Олег ушел из комнаты. "Решительный, - подумала Рахель, - пускай идет. Так, наверное, ему легче будет, мужчинам всегда нужно тушить свою слабость, а иначе они не могут..." Вайсер сидела у постели и гладила шведа по голове. Пришла Марисоль, взглянула на девочку постояла и ушла. Скрипачка облегченно вздохнула, значит все поняла без слов. И это очень хорошо, потому что говорить было как-то сложно, оправдываться, упрашивать, умолять и даже настаивать не хотелось. Калле спал беспокойно, подрагивал во сне, метался, то начинал о чем-то несвязно говорить, то затихал. Рахель держала его за руку, словно это ему могло помочь и помогало ведь, во что было сложно поверить.
Калле проснулся на пару минут, попросил воды, девочка подала, он пил жадно, потом опять провалился в сон.
На ужин Вайсер не пошла, она не хотела оставлять друга одного, не хотела, вдруг она будет нужна, а ее не будет рядом...
До ужина Олег не смог подняться к Калле и с тревогой видел, что и еврейки нет. Они с Йозёфом и так припоздали с моста - мальчишка то ли устал, то ли ещё что, но только еле плёлся. Кроме того, Олег обречённо понял, что сгорел - всё тело до пояса пекло, его самого лихорадило, и даже холодный душ помог лишь на время. Олег даже не сразу сообразил, что к ужину прибыл большущий "наполеон" и жбан с молоком. Кусок торта, полагавшийся ему, мальчишка съел едва на четверть, хотя "наполеон" ему очень нравился. Вяло слушал похвалы и поздравления, а потом, завернув недоеденный кусок в какой-то газетный лист, невесть откуда взявшийся, извинился и еле потащился наверх, с ужасом думая, что через какой-то час надо будет идти говорить с Гюнтером - идти и говорить, хотя ему больше всего хочется раздеться догола, лечь на что-то прохладное и уснуть. А после разговора... что будет там - и вообще неизвестно.
Без притворства шатаясь, он на нетвёрдых ногах вошёл в комнату. Рахель оглянулась, и сперва подумала, что мальчишка пьян, наверняка ведь пили за победу, не каждый день так получалось... но, приглядевшись, поняла, что ему нехорошо. Девочка поднялась, подошла поближе, взглянула на плечи. "Все понятно! Сгорел, может и солнечный удар или просто от боли ведет... Ничего, сейчас будет как новенький... И почему девчонки не намазали? Мази ведь всегда в достатке, для хозяев важно, чтобы мы выживали, а то игра закончится", - думала маленькая женщина подходя к Олегу и протягивая руки. Сперва Олег хотел просто оттолкнуть еврейку. Потом сказал сердито:
- Убери руки... ты что делаешь, не трогай меня...
Но Рахель не слушала его, она набрала тонкими пальцами мазь и, не обращая никакого внимания на сопротивление, стала наносить ее на сгоревшую спину Олега. Мальчишка дернулся, повернуться, но Вайсер удержала его. Будь он в нормальном состоянии, он наверное ее бы смял, но сейчас слабость накатила.
- Стой смирно, - сурово сказала скрипачка, перебирая тонкими пальцами по плечам и спине мальчишки, проводя легкими прикосновениями от шейных позвонков по крыльям-лопаткам и вниз к пояснице. Олег ослабел. Калле спал. А прикосновения рук скрипачки были точь-в-точь как у Таньки, когда она делала ему массаж.
- Ложись и полежи немного, - сказала Рахель строго, как доктор пациенту, - минут через пять станет легче, намного легче. И постарайся не сопротивляться, когда тебя лечат, тут это необходимая мера, тут слабые долго не живут...
Но Олег ее уже не слышал, голову повело в сторону, ноги стали неощутимыми, мягкими и он не выдержал - застонал от удовольствия. Рахель тихонько подтолкнула мальчишку к постели, и тот упал, широко раскинутыми руками охватив кровать. "Десять минут... десять минут..." - сказал он себе, не в силах сопротивляться усталости...
...Он проснулся через пятнадцать минут.
Девчонки не было. Калле по-прежнему спал. В окно ещё светило закатное солнце.
Олег сел. Сожжённая кожа не болела. Голова была ясной и немного пустой. Он встал. Потянулся за мечом... и отвёл руку. Поправил "австрияки". Потом - ремень. Майка лежала на скамье, он натянул её - сухую, всё ещё горячую и твёрдую от солнца после стирки. Забрал под ремень. И вышел наружу...
...На пляже было пусто. На Олега вечерние пляжи всегда навевали грусть. Они казались ему самыми пустынными и загадочными местами на свете. Всё ещё носит вокруг след людей - тех, кто был тут и... и ушёл. Отпечатки на песке... Сам воздух, кажется... Но пусто вокруг, звенит тишина и тихо шепчет море.
Олег обошёл большущий, очень красивый замок, тщательно выстроенный из песка. Усмехнулся - произведение Йозефа, точно. Замок выглядел донельзя воинственным. Олег остановился у кромки прибоя.
Море казалось тихим и опасным. Лезть в него совсем не хотелось... как, впрочем, и в любую "большую воду". В отличие от большинства мальчишек, Олег терпеть не мог ничего глубже лужи. И не потому, что не умел плавать - уж скорее он не умел плавать, потому что не любил воду. Загорать он тоже не любил - тонкокожий, сгорал мгновенно. И боксом из-за этого же заниматься не дали, грустно подумал Олег, разуваясь. Сказали, будешь ходить всё время синий. Правда, тут же инструктор отметил реакцию обиженного мальчишки, а потом - его терпеливость и выносливость. И стал Олег сперва фехтовальщиком, а потом - в клубе - и снайпером.
"А может, попробовать поплавать?" В прошлый раз он сам проплыл метров десять (правда, как только обнаружил, что Калле убрал руку из-под живота, тут же замолотил руками и под хохот шведа еле выкарабкался на сушу...)
