Шолохова Елена : другие произведения.

Звезда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.54*10  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    У Олега было всё, о чём может мечтать семнадцатилетний парень: признание сверстников, друзья, первая красавица класса - его девушка... и, конечно, футбол, где ему прочили блестящее будущее. Но внезапно случай полностью меняет его жизнь, а заодно помогает осознать цену настоящей дружбы и любви. Для старшего школьного возраста.
    Можно купить: Лабиринт Литрес
  ЗВЕЗДА
  
  ГЛАВА 1.
  Очередное воскресенье коту под хвост! С утра мать снарядила ехать в деревню, помогать деду с картошкой. Чёрт бы побрал эту картошку вместе с дедом.
  - Чего мы с ним возимся? - возмущаюсь я всякий раз. - Он нам никто! А ты его вообще терпеть не можешь.
  - Тебе он дедушка, - как обычно возражает мать на "никто", по поводу "терпеть не можешь" тактично отмалчивается. Ещё бы! Она ведь у нас сама честность.
  - Мам, ну ты как маленькая. Ещё папочкой его назови.
  - Мы должны ему помогать, просто потому что он старый и больной. И кроме нас у него никого нет.
  Спорить с матерью бесполезно. Откажешься ехать - потащится сама. Будет трястись в переполненной электричке, конечно же, стоя (потому что рваться к месту, расчищая путь локтями - это стыдно!) да ещё с набитыми сумками (надо же старика побаловать, а то в деревенском сельпо деликатесами не торгуют!). Потом от станции до дома два километра пылить, ну или хлюпать по грязи, если непогода. Дед, само собой, ни здрасьте, ни спасибо - сразу за сумки. И каждый раз как в первый раз: продукты - хорошо, сигареты - замечательно, но где, чёрт побери, водка? Мать пропустит мимо ушей его дребезжание, переоденется в отшторенном закутке в старенькие трикошки и за лопату. Через час у неё начнет ломить спину, через два - вообще разогнуться не сможет. Но будет терпеть и копать до посинения. Затем марш-бросок до станции на последнюю электричку и домой, умирать от усталости. В прошлом году так оно и было - я взбрыкнул и наотрез отказался ехать в деревню. Мать настаивать не стала, потом лежала на диване ни живая, ни мертвая. Так что уж лучше десять раз отпахать там, чем один вечер прятать глаза от стыда и слышать её стоны.
  Кроме того, я с дедом особо не церемонюсь. Это такая порода людей, которые считают, что все им обязаны, а в своих проблемах будут обвинять кого угодно, только не себя. Раньше к нему мы вместе с матерью ездили, так он её каждый раз до белого каления доводил. У меня же разговор короткий: не нравится? До свидания.
  - Странная ты, мам, - снова и снова удивляюсь ей. - Он вас с бабушкой бросил, тебе даже года не исполнилось. И не помогал совсем. Где сейчас те бабы, на которых он вас променял? Вот пусть они и ковыряются в его огороде. А то всю жизнь где-то гулял, а тут свалился на голову - нате любите.
  Её так называемый папаша в самом деле сгинул сорок лет назад с их горизонта. Мол, он - птица вольная, а пеленки и горшки не для него. Так бабушка рассказывала. А потом - та-дам - заявился. Типа одумался и решил вернуться в лоно семьи. Бабушка так и прожила всю жизнь в деревне, так что даже искать не пришлось. Не знаю, что он там ей наплёл, да только она приняла его. После сорока-то лет!
  Когда мы приезжали к бабушке, мать притворялась, что вообще его не замечает. Поначалу он делал кое-какие поползновения в её сторону, даже дочей называл, но та и бровью не вела. И тогда я её как раз понимал - какая, к чёрту, доча? Пока сам справлялся, так никакой дочи не надо было, а как старость припёрла, так сразу вспомнил. Бабушка тоже это понимала и шикала на него, чтоб не лез, а сама виновато опускала глаза. Оправдывалась, что одной в её возрасте тяжко, да и по хозяйству помощь. Помогать он, естественно, не особо рвался. Он же у нас "птица".
  А потом бабушка умерла и, казалось, забыть бы его, пусть как хочет, так и живёт. Но нет, в матери вдруг взыграли принципы и чувство долга перед родителем. Порой я подозреваю, что высокие мотивы - лишь прикрытие, а на деле она просто боится, что о ней плохо подумают люди... Но с другой стороны, мать с таким неподдельным пылом твердит о долге и прочей чепухе, что невольно веришь в её искренность. Вот и сейчас:
  - Кто не совершает ошибок? Надо уметь прощать и быть выше...
  - Да перестань уже! Это не ошибка, а чистой воды предательство. Предательство прощать нельзя! Он же тебе за всю жизнь леденца не подарил, с какой стати ты его теперь обхаживаешь?
  Этот спор можно вести до бесконечности, результат всё равно один: мы должны и точка. От этого "должны" у меня внутри всё клокотало, я-то уж точно никому ничего не должен, тем более деду, и если выполняю просьбы матери, то только из жалости к ней. Потому что переубедить её нереально, хоть ты тресни.
  С отцом проще, он тоже считает, что у матери бзик, но давно смирился и с ним, и с другими её странностями. Да и чего отцу возмущаться? В конце концов, не ему же мотаться по выходным не пойми куда и зачем. Да и некогда ему вникать в наши перепалки, он у нас человек важный, занятой, весь в разъездах, встречах, совещаниях.
  Я даже подумывал приплатить местным забулдыгам, чтоб те вместо меня вкалывали. И оправдание нашел вполне уважительное: отдохнуть перед тренировкой. Сунулся к отцу за деньгами, тот уже и согласился, достал портмоне, но... мать услышала, влетела в отцовский кабинет, багровая, жила на лбу вздулась, аж смотреть страшно.
  - Раз так, сама поеду!
  Нет, ей как будто надо не папашу своего заблудшего на зиму картошкой запасти, а меня укатать! А у нас ведь и вправду по понедельникам тренировки. И не пофилонишь, потому что тренеру плевать, чем ты там накануне занимался. Заметит, что ты не слишком бодрый и резвый, вообще с тебя не слезет. Или, наоборот, выгонит под трёхэтажные маты, что ещё хуже, во всяком случае, позорнее.
  Но отец, двурушник, тут же сдал позиции:
  - Давай, Олег! Для такого здоровяка как ты - это пустяки.
  ***
  Дед встречал меня у калитки. На косматой башке - плоская как блин кепка. Ватные штаны заправлены в кирзачи. Поверх замызганной рубашонки женская вязанная кофта, серая, с узорами, от бабушки осталась. Деду нет ещё семидесяти, но выглядит на все сто. На лице не морщины - борозды.
  - Пол-литру привёз?
  - Обойдешься, - буркнул я.
  - Э-эх, - дед махнул рукой и заковылял в дом.
  Минут через тридцать снова выполз и принялся под руку тарахтеть. Я цыкнул на него, чтоб не мешался, но то ли он наскучался в одиночестве, то ли просто от безделья маялся, только на месте ему не сиделось. Курсировал из дома в огород и обратно, как неугомонный.
  Провозился из-за него до вечера, чуть на электричку не опоздал. Пришлось до станции припустить бегом, но успел-таки.
  В полупустом вагоне под мерный стук колес почти сразу задремал. Даже сон какой-то видел. Так бы и проспал до города, не страшно - конечная. Но тут кто-то ткнул в плечо, раз, другой. Спросонья сразу и не сообразил, где я, мотнул головой, стряхивая оцепенение.
  Тыкали со спины, робко, неуверенно. Как ещё почувствовал? Оглянулся - пацан. По виду ровесник или чуть младше, только доходяга совсем. Волосёнки жидкие, светлые и брови белёсые, а глаза круглые, встревоженные. Прямо пугливая мышка-альбинос.
  - Чего тебе? - недовольно спросил пацана.
  - Вон тот парень в серой кожанке, видите, что по проходу идёт? Он у вас что-то вытащил ... бумажник, может.
  Похлопал по карманам - и точно, бумажника как не бывало.
  - Ах ты ж, с...
  Подскочил и ринулся вслед за серой кожанкой. Настиг его уже в тамбуре. Типок оказался мелким, даже до плеча мне не дотягивал. В одной руке он держал пластиковую бутыль с водой.
  Схватил его за локоть, развернул и без разговора врезал под дых. Удар получился резкий, но не сильный, видать, ещё не отошёл от сна. Однако карманника согнуло пополам. Бутылка упала на пол и покатилась. Не давая ему опомниться, тут же ухватил за ворот серой куртки, дёрнул вниз и приложил коленом да опять как-то неудачно, вскользь по косой, но тот всё равно заскулил, приподняв ладони, мол, "сдаюсь".
  - Всё, всё, всё, понял-понял. Прости, брат, попутал. Ща всё верну.
  Нырнул рукой за пазуху, пошарил, кряхтя. Я напрягся, приготовился на случай, если тот вдруг вздумает чудить: ножичек достанет или ещё какой фортель выкинет. Но в следующий миг он уже протягивал мне коричневый кожаный портмоне с логотипом Bentley. Рука тряслась, прямо ходуном ходила.
  "Нарк", - понял я и, брезгливо сморщившись, выдернул бумажник. Хотел было на посошок ещё раз двинуть с ноги, но дверь тамбура приоткрылась. Несмело, бочком всунулся тот самый бдительный белёсый пацанёнок.
  - Всё нормально? А то я думал... ну всякое бывает... вдруг у него нож...
  Надо же! А говорят, что все чёрствые стали, всем друг на друга плевать.
  - Нет у меня никакого ножа, - загнусавил нарик. - Мне просто на лекарство срочно надо. Слышь, брат, я ж тебе всё вернул, одолжи полтинник, а? На лекарство!
  - Да ты борзый, - вскипел я. - А ну дёрнул отсюда, пока я тебе опять не ввалил.
  Горе-карманник решил не испытывать судьбу и тотчас скрылся, даже про бутылку свою забыл, которая так и перекатывалась по полу туда-сюда.
  - Куришь? - я протянул пацану "Bond" и сам выудил сигаретку - ещё с утра подрезал одну пачку из блока в дедовской посылке, на всякий случай или про запас.
  - Не, - тот замотал головой.
  И тут же вскинул полуиспуганный взгляд, как будто забоялся, не обидел ли отказом. Вот смешной!
  - Я тоже не курю. Почти, - хмыкнул я. - Нас тренер за курево дрючит. Но на то они и правила, чтоб их время от времени нарушать, верно?
  Белобрысый пацан кивнул и робко улыбнулся.
  - Тебя как звать-то?
  - Максим.
  - Макс, значит. А я - Олег, - протянул ему руку.
  Тот вяло пожал. Ладонь его была холодная и влажная. Я еле сдержался, чтобы не обтереть руку о джинсы. Белобрысый мялся, конфузился, но не уходил, топтался рядом. Может, чего-то хотел? Я сделал две затяжки и затушил сигарету.
  - Ты вообще откуда и куда?
  - Я до конечки. До города. К бабушке ездил.
  - А я к дедушке, - хохотнул я, а белобрысый сразу напрягся, залился краской, наверное, решил, что насмехаюсь. Сразу видно - у бедняги самооценка ниже нуля.
  - С картошкой деду помогал, - пояснил я уже спокойно, всё-таки если б не этот чудик, куковал бы сейчас без рубля в кармане.
  Белобрысый вмиг расслабился, чуть не просиял.
  - Ты сам откуда? - спросил я, хотя, если по-честному, мне было абсолютно без разницы, просто не знал, о чем ещё с ним разговаривать.
  - В Октябрьском живу, рядом с метеостанцией.
  - Ого! Так мы почти соседи, я тоже в Октябрьском. Только на "Баргузине". А учишься в какой школе?
  - В сорок восьмой.
  - Знаю такую, а я - в двенадцатой.
  Опять повисла пауза. Я с тоской взглянул на часы - до города ещё четверть часа, не меньше, а этот белобрысый как приклеился.
  Тут позвонила Инга Мазуренко - моя как бы подруга. Как бы - потому что раньше, в том году, у нас с ней было всё определённо, ну, там любовь-морковь, лирика-романтика. Она - моя девушка, я - её парень. Везде тусили вместе. Но потом как-то всё стало сходить на нет, и теперь мне с ней скучно так, что зубы сводит. Ещё с мая подумываю о том, как бы нам разбежаться без шума и пыли, но в лоб сказать не решаюсь, а обходными путями не получается. Идеальный вариант, чтобы она обиделась и сама меня бросила. Ну, или поругаться и не помириться... В общем, мне нужен толчок или зацепка. Но вот ведь фокус: когда я до потери пульса боялся с ней поссориться, она обижалась на каждом шагу, теперь - как отрезало. На все мои выходки смотрит сквозь пальцы. Раньше, помнится, попробуй-ка не позвони хоть один день - замучаешься извиняться потом. Сейчас если наберу её раз в неделю, и то хорошо. Чёрт, она не злится, даже если сама звонит, а я не отвечаю и не перезваниваю!
  Впрочем, на этот раз Инга была как нельзя кстати, не то чтобы я жаждал с ней потрепаться, но она избавила меня от неловкого молчания, ну или унылого разговора с этим чудиком. Так что я до самого города слушал последние сплетни и прочую девчачью чепуху.
  На перрон вышли вместе с белобрысым, но я, сославшись на то, что мне надо заехать ещё в "одно место", урулил в противоположную сторону. Выждал, когда тот сядет в маршрутку, и только потом сам подошёл к остановке. Не могу сказать, зачем мне понадобились все эти лишние телодвижения, к тому же устал, хоть падай, но так хотелось стряхнуть с хвоста этого пацана, а открыто послать совесть не позволяла.
  Вообще-то я человек общительный, но не всегда и не со всеми. Сейчас - и настроение не то, и пацан этот, прямо скажем, не из тех, с кем хочется общаться. Видал я таких, чувствительных, ранимых и до жути непохожих на нормальных людей. Что там творится в их голове - даже представить страшно. Не удивлюсь, если им кажется, что весь мир вступил в заговор против них. Короче, запросто с ними не потреплешься, а копаться в чужих переживаниях, слова и тон подбирать - оно мне надо?
  
  ГЛАВА 2.
  
  Дома вышла ссора: мать снова привязалась ко мне с дедом - как там он, жив, здоров?
  - Ой, мам, что с ним станет? Паразиты живут дольше всех.
  - Не смей так говорить! - вспылила она. - Ты сам ещё полный ноль, чтобы судить о людях подобным образом!
  - Ах, полный ноль?! - теперь пришла моя очередь встать в позу. - Я, блин, в единственный выходной тащусь к мерзкому старикану, который мне никто, что бы ты там не говорила. Весь день пашу, как конь, и хоть бы кто спасибо сказал. Приезжаю умотанный в конец, домой, блин, к маме. А она вместо того, чтобы спросить, как сын себя чувствует, покормить, в конце концов, начинает выносить мозг. Спасибо, мама! Я ещё молчу, что у меня завтра тренировка...
  У матери целый чемодан принципов, и она таскается с ним и достает окружающих. Меня, по крайней мере. Говорит, что принципы - это опора, ну или там стержень. Мол, любые невзгоды можно преодолеть, когда есть такой стержень. На самом деле, всё это пафос и пустословие, потому что в том-то и есть её слабое место. Если уж мне надо от неё что-нибудь получить, ну, такое, что так просто не выпросишь, я уже знаю, на какие точки давить. Вот и сейчас она сразу сбавила обороты и на попятную:
  - Прости, Олежек. Ты прав, прав. Сейчас я тебя накормлю.
  После ужина меня больше не трогали, а пары я выпустил в "War Craft", перемочив с полсотни ботов.
  Лёг спать рано и уснул махом, но ночка выдалась суетная. Во-первых, нас опять трясло, хоть и слабенько, но уже третий раз с лета. Вообще-то потряхивает нас регулярно - сейсмическая зона и всё такое. К счастью, эпицентр на Байкале, и до нас только отголоски докатываются, так что мы почти привыкли. Но всякий раз всё равно внутренне напрягаешься. Мало ли...
  Тем более ночью, в тишине все эти колебания очень даже ощутимы. Диван подо мной завибрировал, хрусталинки в люстре зазвенели, что-то шмякнулось на пол, а во дворе все тачки враз запиликали. Горстка перепуганных идиотов высыпала на улицу, подняла гвалт.
  Сунулась мать, но я, заслышав её шаги в коридоре, повернулся лицом к стене, будто сплю и ухом не веду. Она постояла, повздыхала и ушла. Волновалась, наверное. Да у меня и самого сердце разогналось, аж в ушах стучало.
  Постепенно всё стихло. Самые нервные тоже угомонились и разбрелись по домам. Я опять провалился в сон, но тут позвонили на домашний.
  Отца вызвали на работу - на одном из участков ближе к Забайкалью приключилась авария. Мать сразу в панику ударилась, потому что, если была бы рядовая авария, тревожить да ещё ночью его бы не стали. А раз потревожили, то может быть всякое...
  - Лишь бы никто не пострадал, - причитала мать.
  Её переживания вообще-то не на пустом месте - в прошлом году в бурятском филиале отцовской конторы во время аварии пострадал какой-то мужичок. Сорвался с вышки и сильно покалечился. Чудом остался жив, но директора за это чепэ изрядно помотали. Посадить не посадили, но условный впаяли и с должности скинули. Потом вообще из головного офиса пришла разнарядка объединить бурятский филиал с иркутским. Буряты на отца обозлились, будто это он всё устроил и подмял их под себя. На самом деле от этого объединения он нажил только лишнюю головную боль. Ответственности в два раза больше, плюс постоянные разъезды да новые работнички, которые на него как на узурпатора смотрят. Ведь и сейчас не где-нибудь авария, а в богом забытом Турунтаево.
  Мать чуть не всхлипывала. Отец хоть и выглядел встревоженным, но старался её успокоить.
  - Да перестань изводить себя. Если бы случилось что-то из ряда вон, так бы сразу и сказали.
  Но мать не унималась.
  - У меня нехорошие предчувствия.
  Через полчаса за отцом заехал его водитель, дядя Юра.
  - Ты только сразу позвони! - крикнула мать вслед.
  А когда закрыла за ним дверь, в квартире как-то вдруг стало неуютно тихо.
  То ли от матери передалась тревога, то ли сам себя накрутил, но на сердце засвербело. Какой уж тут сон! Зато как вставать, так душу бы отдал за лишний час в кровати. Башка отяжелела, точно чугунная, в глаза как песка насыпали. Пробовал выторговать у матери хоть самую малость:
  - Мам, можно я ко второму уроку пойду? Я не выспался вообще нифига!
  Но она только заохала, мол, как так, что за отношение к учёбе, да кто из меня вырастет и всё в таком духе. Пришлось вставать. С закрытыми глазами доплёлся до ванной, ополоснул лицо и вдруг вспомнил про отца - сон как рукой сняло.
  - Мам, отец звонил? - крикнул ей, высунув голову в коридор.
  Она молчала. Пришёл на кухню - стоит, смотрит в окно, занавеску теребит.
  - Не звонил, значит. Сама его набери.
  - Уже, - глухо сказала мать. - Недоступен. И Юра тоже.
  - Ну, значит, связи нет.
  - Они уже должны были доехать! - воскликнула она.
  - Да мало ли что! Может, просто медленно ехали, ты же знаешь, там за Байкалом сплошные серпантины. Мам, да успокойся ты! Чего раньше времени убиваться?
  Неожиданно мать встряхнулась и взяла в себя в руки.
  - Да, Олежек, ты прав. Всё, я в порядке, иди, а то в школу опоздаешь.
  Опоздаешь, ха! По-моему, опоздать в школу боятся только первоклашки, ну или самые сознательные. По крайней мере, у нас ещё после звонка тянутся и тянутся. Так что и я особо не торопился, наоборот, как назло брёл еле-еле.
  Ещё издали заметил, что у школы толпились люди. Для обычных опоздавших - чересчур много. Глянул на часы - четверть девятого. Странно... Подгоняемый любопытством, я ускорился. Между тем, народ всё прибывал. Митинг? В честь чего? Общешкольное собрание? Опять же, по какому такому поводу? Вон, первое сентября было на той неделе.
  Уже на подходе увидел, что во двор высыпала вся школа. Мелкота взбудоражено галдела. Учителя озабоченно перешёптывались. Я выискал наших:
  - Здоров! - поручкался с пацанами, кивнул девчонкам. - А вы чего здесь все выстроились?
  - Землетрясение ночью было, слышал? - спросил Серёга Шевкунов.
  - Ну и?
  И наши наперебой заголосили:
  - Из-за него стена в школе обрушилась!
  - Не обрушилась, а треснула, но порядком!
  - Частично обрушилась!
  - А ты видела?
  - Не видела! Слышала, как директор звонил и кому-то говорил.
  Вот так новость! Определённо эта неделя богата событиями - не успела начаться, а уже столько всего произошло!
  - И что теперь?
  - Во дворе учиться будем!
  Потолкались ещё немного, а потом нас распустили по домам.
  Мы с Серёгой Шевкуновым двинули к нему, потому что домой вообще не хотелось. Там - мать, а когда она нервничает или злится, в радиусе тридцати метров вокруг неё реально нечем дышать. Я, конечно, тоже беспокоился за отца, но чего сходить с ума заранее? Пока ведь ничего неизвестно. Да и времени не так уж много прошло. Ну а слушать её причитания и с сочувственным видом раз за разом повторять банальщину типа: "Всё будет хорошо" мне как-то совсем не улыбалось. А у Серёги дома и тесно, и обстановка не фонтан, а вот ведь - уютно, аж уходить не хочется.
  - Вы что, с Мазуренко опять вместе? - спросил Серёга как бы между прочим, наливая чай.
  С Серёгой мы дружим со второго класса. В детстве вместе гоняли мяч во дворе, потом записались в секцию по футболу. Отзанимались шесть лет. Потом меня позвали в местный футбольный клуб, в юношеский состав. Само собой, я согласился, не дурак ведь такой шанс упускать. А вот Серёга остался не у дел. В клуб его не взяли, секцию тоже бросил. Может, и обиделся в душе, но внешне никак не выказывал. Хотя Серёга такой человек - трепать о своих чувствах не станет. Даже если ему совсем хреново, будет до последнего делать вид, что всё у него в ажуре. Кто с Серёгой мало знаком, может, и поверит, а я-то знаю его, как облупленного.
  Взять, например, мою Ингу. Я давно просёк, что он на неё запал. Причём раньше Серёга её в упор не замечал, а как только мы стали встречаться, так и у него вдруг интерес проснулся. Правда, он до сих пор отнекивается, но я-то знаю. Иногда даже пытаюсь его троллить, чтоб раскололся быстрее. Рассказываю всякие личные подробности, короче, дразню, а сам наблюдаю за реакцией. Но Серёга не поддается на провокации, отмалчивается, только лицо каменеет. Зато уши сдают его с головой - краснеют влёт.
  - С чего ты взял? - усмехнулся я. Всё-таки эти его потуги: деланно невозмутимая мина и якобы беззаботный тон - детский сад, честное слово.
  - Да, девчонки утром болтали. Пока ты не пришёл.
  - Да не, я просто покалякал с ней от нечего делать. Не знаю, чего там она себе напридумывала.
  Серёга довольно долго молчал, потом выдал:
  - Да потому что тебе давно пора объясниться с ней.
  - У меня другая тактика. Я действую методом пассивного отдаления. Никакой инициативы с моей стороны, разговоры только на общие темы, ничего личного. Да мы уже с Ингой не целовались чёрт знает сколько времени! Даже когда она сама лезет...
  - Ерунда какая-то, а не тактика. Даже не ерунда, а попросту свинство. Серьёзно. Не хочешь больше с ней встречаться, так и скажи. Нафига ты ей мозги паришь?
  Легко ему советы раздавать - сам бы попробовал взять и сказать человеку, что он тебе больше не нужен. Я возмутился:
  - Ого! Как мы заговорили! Ты чего, Серый, меня лечить вздумал? Не припомню, чтоб я твоего мнения спрашивал. А-а! Всё ясно. Я пошлю Мазуренко к чёрту, а ты тут как тут с утешениями и типа дружеской поддержкой, да? А что неплохой расчёт. Брошенную подобрать проще...
  - Чушь! - Серёга вспыхнул.
  - А то я не знаю, что ты сам с ней замутить не прочь. Только очкуешь к ней подойти.
  - Вот кто очкует, так это ты. Иначе бы давно с ней поговорил.
  Тут я психанул.
  - Ну, ладно же! Давай посмотрим, кто из нас очкует! Спорим?
  Шевкунов молчал.
  - Что, слился?
  - Ничего я не слился!
  - Тогда давай забьёмся, - я протянул ему пятерню. - Сначала я с ней поговорю, потом - ты.
  Серёга помялся, но спор принял.
  Я набрал номер Инги. Длинные гудки. И ведь, правда, в душе всё задрожало, меленько так, противно. Даже мысль пронеслась: "Хоть бы она не ответила!". Но после третьего гудка послышалось елейное:
  - Да, Олежек.
  Внутри всё сжалось. Хотелось плюнуть на этот дурацкий спор и сбросить, но это означало бы спасовать перед Шевкуновым, разве нет? А я не привык проигрывать, даже в мелочах.
  - Инга, между нами всё кончено, - выдавил я совершенно чужим, каким-то скрипучим голосом.
  - Чего? - взвилась моя теперь уже экс-подруга. - Ты что, меня бросаешь?
  - Да, - ответил я чуть бодрее и отключил телефон.
  Фуф... Сам не ожидал, но будто гора с плеч упала. Что ж, спасибо Шевкунову.
  - Ну, что? Доволен? Давай и ты покажи, какой ты у нас бравый.
  Серёга молчал, смотрел куда-то в сторону и хмурился.
  - Чего заглох-то? Признай тогда, что продул...
  - Да пошёл ты, - вдруг окрысился Серёга. - Хочешь знать правду? Хорошо. Да, она мне нравится! И давно. Почему не подходил? Потому что ты с ней встречался. И поговорить я тебя просил не для себя, а для неё. Так что не думай, что я тут же побегу подбирать за тобой, как ты выразился. Мне просто не нравилось, что ты её дурой выставляешь. Ты всем вокруг растрепал, что бросаешь Ингу, а ей самой - ни слова. Сегодня утром, когда она рассказывала, ну, про тебя, про вас, над ней все смеялись, как только она отвернулась. И в этом виноват ты. И даже сейчас ты поговорил с ней только из-за нашего спора. Да какой там поговорил! Брякнул и тут же вырубил сотик, чтоб, не дай бог, она не перезвонила.
  Серёга был как одержимый. Глаза округлились, вот-вот из орбит полезут. Не только уши, всё лицо пошло пунцовыми пятнами.
  - А ты хотел, чтобы я ей слезки утирал?
  - Я хотел, чтобы ты нормально с ней расстался. Как люди делают.
  - А ты-то знаешь, как люди делают? У тебя и подруги-то не было ни разу, о чём вообще ты мне втираешь?
  - Да причём тут было - не было? Тебе в принципе на людей пофиг. На всех. Ты только о своей шкурке печёшься. Чтоб только тебе было удобно.
  Вот это уж совсем перебор! Понесли ботинки Митю!
  - Знаешь что, мать Тереза, иди-ка ты в ж...
  Я развернулся и вылетел из комнаты. Натянул кроссовки, схватил сумку, сам открыл замок на входной двери. Шевкунов даже не вышел в прихожую. Со злости даже не стал прикрывать за собой дверь, так и оставил нараспашку.
  Вот так друг! Ничего не скажешь. Ладно, проживу и без него, решил я. Нужен он мне больно. В конце концов, кто он и кто я!
  
