Про одного скажут - гений - и все с ним ясно. Про другого - крутят пальцем у виска шесть веков и еще три выжимают докторские.
Васька - это третий тип. Про него сказать в двух словах нельзя.
Слово первое
- Золотой человек! - Рыбин придержал мне дверь подъезда грязной хрущевки, и мы, четырежды задержав дыхание у разверстых мусоропроводных утроб, поднялись и подергали за шнурок. Раздалась трель валдайского колокольчика, визг и вой собак. Дверь открыл хозяин.
Василий был гол до пояса, бородат, бос и добродушен. Подбиваемый под коленки вертящимися дворнягами, он старался ухватиться за косяк, вихляясь, как полотер. Утвердившись на ногах, Вася отвесил обоим кобелям по увесистому пинку и мы переступили порог.
- Катерина, проходи. Осторожно.
Речь он ловко перетасовывал немецкими словечками. Выходило забавно. Эр у Василия был чисто австрийский, грассирующий. Делал он все чересчур, паясничая и кривляясь смеху ради, но вполне естественно.
-Хай! Шнеллер! Кому сказал? Ком цу мир, сволочь! Кто нассал от счастья, мать твою собачью рас так! Шэк, ну ты дурак? Льосс от сюда унд лая! Ферштейн?! Шек, между прочим, немецкая овчарка, только не вырос. - Объяснял он. - Верный пес. А немецкий у него в генах. Как у меня. Я его недельного нашел, выкармливал из соски. А как мы с ним от вшей лечились! Я не рассказывал? Это был ужас! Мы спали с ним вместе: он маленький, ему холодно, вот я и грел его под мышкой. Смотрю, через неделю - у меня хрен чешется. Что делать! Беру керосин, наливаю в ванну, лежим, отмокаем. Он так орал, я думал - сдохнет. Зато теперь мы такие с ним взрывные ребята! Ха-ха-ха! Водку будете?
-Я чай люблю, - сказала я. Но мне показалось, что ему все равно, что я ответила.
- Говори громче, он почти глухой. - Предупредил Рыбин.
- Сам ты мудак, Рыбин! - страшным театральным басом зарычал Васька и выкатил грудь колесом, потом сразу сдулся и как ни в чем не бывало, пошел на кухню ставить чайник.
- Но что ему надо, он слышит. - Добавил Рыбин, провожая его взглядом.
- Глухота врожденная или от чего? - я повесила куртку на чей-то рог.
- От контузии. Он афганец, ветеран. На бэтээре духов гонял, вернулся на гражданку слегка двинутым. Триста кило тратила над ухом взорвалось.
На очень маленькой кухне, задымленной и захламленной, сидели тесно друг к другу Васькины друзья. Я их назвала для себя: Длинный, Индус, Купец, Очкарик и Рыцарь. Кто-то полуспал притиснутый в уголке. Шурик Семакин, он был самый маленький, и я его запомнила. Все бодро выпивали из разномасных емкостей, заедали чем-то вроде квашеной капусты из целлофанового пакета. Очкарик с остервенением неуловимого мстителя наяривал по струнам, стекляшки его выражали крайнюю степень поэтического упоения. Купец вымусливал из толстого кошелька рубли и подбивал полушепотом Индуса на "марш - бросок на винные склады", косясь и кивая на нас. Индус был сух, красив не по-нашему, утонченное благородство его облика не вязалось ни с обстановкой, ни со странной компанией, ни с беломориной, прилипшей к его коричневой губе. На коленке он держал красную глянцевую книжку. Я прочла: Бхагаватгитта. На русском. Странно.
Вскоре пенье сменилось богословской беседой. Председательствовал Рыбин. Вот, что он действительно умел
-цитировать Библейских пророков от своего лица. Очень убедительно.
