Первое ноябрьское воскресенье одиннадцатого года я встретил в Оргееве, где проходила ежегодная выставка голубеводства. Утро для осенней поры было удивительно теплым. Еще не показавшееся из-за зданий с восточной стороны, солнце светило, казалось, снизу вверх. Кто-то из местных любителей выпустил в полет нескольких, поднимающихся кругами, голубей. Маховые перья двух птиц были ярко розовыми, крылья, казалось, сами излучали свет. Рядом со мной раздался знакомый голос:
- Привет, Евгений Николаевич!
Я повернулся. Рядом со мной стоял страшенский голубевод Федор Васильевич Мунтян. Сам юрист, всю жизнь работал судоисполнителем в Страшенах. Мой ровесник, знакомый мне по "птичке" со студенческого периода. Строгий ценитель, знаток и селекционер "одесситов". Мог в полете, навскидку безошибочно определить любую линию голубей этой замечательной породы.
Однако через всю жизнь голубевода красной нитью прошли Кишиневские горбоносые. Федор Васильевич был в числе голубеводов, занимавшихся восстановлением и совершенствованием этой породы. По сути он был пионером в определении критериев стандарта, допустимых и недопустимых вариантов экстерьера кишиневских горбоносых. Ныне существующий стандарт горбоносых по сути детище Федора Васильевича.
- Привет, Федор Васильевич!
В отличие от значительной части голубеводов, в общении не учитывающих возраст и фамильярно называющих с первой встречи друг друга на "Ты" и часто уменьшительно по имени, а то и по кличке, мы с Федором Васильевичем обычно называли друг друга на "Ты", но всегда по имени-отчеству. Полагаю, что такое обращение не портило наших отношений и не отдаляло нас друг от друга.
- Интересно, чем они покрасили крылья?
Знакомый с меткой лабораторных белых крыс со студенческой скамьи, я предположил:
- Скорее всего это слабый спиртовый раствор фуксина. Можно метить пикриновой кислотой, метиленовой синькой, зеленкой ...
- Плохо, что птицу нельзя метить надежно краской. Любой краска через год исчезает вместе с линькой.
- Зачем красить голубей?
- Это я так, к слову ... Как юрист ... Хищение голубей сегодня не такая уж редкость. У нас опять была кража. А доказать трудно ...
- А кольцевание? ...
- Кольцевание, сам знаешь, незаменимо при селекционной работе, в коммерческих отношениях голубеводов. В плане опознания похищенных голубей, кольцевание практически ничего не дает. Хозяин опознает своего голубя через несколько лет, а доказательств, чья эта птица, нет. Если краска держится до очередной линьки, то кольцо с украденной птицы сразу после хищения снимают бормашиной, или специально заточенными ножницами.
- Кроме правовой оценки, - продолжал Федор Васильевич, - сама кража голубей несет в себе моральную травму. Мерзко на душе, когда несколько лет занимаешься селекцией, подбираешь пары, просчитываешь варианты, а в одно утро выходишь, а лучшей птицы нет. А случается, что хищение птицы травмирует психику человека на всю жизнь.
(Слова Федора Васильевича воскресили в моей памяти моего наставника в голубеводстве, талантливого селекционера из Тырново Николая Эммануиловича Юзефовича. Ночью злоумышленники разобрали заднюю стенку саманной голубятни и похитили всю элитную птицу, выведению которой дядя Коля посвятил около десяти лет. Дядя Коля впал в глубокую депрессию. На фоне депрессивного состояния у него развилась онкология поджелудочной железы).
- Я знал одного человека, который всю жизнь казнил себя за собственные мысли и страдал лишь потому, что у него украли голубей. - продолжил Федор Васильевич. - История насколько печальная, настолько и поучительная ...
... В детстве отец довольно часто брал меня с собой в соседнее село, расположенное совсем недалеко от райцентра. Когда я подрос, бегал туда самостоятельно. У кого бы отец ни был, каждый раз заходил к давнему приятелю-голубеводу дяде Антону. Дядя Антон, наряду с другими породами, занимался среднеклювыми двухчубыми. Это были голуби в основном желтого и красного окраса. Это были наши любимые цвета. В оценке голубей мы тогда начинали, как нам казалось, с главного, с цвета оперения.
Оценкой экстерьера дядя Антон не занимался. Для него главным в оценке голубя были высота, длительность полета и верт голубей. Так случилось, что красные и желтые почему-то вертели лучше всех. Мы, подростки, млели от восторга, глядя на кувыркающихся в воздухе Антоновых голубей. Выпуская в первые полеты своих голубей, дядя Антон проводил отбор птиц. Тех, что не летают и не вертят, он браковал.
