Труднее прочего расставаться с собственным идиотизмом. Завсегда кажется, что идиоты - окружающие, а сам, именно ты благороден и широкодушен донельзя. Ну и совершал бы хорошие поступки, а на материальные запросы других попусту не глазел. Ведь сказано же: 'Делай добро и получай взамен г...'. Так нет, все ждем, когда сильные мира сего обойдутся с нами по справедливости.
Главный президент страны Хвоев-Елкин лично по телевизору обещал очередное экономическое чудо через свой очередной труп. Зная его непроходимую честность, особо расчетливые приобретали зеленые за желтые. А по-настоящему умные уже размещали в офшорах прибыля.
А для нас грешных, дефолт, который корячился месяца три, грянул все-таки неожиданно. Поручик, согласно любимой привычке, лениво мечтал о рублевом кредите, каковой он ловко обратит в доллары, а потом cдаст с наваром за рубли. И только получив по голове тяжелым обухом реформ, окончательно осознал, что он не только не новый русский, а самое обидное, даже не новый столбист. Надежды о больших деньгах закончились, и продолжилась, суровая обыденная реальность. Дефолт называется.
Шустрые мальчики, вначале перестройки фарцовавшие на пустых бутылках, в середине ее подвязались на продаже спирта технарек, а потом вышли к оперативному экономическому простору и активно занимались санакцией банка 'Кача'.
Самое обидное - Поручик делал там новую систему электронных расчетов, да теперь зазря. Санация - это же вульгарно-научное слово, в России оно означает процесс перевода сбережений бабушек и дедушек в карманы заранее определенных людей.
Крышевал этот горячий поварской процесс (стряпню) земляк Поручика, бывший шахматист - разрядник Жеребцов. Прохладный аналитический ум этого видного советского шахматиста, позволял тому прижать практически всех. Он имел и воров в законе, и новых русских, и чиновников, и даже любвеобильные силовые государственные структуры. Последний факт для Поручика означал, что работа его в 'Каче' накрылась помойным ведром с тылу.
Ведь если кто помнит, процесс окучивания старушек глубоко тонкий, а порою даже интимный, отнюдь не требующий продвинутых электронных извращенных технологий. На вкладчиков только кричали дурным голосом, разыгрывали личные драмы, изображали глазами наивность или окончательный суровый приговор. Все остальное бабульки делали исключительно сами, и подписывали, и соглашались, и мерли в пустых квартирах от недоедания и бедности.
Непосредственно процессом горячего отжима руководил некто герр Херманн, личность для Сибири одиозная и незаурядно жестокая. Новый генерал банка весьма походил на юного Мефистофиля, блистал умом и артистическим наслаждением от собственно садизма. У великой сибирской финансовой реки 'Кача' отныне не имелось не только истоков, но и воды ее будут вполне определенного запаха, цвета и дрянной консистенции.
Макроэкономическая (микроинфарктная) ситуация в стране сложилась, откровенно говоря, хреновая. И вполне можно было впасть в отчаянье, но, слава Богу, есть на свете Столбы. И как пел в своей песне новый столбист Булкин - 'О Красноярские Столбы, мое убежище отныне и навеки'. К тому же Поручик давно обещал дочери продолжительный поход в лоно природы, а тут последняя неделя августа, откладывать больше некуда, далее школа.
День первый
Чуткие осины уже ощутили поворот к зиме и покраснели каемкой листвы. Из заветных пней стройными рядами вылезли опята и хором просились к гурманам на сковороду. Для любителей лузгания обильно подошла кедровая шишка. Пахнет свежестью и чистой ключевой водой. Тихо стонут осины у болот. Безветренно и тихо. Кончен короткий летний бал. Почти осеннее ночное небо, усыпано звездами и черно словно смоль. Млечный путь в нашем городе напоминает след от пыльного фонаря, а августовской ночью в тайге ясно прослеживается небесная дорога в вечность. Лично Поручику почему то больше нравилась ее хохляцкое название -'Чумацкий шлях'.
С Поручиком подался на Столбы Олежка с двумя дочерьми. В одном рюкзаке курлыкала литровая бутылка вермута. В другом, в трехлитровой банке мариновалось мясо. Слияние двух содержимых обещало стать восхитительным. Наивно предполагалось, что в будний день, в Эдельвейсе не окажется никого.
Жарить шашлыки, пить вермут, и говорить о Гондурасе, что еще требуется для счастья простого русского человека? Гондурас нам близок и важен. После того, как мы прокакали собственную страну, думы о чужой, теплой и далекой банановой республике милее всего.
Из ельника выглянула, весело скалясь, скалка - Акулка. За ней залитый солнцем и напоенный сосновым ароматом бок Манской стенки. Еще десять минут неторопливой ходьбы и слева проплыла торжественная и строгая Манская Баба. Но следом пришла беда, и благостное настроение Поручика улетучилось напрочь. Таежную тишину нарушили гадкие звуки детского шума и гама. Означать это могло только одно - в Эдельвейсе опять детские сборы.
Сложное, многогранное понятие и действо 'Детские сборы' давно превратилось в фирменное проклятие Поручика. И не потому, что он не любил детей, просто милее всего лесная тишина. А еще с детьми сочетались извечно горелая, постная каша, и болезненно гадкие, сырые дрова. На каждых детских сборах безбашенные инструктора и плохо умнеющие дети обязательно валили ни в чем неповинную, живую сосну. Последнее не только отчаянно глупо, но и преступно.