- В деле спасения души бессмертной главное - решимость. Ну вот. У кого из нас есть решимость? Нет, правда, Катерина у тебя есть? Да что с тебя, ты ж - баба. А дерзновение? Без подвига, как бы, и продвижения нет по благодатной, так сказать, лествице к Божественной любви...И, как бы, вера без дел мертва.
Индус отрешенно закрыл глаза и тихо затянул мантру чистым отроческим голосом.
- Мисик!- пристал Рыбин к очкарику, прикуривая. - Ты ж, Мисик, как бы, выкрест. Верно? Ветхий Завет - это твое, кровное. Ну, во-от... А евангелие... Это уж тут другой расклад. Верно?
Мисик напряженно смотрел сквозь гриф своей гитары.
- Да, ладно тебе! Чего ты? - Рыбин тронул его коленкой. Сыграй, Мис, "Листопад". Это Васькин отец написал, как бы гимн, специально для Мишки. Да, Миш?
Мис вышел из оцепенения, поправил очки и взял пару аккордов.
- Жень, с кем ты общаешься? - спросила я. - Новый гуру? А как же Йога? Кунг-фу?
- Да приятель, как бы, работает на радиостанции "Радонеж". Сидим с ним, бывает, до утра. Ну и башка у него! Теперь я книжки богословские покупаю в лавке при Даниловском монастыре. По- моему, нирвана и близко не лежит к благодати...
Кекс "Столичный". Я сняла прозрачную бумажку и начала резать его на кусочки.
Ребята потихоньку рассосались. Остался Рыцарь, который жил здесь же, на кухне. Василий приволок из комнаты железяку.
- Ты Рыбин, Гад, и сам того не знаешь,- засмеялся Васька,-
- В каком смысле?
- Да, американы произносят так слово "Бог", уроды, ей богу! На, смотри, какую мы с Андрюхой штуку выковали. Из рельсы. Тяжелый, гад.
На груди у Васи, ничем не испорченной, качался увесистый серебряный крест на веревке. Фигурка Христа была нечеткой.
-Тоже сам? - спросила я.
-Это брак. Первый - оправдывался Василий. - Хорошие все раздарил.
- Мы здесь по морде получили, - Рыцарь ощерился ущербной улыбкой. Возвращались с тренировки, на нас толкинисты - канальи напали в электричке. Из-за меча и пострадали, можно сказать. Они ж дилетанты, ни оружия у них, ни техники. Тут мы такие валийцы ... Но и мы им наваляли. Я отмахивался, пока стоял, а как упал... Их человек восемь было...
Рыбин нахваливал меч, пока я осматривалась. Деревянные полки этажерки прогибались под пыльными справочниками, учебниками, видеокассетами. Тут же - кости, камни, скелеты кораллов, железочки, обломки ювелирных украшений, фотографии. На стене в коридоре в рамочках два свидетельства о расторжении браков. На потолке сидел вязаный крючком паук на паутине с глазками из бусинок. Кафель на стенках испещрен смешными афоризмами и стихами. Солдатский юмор. Иероглифы какие-то, номера телефонов.
Из комнаты кто-то требовательно, но невнятно позвал.
-Чего тебе, Ирина Борисовна!- Васька вышел и вернулся, поджег газ под закопченной кастрюлькой.
- Бабку пора кормить. Да щас, не ори Бога ради!
- Бабка для него вместо матери. Она ж его вырастила. Ну, когда Васькин отец женился, а мамаша уехала. Дело в средней Азии было.- Пояснил Андрюха. Между прочим, бабка из обрусевших немцев. Биолог, работала с Тимофеевым- Ресовским, читали "Зубр"? Как дед умер, Васька привез ее в Москву. Тут ее и инсульт трахнул, и второй следом.
Васька пронес старуху в ванну.
- Ну, ты даешь, Ирина Борисовна! Издеваешься, что ли! Раньше не могла позвать? Следующий раз будешь в говне сидеть, так и знай! Ишь, моду взяла! Мало мне стирать за тобой. Совесть есть?!
Ворчание Василия слилось с шумом воды.