  ГЛАВА 3.
  Хочешь - не хочешь, а пришлось тащиться домой и торчать там вдвоём с матерью пол дня. Хорошо хоть к четырём надо было на стадион.
  Мать вся извелась. То столбом стояла у окна, то металась по комнате. Я уж и сам набирал отца - действительно, недоступен.
  Её нервозность передалась и мне. Сразу в голову полезли дурные мысли. А вдруг дядя Юра не справился с управлением? Вдруг авария?
  Вбил в поисковик: "сегодня ночью авария Турунтаево", "авария Баргузинский тракт", "авария Прибайкалье". Потом раз несколько переиначил запрос и так, и сяк, но ничего по делу не нашёл. Затем матери позвонила жена дяди Юры, и тут уж они дуэтом принялись охать и всхлипывать. Просто караул! Еле дотянул до трёх и сбежал на тренировку.
  Пал Палыч, тренер, гонял нас сегодня с особым рвением. Круг за кругом. Чуть замедлишь бег:
  - Решетников, опять сачкуешь!
  А я, как назло, совсем расклеился. Пол дня вроде бодрячком проходил, а тут вдруг сказался и недосып, и вчерашняя картошка. Ноги как ватные и реакции - ноль. Еле до конца тренировки продержался. Даже в душ шёл через не могу.
  Зато дома всё наладилось. Отец вышел на связь. Оказывается, у них машина в пути заглохла, а телефоны там не ловили. На что, мать, конечно, сразу же нашла тысячу способов, как можно было бы связаться и доложить обстановку. Отцу осталось лишь извиниться, что сам не додумался. Впрочем, сердилась она недолго. Радость, что всё обошлось, в итоге перевесила.
  Я тоже перебросился парой фраз с отцом. Рассказал ему про трещину в школе, однако тот никак не отреагировал, пробормотал в ответ что-то невнятное. Да и вообще тон у него был какой-то напряженный. Хотя понять можно - авария всё-таки, возни, поди, выше крыши.
  - Что там у вас в школе случилось? - забеспокоилась мать, уловившая краем уха обрывки фраз.
  - Стена в холле не то треснула, не то посыпалась, не знаю точно. И в школу нас сегодня не впустили.
  - Вот как? И что теперь? Как же учёба? - мать заговорила возмущённо, будто я это устроил.
  - Откуда я знаю! Там комиссия какая-то. Скажут, наверное.
  - А нам ждать? А я гляжу, ты даже не переживаешь! Ничего, что у тебя ЕГЭ на носу? Что тебе поступать?
  - Ну а я-то что сделаю? Или мне теперь плакать? Чего ты ко мне цепляешься по любому поводу? - огрызнулся я. - Сама чуть что устраиваешь трагедию, ещё и мне прикажешь? Чтоб мы вместе сокрушались над каждой мелочью, стонали, рыдали и нос друг другу подтирали? Это без меня! Я в твоём дурдоме участвовать не собираюсь.
  - А было бы неплохо, если бы ты хоть иногда переживал за кого-нибудь, а не только за себя, - сказала мать и вышла с видом оскорблённого достоинства.
  Нет, в самом деле, они что, сговорились сегодня морали мне читать?! То я о других не думаю, то ни о ком не переживаю. Нашлись мне тоже праведники!
  В довесок ещё и от Инги пришло на почту сообщение:
  "Олег - ты трус и сволочь! В глаза сказать смелости не хватило? Я тебя ненавижу. Нет, ненависть для тебя - это слишком. Я тебя презираю...".
  Неприятно, конечно, но, в принципе, нечто подобное я и ожидал. Не удивлюсь, если это её послание не последнее. На всякий случай пометил письмо как спам и удалил.
  
  Мать обиделась и больше ко мне в комнату не заглядывала. Вообще, по-моему, за весь вечер не показывалась из их спальни. Даже ужинать не звала, самому пришлось рыскать по холодильнику.
  Сперва было не по себе, как-то не гладко на душе. Мать всё-таки... Но поразмыслив, решил, что так даже к лучшему. Пусть себе дуется, зато ко мне не пристаёт, а то правда, весь мозг исклевала своими нравоучениями.
  
  Утром продрых чуть не до обеда. Мать так и не трогала меня, хотя обычно если уж она проснулась, то поднимала и нас с отцом. Я прошлёпал в ванную, оттуда - на кухню. На плите томилась каша. Овсяная! Фу-у. Нырнул в холодильник, накромсал колбасы с батоном. Всё ждал, что придёт и снова заведёт свою пластинку про вредную и полезную пищу, но нет, не стала. Ясно: всё ещё в обиде. Ну и ладно, мне же проще, свободнее.
  
  На тренировке Пал Палыч опять зверствовал, хорошо хоть гонял всех, не меня одного. Зато под конец огорошил:
  - Слушайте сюда, хлопцы. В среду, то бишь завтра, тренировка отменяется, зато в четверг будет игра с "Химиком". Вместо Решетникова нападающим - Богатырёв. Решетников сидит на банке.
  Совру, если скажу, что меня это совсем не задело. Но когда наш бессменный кипер Валера Ледогоров спросил:
  - Что-то Палыч тебя эти дни гнобит.
  Я равнодушно пожал плечами:
  - Ну и пусть. Пофиг.
  Палыч у нас вообще с заскоком. То я у него с газонокосилкой гоняю по стадиону, то в запасе просиживаю, то, наоборот, из игры в игру меня выставляет. Нет, в последние месяцы он всегда меня включал в основной состав команды. Ну и если быть честным, то по большому счёту я почти все игры и вывозил. А после хет-трика в недавнем матче с омичами вообще думал, что банка мне уже не грозит. И на тебе! Да ладно бы кем другим заменил, а то как назло Богатырёвым! Представляю, как ликует этот дятел.
  С Русланом Богатырёвым мы давно на ножах. Точнее, он мне открыто завидует за то, что я его подвинул. С тех пор, как Палыч вывел меня в нападающие, Богатырёв только и делал, что полировал скамейку. От злобы у него аж крышу сносило. На тренировках как бы случайно пробивал по мне при каждом удобном случае. Я уж не говорю, сколько раз он типа "промахивался" и пинал мне по голени. Иногда до стычек доходило. Правда, Палыч сразу разнимал.
  Однажды Богатырёв так достал меня, что я забил ему стрелку после тренировки, но пока принимал душ, этот баран дал по тапкам. Он, конечно, потом пробовал отмазаться, мол, срочное дело вдруг нарисовалось, не мог ждать и всё такое, но я изрядно поглумился над "отважным" Богатырёвым, и с тех пор он притух. Злился, само собой, ещё сильнее, но уже молча, на рожон не лез. И тут вдруг такая подстава со стороны Палыча! Я даже в душевую с расстройства не пошёл, не хотел видеть победную мину Богатырёва.
  Уже на улице меня нагнал Денис Ячменёв - наш капитан.
  - Олег, забей. Палыч на тебя просто сердится. Остынет и вернёт. Он же отходчивый.
  - А с чего ему на меня сердиться?
  - А ты сам как думаешь? - удивился Денис, будто это так очевидно, только тупой не поймёт.
  - Никак не думаю, - буркнул я.
  Да в самом деле, откуда мне знать, на что он там сердится, если мы нигде, кроме как на стадионе, больше не пересекаемся.
  - Ну а кто на той неделе пропустил тренировку?
  - И что? Разве я один пропускаю? Ты вон тоже пол месяца как-то не ходил.
  - Но я-то по болезни.
  - Может, и я по болезни.
  - А, может, потому что ты вместо тренировки играл за какой-то банк?
  Так оно и было. На прошлой неделе у банкиров проходила спартакиада, и меня попросили сыграть за "Капитал". У нас вообще такое часто практикуется, в смысле, все так делают и причём не бесплатно, хоть Палыч и не одобряет. Меня же попросил друг отца, управляющий этого "Капитала", так что я играл просто за спасибо.
  - Ну, играл и что?
  - И то. Палыч и так-то не любит эти дела, а если ещё ради трёх копеек ты забил на тренировку...
  - Дэн, ты что несёшь? Каких ещё трёх копеек? Ай, да пошли вы все!
  Я припустил к остановке. Дэн крикнул мне что-то в спину, я даже не оглянулся.
  Хотел набрать Серёгу, но вспомнил, что вчера с ним разругался. И такое зло на весь мир меня обуяло! Прямо внутри забурлило. Хотелось крушить и ломать что ни попадя. Или нагнуть кого-нибудь. Прямо чувствовал, как дурная силища кипела в руках. Казалось, нарвись кто на меня в тот момент, прибил бы точно. Отыгрался бы на бедолаге за все свои невзгоды по полной программе.
  Накрапывал дождь. Я вышагивал посреди тротуара, широко расставив локти и задиристо поглядывая на прохожих, но те, вжав головы, скользили мимо меня, как тени.
  На лицо падали мелкие, холодные капли, остужая разгорячённую кожу. Тут меня кто-то толкнул. Я злорадно оглянулся, но это оказалась бабка. Не с бабкой же биться... И как-то внезапно вся ярость схлынула.
  У гастронома крутился бездомный пёс, облезлый и мокрый, вынюхивал съестное. И непонятно почему, мне вдруг подумалось, что я тоже, как этот пёс, брожу неприкаянный и никому не нужный. Сразу стало жалко дворнягу, как самого себя. Купил кольцо краковской.
  Псина одурела от восторга, засуетилась, мельтеша хвостом, пока я вынимал колбасу из целлофана. Пусть хоть у тебя, лохматый, будет радость.
  
  ГЛАВА 4.
  Ближе к ночи вернулся отец. Усталый, мятый, глаза красные. Но какой бы он ни был вымотанный, обстановка сразу разрядилась. Мать растаяла, довольная, заворковала. Миротворец он у нас, умеет сглаживать углы и даже одно его присутствие действует и на меня, и на мать успокаивающе.
  Отец привёз омуля. Всякого - солёного, горячего копчения, холодного. Мать быстренько подсуетилась: рыбу почистила, картошки отварила, заправила маслом, рубленной зеленью присыпала.
  Потом мы ужинали, как давно, в детстве - все вместе на кухне за небольшим квадратным столиком. Квартира уже не та, конечно. Раньше, до отцовского директорства мы жили в двушке-хрущёвке с крохотной кухней. Даже мне, малому, было тесно. Но зато как весело! Почему-то меня смешило до слёз, когда отец, сидя на табурете, доставал руками всё, что нужно, даже не приподнимаясь. Горчицы? Пожалуйста! Поворачивается полубоком, открывает холодильник, достаёт горчицу. Перчика? Сколько угодно! Длинная рука тянется вверх, к полке, где стоят в деревянных баночках разные специи. Я смеялся и нарочно придумывал, что бы такого попросить у него. Он, конечно, понимал мои уловки, но безотказно подавал любую мелочь и смеялся вместе со мной. Маму, помню, наши забавы немало раздражали. Она поджимала губы и недовольно цедила: "Некрасиво баловаться за едой. Никакой культуры!".
  Теперь мы редко собираемся всей семьей. У матери - диета, у отца - работа. Разве что по выходным иногда случаются совместные обеды, ну ещё в праздники. Но тогда мать накрывает в столовой большой круглый стол, раскладывает ножи, вилки, салфетки, как положено по этикету. И мы просто едим, тоже по этикету. Даже если при этом разговариваем, то всё равно как-то натянуто, неестественно. И уж точно нет той душевной близости и теплоты, как тогда, в детстве. Может, потому этот незамысловатый ужин с родителями вдруг стал для меня нечаянной радостью. Прямо на сердце полегчало.
  
  Ночью встал в туалет и заметил под дверью родительской спальни полоску света. Подошёл поближе. Они разговаривали, причём довольно-таки оживлённо, но тихо, ни слова не разобрать, только бу-бу-бу. В том, что родители обсуждали что-то среди ночи, ничего такого уж удивительного не было - мало ли, соскучились, может. Однако мне показалось, что говорили они как-то напряжённо. Неужели ссорились?
  На моей памяти мать с отцом поссорились лишь дважды. Первый раз отец замотался на работе и забыл встретить бабушку. Когда та ещё жива была, изредка наведывалась к нам погостить. Встречать её на вокзале считалось его непреложной обязанностью. Так что мать понадеялась на отца, и в итоге бабуля промаялась целый час, пока не додумалась позвонить к нам домой. Вторая ситуация по сути схожа: опять же из-за работы отец опоздал на мамин день рождения, сорокалетний юбилей. Справедливости ради стоит сказать, что опоздал так, что ещё чуть-чуть и, считай, вообще не пришел. Когда он появился, кроме официантов, меня, матери и ещё одной подгулявшей пары, все уже разошлись. Но и то эти ссоры были какие-то однобокие. Мать обижалась, отец замаливал грехи. А тут прямо оба, друг другу что-то выговаривали возбуждённо, хоть и полушёпотом. Думал, сунуться к ним, поинтересоваться, что за разборки среди ночи, да махнул рукой. В конце концов, не маленькие, сами разберутся.
  Утром меня опять не разбудили. Нет, все-таки что-то у них произошло. Мать ходила мрачнее тучи, от расспросов увиливала, кипятилась из-за каждой мелочи. И самое показательное - за весь день ни разу не вспомнила про учёбу! Отец же ни свет ни заря опять умчался на работу. Они созванивались, я слышал, но как нарочно мать с трубкой закрывалась в спальне. Прямо тайны мадридского двора! Берегла мою психику, чтобы я пребывал в счастливом неведении? Или... или... сплошные или...
  Но неужто и вправду поссорились? Когда успели, а, главное, из-за чего?
  ***
  До вечера так и проваландался без дела. Пару раз звонила Инга, но я сбрасывал. Всё, что хотел, уже сказал, добавить нечего. А выслушивать, какой я трус и подлец, не больно-то охота. Пусть её Серёга Шевкунов утешает. Вспомнил о нём, и сразу испортилось настроение. Мне казалось, что он предал меня, предал нашу дружбу. И ради чего?!
  Отец снова пришёл под ночь. С матерью разговаривали вроде бы как обычно, ни намёка на ссору. Тогда вдвойне непонятны их перешёптывания и её нервозность. В чём все-таки дело?
  Но и отец от вопросов отмахнулся. Сказал, чтоб я ничего не выдумывал, а шёл спать, а то завтра в школу! В школу! Как будто накануне я не ему рассказывал о том, что нас пока распустили!
  
  На следующий день я совсем скис. Накопилось по мелочи всякого негатива, плюс ещё эта игра с "Химиком", на которую поначалу вообще решил не ходить. Психанул. Но потом подумал, что, если не пойду, все, ладно все, главное, Богатырёв поймет, что я расстроился, что мне не всё равно. Зачем ему давать лишний повод для злорадства?
  К тому же с утра позвонил Денис Ячменёв, как знал о моих колебаниях. Заявил, что если я не пойду - это будет глупо, мол, одному себе во вред. Я успокоил Дэна:
  - Да приду я.
  - И насчёт Палыча не парься. Остынет скоро.
  - А ты не в курсе, откуда он узнал про это? Ну, что я за банк играл...
  - Без понятия.
  Собственно, гадать тут не о чем. Понятно, что донесли. И кто донёс ясно, как день. Кроме Богатырёва на такую подлянку никто из наших не способен. Да и все мотивы у него. Однако же, какой урод!
  
  Всю игру Палыч держал меня в запасе. Старый болван. "Химик" разделал наших всухую. Даже пенальти умудрились прощёлкать. Единственный раз, когда им удалось более-менее удачно атаковать и наметился реальный шанс забить гол, Богатырёв мазанул и попал в молоко. Зато Валере Ледогорову отгрузили полную авоську. Итог: три-ноль. Нет, я, конечно, не Месси, а "Химик" и правда сильная команда - но уж пенальти бы точно пробил. Да и на месте Богатырёва так бы не лопухнулся.
  Одно утешение - его кислая физиономия. Меня так и подмывало съязвить, но остальные пацаны тоже выглядели расстроенными. Особенно Валера Ледогоров. Этот вообще каждое поражение воспринимает точно крах мечты всей своей жизни. Как-то я уж пробовал подшучивать в похожей ситуации, и Валера отреагировал чересчур болезненно. Так что теперь я сдержался.
  Возвращался домой в приподнятом настроении. Нет, всё же я - злорадный гад! Ну и ладно. Не будете меня в следующий раз задвигать.
  Затренькал мобильник. На экране высветилось: Крылова. Я помялся - брать, не брать. Крылова - лучшая подруга Инги, наверняка возомнила себя её защитницей и приготовила разгромную речь. А ещё это могла быть и сама Инга. "Лучше сбросить", - подумал я, но... нажал на приём.
  - Решетников, ты - сволочь! Ты хоть представляешь себе, в каком Инга сейчас состоянии?!
  - И тебе привет, Крылова. Как дела?
  - Ничего, - промямлила она.
  Говорю же - речь приготовила, а как пошло не по сценарию - сразу тупик.
  - Чем занимаешься? - не давал ей опомниться.
  - Ничем, - лепетала она, совсем сбитая с толку.
  - Ничем, ничего... как-то скучно ты живёшь, Крылова. Может, сходим куда-нибудь, развеемся?
  - Со мной? - удивилась Крылова.
  - Ну а с кем? Вроде с тобой разговариваю, - усмехнулся я.
  - Я... я не знаю... Как-то это неправильно...
  - Чего ты не знаешь? Что неправильно? Я ж тебя не замуж зову, а всего лишь в кино. Давай, подгребай к Баргузину через полчасика. Успеешь? Заодно и поговорим о чём ты там хотела.
  Мутить с Крыловой я, разумеется, не собирался. Позвал её чисто забавы ради, ну и от нечего делать.
  Она явилась при параде - в ярко-красном жакете, на высоченных шпильках, не то что я - как гопник, в кроссах и спортивном костюме. Правда, вышагивала она еле-еле, да и наряд, явно большеватый, скорее всего, с матери сняла.
  - О, ты какая! Пардон муа за мой прикид, я только что с тренировки.
  Крылова смутилась, порозовела. Я подал ей руку, она нервно хихикнула, но ухватилась.
  - Олег, только ты Инге, пожалуйста, не говори, ну, про нас... Она неправильно поймёт, обидится, а ей и так сейчас плохо, - попросила Крылова.
  - Я и не собирался.
  
  На сеанс мы опоздали, но не критично. Пропустили только самое начало. В потёмках сели на ближайшие свободные места, я тут же приобнял Крылову за плечи. Она напряглась, но руку не сбросила. Тогда приобнял покрепче, а вторую руку пристроил ей на бедро. Она и тут не возмутилась. А я-то всегда считал ей девочкой-припевочкой! Я наклонился и поцеловал её, вернее, слегка коснулся губами - опять-таки не отстранилась. Пока думал продолжить свой эксперимент с Крыловой или не стоит, сам не заметил, как увлёкся фильмом. А фильмец, к слову, шёл довольно сносный - "Два ствола" с Уолбергом и Вашингтоном. Правда, Крылова, похоже, заскучала.
  - Понравилось? - спросил её.
  Кивнула, а у самой глаза унылые.
  - Пойдём здесь в кафешке посидим, - предложил я.
  Крылова упрямиться не стала, даже, наоборот, оживилась, но когда я принёс по пиву, снова застеснялась.
  - Я не пью, - она слабенько запротестовала.
  Я не сдержал ухмылку: помнится, Инга рассказывала, как они на пару с Крыловой наклюкались, а потом творили всякие глупости.
  - Это же пиво.
  - Я думала, ты... короче, Инга говорила, что ты вообще не пьёшь.
  Комментировать не стал, зачем? Кроме того, мне вдруг сделалось нестерпимо скучно. Какого чёрта убил вечер на эту занудную Крылову? К тому же она ничего лучше не придумала, как подбавить масла в огонь. Зря...
  - Олег, почему ты так с Ингой поступил? Ей сейчас очень плохо! Ведь нельзя же так...
  С ума сойти, эта букашка ещё вздумала меня учить!
  - Ты что, собралась мне рассказывать, как можно и как нельзя? Пойми своим куриным мозгом, что мне плевать, плохо ей или хорошо. Она мне нравилась, я с ней ходил, разонравилась - до свидания. Какие проблемы? А ты-то сама...Вот чего ты сюда припёрлась? Думаешь, твоя драгоценная подружка обрадуется, если узнает, что ты со мной в кино ходила? В кафе вот сидишь...
  - Но ты же сам меня позвал, - на Крылову жалко было смотреть, но меня уже понесло.
  - Ну и? Я тебя что, силой тащил? А если бы я тебе перепихнуться предложил, тоже бы потом говорила: "Я ни при чем. Это ты меня позвал".
  - Ну ты и придурок! - вскочила Крылова, красная почти в цвет своего жакета, и зацокала прочь.
  - Лицемерка! - крикнул ей в спину.
  Как же меня все достали! Всякая козявка будет ещё мне указывать, как себя вести!
  