Он прищурился на соседний остров. Он мог бы поснимать всех на нём даже без оптики. Щёлк, щёлк... Если бы ему снайперку - Великая Германия выиграла бы войну. Ну, по крайней мере, соседние острова он бы очистил за три-четыре дня. И тогда... Может, попробовать арбалет? Он далеко бьёт. Можно будет развернуть Гюнтеру план: по очереди караулить на мостах бойцов противника и расстреливать из-за прикрытия. Щит соорудить какой-нибудь. Типа мантелета. Нет, тут же подумал он, стаскивая штаны. Бросил их на ботинки и сел на песок. Не буду. Гадко как-то. Как будто расстрелял строй мушкетёров из пулемёта. Хоть и в мыслях, а всё равно мерзко. Да и не успеет он воплотить свой план в жизнь... Сколько её осталось - жизни?
Волна плюхала на песок. Мальчишка прилёг на бок. Сунул руку к волне - волна лизнула её. Олег копнул пальцами мокрый песок. Шшихх - вода заполнила и сгладила ямку, затянула пальцы песком. Мальчишка улыбнулся, устроил щёку на плече и стал смотреть, как вода зализывает его кисть, втягивает её в песок глубже и глубже.
Девчонки тут ничего. Симпатичные девчонки, не придуриваются и вообще. Да ладно, что на них, свет клином сошёлся? Вспомнилась Танька, и Олег сперва засопел носом, потом покусал губы и, сердито освободив руку, провёл по лицу мокрой ладонью. Оглянулся воровато - нет никого, а если и подойдёт - можно сказать, что морская вода в глаза попала.
Играть с водой больше не хотелось. Он лёг на живот, лбом в скрещенные руки. Потом разгрёб под лицом ямку - из неё тянуло сыроватой прохладой - и снова улёгся. Солнце пекло ноги, хотелось снять майку, а лучше - раздеться СОВСЕМ. Догола. Под вечерним солнцем не сгоришь... Но тогда обязательно кто-никто припрётся. Тот же Гюнтер. Закон подлости. Он хихикнул в ямку, потом дунул туда. Настроение стало спокойным и бездумным. Скоро он уже будет мёртвым. Своя смерть не казалась такой уж страшной, он не связывал её с ОКОНЧАНИЕМ СЕБЯ, потому что в четырнадцать лет человек вечен, даже если живёт в аду. "Пугал-пугал младшего, а сам-то не могу поверить, что бац - и ВСЁ КОНЧИТСЯ, - вяло подумал Олег, - Ну и ладно. Только бы надо как-то побыстрее. А, - беспечно решил он. - Буду махаться за себя и за того парня. А если увижу, что специально подрезают, чтобы взять - нарвусь на чей-нибудь меч. Больно, конечно, будет. Но недолго, наверное. Только вот Калле тогда всё равно убьют потом. Подарил ему три дня жизни. И всё? А что. Хорошие были три дня".
Он сел. Стащил майку, потом - трусы. Достал нож. И, поглядывая на острова, стал чертить на песке лезвием...
...Сидя голышом со скрещёнными по-турецки ногами, Олег тихо хихикал, глядя на большой чертёж. Он хихикал и временами показывал небу фиги, язык и ещё... хм... кое-что. Со стороны было похоже, что мальчишка рехнулся окончательно. Но часовому на башне было ещё рано появляться, с других островов не увидят, а свои все отдыхают.
"Сорок островов. От каждого три моста. Захватишь все - поедешь домой. Алгоритм: шаг А - захватить соседний остров. Шаг Б - повторить шаг А. Каждый захваченный остров - это плюс два моста. Итого - четыре моста. Всех местных убиваем, потому что вот тут Гюнтер прав - никого в живых нельзя оставлять, с каждым островом таких будет всё больше, и восстание НАЧНЁТСЯ НЕИЗБЕЖНО, как рассвет. Потери - ну... пусть четверо. Повезло. Обалденно повезло, четверо потери. Их компенсировали тут же. Новых нам сбросили (новичков, кстати, но пусть!) Зиг хайль, победа! Идём на соседние... скольки-скольки островов? На четыре соседних острова. Победа!!! Всех порубили, всех победили, торжество нордических идеалов и арийской доблести. Шесть островов наши! И восемь мостов для обороны... и увеличившиеся расстояния... и прежний (в лучшем случае) гарнизон. Хайль! Идём дальше... Ещё восемь островов - наши! Победа!!! И шестнадцать мостов тоже наши (по мосту на каждого, считая девчонок и мальков)... и впереди ещё двадцать шесть островов, жители которых, увидев, что их ждёт, просто-напросто... нет, не объединятся. ВЫСТУПЯТ ПРОТИВ ОБЩЕГО ВРАГА. (Против кого дружим?). Против НАС. И тогда... тогда нехорошо будет тем из наших, кто останется в живых и попадёт в руки перепуганных и от того вдесятеро более злых "союзников поневоле". В ход пойдут вытащенные из самых тёмных углов памяти - куда в обычное время человек и заглядывать-то не станет! - вещи типа колосажания, распятия, четвертования... Причём будут всё это делать с полным осознанием своей ПРАВОТЫ - защищаемся от агрессора, вырезающего всех поголовно!"
Олег упал на песок животом, заболтал пятками и захихикал. Потом сел. Медленно отряхнул грудь.
"В сущности, - вдруг осознал он, - это будет судьба ТОЙ, НАСТОЯЩЕЙ Германии - в мае сорок пятого. Зае сорок пятого.сознал он, это будет судьба ТОЙ, НАСТОЯЩЕЙ Германии - в кономерная и страшная казнь целого народа, возжелавшего себе "лебенсраума" ценой истребления других народов... Зачем же ставить эксперименты над детьми, если взрослые на планете Земля уже многократно постарались - ставили такие же эксперименты в куда более глобальных масштабах, берите и изучайте... Или, может, и нет никаких инопланетян? А ведь я схожу с ума, - подумал Олег спокойно. - Меня разрывает изнутри. И с головой всё хуже. Слабаком я оказался. Жаль. Хотя... может, мне просто не повезло. Что всё так сразу сложилось. Поведи меня Гюнтер на английский или даже русский мост - и не было бы Калле. И всё было бы по-другому. Может, хуже. Но ПО-ДРУГОМУ - точно".
