Освободившись же от греха, вы стали рабами праведности.
Из послания к Римлянам святого апостола Павла
Глава 1. Муки следователя
Неторопливые ноты Арии из сюиты Љ3 Баха наполняли холостяцкую квартиру следователя межрайонного следственного отдела Максима Дмитриевича Нагатина. Сидя в кресле, напротив выключенного телевизора, он музицировал, держа в левой руке бокал с виски, а в правой сигарету. Погружаясь в музыку, Нагатин отвлекался лишь на то, чтобы стряхнуть пепел, после чего предавался упоительному единению с восхитительной мелодией. Ему хотелось напевать и повторять каждый звук, удаляясь всё дальше и дальше от одинокой и бессмысленной бренности, которая окружала его последний месяц. Сливаясь с божественной гармонией звуков, он "скатывался" по нотному стану в недавнее прошлое: где не было места одиночеству, где был слышен голос любимой, туда, где жизнь захлёбывалась смыслом.
Нагатин допил бокал и незамедлительно наполнил новый. Откинувшись в кресле, он увидел отражение Зои в безмолвном глянце телевизора и, закрывая глаза, почувствовал её нежные руки на своих плечах. Она склонилась над ним и локоны её густых волос упали ему на лицо. Он обнял её за шею и нежно поцеловал, глубоко вдыхая её аромат и чувствуя пленительную влажность её губ...
Открыв глаза Максим, встряхнул головой и, пытаясь освободиться от видения, потёр ладонями лицо. На столике рядом с бутылкой и пепельницей лежал смятый листок бумаги - квитанция абонентской платы за телефон, в которой сухой строчкой был отпечатан его последний звонок Зое. Нагатин взял в руки квитанцию и нервно засмеялся.
Боль мучительных воспоминаний сдавила Нагатину грудь и он, уже вошедшим в привычку движением левой руки, схватился за опустошённое сердце. Боль отступила и Максим протолкнул внутрь себя, застрявший в горле "ком" обиды, новой порцией виски.
Каждую следующую композицию диска он помнит до последней ноты. Максим уже знает, что случится дальше и пытается удержаться от "срыва" в минорной тональности, который неминуемо случается с первыми звуками "Лунной сонаты" Бетховена, а именно она и последует сразу после Баха. Решив остановиться, Нагатин выключил музыку. Ария покорно умолкает, лишь отчасти ослабив его переживания. В комнате стало тихо, но уже через мгновение, оборванный финал музыкальной композиции, продолжил надрывный звон в дверь.
- Макс, ты чего, прячешься что ли? Я к тебе уже второй раз захожу, - с порога начал, улыбающийся сосед и бывший сослуживец Нагатина Анатолий Рябков.
Рябков "по-хозяйски" прошёл в прокуренную комнату, оставив Максима в коридоре. Осмотревшись, он обратил внимание на пустые стены комнаты и отсутствие на них фотографий Максима и Зои.
- А мы только вчера ночью из Турции прилетели, - сообщил Рябков, остановив свой взгляд на бутылке виски, стоящей на журнальном столике.
- Будешь? - Нагатин уловил "позывы" соседа и достал из серванта чистый бокал.
- Давай, - Рябков взял бокал и, налив виски, сразу выпил его. За первым бокалом немедленно последовал второй. - Классный вискарь не то, что у турок. Тьфу! Шнягу какую-то палёную разливают, пить невозможно. Я раз с одним мужичком из Кемерово перебрал, так потом весь день в номере провалялся. Что с ним было, даже не знаю. Представляешь! Это считай пятнадцать тысяч рублей на ветер.
- Представляю, - чуть слышно произнёс Нагатин.
- Слушай, ты чего такой хмурый то? - бодрым голосом спросил Рябков, прохаживаясь по комнате.
- Ничего, - "отрезал" Нагатин.
- Из-за Зойки что ли? Я уж думал, что вернусь, а ты с новой подружкой кувыркаешься. - Рябков нарочито засмеялся и продолжил в той же "весёлой" манере. - Хочешь, я тебя с Веркой Андреевой, Риткиной подружкой познакомлю?
- Зачем?
- Да ты что! Девка класс! Правда, немного в теле, но аппетитная... блин слов нет. - Рябков усмехнулся. - А что? Живёт одна и по возрасту тебе подходит. Ей сколько там... тридцать пять, кажется, всего год разницы, самое оно. Томится девка одна, пропадает.
- Какая девка! О чём ты? - Нагатин, сморщившись, выпил виски, и потянулся к сигаретам. - Спасибо, но мне сейчас не до подружек твоей Ритки.
- Ладно, - Рябков растерял недавний оптимизм и стал серьёзным. - Макс, извини.
- Проехали. - Максим безразлично махнул рукой сидя в кресле.
- Ты ей хоть звонил?
- Звонил, - Нагатин взял с журнального столика квитанцию и молча сунул её Рябкову в руки. - Вот, видишь, счёт пришёл.
- Чего это ты вдруг с городского звонил? - спросил Рябков, пытаясь разобраться с мятой квитанцией.
- Да, она на мой мобильник не отвечала. - Максим монотонно продолжил, рассматривая бокал в собственных руках. - Последний звонок пятого августа, почти месяц назад. Длительность две минуты ноль семь секунд. Стоимость два рубля двадцать две копейки. Вот и вся любовь за два рубля и двадцать две копейки.
- Что она сказала?
- Не звони, не пиши и не ищи меня никогда.
- И всё?
- Нет, ещё полторы минуты мои "сопли" послушала и отключилась, - Максим не отводил глаз от бокала. - Всего две минуты ноль семь секунд...
- Может, тебе съездить к ней, поговорить...
- Шутишь! О чём? О чём я могу с ней поговорить, если и так всё ясно.
- Слушай, ну не может же она вот так взять и пропасть.
- Она и не пропала. Она вернулась к своему бывшему мужу, - Максим улыбнулся.
- К Мишке! - Воскликнул Рябков и остановился возле рабочего стола Максима на котором стоял монитор компьютера. Прищурившись, он прочитал надпись в пустом поле почтового сервера "В папке "Входящие" нет писем". Переведя взгляд на навигацию по сайту, ему сразу попала на глаза цифра 11, соответствующая количеству отправленных Нагатиным писем. Рябков не подал вида и задал вопрос в продолжение разговора. - А ты как узнал?
- Витька Заболоцкий сказал. Он их вместе в ресторане видел.
- Н-да, - протянул Рябков. - Макс я с Зойкой с первого класса знаком. И с Мишкой она, действительно, уже в школе "крутила". Я же много раз тебе об этом говорил.
- Ну и что?
