- Ловушка... мы тоже выставляли в замке ловушки, когда нас было мало. Ну, там падающий камень, копье на тросике и прочая лабуда. Но здесь, сдается мне, ловушки будут иного рода. Эй, а что там, у основания моста?!
Гюнтер побежал вперед. Впереди лежал... человек? Нет. То, что когда-то было человеком, а ныне представляло собой иссохшую мумию. Мумия лежала ногами к замку Ковчега, головой к немецкому острову и как бы протягивала к Рейху руки в отчаянии. По следам стало понятно, что человек полз по мосту долго, упорно преодолевая дюйм за дюймом, скреб гранит ногтями. Он явно хотел успеть передать что-то важное. Путь посланца отметился побуревшим от времени кровавым следом, который так и не впитали камни моста, что было весьма странно. Но еще более странной оказалась надпись, которую умирающий пацан написал собственной кровью на граните моста, она гласила следующее: 'Бойтесь себя!'
- Это парень из отряда Андреса. Один из тех, кто не вернулся. - Гюнтер указал на необычную, всю в завитушках, пряжку ремня.
И вот ради этого послания из двух слов немецкий мальчишка, истекая кровью, упорно полз на свой остров, к немецкому замку.
- Ну? Кто мне объяснит, что все это значит? - Гюнтер в упор мрачно смотрел на Олега, словно это он был автором слов.
Олег пожал плечами. Фраза походила на предостережение в какой-нибудь фантастической книжке. Она могла означать что угодно.
- Не знаю, - признался он Гюнтеру, похоже на бред умирающего. Но во всяком случае этот парень, - Олег посмотрел на высушенные солнцем останки, - считал написанное достаточно важным, чтобы ползти к тебе... Кстати, ты почерк не узнаешь? И самого гонца не вспомнишь?
- Ильмар. - коротко ответил Гюнтер и встал. - Ну, чего ждем? Не будем тянуть, пока нас защищает солнце.
Ребята двинулись по мосту, чуть впереди Гюнтер, позади него плечем к плечу Олег и Калли.
- На смерть идем. - тихо, но так чтобы его услышали сказал Неске. - Исповедаться бы, а? Хоть друг другу. А то ведь тяжело умирать будет, погано. Ну, всю душу излить не успеем, да и незачем, а вот по одному самому главному греху, у кого есть, в самый раз. Давайте так, один говорит свой грех, а двое других его прощают... или не прощают. Кто начнет?
Олег удивлённо поднял глаза. Исповедь? Христианские штучки... а хотя нет. Он читал, что воины во все времена исповедовались перед боем - друг другу. Так почему нет?
- Давайте я... - поспешно начал он, но вдруг усмехнулся удивлённо. - А я не знаю, что говорить... Странно... - он задумался, глядя себе под ноги. На мост. Потом поднял голову, дёрнул здоровым плечом и сузил глаза. - Тогда так. Я лжец и трус. Это меня всегда мучило. Я всю жизнь врал по любому поводу... а чаще всего - чтобы никто не заметил, что я трушу. Я и на совете соврал, Гюнтер... И всё это время я крутил-вертел что-то... - Олег махнул рукой. - Ладно, что там... Просто это, наверное, и есть мой главный грех. Что я не рыцарь никакой, а трусливый и лживый пацан... - он сглотнул, но глаз не опустил. - Я не знаю, кого и как сюда берут, но меня Хозяевам лучше было оставить там, где я был. Там я ещё долго смог бы притворяться... И ещё! - Олег почти выкрикнул это, словно боялся забыть или не сказать. - Это не грехи... или я не знаю... но я не хочу, чтобы... - он подавился словами. - Гюнтер, твой Йозеф попал в беду из-за меня. И ты, Калле, тоже влип во всё из-за меня. Потому что я... вот такой... - Олег сделал усилие над собой и добавил: - Какой есть. А Рахель, Гюнтер, я не трогал и не знаю, где она, - закончил Олег и снова уставился под ноги. Щёки у него горели, но на душе и правда стало как-то легче. - Простите меня, парни. Если можете.
Гюнтер некоторое время внимательно смотрел на Олега - не нарвал ли про Рахель? Нет. И какой смысл врать перед смертью. То, что Олег лгал и трусил в замке, это не грех, это человеческая слабость. О чем Гюнтер и сказал. Помолчал, добавил:
- Йозеф солдат. Он честно сражался и сделал всё, что мог. Я верю в него. Если ему суждено умереть, умрет достойно, победителем. Не вини себя. На мостах все находят смерть рано или поздно.
Калле пошмыгал носом и признался, что самый тяжелый камень у него на душе - пнул в детстве щенка, сбросил его в подвал.
- Знаешь, - задумчиво сказал Олег и тронул Калле за плечо, - я вот читал где-то: для собак мы - боги. Всё, что мы делаем, для них правильно. Я думаю, тот щенок тебя давно простил.
А про себя подумал - боги, неужели у мальчишки и правда такая ясная душа, что ЭТО - самый страшный грех?! Правда, он, Олег, ни разу в жизни не ударил ни одно животное просто так. Ну а... скольких застрелил?!
Настал черед Гюнтера...
- Я убивал. Много убивал. - Тихо начал исповедь президент, шагая навстречу смерти. - Но вот один случай не могу простить себе до сих пор. Дьявол! Я не хотел этого... Йозеф, он тогда совсем еще не умел сражаться, а малышни в замке было много и надо было, чтобы хоть кто-то отрабатывал хлеб. Настояли старшие. И тогда я поручил Йозефу самую безопасную работу. Быть связным между мостами и ему приходилось много бегать по горячим камням. А обувка его пришла в негодность. И так получилось, что замены не было - младшие все босиком, а старшие ему велики, да и не отдаст никто. Ну, я вижу, как мальчишка страдает. Присмотрел на мосту одного русского, вроде ростом похож. Напал, грамотно оттеснил. А он не сдается! Я хотел лишь разуться его заставить и отпустить. Видит бог! Но он дерется. Хороший такой мальчишка, храбрый. Я его подсек по ноге легонько, чтобы ранить мышцу икроножную. А он, дурак, как подпрыгнет! И обеими ногами прямо под клинок! А это же не обычный меч. Это рассекатель. Он корабельные цепи рубит запросто. Ну и... не успел я. Нету ног у мальчишки. Он сразу вырубился, умер... наверное... а я... я в шоке был. Как вампир, подобрал кеды... освободил и... отдал Йозефу!
Гюнтер отвернулся от ребят, он был противен самому себе.
Олег ошарашено смотрел на Гюнтера. ДА СКОЛЬКО ЖЕ ОН НОСИТ ВСЕГО В ДУШЕ?! Олег мысленно заорал это. А ты-то, ты-то, слюнтяй!!! Три дня тебя жизнь попинала - и ты сопли распустил!!! Но вслух Олег тихо произнёс:
- Конунг... это... Неске. Гюнтер, короче. Я понимаю, что тут какие-то слова говорить - это... ну, это в лесной пожар мочиться. Бесполезно... Но ты всё-таки послушай. Ты же НЕ ХОТЕЛ так. Это не ты такой. Это вокруг всё такое. Я не о том, чтобы там простить... ты же не мне ноги о... - Олег глотнул, - ...рубил. Да такое и не прощают, наверное. Просто ты... тебе не легче... но ты знай... вот... что я тебя понимаю. Сделал... а уже... - Олег беспомощно повёл рукой. - А уже не переделать ничего. Можно только ЖИТЬ с этим. Ну и, наверное... больше так стараться не делать... что ли, - закончил он беспомощно.
Снова махнул рукой и почти побежал к замку - первым...
