Фентези 2017. Цветок смерти, или Правдивая история Рас-Альхага, единственного мага, который умел колдовать без головы
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Роман вошёл в топ финалистов (четвёртое место) на конкурсе Фентези-2017 - В давние времена магам не возбранялось творить чары на крови. Дабы положить этому конец, король Максимилиан, просветитель и гуманист, намного опередивший свое время, издал эдикт о запрете человеческих жертвоприношений в магических и немагических целях.
- Современники резко отзывались о принятом законе, а самому королю давали нелицеприятные прозвища. Но вот король мертв, сын и наследник его исчез вместе с придворным магом, который был надежной опорой королю во всех начинаниях. Ходят слухи о похищении. Многие ратуют за отмену эдикта. В это тревожное время вор по кличке Подменыш волею случая сталкивается на рынке с четверкой воинов.
- За консультации и правку в отношении флоры - отдельная благодарность С. Алесько
|
Цветок смерти,
или Правдивая история Рас-Альхага, единственного мага, который умел колдовать без головы
Книга первая. Лейб-маг его величества
I. Роковая встреча
Ну, во-первых, и навсегда: никакого Рас-Альхага не было. Его звали Альхагом, Альхагом и точка. Это уже потом какой-то умник из писарской братии приставил к имени его Рас - отрубить бы ему эту самую рас на раз! В остальном же легенды не врут: Альхаг воистину был величайшим магом среди живущих, и это может подтвердить вам тот, кто стал свидетелем последнего его колдовства, за которое он расплатился наивысшей ценой.
Матерью колдуна была женщина из племени гвинотов или, как сами они называли себя, наездников ветров. Говорят, при дворе происхождение Альхага не сильно бросалось в глаза. Не буду врать, я не видел его придворным, но в той поездке он нарочно выставлял напоказ свои варварские корни: длинные волосы его были забраны хвостом на макушке, отдельные пряди заплетены тончайшими косицами с бубенцами, которые позвякивали при ходьбе, в ухе качалась серьга, а глаза колдун подводил угольно-черным, как делали это наши местные красотки. Но будь я проклят, если хоть в чем-то Альхаг походил на бабу! Маг на целую голову возвышался над толпой, был плотен и широк в кости, однако без лишнего жира. У него был довольно изящный для мужчины нос, тонкая и резкая линия рта, нижняя челюсть его выдавалась вперед, обозначая целеустремленность и недюжинную волю.
Впервые я увидел их на рынке. Воины числом четверо, они шагали, бряцая оружием, и люди сами спешили убраться с их пути. Произошла наша встреча не сказать, чтобы мирно. Мы с ребятами, такими же беспризорниками, поспорили, и черт дернул меня заключить пари, перевернувшее дальнейшую мою жизнь. Но обо всем по порядку.
Городишко на отшибе Дневных земель, в котором я родился и вырос, был не шибко велик, однако в ту пору мне, четырнадцатилетнему, он казался едва ли не центром мирозданиям. Неторопливый, как и все провинциальные города, с сонными окраинами, с узкими улочками, где дома жались друг другу и почти смыкались верхами, отчего внизу царила постоянная темень; с мрачными подворотнями и глухими тупиками, которые перед человеком знающим охотно открывали второе дно. Улицы крестом сходились на главной площади, в центре которой в полном согласии с градостроительным уставом высился храм, а вокруг гудело торжище, привлекая самый разномастный сброд.
Мы с ребятами отирались в толпе зевак, когда четверка воинов привлекла наше внимание. Мужчин сопровождала женщина с саблей на боку, одетая по-наемничьи в брюки и просторную рубаху, и еще мальчишка, мне ровесник. Этот напротив разряжен был в пух и прах, и тоже при мече, издалека видно клейменном. Воины закупали провиант и лошадей, а женщина с лорденышем стояли поодаль.
- Вот бы запустить руку к нему в кошелек! - мечтательно глядя на мальчишку, протянул Проныра.
Свое прозвище он получил за необычайную юркость и способность пробраться хоть в заброшенный подвал, хоть в хранилище за семью засовами.
- А то! - поддержал Проныру Везунчик. - Уж в таком-то кошельке золотишка не счесть: и звонкие господские аврумы, и полновесные королевские солнцеликие, бери - не хочу.
- Экая невидаль облапошить юнца! Зуб даю, у него лишь тусклые медяки созвездий да серебро достоинством не выше полулуня, а луни и золотишко осели у его дружков, - отозвался я.
Не без гордости отмечу, что ребята безоговорочно признавали меня самым умным в нашей компании.
- С чего ты взял, Подменыш?
- Да взгляните вы на него! Стоит, ворон считает, а вояки люди серьезные, не станут они доверять богатств растяпе.
Каким бы ни был лорденыш, только четверо воинов ограждали его от толпы своими спинами, да и ряженая женщина следила за ним ревностно, точно волчица за неразумным детенышем.
- Зуб даю, солнецеликие у здоровенного как башня варвара, который с хвостом на макушке, - продолжал я.
- Может, и у башни, да связаться с таким - беды не оберешься, - рассудительно ответил Проныра.
- Струсил, да?
- Не струсил, а осторожничаю.
- К чертям твою осторожность! Эй, да они уходят, и уносят на поясе наше золото! - воскликнул я, заметив, что воины закончили расчеты и собрались покидать торговые ряды.
Меня переполнял азарт. Из-за этого азарта я частенько влипал в неприятности, но столь же часто срывал хороший куш. Ему же я был обязан репутацией, заслуженной среди уличного братства.
- Спорим, я подкачу к этой башне так, что она не шелохнется!
- Да ты чокнутый! - покрутил пальцем у виска Везунчик.
- Не трусь, твое дело - сторона, ты ничего не теряешь, - подзуживал я его. - А если проиграю, получишь мой удачливый крош.
- Не лез бы ты к ним, Подменыш. Ты им не ровня, - попытался остудить мой пыл Проныра. По-хорошему к его совету следовало бы прислушаться, но меня уже сорвало.
- Это я-то не ровня?! А кто бриллиантовое колье у знатной дамы прямо с шеи стянул?
Об этой истории в нашем городке судачили всю зиму, пока новой пищи для сплетен не нашли. Мол, дерзкий воришка, минуя сотню вооруженных рыцарей и свиту, сдернул с шеи благородной дамы бриллиантовое колье. Воришку искали: подняли на ноги стражу, назначили награду за его голову. Тщетно - негодяй как в воду канул. А вы бы не канули, кабы на вашу поимку снарядилась целая рать?
Разумеется, большая часть болтовни была самым настоящим враньем: никаких рыцарей около дамы не крутилось, из свиты была лишь парочка слуг, которых отвлекли Проныра с Везунчиком, да и камни оказались подделкой. Но после кражи с нами стали считаться, так что я кричал об охране и бриллиантах громче других. Признаться, тот случай добавил мне изрядную долю зазнайства. И теперь я почувствовал вызов своему мастерству.
- Смотрите же и учитесь! - бросил я приятелям, направляясь к воинам.
Жертвой я выбрал одного из спутников башнеподобного варвара, ибо пренебрегать осторожностью все-таки не стоило. Этого воина отличали горбатый нос, который к старости наверняка загнется крючком, перекошенный на сторону рот и по-птичьи круглые глаза под широкими дугами бровей. Облачен он был в кольчугу на кожаной подкладке, которая доходила ему до середины бедер. На поясе его висели меч в деревянных ножнах и кошель, занимавший меня куда больше.
