Владимир Наконев

     Сборник рассказов.

     

     Ситуация (1990)

     ...

     От автора:

     Эта история случилась в Хабаровске летом 1992 года. А может быть и раньше, но уж точно до вступления в силу Закона СССР "О выезде".

     Прочитав это читатель сразу догадался, что всё дальнейшее - чистый вымысел. Но в каждом вымысле есть доля правды.

     В наше время, когда произошёл сдвиг в оценке моральных ценностей, когда по-другому воспринимаются уроки нашей истории, когда вчерашние бойцы за народное дело на поверку оказываются обычными бандитами и убийцами, а "враги народа" - нормальными людьми, нередко приходится задумыватся о том, а как бы я поступил на месте того или иного почившего или здравствующего героя.

     В своей небольшой повести я даю возможность, что называется, побыть в шкуре каждого участника этой ситуации, так как повествование ведётся от каждого отдельного лица.

     ...

     Действующие лица:

     Якимов Валерий - угонщик самолёта.

      Игнатенко Александр - его сообщник.

      Тазиев Валерий - командир АН-2.

      Соколов Николай - второй пилот АН-2.

      Кондрашкин П.А. - диспетчер малого аэропорта.

      Егоров Л.Н. - полковник КГБ

      Самойленко И.П. - начальник хирургического отделения военного госпиталя.

     ...

     Игнатенко.

     Нет. Вообще-то, Валерка - молоток. Кубышка варит - куда нам сереньким. На зоне он бы точно паханом был. Один взгляд чего стоит. Как разозлится, аж глаза белеют. Я ему, как-то, говорю.

     

      - Ты когда-нибудь на меня так посмотришь, я тебя от страха зарежу.

     

      А он, жеребец, как заржёт.

     

      - Ты, говорит, меня не злого бойся, а ласкового.

     Врёт змей. Я его доброту тоже видел. Идём, как-то. по улице, пузырёк спиртику несём, а тут пацанчик сидит возле стенки и плачет. Валерка аж весь дёрнулся.

     

      - Ребёнок, говорит, плачет и хоть бы одна блядь остановилась, спросила.

     Подошёл, пошептался, погладил по голове, а потом вытаскивает у меня из куртки пузырь и кричит.

     

      - Мужики! Кому спирт? За четвертак отдам!

     И отдал. А деньги пацану в карман засунул. Пошли дальше, он и рассказывает, что пацан пять рублей потерял, с которыми его мамка в магазин отправила. А я возьми да и ляпни

     

      - Зачем всё отдал-то? Где теперь шнапсу возьмём?

     

      Он как полосонул меня взглядом, я чуть пополам не развалился, порылся в карманах, вытащил "трёшку" и сколько то мелочи и протягивает.

     

      - Возьми. Завтра остальное отдам.

     

      Я, что-то, зазевался протянуть руку и он как сыпанёт всё это мне в харю. Хорошо, что в глаз не попал.

     

      - Ребёнок плакал...

     

      Повернулся и пошёл. Я даже возбухнуть не успел. И неделю со мной не разговаривал. Подойду, поздороваюсь, а он смотрит куда-то мимо уха и цедит сквозь зубы.

     

      - Здравствуйте, Александр Иванович.

     К детям у него особенное отношение. Видно с детством не очень было. Как-то под рюмашку разговорился. Про мамку-шлюху, про всех своих отцов. Я, правда, плохо помню, сам почти в отрубе был.

     А Валерка пьёт очень мало. И только очень чистое и прозрачное. А пьяным его вряд ли кто и видел. В армии он в десантуре служил и до сих пор спортом занимается. Любимая поговорка - "Здоровый вид лучше справки о состоянии здоровья". Бабы в нашей общаге к нему сами липнут. Говорят, что с ним интереснее. А мы, мол, как свиньи - нажраться и поблевать. А сами друг другу тоже волосья выдирают после того, как Валерка заночует.

     И травит Валерка козырно. Мужики рты пораскрывают и сидят про стаканы забывши. Он всегда смеётся

     

      - Вы хоть по глоточку пропустите, а то потом скажете, что всю пьянку испортил.

     Про заграницу тоже он, Валерка, придумал. Всё газеты приносил с рассказами про то, как то в Грецию, то в Пакистан самолёты угоняют. Рассказывал, как там, у буржуев, люди живут. Да и по телику тоже красиво показывают. А у нас бычишь за триста рэ да и за них же ничего не купишь. Перестроечная метла все магазины вычистила.

     Однажды Валерка и говорит, что неплохо бы было за границу смотаться, да ведь до сих пор нет какого-то закона о выезде из страны дураков. А я взял да и предложил.

     

      - Давай самолёт угоним?

     

      Валерка скривил губы, глядит в сторону и спрашивает.

     

      - Ты это серьёзно?

      - Конечно.

     

      - А как это сделать?

     

      Тут я, правда, сам заклинил. Пробормотал что-то насчёт бомбы.

     

      - Ну-ну! Угонщик!

     И несколько дней вообще про это ни слова, а однажды заезжает в общагу на своём "газоне". Он шофёром работает.

     

      - Собирайся, покатаемся.

     

      Поехали мы к нему домой. Ну, там он чинно-благородно наливает стаканы и, только я свой заглотить собрался, вытаскивает Валера из-под стола автомат. Настоящий! Я так шуганулся, что и стакан выронил.

     

      - Валерик, - спрашиваю, - Ты чего?

     

      А он смотрит прямо в глаза. Улыбается.

     

      - Шура, что с Вами?

     Только тут-то меня и отпустило. Ведь не станет же кореш меня жизни лишать. Да ещё и из этой машинки. Если захочет, то и так по башке даст - света белого не увидишь.

      - Возьми, подержи в руках.

     

      - Да я такую штуку только у охранников видел.

     

      - Догадывался. На армейского воспитанника ты не похож.

     Потом мы несколько раз ездили на заброшенный карьер. Валерка учил меня стрелять. А вечерами натаскивал меня по своему плану захвата самолёта. И, заодно, научил меня ездить на машине. Я и раньше немного умел, но Валерка сказал, что я должен ездить, как настоящий шофёр.

     Хуже было со стрельбой. Проклятая машинка! Только нажмёшь на крючок, а пол-рожка уже выплюнула. Да ещё и шугань нападает, что кто-нибудь услышит.

     День Валерка не назначал. Говорил, что мои нервы беречь надо. Просто сплю я, однажды, после второй смены, слышу под окном машина сигналит. Высунулся из окна, а Валерка кричит.

     

      - Собирайся! На рыбалку поедем.

     Ну, я же не совсем пень. Сразу сообразил, что за рыбалка будет. Оделся, пошарил на столе, а там сплошной сушняк: вчера толпа всё выжрала. Выхожу и заявляю Валерке, что неплохо бы по такому случаю капель по двадцать принять. Валера средний палец на руке оттягивает.

     

      - Сейчас поставлю пиявку, весь день косой будешь.

     

      - Господи! - шарахаюсь я в сторону, - Пошутить нельзя.

     

      - Всякие противоправные действия нужно совершать по-трезвому, чтобы избежать отягчающих обстоятельств. А, вот, откушать поплотнее не помешает.

     Заехали мы в столовку и откушали. И поехали в Малый аэропорт. Точнее, притормозили недалеко он аэропорта. Развернул Валера какую-то дерюжку, а в ней мой знакомый автомат, граната и пистолет.

     

      - Вот это да! - не удержался я, - Где взял?

     

      - Где взял, где взял... купил!

     Это он про анекдот про мента и мужика с топором. Рассовал Валера всё это по карманам, а автомат под мышкой повесил и полой куртки прикрыл. Потопали мы недалеко от колючей проволоки и через небольшой овраг залезли на аэродром. Лежим в траве. Ждём. Валера говорит.

     

      - В этом месте один чудик сено косит. Что-то сегодня задерживается.

     

      И точно. В нашу сторону едет ЗИЛ. В кабине мужик. Подъехал, остановился, вытащил из кузова косу, бросил её в траву, потом огляделся по сторонам, расстегнулся и стоит, обоссывает заднее колесо. Смотрю, у Валерки глаза сузились и он как рванёт до машины. Ну, я, понятно, за ним.

     Мужик оглянулся и стоит, как пришибленный. Валера-то автомат из-под куртки вытащил, на мужика наставил и ласково так ему говорит.

     

      - Ну что, ссыкунишка? Попался? Прийдётся тебя наказать.

     

      Подходит вплотную, берёт дядю за руку и ведёт к кабине. А тот молчит, только глазами хлопает. Валерка его спрашивает.

     

      - У тебя чистая тряпка есть?

     

      Тот кивает и показывает на полотенце, висящее на задней стенке кабины. Валера вытаскивает, суёт ему в руки и говорит.

     

      - Ну-ка, заткни себе ротик.

     Мужик с таким усердием запихал себе полотенце, я подумал что он его проглотить хочет. Валера вытаскивает ручку из косы. Или косу с ручки снял. Чёрт его знает, как правильно будет, а потом посадил мужика на землю и, как-то интересно, просунул эту палку под руку, за шею, коленку прихватил, вторую.... Короче, через минуту дядя лежал на спине, голова между ног, руки в стороны - умора. И только глазами хлоп-хлоп.

      - Отдохни. Мы за тобой потом кого-нибудь пришлём. Ты не против?

     

      А мужик в ответ.

     

      - Му-му!

     

      Валера похлопал его по руке и мы сели в кабину. Развернулись так, что стало видно весь аэродром. Взлетело несколько самолётов. Валера взглянул на часы и ткнул пальцем в сторону ползущего по земле самолёта.

     

      - Этот берём!

     

      Врубил скорость и мы попёрли прямо по бетону.

     ...

     Соколов.

     Как вы думаете, какое у человека состояние, когда в него стреляют из автомата? Штаны я, конечно, в чистоте оставил, но язычок пламени из ствола на всю жизнь запомнил. Рейс у нас в тот день был обычный. Хабаровск-Бриакан. Пассажиров всего девять человек. И из них один ребёнок. Всё шло настолько буднично, что подготовка ничем не запомнилась.

     Потом привела Валентина пассажиров. Валера полез с ними в самолёт, рассаживать. А я, воспользовавшись отсутствием свидетелей, ущипнул Вальку за хвост. Правла и по затылку тут же получил, но фуражку поймал. Повыдёргивал из-под колёс колодки и мы поехали.Закрыв стопор на замке двери, я проверил пристегнули ли все пассажиры ремни и залез на своё место. Находясь в хорошем состоянии духа я с маху шлёпнулся на сиденье командира, в этот день Валера дал мне с него порулить. Пистолет задрался и застёжкой кобуры царапнул по спине.

      - С-собака! - прокомментировал я.

     

      - К-кошка! - передразнил Валера, щёлкая тумблерами.

     

      - От винта! - крикнул я в форточку специально погромче, чтобы Валька обернулась.

     А, когда она встретилась со мной взглядом, я показал ей язык. И мы поехали. Развернулись на конце полосы и почти было взлетели. Я уже подкинул оборотов и собирался двинуть рычаг шага винта, как Валера положил свою руку на мою и, щёлкнув переговорным устройством, сказал.

      - Погоди-ка. Что-то случилось.

     

      Он смотрел в свою сторону, а я ничего не видел из-за капота. Потом командир стал приподниматься со своего места. Зато я увидел, как впереди самолёта, вплотную к крылу, остановилась машина. Парень за рулём был, почему-то, мне не знаком. Он что-то кричал, показывая под самолёт. И здесь я совершил глупость. Сбросил газ, сдвинул форточку и высунул голову, как будто моя шея вроде жирафьей позволит заглянуть под низ. Чертыхнувшись, я опять посмотрел на этого парня. Он уже вышел из машины и вдруг вскинул на меня автомат. Эти две очереди громыхнули с такой силой, что я не помню, как засунул голову обратно в кабину

     Смотрю, а на крыше ЗИЛа уже стоит ещё один гусь. Тот, который снизу, кинул ему автомат, выхватил из кармана пистолет и побежал к двери. Слышу, Валера говорит.

     

      - Коля! Подними руки. Видишь, этот псих с автоматом нервничает.

     

      Делать нечего, поднимаю. Скосил немного взгляд и вижу как первый жлоб бьёт ногой по двери, а когда она не открылась, вистрелил из пистолета в замок. И опять ногой. Самолёт аж ходуном ходит. Пассажиры сидят тихо, как мыши. В зеркальце я вижу только одни глаза из полумрака на нас хором уставились. И вдруг мелькнула у меня одна мысль. Набычил я шею, прижал подбородком ларинги к плечу и говорю, стараясь не шевелить губами.

     

      - Командир! Кажется, он не видит твою правую руку.

     И тут слышу, затопал тот кадр по салону. Не опуская рук, поворачиваю голову и вижу, как командир пытается об бедро передёрнуть затвор пистолета. Эх, если бы патрон в стволе был. И решил я, что как только этот бандит покажется в кабине, схвачу его за волосы, а Валера успеет выстрелить. Только подумал, как по башке сбоку - тресь! Я и отключился. И, по-видимому, надолго. Потому что, когда я стал соображать, смотрю, а у командира под левым глазом фонарь и довольно спелый. Машины перед самолётом уже нет. И голову ломит - жуть!

     Потрогал рукой - шишка. А на пальцах кровь. Но черепок не коцаный. Чем это, думаю, гад ударил. Поворачивается он ко мне. Рожа довольная. Ухмыляется.

     

      - Юноша! Ну-ка, отстегни зад от сидения. Я твой пистолетик возьму.

     

      И, не давая опомниться, сгрёб за грудки лапой, поднял, как щенка и вытащил из кобуры пистолет. Выщелкнул из него обойму, оттянул затвор, посмотрел и засунул пистоль в карман на двери. Ещё раз приподнял кобуру вместе со мной и вытащил вторую обойму.

     

      - Да, - думаю, - Силён паренёк. Пожалуй, даже если вдвоём бросимся, то перевес не на нашей стороне будет.

     А он хозяйничает в кабине, как у себя дома. Содрал с моей головы наушники, отстегнул ларинги, повесил на рога штурвала.

     

      - Не трогать!

     

      Повернулся к командиру.

     

      - Тёзка! Вырубай мотор. Связь не выключать.

     

      Познакомились видно. Значит, тоже Валера. Слышу, самолёт качнулся. Оборачиваюсь, второй залазит. С автоматом. А этот, который Валера, шагнул задом в салон, повернулся, посмотрел на пассажиров и наклонился к мальчику. Что-то его спросил. Штаны на жопе обтянулись и задний карман заребрился клеточками. Граната! Сделал знак командиру. Тот кивнул, прижал ларинги к горлу и заговорил с диспетчером..

     Смотрю, пацан приподнимается и выходит в проход. У меня аж холодок по спине. Что, думаю, этот гад придумал? Тётка молодая - мать этого пацана - тоже встаёт. Идут они к выходу, а малец на мужика показывает, что в другом ряду сидел. Ну, всё правильно, отец значит. И его к выходу приглашают. Соскакивает мамка на землю, пацана придерживает, а мужик вдруг хватает у того второго автомат и дёргает к себе. Но бандюга видно начеку. Пнул мужика в пах, вырвал ствол из рук, упёр ему в бочину и нажал на спуск.Мне чуть опять плохо не стало, я и глаза закрыл.

     ...

     Кондрашкин.

     В этот день, всё равно, что-нибудь случилось бы. Всё, как-то, не так начиналось. Даже чуть на работу не опоздал. Хорошо, сосед подкинул до самого аэропорта. В горле покалывало - верный признак того, что скоро затемпературю. Но, доктор на медосмотре ничего не сказал, а я жаловаться не стал. В следующий раз я уже подумаю: стоит ли нырять за блесной. Вот и нарырялся. И, поэтому, литровый термос чая уже к одиннадцати часам заканчивался.

     За этим самолётом и следил я не особенно пристально. Обычный рейс, обычный взлёт. И я посмотрел на него, когда он пошёл со стоянки, потом занялся своим чаем и стал готовиться к отправке только когда самолёт заканчивал рулёжку. Поставил стакан на пульт и, опережая события, включил микрофон. Из динамика донеслось.

     

      - Я - борт 7420, к взлоёту готов.

     

      - Борт 7420! Полоса основная, ветер двести семьдесят градусов - пять метров. Взлёт разрешаю.

     

      - Понял. Разрешено.

     Ну, а дальше, как положено. Посмотрел на часы, выключил микрофон, отхлебнул из стакана чаю и черкнул быстро запись в полётный журнал. Но тут опять включился динамик.

     

      - Я - борт 7420. У меня задержка.

     

      Смотрю в окошко. Самолёт как стоял, так и стоит на старте. А к нему подъезжает машина аэродромной службы. И что-то неладное мне показалось в ситуации. Подключаю громкую связь к кабинету дежурного помощника начальника аэропорта и снова беру микрофон.

     

      - Борт 7420? Объясните задержку. Почему возле вас машина?

     

      - Я - 7420. Пока не понял. Моргает светом, показывает вниз. Сейчас второй выйдет и посмотрит.

     

      - Борт 7420, я - "Гранит"! Взлёт не разрешаю. Зарулить на стоянку!

     

      - Пётр Анатольевич! - совсем не по правилам обратился борт, - Тут такое дело... нас захватили.

     Сзади хлопнула дверь. Вошёл начальник аэропорта. Следом - помощник. Встали рядом и вопросительно посмотрели на меня. А я что? Пожал плечами.

     

      - Борт 7420, повторите.

     

      - Я - двадцатый. Повторяю: самолёт захвачен двумя какими-то бандюгами. Один из них вооружён автоматом.

     

      - Борт 7429, сможете зарулить на стоянку?

     

      - Нет. Машина мешает.

     

      - 7420. Я - начальник. Захватчики в самолёте?

     

      - Сейчас войдёт. Стреляет в замок из пистолета. Второй стоит на машине, направив на нас автомат.

     

      Начальник с досады хватил фуражкой об стол, посмотрел на расколотый козырёк и швырнул её в угол.

     

      - Вызывай, Петя, Большой аэродром.

      - "Карат", я - "Гранит". "Карат", ответьте "Граниту".

     

      - Я - "Карат". Спокойно, ребята. Я всё слышал. В органы сообщил. Тянем время. Начните переговоры с вашими гостями. Сейчас вышлем две вертушки для блокирования полосы.

     

     Начальник брякнулся на стул, вытянул ноги, вытащил из кармана портсигар. Нарочито медленно открыл, вытащил папиросу, постучал ею о крышку портсигара. Засунул папиросу в рот, пожевал, перекинул пару раз из одного угла рта в другой. Поднял голову и посмотрел на меня.

     

      - Ну что, Пётр Анатольевич? Будем учиться дипломатии? Кто в экипаже?

     

      - Командир - Тазиев Валерий, вторым - Соколов.

     

      - Та-ак!

     

     В это время динамик защёлкал, захрипел. Словно кто-то баловался кнопкой СПУ. Начальник подскочил и глянул поверх пульта в окно, словно с такого расстояния мог увидеть, что происходило в самолёте. Схватил микрофон.

     

      - Валера! Что у вас происходит?

     

      - Всё в порядке, - почти сразу отозвался борт, - Мы тут немного побеседовали.

     

      - У вас всё нормально?

     

      - Почти. Второй лежит оглушённый. По голове рукояткой дали.

     

      - Какой рукояткой?

     

      - Пистолета. Но уже всё нормально. Приходит в себя.

     Начальник отобрал стакан, который я всё ещё держал в руке, двумя глотками осушил, коротко выдохнул и, зачем-то, понюхал рукав. Я смотрю, а машина поехала от самолёта. Съехала с полосы и остановилась. Показал начальнику, Тот кивнул головой. В это время над аэродромом со стороны Большого аэропорта показались три вертолёта. Два "двадцать четвёртых" безо всяких эволюций приземлились недалеко от стоявшего самолёта, преградив ему путь к взлёту. А Ми-8 облетел самолёт на небольшой высоте и направился в нашу сторону.

     

      - Оперативно войска работают, - удовлетворённо заметил начальник. Да и я сразу почувствовал некоторое облегчение.

     

      - "Гранит", Я - 7422! Прошу посадку.

     

      - Чего? Только его здесь не хватало! - начальник глянул поверх пульта на поле, - Сади его по запасной.

     

      Пока я переговаривался, организовывая посадку борта, распахнулась дверь и к нам вкатился, так по крайней мере мне показалось, розовенький такой дядька с крестьянской физиономией. Я хотел было шумнуть на него, но не успел, потому что следом ввалилась целая толпа в военной форме и без. Ну нельзя же столько народу в СКП! Я толкнул начальника, тот понимающе кивнул и поднялся навстречу вошедшим. Толстячок на ходу сунул ему руку.

      - Полковник Егоров. Госбезопасность.

     

      Потом обернулся к своим.

     

      - Всем оставаться на месте, не ходить, не разговаривать! - и ко мне, - Связь с пилотами есть?

     

      Я, глядя на его деловитость, почему-то по-военному ответил.

     

      -Так точно!

     

      - Прекрасно. Как зовут командира экипажа?

     

      - Валерий Тазиев.

     

      - Чудесненько. Дайте мне микрофон. Валерий! Я - полковник Егоров. Доложите обстановку. Можно без кода и позывных.

     

      Динамик ожил.

     

      - Докладываю: захватчиков двое, вооружены автоматом, граната, пистолет. Плюс два наших пистолета.Внимание!

     Захватчик выпустил из самолёта мужчину и женщину с ребёнком.

     

      - Как выпустил?

     Смотрим в окно. Точно. От самолёта идут трое. К ним навстречу бегут человека четыре из группы, которая вылезла из вертолёта.

     

      - Выпустил, вероятно потому, что они с ребёнком, - прокомментировал начальник аэропорта.

     

      - Это - хороший признак. Наверное, сможем договориться, - полковник пошкрябал лысую макушку и опять занялся переговорами, бросив, не оборачиваясь, одному из своей свиты.

     

      - Калинин! Отца семейства ко мне!

     

      - Есть!

      - Валерий! Спроси, не хотел бы кто-нибудь из этих ребятишек со мной переговорить?

     

      - Минуточку!

      - Товарищ полковник! Гражданин доставлен.

     

      Мы обернулись. Впереди группы военных стоял молодой мужчина. Вид, честно говоря, был не геройский. Глаз подбит, рукой прижимает окровавленный платок к нижней губе.

      - Это что ещё такое?

     

      - Да, вот, говорит, что хотел выхватить автомат у одного из захватчиков.

     

      Полковник с интересом взглянул в глаза парню.

     

      - Где служил в армии, сынок?

     

      - В погранвойсках.

     

      - А что с автоматом-то не получилось?

     

      - Один из захватчиков здорово подготовлен. Бьёт, как кувалдой. Лётчиков тоже избил. А автомат, почему-то, не выстрелил.

     

      - А должен был?

     

      - Да.

     

      - Интересненько.

     

      - Я - двадцатый. Говорить будете? - прервал тишину голос из динамика.

     ...

     Егоров.

     Хочешь загубить какое-нибудь дело, доверь его женщине. Это на службе я - полковник, а дома за двадцать семь лет семейной жизни воспитался командир, для которого нет в этой жизни авторитетов. В кои времена совпали выходные и с самого утра как пристала половина той части человечества, которая до сих пор ошибочно считается прекрасной, поехали на дачу и всё тут.

     Я ей говорю, что и документы и права в кабинете оставил, но это с большим успехом можно было лишь кошке Мурке объяснять. Вспомнив всех святых, нацепил собачью радость на шею и поехал в управление. Только вышел из кабинета, роюсь в карманах в поисках ключа, как в коридоре появляется наш генерал и сообщает.

     

      - Леонид Николаевич! Зайди ко мне. В Малом самолёт угоняют.

     

     Вот тебе и дача! Завертелось. Группа захвата, вертолёт на стадион и полетели. В аэропорту, правда, всё спокойно. Начальник и диспетчер - неплохие ребята. Без паники и истерики ведут своё дело. Где-то в газете я читал, как в авиалайнере, командир экипажа, ведя переговоры с угонщиком, перехватил инициативу, потребовав, чтобы тот представился. Мелькнула чудесненькая идея попробовать такое же подобное.

      - Говорить будете? - спросил пилот самолёта и тут же раздался другой голос.

     

      - Кто там интересуется мной?

     Ну, я, естественно, добавляю солидности в голос и спрашиваю.

      - Как фамилия?

     

      - Это что ещё за хам там объявился?

     

      Ничего себе, думаю, перехватил инициативу.

     

      - Извините! Полковник Егоров. Госбезопасность.

     

      - Очень приятно, полковник Егоров. Я - Якимов Валерий.

     

      - Валерий! Что ты собираешься делать дальше?

     

      - Вообще-то, я за границу собрался.

      - Куда, если не секрет?

     

      - В Японию. А, может быть, в Америку. Точно ещё не решил.

     

      - В Америку, Валерий, тебе горючего не хватит. Да и до Японии, наверное, тоже.

     

      - А это, полковник, уже твоя забота. Будешь организовывать дозаправку.

     Я показываю диспетчеру, чтобы отключил микрофон и спрашиваю начальника.

     

      - Узнать сколько горючего в самолёте сможете?

     

      - Конечно!

     

      - И заодно рассчитайте расстояние, которое он сможет пролететь. Диспетчер! Сделайте связь с Большим аэропортом. Кто-нибудь! Карту принесите! Хабаровского, Приморского краёв и, отдельно, Дальнего Востока. Группе захвата оставаться на месте!

