На землю опустилась ночь. Чуть поскрипывал музыкой транзистор, чуть потрескивал углями костер, а река бледно светилась из глубины и плыла в неизвестное.
Прошлое тоже умеет спать. Его дремота в невозвращении к нему мыслями, непосещении его старых, замшелых стен человеком.
Когда-то, давным-давно, здесь стояла исконно русская, сибирская деревенька, названная Никак и ведущая корни свои из Ниоткуда. Потом мы решили истребить сами себя, бились долго, беспочвенно, но успешно. От домов остались зеленые квадраты крапивы, от старого кладбища - полусгнившие кресты, от людей стаи ярко-оранжевых жарков - еле слышных воспоминаний.
Похороны состоялись окончательно. Слабая игра мысленной светотени развеяна ветрами, выедена зимней стужей, выхолощена капелью долгих дождей. И только шепот волн в заводях еще вспоминает былое. Шепот волн.
Прерывистое дыханье горна светом выхватывало куски из темноты и вихрями разбивалось о тени. Здоровенный, рыжеволосый молодец Афанасий присел на топчан, да так и задумался.
Веселая завтра свадьба, кому хмельная, а кому похмельная. Завтра его свет Иринушка, за Ивана в жены пойдет. Застоялась лебедушка, им не званая. Нарекли ее в жены Афанасию, да тот из кузни своей ни на шаг, делом мается. А судьба мимо прошла.
Умер его отец, а заботу сыну передал. Заговоры он знал на булат лютые, да тайны закалки былинные. А еще Царь птицу сыну передал, доковать наказал. Птица та не простая, а механическая, как головкой в перышках серебряных поведет, так клюв раскроет. А из клюва мелодии дивные струятся, речи умные летят. Как жить, да как тому быть. Кому свет, кому привет, а кому суму, да поводырь в чужу страну. А как птица та летать научится, так чудо случится. Кто ей глянется, тому станется. Кто ей в службу, тому она в дружбу.
И ковал Афанасий способы хитрые, натирал их травами полынными - счастья обещанного ждал, да за своим не успел. Еле ноги волочит. Сегодня ночь заветная, завтра свадьба красная. До утра в розлив сходи, собери в горсть костяники цветы, разотри в ладонях, и клюв Царь птицы тем соком смажь. Тогда все твоим станется.
Взвалил Афанасий чудо дивное на плечи, и к реке пошагал. Луна полная за спиною, серебро в ночь из ковша льет. Травы инеем седеют, а тополя листвой полыхают, будто в небе костры. А под ногами толи хлябь болотная, толи змей клубок в ночь под светом холодным нежится, страх нагоняет.
Долго шел ли, коротко, только глядь, а средь луга озеро серебряное. Никогда его здесь не видывали. А на озере том цветы плавают, лучами светятся. В лепестках венчики, а в венчиках ягодки, как искры красные, ядрышки их по живому горят.
Вошел кузнец в воду холодную, цветы те сорвал, ягодки собрал, и в ладонях растер. Только Царь птице клюв натереть собрался, как смех женский слышит.
- Что Афоня, Жар-птицу за хвост поймал, теперь счастье в руках маять будешь?
Смотрит кузнец, а рядом с ним дева Болотная стоит, усмешкой давится. Красота в той деве неслыханная, истонченная. Только взгляд ее печален, тоской полон. Но Афанасий десятка не робкого.
- Чур!!! - кричит, - сгинь напасть хмурая. Не к тебе пришел!
Но не сгинула дева, улыбается: - А почему не ко мне? Дорога у тебя путаная, да к заветному озеру лежит. А где озеро, там и хозяйка. Мой ты сокол, пути наши сплелись.
- Не твоя беда, что у других ладонь пуста! - крикнул ей Афоня, да бегом к своей птице и ну ей клюв смазывать.
Как к механизму рукой коснулся, так тот и ожил. Головой драгоценной Царь-птица повела, глаза раскрыла и запела песню дивную. Да такую ладную, что ветры над ней в хоровод сплелись, а кроны ив в такт закачались.
Афанасий сразу же прибодрился. А птица крылами машет, сначала медленно, затем быстрее, быстрее. Так быстро, из вида начала исчезать. Поднял руки кузнец, чтобы счастье свое не выпустить, изловить, пока в призрак не растворилось. Смотрит, а рук у него нет - крылья серебряные. Глядь, а ног уже нет - шпоры птичьи. Раз, и сам в свою чудо птицу превратился. Повел головой и песню дивную клювом зацокал.
Усмехнулась дева печально и говорит: Сокол, мой сокол. Не бывает так, чтобы твое счастье - чужому горя печать. Кто меня знает - в небе летает. И только раз в год, в ночь лунную, буду к тебе приходить, да тебя любить. Сердцу не прикажешь, не может дважды. Знать доля у нас такая.
Молвила. Хороводом ночь закружила, да кузнеца в даль невидимую унесла. След его простыл, и угли в горне истлели.
Сказывают, правда старики, что в ту ночь и чужая любовь-невестушка вместе с Афанасием бесследно сгинула. Может и стала она Девой Болотною. Для любимого стала. А Царь птицу ту, до сих пор над падями речными в полнолуние люди видят. Только поет она печально, и к ним близко не подходит.