Сжимая в левой руке свой удачливый медный крош, правой я коснулся плеча вояки.
- Простите великодушно, доблестный рыцарь... - пролепетал я заискивающе.
С внешностью мне повезло, вид у меня был самый что ни на есть располагающий, а актерское мастерство я оттачивал перед отполированным до блеска медным блюдом, когда оставался один, чтобы не засмеяли приятели. Смех смехом, но я-то видел пользу от своих упражнений.
- Пшел прочь, щенок, - отозвался рыцарь в обычной для обращения к простолюдинам манере речи.
- Быть может, подскажете мне, беспутному, у кого из оружейников приобрели вы сей редкостной красоты клинок?
- Что за ересь ты несешь! Кому сказано, убирайся прочь!
Возвысив голос, воин оттолкнул меня. Однако этого короткого разговора хватило, чтобы я успел сделать надрез на его кошельке и выудить оттуда пару монет. Наощупь я определил, что оказался прав - монеты были достоинством не меньше солика. Моя жертва не заметит пропажи, а нам с ребятами с лихвой хватит на несколько месяцев безбедной жизни. Да что там безбедной, мы окунемся в роскошь!
Беда пришла оттуда, откуда я ее совсем не ждал. Женщина, опекавшая лорденыша и доселе казавшаяся равнодушной к происходящему, вдруг резким движением ухватила меня за руку и вывернула запястье до хруста. Я взвыл от боли и рухнул на колени.
- Браго! Парень обокрал тебя.
- Не выдумывай, Сагитта, - воин потянулся-таки к поясу, проверяя кошель, и - вот черт! - заметил, что тот порезан.
- Да он мне кошель порезал!
- Нету у меня ножа... - заскулил я.
Та, которую Браго назвал Сагиттой, безо всякого приличествующего бабе стеснения ощупала меня. Нахмурилась:
- Он не врет. Как же тогда ...
Склонившись, она подобрала монеты, которые я успел сбросить: два новеньких сверкающих солнецеликих и затертое медное созвездие-крош и принялась изучать их. Я знал, что сейчас произойдет. И точно. Чуткие пальцы ее скользнули по отточенной кромке медяка, отчего на коже выступили капли крови. Пользуясь тем, что внимание Сагитты отвлечено, я пустился наутек. Не тут-то было. Совершенно невозможным образом ноги подвели меня, и я с размаху впечатался в камни мостовой, а между моих лопаток уперлось острие того самого клинка редкостной красоты и столь же редкостной, как выяснилось, остроты.
- Не так быстро, крысеныш.
Вот невезение! Теперь не оберешься позора - Подменыш попался на краже!
- Тебя на виселицу вздернут за воровство! - угрожающе прошипел Браго, склоняясь ко мне.
- Небом клянусь, это не я!
- Небеса не благоволят лжецам, - последовал ответ. Я лежал ничком на камнях, не смея поднять глаз, но голос напугал меня до дрожи. - Что у вас, Браго?
- Паршивец обворовал меня.
- Не я, не я, не я...
Браго пнул меня под ребра:
- Заткнись!
- Убери клинок, - опять этот голос: холодный, спокойный, но отчего-то повергающий в ужас.
- Он пытался сбежать.
- Не сбежит.
Обладатель голоса подошел ближе. Простучали по мостовой каблуки. Меня обдало запахом лошадей, железа и еще чего-то неуловимого, напоминавшего раскаленный песок или воздух в том месте, где в землю ударила молния. Меч больше не держал меня, но мне захотелось вернуть его, чтобы хотя бы так отгородиться от этой новой опасности. Я почувствовал, как от лопаток вниз змеей проскользнула холодная струйка пота. Ну же, Подменыш, не срамись, иначе о твоей трусости узнает весь рынок!
Я нашел в себе силы подняться и посмотрел говорившему прямо в глаза - обморочно черные, бездонные, отчеркнутые углем по контуру. На минуту мы замерли так, играя в гляделки, затем варвар бесцеремонно ухватил меня за подбородок, повернул лицо мое то в одну, то в другую сторону.
- Парень поедет с нами, - распорядился он.
- Альхаг, ты настаивал сохранять наше путешествие в тайне, а теперь собираешься подобрать мальчишку. Да мы ничего не знаем о нем. Вдруг его подослали враги. Позволь, я выпущу ему кишки!
- Спрячь меч в ножны. Парень поедет с нами, - повторил варвар, пресекая дальнейшие споры.
Вот так помимо воли я оказался вовлеченным в эту историю. Меня вздернули в седло, а Браго ухмыльнулся и прошептал:
- Свернешь себе шею - окажешь мне неоценимую услугу.
Стоит ли упомянуть, что прежде волею случая я имел дело лишь со спокойными крестьянскими битюгами? Воины же выбрали коней себе под стать: высоких, широкогрудых, норовистых, бешено вращающих глазами, с ногами мощными и сильными. Верно, Браго хотел запугать меня, но весь страх, на какой только был способен, я уже истратил на варвара, и угроза возымела прямо противоположное действие, удержаться на четвероногом чудовище стало для меня делом принципа.
Теперь я понял, почему гвиноты называли себя наездниками ветров: ведомые варваром, воины мчались, будто все ангелы ада неслись за ними по пятам. За день я успел намаяться так, что даже на мысли о побеге не оставалось сил. Да и далеко ли мог я убежать на своих двоих от всадников? Я кулем свалился с коня, которого про себя окрестил Браго, ибо с этим зверем мы питали друг к другу стойкую взаимную ненависть. Откатившись подальше от копыт, я проваливался в забытье - бездонное, как подведенные углем глаза варвара.
Эти глаза преследовали меня во сне. Казалось, своим взглядом Альхаг вытянул из меня душу и запаковал среди своих переметных сумок, ожидая, когда можно будет найти ей применение. И в отдалении от тела душа металась, и стенала, и молила о вызволении. Проснулся я совершенно разбитым, взобрался в седло и бешеная скачка продолжилась. Села и веси, поля и леса сменяли друг друга, не успевая запечатлеться в памяти, все одинаково размытые и будто бы нарисованные, реальностью же сделались дробный стук копыт, свист ветра в ушах и поводья в сведенных судорогой пальцах.
Вечером воины остановились на постоялом дворе. Это было неожиданностью, поскольку прошлую ночь мы провели под открытым небом. И это означало возможность побега. В своей способности скрыться среди домов от кого угодно я не сомневался. Альхаг и прочие отправились трапезничать, меня же оставили на конюшне. Благоразумие подсказывало, что лучше дождаться ночи, когда постояльцы отправятся ко сну. Однако напрасно я внял гласу рассудка. Еще не успела посеребрить небосклон Ночная Госпожа, как в конюшню заявилась Сагитта. Масляная лампа в руках колдуньи качалась и разбрасывала по стенам причудливые тени. В этом колеблющемся свете пучки трав превращались в зазубренные гребни драконов, а высохшие колосья мнились отвратительными многолапыми насекомыми. Я прикинулся спящим.
Следовало ожидать, что церемониться со мной не станут. Женщина присела на корточки и затрясла меня за плечо:
- Поднимайся!
Игра теней породила и еще одну удивительную метаморфозу: колдунья выглядела юной и нежной, сгладилась резкость ее черт, исчезли суровые складки у рта. Ровную и нежную кожу согревал легкий румянец. У Сагитты были высокие скулы и брови вразлет, темные глаза под острыми стрелами ресниц. Волосы цвета воронова крыла растрепались после дороги.