Голубей Антон никогда не продавал. Предварительно оговорив с родителями подростков происхождение корма, мог обменять на пшеницу, кукурузу, просо, подсолнечник. К слову, он никогда не кормил голубей свежим зерном и свежедробленными отходами. После свежей пшеницы голуби, рассказывал дядя Антон, болели, летали хуже. Дядя Антон говорил, что кормит птиц прошлогодним зерном и отходами только после после того, как минуют крещенские морозы.
Бракованных голубей дядя Антон чаще всего дарил. Дарил охотно, без сожаления. Не раз говорил подросткам:
- Приходите, смотрите! Хотите заниматься голубями, я вам подарю. Лишь бы не лег на вашу душу грех воровства. Воровать грешно вообще, а кража голубей - грех втройне. Сам голубь - божья птица. Не пройдет трех дней, как укравшего может постигнуть самая страшная божья кара.
Мы росли тогда в основном атеистами. Церковь больше посещали уже пожившие старухи. Слушая дядю Антона, недоверчиво улыбались про себя, но, тем не менее, в те годы о воровстве голубей в нашей округе не было слышно. Некоторые взрослые в селе, бывало, вслед Антону крутили пальцем у виска. Было от чего. Работая в колхозе, в отличие от некоторых колхозников, в конце работы Антон никогда не брал домой зерна, яблок, винограда ... Уходя домой с зернотока, выворачивал карманы, снимал кирзовые сапоги, вытряхивая случайно попавшие туда зерна пшеницы. Колхозники качали головами и улыбались. А дядя Антон говорил:
- Грешно воровать. Бог все видит!
В церковь Антон ходил очень редко. Говорил:
- Бог слышит молитву всюду. Даже если ты произнес ее про себя в одиночестве. Бог - он постоянно живет в нашей душе и наших думах. Бог в нашей совести. Господь постоянно испытывает нашу веру. Лучше молиться про себя. Так Богу яснее и ближе. Господь верит в искренность молитвы и покаяния без свидетелей и торжества.
Произнеся слова о вере в Господа, Антон опускал плечи, горбился, наклонял голову. Его и без того глубокие вертикальные, спускающиеся к бровям, на лбу и две поперечные складки на переносице становились глубже, казались нарисованными, придавали лицу трагическое выражение. Он замолкал и о чем-то тяжело и подолгу думал.
- Никогда не просите Бога покарать оступившегося, совершившего злодеяние человека. Бог сам все видит и слышит. А если Вы еще и просите о каре господней, само наказание может быть особенно тяжким ... И станет испытанием для просящего ...
Чуть повзрослев, мы узнали, что в селе дядю Антона часто называли "Тронутым". Мы полагали, что зовут его так потому, что он, сидя на деревянном порожке своего дома, надолго застывал в неподвижности. Казалось, он даже не дышал. Только неотрывно смотрел в землю. В такие минуты, он казался глухим, странным, не от мира сего человеком ... Потом начинал покачиваться.
- Осенью шестьдесят второго я учился в девятом классе. Тогда отец взял меня с собой на похороны. Умер дядя Антон. После того, как справили сороковины, старший сын дяди Антона рассказал моему отцу печальную историю, тяжкий груз которой старый голубевод нес с собой через всю жизнь ...
... Голубями дядя Антон увлекался с довоенной поры. Несколько пар сумел сохранить на чердаке во время войны. В голодовку сорок седьмого некто, улучив момент, когда хозяева ушли на прополку кукурузы под самый лес, забрался на чердак. Удрать смогли только пять голубей.
Пропажу Антон заподозрил еще по дороге домой. Над домом, крытым позеленевшей от времени дранкой, кружили две пары голубей. Придя домой, полез на чердак. За дымоходом на недавно вылупившихся птенцах сидела старая голубка. Итого - пять. Одиннадцать голубей исчезли.
Антон бессильно опустился на лежак дымохода. Мысли его путались. Когда глаза окончательно привыкли к полумраку чердака, у своих ног заметил несколько перьев. Подняв, присмотрелся. Это были, вырванные из хвоста, перья. Одно перо оказалось молодым, растущим. Внутри перо было заполнено кровью. Очин оказался мягким. Чуть придавив, Антон увидел выделившуюся каплю сукровицы ...
- Не успела высохнуть ... Значит совсем недавно воровали ... Вырвать столько перьев сразу могла только, схватившая хвост, рука человека ...