А только ли в Калле дело? Ведь он по сути символ. Символ идиотизма сложившейся тут ситуации, в которой человек оскорблён самым страшным способом - ЛИШЁН СВОБОДЫ ВЫБИРАТЬ. Он, Олег, согласен драться и умереть. Но только рядом с теми и против тех, кого сам выберет. А его натравливают, как бультерьера: рви чужого!!! Не Гюнтер натравливает! Не Свен! И Калле - разве его натравил этот Фернандо?! Какие-то... не поймёшь разбери - кто! Тут чокнешься. Особенно если чуть-чуть ПОДУМАЕШЬ...
"А может, - подумал Олег, - решить всё сразу? Вкопать нож вот тут рукоятью вниз, встать, закрыть глаза и упасть на него... Нет, не смогу. Руки выставлю в последний момент - и потом будет только противно вспоминать. С моста и то прыгнуть не смог. Да ладно. Всё за меня сделают. Главное, умереть в бою... Тогда незаметно. Ничего моего тут нет. Ни веры, ни родины, ни цели. Это гладиаторская арена. А я не гладиатор. И не ослик, бегущий за морковкой - домой вернуться. Полчаса размышлений достаточно, чтобы понять: НИКТО и НИКОГДА не сможет захватить и, главное, удержать даже три соседних острова. Значит, даже эта призрачная цель - ЛОЖЬ. Убивать хороших ребят ради морковки на палке, за которой беги - не добежишь?"
"Ну что ж, - решил Олег, - я хочу жить и буду убивать. Тупо, ради спасения своей шкуры ещё на какие-то часы. Но не Калле. Потому что он первый... и потому что он помог понять всё это..."
...СТОЙ!!! А ЕСЛИ?!.
Мысль была ослепительной и страшной. А главное - беспроигрышной... почти беспроигрышной... для Калле. А для него, Олега, она означала...
Он даже замотал головой. Нет, не хочу! Вы что, я ТАК точно не хочу! Да я боюсь, в конце концов!!! Они же ТАКОЕ могут придумать! В ту комнату, в подвал! Не хочу!!!
Но это, как ни крути, выход. Для Калле.
Свет на нём клином! Его - на Кубу, а меня - на кол?! Ой, а ведь правда могу, правда могут такое сделать, запросто... Олег вскочил и огляделся блуждающими глазами. Нет, так нельзя, что это он?! На миг Олег представил себе, КАК это будет происходить - и невольно сжал коленки, унимая сильный позыв.
Но это был лишь миг. Олег оттолкнул страх локтем. И повалился на спину - на песок, глядя остановившимися спокойными глазами в вечернее небо...
* * *
В назначенный час Неске был на берегу. Уединенный кусочек песчаной косы, самый дальний уголок от замка, прикрытый довольно большими зарослями кустов. На островах вообще с растительностью было худо, Гюнти видел только мелкие и чахлые редкие деревья. И у русских тоже такое же растет, он специально смотрел во время прорыва на их остров. А на остальных островах он пока не был. Зачем здесь кусты? Что-то скрывать? Сколько ребячьих страстей видела эта песчаная коса? Сколько криков боли крал и уносил морской прибой, не позволяя добраться до замка? А набежавшая волна смывала кровь. Кто же ответит на эти вопросы? Кто ответит? Гюнти закутался в плащ, холодало. Мальчишка поглядел на звёзды. А может, русский и не придет? Струсит или еще что? Ну что же, тогда Гюнтер его не упрекнет и сделает вид, что ночью просто дышал морским воздухом...
Олег почти думал, что президент не придёт - и лишь для очистки совести решил обойти остров по периметру. И за какими-то кустами наткнулся на немца - тот сидел, закутавшись в плащ и глядя в море.
Было и правда холодновато. Олег остановился - немец не смотрел на него, но мальчишка был уверен: он услышал ещё на подходе.
- Я не взял меч, - сказал Олег спокойно. - Я не хочу, чтобы ты меня убил. СЕЙЧАС. Ты захочешь меня убить во время разговора. Но ты это сможешь сделать и потом... - и продолжал: - Послушай меня, конунг... Я не хочу больше играть в прятки. Ты ведь всё равно видишь меня насквозь, я это тоже ВИЖУ. Я собирался сегодня ночью увести Калле и помочь ему перебраться на его остров. Но я себя где-то сдал. Или просто ты и правда очень умный парень. Так вот... Завтра у Калле день рождения. И в подарок ты его отпустишь на Кубу. Сегодня под утро. Думай сам. Если ты сделаешь это - у кубинцев прибавится один боец. Считаешь? ОДИН. И даже не прибавится, а просто вернётся прежний. Почти необученный. А вот если ты НЕ отпустишь... Тогда у кубинцев всё останется, как сейчас. А вот у тебя будут минусы. Первый минус - это я сам. Когда вы придёте забирать Калле, я буду драться. Ты видел, как я это делаю? И не сомневайся, жалость меня посещает нечасто. Поэтому скорее всего будут у тебя ещё минусы. Один - почти точно. Ему - арбалетная стрела. Сразу. Думаю - будет ещё один, кого я располосую Змеёй. А там и три набежит... В первом случае ты ничего не теряешь и не приобретаешь. Во втором - ничего не приобретаешь и немало теряешь. Я же обещаю тебе... - Олег помедлил. - Как только Калле окажется среди своих - я сложу оружие. Всё, какое есть. И ты можешь приказать делать со мной, что хочешь... - Олег вздохнул и широко, искренне улыбнулся: - Я не гожусь для убийства кроликов, конунг. И для убийства безоружных мальчишек - тоже. И поверь, мне страшно жаль, что так получилось. Просто не повезло. Я один виноват. Поэтому давай сделаем так, как я говорю. Всё станет как было. А меня не станет, наверное. Никто не заплачет... Ну? - голос Олега и его глаза перестали быть весёлыми. - Выбирай, конунг. На одной чаше весов - трупы мой и Калле... и ещё два или три трупа твоих бойцов. На другой - плюс один боец у Кубы и хороший объект для развлечений здесь. Я ведь, надеюсь, не заслужил такого унижения, как лёгкая и быстрая смерть, а? Было бы даже обидно... Представь, на сколько вечеров можно будет растянуть удовольствие! А теперь, когда я всё это сказал, отпусти Калле. Эта еврейка, кстати, тоже останется жива. А я мог бы с её помощью расколоть твой остров, как сухой пень, Гюнтер. И в неразберихе... думаешь, Свен стал бы конунгом? Хрен. Я. Я, Гюнтер, Я. У нас были цари из немцев, у вас был бы президент из русских... смешно... Но я предлагаю другое. Всё - на свои места. Все живы. Кроме меня. Меня ты прикажешь посадить на кол перед твоим окном. Это и будет для меня лучшим местом... и ЗАСЛУЖЕННЫМ. Или ещё что-нибудь придумаешь. Решай! - крикнул Олег. - Ночью мы уйдём, я помогу ему перебраться через мост. А утром ты всё валишь на меня, вы идёте и берёте меня на мосту - решай! - он провёл рукой по лицу и тихо сказал: - А я уже всё решил... Не заставляй меня жить после всего, что я передумал, сделал и наговорил, Гюнтер, - попросил Олег горько. - Я ведь НЕ ВЕРЮ в возвращение. А Калле - верит. Пусть он возвращается и когда умрёт - умрёт всё-таки с надеждой...