- Да то, что она его всегда любила. Слушай, извини, но если она так поступила с тобой, то... в общем всё понятно.
- Что понятно? - громко спросил Нагатин.
- Что ты заладил: что, что? Да то... то, что они тогда разбежались и она ему назло с тобой роман завела. Год тебя промурыжила и как только Мишка её обратно пальцем поманил, так она к нему и вернулась! Обычная бабища, что ты от неё ждёшь Макс? Ей Богу, не пойму! Ведёшь себя как пацан! - Рябков ещё подлил виски и "разошёлся" не на шутку. - Сидишь, страдаешь, а ей всё похеру. Она уже и забыла, кто такой Нагатин Максим Дмитриевич.
- Хватит! - крикнул Нагатин и резким движением поставил пустой бокал на журнальный столик. - Откуда ты знаешь, что она за человек? Ты жил с ней? Вспомнил, школу! Ты сам то помнишь чем в школе занимался? Ритку, что ли свою любил?
- Не заводись! Макс мы знаем друг друга всю жизнь и я просто хочу тебе помочь, поддержать тебя!
- Ага... - ответил Нагатин. - Много вас вдруг друзей развелось. Хочешь помочь так сиди и молчи... или вон пей. Что ты мне в душу лезешь!? Без тебя тошно.
Рябков не решился продолжать разговор, видя состояние Нагатина. Друзья замолчали, размышляя об услышанном и сказанном. Анатолий окинул комнату суетливым взглядом, словно пытался зацепиться за что-то, позволяющее ему перевести беседу в другое "русло". На глаза ему попалась небольшая пробковая доска, на которой были приколоты вырезки из газет и небольшие заметки со статьями новостных интернет сайтов.
- Макс, ты реально в депрессняк себя загонишь. Это не выход. - Рябков подошёл к доске. - Слушай, а ты же вроде собирался к брату съездить, отвлечься. Не получилось? - Рябков намеренно не стал продолжать разговор о Зое и налив ещё бокал вернулся к доске.
- Нет, не получилось, - холодно ответил Максим, - принял тут одно дело в работу и застрял в конторе.
- Что за дело?
- Вот это дело, - Нагатин кивнул в сторону пробковой доски и собранных им описаний преступления, которые просочились в прессу. - Мужик один приревновал свою возлюбленную и пристрелил её любовника. Как только его порешил, так за подружку принялся. Ранил в плечо и себе в голову выстрелил.
- Ничего себе Шекспир? - пошутил Рябков, обрадовавшись неожиданно возникшему продолжению разговора. - И чем всё кончилось?
- Любовник, - произнёс Максим задумчиво, - хотя, знаешь, там уже хрен разберёшь: кто кому любовником был?
- В каком смысле?
- Замятин, стрелок, сам был женат. Только, кажется, с женой года четыре не жил... или жил... хрен знает, не помню, я ещё только знакомлюсь с материалами.
- Ничего, продолжай.
- В общем, Замятин этот свалил с дежурки в ОВД и помчался к "любимой".
- Да он ещё и мент! Вот это сюжетец!
- Ага, - невнятно буркнул Нагати и продолжил. - Приехал, увидел "сцену" и открыл пальбу. Потерпевшая Анастасия - одинокая баба с ребёнком инвалидом. Итог: любовник труп, у неё ранение, Замятин жив.
- Жив?! - удивился Рябков и что-то бубня себе под нос, вновь обратился к вырезкам на доске, бегло вчитываясь в текст одной из статей. - О! Смотри-ка, Мещерский!
- Что?
- Я говорю опять этот Мещерский.
- Что Мещерский? Что значит опять?
- Помнишь, я как-то вел одно мутное дело по "чёрным" риэлторам. Там ещё два мужика сгинули, - Рябков задумался, - да точно, оба трупаки. Один с сердечным приступом, а другой повесился...
- Ну, может быть... не помню, а Мещерский то тут причём?
- Докладываю. В 2006-ом поступила "заява" от родственников двух алкашей, типа в их квартирах чужие люди живут, а хозяева исчезли. Стал выяснять, что к чему. Новые хозяева предъявили договоры купли-продажи квартир. Квартиры были проданы им другими людьми, то есть не теми алкашами, которые там жили по заявлению родственников, а двумя совершенно другими мужиками. Навели справки по этим продавцам. Оказалось, что один медбрат, а другой санитар из районной психушки! Прикинь!
- Нормально. - Нагатин оживился и внимательно слушал Рябкова.
- Дальше-больше. Буквально за месяц до этой сделки, каждый из них приобрёл квартиры соответственно у пропавших алкашей, причём все документы были подписаны самими владельцами и юридически правильно оформлены. Вот тут я и застрял, - Рябков некоторое время вспоминал хронологию дела. - Потом я стал крутить нотариуса с которым, видимо, и был завязан этот Мещерский. Сука, мерзкий он всё же тип...
Максим подошёл к Рябкову и тот ткнул пальцем в заметку о состоянии здоровья Замятина, в которой с корреспондентом вёл беседу заведующий судебно-психиатрическим отделением городского психоневрологического диспансера Мещерский А.П.
- Почему "видимо"? - спросил Нагатин, отступив от доски.
- Знаешь, этот санитар и медбрат оказались такими дебилами, что организовать такую схему не могли. Самое интересное, что в психушке они значились в отделении, где заведующим был Мещерский.
- А куда эти алкаши то пропали?
- Хороший вопрос. Ты сам как думаешь?
- Не томи, говори.
- Они в этом же отделении лежали с "белочкой" или как там правильно... с алкогольным делирием! О! Точно. - Рябков улыбнулся, заметив, как "расшевелил" Максима. - Более того, на момент оформления квартир оба синяка уже были в психушке, - Рябков посмотрел на Максима. - Вот тогда и стало понятно, что этими идиотами кто-то управлял. Я вышел на Мещерского. Как только прижал его, сразу оба потерпевших Богу душу отдали с разницей в несколько дней.
- Ты думаешь, он был замешан? - серьёзно спросил Максим.
- Не знаю. Думай что хочешь, но посадили только его работников, а он вышел сухим из воды.
- Как это? - удивился Максим.
- Может запугал их, может ещё что-нибудь... алкаши то сгинули, возможно, он к этому руку приложил, а "работнички" его испугались. Им по три года общего режима дали за мошенничество, а прямых доказательств вины этого Мещерского найти не удалось.
- И что с ним?
- А что с ним? С ним ничего. Они же взяли всё на себя, а он развёл руками и извинился за них. Собственно, вот и всё... а, постой, вру. Ему, кажется, "выговорешник" за отсутствие дисциплины влепили. - Рябков присел на кресло. - В принципе, в твоём деле он не фигурирует, но если хочешь, то нервишки ему можешь потрепать. Замятин твой, кстати, что в психушке делает? На экспертизе?