* * *
Но в замок мальчишки вошли бок о бок, почти что держась за руки. Ковчег встретил их гробовым молчанием. Олег нашел рубашку, лёгкую, серую. Русский никогда не был тряпичником, ему по большому счёту было всё равно, что носить, а предпочитал он и вовсе что проще, надёжней и удобней - армейское. Но красивые вещи ему нравились. Олег снял её с крюка. И удивился - рубашка оказалась целенькой и не ветхой. А кругом и правда всё было... нет, не разрушенным. ЗАБРОШЕННЫМ. Как будто люди ушли, оставив всё. Ушли сразу и все. Он подёргал рукава, но нитки сидели плотно. Правда, когда Олег тряхнул рубашку - пыль встала столбом. Зато рубашка оказалась не серая, а светло-жёлтая. С ленточкой над карманом. На чёрной ленточке выделялась золотистая тонкая надпись: Windrose
Олег задумчиво покрутил вещь. Долго смотрел на ленточку с надписью и, пробормотав: "Да ну, не может быть..." - прикинул на себя. Хозяин рубашки был, наверное, младше Олега (рукава коротковаты, немного тесно в плечах и высоко в талии.) Но ему не на бал идти, а тут так даже и лучше - рукава подкатать, спереди не застёгивать...
И Олег накинул рубашку. Свистнул - и тонкий звук понёсся по коридору первого этажа:
- Эй, где вы там?! Я ту-ут!
Послышались шаги и голоса - кажется, Гюнтер и Калле о чём-то спорили на ходу...
...Ничего необычного и страшного в эти утренние часы во вражеском замке не происходило. По крайней мере, обыск первого этажа ничего не дал. Гюнтер медленно шел по коридору, заглядывая во все двери и ниши, Калле следовал за ним по пятам. В подвал и на башню пока не пошли, свернули в Тронный зал. Обычно здесь обитатели замка, в этой своеобразной "кают-компании", коротают долгие вечера, спорят и мирятся. Дружат, враждуют. А бывает, дерутся. Гюнтер вяло полистал какую-то книжку, брошенную на столе. Непонятный язык. Но европейский. Может, греческий? Да какая разница... А вон, на старом продавленном стуле лежит сшитый из тряпья заяц с пуговицами вместо глаз. Начинкой зайцу служила сухая листва, то немногое, что ковчежцы сумели собрать со своих хилых деревьев. Камин с запасом дров в нём. Ну, ничего необы...
- Ой! Гюнтер! - Неске мгновенно повернулся на крик Калле, меч сам собой оказался в его руке. Но мальчишка просто стоял. И показывал пальцем в угол за камином. А там тянулся длинный список перечеркнутых слов, а внизу кровью стояла надпись: 'Я Ильмар, последний, я виноват во всем...'
- Бредятина какая, - Неске свел брови, вчитываясь в список. - Похоже не имена, написанные на разных языках.
- Зачем они это писали? - Калли оглянулся и передернул плечами.
- Может, чтобы не забыть? - Неске вгляделся в надписи, странность состояла в том, что их не наносили снаружи карандашем там или углем, кровью в конце концов, как на мосту, слова словно впаяли в камень. Мальчишка даже представить себе не мог чем это можно сделать. - Ладно, потом разберемся, впереди еще много времени. Хорошо, что дрова есть, к вечеру затопим камин и забаррикадируемся тут. Хотя насколько их хватит-то, дров? Всего несколько поленьев.
- Чего вы тут, я свищу-сивщу... Вон, рубашку нашёл, - сказал Олег, входя в зал. - Глянь, Калле, - он подёргал ленточку над карманом, - ничего не напоминает?
Увидел список на стене, подошёл, широко шагая.
- Братская могила что ли? - Олег провел пальцем по надписям сверху вниз и застыл на последних трех, разместившихся в аккурат под посланием Ильмара. В камне четко проступали три имени на трех языках: Олег на русском, Гюнтер на немецком и Калли на шведском. - Смотрите, а нас уже в списочек занесли, - криво усмехнулся русский, - Не рановато ли? А, Гюнтер...
Он отошёл от стены, посмотрел на зайца, поморщился - словно в ответ на свои мысли. Тронул книгу. Поднял, прочитал немного удивлённо:
- Уранила Косовка дево?ка,
Уранила рано у неде у,
У неде у при?е ?арка сунца,
Засукала би?еле рукаве,
Засукала до бели лаката,
На пле"има носи леба бела... Блин, сербская былина. "Косовская девшука", я читал... - он как будто хотел добавить что-то ещё, но вместо этого остался стоять, улыбаясь и листая книжку. Потом отложил и её. - А на дрова можно пару дверей порубить, - предложил он. - Хозяева не обидятся. Вот только чем... Калле, ты можешь на этот замок сильно разозлиться? Я не могу. Пока. Ладно, пошли сходим поищем, что горит. День впереди долгий, а? И жрать, кстати, охота...
* * *
Олег услышал песню, когда проходил мимо спуска в подвал с охапкой разной горючей мелочи, собранной по замку - щепок, веточек, палочек...
Песня звучала внизу, в темноте - песня про горькую рябину и кривую радугу. И никуда от неё было не деться - и, главное, НЕЛЬЗЯ было деваться.
Олег ступил на лестницу. Сухо застучало оброненное "топливо".
Он вдруг ПОНЯЛ, что надо делать. И только крошечная часть сознания ещё кричала: "Не надо, не смей, не ходи-и-и!!!"
- ТЫ тут? - спросил он.
- Да, ответила темнота насмешливо. А ТЫ зачем пришёл?
- Я хочу заключить с тобой договор, - сказал мальчишка стеклянным высоким голосом, двигаясь, как робот в старом фильме. - Ты получишь от меня пищу. И не тронешь Калле.
Темнота плавным движением обвилась вокруг него, как плащ. Послышался холодный смех.
- Мой храбрый и любопытный мальчик... Мой принц... Хочешь быть моим принцем?
- Нет, - отрезал Олег. - Говори, что надо делать. Я готов.
- Если не хочешь быть моим принцем, то станешь моим рабом, сказала темнота. Хочешь быть моим рабом? Кое-кто и это находит интересным... и придумывает для себя ТАКОЕ рабство, что даже МНЕ становится любопытно, хотя я видела ВСЁ... Люди бывают такие смешные и странные, даже в вашем возрасте... Всё что-то прячут, прячут в темноте от меня, забывая, что прячут ОТ МЕНЯ - ВО МНЕ. Глупо...
- Я хочу, чтобы ты взяла, что тебе нужно и не трогала моего друга, - сквозь стиснутые зубы выцедил Олег. - Говори, что делать.
- Хорошо, я согласна. Иди сюда, услышал он. И увидел дорожку синеватого цвета - через тьму. В конце дорожки стояло старое кожаное кресло. Иди сюда и раздевайся.
Ничего не спрашивая, Олег молча подошёл к креслу и быстро разделся, бросая одежду на пол. Странно, пол не был холодным. Он был тёплым и вроде бы пульсировал, как огромная нагноившаяся рана. А свет - светлый прямоугольник наверху лестницы - померк сперва, а потом и вовсе исчез, как будто медленно закрылась дверь...
- Какой ты беззащитный без оружия и одежды, мальчишка, - шепнула темнота в ухо. - Сядь в кресло... положи руки на подлокотники... голову откинь на спинку... и поверни её влево... Вот так. Молодец. Послушный мальчик. За это тебе не будет ОЧЕНЬ УЖ больно.
Кожа кресла была тоже тёплой и мерзко ЖИВОЙ, как у ящера какого-то. Олег беспрекословно выполнил всё, что требовала ОНА. Хотел закрыть глаза, но не стал и безучастно уставился в невидимый потолок.
- Хочешь, мы сперва немного поиграем, предложила темнота. Тебе понравится. Олег вдруг увидел надвинувшееся лицо девушки - на пару лет старше его самого, красивое и насмешливое. Ощутил ласки... Мальчишка с трудом прогвоорил:
- Не хочу... чтобы ТЫ... была у меня... первой... Бери, что нужно. Не надо меня... лапать.
- Но я вижу, что тебе понравилось, засмеялась тьма. Может быть...
- Нет, - отрезал Олег, закрывая всё-таки глаза, чтобы не видеть лица красавицы, в котором начала проступать Танька.
- Ну что ж, вздохнула тьма с сожалением, показавшимся Олегу искренним. Тогда пусть...
Шеи коснулись ледяные губы. Олег обмер от пришедшего наконец ужаса... но было поздно.
Боль была огненной, резкой, но очень короткой. Охнув, Олег дёрнулся и обмяк. Стало немного трудно дышать... но голова приятно и сладко закружилась, а потом по всему телу начали расплываться вязкие волны истомы; шея онемела.
