|
|
||
Весёлая вдова
1
Вечером, тридцать первого августа, на квартире у Нины Начинкиной отмечали годовщину со дня гибели её мужа Юрия Дерезы.
Василий пришёл с "оруженосцами" и вместе со знакомыми лицами Павла Терентьича, Вилора Залесьева увидел целую армию "горе-художников", как сами себя они из кокетства называли. Это были Нинкины знакомцы с Арбата и Вернисажа.
Следом за Грешновым в квартиру ворвался запыхавшийся солдат этой красочной армии. Разумеется, принёс в подарок картину, на которой краска ещё не обсохла.
- Это мне? - театрально всплеснула руками вдова, - спасибочки.
Она расцеловала зардевшегося от стеснения гостя, позвала всех, чтобы похвастаться подарком и, вдруг, спросила:
- А хочешь честно?
Горе-художник ещё и понять не успел, к чему это "честно" относится, как она уже вынесла его работе свой приговор:
- Помойка! Отстой! Но всё равно, спасибо.
"Солдат красочный" так и раскрыл рот, не зная, как на это реагировать.
Нинкины приятели с Арбата и Вернисажа выглядели странно. Один, бородатый, наряженный в пончо, всё кашлял. Его супруга, облаченная в такую же латиноамериканскую одежду, кутала его в плед.
Другой, на вид словно пришибленный, всё время дергал головой, привёл на поминки большую собаку - чёрного терьера и кормил её черемшой со стола.
Был горе-художник с лицом правдолюбивого юноши. Таких в тридцатые-пятидесятые годы всегда выбирали комсомольскими секретарями. Этот последний, не дожидаясь начала церемонии, налил себе целый стан водки, жахнул его в одиночку и, тут же, ни на кого не обращая внимания, стал забивать себе "косячок" и готов был уже раскурить, но тут подбежала Начинкина и устроила скандал.
Она кричала так же громко, как её покойная мать, употребляла слова, которых Грешнов не слышал даже от её брата-уголовника.
Вдова взяла "дурекурильщика" за ухо и потащила вон из квартиры. Из коридора слышен был её вопль:
- Кто его сюда привёл?
- Славеня, - сказали ей.
- Кто это? Где этот Славеня?
- Это тот малахольный, что вместо подарка бутылку водки принёс.
- Где он?
- Он эту бутылку в чёрную жиранул и ушёл.
- И правильно сделал. Вернётся, не пускайте. Наркоманов мне только не хватало. У меня сын, золотко, надежда мамина, растёт. Какой пример он видит?
Нинка бегала, распоряжалась, не замечая Грешнова и "оруженосцев". Чтобы как-то привлечь её внимание, Василий сказал те испанские слова, которым научила его хозяйка дома:
- Абуелла, где Умбасо? Для непосвященных перевожу: бабуся, где стакан?
Грешнов произнёс это всё намеренно громко, чтобы как-то разрядить обстановку и это у него получилось.
Все засмеялись, вдова успокоилась, пригласила за стол. Началась церемония. Только уселись, Нина встала и, держа в поднятой руке рюмку с водкой, по-деловому, как на перевыборном собрании стала отчитываться:
- Сходила в Храм, помолилась об упокоении души раба Божьего Георгия. Заказала сорокоуст и панихиду. Давайте помянем покойного моего мужа, выпьем и закусим по традиции наших предков.
Все встали, молча выпили и снова сели за стол, на котором их ждал рис с изюмом, мёд в горшочках, блины, кисель, и рыбные пироги.
Чуть погодя, помогавшие по хозяйству женщины стали подавать горячее. Подали щи и Начинкина всех заставляла их есть. Уверяла, что "тарелочку" надо "скушать" обязательно.
- В Храме сказали, что душа покойного отлетает вместе с паром, - убеждала она.
Василий категорически отказывался есть щи.
- Не мели чепуху, - огрызнулся Грешнов. - Душа Юрка год назад отлетела. Не только с паром, но и с жаром.
А злился Василий, на самом деле из-за того, что на годовщину смерти мужа Нина нарядилась, как на свадьбу. Разве что наряд был сплошь тёмных тонов. Синяя шифоновая прозрачная блузка, кружевной прозрачный бюстгальтер чёрного цвета. Коротенькая чёрная юбка, открывающая красивые ножки в чулках с рисунком. Чёрные туфли на высокой шпильке, причёска, макияж, дорогие духи. Такой "вооружённой" он её никогда ещё не видел.