  ГЛАВА 5.
  В пятницу мать ошеломила меня неожиданным заявлением:
  - Со следующей недели ты идёшь учиться в сорок восьмую школу. Мы уже обо всём договорились.
  - В какую ещё сорок восьмую? Ты чего? - я аж чуть не поперхнулся такой новостью.
  - Я разговаривала с завучем, это моя знакомая, и с директором уже всё утрясли.
  Я, онемев, хлопал глазами. А она продолжила ещё решительнее:
  - Вашу школу закрывают на капитальный ремонт, а учеников распределяют по другим школам. И, увы, отнюдь не самым хорошим. Мы же с отцом договорились, чтобы тебя взяли в сорок восьмую. Это лучшая школа в районе. Она, во-первых, близко, во-вторых, там сильный математик. И вообще там все предметники хорошие, я узнавала. Тебе это нужно в будущем.
  - Нафига мне вообще ваша математика? Я в спорт пойду!
  - Какой спорт? Не смеши меня! Футбол - это не профессия!
  - Очень даже профессия!
  - Я не поняла, ты чего протестуешь? Говорю тебе - вашу школу закрывают. Вас всё равно расформируют по другим школам. Или что, ты собрался вообще не учиться?
  - Было бы здорово!
  - Умно́, ничего не скажешь, - фыркнула мать.
  - Я хочу пойти со всеми! Куда наших отправят, туда и я!
  - Ты пойдёшь в сорок восьмую и точка. Документы я уже отнесла, - отчеканила мать и стремительно вышла из моей комнаты, пока я ещё что-нибудь не сказал. Ведь ей же обязательно надо последнее слово оставить за собой.
  Посмотрим, подумал я. Ещё чего! Взяла, всё сама решила, меня не спросила. А я вот не пойду и всё тут! Что она меня на руках туда понесёт?
  ***
  Вечером наши собирались на Нижней Набережной. Договаривались к шести, но я на полчасика опоздал. Сослался на пробки, хотя по правде сам не слишком торопился. Потому что сколько раз бывало - заявишься вовремя и ждёшь, пока остальные подтянутся. Уж лучше пусть меня ждут.
  Серёга Шевкунов вообще не пришел. Я испытал двоякое чувство: с одной стороны - облегчение, все-таки злился на него ещё порядком, с другой - лёгкую досаду, как ни крути, а привык к нему.
  Зато Инга и Крылова попались на глаза чуть не самые первые. Обе меня демонстративно не заметили. Правда, стоило отвернуться, тут же зашипели всякие гадости в мой огород.
  Ещё и пацаны принялись осаждать вопросами - где Серёга, что с ним, почему, как будто я его нянька! Особенно Жэка Верещагин насел.
  - Чего докопался? Я его что, пасу? - рявкнул я.
  - Да успокойся ты! - отпрянул от меня Верещагин.
  - А я и не нервничаю. Стою себе, никого не трогаю. Это ты привязался ко мне и верещишь, аж уши зачесались.
  Верещагин дёрнулся, но ничего отвечать не стал, только отвернулся. А как насупился! Боже ты мой, цаца нашлась! Наверняка он так чутко на "верещишь" среагировал, хотя никакого намека на его фамилию я не вкладывал. Случайно получилось. Ну да чёрт с ним.
  - Не ссорьтесь, мальчики! - подлетела Наташка Гороховская. - Может, последний раз собираемся всем классом!
  - Да ну! Что ты выдумываешь! Рано ты с нами прощаешься, Горошкина! - загалдели наши.
  - А вдруг нас раскидают по разным школам? Я слышала, что нашу всё-таки закрывают!
  - Ну и что, даже если и переведут в другую, то весь класс, мне отец сказал. Так что никуда ты от нас, Горошкина, не денешься.
  Ну, вот то ли дело - Наташка Гороховская. Её у нас как только не зовут: и Горошкиной, и горошком, и колобком, и плюшкой, и пончиком, но она ни на что не обижается. Просто патологически лишена всякой обидчивости, а, между тем, над ней вечно все подшучивают. Высмеивают её пышную фигуру и прикид, её восторги по каждому пустяку, её ненормальную страсть всех опекать. И всё же, когда прошлой весной у нас проводили психологический тест, чтобы, как объяснила классная, выявить звёзд и аутсайдеров (как будто это и так не видно), Гороховская!!! набрала больше всех голосов. На втором месте - Инга, затем - мы с Шевкуновым. Я был в шоке! Она, конечно, очень удобный человек - безотказная, добрая, списать даёт без вопросов и вообще что ни попроси - сделает. В жизни, наверное, никому и слова-то грубого не сказала, но разве ЭТО делает человека звездой? Впрочем, не думаю, что можно безоговорочно доверять какому-то идиотскому тесту. Тоже мне психоанализ: кого бы вы взяли с собой в опасное и долгое путешествие. Только троих и только из класса. Ну не чушь ли? Инга, помню, вообще чуть не лопнула от негодования: "Этот шарик с ножками круче меня?!". Я тоже был немного уязвлен - кто во всех соревнованиях участвует и за класс, и за школу, кто всегда первые места занимает, кто в любое время бабки всем одалживает и, между прочим, никогда никому не напоминает о долге. Так что, да, я был уязвлен, но состряпал мину, будто мне плевать.
  - Ой, так это ж хорошо! - воскликнула Гороховская и прихлопнула в ладоши. Остальные девчонки захихикали. - А куда пойдём?
  - Может, в сквере посидим? - предложил кто-то из пацанов.
  - Да ну! В такой дубак!
  - Пойдемте в "Баньку".
  - "Студент" лучше. Там всё дешевле.
  - Да! В "Баньке" могут пива не дать.
  - Олегу дадут везде, и "Банька" как-то поцивильнее, - Костя Забровин легонько шлепнул меня по плечу.
  После недолгих препирательств двинули в кафе "Студент". По сути - обычная пивнушка, только аудитория - сплошь студенты и студентки, ну и старшеклассники. Мне и в самом деле отпускают пиво без вопросов, хотя восемнадцать будет только в мае. Не то, что я этим кичусь, но без меня наши бы точно на сухую сидели.
  В "Студенте" было людно. Впрочем, там всегда людно, невзирая на день недели. Нам пришлось потолкаться у входа, пока не освободилось два столика по соседству. Сдвинув столы и стулья, мы расселись по трое на два места. Взяли обычный набор - пиво, соленые орешки, сухари с чесноком, сыр-косичку.
  Инга сидела наискосок от меня и постоянно шепталась с Крыловой. При этом они нет-нет да стрельнут ядовитым взглядом в мою сторону и давай хохотать, мол, надо мной. Видимо, я должен был сконфузиться. Ха, посмотрел бы, как Инга смеялась, если бы знала, что я ходил с её подружкой в кино.
  Я решил пощекотать нервишки Крыловой, чтоб не слишком хихикала на мой счет.
  - Видели новый фильм? Сейчас в кино идёт...
  - Как называется? - подхватили наши.
  - "Два ствола".
  - Карты, деньги...
  - Просто два ствола.
  - Не, не видел. Нормальный? - заинтересовался Забровин.
  - Ага, ничего такой боевичок, с Ричи не сравнить, конечно, но посмотреть разок можно.
  Боковым зрением я следил за Крыловой - у той махом улыбочка сползла с лица. Прямо окаменела вся. Так тебе, курица!
  - А с кем ходил? С Серёгой? - Забровин как по заказу повёл разговор в нужное русло.
  - Вот ещё! С девушкой, конечно.
  Теперь и у Инги лицо вытянулось. Все остальные тоже вдруг примолкли. Принялись усердно пить и грызть сухарики, избегая смотреть на нас с Ингой.
  У Забровина загудел мобильник. Он рванул с трубой на улицу, можно подумать, кому-то интересно слушать его телефонный трёп.
  - Чего закисли? Умер кто? - спросил я пацанов. Ладно, девчонки, они могли из солидарности с Ингой выразить молчанием недовольство. Кто-то невнятно гмыкнул в ответ. Вернулся Забровин и, помахивая допотопным Самсунгом, бодро сообщил, что скоро подтянется Серёга Шевкунов. Пришёл мой черёд напрячься. За все годы нашей дружбы это - самая серьезная ссора, и я даже не представлял, как с ним себя вести, сидя за одним столом. Дуться как девочка - не дело. Общаться как ни в чем ни бывало? Ну уж нет, обойдётся. Может, уйти? Тогда он сочтёт, что я сбежал. Тоже не годится. Я решил, что останусь и буду действовать по обстоятельствам.
  Серёга звонил, вероятно, откуда-то поблизости, потому что не прошло и десяти минут, как он нарисовался. Расфуфыренный, смотреть смешно. Даже вихры, что вечно торчком, в причёску уложил и чем-то смазал. С ума сошёл! Ну а дальше он поразил меня окончательно: поздоровался со всеми пацанами, кроме меня, как будто я вообще пустое место. А я... я, чёрт побери, протянул ему руку, как последний болван, но он как будто не заметил.
  Я в упор уставился на него, без шуток, серьёзно, мысленно крича: "Серёга, ты чего?!". Но тот даже не взглянул. Кровь хлынула к лицу, щёки и уши вспыхнули, в горле встал ком. Такого позора, да ещё на глазах у всех наших, я ещё не испытывал. В глазах противно защипало. Я быстро сморгнул - не хватало ещё слезу пустить. Слава богу, удалось быстро взять себя в руки. Я прокашлялся, сделал пару глубоких вздохов. Отпустило. Но всё же лучше бы я ушел! Или вообще не приходил!
  Краем глаза заметил, что Инга с Крыловой поглядывают в мою сторону с любопытством. Нет, даже со злорадством. Пошептались, снова прыснули. Решили, что буду сидеть теперь, поджав хвост, оплёванный и оскорблённый? Ну уж нет! Фиг вам!
  - Что, Серёга, поздороваться с бывшим другом побрезговал? - спросил я с усмешкой, убирая руку в карман. - Конечно, ты у нас сегодня начепурился, вон аж волосы блестят. Куда мне до тебя. Что, свою часть спора приготовился выполнять?
  - Какого спора? Что ты несёшь? - Серёга вдруг сразу же меня заметил и густо покраснел.
  - Типа память отшибло?
  - Заткнись, - прошипел Серёга. - Заглохни, я сказал.
  - Да пошёл ты!
  Тут и Инга подала голос:
  - Правильно, Серёжа. Достал он уже троллить всех по-подлому.
  Я вскипел.
  - Ах, ну, конечно. Вы тут все такие правильные... Не, благородные! Один я - подлец и тролль. А в чём подлость-то, Мазуренко? В том, что я говорю то, что думаю? Ну, разонравилась ты мне, всё, ничего не поделаешь, такое бывает. Переключись уже на кого-нибудь другого! Вон, на того же Шевкунова. Кстати, это из-за тебя у нас рамсы. Да, да. Что, Серый, загоношился? Хочешь скромным героем остаться? Рыцарем печального образа? Нет уж, правду так правду. Я, Мазуренко, поспорил, что порву с тобой, а он - что сможет к тебе подкатить. Я-то свою часть спора, как ты помнишь, выполнил. Посмотрим, как справится он.
  Серёга оцепенел. Я понял, что перегнул палку, но отступать уж было некуда.
  - Ну ты и подонок! - вскочила Крылова.
  - Кто там вякнул? Оба-на! Верная подруга! Ты уже рассказала, что это я с тобой ходил в кино?
  У Инги буквально отвисла челюсть.
  - Что?! Что ты болтаешь?
  Я ухмыльнулся. Она повернулась к Крыловой.
  - Это правда?
  Крылова потупила глазки и ничего не ответила.
  - Как ты могла? Ты ходила с ним в кино? Как? Когда?
  Поскольку Крылова молчала, выступил снова я.
  - Вчера вечером. И в кино, и в кафе. А ещё мы обнимались и даже разок поцеловались. Да, Крылова?
  На ней лица не было, а Ингу так вообще стало не узнать.
  - Ты... ты..., - повторяла она раз за разом.
  Потом схватила сумку и выбежала из кафе.
  - Инга, подожди! - взмолилась Крылова и умчалась следом.
  Серёга с минуту смотрел на меня, стиснув челюсти. Затем покачал головой и тоже вышел на улицу.
  - Я... это... тоже пойду, - вдруг поднялся Забровин.
  - Даже пиво не допьёшь? - спросил я.
  - Не, мне надо... дело есть.
  Один за другим ушли все наши. Даже сердобольная Гороховская. Я остался один.
  Ко мне подрулила официантка.
  - Они насовсем или ещё вернутся? А то у нас со столами напряжёнка.
  - Насовсем, - буркнул я и тоже вышел.
  Настроение сделалось препоганое, но домой идти совершенно не хотелось. Решил прогуляться. Без конкретной цели, просто шёл куда глаза глядят. Забрёл в тихую аллейку. Сначала услышал смех и разговоры. А потом увидел их. Они облепили одну из скамеек, почти весь наш класс. Девчонки взобрались с ногами и сидели на спинке, пацаны топтались перед ними. Они болтали наперебой и хохотали.
  В первый момент я остолбенел, точно схватил нехилый такой удар в грудину, что не охнуть, не вздохнуть. Я вмиг всё понял. Они, все они, сбежали от меня! Отделались! Вот так в одночасье я для всех стал не просто не нужным, а лишним, тем, от кого хотят избавиться...
  Это потрясло меня настолько, что встал как вкопанный и не сразу сообразил, как будет глупо, если они меня заметят. Потом развернулся и пошёл прочь, но, видать, кто-то успел меня засечь, потому что смех и разговоры за спиной внезапно смолкли и чей-то приглушенный голос произнёс:
  - Это что, Решетников?
  Господи, мне хотелось сквозь землю провалиться! Я шёл быстро, едва не срывался на бег, приказывая себе не думать ни о чём и загоняя в глубь едкую горечь. Затылком чувствовал их взгляды, в ушах стояли их шепотки. Сволочи! Злосчастную троицу (Шевкунов-Мазуренко-Крылова) я не заметил, вроде их там вовсе не было. Так что спрашивается, с чего остальные так себя со мной повели? Им-то я что сделал? Ну и ладно. И пусть. Как хотите. Нужны вы мне больно. Кретины! Лузеры!
  Я мчался по улице на автопилоте, в мыслях кроя своих одноклассников на чём свет стоит. Только злость и не давала мне раскиснуть, заглушая боль. А мне было ой как больно, только в этом я и самому себе не желал признаваться.
  Дома мать снова завела шарманку по поводу сорок восьмой школы. Пока гулял, она заготовила целый список доводов, но я даже слушать не стал, сразу же согласился.
  - Ладно, пусть будет сорок восьмая. Мне вообще пофиг.
  Она аж онемела от удивления.
  После сегодняшней встречи с нашими мне и правда было всё равно. Или нет, не всё равно. Наоборот. Я не хотел их видеть. Никого и никогда.
  
  ГЛАВА 6.
  Ужас в том, что мать вздумала провожать меня до новой школы. Я грозил, что вообще не пойду, но её так просто с толку не сбить. В итоге, пришли к компромиссу: она пойдёт следом, будто не со мной. Понаблюдает со стороны, а потом тихонько удалится.
  Сорок восьмую я мало-мальски знал. Здесь как-то проходили районные соревнования по баскетболу. Спортзал у них вполне себе годный, просторный и оборудованный неплохо, даже лучше нашего. Впрочем, тогда это им не особо помогло - их команда продула почти всем, насколько я помню.
  По наставлению матери первым делом я сунулся к завучу, Ирине Борисовне. А та уже препроводила меня в учительскую.
  - Вот, Валентина Ивановна, ваш новый ученик. Олег Решетников, пришёл из двенадцатой. Я вам в пятницу говорила.
  Новая классная мне не понравилась с первого взгляда. Лицо землистое, дряблое, почти безгубое. Вместо рта - узкая полоска, прорезь вниз дугой. Волосы с проседью, короткие и прилизанные. Не знаю, что за причёска, но в точности как у Мымры из "Служебного романа", до её преображения, естественно. А руки! А ногти! Точно колхозницу с поля подобрали и в школу привели. Про костюмчик я и вовсе молчу, учителя вообще не часто одеваются по моде, но здесь просто караул!
  Но дело даже не в том, что она была некрасивой, старой и вообще больше смахивала на мужика, чем на тётку. Главное, она источала дикую злобу. И эта её озлобленность сквозила в выражении лица, интонации, взгляде, во всём. У неё буквально на лбу кричала огромными буквами надпись, что она измотана, давно плюет на свою внешность, всегда и всем недовольна, ненавидит свою работу и, по большому счету, жизнь. Таким, как она категорически противопоказано идти в педагоги, и не только потому, что они заведомо внушают антипатию к своему предмету, но ещё и потому, что в каждом ученике они видят не личность, а источник дополнительных проблем.
  Вот и на меня она зыркнула с сомнением и неприязнью. Ничего такого не сказала, но во взгляде явственно читалось: "Ещё один на мою голову!".
  Мы вышли из учительской.
  - У вас сейчас физика. Третий этаж, сорок второй кабинет. Не отставай! - скомандовала она.
  Ну и голос! Ё-моё! С таким голосом самоё то орков в мультиках озвучивать!
  Она твёрдо, по-солдатски, зашагала по коридору.
  ***
  Здрасьте-сядьте-ваш-новый-одноклассник-Олег-Решетников-до свидания. Церемония знакомства с классом закончилась, и брутальная мадам удалилась. Я облюбовал заднюю парту у окна. Идеальное местечко: сам не на виду, и весь класс как на ладони. Да и на уроке скучать, глядя в окно, веселее. Впрочем, на меня всё равно оглядывались и косились.
  Быть новеньким мне ещё не доводилось, если не считать того времени, когда Палыч взял меня в клуб, но там совсем всё по-другому и адаптация происходит махом. В школе сложнее. Класс - это как маленькое государство. В каждом - свои лидеры, своя политика, свои традиции. Просто прийти новичком и поздороваться - мало. Надо ещё суметь проникнуть, обустроиться, стать своим, а то так и будешь топтаться у обочины. А чтобы стать своим, нужно понять, чем дышит коллектив, чем живёт.
  Если ты варился в этом киселе с самого начала, то едва ли замечаешь подобные нюансы. Кажется, что нет ничего такого, класс как класс. Учатся, ссорятся, дружат, дерутся - всё как у всех. Так и я думал раньше, а сейчас... даже не видел - чувствовал, здесь совсем иначе, чем было у нас, незнакомо и чуждо. А вникать в их кухню совершенно не хотелось. После минувшей пятницы я как-то разуверился в дружбе одноклассников. Да и вообще хандра напала. Ничего не хотелось. Ни-че-го.
  Зато физичка - Ольга Николаевна - любо-дорого смотреть. Не старая и симпатичная, грудь, ножки - высший класс. Я даже слушать её начал.
  - Кто расскажет, при каком условии возникает индукционный ток?
  Класс, само собой, молчал. Вот и плюс обозначился - первое время хоть спрашивать меня не будут.
  - Желающих нет? Что ж... тогда...
  Она склонила голову и смотрела на учеников исподлобья. Глаза круглые, зелёные. Чёрные брови вразлёт. Прямо как хищная птица на охоте.
  - Болдин!
  Из-за парты вылез мелковатый пацанчик, навскидку - мне по грудь. Но плотный такой, коренастый, крепыш, одним словом. Я окрестил его мужичок-с-ноготок.
  Он усиленно морщил лоб, изображая накал мысли, нашёптывал себе под нос, но так и не разродился ответом.
  - Что, Болдин, опять не готов? Год только начался, а ты уже... Садись, ставлю двойку пока карандашом. Если не исправишь до конца недели, поставлю ручкой.
  - Тогда нам ответит... Виляев.
  Виляевым оказался длинноволосый пацан, что сидел прямо передо мной. Лица его я не видел, но со спины - типичный хипстер. Он тоже что-то прожевал нечленораздельное, получил пару карандашом и уселся на место.
  - Я гляжу, вы никак в учёбу не можете включиться. Смотрите, как бы в конце года плакать не пришлось.
  Кто-то негромко хмыкнул, однако, по всему видать, класс не ерепенистый. Или же у физички здесь авторитет. Она тем временем продолжила охоту за головами.
  - Чибисов!
  И тут я чуть со стула не упал, потому что с соседнего ряда поднялся белобрысый паренек, тот самый, с которым несколько дней назад мы ехали в электричке, когда торчок подрезал у меня портмоне. Вот так сюрпризец!
  Мой знакомый оказался в теме и без запинки начал шпарить прямо как по учебнику:
  - При изменении магнитного поля возникает индукционный ток...
  Сам не знаю почему, но, увидев его, я вдруг обрадовался. Собственно, почему не знаю? Это ведь как на чужбине встретить земляка, тогда сразу чувствуешь себя увереннее, комфортнее, типа один в поле не воин, а вместе - уже ого-го!
  Я силился вспомнить его имя, но без толку. Правда, недолго пришлось терзать память - зеленоглазая физичка улыбнулась и совсем другим тоном сказала:
  - Садись, Максим, пять.
  Точно! Максим, Макс...
  Он тоже меня запомнил и узнал - присев, метнул в мою сторону робкий взгляд. Я подмигнул, и белобрысый застенчиво улыбнулся. Да уж, с ним никакого ого-го не выйдет. В родном классе он и то держался скованно. Нет, даже пришибленно.
  Затем Ольга Николаевна приступила к новой теме. В физике я не смыслю ровным счетом ничего, так что уже с третьего предложения меня стало клонить в сон. Вся эта дребедень - индукция, магнитный поток, гальванометр, правило Ленца - действовало как гипноз. Белобрысый внимал каждому слову и записывал в тетрадь. Таких добросовестных я высмотрел ещё человек десять. Хотя, может, они и не формулы выводили, а играли в какой-нибудь "Ход конём" или "Числа". Ну а остальной народ, как и я, боролся со сном.
  Прозвенел звонок. Физичка продиктовала домашнее задание и отпустила всех, кроме меня. Задержала ненадолго, спросила, что проходили, по какой программе занимались и как вообще у меня обстоят дела с физикой. Я чистосердечно признался, что физика для меня - терра инкогнита. Она для виду посокрушалась и отпустила на все четыре стороны. Всё это время, оказывается, белобрысый поджидал меня в коридоре за дверью.
  - Здорово! - я пожал ему руку. - Значит, ты в этом классе учишься?
  Он кивнул.
  - Бывают же совпадения!
  - Да, - разулыбался он.
  - Ты в физике сечёшь?
  - Ну...
  - А я как-то не особо. А в этой школе давно учишься?
  - С первого класса.
  - Значит, будешь моим гидом. Показывай давай, где тут у вас и что.
  Тогда он и вовсе расцвёл.
  На следующий урок Макс подсел ко мне. Я сам предложил и тот с готовностью переехал. Я-то думал, вдвоём будет веселее, но куда там! Белобрысый проявлял крайнюю степень сознательности, причём на всех предметах. Сколько ни пытался его разговорить, самое большее - кивал или отвечал односложно, и снова всё внимание на доску, на учителя, в учебник. Типичный ботан.
  Достучаться до него удалось только на уроке химии, и то потому что у химички, Натальи Леонидовны, вышла какая-то нестыковка с расписанием. Она озадачила нас самостоятельной, а вместо себя посадила молоденькую лаборантшу, которой всё было фиолетово, хоть на парте танцуй. Она уткнулась в планшет, а дикий гвалт, поднявшийся сразу, как ушла химичка, её вообще не трогал. Впрочем, как сказал бы Серёга Шевкунов, рабочий шум - это нормально. Народ переговаривался, искал решения сообща. Шелестели учебники. Пиликали сотовые. Только две последних парты на соседнем, втором ряду, не суетились. За одной из них сидел рослый, чернявый парень с хорошенькой блондинкой. И не просто сидел, а вальяжно раскинулся, умудряясь при этом наглаживать соседке колено. Собственно, она и не возражала.
  - В учебнике нет этих задач, - возмутился мужичок-с-ноготок.
  - Ну, естественно, - не поднимая глаз, хмыкнула лаборантша. - Кстати, в интернете тоже можете не искать. Наталья Леонидовна их сама составляла.
  - Ох, ничего себе! И как мы их должны решать?
  - По аналогии с пройденными, так что вспоминайте...
  Я и оглядеться не успел, как Макс всё сделал и чинно сложил ручки.
  - А ты что не решаешь? - удивился он.
  - Задачи по химии? Издеваешься!
  - Давай покажу, здесь просто...
  - Очень издалека придётся показывать, класса с восьмого, - усмехнулся я.
  Хипстер повернулся к нам, вернее, к Максу. Меня новые одноклассники упорно игнорировали. А если быть точным, искоса поглядывали, перешёптывались, но знакомиться или в открытую заговорить желания не выказывали. Молчал и я. У меня вообще нет в правилах вязаться кому-то в приятели.
  - Решил? - спросил длинноволосый. Причём говорил он по-барски, мол, ну, как, холоп, управился уже?
  Макс коротко кивнул. Хипстер, не говоря ни слова, взял со стола его тетрадь. У меня брови поползли на лоб от таких манер, но Макс поспешил заверить:
  - Да пусть, мне не жалко, - шепнул он, а сам потупил взгляд.
  - Твоё дело, - пожал я плечами и свернул в другое русло. - Расскажи-ка, что у вас за народ. Кто заправляет?
  - В смысле? - не понял Макс.
  - Ну, кто у вас тут лидер, вожак, партайгеноссе, ну как тебе ещё сказать?
  - А-а, - дошло до него наконец. - Наверное, Мальцев и Яковлев. Ну и те, что с ними... Голубевская, Вера Потанина, Сачков и вот, Виляев.
  - Лидер всегда один, максимум - дуэт, и то редкость, все остальные - свита.
  - Ну, тогда Мальцев, - и он кивнул на "вальяжного", который до сих пор терзал коленку своей соседки.
  - Вон тот чёрный, кучерявый, с шаловливыми ручками?
  - Угу, - кивнул Макс и покраснел.
  - Что он за тип?
  - Не знаю, - промямлил Макс.
  - А с ним кто такая?
  - Вера Потанина.
  - Они вместе?
  - Наверное...
  Мальцев не то услышал, не то почувствовал, что я за ним наблюдаю, потому что неожиданно повернулся к нам. Царапнул меня взглядом, но ничего не сказал, заговорил с Максом.
  - Чё пялишься, Чибис? Решил уже? Давай сюда.
  Макс кивнул на хипстера.
  - У Виляева.
  - У Виляева, - передразнил его Мальцев, потом переключился на хипстера. - Эй, Дота, гони тетрадь Чибиса!
  Я хотел было вставить свои пять копеек, мол, эксплуатируешь чужой мозг, так хотя бы спасибо-пожалуйста говори, но вдруг вспомнился момент, да не один, а множество, как сам списывал. Прошлый год. Физика. Контрольная. Я полулежу за партой, зеваю и даже не волнуюсь, потому что Гороховская решает мой вариант, передаёт мне украдкой, и только потом приступает за свои задания. Об этом я не просил, не благодарил, а принимал как само собой разумеющееся. И как-то сразу неловко стало учить кого-то вежливости. В конце концов, Макс сам сказал, что ему не жалко.
  