Мальчишка опять застонал - тихо-тихо, прикрывая глаза. Олег ощущал, как ОНА пьёт его кровь - не жадно, а аккуратно, как-то даже изысканно... как будто некая чёрная герцогиня, развратная и воспитанная одновременно - красное вино из красивого бокала... Голова кружилась... кружжилась... кружжжиласссь...
- Больно, спросила ОНА.
- Нет... приятно... пей, пей, - искренне прошептал Олег. Слабо улыбнулся и спросил покорно, без интереса: - Ты меня выпьешь всего?
- Нет, я выпью лишь немногим больше, чем твой командир оставляет мне каждый вечер, усмехнулась темнота. Ты честен со мной, мальчик. И я тоже буду с тобой честна. Но ещё немного я попью. У тебя восхитительная кровь. Страх, отвага, любовь, ненависть, боль, восхищение - какой милый коктейль... Это бывает только у мальчишек...
ОНА опять приникла к шее расслабившегося в кресле мальчика, касаясь его тела тут и там, словно танцуя вокруг Олега. Тот не возражал и не сопротивлялся - с застывшей улыбкой глядел в угол потолка пустыми глазами. Он слушал песню про кривую радугу и думал, что она красивая - раньше он просто не понимал... а теперь понял... понял... понял...
- Ты отверг девушку, но хочешь, прошептала ОНА, я приму облик этого мальчика... Калле? Вокруг МОЁ царство, а в темноте не бывает ничего стыдного... Мне не трудно. Хочешь? И он будет послушным, таким, как ты пожелаешь...
- Нет, - Олег ожил. Сжал губы. - Хватит. Довольно. Ты получила своё. Разве нет?
- Да, усмехнулась тьма. И я сдержу слово. Не трону мальчишку... пока ты САМ мне его не отдашь.
- Ты выжила из ума, ночная б...дь, - усмехнулся Олег, поворачивая голову. Потрогал шею рукой - было больно, но кровь не текла, только немного припухла кожа над сонной. - Наверное, от переизбытка железа в пище...
- Приведёшь сюда, засмеялась ОНА звонкими страшными колокольчиками. Сделаешь с ним то, что я захочу. Так будет, глупый мальчик. Одевайся и иди. Воюй, МОЙ рыцарь...
...Олег понял, что лежит на холодном каменном полу - всё ещё голый. Было темно. Шея болела - нет, ныла и подёргивала. Потом пришли воспоминания...
...Тьма с усмешкой наблюдала за Олегом, его мечтания и мысли сейчас были неосознанно заполонены ЕЙ. Её отражением с прекрасным лицом Ночной Феи. Ну что ж, неплох. Не шедевр, но неплох. Сильный, целеустремлённый, умный, храбрый... и растерянный. Ещё один экспонат в коллекцию. Правда, кое-что мешало. И сейчас мешало. Сильно мешали эти песенки, которые мальчишка то и дело крутил в голове. Сильнее - ТА ДЕВЧОНКА с её просьбами и молитвами. Ещё сильнее - то, что мальчик верил по-прежнему в честное слово, в отвагу, в честь, в дружбу, во многое другое, ненавистное и неподвластное ЕЙ... Не разуверился пока и скорее СЕБЯ считал недостойным этих понятий, а не ИХ - ненужным и лишним ему мусором... Ничего. Постепенно и это исправится. Строгий поводок - из жалости, любви, даже желания испытать снова ЭТУ боль - будет готов очень скоро. Мальчишка сам застегнёт его на своей шее (так, чтобы не мешать ЕЙ пить...) И будет в восторге от того, что стал ЕЁ псом. В восторге от того, что шипы ошейника ранят кожу. В восторге от того, что можно разрывать ЕЁ врагов.
ОНА подумала о ТЕХ, наверху. Им с их глупой вербовкой агентов было далеко до неё. Они только ПУГАЛИ и ЛГАЛИ. И у самих же завербованных вызывали страх и ненависть. Фи, какая убогая гамма чувств... А ОНА - ОНА заставляла себя ЛЮБИТЬ. Искренне, до рыданий, до неистового обожания. До того, что некоторые из её пёсиков кончали с собой самыми непредставимо жуткими, противоестественными способами, стоило ЕЙ забавы ради отказать кому-то в очередной встрече... Иногда ОНА являлась к умирающему, чтобы приласкать его напоследок. Иногда - чтобы посмеяться над ним. И то и другое было интересно, хотя и по-разному. ОНА вспомнила кудрявого рыжего ирландца... как его звали?.. нет, пропало имя... который, услышав от НЕЁ "нет" в очередной раз, пропустил через живот найдённую колючую проволоку и повесился на ней в башне замка на Седьмом. ОНА стояла и смотрела, как он умирает, умирает в жутких муках, но молча, глядя на неё обожающими глазами. А потом посмеялась и ушла. И долго слушала, стоя на башне, как он закричал... и кричит, кричит... и как другие пытаются выломать дверь...
Интересно, как погибнет этот Олег? (Хорошо бы ЭТИ не прибрали его руками других ребят - вечно они суетятся, мешают со своими непонятными глупыми планами... хотя и неплохо скрывают ЕЁ следы от излишне любопытных...) Какое потрясающе интересное место - эти Острова, подумала ОНА. Тут временами отступает даже ЕЁ вечный враг - скука...
...Голова кружилась очень сильно. Олег никак не мог перевести дух и тупо смотрел на светлый прямоугольник выхода - всего в шести ступеньках вверх по лестнице.
Встать не было сил.
- Блин, что же я наделал? - пробормотал он со страхом.
* * *
Вообще-то Гюнтер никак не планировал разделять силы маленького отряда и хотел остаться в зале, поболтать с Калле. Но юный швед не обращал никакого внимания на попытки завести разговор и, казалось, ушел глубоко в себя. Он стоял напротив списка и смотрел на него, словно загипнотизированный, шевеля губами.
Гюнтеру надоело.
- Куда подевался этот чертов русский?.. - Рыцарь потянулся и вышел, оставив Калле столбом стоять у стены.
Как только Гюнтер покинул тронный, Калли нехорошо улыбнулся. Он достал нож, тот что подарил ему Олег. Железо заскрежетало по камню, выбивая живые искры и оставляя хорошо заметные царапины поперек двух имен: Олега и Гюнтера. Швед провел кончиками пальцев по свежим царапинам, теперь эти два имени ничем не отличались от остальных. Только одно имя оставалось целым и это имя было его самого, Калли. Мальчишка долго всматривался в список и тихо прошептал:
- Меня ждет то же, что и тебя Ильмар... Если мне не помогут.
Мальчишка медленно убрал нож и сел, облокотившись спиной о стену. В его стекленеющем взгляде мелькали безумные огоньки.
А Гюнтер двигался по коридору:
- Олег? Русский!
Не мог русский далеко уйти. Ну что за новая блажь на него нашла? Бродить по территории, где поселилась смерть.
- Да выходи же ты! - Внезапно Гюнтер становился. Он понял, как изменился коридор. Вместо старых, но сухих гранитных стен вокруг были кривые строения из битого красного кирпича, покрытого бурой слизью. Где-то струилась вода. Подросток успел удивиться, куда же это он забрел, как вдруг дохнуло ледяным холодом.
- Тьма и Свет! - Невольно прокричал конунг древнее проклятие, выхватывая меч. Он уже был не один. Нечто затаилось рядом. И это нечто подбиралось к нему. Всё ближе. Волосы на голове Гюнтера зашевелились. Из темноты вышел... ЙОЗЕФ!
Маленький адъютант жалобно протягивал руки к командиру и виновато опускал взгляд вниз, на свои ноги. Когда Гюнти проследил его взгляд, рыцаря согнуло пополам, тошнота. У Йозьки не было ног, с середины голеней начинались обрубки, на которых он и стоял. Культи уже почернели и загноились, в ранах копошились черви.
- Гюнти! Я пришел к тебе! Спаси меня! Спаси!
Йозеф сделал шаг к своему командиру, зеленому, сотрясаемому рвотой в спазме.
- Видишь, что со мной сделали русские. Из-за тебя, Гюнтер! Те кроссовки...