Во-первых, такое дерево явно тяжелее пилить, во-вторых, его дважды тяжелее тащить и в-третьих, горит оно скверно. Кроме прочего, в глубине своей тщательно скрываемой, но нежной души, Поручик считал живое дерево тонким и приятным собеседником. Следовательно! - пилка живого дерева на дрова - это фактическое убийство с отягощающими обстоятельствами. (Ах, если бы не слюнявый уголовный кодекс, с его 14-летней недееспособностью!)
Избушка, обычно мирно стоящая на вершине скалы, подпрыгивала в нервном шоке от самого каменного основания. Это резвился очередной отряд с самоназванием 'Палата ?6'. Юные чада от 12 до 15 лет, в который раз осваивали нелегкую науку прижигания супа в кастрюле. Дымило не только из трубы, но из окон и настежь открытой двери.
Для придания бардаку спортивного колорита, с обрыва из-под избы был налажен 20 метровый дюльфер, и время от времени очередное чадо, с визгом и хохотом уходило вниз. А на помосте в разгаре другая, более зрелищная затея. Две команды мальчиков и девочек состязались в запутывании и распутывании скальной страховочной обвязки в собственном нижнем белье. Азарт и мастерство участников поражали воображение.
Неожиданно внимание Поручика привлекла новая странная картина. Внизу под избой по тропе шествовала Татьяна. Вид необычно напыщенный и гордый. Всем своим маленьким существом она излучала особое международное предназначение. Сзади вышагали два здоровых лба под 2 метра ростом и полные блондины.
Ну, надо же, баба где-то добыла сразу двух истинных арийцев! Изумление Поручика стало еще большим, когда подошедшая Татьяна объяснила, что это два немецких студента скалолаза, а она ихний гид. Отчаянные немецкие скалолазы хотели попасть на халяву на сибирский горный Алтай, но денег у них хватило только на Столбы.
Многочисленные лейблы на фирменных футболках, замшевых шортах, обвязках, скальных туфлях (трусов пока не показывали) однозначно свидетельствовали о незаурядной технической и прочей подготовке. А что показывали веревки, восьмерки, жумары, шайбы Штихта и другое снаряжение, о существовании которого Поручик только подозревал? Не иначе, как настоящие горные барсы.
Вдобавок на груди старшего немца висел 'Никон' за 4000$. В свете наступившего дефолта, немцы выглядели словно живые, вежливые манекены, облепленные рекламными долларовыми бумажками. Надо было не автоматизировать, - мелькнула у Поручика запоздалая мысль, а разводить немцев в пробирках. Тогда России никакие передряги не страшны.
- А давай, на Манскую стенку их затащим?! - предложила Татьяна.
Поручика передернуло, словно старый ржавый затвор. Он не касался скалы уже два года, автоматизаторство требовало предельного напряжения сил, сосредоточенного сидения в мягком кресле и отсутствия выходных. Но теперь, по причине дефолта, лазать наверно можно почаще. Хотя как после такого перерыва?! Не зря же я калошки захватил, подумал Поручик.
Когда интернациональная команда горевосходителей подошла к Манской стенке, Поручик живо и вовремя заинтересовался методом коммуникации между сибиряками и немцами. В последний раз мы общались посредством шмайсеров, тигров и гранат. Повторять исторические ошибки без страховки, на скале ему не хотелось. Но добрая Татьяна наших успокоила, немцы потихоньку учатся н собственных ошибках. Вчера вот проходили слово 'На посошок', с утра сильно болели.
Исключительно сильно немцев завораживал сибирский процесс надевания и завязывания калош. Они принялись щелкать натуру Никоном. Ну вот, и на международный уровень вышел, с усмешкой подумал Поручик. Калоши это не вшивые скальные туфли, в них разбираться надобно.
Схема подъема была следующая. Сначала лезла Татьяна, провешивая веревку, потом рядом с веревкой лез Поручик. Затем, пристегнувшись к веревке на скользящий карабин, лезли немцы. Замыкал подъем неторопливый Олег, опять же попростяцки, без веревки.
Несмотря на длительный срок без лазанья, шагалось не плохо. Калоши стояли, руки сами вспоминали карманы и щели. Ноги подшагивали на нужную высоту. И в душе уже разгоралось то самое приятное состояние гармонии. Его невозможно объяснить простому обывателю, когда тот пристает с абсолютно идиотским вопросом, а зачем вы туда лезете? Попробовал бы сам.
Дошли до Обходика, тонкого в лазании места. Дополнительную пикантность этому маневру придавала высота, где-то около 50 метров свободного падения и временное отсутствие надежных зацепов для рук. Приходилось втягивать переросток пуза и держаться пальчиками за подхваты. Равновесие великая вещь не только для самураев. Пройти высокий ход без страховки, это вам не Даун Дзинь Дзинь.
Обходик выводил на вертикальную щель, перед которой росла тонкая, словно девичий стан кедрушка. Прижилась она в исключительно правильном месте. Когда рука ее обхватывала, становилась как-то приятно, спокойно и надежно. Поручик воспринимал деревце, как любимую, испытанную женщину, подающую руку в критический момент.