Антон понял, что голубей ему уже не видать. Так безжалостно вырвать хвост, мог только человек, приговоривший голубей в заму, борщ либо в фриптуру ... В голове Антона зашумело. Появились пульсирующие толчки в затылке. Стало подташнивать. Антон до хруста сжал кулаки. Он вспомнил, как тяжело было прошедшей голодной зимой отрывать от собственного рта кусок хлеба либо мамалыги. От пятилетнего сына Антон не мог оторвать кусок хлеба, не поднималась рука. При всем, Антон даже в мыслях не допускал, что голубей можно забить для сына.
Несмотря на голодовку, его маленький Тодираш до Пасхи минимум раз в неделю ел мясо, забитого к Рождеству, поросенка. В течение двух дней тогда в доме Антона топилась печь. В глиняных горшках с крышками часами млело в жиру мясо. Вода в печи испаряется, ее место в мясе занимает горячий жир. Так издавна сохраняли мясо в Бессарабии. Всю зиму три горшка находились в неотапливаемой каса маре. Тодирашу готовили с мясом. Приправленную остатками топленого жира, кашу, мамалыгу и картошку ели взрослые.
Вместе с, живущим на одной магале, маминым братом дядей Дионисием, по ночам с помощью самодельного мелкоячеистого волока цедили неширокий, но полноводный в те годы Бык. С полужидким илом на берег выволакивали, бывало, массу вьюнов. В чистых заводях ловили речную тюльку. Попадались небольшие окуньки и карасики. Под утро возвращались домой, случалось, с ведром мелкой рыбешки на каждого. Это был праздник. Жареную и политую муждеем хрустящую рыбешку ели все. Из отрубного кваса и вьюнов варили настоящий кислый борщ.
В груди Антона поднялась горячая удушливая волна. Помимо воли в мыслях молнией пронеслись проклятия с призывом самых страшных кар на голову злодея. В голове продолжало стучать:
- Кто мог осмелиться на такое злодеяние?
Антон мысленно перечислил соседей, потом живущих подалее. Ответа не было. С тяжелыми мыслями Антон спустился с чердака. Домашним решил пока не говорить. Внезапно в нос ударил запах горелых перьев. Так пахнет, когда жена на пламени горящей соломы шмалит зарезанную курицу! Антон опрометью выскочил со двора. Кривыми узкими улочками обежал магалу. Потом соседнюю ... Запаха горелых перьев больше не ощутил.
- Показалось! ...
Следующие сутки Антон провел в тяжелых раздумьях. Наутро третьего дня Антон собрался в Фундэтуру (глубинка, тупик - молд) - огромную магалу райцентра. Там на косогоре находилась усадьба старика Елиферия. Сам мош Елиферий вел свой род от резешей - замлевладельцев, наделенных землей молдавскими господарями. По рассказам, старый Елиферий бережно хранил, передаваемую по наследству конную сбрую, седло и пику резеша.
Старый Елиферий одиноко жил в длинном приземистом доме с примыкающей стодолой. Вся стодола у старика принадлежала голубям. Старик водил больше простых голубей, промышлял ловлей чужой, опустившейся на крышу стодолы, птицы. Поговаривали, что Елиферий скупал по дешевке ворованную и пойманную птицу. Раз в неделю по четвергам старика часто видели на, расположенном недалеко от Пушкинской горки, Ильинском базаре. На рынке Елиферия ждали, соблюдающие кашрут, еврейские домохозяйки.
Антон закрывал калитку на деревянную щеколду, когда до него донеслись громкие крики со стороны кузницы. Почти сразу тревожно зазвучал низкий гул, подвешенного на цепи у кузницы, куска рельса. В рельс били ломом при пожаре в селе либо при других, из ряда вон выходящих, происшествиях.
Приблизившись к кузнице, Антон увидел небольшую толпу. Кузнец, с трудом удерживая повод, спешно уводил вглубь двора постоянно встающую на дыбы и упирающуюся лошадь. Кобыла принадлежала дяде Антона - Дионисию. Сам дядя Дионисий лежал у станка для ковки лошадей лицом вверх. Лицо и лоб дяди были раздроблены. Вокруг головы разлилась лужа крови. Дядя Дионисий был мертв.
Привязав к коновязи кобылу, кузнец рассказывал:
- Не впервые подковываю кобылу Дионисия. Лошадь спокойная, при расчистке копыт и ковке даже не дрогнет. Я предложил Дионисию поставить на всякий случай поперечину и встать сбоку и чуть спереди. Мой подмастерье свидетель. Дионисий отказался. По очереди держал задние ноги. Слева все прошло спокойно. Почистили и подковали. Уже заканчивал чистить справа, когда кобыла неожиданно вырвала ногу. Несмотря на то, что я держал копыто между своими ногами, успел отскочить. Дионисий даже не разогнул спину, так был уверен в своей лошади. Кобыла взбрыкнула и ударила двумя ногами одновременно. Подкованное копыто попало хозяину в лицо. Дионисий упал, несколько раз дернулся и затих.