  После школы мы пару кварталов шли вместе с Максом, потом наши пути расходились. Ему - налево, мне - направо. Напоследок он вдруг выпалил чуть ли не с щенячьим восторгом:
  - Как здорово, что ты пришёл в наш класс!
  У меня нечаянно вырвался снисходительный смешок, и Макс тут же смутился собственной горячности.
  - В смысле... забавно получилось..., - тихо пролепетал он.
  Я хлопнул его по плечу и двинул в сторону "Баргузина", но не сделал и пяти шагов, как Макс окликнул меня.
  - Если будут проблемы с домашкой, ну и вообще... звони...
  - Лады, - кивнул я.
  Готов был поспорить, Макс так и стоял на перекрёстке, глядя мне в спину, пока я не скрылся за поворотом. Кожей чувствовал, как он сверлил глазами мою спину, ну или чем там в таких случаях чувствуют...
  ***
  Радости от встречи "земляка на чужбине" изрядно поубавилось. И вовсе не потому, что меня по жизни бесят люди с такой позицией: ударят по щеке - подставь другую. Не в прямом, конечно, смысле - в классе его не обижали, как утверждал сам Макс. Но вот эта безропотность, жертвенность и желание всем угодить... брр, меня прямо передёргивает от подобных качеств. Рабская психология, как я называю. Но чёрт бы с этим, меня настораживало другое: этот тихоня, по всей видимости, записал меня в закадычные друзья. Ну или вознамерился им стать. С того момента, как я предложил ему пересесть ко мне, он шагу не давал ступить. Всюду плёлся за мной хвостом. Даже в сортир! Я от такого навязчивого внимания сразу пасую. Я вообще не переношу посягательств на личное время и пространство. Что говорить, если даже в магазине стоит продавцу хотя бы спросить, чем мне помочь или что ищу, я немедленно ноги в руки и к другому прилавку, где будут молчать и меня не лезть с помощью. А тут каждую минуту... неотступно... да ещё это просительное выражение лица!
  Завтра же поговорю с ним, решил я. Растолкую, что к чему. Пусть пасёт кого-нибудь другого.
  ***
  Намеченного разговора не вышло. Ни завтра, ни послезавтра, ни вообще. Сказать "отвяжись", пусть и в вежливой форме, человеку, который тебе ничего плохого не сделал, даже наоборот из кожи вон лезет, чтобы угодить, не так-то просто. Так и я, только взгляну в его щенячьи глаза, и сразу вся решимость пропадает.
  Ну и к тому же новые одноклассники не особо рвались принимать меня в свой стан. Они даже не здоровались! Вообще никак не реагировали на моё появление!
  Я звонил Серёге Шевкунову и неизменно попадал на короткие гудки. Зашёл вконтакт, хотел написать ему, готов был даже перешагнуть через собственную гордость. Но, увы... "Вы не можете отправить сообщение. Пользователь ограничил доступ к своей странице". Я негодовал, бесился, недоумевал. Как так-то?! Десять лет дружбы взял и выплюнул! Так обидно и горько! И больно. Как будто под дых ударили. Но потом взял себя в руки. Ну уж нет! Распускать сопли и нюни никогда себе не позволял и не позволю. Если больно, надо заглушить боль, задавить её, отгородиться и послать всех к чертям собачьим. Все вы - бывшие одноклассники, новые, Шевкунов, даже Палыч - нос от меня воротите? Ну и пусть. Без вас прекрасно проживу. Ещё завидовать будете.
  Так я и рассудил. А Макса, решил, стерплю. Пусть. По крайней мере, пока. В любом случае его компания лучше, чем мыкаться в одиночестве...
  
  ГЛАВА 7.
  В октябре зарядили дожди. Холод стоял собачий, я даже простудился, чего со мной не случалось, наверное, с детсада. Ходил по дому расклеенный, всё норовил прилечь. Одно хорошо - с чистой совестью пропускал школу, куда меня совершенно не тянуло.
  Строго говоря, класс был не так уж плох. Никакого насилия и прочих ужасов, о чём всюду твердят, никто не устраивал. Разве что Максу сели на загривок насчёт списать, ну так это обычное дело, да он и сам виноват, что позволил собой помыкать. Правда, ещё порой подкалывают его и пару других, таких же бесхребетных созданий, но издевательством это не назовёшь, даже с большой натяжкой. Обычный глумёж в рамках дозволенного. Хотя я вижу, что Максу подобные подколки не по душе. Ну а кому такое по душе? Разве что броненосцам и идиотам.
  Заметил, когда начинаются все эти шуточки в его адрес, он моментально бледнеет, а уши, наоборот, становятся пунцовыми. Краснее прямо по-шевкуновски. Пытается при этом улыбаться, мол, всё нипочём, но улыбочка выходит вымученная. И это меня раздражает. Если не нравится тебе, так и скажи. Ответь на оскорбление оскорблением. С кулаками кинься. Да, в конце концов, просто не давай списывать в другой раз. Но нет. Даёт, по первому требованию, даже без "пожалуйста". Ещё и расшаркивается. Но он единственный, кто со мной приветлив, кто вообще со мной общается, и если быть до конца откровенным, то я ему за это благодарен. Чёрт, полтора месяца назад умер бы со смеху от одной мысли, что буду испытывать благодарность к какому-то затюканному ботану за дружелюбие ко мне. МНЕ! Мир, точно, перевернулся с ног на голову...
  Впрочем, мой "ботан" сам во сто крат больше благодарен мне за дружбу - условно назовём так наше вынужденное общение. Дай ему волю, он, похоже, вообще от меня ни на минуту не отходил бы. С другими в классе он как-то особо не контачит, вернее, они с ним.
  Вообще они все какие-то недружные. Есть кучка вокруг Мальцева. Остальные, кто не в кучке - между собой по парам. Вместе только на уроках. Мы же, помню, регулярно совершали совместные вылазки всей толпой.
  Этот Мальцев с его барскими замашками мне активно не нравится. Хотя, когда я смотрю на него, как раз таки невольно и вспоминаю... себя самого. Тоже ведь царём себя считал, даже в нашей дружбе с Шевкуновым негласно верховодил. Оттого и непонятно, почему, когда мы рассорились, весь класс встал на его сторону, а от меня попросту отвернулись. Фу, вспоминать тошно...
  Внешне Мальцев смахивал на Яшку-цыгана из Неуловимых, только на такого, бледненького и опрятного Яшку, ну и кудри покороче. И прикид, само собой, брендовый. А так - копия. Видел его как-то в выходные - рассекал на квадроцикле по Набережной. Там же крутилась и остальная компашка: две смазливые блондинки, Потанина и Голубевская, патлатый, которого все почему-то зовут Дотой и ещё два шкета, Яковлев и Сачков.
  Яковлев у "царя" - главный паж. А иногда даже его заместитель или, как говорят на работе у отца, ВрИО. Судя по фейсу, в его крови явно присутствует татаро-монгольская примесь. Хоть и блондинистый. Хоть и Яковлев. При Мальцеве он всё больше помалкивает, либо угодливо поддакивает. Без него - распускает хвост и начинает демонстрировать командирские замашки.
  Сачков - ещё один из группы поддержки - местный балагур. Везде вставит своё слово. Да вообще мелет языком без остановки! Типа смешно. И мнит себя, видать, остряком и душой компании. А по сути - заурядный тролль. Он, в основном, и сыплет шпильками в адрес Макса и прочих пришибленных. В классе его зовут Рыжий, потому что он реально рыжий. И весь конопатый. Даже руки.
  Патлатый, или хипстер, или Дота, в общем, додик по фамилии Виляев, наоборот молчун, каких поискать. Весь в себе, как замороженный. Уткнётся носом в айфон и всё - пропал человек для общества. Редкий раз он оживает, чтобы изречь что-то типа: "ага", "неа", "дай списать". Наряды у него - просто китч какой-то, но сам-то наверняка считает, что это у него такой ни-на-кого-не-похожий-стиль.
  Считается, что все люди со странностями, но этот экземпляр странный настолько, что ещё чуть-чуть и он был бы пациент шестой палаты. Просто иначе не понимаю, что могло бы заставить взрослого, ладно, полувзрослого парня ростом почти под потолок носить короткие и запредельно узкие штаны невообразимо яркого синего цвета и чувствовать себя при этом комфортно. Серьёзно! Не брюки, а трико балеруна, только ещё и носки напоказ. Иногда белые! Не понимаю, каким ветром его прибило в эту компанию, что у него общего с ними и как они его не стесняются...
  А вот девчонки вполне... Только я поначалу их путал: фигуры у них похожие, причёски тоже. Но потом пригляделся, начал различать. Да и вели себя они по-разному. Та, которую тискал Мальцев, Вера Потанина, попроще и гонора в ней поменьше. Вторая - Наташа Голубевская - прямо королева снежная, к такой на кривой козе не подъедешь.
  И само собой, предки у них денежные, даже более чем. За Мальцевым отец приезжает на хаммере, за Голубевской - на Porsche Cayenne. Или вот в минувшую пятницу у Яковлева был день рождения (небольшая ремарка: самое щедрое, на что раскошеливались мои родители по аналогичному поводу - это снять зальчик в ресторане, хотя в родном классе наша семья считалась самой обеспеченной). Ну а тут Яковлев-старший арендовал целую турбазу на Байкале на все выходные. Плюс артисты с развлекательной программой, катерок, фейерверк и прочие прелести.
  Яковлев пригласил весь класс, обошёл вниманием только четверых: меня, Макса и ещё двух страшненьких, застенчивых девочек - Алену Дубинину и Нину Сагидзе.
  В пятницу все заявились в школу кто в чём горазд, потому что предусмотрительный папаша именинника договорился подогнать целый автобус к школе, сразу после уроков. Все перемены они галдели от восторга, предвкушая крутой отрыв. Только мы, четверо, не участвовали во всеобщем ажиотаже.
  В тот день я особенно остро почувствовал, как изменилась моя жизнь. Прежде мне никогда не приходилось наблюдать со стороны, как народ обсуждает праздник, куда меня не зовут. Нет, я, собственно, и не претендовал. Ясно же, что у них своя тусовка, я там - чужак, но и прозябать на отшибе как-то не привык. Поэтому позвал Макса и страшную парочку сходить вечером в боулинг. Макс просиял, правда, промямлил, что играть не умеет, но я пообещал научить, и он воодушевился. Что же до девчонок, так они ещё и кочевряжились. Вернее, одна из них, Сагидзе. Испуганно оттащила подружку в сторонку и принялась ей что-то нашёптывать, округлив чёрные глазки.
  - Да брось ты! Ничего такого, сходим, развеемся. Давай! - уговаривала её Дубинина.
  Та отчаянно трясла головёнкой, но Алёна продолжала прибалтывать. Ещё бы - поди в жизни этих мартышек никто никуда не водил.
  - Не дрейфь, Сагидзе. Погоняем шары да по домам. Никто на твою честь не покусится, - не вытерпел я.
  И та неожиданно сдалась. Дожил! Уговариваю уродин пойти со мной гулять!
  А между тем, время провели на удивление неплохо, учитывая, что мне вообще не хотелось идти и я сто раз проклял себя за эту дурацкую затею. Днём, на тренировке мы опять схлестнулись с Богатырёвым. Палыч, не разбирая, вломил нам обоим, так что пришел я злой как чёрт. В таком состоянии я обычно говорю людям гадости. И этим бы вполне могло достаться по первое число, если бы не позитив, который хлестал из Алёнки фонтаном.
  - Какой ты, Олежек, молодец, что собрал нас! Ну и пусть эти мажорики и их подпевалы развлекаются там, а мы тут отдохнём ничуть не хуже! - затараторила она, пританцовывая.
  Даже угрюмая Сагидзе выдавила улыбку. Макс же ещё со школы цвёл. Невольно улыбнулся и я.
  Мы переобулись, взяли дорожку. Для тонуса заказали по бокалу пива и пиццу. Сагидзе выкатила глазки и замахала руками, что, видимо, означало "нет" на языке жестов, которому она явно отдавала предпочтение. По крайней мере, в моём присутствии.
  - Что, мама, заругает? - спросил я насмешливо.
  - Правда, Нин, ты чего? Немножко можно, - подключилась Дубинина.
  Пожалуй, зря я обеих в дурнушки записал. Дубинина могла бы стать очень даже ничего, приложи хоть маломальские усилия. Скажем, сделала бы что-нибудь с волосами, а не ходила откровенно косматой. И немного макияжа ей бы не помешало, глаза-то у неё, конечно, что надо, большие и нереально голубые, но я лишь вблизи разглядел, что у неё имелись и брови, и ресницы, причём ресницы очень длинные и довольно пушистые, только белёсые. Я вообще-то не любитель шибко размалёванных, но когда с тобой природа так поскупилась на краски, не грех и малость приукрасить фейс. Ну и, конечно, сменила бы свой балахонистый свитер, на что-нибудь поизящнее. А ещё, когда она улыбалась, у неё на щеках появлялись круглые ямочки, кому - как, а мне всегда нравились подобные фишки.
  Хоть это было и не свидание, даже абсолютно не свидание, мы всё равно непроизвольно разделились на пары, тем более играли двое на двое. Я "выбрал" для себя Дубинину, потому что Сагидзе - вообще не вариант. Она - толстая, а я не из числа любителей пышных форм, но это ещё полбеды. Главное, с ней тоска и напряг. Даже выдув пол-литра пива, она не стала ни на грамм разговорчивее. Самое большее - шепталась с Алёнкой. Но зато она махом сообразила, как играть и, несмотря на неуклюжесть, раз за разом выбивала страйки. Била она мощно и точно. Зато у Алёнки, что ни удар, то - гаттербол, в лучшем случае - сплит.
  Я умотался ей показывать, объяснять, ставить, как надо - та только хохотала, сверкая ямочками, и в очередной раз забрасывала шар в гаттер. Потом махнул рукой. Злиться на неё было бессмысленно, хотя по жизни я не терплю поражений, просто она каким-то образом умудрилась заразить меня своей веселой дурашливостью. Мы обсмеивали всё и вся, хохотали над каждой мелочью, как будто веселящего газа нюхнули.
  В итоге, наши противники - серьёзные молчуны Макс и Сагидзе - по счёту нас обскакали.
  - Чигидзе вырвались вперёд и заслуженно получают звание победителей сезона осень-две тысячи двенадцать!
  - Почему Чигидзе?
  - Ну, как? Союз Чибиса и Сагидзе, - двинул я очередную глупость.
  В этот вечер меня как прорвало молоть языком всякую чушь, но Алёнка хохотала над каждым словом.
  Домой расходились тоже парами. Мне не хотелось кружить по улицам вместе с толстой Сагидзе, поэтому сбагрил её на Макса, а сам вызвался проводить Дубинину. Темно как-никак. Правда, жила она далековато, на бульваре Постышева, почти у самой Ангары.
  Сагидзе буркнула, что сама дойдёт, без Макса (тут я её понимаю, потому что большой вопрос, кто кого из них стал бы защищать в случае надобности), а Алёнка без разговоров ухватила меня за локоть. И правильно, чего ломаться-то?
  На улице противно моросило, ветер пробирал до самых костей. Но она лишь восклицала, шумно вдыхая носом:
  - Ах! Как чудно пахнет свежестью!
  Я тоже вдохнул полной грудью и подумал, что и в самом деле воздух пахнет очень вкусно. А ведь я всегда замечал только сырость, лужи и слякоть.
  Её хохотливое настроение стало чуть спокойнее, но она всё равно шла и пританцовывала, загребая носком сапожка прелые листья.
  - Сегодня замечательный вечер! Спасибо тебе огромадное!
  - Да ладно, что такого, - от её восторга я даже малость смутился.
  - Не скромничай! Я особенно за Нину радуюсь. Знаешь, как ей тяжело живется! Отца у них нет. Мать торгует на рынке, а Нина с младшими сидит. У неё четыре маленьких братика...
  Слушать о тяготах жизни семьи Сагидзе мне не хотелось, но из вежливости я поинтересовался:
  - А что она такая молчаливая? Она вообще вслух разговаривает?
  - Ну да, - хохотнула Алёнка, а потом на полном серьёзе выдала: - Это она просто тебя стесняется. Ты же красивый.
  Я не застенчивый, но тут не нашёлся, что ответить. Да и сказала она так запросто, будто это обычное дело отвешивать парням комплименты, которых и знаешь-то всего ничего.
  Красивым меня раньше никто не называл, в глаза, по крайней мере. Инга в лучшие наши моменты говорила: "Ты у меня такой классный!". Мама называла видным. А так - больше никто. Да и без разницы, я не девушка, чтобы комплименты собирать, но совру, если скажу, что мне не стало приятно от этого неожиданного откровения.
  - Знаешь, когда ты только появился в нашем классе, я сразу подумала - ну вот, ещё один мажор. Да, да, я думала, что ты - из этих и задавака к тому же. Считаешь себя пупом земли, на других плюёшь. Ну, типа нашего Мальцева. В общем, сплошное самомнение на пустом месте. Ну, если честно... есть в тебе что-то такое... И это поначалу отталкивает. Поэтому я удивилась, что ты стал с Чибисом общаться. А теперь ещё и нас с Ниной позвал... И такой праздник нам устроил! Ты, оказывается, наш человек.
  Вся приятность от "красивого" мгновенно улетучилась. Вот вам и здрасьте! Сначала задавака и мажор! На других плюю! А под занавес вообще "радость" - я, оказывается, такой же лошок, как Макс или ещё хуже - как Сагидзе. Второй сорт. Да уж... Дубинина наверняка думала, что осчастливила меня, причислив в "свои люди". И ведь она действительно говорила то, что думала. Мне захотелось ужалить её, не в лоб, чтобы поругаться. Я ведь и не думал показывать, что меня задели её слова. Просто хотелось отплатить той же монетой - под соусом дружеского откровения сказать что-нибудь этакое, горько-правдивое. Чтобы обидеть девчонку, самое верное - пройтись по её внешности. И в случае с Дубининой было где проходиться, но в последний момент я осёкся. Подумалось, что это будет чересчур зло, а, может, даже низко. Нашёл другое уязвимое место:
  - А почему вас с Сагидзе не позвали? Вас всегда так игнорируют?
  - Угу, - кивнула она и беззаботно, почти весело добавила: - Фейсом, видать, не вышли. Ну, ещё мы - нищеброды, как говорят Мальцев и Голубевская. Нас же папочка на джипе не забирает из школы. Да у нас и нет ни папочки, ни джипа. Нет, ты не думай, я не плачусь. Нам и вдвоём с мамой хорошо. А по сравнению с тем, как живёт Нина - так вообще рай. Но, видишь, такие как Мальцев и Голубевская носы воротят.
  Мне вдруг стало неловко за свою мелочность.
  - А Макса тогда почему? Он же из норм... прости... Вроде его-то семья далеко не бедствует.
  - Но и до наших мажориков им как до луны. Середнячки. Такие у наших тоже не котируются. Хотя Макса не поэтому игнорят. На нём привыкли все ездить и ноги об него вытирать. Меньше были, классе в четвертом, пятом его ещё и лупили постоянно. Не сильно, конечно. А так, мимоходом, ради забавы. Какой-нибудь Яковлев пробежит мимо него и пнёт под зад. А Сачков так вообще постоянно его на весь класс высмеивал. Ты заметил, что у Макса списать они и не просят, а просто берут? А когда нам задают сделать какой-нибудь проект дома или презентацию, бедняга Чибисов делает эти проекты на полкласса.
  - Сам виноват. Отказался бы. И вообще с наглыми надо по-наглому.
  - Ну да. Но, видишь, его раньше пацаны лупили, может, поэтому робеет, а, может, характер такой...
  Мы добрели до панельной пятиэтажки, что в тусклом свете фонарей выглядела грязно-бурой.
  - Мой подъезд, - объявила Алёнка, махнув рукой на чёрную железную дверь. - Хочешь зайдем, чаю попьем?
  - А мама что скажет?
  - А ничего не скажет. Она сегодня на дежурстве в ночь, уже ушла. Мама у меня медсестра в детской больнице. Так что я сегодня хозяйничаю.
  Я не знал, хотелось мне заходить к ней или нет, наверное, даже нет. Но пока мы шли, я промочил ноги, да и вообще продрог. Так что горячий чай мне бы не помешал.
  В подъезде воняло кошачьей мочой и подвальными испарениями. И было так темно - хоть глаз выколи. Ни одной лампочки на весь подъезд.
  - Темно у вас.
  - Да. Просто люди такие пошли... Только вкрутишь лампочку, кто-нибудь сразу вывернет.
  В потёмках мы поднялись на два пролета. На площадке у самой лестницы она остановилась, видимо, рылась в сумке, искала ключ. Я её сперва не видел, просто медленно поднимался следом и... столкнулся с ней. Просто шагнул и вдруг уткнулся носом в её затылок. От неожиданности я едва не потерял равновесие и непроизвольно схватился за неё. Можно сказать, обнял. За талию. И замер, всем телом чувствуя её тепло и еле уловимый трепет, вдыхая запах волос - запах дождя, осени и... женщины. Меня бросило в жар. Повинуясь порыву, я прижал её к себе ещё крепче... но почти сразу опомнился и убрал руку. Стало неловко и я быстренько распрощался.
  - Слушай, совсем забыл, я же матери обещал... там... короче, мне надо бежать. В другой раз угостишь чаем. Пока.
  И пулей вылетел из подъезда. Железная дверь гулко хлопнула за спиной.
  Дождь и пронизывающий ветер махом остудили весь пыл, но позже, уже дома я снова вспомнил, как мы с ней стояли близко-близко, и тотчас ощутил сладостное томление. Чёрт-те что!
  Эта вечерняя прогулочка под дождём и аукнулась простудой. Уже в субботу я малость занемог, а в воскресенье и вовсе разболелся. Мать даже растерялась. У нас вообще в семье не болеют, даже когда свирепствует какая-нибудь дикая эпидемия гриппа, нам хоть бы хны, и тут вдруг я так расквасился.
  - Что делать? - спрашивала она меня, хлопая глазами. - Я не знаю, что в таких случаях делают. Может, врача вызвать?
  - Ничего не надо, - отмахивался я. - Отлежусь и поправлюсь.
  - Ну, ладно. Но если станет хуже, зови.
  - Угу.
  Она меня почти не тревожила, только пару раз заглянула удостовериться, что я лежу, болею, но живой и умирать не собираюсь.
  В понедельник о школе она даже и не заикнулась, наоборот, сказала, что сама позвонит и сообщит классной, что я заболел. Определённо, и в болезни кое-какие плюсы имелись. Ну, помимо законных прогулов. Во-первых, выспался. Во-вторых, никто меня не тормошил. От всякой работы по дому тоже освободили. На тренировку опять же не пошёл. В общем-то, на тренировки мне ходить не в тягость, даже наоборот, я люблю поразмяться, но в последнее время Палыч на меня ополчился, да и Богатырёв уже как кость в горле.
  Я всё думал, напишет мне Дубинина что-нибудь, ну, там хоть "привет", или не напишет. Всё-таки она последняя, с кем я виделся накануне. Целый вечер вместе провели, и неплохо провели. Так что она не могла не заметить моё отсутствие. Но она не звонила и не писала. Не то чтобы я расстраивался, но было немного неприятно, просто Алёнка казалась мне такой... естественной, что ли. Без этих дурацких заморочек, типа: первой парню ни за что не звонить! Не подходить! И вообще делать вид, что его не замечаешь. Это Ингина тактика. В своё время она доводила меня показным безразличием до белого каления, причём если сам не уделишь ей должного внимания, то сразу скандал до потолка. Зато, когда охладел к ней, мгновенно забыла про свою тактику. Ладно, ну её.
  В общем, я решил, что Дубинина... искренняя, без затей, без уловок - что на уме, то и на языке. Я ей нравился, я это чувствовал. В пятницу, когда мы с ней смеялись, когда потом домой шли, когда обнимал её, чувствовал...
  Под вечер меня ни с того, ни с сего сморило. Снилась всякая белиберда, будто меня зачем-то запихнули с головой в спальник, застегнули и толкнули с горы. И я качусь по кочкам - не больно, но неприятно. Ещё и задыхаюсь. А оказалось, я лежал под одеялом, а мать меня тормошила. Я дёрнулся и слетел с дивана.
  - Ты что так под вечер разоспался? Что ночью-то делать будешь? И вообще к тебе гости.
  Я едва успел натянуть треники с майкой, как мать завела в комнату Макса и Алёнку. Навестить пришли. Ещё и всякой всячины с собой понатащили: кисель в литровой банке (Алёнка сама сварила из брусники - от простуды, мол, самое оно!), апельсины, яблоки, шоколад.
  - Тебе надо побольше пить, чтобы быстрее поправиться, - щебетала Алёнка. - И фрукты ешь, это всегда полезно.
  - Как вы вообще узнали, что я заболел?
  - Иван Валентиныч сказал.
  Я уставился недоумённо на Дубинину.
  - Кто это?
  Она захохотала, запрокинув голову.
  - Это классная наша. Валентина Ивановна. Ну, она такая у нас мужеподобная, ты ж видел! Мы её по приколу и называем Иван Валентиныч.
  Я улыбнулся Алёнке. Думал, что между нами будет неловкость, после того случая в подъезде, но нет, Алёнка вела себя ещё непринужденнее, чем раньше. Неужели мне просто померещилось, что в тот момент между нами что-то возникло? Хорошо, не возникло - пробежало. Может, она поняла, что я всего лишь нечаянно за неё ухватился, чтобы не упасть? Собственно, так оно, конечно, и было. Но ведь не только... Я ведь сам не свой был. Думал, и она...Или я, идиот, насочинял себе неизвестно что? Глядя, как беззаботно она болтает, я начинал убеждаться, что так оно и есть. Хорошо хоть ей ничего по этому поводу не сказал, а то бы в лужу сел.
  Она снова завела свою песню про мажориков.
  - А у тебя крутая хата! Я даже проходить забоялась. Ты что, тоже из буржуев? Ну, ничего, хоть ты и мажорик, но очень даже классный, правда, Макс?
  Макс всё это время помалкивал. Да Алёнка и не давала ему слова вставить. Рассказала, что происходило в школе: как все по сто раз пережёвывали минувший яковлевский день рождения, как понахватали двоек по физике, потому что для Ольги Николаевны именины Яковлева не повод, чтоб не подготовиться, как она напрягла всех рефератом - якобы шанс исправить двойку, как затем все дружно перепихнули реферат на Макса.
  - Не делай, - велел я.
  - Как? - моргнул он.
  - Никак. Не делай и всё. Пусть сами пыжаться.
  - Даже Мальцеву? Я не смогу ему это сказать.
  - А ты смоги! Ёлки, смотреть противно, как ты перед ними на задних лапках выплясываешь. Пошли всех нафиг.
  Алёнка поддакнула, посмотрев на меня:
  - Всё верно!
  И тут я встретился с ней глазами. Невозможно выразить словами, как это происходит, но в ту же секунду её взгляд изменился. Там, где плескалась беспечность, которая вмиг испарилась, проступила целая гамма: дикое напряжение, смущение, растерянность, стыдливость. Выходит, ничего мне не померещилось! Меня тут же словно горячей волной окатило.
  Потом мама позвала их отужинать с нами, но они отказались и быстро свинтили. И правильно сделали, мама у нас тот ещё кулинар. Нет, самое элементарное у неё получается более-менее сносно, ну там, яичницу пожарить или картошку отварить, но что посложнее - увы и ах. Если жарит мясо, то оно у неё выходит жёсткое как подошва. Пироги удивительным образом сверху подгорают, а внутри - сырое тесто. Если варит борщ, то я вообще не понимаю, что она туда кладёт, но есть его можно только через силу. Мы-то с отцом едим, потому что привыкли (да и то, в основном, на бутерах выезжаем), а перед людьми стало бы неловко.
  - А что это за девочка?
  - Из класса, - буркнул я.
  - А у вас какие с ней отношения?
  У меня брови поползли наверх. Вот придумала!
  - Ты что? Какие отношения? Просто одноклассница.
  Мама посмотрела на кисель и фрукты и многозначительно улыбнулась.
  - Ну-ну...
  - Вот не надо ну-ну. Говорю же, одноклассница и не более. Просто она добрая.
  - Добрая - это уже хорошо, - изрекла мама. По-моему, я её не убедил.
  А Алёнка... естественно, она - просто одноклассница, которую до пятницы я даже не замечал. Сам удивляюсь, почему на меня вдруг нахлынуло тогда, в подъезде, и сейчас ... Ещё больше недоумеваю, почему постоянно об этом вспоминаю, думаю, представляю себе... ну, как мы... Тьфу, совсем мозги набекрень! В общем, я решил выбросить этот бред из головы.
  
