Красного Креста и швейцарскими номерами остановился по моему сигналу. Оконное стекло немного отъехало вниз, водитель помахал у меня перед носом иностранным паспортом.
- Я итальянский дипломат, - сообщил он и спрятал паспорт в карман.
-Дайте мне ваш паспорт, пожалуйста, - попросил я.
Дипломат скривился, снова вытащил паспорт, раскрыл его и показал мне через окно.
-Удовлетворены? - с нескрываемым презрением спросил он.
- Нет, я хочу, чтобы вы передали мне свой паспорт.
Дипломат просунул мне паспорт через окно и отвернулся. Я пролистал документ. - Выйдите, пожалуйста, из машины, я должен ее осмотреть, - как можно более вежливо попросил я.
- Что? - итальянец задохнулся от злости. -Да вы в своем уме? Я обладаю дипломатической неприкосновенностью! Вы не имеете права. Я буду жаловаться!
- Никаких проблем, - сказал я. Сейчас я доложу своему начальству о подозрительной машине. Пусть они приезжают и разбираются с вами. Не волнуйтесь, они быстро приедут. И трех часов не пройдет. А пока, припаркуйтесь вон там, на обочине.
Дипломат разразился совсем не дипломатичной руганью и вышел из машины.
-Вам это просто так не пройдет. Я пожалуюсь в ООН! Вас отстранят от должности и посадят в тюрьму. Это нарушение конвенции!
Не обращая внимания на его вопли, я внимательно обыскал джип. Сзади стояли несколько чемоданов. Я вытащил их из машины по одному, положил на асфальт и отошел в сторону.
- Хемо! - позвал я одного из солдат. -Проверь, что наш друг везет в своем багаже. Хемо открыл чемоданы и начал деловито перерывать их содержимое. Аккуратно сложенное белье, одежда, несколько пар обуви, папка с документами. Ко мне подошел другой солдат, Альфаси.
-Вот наглый падла, а? Давай заставим его отвинтить колеса и разобрать двигатель. На предмет поиска оружия и наркотиков, а?
Разбирать двигатель мы, конечно, не стали. Хемо закончил потрошить итальянские чемоданы, и я протянул дипломату его паспорт.
- Всего доброго, - сказал я. Дипломат вырвал паспорт у меня из рук. Джип ужасно заскрипел шинами и помчался прочь. Когда красные огоньки его фар затерялись между деревьями, я понял, что нахожусь в полной темноте. Генератор на пригорке больше не кашлял. Я оставил Альфаси за главного, а сам с еще одним солдатом пошел разбираться с электричеством. Мы долго пытались реанимировать генератор, но тот не подавал признаков жизни. Отчаявшись, я связался с базой и попросил прислать электрика. Там сказали, что о проблеме знают и уже занимаются ее решением.
Это означало, что электрика пришлют только утром, когда будет светло. Мы спустились вниз. На пропускном пункте меня ждали гости. Альфаси стоял перед блестящей красной машиной, на капоте которой широкие полосы изоленты образовывали огромное слово "TV". Я подошел к водительской двери и заглянул внутрь. В машине сидели двое крепких смуглых парней. Черные кожаные куртки, золотые цепи, наглые взгляды. Водитель оторвался от банки с пивом:
- В чем проблема? Почему нам не дают проехать?
- Документы, пожалуйста, - сказал я.
В мою ладонь легли два одинаковых иорданских паспорта. Интересно, что "классовая" мода в разных странах мира почти не отличается. Проститутки в Америке наряжаются так же, как проститутки в России. Адвокаты даже в Израиле ходят в костюмах. Врачи они и в Африке в белых халатах. Если вы в Цюрихе подойдете к большому красному BMW, в нем обязательно будут сидеть двое таких же смуглых ребят с золотыми кольцами, какие сидят сейчас передо мной на ночном КПП.
- Куда вы едете? - спросил я.
Водитель посмотрел на меня с сожалением.
- В Иорданию, куда ж еще?