Я поймал себя на том, что через расстегнутый ряд пуговиц смотрю в вырез мужской рубахи. Сагитта не заметила моего взгляда или не придала ему значения.
- Пойдешь со мной.
- Ты покажешь мне райские кущи? - не удержался я от наглого выпада. Сама виновата, запахнулась бы, бесстыдница! Хотя какой скромности можно ожидать от женщины, путешествующей в компании пятерых мужчин?
- Альхаг приказал тебе вымыться.
- Чтобы чистым подать к столу?
Я шутил, но мне сделалось неуютно. Кто их знает, варваров-душегубов, а вдруг и вправду сожрет? Зачем бы еще ему распоряжаться о моем туалете?
Сагитта не удостоила меня ответом. Молча развернулась, двинулась к выходу, не сомневаясь, что я последую за ней. Я и пошел. Темные лошадиные силуэты равнодушно жевали своих драконов с многоножками и фыркали мне вослед. Им хорошо было фыркать, их-то жрать никто не собирался!
Женщина повела меня через общий зал наверх, в одну из комнат для постояльцев. Не будь я взволнован, мне бы здесь понравилось. Комната была несравнима с той берлогой, которую мы с ребятами привыкли называть домом. По правую руку, у стены располагалась настоящая кровать, застланная хрустящим накрахмаленным бельем, с подушками и матрасом, набитым свежим сеном. На небольшом столике напротив громоздились медный кувшин и таз для умывания, за ними отыскалось место для зеркального стекла, отражавшего в отличие от моего блюда светло и четко. Посреди комнаты ждала наполненная водой бадья, от которой валил густой пар.
Сагитта кивнула на кровать:
- Чистая одежда, - и вышла.
Эта обстановка - сразу видно, не из дешевых, и горячая вода, и сменное платье вырвали меня из сонного оцепенения, вызванного усталостью. Некоторые господа любили, когда мальчишки мылись ароматным мылом и облачались в чистое.
Дальше откладывать бегство было опасно. Я огляделся. Не сомневаюсь, что Сагитта далеко не ушла, небось, стережет у двери. Остается окно. Ну, уж этого умения мне не занимать! По-кошачьи я приблизился к окну. Оно выходило в глухой внутренний двор, однако при должной сноровке, цепляясь за трещины в камнях и оплетавшую стену растительность, можно было выбраться на крышу и перепрыгнуть оттуда на соседний дом с каменными горгульями. Любые горгульи лучше участи живой игрушки колдуна!
Я поставил ногу на раму.
Страшным ударом, пришедшим из ниоткуда, меня зашвырнуло обратно. Ощущение было как в детстве, когда меня лягнула лошадь, к которой по глупости я подошел чересчур близко. Я потер виски. Глянул на бадью, на аккуратно сложенную стопку одежды, потом на окно и снова на бадью. Жизнь научила меня верить в худший из возможных раскладов. Приятели рассказывали об одном любителе чистеньких мальчиков, который раскаленным кинжалом вырезал на их коже свои инициалы. Когда же мальчишки пытались бежать, он неизменно возвращал их, указывая стражам на свою метку.
Я представил разлапистую руну Альгиз у себя на спине, и это укрепило мою решимость. Я опять подошел к окну, выглянул с опаской. На улице было темно и тихо. Легкий ветерок ерошил мне волосы. Ободренный спокойствием, я свесился по пояс, скрестил наудачу пальцы. А потом я словно миновал незримую черту. В этот раз тряхнуло жестче, через комнату я отлетел к двери, где и лишился сознания. Когда я очнулся, во рту было солоно, а из носа капала кровь. Передо мной стояла Сагитта.
- Так и думала, что попытаешься сбежать. Разве помыться сложно? От тебя же разит как из сточной канавы!
- Я не цветок, чтобы меня нюхали, - огрызнулся я.
Колдунья протянула мне кусок ткани:
- Вытри кровь.
Я равнодушно прижал ткань к носу. Экая невидаль, разбитый нос!
Вот после кражи колье, когда целый мир против меня ополчился, я, помнится, перетрусил - не знал, кто раньше доберется: чужие ли, свои, - за каждым углом убийца мерещился. Или вот если брюхо от голода судорогой сводит, тоже приятного мало. А с зимой у меня был связан особый страх - околеть. Едва наступали холода, я крутился-вертелся по пол-ночи, все уснуть не мог. За нами одно время мальчонка таскался, совсем малой. Тихий он был, прозрачный - и прогнать жалко, и пользы никакой. Ну приютили мы его, тряпок в углу навалили, чтобы спать было потеплее, кормили, когда находилось, чем. Видать, плохо кормили, или тряпок осказалось мало, потому как посреди зимних морозов, в лютый месяц снегопляс, тот прозрачный мальчонка заснул и не просыпался боле.
А кровь из носа, разве это страх? Потечет, да и затворится.
- Окно закрыто сторожевым заклятьем. Оно не совсем живое, это заклятье, но с каждым последующим разом кусаться будет злее, потому и сторожевое. Пообещай, что ты не полезешь! Ничего худого мы тебе не сделаем. Альхаг бывает резок, однако он справедлив и ни разу не поднял руки на невиновного, а рыцари тебя не обидят, я прослежу.
Колдунья складно говорила. Ее увещеваниям хотелось внять, но жизнь давно отучила меня от легковерности.
- Зачем вам я нужен?
Сагитта покачала головой.
- Это не мое решение, - ясно, выполняет приказ варвара. А она почти начала мне нравится. - Могу я надеяться на твое благоразумие?
- Куда же мне отсюда деться? Ты все предусмотрела!
Я знал, когда нужно отступиться. Вновь оставшись один, я залез в бадью, подобрал колени, откинул голову на край. Ощущение от купания было странным, но не неприятным. Горячая вода снимала напряжение с мышц, и вскоре я стал казаться себе легким и невесомым. Мысли мои потекли по мирному руслу. Может, и не так все плохо? Кормят ведь, поят, Браго опять же не позволяют меня прикончить. Сагитта любезничает, выгораживает варвара. А что варвар? Ну, посмотрел, да мало ли недоброжелателей на меня заглядывалось? Бывало и проклятья слали, и порчу наводили, так я до сих пор живой, а недоброжелатели давно гниют в могиле!
Убаюканный своими мыслями, я не заметил, как уснул. Пробудился я от клацанья металла над ухом, с перепугу заорал и выскочил из бадьи в чем мать родила.
- Поосторожнее, молодой человек, вы уронили мой инструмент! Теперь он затупится, и как же я стану зарабатывать себе на хлеб? Как только вам не совестно!
Упреки сыпались от маленького человечка. С одежды его, с волос и даже с кончика крючковатого носа капала на пол вода, где и собиралась в большую лужу. В самом ее центре валялись ножницы. Человечек глядел укоризненно.
- Вот, решил доброе дело сделать, думаю, умаялся мальчик с дороги, пусть поспит, Отто-цирюльник и так с вихрами-то его управится... и верно говорят, благими намерениями вымощена дорога в ад!
- Цирюльник? - только и смог повторить я.
- Ну конечно же! - обрадовался тот. - А вы полагали, костлявая с косой по вашу душу явилась? Цирюльник я, цирюльник, нет у меня косы, только ножницы, которые вы вышибли из моих рук своими метаниями. Пожалуйста, извольте впредь воздерживаться от подобных экзерсисов!.. Будьте так любезны, почтеннейший господин, вернитесь на место и позвольте мне привести вас в надлежащий вид. Вот закончу, тогда и скачите нагишом в свое удовольствие.