     

     Потом я дал указание связаться с китайской стороной и, на всякий случай, предупредить в возможном перелёте нашего самолёта. Сделал в управление запрос о том, кто такой Якимов и кто с ним мог оказаться в помощниках. И, только после всего этого, приступил к дальнейшим переговорам. На наше удивление угонщики потребовали три уложенных парашюта. На вопрос, почему три, пообещали на одном сбросить пассажира, чтобы проверить качество укладки.

     Информированность Якимова была выше всяких похвал. Например, когда я сказал, что через два с половиной часа парашюты доставят из аэроклуба, он посоветовал мне не сходить с ума и взять парашюты в местной спортивной команде аэрофлота, потому что он очень торопится.

      Собеседником Якимов оказался инересным. Ни разу не повысил голос, ни одного нецензурного слова. И, поэтому, я приложил максимум усилий, чтобы выполнить его требования.

     В конце наших переговоров я предложил.

     

      - Валерий! Может откажешься от поездки за границу?

     

      - Нет, Егоров. Глупо сесть за решётку, не доделав дело.

     

      - Согласен. Но, может пассажиров освободишь? Они-то за что страдают?

     

      - Хорошая мысль, полковник! Убери вертушки с полосы и я всех отпущу.

     Ну, как упустить такую возможность? Закрываю ладонью микрофон, но не совсем, чтобы Якимов слышал.

     

      - Калинин! Ты ещё здесь? Бегом!

     

      В окно наблюдаю, как капитан добегает до нашего Ми-8 и вот "двадцать четвёртые" раскручивают винты и отползают в сторону от бетонки. И тут же вижу, как из дверей самолёта стали выпрыгивать пассажиры. Самолёт выпустил клуб дыма и медленно тронулся с места.

      - Товарищ полковник, возьмите, - начальник аэропорта подаёт мне полотенце. Зачем мне оно? И только тут замечаю, что рубашка давно прилипла к телу. Весь мокрый от пота и дышу, как загнанная лошадь. Вытираю физиономию и только тут начинаю соображать, что я выиграл первый раунд. Теперь остались лётчики и самолёт.

     ...

     Тазиев.

     Инересно, а если б получилось взвести пистолет? Что бы я смог сделать в салоне, наполненном пассажирами. Дурацкая система стрелковой подготовки лётчиков. Раз в год вывезут на стрельбы, дадут три патрона. Тренируйся! Сколько стрелял, ни разу не попал в мишень.

     А этот Якимов здорово подготовил захват самолёта. Ни одной осечки не получилось. И, если не считать Колькиной разбитой головы, то обошлось без крови. Когда Якимов ударил Соколова, я уже скорее машинально ткнул стволом пистолета его в лицо. Но он мотнул головой в сторону, перехватил мою руку с пистолетом под мышку и как даст мне свободной рукой мне в глаз. Фейерверк искр брызнул с такой силой. что некоторое время я вообще ничего не видел. Чувствую только, как из руки выкручивают пистолет. Потом, круги перед глазами прекратились и я разглядел перед собой невысокого коренастого парня лет тридцати. Лицо невыразительное, но взгляд - жёсткий, запоминающийся.

      - Ну что, друг, очухался? Как зовут?

     

      - Валера.

     

      - Во!Тёзка.

     

      Повернулся ко мне спиной и занялся пистолетом второго пилота. Я вдруг подумал, что если схватить его сзади за горло? Кажется от этого захвата невозможно освободиться. Но, когда я увидел, как Якимов приподнял Кольку. А в нём - семьдесят килограммов живого веса, мне уже не захотелось устраивать драку.

     Разоружил он нас и полез к пассажирам. Тут Соколов мне на гранату показал. Я об этом тоже сообщил диспетчеру. Пока разговаривал, посмотрел в салон. Там Якимов выпускал из самолёта трёх человек. И об этом сообщил. Смотрю, а у Кольки глаза по шесть копеек и он их тут же зажмурил. Оборачиваюсь. Якимов в дверях лупит мужика, которого хотел выпустить. А потом как дал ему пинка. Тот и выпал из самолёта. Якимов взял автомат из рук своего напарника и по его лбу пальцем постучал. Подходит к нам в кабину и, улыбаясь, говорит.

     

      - Шурик занервничал. Хотел дядю пришить, а с предохранителя снять забыл.

     Вытаскивает рожок из автомата, оттягивает затвор, ловит лапой вылетевший патрон и остальные из рожка тоже пальцем повыпихивал. Сунул всю горсть в карман, а три патрона опять в рожок вставил. Пощёлкал предохранителем, остановил его в положении стрельбы очередями и рожок пристегнул. Швырнул автомат опять этому Шурику. Я ему говорю.

     

      - Нахрена ты автомат опять этому психу даёшь? Выстрелит в кого-нибудь.

     

      - Нет, - смеётся, - Он у меня смирный.

     Тут меня полковник просит, чтобы я позвал на переговоры по радио кого-нибудь из угонщиков. Якимов Соколова за руку тянет.

     

      - Ну-ка. Сядь вон там среди пассажиров. И без самодеятельности, а то ещё подкину.

     

      Сел на его место, нацепил наушники, ларинги, посмотрел на меня и подмигнул

     

      - Буду твоим вторым пилотом, - нажал на кнопку, - Кто там интересуется мной?

     Сколько я за его действиями наблюдал, всё не мог отделаться от мысли, что передо мной какой-то недоученный лётчик. Или бывший, но это не могло быть из-за его возраста. По всему было видно, что сидит он в кабине не первый раз. Ну, а дальше - почти анекдотичная история переговоров. Обозвал он полковника хамом. Потом перешли к взаимным представлениям и выяснениям намерений друг друга. Тут-то я и узнал, что он - Якимов. А потом поворачивается Валера ко мне и говорит.

     

      - Сними наушники. Некрасиво подслушивать, как чужие дяди разговаривают.

     И всё. Можно сказать, что я оглох. О чём они там договаривались, я мог только отдалённо понимать, слушая Якимова. Около часа простояли мы на взлётной полосе. Когда я спросил, почему, Якимов оскалил зубы и сказал, что по Хабаровску собирают доллары на дорогу и вертолётов мало для почётного экскорта. И тут же повернулся и кричит.

     

      - Шура! Сейчас с грузовика три сумки сгрузят. Сходи и принеси все сюда. Автомат не бросай.

     

      Смотрю, затаскивает Шура три парашютные сумки. Якимов ухмыляется.

     

      - Ну как? Хватит на всех валюты? Одевай наушники, запускай двигатель. Взлетать будем. И, обращаясь к пассажирам, вдруг заявляет.

     

      - А ну, отстегнули ремешки и шагом марш отсюда! Ты! - пальцем на Кольку, - Сидеть на месте!

     Пассажирам, понятное дело, два раза не пришлось повторять приглашение.

     

      - Шура! Стрельни в воздух, чтобы они быстрее отсюда убежали.

     

      Тот передёнул затвор и шарахнул очередь в воздух. Якимов говорит.

     

      - Предохранитель закрой, а то нас постреляешь.

     

      Нажал на кнопку и мне.

     

      - Взлетаем!

     

      - Двигатель температуру не набрал.

     

      - Начхать! Самолёт пустой.

     

      - Гробанёмся.

     

      - Тогда ползи по взлётке, не стой на месте! А то вдруг ещё кто-нибудь захочет к нам в долю войти.

     

      - Что? Испугался?

     

      Сверкнул глазами Якимов, вытаскивает пистолет, передёргивает и направил на Кольку.

     

      - Или поехали, или стреляю.

     

      - Поехали-поехали, убери пушку.

     Покатили мы по полосе туда и обратно. Запросил я у диспетчера условия взлёта, а потом взлетели. Точнее. взлетал сам Якимов. Грубовато, но грамотно. Когда я увидел, что он поставил ноги на педали и взялся за штурвал, то стал просто придерживать управление, а рулил сам Якимов.

      Взлетели. Над Амуром Якимов сказал, чтобы летел через Амурскую протоку и, затем, вдоль Уссури.Диспетчер на мой запрос дал высоту восемьсот метров. Встаёт Якимов с места, выходит из кабины, раскрывает одну из сумок и достаёт уложенный парашют. Спрашивает у Соколова.

     

      - Сколько у тебя прыжков?

     

      - Девять.

     

      - Здорово! Будешь у нас испытателем. Надевай!

     

      - А, может, сам испытаешь?

     

      - Шутить в морге будешь! Надевай!

     Вытаскивает второй парашют и напяливает ег на Шурика.

     

      - Захочешь спастись, Шура, дёргай за это кольцо.

     

      Ну точно, думаю, или лётчик, или диверсант. Парашют тоже хорошо знает. Валера садится опять на левое место и говорит.

     

      - Разворот на девяносто влево!

     

      - Зачем?

     

      - Не твоё собачье дело! Здесь я командую!

     И тут, честно говоря, психанул я крепко. Завалил самолёт на бок и завернул. А во время разворота, через верх фонаря увидел, что сзади на приличном расстоянии летят за нами два вертолёта. которые на аэродроме были. Выровнял я самолёт, чтобы Якимов не увидел, но поздно. Он увидел.

     

      - Хе-хе! А я уж думал, что они где-то потерялись. Какой у тебя позывной?

     

      - Борт 7420.

     

      - Снимай наушники. Дальше я сам буду связь держать.

     Я отказался. Он сорвал с моей головы всю атрибутику и, оторвав шнур, выбросил в форточку. Тоже видно сорвался. Нервы. Поворачивается и кричит Соколову.

     

      - Приготовься прыгать!

     

      Смотрю на Кольку и вижу, что тоже хочет отказаться. Мотаю головой, мол, не зли этого гада. Прыгай. Колька встаёт и медленно идёт к двери. Второй друг, Шурик, тоже приподнимается и пинка Кольке, бац! Колька, не останавливаясь, как даст ему в рожу, в два прыжка добежал до двери и бросился вниз. Шурик схватился за автомат, но я опрокинул самолёт набок и он зарылся с оружием между кресел.

     ...

     Якимов.

     Советские рабы - лучшие в мире рабы.

      Закомплексованные, с нерушимыми понятиями служебного долга и ещё чёрт знает какими уникальными свойствами. Не нужно быть семи пядей во лбу или, на худой конец, экстрасенсом, чтобы предугадать не только возможное поведение, но и ход мыслей отдельного индивидуума. Да и всей толпы в целом.

     Если честно, то за границу я не собирался. Нет, в законе съездил бы с удовольствием. Языки повыучивал бы. Но, поскольку простому смертному туда дорога заказана, а здешнюю жизнь я без тошноты уже созерцать не могу, решил я однажды устроить себе небольшой спектакль.

     Шурик у меня в помощниках оказался случайно. На его месте мог быть Иванов, Петров или Сидоров. Любой, живущий в этой стране дураков, в тайне мечтает оказаться там, где люди хорошо живут. Но одного только от такой мысли пот прошибает, а другой осмеливается вслух сказать. Вот Игнатенко и сказал. И я его выбрал. Тем более, что ему тюрьма - мать родна и от лишнего срока ему хуже не станет.

     Конечно, если б я ему сказал в процессе, что за границу улететь не удастся, то он бы сдуру и в меня попытался пальнуть. Такая уж рабская психология. Когда я перепугал лётчика очередями из автомата, то, прежде чем бросить стрелялку Шурику, поставил его на предохранитель. И, как оказалось, не зря. Иначе, он пришил бы того паренька в самолёте. И, уже после этого неприятного инцидента, решил я вытащить все патроны из магазина, а три штуки обратно засунул, чтобы Александр тоже отличился. Когда он, по моей команде, пуганул пассажиров, а короткими очередями стрелять он не умеет, то я на слух засёк, что все три патрона вышли. Значит, в автомате - пусто.

     И мы полетели. Вдоль границы. Где-то над Хехциром выбросил я второго пилота. Точнее, он сам прыгнул. И при этом успел устроить небольшую потасовку с Игнатенко. Этот супермен решил обидеть пилота, а тот въехал Шуре в фэйс и выскочил. А командир - молодец. Крутанул самолёт так, что Шурик нырнул между седушек. Да и я чуть со своего места не улетел.

     Не, думаю, жалко будет, если Шура выпадет в дверь против своей воли, да ещё и с неработающим страхующим прибором на парашюте. Выхожу в салон, достаю Шурика из-под кресла, усадил, зацепил вытяжную верёвку за подлокотник. И, вдруг, чувствую: пол ушёл из-под ног.А этот змей, лётчик значит, сделал горку и закладывает вираж так .что меня тянет в открытую дверь. Оттолкнувшись от потолка, я успеваю схватиться за кресло. Краем глаза вижу, как Шурик вцепился в своё кресло, согнулся, глаза по чайнику, но автомат не выпускает.

     А придурок продолжает валять самолёт с боку на бок. Хватаюсь за ножки кресел и ползу по проходу к кабине. Валера увидел, что я уже дополз, выровнял самолёт и заявляет.

     

      - Я пошутил!

     

      Брякнул я его по затылку.

     

      - Я - тоже. Поворачивай! В Китай летим.

     

      Он морщится и крутит головой.

     

      - Не-а.

     Делаю вид, что замахиваюсь. По глазам вижу, что он согласен и, поэтому, не бью. Развернулись и летим. Вдруг, Валера как опять крутанёт штурвал и харя побелела от страху. Ну, конечно, не каждый день в тебя трассерами стреляют. В нескольких метрах от носа самолёта светящимися мухами проскочила очередь. Это с сопровождающего вертолёта с помощью пулемёта решили подкорректировать наш курс.

      - Чего ссыканул? Пока ты с нами, нас никто не тронет. Давай опять к границе!

     

      Только мы развернулись, как трассеры опять замелькали то возле крыла, то над кабиной. Тёзка мой совсем геройский вид потерял. Голову втянул в плечи и только глазами косит вслед светлячкам улетающим. И тут я слышу истошный вопль. Про Шурика-то я и забыл. Оборачиваюсь.

     

      - Полетели обратно! Е... я твою заграницу! Я лучше ещё раз в зону пойду! Пришьют ни за грош! Поворачивай! Застрелю!

     Крыша у кореша съехала. И, самое смешное, этот монолог вдруг успокоил лётчика. Он как захохочет. Шурика этот смех совсем доконал. Вскидывает автомат, снимает предохранитель, передёргивает затвор и, зажмурив глаза, нажал на крючок. И повёл так это стволом. С лётчика на меня. Чтобы, значит, одной очередью. Я успел перехватить штурвал, чтобы Валерик не успел куда-нибудь ещё дёрнуть самолёт. Потом кричу Шурику.

     

      - Вот ты кака какая! Друга убить захотел! Ну, тогда сам подыхай, козёл вонючий!

     

      Вытаскиваю из кармана гранату, дёргаю кольцо и с улыбкой бросаю Шуре.

     

      - Лови, чучело!

     Тот заверещал, как резаный. Бросил автомат, схватился за кольцо парашюта и выскочил в дверь. Жить значит захотел. Валера опять побледнел, как мел, и на гранату смотрит. Я его успокаиваю.

     

      - Да не бойся ты. Это - деревянная болванка.

     

      Он опять захихикал. Мне стало не по себе. Свихнётся же так: то пугают, то веселят. Концерт. Лётчик пальцем назад показывает.

     

      - Друг-то твой в Китае приземляться будет.

     

      Настала моя очередь повеселиться. Значит Шуре повезло больше с заграницей, чем мне. А через несколько минут, как я и предполагал, появились китайские "МиГи" и тоже шуганули нас пушечными очередями.

      - Поворачивай! - кричу Валере, - Здесь нас, похоже, не ждут.

     И полетели мы обратно в самую передовую страну мира. Валера совсем повеселел и заявляет мне.

     

      - Прыгни с парашютом. Тоже в Китае побываешь.

     

      - Э, нет. С парашютом тебе прийдётся сигануть.

     

      - Нашёл дурака. Мне в самолёте больше нравится.

     

      - Грубишь дяде! Сейчас вытащу в салон, дам в пятак пару раз и выброшу без парашюта.

     

      - А самолёт в это время шлёпнется.

     

      - Летяга! Ты что? Двоешником был? АН-2 с брошенной ручкой тридцать секунд летит в ровном горизонте.

     

      - Не тридцать, а больше.

     

      - Тем хуже для тебя.

     Лётчик промолчал. Потом так же молча вылез из кабины и стал надевать парашют. Подошёл ко мне и говорит.

     

      - Жалко мне тебя, Валера. Гробанёшься ты.

     

      - Значит тебе выдался уникальный случай с живым ещё покойником побеседовать. Верёвку вытяжную за что-нибудь зацепи, а то, может статься, вперёд меня там будешь.

     

      Я подал ему карабин верёвки и он молча пошёл к двери. Облокотился на верхний обрез и смотрит вниз. Тут опять показались вертолёты. Значит, границу пролетели.

      - Давай!

     Лётчик кивнул, взялся за вытяжное кольцо и вывалился за борт. Я нацепил наушники и услышал.

     

      - Борт 7420, кто прыгнул?

     

      - Командир экипажа.

     

      - Якимов! Ты что, сам пилотируешь?

     

      - Угадал, Егоров, сам.

     

      - А твой друг?

     

      - Я его в Китае оставил.

     

      - Его фамилия - Игнатенко?

     

      - Хорошо работаешь, полковник!

     

      - Мне твоей похвалы не нужно. Что ты собираешься делать дальше?

     

      - Возвращаюсь обратно.

     Полковник помолчал, видно советуясь с кем-то, а потом с каким-то усилием сказал.

     

      - В Хабаровск, Якимов, мы тебя не пустим. Всё-таки, более полумиллиона жителей. А с твоей лётной квалификацией можно упасть где попало. Хоть ты и мечтал быть лётчиком, но садить самолёт ты не умеешь.

     

      - Ну, Егоров! Ну, орёл! Даже это раскопали! А не помнишь, случайно, я в штанишки писался или нет? Дай задание своим кагебэшникам, пусть узнают.

     

      - Шуточки у тебя... Но. к сожалению, при попытке подлёта к какому-нибудь населённому пункту, прийдётся дать команду сбить тебя. Но не всё потеряно, Якимов. В стороне от железной дороги, которую ты сейчас пролетаешь, есть широкая прямая автомобильная дорога. Я сейчас дам команду и вертолёты тебя туда вывведут. Потом они очистят от машин километра два дороги. Попробуй посадить туда самолёт. Только без фокусов. Хорошо?

     

      - Договорились, полковник.

     И тут же сбоку пристраивается вертолёт. Лётчики помахали мне, приглашая следовать за ними. Привели меня к этой дороге, разлетелись в разные стороны. Один вертолёт сел сразу на дорогу, перекрыв движение, а второй пошёл на бреющем над дорогой, сгоняя автомобили.

      - Не торопись, Валера.

     

      Тьфу! Какая трогательная забота.

      Из одного вертолёта вдоль дороги несколько раз выстрелили из бортовой ракетницы. Понятно, садиться в ту сторону. Разворачиваюсь, захожу, снижаюсь. Пытаясь "примазать" самолёт к асфальту, даже несколько раз стукнулся колёсами. Но двух километров для посадки не хватает и я добавляю газ и взлетаю снова.

      - Всё нормально, Валера, не волнуйся. Зайди ещё раз так же. Когда будешь над дорогой на высоте одного-полутора метров, сбрось газ и штурвал возьми на себя.

     

      Рубашка на теле плывёт. Интересно, сколько там консультантов возле полковника собралось? Выравниваю самолёт над дорогой, убираю обороты и тяну штурвал на себя. Капот начинает подниматься кверху, закрывая весь обзор. И только через боковое расширении вижу, что двигаюсь нормально по оси дороги. И в этот момент слышу, как покатился по бетону. Сел!

     

      - Ну, вот всё и закончилось, - слышу в наушниках.

     

      - Нет, Егоров, не всё! Точку осталось поставить, - и я зажимаю намертво оба тормоза. Колёса завизжали, самолёт вильнул в кювет, и ткнулся носом в землю. В последний момент, когда меня швырнуло на приборную доску, успеваю заметить, что земля перекосилась и оказалась уже у меня над головой. Конец.

     ...

     Самойленко.

     Вот ведь случай поразительный! Дожил до седин. За глаза даже медицинским светилом называют, а попался на удочку, как мальчишка. Да и то сказать: симулянт необычный попался. Привезли этот набор костей и мяса тоже необычным способом. На поляну приземлился боевой вертолёт и в приёмный покой спецназовцы втащили этого парня. Хорошо, что по дороге они довольно грамотно пережали повреждённые артерии и не было большой потери крови. Поэтом предоперационная подготовка обошлась по минимуму.

     Интересный экземпяр! Мышцы, как у культуриста. Благодаря этому и живой остался, хотя вид у тела был, словно на нём с разгона затормозил самосвал. Но, видно в момент удара, парень непроизвольно напряг мышцы о они, как броня, защитили его.

      Верхняя половина почти не пострадала, если не считать многочисленных порезов и небольших рваных ран, а вот ниже - гораздо хуже. Остатки ноги пришлось отнять, таз собрали на скрепки. Но самое удивительное для меня началось потом, недели через три.

     По всем объективным показателям было видно, что организм восстанавливает ся невероятным темпом, что характерно для не злоупотребляющих ни алкоголем ни прочими "жизненными стимуляторами", но говорить и, вообще. реагировать на посетителей наш пациент отказывался напрочь. Я уже начал подозревать сдвиги в психике. Следователь, который вёл дело, заходил всё реже. И только Егоров вёл переговоры с пациентом. Точнее. говорил всё время полковник, а больной лежал с закрытыми глазами, иногда ненадолго их приоткрывая.

      - Я же вижу по глазам, что он нормалет и успешно выздоравливает! - горячо доказывал мне Леонид.

     

      Как жаль, что ему не удалось убедить меня.

      И вот наступил этот печальный день.

      - Дверь закрыта, Илья Петрович! - по коридору ко мне бежала медсестра, - Я только на несколько минут вышла, а её кто-то закрыл.

     

      Что за непорядок во вверенном мне заведении? Я почти бегом добрался до двери. Она не открывалась. Изнутри палаты в ручку двери было что-то вставлено.

     

      - Быстро найди мужиков в терапии и пусть выломают дверь!

     А я, распахнул дверь соседней палаты и открыл окно, чтобы попытаться заглянуть в закрытую палату. Та картина, которую я увидел, чуть не повергла меня в обморок. На подоконнике раскрытого окна сидел с капельницей в руке наш пациент и спокойно беседовал с Егоровым, который стоял внизу.

     

      - ... Егоров, ты представляешь: я, со своей умнейшей голоой и светлым взглядом, правда без ноги и в тюремной робе?

     

      - Валера! Прекрати! Никто тебя не собирается садить в тюрьму, - Егоров, говоря это, медленно разгребал руками кусты, разделяющие пространство между зданием и дорожкой.

     

      - Полковник! Стой на месте! Всё равно тебе не удастся меня поймать. Да и возраст у тебя не тот для таких упражнений. Да, ты не мог бы пропросить, чтобы дверь не ломали, а то я с тобой побеседовать не успею...

     Но в этот момент дверь затрещала и распахнулась, зазвенела по полу отломанная ручка, загремела отодвигаемая мебель. Якимов обернулся и, замахнувшись банкой капельницы на кого-то в палате, скомандовал.

     

      - А ну, стоять! Бараны! Прёте, как на буфет! Никакой вежливости.

     

      Но, видимо, ворвавшиеся не остановилиь, потому что Якимов швырнул банку, опёрся обеими руками о подоконник и рывком выбросился на улицу. Он упал на отмостки головой вниз. Тело несколько раз конвульсивно дёрнулось и замерло. Всё.

     Я посмотрел на Егорова. Тот сидел на земле, опустив голову, держась рукой за левую сторону груди. Я выскочил в коридор.

     

      - Лена! Валидол и нитроглицерин! Быстро!

     

      Когда я прибежал, полковника уже подняли и посадили на скамейку.

     

      - Все свободны! Ты что, Леонид Николаевич, разве так можно?

     Егоров повернул голову.

     

      - Илья! Что случилось с нами? Что случилось с нашей страной? Почему такие, как этот парень, так упорно не желают жить с нами? Может мы с тобой не похожи на нормальных людей?

     

      - Да нет, Лёня, успокойся. Ты просто разволновался. Ну, закончил жизнь бандит...

     

      - Сам ты бандит! И я с тобой тоже! У меня сыну скоро столько же стукнет, сколько и Якимову. И я с ним тоже не могу общий язык найти. Нет! С меня хватит! Выслуга есть. Сегодня же подам рапорт. Давно пора на пенсию. Буду с Натальей на дачу ездить. Ещё одного такого случая я не перенесу.

     Мы молча проводили взглядом медбратьев с носилками, на которых лежало, накрытое простынёй, тело. Я похлопал ладонью по колену Леонида и ушёл к себе в кабинет.

      Видеть никого не хотелось....

     ...

     Начало.

     Царь задумчиво потеребил жидкую бородку. Молча оглядел худую тщедушную фигуру, стоящую на коленях. Потом промолвил.

     

      - Так вот ты какой. Смутьян. Я, было, думал, что ты телом хотя бы удался в отца. А у тебя ни тела ни ума. Хорошо, что я не видел тебя раньше. Тогда бы мне не хватило той решимости, которая появилась, из-за доносов на тебя.