Выбрались на площадку перед ребром. Ребро, это настоящий ключ всего хода. Как все дороги ведут в Рим, все хода на Манскую стенку сходились перед Ребром. Площадка перед ним большая, при желании, вполне можно организовать небольшую дискотеку. Внизу, там где высота обрывалась небом, на обходике гортанно переговаривались немцы. Беспомощно затряслась вершина кедрушки. Видно не выдерживали их альпинистские нервы, лапали будто спасательный круг.
- Ты что, совсем охренел?! - заволновался за безащитное дерево Поручик. - Нежнее, нежнее надо. Сломаешь же гад?! Ты уедешь или тебя на скорой помощи увезут, а нам тут еще лет 100 лазить. Гринписа на тебя нету!
Амплитуда колебаний резко уменьшилась. Верно на Гринпис среагировал, подумал Поручик. Все-таки хорошо знать международные ругательства.
Двинулись выше. Первой аккуратно прошагала ребро Татьяна. Ребро - это 12 метров гранита, обработанного веками сибирских дождей и ногами столбистов. На нем нет больших щелей и карманов, есть несколько линзочек и небольших выполаживаний, которые позволяют его проходить на трении. Обычная катушка, фирменный элемент Столбовского свободного лазанья. Как у каждого ребра, у этого есть 2 стороны. Правая, обрывается вниз почти вертикальной, шестидесятиметровой стеной, напротив пологая, восьмидесятиградусная левая - имеет 40 метров до земли. Наверху ребро венчает аккуратная, спасительная балдушка, за которую удобно хвататься двумя руками.
Калошики на трение не подводили, стояли как им положено. Вот уже показалась вожделенная, надежная балдушка, но тут память дала сбой. Неожиданно Поручик изобразил из себя камикадзе и ринулся на балду, не сделав предварительного шага влево. Шаг тот дает нормальным пацанам лишних 20 см высоты, которые по итогу совершенно не лишние.
Пальцы не дотянулись до зацепы каких-то, но самых важных пяти сантиметров. Ноги судорожно делали сибирский крылатый, велосипед, снизу судорожно защелкал дорогой и очень надежный Никон. Сенсации гадам захотелось, нюхом понял Поручик. Хрен вам, а не сенсация! От злости он с маху попал ногой влево на пропущенный карман. Новый бросок, и вот она долгожданная балдушка.
- Ты чего это?! - испуганно проорала Татьяна.
- Лазить чаще надо, - буркнул Поручик. - Хотя бы раз в год.
Сенсация не задалась.
Опытные немцы лезли Ребро напряженно и предельно внимательно. Они выискивали несуществующие зацепы и в отсутствии таковых нагружали надежно закрепленную русскими веревку. Потом также не торопливо они добрались до вершины. После прохождения Ребра особых сложностей нет.
Поручик вспомнил, как в далеком 1982 году, он ночевал и встретил здешний необыкновенный рассвет. Как лежал в каменной выемке у барьера высоты, долго рассматривая предутренние серые облака. Как они зарумянились, зарделись от свечения изнутри, будто щеки молоденькой девушки, и стали розовыми, а небо окрасилось голубыми, зовущими в полет тонами. Совершенно невероятное чувство полета, доступное только в полузабытых детских снах.
Cпуск обещал быть более интересным. С грехом и матом пополам добрались до Ребра. Татьяна сбросила веревку с верху на площадку перед Ребром.
- Я сейчас слезу и привяжу снизу, что бы ребята смогли спустится. А ты сверху страховку наладь.
- Нет проблем, - уверенно ответил Поручик, выбирая сосну потолще, и лихорадочно вспоминая узел булинь.
Но Столбовская страховка немцам не понравилась.
- Ноу, Ноу - заговорил старший. - Их бин УЕА.
- Мы тут УЕА не пользуемся, - громко оскорбился Поручик. - Ну, разве что иногда УЕБ, - задумчиво и тихо буркнул себе одному под нос.
Олег сунулся на Ребр с налету, но вернулся. Железный Олег, вернулся!!! Да, крутая хрень все таки международный дефолт. Потом сибиряк неторопливо выкурил сигаретку, и аккуратно, не используя веревки, прошел Ребро вниз лазанием.
Младший еще необстрелянный, но энциклопедически грамотный немец, подошел к веревке и начал ее обворачивать вокруг себя.
- Чего это он?! - недоуменно спросила Татьяна.
- Ты Танюха молодой альпинист, и не знаешь спуска классическим способом Дюльфера! Этот придурок собрался его использовать.
- Это способ основан на трении веревки всему по телу. Лет сорок назад, когда альпинисты ходили в брезенте, он был весьма популярен и даже приятен. Но при его сегодняшней, тонкой футболочке это полный, кровавый абзац. Кроме того, немец сделал лишнюю петлю и надел ее прямиком на шею. Через пару метров у него кислород кончится наверняка, - закончил анализ исторически опытный Поручик.
Старший немец громко хрюкнул неожиданно весело и подозрительно.
- Похоже, он это, гонит, - отметил невозмутимый Поручик. - По-нашему понимает больше, чем хочет показать.
Согласуясь со строгим сибирским расчетом, через 2 метра спуска петля затянулась зело добро и прямо на арийской шее. Немец побагровел и остановился.