Я оторопел. От изумления и еще со стыда я поспешил забраться обратно в бадью. Человечек увлеченно принялся за дело, бормоча себе под нос. Боясь его ножниц, я старался лишний раз не двигаться и даже не дышать. Вода стремительно остывала, но цирюльника это не беспокоило. Он стриг меня долго и вдохновенно. Закончив, Отто глянул на плоды своих трудов, пару раз прищелкнул ножницами, укорачивая одному ему заметные пряди, отошел и удовлетворенно сказал:
- Теперь вы похожи на уважаемого господина, а не на малолетнего разбойника. Еще вспомните с благодарностью старого Отто, еще спасибо скажете.
Я едва дождался, когда он уйдет - сидеть в холодной воде небольшое удовольствие. Выскочил, поспешил одеться. Не удержался и подошел к зеркалу. Оттуда на меня взирал незнакомец. Так вот почему Отто именовал меня господином! В молодом человеке с гордо вскинутым подбородком и пристальным взглядом льдисто-голубых глаз не было и намека на уличного вора. О, этот смело мог потягаться породой с баронетом!
Я повторил подсмотренный у лорденыша жест, каким подбирал он полу плаща, скопировал надменный прищур и презрительно изогнул губы. Сон и купание пошли мне на пользу, теперь я готов был встретить любые испытания. Рано унывать, Подменыш, страхам смотрят в глаза, а не под ноги!
II. Плен и спасение
Возможности взглянуть в глаза страхам мне не представилось ни в тот день, ни в один из последующих. Кроме моего внешнего вида не изменилось ровным счетом ничего. Я ждал, что хотя бы Сагитта отметит разительную перемену моей наружности - женщины особо чувствительны к смазливым лицам, но колдунья лишь коротко кивнула и сказала:
- На двери сторожевое заклятье. Ты не выйдешь, зато и незваных гостей опасаться не придется.
Конечно, я не устоял перед искушением опробовать ее заклятье на прочность, и, конечно, оно оказалось прочным, как все, что делала эта женщина.
Бешеная скачка продолжалась. Однажды я понял, что уже не так устаю, как в первые дни пути. Я начал оглядываться, запоминая дорогу. Целую жизнь провел я в четырех стенах, а тут мне открылся мир во всем его великолепии: сумрачная сень лесов, бескрайние поля, пышные гряды облаков, закаты и восходы с огненным шаром солнца, медленно всплывающим из-за горизонта.
Местность постепенно менялась: земля загорбатилась холмами, реки стали мельчать и ускорять свой бег - похоже, мы держали путь в горы. Альхаг по-прежнему уделял мне внимания не больше, чем приблудному псу, Сагитта держалась подле варвара и говорила чаще с ним, нежели с остальными, воины не торопились принимать меня в свой круг, лорденыш воротил нос ото всех. Я был предоставлен самому себе, и если бы не неведение, можно было сказать, что происходящее начало мне нравится. На постоялых дворах мне предоставляли отдельную комнату - где лучше, а где хуже, но все равно не сравнимую ни с чем из прежней моей жизни. То ли из-за этой роскоши, то ли от обилия сытной пищи, то ли благодаря заверениям Сагитты, спал я крепко. Я перестал беспокоиться, что колдун сделает меня жертвой кровавых ритуалов - глупо помещать барана, приготовленного для заклания, в загон из роз. Только на краю сознания зудела непрошенная блошка-мыслишка: что-то ты проглядел, Подменыш! Так хорошо быть не может.
Наверное, я накликал.
Я проснулся среди ночи. Темень сгущалась по углам и разбавлялась близ окна зыбким лунным светом. С улицы доносился лай собак, часы на площади отбили четыре удара. Чувство неясной тревоги снедало меня. Нечто неправильное было с этой ночью, с ветерком, холодившим воздух, и даже с самим лунным светом. Скверна таилась во тьме, как червь в сердцевине яблока. Когда с рождения спишь в обнимку с опасностью, учишься доверять своим предчувствиям. Я осторожно встал, оделся и сложил вещи так, чтобы могло показаться, будто на кровати лежит человек, а сам принялся ждать.
В предутренней тишине в окно проскользнула тень. Я затаил дыхание, рассчитывая, что магия Сагитты испепелит незваного гостя. Ничуть не бывало. Минуя незримый заслон, тень занялась свечением по контуру, брызнула искрами на дощатый пол и невредимая выпрямилась в квадрате лунного света. Я нащупал кинжал, который привык носить с собой - всегда знал, что холодное железо надежнее любой магии. Тень выпростала длинную длань, в которой свернул клинок, замахнулась на лежащие на кровати тряпки. Я метнул кинжал. Тот просвистел в воздухе и ушел в распахнутое окно. Молниеносно тень бросилась в мою сторону. Она оказалась не бесплотной, а вполне даже ощутимой. Последовала борьба. Мне удалось вырваться из цепкой хватки, я кинулся к двери, что стало моей ошибкой. В пылу борьбы я совсем позабыл о заклятии! Оно не заставило себя ждать - смешно, ведь магия призвана была охранять меня! Оглушенный, свалился я к ногам ночного гостя, и тому осталось лишь связать меня и вынести навстречу неизвестности.
Похоже, мне суждено было навеки возненавидеть лошадей. Я болтался поперек седла с мешком на голове и кляпом во рту. Меня мутило, перед глазами рябили мушки, отголоски заклятья набатом гудели в висках.
В полузабытьи меня сняли с коня и заперли в темноте. Пахло сыростью, где-то сочилась вода. Я испытывал сильнейшую жажду, но не мог напиться. Наглые крысы нюхали мои босые пятки, тычась в них мокрыми и холодными носами. Раз за разом передумывал я происшедшее. Чутье подсказывало мне, что пленение связано с последними событиями, ибо кого мог заинтересовать безродный воришка? А вот мои спутники, безусловно, заслуживали внимания. Эх, отчего только я не послушал Проныру! Сидел бы на рынке да горя не знал!
В окружении невеселых мыслей и крыс я провел несколько часов. Неизвестность сводила с ума. Я почти обрадовался, когда услышал шаги, натужный скрежет ключа в замке и приказ:
- Подымайся!
Затем были скользкие ступени наверх. С головы моей сдернули мешок, и яркий солнечный свет ударил по глазам. Против света стояла фигура в черном.
- Мы сбиваемся с ног, разыскивая ваше высочество, а вы, никого не поставив в известность, изволили отправиться в вояж в сомнительной компании прихвостня вашего папаши. В народе волнения - шутка ли, король мертв, а единственный наследник исчез без следа. Не приведи Создатель, дойдет до мятежа. Полагаете, великому Альхагу под силу подавить мятеж? Или, быть может, это путешествие не было вашим самостоятельным решением? Одного слова достаточно, чтобы предать изменника казни! Колдун похитил вас? Поведайте, как все было!
Голос потек патокой, стал вкрадчив и мягок. Человек в черном продолжал говорить, и постепенно я начал понимать его, а по мере этого понимания сердце мое наполнил ужас. Все стало на свои места: лорденыщ, и воины, и внезапная забота о моей персоне - цирюльники, платья, отдельные комнаты. Значит, надменный мальчишка в действительности.... О, Создатель милостивый и милосердный! Так вот почему он держался с таким высокомерием, вот почему его берегли воины! До нашей глубинки доходили слухи о смерти короля, но я не придавал им значения. Правители меняются, а деньги остаются деньгами, ведь на ценность солнцеликого не влияет выбитый на нем лик. Имя Альхаг могло бы меня насторожить, но так звали каждого второго гвинота, и увязать варвара с лейб-магом умершего короля я не догадался - колдун знал, что делает, примеряя на себя облик чужеземца.