Олег сел на песок и лёг рядом с Гюнтером, закинув руки под голову. Дрожь, которая было начала его колотить, отступила, пришло спокойствие - ведь всё было сказано, и он больше не будет врать... Олег сказал, глядя в небо, где становилось всё больше звёзд:
- А всю ту гадость, которую я тебе говорил утром - ты забудь. Я это со страха. Я никогда так не сделаю... с тобой и с этой еврейкой. Понимаешь, Гюнтер, я всю жизнь боюсь чего-то. Так боюсь, что заставил себя стать смелым... Я и сейчас так много говорю, потому что мне страшно...
Президент немецкого слушал, не перебивая. Русский его удивил. Совсем не похож на славянского витязя. Попробуй он драться, попробуй выторговывать условия у побежденного Неске в обмен на жизнь, попробуй молить о пощаде для Калле в случае своего поражения, и... Гюнтер уступил бы. Но то, что с ним торгуются, словно с менялой, очень сильно уронило позиции русского в его глазах. Нашелся интриган, тоже! Мальчишка взял камушек, долго разглядывал, подбросил на ладони и, что-то решив, зашвырнул в море.
- Я выпущу Калле завтра. - Он жестко повернулся к русскому. - Завтра к вечеру отведем его на кубинский мост, и ты сам всё увидишь. Мы его отдадим Фернандо, живого, невредимого. Учти! Ты сам это выбрал! - Гюнтер встал, сплюнул на башмаки Олега и быстро пошел к замку.
* * *
В тронном зале еще было полно ребятни. Гюнтер отыскал глазами Вайс, забито сидевшую в углу и пытавшуюся казаться маленькой, незаметной.
- Сыграй нам. - Громко сказал Гюнтер. - Нам всем. Пожалуйста.
В зале повисла мертвая тишина. Чтобы еврейка играла в тронном у немцев?! Такого Вайс пока не позволяли. А Гюнтер положил ладонь на гарду. Жест, не театральный, не показушный, но, может быть, как раз поэтому его увидели все. Йозька подобрался и, пряча за спиной маленький палаш, стал тихонько передвигаться поближе к командиру и, наконец, встал рядом. Совсем малышня наоборот, опасливо рассосалась по углам и ближе к девчонкам. Образовалась пустота, Свен, Клаус, Ганс, Георг и в упор смотрели на Гюнтера.
- Сыграй. - Еще раз угрюмо повторил президент.
- Что мне сыграть? - голос Рахель охрип, она опасливо поглядывала на сидящую компанию, тихонько взяла скрипку, вышла на середину. Сердце зашлось и казалось бухало во всем теле, вот сейчас, сейчас они сорвутся и начнется резня... Рыцарь, что же ты со мной делаешь? - говорил взгляд скрипачки. Она ощущала себя овечкой попавшей в волчью стаю, там, напротив, сидели матерые волки, крупные, злые, чьи зубы уже показались из приоткрытых пастей. Девочка еще раз затравлено взглянула на президента.
Скрипка легла на плечо и в голове возникли стихи:
Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье, отравляющем миры,
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас начинателя игры!
Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.
Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,
И когда пылает запад, и когда горит восток.
Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,
И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, -
Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленье
В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.
Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось всё, что пело,
В очи глянет запоздалый, но властительный испуг.
И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело,
И невеста зарыдает, и задумается друг.
Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу - ты смеешься, эти взоры - два луча.
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
И Рахель засмеялась, этот смех звучал натянуто и неестественно, словно магазине игрушек открыли коробочку с чертиком. Тревожно-веселая мелодия и танец соединились с ужасом. Еврейке казалось, что вот-вот Свен сорвется страшно подумать во что выльется его гнев. Истерический смех сотрясал худенькое тело, девочка кружилась в своем бешеном танце и смеялась. Смычок прыгал, извиваясь в руке. Мелодия тысячами горошин распавшихся бус, катилась по каменистому полу зала.
Вайс сделала еще один надрывный вдох и... провалилась в беспамятство.
Мгновение Гюнтеру казалось, что сейчас Свен и его парни бросятся на них с Йозефом. Между мальчишками шла дуэль взглядов. И Свен... он увидел что-то такое, что на этот раз заставило его отступить. Буркнув какую-то непристойность, он припал губами к стоявшей перед ним кружке, жадно выпил. Потом обвел всех злым мутным взглядом.
- Ну, чего притихли?! А?!
И девчонки засуетились, малышня излишне оживленно загалдела и, казалось, всё восстановилось в тронном зале. Без изменений. Но Гюнтер знал, что это маленькая победа. Может временная, но победа. Никто не посмел тронуть Рахель. Никто не обозвал. И все услышали её ИГРУ. Гюнти склонился над бесчувственной девочкой и, осторожно взяв на руки, отнес в комнату и положил на кровать.
* * *
Сидя на песке, Олег тупо смотрел на плевок немца на своём ботинке. Ему было трудно дышать, и он понимал, что сейчас сделает то, чего делать... Калле... договорились... отпустят... нельзя... потерпи... недолго...