В больницу она отказывалась ехать, вцеплялась в края стола и ни в какую. Внук с того света возвращал ее два раза. Один раз прямой массаж сердца делал! Откачал. - Няк-няк! М-м-м-м! Няк-няк! - то и дело говорила Васькина бабка.
- Нет, я, как бы, понимаю жен Василия. - рассуждал почесывая клочковатые баки Рыбин. - Святая не выдержала бы.
Васька с похохатывающей бабкой, урчащей что-то интимное, протащился назад в комнату.
Рыбин засобирался. Как-то тягостно стало, да и пора. Рыцарь записал на стене мой телефон и проводил нас до двери.
Слово второе.
Звонит телефон.
- Катерина! С собакой гулять пойдешь? А?...Что?.. Да или нет? Громче! Ну, давай, я иду навстречу, не промахнешься!
Иду на встречу со своей сучкой. Из темноты переливы губной гармошки. Немецкий марш и чеканный шаг по лужам. Пугливый пешеход перешел на другую сторону улицы, когда мне на встречу из темноты бульвара кинулись мокрые Шек и Хайчик, связанные друг с другом поводком за ошейники. Просто Роднина и Зайцев.
- Они такие дружные у тебя, просто чудеса дрессировки!
- Попробуй закозлись, у меня разговор короткий. Дам пинка под зад и привет. Они все понимают. Они ж конченые люди. Кто им нальет кроме меня, любимого?
-???!
-Хайчик пиво любит, а Шек водку пьет, прям у меня изо рта. Не веришь? Как-нибудь покажу.
Хайчик запросто проходит под брюхом у Шека и выражение морды у него страдающее, когда овчар скачет от радости на задних лапах, "мелкий поц" дергается и кашляет от удушья. Но делает вид, что так и должно быть. Иногда от усталости он просто висит безучастно на ошейнике, едва шевеля лапами.
- Артемьев, ты садист! - ругаюсь я. - Отпусти собачку погулять.
- Шек вчера жмура нашел, - сменил тему Васька. Я по ночам всегда гуляю, когда вся порнуха кончится по телеку. Иду. Курю. Смотрю - Шек урчит в кустах, хвостом виляет. Я думал, кошка. Крикнул: "Фу, Цурюк!"- никакой реакции. Смотрит на меня как-то дико. Подхожу- опаньки! Толи чечен, толи азер лежит. Ну, я как полагается, хотел пульс пощупать на шее. Пощупал... У него от уха до уха дыра резаная. Я руку к носу поднес - кровь. Вызвал ментов, давал показания в отделении. Они меня спрашивают: "Ты чего такой спокойный." Пробазарили до утра- поняли, чево я такой...Теперь, считай, у меня все отделение - друзья.
- Хальт! Строиться! Вечерняя спевка. - Неожиданно крикнул Василий.
Собаки послушно заняли место у ноги хозяина. Он сложил руки лодочкой и звуки гармоники стали глубже и заунывней.
-Хаванагила. - пояснил Артемьев и снова припал к рукам. Рожа у него была хитрая.
Собаки параллельно вытянув морды в небо протяжно и как-то не по-собачьи жутко затянули еврейский плачь. По-моему, он не немец.
Слово третье
Звонит Рыбин.
-Артемьев пьет. Сопьется. А ведь, золотой человек. Зашла б ты к нему. Ты что делаешь завтра?
- В храм иду, хочу договориться на счет крестин Катьки-маленькой. Пойдешь к нам в крестные?
- Не-е. Не могу. Это очень ответственно. Если с тобой что случится, я должен буду тебя заменить. Крестный на Страшном Суде, как бы, дает ответ за грехи крестника, если он его, как бы, не воспитал в вере... если ты всерьез.
- Я всерьез.
- Во! Позови Ваську, его надо вытаскивать. Он совсем опустился. Какую уж неделю квасит, деньги стреляет.
- А бабка?
- А что ей сделается, она его переживет.
