Очень быстро закончились две недели, проведенные вместе с Саломеей в деревне. По возвращении в Москву она мне торжественно присвоила звание смотрящего за рыбками, вручила ключи от квартиры и уехала вместе с курсом в Италию. Появилась возможность поехать, посмотреть и их профессор воспользовался ситуацией, повез птенцов своих в вечный город.

Присматривать за рыбками и кормить их я должен был до возвращения ее мамы из Каунаса.

У Саломеи был аквариум, в нем плавало шесть рыбок: четыре скалярии, очень добрая, огромная золотая рыбка и дикий похожий на бычка серый сом. Этот сом постоянно сидел под корягой, а когда рядом с аквариумом никого не было, он выбирался из своего укрытия и начинал гонять золотую рыбку так, будто собирался добиться взаимности. Мне он не нравился, один вред и беспокойство были от него. Всю эту компанию необходимо было кормить мотылем через день, на мотыля Саломея оставила деньги. Она просила пожить четыре дня, покормить рыбок два раза. Но, конечно, главным ее беспокойством были не рыбки, а собственный отец. Вдеревне Саломея у меня спрашивала

- Объясни, зачем люди пьют? Вкусовых наслаждений при этом человек никаких не испытывает, скорее, наоборот. Да и потом ощущаешь себя не в своей тарелке, а это же страшное состояние. Можно сделать то, за что потом будет стыдно. Яне права?

- Права.

- Зачем тогда все это? Это пьянство?

- Ты права. Позор один, да и больная голова, ты меня прости.

- Яне про тебя. Мне понять хочется. Люди знают, что выпив, теряют человеческий облик и все равно пьют.

Я все же грешным делом думал, что она имеет в виду меня, но, пожив несколько дней с Сергей Сергеевичем, понял, о ком она тогда рассуждала. Понял и сообразил, кто тогда поднимал трубку телефона, дурным голосом приказывая мне больше не звонить.

Итак. Что же у нас получалось? Мама Саломеи Эсфира Арнольдовна повезла свою маму, Розалию Эльпидифоровну, в Каунас, к брату, Матвею Пепельному. Перед отъездом, встретившись со мной и узнав, что я буду кормить рыбок, она чуть ли не на коленях просила меня не оставлять ее мужа без присмотра, на что, как я успел впоследствии убедиться, у нее были самые серьезные причины.

И как же я намучился за эти четыре дня!

Узнав, что дома ни жены, ни дочери нет, Сергей Сергеевич обрадовался и пустился в запой. Хорошенько напившись, он достал из шкафов и хранилищ все свои костюмы, где они якобы мялись и портились без света и воздуха и стал развешивать их повсюду. При этом впадал в панику, плакал и говорил:

- Вот, посмотри, двадцать восемь дорогих костюмов есть, а счастья нет. Утебя есть костюмы?

- Нет.

- Что значит " нет"? Ни одного?

- Ни одного.

Он посмотрел на меня подозрительно, дескать, разве такое возможно, разве можно жить, не имея ни одного костюма.

- Жаль, что мои тебе не подходят по росту и размеру,- сказал он, отводя глаза,- я бы тебе какой-нибудь подарил.

На самом деле Сергей Сергеевич лукавил, слишком уж они ему были дороги и на такой подарок, я думаю, он бы не решился. Если бы и решился, то, конечно, не в ту, пьяную минуту. Вту пьяную минуту он был настолько влюблен в свои костюмы, так искренне их обожал, что ни дочь, ни жена, ни тем более я, посягнуть бы на них не могли. Сказали бы: "Жизнь твоих родных зависит от костюма", и он, я ручаюсь, ответил бы, не задумываясь: "Костюм не трожьте, делайте с родными, что задумали".

- Правда, красивый?- интересовался он у меня, держа в руках костюм болотного цвета.- Асколько завтра на улице? Внем, наверное, будет жарко. Аможет, и нет. Яего завтра надену. Ты мне завари чайку.