- Да.
- Не парься.
- Да я и не парюсь. У меня на днях с ним встреча. - Максим задумался.
- С кем? - уточнил Рябков.
- Да и с тем и с другим. - Максим прошёлся по комнате. - Замятин половину лица себе снёс. Два месяца между жизнью и смертью болтался.
- Вообще удивительно, что он жив остался?
- Ага, мне и самому удивительно. Я понадеялся, что он помрёт и делу конец, а всё, видишь, как обернулось. - Максим налил алкоголь в свой бокал. - Стрелял через подбородок. Испугался, наверное, и в последнее мгновение дёрнул руку. Там и выяснять то нечего. Тут любой участковый разобрался бы, но видишь огнестрел, да ещё Замятин этот мент... в общем сам понимаешь.
- Ну, ты подожди не торопись, - серьёзно сказал Рябков. - Может там и бабёнка поучаствовала. Все эти шекспировские страсти на пустом месте не рождаются. Чего она вдруг любовника то завела? Потом странно, что любовника Замятин завалил, а её ранил. Да как вообще себе в башку можно несколько раз выстрелить. Макс, мутное дело, чувствую, мутное.
- Толя, мне кажется, ты пытаешься искать черную кошку в темной комнате...
- Когда её там нет, - улыбнулся Анатолий. - Ты это хотел сказать?
- В целом да.
- Ну, смотри, тебе искать.
- Не буду я ничего искать. Если бы он умер в больнице, я и дело бы уже закончил и к брату уже уехал бы в отпуск, а теперь...
- А что, кроме тебя некому что ли поручить?
- Да о чём ты говоришь, Толя! Ты уже забыл, где работал? Это тебе не ЧОП, - лицо Нагатина исказилось. - Кто там теперь "может"!? Один молодняк.
- Сколько же ты будешь с ним возиться?
- Не знаю. Надеюсь не долго. Уехать мне надо, не могу я здесь больше оставаться... - Нагатин осекся, не желая заново "плакаться" Рябкову. - Стрелку этому сейчас операцию сделали и он, вроде как на поправку пошел, только одна проблема осталась.
- Будешь смеяться, у него память отшибло. Придётся повозиться. Через пару дней поеду больницу, допрашивать этого бедолагу, - с последним словом Нагатин улыбнулся. - Отелло блин, свалился мне на голову...
Рябков, чувствуя, что дальнейшее распитие алкоголя может ему вылиться в крупные семейные проблемы и решил ретироваться.
- Макс, я пойду, а то мне Ритка вставит.
- Давай. - Нагатин пожал Рябкову руки и проводил до двери.
- Макс, ты Зою забудь. Ушла и ушла. Может это и к лучшему, - Рябков странно ухмыльнулся и спросил. - А ты знаешь, что означает имя Зоя?
- Нет, - Максим удивился и многозначительно посмотрел на стоящего в дверях Рябкова. - А что оно значит?
- Ничего, забудь.- Рябков на мгновение замялся, как это случается с человеком, сказавшим что-то неуместное. - Извини, я пойду...
Оставшись один, Нагатин вернулся в комнату и ещё раз проверил электронную почту. Убедившись в отсутствии входящих писем, он сел в кресло и откинул хмельную голову, пытаясь сосредоточиться на деле ревнивого стрелка. Мысли не вязались и возвращали его к переживаниям связанным с Зоей. Максим вновь мучительно вспомнил образ любимой, но усталость от постоянного, непрекращающегося нервного напряжения, взяла своё и Нагатин заснул, даже не представляя какие испытания ему уготовила судьба в самые ближайшие дни...
Глава 2. Бешеный пёс
Утро Максима Нагатина, начиналось в шесть часов. Привычка вставать рано появилась у него в дни совместного проживания с Зоей и сохранилась по сей день, хотя в этом уже не было никакого смысла. Тем не менее, Максим всякий раз просыпался ни свет ни заря, продолжая инертно существовать в ушедшем мире, где к шести тридцати он варил кофе на двоих.
Почти каждое утро их совместной жизни он пытался сделать незабываемым, стараясь что-нибудь приготовить для Зои: делал хрустящие тосты и быстро жарил глазунью, разогревал круассаны и приносил их с её любимым вишнёвым вареньем, совершая ещё много тех милых мелочей, что составляют утро любящего человека.
Максим с умилением преподносил Зое неожиданные подарки и сюрпризы. Иногда, он накануне прятал на балконе цветы, а с утра появлялся в спальне с едва распустившимся букетом влажных и душистых роз. Если же он что-то дарил, то устраивал настоящий спектакль в финале которого неожиданно "находился" подарок. Однажды он разыграл "скандал", обнаружив в мойке новый iphone. Зоя бросилась на кухню и уже через мгновение оказалась в объятиях смеющегося Максима, поняв, что телефон предназначался ей, а "история" с раковиной - розыгрыш.
В выходные дни он никогда не будил Зою и, просыпаясь раньше, садился на край кровати, восхищаясь её нежной и беззащитной негой. Максим, едва дотрагиваясь, прикасался к ней, чувствуя подушечками пальцев, спящую истому её манящего тела. Чувство бесконечной любви поглощало его в эти мгновения и он, теряя реальность, не мог уже оторваться от созерцания возлюбленной до её пробуждения.
- Я никогда, слышишь, никогда и никому тебя не отдам, любимая моя, - нашёптывал Максим. - Клянусь, никто и ничто не отнимет тебя у меня... я убью любого, кто попробует это сделать, любимая моя.
Воспоминания обострялись с каждым днём, особенно сейчас, когда каждое сентябрьское утро Нагатина не содержало ни вдохновения, ни любви, ни нежности.
- Никто и ничто не отнимет тебя у меня, никто и ничто, кроме тебя самой. - Максим повторил пришедшие на память слова и болезненно усмехнулся, смотря в сырое осеннее окно, держа чашку растворимого кофе с молоком и дымящуюся сигарету.
Нагатин встречал утро с абсолютно непреодолимой опустошённостью и бездонным одиночеством, которое порождает в человеке самые страшные измышления о бессмысленности жизни, обесценивая и обесцвечивая её. Прожитые в таком состоянии дни, стирали в его представлении грани между настоящим и будущим, порой, уничтожая и прошлое, пусть даже некогда оно было наполнено счастьем и любовью.