Между тем мои пленители перешли от слов к действиям. На свет извлечены были пергамент, чернильница, зачиненные перья.
- А, впрочем, если компания варвара вашему высочеству интереснее судьбы королевства, мы можем совершить обмен. От Вас требуется сущая безделица, да-да, безделица - подпись на отречении, засим мы расстанемся полюбовно: вы продолжите путь, а я займусь государственными делами, ибо они в плачевном состоянии. Кивните в знак согласия, а после - вот вам мое слово! - клянусь доставить вас обратно к столь любимому вами варвару. Похоже, эта привязанность семейная.
Я замер. Я отнюдь не был героем, просто среди моих умений не числилось письма. Более того, я понимал, что пока заговорщики принимают меня за принца, это гарантирует мне хотя бы призрачную безопасность. Едва же я объясню, что вовсе не тот, кого они ищут, то сразу превращусь в лишнего свидетеля. А как решаются темные делишки, я был прекрасно осведомлен.
Мои колебания были истолкованы превратно:
- Надо же, ваше высочество, в кои-то веки вы решили продемонстрировать стойкость характера. Похвально, похвально, но абсолютно неуместно. К чему вам королевство теперь, коль скоро оно никогда не занимало вас прежде? О, вы беспокоитесь о замках и титулах? Они останутся при вас. Вам будет назначена рента, к примеру, в тысячу солнцеликих в год. Нет? Хорошо, пусть будет две тысячи - оцените мою щедрость. И вы сможете в свое удовольствие предаваться охоте и поединкам. Дела государственные отнимают время и силы. Я стар, во мне давно перегорели страсти, а вам-то, вам ужели хочется губить молодость на нудные обязанности?.. Но не стану давить. Думайте, считайте, время терпит. Сивор, проводи его высочество в покои. Обед подавать не нужно, голод способствует ясности мышления.
Я был водворен обратно в темницу. Развязать меня Сивор не потрудился, но спасибо, мешок на голову надевать не стал. Хотя много ли проку от зрения в кромешной тьме? Голодать мне не впервой, я умел отрешиться от голода. Я ерзал, пытаясь высвободиться из пут. Мелькнула шальная мысль: может, крысы перегрызут их? Помнится, раз на ярмарке выступал слепой музыкант, он играл на флейте, а две белые крысы, такие же слепые, став на задние лапы, кружились под музыку. Но местные твари отчего-то не спешили прийти мне на помощь. Наверное, секрет слепого музыканта заключался во флейте, которую мне взять неоткуда. Значит, придется обходиться своими силами.
Наощупь я обошел камеру, пытаясь найти выступ поострее. Искал я долго, но в конце концов мои усилия были вознаграждены осколком булыжника. Еще ни одному авруму, ни одному солику не радовался я так, как этому шершавому камню. Я ухватил его и принялся пилить веревки. Не буду рассказывать, как камень выпадал из моих онемевших пальцев, как поднимал я его и снова и снова пилил, и кромсал, и дергал. Ребята всегда повторяли, что я упертый, как баран. Пусть баран, однако на сей раз упрямство сослужило мне добрую службу. Освободившись, я выдернул кляп и припал к стене, по которой сочилась влага, слизывая набегающие капли. Вода отдавала плесенью, но за все сокровища мира я не смог бы оторваться от нее в тот миг.
Мне показалось, что с момента заключения миновали сутки. Я успел не единожды обследовать камеру, где меня держали. Около двадцати шагов вдоль стен в форме неправильного четырехугольника, судя по всему, она замышлялась частью подземелий какого-нибудь родового имения или даже замка - уж чего-чего, а подвалов я успел навидаться! Когда послышался скрежет ключа в замочной скважине, я затаился за дверью, сжимая булыжник. Другого шанса могло не представиться.
Противник оказался увертлив, легко уклонился от удара и выбил камень из моей руки. Я от души двинул ему коленом, после чего в действие вступили неведомые силы, земля вздыбилась под ногами, и я был отброшен вглубь темницы. Чем-то эта ситуация показалась мне знакомой.
Вошедший принялся честить меня голосом Сагитты:
- Желаешь гнить под землей веки вечные? Предупреждал Браго не лезть к тебе, зря не послушала!
- Ты?!
- А ты мечтал увидеть любимого волкодава покойного короля Максимилиана? - огрызнулась женщина.
- Ты пришла за мной?!
- Нет, за королевским волкодавом! Коли желаешь и дальше наслаждаться гостеприимством герцога Орли, я уйду и замкну замок. Не мне соперничать с его светлостью.
- Но я думал...
- Что мы бросим тебя? Я начинаю думать, идея Браго была не такой уж и скверной.
Повторного приглашения мне не требовалось. Я двинулся прочь из темницы по памятным ступеням, но Сагитта остановила меня:
- Не сюда.
Женщина свернула в незаметный боковой проход, который разрешился длинным коридором. Коридор этот был так низок, что я то и дело задевал головой верхний свод. Здесь не было ни горящих факелов, ни каких-либо иных источников света. Я по праву гордился легкостью, с которой умел передвигаться в темноте, и чувством направления, но колдунья опять превзошла меня. Я шел, держась за стену, Сагитта же шагала уверенно, предупреждая о возможных опасностях:
- Осторожнее, через пару шагов свод обвалился. Не споткнись, впереди яма.
Ориентируясь на звук ее голоса, я двигался следом, минуя незримые, но оттого еще более опасные препятствия. Вышли мы в ночь, душную и терпкую. Позади сомкнулся густой кустарник, скрывая лаз. Мы находились у подножия холма в окружении полудюжины точно таких же холмов. Неподалеку ждали заседланные кони и темнел чей-то силуэт. Человек обернулся в нашу сторону. Повеяло ветерком, послышался тихий перезвон бубенцов. Неужто сам лейб-маг озаботился моим избавлением?
Дни скачки не прошли даром. Я вскочил в седло и понесся прочь, не оглядываясь на своих спутников. Точно выпущенный нож, взрезал я плотность ночи, ветер бил меня в грудь и свистел в ушах. Конь принес меня к берегу реки, где горел костер. У костра клевал носом Браго.
- Крысы живучи, - осклабился воин вместо приветствия.
Я оставил его колкость без внимания. Теперь, в безопасности на меня разом накатили и страх, и голод, и усталость. Глаза слипались сами собой.
Браго толкнул меня:
- Обожди спать. На-ка, глотни.
В протянутой им фляге была, понятное дело, брага. Густая, крепкая, она не имела ничего общего с тем дешевым пойлом, что иногда перепадало нам с ребятами. Воин надеется, что я непривычен к крепким напиткам? Не на того напал! Я мстительно выцедил большую часть предложенного. Пусть завтра я сдохну от головной боли, но сегодня, после избавления из плена, мне до одури хотелось ощутить вкус жизни: нахлебаться студеной воды из реки, надышаться напоенном ароматом трав воздухом, насмотреться на звезды, что водили хороводы вокруг луны. Да я и сам не прочь был сплясать с ними вместе!
Издалека пришли голоса:
- Надо бы его выспросить.
- Пусть спит, проку с него сейчас.
- Можно подумать, с него есть прок остальное время. Только даром кормим! А прожорлив, крысеныш!