     Ирод почесал тело под рубашкой и повернулся на подушках на другой бок. Слуга перебежал на другую сторону и принялся махать веером из перьев, словно хотел, чтобы тело правителя взлетело в воздух. Ирод посмотрел на него и слуга послушно стал замедлять движения. Когда поток воздуха сравнялся с его желанием, Ирод опять обратил взгляд на наказуемого.

      - Что молчишь то? Говорят, что ты мастер заговоров-разговоров. Скажи что-нибудь!

     Стоящий на коленях поднял голову:

      - Ч-что с-сказ-зать?

     

      - Как твоё имя?

     

      - И-исус.

     

      - Очень хорошее имя. Так именно мы его и запишем, - произнеся это, царь посмотрел на сановника, который поспешно задвигал палочкой по свитку папируса.

     

      - Значит ты не хочешь работать? Не хочешь помогать своему отцу? Так?

     

      Не дождавшись ответа, Ирод наклонился вперёд и продолжил:

     

      - Ты подговариваешь молодых, чтобы они тоже не работали? Просите еду у людей. Живёте хуже собак. Ваши матери все глаза выплакали. Отвечай!

     

      Оглянулся на окно, из которого донёсся шум взлетевших голубей, напуганных его выкриком, Ирод продолжал уже спокойнее:

     

      - Почему ты не хочешь работать? Все люди работают.

     

      - Р-раб-ботать - это п-п-плохо.

     

      - Это трудно, а не плохо. Зато не работать легко. Не так ли?

     Исус кивнул не поднимая головы. Ирод откинулся назад, скосил глаза на павлиньи перья, выравнивая поток воздуха, и задумчиво пошевелил скрещёнными на животе пальцами. Лицо стало терять признаки живого и стало застывать в какой-то маске актёра. Даже веки уже двигались медленно, словно подчинённые не своему ритму, а посторонней злой воле. Приступ бешенства овладевал им.

     Стражники побледнели от страха. Один из них нервно глянул на коленопреклонённого юношу и, поклав ладонь на рукоять клинка, широко открытыми глазами уставился на лицо господина. Судорожно сглатывая, он искал на неподвижной маске малейшее изменение, указывающее на то, что надо надо полоснуть лезвием по худой шее.

     Упала палочка из рук сановника и Ирод вздрогнул. Нервная волна пробежала по лицу и оно стало вновь таким, каким было несколько мгновений назад. Все облегчённо выдохнули как можно незаметнее. И только опахало вздымалось и опускалось бесшумно, отмеряя ход времени.

      - Почему ты не умер, когда был маленький? Почему именно я должен убить тебя? Потому что я твой господин? Почему именно я, а не твой отец? Не твой брат? Кто-нибудь другой? Весь мой народ должен работать. Вся моя власть прирастает работой людей. Если люди не будут работать, я не смогу их защитить.

     Ирод опять откинулся назад на подушку и потянулся всем телом.

     

      - Ты хочешь умереть?

     

      Исус неопределённо пожал плечами. На его истощённом лице не шевельнулась ни одна часть. Напрасно дожидался царь хоть малейшего изменения в безразличной гримасе, скосившегося набок лица.

     

      - Тебе прийдётся умереть. Но совсем не так, как ты ожидаешь. Я не могу тебе позволить оставить после себя историю о том, как ты победил царя. Ты его и вправду победишь, но эта победа сделает мой народ дружнее, работящее, послушнее. А ты будешь выше царя. Ты будешь выше солнца. Встань и иди за мной!

     

     Когда вышли наружу, Ирод показал рукой вниз. Там в маленьком дворике два стражника хлестали плетьми группу лежащих на земле людей.

      - Узнаёшь своих друзей? Нет, их не убивают. Их учат. Точнее, им помогают выучить историю твоей жизни, которую они будут должны рассказывать на протяжении всех лет, что им осталось видеть солнце. И, если они плохо запоминают, их начинают учить плёткой.

     Ирод сделал знак рукой. Стражники, повинуясь приказанию старшего, подхватили под руки одного из лежащих и потащили к выходу. Через некоторое время в дверях показался молодой мужчина. С протяжным и продолжительным всхлипом он бросился на колени, дополз до ног правителя и покрыл их поцелуями.

     К своему ужасу Исус узнал в распростёртом теле своего друга.

      - Ну, узнал? Нравится мне этот Иудушка. Он, пожалуй, будет единственный, кого не выгонят из города. И ему не надо будет учить наизусть историю. Здесь она никого не интересует. Ведь именно благодаря ему ты оказался здесь. Хватит! - Ирод выдернул ногу и толкнул ею голову Иуды, - Пошёл вон!

     Когда Иуда скрылся, Ирод продолжил:

     

      - Весь народ моей страны я назову иудеями. Нравится тебе это название? Можешь не отвечать. Мне это не интересно. Я так решил. Не называть же всех иродеями. А ведь я тоже хочу остаться в истории. Твоей истории. Истории твоей замечательной жизни. Но там нет места другому такому хорошему как ты.

     В этот момент Исус с надеждой взглянул в лицо царю, но тот, не обращая внимания ни на кого, продолжал, как бы говоря самому себе.

     

      - Там нужен злодей. Я буду царь-злодей. Идём, я покажу тебе, где ты умрёшь, но сначала, место, где ты воскреснешь.

     Спустились вниз. За закрытой дверью послышался громкий смех. Воин толкнул дверь и смех затих. Все люди склонились в поклоне.

      - Что нового придумали?

     

      - Господин! - выступил вперёд мужчина, - мы придумали историю появления на свет сына бога и, как ты приказал, вписали в неё наши имена.

     

      - Напишите, что его звали Иисус. Именно так, с двойным звуком.

     

      - Хорошо, господин.

     

      - Что плохого придумали про меня?

     

      - Пока ничего..., - человек осёкся, заметив как резко вздёрнулась бровь правителя, - Мы придумали, но нам надо твоё разрешение записать это.

     

      - Вы получили разрешение писать всё, что вам вздумается.

     

      - Да, господин, но...

     

      - Читай!

     

      - Это очень коротко, господин. В этой истории царь приказал казнить всех недавно родившихся младенцев, надеясь, что среди них и окажется сын бога.

     Ирод ухмыльнулся и, подойдя к чаше с водой, долго глядел на своё отражение. Потом ткнул в отражение указательный палец и ещё некоторое время разглядывал расходящиеся и сходящиеся круги:

     

      - Детоубийца! Хорошо придумали. Не длинно и страшно...

     

      Посмотрел ещё немного на постепенно восстанавливающееся изображение:

     

      - Долго будут твоим именем детей пугать, Ирод! Так. А что про себя написали? Я сказал, чтобы все были туда записаны. Чтобы ваши имена выучивали наизусть. Нашли такую историю?

      - Да, господин.

     

      - Читай!

     

      - Хорошо ли будет, господин? Ведь Исус всё услышит.

     

      - Во-первых, не Исус, а Иисус. А во-вторых, услышит, но не скажет. Ему осталось жить совсем немного времени. И до захода солнца он уже не будет дышать.

     Только сейчас Исус осознал всё увиденное и услышанное за время, проведённое с царём. Зашедшись истерическим криком, он рухнул на камни и забился всем телом. Ирод спокойно глядел, как стражники пытаются поднять его и поставить хотя бы на колени. Наконец им удалось скрутить руки и засунуть в рот кусок собственной рубахи Исуса.

      Дико вращая глазами, Исус уже не делал попыток вырваться и только мычал. Редкие локоны волос прилипли к потному лбу, порванная рубаха уже не покрывала его тело, но на него никто не обращал внимания, кроме Ирода.

      - Что? Может теперь ты хочешь работать?

     

      Исус закивал головой, насколько это было возможно, и сделал попытку опять рухнуть на пол, но стражники держали крепко.

      - И так. Что же написано в вашей истории? Как появился на свет сын божий?

     

      - Читать с самого начала?

     

      - Да.

     

      - Родословие Иисуса, сына Давидова, сына Авраамова. Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его. Иуда родил Фареса и Зару от Фамари, Фарес родил Есрома, Есром родил Арама. Арам родил Аминадава, Аминадав родил Наассона, Наассон родил Салмона. Салмон родил Вооза от Рахавы, Вооз родил Овида от Руфи, Овид родил Иессея. Иессей родил Давида царя...

     

      - Уф! И сколько их там ещё?

     

      - Это ещё и не половина, господин. Было четырнадцать родов до царя Давида, четырнадцать...

     

      - Мне это не интересно! Кто же, в конце-концов, родил этого бездаря?

     

      - Он родился от духа святого, посетившего матерь его Марию перед замужеством.

     Ирод довольно выставил указательный палец вверх:

     

      - Во! Вот так на свет появился сей достойный сын, именем которого будут жить люди в моей стране. Можете продолжать. Как будет называться это повествование?

     

      - Мы придумали назвать её библия, господин.

     

      - А что это означает?

     

      - Ничего, господин, но такое слово можно произнести на всех языках, которые мы знаем.

     

      - Ну и ладно. Библия, значит библия. Пойду я. Нам..., - Ирод посмотрел на так и не пришедшего ещё в себя Исуса, - Нам ещё на кресте повисеть надо.

     "Было же около шестого часа дня и сделалась тьма по всей земле до часа девятого..."

     ...

     Немного позже...

      В свете огней, которые держали стражники, зловеще возвышались над толпой скрещённые чёрные куски дерева. Отблески пламени выхватывали из окружавшей Ирода темноты лица, затем они пропадали и появлялись снова подсвеченные то с одной, то с другой стороны колеблющимся светом.

     Только шлемы воинов не пропадали в этой темноте. Колеблясь, они висели словно подвешенные в воздухе над латами и над мелькающими лицами, наводя ужас на любого, кто бросал на них взгляд. Из-за яркости бликов под ними совершенно не возможно было увидеть голов, на которые эти шлемы были надеты. Ирод зябко повёл плечом, отгоняя от себя мелькнувшую было тень страха. И тут же, скрывая это движение, выпростал из одежд руку и взмахнул ею в сторону креста.

     Два шлема качнулись в воздухе. Лицо, пропадавшее и появляющееся между ними, тоже. В освещённый круг вытащили Исуса, который поспешно перебирал ногами, потому что стражник, шедший сзади, взмахивал плетью, как только ему казалось, что пленник пытается упереться.

      - Поднять!

     Ещё две покрытые медью фигуры отделились от темноты. Спустя несколько мгновений на кресте, крепко прикрученное ремнями, осталось в одиночестве едва прикрытое тряпьём тело. Вытаращенные глаза, казалось, выпали из орбит. Вздувшиеся на шее вены, хрип вздоха и мычание через тряпку, которая комком чуть ли не раздирала рот не производили никакого впечатления на Ирода. Как художник, любующийся своим произведением, он несколько раз прошёл рядом.

     Отвернувшись, Ирод посмотрел в темноту и, не говоря ни слова, мотнул головой. Опять качнулись медные отблески и в кругу появились уже несколько людей. Прижавшись друг к другу, они подвывали от страха и никак не могли понять, что происходит.

     Ирод поднял руку и крутнул кистью, разбрасывая пальцы. На этот жест из темноты вышел человек в чёрном балахоне и приблизился к завывавшим. Резким движением он хватал за руку каждого из группы и вкладывал в неё кованый гвоздь. Затем, указав на Исуса, человек в чёрном проговорил скрипучим голосом:

      - Прибейте ему руки и ноги!

      - А-а-а-а! - вдруг завопил один из наделённых гвоздями и, вскочив на ноги, подбежал к висящему на кресте телу и ударил его гвоздём в бок.

     Вопль поднял на ноги и остальных, но и шлемы рванулись в освещённый центр тоже, отсекая всех от креста. Засверкали обнажённые мечи и захлопали удары, наносимые плашмя и без разбора. За ноги оттащили от креста и тело ударившего Исуса. Пока его приводили в сознание, Ирод, не проронив ни слова, молча следил за происходящим. Потом с силой провёл ладонью по лицу, вдавив пальцы в глазницы, и произнёс как бы самому себе:

      - И это его друзья. И они будут святыми, - повёл властно подбородком, - Заканчивайте!

     Теперь уже по одному гвоздоносцев подводили к кресту, где они забивали свой гвоздь в то место, куда указывала рука человека в чёрном. Лишь изредка процедура останавливалась для того, чтобы окатить водой потерявшего сознание Исуса. Дождавшись последнего гвоздя, Ирод мрачно обвёл глазами экзекуторов и, всё так же молча, вышел через освещённые двери.

     ...

     Прошло очень много времени...

      - Хорошо ли тебе, сын мой? – спросил владыка, ласково сгребая в горсть вьющиеся волосы. Пятерня прошла по завиткам, потрепала шею и поползла по спине. Юноша с готовностью приподнялся с табурета и упёрся руками в стол. Владыка приподнял рубаху и потянул вниз портки, оголив непристойной белизны ляжки. Взял свои одежды и накрыл ими белизну.

     Некоторое время постояли молча. Затем владыка заколыхал телом, засопел и, запустив руки под одежды, затискал под ними юное тело. Блаженство, разлившееся было по его лицу, сменилось гримасой. Плавные движения сменились судорожными рывками. Вместе с попытками вдоха изо рта вырывался только рык, сопровождаемый постаныванием писаря. Взревев в последний раз, старик упал на табурет и боком привалился к столу.

     Молча и отрешённо он глядел на суету своей пассии. Писарь, закатив одежды владыки и подвинув медный таз с водой, с ласковым приговариванием возился между его ног.

      - Я вот что хотел тебе сказать, - наконец заговорил владыка, - Ты допиши в то место, где упоминается о городе царя Ирода, что этот город находится в Палестине. Богатые там земли, ох богатые. И народ там тёмный живёт. Некрещённый. Будем мы их крестить. Обязательно будем. Слово божье надобно для этого. Библия нам даст это слово.

      - Сделаю, мой отец!

      - Ещё поправь там, где Моисей народ через пустыню вёл. Не сорок дней они шли, а сорок лет. Велика та пустыня была. Велика и враждебна.

      - А чем они насыщались всё это время, мой отец?

      - Не богохульствуй, сын мой! Божьи люди питались пищей богом данной.

      - Сделаю, как велите, мой отец!

      - Старайся, сын мой. Имя твоё останется среди имён святых, кои преумножили значение слова библии. Во все времена будет почитать церковь твоё предание, как и предание от других пророков, кто писал ранее тебя.

      - Отец мой! А как быть с тем, что будут по-разному написаны книги?

      - Не будут они написаны по-разному. Погибнет эта старая книга в пожаре, который случится в нашей обители. И только твоя останется. Ведь нет других книг, что были до той, что переписываешь ты? И этой не будет. Только имя останется для тех, кто будет нуждаться в слове божием.

     ...

     И ещё столько же прошло.

     «Господи! Херово-то как! Нажраться бы сейчас, как раньше в универе. И не видеть эти морды кругом чистоплюйские. «Да, господин президент», «Хорошо, господин президент», «Я думаю, господин президент...». Думают они. Думаю я! А они уже додумывают.»

     Постучали в дверь.

     - Войдите!

     Вошла смуглая женщина.

     - Господин президент! В докладе разведуправления за период...

     «Интересно, она всегда была такая умноговорящая? Наверняка в студенчестве за ней катился хвост её похождений...»

     - ... и есть необходимость учесть это в подготовке вашего доклада.

     - Да, разумеется. Сделайте дополнения и покажите мне проект завтра утром.

     - Хорошо, господин президент! – за посетительницей закрылась дверь.

     - Господин президент? – в приоткрытой двери показался помощник, - Время ехать в церковь.

     - Да, я помню. Уже иду.

     «В бар бы какой было бы лучше. Так, сегодня вечером начхать на всё и посмотреть какой-нибудь боевик. Хоть что-то я могу делать так, как привык? Чем бы занять все эти головы, чтобы они начали делами заниматься. Тогда у меня больше будет свободного времени. Ещё, что-ли, войну кому объявить? Как там у нас в доктрине последней записано? Вести боевые действия в двух разных районах мира. Так. Афганистан и... И...Где-нибудь подальше. В Африке нельзя. Стоп! В последнем фильме мне сильно понравился перепуганный Саддам. Вот это уже интересно».

     Нажал на кнопку.

     - Да, господин президент! – отозвался помощник по безопасности.

     - В дополнение к уже упоминавшемуся, подготовьте данные по наличию оружия массового поражения в... среди арабских стран и их связи с международным терроризмом.

     «Вот это придумал! Так! Спокойно. А что будет с мнениями? Ну генсек – это понятно. После того, как мы ему медаль мира вручили, он и слова не проронит. Папа? Папа-папа, папулечка. Всё никак помереть не может. Этот ляпнет чего-нибудь. Ну, этого я тоже опережу. Выдам фразу типа: защищая интересы христиан. Нет, так не пойдёт. Лучше: христианский мир смотрит на нас с надеждой. Тоже как-то безымянно. На кого это на нас? М-м-м! А если будет: я выполняю божественную миссию!»

     - Господин президент! Машина в церковь готова.

     - Еду!

     «Ну, точно, лучше бы нажраться».

     ...

     Пройдёт ещё немного времени и...

     - Вы должны подписать директиву о начале военных действий в Иране, господин президент. Это единственный шанс вывести солдат из Ирака, сохранив лицо. Как дополнение мы получим поддержку населения на предстоящих выборах, а в международном аспекте Европа и Россия долго ещё будут тушить этот межмусульманский конфликт.

     ...

     Одноклассница

     Прикрытые шторы не могли приглушить свет, льющийся с улицы. Она, опёршись локтем на постель, разглядывала в задумчивости его лицо. Он спал. Было видно, что процесс обдумывания чего-то важного захватил её полностью. Лицо её было, как у ученика, который, решив задачу, вдруг обнаружил, что ответ не сходится.

     Она села, усмехнувшись, окинула взглядом разбросанную одежду, слегка задержалась глазами на валяющихся на ковре презервативах. Ответ, наконец, совпал, потому что её лицо приняло самое приветливое выражение.

      - Ми-илый! Пора вставать.

     

      - Угу, - промычал он сквозь сон и потянулся к ней. Она ускользнула от его движения и тут же игриво прижалась всем телом.

     

      - Тебе было хорошо, милый?

     

      - Да, - выдохнули губы, скользнули по шее и остановились во впадинке на груди. Она дождалась, когда он захватил сосок и обхватила его голову двумя руками.

      - Я хочу быть с тобой.

     

      Что-то неприятное в тоне её голоса заставило его оставить грудь в покое. Но он не сделал попытки отстраниться. И только дышал на пигментное пятнышко, словно выжидая.

      - Я хочу быть с тобой, - повторила она нетерпеливо.

     

      - Ты же знаешь, что это невозможно.

     

      - Не говори "невозможно", милый. Я хочу быть с тобой. И буду!

     Он вздохнул и, откинувшись в сторону, уставился в потолок.

      - У нас у обоих семьи. Дети. Мы - взрослые люди.

     

      - Я не хочу этого слышать!

     Она отшвырнула на него одеяло. Резким движением запахнула на себе халат и села на край.

     

      - Ты думаешь, я счастлива с этим алкоголиком? Я могла бы быть совсем другой, если бы он не овладел тогда мной силой...

     

      - Судя по возрасту твоих детей, он овладел тобой дважды в течении семи лет, - вставил он фразу, но она не услышала.

      Потому что в этот момент вскочила и забегала по комнате, говоря без умолку.

     Он сидел молча, глядя на солнечный зайчик на полу и рассеянно слушал историю её жизни. В руке он держал телефон и так же рассеянно нажимал кнопки. Вид съёжившегося тела с опущенной головой распалял ей больше и больше.

      - Ты что думал? Попользовался женщиной и всё? Нет, милый, за всё нужно платить...

     

      - Сколько я тебе должен? - он поднял голову.

     

      - Сколько?! Я - что? Проститутка? Дорогой! Мне нужен ты. И я не остановлюсь не перед чем. Конечно, сейчас не Советский Союз, но я смогу многое сделать. Как ты думаешь, что скажет твоя жена, если я ей расскажу...

     

      - Она ничего не скажет, - он потянулся за брюками, - Она ничего не скажет, потому что ты будешь молчать, как рыба об лёд.

     

      - Я не буду молчать! Как какая-то рыба...

     Раздался стук в дверь.

      - Мы, что? Не одни?

      - Как видишь. Войдите!

     В проёме, заслонив его, показалась фигура. Сзади был ещё кто-то.

      - Кто эти люди? Почему они здесь? Что они хотят?

     

      - Они хотят того же, что и ты, - он усмехнулся, найдя соответствие, - Быть со мной и денег. Но, в отличие от тебя, они их зарабатывают.

      - Пусть они уйдут! - взвизгнула она, - Мне страшно!

     

      - Не бойся. Всё зависит от тебя.

     Он затянул галстук и повернулся к вошедшему. Тот аккуратно поправил неправильно завернувшийся воротничок и потянул узел галстука слегка в сторону.

      - Значит так, - спокойным и монотонным голосом произнёс он, глядя на гостей, - Будете с ней здесь. Столько, сколько она захочет. До тех пор, пока не напишет заявление в милицию о том, что её муж живёт с младшей дочерью. Не оставлять одну. Ни в ванной, ни в туалете. Пальцем не трогать, но и не церемониться.

      - Ты что? - заверещала она, - Чтобы я осталась здесь с этими... Да пусть только попробует ко мне прикоснуться!

     И не успел он и рта раскрыть, как она бросилась в открытую дверь. Реакция гостя была мгновенной: захватив одной рукой за шею, он загнул её до пола, подхватил другой ладонью под коленку, поднял напружиненное тело в воздух и, шагнув по направлению к кровати, швырнул, как мячик. Вякнув сдавленно при падении, она лежала, подпрыгивая на пружинах.

      - Неплохо для начала, - нарушил он тишину. И продолжил:

     

      - Ты можешь, милая, уйти прямо сейчас. Но для этого тебе прийдётся написать то, что я сказал. Мне нужна гарантия, что ты не наделаешь глупостей.

     

      - Я никогда не сделаю этого! Моя девочка...

     

      - Никогда не говори никогда. А что касается твоей девочки, то всегда могут найтись подонки, которые не поглядят ни на что. И, чтобы при этом был замешан твой муж, я позабочусь.

     

      - Ты - страшный человек!

     

      - Нет. Я - белый и пушистый. Но не все меня таким хотят видеть.

     

      - Мужлан!

     

      - Хм. Даже так? А ты забыла, как на школьном вечере мне сказала: "Что ты за пацан? Не пьёшь, не куришь, от тебя мужиком не пахнет".

     Она вдруг закусила руку и завыла на одной ноте, раскачиваясь из стороны в сторону.

      - Цирк! - он, даже, не отреагировал на это, - Ты и так можешь? Я тебе советую не затягивать процесс. Если к завтрашнему вечеру ты не напишешь заявление, тебе сюда приведут пару отморозков с улицы. Помоложе. И наделают фоток того, чем ты с ними будешь заниматься. Мужу подарим.

     

      - Нет!!

     

      - Да!

     

      - Ты мне мстишь, сволочь!

     

      - Я? За что?

     

      - За то, что я тогда так сказала.

     Он засмеялся.

     

      - Нет. Я тебе ещё тогда отомстил. На следующий же день.Помнишь, как на контрольной по химии, кто-то колол тебя иголкой в задницу? А сзади сидели твои лучшие подруги. Я это коромысло с противовесом целый вечер прилаживал к сиденью твоей парты, а нитку вывел туда, где сидел я.

     

      - Я не помню, - произнесла она, - Я ничего не помню...

     

      - Да это теперь и не важно, - он поддел плащ на руку и шагнул к двери. Задержался, подумал, подошёл к кровати.

     

      - Самое паскудное во всей этой истории, что все родинки на твоём теле, про которые рассказывали пацаны, действительно там и находятся.

     И, поворачиваясь к двери, бросил с сожалением:

     

      - А я хотел тебе праздник сделать.

     ...

     3. Леночка.

     В последних годах издыхающего Союза в педагогике появилось интересное нововведение: первоклашек стали принимать в школу и распределять по буквам. 1А, 1Б... Отличие от старого исчисления было в том, что в 1А учились детишки приблатнённых родителей, из тех, что в белых домах заседают. И в классные руководители определяли самых-самых заслуженных (уж не знаю чем) учителей. И, соответственно, в 1Ю ходили дети, ну сами знаете, каких родителей.

     Народ понял такое кастовое деление, как возможность прикоснуться к чему-то возвышенному. Интриги, взятки... Не избежали этого и молодые родители с которыми дружил я. Засунули-таки дочку в 1А. Как и чем они это сделали, я не знаю. Знаю только то, что орденоносная старушенция, которая вела этот класс, невзлюбила этого ребёнка, выделяющегося из общей когорты венценосных. Каждое родительское собрание пеняла маме, что её дочь - полный дебил, уроки не готовит, а, если и готовит, то всё неправильно.

     У мамы - ума палата и она, выслушав замечания в школе, дома отыгрывалась за позор на дитяти. Делание домашних заданий превратилиь в пытки. С рёвом и шлепками. Девочку стало трудно узнать. Замкнулась, погасла, даже ростом меньше стала, как мне казалось. И это всего за два месяца после начала учёбы.

     Однажды прихожу к ним в гости и в калитке сталкиваюсь с малышкой. Как обычно, шутки и подколы. Хотя я и вижу зарёванное личико девочки.

      - А что это у тебя? - я тычу пальцем ей в грудь. И, когда она опускает лицо вниз, я прихватываю полусогнутыми пальцами её носик:

     

      - А, опять попалась!