- Увас нет чая, и вообще ничего из продуктов,- вырвалось у меня, хотя, наверное, следовало об этом и промолчать.

У меня в голове не укладывалось, как это так, взять и оставить пустой холодильник. Люди не бедные, в чем же проблема? Потом я узнал, что в прошлом году Сергей Сергеевич, оставшись один, швырялся продуктами в прохожих, так сказать, кормил, угощал. Поэтому-то все и подчистили, оставляя его одного.

Известие об отсутствии продуктов Сергей Сергеевич воспринял спокойно.

- Сходи, пожалуйста, к соседке,- сказал он.- Займи чая, хлеба, сахара и молока. Скажи, что я потом отдам. Если будет кобениться и говорить: "Адам триста лет жил", то можешь плюнуть ей в лицо.

Само собой, я пошел и купил все это на свои деньги. Да кроме заказанного, купил еще и картошки. Сергей Сергеевич понял, что я ходил в магазин, но вместо того, чтобы предложить финансы, он сказал:

- Яустрою тебя на хорошую работу, там ты будешь получать приличные деньги, и тебе ничего не придется делать. Вот, Дмитрий, костюмы есть, а счастья- нет,- он вдруг горько заплакал и сквозь слезы и сопли промычал,- ты верующий? Яхочу креститься, а крестного у меня нет. Вот такая беда.

- Если хотите, я могу быть вашим крестным,- растерянно сказал я.

Он разом перестал плакать и в словах моих, услышав какую-то ловушку, подвох, корыстный умысел, стал тут же уверять, что все на самом деле хорошо.

- Да нет, не надо. Крестных полно, только свистни, сбегутся. Явот им, сволочам, выбил огромную площадь под медицинский центр, а они сдали все в аренду. Напустили продавцов автомобилей, валютные обменники поставили и ничегошеньки медицинского. Вы же меня подводите, говорю, любая проверка из Госкомимущества... Спросят, кто дал разрешение? Почему не по назначению используете? Не понимают люди. Яим говорю: "Не понимаете слов, на вашем месте будут работать другие". Орать стали. "Не глухой,- говорю,- тише".

Сергей Сергеевич вдруг замолчал, прислушался, встал, прошмыгнул в ванную, там намочил тряпку и стал ею мыть пол.

- Ненавижу пыль, грязь, ненавижу,- приговаривал он.- Акостюмы у меня шикарные, скажи, Дим? Очень красивые. Их бы накрыть целлофановой пленкой, чтобы моль не ела, да пыль не садилась. Они просто прекрасны, просто восхитительны. Давай, пойдем, повесим их обратно в шкафы. Ябы их и на ночь оставил, но боюсь.

- Тут из одного костюма выпало удостоверение сотрудника милиции,- сказал я, подавая ему красные корочки.

- Это... Никому не говори. Это разрешение на ношение оружия.

Он спрятал удостоверение и дополнительно выпил водки. После чего меня просто замучил.

- Свари картошку, помни ее, подай, помой тарелку и кастрюлю. Дай руку, а то я иначе не засну. Яскоро умру, Димка, у меня обнаружили метастазы, а это конец. Не хочу умирать, боюсь. Была у меня первая жена, был ребенок, болел болезнью Дауна, слышал о такой? Яего очень любил. Он умер в три годика. Ты верующий? Как думаешь, на том свете страшно? Яне боюсь, потому, что делал и делаю одни только добрые дела. Телефон не поднимай, звонят одни просители. Все им дай, дай, дай. Какие же подлые люди. Аты хороший, ты добрый, я тебя люблю.

Он весь затрясся и полез целоваться в губы, я отстранился от поцелуя.