Звездный хоровод принял меня в свои объятья, закружил, и мне стало тепло и спокойно. Высшей справедливостью казалось то, что пока я танцую со звездами под облаками, бессонный Браго хранит мой покой на бренной земле.
- Побуждайся, спящий красавец!
Утро приветствовало птичьим пересвистом и ледяной водой в лицо. Остальные уже поднялись. Мне дали два кислющих яблока и кусок мяса, большей частью состоящий из жил. Пока я жевал, рядом присел Альхаг.
- Рассказывай, - приказал он.
Альхагу невозможно было противоречить. Тот, кто не знал его, мог бы попытаться опровергнуть это утверждение, но поверьте мне, было в варваре нечто, заставлявшее даже самых отъявленных бунтарей поступать согласно его воле.
Я без утайки принялся выкладывать о своих злоключениях с того самого момента, как тень застигла меня врасплох на постоялом дворе. Про искры и свет колдун заставил вспоминать подробнее: какого цвета была вспышка и куда направлено было движение огоньков - по солнцу или же противосолонь.
- Не приметил ли на том человеке медальона либо амулета?
- Так темно было, хоть глаз коли!
- В следующий раз не торопись колоть глаза, лучше смотри внимательнее! Это важно.
- Будет следующий раз? - не сдержался я.
- Быть может, ты ждешь извинений за то, что я подвергаю тебя опасности. Не жди. Извинения были бы уместны, кабы я раскаивался, однако никакой вины за собой я не нахожу и более того, твердо уверен в своей правоте.
То, что варвар вынашивает в отношении меня определенные намерения, я понял сразу. Ни один человек не стал бы кормить и окружать роскошью приблуду, не имея веских на то причин. А опасность... я столько лет прожил с мыслью окончить свои дни на виселице, что уже, пожалуй, притерпелся к ней. Вся моя жизнь была игрой в чехарду со смертью: я воровал, врал напропалую, убивал и уходил из-под ножа. Неженке не выжить на городском дне. Наверное, прав был Браго, называя меня крысенышем. Но в отличие от многих, я не роптал на судьбу, ибо успел увериться - ей наши жалобы без толку. Извинений Альхага я не ждал, слишком мелкая я сошка, чтобы придворный колдун расшаркивался передо мною.
Варвар поднялся и, позвякивая бубенцами, подошел к своему коню. Я давно заметил, что движения Альхага даже в абсолютно спокойные дни сопровождались легким ветерком. Поначалу я думал, будто колдун создает этот ветер специально, дабы все слышали звон бубенцов, вплетенных в его косы, потом, узнав его лучше, я понял, что варвар чужд подобному тщеславию.
Из переметной сумки Альхаг вытащил нечто, завернутое в промасленную ткань, и швырнул мне. Инстинктивно я подхватил предмет.
- Цветок Смерти! - позвал варвар.
Цветком Смерти он называл Сагитту. Из уст Альхага это обращение звучало совершенно неуместно. Что в действительности означает прозвище, я узнал позже.
Женщина стала подле колдуна.
- Научишь парня защищаться.
Вне себя от изумления я принялся разворачивать ткань, уже догадываясь, что она под собой скрывает. Я чувствовал любопытные взгляды, и разматывал все быстрее и быстрее. Видимо сам Творец благоволил мне, ибо вспоминая этот момент, могу сказать, что не порезался лишь чудом.
Под слоями плотного материала открылся поразительной красоты клинок: звонкий, легкий, отполированный до зеркального блеска - ночью он легко мог отразить звездное небо. Вогнутая середина клинка казалась узорчатой, и столько теней играло на ней, что можно было подумать, будто в металле переплелись струйки разных цветов. Резная рукоять, целиком выточенная из кости, венчалась головой неведомой твари, которая сжимала в зубах кольцо. То, что Альхаг походя вложил в мои руки целое состояние, я понял годы спустя, научившись разбираться в оружии. Тогда же я просто ахнул.
- Ты отдал мальчишке гвинотскую саблю? - вслед за мною изумился один из воинов.
Ликом он был благороден, телом - силен, а речь его отличалась изысканностью. Пожалуй, он был единственным, от кого до сих пор я не слышал брани. Звали воина Данко. Если бы меня попросили описать человека, на которого мне хотелось бы походить, ни минуты не колеблясь, я указал бы на Данко.
- Хозяину она без надобности, а мне чужое оружие ни к чему. Пусть играется, - последовал ответ.
- Я заплатил, когда бы знал, что ты торопишься с нею расстаться. Продай мне саблю, Альхаг!
- Держи при себе солнцеликие, они пригодятся тебе куда больше чужеземного оружия. Твоя рука привычна к тяжести фамильного меча.
- Но этот великолепный экземпляр способен украсить коллекцию самого взыскательного ценителя! Я закажу ножны у лучшего оружейника, уложу саблю на шелка и бархат ...
- Клинок не девица, чтобы рядить его в шелка. Он рожден разить врага.
- Продай мне саблю! - упрямился Данко.
- Отныне она мне не принадлежит. О продаже проси парня, хотя я б и не присоветовал бы ему делать этого.
- Разве ты не боишься, что однажды щенок обратит оружие против нас?
Альхаг рассмеялся воину в лицо:
- Мне бояться парня? Никогда не поверю, будто и ты всерьез его опасаешься!
Так сабля осталась при мне, а с нею вместе я приобрел нового врага. Но я не жалел - клинок стоил тысячи врагов. Как и всякое великолепно исполненное оружие, моя сабля сама помогала сделать правильные движения и вопреки первому впечатлению, не была тяжела тому, кто правильно ее держал. Идеальный баланс и рассчитанный вес делали пользование ею очень удобным. Она и впрямь была создана разить врагов!
Помните, я жаловался, будто первые дни уставал в дороге? Так вот: забудьте прежнее мое нытье. То, что еще три дня назад мнилось усталостью, отныне сделалось недосягаемой мечтой.
Моя наставница была неумолима. Как ни пытался я объяснить ей, что отродясь не держал в руках благородного оружия, что выстоять в честном поединке против мало-мальски стоящего противника для меня равносильно чуду, Сагитта твердо решила превратить меня в мастера защиты. Наши занятия начинались на вечернем привале и продолжались далеко за полночь, пока сабля не выпадала из моей уставшей руки. Полагаете, после Сагитта отпускала меня спать? Ничуть не бывало. Эта женщина явно получила деньги от Браго или Данко или от них от обоих, чтобы замучить меня до смерти. Обнаружив мой кинжал - оружие ночных татей и трусов, колдунья принялась натаскивать меня в метании.
За неимением лучшего зрелища наши вечерние поединки сделались излюбленным развлечением спутников. Даже принц поглядывал краем глаза, когда думал, будто никто этого не замечает. Воины заключали пари на исход. В зависимости от сделанных ставок, они то подбадривали меня, то разражались бранью, когда я пропускал удар, то выкрикивали советы.
- Олух! Попался на старый трюк!
- Оружием благородным ровно палкой размахивает! Сабля не какой-нибудь дрын!
- Локоть, локоть-то отпусти! Бей от плеча, дракон тебя раздери!
Поначалу их возгласы мешали мне, но постепенно я перестал их слышать. Я научился сосредотачиваться лишь на схватке, отрешаясь от окружающего мира. Я научился следить за острием клинка и за глазами противницы, предугадывая, где в ее защите образуется брешь, научился доверять оружию и собственному телу, которое в поединке действовало вернее сознания. Я научился стремительно атаковать и молниеносно уклоняться от разящего острия.