Но человеческие слова и разумные доводы сминались в какой-то нелепый ком, и этот ком, подпрыгивая, с гулом покатился в алую тьму. Перед глазами начинала бурлить розовая пена.
В замке страшно застонала скрипка.
Олег вскочил. Бегом бросился к замку - ничего не видя, на звук, как на маяк...
...Когда он ворвался в комнату - Калле не спал. Кажется, улыбнулся, кажется, хотел что-то сказать, но замер в кровати, широко распахнув глаза. Олег схватил Змею, и пальцы вплавились в рукоять, стали с ней одним целым. Он скользнул по шведу невидящим взглядом. Рванулся обратно, пинком распахнув дверь - она с грохотом врезалась в стену, качнулась обратно. Олег рыкнул, принимая её плечом, отбросил снова, вылетел в коридор.
Вниз. Он там, слушает музыку этой... этой... чёртова ведьма, как она играла!!! (А сейчас скрипка молчит, почему?) Там все?! Хорошо, тем лучше - он прикончит немца при всех. И любого, кто попробует помешать. Попробуют все? Отлично, к утру в замке будут только трупы.
Когда Олег увидел Гюнтера, идущего по коридору, то сперва не понял, кто это - и остановился всего в двух шагах. Секунду смотрел, не узнавая, а потом радостно улыбнулся:
- А, Гюнтер Неске, мой конунг... - странно, получилось заговорить по-человечески, а не зарычать! - Кто-то испачкал мне ботинок, мой конунг. Не поможешь ли мне его почистить? - и Олег, хлопнув мечом по ладони, добавил. - Я тебя сейчас убью, немецкий недоделок. И вытру твой плевок твоим же языком. Жаль, что ты этого не увидишь.
Гюнтер быстро и без страха отступил на шаг, освобождая себе место для боя, и меч запел в его руке. Тратить время на угрозы или ответные оскорбления русского он не стал. На стороне Олега были возраст, глубокие занятия фехтованием и участие в соревнованиях. За Гюнтером стоял опыт многочисленных мечных боев как на мостах, так и в замках. В тесном коридоре и сумрачных переходах дворца он ориентировался, как рыба в воде.
...Меньше всего на свете Олег был провидцем.
ОН НЕ ЗНАЛ.
Не знал, что Калле начал тянуться к нему и уже практически согласен остаться на немецком острове.
Не знал, что Гюнтер согласился бы оставить Калле в покое и, пожалуй, даже отпустить его без боя - поведи Олег себя иначе.
Не знал ничего о мыслях и желаниях Рахель.
Более того - он ничего этого и НЕ ХОТЕЛ знать. Он хотел только одного - сделать так, чтобы немец упал и не встал, но был ещё жив, когда он, Олег, вытрет ботинок о его лицо.
Это было пагубное желание. Пагубное в любом бою. Даже на тренировке пагубное.
- Я хотел, чтобы всё стало так, как было до этой каши, которую заварил я - дурак... - выдохнул Олег. - Без боя и без смертей - кроме моей. Но, как видно, вы понимаете только меч.
И нанёс первый удар...
Гюнтер увернулся, умело парировал атаку и...
Олег слегка опомнился, когда Гюнтер ловко отразил целую серию атак. Злость не стала меньше, но похолодела и Олег понял, что противник намного опытней его. Ещё несколько промахов были просто обидными - Гюнтер уклонялся, заставляя меч свистеть то у себя над головой, то возле своего живота... а потом Олег ощутил колющую боль в левом боку. Сперва она была несильной, но потом вдруг превратилась в застрявший в теле, прошедший до позвоночника огненный штырь - и почти отнялась левая нога. Олег ответил выпадом, не удержался на ногах и вскрикнул - не от боли, а от досады, потому что Гюнтер вновь ушёл...и поднял меч.
"Всё? - изумлённо подумал Олег. - Ох, как быстро!" Внезапно нахлынуло радостное облегчение: ну вот и ладно, сейчас немножко боли и...
Вайс очнулась вовремя: за стенкой комнаты был бой, слышались удары. "Что это? Все же Свен напал на Гюнтера?" Девочка поднялась, небольшая слабость не могла остановить ее. Она поспешила в коридор. Было очень страшно, но не за себя, а за Конунга. Рахель всмотрелась в дерущихся и только тогда поняла, что противник президента вовсе не Свен, а... Олег!
- Нееееееет - девочка побежала, споткнулась, упала, поднялась и побежала опять к ребятам... - Что же вы делаете! - задыхаясь, кричала она.
Сквозь боль Олег услышал, что кто-то закричал в коридоре - девчонка, что ли... вечно они лезут под руку... Гюнтер рванулся мимо него, спеша к источнику звука.
- Вайс! Не подходи! - крикнул Президент, он кинулся к ней, опустился на колено, останавливая её бег и заглядывая в глаза снизу вверх.
- Зачем же ты вышла, дуреха... Здесь не женское дело.
- Он, он! Он! - задыхаясь, зашептала девочка, - он хотел убить тебя, он хотел... я ... он... - у Рахель перехватило дыхание, в ней была и злость, и обида, и жалость к этому русскому. - Его нужно отвести к нему в комнату, рыцарь, он ранен, он ослеплен... - девочка вглядывалась в искаженное лицо Олега.
Русский поднялся на колено и зажал бок ладонью. Кровь упруго толкалась в неё изнутри, и боль становилась всё сильней. Опираясь на меч, Олег попытался встать, но сил не хватило, и он, выпустив меч, громко и обиженно сказал:
- Добей, что же ты, трус! - а сам правой рукой скользнул к ножу, решив, что ударит, как только немец подойдёт - будь что будет.
Но опять всё поплыло и закрутилось, руки растворились и стали водой, а когда он пришёл в себя, то понял - его ведут по коридору двое. Лиц он не видел и было страшно обидно - не знать, кто ведёт его на казнь и суд... потому что ничего иного не могло ожидать впереди.
- Не трогайте шведа, - попросил он. И опять втиснул в бок ладонь.
