Я пришел в себя. Голова раскалывалась, а тело безжалостно ломило. Руки оказались стянутыми за спиной веревкой, пространство со всех четырех сторон ограниченно толстыми прутьями клетки. Глаза слезились, их резал даже блеклый свет факелов.
Я был СЧАСТЛИВ! Цель хороша достижением, жизнь -- наполненностью. Моя жизнь всегда отличалась полнотой событиями и чувствами, потому я научился высоко ценить ее. Ценить возможность идти в самое пекло и выходить из него живым, ценить каждое мгновение, которое дарует способность видеть, слышать, дышать, ощущать. Жизнь -- это величайший дар бессмертных Богов.
Мне не хотелось умирать там, на скалистом берегу, глупо и бессмысленно: не в бою, не достигнув цели, не отдавая свой дар Богов за дар другого человека, не отстаивая своей веры или убеждений. И потому-то теперь я чувствовал себя счастливым. Впереди снова борьба, позади путь, и мне есть куда идти.
Глаза привыкли к свету и перестали слезиться. Моя клетка с прочными прутьями оказалась столь мала, что спина вынужденно выгнулась дугой, а ноги прижались к груди. Взгляд цепко выхватил вторую клетку, в которой сложившись почти пополам сидел Эйд. Викрог осматривался, изредка вытирая слезящиеся глаза. Видимо туман, который чуть не убил нас, оставил памятный подарок напоследок. Мы находились в большой пещере, вправо и влево уходили узкие проходы галерей, в центре, окольцованная рвом не больше ладони в глубину и ширину, располагалась площадка, видимо служившая ареной для показательных боев. За ней стояли широкие столы, где пировали сейчас побережники. У проходов в галереи кто на подстилках, а кто и просто так лежали люди. Разного возраста мужчины и женщины, старики, дети. Я насчитал их более сотни. По-видимому это были невольники, взятые во время набегов.
За дальним столом началась драка. Два не очень крупных воина что-то не поделили и, сцепившись, покатились по каменному полу под дружное улюлюканье. Один из них с темно коричневой кожей и характерными шрамами, тянущимися от висков по скулам до подбородка, явно принадлежал южному народу ксинов. Второй светлокожий с красноватым оттенком глаз был из неизвестного мне народа. Под общий шум, я решил избавиться от веревок, перетерев их о прутья клетки. Викрог тоже зря не сидел без дела. Драка затихла так же внезапно, как и возникла. Но по столам прокатилось особое шевеление, словно огромный зверь зашевелился в своем логове. Я взглянул на Эйда, он настороженно смотрел в сторону главаря. Одноглазый заметил этот взгляд и встал. Даже отсюда было хорошо видно какой мощью он обладал. Только теперь я разглядел, что кожа его необычного зеленовато-серого цвета. У нескольких народов есть поверье, что Оотаки1 потомки иных орков, пришедших из дальних земель в великую битву. Их называли Ур-Хаяры2. Крупные, выносливые, злобные, они сильно отличались от подземных Гартахов3, что в немалом количестве населяли многие солнцеобороты горные пещеры. Ур-Хаяры больше походили на людей, по росту, телосложению, хотя на уродливых лицах это сходство никак не отразилось. Теперь эти поверья не казались мне столь уж неправдоподобными. Однако, главарь побережников Зурк был человек, а не мифический враг. От него ощутимо тянуло опасностью. За столами опять загомонили. Оотаки предпочитали использовать собственное наречие, а не общий язык. Оживление за столом и пристальный взгляд одноглазого тревожил меня все больше.
-- Хурк! - крикнул главарь, и все разом замолчали. В пещере воцарилась тишина.
-- Рсула тхату ти, - потребовал Зурк, обведя своих взглядом. Тут же пара мужчин поспешили в левую галерею. Все проводили их взглядами, все кроме одноглазого хозяина, он смотрел на Эйда. И насмешливый взгляд его прожигал пространство. Викрог все видел, все слышал и, кажется, понимал больше моего, хоть на лице его не напрягся ни единый мускул, но кулаки за спиной сжались до белизны костяшек.
Заворочались люди на подстилках, поднимаясь и устраиваясь поудобнее. Что-то готовилось. Я внимательно разглядывал "невольников". В них не было страха, отчаянного стремления вырваться, безразличия. Нет, это были не пленники, только теперь я это осознал. Простые воины, женщины, дети, пожилые Оотаки -- вот кто это были. В их глазах читалась ненависть ко мне и Эйду. Старая глубинная обида, словно угли костра, тлела в их душах, очерняя их и ужесточая. Обида на остальные народы, за свою жизнь в ядовитых скалах, за невозможность иметь свои дома и землю, за ограниченную свободу. Обиду они взращивали в своих детях с младенчества, ненависть ко всем остальным народам, создавая будущих воинов-разорителей, сильных, ловких, без тени жалости способных убить любого, от мала до велика.