Я пошла к Василию. Дверь была открыта. Я позвала - никто не отозвался. Продвигаясь вперед, зажав нос, я перешагнула через гору гниющего белья. Заглянула в комнату.
На диване лежала Ирина Борисовна и читала роман Золя в подленнике. Очки так увеличивали ее глаза, что они смыкались в районе переносицы. Вид у неё был инопланетянский.
- Няк-няк у-у-у... шел. - Она помахала в сторону двери и показала мне на стул. Я решила подождать. По периметру комнаты с пола до потолка шли книжные стеллажи плотно забитые томами. Пыль и грязь неимоверные. К чему не прикоснешься - проявляется цветом. Паркет разобран, в некоторых местах просто ямы. Где не попадя валяются самые невероятные вещи: гирьки от аптекарских весов, инструменты, провода, коробки от кассет, обломки битой посуды.
Ворвались собаки и запрыгали от радости.
- Авитаминоз и блохи,- поставила я диагноз, глядя на расчесы и пролысины на спине Шека. - Как дела?
- Херово. Зашиваться пора. Василий был не в духе.
- Убраться б надо, и ремонтик бы, хотя бы косметический. Так же нельзя. Давай вместе, я помогу.
- Да ну, на хрен. Бабка помрет, - тогда. А сейчас руки не доходят и душа, по правде сказать, не лежит.
- Я завтра дочь крещу, иди к нам в отцы.
- Ух ты! На раз! - обрадовался Василий. - Только я не умею.
Я объяснила, куда приходить и как настроиться.
- А обязательно исповедываться? - почесался он.
Утром он был в церкви. В чистой рубашке, в темном костюме и причесанной бороде. Он был абсолютно серьезен, лицо его излучало просветленное благородство. Священник исповедал его и теперь они разговаривали в стороне. Храм был пуст, и вскоре таинство началось.
Я наблюдала за Василием. Я молилась. Они торжественно обошли купель: Отец Игорь, за ним Василий с Катькой-маленькой на руках. Она держала свечку и смотрела на огонек. В этот миг я так хотела чтобы он был счастлив.
ВАСИЛИАДА
Я люблю людей порочных
За безнравственность помучить.
Отличаю я от прочих
Лишь тебя, Василий Гордый.
Не за то, что ты в лишеньях
Весел, пьян и даже очень,
Но за тонкость в обращеньи
С бессловесною скотиной.
Только ты понять способен
Бабью суть, великий Вася!
Только ты один подобен
Всем богам Эллады древней.
Паче всех богов на Пана
Ты похож, копытом роя.
После пятого стакана
Ты похож на Посейдона!
Как Нептун над водопадом
Ты стоишь и ждешь отлива
Вперя взор в сортира бездну,
До краев исполнен пива.
Как Гефест, с огнем играя
Ты железку наковалишь
Аполлону подражая,
Одиноко струны мучишь.
Как на счет Гермеса, Геры,
Афродиты и Эроса -
Я не знаю. В силу веры
Я тебя им уподоблю.
Там еще полно различных,
Я имен их не припомню...
Те, в туниках неприличных,
Просто грязь с тобой в сравнении.
Каждый грек, нечуждый пьянству,
Выпивает за Элладу
С олимпийским постоянством
Значит, за тебя, Василий!
И не ведают, бедняги,
Что в Москве, в пятиэтажке,
В дефиците вин и браги
Ты живешь богоподобно!
Слово четвертое
На дворе мороз. Декабрь. Я живу на пятом этаже. Пожарная лестница проходит в метре от моего балкона. С крыши ее всю осень поливает дождь,- зимой она похожа на замерзший водопад.
Мы сидели на кухне: я, Катька-маленькая, мама и моя приятельница Свищикова - начинающая эссеистка. Пили чай, говорили о литературе.
Вдруг в стекло постучали. Отдернули занавеску, на балконе кривляясь, скакал Васька.