     

      Девочка, почему-то, не смеётся, а, вдруг, обхватывает мою ногу, поднимает на меня взгляд блестящих глазёнок и серьёзно говорит:

     

      - Дядя Вова! Ты такой хороший. Я тебя люблю.

     Как-то не в попад стукнуло сердце, я поднимаю её на руки, целую в щёчку и, опуская на землю, произношу:

     

      - Я тебя тоже люблю, маленькая.

     Захожу во двор, там вижу главу семьи склонившегося над железяками. Привет-привет!

     

      - С тобой всё нормально? - спрашивает он.

     

      - Да, а что?

     

      - Странный у тебя вид, какой-то.

     А я и сам чувствую, что мне хочется на кого-нибудь отвязаться. Но потихоньку успокаиваюсь и общение продолжается. Потом, как обычно, чай втроём. И тут я задаю вопрос о том, как идут дела в школе у малышей. Первой отвечает мамаша.

     

      - У сына всё хорошо, а, вот, дочь - полный дебил. Как не пойду на родительское собрание, так и слышу...

     

      - Дура ты, - не выдерживаю я, - Девочка ещё и двух месяцев в школу не ходит, а уже отбили всякое желание учиться!

     

      - Ты слышал, как он меня назвал? - собеседница поворачивается к мужу. Но тот сосредоточенно разглядывает чайную ложечку и не реагирует на протест.

      - Слушай совет, - продолжаю я, - Завтра же пойди в школу и переведи малышку в другой класс. Какой там среди первых самый последний?

     

      - 1Ж.

     

      - Вот и отдай её в первый Ж. Иначе скоро она привыкнет, что она - самая плохая. В четвёртом классе курить начнёт. А в шестом шлюхаться уже будет. Лучше быть лучшей среди плохих, чем плохой среди лучших.

     

      - Но...

     

      - Я тебе уже сказал, кто ты. Хочешь, чтобы повторил?

     

      Родители растерянно переглядываются и, наконец, отец семейства произносит:

     

      - Я думаю, что он прав. Надо переводить.

     За двадцать дней до Нового Года 1Ж уже прогуливал уроки вместе со своим учителем. Вместе с недавним выпускником пединститута они давно уже научились читать и носились по парку, распевая песни, разучивая стихи, читая по очереди вслух книжки или собирая гербарий. 1А, тем временем, в ежедневных трудах выучивал новые буквы многострадального русского алфавита.

     ...

     Гагарин не мог!

     После своего знаменитого полёта Гагарин стал любимым гостем любой страны мира. Его зазывали, приглашали, награждали... Потом окажется, что больше года он будет выброшен из системы подготовки, учёбы, будучи занятым визитами и встречами. Но в Англию его пригласили ... профсоюзы. Не дать визу Гагарину просто не могли. И начался плотный четырёхдневный визит на Британские острова. К тому времени, когда Гагарина видели и потрогали все выдающиеся и не выдающиеся люди Англии, включая мэра Лондона и премьер-министра, вдруг оказалось, что королева могла остаться единственной невеждой не увидевшей Первого космонавта планеты.

      Люди, отвечающие за протокол, подсуетились и от имени королевы Гагарина пригласили во дворец отобедать. На обеде присутствовали с советской стороны: Юрий Гагарин, генерал-лейтенант Николай Каманин, посол СССР в Англии Александр Солдатов. и переводчик Борис Белицкий. Поэтому, утки корреспондентские о личном присутствии можно забыть, как воспоминания известного домашнего животного сивого цвета. Королева не может быть сфотографирована за обедом! Королева не обедает, она королевствует! И теперь только на этих трёх сопровождающих можно ссылаться, обсуждая то, что там было.

      Усадив Гагарина на почётное место королева разрешила начать трапезу. Гагарин слегка растерялся, оглядывая разложенные ложки, ложечки и ножи с ножичками. Спросить было не у кого. Каманин обладал такиме же, как и бывший старший лейтенант Гагарин, знаниями советского офицера о королевском этикете. Посол сидел далеко от Гагарина, а с переводчка помощник был вообще никакой. Заминку заметили и на королевской стороне и слегка запечалились тем, что возле космонавта не было специального прислуживающего, знавшего этикет. Заминка, с счастью для принимающей стороны, закончилась почти сразу же.

      Гагарин, обладая реакцией лётчика, тактом представителя великой страны и уже неплохим опытом вращения в высших кругах сказал Её Величеству, что она, по-видимому, принимает его, Гагарина, за какую-то знатную особу, а он – простой лётчик, каких много в воздушном флоте Её Величества. Королева по-королевски оценила открытость и вежливость гостя и (о! Она умела выходить из положений в общении с людьми) сказала примерно следующее: я, мол, и сама это всегда забываю, но у меня рядом всегда есть человек, который подсказывает что и когда применять. Поэтому, на сегодняшнем обеде каждый волен действовать так, как считает нужным.

      Разумеется, что королева ни в коей мере не отступила от этикета, обедая, иначе она не могла бы быть королевой. Но и сказка про дольку лимона, рассказанную в интернете без ссылки на источник можно отбросить, как невозможную. Неужели кто-то в здравом уме может допустить, что Гагарин, проколовшись один раз мог себе позволить выхлебать чай вперёд всех и съесть дольку лимона в присутствии королевы? Бред!

      Но и королева тоже в тот раз сделала ляп. Она сфотографировалась с Гагариным! Английская королева НЕ МОЖЕТ фотографироваться с простым человеком! В своё оправдание королева сказала после, что Гагарин был на небесах и она сфотографировалась с небесным человеком. Попробуйте, кстати, найти фото Гагарина с королевой!

     ...

     6 Уж их били-били...

     Летом 6888 года заканчивался спор между между удельными князьями бывшей Великой Орды. Всем так хотелось взымать ясак с подданных других князей, что возраставшее влияние московского княза Дмитрия не могло не обеспокоить его коллег из других городов. Самые непримиримые вороги его: литовский князь Ягайло и рязанский князь Олег, задумали приструнить строптивца, заручившись очередным обещанием очередного Великого Хана помочь им в побивании ратников, коих соберёт Дмитрий Иванович.

      Хан Мамай, действительно, был очередным великим ханом. Орду лихорадило. Отравления следовали за убийствами, похищения за болезнями и в последние 25 лет Золотая Орда знавала 26 великих ханов. Последним и был Мамай.

     Почта в те дремучие времена работала хуже, чем сейчас, Курьеры имели странное свойство пропадать в дебрях лесов, покрывающих необъятные пространства Руси того времени и, поэтому, связь между действующими лицами того времени была явлением эпизодическим. Тем не менее, князю Дмитрию удалось собрать в городе Коломна своих стороннников со дружинами и, окончательно сговорившись, решили покончить с удельным князем рязанским Олегом. Но разведка донесла, что Олег рванул со своими ратниками под защиту Мамая и сборная дружина вышла из Коломны по направлению к ставке Великой Орды.

     Специальному отряду писцов был дан наказ записать для потомков великий поход против Мамая и весь первый день писцы, оседлав ворота и стены града, добросовестно пересчитывали огромное войско, шедшее громить извечных супостатов.

     Но к вечеру, когда не стало контролирующих князей и бояр, а также и воевод, писцы забражничали и продолжали пьянствовать несколько дней кряду, остановившись лишь тогда, когда в город вошли опоздавшие из-за поздно полученного приглашения объединённая дружина серпуховского княза Владимира Андреевича и воеводы Боброка.

      Не долго думая, писцы присоединились к этому отряду, помножив в своих записях число воинов первого дня на все дни пьянства и получили впечатляющую как друзей и врагов цифру в 120 тыс. воинов, отправившихся бить Мамая. Слухи о несметном числе воинов разнеслись со скоростью достаточной, чтобы и Ягайло и Мамай с Олегом узнали об этом задолго до начала столкновений.

     Более того, опаздывающий по тойже причине плохой работы почты, что и Боброк с Владимиром, литовский князь Ягайло, оказался на дороге между ушедшими вперёд дружинами Дмитрия и опаздывающими дружинами Боброка. Такое положение его совсем не обрадовало и он поспешил дать круголя по степям и весям, справедливо полагая, что можно будет и опоздать к началу действа, а потом посмотреть, к кому присоединиться.

     Хан Мамай с Олегом, засомневавшись в в возможностях своего отряда противостоять такому числу войск, благоразумно решили отступить за реку Дон. В стане же князя Дмитрия тоже не было особого послушания и в пылу спора о шкуре неубитого медведя, братья Ольгертовичи, воспользовавшись тем, что князь Дмитрий получал наставления посланников монастыря, перешли реку со своими отрядами. За ними неуправляемой толпой ринулось всё войско.

      Мамай отступил ещё раз. Князь Дмитрий к утру успел остановить анархию и выстроил, воспользовавшись утренним туманом, дружины в наступательную цепь. Когда туман рассеялся, Мамай первым делом срубил голову дезинформаторам, которые напугали его 120 000-м войском княза Дмитрия, а потом начал бой в той манере, которая была принята в те далёкие времена. Поразили друг друга богатыри Пересвет и Челубей и началась великая резня многотысячной тусовки. Обладая численным перевесом, войска хана Мамая разгромили основную часть дружин неприятеля, но, увлёкшись боем, не заметили, что подоспели отряды воеводы Боброка, которые переправились немного ниже по течению реки и ударили в бок, завершившим окружение войска Дмитрия конницам Мамая.

     Подмога была кстати и Мамай был разбит. Восемь дней, согласно летописей, оставшееся войско княза Дмитрия хоронило погибших и набрав трофеев, возвернулись ко своим дворам.

      Теперь, из-за ошибки писарчуков, мы знаем о том, как произошла великая битва, в которой самым главным чудом было то, что за восемь дней удалось похоронить 80 тысяч павших. Т.е. 10 тысяч могил в день. Т.е. безо всяких экскаваторов и бульдозеров, допуская наличие братских могил, вырытых мечами и топорами (хотя вполне можно допустить, что каждый воин нёс с собой ещё и лопату), земле были преданы тела со скоростью 416 человек в час, занимаясь этим без сна и еды все двадцать четыре часа в сутки. Если же в те времена существовали нормативы рабочего дня, то даже думать не хочется о цифре захоронений в минуту.

     Да! Между Коломной и полем Куликовым – 190 км по прямой. Т.е., если принять на веру количество войска и длину обоза, то получается, что голова колонны уже хлесталась пару дней в битве, а хвост лишь покинул городскую площадь. Или Мамай проявил завидное терпение, дожидаясь, пока князь Дмитрий пособирает всё своё воинство в кучу, да ещё и расположит в соответствии со стратегией.

     ...

     Истории про парашютистов

     1. Первый прыжок.

     Обращение к приземлившемуся парашютисту:

      "Подвинься, я рядом лягу".

     Заглянув на парашютные сайты, я вдруг пришёл к мысли описать свои прыжки. Тем более, что было это так давно. Уже многих просто нет с нами. И, чтобы не перегружать память воспоминаниями, постараюсь избежать имён. Просто будет Лётчик, Инструктор, Ученик. Или Парашютист.

     16 января 19…давнишнего года. Мороз и солнце - день чудесный! Наконец закончились наши 72 часа подготовки и прошёл день укладки парашютов, и мы на поле. Помогая друг другу, застёгиваем карабины подвесной системы. С лёгкой завистью смотрим на спортсменов, которые, в отличие от нас, расхаживают по старту со своими нетяжёлыми парашютами. А мы, как навьюченные мулы, стоим загнувшись, удерживая 21 с половиной кг на спине, да ещё 7 кг спереди. Добавить к этому ватные брюки и куртку и каску. Валенки, привязанные бечёвками к ногам, завершают эту идиллическую картину.

     

     Я с некоторой гордостью вспоминаю, что распустил ножные обхваты и это позволяет мне ходить почти как спортсмены. С прямой спиной. Да ещё и пошучивать над своими товарищами, согнувшимися в три погибели.

     В самолёт и полетели. Набираем высоту и открывается дверь. Струя холоднющего воздуха врывается в салон АН-2 и, подняв с пола снежную крупу, осеивает ею наши лица. Да, мелькает мысль, не вспотеем.

     Самый тяжёлый из нас прыгает первый. Один. Я сижу возле двери и вижу, как он, зажмурившись, выскакивает из самолёта. Самолёт тут же делает вираж и я не вижу его больше. Инструктор захлопывает дверь и, присев на корточки, смотрит в иллюминатор.

     Мой товарищ хлопает меня сзади по плечу: раскрылся. Конечно раскрылся, думаю я, иначе и быть не должно. Ну уж я-то не буду глаза закрывать. Снова два коротких гудка и уже моя очередь вставать. По команде Инструктора я ставлю ногу на обрез двери и тут же отдёргиваю её обратно: из валенка мгновенно выдуло всё тепло.

     

      - Чего испугался? - кричит, перекрывая гул мотора, Инструктор.

     

      - Я не боюсь. Просто холодно…

     Закончить диалог мы не успеваем, потому что гудит сирена и я, сильно оттолкнувшись, прыгаю головой вниз. Слышу быстро удаляющийся рёв мотора и вижу, как моё падение сопровождает оранжевый шлейф, затем он закончился и к нему добавился длиннющий пучок верёвок..

     Пучок похлопывает меня по ноге и удлиняется, удлиняется. Словно огромная сильная рука схватила меня за шиворот и резко перевернула ногами вниз. Лямки ножных обхватов, ринулись кверху и, прихватив по дороге штанины ватных брюк останавливаются там, где ноги теряют своё название.

     Запаска, до этого бывшая где-то внизу, вдруг со всего размаха бьёт меня в подбородок, но я этого уже не чувствую. Ой, дурак! Ой, кретин! Зачем тебе всё это нужно было? Ой!

     Ничего нет, кроме боли. Жил себе жил. Всё было нормально. Стрессу захотелось. Ой, урод! Но учеба была не зря. Почти автоматически отсоединяю страхующий прибор от раскрывающего устройства запасного парашюта и осматриваю пространство выше меня.

     В двухстах метрах выше вижу моего товарища. Машет руками, хлопает ногами. Ты вот балдеешь, а мне вот совсем не радостно. Но, проходит боль, и я уже вполне осознанно залезаю на лямку подвесной системы. И уже могу и вниз посмотреть. И вправду красиво.

     А земля, до этого неподвижно белевшая внизу, уже стала надвигаться на меня. Что? Это всё? Так быстро? Эх, жалко. Снежный ковёр мягко толкает меня в ноги и я валюсь на спину. Даже не провожаю взглядом падающий купол и, ещё лёжа, начинаю расстёгивать карабины. Вскакиваю на ноги и первым делом затягиваю до упора злополучные обхваты.

     ...

     2. Спортивный разряд.

     Если третий разряд по парашютному спорту давался автоматически при выполнении трёх прыжков, то на второй нужно было уже участвовать в соревнованиях на точность и выполнить два прыжка с удалением не больше шестидесяти метров. То есть, два раза попасть в тридцатиметровый круг. И начались соревнования. Более или менее вся наша группа выполняет норматив. И только я на первом прыжке улетел куда-то за три сотни метров от того места, где надо было приземлиться.

     Все с непониманием глядели на меня. Из группы, в которой я занимался, только я прыгал на спортивном парашюте, а остальные на перкалевых первоначального обучения и вот такое. Я и сам понимал, что делаю что-то не так. Но голова отказывалась производить какие-либо расчёты. Второй прыжок. Я опять врезаюсь за зачётным кругом и с горечью наблюдаю, как в круг приземляются мои товарищи. Судья соревнований, то ли в шутку, то ли в серьёз отмеряет метры, которые оставили меня за бортом выполнения норматива. Насчитывает пятьдесят метров.

     Почти уже все выполнили норматив и радостно гомонят на старте. Те, кто ещё не уложился в разряд, готовятся к третьему прыжку. Последний шанс. А у меня его нет. Мимо меня, укладывающего парашют, проходит инструктор и не останавливаясь произносит.

     - Норматив второго разряда - шестьдесят метров. Если сейчас не прийдёшь в десятиметровый круг, лично надаю пендалей отсюда.

     Я уже и без пендалей готов бежать, куда глаза глядят. Сажусь в самолёт выполнять последний прыжок в своей жизни. Никто на меня не обращает внимания, словно уже и вычеркнули из всяких списков. Динамический удар при раскрытии приводит меня в чувство. Ну, давай же, говорю я сам себе. И строю зигзаги в воздухе, обрабатывая ветра разного направления, чтобы выйти на последнюю прямую. Выхожу, притормаживаю, осаживаю парашют и ровно-ровно приземляюсь в центр круга, не попав, правда, ногой по "пятаку".

     - Ноль метров, тридцать сантиметров! - громко объявляет судья на приземлении.

     - Ну как так можно прыгать? - спрашивает меня инструктор, обещавший пендалей, - Два "вне круга" и ноль. Никакой стабильности.

     ...

     3. Я его убью!

     Самолёт задрал хвост и свалился в крутую спираль, похлопывая перегретым мотором, винт которого раскручивается на авторотации.

     

      - Начальник! Парашютов не хватает.

     

      - Да? - Руководитель полётов потянулся за микрофоном,

     

      - ... ответьте Полянке!

     

      - Ответил -, прохрипел динамик.

     

      - Все прыгнули?

     

      - Нет. Выпускающий лежит на обрезе двери. Его тошнит.

     

      - Чего? -, Руководитель посмотрел на меня. Я недоумённо пожал плечами... Я, вроде бы, здесь.

     Самолёт тем временем уже запрыгал по грунтовке и, вильнув, запищал тормозами возле старта. В открытую дверь вывалился Инструктор и побежал за фюзеляж на полусогнутых ногах. Оттуда донеслись сдавленные звуки, напоминающие блаженное похрюкивание нильского гиппопотама. Прихватив бутылку с водой. я отправился туда же. Схватившись за подкос, Инструктор стоял с лицом весёло-зелёного цвета и обплёвывал окружающую его травку.

     

      - ??!

     

      - Я его убью!

     

      - Кого?

     

      - Да этот, самый маленький. Тьфу, гад! Ой, не могу! Поднялись мы, значит, на высоту. Открываю дверь. Смотрю, а он весь бледный. Спрашиваю его: "Нормально?" Машет головой "Да". Выбрасываю четверых, поворачиваюсь, а он уже рыгать собрался. Рукой рот зажал и между пальцами течёт. Кричу ему "В каску!". Срывает каску с головы и уткнулся мордой туда. Я отцепляю его карабин и пересадил на свободную сторону. Ну запашок, конечно. Я уже вдохи за бортом делаю и выпускаю оставшихся. Только высунулся за дверь посмотреть, а он меня сзади толкает. Поворачиваюсь: стоит с каской в руках, цвет лица уже лучше. "А я" -,кричит. "Нельзя без каски" -, отвечаю. И этот змей выплёскивает содержимое в дверь и нахлобучивает каску на голову. Ой! Тьфу! Ну меня ещё хватило, чтобы его чехол затащить и потом всё ...

     Нашу беседу прерывают взрывы смеха. Пришедшие парашютисты обсуждают свой первый прыжок. Пришёл и наш герой. Инструктор, уже отмывшись и выпрямившись, направляется к группе. Все расступаются и они остаются друг против друга. Пузатый большой и маленький худенький. У одного свирепая маска, а у другого рот до ушей.

     

      - Ну ты..., - начал Инструктор, но, не найдя подходящего слова, замолкает, - Ну ты..., - протянул было руку, потом втянул носом воздух и, шагнув вперёд, похлопал малыша по плечу:

     

      - Молоток! Я бы так не смог.

     ...

     4. Остановившееся время.

     Приехали мы, как-то, всей парашютной командой в аэроклуб. Знакомиться. Народ тут же прыжки организовал. Во время тоталитаризма это было запросто. Летаем прыгаем, разговариваем, обмениваемся опытом. Вот очередной подъем на "тридцатку готовят. И меня приглашают. Мне два раза повторять не надо. Увеличиваю скорость укладки и, надевая на ходу подвесную систему, иду в сторону линии осмотра одним из первых. Подхватываю свой запасный парашют... Ничего себе! На нем нет моей личной колодки с высотомером и секундомером.

     Завидев мою раздосадованно-вопросительную гримасу, ко мне бросается местный инструктор:

     

      - Что случилось?

     

      - Да вот, колодки нет.

     

      - Не расстраивайся. Она не пропадет. Просто кто-то из наших взял. У нас-то высотомеров нет. В диковинку это. Возьми нашу. С секундомером.

     Я беру предложенную колодку, щелкаю кнопкой и, увидев, как дернулась стрелка, сбрасываю секундомер на ноль.

     Довольно быстро неполным бортом набираем высоту 2200 и я, по праву гостя, прыгаю первым. Разгоняюсь "на колу" и начинаю крутить акробатический комплекс. Шесть фигур и распластавшись лягушкой смотрю на циферблат.

     Ого! Всего 17 секунд! Быстро крутил. Дай-ка я еще пол-комплекса заверну. И даю ввод руками на спираль. Опрокидываюсь на сальто и вдруг отмечаю, что кувыркаюсь в какой-то темноте. Отвлекаясь, надо сказать, что над городом возвышается гора километровой высоты. Вот на нее-то я и посмотрел. Запрокидываю голову навстречку вращению и рука сама рвет вытяжное кольцо, потому что дерево, несущееся на меня снизу, с уже начавшими размываться очертаниями я запомнил на всю оставшуюся жизнь.

     С треском раскрывается УТ-15 и успевает еще промелькнуть мысль:"А не лучше б запаску?". Но все идет штатно и я повисаю над лесом на высоте чуть менее 200 метров. Повиснув на задних лямках для улучшения планирования я еще умудряюсь перевалить через деревья и шлепаюсь на самом краю аэродрома. Надо мной далеко вверху висят несколько парашютов и отвесно пикирует АН-2.

     Собираю в руку купол и долго топаю до старта. Прийдя, нахожу летчиков, инструкторов и спортсменов постарше сидящих и курящих в молчании. Молодежь укладывает парашюты.

     

      - Ну, как? - интересуется начальник клуба.

     

      - Нормально. А что?

     

      - Да ничего -, выплевывает сигарету один из инструкторов, - просто интересно было, когда ты начал крутить сальто и скрылся за теми деревьями на краю поля.

     И только тут я вспоминаю про секундомер. Смотрю: стоит на 21 секунде. Хлопаю его ладошкой. Стрелка лениво перепрыгивает два деления и замирает. Один из спортсменов вытаскивает колодку из-под резинок запаски и несколько раз крутит заводную головку.Стрелка, словно спохватившись, рванула с места и побежала по кругу.

     

      - У нас правило: после прыжкового дня запустить все секундомеры до полной раскрутки пружины. Чтобы не возникали усталостные явления влияющие на точность хода...

     Я слушаю и не слышу эту научно-обоснованную гипотезу, потому что мне становится грустно от мысли, что я во время выполнения сальто не на землю посмотрел бы, а на свой-чужой секундомер.

     ...

     5. Юбилей.

     Из-за того, что мне предстоит дальняя командировка, я прыгаю почти в каждом взлёте. Все мои ученики участвуют в укладке парашютов. Хочу закончить седьмую сотню прыжков. К полудню у меня уже 16 прыжков и я готовлюсь сделать юбилейный.

      - Давайте отметим это событие! - заявляет Старший тренер клуба, - Делаем кольцо из десяти человек.

     

      - И где ты эти десять наберёшь? - интересуюсь я

     

      Про то, что даже инструктора не прыгали ещё с кольцом более чем из четырёх я дипломатично молчу.

     

      - Без проблем! Шесть инструкторов и четыре перворазрядника. Надо начинать учиться. Командир! Сможем подняться на четыре тысячи?

     

      - Сможем, а что?

     

      Пока Тренер объясняет цель прыжка, Командир смотрит, почему-то, на меня. В глазах читаю немой вопрос. Но вступать в перепалку не собираюсь и иду укладывать парашют. Внутри появляется чувство, что нам будет дорого стоить этот мой юбилейный прыжок.

     Подходит моя подруга:

     

      - Мне Старший сказал, чтобы я готовилась на кольцо из десяти с четырёх тысяч.

     

      - Я бы тебе не советовал.

     

      - А я хочу.

     

      - Ну дак какого ты...? Иди и готовься!

     Надулась и отошла. У меня в голове полная неразбериха. Сейчас, блин, заюбилеимся! А инструктора, тем временем радостно суетятся, снимая грузовую дверь "антона". Зовут всех примериться к новому раскладу. Идея меня пугает изначально: все кроме меня, кто имеет опыт колец, будут догонять платформу, а я ещё с двумя инструкторами буду её формировать с тремя перворазрядниками, которые, кстати, и акробатический комплекс крутить ещё не могут. Кошмар! Более того, они - девчонки.

     Успеваю вставить свою идею-фикс: встаю спиной к дверям и забираю к себе самых сильных девчонок, которые смогут хорошо оттолкнуться от порога. Прошу двух оставшихся инструкторов, которые будут стоять напротив с одной перворазрядницей между ними:

     

      - Ребята! Не толкайтесь сильно. Наоборот, придержите вашу и вываливайтесь, когда мы вас выдернем.

     Пообещали. Грузимся в самолёт и набираем высоту. Летом на высоте 4,5 км минусовая температура. Стою весь задубевший, высунув зад из двери. Держу за руки двоих девчонок. Двойная сирена. Хор голосов:

     

      - Поз-драв-ля-ем!!