- Алес капут?! - услужливо вопросил Поручик.
Старший доич - собрат издавал какие-то нечленораздельные, но явно веселые звуки. Но тут бравый, но не слишком умный младший выпутался из узла Линча и проявил нежданную лихость, обычно не свойственную размеренному прусскому народу. Усевшись на задницу, и держа веревку перед собой, он поехал вниз, медленно, но верно отклоняясь влево.
- Идиот!!! - крикнул Поручик. - Падать надо вправо, там ниже на 20 метров.
Немец пыхтел, но не сдавался. С каждым метром ситуация нравилось горе -инструкторам все меньше и меньше. Проклятый буржуй не понимал серьезности собственного положения, возможно, в силу того, что хорошенько прижег ручонки и шею. Разум у него, как поется в одной известной песне, закипал.
Решительно вцепившись за верхний конец бурлаком, Поручик крикнул Олегу - тяни, Олег врубился моментально, и туго натянул нижнюю часть веревки, будто рояльную струну. Хорошо, распуталась голова, счас бы отрезало, словно Берлиозу. Опять е не со зла!
Тем временем, заблудшая овца вышла на штатную траекторию. Еще мгновенье, и доич сидел внизу, дул на обожженные пальцы, а старший собрат делал ему сердитый разнос с верху.
- Чуть валюту не угробили! - причитала хозяйственная Татьяна.
- Ты за них где-нибудь расписывалась? - деловито поинтересовался Поручик.
- Нет, мне поверили на слово.
- Тогда ничего, - успокоил даму Поручик. - Лазь с ними дальше. Подумаешь, ихний МИД нашему МИДу сделает представление. А вообще - полные придурки.
Железный звук разнесся над тайгой словно приговор. Поручик хорошо знал, так звучит поварешка, при ударе о котел.
- Все! Никаких УЕА, а то последнее сожрут голодные дети! Спускаемся дальше через камин. Там в конце лаза сосна, 40 сантиметров в обхвате, дальше нее даже немцы не упадут.
После быстрого спуска пятиминутная пробежка в сумерках по тайге и изба. И горелая перловка, обильно политая слезами дежурных. Сырые дрова дают более едкий дым, отметил про себя наблюдательный Поручик.
Немцы мужественно и обильно глотали порченый продукт. Более взрослые девки строили им глаза и подкладывали добавки в надежде на сытый фатерланд. Ну вот, подумал Поручик, глядишь, так и приживутся на Столбах, если конечно выдержит изнеженный цивилизацией желудок.
Сырая сосна горела с треском и дымом, дверку у печки не закрывали, и толпа народу собралась возле огня. Тут инструктора вспомнили про режим, детей загнали на нары, и наступила долгожданная тишина. Немцы легли на улице на помосте. Наверно решили, что так будет дешевле. День закончился не так плохо, как предполагалось вначале. Достать мясо и вермут в присутствии голодных детей никто так и не решился.
День второй
День второй начался с утренней детской склоки. Дежурное звено отчаянно спорило, за вторую очередь в мытье казана. На тот момент девственные Столбы еще не познали Фери, Каплю и Досю. Процесс отдраивания вчерашних перловых огарков осуществлялся на ручье с помощью мыла и песка. Сажа сходила с казана медленно, но обильно. Она равномерно распределялась на детях, хвое, кустах даже на подглядывающих бурундуках.
Если взирать на действо со стороны отрешенно и научно-исторично, становились понятными и родными идеи жестоких американских плантаторов. Такая работа для негров или мулатов на крайняк.
Чайник на печке подпрыгивал, окатывая помост кипятком и приятным запахом листьев смородины. Это означало, что после процесса принятия кружки чая с пряниками, будет поход. (Немцы подозрительно косились на кулинарные булыжники, но, распробовав, дружно заработали массивными и крепкими челюстями).
После чая, построив немцев в короткую колонну, Татьяна двинулась маршем на центр. Поручик с Олегом и детьми двинулись следом. Движение вскоре замедлилось, дети Олега обнаружили на откосах лога заросли черники и не понимали, как можно пройти мимо этого богатства.
В этот раз великую столбовскую науку немцы постигали на самом маленьком из всех столбов. Слоник - невысокий камень (в высшей точке 5 метров), представляет собой концентрат того, что называется лазанье по Столбам. Обычно на него попадают в первом же походе. Каждый красноярец, бывавший на Столбах, пробовал на нем свои силы.
Самое странное, что на этом маленьком камне есть все: катушки, щели, карнизы, мизера и сопли (зацепы такие). На него взбираются с разбегу и прыжком, кувырком и составляя пирамиду из собственных сотоварищей. Есть и зимние ходы, и летние. Есть и такие, что не вылезет обычный мастер спорта по скалолазанию.
Поручик вспомнил, как весной, недоуменный Лебедь показывал ему письмо уральского туриста. Этот замечательный урод просил выслать чертеж Слоника, что бы он мог воспроизвести в натуре у себя дома сей замечательный тренажер. Поручик посоветовал Лебедю запросить у Челябинских сотоварищей 4 вагона гипса, для тщательных слепков с натуры. Зачем обижать и без того раненного в задницу товарища?! На идиотскую, но искреннюю просьбу, обычно отвечают еще более идиотской и не менее искренней.