  ГЛАВА 8.
  Проболел я неделю. Как только перестал шмыгать носом, пошёл в школу, как сознательный. Потому что родителям моя учёба стала вдруг до лампочки. Серьёзно. То они, мама в особенности, над душой висели с этими уроками, шагу не давали ступить. Вечно приставали с расспросами, оценки проверяли и вообще активно интересовались моей школьной жизнью. Теперь мать лишь изредка спрашивает, как дела, на что я неизменно отвечаю: "Нормально". Вот и весь диалог.
  С отцом и вовсе что-то непонятное творится. Какой-то замкнутый стал, сам на себя не похож. Пропадает с утра до ночи. Или, бывает, запрутся с матерью в спальне и шепчутся. Неужели это из-за аварии в Турунтаево? Отец так и не рассказал толком, что там случилось. Но именно с той ночи и пошли эти их шушуканья по углам и прочий напряг. Краем уха слышал, что вроде кто-то пострадал, но кто точно, где и при каких обстоятельствах, выяснить не удалось. Пробовал у дяди Юры выспросить, но тот лишь пыхтит в усы и виновато помалкивает. Ясно - батя и его успел обработать. Партизаны.
  Иногда не выдерживаю - в самом деле, что за шпионские игры?! Вломлюсь к ним с допросом, мол, какие проблемы, что, в конце концов, происходит? Оба тут же начинают юлить и утверждать хором, что я всё выдумал или мне показалось. Правда, сами при этом глаза прячут. Да и вообще атмосфера в доме стоит гнетущая уже какую неделю!
  Сначала я нервничал, злился, за кого они меня принимают? Не маленький ведь уже. А потом надоело. Да пусть шепчутся сколько влезет, я в их дела больше не сунусь.
  У меня вон школа, ЕГЭ на носу - это я уже мать передразниваю, конечно. Я вообще в этой каше, что называют школьной программой, ни черта не понимаю. Зачем нам суют столько предметов? Мне лично две трети из этого в жизни никогда не пригодится. Читать, писать, считать научился - спасибо. Зачем мне забивать голову тангенсами-котангенсами? Или чем мне помогут в будущем всякие Паскали и Омы? Моя судьба - футбол. Так что я свободно обойдусь без этих премудростей.
  Но хочешь-не хочешь, а в школу тащиться надо, а то ещё выпнут со справкой вместо аттестата.
  
  Только вошёл в класс, сразу выцепил глазами Дубинину. Она тоже сразу увидела меня. Тут же расцвела, ещё и рукой помахала, будто сто лет не виделись. Эти её жестикуляции, само собой, не ускользнули от подружек Голубевской и Потаниной. И посыпались насмешки.
  - О-о! Я что-то пропустила? Вы это видели?
  - Дубинина на новенького запала! Вон аж подпрыгнула!
  - Что, Дубинина, соскучилась? Радость прямо из ушей хлещет.
  - Ты ему ещё на грудь кинься, такая трогательная встреча будет.
  В классе захихикали. Мне стало немного неловко. Ну, правда, к чему такой взрыв эмоций на глазах у всех? Но тут же вспомнилось, как Дубинина ко мне всю неделю бегала, так сказать, навещала больного товарища. И не с пустыми руками: то компот притащит, то булочки, то пирожки - и всё собственного приготовления. Стряпня у неё, кстати, отменная. Я целую неделю отъедался. Вот бы маме такие научиться печь!
  В четверг она приходила одна, без Макса. Забежала продрогшая, как всегда лохматая, глаза горят.
  - Я на пять минут! - предупредила с порога.
  - А Макс где? - я уж привык, что они наведывались ко мне на пару.
  - А его математичка оставила после уроков. К олимпиаде по алгебре готовиться.
  - Горе от ума, - хмыкнул я. - Ну, проходи.
  - Да я ненадолго.
  - Ну, ненадолго проходи, - я равнодушно пожал плечами, мол, как хочешь, особо уговаривать не собираюсь.
  Проходить она не стала, потопталась у порога. И разговор никак не клеился. Странное дело, когда Дубинина приходила с Максом, мы с ней болтали запросто. А тут вдруг оба растерялись. И как назло, опять всплыл на ум тот случай в подъезде. Ведь это даже не случай, так, ерунда, мелочь, длиною в пару секунд... Что ж из головы-то оно никак не выходит?! Поймал себя на том, что тянуло снова её обнять. Но я сразу стряхнул эту дурь и вперился в неё взглядом не то с раздражением - в конце концов, надоело уже маяться, не то с интересом - охота же понять, чем это она так впечаталась в память.
  Вот именно, чем?! Лицо бледное до синевы, а кончик носа красный. В ушах маленькие белые камушки под жемчуг, но даже мне видно, что это дешёвая бижутерия. Сама стоит, мнётся, голову вжала в воротник куцей куртёшки, как будто шеи нет. Волосы выбились их хвоста и висят как сырая солома. Только глаза офигительные, но она их прячет. И вот губы... на них можно соблазниться, ещё как можно! И снова в голове зашевелились всякие мысли... И не только в голове, всё нутро будто потянулось к ней. К счастью, стоило мне об этом подумать, как она тут же встрепенулась, заявила, что ей пора бежать и смылась. Только выгрузила из сумки кулёчек с домашним печеньем да сунула мне листок с домашним заданием. Это чтобы я занимался самостоятельно, не отставал. Листок, разумеется, нечитанным был выброшен в мусорное ведро, а печеньки я съел с удовольствием.
  А в пятницу они пришли уже с Максом. И хотя вроде как общались непринуждённо, она явно избегала смотреть мне в глаза. Да и разговорчивости в ней поубавилось. А на выходные мы не виделись.
  
  Хихиканье и подколки продолжались. Дубинина отмалчивалась, будто все эти шпильки не в её огород. Причём она умудрялась каким-то удивительным образом не терять лицо. Обычно ведь как? Если над тобой глумятся, ты либо отстаиваешь свои позиции кулаком или словом, кто на что горазд. Либо молча терпишь издёвки и показываешь всем, какой ты жалкий и никчёмный. Дубинина же открыла для меня, что бывает и третий вариант. Она не отвечала на подколки, точно не подпускала их к себе и всем видом демонстрировала, что ей глубоко плевать на мнение обывателей, которые пусть хоть лопнут от натуги, а настроение ей не испортят. Наверное, если бы она выглядела обиженной или огорчённой, я бы тут же вписался за неё. А так... я даже замешкался.
  Пока думал, встрять мне или не стоит, Сачков подал голос, куда ж без него. Даже странно, что он так долго держался.
  - А новенький-то быстрый какой. Не успел прийти, а уже по девочкам пошёл.
  Тут я не вытерпел. Тем более Сачков - пацан, с ним церемониться не надо.
  - Завидно? И вообще, у меня имя есть. Или память отшибло?
  - Ага, отшибло, - ёрничал Сачков. - Как там тебя? Решёткин?
  Класс дружно хохотнул, только Макс нахмурился да Алёнка прошипела:
  - Придурки.
  - Или Решетян? А может, Решетидзе? - не унимался Сачков, уже работая на публику. В чём юмор, я не понял, но этот рыжий вывел-таки меня из себя.
  Честно говоря, словесные перепалки - не мой конёк. Но у меня есть другие аргументы. Я медленно поднялся, направился к нему. Сачков продолжал балаболить, но глазки-то беспокойно забегали. Я уселся на его парту прямо перед ним, скинув тетрадь и учебник на пол, затем щёлкнул его по лбу. Не слишком больно, просто для острастки. Тот ойкнул, рванулся из-за парты, но я придержал за плечо.
  - Тихо сиди. Значит, так, клоун беспамятный. Говорю последний раз: зовут меня Олег Решетников. Повторяй.
  Он молчал. Я сдавил плечо покрепче. Рыжий скорчился и выдавил:
  - Олег Решетников.
  - Умница! А насчёт девочек и всего остального советую помалкивать. Втыкаешь?
  - Угу.
  Я вернулся на место под всеобщее гробовое молчание. Только потом, уже на уроке уловил чей-то шепот: "Нифига новенький борзый!".
  Вторая часть Марлезонского балета разыгралась на перемене перед физикой. Честно говоря, у меня и в мыслях не было устраивать бучу. Так уж вышло.
  Перед кабинетом Мальцев оттеснил в сторонку Макса и принялся что-то ему втирать. Я уловил только "должен" и "реферат". Судя по всему, Макс послушался моего настоятельного совета и забил на их рефераты, за что теперь его прессовали. Я вмешался как раз тогда, когда они ухватили его за грудки и затащили в туалет. Что в туалет - так это даже хорошо, лишние свидетели мне и самому не нужны.
  Я зашёл следом. И очень вовремя, потому что ещё в предбаннике услышал:
  - Дрищ позорный, или ты делаешь нам рефераты, или щас в толчок башкой будешь нырять. Гнида.
  Я попытался разрулить ситуацию на словах, но разойтись миром Мальцев отказался наотрез. Видать, реферат был очень нужен.
  - Слышь, новенький, ты вали отсюда по-хорошему, пока сам не огрёб.
  - Это от кого? От тебя что ли, кучерявый? - усмехнулся я.
  Мальцев сразу же выпустил Макса и двинулся ко мне. А дальше пошло по накатанному: секунда делов и звёздные мальчики уже корчатся на полу. Я ещё раз напоследок посоветовал им отвязаться от Макса:
  - Всё, пацаны, лавочка прикрылась. Теперь учимся сами, ясно? Ну, или ищите себе другие трудовые резервы.
  Затем буквально выволок оттуда Макса, на которого от избытка впечатлений столбняк напал. Он и в самом деле так расчувствовался, что и на физике никак не мог прийти в себя. То горячо благодарил, то причитал, что вдруг они захотят мне отомстить и я из-за него пострадаю.
  - Да брось ты, - как мог успокаивал его. - Ну, что они сделают?
  Мальцев с Яковлевым, кстати, на физику вообще не явились, за что получили заочно по паре, уже чернилами и в журнал. Собственно, не они одни, потому что из всех, кого обязали подготовить реферат, сделали его от силы трое.
  Физичка метала громы и молнии и так ругалась, что Макс, в конце концов, вышел из полубреда.
  К пятому уроку слушок о нашей стычке уже расползся по школе. Я заметил, что одноклассники стали поглядывать на меня совсем иначе. Украдкой, но с любопытством, что ли. Только Мальцев буравил волчьим взглядом. Выглядел он при этом малость комично - верхнее левое веко набрякло и глаз наполовину заплыл. Зато Дубинина, которая после утренних насмешек ко мне не подходила, тут не стерпела и излила очередную порцию восторгов. Забавная! Но приятно, чего уж скрывать.
  Так началось моё противостояние Мальцевской клике. Хотя противостояние - это слишком громко сказано. Никто из них меня не трогал, не считая шепотков за спиной. От Макса тоже отвязались. Единственный раз - дня через три после истории с рефератом - сунулся было к нему патлатый, Дота, насчёт списать, но я ему и договорить не дал, объяснил популярно, что списывать не хорошо, а, главное, чревато для его здоровья. Тот лишь бросил недоумённо-беспомощный взгляд на Мальцева. Ну а Мальцев скроил в ответ надменно-равнодушную мину, мол, не царское это занятие в мелкие дрязги вмешиваться. Сам-то я у Макса списывал вовсю, но тут другое дело, на то мы и друзья. Хотя какие друзья? Так, приятели. У нас с ним общего только парта. Да и меня не покидало ощущение несерьёзности, мимолётности нашего общения, будто временная остановка, перекур в пути. С настоящим другом такого ведь не бывает. Не должно быть.
  За неделю до конца первой четверти вышел физрук, все полтора месяца с начала года он неизвестно где пропадал, говорят, отсутствовал по семейным обстоятельствам. Его замещала какая-то клуша, которая томила нас всякой ерундой. Один раз вообще отчебучила - вместо урока велела убраться на территории школы. Мне ещё метлой махать для полного счастья не хватало! Достаточно того, что летом на тренировке траву на стадионе стрижем. Так что потом я вообще не показывался на физкультуре.
  А вот физрук, Иван Артемьевич, с виду показался мужиком серьёзным. Даже хмурым. В возрасте, но не дряхлый. Главное, что в неплохой форме. Физрук или тренер, который сам мешок-мешком, ещё и с брюхом, для меня уж точно никак не авторитет. Это как босой сапожник. А здесь видно, что в спорте человек не просто наблюдатель. Так что я решил завязать с прогулами. Зато остальные приуныли. Особенно Макс.
  - Лучше б он вообще не возвращался. Сейчас начнёт нас гонять до полусмерти.
  И верно, прохлаждаться физрук не давал.
  В первый же день, как он вернулся, прыгали через козла. Парни - подтянув колени к груди, девчонки - ногами врозь.
  Вот это было представление! Прыгун на прыгуне. Половина парней переваливались абы как и неуклюже шлепались на мат. Другая половина - вообще не могла осилить барьер.
  У Макса глаза сделались такие, будто ему не через козла предстояло прыгать, а в пропасть. Да и другие немногим лучше. Удивил Болдин - выполнил почти отлично.
  Меня же физрук загонял:
  - Покажи ещё раз, как надо. Молоток!
  Потом вдруг замер и сосредоточено уставился.
  - А ты случаем в футбол не играешь?
  - Угу, - кивнул я. - Играю.
  - В "Звезде"?
  - Да, в юношеской сборной.
  - Да-да, у вас же Пал Палыч тренер? Мой хороший приятель, кстати. А я смотрю, что-то знакомое, видел тебя где-то... Стоп, Решетников... Олег Решетников. Да ты ведь у него нападающий. Он же про тебя все уши прожужжал - такой талант отыскал! Самородок! Будущая звезда отечественного футбола.
  Я даже слегка сконфузился от его речей и от того, как разом все вытаращились на меня. Рты пооткрывали. Одна Алёнка светилась довольная, будто это её только что нахваливали. Да и физрук тоже как-то вдруг вдохновился. Давай бомбить меня вопросами, пока не вспомнил про урок.
  - Ну, ещё поговорим. Ты заходи сюда, если что... А вы что рты пораскрывали? Вот попомните моё слово, еще гордиться будете, что со звездой в одном классе учились.
  - Звезда из звезды, - ляпнул Сачков, но все пропустили его глупую реплику мимо ушей.
  Потом Иван Артемьевич громко хлопнул в ладоши:
  - А ну-ка, теперь девчата приготовились.
  Ко мне подвалили Мальцев и Яковлев.
  - Что, правда, ты - футболист из "Звезды"?
  - Нет, мы тут с физруком специально для вас сценку разыграли.
  - Не, серьёзно...
  - Из "Звезды", из "Звезды".
  - Что ж ты раньше-то не сказал?
  Я дёрнул плечом.
  - А это что-то меняет?
  Мальцев тоже пожал плечами, мол, ничего, конечно, но... Это "но" чувствовалось, даже очень, и в нём, и в остальных. У Голубевской, которая до этого здоровалась-то сквозь зубы и то, если лоб в лоб с ней столкнёшься, аж глаза блестели по-особому, когда она посматривала в мою сторону.
  Физрук свистнул.
  Девчонки долго перепирались, кому прыгать первой, стонали, визжали, но по технике прыгали лучше парней. Изящнее. Хотя ногами врозь, конечно, проще, но на то они и девчонки. Алёнка вообще перемахнула влёгкую и не мялась, как остальные "ой, мамочки, боюсь". Мне вообще в ней это нравится: надо - делает, а не кудахчет и не строит из себя ранимо-беспомощную. А вот её подружка Сагидзе отмочила номер: сначала никак не могла осилить высоту, наваливалась пузом и беспомощно висла. А с третьего захода вообще завалилась вместе с козлом на мат. Поднялся дикий хохот. Положа руку на сердце, зрелище и правда вышло смехотворное. И разбег, и полёт, и то, как она распласталась. Так что и я смеялся, и даже скромняга Макс прыснул. Только Ивану Артемьевичу, понятно, было не до смеха. Он подлетел к ней, бледный с перепугу, но, слава богу, Сагидзе приземлилась без явных повреждений. По крайней мере, руки-ноги-голова целы. Не смеялась и Алёнка. Метнув на нас гневный взгляд, подбежала к Сагидзе, увела подругу в раздевалку.
  От её взгляда стало не по себе. Даже сконфузился. Мне, конечно, по большому счёту, плевать на Сагидзе. Но... вроде как вместе играли в боулинг, да и Дубинина над ней вон как трепещет. А мне, хоть сам не знаю, как так случилось, стало не всё равно, что обо мне думает Алёнка. Не то чтобы я стремился её очаровать, вовсе нет. Далеко нет! Но очень не хотелось, чтобы она считала меня гадом. Может, потому что она хорошая? Или от того, что меня к ней непостижимым образом тянуло? А может, просто привык к её восторгам, что тешили моё израненное самолюбие? Не знаю...
  После урока меня задержал Иван Артемьевич - всё выспрашивал про наши тренировки да про игры, между делом пытаясь заарканить меня и в свою какую-то секцию, так что в кабинет истории я пришёл перед самым звонком. Исторички пока не было, и все дружно клевали бедную Сагидзе, которая сидела багровая - смотреть жалко. Рядом - сердитая Алёнка вертела головой и как могла огрызалась. Но её упреки тонули в общем хохоте и гвалте.
  - Слониха козла завалила!
  - А кто-нибудь снимал? Кто-нибудь снимал, говорю? - верещала Голубевская. - Блин, что, никто не додумался такой кадр заснять?
  - А давайте мы её на бис попросим. Пусть повторит!
  - Эй, жирная! - крикнул Сачков.
  Сагидзе как окаменела, только пылающие щёки и выдавали, что она всё слышит, всё понимает. Тогда Сачков стянул с соседней парты стирательную резинку и метнул в неё. Сагидзе дернулась.
  - Чего, жирная, молчишь, когда тебя люди спрашивают? Ты зачем на козла набросилась? Повторишь свой номер?
  Я далеко не Робин Гуд, но не люблю, когда все на одного. Да и Алёнка посмотрела на меня так, словно молча взмолилась: "Помоги!".
  - Отвали от нее, рыжий. И вы все заткнитесь. Чего привязались к человеку?
  - Да это же шутка, - хихикнул Сачков.
  - Ещё одна такая шутка в её адрес, и с тобой шутить буду я.
  Сачков как-то сразу скис. Угомонились и остальные. Уткнулись в учебники. Я подмигнул Алёнке и прошёл за свою парту. А потом... мне прилетела от неё смс-ка: "Олег, ты самый лучший! Ты самый, самый, самый! Я люблю тебя". Вот так запросто, без экивоков - люблю тебя и всё тут. Я чуть телефон не выронил. Разволновался и вообще впал в ступор. Что делать? Мы же вроде просто дружили. Как вот с Максом дружим. Как теперь с ней общаться? И что ей ответить? Спасибо, мне очень приятно. Да, она мне нравилась. Иногда даже очень. Но "люблю" и всё, что из этого вытекает - совсем другое, к чему я совершенно не готов. И как теперь? Отшить её? Сказать, прости, но я тебя не люблю? Но это же как ударить. Я так не могу. Да и привык к ней. Ну, зачем, зачем она это написала? Весь урок я маялся и в конце концов решил на смс-ку никак не отвечать, сделать вид, будто ничего не произошло и общаться с ней по-старому. То есть просто по-дружески. А если вдруг сама заведёт разговор на эту тему, скажу ей правду, что ценю её как друга, отношусь к ней, как к другу. Чёрт, надеюсь, она такой разговор не заведёт. Ненавижу выяснять отношения, слова подбирать всякие...
  После уроков хотел быстро смыться, но на лестнице меня зацепила классная. Как там её прозвали? Иван Валентиныч? В точку. Ухватила меня за рукав жёлтыми, крючковатыми пальцами. Неприятно! Едва сдержался, чтоб не сбросить её костлявую руку, торчащую как кривая ветка из раструба рукава. Вблизи увидел, что пиджак её был не просто старомоден, а заношен в хлам. Обшлага лоснились, кромки потёрлись и местами бахромились. Я всё понимаю, но нельзя же в наше время такое носить, если ты работаешь среди людей!
  Пока я разглядывал её обветшалый наряд, она пилила мне мозг по поводу оценок.
  - Сочинение ты не сдал. По геометрии - одна тройка за всю четверть! По физкультуре - сплошные энки. Почему столько пропусков? Как прикажешь тебе выставлять четвертные оценки?
  Мимо прошли Мальцев с компашкой, причём Голубевская стрельнула многозначительным взглядом, потом прошмыгнул мужичок-с-ноготок Толя Болдин, затем на лестницу вывернули Макс, Сагидзе и Дубинина.
  Классная мурыжила меня ещё минуты три и, в конце концов, велела подойти к каждому учителю, договориться и взять задание.
  - У тебя на всё про всё неделя.
  Как будто я сам не знаю, сколько до каникул осталось.
  А внизу, на первом этаже у гардероба меня поджидал Макс.
  - Где Дубинина? - спросил я.
  - Они с Сагидзе уже ушли, куда-то торопились.
  С одной стороны, я облегчённо вздохнул - прикинуться шлангом, когда из головы не выходит это "я тебя люблю", не так-то просто. А с другой, стало даже чуть досадно - торопилась она, ушла! Как будто ничего не произошло, как будто она об этом походя написала. А мне хотелось заглянуть ей в глаза, проверить, правда ли это. Нет, понятно, что правда. Алёнка не дура и шутить такими вещами ни за что бы не стала. Но понять бы: она имела в виду, люблю по-дружески или...
  - А что от тебя классная хотела? - оторвал меня от размышлений Макс.
  - Да насчёт учебы вправляла мозги. Какое-то сочинение с меня хочет выжать и вообще...
  - Давай я тебе помогу, - с готовностью вскинулся Макс.
  - Естественно, поможешь, - усмехнулся я, потому что на него и рассчитывал.
  ***
  Макс оказался хуже мамы в её самые строгие дни. Из школы он прямиком шёл ко мне - и не отвяжешься ведь. Занимался до самой тренировки. Возомнил себя супер педагогом и решил мало-мальски поднатаскать меня за неделю по всем предметам. Без конца разжёвывал какие-то формулы, логарифмы, вдалбливал правила. Я честно слушал, сколько мог. Пока у меня в мозгах не начинало всё плыть, и тогда я обессилено ронял голову на стол.
  - Тут надо понять, какая главная идея в рассказе? - мы с ним корпели над сочинением по "Судьбе человека", которое с меня трясла классная.
  - Идея... идея..., - бормотал я почти бессвязно, стараясь собрать мысли в кучу.
  - Ты вообще его читал?
  - Слушай, Макс, я тебя уже боюсь, - отшучивался я.
  Но Макс поправлял очочки и снова вгрызался в мой обессиленный мозг. Я упрашивал его написать сочинение вместо меня, но тот не поддавался ни на какие уговоры.
  - Ну, тебе-то какая польза будет, если я напишу?
  - Как это какая?! Оценку хорошую получу, и классная отвяжется.
  - А в следующий раз? Что ты будешь делать потом? А на ЕГЭ? Надо же научиться. Да тут всё просто. Главное, вникнуть.
  Ничего себе просто! Если у тебя не мозг, а компьютер, как у него, то спору нет.
  - А для чего мне это понимать? Мне это не пригодится.
  - Откуда ты знаешь?
  - Ну, наверное, оттуда, что на футболе экзамены по литературе не сдают и всю остальную муть тоже не спрашивают.
  Но Макс снова "включал учителя" и нудил, нудил, нудил, до потери пульса. Но "Судьбу человека" я всё-таки прочёл и даже впечатлился, серьёзно, а потом и сочинение написал под его чутким присмотром.
  - Так, всё неплохо... совсем неплохо! Суть ты уловил. Только вот... мысли у тебя скачут. Хотя вроде всё по нашему плану. Слушай, ты когда не знаешь, как плавно перейти от одного предложения к другому, делай проще - начинай с нового абзаца. Ну и с запятыми у тебя совсем беда!
  Я строил кислую мину, и Макс тут же менял курс:
  - Но ты не отчаивайся, важнее всего, что ты научился выражать свои мысли и довольно толково. А запятые не главное! Вон, Байрон вообще знаки пунктуации игнорировал. Хотя... на экзамене это не будет агрументом.
  И начинал мне втолковывать правила, как надо писать.
  - Уу-у! Зачем мне это? - изнемогал я.
  Но ещё больше меня озадачивала Алёнка. Всю неделю после той смс-ки она меня избегала. Не звонила, не приходила, уроки только закончатся - её уже и след простыл. На переменах прилепилась к этой своей Сагидзе, как будто кроме неё ничего вокруг не замечала. Я лишь со стороны поглядывал на неё, не зная, как подступиться к ней и вообще стоит ли подступаться. И не понимал, почему она так себя ведёт? Зачем, спрашивается, было тогда писать то сообщение?
  А за сочинение я получил пять. Сам опешил. Хотя тут, в общем-то, моей заслуги - чуть. Всё благодаря Максу...
  