Вокруг вдовы, стоило Начинкиной только встать из-за стола, начинали увиваться все мужики, наперебой предлагая услуги. А их на поминках было предостаточно. Позвала, не поскупилась, а точнее, не постеснялась.
Пришёл даже Стёпа Локотков, который из-за визита бандитов отказался работать ночным сторожем.
"Сторожить отказывается, а водку пить соглашается", - подумал Василий, но ничего не сказал, обнял Локоткова в качестве приветствия, и, посмотрев на Нину, непроизвольно скривил рот.
Чтобы как-то успокоить любовника, вдова предложила наполнить рюмки и сказала:
- Слово лучшему другу почившего.
Василий начал издалека:
- Год назад, когда Юрка хоронили в закрытом гробу, я сказал на поминках о том...
- Про кофейное зёрнышко не забудь, - подсказала Начинкина.
- Я тогда на поминках сказал, - продолжал Грешнов, - что негры в Африке, когда у них умирает кто-то из близких, делают ему гроб в виде кофейного зёрнышка...
- Молодец, - похвалила Нина, смахнув слезу.
- Или в виде пироги, ихней африканской лодки. Или в форме барабана, на котором они точно так же играют, как в наших лесах зайцы на пнях. Был бы Юрок негром, они бы сделали ему гроб в виде красивой машины. К чему клоню? Никто его мёртвым не видел. И мне порой кажется, что и теперь он едет где-то в нашей колымаге по прямой дороге, по ровному, свободному шоссе. Красивый, весёлый, молодой и плачет о всех нас. Плачет так сладко, как только он умел, - голос у Василия задрожал, готовый сорваться в рыдание, но он его удержал на самом краю, вывел в спокойное русло и продолжил. - А мы, плохие люди, над ним подсмеивались. А он, жалея нас, никчёмных, плакал. Рыдал, не зная, как нам помочь...
Грешнов молча выпил. Многие из тех, кто последовал его примеру, после его "слова" всхлипывали. А Нина, так та подошла к нему, поцеловала в щёку и тут же, достав душистый носовой платок, стёрла со щеки след помады.
Вернувшись к жене "латиноса", рядом с которой она сидела, Начинкина в ответ на заинтересованный взгляд последней, направленному на Василия, сказала:
- Грешнов Василий Данилович, так его зовут, обладает даром слова с самого детства. Как-то в его присутствии Юлия Петровна, это его мама, рассказывала подруге про кота, который остался без хозяйки. Всё лето кот жил на улице, сердобольные женщины подкармливали его. Одна из них решила взять кота к себе. И первым делом попыталась искупать. Кот её покусал, исцарапал и все ночи напролет сидел у входной двери. Кричал, просился на улицу. Она его выпустила. И настолько кот был незлобивый, добродушный, что по словам очевидцев, собаки его обижали. Василий, слышавший их разговор, тотчас вступился за кота. "Это неправда, - сказал он, - на самом деле кот подружился с собаками, стал их вожаком, и они настолько его полюбили, что стали таскать ему мясо из ближайшей шашлычной. И до того кот пристрастился к проперчённому мясу, что впоследствии, когда его обратно приняли в дом и благополучно искупали не в холодной, а в тёплой воде, он уже не мог обходиться без острых приправ. Лапой опрокидывал перечницу, стоявшую на столе, обваливал со всех сторон в этом перце мясо и только после этой процедуры то мясо, которое ему давали, отправлял в рот". Его наивное враньё растрогало и умилило женщин. Примирило их с жестокой действительностью. Они погладили Василия по голове и прослезились. Это ли поощрение, другие ли причины, но у ребёнка с тех пор уже не было дороги назад. Он стал раскрашивать сочинениями не только свою жизнь, но и жизнь всех тех, кто попадал в поле его зрения.
Тем временем Павел Терентьевич напился и стал рассказывать Стёпе Локоткову о том, как работая на заводе молотобойцем, он на спор, при помощи зубила и кувалды перерубил вагонную ось.
- Брось чепуху молоть, - возмутился Локотков, - у меня отец был железнодорожником. Вагонная ось диаметром со сковородку. Это какое же зубило по ширине должно быть? И сколько долбить надо?
