Мой Деда был замечательный человек. Когда утром он выходил из подъезда, преисполненный благосклонного величия, бабки на скамеечке в один голос выдыхали: "Драссте, Владимир Сергеевич!", и их лица светились неподдельным уважением. Он почтительно приподнимал шапку-пирожок, раскланивался и направлялся в гастроном за "антрекотиком" для Груни - нашего толстого избалованного кота, - а также за мороженым "для Катечки", -то есть для меня.
Деда всегда вежливо, на старинный манер, обращался к продавцам: "Барышня, будьте так любезны!..."- и этим располагал их к себе. Они всегда оставляли ему свежий кусочек мяса и двести граммов швейцарского сыра.
Мы с Груней с нетерпением ждали дединого возвращения дома. Как только раздавался звонок в коридоре, мы кидались ему на встречу, и я помогала ему тащить полные авоськи с добычей на кухню. После того, как я получала обещанное мороженое, а Груня мясо, мелко нарезанное кубиками, следовало длинное повествование о походе по магазинам - в лицах и с лирическими отступлениями.
Без приключений Деда обойтись никак не мог. По дороге с ним обязательно что-нибудь случалось. Рассказывая, Деда то и дело принимал эксцентрические позы, хватался за сердце, томно заводил глаза и грозно сводил кустистые брови. Однажды, по его словам, его чуть не сбила "Волга", но он не растерялся, сделал красивый прыжок, и оказался на капоте мчащейся машины. Самое удивительное то, что ряженка и яички в авоське остались целы и невредимы. Свидетели происшествия приветствовали отважного героя продолжительными аплодисментами. В другом рассказе Деда смотрел, как ломают старые дома в районе Пролетарки, и подошел слишком близко. "Чугунная "баба" пролетела в дюйме от моего виска!" - Говорил Деда, эффектно откачнувшись от воображаемой опасности, прикрыв голову рукой.
- Ну, Катя, одевайся на прогулку! - командовал Деда и взгляд его был многообещающим. Я пулей срывалась с места.
- Только не долго!" - грозила бабушка с кухни, - А то знаю я вас!
- Ах, Марриванна, моя Марриванна, я никогда не забуду тебя!.. - пел Деда разводя театрально руками и показывая, как он ее не забудет.
- Иди, иди, артист Малого театра!
И мы, взявшись за руки выходили на шумный двор.
У подъезда, как всегда, народ. Деда галантно приветствует "дам" и жмет руку Петру Иванычу, давнишнему товарищу и соседу по лестничной клетке. Тот поспешно подвигается, предлагая местечко рядом, но Деда уже откланивается:
- Мы с Катечкой идем на прогулку.
- Чехи-то вчера продули 4 : 0! - с надеждой кричит Петр Иваныч нам в след, но Деда уже не слышит.
Мы доходили до угла размеренным "приличным" шагом, потому, что бабушка смотрела с балкона. А от угла рассчитывались на первый-второй и в ногу, с песней, шагали добрых два километра до птичьего рынка, заходя на все
без исключения детские площадки и не минуя ни один ларек с вывеской "Мороженое". Деда рассказывал много интересного и поучительного про все, что видел вокруг. Про то, какие раньше были улицы и люди, про довоенный рынок... Многоэтажные дома тогда были в новинку, и мы долго стояли, задрав головы, и наблюдали за стрелой трудяги- подъемного крана.
Дома Деда ходил в неизменной фуфайке и в шароварах с начесом. По моей просьбе бабушка купила мне такое же обмундирование, - так мне хотелось походить на дедушку.
Что мы только ни придумывали, когда оставались дома одни! До пенсии Деда работал радиоинженером, и его огромный рабочий стол был до отказа забит всякими полезными детальками, инструментами разных назначений. Разноцветными лампочками различных видов и размеров. Мне разрешалось помогать Деде в работе над его какой -то немыслимой радиоконструкцией, и я с удовольствием держала пинцетиком проводок, пока не затвердеет оловянный шарик, оставленный дединым паяльником. Мне очень нравились запахи канифоли и хлорвиниловых проводов, которые цветными косами лежали повсюду.
Когда нам надоедало паять, строгать и сверлить, мы, вооружившись спринцовками, шли на кактусы. Их колючая колония размещалась на подоконнике. Мы поливали их аккуратно, с фармацевтической точностью: по несколько капель в каждый горшок. Зато герани поливали щедро и опрыскивали из самодельного пульверизатора, изготовленного самим Дедой по его же проекту.