Вы спросите, отчего я больше не пытался бежать. Теперь у меня был клинок, а после похищения Сагитта перестала запирать меня заклятием. Да, я не знал окрестных мест, и у меня не имелось друзей или родичей, на чью поддержку я мог бы рассчитывать, но на моей стороне были сила и молодость, а жизнь научила меня изворотливости. Да и не столь я был важной птицей, чтобы воины пустились в погоню, позабыв об основной своей цели. Тогда мне казалось, будто судьба свела нас временно, и покинуть своих спутников я всегда успею. А вот научиться владеть оружием мне уже не придется - какой рыцарь возьмется натаскивать простолюдина? Юный и глупый, я жаждал приключений, накала страстей, и путешествие давало мне это. Я самонадеянно полагал, будто судьба решила вознаградить меня за тяготы и лишения, выпавшие на мою долю.
Альхаг был хорошим командиром - в нашу первую встречу он разглядел во мне зерно тех качеств, которые проросли и укрепились лишь годы спустя под влиянием различных обстоятельств, поступков и примеров различных людей, и не в последнюю очередь самого придворного колдуна. Разумеется, я не ведал и десятой части того, о чем догадывался варвар. События несли меня, точно щепку по бушующему потоку, и я полностью отдался на их волю, не сомневаясь в принятом решении.
III. Хроники короля Максимилиана
- Кто дал тебе прозвище Подкидыш? - однажды вечером спросила меня Сагитта.
- Не Подкидыш, а Подменыш, - поправил я колдунью.
Кони были стреножены, ужин съеден, и я ждал наших вечерних тренировок, а не задушевных бесед.
- Я и говорю, чудное прозвище, - не позволила мне уйти от ответа Сагитта.
- Прозвище как прозвище... - пробурчал я. - Обычное. Это вам, магам, хорошо, все как один имяположенные...
Люди сведущие сказывают о таком обряде: маг решает, кем хочет стать, сочиняет себе имя - Петр Несокрушимая Скала или Джек Распотроши Тысячу Врагов, проводит ритуал, и придумка начинает служить ему верой и правдой. Знатным господам тоже неплохо, им маги издревле имена на поколения вперед наговаривают, особыми чернилами в родовые книги вписывают. Хорошие имена, поколениями предков проверенные, вековыми традициями привязанные, - так магия умножается людской верой. А нам, босякам безродным, приходится довольствоваться кличками, которые придут в голову родителям - без магии и без веры.
В моем случае обошлось и без родителей. Отца моего не знала даже мамаша. У нее таких отцов бывало по трое за ночь, поди всех упомни! Шептались, будто затяжелев родительница пошла к знахарке, просить зелья для избавления от плода. Знахарка повела себя на удивление странно - никому прежде не отказывавшая, она обложила гостью последними словами и крепко-накрепко запретила чинить вред ребенку, пригрозив страшными карами. Хотя, зная мамашу, мне легче представить, что она пыталась надурить знахарку касаемо оплаты, вот та в отместку и застращала ее на свой лад.
Как бы там ни было, беременность мамаша доносила, хоть и мешало положение ей преизрядно. Едва я родился, она заявила, будто ребенка ей бесы подменили еще утробе, мол, все один к одному сходится: и ведьма-знахарка меня признала, и метка на мне особая, бесовская. Непонятно, к чему она ломала комедию, ведь никто не ждал от шлюхи любви к невесть от кого прижитому младенцу. Я рос при борделе сорной травой, мальчиком на побегушках, а прозвали меня благодаря мамашиным воплям Подменышем.
Когда мне стукнуло девять лет, бордельная хозяйка надумала пристроить меня к ремеслу, захаживали к ней такие любители. Родительница не возражала. Мальчишкой я был смазливым, нрав имел живой и отзывчивый. Благодетельницы не рассчитывали натолкнуться на отказ, лишь дурак, по их мнению, мог отказаться от сытой и счастливой жизни. Сначала дурака попробовали образумить, потом - осчастливить насильно. Да только я успел столковаться об обучении с Енохом-вором. Енох старел, былого проворства не было в нем и в помине, скрюченные шишковатые пальцы утратили прежнюю ловкость, а искривленные подагрой ноги едва держали хозяина. Вор с трудом мог добывать себе на пропитание, а между тем покушать он привык вкусно. Договор был заключен и скреплен по правилам слуг Ночной Госпожи. Енох обязался обучать меня ремеслу без утайки, а я - кормить его ортоланами и поить сладким ангейским вином.
Утроба старика оказалась поистине ненасытной. Все, что удавалось мне украсть, шло на разносолы для Еноха. Страсть к обжорству оказалась роковой. Перед кончиной вор жаловался на рези в животе, у него невыносимо смердело изо рта и рвало кровью.
Я никогда не задумывался о прошлом Еноха, мне он казался стариком, хотя в действительности в момент смерти ему едва ли перевалило за тридцать. Однако из-за непомерного пристрастия к жирной пище и обильным возлияниям выглядел он скверно. Оглядываясь назад, я понимаю, что Енох дал мне воспитание, более присталое отпрыску благородного семейства, нежели уличному воришке, и это заставляет меня предположить, что вор был благородных кровей - чего стоила одна его любовь к ортоланам!
Верно, происхождение Еноха и стало действительной причиной, по которой он согласился принять меня в обучение - чувствуя чуждость обществу, в которое волею судьбы попал, он нуждался в компаньоне, способном понять его. Исподволь Енох взрастил во мне идеалы и убеждения, немыслимые для уроженца городского дна. Хотя сам я, разумеется, не замечал отличий между собой и другими обитателями трущоб - не имея возможности взглянуть со стороны, я считал их само собой разумеющимися. Искренне полагая себя вольным ветром, этаким перекати-поле, в действительности я впитал от Еноха неосознаваемое самим почтение к старшим и послушание - о, на послушании вор настаивал особо. Он вбивал в меня его длинной палкой, на которую обычно опирался при ходьбе, заставляя скакать, и уворачиваться, и защищаться, и даже отвечать ударами на удар, что вору нравилось особо. Верно, будучи вынужденным стать простолюдином и отказаться от ношения оружия, Енох тосковал по бою на мечах, чем по сути и были наши упражнения с палками.
Енох нещадно колотил меня за сквернословие и коверканье слов, свойственное прочим обитателям трущоб; он заставлял меня запоминать кучу вещей, смыла которых я постичь не мог, но уроки покорности сделали свое дело - скрежеща зубами я внимал вору. Пару раз, договорившись с конокрадами, он даже ухитрился взгромоздить меня на коня, но, не обнаружив во мне ни малейших проблесков таланта наездника, оставил попытки. Единственное, чему не смог научить меня Енох - это письму и чтению, поскольку сам, имея идеальную память, не нуждался в переложении мыслей на язык черточек и точек, которые он пренебрежительно называл костылями для разума.
Полученная наука во многом объясняла ту легкость, с которой мне удавалось выдавать себя за порядочного горожанина, хотя все свои успехи я приписывал исключительно везению, а не воспитанию, ценности которого попросту не осознавал. Оно же объясняло, почему мне удалось ужиться с Альхагом и его воинами - на каком-то глубинном уровне сознания я отмечал их сходство с моим прежним наставником, и не воспринимал как врагов, а ведь для исконного обитателя трущоб они были именно таковыми.
Еноху удалось развить во мне и еще одно ценное качество - страсть к постижению нового. Я жадно впитывал любые сведения без разбору, будь то расположение черных выходов из дома, куда я собирался залезть, или кличка любимой кошки его владельца. После смерти вора, используя полученные знания, я свел знакомство с Пронырой и Везунчиком. Все-таки втроем перебиваться было легче, чем одному.