Нагатин не мог справиться с натиском новых, неведомых ранее истин, которые перевернули в нём то "крепкое" мировоззрение, уверенность в котором была неизменной долгие годы. Остатки разума сопротивлялись ворвавшемуся в его жизнь хаосу чувств, но душевные переживания были настолько сильны и неудержимы, что Максим "сваливался" в омут раздиравших его противоречий уже неосознанно, будучи не в состоянии контролировать себя. Нагатин пытался остановиться в бесконечном, стремительном потоке самоистязания и безумной любви, который "накрыл" его с головой, но все его усилия оказывались тщетными и когда воспоминания о Зое захлёстывали его, он путался в противоречивых мыслях, каждая из которых требовала беспрекословного подчинения воспалённого разума. Растерзанная мучениями душа его металась, прячась от суровых истин одиночества, боясь признаться себе в самом главном - Зоя никогда больше не появится в его жизни. Максим "бежал" от этого признания к умирающей надежде, последние дни которой беспощадно сокращал ползунок календаря.
- Всё, ничего уже не будет. Никогда ничего не будет, никогда. Ты должен это принять и смириться. Никогда и ничего. - Максим размышлял вслух так, словно в нём боролось несколько противоречивых сущностей. - Да и не было никогда ничего... совсем ничего. Понимаешь? Весь этот год - это сказка, которую ты придумал сам. Она никогда не любила тебя. Почему? Ты что ещё ничего не понял. Неужели ты на что-то надеешься... смешно! Просто смешно! Что она не могла ответить на твои письма? Ответить хоть одно слово. Нахрен ей это нужно, подумай... Если бы она любила тебя, то была бы сейчас с тобой, а не трахалась бы с ...
С последней мыслью Максим резко повернулся и, что есть силы, швырнул чашку в стену. Осколки от разбитой чашки разлетелись по всей кухне. Нагатин почувствовал самое унизительное бессилие, которое только и мог испытывать человек, находящийся в его положении.
- Я же люблю тебя! - Громко сказал Максим и вышел из кухни, наступая прямо на осколки. - Можно же было хоть слово ответить! Я ведь просил тебя ответь хотя бы одно слово! ****ь, с собаками так не обращаются!
Схватив портфель и ключи от машины, Нагатин вышел из квартиры, громко захлопнув дверь. Прогревая автомобиль, он ввёл в навигатор название посёлка, где находился дом Анастасии, включил радио. Максим закурил и, немного успокоившись, начал путь к месту трагедии.
Действия Замятина, который обвинялся в убийстве гражданина Авдеева К.П. и покушении на убийство гражданки Юсуповой А.А., квалифицировались несколькими частями 105-й статьи УК РФ и для Нагатина, как для опытного следователя, не представлялось сложным. Накануне Максим соврал Рябкову, намеренно показав своё безразличие в отношении исхода дела и главного обвиняемого Владимира Замятина. Судьба Владимира заинтересовала Нагатина и он даже в каком-то смысле сопереживал преступнику, отчасти понимая его действия. Максим, даже увидел или, точнее сказать, чувствовал, едва уловимую схожесть истории Замятина со своей жизненной ситуацией, хотя точек соприкосновения в их судьбах было немного. Максиму было важно понять ту "человеческую" сторону поступка Замятина, которая заставила его пойти на убийство.
"Любящий человек и вдруг измена, - размышлял Максим, управляя автомобилем, - измена как наказание... наказание за что? Ревность как слабость характера, неуверенность в себе, в конце концов, бессилие или наоборот, исток зарождающейся ненависти в отношении любимого человека. Какой же силы должна была быть любовь, если она породила такую ненависть и закончилась смертью".
Максим не хотел довольствоваться теми тривиальными объяснениями, которые лежали на поверхности. Ревность, измена были по его убеждению лишь финалом потери любви Владимира, а то, что Владимир любил и любил сильно, Нагатин не сомневался.
По дороге он вспоминал основные детали дела и протоколы показаний свидетелей, с которыми намеревался встретиться лично. И уже через сорок минут пути навигатор твёрдым женским голосом отрапортовал о прибытии в пункт назначения. Нагатин остановил автомобиль на обочине, возле небольшого кирпичного дома.
Максим не любил выезжать на места преступлений и, вообще, с определённой долей брезгливости относился к необходимости осмотра этих самых мест, считая это издержками профессии. Посещение моргов с опознаниями, изучение тел в момент обнаружения вызывали в нём отвращение, хотя за годы работы он привык уже ко многому.
Подойдя по заросшей дорожке к злосчастному и пустующему дому, он сразу почувствовал присутствие смерти, следы которой часто встречал. Это было угнетающее, необъяснимое и почти физическое чувство. Нагатин обошёл дом со всех сторон и убедился в том, что тот был наглухо закрыт. Другого он и не ждал, так как уже две его повестки канули "в никуда". "Скорее всего ребёнка сразу забрали родственники, - подумал Нагатин, пытаясь заглянуть в окно, - а Анастасия вернулась сюда после больницы не более чем на день и, собрав вещи, уехала к дочери. Значит, будем искать родню".
Нагатин обернулся и заметил, как из соседнего дома за ним кто-то наблюдает. Соседка, некоторое время безмолвно рассматривала в окно похождения следователя по заросшему травой участку, после чего не стерпела и, открыв форточку, заголосила на всю улицу. Максим представился и уже через пять минут сидёл в тёплом уютном доме за чаем, сдобренным самыми невозможными сплетнями. Полная, пышущая энергией Лидия Петровна, женщина не старше пятидесяти лет, поведала следователю много интересных и важных фактов, дополнивших "человеческое" представление Нагатина о фигурантах дела.
- Ужасная какая история, - тараторила хозяйка, - а с виду нормальный вроде мужик был. И с домом ей помогал и по хозяйству, а дочь её как любил, ей Богу, как родную. - Обернувшись к образу в углу, она пугливо перекрестилась и налила вторую чашку чая Максиму. - Жили они с Владимиром душа в душу. Вот с полгода назад она приходила ко мне и всё рассказывала, как представляла ихнюю свадьбу. Потом, правда, уже таких разговоров и не заводила, а грустила больше. А за месяц до беды, заходит ко мне в слезах и говорит, что Володя отказался жениться наотрез. "Почему?" - спрашиваю. А она только в слёзы. Прорыдала вот тут за столом полночи и да так и заснула.
- Понятно, - Нагатин отпил вкусный и душистый чай. - Скажите Лидия Петровна, если Замятин был такой положительный, то как этот Костя появился? Может, у них что-нибудь раньше было, а Замятин этого не знал? - Нагатин отчего-то подумал о Зое, но отмахнувшись от болезненных мыслей продолжил беседу.
- Ну, вы товарищ следователь скажите тоже. Да таких Костиков вон пруд пруди. Кобелина! Вскружил девке голову, пользовался ей как хотел. Приезжал когда вздумается, уезжал поутру. Тьфу! Противно даже вспомнить. У таких на уме только и есть, что под подол залезть.
