Аннотация: Что с настоящими пацанами деньги делают!!!
Поздняя осень не настроена на минорный лад. Ей не с кем соглашаться, оглядываться назад на голубоглазо-чистую тональность предыдущего неба. Истрепанное великолепие листопада бабьего лета кончает свои дни в холодной жиже из смеси мокрого снега и беспросветности холодных туч.
Но человек научился отгораживаться от всего: слякоти, времен года, истечения дней. И в огромном зале бывшего кинотеатра "Пилот" прочно отстоялась ресторанная духота с огромным количеством потных, мускусных вариаций настоящего праздника.
А он зашел именно в ту сладостную пору, когда торжественная часть необратимо растаяла в прошлом. Жидкость в стаканах напропалую меняла цвета и градусы. Она и не подозревала завтрашнее похмелье и гулкую пустоту полуденных окон.
Молоденькие, еще не устроившие своей жизни женщины свято верили в чудо и ластились к любому заинтересованному взгляду. Ранняя мужская доблесть явно перебрала и отупело разглядывала неуловимо быстрый хоровод красок, лиц, мельтешения настроений.
Наоборот, крепко настоянная на водочке зрелость перешла в павиановскую форму, сбросив нелепость возрастных ограничений. Их практичность была неотразима. Стройные талии дам плотно облегали заскорузлые, видавшие виды пятерни автоматизаторов и безопасников, начальников отделов и замов по АХЧ.
Звучала музыка, долбила в полную мощность, заставляя в такт сокращаться каждую клеточку человеческого бытия, каждый вздох, балетное па из прекрасного спектакля. Его хореографией занимались настоящие профессионалы. Партитуру разрабатывал гениальный композитор. А слова в уста вкладывал один из известных, но скромных в почитании богов.
И реплики сдобренные сносками на литры алкоголя выходили великолепными через одну. А та, вторая имела далеко продолженный смысл. И искрящиеся в постельном коловращении намеки глаз, не уступали в силе зову полуоткрытых помадных губ.
Ломались хрупкие каблуки, задирались бесстыже короткие юбки, непокорные грудные соски выпрыгивали из декольте. И любой посторонний зритель сошел бы здесь с ума. Но посторонних не наблюдалось, ибо все постороннее было выброшено давно и навсегда. Не подчиненное единой цели, оно уже не приживалось в рациональности этого механизма.
А в полумраке ниши бывшего входа в кинотеатр стоял творец и устроитель этого праздника, взирая на дело рук своих, своей жизни. Он не был физическим гигантом, обладателем исключительной внешности. Даже в лице его, несомненно приятном, не находилось места исключительности.
Умное, с тонкими правильными чертами, привычной, но не приевшейся гримасой мягкого укора о недоделанном, невыполненном, нерешенном оно было средоточием непрерывного течения мысли, движения, цели, но сейчас молчало.
Маленький директор большого банка (именно маленький, ниже среднего роста, какой-то неуловимо плюшевый, похожий на добродушного, седого коалу, именно большого банка, потому как мелкие сгинули в пучине дикого рынка) вспоминал свою жизнь. Его банку недавно стукнули первые десять лет жизни, и был повод ее вспоминать.
Это были странные, почти невозможные для человеческого существования годы. Годы, когда страна, будто необъятного роста и силы дурак, вся полностью решила, что прошлое несчастливая ошибка, не имеющая право даже на память.
Перед ней оказалось незапятнанное будущее. Ей не было нужды оглядываться назад, спрашивать умудренности у старших, потому как при всей их мудрости, они старшие оказались нищими. А каждый из тех, кто был у ее кормила, знал, что нет ничего отвратительнее той нищеты.
Будто сопливая юность к мечтам, эта свора мудрецов ринулась к богатству любой ценой. Капитал... Что они тогда знали о капитале? Его, профессора, заведующего кафедрой экономики реформаторы от рынка лишили зарплаты, привилегий, но самое главное уважения к себе. Уважения к упорному, долгому продвижению вперед по социальной лестнице, причастности к решениям высшего уровня, власти над людьми.
Мальчики в куртках, сшитых из лоскутной кожи от боксерских перчаток. Их стрижки под ежика, не помнящего своего родства. Гонки на девятках и бессмысленные разборки крутых бугров мышц против тюремных татуировок. Прилюдные убийства и перестрелки на базарах в толпах прохожих без повода, просто так. Крикливая бравада безнаказанности.
Что они знали о деньгах? В чем они превосходили его не имевшую образования мать, знавшую наизусть почти весь Талмуд? Мать, которая запросто держала в строгости отца - ответработника, комуняку с сорокалетним стажем, называя его в семье бездарем и ленивцем.
Часы с кукушкой, горшок с ярко цветущей геранью в рамке окна. Глупая ненависть сверстников-хулиганов, за его нежелание курить папиросы как все. Подчеркнутая отчужденность работников кафедры, к нему - перспективному, извечно вежливому молодому карьеристу нештатной национальности.