Моя история казалась мне незначительной и неинтересной. Я выпалил ее скороговоркой, мечтая, чтобы Сагитта поскорее отвязалась. Ну не всякому же на роду написано стать воином или колдуном!
Пока я болтал, спутники мои заскучали. Его высочество принц Ариовист с отсутствующим выражением глядел в огонь. Отблески пламени скользили по высоким скулам и мраморному лбу наследника престола, он был похож не изваяние, совершенное и застывшее в холодном своем совершенстве. Мой недруг Браго спал, завернувшись в плащ и положив под голову седло, от его громогласного храпа сотрясалась земля. Настроенный на лиричный лад рыцарь Данко отправился бродить по окрестностям. Драко, третий из воинов, задумчиво очищал от коры сухую палочку и бросал стружку в костер, следя как она вспыхивает и сгорает в одночасье.
Пожалуй, пришло время задержаться и подробнее описать этого человека. У него было грубой лепки лицо с крупными чертами: не единожды перебитый широкий нос, большой рот и маленькие глубоко посаженные глаза под выпирающими надбровными дугами. Благодаря своей внешности Драко мог показаться недалеким, но я имел возможность убедиться, что первое впечатление обманчиво. Драко был обделен Создателем по части эмоций, скуп на улыбки, нелюбопытен. Одни и те же истории он мог рассказывать или слушать по нескольку раз, одни и те же действия повторять непрестанно, нимало не смущаясь их монотонностью. Он медленно приходил к чему-либо, однако определившись, уже не сворачивал с намеченной стези. В гербе Драко был дракон, и сам он, высокий, мощный, с выбритой наголо головою, напоминал поднявшегося на задние лапы ящера. Сходство с драконом усиливал плащ, в который Драко облачался по непогоде. Когда я впервые увидел это зрелище, душа моя ушла в пятки: за спиной воина бились и хлопали черные полы, с капюшона хищно скалилась морда с разверзнутой пастью, высоким гребнем и пламенеющими алыми очами.
Невзирая на столь устрашающий вид, Драко был сущим добряком. Возможно, потому он и старался выглядеть страшнее, что стеснялся этой своей поистине детской, безрассудочной доброты. Среди прочих он был настроен по отношению ко мне наиболее дружелюбно.
Драко и подытожил мое повествование:
- Да, парень, не баловала тебя жизнь. Ну да не горюй, коли сам Альхаг взялся за тебя...
Помянутый колдун не замедлил отозваться:
- Пойдем, Подменыш, разомнемся. Хочу составить впечатление, как ты усвоил науку Цветка Смерти.
Сказать, что я был удивлен его приглашению, значит не сказать ничего. Я не признался бы своим спутникам под страхом смертной казни, но мне пришлась по вкусу тяжесть оружия в ладонях. Попробовал бы кто обидеть меня теперь, когда я начал постигать ратную науку! Я чувствовал, как наливаются силой мои руки и плечи, как распрямляется спина, добавляя сходства со знатным господином. Порой в самых смелых мечтах я воображал, что когда-нибудь превзойду во владении клинком мою наставницу хотя бы потому, что она женщина, а значит, уступает мне в силе и выносливости. Но ни в этой, ни в последующей жизни я не мечтал сравниться с придворным колдуном.
Я покорно взял саблю и последовал за Альхагом, не переставая дивиться, какой ему интерес в поединке. Дивился я недолго. Атака была неожиданной и жесткой. Тело отреагировало быстрее разума - я уклонился. О! Не имея до сих пор возможности сравнивать, я и не знал, насколько снисходительна была ко мне Сагитта. Да и Енох с любимой своей палкой в подметки не годился лейб-колдуну.
Я вынужден был отступать, даже не помышляя о нападении. Только пятиться. Уворачиваться. Подпрыгивать. Пригибаться, вздрагивая от гула рассекающего воздух клинка. Вертеться столь резко, что кости протестующе хрустели. Не прошло и пяти минут, как рубаха моя взмокла от пота, а волосы прилипли ко лбу. Альхаг играл со мною, и мне приходилось принимать навязанный ритм.
Я видел работу мастеров по чужим кошелькам, да и себя без ложной скромности причислял к таковым, однако я помню, скольких усилий стоила мне репутация. Дни и ночи напролет я клял за неуклюжесть собственные руки, до ломоты я в спине кланялся перед воображаемыми господами, добиваясь жалобного дрожания голоса, я твердил слезливые фразы, пока смысл их не начинал ускользать от меня. Тому же, что вытворял варвар, невозможно было научиться и за целую жизнь. Альхаг был невероятно, по-змеиному гибок. Я мог бы поклясться, что во время боя тело его меняет форму, а добрый десяток рук против природы человеческой гнется во всех направлениях разом. От этих метаморфоз у меня голова шла кругом. Удары Альхаг отмечал мельком - то надорвет рукав, то распорет штанину. Кожи клинок не коснулся ни разу, и это тоже свидетельствовало о мастерстве колдуна.
Внезапно Альхаг прервался.
- Жарко, - вымолвил он, стягивая стеганую безрукавку, а за нею следом рубашку тонкого полотна. - И ты разоблачайся, парень, не то останешься в лохмотьях.
В его словах был определенный резон. Я повиновался, радуясь, что сумерки скрывают дьявольскую метку на моей спине. Ее я стеснялся больше, чем наготы. И у Еноха, и позже, ютясь в одной комнатушке с Пронырой и Везунчиком, даже в палящий зной я спал в исподнем, отговариваясь чувствительностью к холоду. Мне не верили, но признание права на тайну было одним из непреложных канонов слуг Ночной Госпожи.
Поединок продолжался. Молчаливыми свидетелями ему были вечерние звезды, да высокие - по пояс - травы, да еще легкий ветерок. Постепенно я начал выдыхаться. Почувствовав это, варвар удвоил натиск. Игра близилась к завершению. Раз - Альхаг выбил саблю из моей руки. Краем глаза я видел, как она перекувырнулась в воздухе и затерялась среди степного разнотравья. Два - варвар толкнул меня в спину, одновременно подставляя подножку. Я растянулся на земле. Будь сейчас день, моя дьявольская отметина открылась бы во всей красе. Надеюсь, колдун не кот, чтобы видеть в темноте.
- Превосходно! Цветку Смерти удалось совершить невозможное.
Так сложилось, что разговоры с придворным колдуном влекли перемены в моей судьбе. Не стал исключением и этот. Не то повинуясь приказу варвара, не то по собственной инициативе помимо занятий с мечом Сагитта вдруг озаботилась моим образованием.
Стоило лошадям сбавить темп и перейти с галопа на более медленный аллюр, как чалая кобылица Сагитты оказывалась бок о бок с моим Браго, колдунья обматывала поводья вокруг запястья и принималась донимать меня вопросами.
- Что ты знаешь о его величестве короле Максимилиане?
- Я могу по звону отличить королевский солнцеликий от церковного аврума. И от баронского тоже смогу, - похвалился я. - Знаю, что один солнцеликий равен тринадцати серебряным луням, а лунь куда как лучше разбить на полулуни и четвертьлуни - опасно все деньги в одно место прятать! В четвертьлуне снова тринадцать медяков-созвездий, самое мелкое из которых крош... Кстати, а мой крош тебе еще потребен?
- У тебя лишь деньги на уме! - упрекнула Сагитта.
Я обиделся.