  ГЛАВА 9
  Вместе с каникулами пришли первые морозы. Днём, когда ещё пригревало солнце, приходилось скакать через месиво талого снега и грязи. При том хоть как аккуратничай, а всё равно пройдешь сто метров - и по колено грязный. К вечеру ещё хуже - вся эта жижа застывала и превращалась в сплошной каток. Нашего капитана, Дэна Ячменёва, уже угораздило растянуться и вывихнуть голеностоп. Не везёт ему феноменально! То перелом, то вот теперь вывих. Или он такой хрупкий? Хотя мне тоже не особо фортуна улыбалась. Палыч так меня и продолжал гнобить, правда, с сентября все мало-мальски серьёзные игры закончились. Но даже и на мини просиживать в запасе мало радости, да и вообще эти его заскоки достали уже!
  С Максом и Дубининой за все каникулы встретились только раз. От Макса я, честно говоря, просто устал, и даже по телефону трепаться с ним не возникало никакого желания, хотя тот исправно названивал. Ну а Алёнка сама ушла в глухое подполье и ни разу не дала о себе знать. Я тоже молчал, хотя порой тянуло послушать её голос. У неё как-то запросто получалось поднимать настроение, и мне этого не хватало. Привык, видимо. Но, в конце концов, не я же ей написал "Я тебя люблю", а потом резко отстранился. Хотя, положа руку на сердце, если бы не эта её дурацкая смс-ка я бы, наверное, уже раз двадцать позвонил, а так... в общем, считал, что не стоит, а то вдруг решит, что её "люблю" взаимно. Мучайся потом с объяснениями. Потому все внутренние позывы я беспощадно подавлял.
  Впрочем, первым всё равно заговорил с ней я. И получилось всё так... незапланированно, что ли. В предпоследний день каникул Макс как с цепи сорвался - ещё до обеда позвонил раз сорок. Я как увидел пропущенные, так сразу напрягся, но перезванивать не стал. Меня такая назойливость всегда отпугивает. Хотя будь это кто другой, то, наверное, наоборот встревожился. А Макс... ну, он просто достал.
  Так что сходил преспокойно на тренировку, а уже дома мама сообщила, что Макс прибегал, весь на эмоциях. Оказывается, у него был день рождения. Родители Макса до последнего уговаривали не отходить от традиции и отметить в семейном кругу с тётями, дядями, бабушками, дедушками. А тому хотелось другого - с друзьями и вообще без родни. В конце концов, он гордо заявил, что совсем тогда праздновать не будет и даже из своей комнаты не выйдет. Ещё и дверью хлопнул для авторитетности. Признаться, от Макса я такого фортеля никак не ожидал. Честно, лучше бы он в школе характер показывал, хоть иногда. Родители, видать, тоже опешили, посовещались между собой и решили конфликт не раздувать. В общем, уступили. Даже больше - накрыли поляну, а сами деликатно удалились, чтобы не мешать.
  Под громким "друзья" подразумевались, правда, только я и Дубинина, которая (ну, как же иначе?) приволокла за собой Сагидзе. Я опоздал на час или чуть больше. Прежде чем позвонить, послушал под дверью - тишина, ни шороха, ни звука. Никак не скажешь, что там собралась погудеть молодежь. Я даже подумал, не разошлись ли они уже. Но нет, позвонил - открыли. Правда, не Макс, а Сагидзе. Сам именинник тащил в этот момент блюдо с жареной курицей и чуть не выронил, когда меня увидел. Сразу засуетился: "Вот тапочки, а то у нас пол холодный. Садись сюда, здесь удобнее. Что положить? Что налить?". А в глазах - щенячий восторг. Не помню, чтобы мне ещё когда-нибудь так радовались. Просто одному мне, без всяких расчётов и прицелов. Я даже угрызения совести почувствовал за то, что весь день скрывался от него.
  - Привет, - кивнул я Дубининой, когда вошёл в комнату. И сам себе подивился - лишь взглянул на неё, и внутри тотчас что-то трепыхнулось. Однако та сидела за накрытым столом, неподвижная, как статуя. Пролепетала в ответ что-то - не разобрать. Я зато хорош! Хотел поздороваться холодно, вернее, равнодушно, но не сдержался, и вся моя нарочита-каменная физиономия расползлась в улыбке. Я даже сам не осознавал, как соскучился по ней. Решил, что ну их, эти извороты. Буду делать и говорить то, что хочется. Зачем себя терзать и притворяться? Ради чего? Хотя Макс настойчиво подсовывал мне кресло, я плюхнулся на низенький диванчик рядом с Алёнкой.
  - Давно тебя не видел, - сказал ей тихо.
  И... боже мой, она покраснела! Напряглась вся, вытянулась в струнку, вот-вот зазвенит. Это что-то новенькое! Где её задор, где лёгкость?
  - Ты где пропадала-то?
  - Да нигде... так... дела всякие были, - пролепетала она, не поднимая глаз от тарелки.
  Да что с ней? Как подменили человека. То прямолинейная как танк, что на уме, то и на языке, а тут вдруг мнётся, дела какие-то выдумывает. Откуда такая стеснительность? Мне захотелось её расшевелить, чтобы не сидела клуша клушей. А то я к ней всей душой, а она ни улыбнётся, ни посмотрит. Прямо в какой-то анабиоз впала. Я наклонился и выдохнул ей в ухо: "Я соскучился". Она ещё сильнее зарделась. Хотя... в этом её смущении было что-то трогательное и по-своему притягательное.
  Надо сказать, день рождения у Макса вышел какой-то странный. Ни тебе выпивки, ни музыки, ни компании. Немая как рыба Сагидзе - разве это компания? Сам Макс хоть и сидел с блаженным лицом, но тоже молчал. А от Алёнки исходило такое напряжение, что впору электричество вырабатывать. Спрашивается, ради чего надо было становиться на дыбы и гнать родителей прочь из дому?
  - Макс, а ещё кто-нибудь будет? - на всякий случай поинтересовался я.
  Макс непонятливо захлопал глазами, потом замотал головой. Кто бы сомневался...
  - Макс, выйдем-ка на пару слов?
  Он подскочил. Мы прошли в кухню.
  - Ты издеваешься? Чего мы сидим всухую?
  Макс смутился.
  - Я предложил девчонкам вина, когда ещё тебя не было, но они отказались.
  - Приехали! Да мало ли что они отказались! Предлагать надо лучше. А у тебя только вино? А то я как-то не очень...
  - Угу.
  - Ну, ладно. Как говорится, на безрыбье. Тащи вино. А то мы там сейчас все зачахнем.
  Макс достал из шкафчика бутылку Киндзмараули.
  - Ну... мне разрешили взять только эту, но там ещё есть папин коньяк пол бутылки.
  - Так чего же ты молчишь? Доставай коньяк. Вино для дам. А мы с тобой по коньячку ударим. А бате скажи, что неожиданно много гостей пришло.
  Макс, собственно, и не думал спорить.
  Спрашивать девчонок: будете-не будете, я не стал, разлил вино по бокалам, нам плеснул коньяку, встал, как полагается, двинул тост.
  - За именинника!
  Коньяк опалил глотку, а затем тепло разлилось за грудиной. И сразу как-то веселее стало. Макс же, бедняга, зашёлся кашлем.
  Сагидзе макнула губы и отставила бокал.
  - Что ещё за фокусы? До дна давай! Это неуважение к нашему имениннику, - само собой, я глумился. Но Сагидзе с перепугу припала к бокалу и по глоточку выцедила всё до капли. Хорошо хоть Алёнку уговаривать не пришлось.
  Понятно, что не благородно спаивать непьющих, но зато не прошло и получаса, как за столом воцарилось если не веселье, то оживление. Даже Сагидзе разговорилась. То есть время от времени отвечала голосом. А ещё чуть погодя Макс начал выступать.
  - Ты мне глаза открыл! Я теперь всё вижу, всё понимаю. Они думают, мною можно пользоваться, ноги об меня вытирать. А фигушки! Этот Мальцев... Он же тупой! Он - ничтожество! Только пусть ещё подойдёт ко мне, я ему всё скажу! Да что подойдёт? Я ему так скажу, сам, за прошлое. Он же меня в четвёртом классе в грязь толкнул, при Вере Потаниной! То есть при всех. А потом ещё... Ой, да столько всего было! Ну, ничего. Я всё ему выскажу, всё, что думаю. Прямо в лоб. Вот прямо послезавтра и скажу. Одного не пойму, что в нём Потанина нашла?
  Макс на секунду приуныл, но тут же снова вскинулся.
  - А зачем до послезавтра ждать? Верно? Я ему позвоню, по телефону прямо сейчас всё и скажу.
  - Что скажешь-то? - засмеялась Алёнка.
  Слава виноделам Грузии! Пара бокалов - и Алёнка прежняя. На щеках заиграли ямочки, в синих глазах блеснул задор. Я вдруг подумал, может, потому меня к Дубининой так тянет, что в ней столько позитива - хоть лопатой черпай. Причём неистребимого. То-то подковырки и глумёж одноклассников ей по барабану. Её троллят, а она знай себе светится. У неё даже куртка жизнеутверждающего цвета, этакого насыщенно оранжевого.
  А Макс, меж тем, вовсю разошёлся.
   - Всё! Что он тупой скажу. И что никчемный. И вообще!
  Он и вправду потянулся за телефоном. Его покачнуло. На ногах удержался, но смёл тарелку с недоеденным салатом на пол и опрокинул стул.
  - А пусть! Посуда к счастью... Та-ак, где тут у нас Мальцев-пальцев.
  Алёнка попыталась выхватить у него телефон. Но Макс не дался.
  Вообще, я бы посмотрел на этот цирк, но Алёнка шепнула:
  - Отвлеки его, а я отберу. А то представляешь, что он там наговорит. Ему же потом житья не будет.
  Отвлеки! Легко сказать. Не фокус же ему показывать. Так что я ничего лучше с ходу не придумал, как спросить:
  - А тебе что, Потанина нравится?
  Макс не ответил, но так протяжно и тоскливо вздохнул, что и без ответа все всё поняли. Алёнка метнула в меня укоризненный взгляд. Я в ответ дернул плечом, мол, сама просила. Макс и правда внезапно приуныл. Зато боевого духа как ни бывало. А ещё немного погодя ему сплохело. Пока я с ним возился - сам-то он толком ни до уборной, ни до кровати дойти не мог - девчонки убрали со стола, подмели осколки, вымыли посуду. Заодно меня обсудили - пару раз слышал своё имя, к тому же, стоило мне войти, как они тут же замолкали. Выйду - опять шу-шу-шу. Мне вдруг захотелось послушать, что они говорят. Даже на мгновение замер за стенкой, но сразу одёрнул себя - что за чушь?! Пусть что хотят, то и говорят.
  Я побродил по квартире, сунул нос всюду, куда только можно. Родители Макса, насколько я знал, занимались наукой. Не то геологией, не то географией, особо не вникал. Как, наверное, и положено ученым, добрую половину квартиры съедали стеллажи, забитые книгами. В отцовском кабинете тоже есть пару книжных шкафчиков, но там книги какие? Коллекционные собрания сочинений в кожаных переплетах с золотыми буковками, причём все выстроены по цвету и по размеру. Никто их не читает, но смотрятся красиво. Я всегда и думал, что книги - это как часть интерьера, но с претензией на интеллигентность. У Макса же книжки были старые, потрепанные, разномастные. Честно говоря, именно такие книжки просятся в руки.
  Мне надоело слоняться, и я решил пойти домой. Хотелось, конечно, поговорить с Дубининой с глазу на глаз, побыть немного наедине, даже досадовал, что Сагидзе от неё ни на шаг не отходила. Но Алёнка как назло засела со своей подругой на кухне, даже дверь затворили. В конце концов, я разозлился и уж было собрался удалиться по-английски, как у Сагидзе запиликал мобильник, и она вышла поговорить. Я всё равно хотел уйти. Не хватало ещё перед ней выплясывать, когда она наглядно показала, что я ей по боку. "Только попрощаюсь, причём сухо", - сказал себе. Заглянул на кухню.
  Дубинина стояла у окна, что она там высматривала - непонятно, потому что на улице давно стемнело и в стекле виднелся лишь её силуэт. Меня она, конечно же, увидела в отражении, но не обернулась. Даже с порога я почувствовал, как она сразу же напряглась. Чуть ли в воздухе не звенело. И странное дело, это напряжение почему-то передалось и мне. Я забыл о своём намерении и подошёл к ней сзади. Встал совсем близко, прямо у неё за спиной. Хотел сказать, что ухожу, но вместо этого вырвался какой-то хриплый глухой звук. Мне казалось, что слышу, как стучит её сердце. Или, может, это моё так колотилось? Но, чёрт, как же от неё хорошо пахло! Я взял её за плечи. Она не пошелохнулась, наоборот, точно оцепенела. По крайней мере, не оттолкнула, не отстранилась, и я осмелел. Руки скользнули вниз, обвили талию, притянули ближе. Только обняв её, почувствовал, как она еле уловимо трепетала. Уткнулся носом в затылок, вдохнул всей грудью запах её волос, её кожи. Этот невозможный, головокружительный запах... Затем, чуть склонив набок голову, слегка коснулся губами шеи. Она задрожала ещё сильнее, да у меня и самого будто ток по жилам пробежал.
  - Алён, - позвала Сагидзе с порога. Принёс же её черт! Я нехотя убрал руки. - Мне уже пора.
  - Ну, так иди, раз пора, - раздражённо бросил я.
  Алёнка украдкой ткнула меня в бок и тихо зашипела. Потом проводила до дверей свою подругу и вернулась на кухню.
  - Зачем ты с ней так грубо. Она и так несчастная.
  - Ой, только прошу не начинай. Я ничего не имею против неё, но почему она такая непонятливая? Нормальные люди в таких ситуациях уходят, не прощаясь.
  - Всё равно её жалеть надо, - произнесла Алёнка, глядя на меня во все глаза и я видел, что думала она в этот момент совсем не о своей несчастной подруге.
  - Я жалею, - прошептал я в ответ, медленно приближаясь и тоже не сводя с неё глаз. - Ещё как жалею.
  Она отступила на шаг, но затем остановилась, а когда расстояние между нами осталось всего в один вздох, закрыла глаза.
  Мы целовались в тёмной кухне с таким упоением, что не слышали, как отворилась входная дверь, как кто-то шумел и переговаривался в прихожей. Вдруг вспыхнул свет, и мы испуганно отпрянули друг от друга. На пороге стояли родители Макса и таращились на нас в состоянии, близком к шоку.
  - Здрасьте, - выдохнули мы с Алёнкой почти в унисон.
  - А где Максим? - спросила испуганно его мать.
  - Спит.
  - А он...один?
  Тут я еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Она что, сына своего не знает? Но матери Макса, очевидно, было не до смеха. Она обошла всю квартиру с ревизией, конечно же, нашла пустые бутылки из-под вина и коньяка, ничего не сказала, но все невысказанные слова явственно читались на её лице. Поэтому мы с Алёнкой поскорее сбежали. Мы, конечно, смутились - как-никак нас застали врасплох, но стоило выйти на улицу, как оба, не сговариваясь, расхохотались. Да так, что остановиться не могли. Потом я проводил её до дома. И пока шли ещё раза три на нас нападал приступ хохота.
  На этот раз Алёнка в гости не звала, но зато простились мы тепло, даже пылко, еле-еле оторвались друг от друга... Договорились на следующий день сходить в кино, урвать последний день каникул. Но не сложилось. С утра Алёнка позвонила и сказала, что мать загрузила её по дому. Заставила отрабатывать за вчерашнее. Наказание трудом за вино, которое, мол, Алёнкина мать учуяла с порога. Так что облом. Моя бы мама тоже наверняка двинула лекцию о вреде пьянства, если бы узнала про коньяк. Но с недавних пор я как будто существую сам по себе. Иногда даже хочется что-нибудь этакое отчебучить только за тем, чтобы посмотреть, заметят ли это родители. Причём я так мечтал о свободе, хотя нельзя сказать, чтобы меня так уж опекали. Скорее, навязывали, чем я должен заниматься, как мне себя вести и о чём думать. Вернее, навязывала мать, отец в этом плане всегда был более демократичный. Но теперь и мать больше не цеплялась. Казалось бы, радоваться надо. А мне как-то не по себе. То ли от обиды, то ли просто тревожно.
  Правда, с Алёнкой я отвлёкся от всех этих унылых дум. Вот только злился на себя - ну, что мешало созвониться с ней раньше? Тем более всю неделю изнывал с тоски. Зато на ночь глядя, мы проболтали по телефону целый час. И я уснул в приподнятом настроении, невзирая на то, что завтра - понедельник, школа, учёба и прочая канитель.
  