- Не захотела и не пустила бы, - возразил Нагатин.
- Да он чёрт смазливый, прости Господи, моложе её лет на пять был. Коренастый такой, спортсмен. Вот как вы, только помоложе... - Лидия Петровна осеклась, заметив, как Нагатин поперхнулся печеньем и закашлялся. - Ой! Простите меня товарищ следователь. Совсем заговорилась. Давайте я вам по спине хлопну?
- А Володька то, дурень, всё не понимал и вечерами стоял, да в окно к ней смотрел, - Лидия налила себе чай. - Забора то вон нет, денег ихних на забор не хватило.
- Часто Замятин приезжал?
- Раз в неделю точно бывал, а я Настьке ни слова. - Лидия Петровна покачала головой. - Жалко его, такой мужик был.
- Почему был? Он жив, - уточнил Нагатин.
- Что с того, что жив? Как он жить с таким грехом будет? Свою семью сгубил, Настьку под откос, да ещё этого... будь он... - женщина вновь обернулась к образам и быстро перекрестилась, - на тот свет отправил. У него теперь разве что тюрьма впереди. От судьба у людей! И чего им не жилось по-человечески?
- А как по-человечески? - с вызовом спросил Нагатин. - Что значит это по-человечески? Как надо по-человечески, по-людски? Как это?
- Что это у вас за вопросы такие, товарищ следователь? Я прямо не пойму, - Лидия оторопела, заметив недобрый и испугавший её взгляд Нагатина.
- Извините, - следователь решил не продолжать, чувствуя, что начинает злиться на банальные, очевидные и неопровержимые истины Лидии Петровны. - Я поеду, а вас вызову для составления протокола. Спасибо за чай.
Не дожидаясь ответа, он покинул стол и вышел из дома на свежий, пахнущий сырой осенью, воздух. Максим остановился напротив дома Анастасии, словно, вживаясь в роль и чувства Замятина.
- Как всё банально, - вслух сказал Нагатин и закурил, вглядываясь в холодные окна дома. - Ладно, всё понятно... пора.
Максим направился обратно в районный центр, надеясь переговорить с Замятиным в городском психоневрологическом диспансере уже сегодня.
Находясь в пути, он вспоминал, как вернулся из командировки в пустую квартиру. Исчезновение Зои стало для него настолько неожиданным, что первые несколько дней после возвращения, случившееся ему казалось невероятным розыгрышем. Телефон её не отвечал, никаких записок, никаких объяснений...ничего. Пустая убранная квартира, словно Зои никогда и не было в его жизни. Единственное, что он мог предпринять - это написать ей электронную почту и Максим не преминул этой возможностью и написал. Писем получилось несколько и на них он возлагал совершенно необъяснимые надежды. В каждом из них Максим писал о своей любви и был искренен до последнего слова. Когда ответа не поступало, ни через час, ни через несколько дней, он отчаянно перечитывал их в поисках досадной ошибки, глупого оборота или неправильно выраженной мысли. В таких мучительных раздумьях он мог находиться несколько дней и потом, вновь, вдохновленный сошедшим на него прозрением, бросался в омут и писал что-то новое, что-то, по его мнению, важное, недосказанное и не услышанное Зоей. Он всегда писал поздно ночью, надеясь, что именно сейчас, в эту минуту она смогла бы не таясь прочитать его письмо, находясь где-то далеко в спящей тишине города... но наступало утро следующего дня и ответа не поступало. Спустя несколько дней после одиннадцатого послания он иссяк, потеряв всякую надежду...
- Сука! - выругался Нагатин, вспомнив рассказ Заболоцкого о возвращении Зои к бывшему мужу Михаилу. - Как ты могла так со мной поступить!
Максим "утопил" педаль газа, резко начав набирать скорость. Яростный, обжигающий гнев охватил его.
- Как?! Как можно было так поступить со мной! Тварь, ****ь! - Нагатин агрессивно обгонял попутные автомобили, выезжая на встречную полосу и рискованно маневрируя. - Сука, ненавижу! Ненавижу!
Увидев опущенный шлагбаум железнодорожного переезда, он резко затормозил, с трудом удержав автомобиль на скользком шоссе. Максим оказался первым возле переезда и смог остановиться лишь боком, так что железнодорожные пути остались справа от него. Обеими руками он держался за руль, учащённо дыша. Вдалеке появился поезд. Максим внимательно смотрел на товарный состав, который с грохотом железной армады надвигался на него.
Локомотив издал пронзительный сигнал. Нагатин опустил голову, осознавая необратимость своего положения. Ненависть, бессилие и обида, всё перемешалось в голове следователя, слившись с металлическим грохотом проносящегося поезда.
- Будь ты проклята, мразь! Проклята! - Нагатин стиснул зубы. - Чтобы ты сдохла тварь! Ты мразь...
Нагатин ругался и матерился, едва слыша себя до тех пор, пока железнодорожный состав не промчался через переезд. Шлагбаум оказался поднятым и сигналы недовольных водителей заставили его продолжить движение.
Волнение не позволяло Максиму сосредоточиться на дороге и он решил остановиться на обочине. Проехав мимо стихийной свалки, Максим резко взял вправо и затормозил.
Ужаснувшись произнесённым словам, он ощущал как новое, упоительное и страшное чувство овладевало им. Ненависть к Зое была чудовищной силы. Теплое и липкое чувство пленило его, вытесняя накопившуюся и застывшую в его сердце боль.
- Тварь! - громко крикнул Нагатин, выйдя из машины и, сжав кулаки, ударил ногой по колесу. - Мразь... ****ь, шлюха! Ничтожная, двуличная тварь, сука! Как! Как ты могла так поступить со мной...
Максим не мог остановить поток оскорблений, который с неудержимым напором "рвался" из самой глубины его униженной души. Колоссальная энергия и сила наполнили всё тело. Он был не в состоянии сдерживать себя, что-то "звериное" искало выхода из его взбудораженного естества.
Обойдя автомобиль, он отошёл на несколько метров от обочины и оказался в лесополосе. Он поднял камень и швырнул его в густую чащу, но такого действия было недостаточно для того, чтобы выместить накопившуюся злость. Взгляд его наткнулся на крупный, увесистый берёзовый сук, валявшийся на земле в нескольких метрах от обочины. Замятин немедленно взял его в руки. Неистово смотря на "своё орудие" он потерял контроль над собой. Представив Зою в чужих объятиях, он изо всей силы ударил по дереву, которое с содроганием поглотило удар.
