I
Я едва ль не певец земли, осени, смерти.
Рассыпается бестолковица судьб
под пальцами без остатка,
а еще проще - вещи:
в них дыханье кошачье,
в них мало проку,
как в семенах молочая.
Я их прощаю.
Вещь бывает беременна светом,
как помидор или груша , когда на ветках, --
это земля, трижды земля,
так сказать, ее дудка.
Я не боюсь,
я ничего не боюсь.
Ни саранчи, ни падучей,
ни жизни сучьей.
Земля, если внюхаться, носит пламя,
платок.
Разверни,
если так одинок.
Впрочем, входя в мой дом, я часто смекаю:
был чужой человек и чего-то делал.
Курил. Целовал стены гнилые.
Считал мои галстуки и носки.
Обедал.
Когда я вертаюсь в мой родненький, скрюченный дом,
меня обнимает светлое чувство:
чужой человек здесь гулял топором,
плевался, чесался, мучился.
По внутренним очам жены чую:
был.
Водку пил.
За собой не смыл.
И поправить нельзя ничего.
Ветхая промокашка с кляксою отменно пахнет.
Ужин. Тарелка с пельменем. Пахта.
Никуда не уйти,
как ни грусти.
Не спасти никого,
ни себя самого.
Припев
Но темная поэзия
возможна и сладка.
Она как та диффузия,
как репа, как ботва.
Конец припеву
II
Поэзия быть темною должна.
Она крестьянская, могучая жена.
В ее руках сошлась звезда с звездою,
и шея ея свёрнута сохою.
Она земля, в ней гнило и сыпуче,
в ней червяки потеют наугад.
Растения красивые, как тучи,
родятся в ней. Родится в ней смарагд.
И много рифм, звучащих как серпы
и режущих и слух, и даже душу.
И смысла окаянные кроты.
И всё, что хочется с кожуркою покушать.
III
Я не застану никогда чужого человека.
Он мастак беды.
Он гной, он соль, он кровь жука,
он лебеда.
Он царь земли. Пришел. Ушел.
Царские кучи земли с ракушками.
Хожу. Скрип под сандалиями.
"Не плачь, жена", сказал ей смело.
"Старею я", она в ответ.
"Не плачь, жена, но съешь-ка мелу".
"Я застрелюсь. Дай пистолет".
Я взял жену, как бы невесту,
и водрузил ее на шкап.
И любовался.
Веял ветер.
Стояли годы в волосах.
Летала форточка как беркут,
и в ней мелькали то и дело
снежки, игрушечные бабы,
и самострелы.
Они стреляли и палили,
и где-то черт кружил бенгальский,
и золото, что упустили,
и свет индийский первой ласки.
И ртами, полными земли,
руками, глиняными в меру,
мы налюбиться не могли,
или не смели.
Земля цвела в ушах и пела,
когда, освоивши азы,
ходила цыпочкой по венам.
Жена имела три слезы
и голос необыкновенный.
Припев
Чужой человек посещал элеватор
и убивал скопившихся там голубей.
Потом он садился на экскаватор
и напряженно сучил ковшом.
Затем он рвал с птиц васильки перьев
и синие тушки опускал в банку с лужей.
В банку он совал жезл и врубал ток.
Лужа волновалась, волнуя груди голубей.
Чужой человек, ударяя коленками по локтям,
надменно скакал за ближайшим пивом.
Тем временем голуби поспевали.
Человек вертался и ел из ковша землю,
голубей же отдавал окрестным псам.
Псы никогда не лаяли друг на друга.
У чужого человека имелась подруга.
Он навещал ее в удобное для мужа время.
Пошвырявшись в штанах и затянув подпругу,
он приходил в мой дом и паясничал,
исступляя до слез мою супругу.
Когда я вертался, мне шибало в ноздрю.
Я чуял нечеловечий запах.
Догадывался.
Но, скоблясь о наждак рассудка
и другой, такой же, наждак жены,
я скоро успокаивался.
Мне снилась хорошая земля.
Конец припеву
IV
В шерсти юбки матери,
как и в ее объятиях, --
ее вина ко мне,
наподобье репья.
Мы не книжно любим,
а так --
никак,
и скорее губим.
Жаворонок безумий --
любовь.
Зато правда.
Человек человеку -- мышка.
Мы слишком друг к другу привыкшие.
Чувств икэбана
годится на веник в баню:
попаримся,
спаримся,
на кирпичик плеснём,
всхрапнём.
Так как земля.
V
Надо беречь свою землю
и поэзию земли темную.
Внюхиваться.
Вщупываться.
Вкапываться.
Вот мы станем мужиками
с молодецкими рогами,
как пойдем лопатить землю,
шелестя ее что свиток,
как пойдем хрипеть от счастья,
разрывая рты весельем,
разбивая лбы прохожим,
на поэтов не похожим,
как пойдем ломать долины,
и низины, и теснины,
заглубляясь в толпы мрака,
в топи боли и похмелья.
Что нам огненные раки!
Мы в сермягах, мы смелее.
Не боимся никого,
даже Чорта самого!
Припев
Чужак записку прилепил,
а я записку отлепил:
"Прощай, мужик!
Нам славно пелось,
и женщину одну хотелось.
Однако щас я исчерпался.
Люби ее. Не прикасайся".
Конец припеву
VI
Я снял жену мою со шкапа,
простил ее и много плакал.
Пошли мы в церковку с женой.
Но поп казался Сатаной.
Потом гуляли по листве.
Потом пускали пузыри.
Потом, при счете "раз-два-три",
мы улетучились с земли.
Замечание
В данном произведении силою слова дана победа св.Георгия
над Змием, которой он сам однако не заметил, в чем и состоит
трагедия подвига, то есть в незнании. Событие представлено в
аллегорическом ключе, и в некоторых местах подразумевается
св.Георгий. Победа она всегда победа, хотя бы и мнимая.
Конец замечанию