По наклонной плоскости Слоника самыми простыми лазами носились и скатывались обыкновенные сибирские дети. Багровые и злые, но альпинистически подготовленные немцы безуспешно пытались осилить 1-й метр маршрута. Получалось не в зуб ногой.
Трещин, куда можно вставлять стальные арийские пальцы, не имелось как на грех. Не виделось так же и уступов, на которые можно взгромоздить ноги в восхитительных, 150-баксовых туфлях. Вокруг немцев, навинчивала кругами босиком Татьяна, и искренне пыталась понять, в чем у них дело?
Более старший и умудренный опытом зольдатен оставил попытки где-то после тридцатого раза. После Ребра на Манской стенке, он относился к столбовским восхождениям почти по-сибирски. Если что-то не улыбается, обязательно пошли его 'на'. Потом, старый фриц помнил военную поговорку: 'Что русскому хорошо, то немцу смерть'.
Его более активный младший собрат, возомнил, что в его неудаче виноваты скальные туфли, и по примеру Татьяны решил покорить Слоник босиком. Вы когда нибуть, пробовали скатываться по напильнику босиком!? Не нужно было так делать.
Нерелигиозный, но суеверный Поручик догадался, - беда немцев в том, что они пытались покорить маленькую, но гордую скалку с помощью грубой силы стальных крупповских мышц. А это, хоть и маленькая, но гордая территория нашей необъятной и могучей Родины. Страна наша не любит упорядоченных насильственных действий, и дает отпор любому, даже внутреннему врагу.
Вообще, стандартный газетный штамп - Покорители Вершин - вызывал у Поручика усмешку. Он то знал, что скалы Столбов, весьма своенравные, а порой жестокие и коварные дамы. Их не покорять, их любить надобно! И слушать, и внимать с должной ласкою, готовы ли они тебя сегодня принять в объятия?! Поручика они сегодня принять были готовы. И даже простили его долгое вынужденное отсутствие.
Могуч и необъятен в своем многообразии 1-й столб. Добрая сотня лазов ведет к его вершине. Катушки под ногами уходят вниз, а ты стремишься душой вверх, в синее небо. А потом на водопой - небольшой, и с годами все более узкий грот, с каменной чашей в конце, наполненный прохладной и самой вкусной в мире водой. И старые друзья, лучшие в мире, и подружки, безусловно, самые красивые в мире, и тайга, тайга со всех сторон. В гробу я видел этот дефолт и Хермана, и Киндерсюрприза, и Елкина-Палкина, правильно решил за всех нас Поручик.
В избу возвращались натренированные и довольные. Тело ощущало приятную усталость. А желудок чувствовал пустоту и некоторое желанное, почти сексуальное томление, по поводу предстоящего быстрого заполнения, предпочтительно натуральными продуктами.
Но уже за 100 метров до избы, Поручик почувствовал скорбный запах разочарования. Очередной недоношенный дежурный взвод вел нешуточную войну с рисовой кашей. Каша побеждала на всех фронтах. Набухший рис вылезал из казана, и умудрялся пригорать не только с внутренней, но и с наружной стороны.
Опять разгрузочный день, мрачно, почте безнадежно констатировал поручик, наливая в кружку чай, и доставая ныне плохо известный деликатес - кильку в томатном соусе. Немцы мужественно жрали общественную кашу. Нет, все-таки немецкий солдат - самый храбрый в мире. Сон на голодный желудок, увы, не шел, и вечер обещал быть долгим.
Вдруг, какой-то необычный, даже праздничный звук разбавил обрыдлый детский гомон. Внизу показалась новая компания. К избе подходили известный столбовский филолог - Лысый, с женой, с другом имеющим троцкистскую фамилию Бухарин, и еще какой-то приличной, довольно упитанной и жизнерадостной личностью. Наверное, они тоже мечтали провести вечер в лесной тиши и глуши.
Лысый занимался бизнесом швов зданий. Занимался довольно успешно, и вполне мог стать Новым Столбистом. Но его коммерческому успеху мешало две вещи - полное отсутствие инстинкта накопления и жлобские методы оплаты заказчиков.
Заказчики обычно платили водкой. И добро бы один или два раза. Нет. Заказчики платили водкой всегда. Белым-крепким была заставлена кладовка, балкон и гараж. Белое-крепкое уничтожали и обменивали, и потребляли, и угощали друзей, и дарили родственникам, и расплачивались им и за свет, и за газ. Но запасы универсальной валюты не кончались так же, как нескончаемо само зализование швов зданий. Все можно превозмочь, но здоровью какой ущерб?!
И сейчас в рюкзаках путников гордо побрякивал очередной сорокаградусный аванс.
- Лысый, здесь дети и иностранцы, веди себя прилично, - взмолилась начальница детских сборов Юлька.
Предупреждение явно нелишнее. Филологические способности Лысого гремели матами и междометиями на всей площади треугольника Китайка - Центр - Манская баба. Самое невинное из его выражений - Конь педальный. Кроме того, имелся у парня особый педагогический талант или в простонародье зараза. Дети, находящиеся в радиусе его слышимости, по прошествии 2-х часов, начинали изъясняться, используя сочные и затейливые обороты известного (в узких кругах конечно) филолога-новатора.