- Ты не подумай, что я пидорас,- принялся оправдываться Сергей Сергеевич.- Яих сам ненавижу. Но будь я женщиной, я бы замуж за такого, как ты, пошел. Ты не предашь, не бросишь, я людей знаю. Дай руку. Какая у тебя сильная энергетика. Не уходи. Не уходи, пока я не засну. Вдоченьку мою втюрился? Дерзай, дерзай, я только "за". Аесли найдешь другую, у которой сиськи побольше, смело бросай ее, я не обижусь. Ой! Ой! Кольнуло! Ой, плохо! Дмитрий, я тебя умоляю, займи, займи у соседки, сбегай за водкой. Япотом отдам. Сбегай, а то умру, а то погибну, если сейчас не выпью.

Я медлил, не знал, что и делать, Сергей Сергеевич не унимался:

- Сходи, милый, я тебе отслужу. Не обслужу, а отслужу, как серый волк Ивану Царевичу. Давай, сходи, а то подохну.

Делать нечего, сходил я в магазин, принес ему бутылку. Он ее выпил и снова полез целоваться. Яснова уклонился, и он снова ударился в красноречие:

- Да ты не бойся, я не голубец. При моей-то должности их столько вокруг вертится. Все хотят быть поближе к власти. Бывало, засыпаю и не знаю, с кем. Потом оглянусь за спину, как дам локтем по зубам, сразу отстанут.

Я не ночевал у Сергея Сергеевича.

Как-то пришел утром рыб кормить, вонь стоит по всей квартире. Не добежал хозяин до туалета, все осталось на полу. Причем, не в одном месте, а по всему коридору. Сил прибраться у него не было. Он взял и прикрыл это безобразие газетами. Сам ходил голый, в халате, с незапахивающимися полами. Видно было, что стыдно ему, но и сделать ничего не может. Руки дрожат, трясется весь. Попросил сбегать за бутылкой. "Ато умру". Мне страшно было оставлять его одного в таком состоянии, позвонил соседке по лестничной площадке, толстой хамоватой бабе с низким голосом, попросил присмотреть за ним, сам побежал за бутылкой.

Когда я вернулся, было все прибрано, пол в коридоре вымыт, а самого Сергея Сергеевича соседка в ванной подмывала, как младенца.

- Стой, не трясись. Чего стесняешься?- властно говорила она.- Петушка своего прячет. Яза жизнь свою таких орлов повидала, не чета твоему.

Я сказал, что купил бутылку и поставил ее на кухонный стол. Попросил соседку, чтобы она дала Сергей Сергеевичу опохмелиться, но не позволила бы напиться.

Сергей Сергеевич, улучив момент, опасаясь соседки, умоляющим голосом просил зайти к нему через полчаса. Язашел через час, они голые спали в семейной постели. Бутылка была пуста. Яне стал будить, ушел.

Когда из Каунаса вернулась Эсфира Арнольдовна, то есть когда я сдавал ей мужа с рук на руки, Сергей Сергеевич сидел на подоконнике с взлохмаченной головой, с одутловатым лицом, с заплывшими красными глазами. Врозовых, с кроличьими хвостиками, женских шлепанцах на ногах.

Моя вахта закончилась. Денег, мною потраченных, не вернули, даже не поблагодарили. Не поинтересовались, чем четыре дня питались. Видимо, матушка Саломеи решила, что муж ее сорил деньгами, а я и ел за его счет, да и пил с ним вместе. Но, как бы там ни было, я был рад уже и тому, что отмучился. Жалел только об одном, что, поддавшись минутной слабости, юношескому порыву, пересказал Сергей Сергеевичу то, чего бы не следовало пересказывать.

Когда он узнал, что я отдыхал у его старшего брата, то стал расспрашивать, что о нем говорили, как вспоминали. Ну, я и сказал, как на духу, что говорили. Аименно, что за зиму, когда жил у них, сгрыз морковки двадцать пять килограммов (на что он молча достал и показал мне вставную челюсть). Что запачкал, так как не мылся и пододеяльника не надевал, дорогое ватное одеяло, которое пришлось выбросить. "Привык спать без простыней, как грязный цыган". Ну и все то, что уже известно.

Чувствовала душа, что добром все эти откровения не кончатся. Хотя какие от этого могли быть последствия, даже не предполагал.