Здесь было что-то не так. Если выехать на шоссе ?64 и повернуть на юг, то минут через пятнадцать приедешь к мосту Алленби. Там и правда действует пограничный КПП, через который едут в Иорданию. Но ведь они могут повернуть и на север. И поехать, скажем, в Тель-Авив. Я отошел от машины на несколько шагов и снова связался по рации с базой. Объяснил ситуацию дежурной оперативного отдела.
- Граждане Иордании из Восточного Иерусалима? - переспросила она.
- Нет, судя по документам, из Аммана.
Точного ответа дежурная мне дать не смогла. Сказала, что палестинцы к мосту Алленби должны ехать другой дорогой, а что делать с иорданцами она не знает. Я развернул карту местности. В нескольких километрах к югу по территории автономии проходит еще одна дорога, выходящая точно к мосту. С нее палестинские машины сразу въезжают на пограничный КПП, минуя шоссе ? 64. Дежурная говорила именно об этой дороге. Я вернулся к "телевизионщикам".
- Сожалею, но вам придется вернуться назад и ехать в Иорданию другой дорогой.
- Но почему? Мы всегда здесь ездим.
Как им объяснить, почему мне не хочется пропускать двух иорданских гангстеров в Тель-Авив? Сказать, что у нас своих хватает? Ведь я так и не получил из части никаких четких инструкций. Я продолжал медленно листать их паспорта. Обычные паспорта: фотографии, даты, штампы. Мне пришла в голову идея.
- Я не могу вас пропустить, потому что у вас нет въездной визы в государство Израиль, - важно сказал я.
- Какой визы?
- Въездной визы. Шоссе ? 64 является территорией государства Израиль.
Для пребывания в государстве Израиль требуется сначала получить в консульстве въездную визу.
Гангстеры были поражены наповал. Они даже не пытались спорить, как это обычно бывает. Водитель только сказал жалобно, что теперь им придется делать крюк в сорок километров. Торжествующий во мне чиновник развел руками и повторил: - Виза, господа, виза. Без визы никак нельзя.
После того, как они развернулись и уехали, минут двадцать никого не было. Мы зажгли маленькие факелы, сделанные из фитиля и жестянки с маслом, и обозначили ими КПП. Хемо варил кофе на маленьком примусе, двое солдат тихо разговаривали, Альфаси, похоже, дремал на нашем единственном стуле. Я присел возле одного из факелов и грел руки над огнем. От его тепла хотелось спать. На несколько мгновений я прикрыл глаза, потом по-собачьи встряхнулся, встал и отошел в темноту. Вдалеке показался свет фар. Автомобиль подъехал, я лениво махнул водителю рукой. В синем пикапе сидела женщина. Израильтянка. Наверное, ехала из какого-нибудь еврейского поселения на территориях. Женщина протянула мне из окна большую коробку пирожных. - Легкой вам службы, ребята, - сказала она. - Спасибо. В другой раз я был бы ужасно рад этим пирожным. Но я даже не взглянул на них. Женщина в машине была необычайно красива. Я молча стоял, прижимая коробку к груди, и смотрел на нее. Женщина улыбнулась и подняла брови.
- Спасибо, - повторил я. Счастливого пути.
Она еще раз улыбнулась и уехала. Я подошел к Альфаси, разбудил его, положив пирожные ему на колени. - Налетай, - позвал я остальных.
Стало тоскливо. Больше всего на свете мне хотелось бы сейчас оказаться в синем пикапе у этой женщины. Я отошел в сторону, сел на край ограждения. Был как раз тот час ночи, когда уровень гормонов в крови особенно высок. - А ты что, есть не будешь? - крикнул Хемо.
- Нет.
Я был очень далеко от КПП в этот миг.
Даже хорошо, что генератор не работает. Наши факелы горят ровным желтым светом, и над ними не вьется рой насекомых. А вот эти белые огоньки означают, что машина движется задним ходом. Синий пикап поравнялся со мной, остановился.