- Vorwärts. Du, der Idiot! (Вперед пошел, ты, идиот!) - сердито сказал Конунг. Они вошли в убогую комнату. Сразу вскочил мальчишка-швед. Растерянно, потом вопросительно и гневно сверкнул глазами. Но Гюнтер остановил его одним движением руки. Рахель, принялась аккуратно бинтовать своего несостоявшегося убийцу. А так же несостоявшегося убийцу Гюнтера. Возможно, своего будущего палача.
- Уходим. - Коротко приказал Конунг Рахель.
Девочка утерла лоб, оглядела свою работу и обернулась к Калле.
- Перевяжи его через час. Снова. Надо. А я... я могу не придти.
Швед поспешно кивнул, круглыми глазами проводив девчонку и немецкого главаря.
Как только закрылась дверь, Калле бросился к своему другу.
- Да что тут происходит?! Какого дьявола! Говори! Или я сам сверну тебе шею, клянусь Тором!
На миг дверь приоткрылась. Гюнтер с минуту молча изучал картину, потом тихо, но твердо сказал что-то непонятное для Калле.
- Я сдержу свое слово, русский. Ты получишь, что просил. ЕГО отпустят живым и не покалеченным, до середины моста и отдадут. Но вот захочется ли тебе после этого жить...
Прежде, чем Калле успел задать вопрос, дверь закрылась.
- Идиот! - крикнул Олег. - Идиот, вернись и убей меня сейчас же! Болван, я десять раз тебе говорил, что НЕ ХОЧУ жить! Вернись, скотина, иначе я отлежусь и зарежу тебя!
Тщетно.
Со стоном Олег откинулся на кровать.
- Пить... - простонал он и оборвал себя: - Нет, нельзя... Блюмквист... принеси Змею, он в коридоре... меч принеси...
Калле успел туда-обратно за пять секунд. Похоже, рука у него или совсем не болела - или, во всяком случае, болела терпимо, замученным раной он тоже не выглядел... Швед бросил на скамью подобранную там же окровавленную майку с небольшим разрезом - один точный удар-укол, работа мастера... Сел на кровать Олега, держа меч на коленях. И снова спросил воинственно:
- Что случилось?!
- Я ранен в бок, глубоко, - Олег прислушивался к своим ощущениям. Больно уже было так - терпимо. - Я дрался с Гюнтером... можешь смеяться, все оплеухи отомщены, он в сто раз лучше меня сражается, и я получил... - он шевельнулся, и боль ожила. - Помоги лечь как следует, - тихо попросил он Калле. И встретился глазами с глазами шведа.
Ну что же ты, подумал Олег. Может быть, ты сейчас прирежешь меня? Ещё можно снять повязку и засунуть в рану... да хотя бы палец. У него опять звонко поехала голова, и русский обрёл ясность сознания, когда уже лежал в постели - обутый, в штанах с ремнём.
- Слушай, Калле, - сказал Олег. - Я тебе обещал... на твой остров? Ты думал, что я валяю дурака или обманываю? Я все эти дни соображал - как. И сегодня... - Олег усмехнулся криво. - Сегодня мы с Гюнтером договорились. Драка тут ни при чём... - "если не считать, что всё вообще началось ИЗ-ЗА тебя!" - чуть не сказал Олег, но - не сказал... - Завтра к вечеру тебя отведут на мост и передадут вашим. Гюнтер обещал... - Олег завозился. - Ты ел? Ты поешь, там вон торт... Я всё сделал не так... - Олег облизнул губы, - я всё-всё сделал не так, но ты завтра в это время будешь спать в своей комнате... - Олег повозился с ножнами и, отстегнув их, положил рядом с Калле. - Это тебе на память... - его глаза блуждали. - Ушёл с оружием... придёшь с оружием... Всё так смешно... так нелепо, что даже не страшно... смешно, что не страшно... всю жизнь боялся...
Он закрыл глаза, в последний миг с удовольствием поняв - нет, это не сознание теряет, это он просто ЗА-СЫ-ПА-ЕТ...
...Я ехал на верхней полке - сидел, грустил об ушедшем счастье,
Практически не держали меня ни ноги, ни тормоза...
Когда - будто взрыв гранаты! - возник за окном белоснежный ястреб
Где-то неподалёку от маленькой станции Амазар.
И я перестал грустить и гадать, куда увезёт кривая!
На скользкие провода, накренившись, выкатилась луна,
Когда параллельным курсом - не обгоняя и не отставая -
Летел амазарский ястреб, белея в сумерках у окна...
* * *
Девочка не находила себе места, она уже все поняла, ВСЕ, завтра... завтра не будет.
- Глупый русский, глупый русский, глупый - твердила упрямо она, - ты так ничего и не понял, ты воюешь с ветряными мельницами, с тенями, с самим собой, но в этой войне нет победителей... Как же ты выросла, Рахель Вайсер, как изменилась, больше нет ничего - ни беспечности, ни легкости, только это упрямое выживание, но сегодня все решится, ты чувствуешь? - Рахель смотрела на себя, заглядывая в водную гладь небольшого ведра, - да...
В комнате было тихо, одиноко и ... страшно. Вайс встала, прошлась по комнате, осмотрелась, потом подхватила скрипку и пошла к Гюнтеру. Она положила инструмент сбоку от двери в комнату, бесшумно выскользнула и побрела по коридорам. Шаги босых ног, как ей показалось, гулко отдавались в пустых в это время стенах. Рахель просто брела, особенно не задумываясь - куда, но ноги ее неизменно привели к двери Олега и Калле. Приближалось утро, холодный воздух заставлял ежиться. Девочка тихонько вошла, без стука, без зова.
Олег спал, постанывая во сне. Еще пару дней у него будет побаливать, но хозяева знали свою работу. Они давали своим рыцарям чудодейственное средство. Если все сделать вовремя и как нужно - лечение будет иметь эффект, а Рахель знала свою работу, русский будет жив.
- Калле, - тихо позвала девочка, - Калле...
Она подошла к мальчику, присела у его ног. Швед недоуменно смотрел на нее, а Вайсер положила руки ему на колени и прижалась к ним, затихла, чего-то ожидая - и вдруг резко мотнула головой, встала, поцеловала мальчишку в щеку.
