Уже за полночь, уже часы отсчитали двенадцать, уже что называется "вымерли" улицы. Я бреду по дороге, под ногами мерно похрустывает снег, в голове пустота, серо-белым дымом иссекает сигарета, я ее почти не курю, просто несу в руках и, кажется, ее курит ветерок. Немного страшно, одинокие мужики бредут в поисках выпить и закусить. Я огибаю их и остаюсь совсем одна, ноги сами бредут к лесу. Подхожу вплотную к его темной стене, долго смотрю на ведущую в темную глубину дорогу, как в омут с головой, что бы ничто и никто не мешал, Господи за что балуешь?
Шаг, еще, еще... Ноги ведут, а сердце немного екает, страшноватенько, там может быть кто угодно, но я все равно двигаюсь вперед. Постепенно привыкаю к полумраку, нет, к сумраку, снег призраками вокруг, деревья, такая тишина, что аж режет уши. Ничто и никто не мешает, просто вот такое блаженное одиночество, от которого хорошо и спокойно. Смотрю на тропинку, ведущую вглубь и так хочется туда, так хочется, что сил нет, словно тянет и манит что-то. Делаю несколько несмелых шагов, но нет возвращаюсь, смотрю на Гайвинские огни и думаю, что я туда не хочу, не сейчас, не теперь. Оглядываюсь и долго смотрю на тропинку, как же тут хорошо, спокойно, ничто и никто не нарушает тишину, только слышны отголоски далеких машин. Вдох полной грудью, чуть морозный воздух щекочет ноздри приятной прохладой.
- Спасибо, Господи, - тихо шепчу, начинают рождаться стихи, мрачные, ну ничего, это просто вся накопившаяся грязь и боль лезут из всех щелей. Возникает даже не мысль, просто какое-то наитие, и я бреду не торопясь в глубину, а лес заманивает, заводит убаюкивает, как младенца в этой великой колыбели природы. Даже стихи замирают где-то внутри, просто хочется помолчать, насладиться этой спокойной свободой, этой чернотой зимнего леса, этим белым снегом, мир теряет краски и это хорошо... Хорошо, потому что больше не нужно напрягать глаза, не нужно вглядываться, изучать, понимать и осознавать, а нужно просто раскрыться и принять.
Покой вливается мягко, не царапаясь об острые края души, не причиняя ничего плохого. А намагниченные ноги ведут в глубину этого покоя, в тихую воду зимнего леса.
Господи, за что балуешь?
* * *
Возвращаюсь спокойная, уже без видимого невооруженным глазом надрыва и даже неустроиность и угловатость быта более не тревожит так, не вызывает внутренней истерики. Спасибо тебе лес за этот покой...