     

      И по длинному сигналу я изо всех сил толкаюсь от двери и, как штангу подрываю на себя своих подопечных. Из-за непривычного положения, они, как мёртвые. Но, зато трое напротив очень резво покидают самолёт и перелетают через нас, укладывая "платформу" на спину. Успеваю увидеть четыре одиночные фигуры, летящие на нас сверху. Времени на разглядывание нет. Выпрямляю ноги, чтобы перевернуть платформу в нормальное положение. Но не тут то было! Все перворазрядницы, как по команде, группируются и всё наше кольцо схлопывается в одну большую кучу. Я даже не смотрю на высотомер, меня стиснули с двух сторон парашюты.

     Бросаю руку одной из своих девчонок и, упёршись ногами во всю эту новую фигуру групповой акробатики, вытягиваю за лямку другую. Отшвыриваю её как можно дальше и тяну вторую. Бросаю эту акробатку в другую сторону. Инструктора, не сговариваясь оставляют третью мне и я успеваю развернуть её головой от себя. Заламываю девке руки, чтоб получилась стрела и, развернувшись, бросаюсь наутёк.

     Кто-то сверху падает мне на ноги. Оборачиваюсь: инструктор с довольной физиономией. Гляжу на высотомер: 1300! Перехватываю его за руки и отталкиваю от себя, показывая: открывайся! Взгляд вниз. Твою маму! Подо мной трое падают держась за руки! Рву кольцо почти не смотря вверх.

     Под куполом делаю спираль, оглядывая пространство. Все находятся довольно далеко друг от друга, парашюты раскрыты. Смотрю вниз. Вот только этого нам и не хватало! Планирующий парашют, сцепившись с УТ-15 и закручивая его, висит прямо подо мной. На "утэшке" моя подруга. Высоты на отцепку мало. Да и как они будут отцепляться ума не приложу, потому что на втором парашюте ещё одна девчонка.

     Подтягиваюсь на правой группе строп, обрушивая парашют в максимальное снижение. Мне сверху хорошо видно, что их приземление будет на стройку. И что гораздо хуже, проекция идёт на куски бетона, брёвна и открытые бочки.

     Но девчонки довольно быстро успеваю загасить один парашют и снижаются на втором. Каким-то чудом приземляются на единственную кучу гравия среди всего того безобразия, которое я обозреваю сверху. Я бросаю экстренное снижение и с хорошим прицелом приземляюсь там же.

     Всё обошлось одним только синяком на заднице у той, что приземлилась первой.

     ...

     6. Закон курятника.

     В аэроклубе среди всей когорты инструкторов только я не родной. Не из этой деревни. Кстати, поэтому и я, в общем-то, и не штатный инструктор, а на общественных началах. Но меня терпят за мой опыт и за то, что у меня больше всех учеников. На которых зачастую и отыгрываются, вымещая своё отношение ко мне.

     Иерархия построенная по принципу личной преданности руководящему составу похожа на мафиозный клан. Ещё за год до поездки на зональные соревнования всем известно, что в составе команды будут все инструктора клуба и самые-самые лучшие. Не в спортивном отношении, конечно. Мне в лучшем раскладе будет место только для поездки в личном зачёте.

     Однажды у меня появляется идея и я задолго начинаю осуществлять её. Подглядев у одного из своих учеников данные хорошего акробата, я строю для него индивидуальную программу подготовки. Результат превышает все ожидания. На первенстве края, перед самой поездкой на первенство зоны, малыш-второразрядник в индивидуальной акробатике обходит двух мастеров спорта и занимает третье место.

     На руководство клуба это не производит никакого впечатления. Места для поездки давно распределены и менять нечего. Я влезаю в этот план ещё с одной идеей: я еду судьёй, чтобы повысить свою квалификацию перед подачей документов в федерацию для присвоения республиканской категории, а малыш будет выступать в личном зачёте. Без особого энтузиазма идея принимается.

     Всеми нервами чувствую, что в воздухе запахло грозой. Когда я тащил на себе всю подготовку новичков, оставляя инструкторов свободными для собственных прыжков и тренировок - это никого особо не беспокоило. Но, теперь, когда мои ученики начали продвигаться на зарезервированные только для своих места, реакция отторжения была заметна. Сразу все по-другому посмотрели на тех, кого тренировал я. Плотная ровная и умная группа. Бери любого и делай из него мастера. В сто прыжков делают то же, что и другие любимчики в триста с лишним.

     На первенстве Зоны Д.В. ничего выдающегося не происходит, если не считать того, что, как сказал главный судья соревнований, был первый случай в последние годы советского парашютизма, когда судья с первой категорией судил в качестве старшего судьи упражнение (положено было только с республиканской) и получил при этом отличную оценку. Разумеется, что этим судьёй был я.

     Команда клуба занимает второе место, проигрывая в основном из-за психологической подготовки: каждый любимчик считает себя лидером и соответственно так себя и ведёт. А по возвращении домой, разыгрывается финальная часть действия.

     Прийдя после работы на лётное поле, где идут прыжки и не успев ещё и поздороваться я натыкаюсь на небрежно брошенную фразу Старшего тренера.

     

      - Прыгнул я на твоём крыле. Это просто ужас какой-то! Как так можно его зарегулировать?

     Командир звена смотрит на меня так, словно видит впервые.

     

      - В чём дело?

     Я не собираюсь говорить, что моё крыло отрегулировано строго по инструкции к парашюту. Потому что понимаю: с советским спортом завязано окончательно. И, если я позволю сморщить себя сейчас, мне уже никогда не отмыться.

     

      - А в чём дело? - вопросом на вопрос отвечаю я, - Парашют вот он. Берите и регулируйте. Я больше не прыгаю.

     

      - А! - руководство сразу теряет ко мне интерес.

     Это был первый случай, когда я не пришёл на разбор прыжков в конце дня. Все малыши, и мои и другие, посидев в классе и притихнув, выходят на улицу. Проходят мимо, пытаясь заглянуть мне в глаза.

      - А что? У нас сегодня разбора не будет? - спрашивает один.

     

      - А разве Старший вам его не провёл?

     

      - Поня-атно, - растягивает слово малыш.

     

      Каждому из них оставалось от одного до нескольких месяцев занятий в этом клубе.

     Постскриптум:

     

      - Вова! Если б ты видел, как они орали друг на друга, - рассказывает мне один из моих коллег через год, - Всё искали виноватого. Того, кто настоял не посылать твои документы на присвоение тебе республиканской. Ведь за это давали три балла в общем зачёте. А всего два их отделяло от первого места в общесоюзном соревновании.

     ...

     7. Коалиция.

     Памяти Светы Сергиенко.

     

     Не было в клубе более безобидного существа. Даже на разносы Света реагировала беспомощной улыбкой, после которой только законченный идиот мог продолжать на повышенных тонах. А уж её неповторимые приземления! Это надо было видеть. Но видеть могли не многие. Не хватало силы духа.

     ...Очередной заход Светы на "пятачок". Старый инструктор стоит рядом со мной и подсказывает в полный голос чего-то. За мгновение до касания земли, он резко отворачивается, закрывает лицо руками и вскрикивает:

     

      - Ой! Мама!

     Света ставит ногу почти на круглый диск в центре круга, а затем складывается как деревянная куколка и бьётся каской об песок почти в том же месте, где и поставила ноги.

     Инструктор отнимает руки от лица и глядит на меня.

     

      - Приземлилась? Живая?

     Я киваю утвердительно. Он поворачивается к ней и ласково:

     

      - Молодец, Светочка, но попробуй в другой раз пожёстче ножки поставить.

     Света стоит счастливая, на щеке прилип песок, с улыбкой слушает замечания по прыжку.

     Её бы давно выгнали, если бы не тот энтузиазм и безотказность, с которыми она бралась за любую общественную работу в аэроклубе. Но она тоже была неродным ребёнком этой деревни. И на свою беду прогрессировала в парашютизме. Что было совсем не по нраву толстой бабище, бывшей чемпионке Вооружённых Сил, исполняющей обязанности старшего тренера и, по праву родственницы руководства, занимающей постоянное место в команде клуба. Была бы её воля, толстозадая с треском бы вышибла Светку за входную дверь, но сто килограмм авторитета боялись командира звена.

     В тот день была назначена проба на совместимость в групповом прыжке. Шла подготовка к зональным соревнованиям. Девок было несколько на вакантные места в команде, но явных лидеров только трое. Я уже успел отметить, как плохо прыгает вся группа из-за явной борьбы на вынос из команды лишнего тела. Краем глаза замечаю, что спортивный центнер о чём-то шепчется с одной из парашютисток. Потом тренерша подошла ко мне.

     

      - Возьми Свету на какой-нибудь интересный прыжок. А то она нам группу разбивает.

     "Да, - думаю, - Знаешь, к кому подойти. Попробую я, только, отказаться! Командир звена не упустит случай сказать, что я не участвую в подготовке на соревнования. Да ещё и игнорирую указания Старшего Тренера".

     Света уже стоит на линии осмотра. Вся напряжённая, в борьбе, в раздумьях.

     

      - Свет! Давай этажерку построим?

     

      Загорелись глаза у девчонки. Такого ещё никто не делал. Только в журнале мы видели фотографии, как сборная Союза делает построение купольной акробатики.

      - А нам разрешат?

     

      - Я думаю, что не запретят. Ты же видишь, что они изо всех сил стараются от тебя избавиться. Вот мы под шумок и слетаем в космос.

     

      И мы садимся в самолёт уже с готовым планом в голове.

     Я прыгаю вторым и открываюсь выше. Подхожу ближе с запасом высоты, уравниваем скорости, чтобы посмотреть в каком режиме работать клевантами. Потом по моей команде Света удерживает эту скорость, а я выполняю пару виражей, сбрасывая высоту и сбоку захожу пешком на её парашют. Дохожу до середины, увеличиваю скорость, спускаюсь с передней кромки, сажусь задом на её парашют, потом придавливаю купол, чтобы приподняться и ухожу в сторону.

      - Здорово! - кричит Светик. И только тут я краем глаза вижу, что самолёт делает большой плоский круг, а в открытой двери толпятся зрители. Но на приземлении никто даже и словом не обмолвился о том, что впервые в клубе была выполнена фигура купольной акробатики. А на следующий день двое других спортсменов повторяют этажерку.

      - Ой! Мальчики! Какие вы молодцы! Как было здорово!...- нахваливает их играющий тренер.

      - Вова, не делай такое лицо, - слышу я рядом голос Светы, - Нам же не поручали совершить подвиг.

     

      - Интересно, Свет, а сколько продержится в клубе коалиция неродных детей?

     

      - Не очень долго.

     ...

     8. Первый термик.

     Я уже не стремлюсь прыгать. Знаю, что ничего больше не получится. Ни свой уровень повысить, ни учеников мастерами увидеть. Всё заканчивается. И, когда иду на борт выпускающим, раскрываюсь повыше, чтобы полетать под куполом. Всё больше и больше я получаю удовольствие от планирования в воздухе. Тишина, шум воздуха в стропах, и предельно простое управление своим положением. Потянул влево, поехал влево...

     Вишу над окраиной города, разглядываю улицы, дома, пытаюсь определить кто это может быть на улице возле знакомого дома... Тревога! На высотомере всего 100 м! Разворот и бросаюсь в сторону аэродрома. Вот, блин, позоруха, приземлиться на крыле за пределами границ! Тяну-тяну, а высота, вроде не падает. Не обращаю на это внимание, подлетаю к кругу приземления, начинаю разворот и вижу на высотомере 300 м. Не понял!

     Полетел обратно по той же линии, что и раньше. Высотомер упорно кажет одну цыфирь - 300. Вот только теперь я глянул повнимательней на землю под собой. Свежевспаханная заплатка на зелёном фоне. А может это воздух солнцем здесь прогревается сильнее, чем на других участках? Додумать не успеваю, потому что поток воздуха, который налетал спереди, вдруг, стал снизу. И на высотомере уже знакомое 100м. Полу-оборот и назад по той же линии.

     На подлёте к песчаному кругу приземления я опять на высоте 300м. Ура-а! Я летаю! Теперь я уже не лечу по прямой, а рисую фигуры над пашней, стараясь не выходить за пределы участка. На высоте 500 м я встречаюсь с самолётом, который набирает высоту с очередной группой парашютистов. На меня набегает тень тучки и я, уже не поднимаясь, приближаюсь к земле. Чтобы усилить впечатление от прыжка, я не приземляюсь в песчаный круг, а сажусь "по-самолётному" на запасную полосу рядом со стартом.

      - Это же надо так угробить прыжок, - слышу я себе вслед замечание Старшего Тренера, но делаю вид, что это не мне. Бросаю крыло на край брезентовой подстилки и, взяв журнал точности приземления, ухожу на круг регистрировать результаты прыжков.

     Бьются об землю парашютисты, я, почти механически, записываю результаты точности, даю замечания своим ученикам, а внутри всё ещё поёт, звучит, высокий подъём: я летал! На дворе был ещё только 1981 год.

     ...

     Самый короткий рассказ.

     Памяти Старшего Тренера.

     Досрочно отошёл в мир иной из-за своего пристрастия к наркотикам бывший Старший Тренер аэроклуба.

     ...

     9. Безопасность.

     Моя младшая группа парашютистов догнала старшую и я объединил их в одну. Из-за того, что мои разборы прыжков малышам нравились, другие подрастающие и брошенные своими инструкторами после трёх прыжков тоже тянулись вместе с моими. Безропотно переносили моё самодурство и излишнюю требовательность, лишь бы попасться на глаза и получить советы и замечания вечером в клубе.

     Я, практически без особого напряжения, тянул на себе почти 50 второразрядников и ещё много не выполнивших норматив. Пересаживал на новые парашюты, давал задания, проводил физподготовку, лишал прыжков, поощрял сложными прыжками... Короче, развлекался любимым делом.

     Начались летние прыжки. Уже не стало многослойных штанов. И всякие куртки уступили своё место обтягивающему спортивному костюму.

     По сигналу "приготовиться" парни вскакивали со скамейки и начинали тщательно заправлять лямки ножных обхватов под своё "хозяйство". Девчонки из молодых, не привыкших к такому зрелищу, смущённо отводили глаза, краснели. Им-то, как раз, заправлять было нечего. На первый взгляд.

     Я стою, высунувшись в дверь, и веду взглядом точку по земле, чтобы выбросить парашютиста в наилучшие условия для точности приземления. Поворачиваюсь, чтобы скомандовать и вытаращиваю глаза: малышка стоит, приготовившись к прыжку, грудная перемычка находится под немаленького размера грудями, которые слегка фривольно выглядывают из полу-раскрытой молнии. Ну, оч-чень сексуально! В другой ситуации может и засмотрелся бы. Но сейчас!

     Хватаю её за шиворот, одним махом застёгиваю молнию до конца. А в голове секундомер: тик-тик-тик. Точку-то проходим. Самолёт не остановишь. Перехватываю свободной рукой за грудную перемычку, а второй, по очереди, хватаю сначала одну грудь, засовываю её под лямку, затем вторую. Девочка, практически, висит на моей руке, офонаревшая от такого обращения.

     Тик-тик-тик! "Три секунды! Пошёл!!" И в дверь выпадает бесполое существо с квадратными глазами. Я поворачиваюсь к остальным и наблюдаю лёгкую суматоху, связанную с упаковыванием половых признаков вовнутрь подвесной системы. Всё правильно, я два раза не повторяю.

     Приземляясь последним, я нахожу всех своих красавиц, стоящих возле круга приземления. Ждут раздолбона, как у меня заведено. Окидываю их взглядом. Хорошие, всё-таки, они у меня. Улыбаюсь фотогенично и заявляю:

     

      - Поскольку нам сейчас удалось сохранить ваши сиськи от ущемления, на укладку шагом марш!

     Засмеявшись, ватага отправляется к старту. Я тащу свой парашют, успевая на ходу выдать замечания по отделению от самолёта и раскрытию парашюта. Вопрос безопасности решён быстро и надолго.

     ...

     10. Последний прыжок.

     Девочка страшно боялась выпрыгивать из двери самолёта. Когда раскрывался парашют, это было вполне адекватное существо, способное приземляться на точность, выполнять команды, подаваемые с земли. Но, переход порога с хоть и зыбкой тверди в пространство просто на мгновение выключал её сознание. О том, чтобы отчислить её из аэроклуба, не могло быть и речи: она была дочерью очень большого начальника. Если б я заикнулся на эту тему, то вылетел бы с аэроклуба прямо через закрытую дверь. А я и не собирался заикаться. Мне и самому было интересно бороться с её страхом.

     Если другие инструктора, экономя время, просто выпихивали девочку в открытую дверь, усугубляя таким образом её состояние, я позволял себе завести самолёт на второй и третий заход, вынуждая ребёнка вывалиться в дверь самому. Лётчик не протестовал, потому что, повторюсь, это была дочь очень большого начальника. Вместе с ней тренировал свою профпригодность и я. Поцелуйчики в дверях, щипки за хвостик, другие приколы, отвлекающие девочку от ужасного момента перехода в невесомость. Потихоньку мы приближались к заветной цели каждого парашютиста: прыжкам на ручное раскрытие.

     Девочка не протестовала из-за того, что все её подруги и друзья уже давно прыгали с задержками, а она на принудительное раскрытие парашюта. Мы с ней давно и серьёзно обсудили проблему и я убедил её, что она, как и другие мои ученики, занимается по индивидуальной программе. По всей видимости, какая-то информация дошла до её папы. Однажды, на аэродроме появилась семейная пара при виде которой подобострастно согнулись загривки командного состава аэроклуба. Я понял, что начальствование этого человека превышает тот уровень, о котором думал я.

     Девочка представила меня родителям. Папа пожал мне руку.

     

      - Как занимается наша дочь?

     

      - Как все. У неё всё нормально.

     

      - Я бы хотел пролететь в самолёте, посмотреть, как она прыгает.

     

      - Мне бы этого не хотелось, - нагло заявляю я.

     

      - Позвольте спросить, почему?

     

      - Потому что для того, чтобы узнать, как она прыгает, достаточно постоять на кругу приземления, поглядеть укладку и просто побыть здесь.

     Начальник аэроклуба, слушающий наш разговор, стал заметно уменьшаться в росте. Мы же, разговаривая, глядим друг другу в глаза. Папа девочки не зря был большим начальником. И он смог увидеть в моём взгляде немного больше, чем я говорил вслух. Согласившись со мной, он так и сделал, как советовал я. Собравшись уходить, родители опять подошли ко мне.

     

      - Спасибо! Если Вам что-нибудь будет нужно, Вы всегда можете передать Ваше пожелание через нашу дочь.

     

      - Да не за что! - можно подумать, что я воспользуюсь этим предложением.

     С перепугу, начальник аэроклуба ещё пару дней разговаривал со мной на вы. А потом, когда под давлением общественности, я ушёл из аэроклуба, следующий разбор прыжков проводил лично Старший Тренер

     

      - Что?! Тридцать семь прыжков и до сих пор прыгаешь на принудительное! Вот, что значит не контролировать всяких тут инструкторов. На завтра укладывай на ручное раскрытие и прибор на "ноль-семь".

     Одним махом были перечёркнуты не только правила выполнения прыжков и программы, но и всякие другие мотивы, окружающие обучение. И настал прыжковый день. Старший тренер лично выпихивает парашютистку, она рвёт кольцо и падает распластавшись "лягушкой". Парашют Т-4, ну любит он это дело, лежит на спине в затенении и не думает раскрываться. Пролетает девочка высоту 300 метров, где срабатывает страхующий прибор запасного парашюта. Потоком воздуха запаска прижата к животу и тоже не раскрывается.

     На высоте сто метров какое-то несимметричное обтекание воздухом тела, вырывает запасный парашют в сторону. Мгновение и она висит под куполом, ещё несколько секунд и она приземляется. Страх настолько парализовал её мышление, что она до самого момента раскрытия парашюта была уверена, что всё идёт так, как должно быть. Но её впечатления уже никого не интересовали. Выгнали её из аэроклуба в самой недипломатичной форме прямо тут же с лётного поля. Вместе с ней на следующие прыжки не пришло ещё шесть человек.

     ...

     11. Самый последний.

      - Если ты с нами запишешься, то будет группа в десять человек и нам можно получить скидку.

     

      В логике европейцам не откажешь: спалит бак бензина, чтобы купить то же самое, но на 45 сантиков дешевле. Правда в этот раз речь шла о прыжках с парашютом и экономия была в 15 евро. Я бы отмахнулся от предложения, если бы это не были мои друзья. Ну, ладно. Чёрт с ними с почти парой сотен. Поеду тоже ударюсь об планету. Уже много лет не прыгал. Заодно и организацию погляжу. Ещё одной причиной того, что я согласился было то, что интерес моих друзей к парашюту тоже я спровоцировал.

     Аэроклуб. Самолёты, планера, парашюты сыпящиеся с неба время от времени, пузатый АН-2, сиротливо жмущийся в углу стоянки. Хороший, говорят, самолёт, но уж долго на высоту забирается. Поэтому клуб использует Pilatus Porter, который, в отличие от "антона" запрыгивает за 20 минут на высоту до четырёх километров. С тем же количеством парашютистов.

     На группу в десять человек смотрят голодным волчьим взглядом: дэньги, дэньги давай! Правда, заставляют заполнить всякие бумаги, что подразумевает наличие страховки в случае чего. Предлагают видео снять прыжковое, индивидуальное. За отдельную в 80 евро плату. Да вы тут все офигели, ребята! Я конечно понимаю, что вам жить тоже надо, но не за мой же счёт! Отказалась вся наша дружная группа.

     Приглашают на инструктаж. Мы все прыгаем в тандеме пассажирами. Первым делом запрещают всякие фото и кино-камеры. Уповают на безопасность, но подтекстом слышится: а вот вам, чтобы не отказывались от оператора с камерой. Разделились по группам на каждый борт и процесс пошёл. Одни прыгают, другие ждут. Я попадаю в предпоследний взлёт с моими друзьями. Друзья моих друзей прыгают раньше. Всех одевают в видавшие виды комбинезоны, которые в некоторых местах просто разорваны. Круто! Интересно, захочет ли кто из группы вернуться сюда для занятий парашютизмом?

     Я не спешу брать комбез и достаю из рюкзака мой для параплана. Народ заинтересовался, делают вид, что случайно, но проходят рядом и приглядываются. Ага! Жаба давит! У ваших-то нету столько молний-застёжек. Наконец, один не выдержал и спросил, к чему принадлежит сей прикид. А-а, парапланерный. Сморщил нос: параплан - это для детей, которые с парашютом боятся прыгать. Нет, отвечаю, параплан - это для сильных духом и телом, которые не боятся в воздухе задержаться. Посмеялись. Я, разговаривая, пристраиваю видео-камеру во внутренний карман и вывожу через рукав выносную камеру, которую собираюсь держать в руке. Народ заценил девайс, но против ничего не сказал. Безопасность соблюдена: в руках ничего нет, что болтаться может.

     Загружаемся в самолёт. Пока взлетаем, инструктора цепляют нас к себе. Открывается дверь... Э! Вы чё? Меня учить не надо: на высоте четыре километра земля должна быть серая, а нас окружают цветные пятна хлебных полей. Хватаю руку одного инструктора и подношу к глазам. Я так и знал! 3500. И тут обманули. Но скандал не поднимаю. Хотя один из моих друзей, что сидел напротив, расшифровал мою ухмылку. Начинаем выпадать попарно в широченную дверь "Пилатуса". Я уже включил камеру к этому времени и снимаю друзей, пейзаж, прыжок предъидущей пары и выпадаем и мы. Дёрнув рукой вперёд, я надеюсь, что смогу заснять удаляющийся самолёт, заодно взглянул на секундомер в часах. Падаем. Ну просто падаем и всё. Я же не один. За моей спиной расставил перья в стороны инструктор и ещё и стабилизирующий парашют не даёт нам кувыркаться

     Слышу, что иструктор раскрыл парашют. Опять взгляд на часы: чуть меньше 40 секунд. Ну вы точно заворовались, профессионалы! В рекламе было обещано прыгнуть с 4000 метров и попадать одну минуту. Раскрылись. Правда, не совсем. Слышу за спиной инструктор вспоминает маму, бога и собаку женского рода вместе с её щенками. Поднимаю голову и вижу над головой круглый цветочек планирующего парашюта и больше десяти оборотов на стропах. Более того, нас продолжает закручивать. Ну, теперь понятно, почему вы так высоко раскрываетесь.

      - У вас всегда так хорошо парашюты укладывают? - спрашиваю.

     

      - Сукины дети! - слышу в ответ и чувствую за спиной судорожные рывки тела, пытающегося остановить закручивание.

     

      - Не суетись, надо вместе делать. Инерция большая.

     Ещё до прыжка я успел сказать партнёру, что у меня больше восьмисот прыжков и он, хоть и имеет 4000, меня послушался. Разбрасываем в стороны руки-ноги и останавливаем вращение. Затем, пользуясь тем, что он висит выше меня, он, по моей команде обхватывает меня руками и ногами, а я, извиваясь в пояснице и вкручиваясь в воздух сведёнными вместе ногами, раскручиваю стропы. Наконец, крыло расправляется и мы уже по-нормальному продолжаем сближение с планетой. Причём, крутой спиралью. Экономия, блин!

      - Подними ноги повыше! Ещё выше! Ещё!