Хищение голубей, собственная обида, злоба на похитителя, надежда выйти на след пропавших голубей через старого Елиферия из Фундэтуры и отыскать птицу в одно мгновение улетучились из головы Антона. В нелепость происшедшего не хотелось верить. Всегда благодушный, любивший подтрунить, дядя Дионисий, который катал его в детстве на спине, с которым они ловили рыбу, выпасали коров и косили рожь, лежал бездыханный в луже застывающей алой крови. Во двор кузнеца, заламывая руки и причитая, вбежала, извещенная кем-то, тетя Лисавета, уже вдова.
На подворье кузнеца, словно ниоткуда, появились председатель сельсовета и ветеринар. Вспомнили о Законе. Составили акт о происшествии, который подписали председатель сельсовета, ветеринар и все присутствовавшие. В сорок седьмом единственный судмедэксперт был только в Кишиневе, а прокуратура только вставала на ноги.
Шла спешная немногословная подготовка к похоронам. Собрались все родственники, соседи с магалы и кумовья. Антон на правах близкого родственника подмел у ворот, тропинки во дворе. Собранный мусор вывалил на небольшую кучку старого сухого навоза за туалетом. Выбрасывая мусор, обратил внимание на двух, дерущихся между собой, котов. Подойдя ближе, увидел полуразрытую ямку и торчащие из земли желтые и красные перья. В груди стало пусто. Он узнал бы эти перья из тысячи! Это были маховые перья крыльев его голубей. При его приближении коты прыснули в разные стороны. Оглянувшись, веточкой стал ворошить в ямке перья. Затем, отбросив палочку, стал рыть руками. Вслед за перьями вытащил низко обрубленные лапки с черными коготками. Уже не таясь, рылся в земле, выбирая на ладонь лапки.
Сомнения исчезли. На одной лапке у среднего пальца не хватало одной фаланги и коготка. Это была лапка старого красного голубя. Два года назад при кладке гнезда на средний палец птицы намоталось лыко. Заметил не сразу. Когда освободил конопляную нить, увидел, что фаланга и коготок стали меньше, усохли. Освободив палец, намазал перетяжку топленым салом. Однако через несколько дней фаланга отвалилась. Вместо пальца с коготком осталась короткая култышка.
Найденную лапку зачем-то положил в карман. Остальное тщательно зарыл в землю и сверху завалил мусором. Никому ничего не сказал. Последующие дни Антон пребывал, как в дурном сне. В голове постоянно всплывали слова проклятий, которые он мысленно произносил, обнаружив пропажу голубей. Выходит, проклятие он наслал на голову родного дяди?
О находке много лет Антон никому не говорил. Замкнулся в себе, и без того немногословный, надолго онемел. Подолгу в одиночестве бил низкие поклоны. Тогда и прозвали его "Тронутым". Лишь перед кончиной, попросив родственников собраться, исповедался ...
Федор Васильевич сделал паузу. Дыхание его было шумным, частым. Серые с фиолетовым оттенком губы, желтушные склеры, отечные кисти рук, расширенные в виде часовых стекол ногти. Федору Васильевичу явно не хватало воздуха. Я показал, на привезенный с клетками, небольшой складной рыбацкий стульчик.
- Садись!
Федор Васильевич покачал головой:
- Спасибо. Мне стоять легче. Когда говорю, кажется, что свободнее дышу. Это потом догоняет ...
... Когда писал рассказ, возник ряд вопросов, на которые у меня не было ответов. Не знаю, в каком селе имели место описываемые события? Скорень, Гелэуза, Негрешть, Фэгурень? Спросить некого. Полтора года спустя после нашей последней встречи в Оргееве, девятого мая 2013 года Федора Васильевича не стало. Старых голубеводов нет. Те что моложе, не помнят ... Что говорить? Саму дату сравнительно недавней кончины голубевода уточнять пришлось несколько раз ...
Настоящий рассказ - один из самых коротких в моей, не менее короткой, писательской судьбе. Писал я его долго, трудно и, пожалуй, мучительно. Это при том, что вымысел в рассказе отсутствует, все описанные эпизоды в действительности имели место. Сюжет довольно прост, незамысловат. Было неприятно на душе. Все дни меня преследовало нечто, близкое к тоске. Это с одной стороны. С другой - поражаешься чувствительности, глубине души и тому, как она легко ранима у, казалось, обычного земного человека от сохи. Пожизненное покаяние за собственный грех, которого не было ...
Заканчивая повествование, не ощущаю обычного удовлетворения. Чего-то не хватает ... Может быть, как тонкой приправы, недостает капли изящного вымысла? ...