Йозеф еще приблизился и оказался вплотную с Неске. Холод усилился, ударил запах тления.
- Ты, Гюнти. Виноват. Но я прощаю, ради дружбы. Обними меня, я прощу... - Йозеф протягивал руки, всё ближе, ближе...
СТРАХ! Тварь, поселившаяся на Ковчеге, бьет по самым слабым местам человеческой психики. По тайным грехам и подавленным желаниям, как у Олега. По ране на совести, как у Конунга.
- Твоя взяла, тварь, я ухожу. - Прохрипел Гюнтер в темноту, разворачивая лезвие к себе, к горлу...
...Олег приподнялся с верхней ступеньки, на которой сидел, пытаясь придти в себя. Ему послышалось... что-то такое...
- Твоя взяла, тварь, я ухожу... - голос Неске в коридоре.
О чём он, устало подумал мальчишка. Идти... одеваться... а сначала - ВСТАТЬ. Как неохота. Как НИЧЕГО неохота... Сидеть бы вот так. Сидеть долго. Вечно сидеть.
...Гюнтер был слабее. Если не на мечах, то слабее. Странно. Он казался крепким, хотя и младше Олега. Меч русский выбил ударом о стену и изо всех сил приложил немца спиной - раз, другой, третий... Конунг мотался в руках Олега... но у того подкосились ноги, и русский упал под стену. Рядом таким же мешком грохнулся немец.
- Ты... нас... сюда привёл... ты нас... отсюда и выводи... - всхлипывая от напряжения, еле выговорил Олег. - Потом... - он глотнул. - Утром. Если вернёмся сейчас... нас ведь убьют. А я больше... не хочу... - он попытался встать, но ноги сделали движение, которому позавидовал бы Элвис Престли, и Олег опять оказался на полу. - Гюнтер, беги туда, пацан там один, - попросил Олег, говоря о Калле "пацан", как будто сам был взрослым. - Я не знаю, ЧТО к нему заявится, но точно не щенок. А я отдышусь, оденусь и приползу... Флаг опять же поднять надо, хреново, если в бою над тобой ничего не мотается, пусто как-то... - он засмеялся прерывисто и вдруг сказал тихо: - Гюнтер... и ещё... помнишь, как тогда, в первый день, я вязал Калле? - Гюнтер кивнул, не спуская с Олега глаз. - Так вот... - русский собрался с духом. - Когда начнёт темнеть, вы меня свяжете точно так же. Из такой завязки я не вывернусь. Иначе я не знаю, что будет. Понимаешь, Неске, ОНА охомутала меня. Залезла в мозги, в такие глубины, куда я и себя-то не допускаю. И... - Олег повернул голову, показывая шею. - Смотри. На сонной.
Русский подоспел вовремя. Наваждение рассеялось, Гюнтер удивленно, ошалело озирался. Фантом. За миг до того, как он исчез, Гюнтер успел заметить, это никакой не Йозеф, а просто живой кусок тьмы.
- Спасибо. - Тихо поблагодарил Гюнтер Олега, покрепче обнял. Если бы не русский! - Мне показалось, моя смерть остановит мучения Варнике. - Признался он. - Но это не так. Я вижу, что не так! Теперь!
Неске отстранился от Олега и покрепче перехватив оружие, двинулся было назад, к тронному залу. Но остановился, зашарил за пазухой.
- Вот. Флаг подними, русский. Хорошо? - Он сунул ему в руки свернутый стяг. - Не бойся один, пока день, мы в безопасности. Она нас пугает. Пока только пугает. Сейчас тварь бесплотна и бессильна. Она пытается воздействовать на наше воображение. Разум. А вот ночью... эх... ночью она материализуется и займется нашей плотью. Но до этого далеко. Не будем...
Гюнтер крепко сжал локоть Олега и поспешил назад. Уже подходя к залу, он понял, ОНА здесь побывала. Опередила его. "Каждый должен побороть свой самый главный страх. Сам," - Вспомнилась ему фраза из какой-то книжки, где за ребятами тоже гонялся ужас. Калле лежал у камина. Глаза его были открыты и пусты. Но мальчишка дышал, хотя совсем тихо, как мышь. Из приоткрытого рта вытекала тоненькая ниточка слюны.
- Хэй! Воин! - Кюнтер присел и потряс его за плечо. Главное, то жив. - Ну?
Калле не реагировал. Его сознание было далеко, в неведомых грезах. Опасных. Смертельно опасных...
...Наверху Олега ударило головокружение. Тут был ветер, тёплый и сильный, он поднялся, пока ребята были в замке, хотя обычно днём тихо... Море шло широкой рябью.
Застёгивая левой рубашку, Олег глубоко вздохнул. Выдохнул. Опять побольше набрал воздуху в грудь. Выдохнул. И выпрямился.
По башенной площадке ветер гонял пыль, вылизывал сияющие арки мостов. Олег подошёл к флагштоку, покачал толстый металлический прут - тот даже не пошатнулся. На заржавевших роликах крепился капроновый трос - тонкий, но прочный. Олег стянул его вниз. На верхнем конце петли, оказавшемся у него в руках, ещё были видны остатки прежнего флага Ковчега. КАКОГО? Кто поднял его в последний раз, почему не спустил потом? Или не было для него никакого ПОТОМ?
- Плевать, - сказал Олег и начал крепить защёлки чёрно-красно-жёлтого полотнища, невесть как попавшего на 17-й. Вспомнил о другом флаге - в подвале. Интересно, знает ли о нём Свен? Эх, вот бы что поднять - как засуетились бы на Островах... Нет, Свен теперь ему, Олегу, враг. Жаль даже, что не убил я его, подумал мальчишка, поднимаясь с колена и с натугой поднимая флаг - с колёсиков сыпалась ржавчина. А потом полотнище вдруг распахнулось и забилось под ветром!
Олег засмеялся - громко, искренне, откинув голову и прищурившись, чтобы лучше видеть флаг. Посмотрел по сторонам, вызывающе и гордо. Изо всех сил замахал рукой в сторону 17-го, а потом, подумав, тоже вполне всерьёз встал по стойке "смирно", вскинул руку вверх и вперёд - и так застыл на полминуты.
...Мальчишка опустил руку. Ноздри его носа раздувались, глаза покрыл стеклянный воск. Он снова огляделся, как будто ища того, кто посмеет... подойдёт... и разочарованно вздохнул, видя, что вокруг только солнечный ветер. Олег ещё раз отсалютовал флагу - уже мечом. И, убирая оружие, спустился вниз, в коридоры замка...
...Оброненный сушняк он вновь собрал - собрал, стараясь не глядеть вниз, в подвал. Потом перевёл дух, уже уходя по коридору. Хотел оглянуться, но запретил себе, чувствуя, как волоски на шее поднимаются дыбом. Хотел ускорить шаг, но заставил себя идти неспешно и ровно, как обычно. Ты не будешь мной командовать, с..ка. НЕ БУДЕШЬ, слышишь?!
Он вошёл в Тронный Зал - и выронил деревяшки второй раз за день. Прыжком метнулся к камину, выхватывая Змею:
- Ты! Ты убил его?!. - но тут же осекся, опустился на колени, уперся кулаками в пол. Гюнтер сидел рядом на корточках. - Я поднял флаг... - сказал Олег. - Его видно отовсюду... Калле, ты что, проснись! - он потрогал мальчика за плечо. - Боги, ведь у него сегодня день рождения... - глаза Олега наполнились мукой и гневом. - Она же обещала! Тварь, тварь, тварь!!! Калле, приди в себя! - он схватил левую руку мальчишки и стал, тихо ругаясь матом, массировать точку между большим и указательным пальцем. - Гюнтер, но он живой же! Что с ним?! Ты же был тут, что с ним?! Он что, он в коме?! - Олег прекратил массаж, осторожно положил руку на грудь шведу. Потом быстро убрал её - опустил на пол. Заглянул под веко Калле, прижал шею. Покачал головой. Глянул на немца. - Конунг, как быть? Конунг, как быть? Пойми, Неске, я люблю его как брата... У меня никогда не было брата, понимаешь, никогда, а я бы хотел такого, как он. Ты не знаешь, какой он, для тебя он всё равно пленный враг, а он смелый, он умный, он добрый, наконец, он не как я, не как ты! - слова у Олега рвались и наезжали друг на друга, хотя говорил он негромко. - Конунг, ты живёшь тут долго, что делать, неужели ты не знаешь, что с ним?..