- Мне пора, скоро все проснутся, не забудь перевязать Олега, ему еще нужно будет сегодня сменить повязку... Прощай, мой друг, - девочка было уже вышла, но остановилась на пороге. Она достала из кармана маленький измятый, полураздавленый кулон в виде шестиконечной звезды. - Возьми, это на память, - голос подводил, к горлу подступал комок, - меня не пускают на мосты, так что мы не увидимся больше скорее всего, возьми на память...
Девочка вложила в раскрытую ладонь кулон, еще раз взглянула на мальчишку и быстро вышла из комнаты. Она шла вниз, как во сне.
- Почему не увидимся? - Калле хотел возмутиться, но не успел, девчонка упорхнула. Пару минут мальчишка сидел не двигаясь, смотря на кулон, пока голос Олега не вернул его к жизни.
Калле еще посидел, улыбнулся русскому и прошептал:
- Ладно, черт с ними со всеми! Завтра на совете я им всё расскажу! Останусь еще на ночь тут. Всё, что знаю про Кубу. А знаю я НИЧЕГО. - Калле рассмеялся. - Так что пусть спрашивают, я всё честно отвечу. А потом уже на мост. И ты останешься цел. А Рахель... Погоди!
Кале выскочил за дверь. Он должен был найти девчонку и узнать её страшную тайну. Швед оглянулся. Куда идти? Вражеский замок. Если его увидят одного, то как среагируют? Подумав, Калле оставил в комнате нож Олега, может к безоружному пленному не придерутся? И отправился на поиски Рахель.
Маленькая женщина хотела убежать, уйти подальше, спрятаться, но не могла, просто не шли ноги, забралась в свое убежище: нишу, каких в достатке в замке и тихо заплакала скорее от усталости, нежели от страха.
- Ты опять плачешь, Рахель Вайсер, ты опять слабая, сколько же раз тебя заставлять быть сильной, ты не покажешь им, как тебе страшно и больно, ты им этого ни за что не покажешь! - девочка сквозь слезы усмехнулась, она уже почти привыкла разговаривать сама с собой, как это похоже было на сумасшествие! Но его не было, просто она не хотела, не имела право жаловаться никому, и тем более Гюнтеру!
Шаги. Кто-то шел по коридору, где спряталась Рахель. Она выглянула из своего убежища, с опаской изучая идущего. Если это Свен или кто-то из его компании - у нее будут большие неприятности... но это был Калле... КАЛЛЕ!!!
- Калле, - выскочила девочка, - что ты тут делаешь? Где Олег? Тебе нельзя так! Возвращайся! Ты же погубишь себя, - скрипачка схватила мальчишку и потянула к лестнице, торопясь вернуть его в комнату...
Он лишь кивнул, но ответить ничего не успел. На лестнице послышались шаги. Калле мгновенно зажал ей рот и увлек в нишу, где дети спрятались уже вдвоем. По коридору шел Йозеф. Казалось, маленькому немцу тоже передалось тревожное предчувствие. Он потоптался на месте, оглядываясь, поправил меч, но коридор был пуст... - Калле, - выскочила девочка, - что ты тут делаешь? Где Олег? Тебе нельзя так! Возвращайся! Ты же погубишь себя, - скрипачка схватила мальчишку и потянула на лестницу, торопясь вернуть его в комнату... Маленький адъютант Гюнтера еще подождал и пошел дальше вниз. И только когда топот его босых пяток стих вдали, Калле выпустил девочку.
- Тебе страшно? - просто сказал он. - Хочешь к нам?
Вопрос был двусмысленный. "К нам" можно понять как приглашение спрятаться на ночь в комнате Олега, куда немцы всё же побоятся сунуться, или "К нам" - вообще сбежать с острова на Кубу.
- Мне нельзя к вам... - она поняла, что спросил швед. Она много думала, чтобы сбежать, но это было невозможно, она даже один раз добежала до моста, но там ее остановили, поймали и... девочка пролежала тогда дня два пластом. Больше Вайс не делала попыток убежать. Смирилась ли она? Нет, просто жизнь научила видеть реальность не искаженной розовой дымкой, а серой и страшной, такой, какой она на самом деле и была тут, на островах, где каждый день проливалась кровь детей.
- Нет, - прошептала Рахель вглядываясь в лицо мальчишки, - мне не страшно, уже не страшно. Ты извини за беспорядок, - она смущенно взглянула на разбросанные листки бумаги, маленькие клочки ее дневника, в нем была вся ее жизнь на островах и стихи, кривоватым от неудобства почерком нацарапанные на бумаге.
- Ты не подумай, я тут не часто, только иногда, когда уединиться хочу, мне так пишется легче...
Девочка опустила голову. Врала она плохо, очень плохо и всегда заливалась краской. Родители говорили, что врать нельзя никому: ни врагам ни друзьям. Но тут Рахель приходилось врать часто - и врать в основном друзьям: Гюнтеру, Марисоль, теперь и Калле... Она просто не могла им сказать правду, не могла, потому что стала бы сама себе противна.
- Врешь ты всё. - После раздумий догадался Калле. - Слушай, а давай так! От тебя немцам пользы никакой. Я же вижу! Они тебя... держат, как раба! Давай я выкуплю тебя на волю. Предложу им рассказать все секреты, какие они только захотят. Буду служить им, сражаться за них хоть неделю, хоть месяц. Хоть год. Но с условием, чтобы тебя завтра же отпустили на наш остров. А Фернандо не обидит. Он вообще девчонок не задирает, они у нас дружные и боевые, тебя в два счета научат пацанов на обе лопатки кидать сходу.
Мальчишка сам увлекся своей мыслью, был охвачен энтузиазмом.
- Пойдем, с Олегом посоветуемся. - Наконец предложил он и тут заглянул девочки в лицо. - Ну что с тобой? Скажи, в чем дело. Ведь не только в том, что тебя обижают! Правда? - он сильно сжал запястье девчонки.
Если бы Калле узнал, что говорит с человеком, чья жизнь обречена по его вине, пусть и невольной...
Рахель не отстранилась, не заплакала, не дернула руку, только стиснула зубы.
- Не надо так сильно, больно, - она смотрела на Калле ласково, почти по матерински, словно волчица в капкане на своего детеныша.