- Мразь ****ь, мразь! Ни слова, сука, ни одного слова за месяц! Сука! - Нагатин продолжал бить, что есть силы по деревьям, небольшими шагами продвигаясь вперёд. - Ненавижу, ненавижу...
Максим прошёл не более пятидесяти метров, когда услышал шорох, похожий на приближение осторожного зверя. Он развернулся, пытаясь понять: откуда доносился звук. Возбуждённо и глубоко дыша, Нагатин всматривался в лесную чащу, стараясь обнаружить зверя, присутствие которого он уже чувствовал. Присмотревшись к сломанной в нескольких метрах от него берёзе, Максим заметил крупного, грязного безродного пса. Рыжая морда его была испачкана в крови, а из приоткрытой пасти свисал язык и текла густая слюна. Пёс остановился и не двигался, наблюдая за Максимом. Взгляд его помутневших глаз был исполнен застывшим бешенством. Нагатин сделал шаг назад и наступил на ветку. Неожиданный хруст сломанной ветки вызвал приступ агрессии у пса и он начал приближаться к Нагатину. Пытаясь лаять, пёс хрипел и издавал невнятные звуки, наконец, сомкнув челюсти и оскалившись. Хлынувший адреналин пронзающим жаром охватил всё тело Максима. В таком состоянии Нагатин слышал только пульсирующие удары своего сердца в глухой тишине окружающего мира, звуки которого перестали существовать. Нервное напряжение достигло своего апогея и он не выдержал и бросился с дубиной на пса. Доля секунды позволила ему сделать резкое движение первым и он со всей силы ударил зверя. Удар пришёлся точно в голову и пёс свалился на бок в предсмертных судорогах. Максим не мог остановиться и продолжал добивать умирающее животное, безумствуя и размахивая переломанным суком до тех пор, пока силы его не иссякли.
- Убью, удавлю сука... Убью! Убью! - голос его затихал с каждым словом, а отдышка стала такой сильной, что последнюю угрозу он уже произнёс почти шепотом.
Выбросив надломившийся и окровавленный сук, Максим отошёл в сторону и сел на пень, стараясь не смотреть на хрипевшего пса. Несмотря на осеннюю свежесть, он весь взмок и, задыхаясь, расстегнул ворот рубашки на несколько пуговиц, как человек, нуждающийся в спасительном глотке воздуха.
Нагатин прикурил сигарету дрожащими руками и, совершив несколько глубоких затяжек, поднял голову, посмотрев на хмурое сентябрьское небо. Монотонный шум умирающей листвы и редкие капли начинающегося дождя немного успокоили его.
Ярость отступила, но нервное возбуждение никак не позволяло Максиму сосредоточиться на чём-либо. Вторая и третья сигарета подряд немного успокоили его. Не пытаясь осмыслить или понять своё поведение, он всё же совладал с разрозненными остатками мыслей.
- Чёрт! - вздрогнул Максим, услышав последний хрип умершего пса.
Не смотря в сторону убитого пса и не оглядываясь, Максим быстро вернулся на шоссе. Оказавшись в салоне автомобиля, он осмотрел свою одежду, чувствуя как у него промокли ноги. Джинсы ниже колен также оказались сырыми, грязными и запачканными кровью. Нагатин посмотрелся на себя в небольшое зеркало заднего вида и увидел осунувшееся лицо, безумные, уставшие глаза и неопрятную щетину. В таком виде никуда ехать уже было нельзя и Максим позвонил в отдел, сочинив историю с той только целью, чтобы скорее добраться домой и спрятаться от всего происходящего.
Глава 3. Квазимода
Владимир внимательно вглядывался в зеркало, изучая своё изуродованное, испещрённое шрамами и сшитое, словно из чужеродных лоскутов кожи лицо. Опухшее, исполосованное оно казалось ему уродливо крупным из-за коротко и небрежно обстриженных волос. Он узнавал лишь свои пустые, потускневшие, монохромные глаза с едва зеленоватым оттенком. Протянув руку к лицу, он осторожно потрогал валившийся нос и тонкие, будто растянутые в разные стороны, губы. Коснувшись пальцами губ, он почувствовал, как они "провалились" между беззубых и постоянно ноющих дёсен.
- Слышь, Квазимода, глянь, там нигде бумажки нет? - раздался голос из закрытой кабинки туалета, над дверью которой поднимался голубовато-седой, едкий дым дешёвой папиросы.
- Сейчас посмотрю, - не отрывая взгляда от зеркала, ответил Владимир, в очередной раз услышав, как непривычно звучала его шепелявая и почти неузнаваемая речь.
- Хватит торец свой разглядывать! Чё иконостас что ли? - снова раздался сиплый голос. - Мне чё теперь, грязным очком санитаров шугать? А? Слышь, Квазимода! Тащи, давай бумагу, не буксуй.
Владимир отошёл от зеркала и поочерёдно начал заглядывать в пустые кабинки сортира, до тех пор пока не нашёл "худой" рулон серой туалетной бумаги.
- На! - Замятин небрежно перекинул рулон через дверь и, нащупав в кармане пачку папирос, закурил возле обрешечённого окна психоневрологического диспансера.
- Ах, хорошо, - к Владимиру подошёл невысокого роста сухой, лысеющий мужчина пятидесяти лет в старой майке, тренировочных штанах и тапках на босу ногу. - Как погадишь, так потом и жить хочется. О! Как мир-то просто устроен! А то у меня от этой казённой жрачки и пилюль чувство, как будто мне клин в задницу забили. Каждый раз посрать, что бабе разродиться, ей Богу.
Лёнчик улыбнулся, манерно подтянул штаны и нахально выхватил из рук Владимира пачку "Беломора". Характерно дунув в гильзу и высыпав лишний табак папиросы на кафельный пол туалета, он свернул папиросу и снова закурил.
- Ты чего такой смурной? - Лёнчик присел на подоконник и выдохнул густую струю дыма, неудачно попытавшись запустить несколько "колец". - Слушай, а чё у тя с памятью в натуре аут полный? Чё-нить помнишь или так, местами? - не дожидаясь ответа, Лёнчик продолжил. - Со мной такая же непонятка случалась. Как-то бухнули мы с ворами водяры палёной на даче и всё... Зенки с утра открываю и не врублюсь: кто я и где я? Шмотьё в крови, лапы в крови... Ну, думаю, п***ц завалил кого по пьяной лавочке. Я стреманулся конкретно. А потом оказалось, что мы вчера свинью резали, а я уж на нары собрался. Вишь, как бывает...
- Да, - тихо ответил Владимир, не решившись развивать тему.
- Слушай, а табло то они тебе славно зашили, а? Гляди, как новое, - Лёнчик кашляя, захихикал и пристально посмотрел на Владимира, прищурившись от попавшего в глаз дыма.