Не самое скучное дело и вычесывание кота. Кот весил двенадцать кило и одному человеку справиться с ним было трудно. И вот, Деда держал его, а я маникюрными ножничками состригала с его шикарных штанов шарики свалявшейся шерсти. Кот очень нервничал, переживал за свои галифе и обещал отомстить. К бабушкиному приходу с работы от былой кошачьей красы мало что оставалось. Добытая в бою шерсть не выбрасывалась, а складывалась в пакетик, как ценное сырье. Время от времени Деда взвешивал ее на аптекарских весах: "Семьдесят восемь с половиной грамм! Скоро будем прясть!"
Мы с Дедой упивались общением друг с другом. Как мы смотрели по телевизору "Неуловимых", сидя рядышком на тахте, и радовались, что еще не конец фильма и будет продолжение, и есть время поставить чайник. Как мы слушали радиопостановки и концерты! Бывало, Деда наденет мне свои наушники и улыбается, глядя на мой восторг. Но самое замечательное всегда было вечером. После "Спокойной ночи" я никогда не ложилась спать, пока дедушка не расскажет мне сказку. Сказка была импровизированной и рассказывалась долго-долго. Самой первой моей сказкой была "Кот в сапогах" в дединой обработке. Звучала она примерно так.
Жил был котик. Когда он шел гулять, то надевал сапожки. Так его и звали - Кот в сапогах. Котик был хороший, слушался бабушку и всегда просился на горшочек.
Деда прилагал все силы своего таланта, чтобы достоверно передать шум ветра в лесу, скрип качающихся деревьев и голоса заблудившихся в лесу героев.
-У-у-у! Ого-го-о-о! Залез тогда Мальчик-с-пальчик на высо-о-окую ель. И видит: Далеко-о-о-далеко горит огонек, а наверху ветер так и свище: Фщ-щ-щ!.. Деда подвывал и присвистывал, цокал языком, - так идет лошадка,- и причмокивал, как возничий одновременно.
Он буквально физически страдал, когда я капризничала и просилась на ручки. Не обращая внимания на упреки бабушки и мамы, он носил меня взад и вперед по комнате и пел колыбельные, которые я запомнила на всю жизнь:
"Птичка под моим окошком
Гнездышко для деток вьет.
То соломку тащит в ножках,
То пушок в носу несёт."
Или:
"Вот кошка за трубой ползёт.
Она вас всех перегрызёт!
Чирик-чирик, чирик-чирик,
Все пёрышки сорвёт!"
"Смотри, дед, избалуешь девку, сядет она тебе на шею, тогда почирикаешь!" - ворчала бабушка." Э-э-эх! Понимала бы чего! Макаренко в юбке!" - защищался тот, - " Ишь, не берут на ручки... справились с маленькой, бессовестные! Да, Катечка?"
Деда учил меня рисовать. Сам он рисовал замечательно. У него был деревянный ящичек- чемоданчик с масляными красками и кистями. Деда очень любил природу. Часто рисовал лесные пейзажи. Особенно удачные картины висели на стенах, и бабушка нахваливала их: "Ну, Левитан! Ведь можешь! Можешь, когда захочешь! Я всегда говорила, что у тебя незаурядные способности!" А мои "шедевры" он аккуратно складывал в папку для бумаг. Всякий раз, когда он хотел пополнить коллекцию, говорил: " О! Как уже много! Скоро откроем выставку." Это меня подогревало и я с пущим рвением налегала на карандаш. "Чаще смотри на натуру, - Говаривал Деда,- не увлекайся фантазёрством. Бабушка придёт и ахнет: кто же это нарисовал? А это - Ка-а-а-течка. И обрадуется!"
А бабушка сначала всегда замечала ощипанные Грунины штаны, заболоченные герани, и выразительно смотрела на Деду.
Я рисовала целые заросли грибов, кошек, деревья и всевозможные узоры. Помню, Деда достал из-за гардероба большущий лист картона бежевого цвета, выдал мне свои личные кисти, акварель и мягкий карандаш. "Вот, Катя, будем рисовать кактусы с натуры." У нас были особенно два больших кактуса. Один имел форму кокоса, а другой груши и весь облеплен детками. Я воспринимала их как живых, даже прикалывала на колючки кружочки из бумаги, как будто глазки. Не тратя времени, я приступила к работе. Мне хотелось достичь наибольшего сходства с оригиналом. Вечером приехал папа, и я выставила на суд "портреты". Папа долго смеялся над количеством колючек: я нарисовала их всех до единой. Папа с видом знатока похвалил " удачное композиционное решение" и поставил пять за смелость. Сходство с натурой было налицо, и Деда горделиво улыбался, стоя в стороне, как скромный учитель гения. Потом бабушка прогнала Деду и Папу полотенцем на лестницу, чтобы не дымили в квартире, а я осталась в комнате одна переживать свой первый успех.