Поручик Лысого уважал. Практически в любом состоянии Лысый мог лазить, пилить дрова и вести приятное общение. Кроме того, супруги всегда приносили с собой различные деликатесы и хорошую еду. Сегодня это было весьма кстати. Настроение резко улучшилось. Детей изъяли из-за стола и отправили на чердак. Молодость, проведенная в трезвости и прочих лишениях, будоражит ум к великим поступкам.
Только по удалению досадного нарыва спортивных сборов, на столе появились салатики, цыплятки, красное вино и ракушки в винном соусе на спицах. Их огненный вкус вызывал жгучее желание тут же залить пищу красным вином или водочкой. Назревало приятное желудку общение.
Иностранцы пока молчали и прятались снаружи на опалубке. Но сам факт присутствия иностранцев в компании, вызвал нездоровый ажиотаж у Ленки, верной жены Лысого.
- Хочу с ними поговорить! Научи меня говорить по-немецки, - капризно канючила молодая неиспорченная иностранщиной женщина.
Лысый немецкого языка не знал с раннего детства. Не знал его и Поручик, несмотря на долгие годы обучения в школе и ВУЗе. Их совместными усилиями вспомнилась известная фраза из '12- стульев' Ильифа и Петрова: 'Гебен зи мир битте цвай сигарете'.
Правда, эти парни не курят, но досадное обстоятельство не сдерживало никого. Ленка поперлась общаться международно на волю. Но на беду в проеме двери висел тибетский медный колокольчик. В избе он выполнял функцию звонка. Обычно, входящий гость бился об него лбом, вызывая при этом мелодичный звон. Свои, как правило, от колокольчика уворачивались.
БОООМММ!!! Ленка не увернулась. Алкоголь нарушил и без того слабую координацию движений и памяти. Женщина приостановилась, вернулась к столу и заканючила опять:
- Лы-ысый. Я забыыыла.
- Гебен зи мир битте цвай сигарете, - хором, уверенно закричали Поручик и Лысый.
БОООМММ !!! БОООМММ !!! БОООМММ !!!
- Гебен зи мир битте цвай сигарете!
На седьмой раз бредовая идея была оставлена. В смысле была оставлена идея говорить по-немецки, но жажда общения пучилась как на дрожжах. Сибирскую женщину одной дурью не остановить.
Ближе к полуночи и оскудению стола, в душе Лысого зародилось справедливое желание отыскать свою женушку. Выйдя из избы, он обнаружил 2-х в доску осоловевших от водки немцев, Ленку и стайку старших девчонок-спортсменок из палаты ?6. Они о чем-то щебетали мило и двусмысленно, а немцы важно отвечали:
- Я! Я!
Лысый, который ревности и педофилии не признавал, решил сделать гостям приятное. В нем неожиданно проснулись хоровые таланты и часть филологическо -лингвистической памяти. Он желал спеть песенку, на их языке, единственную, которую знал твердо:
- Дойчен золдатен, унд оффициррен!
- Нихт капитулирен! Нихт капитулирен! - громко и с выражением помог ему Поручик осипшим от алкоголя, а потому угрожающим голосом.
Понятливые к чужим законам немцы капитулировали сразу. С первых бравурных аккордов они разом насторожились, потом быстро собрали свои фирменные альпинистские кули. К последней песенной руладе фрицы незаметно, но быстро ретировались в район Теремка - небольшой скалки, метров 200 от Эдельвейса.
Нет, все-таки русский солдат - самый храбрый в мире солдат, решил Поручик.
Пьяные школьницы на опалубке как-то резко успокоилось и растаяли неверными тенями в ночи. Ленка упала в объятья любимого мужа. Наступила тишина, а из распадка вынырнула большая и желтая луна.
Ночная тайга при луне - зрелище совершенно фантастическое. При наличии небольшой доли воображения, красного вина и несмываемых остатков высшего образования, в таинственном сумраке ночи можно различить разнообразные фигуры славянского пантеона.
- И вовсе неправда, что кот ходил вокруг дуба, он ходил вокруг кедра! Там вкусные орешки в шишках и баба Яга, и Змей Горыныч, - это была последняя отчетливая мысль Поручика, перед засыпанием.
День третий
День третий начался с безумно - звонкой тишины. Детские сборы канули в Лету. Ушли в более цивилизованные, подобающие им места, и не скованная бранным общением с детьми, в души изливалась таежная благодать. Струился воздух, напоенный живительным сосновым ароматом. Осеннее интеллигентное солнышко, оно уже не жарит, но еще дарит тепло. Бодрящий воздух, сохранивший с ночи сладкую свежесть и прохладу. Удивительные яркие предосенние цвета сибирской тайги. Плюс уникальная местная особенность - отсутствие комаров и гнуса.
В эти редкие минуты Поручика покидала набранная с годами привычка к брюзжанию и меланхолии. В нем просыпалось нечто совершеннейшее детское. Его не давили порядочно лишние килограммы, горько - жизненный опыт, чрезмерная начитанность и склонность к пессимистическим обобщениям.
Поручик садился на лавочку на краю опалубки, скрещивал маленькие руки на животе размеров достойных самого Гагрантюа, прищуривал глаза, завуаленные дюжим количеством диоптрий и мечтал.