- Извини, мне только что звонила мама и сказала, что остается ночевать у сестры на севере. А я не взяла с собой ключи от дома. Ты не мог бы помочь мне открыть дверь?
Я отдал Альфаси портативную рацию и сел машину. Мы ехали молча. Я был почти уверен, что ключи это просто предлог. Только не понимал, почему она выбрала именно меня. Мы приехали очень быстро. Я не заметил, как она открыла входную дверь. С улицы мы сразу оказались в спальне. Мы обнялись. Я хотел было что-то спросить, но женщина коснулась моих губ ладонью, призывая молчать. Мое сердце билось со скоростью 120 ударов в минуту. Мы поцеловались и упали на постель. Я целовал ее глаза, она стаскивала с меня рубашку. Чертя невидимую линию, я провел двумя пальцами по ее лбу, носу, шее, между грудей, вниз по животу до пупка и расстегнул на ней пояс.
- Командир, ты спишь?
Я помотал головой. Нет, я действительно не спал. Я был совершенно бодр. Мои глаза видели большой микроавтобус-такси, остановившийся напротив, только почему-то забывали передавать эту информацию мозгу. Мозг представлял себе совсем другую картину. Я подумал о книге Шопенгауэра, которую читал несколько часов назад. Вроде бы, он писал о чем-то подобном. И еще я подумал об одной старинной китайской притче, которую забыл. Я еще не знал, что скоро мне представится случай гораздо точнее понять, о чем писал Шопенгауэр, и о чем шла речь в китайской притче. Водитель микроавтобуса вышел ко мне с целой кучей документов.
- Сколько вас в машине? - спросил я.
- Пятнадцать человек.
В машине было всего 9 мест, включая водительское.
- Скажите всем выйти и построиться в шеренгу.
Из такси высыпала группа палестинских подростков. Я встал перед ними с документами в руках. - Всем задрать одежду! Вот так, - показал я на себе.
Подростки дружно оголили животы.
- Махмуд? - Я. - Халед? -Я. -Усама?
Я закончил перекличку, насчитав 17 человек пассажиров. Затем обыскал машину.
- Почему вы везете столько людей? - спросил я водителя.
Тот молчал.
- Куда вы едете?
- В Иерусалим.
- Вы понимаете, что подвергаете своих пассажиров опасности?
- Я был единственным, кто согласился ехать в Иерусалим в такой час.
- Псст! - Альфаси тронул меня за плечо. - Смотри!
Я повернул голову. Метрах в пятидесяти от нас остановилась машина с включенными фарами. Она приехала с территории палестинской автономии. Даже в темноте я сразу различил, что это была за машина. На дороге стоял белый Folkswagen. Я вернул таксисту документы.
- Поезжайте очень осторожно. Вы лично отвечаете за этих подростков.
Таксист замахал руками, подгоняя своих пассажиров. Я повернулся к ним спиной, подошел к солдатам.
- Внимание всем. Следить за каждым движением.
Я тихо дослал патрон в патронник и снова повернулся к такси. Последний подросток закрыл за собой дверь микроавтобуса, водитель вырулил с обочины на дорогу и медленно тронулся через КПП. Белый Folkswagen рванулся вперед. Не обращая внимания на заграждение, он устремился к отъезжающему такси в попытке проехать КПП вслед за ним. Я бросился ему наперерез.
- Стой! - орал я на бегу. - Выключить фары, заглушить двигатель!
Машина не останавливалась. Я бежал к двери водителя, ослепленный светом фар. Руки сами подняли автомат на уровень груди, большой палец щелкнул предохранителем.
- Стоять! Глуши мотор!
Folkswagen продолжал движение. Я был в двух метрах от машины, когда понял, что внутри никого нет. Никого и ничего. Внутри машины была абсолютная темнота, будто все ее окна оклеили черной бумагой. Folkswagen заскрипел тормозами и остановился.
- Выключить фары! Заглушить мотор!