  ГЛАВА 10
  Собирался я неторопливо, с расчётом прийти ко второму уроку. Первый - биология - вообще предмет никчёмный, для меня, по крайней мере. Тем более самое начало четверти, так что биологичка ещё сто раз успеет достать своими тычинками и пестиками. В общем, решил не ходить.
  Раньше подобные номера у меня не прокатывали, мать строго следила, чтобы я и на пять минут не смел опоздать. А сейчас - вольница.
  Я лениво прошлёпал на кухню, где, к немалому удивлению, обнаружил отца. Обычно в семь его уже и след простыл, а тут без четверти восемь, а он преспокойно сидит за столом, жует бутерброд с ветчиной.
  - А ты чего не на работе? - я аж опешил, до того редкое это было зрелище.
  - А ты чего не в школе? - парировал отец.
  - Мне ко второму, у нас биологичка заболела, - не моргнув, соврал я. - А ты...
  - А я вот дома сегодня поработаю. Юра мне должен скоро документы подвезти.
  Минут через двадцать к нам и правда заехал дядя Юра и всучил отцу какие-то папки. Они перекинулись парой фраз, и дядя Юра заторопился по делам.
  - Иваныч, подкинь моего охламона до школы, если тебе по пути. А то он, гляжу, и не торопится, - попросил отец.
  - Какой разговор, Сан Саныч. Пошли Олежка. Доставлю в лучшем виде.
  Я, понятно, не возражал. Хотя до школы всего минут десять быстрой ходьбы, но прокатится на отцовском мерине в любом случае приятнее. На самом деле, мерседес был не его личный. Говоря по правде, у отца и прав-то никогда не было. Он у нас исключительно пешеход и пассажир, самого же за руль и под дулом не загонишь. Вообще-то батя у меня отличный мужик, в некоторых вопросах - очень даже продвинутый, но кое-в-чем - настоящий ретроград. Есть у него несколько странных пунктиков. Боязнь вождения - один из. "На дорогах такая суета! - восклицал он всякий раз, когда мы его уговаривали пойти выучиться на права. - Я в этой сутолоке просто не смогу никуда ехать". Хорошо хоть ему по статусу положен автомобиль с водителем, и все мы, то есть я и мама, в случае острой необходимости этим пользуемся. Правда, отец давал машину нехотя - это же служебный транспорт! Мол, нехорошо. А тут вон сам предложил.
  Дядя Юра подвёз меня к воротам школы и оказалось, что ни я один решил прогулять биологию. У входа топтался Мальцев со своей свитой.
  Первой меня заметила Голубевская. До меня донеслось: "Звезда" или послыщалось?
  Затем все как по команде повернулись в мою сторону. Девчонки пялились оценивающе, Мальцев - я бы сказал, заинтересованно. Сачков явно обеспокоился. Яковлев неумело скрывал недовольство, хотя что нам делить? Или, может, он за тот замес в уборной зуб имеет? И только у Виляева эмоций - ноль. По затуманенному взгляду казалось, что он вообще в прострации. Замечтался. А, может, он под кайфом? Вообще-то он регулярно "витает в облаках". И говорит, как кота за хвост тянет. А с другой стороны - время не особенно подходящее для подобных занятий. Понедельник, восемь утра... Да и потом, с кем? По первости, насколько я знаю, отрываются в компании или хотя бы дуэтом. Это уж потом торчкам всё равно как, когда и где, лишь бы... И тут случилось неожиданное. Пока я гонял мысли по поводу Виляева, Мальцев вдруг шагнул вперёд и протянул руку. Даже подобие улыбки выдавил. Не то чтобы я горел желанием с ним здороваться, но и причин игнорировать тоже не нашлось. Да и на рожон лишний раз лезть не хотелось.
  - Отец? - спросил Мальцев, кивнув в сторону стоянки, откуда минуту назад газанул дядя Юра.
  - Водитель отца.
  - А-а, - протянул он с понимающим видом.
  - А кто у нас отец? - вклинилась Потанина.
  - Решетников Александр Александрович. Или тебе ещё биографию рассказать?
  Потанина хихикнула будто не заметила, что я не слишком-то вежлив.
  - Потом расскажешь. А работает-то кем?
  - Ну, допустим, директором.
  - А где?
  Вот привязалась!
  - В Ростелекоме.
  - Верка, что пристала к человеку? - подала голос Голубевская. - Прямо допрос устроила. И вообще я уже замерзла, пойдёмте в школу.
  Голубевская демонстративно поёжилась, но тут же расправила плечи и горделиво прошествовала к дверям. Я двинулся за ней, следом потянулись и остальные.
  - Что, тоже решил забить на биологию? - бросил мне в спину Мальцев.
  - Да что я там забыл.
  - И правильно, - одобрил он.
  В вестибюле было пусто, даже охранник куда-то делся со своего поста. Мне без разницы, конечно, пусть бы он вообще не появлялся, только зачем мы каждый месяц по двести рублей сдаём на охрану? Да и какой из него охранник? Доходяга глубоко запенсионного возраста. Я бы его одной левой вместе со стулом вынес.
  Мы прошли в гардероб. Окошко оказалось закрытым. Сачков постучал - тишина. Постучал ещё раз, громче.
  - По голове себе постучи, - гаркнула гардеробщица. Щёлкнул замок и в окошке появилась свирепая физиономия. Вот она, кстати, дала бы сто очков вперёд нашему охраннику, хотя по возрасту они примерно ровесники.
  - Почему опаздываем? Урок давно идёт...
  - А вас колышет? - возмутился Яковлев.
  - И правда, ещё бы какая-то гардеробщица нам нотации не читала, - фыркнула Голубевская.
  - Вы, значит, приходите, когда вздумается, а я тут бегай вас обслуживай? А вот фиг вам!
  И окно закрылось.
  - Не, вы это видели? - у Голубевской даже лицо вытянулось. - Эй, бабуля, алё! Уснула что ли?
  Но та упорно молчала. Не реагировала ни на слова, ни на стук.
  - Давайте вынесем ей окно, - предложил дурачок-Сачков.
  - И что? А одежду кто примет? Может, ты?
  - А-а, открывай давай, дура старая! - Сачков затарабанил со всей дури по пластиковому окошку так, что затряслась вся стена.
  Хлопнула дверь и из-за угла на нас бросилась гардеробщица, размахивая веником.
  - Я тебе постучу! Я тебе сейчас так постучу!
  Девчонки, взвизгнув, отскочили в сторону и тут же покатились со смеху. Гардеробщица носилась за Сачковым, как бравый вояка с оголённой шашкой. А тот кружил и петлял между зеркальными колоннами, делая вид, что ему страшно. Короче, работал на публику, как обычно. На нас она внимания не обращала, но девчонки при её приближении всё равно каждый раз вскрикивали и прятались. Потанина - за спину Мальцева, Голубевская - за меня. В очередной раз она прильнула совсем близко и прошептала на ухо: "Вот бешеная! Выложу вечером на ютуб".
  Яковлев тоже снимал этот цирк и даже комментировать умудрялся:
  - Вот так погоня! Ещё немного... сейчас его настигнет веник... но нет... ушёл... ловкий маневр... заход справа...
  - Что здесь происходит?!
  Мы, увлечённые зрелищем, не заметили, как сзади подошла завуч, Ирина Борисовна. Это с ней мать сговорилась, чтобы меня приняли в эту школу. Какие у них отношения, я не в курсе, но при мне друг друга называли по имени, без отчества. В первые дни мать меня так и наставляла: "Смотри, не подведи меня и Иру".
  Обычно невозмутимая как слон, сейчас Ирина Борисовна негодовала так, что её аж потряхивало.
  - Издеваться над старым больным человеком... над женщиной... молодцы! Ничего не скажешь. Где у вас совесть? Вы ведь не несмышлёные детишки, взрослые уже, понимать должны. А если над вашими матерями и бабушками вот так же изгаляться будут?
  - Да что мы такого сделали-то? - враз запричитали Голубевская и Потанина. - Мы пришли, хотели сдать одежду, а гардероб закрыт. Толик...Толя Сачков постучал, а она вон с веником выбежала...
  - Постучал он! - вскинулась гардеробщица, у которой после десяти кругов даже дыхание не сбилось. Только платок съехал набекрень и с одной стороны выбились седые пряди. - Он мне чуть окно не выломал.
  - Нормально он стучал!
  - Дурой старой обозвал, - жаловалась гардеробщица.
  - Не было такого! - вытаращила глаза Потанина.
  - Что вы выдумываете? - подхватила Голубевская. - И вообще, вы его веником побили, а бить детей - преступление.
  - Да я его даже не задела!
  - Кто кого бил и обзывал, ещё разберёмся, а сейчас скажите-ка мне, одиннадцатый "А", почему вы пришли так поздно? Урок уже вот-вот закончится, а вы только раздеваетесь.
  Только я собрался покаяться, что проспал, разумеется, нечаянно, как Потанина выпалила:
  - Так у нас нет первого урока.
  - Как это нет? Что у вас по расписанию?
  - Биология, - ответила она, чуть поколебавшись, но тут же уверенно добавила. - Чибисов сказал, что биологии не будет. Правда, ведь?
  Последнее относилось к нам. Я опешил, а остальные с готовностью подхватили её версию.
  - Да, Ирина Борисовна. А что, разве это не так?
  - Разумеется, не так.
  Она даже гневаться перестала от удивления: ещё бы, гордость школы Макс Чибисов и организованный прогул! Да если честно, я сам от заявления Потаниной онемел а, наверное, должен был признаться, что Чибисов тут совершенно ни при чем. Но как такое скажешь? Это же всё равно что выжечь у себя на лбу - стукач. И дело вовсе не в том, что я боялся Мальцева и прочих, потому что их-то как раз я абсолютно не боялся. Но вот репутация стукача - а такие вещи расползаются по всей школе влёт - это вообще приговор. Причём пожизненный. Хуже ничего нет. И я смолчал.
  - Ладно, будем выяснять. Сейчас раздевайтесь и после уроков все ко мне. Вместе с Чибисовым.
  Только она скрылась, ко мне подлетела Потанина.
  - Олег, поговори с Чибисом! Предупреди его.
  - А почему я? Твоя была идея, ты и предупреждай. Какого черта ты его вообще приплела?
  - Вообще-то я для всех старалась. И тебя тоже, между прочим, выгородила, - обиделась она. - А Чибис у них любимчик. Что ему будет?
  - Она права, - вмешался Мальцев. - Чибису ничего не сделают, а вот у нас уже залётов до фига. И тут, считай, прогуляли и старуху довели. А если мы как бы не при делах, то, значит, старуха сама виновата, что забыковала.
  - А ничего, что мы его подставили?
  - Да не переживай ты так, - теперь уж Голубевская подключилась. - Ничего нашему Максику не будет. Пусть он скажет, что перепутал. Умные часто бывают рассеянными. Ну-у, Олег... Ну, не говорить же нам теперь, что мы ещё и Ирине соврали.
  - Ладно, - буркнул я. - Но сами с ним договаривайтесь.
  Однако договариваться пришлось всё-таки мне. Потанина насела, что их он не послушает, а меня - послушает. Не мог же я ей сказать, что для неё он как раз что угодно сделает. Да и к тому же поразмыслил и решил, что пусть уж лучше от меня Макс узнает "новость", чем от других.
  Поговорить удалось только на третьем уроке.
  Пока я собирался с мыслями, Макс сам повёл разговор в нужное русло.
  - А ты чего на биологии не был?
  - Проспал. Понимаешь... тут такое дело... помощь твоя требуется...
  - Да конечно, какой разговор! Что нужно?
  Я и выложил всё как было. На мгновение мне показалось, что лицо его застыло, но почти сразу он улыбнулся и кивнул.
  - Хорошо, я что-нибудь придумаю.
  Вот только взгляд его потух, и мне стало ещё поганее на душе.
  - Макс, понимаешь, Потанина сказала, что у тебя авторитет среди учителей. Тебе за это ничего не будет. И потом ты можешь сказать, что не специально. Забыл или перепутал.
  - Да всё нормально.
  После шестого урока мы собрались возле учительской. Думали, Макс быстренько подтвердит нашу версию, и мы свободны. Но Ирина Борисовна потянула нас к директору и там устроила допрос по полной программе. Макса бедного совсем заклевала. Как перепутал? С чем перепутал? Почему нам сообщил, а остальным нет? Почему сам на урок пришел? Вспомнил? Почему, если вспомнил, не предупредил нас? Так и норовила загнать его в ловушку. Но Макс держался молодчиной, отвечал вяло, но ни разу не сбился, ни поколебался. И хотя концы с концами вполне сошлись, Ирина Борисовна смотрела на нас так, будто наоборот уличила во лжи. Впрочем, свое мнение она оставила при себе и отпустила нас домой даже без "родителей в школу".
  Из школы брели молча. Макс и прежде не особенно болтал, но в последнее время получалось молчать без напряга, теперь же тишина давила. И я понятия не имел, что ему сказать. Не извиняться же снова. Тем более, когда я попросил прощения сразу, он заверил, что всё нормально, никаких обид.
  Но на душе всё равно было муторно. Ещё и Дубинина с Сагидзе в школу не пришли. Алёнку я несколько раз набирал, но натыкался на: "абонент недоступен или находится вне зоны доступа". С уроков они сроду не сбегали. Ну, не заболели же обе враз. А ведь накануне вечером мы созванивались и, как я понял, пропускать уроки она не собиралась.
  - Макс, ты сейчас куда?
  - Домой, - он захлопал глазами и даже как будто насторожился.
  - Слушай, давай к Дубининой сходим. А то её сегодня не было. И телефон у неё отключен.
  - Давай, - с готовностью согласился Макс.
  Но сходили впустую. Дверь никто не открыл.
  - Куда она делась? - негодовал я.
  Не то чтобы я скучал по ней или сильно переживал, но подобные непонятности меня выводят из равновесия.
  После тренировки я снова смотался к Дубининой и опять зря. Телефон она тоже так и не включила. Это уж совсем ни в какие ворота! Я присел на лавку возле её подъезда, раздумывая, куда она могла запропаститься. По злачным местам и всяким клубам она, слава богу, не ходила, сама говорила. Дом-школа, дом-школа - вот и весь её маршрут. Разве что у своей подружки могла зависнуть, но не весь же день у неё торчать. Но я бы даже и до Сагидзе сгонял, если бы знал её адрес. Или хотя бы телефон. Попробовал у Макса выяснить, но и тот не смог помочь. Я уж собрался уходить, когда из тени куцых тополей вынырнула знакомая оранжевая куртка и красная шапка с помпоном. Я даже сразу повеселел, но решил-таки отыграться за её молчание, за то, что мне пришлось перенервничать, столько времени потерять, продрогнуть, и вообще носиться за ней весь день, как мальчик на побегушках.
  Я притаился в кустах акации, высаженной у подъезда. Пришлось согнуться в три погибели, чтобы Алёнка меня не заметила. Хотя она шла торопливо и по сторонам не смотрела. Когда она остановилась возле подъезда и стала рыться в сумке, ища ключи, я неслышно подступил к ней сзади, ткнул пальцем между лопаток и рявкнул:
  - Кошелёк или жизнь!
  Она вскрикнула и выронила сумку. Потом повернула ко мне искажённое ужасом лицо, и только в этот момент до меня дошло, какой я болван и шуточка моя из разряда идиотских.
  - Прости, я - дебил!
  Она уткнулась ко мне в грудь и горько зарыдала.
  - Ну, не плачь. Шутка дурацкая, конечно, но я не хотел тебя напугать!
  Дубинина пыталась что-то сказать, но сквозь рыдания вырывались лишь нечленораздельные звуки. Неужели она так сильно перепугалась? Я хотел поцеловать ее, но она отстранилась. Наконец, я разобрал: Нина... Нина...
  - Алёнка, ну всё, кончай реветь. И при чём тут твоя Нина?
  - Её больше нет, - выдавила она.
  - В смысле, нет? - не понял я.
  - Её машина сбила. Позавчера, ну, когда мы... у Макса... Она возвращалась домой и... Это я виновата.
  - Ты-то с чего? - у меня самого голос стал хриплый, будто чужой.
  Смерть человека, которого ты хорошо знаешь, всегда ошеломляет чрезвычайно. Теперь мне стало неловко вдвойне за свою нелепую шутку.
  - Она не хотела идти к Максу на день рождения. И мама её была против. Это я уговорила. Обеих. Обещала, что всё хорошо будет.
  - Но ты же не могла знать...
  Алёнка отчаянно замотала головой.
  - Я должна была её проводить! Должна была. А я...
  И Алёнка завыла так горестно, так безысходно, что и меня пробрало насквозь.
  
  ГЛАВА 11.
  На следующий день о смерти Сагидзе шептался весь класс. Даже Сачков - на что уж ушлёпок - и то конфузился. Как-то всем стало неуютно в душе, будто насмешки и издёвки над ней отчасти привели к такому печальному исходу. С подачи классной скинулись кто сколько мог. Деньги передали Алёнке, чтобы та отнесла их матери Сагидзе.
  В вестибюле, рядом с расписанием вывесили её фото с траурной лентой на уголке. Меня и Алёнку допрашивали, но без нажима. Да что с нас взять? Ничем помочь мы не могли. Оказывается, гад, что её сбил, успешно скрылся, и единственный свидетель - престарелый собачник, выгуливавший пса, видел только, что тачка неслась на огромной скорости и даже не притормозила. А что за тачка - даже приблизительно не мог сказать. "В марках не разбираюсь, а цвет темный".
  До самых похорон Алёнка не появлялась на занятиях. Помогала семье Сагидзе. А в день, когда её хоронили, с уроков отпустили весь класс. Специально никого в ритуальный зал не звали, но Ирина Борисовна сказала, что каждый, кто пожелает, может прийти и попрощаться.
  Прежде я ни разу не был на похоронах. Когда умерла бабушка, я ездил на соревнования. И, признаться, в душе радовался, что так совпало. Я не мог представить бабушку, энергичную, хлопотливую, даже непоседливую, неживой. Не хотел её такой видеть и запоминать. А, может, и боялся.
  Вот и Сагидзе, с которой встречались всего несколько дней назад, я тоже не представлял мертвой. Это казалось какой-то нелепой ошибкой. И, откровенно говоря, мне совсем не хотелось идти с ней прощаться. Но вопрос идти или не идти в классе даже не обсуждался. Так что и мне никак не отвертеться. Да и Алёнку стоило поддержать. Её аж пошатывало то ли от горя, то ли от чувства вины, которое она упорно взращивала в себе, как я ни старался её переубедить.
  У входа в ритуальный зал всех встречала Ирина Борисовна.
  - Постойте здесь, там ещё не готово. И не шумите. Будьте людьми.
  Зачем она это говорила? Никто и так не шумел.
  Ждать долго не пришлось, минут через пять двери в зал распахнулись. И все потихоньку стали входить. Я плёлся в самом хвосте, желая одного: скорее бы всё закончилось.
  В зале стоял полумрак и отчего-то пахло воском, хотя зажжённых свечей, то есть вообще свечей я не обнаружил.
  Наши облепили стены по обе стороны двери, только Ирина Борисовна и Яковлев с венком в руках прошли в середину зала, где на чёрном каменном помосте возвышался гроб. Возле гроба на стульях сидела грузная женщина, вся в чёрном, и четверо пацанчиков - один другого меньше. Они жались к матери и друг к дружке, как воробьишки, при этом неустанно стреляя по залу круглыми чёрными глазёнками.
  Распорядитель велела отключить сотовые и, встав в изголовье гроба, произнесла совсем коротенькую речь о том, какая это невосполнимая утрата. Скупо и официально. Может, так и положено? А потом предложила подойти и попрощаться с покойницей. И тут я запаниковал. Все цепочкой обходили вокруг гроба, и меня несло как по течению. Хотелось зажмуриться, лишь бы не видеть мёртвое лицо, которое так и стояло перед глазами живым. Но я взглянул и даже удивился: казалось, она просто спала...
  
  ГЛАВА 12.
  После смерти Сагидзе наши отношения с Дубининой не то что разладились, но как-то тихо сошли на нет. Мы не ссорились, при встрече здоровались, иногда болтали о том, о сём, но ничего более. Любые мои поползновения она деликатно отвергала. Куда бы я её ни звал - неизменно находила причину, чтобы отказаться. Единственный раз удалось вытянуть её погулять. И то мы просто бродили по улице и, по большей части, молчали. Да ещё и случайно встретили Руслана Богатырёва. Этот урод оглядел Алёнку с ног до головы, скривился, да ещё и фыркнул. Я рванул было к нему, но Алёнка вцепилась в локоть и упросила оставить его в покое.
  - Олег, не трогай его, пожалуйста. Пуская что хочет, то и думает. Нам плевать.
  Плевать-то плевать, а все же он подгадил. Я и раньше видел, как убого одевалась Алёнка, но старался не обращать внимания. Теперь же куцая сто раз штопанная куртка и потертые на носках ботинки прямо лезли в глаза. Я никогда и никому в этом бы не признался, но стал ловить себя на мысли, что стесняюсь появляться с ней на людях. Даже просто вместе идти со школы. Но и когда мы оставались наедине, всё шло как-то комом. Она и сама напрягалась, и меня напрягала.
  А однажды и вовсе выдала:
  - Если бы не ты, не знаю, как бы я перенесла смерть Нины... Правда, если бы не ты, она была бы сейчас жива.
  Правда тут же сообразила, какую сморозила глупость и принялась извиняться. Я вроде и не рассердился, но, как говорится, осадочек-то остался.
  В другой раз мы сидели в её комнате, она - на диване, обхватив коленки руками. Я - за столом, на разболтанном стуле-вертушке. Вообще-то, в гости к ней я захаживал нечасто, но тогда возник повод: у Алёнки полетел windows, и она попросила меня переустановить операционку. И тут она снова завела свою песню.
  - Мне все время плохо, постоянно, каждый день и час. Депрессняк какой-то навалился, ничего не могу поделать. Прямо жить не хочется...
  - Ого, ты загнула! С чего бы тебе жить-то не хотеть? - я крутанулся на стуле.
  - Ты знаешь, я всё думаю о Нине, простить себя не могу. В тот вечер я ведь сама хотела, чтобы она поскорее ушла. Хотела остаться с тобой...наедине...Хотела быть с тобой...
  Меня тотчас бросило в жар.
  - И самое ужасное, что случись всё снова, я бы не смогла... остановиться. Я бы опять осталась с тобой...
  Ну, что это как не призыв? Я пересел к ней, приобнял, но стоило склониться над ней, как она извернулась и соскочила с дивана.
  - Олег, я не могу! Ты прости, - пролепетала она, пряча глаза. - Не могу и всё тут. И даже не знаю, смогу ли вообще когда-нибудь.
  Я молча сделал ей комп и ушел. Конечно, раздосадованный. А потому что сколько можно ковыряться в переживаниях и жевать одно да по одному: виновата - не виновата, могу - не могу? Мне тоже жаль Сагидзе, очень. Но жизнь-то продолжается! И её всё равно не вернешь.
  Проходя мимо супермаркета, вспомнил, что мать просила купить батон. Я завернул в хлебный отдел и нос к носу столкнулся с Голубевской. За её спиной семенила Потанина.
  - О! Какие люди! Сплошные звёзды, а не люди, - улыбнулась Голубевская.
  - Привет, Олег, - выглянула из-за плеча подруги Потанина. - А мы тут закупаемся.
  Их тележка и правда была набита доверху всевозможными упаковками, банками, брикетами.
  - В пятницу, ну, послезавтра, у меня будет вечеринка. Предки уедут на дачу с ночёвкой... Будут только наши. И ты приходи.
  Вот так неожиданный поворот! Я даже слегка растерялся.
  - Ну, не знаю. У меня в пятницу тренировка.
  Мне показалось, Голубевская как-то сразу поникла. Огорчилась? Но с чего бы? Или уязвлённое самолюбие? С таким апломбом, как у неё, она вполне могла рассчитывать, что я от радости станцую прямо на месте.
  - А до какого часа у тебя тренировка? - подхватила Потанина.
  - До семи.
  - Так и мы в семь собираемся! Приходи после тренировки. Ничего страшного, если немного опоздаешь.
  - Я подумаю, - пообещал я. "Подумаю" - оптимальный вариант во всех отношениях. Во-первых, чтобы отстали (ну, я лично терпеть не могу, когда меня уговаривают, даже если всего лишь прибалтывают на отдых). А во-вторых, кто его знает? Вдруг и в самом деле возникнет желание развеяться. И опять же есть, куда отступать на случай, если всё-таки не захочется.
  На том и порешили. Я взял с полки батон и направился к кассе, когда Голубевская окликнула меня по имени.
  - Олег! Слушай, а ты не поможешь нам сумки донести. Тут недалеко.
  Помочь-то я помог, но всем своим видом показал ей, как мне этого не хотелось делать. А пусть. Нечего думать, что она - королева, и все вокруг счастливы услужить ей.
  На выходе из супермаркета они распрощались с Потаниной, и я притворился, что не заметил их шифрованных ужимок. Да мне, признаться, было и неинтересно, о чём они тайком переговаривались, даже если это связано со мной.
  К счастью, Голубевская и правда жила в двух шагах от супермаркета. Но плелись мы еле-еле. Мол, сапоги у неё скользкие, каблуки высокие.
  Меня её общество почему-то тяготило, хотя она щебетала без умолку. Так что едва мы подошли к подъезду, я всучил ей фирменный пакет, не такой уж и тяжёлый, между прочим.
  - До квартиры сама дойдёшь, ладно? А то мне некогда.
  - Да, я на лифте. Спасибо, Олег! Пока...
  - Адьёс.
  И я пошагал домой, с батоном подмышкой. А вечером позвонила Алёнка, поблагодарила за комп. Голос звучал виновато, и я сразу воспрянул, однако стоило мне позвать её в кино да или хоть куда-нибудь, она тут же свернула разговор. Не могу, не сейчас, как-нибудь потом. Тьфу. Как меня это уже достало!
  