- Угу, - Владимир тихо пробурчал себе под нос и вернувшись к раковине, намазал подбородок и щёки мыльным кремом для бритья.
Достав бритвенный станок, Владимир старался плотно прижимать его к щеке, пытаясь гладко выбрить трёхдневную щетину. Он аккуратно двигал бритвой, боясь повредить заживающие красные шрамы на лице.
- Больно? - Лёнчик подошёл совсем близко к Владимиру и с нескрываемым любопытством и показным отвращением наблюдал за тем, как он бреется. - Слышь, чё говорю то? Больно?
- Да, - Владимир утвердительно кивнул головой.
- Дай "торец" потрогаю, - Лёнчик протянул указательный палец и ткнул им в выбритую щёку Владимира, усмехнувшись. - Ну и рожа у тебя, Шарапов.
Выбритое лицо показалось Владимиру ещё более мерзким: лицо куклы, скроенной по отвратительной выкройке.
- Ничё, на зоне с такой карточкой в самый раз, - Лёнчик сел на подоконник и вновь закурил. - Слышь, ты чё в натуре не помнишь, как хахаля своей подружки порешил или так, рядишься перед следаком?
- Я ничего не помню, - Владимир сложил в платок бритвенные принадлежности и кинул их Лёнчику.
- Следак к тебе уже второй раз приезжает сука на "мерине". Стопудово хитрожопый. Я таких знаю. Хапают, мама не горюй, а таким как ты дела рисуют не хуже Шишкина. С таким следаком считай, червонец строгача твой, хотя вы мусора всегда договоритесь. Может тебя кто сверху отмажет? А, Квазимода, чё молчишь?
- Я слушаю.
- Слушай, а этот твой следак, про меня ничего не спрашивал? - настороженно спросил Лёнчик.
- Нет.
- Ну и хорошо, - Ленчик задумался и после паузы продолжил. - А я вот в толк все равно не возьму, как ты себе в башку два раза шмальнул. Любовничков положил - верю, но как ты себе-то в башку стрелял два раза? Слышь, Квазиморда, а может это бабенка твоя постаралась? А чё!? Вполне. Ты её хахаля продырявил, а у неё шифер и поехал. Она тебе включила ответку и в башку орехов насажала, только не знала, что ты такой живучий мусорок окажешься. Ты же ни хрена не помнишь, какой в натуре расклад был.
Владимир отвернулся от зеркала и несколькими быстрыми шагами подошёл к Ленчику. Схватив его за руку Замятин "стащил" его с подоконника.
- Ты чё на меня, волчара, скалишься, а? - Лёнчик попытался освободить руку и отступил на шаг от Владимира, заметив "звериный" блеск в его глазах. - Я что ли твою бабу драл, сам виноват!
После этих слов Лёнчик вырвался и убежал из туалета в палату. Оставшись один, Владимир достал из кармана больничной пижамы фотографию Екатерины, которую отдал ему Нагатин на последнем допросе. Русая синеглазая женщина ласковым взглядом смотрела на него с помятой фотокарточки. Владимир внимательно разглядывал её глаза, пытаясь отыскать в них потерянное чувство, но ничто в них не напоминало о нем.
Последнюю неделю он тщетно пытался связать в своей памяти отрывки трагедии, причиной которых стал. Память не подчинялась и словно намеренно прекращала сообщать Владимиру подробности в самый необходимый момент, заново раскалываясь на осколки прожитых дней в клинике.
Мерцающие воспоминания, не позволяли ему понять и вспомнить, что это было за чувство? Как бесконечно он мог любить женщину, что убил из-за неё человека и, более того, пытался убить её саму. Как!? Какой неведомой силы это была страсть, если теперь он не помнит о ней?
Изображение Анастасии не вызвало во Владимире ни малейшей эмоции. Он вспоминал слова Нагатина, который всякий раз на допросах повторял: "Посмотри, это она. Это твоя Настя. Её-то хоть узнаёшь?" Однако воспоминания и чувства оставались мертвы.
Зажав фотографию в кулаке, он направился в палату, где Лёнчик уже храпел, а старик Лазарь лежал в темноте и по обыкновению "длинно" молился перед сном, чуть слышно что-то нашёптывая. Замятин лёг на кровать и привычно засунул руки под подушку, вспомнив, что днём спрятал под неё альбом с рисунками Даши, который передал ему Нагатиным вместе с фотографией.
В палате было уже темно. Замятин не хотел быть замеченным с альбомом детских рисунков днём, поэтому намеревался посмотреть его ночью в туалете, но увязавшийся с ним Лёнчик не позволил взять альбом с собой. Посмотрев на освещённое полной луной окно, Владимир аккуратно подошёл к нему и в свете луны принялся рассматривать "художества" девочки.
Незамысловатые рисунки изображали хрупкий, наивный мир маленькой девочки, в котором ещё шесть месяцев занимал своё место и Замятин. Владимир перелистывал страницы альбома, пока не "остановился" на одном из рисунков, изображавших тётю, девочку и дядю в фуражке. Присмотревшись, он прочитал надписи над каждым угловатым, счастливо улыбающимся персонажем "Мама, Даша, Новый папа".
Владимир вернулся на кровать и, отложив альбом, закрыл глаза, вспоминая последнее, что осталось в его памяти...
Владимир вышел из парилки, обернулся простынею и направился в зал отдыха городской бани, где заядлые парильщики утоляли "жар" холодным пивом. Усевшись на дерматиновую лавку, он прислонился спиной к не высокой перегородке между местами и открыл "аппетитно" запотевшую бутылку пива. Несколько глотков холодного напитка умиротворили его и, вытирая пот с лица краем простыни, он закрыл глаза, вновь пригубив бутылку с ещё большим удовольствием. Открыв глаза, он мельком обратил внимание как двое мужчин прошли мимо и сели на лавку позади него, отчего перегородка ощутимо качнулась.
На этих мужчин он обратил внимание ещё в парной: один был на вид лет тридцати очень крепкого спортивного телосложения, словно вырезанный из воска, второй, напротив, был заметно старше и имел рыхлое тело со свисающим животом. Собственно, значительное различие этих двух типов и привлекло внимание Владимира в парилке несколькими минутами ранее. Он мысленно прозвал одного атлетом, а другого пирожком, хотя его собственное телосложение ближе было к "старшему" из двух примеченных им посетителей бани.
Собеседники уселись позади Замятина, открыли пиво и продолжили начатый ранее разговор. Владимир нехотя прислушался, хотя и не предал сначала этой беседе значения.
