Степь простиралась во все концы, расплываясь на грани видимости, превращаясь на краю мира в ровную окружность горизонта. Мир состоял из степи и неба, и это было ясно, как весенняя линька.
В степи жили суслики, и сусликам принадлежала степь. Временами глупые сайгаки сотрясали землю своими копытами так, что стены в норках начинали дрожать и ронять песчаные крошки задолго до появления жёлто-белых гигантов. Разные мелкие грызуны устраивали свои гнёзда между стеблями и корнями кустов; неяркие птички деловито наклоняли головки, выглядывая себе по вкусу жука либо маслянистое семечко. Таились в душистой прекрасной серо-зелёно-коричневой степи и другие обитатели, в том числе неприятные и опасные - змеи с застывшими жёлтыми глазами, холодные твари, способные на быстрый и резкий смертельный бросок; ястребы, обрушивающиеся с неба на несчастную жертву, замеченную ими из поднебесья. Но все эти живые существа просто жили в степи, тогда как суслики были её солью и сутью.
Они знали степь, как не знал её никто - и сверху, в волнах травы, в терпких запахах растений, то колючих, то пушистых, и изнутри - им был знаком вкус её земли, пронизанной сладкими и горькими корнями; умели они распознать лёгкую песчаную почву, в которой удобно и быстро можно вырыть любую нору, и то, где встретится почти непроходимый каменный слой, тоже было им известно. Они жили степью, дышали степью, были одним целым с ней, и любой желающий мог услышать это в их песнях, которые суслики возносили к небу просто так, от ощущения радости жизни. Эти песни чуть напоминали свист зимнего степного ветра, и суслики любили петь их , встав столбиками, подхватывая напев оди за другим, передавая его от норки к норке.
Но всего сказанного ещё недостаточно для того, чтобы убедить кого угодно в том, что именно суслики являлись высшими созданиями и хозяевами степи. В конце-концов, любой другой обитатель степных просторов мог думать о себе точно то же самое. Дело в том, что у сусликов, кроме всего прочего, была ещё звезда.
Днём её нельзя было увидеть, она пряталась и давала сусликам возможность жить, строить норы, находить вкусную пищу для того, чтобы шёрстка лоснилась, а под кожей накапливался жирок. День принадлежал прекрасной и суетной жизни. Но когда солнце закатывалось за край земли, и на смену свету приходила прозрачно-чёрная мгла, наступало царство звезды. Серебристо-белая с сиреневыми вспышками, сияла она в вышине, и её лучи, столь яркие у центра, меркли постепено по мере удлиннения, но не затухали совсем, о нет, но, истончившись до почти невидимых, пронизывали небо, воздух, доходили до земли и пробирались в землю, высвечивая там каждого суслика и оканчиваясь внутри тёплого сусличьего существа. Любой суслик чувствовал свой луч, уютно свернувшись в норке, а может, и не чувствовал, но знал, что луч существует, что, в конечном счёте, пожалуй, одно и то же. Суслики были частью звезды, логическим её завершением. Звезда сияла над степью, и из этого виделось совершенно ясно, что и суслики могли жить только в степи, являясь проводником звёздного света.
Что давала звезда пушистым смешным зверькам в их жизни? Защиту, тепло, пищу? О, умей суслики изъясняться высокой людской речью, они назвали бы этот вопрос кощунственным. Пищу давала им степь, тепло - собственный мех, а норы для жилья и защиты от врагов каждый суслик прекрасно умел строить сам. Звезда же... Если бы суслики ходили в школу, то ежегодное выпускное сочинение, несомненно, писалось бы на тему "Зезда как символ нравственных идеалов". Она сияла и наполняла сусликов звёздным содержанием, чего было вполне достаточно. И это длилось - в представлении сусликов - вечность.
Однажды - никто не заметил, когда - в вечность вторглись чужаки. Неизвесто, откуда они пришли и зачем - да никого это и не интересовало, места в просторно очерченном горизонтом мире должно было хватить на всех. Появление чужаков часто сопровождалось рёвом и грохотом, дрожью земли посильнее, чем от сайгачьих стай, и резкими чужеродными запахами, от которых хотелось чихать. Чужаки были сами по себе, никого не трогали, сусликами интересовались мало - правда, больных и слабых зверьков они подбирали часто, но мало ли кто в степи готов съесть слабого и больного! Звезда продолжала сверкать в ночных небесах, и это было важнее всего.
Беда, как ястреб, обрушилась совершенно внезапно. Всё произошло так быстро, что никто не успел ничего понять, а после понимать было уже просто некому. Длинным рядом по степи шли чужаки с выросшими неизвестно когда змееподобными носами, и сеяли смерть. Смерть пылью входила через нос и глаза и раздирала тело изнутри огненными клещами. Зверьки бежали в норы, и смерь настигала их там, в самых потайных уголках, бьющихся в конвульсиях, задыхающихся, мокрых от кровавой пены и рвоты, беспомощных. К вечеру степь превратилась в кладбище. Трупики сусликов и прочих несообразительных зверюшек устилали её поверхность, были разбросаны, скрюченные, в ямках и норах.
А потом наступила ночь, и над степью воссияла звезда. Прекрасная, как всегда, в бело-сиреневом наряде, безразлично взирала она на степь, лишённую души. Глупые суслики! Почему решили они, что звезда принадлежала им? Звезда не принадлежала никому, и всё происходящее было ей решительно безразлично, ибо нет на свете ничего более бесстрастного, чем звёзды.