С пивом легче чувствовать себя отринутым. А если заливать неопределённость в кругу себя перчённым ромом с лимонадом,
радушным терпким воспоминанием попытки самоубийства, четырнадцатой, или второй - как посмотреть, когда давно уже раз и навсегда, безвозвратно мёртв, то и остаётся от неопределённого один дым. Синее кольцо сигаретного дыма. Помнишь?
Итак, я умер.
Я, правда, не сразу понял, осмыслил это скоропостижное происшествие. Разум остался при своих ощущениях,
желудок просил воды, но голоса не было. Нет до сих пор. Голос был эхом. Я помню:
- Молодой человек, Вам есть восемнадцать?
- Нет. То есть да, конечно.
И я пьяный.
- Ты вообще двигался по жизни?
У него опрятная куртка. Позади него монастырь, а кругом трупы. Ему, как и всем нам, неопределившимся, нужно вернуться домой. У меня никогда не было денег,только на выпивку.
- Вы можете мне помочь, молодой человек? - её голос из психиатрического учебника, лицо из картонной фотографии на доске сонной аудитории медицинского училища, вероятно, от её кривых жёлтых зубов пахнет голодом и пьянью, но я стою поодаль,- Понимаете, я выросла одна: ни родителей, никого, в детском доме. Мне очень хочется кушать. Вы можете выручить меня, хотя бы рублей триста?
Я лежу на кровати. Приёмник с популярными песнями, пожелтевшие шторы, прикроватная тумбочка с салфетками. Рядом она. Открывает рот, эта роскошь, этот кусок мяса. Она говорит, что мы не успеем дважды, таковы правила. Тысяча. Пятьсот.
Ещё тысяча пятьсот. На её животе диафильм с корчащимся кавказцем мужем.
- Мне нужно вставать в восемь, вести детей в школу. Я заправлю сама.
Я даже не шевелился. Никогда не знал, что нужно сказать. Она весит килограмм сто шестьдесят, крашеные в чёрный волосы.
Глаза - попробуй разгляди, за пропитыми веками отблеск голубого.
- Улыбнитесь, мальчики, нас снимает скрытая камера!
Она смеётся у фасада кафе, у зелёного беспечия ёлок, у трассы. Сотрудники дорожной безопасности трогают её громадные груди, проходя за стаканами и ночью. Обыкновенной ночью. Я сижу один за столом, с принесённой с собой бутылкой. Я пью один.
Она. Она не может разговаривать, но слушает, внемлет. Называет меня Сергеем. В её коридоре дети и малосольные огурцы в банках, буквально через час. Она проецирует. Она жарит сало, и вновь её рот занят разговорами о детях. На уроке английского
языка придётся отпрашиваться в лечебный кабинет. Мне было четырнадцать. Было?
Снег в лобовое стекло автомобиля, ты на переднем сидении. Я - это ты. Мы выбрасываем друг друга, ты бросаешься мне на горло
костлявыми пальцами, я разбиваю твою голову. Мы не располагаем к миру, мы жрём. Ты жрёшь и слабеешь. Мы рады наркотикам и трёпу.
Ты ещё шампанскому. Кто-то просто отмалчивается. Мы видели многих. Ты видел вообще всё. А она ослепла. Кто вы вообще все такие?
- Я слышу, как они подкрадываются, на метельных лапах. Изнутри чувствую, как столп страха заменяет дыхание.
Её имя Агата. Её помада чернее красного. Она падает мне на колени и её скручивает змеёй в пустыне. Она ни слова не знает о сочувствии, ни слова об учтивости и трогательном. Она высматривает сериал за сериалом, трогает длинными пальцами лепнину твоей парадной, громко смеётся у памятника политзаключённому и уезжает в другую страну. Ей горько и солено во рту.
Кому-то сладка её помада. Я помню только ром. Она кичится другим языком. Я слышу о ней от других. От другой. От тебя.
Девяносто человек на кухне. Они не станут молчать. Они освежевали ступни и виски, чтобы их стало троекратно больше. Они не разбиваются на микрогруппы, им незачем обстоятельно выворачивать наружу. Они надумывают. Путаница и есть эффект.
Капли и мировой океан. Страх и любимое тело в зеркале. Лицо вывёртывается отвёрткой из-за стойки, а счастье высосано из-под
предлога в громкой изъяснительной шёрстке, пускающей ладонь восвояси.
Ты помнишь свой первый поцелуй?
Остановка без автобусов. Предсказуемое обвинение в убийстве человека. Запах кошачьего молока, руки, сливающиеся в шумы,
твоё, и её, и его, и ваше, и ничьё озарение. Так много смысла, слёз, раздражения, весенней сукровицы, и тебя. Губы угадывают движения. Руки встречаются и неопознанны.
Осталось ли? Хоть что-нибудь?
Ты смотришь телевизор, съедаешь телевещание, не видишь там людей, или себя, или себя. Ты чёртова стрижка блёстки рекламы. Ты вжился по полной, ты циркулируешь. Ты шатен, отдаёшь рыжиной. Ты блондин. Отдаёшь чёрствым. Ты никто. Отдаёшь кем-то. Отдаёшь. Отмираешь. Зазванная дешёвка, со слюной, эктоплазмой. Вырванные ниоткуда, из торшера, звучат медленно капли. Позволь
учтивость там, где сам не уместен. Позволь там, где неуместна. Позвольте напомнить. Ты - мёртвое. Вы. Не я. Вы. Ты.