- Какой у тебя код? Там эта дверь эта хренова, железная, с кнопками!- закричал он сквозь двойные рамы.
- Нажми 30 и вызов!- рисовала я в воздухе пальцем. - Да куда ты полез! Лестница обледенела, сорвешься, идиот! С хохотом я стала рывками отдирать промерзшую дверь балкона, но он уже перенес ногу через перила.
- Чего ты орешь? - тихо урезонил Вася. - У меня собаки привязаны у подъезда, так ближе. Я щас. Ставь чайник.
- Ну, зачем так рисковать, Артемьев,- спросила мама,- раздевайся.
Под курткой, на животе у Василия была сумка - кошель, в какой жлобы носят баксы. Он с видом заговорщика, медленно потянул за молнию, расстегнул ее...
- Выбирайте. Уши-то проколоты? Эх, вы! Делай вам. Нашел работу в мастерской на Петровке, ювилирю. Присылайте клиентов. Ну, я побежал, там Ирина Борисовна одна.
- Вася! Возьми для бабушки пирогов, с капустой!- всполошилась мама.- Евстолия, не теряйся! Интереснейший тип, удивительная биография. Уйдет же!
Свищикова подхватила своё гигантское пальто и папаху и, пропихнувшись в дверь, вышла в сумерки за Василием.
Из окна мы видели, как Вася сделал ручку крендельком и приосанился. Мама махала рукой и хохотала.
Мы с Катькой прокололи уши. Вечером, в ванной.
Слово пятое
Новый год - праздник языческий. Это всегда меня удручает. А еще больше моего дражайшего мужа Вову. С наступлением праздника он уходит в скорлупу и не говорит ни слова. Мрачно щелкает кнопками пульта, глядя в голубой квадрат и тянет пиво. Я думаю, тут что-то личное.
Этот Новый год не сулил ничего хорошего. Настроение было похоронное. Вдруг - дзинь-дзинь!
- Кто бы это мог быть в час ночи? - с надеждой спросила мама.
- Дедушка Мороз! - Мы с Катькой и побежали открывать.
- С но-о-о-вым го-о-о-дом! - Низким баритоном пел Василий, и мы расступились, давая ему проход. Он снял с плеча мешок и потряс его за ушки. Из наволочки выкатился довольный Хайчик.
Вася был великолепен в костюме русского богатыря собственного сочинения. В настоящей кольчуге, в настоящем куполообразном шлеме с пластиной, закрывающей переносицу, с мечом и палицей. Глаза его сверкали толи удалью молодецкой, толи гордостью за землю русскую. Что-то такое. Он умело помахивал палицей, отнюдь не бутафорской.
С плеч его ниспадал довольно грязный цветастый из скатерти плащ, доходивший почти до пят.
- Нравится? - Василий покружился. - Сам шил.
- Заметно, хихикнула Катька- маленькая.
Надо сказать, Вова воспрял и пошел к холодильнику.
- "Русскую" или заморскую - вражью?- крикнул он с кухни.
- А, подавай-ка мне родимую, ответил Вася. И костей поболе! А опосля пойдем на супостата.
После вражьей Вова не пошел уж никуда, а мы с Василием и Катькой вышли на влажный воздух. Была оттепель, какие-то люди лепили во дворе снеговика. Василий подошел к ним и попросил прикурить. У мужика с зажигалкой был шок, когда огонек осветил клочковатую черную бороду, маленькие с ленинским прищуром глаза. Кольчужные рукава приятно позвякивали, перед Василием торчал из снега здоровенный русский меч. Василий картинно оперся на него, затянулся со значением...
- Ой, ты гой еси, добрый молодец! - начал Вася. Мужика как ветром сдуло. - Эй, братья по разуму! Куда?!