- Я не могу Калле, я... - она судорожно пыталась найти ответ в себе, что же можно сказать, как уйти от страшной правды, - я... я хочу когда-нибудь попасть домой. Предатели не возвращаются, Калле, я хочу снова увидеть маму и папу, сестренку, обнять их, поцеловать, сыграть на скрипке, я еще так много хочу... - Девочка говорила тихо, но в ее словах чувствовалась какая-то несгибаемая решительность.
Как мне сказать тебе, друг, что они убьют, что они не дадут, не пустят, а если ты начнешь предлагать, они возьмут, но все равно убьют, беги же, беги, чтобы то, что я собираюсь отдать, не прошло в пустую! Беги Калле, беги к своим, беги...
- Пойдем к Олегу, он потеряет тебя и будет злиться, не нужно его злить, потом - он ранен, его нельзя надолго оставлять, пойдем, пожалуйста... - попросила девочка.
- Что-то ты ему не нравишься, - вздохнул Калли. - Хотя ему тут все не нравятся, кажется. Не пойму, почему. На Гюнтера вот напал, а кто же нас тут может защитить, кроме Гюнтера? Вот если бы всё сыгралось наоборот, и с пробитым боком лежал немец, нас уже точно на кусочки разорвали бы.
Доводы про желание вернуться домой на него, как ни странно, подействовали.
- Тихо идем. - Предупредил он свою спутницу и ребята двинулись к комнате Олега. У двери Калле вдруг резко повернулся и обнял спутницу.
- А я выведу тебя, Рахель! Даже если ты не хочешь!
- Конечно, слабо улыбнулась Рахель, - только ты уйди на свой остров, а там мы сможем с тобой договориться как-нибудь, и ты меня ночью к себе возьмешь, на время, вдруг мне понравится, и я решу остаться... - в горле девочки стоял ком. Калли нужно было выгнать с острова. Она сделала все что могла, теперь должен сделать все Олег... Олег... Но ведь он тоже загнан, со всей своей ловкостью, силой и звериным нюхом. Ей нужно уйди... И ее примет Бог. А вы мальчишки останутся тут, в этом проклятом месте... и как бы она хотела, чтобы они оба вернулись домой...
* * *
Олег все больше проваливался в чёрную и непроглядную бездну сна. Из неё Олег выбрался на знакомую лестницу - и обречённо понял, что попался. Ему давно не снилось ЭТО, и он не понимал, что это сон, но знал - ПОПАЛСЯ. Лестница была пыльная, широкая, из ажурного металла, между стен, покрашенных жёлтой краской. Светили тусклые плафоны.
Бом, вздрогнула лестница. Бом. Бом. Шаги были снизу. Мальчишка попятился, не сводя глаз с прихотливого плетения, в щелях которого - внизу - было видно плавное размеренное движение. КТО-ТО поднимался снизу.
Олег повернулся и побежал вверх. Пробежал несколько пролётов. Остановился. Прислушался. Внизу было тихо... но зато наверху послышался шорох шагов - лёгкий и быстрый. Потом - оборвался, и снизу снова донеслось - бом. Бом. Бом.
Прижавшись спиной к перилам, мальчишка ждал, не сводя глаз с лестницы - ждал покорно и мёртво, но в то же время с вожделением - как ожидает приговорённый удара топора, который избавит его от мучений и страха.
- Мальчик, - послышалось снизу, - мальчик, ты где?
Голос был похож на сыплющуюся струйку песка.
- Нет, не надо... - одними губами сказал Олег, пятясь по лестнице вверх. Внизу засмеялись, побежали по ступенькам и стенам тени.
- Не бойся, тебе не будет больно. И не будет страшно, - зашелестел песок.
Олег опять попятился и почти упал, но его удержали за плечо.
Оглянуться не было сил. Олег стоял, скосив глаза на лежащую на плече руку. Она показалась знакомой...
- Серый? - вырвалось у него. - Беги, Серый! Беги, ты не поможешь...
Он всё-таки обернулся и увидел Гюнтера. Немец отстранил его, улыбнулся и стал спускаться вниз - со ступеньки на ступеньку, как человек, который идёт навстречу чему-то страшному, но вовсе не неожиданному. Олег смотрел в спину немца, потом, задыхаясь от отвращения к себе, но не в силах перебороть страх, повернулся и побежал вверх - оставляя немца между собой и ТЕМ, на лестнице.
Ступеньки оборвались. Полёт...
Он упал в воду и поплыл. Вода была тёплая и пахла лесным озером - да это и было лесное озеро, раннее утро, шапка тумана, сквозь который были видны стоящие на берегу палатки лагеря.
Калле лежал на воде, раскинув руки и ноги. Ты видишь, я умею плавать, ты меня научил, сказал Олег, и Калле улыбнулся - то ли Олегу, то ли просто в небо... но потом туман стал непроглядным. В нём зарыдала скрипка, и Олег увидел большой зал - похожий на немецкий, но не немецкий, а... другой... Рослый парень - лет шестнадцати - с гривой шатеновых волос о чём-то разговаривал при свете двух свечей с другим - примерно ровесником Олега, русоволосым мальчишкой с энергичным лицом. Отблески свечей отражались алыми искрами в большой красном щите, висящем над камином...
... - Пить!
Олег проснулся от своего стона.
- Пить, - повторил он. Пошевелился.
Никого. Калле ушел. Олег пощупал меч. На месте. Но и нож лежал на скамье!
Не захотел взять?! Убежал?!
Горечь и разочарование были такими сильными, что на глаза навернулись слёзы. Пусть... Олег сел, придерживая бок рукой. Боль всё ещё сидела внутри, но уже не острая и беспощадная, а тупая, мозжащая и почти не страшная.
Пусть. Пусть. Он дотянулся до графина, глотнул и подождал - со страхом. Нет. Ничего. Ни рези, ни боли... Тогда он отпил ещё - и понял, что вода кончилась.
Пусть, подумал Олег горько. С трудом, кривясь и зачем-то сдерживая стоны, разулся, стащил штаны и носки. Опять непонятно зачем заставил себя всё это аккуратно сложить. В комнате похолодало, он осторожно лёг на здоровый бок, передвинул ближе меч. Накрылся одеялом.
И заплакал - тихо, но безудержно, временами шепча: