О моем двоюродном брате Октавиане Павловиче Твердохлебе мной написано немало. С детства его все звали Тавик. В армии, институте и на работе его звали Октавом. Откуда в маленькой польско-украинской Елизаветовке появилось это древнеримское имя? Разбросанная по разным главам, информация, по мнению большинства моих читателей-земляков, не дает возможности увидеть его образ целостным и рельефным, таким, каким он был. Облик его, как и литературные портреты двоюродного брата Бориса Мищишина и его друга, родственника и одноклассника Валёнчика Натальского, остаются размытыми и малоконкретными.
Вместе с тем, эти ребята военной и послевоенной поры были, без преувеличения, яркими людьми из моего, уже далекого детства. Попытаюсь воспроизвести в памяти отдельные эпизоды, в каждом из которых отражена частица, в сумме с остальными, складывающаяся, в непростую, присущую только ему одному, мозаику Тавикова характера.
Эпизод 1. Сельский шлях. Странными подчас представляются, посещающие нас, ассоциации. Одно из первых моих впечатлений о моем двоюродном брате связаны почему-то с их старой стодолой, ее широкой стрехой, нависающей над узким, размытым и, заглубленным в виде широкой траншеи, шляхом. Противоположный от стодолы скат шляха змеился множественными, оголенными корнями. Гравия, асфальта тогда не было. Осенью в период дождей дорога раскисала так, что колеса подвод погружались в грязь по ступицу.
Мы сидели на толстых корнях со стороны ветхой, крытой соломой, хатенки одноногого Твердохлеба Степана, брата Тавикова деда Захара и пристально всматривались вдоль дороги на Брайково. Как только начинала клубиться, смещающаяся в сторону Боросян, пыль, мы перебегали дорогу и скрывались за толстыми акациями у стодолы. Двигаясь в глубоких колеях, машины везли сахарную свеклу. Как медленно бы не ехали, переваливающиеся на ухабах, груженые ГАЗоны и уже редкие полуторки, на ходу из кузовов машин на обочину падали клубни сахарной свеклы. С возрастом мы научились сдергивать из кузова свеклу коротким, с крючком на конце, шестом. Часто удавалось сдергивать с одной машины два буряка подряд. Главным было - не зацепить крючком борт. Но еще важнее было, как бы не проведал об этом отец. Как только машина проезжала, мы бросались в глубокую колею, куда скатывались с крутой обочины, клубни.
Спешили мы потому, что если следом шла другая машина, то под ее колесами наши клубни с хрустом превращались в белое разнокалиберное крошево. Собранные корнеплоды мы рысью переносили к стодоле. Там стоял внушительных размеров цебер (бадья с деревянными ручками), котором была большая почерневшая терка. Собрав несколько клубней, Тавик тер их на терке. Мне нравилось стоять сзади и сбоку цебра. Я любил смотреть, как из круглых отверстий терки толчками сыпется белая свекольная лапша.
Я не раз порывался сменить Тавика за теркой, но он каждый раз напоминал мне о конфузе, приключившемся со мной ранее. Воспользовавшись отсутствием Тавика, я схватил свеклу и двумя руками стал елозить ею по терке. Корнеплод, на удивление, оказался почему-то очень скользким. Сорвавшаяся с клубня моя кисть уткнулась в острые края отверстий. В результате, уже пропущенная через терку свекла окрасилась в розовый цвет. Тавик меня успокаивал:
- Рано тебе тереть свеклу. Пойдешь в школу, тогда и будешь тереть.
Несмотря на то, что на следующий год мне предстояло идти в первый класс, школа тогда казалась мне очень далекой, призрачной и недостижимой. О самих школьниках я думал, как о взрослых людях, которые уже имеют право тереть в цебре свеклу.
Эпизод 2. Заяц. Тавик набирал тертую свеклу в таз и, посыпав отрубями, тщательно перемешивал. Относил в соседнее со стодолой помещение. Там стояла привязанная к яслям Тавикова корова. Звали её Заяц. Корова была крупной, почти как Валёнчикова Рябая. Граммова Манька казалась рядом с Зайцем телкой. Шерсть Зайца была ярко-рыжего цвета, почти красная.
Я долго и всерьез опасался Тавиковой коровы. Правый рог ее был нормальный, рос правильно и закручивался кверху. А левый ... ! Был страшным. Он рос вперед, а потом резко закручивался и целился в середину лба. Чтобы рог не воткнулся в Заячью голову, его постоянно, по мере вырастания, пилили. От этого вид у Зайца был свирепым. На пастбище Тавикова корова, как и Валенчикова Рябая любила рысью убегать в колхозную свеклу или кукурузу. Вероятно потому и назвали ее Зайцем.
Тавикова Заяц была к тому же забиякой. Она задирала чужих коров, вызывала их на бой. Жутко было смотреть, как уперевшись рогами, коровы толкали друг друга, выясняли, кто сильнее. Потом Заяц сильно толкала более слабую корову и, догоняя всегда слева, правым рогом норовила проткнуть живот. Копыта при этом выбивали фонтанчики дорожной пыли, хвост становился прямым, а то и выгибался кверху.
Заяц тогда ждала теленка осенью. Тавик говорил, что это от старости. До обеда Тавик выпасал её на веревке вдоль лесополос, у дороги. После обеда корова отдыхала. Потому и готовил Тавик тертую свеклу с отрубями.
- Почему ты не даешь Зайцу целый буряк? - спрашивал я Тавика. - Бросил бы несколько штук в ясли и пусть грызет! А сами полезли бы на грушу!
(В Тавиковом саду были старые высоченные груши. Ранние созревали летом, остальные по очереди. Самая поздняя груша дозревала и становилась сочной с первыми заморозками).
- Нельзя! - отвечал Тавик, который знал всё. - Корова может проглотить целый буряк и подавиться.
- Застрянет вот тут. - Тавик показывал пальцем у себя ниже шеи, больше в груди. - И давит на дыхание. А если жует кусками, тоже плохо! Куски долго сидят в желудке, начинают играть, как брага на самогон. Желудок изнутри обгорает и корова умирает.
Я плохо представлял, как это свекла может гореть в мокром животе, но за корову мне становилось страшно. Тавику я верил. Он редко шутил, не обманывал и не обижал младших.
Тавик, подняв тазик с буряком, обходил корову и ставил в ясли. Корова сразу начинала хрумкать лакомство. Тавик стоял у страшной головы Зайца и гладил её рыжую шею.
- Буряк мы только на неделе начали давать, - продолжал всезнающий Тавик, - так как Заяц стала наливать вымя. Значит скоро будет теленок. Для этого ей нужно молоко и много сил. Осенью трава сухая, молока от нее мало. Теленку надо много молока!
Я смотрел на Тавика, как на бога. У нас дома корова Флорика. Отец не раз говорил то же, что и Тавик.
Эпизод 3. Колодец. Широкие ворота не закрывались. Тавиков двор пересекала плотно убитая тропинка. Далее до конюшни тропинка шла между огородами Тавика и Ткачуков. Это был самый короткий путь от правления колхоза на хозяйственный двор. Вторая тропинка шла по краю огорода до колодца. Тот колодец, рассказывала моя мама, очень давно вырыли на двоих зажиточные хозяева: Тавиков дед Захар и сосед Михаил Максимович Ткачук, сын бабы Соломии, старшей сестры бабы Явдохи..
За колодцем был небольшой пустырь. В верхнем его углу в самом начале пятидесятых колхоз построил ларек. У колодца в ряд стояли два длинных, выдолбленных в камне, корыта. К этим корытам каждый вечер конюхи гнали, привязанных друг за друга, лошадей. На крайнем коне восседал конюх. Он набирал воду и выливал в корыта. Лошади пили воду. Сидя на заборе, мы любили наблюдать, как через круглое отверстие вода льется из верхнего корыта в нижнее. И страшно завидовали конюхам, которые имели счастье ежедневно кататься верхом от конюшни до колодца и обратно. Только ради этого стоило выучиться на конюха!
Эпизод 4. Бабочка. На меже с Ткачуками росла черешня, дававшая мелкие черные, очень горькие ягоды. Язык после той черешни долго оставался темно-фиолетовым. Листья ее были крупными и темно-зелеными с крупными зазубринами по краю.
- Зазубрины оттого, что черешня дикая. - просвещал меня Тавик. - У Любиной щепленой (привитой) черешни листья светлые, зазубрины мелкие-мелкие, а ягоды очень сладкие.
(Люба, жившая в верхней части села в одном доме с бабой Соломией, была младшей сестрой моей и Тавиковой мам.
- А мы с тобой двоюродные братья. - по ходу сразу расставлял все точки над "и" Тавик).
На одном из листьев той черешни мы неожиданно увидели, невиданной красоты, бабочку. Она была очень крупной, казалась не меньше воробья. На крыльях ее были причудливые разноцветные узоры. Особенно притягательными были кружки, похожие на большие удивленные глаза. В центре кружки казались совершенно черными и были обрамлены розовыми и ярко-голубыми кольцами. Вся бабочка была очень похожа на, обращенную ко мне и злобно ощерившуюся, голову кошки и хорька одновременно. Круглые глаза, густой волос на щеках кошки-хорька, темный, с черными точками ноздрей, нос над верхней приподнятой губой, придавали бабочке хищное выражение.
(Хорька, убитого недавно дядей Ваней Матиевым, отцом Сережи Тхорика, мы долго изучали и находили его очень красивым. Потом хорек враз потерял свою привлекательность, сделался взъерошенным, тусклым, горбатым и стал дурно пахнуть. Дядя Ваня снял с хорька шкурку и растянул ее, на забитых в доску, гвоздиках).
Заметив бабочку, я среагировал мгновенно и потянулся, чтобы схватить бабочку себе. Я уже видел ее пришпиленной к, висящему над моей кроватью, шерстяному налавнику. Похожая бабочка, но только значительно меньше, висела приколотой булавкой на налавнике учителя Игоря Васильевича, жившего на квартире у наших соседей Гориных.
Тавик успел перехватить мою руку:
- Не трогай! - Тавик показал на вздувшееся, словно готовое лопнуть, брюхо бабочки. - Она скоро должна снести яички. Потом бабочка улетает, чтобы умереть в другом месте. Из яичек через две-три недели вылупятся гусеницы. У этой бабочки гусеницы толстые, желто-зеленого цвета с голубыми бородавками. Они покрыты редкими, но толстыми, как иголки, волосками.
- Гусеницы ядовитые. - продолжал Тавик. - Если гусеница проползет по коже, за ней остаются красные полосы, будто ездовый батогом стегнул. Гусеницы превращаются в куколок, которые зимуют в трещинах коры и дуплах деревьев. Одна бабочка откладывает по двадцать-тридцать яиц. Но до следующей бабочки выживают одна-две куколки. Бабочки безобидные, поэтому их рисунок похож на морду кошки с большими глазами или змеи. Такой рисунок служит бабочкам защитой для отпугивания птиц.
Гусениц желто-зеленого цвета я уже видел. Страшные они на вид, как у Любы вазоны-кактусы. Даже трогать не хочется. Куколок тоже видел, только они гораздо меньше, чем гусеницы и бабочки. Наверное, от другой бабочки. Мне всегда нравились куколки. С помощью паутины куколки приклеиваются своим хвостом в глубоких трещинах коры, под стрехой или между досками забора. Если куколку тронуть прутиком или соломинкой, она начинает крутить хвостом. Потом успокаивается. Не знаю почему, но мне всегда казалось, что куколки, несмотря на то, что безглазые, все чувствуют, видят и даже думают.
Чтобы никто из проходящих мимо не потревожил, а еще хуже, не убил бабочку, Тавик осторожно отщипнул веточку с листом, на котором она сидела, и заклинил черешок в расщелине надломленной ветки, поближе к стволу. Придя к Тавику следующим утром, я первым делом побежал к нашей бабочке. Но бабочки на месте не было. Не видел ее я и на ближайших веточках. Только увядший листок черешни успел свернуться в пожухлую темную трубочку. Осмотрев с изнанки листья, яиц, снесенных бабочкой я тоже не нашел. Наверное, испугалась нас и перелетела на другое дерево.
Жаль. Вчера вечером, когда я стал погружаться в сон, меня озарило. Надо снять листочек с яйцами и привязать его к нашей черешне. Через две-три недели выведутся желто-зеленые гусеницы, которых я переведу жить в, стоящий под черешней, пустой улей. Чтобы не удрали, закрою леток. Я не дам умереть ни одной гусенице. Буду кормить их свежими веточками с листьями. Так в колхозном складе женщины кормят шелковичными листьями гусениц шелкопряда. Дикой черешни полно в лесополосе за нашим огородом. Хватит!
Потом гусеницы превратятся в куколок. Они сами найдут себе место в пустом улье. Там отец сложил несколько, не нужных ему, дощечек. А весной из куколок вылупятся огромные бабочки! Я буду их разводить, и после того, как они снесут яйца, я не позволю им улететь и умереть в другом месте. Я буду их собирать и пришпиливать на налавник. Их можно будет даже дарить. Кто откажется от такого подарка?
Эпизод 5. Забор. Тавиково подворье окружал старый забор из широких, горизонтально прибитых к столбам, досок. Сверху забор защищала от дождя и снега, косо забитая, продольная доска. Мы сидели, как воробьи, на косой доске, обсуждая достоинства и недостатки коней, которых водили на водопой. На заборе, как в партере театра, мы сидели и наблюдали за жизнью села в самом его центре. С забора было интересно и, главное, безопасно наблюдать за драками, проезжающих через село, цыган, смотреть, как возвращается "в три дороги" домой пьяный Лузик. Сидя на заборе, мы наблюдали, как ярко горела Михасева хата. Колхозная пожарная команда привезла красную ручную помпу. Налив в бочку воды, пожарники изо всех сил качали, поливая, крытую соломой, горящую хату. Подходить ближе к пожару нам запрещали все без исключения взрослые.
Эпизод 6. Кумэтрия. Тетя Раина, мама Тавика, получив похоронное извещение, несколько лет жила одна. Осенью пятьдесят первого тетка Раина сошлась с, пахавшим под зябь пашню, трактористом МТС дядей Андреем Раку. Второго января пятьдесят третьего родился Валерик, младший Тавиков брат. Мне тогда было уже шесть лет. Отчетливо в памяти отпечаталась кумэтрия (крестины) Валерика. Одновременно крестили еще какого-то мальчика. Вся родня суетливо готовилась. Заправляла подготовкой к кумэтрии баба Явдоха. Мой отец с дядей Колей Сербушкой, мужем Любы, гнали самогон. Топились печи даже у соседей. Софа была завалена калачами. На столах стояли фруктовницы с, посыпанными сахарной пудрой, вертутами с розовым вареньем, и желтыми пушистыми баранками. Дядя Ваня Гавриш, муж Веры, самой младшей маминой сестры, на повозке привез от деда Михася вино. С ним приехал, страдавший жестокой одышкой, и сам дед.
Меня приодели, но приведя к Тавику, заставили залезть к нему на высокую печь. Оттуда мы наблюдали зрелище крещения. Сначала мне очень понравился брайковский поп. Одетый в золотой балахон, поп выглядел замечательно. Но, когда началось действо самого крещения, напускная театральность происходящего мне не понравилась. Мне все время казалось, что поп притворяется. Тогда раз и навсегда я отказался от желания стать попом.
Интереснее стало лишь когда всех, и нас с Тавиком и Борей тоже, усадили за стол. Правда, настроение мое тогда было испорчено. Тавик с Борей сидели рядом, говорили о чем-то интересном, а рядом, между мной и Тавиком усадили соседскую Диордикову Исю (Ларису) Батрынак. Совсем еще шмаркатая! И поговорить не о чем!
Попу в золотом балахоне стол накрыли в другой комнате. Все уже наелись и вставали из-за стола, а поп с моим отцом, соседом Диордикой и дядей Андреем еще продолжали пиршество. Потом мой неверующий отец стал громко петь на румынском языке псалмы. Церковную службу, молитвы и псалмы отец выучил наизусть во время войны на службе помпиером (пожарником) в Бухаресте. Поп негромко ему подпевал. Баба Явдоха гремела у печки горшками и ворчала. Моя мама тихо посмеивалась.
Эпизод 7. Чердак. Я уже перешел в третий класс. Тетка Раина с Валериком были в колхозных яслях. Тетка Раина работала там няней. А Валерику по возрасту было положено каждый день ходить в ясли. Мы с Тавиком остались вдвоем. В длинных сенях на потолке старого дома чернел люк на чердак. Меня всегда манили к себе чердаки и чуланы. Там было гораздо интереснее, чем в комнатах. В чердачном полумраке найденные старые вещи казались волшебными. От всего, найденного на чердаках, долго отдавало тайной.
Лестницы в коридоре не было. Ее надо было тащить из большой комнаты, которую бабушка Домника называла "Каса маре". Баба Домника была мамой, умершего в сорок четвертом в поезде от воспаления легких, Тавикового отца. Даже с нами баба Домника говорила на молдавском языке. Попробовав принести лестницу, мы скоро отказались от этой идеи. По комнатам дома лестница не проходила, не умещалась на поворотах в дверях. Парадная дверь была закрытой, ключа мы не нашли.
Я предложил Тавику забраться на чердак так, как это уже не раз я делал дома. Предстояло вскарабкаться на дверь, сдвинуть, закрывающий лаз, люк. Встав на дверь ногами, оставалось подтянуться и забросить тело на чердак. Но Тавиковы двери из-за того, что его дед Захар был богатым, были гораздо выше, чем у нас дома. Мы решили страховать друг друга. Я держал дверь, а Тавик влез на нее. Приподняв, сдвинул люк и исчез в черноте чердака. Скоро в проеме показалось его голова:
- Залезай!
На дверь я вскарабкался без осложнений. А вот дальше ... Дом был высоким, расстояние до люка было гораздо больше, чем я рассчитывал. Рука до края люка не доставала. Дверь подо мной норовила убежать в сторону. Помог Тавик. Попросил протянуть вверх руку. Схватившись за руку Тавика, я быстро и без осложнений оказался на чердаке. Как будем спускаться, мы пока не думали. Да и некогда было думать ...
Глаза меж тем привыкали к полумраку чердака. Он уже не казался черным, как снизу. Действительность оказалась ярче, чем я ожидал. Чего тут только не было?! Шлеи с посторонками, уздечка с настоящими удилами, резаные на куски, вожжи, кнут с куском кнутовища. Ходики без гири и стрелок, деревянные грабли без нескольких зубцов, наполовину заполненная гнутыми ржавыми гвоздями, дырявая форма для выпечки хлеба. До меня никак не доходило: как Тавик мог так долго терпеть? Ни разу не проверить, что есть на твоем собственном чердаке? Дома я уже давным давно успел обследовать чердаки и чердачки по несколько раз! А тут ни разу! Перебрав упряжь, Тавик метнул в люк кнут. Пригодится!
На лежаке дымохода лежал деревянный сундук. Тавик приоткрыл крышку. Чего там только не было! Главное, внутри сундука было чисто, без следов пыли. Сверху лежали два серпа. Отложив их в сторону, мы продолжили исследование содержимого сундука. Подбитые деревянными гвоздиками, большие сапоги, макогон, жестяные формочки для печенья ... Я увидел женский ридикюль. Вытащив, отдал Тавику, как хозяину всего добра. Открыв ридикюль, Тавик вытащил какие-то документы, книжечки, тонкую тетрадку. Всюду было написано не по русски.
- Это ридикюль бабы Домники. Мама мне говорила, что он здесь. Документы все румынские! Мама говорила, что тут документы на землю дом и плуги, сеялку и веялку с ситом. Сейчас это все в колхозе.
Эпизод 8. Сепаратор. За лежаком были два мешка. Не особенно церемонясь, мы стали вытряхивать их содержимое. Но над нами стали кружить потревоженные осы. Кое-как собрав железки в мешки, мы потащили их к лазу. Освободив мешки, я ахнул:
- Сепаратор!
У нас дома тогда был сепаратор для молока. Мама каждый вечер пропускала через него молоко. Я всегда был рядом. Когда из верхней трубки начинали вытекать сливки без пенки, мама подставляла чашку. Это был мой ужин.
Тавиков сепаратор был раза в два больше нашего. Меня озарила идея:
- Давай соберем твой сепаратор. Потом промоем, а вечером пропустим молоко, чтобы даже тетка Раина не знала. Она будет рада.
Тавик зажегся идеей:
- Ты умеешь собирать сепаратор? Я не умею пока.
- Умею! И тебя научу!
Дома я действительно не раз собирал сепаратор. Но мыть его мама мне не доверяла. И гайку на барабане каждый раз затягивала сама. Я пересмотрел все детали. Вроде все на месте. Даже поплавок тут лучше нашего ...
- Главное барабан! Я знаю! Проверим по номерам пластины и можно мыть! Открути гайку барабана! У меня не получается!
Тавик с трудом открутил, много лет назад закрученную гайку. Я разобрал барабан. Тавик внимательно следил за моими действиями. Ему даже тренироваться не надо! Один раз посмотрит и все знает наизусть.
- А теперь будем собирать!
Я разложил пластины в ряд по номерам. Еще не начав собирать, я видел, что не хватает первой и второй пластины. Мама говорила, что они самые главные. Но главные все! Если недостает одной пластины или две поменялись местами, сепаратор не будет работать! На выходе сливки попадают в обрат, а обрат в сливки. Мы обыскали весь чердак. Снова пришлось спасаться от ос. Тавика одна оса таки уколола. Он поплевал и затер место укуса слюной. Недостающих пластин мы так и не нашли.
Эпизод 9. Спуск труднее подъема. Захватив с собой, валявшиеся в углу чердака, ручную лущилку для кукурузы, бабку для отбивания кос и настоящий сапожный молоток, мы прошли к люку.
- Спускаться будем, как поднимались! - предложил Тавик. - Я спускаю тебя, ты хватаешься за дверь, спускаешься на пол и подержишь мне дверь!
Я согласно кивнул. Но мной овладела непонятная робость. Уж очень большим было расстояние от люка до верхнего края двери. Тавик поддерживал меня за руку. Но как только я ставил ногу на кромку, дверь предательски убегала в сторону. Я никак не мог решиться отпустить руку Тавика, тем более край люка. Я только представил, с какой высоты мне предстоит спуститься.
- А если упаду?
Я мигом взлетел обратно на чердак. Тавик сосредоточенно смотрел на меня, потом в проем люка:
- Я выше ростом. Спущусь и буду держать тебе дверь!
Я согласился. Но как только я начинал в мыслях переставлять ноги и руки, меня снова стало подташнивать. Отстранив меня от люка, Тавик спустил ноги вниз и повис на локтях. Я видел, как он ногой нащупал под собой дверь, встал на нее одной ногой и, согнувшись, схватился за край двери рукой. А дальше все произошло молниеносно. Тавик отпустил люк, перехватил другой рукой дверь и через мгновение оказался на полу.
- Я так не смогу!
Тавик держал дверь. Но я не осмелился даже встать на нее хотя бы одной ногой. Тавик все время казался невозмутимым. Он снова смотрел наверх, потом зачем-то коротко пожевал губами:
- Я сейчас! - и исчез.
Появился Тавик скоро. В руке у него была длинная веревка, которой привязывали Зайца на пустыре за Шаматайлами.
- Лови! - Тавик бросил мне конец веревки.
Я умудрился поймать конец веревки с первого раза.
- Пропусти веревку за крокву (стропила)! Протягивай и опускай конец мне!
Наконец я понял Тавиков замысел. Я протягивал веревку и опускал один конец. Тавик перехватил конец веревки и связал оба конца простым узлом. Для верности подергал, затем повис на двойной веревке. Прочно!
- Спускайся по веревке! Только держи руками обе!
Это мне было знакомо. Я не раз спускался на веревке дома и у деда Михася с груши, на канате с высокой трапеции на школьной спортплощадке. С веревкой страха не было. Обхватив веревки, я прыжком юркнул в люк. Спустился я быстро и безболезненно. Тавик держал веревки и не давал им раскачиваться. Скоро я молодецки спрыгнул на пол. Тавик, поплевав на ладони, коротко потер их и полез наверх. Достигнув чердака, подтянул узел и, развязав, сбросил веревку вниз. Затем, встав на край двери, задвинул и плотно закрыл крышку люка. Повиснув на дверях, прыжком, не страхуясь, спустился на пол.
Эпизод 10. Баксаны. Каждое лето на две-три недели Тавик уезжал в Баксаны. Там жила его баба Домника. Бабушка сама приезжала за Тавиком. Она не любила, когда Тавик называет ее бабой, как мы все называли бабу Явдоху или бабушкой. Требовала называть ее по молдавски буникой. Тавик рассказывал, что в Баксанах интересно, но совсем не так, как в Елизаветовке. За Баксанами есть большой лес, даже больше Елизаветовского и Плопского. С бабой Домникой Тавик ходил собирать грибы.
Но там только одно озеро. Расположено оно за лесом. Баба Домника Тавика купаться не отпускала. Какие летние каникулы без озера? Прошлым летом Тавик два раза с бабушкой ездил в Сороки. Там недалеко. Чуть дальше, чем от нашего села до Тырново. Из Баксан в конце лета Тавик приехал в совершенно новых туфлях. В петли брюк был вдет ремень. Все это баба Домника купила Тавику в Сороках.
Эпизод 11. Зайчонок. Это было летом, после второго класса. Придя с работы, жанту - кирзовую хозяйственную сумку, в которой на работу носили еду, отец осторожно поставил на крыльцо. Сумка была застегнутой.
- Интересно, что же я тебе принес из леса?
Я заглянул в узкую щель. Из глубины сумки на меня смотрели чьи-то широко раскрытые испуганные глаза.
Отец занес сумку в камору, открыл. На дне, прижавшись в углу, сидел крохотный серо-рыжий зайчонок. Я протянул руку, прикоснулся к зверьку. Он весь сжался, мелко задрожал. Я взял его одной рукой и тотчас мои пальцы почувствовали его острые коготки. Отец взял зайчонка и опустил на глиняный пол. Он даже не пытался удирать.
Ужин прошел в живом обсуждении, чем кормить зайца. Решение было единодушным: молоком.
- Не имела баба хлопот, купила порося...- сказала мама в конце ужина.
Я не понимал, к чему это, но почему-то стало обидно.
Утром я налил в блюдце молока. Ткнул мордочкой зайца в молоко. От молока заяц отказался. Так заяц продолжал голодовку несколько дней. Пришедший в гости Тавик, который знал все, сказал, что зайчиха кормит зайчат один раз после рождения и убегает. Второй раз их может кормить даже чужая зайчиха. А молоко зайчихи в несколько раз жирнее коровьего. Я стал наливать зайцу, снятые мной в погребе, еще жидкие сливки.
Вскоре, подав зайчонку блюдечко со сливками, я восторженно наблюдал, как он начал неловко слизывать сливки по краю блюдечка. Ел он довольно долго. Я был вне себя от счастья. Потрусив зайца у уха, с удовлетворением больше почувствовал, чем услышал, бульканье в его животе. Будем жить! По совету Тавика я стал давать зайцу морковку, свежесорванный клевер и люцерну. Выпускал зайца погулять в, сложенную из двух досок, загородку.
К осени я заметил необычное поведение моего зайца. К концу прогулки мелкими скачками он начинал убегать в огород, за которым уже начинала светлеть лесополоса. За ней тянулось скошенное колхозное поле.
Побегав за зайчонком, я ловил его и закрывал в каморе. В душу закралось беспокойство. Я осознавал, что заяц хочет на волю. Мне совсем не хотелось его отпускать.
Я хотел огородить участок возле дверей каморы сеткой, но ее не было. Хотел попросить деда связать невысокую изгородь из ивовой лозы, но не успел. В один день я пошел попить воды, а когда вернулся, зайца в загородке уже не было.
Пробежав через сад, я увидел его, прыгающим через луковые грядки. Догнать я не успел. Заяц скрылся в густой кукурузе. Поиски ни к чему не привели. Остаток дня я провел в глухом отчаянии. Взрослые меня безуспешно успокаивали. Покой в мою душу частично водворил Тавик. Он объяснил, что побег зайца был зовом природы, а в неволе он бы погиб.
Эпизод 12. Тату. После пяти с половиной лет службы на флоте вернулся домой мой двоюродный брат Иван. Следующим утром я пошел к нему. Накинув на куст сирени полотенце и, разложив все остальное на табурете, стоявшим под кустом, Иван долго и энергично чистил зубы. Прополоскав рот и горло, дал мне кружку с водой. Я лил воду сначала на ладони, потом на шею. Мылся Иван размашисто, громко, со стоном, постоянно фыркая. Я вылил на него всю воду из, стоявшего на завалинке, ведра. Когда он стал вытираться, я увидел нечто, от чего у меня захватило дух. На его груди, почти во всю ее ширину, красовался крейсер "Бесстрашный", точь в точь как на фотографии в чемодане. Крейсер плыл, качаясь на татуированных волнах, вздымающихся при каждом движении рук моряка. На руке Ивана красовался большой темно-синий якорь.
Тщательно вытерев крейсер с волнами, Иван долго укладывал, причесывая, свои крупные кудри. Я же неотрывно смотрел на крейсер. Тогда же, я твердо решил стать моряком. Ничего, привыкну. Ведь там, наверняка, всем матросам рисуют такие корабли.
Вернувшись домой, я снял, подаренный Иваном, якорь с кармана рубашки. Приложив его на то место, где на руке был наколот якорь Ивана. Послюнявив, обвел якорь химическим карандашом. Убрав якорек, я разочаровался. Нарисованный якорь получился толстым и некрасивым.
Через пару дней, когда почти были смыты следы карандаша, я нарисовал якорь сам, проводя тем же карандашом по еле различимому контуру. Так я повторил несколько раз, С разочарованием убедился, что мои якоря, в отличие от Ивановых, линяют. Я решил подождать до службы на крейсере, твердо полагая, что краска там особая, морская.
После второго класса, я встретил возле клуба Калуцкого Флорика, Мищишина Сашу и моего двоюродного брата Борю Мищишина. Они что-то оживленно обсуждали, протягивая друг другу руку. Я подошел поближе. На руке каждого красовалась татуировка. У каждого своя.
У Флорика на руке красовался якорь, а против большого пальца выделялась красиво изогнутая, с тенями и завитушками буква "Ф". Сашины и Борины произведения были поскромнее, но тоже впечатляли. Татуировки им сделали недалеко, на станции, в Дондюшанской МТС (Машино-тракторная станция), где проходили практику, учащиеся в училище механизации, их старшие друзья.
На сердце полегчало. Незачем ждать флота и армии. Это можно сделать недалеко, в Дондюшанах, в МТС. Я решил проверить, на всякий случай, мнение отца по поводу улучшения моего облика татуировкой. Начал издалека. Рассказал о Флорике. Отец меня раскусил сразу.
- Этим делом занимаются последние босяки, - сказал он. - Просто некому их хорошо отлупить широким ремнем, а потом послать в поле прашевать целый день на жаре. Поумнеют враз.
Ремня мне не хотелось, прашевать еще больше. Я решил подождать до лучших времен. Чтоб не терять напрасно время, я подробно расспрашивал всех, у кого видел татуировки, кто им делал и как это делается. Все оказалось предельно простым.
Надо взять три иголки, сложить их вместе и от ушек аккуратно и плотно промотать один ряд нитки, не доходя на толщину спички до острых концов. Перед остриями игл намотать ниткой небольшую булаву, чтобы тушь набиралась побольше и не стекала. Я тренировался, наделав кучу строенных устройств, макал их в тушь.
Боли я уже не боялся. Орал при воспитательных воздействиях только для того, чтобы криком сообщить, что я все понял и больше не буду. Но как только я подносил иглы к моей левой руке, что-то меня останавливало.
Прошел еще год. Снова настали долгожданные летние каникулы. Зайдя в сарай к Тавику, что-то мастерившему, я увидел на руке против большого пальца идеальной формы небольшой кружок. Это была буква О. Означала она "Октав" - официальное имя Тавика.
- Татуировка или нарисовал?
- Татуировка. Сделал, когда был в Баксанах, у бабушки. Там все с татуировками.
Вопрос для меня был решенным. Тавик в моих глазах был очень большим авторитетом, чтобы с ним не считаться.
Решившись, я сделал новое приспособление. За два яйца в магазине купил свежую черную тушь. Солнечным утром, после ухода родителей в поле, я разложил все необходимое на крыльце. От возбуждения слегка подташнивало, руки подрагивали. Обмакнув иглы в тушь, уколол левое колено. Ваткой, слегка смоченной тройным одеколоном, протер. На коже никаких следов. Значит надо колоть глубже. Наконец получилась нормальная точка. Можно начинать. Дрожь в руках полностью исчезла. В этот момент у нашего крыльца стали собираться зрители со всей магалы.
В тот день на левой кисти я наколол букву "Ж", на бедре якорь. До вечера я в антисанитарных условиях, на пороге дома, не спросив мнения родителей, исколол минимум десять пар детских рук.
Вечером родители пришли с поля. Все как обычно. Сделали по двору оставшуюся работу. Мама, я запомнил, сварила, заправленный жареным луком, картофельный суп с домашней, заготовленной загодя, лапшой. Уселись вокруг широкой скамейки. Я всегда сидел лицом к улице. Ужин был в разгаре.
Краем глаза я заметил, что справа с нижней части села, ковыляя, идет отец Васюты и тащит самого, упирающегося изо всех сил, Васюту. В груди екнуло. Оторвав взгляд от Васюты, я увидел, что со стороны верхней части села Антось Климов ведет Дорика. Обоим днем я делал татуировки. Моя реакция была мгновенной. Я не выскочил, как пишут, а буквально взлетел из-за стола. Я помчался через огород, в поле, куда-нибудь, только подальше и побыстрее.
В тягостном ожидании возмездия было прожито несколько дней. В один день, когда я уже расслабился, отец, насыпая в поддерживаемый мной мешок, крупу, неожиданно сказал:
- Еще раз что-то подобное вытворишь, тупым ножом сам вырежу у тебя кожу там, где ты испортил ее детям!
Лучше бы он меня побил. Было бы значительно проще и понятнее.
Свою наколку на руке я носил до десятого класса. На уроке химии во время лабораторной работы я тайком отлил во флакончик с пробкой чистой серной кислоты. В течении нескольких дней я травил кожу на месте татуировки. В итоге на руке на всю жизнь осталась лишь небольшая прерывистая линия. Точку на колене и якорь на бедре я оставил. Под брюками не видно.
Оставил как памятник собственной глупости. Оставшиеся участники коллективного тату, за исключением двух, еще живы.
Эпизод 13. Уборка винограда. У деда Михася был довольно большой виноградник. Побывавший под газами во время первой мировой войны, дед обихаживал виноградник с трудом. Каждую осень в одно из воскресений дед организовывал клаку. Дочери, зятья, внуки и ближайшие соседи приходили убирать виноград. Работали и мы с Борисом и Тавиком. Дед требовал убирать чисто, до последней ягоды. После уборки каждого куста мы подбирали все упавшие на землю ягоды. Это была самая нудная работа. Надо было наклоняться за каждой ягодой, а подняв, еще и обдувать ее от пыли. Борис, работавший рядом, часть упавших ягод подбирал, а часть незаметно притаптывал ногой. Я последовал его примеру. Скоро последовал окрик моей мамы:
- Не топчи виноград! Убирай все в ведро!
Упавшие на землю ягоды я не умел незаметно топтать, как, это делал, на целых четыре года старше меня, Борис. Но мама видела все.
- Ты на Борю не смотри! Бери пример с Тавика!
Тавик действительно убирал виноград очень старательно, ягоды у него падали на землю редко. Упавшие ягоды Тавик тщательно подбирал. Обдув приставшую пыль, бросал в ведро.
Эпизод 14. Кынтар. Дебит-кредит. Каждые два-три года, меняя место, дед высаживал бахчу. Мне были неинтересны сорта, высаживаемых им дынь и арбузов. Дыни мы делили на длинные, круглые и ребристые. Длинные, как правило были рассыпчатыми, застревали в пищеводе, вызывая неприятные болезненные ощущения. Длинные дыни я не любил. Предпочитал мелкие круглые, которые у нас почему-то называли колхозницами. Обожал и ребристые круглые. Они были крупными, сочными и сладкими.
Арбузы у деда были нескольких видов. Раньше всех созревали черные, более мелкие. Были большие, назывались "рябые" с более толстой кожей. Зрелые, они были самыми вкусными, сочными и хрустящими. Отдельно дед высевал "гарбузойки". Это были арбузы удлиненной формы с тонкой кожей.
Когда арбузы и дыни начинали созревать, мы скопом и в одиночку бегали к деду на кавуны. Он их тщательно выбирал, выстукивая. Угощал нас арбузами средних размеров. Самые крупные он вывозил на базар. Самые мелкие шли на засолку. Дед все записывал и учитывал. Он не был скупым. Просто у него такой характер.
Выбранный арбуз дед приносил к буде (шалашу). В буде у него были ручные весы. На рейке весов были почти затертые нерусские буквы. Прочитав однажды, Тавик определил, что весы бельгийские. Он терпеливо объяснял мне принцип действия весов. Оглядываясь назад, смею сказать, что это был мой первый урок физики по разделу "Рычаги".
На крючок весов была навешена длинная праща. Закатив арбуз в пращу, дед поднимал весы за кольцо. Передвигал грузик по рейке до того, пока стрелка не спрячется под кольцом. Мы, затаив дыхание, следили за каждым дедовым движением. Взвесив, химическим карандашом дед записывал дату и вес арбуза.
Выехав на базар, дед продавал и так же записывал вес проданных арбузов и дынь, цену на них в тот день и количество денег. В конце сезона он столбцом выстраивал цифры, учитывая вес проданных и дареных арбузов, вырученную и недополученную прибыль.
- Дебит-кредит. - очень серьезно говорил, во многом похожий на деда, Тавик.
И тут же доходчиво, на примерах, объяснял, что значит дебит и кредит. Мне тогда было десять лет, а Тавику, моему учителю, двенадцать с половиной. Баба Явдоха не любила дедову бухгалтерию. В день подсчета, я уже писал, баба много ворчала.
Эпизод 15. Гараги. Я прибегал к деду играть. В который раз обследовал чердаки. Протискивался в погреб и собирал в дырявую кастрюлю жаб. Наблюдал за голубями. Если Боба был у деда, уводил его гулять "на охоту" на долину до бывшего имения пана Барановского. Мне нравилось бродить среди старых развалин. Я подбирал черепки, куски кафельных плиток. Однажды нашел подкову с, загнутым гвоздем. Мечтал найти мину или автомат. Боба не отходил от меня ни на шаг.
Тавик, приходя к деду, находил себе и мне работу. Вдоль канавы у Довганей мы срезали прутья ивы и "латали" плетень вокруг виноградника. Особенно тщательно Тавик обследовал плетень по низу. Обнаружив щель между прутиками, тут же заплетал ее свежей лозой, чтобы на территорию дедова виноградника не могли проникнуть даже цыплята. Отбивал на бабке сапу, потом заправлял ее напильником.
У деда были сорта винограда, которые на зиму надо было прикрыть землей. Помогая деду, мы откапывали виноград. Часто я спешил и тянул из под земли, собранные в жгут, лозы. Тавик, тихо, чтобы не слышал дед, но серьезно делал мне замечание. Он брал отдельную лозу и, согнув, демонстрировал, как при сгибе кора отслаивается от самой лозы. Он умело подкапывал так, что лозы у него словно сами освобождались от чернозема. Разобрав лозы, растягивал из вдоль ряда. Затем втыкал в землю тычки. Дед сам подвязывал лозы к тычкам. Нам этой операции он не доверял.
Каждый год отец вместе с дядей Колей Сербушкой привозили деду целый воз диких побегов, вырубленных весной по краю лесополос вокруг колхозного сада. В селе они использовались для изготовления тычек под виноград. Мы с Тавиком любили отесывать гараги (тычки - с молд.) для виноградника.
Усевшись на свою неизменную табуреточку, дед, бывало, по несколько дней сортировал и раскладывал, привезенные зятьями, побеги. Мы с Тавиком помогали ему, вытаскивая и подавая указанные им побеги. Помогал Боря, живший со своей мамой Антосей во второй половине дома. Но чаще, Боря, сославшись на срочные дела, убегал к друзьям: рыбакам, собачникам и голубятникам. Как мне хотелось убежать с Борей! Там, у Саши Штицы все было гораздо интереснее. Но присутствие Тавика сдерживало меня. Я оставался с ним.
Самые ровные, без боковых веток длинные побеги дед укладывал, как говорил тогда я, головой к ногам. С нашей помощью дед стягивал их ржавой проволокой в нескольких местах. Плотно скручивая проволоку зубом от конной бороны, дед окончательно выравнивал побеги. Готовые связки мы с Тавиком навешивали сушиться на толстые колья в стене стодолы в тени под длинной соломенной стрехой. После сушки дед делал из ровных побегов ручки для лопат и граблей.
Неспешно расположив перед табуреточкой, подолгу проворачивая, принесенный нами из стодолы чурбан, дед отесывал и заострял тычки. Мне барду дед не доверял. Когда дед уходил в дом, я, схватив барду, начинал обтесывать будущие тычки. Мне хотелось острить тычки красиво и ровно, как дед или Тавик. Но часто приходилось тесать бардой два, а то и три раза. Концы тычек получались неровными и я принимался исправлять. Мои тычки всегда выходили более короткими. Тавик умело рассчитывал удар так, что каждый из трех затесов был ровным с первого раза, а барда не вонзалась в пенек, как у меня.
Эпизод 16. Куболта. Прошло более шестидесяти лет. Многих моих современников уже нет с нами. А я, как на экране, вижу предвечернюю пору. Низко стелющаяся под копытами коров, пыль деревенской, еще не знавшей гравия и асфальта, улицы. Размеренно бредущее с Куболты стадо коров. На фоне предзакатной прохлады стадо оставляет за собой шлейф аромата парного молока. К воротам с веревками в руках выходят, встречающие коров, хозяева.
Впереди стада мерно вышагивала Лейтенант. Так звали корову Андрея Суфрая. Удивительно быстро Андрей "объездил" Лейтенанта и пешком по Куболте не ходил. Следом за Лейтенантом вышагивала огромная Рябая, корова Валёнчика Натальского. Всегда слева в стаде шла Заяц, корова Тавика. Она была коварной. Шагала по краю слева, чтобы иметь возможность правым, закрученным вверх рогом поддеть живот идущей впереди ее товарки по стаду. Как и Рябая Валенчика, Заяц имела привычку внезапно срываться и рысью убегать в свекловичное либо кукурузное поле. За потраву колхозных посевов на хозяина коровы налагался штраф до семидесяти пяти рублей. Благоразумная спокойная Граммова Манька всегда шла в середине стада.
Я писал выше, что стельную корову Тавик выпасал отдельно от стада вдоль полевых дорог и лесополос. Не брезговал он общепринятым среди сельской детворы способом "выпасания" коровы в глубине посадки вырванными молодыми растениями кукурузы. Но Тавик, в отличие от меня, вырывал молодое растение, только в случаях, если в гнезде было три побега. Обрывали нижние, самые крупные листья подсолнуха.
На Куболте пасшихся коров караулили по очереди. Остальные играли в цурки, гутали палки, играли в карты. Заблудших в колхозные посевы выгонял "дежурный" или по очереди.
А были просто вредные коровы, которые до поры до времени паслись мирно, постепенно удаляясь. Как будто рассчитав дистанцию, корова внезапно срывалась с места и галопом влетала в середину колхозного массива. Там, как ни в чем не бывало, начинала спокойно пастись.
Заворачивали таких коров на путь истинный, обегая их и заготавливая, кроме палки с булавой на конце, полные карманы камней. Корова издали оценивала наш маневр, но выдерживала характер до конца - продолжала пастись. И лишь когда сокращение расстояния становилось для нее критическим, она срывалась с места. Подняв хвост, корова резво бежала, срывая на бегу плоды колхозного поля. Камни, как правило, летели мимо. Корова врезалась в центр стада и продолжала мирно пастись.
Поскольку бегать было накладно, Андрей Суфрай, старше меня на три года и друживший с Тавиком, приспособил для верховой езды своего Лейтенанта. Обвязав корову фуфайкой вместо седла, он верхом ездил выгонять заблудших. Лейтенант шагала медленно, но зато Андрей не шел пешком. Попробовали и остальные. Но другие коровы артачились, не поддавались дрессировке. Нашли компромисс. Андрей целый день лежал под ивой, а остальные на его корове по очереди наводили в стаде порядок.
Все бы хорошо, но Лейтенант резко уменьшила надои. А тут еще и отцу Андрея кто-то нашептал. Надо же было Андрею в тот день сесть на корову, чтобы не утратить навыки верховой езды. Едва он успел выгнать провинившуюся корову, как внезапно увидел своего отца. Огромный, атлетически сложенный, опершись на длинную чабанскую палку, на пригорке стоял дядя Миша. Что было, не скажу, но коров для верховой езды больше никто не использовал.
Перед закатом, когда гнали коров домой, Тавик выпасал Зайца по краю поля. Внимательно следил, чтобы к концу выпаса была заполнена левая подвздошная "голодная" ямка. Тавик пас корову так же продуманно и сосредоточенно, как и жил.
Эпизод. 17. Самопалы. О послевоенных детях ничего не скажешь, если не упомянешь о самопалах. Опьяненные рассказами старших о боях, мальчишки грезили громко стреляющим оружием. Самопальная эпидемия поражала воинствующую рать почему-то весной.
Мое близкое знакомство с самопалами и первое "боевое крещение" произошло в девятилетнем возрасте во дворе Тавика. Когда я пришел к нему, там были его одноклассники, - ныне живущий в России Валёнчик, ныне крымчанин Виктор Грамма, безвременно ушедший от нас Андрей Суфрай, и ныне покойный, всю жизнь проработавший на железной дороге, Сева Твердохлеб.
Мой первый самопальный опыт начался и закончился тем, что я нечаянно, из якобы неисправного (не бравшего) самопала, усеял Севино лицо горохом.
- Вот легкая рука! - прокомментировал тогда произошедшее Андрей.
Убедившись в легкости своей руки, я упорно искал дефицитную в то время трубку для собственного самопала. Мне повезло. Готовую уже трубку подарил мне Тавик, найдя для себя другую. Лишь собрав оружие, я понял истоки Тавиковой щедрости.
Запальное отверстие было настолько широким, что при выстреле из него вылетала струя огня, сбивая спичку и обжигая мне большой палец правой руки. Кроме того, сплющенная часть трубки была с трещиной, что создавало опасность разрыва самопала.
Я укоротил трубку, сплющив ее только после нагрева. Запальное отверстие сделал соответствующего диаметра с помощью трехгранного напильника и швейной иглы. Вглубь трубки до уровня запального отверстия залил свинец. Это уменьшало вероятность разрыва ствола. Конструирование новых самопалов и их совершенствование превратилось в навязчивую идею. Я делал самопалы, испытывал и терял к ним интерес.
Готовый самопал я менял на, не обработанную еще, трубку, уже полностью представляя себе мое следующее детище. Случавшиеся неудачи и поиск новых решений конструкции запальных устройств и крепления ствола подвигали меня на "теоретические" изыскания и совершенствовали мои практические навыки.
Если самопальная паранойя цепко держала меня много лет, Тавик переболел ею очень скоро. Вероятно, немалую роль сыграло то, что с осени пятьдесят седьмого Тавик уже учился в Тырновкой средней школе.
Эпизод 18. Патроны. Играя на повороте у старой мельницы, я заметил в крутом подмытом скате канавы какие-то металлические предметы. Выбрав момент, когда не было свидетелей, палочкой расковырял берег. К моему изумлению, я вытащил почти целую пулеметную ленту.
Сама лента проржавела, легко рвалась, но патроны на вид были целыми. Принеся трофей домой, я освободил патроны от заржавелой ленты и очистил от грязи и тщательно вытер. Пересчитал. Я оказался владельцем более чем тридцати патронов.
За этим занятием меня застал Тавик. Пришлось делиться, отдав ему пять патронов. Забрав патроны, Тавик пошел домой, захватив по дороге Валёнчика. Припрятав свои патроны, я побежал за ними. Когда я прибежал, Тавик уже разжигал примус. Он решил попробовать, исправны ли патроны. Когда примус мерно загудел, Тавик установил на его головке два патрона и мы быстро покинули комнату.
Ждали, как нам показалось, довольно долго. Решив, что патроны неисправны, открыли дверь, чтобы войти. В это мгновение раздался выстрел. Пуля, отколов щепу от дверной коробки недалеко от Валёнчиковой головы, упала к нашим ногам. Второй патрон, не разорвавшись, скатился за примус.
Эпизод 19. Портянки. Тавик учился на отлично, много читал, ловко управлялся с молотком, топором, а ножом он творил, по моему разумению, чудеса. Если мои руки после общения с ножом были в, не успевающих заживать, порезах, Тавик работал очень аккуратно. Я не помню случая, чтобы ему понадобилась перевязка.
В одном у Тавика была неувязка. Тавик не умел правильно заворачивать на ноги портянки. Не получалось. Старательно намотает, а нога с портянкой в сапог не умещается. Чаще Тавик стелил портянку на пол и наступал по центру ногой. А потом собирал концы кверху, скручивая их вокруг голени. Когда одевал сапоги, концы портянок висели вокруг голенищ огромной распустившейся серой "пеонией".
Тетка Раина ругалась:
- Мне в армию придется с тобой идти, чтобы мотать тебе портянки! Посмотри на Сашека Грамму! Люнька говорит, что он с шести лет онучи наматывает быстрее, чем его отец Митя!
Тавик в очередной раз снимал сапог и начинал, в который раз, заново наматывать портянку. Правильно наматывать портянки Тавик научился только в шестом классе.
Эпизод 20. Вечеря. Вторая половина дня шестого января проходила в нетерпеливом ожидании момента, когда предстояло нести к деду вечерю. Я ревниво наблюдал, как мама укладывает вечерю в хозяйственную сумку. Следил, чтобы положила все и в достаточном количестве. Мне не хотелось ударить лицом в грязь перед двоюродными братьями.
Уже было темно, когда с улицы раздавался условный свист. Схватив сумку, под напутственные слова мамы нести сумку бережно, не разбить горшочки и тарелки, я выскакивал на улицу. Там меня ждал Тавик. В санках он вез младшего брата Валерика. На коленях Валерика была такая же кирзовая сумка с вечерей.
До деда было чуть больше километра. Дойдя до Маркова моста и оставив Валерика в санках, мы разбегались и потом долго скользили на подошвах сапог от моста вниз по склону. Катались, пока в санях не начинал хныкать от холода Валерик.
Дальнейший путь казался еще более коротким. Мы везли Валерика по очереди. Разбегались и выбрасывая санки вперед, кидали веревку на плечо Валерика. Санки долго скользили до полной остановки.
Отряхнув в покосившемся коридорчике снег, мы заходили в комнату. Здоровались и поздравляли просто. Рождественских колядок, напевок ни я, ни Тавик не любили. Несмотря на хорошую память, я их не запоминал. Лично мне колядки с припевами, вся театральность, звон колокольчика отдавали притворством, порождали во мне протест и какую-то неловкую стыдливость.
В комнате уже были первые гости. Спиной к печке на табуретке сидел двоюродный брат Боря Мищишин. На печке, поджав под себя ноги, сидела наша двоюродная сестра Таня Гавриш, дочь Веры, самой младшей дочери деда Михаська и бабы Явдохи. Так сложилось, что мы называли ее по имени и на ты, несмотря на то, что ее дочь Таня была младше меня всего на четыре года.
Баба Явдоха раздевала Валерика, недоумевая, отчего у него такие холодные руки и ноги, заочно ругала тетку Раину. Она подсаживала его на высокую кровать, с которой Валерик быстро забирался на теплую печку к Тане. На ноги Валерику бабушка укладывала нагретую на лежанке небольшую подушку.
Потом все садились за стол. После вечери засиживались допоздна. Дед рассказывал, как праздновали Рождество, носили вечерю и колядовали во времена его детства. Таня и Валерик во сне мерно сопели на печи. Тавик, как правило, оставался спать у Бори. Я предпочитал спать дома. Домой шел вместе Любой и дядей Колей. Если же они оставались на ночь у Гавришей, я отправлялся домой один.
Эпизод 21. Голуби. С раннего детства я всерьез и на всю жизнь заболел голубями. Болею до сегодняшнего дня. Первым моим наставником в голубеводстве был двоюродный брат Боря. Когда я, в поисках улетевших от меня голубей, дважды обошел все село, мама ругалась:
- Сегодня забыл накормить и напоить кроликов и цыплят. А к осени со своими голубями забудешь буквы! Так и будешь догонять Борю по два года в одном классе!
Борю на второй год больше не оставляли. Его мама, тетя Антося говорила, что он уже надоел всем учителям и те просто хотят от него избавиться. Последние два года Боря сидел за одной партой с Тавиком. Тавик учился только на отлично, много читал и, по мнению деда, был самым разумным внуком. Он мог подробно рассказать историю почтового голубеводства с древних времен. Но к самим голубям и их разведению он относился более чем равнодушно. Несмотря на то, что Боря был старше на два года и гораздо рослее, Тавик напрямик говорил, что голубятников надо лечить в Костюжанах. Мне было обидно и за Борю и за себя.
Эпизод 22. Рассказ Валёнчика. Ты пишешь в одной из глав, что каждый взрослый мужчина это, случайно выживший, мальчишка. Мы с Тавиком тоже испытали это. Второй пруд на Одае со стороны подвала вдоль берега до середины пятидесятых сопровождался глубоким рвом. Туда стекала вода из большого става и, по деревянному желобу, из ледника в подвале. Потом ров заилился.
Мы с Тавиком и Борей после второго класса купались во втором пруду. Внезапно мои ноги заскользили по илу и, не успев набрать воздуха, я скрылся под водой во рву. Тавик бросился ко мне на помощь. Однако оба, еще неуверенно плавающие, мы, схватившись друг за друга, стали погружаться на дно. Я ощущал, как мучительно не хватает воздуха. Не растерялся один Борис. Уже отлично плавающий, Боря нырнул и вытолкнул сначала меня, потом вытащил захлебывающегося Тавика.
Эпизод 23 Подо льдом. Второй случай имел место во время зимних каникул. Группа из дюжины детей каталась на коньках на льду большого става. Катались по очереди, так как коньки были единственными. Один катался, остальные разбрелись по озеру. Кто-то из детей увидел, вмерзшую в лед, дохлую рыбку.
- Рыба во льду!
Вся ватага собралась в одном месте и разглядывали сквозь лед рыбку. Внезапно лел заскрипел, и тут же раздался треск. Обломок льда под Тавиком перевернулся. Тавик провалился под лед. Все оцепенели. Но не Боря. Он лег на лед и схватил Тавика за воротник пальто. Помог выбраться на лед. Мороз сразу начал сковывать Тавикову одежду.
Добежали до сторожки, в которой топилась печь. Раздели Тавика догола. Потом Тавик долго стоял, поочередно прижимаясь к горячей печке спиной и грудью. С другой стороны печки сохла одежда. Ребята ушли в село, а Боря терпеливо сидел, регулярно поворачивая Тавика и одежду. Домой пришли, когда было уже совсем темно. Тавик даже не простудился.
Эпизод 24. О чтении. Тавик все время читал. До пятьдесят седьмого сельская библиотека находилась в клубе. Заведовал клубом и библиотекой мой двоюродный брат по линии отца - Штефан. Тавик вместе в Валёнчиком до седьмого класса перечитали, пожалуй, всю библиотеку. Несмотря на математический склад мышления, Тавик читал абсолютно все. Наряду с физико-технической литературой он запоем читал о географии, ботанике, зоологии, химии. Сельский совет выписывал для клуба журналы. От "Вокруг света" и "Наука и жизнь" до "Нева" и "Юность". Удивительно, сельские подростки из далеко небогатых семей (тогда все были небогатыми) в пятидесятые и шестидесятые перед фильмом зачитывались поступающей периодикой.
Тетка Раина, мама Тавика много лет проработала в школе уборщицей. Тавик забирал все пособия для учителей и уносил домой. Дома читал от "Математика в школе" до дидактических пособий для учителей по всем предметам. Знания он впитывал, как губка воду. Его домашнее книгохранилище находилось в закутке за печью. Он читал дома, на озере, на Куболте, в правлении колхоза. Знания его были энциклопедическими. Одноклассники вспоминают, что контрольные по математике, физике и химии Тавик успевал делать по всем вариантам. Должен признаться, что моя любовь к книгам во многом является результатом постоянного общения с Тавиком.
Эпизод 25. Электричество. С октября 1953 года, в селе построили электростанцию и в каждый дом провели электричество. С той осени мой ум и душу захватило множество вопросов, многие из которых ждут ответа и сегодня. Практические навыки обращения с электрическим током я получил в первые месяцы после пуска колхозной электростанции. Оголив от изоляции оба конца электрического провода, я сунул их в розетку. Последовало короткое замыкание, вызов электрика и разбор полетов, о чем я писал.
Брат в это время учился на первом курсе Сорокского медицинского техникума. Приехав на воскресенье домой, он рассказал, что учитель одной из школ, живущий на крутом косогоре цыганской горы в Сороках с силой вылил ведро воды подальше от крыльца. Вода попала на низко висящий голый провод, соединяющий дом с линией электропередачи на столбе. Учитель упал замертво. Когда Алеша рассказал, отец выразительно посмотрел на меня и громко спросил:
- Ты понял?
Я покорно кивнул головой, дав знать, что понял. На самом деле я ничего не понял. Глядя на штепсельные вилки и черные дырочки розеток, я пытался дойти своим детским разумом, какая смертельная сила таится в проводах. Что же оттуда бьет так сильно, что люди падают мертвые? Без пули, без осколков и ножа. Тем более, что я, как и вся сельская ребятня, пробовал на язык провода заземления на электрических столбах. Язык и лицо при этом начинало подергивать, а перед глазами начинал мельтешить мерцающий свет. Блескало в очах, говорили мы. То же самое, только слабее, происходило, когда мы, приложив обе пластинки к языку, определяли степень годности дуры (батарейки) для фонарика.
В это время в Тырново произошел еще один смертельный случай в парикмахерской. Ощутив удар током от недавно приобретенной электромашинки для стрижки, парикмахер отложил ее в сторону. Стал стричь клиента обычной машинкой.
- Что ты трусишь? - воскликнул клиент, здоровенный мужчина, работавший продавцом в мясном ларьке.
Схватив рукой машинку, он с кресла уже не встал.
Позже я обратился с вопросом о смертельной опасности электричества к Тавику. Старше меня всего на два с половиной года, он, казалось, знал все. Меня всегда удивляло, как можно так добросовестно учиться? Тавик сразу же, как будто давно ждал именно этого вопроса, подробно рассказал, что удар током парализует мускулы и, самое главное, сердце, которое останавливается навсегда. При этом, сказал Тавик, человека может убить ток с напряжением меньше, например 36 вольт. А лошадь такой ток убивает еще быстрее. Например, рассказывал Тавик, электрическим током напряжением в 60 вольт можно убить сразу нескольких, привязанных друг к другу медной проволокой, коней.
В чем разница между током и напряжением я тогда не знал, но мне впервые показалось, что Тавик переборщил. Я даже подумал, что он это сделал по просьбе отца, чтобы отпугнуть меня от тока. Но меня не проведешь!
У тетки Марии я уже успел испробовать на себе действие батарей, на которых было написано -"Дружба" 70 в. Там были все семьдесят вольт, а не какие-то несчастные шестьдесят! Когда тетка Мария уходила в огород, я вынимал из батареи штепсель. Прочитав напротив дырочек 0 и +70 вольт, совал туда одновременно двумя руками швейные иголки.
Встряхивало только тогда, когда засовывал иглы. Потом вообще ничего, только иглы начинали греться. Сосед, вызванный теткой Марией посмотреть, почему стало плохо работать радио, говорил, что батареи некачественные. Он советовал тетке Марии купить радио от розетки. Но чтобы огромную лошадь, да еще сразу несколько! Убить такой чепухой? Точно, Тавик заливает, хоть это на него совсем не похоже.
А еще Тавик рассказывал, что трогать провода надо, не хватая их двумя пальцами, а слегка касаясь одним пальцем с обратной стороны. Если в проводе есть ток, то палец сам согнется и отодвинется от провода. А если хватать пальцами, то ток еще больше сжимает их и может убить насовсем. Это мне показалось полезным и я запомнил.
Эпизод 26. Космические скорости. Дату свадьбы Лены Твердохлеб, младшей сестры Гришки Твердохлеба (Фритки) 06 октября 1957 года я запомнил потому, что в пятницу, четвертого октября, за два дня до свадьбы, был запущен первый в истории искусственный спутник Земли. Это было начало космической эры. Именно тогда мы все стали грезить и бредить космосом.
От Тавика, я впервые в возрасте одиннадцати лет узнал, что такое первая, вторая и третья космические скорости; при какой скорости спутник выходит на околоземную орбиту; когда он преодолевает силу притяжения Земли; какую скорость необходимо сообщить космическому аппарату, чтобы он мог покинуть пределы солнечной системы.
Для наглядности Тавик привязывал гайку к длинному шпагату. Раскручивая с разной силой, Тавик сопоставлял силу притяжения земли с прочностью веревки, на которой по кругу движется гайка. Скорость раскручивания гайки на веревке у Тавика соответствовала космическим скоростям. Разрыв веревки центробежной силой, движущейся по кругу гайки, соответствовал преодолению космической скорости. Тавику тогда еще не исполнилось и четырнадцати лет. Но примитивная демонстрация оказалась наглядной и понятной. Тогда я впервые узнал о центробежной и центростремительной силах, о движении тела по окружности и по касательной при отрыве .
Позже мы узнали, что существует четвертая космическая скорость, с которой космическое тело преодолевает силу притяжения и уходит за пределы галактики. 7,9, 11,2, и 17 километров в секунду. Эти скорости я, тогда одиннадцатилетний, благодаря Тавику, запомнил и помню до сих пор. Уверен, уже не забуду.
Эпизод 27. Скорость света. После окончания десятилетки Тавик с первого раза не поступил. На вступительном экзамене уличил экзаменатора в неточности. В результате он с двойкой вернулся домой. Я учился тогда в восьмом классе. Приехав домой на воскресенье, я навестил Тавика, который самостоятельно готовился к поступлению в институт в будущем году. Тавика тогда никто не понукал, не заставлял учиться. Бывало, он пропускал фильмы. Тетка Раина ругалась:
- Выйди, хоть воздухом подыши, людей увидишь. Может какой-либо девушке "Здрасти" скажешь! А то говорить разучишься и людей будешь бояться. Одичаешь, мхом зарастешь!
Тавик отмахивался.
В то воскресенье Тавик штудировал по физике скорость света. Я, неожиданно для себя, задал Тавику вопрос:
- Если на космическом корабле, который движется со скоростью света включить, например, прожектор. Что будет?
Тавик несколько секунд смотрел на меня. Но я был уверен, он меня не видел. Потом очнулся. Мне показалось, Тавик коротко, как со сна, тряхнул головой.
- М-да-а! Вопрос ... Где ты его слышал?
- Нигде. Только сейчас подумалось ...
- Хорошо тебе подумалось! И вопрос хороший. А вот как на него ответить?
Тавик почесал затылок. Потом потер лоб. Насупив брови, обхватил подбородок большим и указательным пальцами левой руки. Этот жест я давно изучил. Он означал высокую степень концентрации Тавикова внимания.
- Отличный вопрос! Только я не слышал, чтобы его кто-то задавал вообще! Надо думать! В какой части аппарата включить прожектор?
- В любой! Спереди, сзади, сбоку ... - я уже пожалел, что задал Тавику этот вопрос.