     

      Выполнив все эти команды, я понимаю, что приземлять меня будут на задницу. Фиг ты угадал, красавец. И на касании земли я втыкаю ноги в мягкий грунт, останавливая всю нашу массу без пробежки и слышу храп размазавшегося по моей спине молодого парашютиста. Он сваливается с меня и упал бы на землю, если бы не лямки, которыми мы связаны были.

     

      - Я же сказал тебе: ноги выше!!

     

      - Комбез пачкать не хочется, - я улыбаюсь ему, изображая из себя самого раскаявшегося ученика.

     Инструктор потирает ушибленную грудь и собирает парашют. Я же продолжаю видеосъёмку выдающихся приземлений моих друзей. Одного, как и было запланировано, роняют на хвост, второй же, сложившись, попадает под инструктора и тот приземляется верхом на пассажире, как на санках. Девочку, что была последней, об землю не ударили, но сильно испачкали, опустив на свежевспаханную землю. Даже на площадку не могут попасть профи!

     Закончив съёмку, я обнаруживаю, что камера давным-давно выключилась ещё во время свободного падения. Вот уж не повезло! Бейс-парашют купить, что-ли? Да с параплана попрыгать?

     ...

     12. Дело принципа.

     С соревнованиями в аэроклубе было неплохо. Точнее, их проводили тогда, когда хотели или было нужно. Приближалось первенство края и надо было сделать внутриклубные соревнования для выполнения второго разряда. Несколько человек из занимавшихся теоретически можно было допускать на край, но для этого нужна было присвоить второй разряд. Моя молодая поросль только-только начала осваивать управляемые парашюты и точность пока была освоена только на занятиях в классе, а уж никак не на практических прыжках. Но, для создания массовости участия спортсменов, некоторых из них записали в участники.

     Участники они были ещё никакие, но желания по соревноваться хватало. Тем не менее, как и их тренер на заре своей парашютной практики, они уверенно не долетали до зачётного круга. Причём двое мальчишек приземлялись с удивительным постоянством в 1-2 м от линии зачёта. Я подошёл к девочке, что судила точность приземления и предложил.

     

      - Ну напиши ты им, что они попали в круг. Надо бы поощрить такое старание. В парашютном спорте всё, как и в стране, держится на приписках.

     

      Судья поглядела на меня умным и честным взглядом.

     

      - Может быть кто-то и делает всё на приписках, а я считаю, что всё надо выполнять честно и без обмана. Это - дело принципа.

     Я улыбнулся Её Принципиальному Высочеству и отошёл, не вдаваясь в полемику. Как и Нострадамус в своё время, я умею предсказывать будущее, а оно уже не за горами. К первенству края второразрядников не хватало и через три недели мы провели первенство города для молодёжи, где уже большая часть моих воспитанников безо всяких усилий стали второразрядниками. Теперь кворум на край был. Кворуму не хватало мастерства. Если мои малыши уже большей частью подкручивали фигуры индивидуальной акробатики, то их более старшим товарищам, зарезервированным на выполнение первого разряда всё никак не удавалось справиться с комплексом из шести фигур, несмотря на две-три сотни прыжков с парашютом. Гордость и самолюбие не позволяли им унизиться до того, чтобы поприсутствовать на моих с малышами занятиях, а аэроклубовские инструктора сразу учили их на мастеров спорта.

     Во время первенства упражнение на точность приземления особых трудностей не составила у участников. А, когда начались прыжки с задержкой времени свободного падения на тридцать секунд и выполнения комплексов индивидуальной акробатики, то мне, как судье в этом упражнении, и ещё одному инструктору стало нужно проявлять изобретательность, чтобы все, кому надо, выполнили норматив первого разряда. Для начала мы отнесли специальные трубы для наблюдения за прыгающими подальше от места старта, чтобы нас никому не было слышно. Потом мы отпустили своих секретарей, которые должны были записывать под нашу диктовку прыжки и, вообще, поставили нашу оптику рядом, чтобы переговариваться не повышая голоса. Начались диалоги.

      - Та-а-ак... пошла, разгоняется. Видишь?

     

      - Да.

     

      - Левая спираль, правая, с-с-с... Нет, сальто не получилось. Срыв в беспорядочное падение.

     Не глядя друг на друга мы берём свои протоколы

     

      - Сколько у тебя времени получилось?

     

      - Двенадцать и восемь десятых.

     

      - Та-а-ак. Значит у меня... двенадцать и шесть. Что там со штрафами?

     

      - Два перемаха и косое сальто.

     

      - Правильно! Значит штраф три с половиной секунды. Выполнила первый разряд.

      - Следующая пошла!

     

      - Вижу! Разгон, левая, правая, сальто... хм, ещё одно. Ещё два. Ты что, родная, до самой земли их крутить будешь? Время?

     

      - Тринадцать и четыре. Чисто.

     

      - Ага. У меня тоже.

     Так выполняют старшие спортсменки свой разряд. Доходит время до моих малышей.

      Опять переговариаемся.

     

      - Твой что тоже крутить будет?

     

      - Будет.

     

      - Ой! Не успел щёлкнуть. Ну ладно, секунду накину после завершения. Та-ак. Стоп! Ого! Десять секунд! А сколько у него прыжков?

     

      - Да ещё и сотни нет.

     

      - И, ведь, чисто! А сейчас кто?

     

      - Сейчас - моя красавица. Можешь не спешить, она не скрутит.

     

      - Почему ты так думаешь?

     

      - Потому что распласталась, как лягушка, а я так не учил.

     Девочка падает полностью раскрывшись и, пытаясь дать ввод ладошками на спираль в непривычном положении, тут же сваливается в беспорядочное падение. Вывернувшись и застабилизировав падение, она делает новую попытку и с тем же результатом. Потом и ей уже это надоедает и тельце складывается в фигуру, которую я упорно вдалбливал всем ученикам на занятиях.

     

      - Приготовься! Сейчас чего-то крутанёт.

     

      - Левая-правая-сальто...мля, раскрытие. Прибор сработал.

     

      - Вижу. Отсёк?

     

      - Да. Две с половиной. Ёлки-палки! Если бы не прибор, скрутила бы весь. Та-а-ак... Слушай! Ведь, даже если оштрафовать за невыполнение всех фигур, то, всё равно, получается, что выполнила первый разряд.

     

      - А вот этого мы делать и не будем. Это - дело принципа. Не порть мне девочку.

     И мы дружно ставим невыполнение комплекса. После прыжка всех спортсменов я с бумажками прихожу на старт заполнить сводный протокол. За моей спиной столпились спортсменки, которым мы "выполнили" первый разряд. Закончив писанину, я расписываюсь внизу протокола и поворачиваюсь. Встретившись взглядом с Её Принципиальным Высочеством, я добавляю яду в голос и, как бы обращаясь ко всем, произношу.

     

      - Поздравляю с выполнением первого разряда!

     

      - Спасибо! - недружно, но уверенно отвечают теперь уже старшие спортсмены.

     И только та, кому и было предназначено поздравление, посмотрела на меня так, что, если бы могла убивать взглядом, то валялся бы я сейчас между ними с двумя фингалами, симметрично посаженными на мою, ненавистную ей физиономию. Вскоре она оставила аэроклуб, объяснив это тем, что выходит замуж. Принцип. Уважаю!

     ...

     13. Нервы.

     Закончив выполнение комплекса фигур в свободном падении, я распластываюсь в небе и жду, когда стрелка секундомера подойдёт к отметке в тридцать секунд. Когда-то, на заре парашютизма можно было получить звание Мастера Спорта, совершив два прыжка с задержкой в эти самые тридцать секунд. Приближается стрелка и я хватаюсь пальцем за вытяжное кольцо. 30! Рывок, группировка, ё-б-м-трах! Хорошо подогнанная подвесная система раздаёт динамический удар по всему телу и я, крякнув, удовлетворённо повисаю под дырявым куполом УТ-15. Кольцо на место, клеванты в руки, разворот...... О! Нет! Только не это!

     Прямо на меня летит пилотажный самолёт ЯК-50. Заводские лётчики испытывают машины прямо на том же аэродроме, в том же пространстве, и, конечно, лётчик слышал, что прыгнул последний парашютист и прилетел в пилотажную зону крутить акробатику. Особенностью этого самолёта было то, что весь он состоял из мотора и крыльев. Из малюсенькой кабины лётчику не видно ничего впереди. Правда и мне лётчика тоже не было видно, что не добавило мне настроения. Я уже могу разглядеть гайку на коке винта, а уж сам винт... Бр-р-р! Я понял, что сейчас буду пошинкован лучше, чем огурчик в салате. Не спуская глаз с гайки на винте, я раскидываю ноги в стороны, наклоняю голову вперёд и выгинаю корпус, чтобы уйти в свободное падение на спину. Короткий выдох и я хватаюсь руками за фиксаторы замков отцепки. Я их не рванул лишь только потому, что увидел, что самолёт сдвинулся с прямой линии полёта. Я замираю. Замирает рядом в какой-то сотне метров и самолёт, повиснув хвостом вниз. Медленно крутится вокруг своей оси и в кабине я вижу широченную улыбку испытателя. одной рукой он делает неприличный жест, который должен был обозначать моё гадкое состояние.

     Самолёт сваливается на крыло и улетает к земле. Потихоньку приземляюсь и я, запоров точность, с результатом около 3 м. Мне не хватает воздуха для дыхания, потому что в горле пересохло. Наконец, я выпиваю воды, успокаиваюсь, укладываю парашют и не замечаю, как приземлился ЯК-50. Чья-то рука зватает меня за задницу.

     

      - Ты смотри! Штанишки-то сухенькие!

     Возле меня стоит весь из себя Международный Мастер и член сборной Союза по пилотажу Владимир Абревко и улыбается. Я бросаю свой парашют и, набычившись, наступаю на него. Он упирается в меня обоими руками и пятится.

     

      - Вова, мля! Мне пол-секунды оставалось до отцепки.

     

      - Знаю. Я вытянул шею и глядел на твои руки. Молодец! Не растерялся.

     

      - Я и сейчас не растеряюсь и наваляю тебе, хоть ты и быковее меня.

     

      - Тю-тю-тю! Ты знаешь, я кричать буду от несправедливости: не должен перворазрядник бить члена сборной страны. Ни ростом, ни мастерством не вышел ещё. Конфетку хочешь?

     Конфетку я хотел. И ещё пару минут мы со смехом пересказывали друг другу свои действия... Через много лет я узнал, что экипаж В.Абревко попал в авиакатастрофу, ударившись крылом самолёта АН-14 о дерево в глухой тайге в сложных полётных условиях.

     ...

     14 Всё закончилось.

     Страна выдыхалась. Педагогика умирала вместе с экономикой. С каким-то скрипом мы находили деньги, организовывали прыжки с парашютом для пацанов. Но это было уже редким праздником. Как и в этот раз, когда мы собрались на аэродроме. Три клуба из разных мест, привезли кучу детей в возрасте от 15 до 20 лет. Уложили немногочисленные и давно уже не новые парашюты, выпуска ещё тех времён, когда мы были молодыми, и выехали на поле. Ещё удавалось поддерживать необходимую дисциплину по организации старта прыжкового дня. Потому что инструкторский состав был ещё старой закалки.

      Наконец, всё готово и можно поваляться в траве. Вдалеке прогревали моторы АН-2, в воздухе звенели ещё непуганые жаворонки.

      - Мужики! В Москве переворот! Горбачёва нет! Толи болен, толи арестован!

     

      Евгений Ползиков еле переводил дух от нечаянного забега на длинные дистанции. Все задумчиво глядели на него.

     

      - Вы что? Не верите? Только что по радио услышал. Там какой-то комитет собирают...

     

      Все молчали. Политика делалась и делается где-то в другой стороне страны. Мы к ней никаким боком, но она нас – по полной программе.

     

      - Самолёт сегодня будет? – прервал я затишье.

     

      - Будет.

     

      - Ну, вот, и давай попрыгаем. Может быть, в последний раз. (потом окажется, что я угадал).

     Раскрыв парашют, я оглядываю пространство и замечаю парашютиста, который падает мимо меня. Он дёргает кольцо и у его парашюта при раскрытии рвутся несколько строп подряд. Спортсмен отцепляется и раскрывает запаску. Н-да, начинаем день... Слышу шорох раскрываемого парашюта с другой стороны, поворачиваю голову и вижу, как у другого крыла тоже отрывается передний ряд строп. Снова запаска. Мне плохеет.

      Приземлившись, я отдаю мой парашют другим молодым спортсменам и опять укладываюсь в тенёчек, изредка вставая оттуда для проверки укладки. В голове нет других мыслей кроме «ВСЁ ЗАКОНЧИЛОСЬ». Это был август 1991

     ...

     Школьные истории. Как и все маленькие дети, я учился в школе. И, как у всех, со мной приключались всякие случаи. Некоторые я попробую записать.

     ...

     1. Разведчики.

     В феврале мы играли в "Зарницу". Ещё было много снега, но уже днём было тепло. В тот раз разделили нас на "зелёных" и "красных". "Красные", конечно наступали и должны были захватить знамя "зелёных". Если "зелёные" сильно сопротивлялись, то "красным" начинали поддаваться учителя, которые командовали "зелёным".

     Мы были "зелёными". Побегав по огородам за околицей, мы выяснили, что снежный наст запросто держит нас. Надо было только не топать сильно по нему ногами, а то можно было больше, чем на метр провалиться. И мы быстро научились скользить, как на коньках. Скорость перемещения настолько повысилась, что мы разбрелись на очень большом пространстве. И скоро я остался со своим товарищем. Наш шестой "А" класс был в дозоре. И мы должны были обнаружить приближение "красных" из лесу и сообщить об этом своим.

     

      - Нету никого, - говорит Миша (это мой одноклассник).

     

      - А давай в лес зайдём, - отвечаю, - Может так быстрее обнаружим отряды "красных".

     Немного подумали и придумали. Снимает Миша своё пальто с зелёными погонами, надевает на меня, а сам остаётся с красным галстуком. Своим шарфом связывает мне руки за спиной и мы выходим с огородов к лесу. Как только показались первые дозорные "красных" Миша кричит им, что они поймали "языка". Так у разведчиков пленный называется.

     Обрадовались разведчики "красных" такой добыче и не пошли в разведку. Схватили меня со всех сторон и повели в свой штаб. Поняли мы, что дело плохо. Поглядываем друг на друга, но виду не подаём. Но повезло нам сильно. Это был отряд из другой школы. И там нас никто не знал. Стали меня допрашивать: где отряды, где засады, как пройти можно. И наврал я им три короба. А самое главное, сказал, что по огородам можно запросто пройти, потому что ветер там весь снег унёс и легко идти будет.

     Обрадовались "красные". Совещаться стали. И тут, вдруг, подходит к нам один из "красных" и говорит:

     

      - Ничего себе, свой своего в плен привёл...

     Это, оказывается, был сосед Миши. Миша ему договорить не дал. Он такой сильный был. Стукнул Миша соседа незаметно сзади по спине и громко заявил, что да, другой отряд, который там (и рукой показал) ещё одного "зелёного" в плен взял.

      - Какие вы молодцы! - говорит главный "красный", - Ну, вот, ты и оставайся этого пленного здесь караулить. А в помощь тебе вот два бойца.

     И на Mишиного соседа показывает и одного старшеклассника. И ушли. А мы остались вчетвером. Подмигнул мне Миша глазом и мы вдвоём быстро засунули старшеклассника головой в сугроб. А на своего соседа Миша только посмотрел. Тот так с места и не сдвинулся. Забрали мы у них оружие и побежали в свою сторону.

     

      - Тревога! - кричат сзади, - Пленный сбежал! Измена!

     Но Миша и я уже немного замёрзли и нам бежать совсем легко. Выбежали мы из лесу, подождали, когда весь отряд за нами повернёт и побежали прямо к огородам. А "красные" всё ближе и ближе. Уже думают, что скоро нас схватят. Но мы быстро перелезли через забор и уже в огороде. Где снегу много.

      - Ломаем наст, - говорит Миша.

     

      И мы ломаем эту снежную корку, проваливаясь аж по грудь в снег. А сзади уже через забор "красные" прыгают и тоже еле-еле ползут за нами по снегу. А мы перескакиваем в другой огород (а их там видимо-невидимо) и заскользили, как и раньше, по насту, не проваливаясь. А "красные" так ходить не привыкли. И продолжают ломать наст, утопая в снежной крупе. А даже те, кто пытается поскользить по насту, проваливаются тоже, потому что они сразу все на него залазят.

     Прибежали мы к своему штабу, рассказали всё о противнике. И долго потом ещё ждали, когда этот отряд с огородов вылезет. И всех их в плен взяли, потому что они оружие поломали, потеряли, снегу в валенки понабирали и, как только на дорогу вышли, то не воевать стали, а переодеваться.

     А, когда "красные" переоделись нам сказали, что мы должны отступать, а то игра быстро закончится. И мы отступили. А потом и наше знамя "красные" захватили. А мы с Мишей за это одного нашего учителя тоже в снег макнули, чтобы не командовал неправильно.

     ...

     2. Просто роль.

     Было это ещё до четвёртого класса. А может быть в самом его начале. Потому что пионером я ещё не был. На какой-то праздник все классы готовили номер художественной самодеятельности. Нашей учительнице захотелось поставить маленький спектакль. На тему Великой Отечественной войны. На роли партизанов и других русских подобрать участников труда не составило.

     Все желающие тянули руки. И я в том числе. Но мне не досталось. А когда осталась роль немецкого офицера, то желающих уже не было. Я тоже не хотел. Учительница уговаривала нас. Объясняла, что без немецкого присутствия спектакля не будет. Но все молчали как партизаны. Наконец, отчаявшись, классная поглядела на меня и сказала:

     

      - Вова, надо, чтобы был немецкий офицер. Может попробуешь?

     Пробовать быть немцем мне не хотелось, но играть в спектакле, да. И я согласился.

     ...Спектакль шёл своим чередом. Ни хорошо, ни плохо. Как бывает, когда малыши играют во взрослые игры. На виду у всей школы разыгрывалось представление. И вдруг, одна партизанка напрочь забывает свои слова, которые надо было сказать. Пауза затянулась. Я поглядел в угол, откуда наша учительница пыталась подсказать слова из книжки, которую держала в руках. Но, отличница не привыкла слушать подсказки и, попросту, не слышала ничего, опустив голову и разглядывая чего-то на полу. И я решил действовать.

     Стукнув кулаком по столу, я повторил фразу, которую уже говорил:

      - Говори правду! Schnell! - добавил я немецкое слово, которое уже знал.

     Затем, не давая никому опомниться, я нацепил фуражку с косо прилепленной свастикой и заявил совсем уже не по тексту:

     

      - Уходи! Завтра я тебя буду опять допрашивать! - а дальше сказал уже сигнал к следующему действию, - Увести её!

     Ворвавшиеся в дверь партизаны бросают в меня гранату, звучит взрыв пистонов, я падаю из-за стола и на ура спектакль заканчивается победой наших.

     Тёмным зимним вечером я иду домой один. Ясное дело, кому хочется идти с фашистом. И, вдруг слышу разговор двух старшеклассников, которые идут впереди меня.

      - А этот спектакль про войну получился не очень.

     

      - Ну, а что ты хочешь с таких малявок. Они же ещё ничего не умеют.

     

      - Ага! Не умеют! А тот малыш, ну вылитый нацист!

     

      - Точно! Такой фашист...

     Дальше я не слушаю, потому что у меня появляется такое чувство гордости за себя. Ну, надо же, думаю, какой я молодец! И то правда: не важно, какая роль тебе досталась, важно, как ты её играешь.

     ...

     3. Талант.

     Больше всего, в девятом классе, я любил писать домашние сочинения по произведениям русских и советских писателей. Когда все стояли в очередях в библиотеки или покупали книжки, чтобы прочитать, про чего это там писать надо, я просто раскладывал перед собой три старых учебника по литературе. Эти книги я нашёл на чердаке у родственников. Их уже давно не использовали в школе. Просто и со вкусом я списывал целые куски из этих учебников, глядя, правда, чтобы ничего не повторялось в наших "Литературах". Иногда я начинал списывать фразу из одного учебника, а заканчивал из другого.

     Грамматика была в этих учебниках в порядке и мои оценки, соответственно, тоже. Нам всегда ставили две оценки: по литературе и русскому языку. Чтобы не попасться, я всегда делал пару-другую ошибок в сочинении и мне стабильно ставили две четвёрки. Но вот, однажды, в школу приехала новая молоденькая учительница литературы. Чтобы быстрее познакомиться с классом она тоже задала домашнее сочинение...

     Получив свою тетрадь с оценкой я небрежно приоткрываю, чтобы увидеть обычное "лит. 4, рус. 4" и вдруг чувствую, как спина покрылась мурашками, словно мне за шиворот плеснули ковшик ледяной воды. В конце моих повествований стояло: "лит. 2, рус. 4". На вопрос товарища по парте, как оценки, я ответил, что, как обычно. Но для себя решил, что после урока буду разбираться с этой непонятливой учителкой. После звонка, когда почти все вышли из класса, я подошёл к ней и, напустив на себя очень серьёзный вид, спросил:

     

      - Светлана Михайловна! А не кажется ли вам, что оценка не соответствует написанному?

     Краем глаза я успеваю отметить, что двойка не выставлена в классный журнал и, значит, мне не прийдётся её исправлять. Учительница берёт у меня тетрадь, читает мою фамилию на обложке, потом раскрывает, глядит на оценку, которую она же и поставила, потом с шумом схлопывает тетрадку в ладошках и влюблённо глядит на меня.

      - Володенька! Ты не представляешь, какое удовольтсвие я получила вчера, отыскивая все места, которые ты здесь понаписал, в старых учебниках. И ты, с таким талантом, позволяешь себе списывать всякий бред с этих книг, место которым в макулатуре! Если б ты писал сам, ты написал бы лучше. И тебе не пришлось бы придумывать ошибки, которых нет в учебниках. А, если ты будешь продолжать списывать, я тебе всё время буду ставить двойки.

     Через некоторое время мы опять писали домашнее сочинение. На тему героев нашего времени. Половина класса писала про космонавтов, а вторая половина про Павку Корчагина. Поскольку мне это было не интересно, а старые книги не давали ответа на вопрос о героях, я написал, что мой идеал - Остап Бендер. И подробно на примерах объяснил, почему.

     На следующий урок литературы Светлана Михайловна зашла в класс со стопкой тетрадей. Сразу от дверей она бросила на меня взгляд, в котором блеснули озорные искры, потом раскрыла классный журнал, вложила в него стопку наших тетрадей и, полистав, остановилась на одной из них.

      - Ну, что, ребята? Мне понравились ваши сочинения. И сегодня я хотела бы зачитать кое-что. Может я и сама не согласна с автором повествования, но мысли и способ их выражения мне кажутся неординарными.

     И начала читать моё произведение. Весь класс бурно реагировал на услышанное. От громкого хохота на галёрке, до возмущённого ропота в рядах отличниц. Закончив читать, учительница раздала нам тетради. Она даже не задержалась возле моей парты. Точь-в-точь, как и другим, она поклала тетрадку на угол и отошла.

     Я потихоньку заглянул вовнутрь. "лит.5+ рус.5-"!

     

      - Ну, что у тебя? - спросил мой сосед по парте.

     

      - Как обычно.

     ...

     4. Аферисты.

     Моему тёзке и другу учёба давалась всё труднее и труднее. Ну, не был он приспособен для изучения. Запросто мог разобрать и собрать мотопилу, но синусы и косинусы были для него тайной великой. Он пробовал уже заговорить дома о том, чтобы работать и учиться в вечерней школе. Но разговор закончился очередной руганью. Родители и слышать об этом не хотели. И держали контроль за успеваемостью. Успеваемость же была неподконтрольна.

     Наказывали Вовку только за двойки. Тройка считалась уже приличной оценкой. В конечном итоге, корешу надоели притязания посторонних лиц на его образование и он купил себе второй дневник. В одном, где классный руководитель аккуратно переписывал оценки из журнала, я расписывался ему за родителей, а в другом дневнике (для родителей) я, так же аккуратно, расписывался за классного руководителя и выставлял тройки. Иногда четвёрки и двойки, чтобы не было подозрительно.

     Время шло. Учёба запускалась всё дальше и дальше. И, однажды, Вовка по недосмотру оставил на парте не тот дневник. И нашей учительнице вздумалось в него заглянуть. То, что она увидела, повергло её в ступор: это был НЕ ТОТ дневник.

     Я захожу в класс и вижу, как пытают наших партизан. Друг стоит, опустив голову и разглядывая чего-то на своих ботинках. Классная, уже накричавшись, держит дневник перед Вовкиным красным лицом и говорит-говорит без умолку. Поняв, что надо друга выручать, я подхожу к ним. Учительница, думая, что я хочу просто пройти, приподнимает дневник и делает шаг назад. Вовка, увидев меня, делает страшную гримасу: "Вали отсюда!"

     Но я делаю вид, что не понимаю и беру Вовкин дневник из рук учительницы. И, не давая ей опомниться, раскрываю, ставлю оценку и расписываюсь за классного руководителя. Роспись отличить практически невозможно. Остолбенев, классная глядит на меня широко открытыми глазами. Закрепляя свою победу, я раскрываю другую страницу, где есть роспись Вовкиного родителя, и ставлю рядом точно такой же автограф.