- Это я заливаю? Я чепуху несу?
Они сцепились, чуть не подрались.
Павел Терентьевич впервые был в отремонтированной Нинкиной квартире, и ему всё нравилось. И ремонт, называемый европейским, и перепланировка.
Захмелевший Огоньков, после того, как его разняли с Локотковым, принялся было рассказывать похабные стариковские анекдоты. Его остановил ещё не сильно пьяный Василий. Посоветовал сменить тему. Тогда Павел Терентьевич вспомнил об Иване Поддубном. Признался, что и сам в юности занимался борьбой. Принялся демонстрировать захваты и приёмы. В ассистенты пригласил, разумеется, хозяйку. Стал показывать на ней, как Поддубный брал француза на "обратный пояс". Для чего зашёл к Начинкиной за спину и, продолжая объяснение, обхватил её за талию. Действовал Огоньков, как опытный обольститель, прикрывающий свои истинные намерения отвлекающими фокусами. По крайней мере, Нина воспринимала все его действия именно так. Хихикала.
- Руки в замок, - комментировал Павел Терентьевич, сцепляя свои жилистые кисти с жёлтыми ногтями на животе у вдовы, - а затем рывок. И к себе на плечо. А оттуда уже никуда не денешься.
Огоньков несколько раз продемонстрировал, как делается рывок. Забрасывать Начинкину на плечо он не собирался. Нинке нравились крепкие, искренние объятия, замаскированные под романтическую сказку. Вроде и тискает, и никто не виноват. Потому что всем сидящим за столом объясняет, как сто лет назад дело было.
- Да, куда уж с плеча денешься, - смеясь, подзадоривала она, - останется только лежать, да лапками перебирать.
В её голосе слышались согласительные нотки. В глубине расширенных зрачков то загорались, то потухали похотливые искорки.
Павел Терентьевич рассказывал уже о чём-то другом, а хозяйку дома всё не отпускал. Продолжал бессознательно мять в руках.
У Залесьева и Грешнова сдали нервы. Вилор Капитонович демонстративно громко встал из-за стола и ушёл, не прощаясь, а Василий крикнул:
- Терентьич, оставь её! Это моя баба!
- Да-а? - выходя из опьяняющего дурмана, спросил старый борец. - А я ей "обратный пояс" показывал.
- Все уже поняли. Отпусти.
Нина освободилась сама. Качаясь из стороны в сторону, она подошла к Грешнову.
- Нашёл, к кому ревновать, - приглушённо сказала она и притворно хихикнула, - деду семьдесят восемь, часы давно на полшестого.
В ответ на это Грешнов поведал ей душещипательную историю о том, как девяностолетний старик сошёлся с сорокалетней соседкой.
- Бабка его восьмидесятилетняя поехала к сестре на поминках помогать, а старику надо было ежевечернее лекарство в глаза закапывать. Так старуха попросила это сделать соседку. А та недалекая была, бабке по возвращении так и бухнула: "А твой-то ещё ничего". "Как? Да ты что же ему позволила?". И в крик. Еле старуху удержали. Хотела убить сорокалетнюю разлучницу. А старик взял сторону молодой, стал с ней встречаться. А ты говоришь, не ревнуй. За нашим Терентьичем глаз да глаз нужен. А то возьмёт на "обратный пояс" и готово.
- А я буду не против, - засмеялась Нина.
- Знаю. Только историю дослушай до конца. Как стал девяностолетний дед с молодой возиться, так в тот же год и умерли. И он, и она. Как в сказках. Так-то водить дружбу со стариками. Души-то сливаются, а тут и старуха с косой. И это совсем не жена Терентьича.
- Не смешно.
- Смешно. Только ты не любишь правду признавать.
- Правду? - возмутилась Нина. - Ты всем говоришь, а теперь даже выкрикивать стал: "Нинка моя баба!". Но с бабами спят регулярно, а не раз в месяц. Всем только сказки об этом рассказываешь. Борец за правду. А потом удивляешься, что кокетничаю с первым встречным.
- Ты трусы не могла найти, - успокоившись, сказал Вася, - так я их отыскал.
- Где они?
- Порваны. В мусорном ведре.
- Зачем? Они же из нового набора.
- Ты это жене моей объясни, - перевел Василий стрелки на Наталью.
- В кармане нашла?