Мечтал он без мыслей и фраз, о чем-то особо насущном и вечном. Мечтал о том самом Гондурасе, определение которого не подходило под все то, что можно было выразить нелепыми человеческими словами. Даже душа казалось здесь грубой и неуместной, Гондурас нечто более эфемерное, большее....
Таежная тишина - состояние звонкой и неуловимо тонкой прозрачности. Чуть слышен говорливый ручей под скалой. Его речам можно внимать бесконечно. Этот вечный, мудрый и добрый разговор отрицает бытие, суету и никчемность больших городов с их непомерными амбициями и мелкими, пакостными страстями.
За два дня мясо замариновалось окончательно, а вермут набрался запахов и силы хвойной зелени даже через стекло бутылки. Доставали его без тени смущения. Теперь он не растревожит, не извратит нелепыми желаниями неокрепшие спортивные желудки ушедших детей.
Процесс приготовления мяса - это ответственный процесс, требующий мужской силы рук, их уверенной неторопливости. Но вечно суетливые женщины требовали самостоятельного участия в священнодействии. Они думают, что без них мы совершеннейшие неумехи. Глупости, мы ими представляемся специально для женской половины человечества.
Но похвальные стремления необходимо поощрять. И потекла неторопливая беседа о проблемах близкого нам по менталитету бананового острова Гондураса. И бесконечный, как сам смысл жизни, извечный теологический спор, о том, ту ли страну назвали Гондурасом?! И романтика загадочных названий загадочных городов - Тегусигальпа, Пуэрото-Кастилья. Их буквы и слога вязнут на губах сладкой негой, отдают неведомыми вкусами и ароматами. Терпкий вермут и запашистое, чуть недожаренное мясо. Запахи и звуки тайги.
Ближе к вечеру появилось естественное желание прогуляться, но не самому. К примеру, забраться Татьяной и немцами на Первый Столб. Пусть видят бывшие вороги с высоты птичьего полета нашу Тайгу. Пусть преодолеют свои детские, иностранные страхи. Почувствуют вкус настоящего преодоления. Ощутят биение сердца и шипение адреналина в голубой, холодной арийской крови.
Черт возьми, этот мир мог быть прекрасным, если бы не излишние люди, думал Поручик. Он быстро и грамотно сбагрил немцев и Татьяну на Центр, за ними потянулись Лысый со-товарищи. Пусть поскитаются по другим избам. Пусть познают великий и прекрасный славянский мир! Пусть еще кто-то из столбистов возиться с их загубленной по Ницше цивилизацией.
Нежданно-негаданно засобирался в город друг Олежка. Впереди было первое сентября и начало рабочей недели. Будни и прочие гадости никто не отменял, даже по случаю великого российского дефолта.
Когда человеческие голоса исчезают вдали, поневоле переходишь на иной уровень восприятия. Мелочи, шорохи, и игра оттенков обретают потаенный смысл и таинственное предназначение. Они заговаривают с тобой, плетут свои нити в иную реальность.
Вот под настилом зашебуршала пищуха. Если положить макаронину у ног и замереть, то через некоторое время увидишь, как из-под настила осторожно высунется забавная мордочка с глазками-бусинками. Малейшее шевеление и мордочка исчезнет, чтобы через некоторое время появится в другом более безопасном месте. Но если немного поиграть в детскую игру 'Замри', можно добиться того, чтобы потешное мохнатое тельце подобралось к самой ноге, дабы стянуть крошку съестного. Процесс общения с тайгой вещь увлекательная необычайно.
А вечер подкрался незаметно. После обильного приема пищи, возлияния и глубокомысленных разговоров, время и в одиночестве текло свободно и легко. Как всегда разом, неожиданно на распадок упало покрывало ночи. В душу Поручика закралось ощущение, знакомое только отшельникам. Он чувствовал темное, непроницаемое пространство, досыта напоенное движением - неведомой для человека, множественной жизнью.
Долгожданное уединение. Лежишь на чердаке, перед тобой книжка, по бокам свечи, кружка с коньяком слева, вафельный тортик справа. Книжка называлась Абрек (Столбы глазами москвичей, определил Поручик). И она-то рассеивала хлипкую идиллию гармонии напрочь.
Эпохальное художественное произведение задумывалась как трагический конфликт столбовского идеализма мужичищи Хасана с тлетворным влиянием рыночных отношений и эндемичной культурой аборигинов, населяющих Столбы. Колоритные азиатские гастарбайтеры торгующие шашлыками у Первого столба были описаны сочно, похабно и с знанием дела. Когда повествование дошло до главной любовной линии - описания трагической любви Нахала и Дуськи, смех начал душить Поручика не на шутку. Он знал обоих реальных участников драмы не понаслышке. Фактически речь шла о любви Ивана царевича и маленького, но хитрого и коварного Серого волка.
А потом дождь застучал по металлической крыше. В окошко начал стекать хвойный прохладный аромат и захотелось спать и принять спокойствие и чистоту этого места навсегда. Не додумались еще современные доктора о целебной силе такого сна. Дефолт, киндер-сюрприз и прочие неприятности растворились легко и даже воздушно.
День четвертый и последний
Наверно Моисей насчет субботы придумал правильно, просто это была пятница. Длительный перерыв в лазание сказался через сутки. Все тело болело, но болело приятной болью натруженных мышц, довольных тем, что о них наконец вспомнили. Пробуждение ото сна было естественным, комбинированным, многоступенчатым. Хотелось есть, пить и беать на шхельду.
Шхельдой в простонародии называется столбовский туалет. Конструкция туалета зависит от менталитета и не проявленных фрейдовских влечений избовских обитателей. Например, неотъемлемой частью туалета Голубки была авиационная голубая фуражка, принесенная в избу колоритным сибирским парнем Гуляшом.
Так как туалет Голубки напоминал эскимосский чум после сильного и обильного извержения, эта архитектурная особенность дарила посетителям своеобразный, но исключительно полезный эффект. В силу открытости конструкции с неожиданной стороны, сидящий в туалете пользователь хорошо проглядывался с тропы. Что бы избежать нелепых разнополых коллизий, извращенцами из Голубятни был разработан особый туалетный ритуал. На видном месте был вбит крюк, на него повешена голубая фуражка.
Идущий на шхельду, озабоченный пользователь голубую фуражку снимал с крюка заранее и надевал на голову. Следующий, кого прижимало естество, фуражки не обнаруживал. Потому в целях соблюдения минимального этикета, приплясывал от нетерпения и очка в почтительном отдалении.
Как рассказывал Кузнечик, проигнорировавшую фуражку мадам Скрябкину, он вынес с насиженного места без лишних разговоров быстро и качественно. Она даже не визжала по-женски. Демонстрация архитектурно - регламентной небесной фуражки сняла всякие претензии сразу и бесповоротно.
Особенностью туалета Эдельвейса - была картина маслом, написанная в стиле ню, студентами местного института сибирских искусств. Созданная в начале восьмидесятых в духе непроходимого социалистического реализма, двусмысленностей картина не разумела. Но сейчас силами Российского сексуально малочисленного телевидения обрела совершенно иной коленкор.
Сюжет картины передавал нелегкие, запутанные отношения двух мясистых голых женщин среди тазиков и кувшинов с водой. Более старшая смотрела, на неподозревающую о возможности такой агрессии младшую с каким-то напряженным, даже каннибалистическим выражением в глазах. Имелось в виду, что старшая это будущая свекруха младшей, но только имелось, так как по напряженному, динамичному расположению поз, игре коричнево-кровавых бликов стен и немытых окон, подозревалось самое худшее.
Лично Поручик в присутствии этих дам испытывал какое-то неудобоваримое чувство брезгливости, так лихо переданное начинающим художественным дарованием. Благо, что на скорость и качество его физиологических процессов столь тонкие, извращенные чувства практически не влияли.
Но сегодня, именно сегодня какая-то нелепая, но важная мысль пыталась вырваться из художественного полотна на свободу. Казалось, дамы слегка развернули взгляды и смотрели на некую, скоромную часть тела Поручика. Он этого дела побаивался, мало ли что, в глухой тайге случается с мужиками?! Вот так, именно так самые чистые и светлые намерения художественного русского мышления обгаживает современное телевидение.
Неожиданно Поручику вспомнился сон, ночной кошмар, который в последние годы отравлял ему жизнь, всплывая в усталом мозгу после долгих дней тружения на благо великого новорожденного Российского капитала. В том сне он платил деньги и медленно, но неотвратимо передвигался вдоль своей любимой тропы от конечной автобуса у турбазы 'Енисей' до Первого Столба.
Его то подвозили на специальном дизельном вагончике, то пересаживали на эскалатор, потом использовали неудобную, но обязательную к применению канатно-кресельную дорогу. А Поручик стремился в родной 'Эдедьвейс' всеми фибрами израненной души, но никак не мог достигнуть своего блаженного состояния.
На каждой пересадке истончался его драный кошелек, чем-то смахивающий на ту знаменитую гипотетическую потребительскую корзинку. Поручику не было жаль денег, а только постыдно открывать его раз за разом, показывая жирногубым билетерам свою нищую состоятельность. Но главное даже не в этом. Берега этой привычной, ставшей родной дороги, почти жизненной реки изменились до неузнаваемости.
Неслась площадная брань от пьяных ларьков. Жадно зыркающие глазами раскосые шашлычники рубили последние кердрачи на дрова. Хрипел и плакал в исподнем гулящий русский народ. А далее, под облаками высились кичливые дворцы новостроек новорусского города. Они глотали заборами голые сопки, доброкачественно расчищенные от Сада Сибирских Камней. Они сияли рекламной, неоновой порнухой в чистых линиях, в ярких огнях. От них вело рэпом, и загорелыми, ухоженными женскими задницами.
И только там, в немыслимом далеке, ждала его изба 'Эдельвейс' - маленький осколок прежней чистоты жизни. Осколок времени, когда каждый из нас еще не имел строго отмерянную цену, и надпись 'Свобода' еще блистала на Втором свежими белыми красками букв.
Под настилом зашебуршала пищуха. Опять хочет жить и жрать таежная мохнатая братва. Слава Богу, такие сны сбываются очень долгими сроками. Но ведь сбываются. И вся эта бескрайняя хвойная свежесть и благодать, в сущности, глубоко ранима и беззащитна. Так же ранима, так же беззащитна, как и всякая нормальная русская душа.