     Наша класнуха медленно садится на стул, который, к счастью, оказывается прямо позади неё. Весь её вид говорит о том, что разнос для Вовки уже закончен. И записку родителям учительница писать тоже не будет. Но, что делать дальше, она тоже не знает.

     

      - Аферисты! - наконец произносит наша Вера Михайловна.

     Звенит звонок на урок и она, собрав свои бумаги, уходит. К концу урока в класс заходит зауч школы и забирает моего друга. Возвращается он только к концу занятий. Довольный и спокойный.

     

      - Будут переводить меня в вечернюю школу.

     После занятий меня в школьном коридоре окликает наша классная.

     

      - Я, вот, хотела тебя спросить...

     

      - Нет, Вера Михайловна, - честно отвечаю я, не дав ей договорить, - Я никому больше такого не делал. И не буду.

     

      - Ну, тогда спасибо хоть за это!

     ...

     5. Струсили.

     Наш весёлый 9-й "А", посмотрев очередной фильм о подрастающем поколении, вышедший на экраны кинотеатров, решил сорвать урок. Причём не один, а все последующие. Погалдев и покричав на тех, кто не хотел уходить, класс дружно вывалил на улицу и удалился в неизвестном направлении.

     Мы с Вовкой шли сзади и обдумывали ситуацию. Ну, ладно, принцип стадности. Ну, понятно, что девчонкам не нравится вид нашей беременной классной руководительницы. Но каково ей сейчас будет? Да и нервничать на таком сроке беременности, наверное, не очень хорошо для здоровья. Я поглядел на товарища.

     

      - Да, я тоже думаю, что мы - порядочные свиньи, - произнёс Вовка.

     

      - Может вернёмся? - неуверенно проговорил я, - По крайней мере попробуем сгладить ситуацию. Сработаем громоотводом. Жалко классную-то.

     

      - Пошли! - крутанулся на одной ноге Вовка.

      - Эй, вы! - донеслось с той стороны, куда ушёл наш класс, - Чё? Струсили?

     

      - Не оглядывайся, - процедил сквозь зубы мой кореш, - Мы этого не слышали.

     На подходе к школе мы видим нашу классную с самой лучшей отличницей класса. Они молча наблюдают, как мы приближаемся. Я начал готовить что-то вроде речи адвоката на суде, но она не понадобилась.

     

      - Что? Струсили? - вдруг спросила классная.

     

      - Чёрт! - запнулся на ровном месте мой друг и пробормотал, - Вот и делай после этого добрые дела!

     

      Я подхватил его вовремя под руку.Подогрелись на секунду мозги и выход найден. Не было ещё у меня случая, чтобы я не вывернулся из ситуации.

     

      - Нет, Вера Михайловна, мы не струсили, мы тетрадки забыли.

     И мы проходим мимо, заворачиваем за угол, стоим несколько минут, чтобы было похоже, что мы зашли в класс и вышли из него. Потом вынимаем тетрадки из-за пояса и снова проходим мимо.

     

      - До свидания, Вера Михайловна!

     

      - А вам тоже в эту неделю будут двойки по поведению, - говорит она нам вслед.

     

      - Ну, - я развожу руки в стороны, - Если заработали, то, конечно, будут.

     ...

     6. Конкурс.

     Вовка и я были на особом счету у нашей новой классной. Она была уверена, что нас всегда надо было нагружать каким-нибудь делом, чтобы мы не сбились на неровную дорожку. И постоянно мы слышали: "Сделайте то, поправьте это..." Мы же всегда демонстрировали, что нас запугать заданием не удастся, потому что:

      а) мы могли его сделать играючись

      б) всем своим видом мы могли показать и то, что нам это ничего не стоило, и

      то, что это было практически невыполнимое занятие.

      в) когда нас начинали ругать, то более радостных физиономий во всей школе

      было не сыскать.

      г) на похвалу мы тоже не покупались, демонстрируя полнейшее пренебрежение к говорившему.

     В этот раз классная решила взять нас на наши же привычки.

     

      - Все учебники поразрисовали! Художники доморощенные! Чтобы нарисовали картину к конкурсу на тему осени. Попробуйте не сделать! Снижу оценки по дисциплине в полугодии!

     

      - Хочешь сниженную оценку в полугодии? - спросил я Вовку.

     

      - Ага! - заулыбался он, - А за что?

     

      - Ну, не знаю, - начал рассуждать я, - Может за то, что мы ещё натворим. А может за то, что это мы в прошлой четверти стрельнули пугачом на уроке...

      - Не наводите тень на плетень! - перебила нас классная, - Я лучше вас знаю, кто стрельнул пугачом.

     

      - Хорошо, Тамара Петровна, нарисуем мы лыжника. Честное слово! - заверил Вовка.

      - А лыжника зачем? - опешила классная.

     

      - Ну, как зачем? - подхватил я, - Помните у поэта, "...снег выпал только в январе".

     

      - Вы что? Поиздеваться надо мной вздумали?

     

      - Ни за что! - Вовка аж отсалютовал одной рукой, крестясь другой одновременно.

     Классная махнула рукой и пошла по коридору. Мы остались слегка озадаченные. Чёрт её знает, эту новую классную. Возьмёт и испортит оценки в последний год учёбы. Подумали-подумали и решили нарисовать. Склеили два ватмана, развели краски и приуныли. Ничего на ум не приходило. И тут меня осенило (осенью!). Достал я из своих архивов старый альбом "Учись рисовать". Нашли в нём летний пейзажик и перерисовали его в увеличенном состоянии, поменяв зелёные цвета на золотисто-красные.

     Когда в процессе поняли, что у нас получается шедевр, который только издали надо глядеть, мы начали рисовать его по очереди. Один отходил метров на 10 и командовал другому, куда красочки покласть погуще. К назначенному сроку принесли ватман в школу. Классная развернула лист, поглядела в упор на перемежающиеся цветные пятна и вздохнула:

     

      - Да, это конечно не Шишкин.

     Конкурс проходил в спортзале. Комиссия шла вдоль стен, где висели всякие белочки и зайчики, держащие в лапах кленовый жёлтый лист, ставила оценку в протокол, переходила к другой работе. Возле нашей даже не задержались, покрутив головами на размеры бумаги. Уже заканчивая обход, один из членов комиссии вдруг обернулся и поглядел на наше произведение. Открыв рот, он начал дёргать за рукава других оценщиков. Словно сговорившись, комиссия медленно подходила к нашей картине, потом, когда пропадала целостность изображения и всё распадалось на цветные пятна, комиссия останавливалась и начинала пятиться назад.

     После того, как действие повторилось раза три, я дёрнул Вовку за бочину и прошептал:

     

      - Классной тортика не дадим.

     

      - Какого ещё тортика? - сзади меня стояла Тамара Петровна.

     

      - Который нам за первое место дадут. Вон он, на столике дожидается.

     

      - Похвальная самоуверенность. Его ещё заработать нужно.

     Тортик и в самом деле был по размеру чуть меньше нашей картины. Мы его ели-ели всем классом, да ещё и параллельному классу кусок задарили.

     ...

     7. Песняры.

     Конкурс на лучшее исполнение патриотической песни был ещё где-то впереди, но подготовка к нему слышалась по вечерам по всей школе. Классные руководители, угрозами и уговорами закрывали школьников в помещении и проводили репитиции. Пели, как всегда, не очень. Девочки - с интересом, а нам, лишь бы отвязаться. Иногда мы просто разевали рот, манкируя. Иногда пели в таком крике, что на шум прибегал директор. И уж петь на конкурсе, да ещё на виду всей школы - этого мы себе представить не могли и в страшном сне.

     Никаким посулам страшнейших наказаний не удалось бы вытащить пацанов на подиум, для того, чтобы поразевать рот под музыку. Прошло очень весёлое время репитиций и приготовлений и, наконец, в спортзале собралась вся школа для прослушивания конкурсантов.

     Начался концерт под кодовым названием "Лучшее исполнение девочками патриотических песен". Ни одному классному руководителю не удалось заставить петь весь класс. И вот, объявляют наш 10"Б". Наши девочки встают и начинают выход на сцену. Вовка толкает меня под бок, мы тоже поднимаемся и я в пол-голоса бросаю:

     

      - Мужики, пошли петь.

     Слышится грохот отодвигаемых стульев и всё это стадо вываливает туда, где нас уже дожидается аккомпаниатор. На нашу классную жалко глядеть. Её состояние близко к тому, чтобы хлопнуться в обморок. Мы, тем временем, выстраиваем на сцене красивое каре из чёрных костюмов с галстуками, в центре которого находится разноцветное пятно из наших девчонок. И начинаем:

     

      - Там вдали за рекой загорались огни...

     Так хорошо и душевно у нас это получается, что вся школа замерла, а меня, вдруг, на солирование потянуло. Поскольку в детстве я с медведем был в хороших отношениях, то баянист перешёл на мою сторону и, вытянув шею, чтобы лучше меня слышать, подыгрывал уже так, чтобы мелодия всё ещё была похожа на оригинал, но и я пел в унисон.

     Наконец, я получаю хороший тумак от девчонок, которые стоят сзади, аккомпанемент переходит в нужный размер и хор доводит песню до её логического завершения. Бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в овации.

      Первое место наше!

     ...

     8 Комсомольское собрание.

     Не участвовать в общественной жизни школы и класса было невозможно. Даже если ты и не хотел сам, тебя всё равно участвовали. Классные собрания плавно переходили в комсомольские, с которых я и Славик всегда спокойно уваливали, потому что мы были несознательной частью нашей ячейки.

      В этот раз удрать у нас не получилось, потому что мы были персонально предупреждены о том, что, если уйдём, то нам снижут оценку по поведению за неделю и она повлияет на оценку в четверти.

      Классная передала бразды правления стадом (ой!) классом, конечно, комсоргу класса и началось собрание. Неглупая очень даже девочка просветила присутствующих о том, что всегда говорится по телевизору, потом зачитала пару цитат о направляющей и всеукрепляющей роли нашей родной коммунистической партии из свежих газет, словно тут собрались не умеющие читать дебилы и перешла к комсомольской жизни школы.

     

      - Валера! – толкнул я кореша, - У вас всегда на собраниях такая тагомотина?

     

      - Сиди тихо! – также шёпотом ответил мне друг, весь обращённый к командирше.

     

      В то время Валера ещё не ставил свечки в церкви и, будучи ещё и членом бюро комсомола был почти правильным пацаном.

     

      - ... а сейчас переходим к последнему вопросу собрания: о наших, так сказать, товарищах, которые постоянно тянут наш класс назад в социалистическом соревновании школы.

     

      И в течении нескольких минут все узнали, какие скрытые троцкистско-уклонистские течения существуют в нашем классе. В лице, разумеется меня и Славика. Всё у нас было плохо. Единственным плюсом было то, что мы хорошо учились.

     

      - Ну, что вы на это скажете? Вот ты, Слава, кстати выйди, чтобы тебя все видели.

     

      - Да меня уже все видели, а слышу я и отсюда хорошо. После того, как вы тут про меня рассказали, я ещё больше убедился в мысли, что недостоин я пока. Не подхожу.

     

      Я поднялся и пошёл назад к Славику.

     

      - Ты куда пошёл? Я не разрешала, - встряла классная.

     

      - А я и не спрашивал. Зря вы путаете педагогический процесс с политико-воспитательной работой, - парировал я, подвигая Славика на его парте. Положил руку ему на плечо и продолжил:

     

      - Устами отрока глаголет истина! Вот именно это я и хотел сказать: не достоин я тоже. Может над нами кто шефство возьмёт? Чтобы подготовить.

     

      - Ага! – подхватил Слава, - Я бы хотел чтобы надо мной взяли шефство Таня, Галя и Люда.

     

      В классе раздался хохот. Пацаны больше не могли сдерживаться.

     

      - Предлагаю поставить обоим на вид и выразить обоим порицание. Кто за? За были почти все девочки, кое-кто из мальчиков и мы со Славиком, но нам сказали, что мы не можем участвовать в голосовании комсомольского собрания.

      Комсомольцем я стал только после школы.

      В военкомате умели агитировать лучше: “Что, ...? Не комсомолец? Если в следующий приезд не покажешь билет, пойдёшь служить в стройбат”. В стройбат я не хотел и получил свой орденоносный комсомольский билет, коих потом потерял ровно четыре штуки за время всей моей комсомолистики.

     ...

     9 Времена года.

     Весна.

      Только-только начала уменьшаться вода после весеннего паводка. Река несётся со огромной скоростью, набрасываясь жёлтой водой на чёрные осклизлые берега, украшенные серо-коричневыми деревьями, разбавленными кое-где белизной берёз. Подмывает берег, захватывая в плен огромные деревья, неосторожно вставшие так близко к воде и уносит их, торжествуя, позволяя лишь заламывать трагически чёрные обломаные ветки, направленные в ярко-синее небо, украшенные неестественно-белыми облаками. В природе доминируют два цвета: жёлтый и чёрный, но, если присмотреться, то полыхнёт свежайшей зеленью небольшое облачко куста черёмухи то там, то сям. Пройдёт ещё неделя и уже будут не облака, а настоящие зелёные пятна на фоне чёрных деревьев, когда полностью раскроется лист.

      Но лес уже не кажется чёрным. После подсмотренной нежной зелени чермухи глаза восстанавливают цветовое восприятие и уже видно, что хвоя кедров в вышине тоже зелёная. На фоне голубого эта зелень раньше казалась чёрной. И стволы деревьев вдруг разбегаются по цвету. Серая зелень манжурского ореха контрастирует с красно-коричневым с фиолетовыми разводьями цветом огромных башен кедра. Они там, в вышине. Здесь внизу – только их необъятные бока с чудовищными змеями-корнями, переплетёнными друг с другом. Из-за этих исполинов все остальные деревья кажутся карликовыми. Даже название у них – тоже карликовое: подлесок. Когда-то они были лесом, но упали между ними, занесённые сюда зверями кедровые орехи, выросли под кроной дубов и берёз длиноигольчатые деревца и вдруг сомкнули свои кроны над леом. И стал лес называться тайгой. Захирели ильмы и берёзы, заплеснели дубы, запустел сердцевиной ясень. Ещё некоторое время они будут усиленно тянуться к свету, проигрывая это соревнование и забывая вырастать в толщину.

      Пройдёт немного времени, потеряют они свою силу, сгниют, высохнут и рухнут в тишине, оставив пространство только тому подлеску, которому не нужно солнце, который будет только рад сумрачной тишине промеж великанов, головы которых треплет в далёкой вышине ветер. Пробираясь по лесу, можно попасть на большую поляну, совершенно свободную от травы, кустарника и лишь в центре стоит в одиночестве дерево. Тис – настолько ядовит, что даже трава не растёт под ним, заканчиваясь где-то на границе его раскинутых веток.

      Глаза равнодушно скользят по целым полянам подснежников. Эка невидаль! Это месяцем раньше, когда они выглядывали на проталинах между сугробами, им радовались, как чуду. Сейчас большим чудом видится нерастаявший снеговой язык где-нибудь между густыми кустами Но и на это чудо не обращаем внимания. Взгляд бежит по ковру из сухих листьев, жёлтой травы, подснежников и упавших веток в поисках первых побегов дикого лука и черемши.

      Найденное тутже отправляется в рот. Не нужно ни мыть, ни вытирать. Всё стерильное. В тайге заразы нет. Скоро рот затягивает горечью и побеги собираются в карман. Что-то будет съедено возле костра на берегу, а остальное принесём домой и будет витаминная добавка к ужину.

      После горького захотелось сладкого. На десерт пробуем подрезать берёзу и клён, но время сокоотделения уже прошло и остаётся лишь пожевать молодые побеги тальника и барбариса. Всем известно, что самое лучшее удилище получается из куста колючего ореха, а самое лёгкое – из вербы. Режутся заготовки, которые дома будут прилежно ошкурены и или подвешены на стене дома за тонкую часть с грузом из нескольких камней на нижней толстой части, или выровнены множеством гвоздей в щели между брёвнами сруба. Летом будут готовые прямые удилища.

      Ещё не время всяким комарам и мухам, но уже активен клещ – переносчик энцэфалита. Против него нет никаких средств защиты и время от времени мы осматриваем друг друга в поиске ползущего кровососа. Время бежит незаметно. Уже наступает настоящая темнота. Но, выйдя из леса, мы снова попадаем в продолжение дня. Солнце, не могущее пробить своими лучами сплетённые кроны кедров, ещё освещает долго открытые пространства и нам вполне хватает времени, чтобы добраться до дома.

     

      Лето.

      В воздухе звенят пчёлы, шмели, осы. Весь этот звон пропадает сразу как только пересекаешь границу леса и заменяется пересвистом бурундуков, трелями птиц, писком крупных комаров, шорохами, скрипами и ещё какими-то звуками большого живого организма. Иногда весь этот гам перекрывается самолётным гулом пролетевшего близко шершня и голова сама поворачивается вслед ему, отыскивая направление куда полетело это страшное насекомое в большой палец размером. С похожим интересом отслеживаются и слепни и овода, которые атакуют всё живое. Их надо ловить живыми, чтобы использовать для наживки.

      В полдень комаров мало, а мошка роится только в тихих и низких закутках над стоячей водой. Тучи этой напасти заполняют всё пространство только ближе к утру или вечеру. Основной цвет лета – зелёный. Даже вода везде зелёная, потому что в ней отражаются все склонившиеся к ней кусты и деревья.

      Облака плывут не только по небу, но и застряли между деревьями. Это покрылась белыми цветами черёмуха, напоминая о том, что к концу лета надо обязательно прийти сюда для сбора терпких и сладких ягод. Но других ягод уже хватает. Уже проходит пора дикой жимолости, начинают созревать ягоды барбариса, кое-где попадаются спелые ягоды красной, а, если повезёт, то и чёрной смородины. Всё живое в тайге ест и ищет, ищет и ест. Воздух заполнен треском соревнующихся между собой дятлов и иногда тяжёлой тенью мелькнёт над головой какая-то большая хищная птица, потревоженная нами или нашими собаками.

      Непрозрачная стена зелени вдруг распахиватеся и глаза зажмуриваются от обилия света: солнце блещет не только с неба, но и снизу, отражаясь многократно в ряби перекатов на реке. Молочные и серо-белые каменистые косы украшают быстрое течение реки. А на косах лежат застрявшие, бесстыдно оголённые вешней водой, пни и целые деревья. К берегу надо походить не разговаривая и стараясь ступать бесшумно, иначе от берега во все стороны брызнут врассыпную мальки и тутже раздастся громкий «бултых» какого-то подводного охотника и долго потом в этом месте не будет никакой поклёвки.

      В середине дня на поплавок рыба ловится плохо, поэтому, поставив удочки «на донку», можно искупаться. Вода в десять градусов быстро приводит в чувство любого и долго ещё мы стучим зубами от холода, перекатываясь боками по раскалённым камням на косе, если не захотели развести костёр. Двух запрыгов в реку обычно хватает, чтобы весь день чувствовать себя чистым и свежим. И лишь немногие из нас отваживаются на то, чтобы переплыть на другой берег, потому что потом надо переплывать обратно.

     

      Осень.

      Лес наполнен шорохом падающих листьев. А, если идти по ним, то этот шорох заглушает все остальные звуки вокруг. Ещё не весь лист упал на землю и лес продолжает радовать переливами всех тёплых тонов от светло-жёлтых берёз до красных клёнов. Даже лиственница, всё лето демонстрировавшая, что она – хвойное дерево, вдруг пожелтела и начала терять свои иголки. Иногда в шорохи врезается резкий шелестящий звук, который усиливается не только от того, что что-то приближается, но и от того, что продолжает увеличивать скорость и тут самое время метнуться под защиту какого-нибудь дерева, потому что этот звук закончится ударом об землю упавшей кедровой шишки размером до тридцати сантиметров в длину. Если хочется насобирать больше кедровых орехов, можно подняться на вершину кедра и обтрясти вручную ветки с букетами шишек, заодно полюбовавшись безбрежным, покрытым ветровыми волнами, зелёным покрывалом. В такой момент не верится, что под тобой 50-метровая высота.

      Склоны сопки тоже покрыты упавшим листом и можно, разбежавшись, прыгнуть со склона вниз и скатиться, собирая под собой эту безбрежную красно-жёлтую шуршащую реку до самого подножия сопки. Наш маленький вес позволяет удержаться на вершине этой листовой лавины и ни разу не удариться о корни деревьев или торчащие камни.

      Несколько пригоршней кедровых орехов, несколько манчжурских, пара-другая тычинок камышовой кашки да немного ягод лимонника позволяют провести целый день в лесу без пищи и не чувствовать особого голода.

     

      Зима.

      Холода наступают медленно и основательно. Также основательно земля покрывается толстым пушистым белым одеялом. Старики говорят, что снег, упавший на сухую землю, долго не лежит. Наверное, это правда. В зимнем лесу ничего интересного нет, если только не уметь «читать» звериные следы. Вот – пробежал заяц. Тут его что-то напугало и расстояние между следами увеличивается и скоро он сделает соскок и продолжит бег под углом к предъидущему направлению, но уже за кустом, через который он перепрыгнул. Вот – белка перебежала между деревьями. Может быть, ходила к своему складу, где припасла грибов и орехов. Козы быстро пересекли реку по льду, оставив не только глубокие лунки возле берегов, но и чёткие отпечатки на тонком снегу посреди реки.

      Мы идём играть в хоккей на протоку. С собой несём шайбу, заменяя её зачастую обычной консервной банкой, и топоры. Все клюшки будут выстроганы прямо на берегах той протоки, где мы расчистим снег, сметём его остатки с площадки, поставим ворота и будем играть самозабвенно с фантастическим счётом 17:21 до тех пор, пока не проголодаемся и не разожжём костёр на берегу и не поедим захваченного с собой хлеба и сала, поджаренного в пламени костра.

      Уходя, мы прорубаем в верхних углах площадки небольшие проруби и к следующему разу наша хоккейная коробочка будет заполнена ровнейшим новым льдом. Если уровень воды подо льдом упал, мы просто ещё раз подметаем площадку вениками, сделанными из сухой травы, что торчит из снега по берегам.

      Чтобы покататься на лыжах с горы, надо пойти в другую сторону, к сопкам. Нередко мы ищем и проделываем новые горки, спускаясь по девственному снегу между деревьями. Но чаще мы катаемся по заброшенным волокам, крутизна и высота которых такая, что не многим из нас удаётся доехать до низа без того, чтобы не шлёпнуться хотя бы один раз. Пять подъёмов на гору, пять спусков и день закончился. С негнущимися замёрзшими рукавицами и застывшими руками в них, с коркой снега на наших пальто и штанах, застывшие так, что потом будет ломить пальцы на руках и ногах, когда они будут «отходить» возле печи, мы бредём домой, прижимая к себе лыжи и палки охапкой. Посёлок встречает нас стройной колонной дымов, которые совершенно неподвижно замерли над каждой крышей в морозном воздухе.

      Примечание: волоком (ударение на первый слог) называется таёжная дорога, используемая трелёвочным трактором для транспортировки цельных стволов деревьев, которые он тащит за собой по земле.

     ...

     10 Когда уходит детство.

     Никогда я не ходил на вечеринки моих одноклассников. Достаточно было того, что уже десяток лет я каждые полдня видел их всех вблизи. Но чёрт меня дёрнул согласиться на тот раз. У одной из девочек родители куда-то уехали и квартира оказалась свободна для мероприятия. Деньги собраны и... я с трудом воспринимал действительность: столы были уставлены не только явствами, но и бутылками, среди которых не было ни одной бутылки с лимонадом.

     Посадочные места соответсовали количеству участвующих и кроме вилок и ложек напротив каждого стула на столе гордо возвышался двухсотграмовый стакан. Нигде и не пахло ни тортиком, ни чаем. Я всё ещё воспринимал эту декорацию, как шутку, даже после того, как стаканы были налиты до ободка бесцветной жидкостью, запах которой давал мне ясно понять. что это не камуфляж.

     По какому-то поводу после какого-то короткого слова одного из присутствующих стаканы преодолели земное тяготение, но не преодолев взаимное притяжение, встретились посреди стола с зловещим лязгом, непохожим на хрустальный звон. После этого посуда была донесена обратно и осушена в жаждущие рты.

     В лёгком трансе я глядел, как наши девочки, целомудренные и патриотичные, комсомолки и спортсменки, симпатичные девочки, на которых и посмотреть плотоядно было нельзя по причине их непорочности, привычно опрокинув в себя зелье, почти не морщась, не менее привычно потянулись вилками к закускам и не моргнув глазом проследили за тем, чтобы стаканы наполнились ещё раз и до той же самой отметки. После этого, как по мановению волшебной палочки, опустошённая поллитровая стеклянная тара на столе была заменена точно такой же, но полной.

     Только тут я с ужасом вспомнил, что фамилии некоторых посетителей вытрезвителя, которые вывешивались в "Окне сатиры", буквально воспроизводят фамилии моих одноклассников. Усевшись от этого бедлама подальше, я наблюдал, как сплочённый застольный коллектив постепенно распался на отдельные группы. Кто-то терзал радиолу, пытаясь заставить пластинку крутиться с нужной скоростью, кто-то под это пытался танцевать, кто-то продолжал поиски чего-то в забытых салатах, кто-то вёл разговоры о вечном и прекрасном, не выпуская стакана из рук, в котором уже что-то краснело.

      - Ой, как мне плохо, - мне в плечо ткнулся фэйсом один из моих корешей. Бедный Вася! Наверное, ему ещё не приходилось так проводить время с одноклассниками.