Они пришли к нему, когда стало совсем худо. Худо их банку, в который они вбухали огромные бабки, а менеджеры сделали ручкой и растворились в просторах земной вселенной. Они так и не смогли понять, что не они управляют деньгами, а капитал требует определенных действий от своего обладателя. Что их настоящая собственность не джипы и виллы на Канарах, а средства производства и прибавочная стоимость. А еще они не знали самого главного (да и не поймут это никогда, наверняка не поймут) - деньги лишь наиболее удобный механизм управления окружающих тебя людей.
Господи, кто был этот Ляпа, что кричал ему: - Мы тебя бабками поставили править, а не лезть к нам в карманы! Где он, в каком месте ада или рая? Именно он - профессор, академический работник, а не их быковатые бойцы вытащил их деньги из дебиторов, поставил процесс, и банк засиял респектабельностью и чистотой белых воротничков. Они считали, что это их дело, но не умели связать трех слов, тем более договариваться с более сильными, удачливыми, жестокими.
И теперь это его банк, вместе с машинами, кондиционерами, офисами, служащими в белых рубашках и ярких галстуках, вежливостью клерков, угодливостью женщин. Деньги никогда не признавали грубости и хамства, они покидали столь нерадивых владельцев. Может в этом и есть культура?
Конечно жаль потраченных нынче денег. Шикарный ресторан, триста посадочных мест, закуски и напитки в количестве, способном лопнуть внутренности бегемота. Но он слишком хорошо знал их. Долго и кропотливо складывал из кубиков живой плоти пирамиду-воронку, пирамиду-пылесос, высасывающий деньги из чужих карманов правильно, согласно законов и должностных инструкций. И как можно жрать столько?!
Сначала он нашел женщину, которая была нужна. Соратница с морем энергии, бабьей хваткой волчицы и любовью к фантастически дорогим побрякушками из золота, бриллиантов, платины, изумрудов. Она никогда не сможет насытиться и перегрызет глотку любому, вставшему на их пути. Женщина, называющая себя ростовщиком, ставящая детей своих ниже интересов банка.
Как долго он высвобождался от пришлых людей, отягощенных глупым пониманием правил жизни, нерациональным, мечтательным взглядом на цели существования. Они полагают, будто есть нечто выше экономической целесообразности. Они наивно называют это родиной, любовью, нормальными человеческими отношениями?!
Вот и пусть им! Пусть не лезут к нему, к его банку с предложением строить заводы в стране, которая в любой момент может развалиться на части. Только быстрые деньги, откат, короткие ставки.
Он принял на работу почти всех лоботрясов города, детей великих родителей, залог нерушимой дружбы кошельков личных от государственных. И вы думаете, они жрут его хлеб задарма? Нет, он заставил их делать карьеру, выживать, увертываться, давать на чай, подсиживать каждую вышестоящую ступеньку.
Они собачатся между собой и бегут жаловаться к нему - патрону, зная, что он и есть справедливость. Разве не об этом мечтали их великие родители?! Разве они смогли бы привести своих детей в этот порядок?! Свои дети удаются хуже всего, их балуешь уже одним собственным существованием.
Его дочь говорит только на идиш и считает собственного отца полукровкой. Она мнит себя ортодоксом. Где была бы ее вера, без его денег? Вот пускай попробует приехать сюда и договориться с людьми хоть один раз. Тогда не грех и на покой будет.
В последнее время ему снится пустыня у Красного моря. Пустыня, не терпящая даже песка. Иссеченные трещинами оранжевые скалы, где жили ессеи - ортодоксы иудеи. Почему море в его снах так умиротворяюще спокойно? Мертвое море, лишенное суеты, разнообразия и мелкотравчатости жизни. Наверное, это усталость.
Вот его нынешние мальчики полны сил и желаний. Каждый из них под завязку набит самомнением и грехами. Каждый готов на любое в силу первого, и свершит чудо, чтобы прочие не знали о втором. Да, только невероятная случайность может лишить его денег, и это верная постановка дела.
Его главный кредитник подсел на игру и просаживает деньги в банковском казино каждый вечер. Кредитник не знает, чье это казино, и почему его проигрыши чередуются потрясающими удачами. Его жена предпочитает свободный секс, а он право на азарт и трясущиеся пальцы.
Вот этот, даже дальний родственник семьи и склонен к гомосексуализму. Тот полон комплексов и финансовых схем, при которых деньги плодятся из пустоты. Он гений, но кто же еще будет терпеть отпетого алкоголика?
Половина из присутствующих в зале думает, что обворовывает банк, и все живут на льготные кредиты, взятые из его же кармана. Они берут у него в долг, дают в долг другим, и сами же следят за тем, чтобы эти долги безоговорочно возвращались. Какой Ляпа мог создать подобные, самозаводящиеся механизмы?!
Опять кольнуло в поджелудочную железу. Эта водка с этикеткой Председателя Правления на бутылке, все одно имеет паленую составляющую. Французский коньяк желудок никогда так не подводил. Жена недавно умерла, но всегда найдется добропорядочная женщина, согласная на умеренные труды за хорошую цену. И все-таки, этот сон с пустыней и молчаливой голубизной горячего неба. К чему они?