Я стоял вплотную к машине-призраку. Вдруг из черноты окна высунулась рука и стала лихорадочно колотить по внешней стороне двери. Через секунду высунулась другая рука, пытаясь удержать первую. Адреналин взорвался у меня под сердцем. Я направил автомат на окно, прижал пальцем спусковой крючок. Еще миг, и я изрешечу пулями всех, кто бы ни находился внутри. Дверь машины распахнулась, наружу выскочили двое арабов с высоко поднятыми вверх руками. Фары погасли, вместо них в салоне зажглась тусклая лампочка. Реальность проявилась в моей голове, как фотография, брошенная в раствор. Все пространство салона от пола до потолка было забито ящиками с овощами. Место рядом с водительским тоже было заставлено такими ящиками. Эти двое вели машину, сидя один у другого на коленях. Дверь изнутри не открывалась, поэтому водитель пытался открыть ее снаружи, а товарищ ему помогал. Я перевел взгляд с машины на арабов, так и стоящих с поднятыми руками. Дуло автомата последовало за моим взглядом. Арабы отшатнулись. Я опустил оружие. Страх на их лицах сменился яростью.
- Идиот! Мы израильтяне! - завизжал водитель, размахивая синим удостоверением личности. - Как ты посмел угрожать нам оружием?! Похоже, он был готов броситься на меня с кулаками. Нас уже окружили мои солдаты. Они были очень рады событию, развеявшему их скуку.
- Отойдем в сторону! - продолжал наскакивать на меня водитель, - мне нужно поговорить с тобой наедине.
- Сядь на землю и успокойся, - приказал я.
- Нет, нет, я должен что-то сказать лично тебе.
Водитель сделал шаг вперед, загораживая спиной своего спутника, и подмигнул мне. - Я маштап, я маштап¹, - зашептал он.
- Хорошо, - сказал я и отошел на несколько шагов. Солдаты недовольно зашумели, я сделал им знак не вмешиваться. Араб приблизился ко мне вплотную.
- Я маштап, понимаешь? - снова зашептал он. - Тот, с кем я еду в машине, не должен об этом знать.
Я раскрыл его удостоверение.
- Хасан, какой же ты "маштап", если у тебя израильское удостоверение личности? - спросил я.
- Меня не всегда звали Хасан.
Хасан рассказал, что родился и вырос в Египте. Потом переехал в Газу. Там был завербован шабаком и стал его информатором. За верную службу ему было даровано израильское гражданство. Ему поменяли имя и биографию и поселили в Беер-Шеве. Египтянин Мохаммед стал бедуином Хасаном, торговцем овощами с беер-шевского рынка. Хасан продолжает оказывать услуги спецслужбам и сегодня. Например, собирает информацию о том арабе, что едет у него на коленях в забитой овощами машине.
Арабское население относится к маштапам однозначно. Не требуется даже доказательств. Достаточно подозрения, что вы работаете на Израиль, и ваше тело с пулей в затылке вынесет на берег Газы морской прибой.
Протянув Хасану его удостоверение, я вернулся к машине.
Я не сомневался, что белый Folkswagen с предполагаемыми террористами не имеет к торговцу овощами никакого отношения. Но ситуация в целом была далека от стандартной. Мне хотелось "перевесить" ее на кого-нибудь рангом повыше.
- Сожалею, но мне придется вас ненадолго задержать, - сказал я Хасану и его спутнику. Оба недовольно раскрыли рты, но я повернулся к ним спиной. Двое солдат остались рядом с арабами. Я подошел к рации, связался с частью.
Дежурный не очень обрадовался просьбе "срочно прибыть".
- А что? Кто? Что случилось?
Мне не хотелось, чтобы Хасан со своим "объектом" слишком долго сидели на КПП. Я схитрил.
- Тридцать пятый. Я плохо вас слышу. Задержана подозрительная машина. Белый Folkswagen. Повторяю, белый Folkswagen. Прошу дежурного офицера срочно прибыть на КПП.
