Не достается нам многого. И нет ничего особенного в русском мужике. Бывают нации гораздо более воинственные, беспощадные ко всем и вся, неспособные вовремя остановиться, идти у судьбы в поводу. Но сколь удивительно, как мы - русские умеем мучить сами себя.
В моем народе до сих пор живет беззаветная вера в мудрого батюшку царя. Царь в народе дураком не бывает. Сама поговорка "Без царя в голове", жалует верховной власти такую великую дань, какой одна земля наша достойна. Заключена в поговорке той нерушимая вера в абстрактную правду, что гораздо больше и значимей твоей жизни. И все мы перед царем Ивашки, Петьки, Тришки до сих пор.
Со времен революции и до самых семидесятых прокатился двадцатый век по России огненным колесом. Выжег кровавые борозды такой глубины, что кажется, зарастут они только с приходом на эти земли людей новых.
В маленький Н-ск, застрявший глубоко в недрах сибирской тайги прибыл первый советский инженер. Чуда такого в городке том доселе не видывали, потому отнеслись к нему настороженно с веской долей уважения.
Партийные власти не мешкая выдали новоприбывшим ключи от пустого дома в самом центре города. Новый директор фабрики при своей молодости обладал уж изрядной семьей из четырех душ: женой, двумя девочками погодками и мальчиком двенадцати лет. Старшой его не по годам долговяз, черен волосами, задумчив и увлечен чтением.
А дело требовалось поднять немалое. С самой гражданской войны, когда барон Ургант (в народе Черный Барон) отступал с казаками через Н-ск в сторону Монголии, остался в полной разрухе городской стекольный завод. Единственное промышленное предприятие и дикая безработица на сто верст кругу.
Пшеница росла в подтаежных местах плохо, а картошку держали только для себя. Везти ее через Уральский хребет экономии не было никакой. Сельского хозяйства немаэ, а жить надо. Вот и решили власти поднять старый завод. Специалистов выписали с самой Москвы, Питера и еще Бог знает откуда.
Компания подобралась веселая. Бухгалтер из городских бывших интеллигентов, технолог из бывше крестьян сельских да перекованных в технические кадры. Всего человек пятнадцать, а к ним и комиссар из области, лихой с наганом на боку весь в черной коже.
Молодые за дело взялись с жаром. Принявшись по весне, уже к концу лета стал завод выдавать дефицитные зеленые поллитровки, темные семьсотграмовки и еще много что из стеклянных емкостей разного хитрого масштаба.
Потекли подводы с упакованной в соломе посудой на запад. Взамен в город пришла потребкооперация. Сдвинулся с мертвой точки процесс, раздобрел щеками пролетариат, покупали пуховые платки фабричные девки. Главное, дымили в две смены трубы, и жить стало на рубль веселей.
Но с осенью выяснилась одна досада. Отрезала непогодь городок от мира внешнего до самой весны. Снег в тот год выпал в тайге по два метра. Не то ,что с обозом перевал перейти, не пробиться конным верхом. Ели бы не налаженная загодя линия телеграфа, не осталось бы у них никакой связи с внешним миром.
Молодая заводская интеллигенция духом падать приучена не была. Быстро договорились с областью сделать большой новый склад, перейти на односменку, а высвободившемуся персоналу готовить к запуску второй цех. Имелся партийный план к лету объем продукции увеличить в два с половиной раза.
Деньги в местный банк завезли загодя. Отрезанные так же, как и сам городок окрестные деревушки поставляли за них на рынок и масло, и хлебушек, и молочко, и чего покрепче для души. Словом идиллия, если бы не секретная разнарядка по линии ОГПУ. А в ней - сколько голов общим количеством, сколько вшивой интеллигенции, пособников кулаков, и вредителей в пролетарском перерожденческом обличии.
Заработали чрезвычайные тройки. Шлепали печати весело, в основном по пятьдесят восьмой, только вошли в раж, а тут новая несвязуха. Выяснилось, что маленькая городская тюрьма битком уже к ноябрю. А что делать следующие пять месяцев?!