Мы решили просто кричать песни и пугать баб из кустов. Но быстро устали. Да и Вова там один. Мы поручкались и пошли домой. Еще у подъезда до нас долетал пономарский Васин голос:
"Из сте-е-е-н тех каменных у нас, варягов кости ... Здрассте, девицы-красавицы! Какое вам доброе дело сдела-а-ть!!! Дойчланд зольдаттен унд официрен..." - носилось по переулку до первых трамваев, навевая тревожные сны упраздновавшимся россиянцам.
И на меня нахлынуло, - стихпро Васю:
Устоять не в силе я
Натиску Василия:
Он мужчина - хоть куда,
Есть и нос, и борода,-
А другие мужики
Болтуны и дураки,
Пьяницы-злодеи,
Сплошь прелюбодеи.
Может, слишком я стараюсь, что пощусь, остерегаюсь,
Праздников языческих,
Взглядов демонических?
Буду думать на досуге,
А пока скажу подруге,
Что:
(См. сначала)
Слово последнее
Со дня нашего знакомства с Васькой прошло десять лет.
Звонит Рыбин.
-Ты у Артемьева давно не была?
- Давно. Месяца три. Я ему пытаюсь звонить, но, как-будто, телефон не работает.
- Передавай ему привет, если увидишь. Что-то он пропал.
- А сам что ж?
- Да я замотался. У меня работа, потом, я женился, некогда.
Я пошла к Ваське.
Васька был дома. Он сломал стену между сортиром и кухней, но обломки так и не вынес. Под ногами стоял хруст.
- Принимаешь, этак, ванну, раз, - прикурил от газовой плиты. Протянул руку - вот тебе тут и чай с профитролями.
- А где Ирина Борисовна?- я обвела комнату глазами. Ни дивана, ни паркета на том месте, где он был прежде.
- А вон, на телевизоре стоит. Поеду в Уфу на днях. Отвезу ее к деду. Умерла легко, на моих руках. Я ей грудную клетку сломал. Хотел сердце завести. Представляешь, менты решили, что это я ее замочил. Слава Богу, соседи подтвердили, что я бабушку не бил, что я бабушку любил - я ж к ним кинулся сразу, чтоб скорую вызвали.
Я молчала. Я думала неуместное. Я думала, что наконец-то Василий обзаведется семьей, устоит маломальский быт и заживет по-людски. Он читал мои мысли и не одобрял их, сосредоточенно сортируя брошюры.
- Ходил в Чечню наниматься, не взяли. Жаль. Как Катька-маленькая? Здоровая девица, небось? Я ей книги хочу подарить. Вот, тут пословицы на немецком, основы генной инженерии, стихи малоизвестных немецких поэтов.
- Ты не хочешь вернуться в школу? Будешь учить детей, где у таракашки глазки...
- Не серьезно. Денег мало платят, училок за сорок не люблю, и к тому ж в меня влюбляются акселератки. А я пылкий.
Я протянула руку к полке над тем местом, где раньше был диван Ирины Борисовны.
- Не трогай. Это бабкино.
- На что ты живешь, Василий?
-Афганцы- ветераны помогают, грузчиком подрабатываю, пивом торгую. Еще и пенсия. Нормально.
- У тебя ж пластинок патефонных целый шкаф, продай!
- Это на крайний случай. Пусть пока лежат.
- Друзья заходят?
- Из старых - только ты. У меня телефон отключили за неуплату.
- Библиотеку не хочешь продать? Сейчас любую информацию можно достать через интернет, книги стареют, теряют ценность. Этого хватит на первое время.
- Дедова библиотека. Пусть будет память. Вот, передай Катьке - маленькой. Бронзовая лошадка. Это амулет. И вот ещё. Этот коралл. Видишь, какой он прозрачный.
Он долго смотрел сквозь коралл на свет, крутил в руке так и сяк, любовался, а потом сказал:
- Моя берцовая кость приведет в умиление кого-нибудь лет через триста? Врядли. Зачем простейшим организмам такая красота?..
Васька окончательно оглох, сошел с ума и умер от водки через десять неинтересных никому лет. И вряд ли о нем кто-нибудь вспомнит.