Да, Деда меня баловал. И как баловал! Помню, как-то раз, я уехала с детским садом на дачу. И вдруг мне приходит посылка! Воспитательница собрала всех ребят вокруг стола и говорит: "Ребята! Кате дедушка прислал необыкновенную посылку! " С этими словами она ставит на стол небольшую коробку из плотного картона, выкрашенную весьма искусно под кирпич, с прорезными окошечками, на которых крепились ставенки. Из одного окошка на ребят смотрела черепашка.
Ну, да! Это она, моя неповторимая Мотя, которую мне дедушка купил за неделю до отъезда на дачу. Вот и дырочка в плашке панциря, прикрывающей хвостик. Деда просверлил ее из гуманных соображений. Черепаха гуляла на балконе, где была довольно большая щель, через которую она легко могла свалиться вниз. Деда так рассуждал: "За ножку привязать - ей будет не приятно. Вот тебя бы за ножку привязать? А продеть веревочку сквозь дырочку и завязать на бантик - даже пикантно."
Я просто зашлась от любви, когда увидела свою Мотю. Целое утро я пасла ее на лужайке и кормила одуванчиками. Ребята не отходили от нас. Но насладиться счастьем я не успела. Черепаху вместе с ее прекрасным домиком быстренько ликвидировали во время тихого часа. Я обшарила всю территорию нашей группы, но черепахи и след простыл. Не могу описать горя, охватившего меня...
Деда пользовался кремом для бритья "Флорена".
Я так любила запах этого крема, что дедушка всегда разрешал мне мыть им руки. Он выдавливал мне на ладошку длинную перламутровую колбаску и я все мылила и мылила руки, чтобы на подольше остался дедин запах.
В понедельник утром, когда меня везли на пятидневку в сад, я надевала дедушкино кашне. И каждый раз, когда отправлялась с группой на прогулку, внюхивалась в пушистый ворс и думала о долгожданной пятнице. Шарф я носила не назад, как все дети, а вперед, чтобы в любой момент можно было понюхать, погладить его и полюбоваться кисточками.
В пятницу я и моя подружка Алена стоим и смотрим на прохожих сквозь квадратики металлической сетки. Идет снег, а мы ждем, когда нас заберут.
-За тобой кто придет? - спрашиваю я.
-Мама, наверное.
-А за мной дедушка.
Крупные снежинки мельтешат в свете изогнутого фонаря. Ребята расходятся по домам. То и дело слышится счастливое : "До свида-а-а-нья!" А мы нетерпеливо переминаемся с ноги на ногу, ждем. И вдруг :" Деда! " Я кидаюсь на шею долгожданному освободителю и, приплясывая, мы идем мимо воспитательницы. Деда степенно приподнимает шапку: "Всего хорошего!" - и мы обходим детсадовсий забор, и я вижу припавшую к сетке Аленку, всю заснеженную и грустную. Тогда Деда достает из кармана "Кис-кис" - мои любимые ириски, и сует их мне в руку: "Пойди, угости девочку." Я в своем счастье великодушно отдаю и свою конфетку.
-Ну пока?
-Пока. - Вздыхает Аленка и еще мужественнее глядит в ту сторону, откуда должна показаться ее мама. А мы с Дедой с песней "Мы красные кавалеристы и про нас..." направляемся маршевым шагом к метро. А снег все идет, и на шапке у Деды сугробик.
Когда мне было пять лет, мы с бабушкой и Дедой снимали дачу под Москвой. Деда был страстный грибник. Рано-рано утром, по росе, отправлялись мы в дальний лес с корзинами и целофановой сумкой "на всякий случай", как говорила бабушка. И мы приносили в ней шишки, красивые корни
и прочие материалы, необходимые для моего творчества. Грибов было в изобилии, и искать не надо, только успевай снимать бархатные шляпки с боровиков. А ножки мы и не брали. Усыпанные сухой сосновой хвоей тропинки уводили нас в темные чащи, где было холодно от того, что солнечные лучи не могли протиснуться сквозь густые, сцепившиеся кроны.