Послали запрос в область и нарвались на такое... Словом, тех, кому давали десятку без права переписки, довозили до последнего лесного тупика. Там пулю в голову, а тело в снег. Начальство решило, что летом рассосется проблема самостоятельно. Да где там!
В городке душ - по пальцам не пересчитаешь, но каждый пятый в родственниках наверняка. Уже к декабрю о той лесной опушке, и что значит в действии "десять лет без права переписки", ведали даже глухие бабки.
А сколько драм людских выходило. То племянник дядьку в обоз, то брат жену брата. И все знают, что жизни им до опушки, и как на грех вредительства не хватает, не черных контрреволюционных сил. Все же свои!
На новом стекольном заводе технологический процесс отлажен до болтика и технологи не в чести. Потом выяснилось, что и по финансам особой потребности в специалистах нет, потом и кладовщиков, и учетчиков. Интеллигенция шла в опушку первее всех по особой разнарядке.
У самого директора кабинет размещался на самом третьем этаже. Окна громадные из собственного стекла. У бывшего, дореволюционного заводского хозяина имелась гордость, чтобы стекла такой величины. И вот сам директор, на виду у всего города в освещенных окнах в полный рост, будто штангенциркуль каждый вечер шагами из угла в угол.
А не смерти боялся он. Нашел на директора бзык, будто все и интеллигенция, и рабочий класс на него думают, что он своих подчиненных в ОГПУ сдает. Ведь вокруг каждого второго загребли. Кто в тюрьме, а кто уж под снегом. И с кем чай пивали и водку, поднимали завод, запускали станки, давно их нет. А главного начальника не берут как назло. Уже и в глаза человеческие не посмотреть без стыда. Чужой взгляд, словно клеймо тавровое на телячьей шкуре.
Под хмельное директор про эту несуразность говорил открыто, почти требовал от властей исполнения разнарядки. И оставшихся друзей, и жену, и даже начальника ОГПУ просвещать пробовал. А не берут! На детей своих кричал криком, доказывал им, что с подлецами их отец не водился отродясь. Те жмутся, глазенки слез полные. Двинулся человек на почве излишней щепетильности.
И вот однажды вечером, уже весна в разгаре была, такой пошел грохот стекольный на всю округу. Он разбегом с третьего этажа вместе с оконным стеклом вышел на волю. Сразу насмерть, не утерпел человек даже намека на позор.
Следующей ночью к директорской жене пожаловал новый начальник ОГПУ. Старый их командир к тому времени по пятьдесят восьмой на опушке лежал, а этот выбился наперед из замов. Пьяный начальник вдрызг и мычит, что ему разнарядка из области на директора уже имелась, чтобы в двое суток, да не успели. Чутка интеллигент крысятников опередил.
Областное начальство самоубийство представило как производственный подвиг. Мол сгорел человек на работе, упал вниз от непереносимой усталости и перенапряжения социалистического труда. Положительные примеры для подрастающих пионеров нужны. Орден директору присвоили посмертно. Шумиха горнами и стягами в областной прессе. Одно время думали, что случай тот потянет на долгожданное вредительство и происки буржуазных врагов. Но директор один в кабинете в тот час находился, стекла такие - витрина, а не кабинет. Начальство у всего города на виду...
Вдова собрала детей и уехала в область подальше от роковой черты. Повезло им, еще бы пару дней и в отпрыски врагов народа. А год уж сороковой. В войну от голода в интернатах не только дети, дохли и мыши.
Повезло нам с родителями. Случайность, а повезло. Но странная цепочка вилась на опушке той. И долго ей отмерено длиться иль коротко? Дотягивается и до сегодняшних времен. Сначала первые лишних, затем вторые первых, а живы лишь отчаянные счастливцы, да подлецы. Повезло нам с родителями. Случайность, а повезло.