Но вот что меня всегда поражало в рассказах об этих людях: они даже не пытались построить свое царство, множество раз захватывая немалые территории, но ни разу не оставались на них, не оседали, а только разоряли, до основания стирая плоды труда других, и снова уходили в скалы. Этим они походили на орков больше, чем на людей.
Из галереи вывели ти4, на тонких запястьях ее красовались металлические кольца. Эйд дернулся раскачав свою клетку так, что она чуть не перевернулась. Молодая женщина не посмотрела в его сторону, она покорно шла чуть впереди своих охранников прямо к Зурку. Я видел, как губы викрога едва заметно шевельнулись, а из горла вырвался вздох "живая". Одноглазый небрежным шагом хозяина двинулся на встречу рыжеволосой пленнице. Он чуть склонился к ее уху и шепнул всего два слова, но молодая женщина побледнела как мел и бросила затравленный взгляд в сторону Эйда. Внутри у меня зашевелилось подозрение, заставляя внимательнее следить за всем происходящим. Глаза послушные наитию быстро отыскали источник угрозы. Четверо воинов, укрывшись среди сидящих людей, наставили нас арбалеты. С подобным оружием я встречался у мортов, не отличаясь особой дальнобойностью, оно легко пробивает с близкого расстояния кожаный доспех. А зазубренный наконечник болта входит в тело так, что просто вытащить его невозможно, только вырезать ножом вместе с куском собственного мяса. Викрог тоже чувствовал опасность, но мысли его туманились от ярости.
Одноглазый враг говорил о чем-то со своими, рыжеволосая Уна молча стояла возле него. Хоть плечи ее и были расправлены, но вся фигура словно скукожилась. Я не понимал ни единого слова, но, направленное в нашу сторону, острие ножа говорило красноречивее любых слов. Я просил у великого Окоена только одного: дать возможность умереть воином, раз судьба вновь бросила в самое пекло. Одноглазый хозяин что-то крикнул ткнув ножом в сторону моего собрата по клетке.
-- Нет! - крикнула жена викрога, она что-то быстро зашептала Зурку. Глаза предводителя сузились в щели, а потом он ударил ее наотмашь по лицу с такой силой, что женщина не устояла на ногах и повалилась на каменный пол. Одноглазый расхохотался, протянул ей руку, заставил подняться и прижал к себе. Эйд диким зверем ревел в своей клетке, всем телом налегая на прутья, словно пытаясь сломать их собственным весом. Но тем только больше забавлял Зурка. Рыжеволосая Уна утерла выступившую на губах кровь, бросила пустой взгляд в сторону мужа и нежно поцеловала предводителя побоережников прямо в губы. Мой давний друг со стоном медленно осел, прикрыв глаза.
В нашем мире принято уничтожать врага огнем и мечом, в честном бою или подлым ударом, отделяя звезду от тела. Но зеленокожий потомок Ур-Хаяров жаждал иного, он надеялся потушить звезду5 викрога, растоптать саму его суть. Сломать и исковеркать все, что Эйду было дорого. Он хотел сделать его похожим на себя, чтобы в нем осталась только ненависть и боль. И тогда звезда викрога окажется в его руках. Пока человек движимый черной ненавистью идет к главной цели всей своей жизни - он живет, когда цель достигнута - он погибает. Нет, он будет продолжать дышать, есть, сражаться и говорить, но жить уже не будет. Смерть без смерти, вот какую ловушку уготовил одноглазый для Эйда.
У каждого свой непреодолимый страх, свое испытание. Для викрога этим непреодолимым испытанием стала потеря семьи еще с того самого дня, как он потерял отца. Зурк снова притянул к себе рыжеволосую, делал он это небрежно и властно, как свою собственность. Но не это сейчас вызывало хриплый стон Эйда, а то, что Уна обнимала в ответ побережника так, словно уже разделяла с ним ложе. Глава поселения метался и выл, словно зверь в капкане. А я смотрел на Уну и внутренне проклинал рыжую развратницу за ее предательство. Что же женщины слабы, они способны искренне полюбить даже самого заклятого врага.
- Зурк, - крикнул я, понимая, что совершаю еще одну глупость, о которой придется горько пожалеть, - ты настолько боишься нас, что даже связанных держишь в клетке?
Оотак бросил на меня испепеляющий взгляд. Буд одноглазый южанином, в мое горло уже воткнулся бы нож, северянином - ответом мне стал бы смех. Но Зурк не принадлежал ни к южанам, ни к северянам, мои слова возымели именно то действие, которого я ждал.
- Это вам следует меня боятся! - громко ответил одноглазый на общем, - за твою наглость, северянин, ответит твой друг... Готовьте бой!
Пещеру огласил восторженный вой. Два неразлучных побережника притащили огромный чан, откупорили крышку и начали выливать черную вязкую жижу в ров, окольцовывающий площадку. Сильный острый горький запах ударил в нос. Эту жидкость я бы не спутал ни с чем. Харута - долгий огонь... Пернары поднимают ее из огненных щелей, остужают и заливают в специальные сосуды для хранения и торговли. Харута может гореть три дня, сохраняя сильный жар. И хоть дым ее дурманит голову, в заснеженных северных землях она идет на вес золота, да и южане платят не меньше.
Я взглянул на викрога. Эйд готовился к бою, медленно поводя плечами, на сколько позволяло его положение. В нем не было страха, только спокойная ярость. Именно спокойная, когда клокочущее пламя только разрастается с каждым мгновением делаясь все опаснее, словно набухает огненный пузырь в горе. На честность предстоящего боя не стоило и рассчитывать. Арбалетчики в толпе уже наложили болты и приготовились стрелять по первому требованию главаря. И похоже Уна это поняла, она повисла на шее у Зурка, словно драгоценное украшение, нашептывая ему что-то. Одноглазый сперва слушал рыжеволосую, но внезапно впал в злобу и откинул женщину как куклу.
- Не смей мне указывать, - ничтожная ти... - рявкнул он, протягивая руку. В ладонь одноглазого вложили меч, даже из своего неудобного положения я сумел разглядеть его. Широкое и прямое обоюдоострое лезвие, было короче, чем у меча Эйда - это давало шанс викрогу, маленький, но шанс. Наконец, моего собрата выпустили из клетки и развязали руки. Глава поселения еле стоял на ногах, но похоже его это не сильно смущало. Эйд медленно переступал с ноги на ногу, разминая затекшие мышцы, поводил плечами и растирал запястья, а когда получил свой меч, стал спокойным и уверенным, словно готовый к броску волк. Насколько же они были разные эти враги. И насколько одинаковые. Они настолько стремились убить друг друга, что стали похожи как братья. Только так можно понять и почувствовать противника: став сродни ему. Одноглазый крутанул меч в руке, вызывая одобрительный рев голосов. Противника встали в центр площадки друг напротив друга. И только тут рыжая Уна закричала, рванулась вперед, но не успела, молчаливый воин со шрамом через все лицо схватил ее за растрепанные волосы и одним рывком усадил подле себя. Жена викрога заскулила, придерживая рукой волосы, которые воин начал наматывать на кулак. А в центре пещеры на площадке два заклятых врага пошли кругом. Я успел заметить только два факела, скользнувшие по поверхности рва, прежде чем огонь в половину человеческого роста в мгновение окольцевал площадку. Теперь ни Эйду ни одноглазому Оотоку некуда было отступать. Но хуже было вовсе не это, а то, что теперь более длинный и тяжелый меч викрога стал скорее препятствием в бою, нежели преимуществом. Я видел как Эйд бросился на Зурка открывая бок в ударе, а потом пламя скрыло его безумную атаку. Сложно было различить, что происходило за высоким пламенем, темные фигуры обоих воинов метались в огненном кольце. В стороне выла рыжая Уна словно на привязи, сидя у ноги побережника. Я устал, от неудобного положения ломило шею. Лишь на мгновение я опустил голову, но этого оказалось достаточно, чтобы упустить роковой момент. Со звоном через пламя отлетел меч викрога, прямо в мою сторону. А в следующее мгновение, пещеру огласил страшный вой, а потом и крик. В нос ударил отвратительный запах горелой человеческой плоти, густо смешанный с горьким запахом харуты. Я закрыл глаза, чтобы не видеть гибели еще одного своего друга, и я... Ошибся!
Кричал не викрог, а Зурк. Оказавшись безоружным против сильнейшего противника Эйд решился на последнее, как он считал, безумство. Открываясь для удара, молнией кинулся он на врага, сбивая его с ног и роняя прямо в огонь. Меч одноглазого распорол бок викрогу, но Зурк не устоял на ногах и упал, собственным телом закрывая главу поселения от пламени. Жар харуты столь силен, что в мгновение снимает кожу даже с самого закаленного тела. Но у Эйда не было выбора, он бросился сквозь языки огня, используя упавшего главаря Оотаков как щит, вдавливая его своим весом. И хоть у самого викрога волдыри покрыли ноги и незащищенную грудь, он вырвался из смертельного огненного кольца, а Зурк уже нет. Кожаный доспех на одноглазом главаре вспыхнул, сжигая его тело. И как не катался по каменистому полу силач, слишком много харуты попало на его кожу, потому не смог он сбить пламя. Страшная смерть, главаря ошарашила всех. Лишь один арбалетный болт слетел с тетивы и глубоко вошел в ногу викрога. В пещере повисло молчание, только пламя продолжало бушевать, источая жар и трескучий гул. Даже дети молчали. Теперь смерть точно встретит нас за серой гранью...