  На следующий день ко мне снова подкатила Потанина, теперь уже с Мальцевым. Опять завели тему насчет вечеринки, и я согласился. Да потому что надоело стучать в закрытую дверь. Если Дубининой нравится смаковать свой сплин, пусть смакует, но без меня.
  - Может, я и Макса с собой прихвачу? - предложил я.
  - Зачем? - удивились оба совершенно искренне.
  - Нет, ты, конечно, можешь его взять, - усмехнулся Мальцев, - только он там будет... как бы сказать... не в тему. Он, что заядлый тусовщик? Мы же хотим оторваться, а не уроки вместе поделать.
  С этим сложно было поспорить. Я вспомнил, как Макс выносил мне мозг перед каникулами и решил, что звать его не стану. Он и правда категорически не создан для подобных мероприятий. И потом, я помнил, как он разбушевался всего-то с напёрстка коньяка. Мало ли что он мог ещё учудить, тем более в компании своего раздражителя.
  Правда было немного не по себе, когда Макс после школы поинтересовался, о чем я говорил с Мальцевым и Потаниной.
  - Да так, о всякой ерунде, - замялся я.
  Так что я согласился пойти к Голубевской без Макса, взяв с них слово, что он об этом не узнает. Просто он так напрягался, стоило мне с Мальцевым хоть словом переброситься. Понятно, что я не обязан перед ним отчитываться, и даже сам на себя злился за такое малодушие. И на Макса злился, что приходилось из-за него юлить и выкручиваться, но всё равно не мог сказать ему прямо всё как есть.
  
  К Голубевской я опоздал на час с лишним. Уйти с тренировки раньше, хотя бы на пять минут, с нашим Палычем вообще нереально. Ну и пока заскочил домой, пока ополоснулся и переоделся - не в трениках же идти, как-никак там не гоп стайл вечеринка - был уже девятый час. Сотовый устал звонить, пока я, наконец, ответил.
  - Олег, ты где потерялся? Мы тебя ждём-ждём. Ты же говорил, после семи будешь..., - затараторила Потанина.
  - Да иду уже, - буркнул я и сбросил - ну и противный же голос у этой Потаниной. Сразу после неё позвонил Макс. У меня с досады даже зуб заныл. Вот что ему сказать? Он же спросит, что делаю, куда собираюсь... Лучше вообще не брать трубку. Зная манеру Макса звонить до победного, я на всякий случай отключил телефон.
  Заглянул в родительскую спальню предупредить, что вернусь поздно и застал идиллическую картину: оба - и мать, и отец - дремали на диване в обнимку. Вообще, странности их поведения почти вошли в привычку. Может, у них кризис среднего возраста или ещё что-нибудь в том же духе? Хотя, по идее, чудить полагается мне. Я ведь young adult. Слово "подросток" меня почему-то бесит, какое-то оно идиотское и звучит чуть ли ни как диагноз. "Он бросил школу, сбежал из дома, избил бомжа, бомбанул киоск и т.п." "Ах, какой ужас! Но почему?" "Он - подросток" "А-а, тогда понятно" Будто подростковый возраст синоним неадекватного поведения. Как же!
  ***
  Голубевская жила на последнем, семнадцатом этаже. Точнее, на двух последних.
  - Второй ярус у нас ещё в стадии ремонта, мы недавно эту квартиру купили, - сообщила она, заметив, что я уставился на винтовую лестницу в прихожей. Затем, одарив меня улыбкой Моны Лизы, добавила. - Молодец, что пришёл.
  Выглядела она потрясно в чёрных атласных шароварах и серебристой маечке с открытой спиной. Я аж присвистнул.
  Вся компашка - отсутствовал только Дота - расположилась в огромной гостиной. Сидели кружком прямо на полу, на белом длинноворсном ковре, потягивая Asahi. В середине - чёрный столик на коротеньких ножках. Закуска - соответствующая: суши да роллы. Я сразу приуныл. Потому что после тренировки проголодался так, что все внутренности выли. Дома перекусывать не стал, памятуя о вчерашней тележке Голубевской, доверху набитой продуктами. Так что я никак не рассчитывал нарваться на эти финтифлюшки, тем более японскую кухню не люблю абсолютно. Рису я всегда предпочту картошку. Сыру - колбасу. Морепродуктам - мясо. Про сырую рыбу и водоросли вообще молчу.
  - У вас тут что, japan party?
  - Ну, что-то типа того..., - улыбнулась Голубевская.
  - Предупреждать надо.
  Улыбка тотчас угасла.
  - Тебе не нравится?
  - Не, всё супер. Но будет ещё лучше, если ты сделаешь мне бутер с колбасой.
  - Наташка, на меня тоже сделай, - попросил Мальцев.
  - И на меня, - присоединился Сачков.
  Она засмеялась. Уплыла на кухню.
  - Ничего вы не понимаете, - изрёк Яковлев, ловко цепляя палочками чёрно-белую загогулину. - Суши - это ммм... пища богов. Вот мы когда в Японии с предками были...
  Слушать его я не стал, а решил осмотреться. Сунулся на кухню, где хозяйка нарезала кружки копченой колбасы.
  - У тебя апартаменты ого-го. Устроишь экскурсию?
  - А как же бутерброды?
  - Ну а куда они денутся? - и я протянул ей руку.
  Она чуть поколебалась, но взяла меня за руку. Пальцы у неё были холодные, почти ледяные, что странно - тепло ведь дома, даже жарко.
  - Здесь папин кабинет, - она распахнула дверь в небольшую комнату с массивной мебелью под старину. Правда, я в таких вещах мало смыслю, может, и правда там был настоящий антиквариат.
  - Там родители спят, а здесь живу я.
  Её комната оказалась полной противоположностью отцовского кабинета. Сплошь чёрное стекло и металл. Тёмно-серый с хаотичными разводами диван и чуть светлее - шторы. Ковёр - под зебру. Обои белые с чёрными абстракциями. Фото и постеры на стенах и те чёрно-белые.
  - У тебя здесь прямо пятьдесят оттенков серого.
  Голубевская хихикнула.
  - А ты читал?
  - Вот ещё!
  Холодные пальцы в моей ладони потеплели. Она повернула ко мне лицо, так близко, что я почувствовал её дыхание. Мы замерли, глядя друг другу в глаза. Ещё бы секунда и... Но в последний момент она отстранилась. Импульс стих.
  - Да, мне нравится всё... монохромное.
  Не спорю, впечатляло. Стильно. Модно. Но... малость смахивало на офис. Сразу вспомнилась Алёнкина комнатка - три метра вширь и столько же в длину. Старая мебель, красно-коричневый ковер на стене и целый ворох мягких игрушек. Убогенько, конечно, а уютно. Невольно ощутил укол вины, но тут же вразумил себя: с какой стати? Ну, переглянулись. Что такого? Подумаешь. И потом, Дубинина сама виновата: последнее время меня нещадно динамит. А я что, терпеть должен?
  - Ладно, пошли к народу.
  - ... и ещё они там постоянно кланяются. Вообще все, - Яковлев как раз заканчивал свою историю про японцев.
  - Всё, Тёмыч, ты меня вдохновил. После школы еду в Японию, - объявил Сачков.
  - Ты же японского не знаешь, - фыркнула Потанина. - Что ты там делать будешь?
  - Кланяться буду.
  В гостиную вернулась Голубевская с блюдом в руках, и мы накинулись на бутерброды.
  Первым окосел Артём Яковлев - говорю же, эти роллы не закуска, а ерунда. Остальных тоже вскоре развезло. Одна Голубевская смотрела на всех незамутненным взором и по большей части хранила молчание.
  Мальцев ни с того, ни с сего ударился в раскаянье.
  - Ты это... про тот случай с рефератом по физике забудь. Непонятки вышли. Мы ж не думали... не хотели...
  - Да, не хотели, мы же не знали, что ты - звезда, - вяло хихикнул в конец разомлевший Яковлев.
  Мальцев на него беззлобно цыкнул.
  - Не обращай внимания. Только всё равно не понимаю, чего ты с этим Чибисом связался...
  - А чем он плох? - спросил я с вызовом.
  - Да тем что лох, - встрял Сачков.
  Рифму заценили, посмеялись.
  - Попридержи язык, - цыкнул я на него, но не зло, больше для собственного успокоения. Не хотелось конфликтовать, даже с Сачковым. А положа руку на сердце, с Мальцевым и даже Яковлевым мне было гораздо интереснее общаться, чем с Максом.
  И тут ко мне привязалась Потанина.
  - Пофиг на Чибиса. А вот скажи, ты что правда с Дубининой встречаешься? - спросила таким тоном, будто большего абсурда в жизни и быть не может.
  Я напрягся и, не знаю почему, уставился на Голубевскую. Та смотрела на меня серьёзно и выжидательно.
  - А с какой целью интересуешься? - попробовал я увильнуть.
  - Просто интересно.
  - Нам всем интересно, - поддакнул Сачков.
  - Не, серьёзно. Секрет что ли? - сразу оживился Мальцев. - Мы вот с Веркой... и не скрываем этого.
  Он чмокнул её в висок, точно подтверждая свои слова.
  Отвечать не хотелось. Да и что тут ответить? Я сам толком не знал, какие у нас отношения. Не мог разобраться, что я к ней чувствую. Вот с Ингой всё было просто и понятно. То есть не просто, конечно, но понятно, а с Алёнкой - полная неразбериха. Особенно теперь.
  - У нас просто дружеские отношения и всё, - наконец ответил я.
  - Ну и слава богу, - воскликнула Потанина и обернулась к Сачкову. - А ты трындел, что Олег с Дубининой ходит. Вечно мелешь, что попало.
  - Да все в школе так думают, - начал оправдываться Сачков.
  - Все думают, - передразнила его Потанина и с победным видом добавила. - А я сразу говорила, что не мог он клюнуть на эту моль.
  - Может, сменим тему, - включилась в беседу Голубевская.
  Я мысленно поблагодарил её за это. Потому что обсуждать Алёнку было неприятно, и потом, как бы я не убеждал себя, что всего лишь сказал правду, всё равно чувствовал себя каким-то предателем...
  
  Разбрелись сильно за полночь, только Потанина осталась. Я тоже засобирался домой, но у дверей меня тормознула Голубевская.
  - Олег, можешь здесь переночевать. Мы с Веркой в моей комнате ляжем. А тебе в гостиной на диване постелю.
  Может, я - дурак? Потому что никаких весомых причин не пойти домой у меня не было, а я взял и остался. Понятно, что мало радости бежать по ночи да по морозу, но лучше бы я ушёл...
  Утром меня разбудили девчачьи голоса. Потанина и Голубевская пили кофе на кухне и оживленно обсуждали вчерашний вечер.
  - Проснулся, наконец? Садись с нами. Налить тебе чашечку?
  Я поймал своё отражение в зеркальной глади шкафа из чёрного стекла. Взъерошенный, помятый, ещё и кости ныли, будто под забором ночевал.
  - Можно я лучше у тебя в душ схожу?
  - Ой, да конечно! Сейчас я тебе дам чистое полотенце.
  Она принесла белое махровое полотенце размером с простынь.
  - Смотри, здесь душ регулируется, а если захочешь, можешь ванную наполнить, вот тут включается гидромассаж, здесь - музыка, если вдруг заскучаешь.
  Я стянул футболку, но она не уходила. Стояла и нахально разглядывала меня.
  - Что? - спросил я не слишком вежливо.
  - Да ничего, - улыбнулась она. - Просто ты такой... накачанный...
  Не то чтобы я падкий на лесть, но стало приятно. Тем более говорила она явно то, что на самом деле думала - и в тоне, и во взгляде сквозило неприкрытое одобрение. Я даже засмущался. Наконец, она вышла. Я скинул плавки и залез под душ, врубив радио. Включая по очереди то холодную, то горячую воду, окончательно взбодрился и из душа вышел уже человеком, а не развалиной. От кофе отказался, поспешил домой. За всю жизнь я не ночевал дома от силы раз пять, и всегда родители были в курсе. Вчера будить их не хотелось, и ещё больше не хотелось вдаваться в объяснения, куда и зачем иду. Решил, что если вдруг они вспомнят о моём существовании и взволнуются, то позвонят на сотовый. И только сейчас меня осенило, что я вчера отключил телефон. Домой я мчался чуть не вприпрыжку, надеясь, что родители не успели начать паниковать. Но увы... Оказалось, они уже с утра всех с ног на голову поставили, так что когда я заявился, то застал дома целую сходку: дядю Юру с женой, Ирину Борисовну, Макса, Алёнку. В первый миг все уставились на меня в немом оцепенении. А потом началось... Говорили то хором, то наперебой. Мама одновременно норовила обнять меня и стукнуть. Папа раз за разом восклицал, как я мог так поступить с матерью.
  - Олег, ты где был? - взяла на себя допрос Ирина Борисовна.
  Как же мне не хотелось отвечать!
  - У Голубевской, - признался я.
  - Кто это? - спросила мама, но никто ей не ответил.
  - Ты провел эту ночь у Наташи Голубевской? - изумилась Ирина Борисовна. - А её родители?
  - Их не было. Куда-то уехали, - тихо сказал я.
  На Алёнку я не смотрел, не мог. Зато чувствовал на себе её обжигающий взгляд. Я сроду не краснел, но тут и щёки, и уши предательски заполыхали. Алёнка пробормотала какие-то извинения и убежала. Покончив с расспросами, ушла и Ирина Борисовна вместе с Максом, оставив меня на растерзание матери. И посыпалось: почему не предупредил? Почему не позвонил? Почему не вернулся ночью? Почему? Почему? Почему? Голова пошла кругом. А ведь всего-то навсего сходил на безобидную вечеринку к однокласснице. Но все смотрят на меня так, будто я как минимум в оргии участвовал. Чёрт-те что! Разругавшись с родителями, ушёл к себе. Попробовал дозвониться до Алёнки, но она упорно сбрасывала. Тогда я позвонил с отцовского.
  - Погоди, не бросай трубку. Ты выслушай, а потом можешь думать, что хочешь, - быстро заговорил я, когда услышал её голос. - Я понимаю, как всё это выглядит. Но на самом деле ничего такого не было.
  - Мне всё равно, - сухо сказала она.
  
  Меня уязвили не её слова - их можно списать на обиду, а, скорее, тон. Он и вправду выражал полное безразличие. А ничего, что я бегал за ней всё это время, а она только и делала, что отшивала меня? Да и потом, в самом деле, с какой стати я должен перед ней оправдываться? Никаких обещаний я ей не давал. Подумаешь, один раз целовались! Это ещё ничего не значит. Если я начну перед каждой, с кем целовался, оправдываться, то... Меня охватило раздражение.
  - Я тоже так считаю. Мы же просто друзья.
  - Именно.
  - Значит, без обид? А то мне показалось, что ты психанула.
  - Показалось.
  - Ну и прекрасно.
  Ничего прекрасного, понятно, не было. У меня и так настроение резко стремилось к нулю, то после разговора с Алёнкой, вообще хандра навалилась.
  Вечером пришла смс-ка от Голубевской: "Как самочувствие?". В другой раз я, может, и отвечать бы не стал. Но меня так достало за день, что все - отец, мать, Дубинина, даже Макс - корчили из себя обиженных и демонстративно со мной не разговаривали, хотя, по сути, ничего ужасного я не сделал. Поэтому хотелось с кем-нибудь просто потрепаться по-дружески, и я ей перезвонил.
  
  ГЛАВА 13
  За ночь Макс, видать, оттаял, потому что на следующий день вёл себя как прежде.
  - Ну что, больше не дуешься? - спросил я с усмешкой.
  Он посмотрел на меня и на полном серьёзе выдал:
  - Нет. Я подумал и понял, ты просто не хотел меня обидеть, поэтому не сказал, что...
  - Ты верно понял, - подхватил я, а сам подивился - ну и чудик всё-таки, этот Макс.
  - А ты теперь с Голубевской встречаешься? - осторожно спросил он.
  - С чего ты взял?
  - Она перед уроками рассказывала Вере Потаниной, что ты ей вчера вечером позвонил и вы полночи проболтали. Ещё сказала, что ты её пригласил...
  - Полночи? Ну, она загнула! Но вообще - да, созванивались.
  И тут я невольно посмотрел на Дубинину. Та сидела через ряд, наискосок от меня. Мы с ней даже не поздоровались сегодня. Когда я вошел в класс, она принялась усердно рыться в сумке и как будто меня не замечала.
  - А Дубинина слышала?
  - Конечно. Мне кажется, Голубевская нарочно так громко об этом рассказывала.
  Я сам понимал, что напрасно злюсь на Голубевскую. Она ведь, по сути, не врала. Но так и подмывало отвесить ей пару ласковых, чтобы в следующий раз не трепала языком.
  Все уроки сиделось как на иголках. Постоянно поглядывал на Алёнку и думал - вот ведь, за два каких-то месяца она изменилась до неузнаваемости. То её всякая мелочь в восторг приводила, то теперь до неё вообще не докричишься. Пару раз я пытался заговорить с ней, но она с каменным лицом проходила мимо. Зато бывшая снежная королева осаждала не по-детски. Я извинился, сказал, что кино отменяется, мол, на тренировку надо. А она:
  - Пожалуйста, пожалуйста, возьми меня с собой! Я так хочу посмотреть, как ты играешь!
  Как только я её ни отговаривал! Объяснял, что мы на тренировках не играем и ничего интересного там нет. И всё же она упросила заглянуть к нам хоть на секундочку, после тренировки, якобы зашла за мной. Я сдался. Заодно договорились куда-нибудь сходить. Перед тренировкой я сунулся к отцу за наличностью, но тот бросил мне сотку как подачку и сказал, что больше нет. Это даже не смешно! Но я сразу понял, что это материны происки, решила наказать меня деньгами за мой так называемый загул. "Ну, ладно же, - разозлился я на мать. - Как ты со мной, так и я с тобой".
  Я выпотрошил из копилки ворох мятых бумажек. Это я откладывал на её день рождения. Хотел купить ей хороший ридер, но теперь пусть довольствуется открыткой. Ну а что? Не мог же я опозориться перед Голубевской и признаться, что у меня нет денег.
  Голубевская появилась минута в минуту как договаривались. Этакая Снегурочка в белом норковом полушубке, румяная с мороза, вся в блестках подтаявшего снега. Ледогоров аж присвистнул. Хорошо хоть Палыч нас не распекал, отчасти поэтому я не хотел, чтобы она приходила. Кому понравится, когда тебя дрючат при девушке? Я по-быстрому переоделся, подхватил её под руку, и мы ушли. А на прощанье она одарила всех самой обворожительной улыбкой.
  Не знаю, куда водят Голубевскую поклонники, а я повёл её туда, где хватило бы моих двух косарей, благо было, на что сослаться.
  - Пардон, сама понимаешь, после тренировки я не при параде, так что идём куда попроще.
  Она и не думала возражать и вообще точно с небес на землю снизошла. И выпендриваться не стала - заказала пиццу, салат и молочный коктейль. И вообще всё шло гладко, правда под конец она снова завела разговор о Дубининой, а мне о ней даже думать было тягостно.
  - Я гляжу, ваша просто дружба с Дубининой разладилась? - спросила она осторожно. Такое ощущение было, что она весь вечер подбиралась к этому вопросу, и вот, наконец, нашла удобный момент.
  - Давай оставим мою личность в покое. Лучше про себя расскажи.
  - А ты спроси, что тебе интересно, - улыбнулась Голубевская.
  Вот как ей скажешь, что мне ничего неинтересно? И даже первоначальное довольно приятное впечатление от нашего общения она испортила вопросом об Алёнке. Разговор сразу стал натужным. Я продержался ещё минут двадцать и засобирался домой. Проводил её почти до подъезда, но она уходить не спешила. Остановилась, повернулась ко мне лицом. Смотрит, загадочно улыбается. Наверное, я поступил как последний хам, потому что развернулся и, бросив ей "Пока!", погнал домой.
  На другой день Макс снова доложил, как Голубевская в красках расписывала наше свидание. Естественно, при Дубининой, которая меня уже бесить начинала своей неприступной миной. Серьёзно. Если раньше меня ещё грызла досада и горечь, то теперь я разозлился сам. Кем она себя возомнила?! Она что, думает, я буду за ней до бесконечности бегать и прощения вымаливать? Не дождётся! Пусть и дальше нос воротит. Не желает разговаривать - да и не надо. Нужна она мне больно! И если поначалу я конфузился, когда Голубевская открыто, при всём классе проявляла всяческие знаки внимания - из-за неё, Дубининой, между прочим, конфузился, то теперь даже сам подыгрывал. Макс, тоже праведник нашёлся, вздумал меня поучать, мол, нехорошо и даже жестоко по отношению к Дубининой. На что я ему посоветовал не лезть не в своё дело.
  Макс, если честно, раздражал меня с каждым днём всё сильнее. Я ведь с самого начала не думал, не хотел, не считал его другом. Просто приятелем, соседом по парте, и общался с ним на безрыбье. После уроков я при любом удобном случае старался сбросить его с хвоста. И уж конечно, вне школы мы и вовсе не пересекались. Иногда он звал к себе, но даже если бы я маялся от тоски и безделья, к нему пошёл бы в последнюю очередь. Открыто я его, конечно, не посылал, просто говорил, что занят или списывал нехватку времени на тренировки. Врал лишь отчасти, потому что и в самом деле прохлаждаться не приходилось. Палыч гонял нас как проклятых. Голубевская, кстати, произвела на наших неизгладимое впечатление. После её прихода парни ещё две недели гудели и облизывались. А Валера Ледогоров вообще выдал:
  - Слушай, крутая у тебя подружка! Высший класс! А то Богатырёв чесал, что ты с какой-то лохушкой ходишь...
  - Слюни утри, - хмыкнул я. - А Богатырёв - трепло, я всегда говорил.
  Я улыбался, а у самого ком в горле стал, сам не знаю, почему. Нет, зря я тогда послушал Алёнку, надо было все-таки вломить этому ушлёпку. Потом поразмыслил, чего я так раскипятился? Она мне кто? Никто. Чужой человек. Причём сама так захотела. А Голубевская... почему бы и нет? Вон как наши загорелись. С такой хоть где не стыдно показаться. Так что пусть все смотрят и завидуют.
Оценка: 6.54*10  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"