Елена Дубова

                        ПСИХОАНАЛИЗ ДЛЯ ВОРОНЫ

Камнем бросьте в меня!
Ветку цветущей вишни
Я сейчас обломил
Эрномото Кикаку

                                  1

    Ни о  чём  не  подозревая,  я  поднялся  на 12 этаж,  открыл дверь
кабинета ключом и  увидел:на  моем  письменном  столе  сидел  огромный
ворон.  Или ворона. Она сидела на печатной машинке удобно, высокомерно
и недобро глядя на  меня.  Я  медленно  опустился,  не  раздеваясь,  в
ближайшее   кресло,   посмотрев   на   ворону  спокойно,  уважительно,
профессионально (я - психотерапевт).  Некоторое время мы смотрели друг
на  друга,  потом  она взмахнула крыльями,  и вдруг закаркала -громко,
выразительно,  модифицируя  каждое   <Кар-р-р>.   Кабинет   наполнился
неимоверным  шумом,  треском,  кошмаром.  Я  с  опасением покосился на
дверь.
    Ворона очень старалась, она как - будто чего-то требовала от меня,
причем  злилась,   для   выразительности   сопровождая   своё   орание
пристукиванием крепким  клювом  по  клавишам машинки,  била когтями по
металлу,  вытягивала шею, злобно направляя клюв к моим глазам и другим
уязвимым местам.
    - Однако, не припомню, чтобы нас представляли друг другу, - сказал
я. Спокойно, больше мужества:мадам. К сожалению, я ничего не понимаю.
    Ворона замолчала,  скосив на меня гневный глаз и  с  остервенением
стала рвать  листы бумаги на столе (это был мой отчет,  приготовленный
шефу).
    Раздался стук в дверь. Я кинулся наперерез возможному посетителю и
успел.  Это была тётя Поля - уборщица. Она с неподдельным любопытством
пыталась  втиснуться  в щель между мной и дверью,  чтобы увидеть,  что
происходит.
    - Нет,  нет,  убирать  сегодня  не надо:Тётя Поля,  нет ли у Вас :
семечек, или какой-нибудь:каши:видите ли, у меня:гостья.
    Тетя Поля  изумленно  замерла  и  таковой  и  оставалась,  пока  я
закрывал дверь.
    Ворона, видимо,   несколько  освоилась.  Она  лихо,  то  короткими
перелётами,  то крупными шагами обследовала комнату.  Особый интерес у
неё  вызвал  телефонный  аппарат.  Стоя  перед ним на одной ноге,  она
растягивала и быстро отпускала провод.  Потом  ей  это  надоело,  она,
крякнув,  вспрыгнула  на лежащую сверху трубку (надо заметить,  не без
ловкости и изящества) и опять сердито взглянула на меня. Вдруг телефон
зазвонил,  от  неожиданности  ворона заорала диким криком и рванулась,
куда  глаза  глядят,  попав  в  поле  отражения  зеркала.   В   момент
прикосновения  клюва  с холодной поверхностью паника её возросла,  она
упала всем своим вороньим  весом  в  горшок  с  фикусом,  который  был
обильно   полит  накануне  тётей  Полей,  горшок  перевернулся,  земля
рассыпалась по светло-зелёному паласу,  и :  раздался стук в дверь.
    Я ринулся к двери и успел выскочить,  встретив тётю Полю. Не глядя
мне в глаза,  косясь на мой плащ (я так  и  оставался  в  плаще),  она
вынула  изпод  фартука тарелку с горячей перловой кашей и заговорчески
закивала головой: мол, <дело молодое>. Однако я и теперь быстро закрыл
дверь.  И  вовремя.
    По светлому казённому паласу ярко чернели чёткие  вороньи  кресты.
Сама она сидела на люстре на одной лапе,  скосив голову вниз,  и одним
глазом зорко наблюдая за мной.
    Я взял  себя  в руки.  Разделся,  вывесил на внешней стороне двери
табличку <Не стучать - дёт  сеанс  гипноза>,  закрыл  дверь  на  ключ,
достал из дипломата свежую газету, расстелил её в темном углу кабинета
и на неё поставил пахучую кашку.
    Ворона заинтересованно    наблюдала    за   моими   действиями   и
удовлетворенно  каркнула,  когда  увидела   еду,   но   затаилась,   с
подозрением следя за мной.  Не глядя в её сторону, я медленно прошёл к
открытой балконной двери,  и с деланным скучающим видом стал  смотреть
на открывающийся ландшафт.