На такое они не могли не отреагировать. Дежурный офицер примчался в считанные минуты. Но я так и не стал свидетелем его разговора с Хасаном. Потому что вслед за джипом дежурного, на КПП въехал грузовик с менявшими нас бойцами. Мы бросились им навстречу, снимая на ходу 20-килограммовые керамические бронежилеты. Мой сосед с нижней койки спрыгнул с подножки грузовика, подошел ко мне.
- Советую тебе сразу идти спать, - сказал он, зевая. - Через 5 часов тебе снова в наряд на КПП.
- Как так?! Кто поставил меня в наряд?
Мое исказившееся обидой лицо рассмешило соседа.
- Шутка, - сказал он и хлопнул меня по плечу здоровенной рукой.
- Дан вернулся. А тебя выпускают на двое суток домой.
- Не врешь?
- Нет.
Я завопил от радости, швырнул в соседа свой промокший от пота бронежилет и прыгнул в грузовик.
- Не забудь привезти коробку "Lucky Strike". Сосед протянул мне помятую сотню.
- Посмотрим, - сказал я, пряча деньги в нагрудный карман. - Если время будет.
Приехав в расположение, я бросился к списку нарядов и отпусков. Так и есть. Сегодня в шесть часов вечера я могу на два дня покинуть часть.
Я зашел в нашу комнату. Там никого не было. Только Шопенгауэр лежал на соседской койке. Для него не существует реальности. Одно сплошное представление. Земля - представление, луна - представление. Хасан в забитой овощами машине - тоже представление. Невидимый террорист в слепящем фарами Folkswagen - мое представление о представлении. А если бы я открыл огонь? Для Хасана, которому бы я очередью удалил мозг из черепа, все представления бы закончились. А я бы предстал перед военным судом. Тоже, конечно, представление, только вместо занавеса, в финале может оказаться решетка. Я написал соседу записку и положил книгу в карман. Реальности или представления, самое сильное впечатление от их смены я получу сегодня в шесть часов вечера.
Я принимаю душ, бреюсь, надеваю чистую одежду. Бросаю рюкзак в багажник, а автомат кладу рядом с собой на сидение. Выезжаю из части, спускаюсь на шоссе ?64.
Я веду машину на север в наступающих сумерках. Мимо проносится другая жизнь. Кривые жилища из кусков жести и досок жмутся к шоссе, как придорожная трава. Люди в лохмотьях что-то выкапывают в жалких огородах. Женщины с закрытыми паранжой лицами тащут на спинах немытых детей. Разбитые машины. Вонь. Грязь. Если вы никогда не были в странах третьего мира, то можете подумать, что попали на другую планету. Наступает темнота, и картины жизни растворяются в ней. Передо мной платная автострада ?9 - тоннель между реальностями. По нему до Тель-Авива я домчусь за 20 минут. Если включить радио, то я буду дома через четыре песни. Всего четыре мелодии, и за окном проплывают высотные дома, светлые улицы, сверкающие машины. Бульвары с вынесенными наружу столиками ресторанов. Освещенные витрины. Я останавливаюсь на перекрестке Дизенгоф и Фришман. Мимо идут толпы хорошо одетых людей. Оживленная речь. Улыбки. Свободная стоянка, какая удача! Нет, не пойду сразу домой. Страшно хочется кофе. Вот мое обычное кафе на углу.
-Кофе, пожалуйста. Один пакетик сахара, спасибо.
Как хорошо. Посижу здесь полчаса. Я вынимаю из кармана Шопенгауэра, кладу на стол. Нет, мне не хочется его читать. Все, о чем он пишет в этой книге, умещается в одной старинной китайской притче. Кстати, я ее вспомнил. Вот она:
Мальчик смотрит на колышащиеся за окном ветки деревьев и спрашивает своего учителя:
- Учитель, это движутся сами ветки или гуляющий в них ветер?
- Не ветки и не ветер, - отвечает с улыбкой учитель. - Единственное, что здесь движется, это твои сердце и разум.