С раннего детства я жил среди домашних животных. Дома была корова, раз в год приносившая теленка. Правда, появлялись на свет одни бычки. Наша Флорика была уже старой и родители каждый раз ждали телочку, чтобы вырастить молодую корову. В загородке всегда хрюкала, не представляющая интереса, свинья. Весной, и то не каждой, оживление в мою жизнь вносили, только что родившиеся, поросята.
Если лёха (Locha - польск, Льоха - укр. - свиноматка,) приносила поросят ранней весной, когда ещё по ночам стояли морозы, то как только леха начинала рожать, родители топили плиту в каморе. Ещё не высохших поросят мама помещала в цебэр. (Tsibar - польск. Цибар, Цебар, Цибарка - круглое деревянное корыто из дубовых клепок, стянутых железными обручами - укр.).
Дно цебра было устлано старыми мешками в несколько слоёв. Цебэр пододвигали поближе к плите и накрывали мешковиной. Я любил наблюдать, как, помещенные в цебэр, новорожденные поросята плотно ложились и прижимались друг к другу. Очень скоро вся масса поросят, толкая и переползая друг через друга, оказывалась у края цебра, поближе к нагретой плите. Как они, такие маленькие, чувствуют?
Угревшись, поросята спокойно лежали, пока не начинал беспокоить голод. Они разом поднимали такой визг, что лёха, находившаяся в сарае за добрый десяток метров, начинала обеспокоенно хрюкать. Родители вдвоем переносили цебэр в сарай и подкладывали поросят к животу лёхи. Поросята мгновенно начинали тыкаться в живот, искали сосок. Найдя, поросенок мгновенно утихал, глубоко заглатывая, сразу выросший, розовый сосок.
Насытившись, поросята отваливались от живота матери и плотно грудились на соломе. Мама аккуратно перегружала детенышей в цебэр, который родители водружали на место у плиты. Мне нравилось, приподняв мешковину, смотреть на голых, чистеньких поросят. В первые дни от малышей пахло молоком. Я ложил руку на теплых детенышей, почесывал у них за ушами.
На следующий день поросятам в цебэр настилали сена. Было очень забавно, когда поев, все поросята разом начинали зарываться в сено, чаще раскрываясь сами и раскрывая друг дружку. Через два-три дня поросят оставляли лёхе навсегда. Они подрастали, становились грязными. Запах молока исчезал. Поросята пахли обычными свиньями и я терял к ним интерес.
Ненасытные кролики, глупые куры, утки, пчелы были не в счет. Мне хотелось ухаживать за моими собственными животными. Но собак мои родители не любили. Ещё больше они не любили голубей. Особенно мама, которая сгоняла, усевшихся на крыше, галок, ворон и соседских голубей:
- А-ушш! Проклятые! - громко прогоняла мама птиц. - Загадят крышу, воды дождевой не будет для стирки.
- Как будто в колодце вода грязная. - думал тогда я.
С сожалением смотрел я на мышеловку, в которой была прижата пружиной убитая мышь. Вторая мышеловка была в виде клеточки с захлопывающейся дверкой. Я не раз просил маму отдать мне пойманную мышь. Мне хотелось иметь их много, содержать в посылочном ящике, кормить, чтобы они размножались. Но мама, вынося на крыльцо мышеловку с пойманной мышью, сразу начинала звать Мурика - нашего огромного жирного кота:
- Кс-кс-кс-с-с-с-с!
Мурик в таких случаях молниеносно появлялся ниоткуда. Он несся к крыльцу, где в мышеловке его ждала лакомая мышь. Словно знакомая с котом, мышь, сжавшись, сидела в противоположном углу мышеловки. Мама приподнимала дверку. Мурик ждать не умел. Он молниеносно просовывал в открытую мышеловку лапу и прижимал мышь к стенке. Зверек повисал на острых Муриковых когтях. Извлеченную мышь кот перехватывал зубами и воинственно, со злобным подвывом, урчал. Потом отпускал и отходил, вроде теряя к нечаянной добыче интерес. Мурик любил дарить мышам надежду на побег. Даже смотрел в другую сторону. Но достаточно было мыши попытаться скрыться, как коварный Мурик неизменно ловил её у самой спасительной щели или норки.
Мурик появился у нас давно, когда я начал ходить в, недавно открытые, колхозные ясли-сад. Это было в пятьдесят втором. Возвращаясь от тетки Марии, я предпочитал идти не улицей, а огородами. Так мне было гораздо интереснее. Мой путь домой лежал через густые кленовые заросли на подворье свекра тетки Марии - тогда еще полуслепого деда Пилипа. Далее было широкое подворье Жилюков. Покойный Сивон (Семен) был родным братом, сосланной в Сибирь, моей бабы Софии. Ощущая себя родственником, я, как и у тетки Марии, считал себя вправе и каждый раз обследовал старую низкую хатенку и крохотный покосившийся курятник. Что где лежит, я знал лучше самой Сивонихи.
В тот раз между хатой и, связанным из подсолнечниковых палок, туалетом меня ждал сюрприз. На серой соломе возлежала Сивонихина кошка. В ее живот уткнулись котята. Они, припав, каждый к своему соску, лапками месили мамин живот. Я присмотрелся. Котята были зрячими. Трое были серыми, как их мама. Один котенок выделялся контрастной черно-пегой окраской. Точь-в-точь как сорока. Голова, грудь и спина были черными. Только живот, бока и кончик хвоста были белыми.
Я сразу уверенно определил, что это кошечка. Показав ее Сивонихе, я заявил, что кошечка мне очень понравилась.
- Они только недавно глаза открыли! - пояснила баба Сивониха. - Пусть кошка их еще покормит. Как начнет бегать, тогда и заберешь!
Дома о кошечке я решил промолчать. Тем более, что это кошечка ... Мои родители почему-то предпочитали котов или кабанчиков ... Собак они вообще не любили. Я же всегда мечтал о кошке, чтобы она принесла много котят. И хотел иметь хоть какую-нибудь собаку.
С того самого дня я стал бегать к тетке Марии ежедневно. Конечно, как всегда, не улицей. Я пересекал Савчуково подворье, в который раз обследовал за его сараем состояние, выброшенных Люськой, ржавеющих швейных машин. Там же в куче железок я нашел, украшенную орлом и свастикой внутри венка, пряжку от военного ремня. На бляхе было написано буквами не по-русски. В самом углу за сараем нашел старый капкан с цепью. Пряжку и капкан тетя Женька, жена Савчука, мне сразу же подарила. Впридачу отрезала мне большой ломоть белого-белого хлеба. (У нас дома был только черный, ржаной. Белый хлеб у нас появился в пятьдесят четвертом, когда я пошел во второй класс). Каждый раз я не забывал проверить, пахнущие Савчуком, стеклянные и жестяные банки. Один раз в стеклянной банке я обнаружил "золото" (алюминиевая фольга). Сосед Савчук был колхозным ветеринаром, как говорили взрослые - штатным.
Межу я преодолевал сквозь густой ряд кустов низкорослой желтой акации. Старался быстрее и тише проскользнуть мимо старой слепой Милионихи, перед которой во мне долго царствовал безотчетный страх. Мне казалось, что Милиониха всех обманывает и только зачем-то притворяется слепой.
- Какая же она слепая, если так ловко чистит картошку, морковку и лук? - справедливо спрашивал я себя. - Очистки тонкие-тонкие! И не оставляет ... Я все вижу, но у меня так не получается!
Усадьба Милионихи была широкой. На второй половине жил ее старший сын Назар. В селе семью Назара называли штундами. У них над кроватью висел кусок картона, на котором было написано: Бог есть любовь. И больше ничего! Ни в сарае, ни за сараем ...
За подворьем Милионихи была усадьба старой Каролячки. Так ее звали потому, что ее мужа звали Кароль. О том, что Каролячку зовут Юлианной, я узнал через много десятилетий. Но у Каролячки ничего интересного за сараями не было. Там всегда было прибрано и пусто. Не то, что у Савчука!... За Каролячиным огородом начинался двор Сивонихи, куда я бежал. Хата ее отстояла от улицы очень далеко, на взгорке. Обогнув хату, я доставал из кармана сороковку (четушку, четвертушку), в которой всегда тайком от мамы приносил свежее либо кислое молоко.
Содержимое сороковки я выливал в глубокий, всегда тщательно вылизанный, черепок от разбитого горшка. Кошка подходила и начинала лакать. Вскоре за ней следовал весь ее выводок. Просто у Сивонихи не было своей коровы. Черно-белую кошечку, которую я успел назвать Муркой, братья и сестры во время еды почему-то теснили. Я отодвигал остальных котят по другую сторону черепка, делил территорию вокруг черепка плиткой камня и перекладывал на свободное место мою кошечку. Так я восстанавливал справедливость. Наевшись, котята, волоча животы, заползали на солому.
Наконец баба Сивониха сказала:
- Завтра уже можно забрать кошечку!
Домой мою кошечку я нес улицей. Но, к глубокому моему сожалению, улица была пуста и счастья моего никто не видел. Родители еще были в поле. Я попытался покормить Мурку дома, но она даже не прикоснулась к еде. Я долго искал, где бы устроить Мурке ее жилище. Наконец я решил, что в закутке за дымоходом на печи ей будет уютнее всего.
Я сидел на крыльце с моей Муркой и не заметил, когда пришла с поля мама.
- Так вот кому ты таскал молоко и кисляк! - одновременно с хлопком деревянной калитки раздался голос мамы.
От неожиданного появления мамы и моего разоблачения я вздрогнул:
- Откуда она узнала? Я никому не говорил и старался отливать молоко в сороковку незаметно!
- Этот котенок от Сивонихи? Кот или кошка?
Чтобы не затягивать проблемы, я решил идти напролом. Будь что будет!
- Это кошечка! Я выбрал самую красивую!
Мама сняла с плеча сапу и взяла в руки кошечку. Я напрягся. Мама перевернула мою кошечку вверх ногами и внимательно осмотрела ей живот. Мамины губы тронула едва заметная улыбка:
- Ладно! Пусть живет! Мышей сейчас у нас некому ловить!
Кошечка прижилась в нашем доме удивительно быстро. Как говорила тетка Мария - словно родилась у нас на печке. Во время обеда я держал Мурку на коленях. Периодически я незаметно опускал под стол кусочек мяса, вареник, кашу ... Но мама все видела! ...
- Нельзя приучать котенка обедать с людьми за столом!
Мурке отвели место под припечком. Мама выделила ей выщербленную глинянную красную, с черными и белыми завитушками, мисочку. Я был рад, так как и тарелка была моей. И щербинку сделал тоже я, уронив тарелку с варениками на пол. На полу случайно оказался угольный утюг. Нечаянно конечно ...
Мурка подрастала. Большую часть времени проводила на улице. Без конца играла куриными перьями. Особенно Мурке нравилось ловить перышки, когда ветер гнал их по двору. Наблюдая за Муркой, двоюродный мамин брат по имени ВанЯ (с ударением на Я) сказал:
- Будет ловить мышей!
ВанЯ принес, сшитую им из серого каракулевого смушка "мышку" с хвостом на длинной толстой нитке. Я часами мог тянуть по двору за собой "мышку", а Мурка гонялась за ней. Потом я привязал нитку с "мышкой" к бельевой веревке. Мурка могла гоняться, прыгать и ловить смушковую игрушку бесконечно.
Однажды ко мне пришел, на два с половиной года старше меня, мой мой двоюродный брат Тавик. Издали наблюдая, как Мурка кувыркается со своей "мышкой", спросил:
- Как назвали кота?
- Это не кот, а кошечка! И зовут ее Муркой!
- Кот! Я по глазам вижу! - Тавик подошел и, взяв на руки Мурку, повернул ее вверх животом, точь-в-точь как мама. - Точно! Самый настоящий кот! Ничего, будет Муриком ...
Мама, готовившая ужин у дворовой плиты, отвернулась. Плечи ее затряслись. Отец, проверяя ульи, громко крякнул. Я не расстроился. Мурик, так Мурик! Так моя Мурка стала Муриком.
К зиме Мурик превратился в рослого, сытого красивого кота. Однажды отец взял сноп кукурузянки (кукурузных стеблей) для корма корове и понес его в сарай. В это время Мурик внезапно взлетел на сноп и тут же спрыгнул на землю. Во рту он держал мышь. Большую часть времени, несмотря на наступившие холода, Мурик проводил теперь на улице, в сараях, стодоле и каморе (обширной кладовой) куда родители на зиму заносили ульи с пчелами. В дом забегал погреться. В доме Мурик чаще всего дремал, вытянувшись, на лежанке либо на кровати. Он сворачивался клубком только перед зимним ненастьем. Лежа на теплой лежанке, мурлыкал так громко, что, казалось, в комнате дрожал воздух.
Когда мама брала, лежащую под ослоном (скамейкой), веретку (широкий половик), Мурик настораживался. Мама направлялась к двери. Мурик приподнимался. Как только щелкала клямка дверной щеколды, Мурик прыгал. В открытую мамой дверь Мурик старался прошмыгнуть первым. Это стало для него законом после того, как я, соревнуясь с Муриком в скорости, однажды стремглав выскочил в сени и в азарте с силой захлопнул дверь. Мурик успел выскочить, но его подвел длинный пушистый хвост. Раздался кошачий вопль. Отец, дремавший на кровати, вскочил:
- Что случилось?
Случилось так, что я нехотя прижал Мурику хвост. Наверное, коту было очень больно. Я переживал, что Мурик обидится. Обиду на меня Мурик не держал, но с того дня всегда старался прошмыгнуть в сени первым. Когда выходила мама, Мурик неизменно ее сопровождал. Если мама набирала солому, Мурик взбирался на мешки и следил. Как только из соломы выбиралась и стремилась скрыться мышь, Мурик, как молния, прыгал. Казалось, он знал, в какую сторону побежит мышь и ни разу не промахивался.
Мама всегда приносила полную веретку соломы. Мурик на печь уже не взбирался, пока в плите не сгорит последний клок соломы. Он сидел на полу либо на кровати и смотрел, как уменьшается куча соломы. Иногда он прыгал на солому или в угол под печью. После очередного прыжка он появлялся, держа в зубах мышь.
У двоюродного брата Штефана тоже был кот. Очень старый. Он прыгал на дверную щеколду, одной лапой хватался за ручку, другой нажимал на клямку. Щелчок, и Штефанов рыжий кот выезжал на открывающейся двери в коридор. Я долго и безуспешно учил открывать дверь Мурика. Но он оказался настолько непонятливым, что не мог запомнить, какой ногой надо хвататься за ручку двери, какой нажимать на клямку щеколды. Мама сердилась:
- Не учи! Зимой ночью откроет двери, выхолодит весь дом!
Когда я совсем перестал учить Мурика открывать дверь, он неожиданно стал открывать двери самостоятельно. Мама снова ругалась ...
Летом, когда я перешел в третий класс, отец во время косовицы поймал зайчонка. Я поселил зайца в каморе за мешками с зерном и заваливал проход между мешками люцерной, клевером и морковкой с ботвой. Сидя на опалубке строящегося погреба, я увидел, как мой Мурик с трудом протиснулся в небольшое квадратное отверстие внизу двери каморы. Во мне все застыло. Я бросился в камору. Кот, сжавшись перед прыжком, сидел перед мешками. Уши Мурика были наклонены вперед, а кончик хвоста возбужденно подрагивал. Он недовольно повернул ко мне голову. Его широко открытые глаза, казалось, горели. Взяв Мурика на руки, я вынес его на улицу. Перекатывая большой камень, я привалил его к двери, перекрыв ход коту. Пришедший с работы отец закрыл отверстие куском фанеры и забил гвоздиками.
Однажды отец, отогнав лошадей на конюшню, за ужином сообщил:
- Наш кот ходит на конюшню. В колхозных складах ловит крыс.
- То-то! Я смотрю, Мурик почти ничего не ест дома. - ответила мама.- А сам сытый, гладкий. И шерсть блестит ... - сказала мама.
Потом кот пропал. Обнаружила его мама случайно, за коровьими яслями. Похудевший, облезлый и дурно пахнувший Мурик лежал неподвижно. Мама сказала, что его сильно рвало. Отец совершенно случайно выяснил, что за несколько дней до болезни кота в колхозных складах травили мышей и крыс.
-. Скорее всего кот отравился, съев отравленную мышь. - сказал тогда отец.
Мурика долго рвало. Он похудел, его круглая морда вытянулась. Шерсть кота свалялась и потускнела. Он лежал в сарае на, подстеленном мамой, дырявом мешке. Изо рта текло много слюны. По моей просьбе мама зарезала курицу. Я угостил Мурика его любимыми куриными потрохами. Если желтки и печенку он неохотно, но съел, то от шмаленой головы и лапок, которые он раньше с удовольствием грыз как пес, отказался. Тайком я стал носить за ясли куриные яйца. Мама отпаивала Мурика кислым молоком. Уже не помню, через какое время Мурик стал выходить во двор. Шатаясь, ходил, как пьяный.
Обнаружив в мышеловке мышь, мама позвала Мурика. Мурик медленно подошел к клеточке и долго равнодушно смотрел на мышь. Мама открыла дверку, но кот продолжал смотреть на клетку, словно забыл, что он должен делать. Лишь после того, как мама палочкой выдворила мышь из клетки, Мурик бросился ... и промахнулся. Мурика сильно повело в сторону. Он едва не упал ...
Тем же летом на самодельную удочку с крючком, изготовленным из обычной швейной иглы я выудил первого в моей жизни карася. Поклевка произошла внезапно, поплавок резко ушел под воду. От неожиданности я резко дернул удочку. Выдернутый из воды карась перелетел через меня и шлепнулся в траву в двух метрах за моей спиной. Я бросился к, впервые пойманной в моей жизни, рыбе. В полете она успела освободиться от крючка. Сантиметров десять длиной, карасик бился в траве, ударами хвоста подбрасывая и переворачивая свое серебристое тело. Взяв в обе ладони упругую и скользкую рыбу, я первым делом почему-то понюхал ее. Положив карася в очередную за это лето фуражку, я побежал домой. Мне хотелось кричать всем встречным, что я поймал рыбу. Вместе с тем, что-то останавливало меня. У каждого колодца я останавливался и обливал мою рыбу водой. Так, в мокрой фуражке я принес ее домой.
Пустив рыбу в ведро с, приготовленной для коровы, водой, я рысью натаскал полное корыто воды. Пустив в корыто карася, я понюхал мои руки. Почти судорожно, прерывисто я вдохнул аромат озерной воды, густо замешанный на запахе рыбы. Насмотревшись на, вольготно плавающего в корыте, карася, я пошел в дальний конец сада, где на границе с огородом отец в прошлом году складывал навоз для удобрения огорода. В жирной, унавоженной земле я накопал столько червей, что хватило бы для прокорма нескольких десятков рыб. Собрав червей в консервную банку, я вернулся к корыту и не поверил своим глазам. Карася в корыте не было.
- Неужели выпрыгнул? - подумал я и обошел корыто.
Карася не было. Ничего не понимая, я поплелся к крыльцу. Сел, обхватил руками голову. Мое внимание привлекли куры, собравшиеся вокруг, что-то жующего у забора, Мурика. Меня насторожил характерный подозрительный хруст. Подойдя, я увидел, что Мурик успел уполовинить моего карася. У меня не хватило духу наказать еще не выздоровевшего Мурика. Увидев плавающего карася, он, скорее всего, подхватил его когтями, как мышь. Мурик считал свою добычу вполне законной, так как при приближении петуха он начинал хрипло, с громким подвыванием, урчать. Отец стал привозить из Могилева, где он тогда заведовал колхозным продуктовым ларьком, рыбьи потроха. Потроха ему отдавали, покупавшие у него овощи и торговавшие в рыбном ряду, женщины. Потом отец стал привозить с бойни печень.
Однажды мама, загоняя в сарай на ночь цыплят, недосчиталась одного цыпленка. Через день еще одного. О Мурике никто не подумал. С самого своего детства на цыплят он ни разу не напал. Наоборот, наш кот не давал возможности вороне красть наших цыплят. Однако за зарослями роз со стороны соседей я обнаружил, поедавшего цыпленка, Мурика. Я никому ничего не сказал, так как это решило бы дальнейшую судьбу Мурика сразу. Просто я стал больше времени проводить с котом. Когда он бросился на цыпленка, я стегнул его прутиком. Мурик стал охотиться на цыплят, когда я уходил в кино или на Одаю.
Однажды мама, доившая в сарае корову, услышала разговор соседей. В последнее время ворона стала воровать у них цыплят. После ужина я оказался невольным свидетелем разговора родителей:
- Хоть возьми и отдай им пару наших цыплят!
- Ни в коем случае! - это был голос отца. - Даже если отдадим нашего желтого петуха, все равно останемся врагами ... Все!
Отец закрыл Мурика в каморе и повернул гвоздь, который служил запором.
Ночью к нашему дому часто подъезжала колхозная полуторка. Отец садился и ехал на склад огородной бригады грузить овощи и фрукты. Потом на ферме грузили бидон со сметаной и творог. Отец вез продукты на базар в Могилеве.
Я не замечал отсутствия Мурика несколько дней. Потом снова услышал разговор родителей. Оказывается, отец сунул кота в мешок и отвез в Могилев. Тогда Днестр переезжали по старому узкому деревянному мосту. Новый, стоящий и поныне, каменный мост, тогда только строился. Отец отвез Мурика на базар. Убиравших часть территории базара стариков из Карпивского Яра попросил выпустить Мурика на окраине села за Горбами. Отец сказал маме, что за это дал старикам газетный кулек картошки.
Прошло пару месяцев. Осенью коров доили уже потемну. Мама включала в сарае свет. Во время дойки мама услышала знакомое "Мя-яу!" и почувствовала прикосновение, трущейся об ее ногу, нежной шерсти. Так Мурик всегда просил в конце дойки налить ему в консервную банку молока. Мама скосила глаза. У ее ног терся наш Мурик. Покормив отощавшего после путешествия Мурика, мама вернулась в дом и сообщила такую неожиданную весть.
- Интересно, как он нашел мост? От нашего села до Карпиского Яра больше тридцати километров. Но главное - Днестр. Как он нашел дорогу?
Было решено Мурика оставить жить дома. Тем более, что цыплята выросли. На следующий день мама присыпала Мурика дустом. Потом нагрела воды и искупала его с мылом. Осмотрев Мурика, сказала:
- За это время исчезли за ушами и на хвосте лишаи! Странно! ...
Мурик с первых дней своего возвращения включился в борьбу с мышами. Восстановилась его былая координация и ловкость. "Обслуживал" наш кот и соседей. Все остались довольны.
Следующей весной, как только у наседки вылупились цыплята, Мурик стал объектом самого пристального маминого внимания. Дед Михась помог отцу выплести из ивовой лозы клетку с двойной густой стенкой. Потом отец привез, появившуюся в продаже сетку "Рабицу" и соорудил из нее небольшой вольер. Однажды мама наблюдала, как случайно вырвавшиеся на свободу цыплята гуляли перед самым Муриковым носом. Мурик цыплят не трогал! Родители успокоились ...
Не помню, сколько лет Мурик жил у нас после возвращения из Карпивского Яра. Он исправно ловил мышей. Осенью, рассказывал отец, его часто видели охотившимся на стерне, убранных кукурузных и люцерновых полях. На конюшне Мурика после возвращения не видели ни разу. Потом наш Мурик исчез. Просто исчез ... И все ...