                                * * *

    Мой балкон был, в некотором роде, дикий. Он выходил на пустырь, за
которым начинался лесок и речка.  Даже последних домов микрорайона  не
было видно. Балкон был открыт ветрам, снегам и стихиям. Сам я редко на
него выходил,  - неуютно (да я и не курю,  значит, не за чем). За моей
спиной   послышался   шорох   планирующих  крыльев,  потом  деликатное
постукивание когтей по полу, шуршание газеты, позвякивание тарелки, и,
наконец,  щёлканье клювом. Вся эта возня сопровождалась покрякиванием,
покаркиванием,  и всякими  иными  звуками,  выражающими  благосклонное
принятие моего угощения.
    Я не оборачивался, чтобы не нарушать идиллию.
    Была ещё одна причина,  почему я обычно не выходил на балкон: пара
голубей свила гнездо и вывела здесь потомство.  Вот и сейчас  взрослые
особи  улетели  за провиантом,  а два молодых пубертата* ходили вокруг
гнезда,  они ещё не умели летать.
    В минуты   отдыха  я  любил  наблюдать  за  птицами,  было  что-то
притягивающее и в то же время непознаваемое в их жизни  для  человека,
хотя иногда мне даже казалось,  что я понимаю их язык.  Вот, например,
этим летом работал  я  в  предгорьях  Кавказа,  нанявшись  к  местному
леснику  (решил  подработать - на зарплату врача семью не прокормишь).
Он мне выделил делянку,  и я её расчищал,  живя тут же.  За две недели
одиночества я перестал разговаривать даже с собой,  одичал,  вставал и
ложился с солнцем,  словом,  стал частью леса,  слился с ним. Поутру я
обходил делянку,  прикидывая,  какие кустарники нужно срубить. Однажды
после такого обхода взялся я за  топор  и  вижу:  вокруг  меня  вьется
разноцветная пичужка,  порхает, чирикает, крыльями машет так отчаянно,
словно хочет,  чтобы я что-то понял:  И как только я об этом  подумал,
так и стало мне ясно,  что на одном из кустарников, примеренных мною к
срубке,  находится её гнездо,  и,  что мол,  обойти его нужно. Что я и
сделал.  Тогда  мне этот диалог казался естественным,  но рассказать о
нём кому-либо я всё же не рискнул бы. Много забавного припомнилось мне
в  связи  с удивительным народом - птицами.
    И только вороны с  детства  вызывают  у  меня  неприязнь,  и  даже
некоторую тревогу. Сегодняшняя птица - это второй случай в моей жизни,
когда ворона приносит мне  неприятность.  Первый  произошел  в  раннем
младенчестве.  Ничего  в  моей  памяти,  кроме страха,  естественно не
осталось,  но со слов  матери,  дело  было  так.  Корзину  со  мной  -
младенцем мать вынесла в сад и отлучилась.  Не успела она войти в дом,
как услышала вопль и плачь.  Выскочив в ужасе из дверей,  она  увидели
огромную  ворону,  которая,  взявшись  невесть  откуда,  накинулась на
младенца, клюя его в лицо. Слава Богу, ворона была быстро отогнана, но
на лице моём она оставила кровавый след. Сейчас шрама почти не видно:

                                * * *

    Раздалось неожиданное    громогласное    <Кар-рр>.   Ворона   сыто
огляделась,  злости в её глазах поубавилось.  Как ни странно,  ела она
завтрак  довольно  деликатно.  Мои  опасения по поводу казенного ковра
оказались напрасными,  даже газету,  подписанную аккуратными крестами,
пожалуй, можно будет в руки взять.
    Я посторонился от выхода на балкон,  как бы говоря, что, мол, пора
и честь знать:мадам. Но ворона не собиралась улетать. Она презрительно
посмотрела на меня  одним  глазом,  обвела  кабинет  -  вторым,  затем
степенно направилась к самому удобному креслу - психотерапевтическому,
и взобралась на него.
    Я постоял некоторое время молча.  Не выгонять же её. Я представил,
как гоняюсь за ней по кабинету,  бросаю в неё вещами, а она орёт, вещи
всё бьют.  Кошмар какой-то.
    Стоп. Я давно открыл закономерность:  чем более необычно  событие,
тем  менее  оно случайно.  Просто я чего-то недопонимаю.  Сел в кресло
напротив,  как обычно сажусь во  время  сеанса  психотерапии,  и  стал
представлять,  что  нахожусь  в  лесу  летом:  я слит с природой:  мир
остановился: в ушах шелест травы: голова становится ясной, тело как бы
расплывается  и  не  ощущается:  лес - это я,  мир - это я:  вот летит
разноцветная пичужка,  нет - это ворона,  подлетает  ближе,  открывает
клюв и каркает, каркает, каркает :в ушах ничего, кроме её крика, перед
глазами - ничего,  кроме её клюва,  черных хлопающих  крыльев:  дерево
срублено,  распилено,  в могучих ветвях,  лежащих на земле,  - большое
гнездо из веток,  оно как бы сделано на века - внизу дно его утоптано,
заботливо выложено тряпочками, ватой, соломой: жалкие трупики воронят:
ворона кричит, налетает на человека в отчаянии, панике, ужасе, страхе,
безумии:  человек  отмахивается картузом,  вытирает бороду,  маленькие
знакомые  глаза  смотрят  печально  и  с  огорчением:  очень  знакомые
глаза:человек,  опустив голову, бредёт к новому свежепобеленому дому и
прибивает дощечку:  <ДОМЪ ГОЛОВАТОГО. 1793>. А в ушах стрекот, грохот,
карканье  и  ужас...
    Наваждение какое-то.
    Головатый - это моя фамилия. Василий Фёдорович Головатый - это я.
    А вот  табличка  -знакомая  и  глаза  мужика  с  картузом  - тоже.
Неожиданно ворона снялась и бесшумно вылетела через балкон.

                                  2

    Я почему-то был уверен, что ворона прилетит ещё. Была во всем этом
какая-то незавершённость и тревога.  О своём видении не хотел  думать.
Это  профессиональная  привычка:  не  думать о запутанном деле,  через
некоторое время решение вызревает само.  Уходя домой,  выпросил у тёти
Поли картонный ящик и поставил на балкон,  если ей (вороне) негде жить
- пусть располагается,  если каша по душе.
    Весь вечер  я  неприкаянно  слонялся по квартире.  На вопросы жены
отвечал невпопад.  Неожиданно набрал телефон тёти со  стороны  отца  -
единственной родственницы рода Головатых.
    -Алло, тётя Муся, это я, как твоё здоровье?
    ........
    -Да, ничего,  я хотел вот спросить.  В 1793  году  был  ли  у  нас
родственник по фамилии Головатый,  который построил новый дом?
    ........
    -Да? А как его звали?
    ........
    -Так он мне тёзка:  вернее,  я его тёзка.
    ........
    - Да,  да,  что-то  припоминаю,  это  ехать  трамваем "Тройкой" до
конечной.
    ........
    - Всё-всё,  спасибо.
    ........
    - Да, так, просто заинтересовался роднёй, сейчас это модно.

    Я положил  трубку  и  долго  сидел,  глядя в одну точку.
    Потом встал,  оделся  и  пошёл  к  выходу.  "Ты куда это,  на ночь
глядя?",  - подозрительно спросила жена.  - "Да,  так, пройдусь, голова
что-то  плохо  соображает".
    Трамвай трясся,  трясся и остановился.  Конечная. Я вышел и побрел
куда-то.  Странно,  ноги  несли  сами,  я был в этих местах в детстве,
тогда кто-то умер из родни и меня привозили  родители,  и  вот  память
оказывается всё хранит аккуратно,  готовенькое по первому требованию в
чистом виде. Внезапно я остановился и увидел дом, старый обветшалый со
стертой  табличкой,  на которой,  если очень захотеть и присмотреться,
можно угадать надпись <..1793>.  Я осмотрелся и нашёл его. Старый пень
стоял  в  нескольких  шагах  от  ворот.  Понятно,  почему  мой древний
родственник срубил дерево, - оно мешало входу в новый дом.
    ... И не пожалел вороньего гнезда, или не заметил, да было поздно,
а ворона:  на меня  нахлынул  поток  ужаса,  паники,  отчаяния  птицы,
который я испытал сегодня в кабинете. Хорошенькое дельце! Так это, что
же,  она охотилась за мною в детстве,  не  получилось,  так  прилетела
сегодня  счёты  сводить?  Ужасная  догадка  заставила меня броситься к
ближайшему телефону-автомату.
    -Тётя Муся, извини за поздний звонок, что разбудил: А этот Василий
Головатый:  он когда умер?
    .......
    - Что?!  Как  только  дом  построил,  не  успел  вселиться,  вдову
оставил?
    .......
    - А отчего он умер?
    .......
    - Да,  да,  я  слушаю.  Что-то  связано  с вороной:  да,  конечно,
нелепость, да-да, семейная легенда:


                                  3

    Я стоял в плаще перед дверью в кабинет и готовился войти. Я ожидал
чего угодно,  ну, например, что она меня поджидает в укромном месте и,
как только я войду, вцепится своими когтями в глаза.
    Я медленно открыл дверь, протянул обе руки (в одной из которых был
дипломат, защищающий  глаза)  и вошёл в кабинет....  Никого.  Медленно
вышел на балкон,  кивнув голубям (взрослая пара сидела,  а пубертатных
отроков  не было,  наверное,  научились летать и где-то <на гульках>).
Картонный ящик был закрыт.  Я присел и тихо поскрёб по ящику пальцами,
откашлялся:
    - Гм,  мадам,  - окликнул я,  - лучше выяснить отношения  лицом  к
лицу,  чем ждать из-за угла.
    Нет ответа.  Но моя интуиция  подсказывала:  там  кто-то  был.  Я
медленно приоткрыл   картонную   заслонку:   и  отпрянул.  Там  лежали
аккуратно  положенные  рядом  два  трупика  голубей-пубертатников.
    С опущенными  руками  я  побрёл  в кабинет и сел,  не раздеваясь в
кресло.
    Она влетела так бесшумно,  что,  если бы не тень огромных крыльев,
заслонивших на миг свет от окна,  я бы и не заметил.
    Она спланировала  на вчерашнее психотерапевтическое кресло,  села,
нахохлившись,  печально закрыв один глаз,  и  поджав  ногу.  Она  была
невероятно одинока,  космически одинока, когда я представил вдруг, что
ей почти триста лет и она всё это время одна.  Конечно, произошёл сбой
инстинкта,  она  не имела больше потомства,  не способна была привлечь
партнёра,  потому,  что образовался блок,  или, как мы говорим о людях
-невротический   узел.   Сильные   эмоции   -   страх,  ужас,  паника,
растерянность,  вся гамма  вороньих  переживаний  достигла  максимума,
вызвав  остановку в развёртывании инстинктивного поведения.  На стадии
воспитания птенцов программу и заклинило.  Что там  её  полагалось  по
программе  дальше?  Научить птенцов летать,  отпустить и расслабиться,
через год соединиться с партнёром,  подготовить старое гнездо, вывести
птенцов, выкормить,  научить  летать:  и  цепь  повторяется.  Но это у
других - аккуратно,  бесперебойно повторяется.  А у этой страдалицы  -
произошла остановка.  Как ей выжить,  если отказал инстинкт?  Остаётся
незапрограммированное природой поведение,  новое, условнорефлекторное.
Интеллект. Недаром интеллект врановых птиц гораздо выше даже некоторых
млекопитающих.   Ну,   а   внутри   вида   есть,    наверное,    более
интеллектуальные. Моя ворона помнит не какие-то жалкие 70 лет, как мы,
люди,  она помнит все 300,  и при  желании  можно  подключиться  к  её
памяти,  как  я  и сделал (я вспомнил виноватые глаза далёкого Василия
Головатого).
    Ну, что ж,  решился я. Если у тебя есть зачатки интеллекта, мадам,
то,  значит,  у тебя есть зачатки невроза,  а с этим делом я знаю, как
обращаться.
    Сев в привычную позу -спина вытянута,  руки  на  коленях  ладонями
вверх, я настроился, и без усилий вошёл в то лесное состояние, когда я
- есть лес, лес - есть я, навстречу мне летит разноцветная пичужка,...
нет,    ворона,   она   кричит,   машет   крыльями,   постепенно   мир
останавливается,  в ушах только её крик и ужас.  У ж а с.
    У ж  а с.  Проходя через моё сознание,  мою волю,  мой покой,  моё
равновесие, ужас, заполнивший пространство, растворяется, рассыпается,
оседает  и  медленно  исчезает.  Я вижу глазами вороны упавшее дерево,
разорённое гнездо. Печаль, безмерная, огромная пришла на место страху,
но  это  уже  пустота  и  усталость.  Невероятная  усталость,  она  не
помещается во мне,  и я возвращаюсь в обычное  состояние  сознания.  Я
понял,  что пришло на смену снятого блока.  Старость.
    Только теперь я вдруг увидел,  какая она старая. Нет, - древняя, и
очень уставшая.  Ворона медленно,  как-то волоча ноги, развернулась, и
тяжело поднимая крылья, улетела.

    На голой ветке
    Ворон сидит одиноко
    Осенний вечер.
                     Басё



* Подростка