- Хуже. На мне, оказывается, были.
Нина засмеялась.
- А я-то весь дом перерыла. И даже когда твои нашла, об этом не подумала. И, как теперь с Наташкой?
- Не знаю. Она после этого на выставку кукол поехала. А там, возможно, мстила. Рога мне наставляла. Пощупай, не выросли?
Нина хотела пощупать, но ее позвали на кухню, хозяйничать.
Василий подошёл к сидящему за столом Никандру и на ушко шепнул:
- Следи за Нинкой в оба глаза. Я в тубаркас отлучусь.
В туалете Грешнов сел на крышку унитаза, достал лист бумаги, ручку и стал писать покаянное письмо жене, в котором сообщал о своей измене с Ниной Начинкиной.
- Мы стояли над бездной, - писал Василий, - но поняли это тогда, когда она уже разверзлась перед нами. То, чего я опасался, сделалось свершившимся фактом. Я это уразумел, когда обнаружил на себе женские трусы. Таким образом, я тебе изменил, драгоценная моя Наташечка. Свет, как доказал Максвелл (узнал от Миши-Профессора), тоже всего-навсего электрическая волна, и у него есть своя скорость. Клянусь, что произошло все быстрее скорости света. Я даже не понял ничего, ничего не почувствовал. Кроме угрызения совести. Это правда. А иначе я хоть что-нибудь да запомнил. Причём тут Максвелл? Но все равно прошу простить, если и было за что. В чём каюсь, хоть и не уверен. Твой законный супруг Василий. Постскриптум: мечтаю о большой медали из чистого золота, похожую на купеческую, чтобы была она при этом государственной наградой самого наивысшего уровня. Твой Вася, не горюй!
Грешнов ушёл, а Уздечкин выпил и стал следить за Нинкой, которая слушала похабный анекдот Павла Терентьича про любопытного санитара, следившего за похотливым врачом и распутной медицинской сестрой.
- А я фильм вчера смотрела про Джеймса Бонда, - сказала Начинкина, - какой же он эффектный мужчина.
- А кто это? - с нескрываемой ревностью поинтересовался старик Огоньков. - Что-то фамилия очень знакомая.
- Как? Вы не знаете? В него влюблены все женщины. Он красавец, английский шпион.
- Шпион? Точно! Его Залесьев за женщину принял и в чебуречечной оприходовал.
Всё это Павел Терентьевич сказал с пьяной искренностью, не понимая, кому и что говорит.
- Это был не он, - обиделась и покраснела Нина. - Залесьев всё врёт. Живу среди лгунов и сочинителей. Что за планида у меня такая?
- Не переживай, Ниночка. Я бы за тебя этого английского шпиона на "обратный пояс" взял. И никуда бы он не делся. Хочешь, покажу?
Павел Терентьевич вывел Нинку из-за стола и обнял со спины за талию. Она не сопротивлялась. В этот момент в комнату вернулся Василий.
- Никандр, куда ты смотришь? - закричал Грешнов, - в уборную нельзя отойти. За одну минуту деда соблазнила.
- Дурак! - смеясь, сказала Начинкина, - он меня учит борцовскому приёму.
- Ты этот приём с юных лет знаешь. Терентьич, я же тебя просил, не надо её щупать.
- Да, мы о Джеймсе Бонде. Я её хотел...
- Понятно. По следам Залесьева, хотел Джеймса Бонда... Но Нинка на него не похожа. Не трогай её.
Чтобы как-то разрядить обстановку, Начинкина поинтересовалась:
- Что, это правда? Залесьев был с мужчиной?
- Говорит, на вид стопроцентная баба, - с готовностью отозвался Огоньков, всё еще возбужденный и красный от волнения. - А потом оказалось, что это шпион. Когда маску с него сняли, он так и представился: "Меня зовут Джеймс Бонд". Должно быть, соврал Вилор. Хотя зачем человеку этим хвастаться?
- Не верю, - сказала Нина.
- И правильно делаешь. Не Джеймс Бонд, а Адам Смит. Смитом представился, - поправил Василий, - я же там был.
- В чебуречной? - уточнила Начинкина, поднимая брови.
- Нет. Джон Смит. Точно. Я же вместе с тобой, Терентьич, эту историю слушал.
- Сказочники, - подытожила веселая вдова и, смеясь, предложила, - давайте танцевать.