Если я, увидев семейку белых, хищно кидалась к ней и быстро подрезала крепкие ножки, то Деда напротив." Катя, беги скорее сюда! Смотри, какой герой стоит!"- кричал он из-под елки. Он аккуратненько, обеими руками обминал травку вокруг гиганта и, чтоб показать Мариванне, как он рос, вынимал прямо с кубиком дерна.
Обратно идти у меня не было уже сил, и Деда, посадив меня на закорки, шел и шел по шоссейной дороге, иногда останавливаясь, чтобы перевести дух. А я держала его за уши.
В середине лета я стала совершенно черной от загара. В одних трусиках гонялась за бабочками на опушке, срывая налету головки ромашек. Однажды, глядя на полуживую бабочку в моих руках Деда сказал: "Лучше отпусти, у нее , наверное, детки есть." С тех пор я разлюбила охоту на бабочек.
Река была в пяти минутах ходьбы от домика. Крутая тропинка бежала вниз, вниз, между кустов малины и бузины, и в конце ее вечером всегда можно было видеть Деду в клетчатой рубашке с закатанными по локоть рукавами, тихо сидящего на деревянных мостках. И дымок папиросы, и его удочки, отражающиеся в воде, и большой рыбацкий ящик с лямкой через плечо... Деда давал мне удочку и всегда очень радовался, когда мне везло. Домой мы шли с победой. Деда всегда преувеличивал мои успехи. Он вдохновенно рассказывал о рыбалке, как у него сорвалась "во-о-о-о-т такая рыбина!" И бабушка хохотала, и мы ели жареных карасиков и смотрели на закат, и я разгоняла мошкару здоровенным зонтиком укропины.
Когда бабушка научила меня кое-как держать вязальный крючок, я сразу же начла большую работу. Из красных ниток свитер дедушке. Свяжу пару рядов и бегу скорее показывать. Деда терпеливо мерил бесформенную клякушку, изрядно запутанную, и поощрял: "О, как уже много! Спасибо, Катечка, как красиво получается!"
Осенью Деда повел меня в школу. Не знаю, кто из нас больше волновался- я или он. На школьном дворе было торжественно и страшно от многолюдья. Я помню, как он переживал, передавая меня в руки учительницы, и долго махал из-за калитки мне в след. Лишь два месяца я проучилась в этой школе. Наконец-то моим родителям дали отдельную квартиру в одной из новостроек Москы. После продолжительных и темпераментных дебатов, мама и бабушка все-таки решили, то я должна жить с родителями. В декабре я переехала к маме в Гольяново и пошла в школу рядом с домом. В первое время я очень тяжело переживала разлуку с дедушкой, скучала. Бывало, сяду в кресло носом к спинке и скулю несколько часов кряду. Но Деда неизменно приезжал по воскресеньям, нагруженный подарками и сластями. Потом все реже и реже, а я потихоньку привыкла на новом месте, обзавелась подружками. Позже я ездила к Деде лишь на праздники и каникулы.
Состарился и умер кот Груня, смерть которого Деда едва пережил. Целый месяц к старику ходила медсестра делать уколы, и в доме пахло валокордином. Вздыхала на кухне бабушка. Заглядывала в комнату, спрашивала: "Володь, не хочешь чего-нибудь?" Но Деда ничего не хотел.
С годами он становился сентиментален, часто плакал, когда по телевизору показывали чье-нибудь несчастье или счастье, но к которому герои шли долго и трудно.
В хорошую погоду он подолгу сидел у подъезда и рассказывал друзьям-пенсионерам необыкновенные истории из своей жизни. Теперь слушатели могли сколько угодно наслаждаться его импровизированными моноспектаклями. Иногда он замыкался в себе, и мог подолгу не двигаться с места, сидя в кресле на балконе.
Я выросла и пошла работать на фабрику. Времени стало в обрез, - все дела, дела... На визиты и вовсе не хватало сил. Потом Деды не стало.
Теперь у меня свои дети. Так летит время! У нашего кота смешное имя-Бублик. Когда я хожу за мясом для него и в очереди в гастрономе вдруг кто-то скажет продавцу: "Барышня, не сочтите за труд.."- я рефлекторно поворачиваю голову и ищу газами этого человека. Вдруг, он похож на Деду?