- В какую сторону должен светить источник света, твой прожектор? - не унимался Тавик.
- В любую! Вот только, что будет, если прожектор будет светить вперед, вбок или строго назад?
- Замахнулся ты на самого Эйнштейна! - задумчиво произнес Тавик.
В школе учитель физики говорил что-то про Эйнштейна, но я ничего не понимал в школе и сейчас. Тем более, я ни на кого замахиваться не собираюсь, и бить тоже. Я молчал, потому, что мне нечего было сказать. Тавик продолжил:
- Если прожектор, двигающийся со скоростью света, будет светить назад, то свет не должен распространяться назад, так как его источник будет двигаться со скоростью света вперед. По идее конец луча, направленного назад, должен оставаться в одной точке пространства. Если прожектор светит по ходу движения, то свет тоже не должен распространяться, так как он не может двигаться со скоростью, большей, чем его скорость в природе. Вот, почему я говорю об Эйнштейне. Ты слышал что-либо о теории относительности?
- Нет! - я действительно ничего в том возрасте не слышал о теории относительности Эйнштейна. Начальник КИП и А Сергей Нестерович Подольский при мне сравнивал Ландау с Эйнштейном. И все.
Тавик насупил брови и неотрывно смотрел в какую-то точку на узоре скатерти. Потом поднял голову. Взгляд его был затуманенным. Тавик смотрел сквозь меня или мимо меня. Раньше он никогда так не смотрел. Мне снова показалось, что он меня не видит.
- Если источник света движется со скоростью самого света, то свет не может превысить свою скорость. Тут вступают в действие совсем другие законы. Я сам их не знаю. Знаю только, что занимался этим Эйнштейн. Потому и сказал, на кого ты замахнулся.
- Другой вопрос, - продолжал Тавик, - что будет происходить с фотонами, когда они не смогут выйти за пределы источника света. Что будет с источником. Не начнется ли в самом источнике света другая, еще не изученная реакция вплоть до саморазрушения? А время?
О фотонах я тоже тогда не знал. Даже не слышал. При чем здесь еще и время?
Промолчав,Тавик добавил:
- А ты, оказывается, думаешь!
Как же я могу не думать? Даже индюк думает! Тем не менее, для меня заключение Тавика прозвучало как превосходная степень похвалы. Вот только за что?
Эпизод 28. Легенды. С Одаей и большим озером связано несколько легенд. Скорее всего они возникли, вероятно, из буйных мальчишеских фантазий. Как и все легенды, они прочно увязаны с местами и событиями, часть из которых действительно имели место.
Многим поколениям юных рыболовов не давала покоя легенда о гигантской рыбе-матке, обитающей в ставу около ста лет. Согласно преданию, пан Соломка, увидев в сетях огромную рыбину, пойманную по его заданию нанятыми крестьянами, раздумал выставить ее на для угощения на предстоящем балу. По его просьбе совсем еще молодой коваль Прокоп, раскалив шило, сделал два отверстия в пластинках, прикрывающих жабры. В эти отверстия он вдел золотые сережки. Рыбу отпустили обратно в став.
С тех пор покой покинул любителей рыбной ловли. Каждый мечтал выудить именно карпа с золотыми кульчиками (серьгами). Масла в огонь подлила учительница биологии и географии Людмила Трофимовна. На уроке она рассказала, что карп живет до двухсот лет.
Бывая в кузне, я не выдержал и спросил старого Коваля напрямик, цеплял ли он серьги пановому карпу. Прокоп пробурчал в ответ что-то непонятное. Когда я повторил вопрос, Коваль, отвернувшись, начал усиленно сердито стучать молотком по раскаленному железу. Такая неопределенность еще больше разворошила наше воображение. Стало ясно, что Коваль дал клятву пану Соломке о неразглашении тайны и хранит ее до сих пор.
Возле гребли часто наблюдали извилистую линию пузырьков, длиною до трех метров. Фритка Твердохлеб с присущей ему серьезностью объяснял, что это огромные змеи, способные задушить человека, а тем более ребенка. При расспросах все родители, не сговариваясь, единогласно подтверждали Фриткину правоту. Все они надеялись, что хоть что-нибудь оттолкнет их чад от частых визитов на ставы или по, крайней мере, от заплывов в глубокие места.
Старики рассказывали, что ночью в ставу раздаются громкие жалобные стоны, вызывая у слышавших их, леденящий душу, страх. По преданию, это стонут души не вытащенных из воды утопленников, умоляя найти тело и похоронить по христиански. Тогда души упокоятся и перестанут взывать по ночам.
Рассказывали, что на турецком погосте по ночам зажигаются таинственные голубые огни. Мирча Кучер утверждал, что он сам слышал от Горки (Григория) Унгуряна, что тот в свою очередь лично видел ночью на Соломкином кургане, появившуюся ниоткуда старинную беседку, в которой за столом сидел сам пан. Соломка громко рыдал с причитаниями и рвал на себе волосы. Рассказывая об увиденном, сам Горка, по утверждению Мирчи, сопереживая пану, горько рыдал.
Все эти легенды с ходу разбивались о Тавиковы объяснения, откуда взялась каждая сказка.
- Рыбе, по прихоти пана, вполне могли вдеть серьги.- объяснял пятнадцатилетний Тавик, перешедший уже в десятый класс, так как в школу тетка Раина отправила его с шести лет.
- Но с серьгами рыба подвержена большой опасности зацепиться за коряги или за утащенные, либо просто утерянные снасти и могла погибнуть от голода. А возможно другое. Пана давным-давно уже нет, а рыбу мог кто-либо поймать. Отдавать серьги некому. Рыбу давно могли съесть, а серьги, возможно, носит чья-то жена или дочь.
- Что касается водяных змей, то такими могут быть только ужи. Но они гораздо меньших размеров и часто всплывают, чтобы набрать воздух. - продолжал Тавик.- Скорее всего это карпы роются в иле в поисках корма. А по ночам могут вопить совы или филин, а может и лиса голодная подвывает. Какие могут быть голубые огоньки на кладбище? Там масса трухлявых пней, а в них живут мелкие червячки, светлячки называются.
- Но Горка своими глазами видел пана в беседке. Не станет старый человек врать. - не сдавался Мирча.
- А ты не спросил Горку, сколько стопок он выпил, перед тем, как видел пана. А что Горка плакал, так может то вовсе не слезы, а водка лилась из Горкиных глаз. - окончательно сокрушал Тавик одну за другой, все без исключения легенды.
Открыв рот, я с изумлением слушал каждое Тавиково слово. И когда только он успевает столько читать? Да еще и запоминать!
Общение с Тавиком внесло свою весомую лепту в формирование моего критического отношения к суевериям и легендам.
Эпизод 29. Как мы ели. Скажу сразу. Я всегда ел жадно. Особенно арбузы. При этом семена выплевывал, как подальше. У Тавика, внешне очень похожего на деда Михася, была дедова манера еды. Ел он не спеша, тщательно пережевывая пищу, временами притормаживая. Тавик словно прислушивался к чему-то внутри себя или к чему-то, очень далекому, неслышному нами. Арбузы Тавик ел так же не спеша, тщательно выковыривая ножиком каждое семя. И лишь освободив скибку от семян, он не спеша отрезал небольшие кусочки и ножом отправлял их в рот.
У Тавика была своя манера сидения за обеденным столом. Стул Тавика был отставлен назад так, что Тавик сидел с сильным наклоном к столу. Предплечья его упирались в край стола. Отправляя пищу в рот, Тавик никогда не отрывал предплечья от столешницы. Поочередно он низко наклонялся и откусывал кусочек хлеба. Слегка пожевав, он наклонялся к правой руке. Едва приподняв на край тарелки ложку, Тавик также, не поднимая ложки дальше, отправлял ее в рот у самой тарелки. И снова выпрямлялся. Тетка Раина сокрушалась:
- Дитино (дитя) мое! Ты где родился! Кто тебя так научил есть?
Эпизод 30. Чистка зубов. Тавиковы здоровые, с ослепительной белизной зубы вызывали восхищение и зависть сверстников.
- Чем ты чистишь зубы, Тавик?
- Как и все, "Свободой".
В годы нашего детства единственным средством для ухода за зубами был, заключенный в круглую картонную коробочку, зубной порошок "Свобода". Дед Михась регулярно чистил зубы "Свободой". Я тоже чистил, но это случалось, когда меня заставляла мама или надо было идти к деду. Во мне всегда присутствовал какой-то необъяснимый внутренний протест к туалету полости рта, о чем сейчас, на склоне лет, сожалею.
- Тавик! Зачем ты кусаешь зеленое яблоко и выбрасываешь? И долго жуешь кусочек во рту?
- В незрелом яблоке есть много разных кислот. Они растворяют налеты и камень на зубах. После яблока налеты рыхлеют, зубы чистятся легче и становятся белее. А много кислого нельзя, потому, что кислоты портят зубную эмаль. Тогда зубы портятся еще быстрее. Надо пожевать яблоко до того, как появятся оскомина и ломота в зубах. Оскомина - это уже поврежденная эмаль.
Эпизод 31. Практика у Мирчи. После первого курса Тавик пошел на озеро с бывшим одноклассником Мирчей Кучером. Мирча, закончив семь классов, прошел шестимесячные курсы и работал в колхозе электриком. Я уже был на озере. Раздевшись, одноклассники загорали.