- ОНА нашла его страх. - Гюнтер мягко взял русского за руку. - Не ори. Не поможет. Просто, побудь с ним, посиди немного. Поговори. Он сейчас борется, сам за себя. Нельзя, чтобы он чувствовал, что нет друзей. И всё же интересно, что она у него нашла? Он же такой... как юродивый, безобидный, добрый. Ну, чего он мог бояться?
Комната подернулась дымкой перед взглядом Калли, как только он опустился на пол. Стены пошатывались и плыли, словно стеклянный воздух звенел, тяжело втягиваясь колким песком в легкие. Швед вновь криво усмехнулся - это все не пугало его, когда-то давно он уже видел подобный сон, тогда он проснулся в холодном поту и еще долго сотрясался от бухающего внутри сердца, но теперь все стало не так страшно. Первым в этот искореженный грезами мир ворвался Гюнтер, на его нечетком лице проступали глубокими темными впадинами глаза и рот. Президент подошел к Калли и присел возле него:
- Эй, воин... Ну! - размытый президент немецкого чего-то ждал.
"Кричи, кричи... - подумал Калли, - ты только обман, иллюзия..."
В темном пятне проема возник Олег, он тащил на руках извивающийся и брыкающийся мешок. На удивление русский в этом размытом мире выглядел очень четким. Он обеспокоенно взглянул на шведа, и тут мешок особо сильно дернулся и выпал из рук мальчишки.
- Держи ее! Уползет! - он метнулся к шведу, - Калле, ты что, проснись! Мне не справиться с ней одному...
Сидящий в оцепенении мальчишка увидел как чернеют руки русского, словно изъеденные гангреной.
- Она же убивает меня! Тварь, тварь, тварь!!! Калле, приди в себя! Помоги!!! - Олег из последних сил вложил в руку шведа нож. - Ты же мне как брат... Убей ее, иначе мы все погибнем...
И тут Калли подумал, что это все реально, что он просто подводит Олега, и в это мгновение комната вновь обрела четкость. Нечто в мешке извивалось и уползало из зала, Олег со страшными руками и с искаженным от боли лицом сидел на полу, Гюнтер держал его за плечи, пытаясь как-то помочь.
- ОНА нашла его страх. - сказал Гюнтер шведу и дал Олегу глотнуть из фляги. Олег вскрикнул, закатил глаза. - Не ори. Не поможет... Держи себя в руках, русский. Калли, убей ты эту тварь, пока еще не поздно!
Швед подскочил и бросился на нечто в мешке, он, ни на минуту не задумываясь, поднял свое оружие. Нож взлетел и опустился раз, другой, третий, каждый раз тяжело погружаясь в нечто живое и упругое. Существо в мешке глухо вскрикнуло девчачьим голосом и затихло, а под телом в грубой ткани начала разливаться красная кровавая лужа. Калли вздрогнул, нож выпал из его руки. Он испуганно оглянулся и увидел, что Гюнтер и Олег ехидно улыбаются, глядя на него. Дрожащими руками швед развязал мешок и начал стягивать его с тела. Грубая ткань сползла с бледного лица Рахель... Она тихо застонала и посмотрела прямо в глаза Калли.
- За что? - прошептала девчонка, из уголков глаз скатились две крупные слезы.
Мальчишка вздрогнул dновь оборачиваясь к ребятам, его лицо исказилось ужасом.
- Ну и кто теперь дракон? - усмехнулся Олег.
- Теперь ты можешь остаться жить на острове, - подмигнул Гюнтер.
- Зачем?! - крикнул Калли, - За что? Она же... она же как моя сестра! Как сестра! Она ничего не сделала!
- Дракон, не распускай нюни, - все также улыбаясь отозвался Олег.
- Нееееет... - взвыл Калли, стал сдергивать мешок с тела Рахель. Из глубоких колотых ран в груди и животе девчонки толчками выходила кровь. мальчишка со стоном отчаянья потянул девчонку на себя, обнимая ее и скомканным мешком тщетно пытаясь остановить кровь.
Гюнтер поднялся с колен, снял свой потертый, но всё еще прочный и теплый кожаный плащ.
- Заверни его. А я пока пройдусь по мостам, посмотрю, что вообще за соседи у Ковчега и живы ли они.
Олег расстелил плащ на большом столе... но потом - поглядел на Калле, снова на стол... передёрнулся всем телом, сорвал плащ. Сволок рядом две скамьи, расстелил плащ на них. Поднял шведа - осторожно, почти нежно. Точно так же он нёс Калле в комнату, когда швед получил стрелу в руку - там уже остался только бугристый белёсый шрам. Олег покосился на плечо. Не болит. И бок - тоже...
Он уложил Калле на плащ. Стащил рубашку, свернул. Потом - опять развернул, свернул заново - наружу надписью "Windrose". И подложил под голову шведа. Запахнул его плащом - так, чтобы только голова торчала. Выпрямился и вздрогнул. Нет, так нельзя. Так он всё равно похож на... Олег крепко зажмурился. Замок, зал с камином, мальчик на скамье - и ещё один, беспомощно сидящий рядом... Показалось, что он ВИДЕЛ это - уже видел, то ли во сне, то ли ещё где...
Но как ещё положить Калле, он не знал. Он просто сел рядом - на пол, так, чтобы локтем и подбородком опираться на край скамьи. Поудобнее устроил меч. Калле дышал, было слышно, и Олегу стало поспокойней.
- Ты просто спишь, - сказал он. - Я не люблю, когда на меня смотрят, на спящего... Я тебе не говорил, у меня есть... была... ЕСТЬ девчонка, Танюшка. Она вредная такая... Иногда, когда я не дома ночую, в сарайчике, с утра пролезет, сядет рядом и смотрит. А я просыпаюсь почти сразу... Может, тебе книжку почитать? - он было дёрнулся, но опять присел. - Ты не поймёшь, наверное... Ты и по-русски мало знаешь... - Олег повёл плечами, вспомнив, КАКОЕ первое слово выучил Калле по-русски... - А, может, ты так больше запомнишь? - Олег положил щёку на свою руку. - Как обучение во сне... Вот. Ты просто слушай, что я буду говорить... Ты - мой брат. Ты - мой друг. Ни за что не брошу тебя, сколько бы нам не пришлось тут жить. Ни за что - это значит - НИКОГДА, понимаешь? Ты мне такое помог понять, что я твой должник навсегда. НАВСЕГДА - это навечно... - Олег помолчал, но недолго. - Знаешь... если ты там где-то ходишь, где страшно... я знаю, как это во сне бывает... ты иди на мой голос. Гюнтер неправильно сказал, что ты сам за себя борешься. Я тоже... за тебя. Слушай и иди, не оглядывайся, не смотри по сторонам, просто меня слушай и иди, Блюмквист. Должен же ты на свой день рожденья придти... Сколько тебе, кстати? Тринадцать или четырнадцать? А мне через два месяца уже пятнадцать будет...
Он перелёг на другую щёку - теперь в упор глядел на лицо шведа. Дышит. Не уснуть бы - едва Олег это подумал, как все недосыпы прошлых ночей легли на плечи мягким тёплым одеялом.
- Ты придёшь в себя, и мы отпразднуем. Я тебя опять потренирую, потом мы тут переночуем и что-нибудь придумаем... - Олег дунул Калле в ухо. - Вот, послушай. Это стихи такие... Они по-русски, но ты всё равно слушай и иди, Блюмквист...
Мы сыты водой из трюмов
И байками о погоде.
Всё те же движенья в танце,
И пары одни и те ж...
Лишь мальчик глядит угрюмо,
Как в душную ночь уходят
Триста его спартанцев.
Триста его надежд...
Голос мальчишки звучал в большом зале неожиданно громко, хотя Олег почти шептал. Олег прикрыл глаза, но желание спать ушло и не вернулось. Он читал стихи, закрыв глаза и ни о чём кроме стихов не думая. Кроме стихов и Калле, которому их читал.
...Джинсы мои потёрты.
Чернила мои разлиты.
Прости мою слабость, малый -
Но день мой не наступил...
Шагай же - легко и твёрдо! -
Туда, где твои гоплиты
Точат мечи о скалы
Непроданных Фермопил...
Дай мне руку, мальчик.
Дай мне руку, мальчик.
Дай мне руку, мальчик -
Быть может, я ещё жив...
Олег выпрямился. Откинул полу плаща, достал книжку. Открыл. Вздохнул. И стал читать вслух - побуквенно, достаточно быстро, но, конечно, со множеством ошибок и акцентом.
Пусть так. Пусть сам я ничего не понимаю. Но он-то слышит и понимает...
Пусть слышит и идёт сюда.
* * *
Змеи! Вайсер боялась змей, офидиофобия - ученые так называют эту боязнь. Тьма всегда выбирает самый сильный страх, она приходит в обликах, наиболее подходящих для каждого отдельного ребенка, вытаскивая их из самых потаенных глубин сознания.
Это было в цирке, в самом простом цирке, куда привезли новую программу с крокодилами, хищниками, йогами, летающими гимнастами и... ЗМЕЯМИ. Представление было поистине великолепно, интересно и завораживающе, а в антракте за немалые деньги предлагали сфотографироваться с животными: крокодилами, слоном, смешными обезьянками и шикарным питоном. Он казался таким безобидным и спокойным, маленькой девочке положили его на шею, перекинув по плечам. Как и почему этот ползучий гад решил, что хочет может впервые за долгие годы почувствовать себя вновь как на свободе?! Но питон по имени Жааш в несколько мгновений обвил шею, и тело девочки и начал сдавливать ее в кольцах. Вайс даже кричать не могла, она только хрипела в объятьях гада и, упав на пол, пыталась маленькими ручонками освободиться. Змея с трудом сумели остановить, девочка была без сознания, на шее и груди остались синяки, а в душе непреодолимый ужас к ползающим по земле "пестрым лентам".
ОНА ползла к Рахель, которая от холода клацала зубами и свернулась в калачик. Изо рта девочки шел пар. Скрипачка думала, что ей очень хочется пить, а вода, движущаяся по грязному полу, вызывала жажду еще сильнее. Девочка заставила себя встать на колени и согнуться над мутной и грязной лужей под своими ногами, не обращая внимания на большую черную змею, ползшую к ней. От одной мысли о том, чтобы пить из лужи, подступала тошнота, но Рахель должна была выжить, если не ради себя, так ради мальчиков. Она усилием воли заставила себя открыть рот и втянуть через сжатые зубы жидкость. Вкус у "воды" показался странным, солоноватым и металлическим. Рядом с Вайс хихикнула тварь, хихикнула зло и издевательски. Рахель всмотрелась в "воду" и ее скрутил жестокий приступ рвоты... ЭТО БЫЛА НЕ ВОДА! ЭТО БЫЛА КРОВЬ! Она разливалась по всему полу, растеклась гигантской лужей, окрашивая в красное одежду и тело девочки. Рахель снова вырвало.
"Это иллюзия!!! Иллюзия!!! - внушала себе Вайсер."
- Вкусно? - спросила змея, поводя своей отвратительной мордой над скрипачкой. - Тебе понравилось мое угощение?
- Нет... Я не ты... Я не пью кровь!
- Но ты же хочешь жить? Попробуй, и сил сразу станет больше! Много больше!
- НЕТ! Ты не заставишь... Ты хотела не дать мне умереть здесь... - Вайсер все еще мучила жажда, но так же сильно ее мучила тошнота, всякий раз подступающая к горлу, когда она опускала глаза вниз.
- И не дам, иди, мое дитя, я согрею тебя.
Гигантская змея обвила тело девочки, сжимая в своих полупрозрачных кольцах побледневшую скрипачку. Вайсер опять провалилась в сон, она шагала по винтовой лестнице, а снизу поднималась черная вязкая жижа в которой проступали бледные искаженные лица детей, а еще в этой жуткой жиже двигались черные ленты змей, которые отрывали куски от мертвых и заглатывали их. Рахель отвернулась, отвернулась и побежала по шатким, рушащимся ступеням вверх. Кусочек неба в конце лестницы звал к себе, такой далекий и такой желанный. Бег вверх казался бесконечным, ее гулкие шаги неожиданно перебил чей-то шепот. Тихий, еле слышный. Голос показался таким знакомым, в нем слышалось столько отчаянья... Рахель метнулась вверх в поисках источника звука и наткнулась на Калле. Он согнулся над мертвой девочкой, он держал ее голову на коленях и все шептал, шептал. Вайсер прислушалась, пытаясь разобрать, что говорит мальчик - и услышала: "Прости, прости меня! Прости, я не хотел... Прости, не умирай... Прости, прости... Пожалуйста... Я..." А дальше мальчишка захлебнулся собственным отчаяньем. Рахель присела рядом с другом, с внутренним содроганием поглядывая на прибывающую черную кашу там, внизу. Она обняла его за плечи и зашептала прямо в ухо:
- Калле, Калле, очнись, очнись пожалуйста, она мертва эта девочка, ей уже не поможешь, очнись же, нам нужно уходить отсюда, скоро тут будет... - Вайсер осеклась, с все разрастающимся ужасом глядя на мертвое тело на коленях у Кали. Девочка повернула голову, и на Рахель взглянула она сама. Копия Вайс открыла свои пустые, черные глаза и улыбнулась:
- Вот и ОН теперь тоже мой, глупая овечка, и что ты теперь сделаешь?
- Ты! - задохнулась от омерзения Вайсер, ломая руки... - Мразь! Оставь его, пей меня! Пей, сколько хочешь!
Оставь его, я же в твоей власти, зачем тебе столько?
- Я люблю вас всех, - всхлипнула мертвая Рахель, - я всех вас люблю, я не могу любить одного, мне нужны все! Мне так скучно... Поиграй со мной! - тварь улыбнулась.
- Отпусти его, - зашептала Вайсер, - скажи, что я должна делать, только отпусти... Пожалуйста...
- Иди в меня... Без защит и молитв! Я хочу попробовать твой страх, почувствовать твой ужас, ты никогда полностью не давала мне это, иди туда... - и "мертвая" показала пальцем на пребывающую с каждым мигом жижу.
- Сперва отпусти его!
- Сама отпусти, - подмигнула тварь, - я не могу его выпустить отсюда, я не могу разбудить, он так упоителен в своем горе.
Вайсер изо всех сил затрясла Калле, повернула его голову, поймала его блуждающий взгляд:
- Калле, миленький, очнись! Это неправда! ОНА морочит тебя, очнись же! Это не я, я жива, понимаешь!
Мальчик смотрел сперва мутно, непонимающе, потом тихо позвал скрипачку по имени, сказал, что убил потом что-то совсем непонятное про сестру, бессвязно, словно в бреду. Его качало, мальчишка побледнел. Рахель снова обняла его за плечи, помогла встать. Парнишка долго смотрел на упавшее тело у своих ног. А потом отскочил, попятился:
- Она не настоящая...
- Я знаю, я настоящая! Уходи, туда, скорее!!! - скрипачка повернула Калле по направлению к светящемуся вверху небу. - Туда, Калле, туда беги и не оборачивайся, я умоляю тебя, прямо сейчас!
И к ее радости мальчик пошел вверх, пошел все быстрее, с каждым шагом все ускоряясь. Но радость девочки была так недолга... Она почувствовала, как ступени уходят из-под ног - и она летит вниз, прямо в начавшую бурлить черную кашу. Мгновение - и отчаянье накрыло маленькую еврейку, накрыло с головой вместе с сомкнувшейся жижей, холодные мертвые руки схватили ее и потянули вниз. Рахель потеряла сознание, проваливаясь все глубже и глубже, она просто потеряла сознание там, в реальности, от голода и жажды, от усталости... и это спасло ее.
Черная полупрозрачная змея в ярости шипела над бесчувственной девочкой, понимая, что сейчас не может заставить ее страдать, пока малышка не пришла в себя...
* * *
Как знать, останься Калле один на один со своей виной и смертью, прикинувшейся Рахель, еще хотя бы миг, и возможно мальчишка бы и сам перестал существовать, превратившись в один из бесплотных комков отчаянья, идущих на пропитание Твари. Ночная Ведьма немного перестаралась, попытавшись заставить мальчишку убить своих друзей. Калле оказался не способен ненавидеть на столько сильно и тогда Тьма поменяла тактику, она усилила отчаянье мальчишки тем самым заставляя его медленно умирать по собственной воле. Швед чувствовал, как постепенно онемели ноги, потом выше, к поясу и вот уже словно костлявая рука сжала сердце, оно замерло от ледяного холода и не могло возобновить ритм. Но тут, в этот миг, словно Солнце сбоку - так повеяло теплом. Мальчишка с трудом оглянулся. К нему шла большая белая овца. Казалось, она светилась. Во всяком случае, темнота отступала. Овца тронула копытом тело Рахель и та превратилась в кусок тьмы...
- Она не настоящая... - Калле поднял грустные, полные страха и обреченности глаза.
- Я знаю, я настоящая! Уходи, туда, скорее!!! - Голос был маленькой скрипачки. Калле обернулся и почувствовал, как мягкая шерсть толкнула его в спину, помогая сделать самый трудный, самый первый шаг. И он прошел. Сам. А овечка, она не могла идти. Хотя Калле чувствовал душой, как хочется ей быть рядом с ним. Он расставил руки, пытаясь определиться, но вокруг снова стало темно. Овечка исчезла. Или он отошел слишком далеко?
- Эй! Я не знаю, куда идти! - Крикнул мальчишка и прислушался. В ответ была тишина. Калле запаниковал, заметался. Побежал куда-то, пока с ужасом не понял, что вернулся назад, к тому месту, где лежал прах сестры. Но овечки уже не было. В отчаянии он заплакал, и тут... словно песня. Далекая, призывная.
Бесконечности солнечных граней
Разошлись на крутом вираже.
Подорожник, приложенный к ране
Не спасает от смерти уже...
Стихи были знакомыми, от них шло тепло. Всхлипнув, Калле поднялся и пошел на голос, упрямо, хотя язык и не слушался, подхватив:
Пусть перо расплевалось с бумагой,
А театр перестроился в тир.
Кто-то, с кистью, с гитарой, со шпагой
Всё же должен спасать этот мир...
* * *
Калле открыл глаза, зубы стучали от холода, тело закоченело и теперь забилось в судорогах. Он смотрел широко раскрытыми глазами на Олега, который тихо читал вслух книжку. Его любимую. И понял, что из царства смерти его вывел именно этот голос. Русского рыцаря.
- Я видел Рахель. - Невпопад сказал он Олегу. Но сейчас ему казалось, нет в мире важнее фразы. - Она не бросит нас.
- Живой, - выдохнул Олег, почти уронив книгу. Подхватил, положил на стол. Калле сидел на скамье, тараща глаза и дрожал. От облегчения русскому мальчишке почти что стало плохо самому, он даже пригнулся от головокружения. Но тут же быстро пересел на скамьи, сдвинутые вместе, запахнул плащ и на своих плечах и решительно прижал к себе трясущегося шведа. Хотел сказать что-нибудь хорошее, но вместо этого выдохнул:
- Ну тебя и колотит... как отбойный молоток... Тише, а то и я затрясусь.
Он плотнее запахнул плащ.
- Рахель? - спросил задумчиво. - Странно... Я так и не понял, где она. И Гюнтер не знает... но хоть, похоже, не думает больше, что я её убил. Рахель... Думаешь, девчонка правда просит за нас? - он покачал головой и широко зевнул. - За тебя ещё ладно. Но с чего ей просить за меня? Да и как она может, просить-то? Я не думаю, что эта гадина слушает просьбы... она ведь и меня обманула, выдула чуть ли не поллитра моей родной кровушки в обмен на... - Олег кашлянул. - В общем, обманула, и всё... А так - жалко её, твою еврейку, - неожиданно признался Олег. - Тут... у немцев, в смысле, её совсем опустят или и правда просто убьют в конце концов. Бежать бы ей помочь... - Олег опять зевнул, сконфуженно улыбнулся. - Ну вот... того и гляди ворона влетит...
Ему очень хотелось расспросить Калле, ЧТО он видел в то время, пока был НЕ ЗДЕСЬ. Но потом решил, что это будет слишком жестоко и бестактно - мало ли? И ещё была одна проблема - Олег нестерпимо, до клея в глазах, хотел СПАТЬ.
- Слушай, Блюмквист... - почти заискивающе и сконфуженно начал он, дотянувшись до арбалета и с натугой взводя его "козьей ногой". - Гюнтер тут бродит где-то, по мостам... В общем, сейчас день... ты только не уходи никуда и если что - сразу меня толкай, а я... я засыпаю, правда не могу больше. Я уже сколько ночей не высыпаюсь...
Бормоча всё это, он снова полностью уступил плащ Калле, подтянул к себе сложенную рубашку, уже через силу поправил, чтобы не мешал, меч - и, коснувшись рубашки щекой, мёртво выключился, даже не найдя в себе сил занести на лавку ноги - они так и остались стоять на полу. Дыхание русского мгновенно стало негромким и размеренным.
Олег уснул...
...Выйдя из замка, Гюнтер бросил мимолетный взгляд на остров Ковчег. Унылое зрелище. В центре некогда было озеро, но сейчас оно почему-то пересохло, остались лишь кучи тины, грязи. Деревья все зачахли, скривились, лишились листвы. Гюнтер печально вздохнул. Немного подумал, какой мост выбрать, правый или левый и шагнул на гранит, стараясь прямо с платформы замка перебраться на мост, минуя островной песок, мало ли...
Двое мальчишек, сидевших на парапете, при его появлении издали возгласы изумления и быстро вскочили, наставив мечи. Но атаковать не пытались, наоборот, пятились назад и похоже, готовы были дать стрекача. Гюнтер поднял руки, показывая, что не опасен, и лишь потом приблизился шагов на пять. Дальше не рискнул. Его окликнули по-английски. Язык Неске знал и ответил. Когда ребята перестали видеть в нем ходячего мертвеца и бормотать молитвы, удалось немного поговорить. Оказалось, по ту сторону моста находится республика Альбион. И у них произошла с Ковчегом похожая история - однажды мост опустел и отряд, по глупости сунувшийся вперед, на Альбион не вернулся. Тогда командир просто запретил пытаться пройти на остров, а на мост этот стали выставлять проштрафившихся, в виде наказания. И надо отметить, дисциплина на Альбионе сразу пошла вверх - никто не хотел провести день на мосту Ковчега, ребята реально боялись.
Выслушав всё это, Неске захотел хоть чем-то отблагодарить ребят. Он вспомнил рассказы Йозефа про то, как альбионцы его спасли, вылечили и организовали отправку к немцам. Пошарив в карманах, он достал мятую пачку сигарет, почти совсем пустую. Но даже одна-две сигареты представляли ценность - и он швырнул их к ногам дозорных.
Откровенничать в ответ он не стал, не приучен разглашать информацию. А, наверное, скажи он про Йозефа, ребята бы обрадовались про него услышать и, наверное, общение стало теплее. Но нельзя. Посоветовал лишь на Ковчег и дальше не соваться, не накликать беду на Альбион.
Еще немного поглазев на ребят, Гюнтер повернул обратно. А что? Альбионцы драться явно не собирались, боялись. А сам Гюнтер считал бой ненужным, бессмысленным. Ну, разоружит он этих двоих. Ну, даже убьет. А толку то? Идти захватывать Альбион? Одному? Да тут дай Бог с Ковчегом управиться, до утра дожить. Гюнтер вернулся к замку, с тревогой отметив, что время уже перевалило во вторую половину дня. Еще два-три часа - и Солнце начнет садиться...
...Сон, который снился Олегу, сперва был быстрым, суматошным и весёлым. Он опять был на базе, как будто и не пропадал никуда. Почему-то оказалось, что Калле тоже там. И это никого не удивляло. Солнечный день был вокруг, друзья - Олег только теперь понял, СКОЛЬКО было у него друзей НА САМОМ ДЕЛЕ, тех, кого он иногда не замечал, иногда обманывал...
И, когда он об этом подумал, сон изменился СРАЗУ.
Он стоял на русском мосту. Один... нет! К перилам был привязан - распят на них - тот мальчишка, которого он, Олег, просил не трогать Йозефа. Привязан крестом, безоружный. Рядом валялся меч. В глазах мальчишки читался ужас. Такой сладкий, такой вкусный ужас... И звучала песня, песня про...
Наяву мальчишка застонал и вяло повернулся на лавке...
- Ну что, Кирилл, - мягко сказал Олег (во сне он ЗНАЛ, как зовут парнишку), водя глазами по связанному, от пяток до макушки, - вот и встретились... - в голосе русского прорезались самому ему неприятные мурлыкающе нотки, как будто кот играл с мышкой. Но остановиться он уже не мог. - Я, видишь ли, просил тебя немного побыть человеком, но ты уволок пацана к вам на остров. Я не в обиде за то, как вы с ним обращались - нормально, как я понял. Но меня ОЧЕНЬ расстроило, что ты меня не послушал. Мою просьбу... - Олег подошёл ближе, посмотрел в глаза, из которых через край плескал ужас. Дыхнул на горло мальчишки слева и протёр его шею рукавом. Потом за волосы отогнул его голову назад и полюбовался выступившей и пульсирующей артерией. - Тебя, кажется, интересует, что я собираюсь делать? - мурлыканье стало хрипловатым. - Я расскажу, не волнуйся. Я хочу пить, дружок. Просто попить. И я собираюсь попить твоей крови. Ну не надо, не дёргайся... - Олег улыбнулся, с наслаждением наблюдая за тем, как мальчишка рвётся из верёвок, перекосив рот и не в силах даже кричать от ужаса. - Бесполезно. Хотя... одна моя дурная знакомая утверждала, что от страха кровь вкуснее... Нет, пожалуй, не из шеи... я не хочу, чтобы ты быстро умер. Думаю, что, если тебя не кормить и выпивать по стаканчику в день - недели две ты протянешь... Да, кстати. Полюбуйся на солнышко, на небушко - до самой смерти ты пробудешь в подвале. НИЧЕГО ЭТОГО УЖЕ НЕ УВИДИШЬ... Ну вот. Вот отсюда можно, - Олег погладил кожу на внутренней стороне левого локтевого сгиба мальчишки. - Давай, поработай кулаком... - и он с силой ударил отчаянно мотающего головой из стороны в сторону мальчишку коленом в пах. - Делай, как я сказал, иначе останешься без пальца! - выхваченный нож нажал на основание левого указательного пальца. Мальчишка громко всхлипнул и стал покорно сжимать-разжимать кулак, глядя на Олега, как загипнотизированный. Кажется, он шептал "не надо, не надо, пожалуйста...", но всё равно продолжал работать рукой - и от этого сочетания бессмысленной надежды с покорностью Олег улыбнулся. Это было так приятно видеть...
Пусти, пусти, невнятно стонал и бормотал мальчишка на лавке.
Когда под загорелой кожей выступили казавшиеся сине-чёрными тугие канатики вен, Олег нагнулся, легко - с коротким хрустом - прокусил одну и зажал рану, брызнувшей вишнёвой жидкостью, ртом, ощущая, как неистово забился парень...
Солёная и горячая, ЖИВАЯ, кровь была невероятно вкусна. Левой рукой наощупь Олег нашарил лицо Кирилла и зажал ему рот, прижав губы - чтоб не кричал, но и не укусил. Правой - массировал руку "бутылочки", чтобы кровь не переставала идти. Он ощущал руками и губами, КАКОЙ ужас - сводящий с ума, всеобъемлющий - живёт в парне, из которого он пьёт кровь.
Наконец он оторвался. Небрежно, но плотно замотал руку мальчишки бинтом. Сказал доверительно, глядя ему прямо в полумёртвые расширенные глаза:
- Знаешь, очень вкусно... - он сцедил на мост красную слюну, и она мгновенно впиталась в камень. - Видишь, как это грустно - когда не хочешь поступать по-человечески? К тебе тоже перестают относиться, как к человеку... Да ты не бойся, ты умрёшь незаметно. Первые дня три будет очень хотеться есть, а потом просто будешь слабеть, слабеть, уснёшь и не проснёшься...
Не проснёшься, не проснёшься, бормотал Олег, гримасничая во сне...
Змея увивалась вокруг девочки, которая лежала без сознания уже почти час. Рахель слабо зашевелилась. Просыпаться так не хотелось. Она открыла глаза, болезненно сморщившись, веревки все еще стягивали запястья. Что-то было не так, что-то ощущалось, странная тревога. Сперва Вайсер никак не могла понять причину беспокойства.
Конечно, - усмехалась сама себе девочка, - что тут беспокоиться? Ты заперта в подвале в жутком холоде, единственный твой соглядатай здесь не кто иной, как ТЬМА, чему тут беспокоиться?
Но ощущение было какое-то иное, словно она пропустила что-то очень, очень важное.
Скрипачка села и огляделась, стараясь не обращать внимания на вмиг охвативший тело озноб. Рахель почувствовала головокружение. Перед глазами плыло. Она с трудом сумела сосредоточиться. Скрипачка еле поднялась на ноги, пошатываясь, прошла к двери и застыла в изумлении. Около двери стояла кружка с водой, простая железная кружка, в которой приносили воду пленникам. Девочка опустилась на колени, она даже не моргала, чтобы вода не оказалась всего лишь иллюзией. Когда пересохшие губы коснулись металлического края кружки, девочка аккуратно начала наклонять ее, чтобы не разлить. Вода никогда еще не была настолько вкусной, Рахель жадно пила глоток за глотком, воды было немного, и она быстро кончилась. Только оторвавшись от кружки, девочка осознала, что эту кружку должен был кто-то принести, от этого осознания скрипачка вдруг заплакала, совсем по-детски свернувшись и уткнувшись себе в коленки.
К ней сюда кто-то приходил, кто-то принес воду, человек! Пусть даже Свен или кто-то из его компании, но живой и осязаемый, он стоял тут, а она не видела его, находясь в беспамятстве, не смогла поймать на себе даже пусть презрительного или злобного взгляда, но взгляда живого человека, а не взгляда этой мертвой твари, что, затаившись, наблюдает за ней сейчас. Может, больше уже никто не придет, может, это была последняя кружка воды, которую ей принесли, может, ей суждено здесь умереть и теперь уже не будет шанса увидеть живого человека больше никогда. Рахель плакала, тихо уткнувшись в свои коленки.
- Иди, - тихо сказала она, - забери меня, ты хотела насладиться, иди, наслаждайся... Только отпусти их всех... Забери меня, я устала...
- Нет, не хочу так... Так неинтересссно... И потом я сейчассс шшшшалю... Пойдем моя жертвенная овечка, я покажу тебе кое-что...
Черная змея обвила тонкое скрюченное тело... и Рахель почувствовала, как снова проваливается в сон, но на сей раз в нем не существовало лестниц, в нем ничего не сущестивовало, только пустая комната. Даже темнота здесь была пустая и бесцветная.
- Где я? - позвала Ведьму Рахель. - Что ты хочешь мне показать этим?
В углу что-то зашевелилось. Девочка подошла, пытаясь разглядеть, что там... и увидела Олега. Он вытер рукой рот, испачканный кровью, и улыбался кому-то. Сперва Вайсер обомлела, отшатнулась от странного видения, потом тихонько приблизилась еще. Олег смотрел куда-то мимо нее, он был сейчас словно сам во сне.
Во СНЕ! - вдруг осенило скрипачку. Сны - значит, она может говорить с ребятами - либо когда они в беспамятстве, либо спят. Тьма играет в кошки-мышки, давая возможность и отнимая ее. Рахель поняла, что ребята ушли на Ковчег! Это было фактически самоубийство. Им нужна была помощь... и эта помощь станет и для нее защитой и помощью, ей нужно выжить тут, и она сможет это сделать, только если будет чувствовать хоть кого-то рядом. Одиночество убивает людей, одиночество, чьи тиски становятся нестерпимы в минуту отчаянья.