     Я взял его за шиворот, и помахал пальцем у носа

     

      - А нечего было так нажираться, Вася!

     

      - Ха! Какие у тебя жесты! Как будто ты тоже принял, хотя я и видел, что ты отставил стакан, - передо мной стоял Вовка.

     

      Я могу позволить корешу любой прикол в мой адрес. С любой степенью язвительности, но не сейчас и не по этому поводу. Поэтому, я только взглянул ему в глаза и ласково спросил, куда он шёл. Вован меня понял и свалил. Я поднял Васю за брючной ремень, позволил ему обхватить меня за плечи и потащил его прочь, не обращая внимания на его шестьдесят килограммов. Плеснув ему по дороге в вырубающуюся харю холодной воды, я уверенно довёл его до дома, мимо его соседки, которая работала завучем в школе и в тихом ужасе сидевшей с коллегами на скамейке у своего двора, засунул Васю в его родной двор на радость его собаке да и пошёл обратно, поглядеть на окончание праздника.

     Окончание было скомкано, потому что соседи повысказывали своё неудовольствие шумом, который производила пьяная недоросль, пообещали девочке рассказать всё родителям, когда они приедут, Все были в меру способностей заняты эвакуацией поля битвы с зелёным змием и на все голоса костерили за глаза Васю, что именно он испортил им праздник. Меня, почему-то, не решились обвинять.

     Оставшийся год в школе я провёл ухмыляясь, когда глядел на девочек, рассказывающих у доски о том, что жизнь даётся человеку один раз и её обязательно надо прожить. Я точно знал, что с этим детством мне надо будет расставаться как можно быстрее. Говорят, что после выпускного вечера, мои одноклассники провели два дня в беспробудном пьянстве, но об этом я могу сказать лишь с чужих слов, потому что меня на этот раз не приглашали.

     ...

     11 Бумеранг.

     Раз в месяц из почтового ящика доставался журнал «Техника-Молодёжи» и наступал праздник. Он мог длиться и неделю, и год, и больше. Новости, технические новинки, загадки природы, рассказы – всё это волновало ничуть не меньше, чем иногда найденный в библиотеке вестерн, которого не читал. В этот раз в журнале рассказывалось об истории и правила изготовления бумеранга. О-о! Я уже предвкушал тот восторг, который уже охватывал меня при изготовлении самодельного телескопа или перископа, по рисункам этого журнала.

      Глянув на рисунок в журнале, я от руки быстро нарисовал на листе фанеры бумеранг и взял в руки лобзик.

     

      - Что делаешь? – над забором появилась физиономия моего товарища-соседа.

     

      - Бумеранг.

     

      - Не полетит!

     

      - Не только полетит, но и вернётся. Вот, в журнале написано.

     

      Быстро доделав и отшлифовав изделие наждачкой, мы пошли на пустырь, который примыкал к нашей улице. Определив направление ветра (мы уже знали, что для этого надо было облизать палец и поднять его над собой), я нарисовал на земле линию, потому что в журнале было написано, что кидать бумеранг надо было под углом к ветру, я разбежался, размахнулся и запустил изделие точно под таким углом, как и было показано на картинке.

      Бумеранг полетел, слегка отклонился от линии полёта, наклонился к горизонту, ещё сильнее стал поворачивать и полетел обратно, но далеко в стороне. Причём в той стороне, где через пустырь по тропинке шёл мужик. Наверное, ему сильно не понравился наш бумеранг, просвистевший у прямо перед его лицом, потому что он гонялся за нами примерно с полчаса.

      Когда ему это наскучило и он ушёл по своим делам, мы отыскали бумеранг и покидали его уже убедившись, что рядом никого нет, и поняли, что он делает дугу и обратно не прилетает.

      Я догадался, что читать статью надо внимательнее, а рисунок нужно перерисовать по клеточкам, чтобы получилось точь-в-точь как в журнале. Уже второй бумеранг вернулся ко мне довольно уверенно. Прошёл год или два. Я уже делал двадцать восьмой или двадцать девятый бумеранг. Кидал я их уже не только как получится, но и как мне этого хотелось. «Восьмёрку» в воздухе? Нет проблем! Две петли? Запросто! Одна петля и спуск маятником? Ещё легче! Уже и многие из моих друзей и одноклассников худо-бедно могли бросить бумеранг как положено.

      Но мне не давал покоя ещё один вид бумерангов. Прямолетящий. Тем более, что в журнале говорилось, что его кидали даже за 250 метров, что было настоящей фантастикой при том, что мировой рекорд в метании копья был каких-то шестьдесят с чем-то метров. Наконец, я решился. Но в журнале не было сказано, как делать такие бумеранги. Был только невзрачный рисунок. Тем не менее, я уже кое-что понимал в бумерангостроении.

      Сделав и не найдя никого, кто бы мог пойти со мной на испытания, я вышел на пустырь, поглядел на его размеры, позволяющие не зашибить никого, замахнулся и бросил. Бумеранг полетел. Он летел и летел. И, чем дальше он летел, тем меньше у меня было сил в ногах. Я и раньше слышал, что такое возможно, а тут... В конце пустыря метров в сто длиной был киоск по приёму стеклопосуды и там толпились в очереди под забором местные алкаши, вездесущие бабки и прочие желающие получить немного денег за сданные пустые и целые бутылки.

      Киоск был ещё закрыт, очередь смиренно сидела под высоким сплошным забором, а бумеранг летел. У меня перед глазами уже мелькнули видения похоронной процессии, милицейского «бобика», а бумеранг всё летел. И на самом деле летел прямо. Закричать? А что это даст? Побежать? Куда? И я просто тоскливо глядел вслед всё удаляющейся деревяшке и молчал.

      Наконец бумеранг прилетел к забору, врезался рукояткой в самый его верх, переломился пополам и рухнул вниз на это собрание работников вторсырья, не принеся с собой, к счастью, никаких увечий. Только тут я вспомнил, что надо дышать. И задышал. Повернулся и ушёл домой. В самом деле! Не мог же я пойти и сказать, что это я швырнул деревяшку на расстояние превышающее мировой рекорд в метании копья. Но больше никаких бумерангов я не делал.

     ...

     12 Дуплет

     Если в начале последнего школьного года меня на полном серьёзе спрашивали учителя, собираюсь ли я заканчивать школу, то к концу я решил самостоятельно вывести себя в «хорошисты». Способность запоминать уверенно осыпала меня твёрдыми «четвёрками» к концу учебного года и экзамены не были в этом отношении исключением. За два-три дня отдыха перед следующим экзаменом я пролистывал сосредоточенно необходимые учебники и спокойно, без всяких шпаргалок, шёл на сдачу.

      Прийдя домой, я вижу предка сосредоточенно изучающего книжку правил дорожного движения. К чему бы это?

     

      - Чего это ты за правила взялся?

     

      - ГАИ приехало, надо сдать на права.

     

      ГАИ – это серьёзно. В деревне в глухой тайге, не связанной с цивилизацией никакими дорогами, в ста километрах от райцентра, где девяносто водителей мотоциклистов из ста ездят без прав, ГАИ – это было настолько серьёзно, что всякий вменяемый владелец транспорта всегда держал наготове медицинскую карточку для сдачи экзамена на права. Была такая карточка и у меня. Как и всю молодую поросль страны, меня готовили быть защитником и не стеснялись для этого оторвать от учёбы, дабы освидетельствовать на предмет годности и я, захватив с собой бланк медкомиссии в военкомате, получил два освидетельствования за раз.

     

      - У нас есть ещё одна книжка правил?

     

      - Есть, но она уже не действительна. Правила изменились и я только что купил новую.

     

      Уже в то время ГАИ начинала быть паскудной и меняла правила игры и проезда по улицам, для того, чтобы больше штрафовать проштрафившихся.

     

      - Закончишь читать, дашь мне.

     

      - Ты к экзаменам в школе готовься. Да и не закончу я сегодня.

     

      Тоже логично. Но не для меня. Попросив, чтобы отчим разбудил меня, когда закончит, я завалился спать. Утром я проснулся рано, вспомнив во сне, что меня не разбудили. Помянув нехорошим словом басовито храпящего члена семьи, я нашёл книжку правил и добросовестно перелистал страницы. Запоминание прошло успешно.

      В назначенное время в помещении отдела милиции в два потока сорок два желающих прошли экзамен на знание правил. Я вышел вместе со второй группой и присоединился к мужикам, которые гордо расправив плечи объясняли друг другу правила дорожного движения. На крыльце показался гаишник с пачкой экзаменационных листов. Засунутый в середину палец отделял жидкую стопку от другой – более толстой.

     

      - Нонче несдавших мало, - выдохнул кто-то из мужиков в толпе.

     

      Гаишник услышал и засмеялся.

     

      - Нет, нонче сдавших мало, - и зачитал восемь фамилий счастливчиков, среди которых был и я.

      Разочарованный гул, сменился нервным всеобщим закуриванием. Отчим тоже не попал.

      В лёгком трансе от такой неудачи толпа окружила волейбольную площадку возле «пожарки», где была палкой на земле нарисована восьмёрка и стали искать транспорт для сдачи. Но мотоциклов не было. Побоявшись приезда гаишника, мужики благоразумно пооставляли свои мотоциклы дома. Проблема решилась с помощью одного пожарника, который был среди сдавших теорию, и притащил из пожарки свой мотоцикл. В этом транспортном средстве, похоже, не было ни одного подшипника. По крайней мере рулевая колонка болталась, как конечности у эпилепсика. Из восьми сдавших первую часть экзамена, практику сдал один – хозяин мотоцикла. Тут уже офигел сам гаишник.

      Но, к счастью, мужики, которым посчастливилось угадать по десять правильных ответов в экзаменационных билетах, сдаваться не собирались. Ночлег, ужин и прочие удовольствия для гаишника были организованы добротно и быстро с условием, что утром мы можем повторить практический экзамен на нашем транспорте, если он, разумеется, без коляски.

     

      - Никаких прав! У тебя экзамен по литературе! – было заявлено мне дома.

     

      Это я знал и сам. Более того, и на права и на литературу надо было идти в одно и то же время. Я решил, что сдача на права для меня важнее и пошёл к моему самому лучшему знакомому, который давал мне покататься на его мотоцикле ещё в те времена, когда и сам мотоцикл был редкостью и он мне с удовольствием протянул ключи от «Восхода».

      Наутро волейбольная площадка удостоилась того, что её добросовестно укатали всеми видами транспорта. От «Вятки» до «Урала» без коляски. Сдали все.

      Домчавшись до дома, я умылся переоделся и успел на экзамен по литературе среди последних. Беру билет – Лермонтов. Ну, делать нечего, чё мы Лермонтовых не видали, что-ли? Рассказал. А наизусть? Нате вам наизусть, кусок из «Витязя в тигровой шкуре». А ещё?

     

      - А зачем ещё? - спрашиваю.

     

      - Ну, как же? Это же величайший русский поэт!

     

      - Если бы этот поэт знал сколько я, он был бы ещё более величайшим, - нагло заявляю я, - А он даже вальса, как Грибоедов, не сочинил. И ни химии, ни физики не знал.

     

      Не могу сказать, как подействовало моё отношение к величайшему поэту на преподавателей, но «четвёрку» я получил. А дома меня ещё и новые права ждали.

     ...

     13 Память.

     Школа принимала своих первых учеников. Везде блестела свежая краска, Новых маленьких учеников не было видно из-под букетов цветов, которые они держали в руках. Белые рубашки и белые фартуки вместе с тёмными брючками и коричневыми платьицами медленно расходились по группам, которые учителя собирали в разных местах вокруг здания школы. Наконец, всё разделились: родители в одной стороне, их дети-ученики - в другой. Все классы выстроились в более-менее прямую линию и началась первая линейка. Даже лес, подступивший к самой школе притих от такого праздничного настроения.

      Маленькая Верочка с колокольчиком в руке позвонила на самый первый урок в новой школе. Верочка не была первоклассницей. Она шла уже во второй класс. Но именно ей было доверено дать первый звонок. Объяснялось это просто: её папа был заведующим продскладом ОРСа. ОРС – это отдел рабочего снабжения. И учителя, вместе с директором, это знали. Они, будучи детьми военного голода, точно знали, с кем надо водить дружбу. Не со всякими директорами или парторгами, не с начальниками вокзала или милиции. Дружить надо с тем, у кого жратва. Страна ещё залечивала раны войны. Для этого нужен был лес. Много леса. Поэтому, ОРС снабжал рабочих лесозаготовок лучше, чем рабочих больших городов. В магазинах не было только птичьего молока. Хотя, нет, «Птичье молоко», всё-таки, было. И всем этим и занимался папа Верочки.

      Несмотря на отдельные недостатки, которые есть у всех и каждого, её папа был очень честным человеком. Он не воровал и не создавал вокруг себя блата. При нём не было понятия «достать дефицит». Этого дефицита тоже не было. И, несмотря на мизерные зарплаты рабочих лесокомбината и всего посёлка, даже его семья с многочисленными братьями всегда только покупала продукты в магазинах. Но зарплаты и на самом деле были мизерными. Выжить на них, да ещё и с малыми детьми было невозможно. Все занимались огородами, разводили домашнее хозяйство. Все. И учителя тоже. Потому что никто не носил им подарков, никто не приглашал получить наборов с заднего крыльца магазина. Обычная нищета послевоенного времени, от которой нет защиты ни у кого, ни у рабочего, ни у учителя, ни у их детей.

      Так прошло 10 лет.

      К концу десятого года, уже выросшего в высокого парня Серёжу не допустили до экзаменов и выпустили из школы со справкой о прослушивании курса школы. Не объяснили при этом причин. Не предупредили заранее о возможности такого. Просто выгнали со школы за неделю до экзаменов и всё. Объяснялось это просто: Серёжа был братом Верочки и сыном всё ещё заведующего продскладом ОРСа.

      Это был посыл: «Мы не забыли, мы помним!».

     ...

     Месть.

     Во времена Советского Союза, чтобы быть директором, нужно было иметь высшее образование, быть членом партии, быть морально устойчивым. У него было всё вышеперечисленное. Более того, он заранее знал, что будет директором: потому что в школах все преподаватели – женщины.

      Директор любил свою работу. Любил свою школу. Эту любовь он зачастую путал с самодурством и переставал отличать учеников от учителей. Учителя – молоденькие девчонки, закончили институты и по распределению попали на отработку в Тьмутаракань и, как плохие солдаты, отсчитывали дни до окончания отработки, чтобы вернуться обратно в ту жизнь, где театры, нормальные танцы, много молодёжи. Дождавшись момента, они писали заявление на увольнение и шли к Директору. Но он не собирался просто так расставаться с нужными кадрами, не собирался ослаблять педагогический коллектив. Первым делом он разрывал лист заявления пополам, затем уговаривал, запугивал, льстил, угрожал написанием плохой характеристики за непонимание политики партии...

      Молодые девчонки-учителя ломались, паниковали, впадали в истерику и... оставались работать дальше с тайной надеждой выйти замуж за какого-нибудь молодого инженера, попавшего в эту самую Тьмутаракань по распределению или, на худой конец, отбить ухажёра у какой-нибудь из бывших учениц.

      Директор был доволен сильным и комплетным педагогическим коллективом.

      Шли годы. Страна, забыв чего надо было построить, начала переделку того, что уже было сделано, но делала это так неуклюже, что напоминало снос всего и вся. Среди этой неразберихи стали вдруг и выбирать директоров педколлективов. Бывшие девчонки не забыли унижения, которому они подвергались в кабинете у Директора. И он перестал им быть после первого же голосования. Опешив от такой чёрной неблагодарности, он ещё попытался внести свежей мысли в дела другой школы, но это была последняя попытка умирающего лебедя. Годы взяли своё и полный сил мужик просто ушёл на пенсию.

     

      «Да нет там ничего хорошего в той школе», - говорит он теперь в разговоре, зачёркивая как саму тему школы, так и годы в ней проведённые.

     

      P.S Пьяные мальцы устроили драку на вокзале. И среди них выделялся особой жестокостью сын Директора. «Эх!» - сказала своей соседке какая-то женщина, ожидающая поезда, - «Других-то воспитывал, а своего упустил!».

     ...

     Рассказы для самых маленьких

     1. Напугал.

     Филя - это кот. Только это наш кот. Не соседский. А соседский кот его не любит. Потому что Филя с Бобиком дружит. И соседский кот Бобика боится. Филю он тоже боится. Но не так сильно, как Бобика. И, когда Филя один в саду гуляет, соседский кот приходит с ним ругаться.

     Вот и опять стоят друг против друга. Хвосты подняли. Спинки дугой повыгинали. Глазами сверкают. Соседский кот кричит:

     

      - Мя-а-а-ау! Миа-а-ау!

     Но Филя его не боится. И храбро наступает на соседского кота . Чужой кот пятится задом:

     

      - Мя-а-а-а-ау!!

     

      И вдруг Филя как закричит громко-прегромко:

     

      - Мяв! Мяв! Мяв! Мяв!

     Перепугался соседский кот. Со страху фыркнул и припустил бежать к себе домой.

      "Ну, вот -, думает Филя, - правильно меня Бобик научил". Теперь меня все бояться будут.

     ...

     2. Про рыбу.

     Сидит Филя на заборе. Мордочку лапками намывает. И Бобику говорит:

     

      - Сегодня хозяин на рыбалку пойдёт. Рыбку поймает. Мне даст.

     Бобик ухо приподнял, подумал и спрашивает:

     

      - Рыбку? Зачем тебе рыбка?

     

      - Ну как это зачем? Я её есть буду. Не понимаешь, что-ли?

     

      Бобик и второе ухо поднял.

     

      - А я? А мне? Я тоже есть буду?

     Филя перестал мордочку тереть и почесал за ухом:

     

      - Не-ет. Тебе не даст. Ты рыбу не любишь.

     

      - Как? Люблю! Я тоже! -, Бобик даже на передние лапы припал и хвостом замахал.

     

      - Ну говорю же тебе: нет. Собаки рыбу не едят. И ты не будешь.

     Бобик аж подпрыгнул от возмущения:

     

      - Буду! Люблю! И я!

     

      И полез на забор. Всё выше и выше. Вот уже и совсем рядом. И пасть разинул, словно всю рыбу съесть хочет. Замахнулся Филя, да как даст лапой по носу Бобику. Чтоб на рыбу рот не разевал.

     Упал Бобик на землю, отряхнулся. "Ничего себе друг у меня, - думает, - рыбкой поделиться не хочет и ещё и дерётся".

      И тут хозяин на крыльцо вышел.

     

      - Эй! Друзья-приятели! Ну-ка, суп попробуйте.

     

      Лакают Филя и Бобик из одной миски и совсем про рыбу забыли.

     ...

     3. Страшный зверь.

     Подходит сосед к калитке и уже зайти во двор собрался. Видит, а собачья будка шевелится. И из неё шум странный. Стукает кто-то по стенкам. Рычит. И вдруг из будки стразу шесть лап высунулись и исчезли. Потом пять. Потом два хвоста.

      "Ой! - подумал сосед, - что-то тут не так. Наверно здесь новый зверь появился. Страшный. Надо поосторожнее".

     А шум ещё громче. Сопит кто-то в будке. Стучит по стенкам. Мелькает что-то, а не видно ничего. Ещё страшнее стало.

      Подёргал сосед закрытую калитку:

     

      - Есть кто дома!?

     

      Утих шум в будке и сразу две головы высунулись из неё. Это Филя с Бобиком там игрались.

     ...

     4. Сливки.

     Спит Филя на солнышке. Тепло ему, хорошо. И тут Бобик зовёт его из сада:

     

      - Филя! Скорей! Сюда! Он на сливку залез! Сейчас рвать будет!

     Побежал Филя на шум. Видит, на дереве соседский кот сидит. Хвостом машет. А внизу Бобик бегает. Лает.

      - Ну я ему покажу, - говорит Филя, - Сейчас я его с дерева сгоню.

     

      И полез на сливу. Соседский кот не стал дожидаться, когда Филя поднимется. Как прыгнет с высоты и полез сразу на другое дерево.

     

      - Ой! Теперь сюда полез! Сейчас эти рвать будет! Быстрее сюда!

     Спустился Филя на землю и полез на то же дерево. И Бобик вверх прыгает, за ветки нижние хватается. Смотрит вниз соседский кот и со страху ему кажется, что и Бобик вместе с Филей на дерево лезет. Поднимается он всё выше и выше. И спрыгнул с самого верха. Да как побежит до забора. Да как его перепрыгнет.

     Не догнал его Бобик. Бегает вдоль забора, кричит вслед:

     

      - Ну погоди! Мы тебя ещё поймаем! Будешь знать, как наши сливки рвать!

     ...

     5. На рыбалке.

     Лежит Филя на тёплых камешках на берегу речки. Жмурится от удовольствия, но глаза совсем не закрывает. На поплавок смотрит. А поплавок возле хозяина плавает. И знает Филя: если начнёт нырять поплавок, хозяин рыбку из воды вытащит.

      Вдруг, ныряет поплавок. И рыбка уже в руках хозяина. Ой! Какая хорошая! Вкусная!

      - Филя! Иди сюда!

     

      Как это иди? Прямо в воду? Коты в воде не живут! И тут ещё и Бобик по берегу бежит, сейчас эту рыбку заберёт. Прыгнул Филя в воду, подплыл к хозяину, взял рыбку и поплыл обратно.

     Прибежал Бобик. Видит, Филя в воде. Ой! Утонет! Забежал в реку, схватил Филю за шиворот и понёс на берег. Филя лапки растопырил и говорит ему шёпотом:

     

      - Отпус-с-сти! Отпус-с-сти!

     Отпустил его Бобик, понюхал рыбку. Фу! Какая противная! И побежал дальше по своим делам. А Филя отряхнулся, лёг на тёплые камни и принялся за еду. "Хорошо, - думает, - тепло, вкусно, и плавать научился".

     ...

     6. Вместе лучше.

     Спит Филя на завалинке и вдруг просыпается от сильного шума. Дерётся кто-то на улице. Выбежал посмотреть. А там Бобик с чужой собакой. Схватили друг друга за шею и рычат.

     Ах, так! - думает Филя, - наших бить!

      Подбежал к дерущимся, прицелился как следует, поднял переднюю лапку и быстро-быстро начал шерсть с чужой собаки выдёргивать.

      - Ой-ёй! - завопил чужой пёс, приседая от боли, вырвался от Бобика и повернул морду и как получит ещё и по носу от Фили. Два раза.

      - Ой! Ай! Вдвоём! На одного! Нечестно! - запричитал пёс, улепётывая по улице.

     Да так быстро, что и Бобик догнать не может. Прибежал Бобик. Отряхивается.

     

      - Ну, видел? Как я его побил? Здорово?

     

      - Конечно, здорово, - отвечает Филя, вытаскивая зубами застрявшую между когтями шерсть.

     ...

     7. Обманула.

     Ночью Бобику труднее бегать по лесу, но интереснее. В темноте видно плохо, но носом Бобик может чуять так, что и видеть не нужно. Сидят на берегу хозяин с Филей, рыбку ловят. А Бобик бегает вокруг по кустам, нюхает. Прибегает обратно, чтобы проверить всё ли нормально.

      - Смотри, - вдруг говорит Филя, - на нас смотрит.

     

      - Кто? - не понял Бобик. И тоже посмотрел вверх.

     

      С ветки на них смотрели два больших глаза. Такие же как и у Фили. Хозяин увидел, что Филя с Бобиком на дерево смотрят, поглядел и улыбнулся.

     

      - Вот к нам и сова прилетела.

     "Прилетела" - подумал Бобик, - "Значит, птица"

     

      - Филя, ты не хочешь её поймать? - спросил Бобик.

     

      - Нет. Посмотри, какие у неё когти.

     

      - Ну уж я-то когтей не боюсь, - заявил Бобик и полез по обрыву вверх.

     Когда он поровнялся с веткой, на которой сидела сова, он прыгнул на птицу. Бум!

     

      - Ой! - сказал Бобик свалившись на землю рядом с Филей.

     

      - Не больно ударился? - спросил Филя.

     

      - Э-ээ... не очень. Сейчас я поищу, куда она упала. Я её с дерева сбросил.

     

      - Она не упала, - сказал Филя, - Вон, снова на том же месте сидит.

     Бобик посмотел на ветку. Из темноты два раза моргнули те же самые глаза.

      - Ах так! Ну сейчас я тебе покажу, - и Бобик снова полез вверх.

     

      Помня о том, как его Филя учил лазить по деревьям, Бобик аккуратно добрался до ветки на которой сидела сова. Потихоньку наступил на ветку лапой. Сова с интересом посмотрела на Бобика и немного подвинулась к концу ветки, словно пригласила Бобика посидеть рядом. Бобик поставил, наконец, две лапы на ветку, приготовился и прыгнул. Вместе с ним упала с ветки и сова. Бум!

      - Ты опять упал? - спросил Филя.

     

      - Я её столкнул с ветки. Ищи куда она упала.

     

      - Да вон она, снова там же сидит.

     И в самом деле, с того же самого места на ветке на них смотрели большие светящиеся глаза. Потом они закрылись и с дерева без шума улетело что-то огромное.

     

      - У-ху-ху-ху! - засмеялся кто-то издалека.

     

      - Вот обманщица, - обиделся Бобик, - Ну ладно, завтра я её точно поймаю.

     

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"