- Мы в тот вечер прямо к ней в Александровку и рванули. Прикинь! - живо рассказывал атлет, резко жестикулируя, отчего лавка постоянно вздрагивала.
- Ну, ты блин даёшь, - усмехнулся "пирожок". - Туда же километров пятнадцать тащиться.
- Озабоченному кролику пятнадцать километров не крюк ! - Атлет засмеялся.
- Не зря хоть съездил, кролик? - игриво спросил "пирожок".
- Семёныч, я бы тебе просто так рассказывать не стал. Ты подожди это только самое начало.
- Ладно, Костя, не томи, давай выкладывай.
- В общем, я сразу понял, что эта одинокая сучка потрахаться захотела. Я таких за версту чую, всё ёпт мнят себя молодухами, дурёхи, на всё готовы. Мне такие больше всего нравятся. Самые отрывные бабы. Правда, одна проблема - не отвяжешься потом. Я поэтому с такими больше двух-трёх раз не связываюсь, зарёкся.
- Ну и ... - в словах Семёныча звучало нескрываемое любопытство до пикантных подробностей, которые Константин намеревался поведать.
- Приехали мы к ней около полуночи. Хорошо у меня внедорожник, а то бы мы в эту дыру хрен бы добрались. Как назло дождь пошёл, а у неё дом на окраине села. Говорила, что участок новый и дорогу к нему ещё толком не проложили. Дом, кстати, так себе. Участок без забора. Жаловалась, что еле вытащила строительство без мужика. Типа поплакаться решила. В общем, кое-как добрались, - Константин налил пиво в кружку и выпил разом половину. - Выхожу я, значит, из машины: дождь льёт, света ни хрена нет, чувствую, в грязи застрял: такая глинища, что ноги не вытащишь. Реально! Думал, нахрен, без ботинок останусь, а потом решил, что к такой бабе и в носках пойду.
Константин и Семёныч громко засмеялись, продолжая беспечную беседу, не подозревая, что за перегородкой у них появился невольный, но внимательный слушатель.
- Я кое-как обошёл машину и на руках её вытащил, в дом понёс. Она уже тогда чуть не "кончила": за шею меня обхватила, дышит, как будто задыхается и глаза блестят. Я чувствую всё, поплыла тётя. Ну, думаю, "оторвусь" сегодня.
- Круто ты её...
- А чёго тянуть - не маленькая девочка. Ломаться не станет, - сказал Константин и продолжил, изображая высоким голосом свою спутницу. - У тебя, говорит, такие сильные руки и плечи... так в шею вцепилась, что у меня аж в глазах потемнело.
- Ну, ты мастер рассказывать, - Семёныч вновь засмеялся, услышав как собеседник попытался изобразить дрожащий голос девушки.
- Да ты представь моё положение! - шутливо возмутился Константин. - Прикинь, я по колено в грязи с этой козой на шее... еле до дома её дотащил.
- Толстая что ли?
- Ты что! Баба обалденная. Ей хоть и за тридцатник, а фигурка класс. Сиськи уже правда не очень, понятно, что рожала. Зато попка супер: ни целлюлита, ничего. Подтянутая, я просто млею от таких, - Константин с вожделением закатил глаза.
- Чувствую, пришпилил ты её? - игриво спросил Семёныч.
- Мне, кажется, это она меня, - Константин засмеялся. - Уделала под чистую, я с утра очнулся как после тренировки: ноги гудят, спина не разгибается. Покувыркались от души.
- И как?
- Чума, "строчит" как машинка Зингера... сочная кошечка попалась, - Константин улыбнулся, вспоминая Анастасию. - С утра она сырников наделала со сметаной, сказка. Я себя как самый счастливый кот чувствовал.
- Смотри, так и женишься на сырниках.
- Нет Семёныч, меня за сырники не купишь! Я решил, что до сорока даже "париться" не буду. Тем более она с ребёнком - девчонка инвалид: я как увидел, думаю, нахрен надо.
- А что с ней? - поинтересовался Семёныч.
- Не знаю, но выкатилась она в комнату в коляске. Ну её, даже вспоминать неприятно. - Максим сморщился. - Им "папашка" постарше меня нужен. Чтоб там типа всё в дом, в семью... в общем не мой вариант. Я кот, который гуляет сам по себе, - Константин допил пиво. - Месячишко покувыркаемся, а там посмотрим. Она, видать, развлечься не против, да и мне чего терять? В нашей вонючей общаге, что ли кантоваться?
- Умеешь ты устраиваться Костя.
- А иначе как жить? Приходится крутиться.
- Что же ты дальше делать будешь, если там девчонка больная?
- Посмотрим. - Константин не желал задаваться этим вопросом. - Сегодня вот к семи поеду да вдую ей ещё раз вечерком, а там решим. Я пока не заморачиваюсь...
Владимир открыл глаза и резко поднялся на кровати. Схватившись за голову, он почувствовал резкую головную боль. Голова кружилась так сильно, что он с трудом удержался на кровати, схватившись за спинку.
- Лазарь, вызови врача! - громко сказал Замятин и попытался лечь, но боль, "волнами" растекаясь от затылка к висками, стала невыносимой. Владимир словно оцепенел, боясь повернуться. - Лазарь! Позови врача. Позови врача быстрей...
;
Глава 4. Лазарь
Максим вышел из подъезда и, укрываясь плащом от моросящего дождя, быстро подбежал к автомобилю. Усевшись в машину, Нагатин стряхнул капли с плаща и швырнул портфель на заднее сиденье. В это же мгновение в пассажирское окно кто-то настойчиво постучал.
- Макс, привет. Открой дверь, - Анатолий быстро заскочил в автомобиль, негодуя на погоду. - Ну что за погода, а! Ты посмотри. В Турции +37, а у нас? Что же это за страна такая. Как здесь жить то можно!
- Можно, - тихо ответил Нагатин. - Мы же живём.
- Что это за жизнь? Сентябрь дождь, октябрь дождь, потом эта зима чёртова на полгода. Теперь только "майские" осталось ждать, - Анатолий деловито пристегнул ремень. - Макс ты в контору? Подкинь до рынка, а то у меня вчера вечером, представляешь, колесо спустило. Тьма, дождь, я и менять не стал.
- Я... - Максим хотел было отказать Анатолию, но решил, что проще будет его подвезти, чем объяснять что-либо. - Ладно, поехали.
- Ну, как твоё дело? - спросил Рябков.
- Пока никак. Съездил на место происшествия, пообщался с соседкой Анастасии, пару раз съездил к Замятину в психушку.
- Ну?
- Познакомился с твоим Мещерским, - Максим посмотрел на Рябкова. - Правда, пока только "поручкались", но на вид... интересный тип.